Название: Волк

ВОЛК
Лысакова Дарина-Фалена

 Печальная сказка... наверное...


   Волки - это люди, выбравшие свободу. Общество не простило им этого смелого шага и начало активное истребление отступников. 
   
   - Еще вина, - глухо сказал парень и толкнул глиняную кружку по столу. Трактирщик ловко подхватил ее и потянулся за бутылью. Все посетители настороженно смотрели на это действо, недобро кося пьяные глазки на незнакомца. 
   - Куда идешь, странник? - не совсем вежливо поинтересовался хозяин, протягивая полную кружку. - Откуда? 
   - Это во всех тавернах принято расспрашивать гостей? - грубо ответствовал незнакомец. Молча осушил посудину с кислым вином. Скривился и выплюнул во мрак зала виноградную косточку. Посетители еще больше нахмурились. 
   - Ну, знаешь, - нахмурился мужик, вытирая грязные большие руки о фартук, - мы к тебе по-хорошему, а ты на нас плюешь в буквальном смысле! Не годится так. 
   Незнакомец внезапно посмотрел прямо мне в глаза. Пристально. Страшно. Я поспешно отвернулась и спрятала лицо в волосах. Мои уши сами по себе начали пунцоветь. 
   У него были жуткие глаза. Я в жизни таких еще не видела. Левый - кроваво-черный, а правый... почти бесцветный, едва - едва серый. И смотрит прямо в душу... 
  -- Не нравятся наши правила, так вали отсюдова, мордварг! 
   Парень резко встал. Я успела заметить, как побелели костяшки на пальцах, сильно сжатых в кулаки. Капюшон сполз с головы, открывая изрубцованное лицо. А ведь совсем молодой еще! И что ему не сидится? 
   И, главное, кто и когда успел его так изуродовать? 
  -- Не спеши на тот свет раньше, чем положено, - зло усмехнулся он, - человек. 
  -- У меня здесь сидят лучшие воины Черемушек, они тебя в один миг изрешетят, уродец, если будешь угрожать. Или тебе мало этого? - и трактирщик неосторожно ткнул корявым пальцем в правый глаз незнакомца. 
   Следующим, что я увидела, была отлетевшая за стойку голова. Седая. Хозяйская. 
   А потом кто-то громко завопил. Да так, что у меня даже уши заложило. Через несколько секунд до меня дошло, что этим кто-то была я. Но в горло попала кровь, и я закашлялась. Соленая - тьфу, не моя... 
   Парень сурово взглянул на меня и вышел вон. В напряженной тишине его провожала взглядами вся деревенская интеллигенция. Я, наконец-то, отдышалась и села на пол. 
   А затем, не сговариваясь, мужики со звериными рыками подорвались со своих мест и полетели на улицу. Дверь еле сдержала такой наплыв селян и жалобно заскрипела. 
   Осталась одна я, одиноко сидящая на полу и дрожащими руками сжимающая сумку. Ой, мама, во что же я влипла? Лучше уж выдавайте меня замуж за нелюбого, чем это!!! 
   Единственное окно трактира взорвалось мелкими белыми искрами, и на подоконнике повисло чье-то обмякшее тело. Я взвизгнула и побежала на улицу. Ой, мамочка! 
   Во дворе творилось нечто дикое. Незнакомец с утробным рычанием носился по примятой солеными ветрами траве, размахивая кинжалами в руках, а со всех сторон божьих на него нападали селяне. Мужики падали как подкошенные. Многие испуганно прятались за деревья, но и там их настигали острющие как секира когти парня... 
   Когти?! 
   Мне резко поплохело, я пошатнулась и невольно попала в круг драки. В нос тут же забилась колючая пыль, а глаза покрылись влажной пеленой. Я не увидела даже занесенного надо мной меча кузнеца... 
   ...когда сильные руки вырвали меня из пыльного плена. Я по инерции уткнулась спиной в твердую грудь и пискнула. Попыталась вырваться - но бледные руки с длинными когтями держали крепко. Смотреть вверх было вообще неимоверно жутко. 
   Зачем меня спас этот... это... Я даже не знаю, что оно такое! 
  -- Отойдите, грязные псы, или я убью ее! - рыкнул он над самым ухом и больно вгрызся клыками в вышеозначенный орган. Судорога была настолько сильной, что на миг ночной лес стал малиновым, а воздух исчез из легких. Из глаз градом посыпались слезы. 
  -- Мамочка... 
   Парень отпустил мое ухо и облизнулся. Не в силах больше стоять, я упала на колени перед монстром. Слезы, смешиваясь с кровью, потекли по подбородку на тунику. 
  -- Ты не дури нас, волк, - оскалился в гадкой улыбке староста, Маэс, - кому она нужна теперя, тобой покусанная, а? Убьем вас обоих... 
  -- За что? - справедливо возмутилась я, размазывая слезы по красному лицу. - Я же не виноватая!!! 
  -- Из тебя вырастет миленький волк! - назло мне ответил гад. 
  -- Мой сын найдет себе лучшую невесту! - загоготал староста и поднял в воздух алебарду. - Прощайте, мордварговские выродки! 
   Воздух взметнулся в серебряной пляске. Из толпы орущего мужичья выпрыгнул волк - злой, худой, пушистый. Раззявив окровавленную пасть, он помчался в чащу - подальше от трактира, а недовольные побегом врага люди потрусили следом. 
   Воспользовавшись моментом, удрала и я. Куда-то в лес, не разбирая тропинок. Ой, не ходите дети ночью по лесу гулять... 
   Буквально через пару шагов я споткнулась о выступающий из земли корень и смачно грохнулась на землю. Да так и осталась лежать, боясь пошевелиться. 
   Осенью темнеет рано. Особенно в лесу. На северных отрогах Рага лесов много, поэтому люди живут прямо там. Люди, смалу привыкшие к горькому запаху хвои и соленым ветрам. Знающие каждую звериную тропку, различающие сову - пополушку на расстоянии ста шагов в кружеве ветвей. Им ли не знать о волках? Но чтобы так смело заявляться в человеческую деревню... 
   Деревня звалась Черемушки. Правда, ни одной черемухи здесь не росло, зато текла небольшая речушка под названием Турка. Плохая речка - люди к ней не ходили, а за глаза называли Волчьим пойлом. Сами-то селяне воду брали из колодца на площади. Да и в лес ходили только по крайней нужде - зайца там подстрелить или капкан поставить. Грибников и ягодников - нет, таких дураков в Черемушках не было. 
   Были воины. Охотники. С дюжину которых только что уничтожил незнакомец. Не имеющие права бояться или сомневаться. Только убивать. 
   Мамочка, и за такого чудака ты меня замуж хотела отдать? Может, каждая порядочная девица и не должна сидеть в девках после семнадцати и обязана родить ребенка, но я-то за что? Не люблю я Фосиха, что хотите делайте! Уж лучше за такого волка... хотя... 
   Глупая Иваника! Ты же все равно сбежать хотела! И вещи все с собой. 
   Ну, а как, если он преследовать будет? 
   Заболели ребра после долгого лежания на животе. Пришлось встать и попытаться сориентироваться. М-да... темно, как у Чернобога в желудке. Не то, что зги, даже темноты не видно! И тишина... где же вы, ночные соловьи? Белки, бурундуки, изюбри? 
   Неужели одни только волки у нас водятся? 
   Подтверждая мои печальные мысли, совсем близко завыл волк. Одинокий и страшный звук прорезал ночь, как мечом. 
  -- Мамочка... 
   Я вскочила и тихо, на ходу утирая кровь и слезы, побрела подальше отсюда. Подальше от злых людей и подлых волков. Потом остановилась. Собственно, чего я боюсь какого-то сопливого мальчишку? Волк он или не волк. 
   Стало немного спокойнее, и я уверенно потопала вперед. Но лес густел, а луна не выходила. И тишина все таким же тяжелым грузом лежала на плечах. Это просто невозможно выдержать здравомыслящему человеку! А так как я именно таковым и являлась (или, по крайней мере, таковым себя считала), то очень вскоре в мозгах начало гудеть от страха, и я побежала с закрытыми глазами. Удивительно, но ни один корень мне не попался. Или я была так напугана, что даже не заметила этого. 
   Открыла глаза я только тогда, когда ровная твердая земля под ногами сменилась чем-то вязким и сухим. Было настолько жутко, что я даже не вскрикнула. Просто молча открыла глаза и удивилась произошедшим переменам. 
   Предо мной сияла черными прозрачными волнами спокойная река, поблескивая голубыми зеркальцами луны. Тихо шумели длинные густые камыши у берега. В кронах деревьев за спиной стрекотали цикады. За расколотым молнией дубом река делала изгиб, и там вода плескала и звенела. В небе гулял соленый ветерок. Да нет же, самый обычный, наш, родной! 
   А внизу уставшие ноги медленно поглощал белоснежный песок. 
   Я радостно сбросила сумку, затем тунику и штаны. Последними полетели в кусты уже отцветшей сирени истертые сапоги. 
   Турка встретила меня прохладными объятиями. Я сразу окунулась с головой, смывая грязь, кровь и страх. Даже как-то не подумалось о том, что это волчьи места. Хотелось отмыться, отдохнуть. Со светлых волос долго стекали красные струи, не желая оттираться с груди и живота. 
   К ноге прицепилась какая-то веточка и стало совсем спокойно. Все живое, доброе. Я почувствовала себя принцессой, резвящейся рядом с белым единорогом. 
   Только я была не принцессой. 
   А рядом был не единорог. 
   Когда я попыталась спрятаться за камыши или нырнуть под воду, было уже поздно. Волк заметил меня. Вернее сказать, он давно уже наблюдал за моим купанием, удобно устроившись на песчаной скалке. На свою согнутую в колене ногу он положил подбородок и холодно улыбался. 
   Я пискнула и по самый нос погрузилась под воду. Дышать все-таки чем-то надо. От страха и внезапного холода Турки ноги свело судорогой. Но на берег не вылезу, черт, не надейся! 
   Так мы и сидели - он на берегу, я в реке, пока окончательно не посинела от холода. Тогда на ум пришел философский вопрос: лучше умирать от когтей чудища или насмерть замерзнуть? 
   Но волку тоже надоело бездействовать, и он начал медленно подходить к влажной кромке. Только сейчас я заметила, что он полураздет, и, в принципе, выглядит как нормальный человек. Помельче будет деревенских увальней, но мускулы есть. Весь торс в шрамах, и шея тоже. Лицо - вообще живописный кошмар лекаря. Но мелкие порезы - это ничего, меня больше беспокоили несколько широких полос через правый глаз. 
   Интересно, а почему меня это вообще должно беспокоить? 
   И все-таки, он еще совсем мальчишка. Ну, максимум, на пять лет старше меня. А глаза злые, звериные. И волосы слишком уж необычны для здешних мест. Не светло-русые, как у меня или того же Фосиха, а темно-каштановые с серым отливом. Страшно красиво. И просто страшно. 
  -- Выходи из воды немедленно, - сухим голосом приказал он мне. Ага, ЩАС! 
  -- А сына тебе сразу не родить? - нагло поинтересовалась я. Как ни странно, но хамство убило во мне весь страх. 
  -- А можешь? - засомневался он. - Не рановато ли, девочка? Сколько тебе? Тринадцать? Двенадцать? 
  -- Да пошел ты туда, откуда сыны берутся! - грубо ответила я и поглубже засела в воду. 
  -- Мне уже надоело как полному идиоту сидеть на берегу и пялиться на тебя! - сорвался парень. - Вылазь, или, Белобогом клянусь, ногу тебе отгрызу! 
  -- Да пошел ты... - всерьез обиделась я. Значит, его соблазнило не мое юное тело? Он не маньяк?!! 
  -- Ты не одна хочешь смыть кровь! 
   Я испуганно съежилась. Так вот зачем хищные звери приходят на тихую речку Турку! Смывать грехи. И я... я не хочу быть такой же. 
   В меня полетела моя одежда, и я очнулась. Вещи тут же начали тонуть в черной воде, а я с воплями их ловить. Благо, хоть сапоги не додумался бросить, а то мозги бы вышиб точно. 
   Я на мокрое тело натянула тунику и штаны и, недовольная, вышла камышами на берег. Обошла песчаную скалку и сзади напала на сапоги. Невольно повернулась лицом к реке. 
   Это было зачаровывающе! 
   Он стоял ко мне спиной, обнаженный, и голубые лунные блики отплясывали на его теле. Волосы оказались просто замшево-пепельными, да к тому же длинными. На плечах, лопатках и талии немой скорбью застыли крестовидные шрамы. 
   Мамочка! Это неприлично - подглядывать за мальчиками! Хотя он же за мной подглядывал... Все, буду мстить. Из-за него меня чуть не убили в родном селе. 
   Подул ветерок, и идеальную зеркальную гладь Турки побеспокоили упавшие с дуба желтые листья. 
   Он смотрел на меня. 
   Что? Я сама испугалась от неожиданности. Прямо в глаза, так близко. Волк стоял совсем рядом, наши лица чуть ли не соприкасались. Мамочка, и когда он только успел одеться? И о чем я думаю, а? 
  -- Уходи отсюда, девочка, - грубо сказал парень, - тебе здесь больше нечего делать. 
   Когда на твои тело и душу смотрят два совершенно разных глаза, не до раздумий. Я испуганно смотрела на него, боясь пошевелиться. 
   Левый, карий глаз дрогнул, и до меня наконец-то дошло, что правый не видит. Поэтому и серебристый, а вовсе не из-за демонической силы. 
  -- Ты глухая или совсем кукнулась? - раздраженно уточнил он. 
  -- Я нормальная... - неуверенно протянула я. 
  -- Так убирайся скорее, или уже запамятовала, что стало с твоими соотечественниками? - взревел волк. - Ты меня бесишь, девка! Вот прибью, Белобогом клянусь... 
  -- Не клянись тем, чего не знаешь, - отрезала я, - захочу - уйду, не захочу... 
   И показала ему дулю. Пусть убивает, бессовестный. Мне теперь все равно деваться некуда. Пускай лучше так, чем в пасти у лешака болотного. 
  -- Ой, девочка, - зло сказал парень, - сиди тут, сколько хочешь. Хоть топись уже... спокойнее будет. 
   Я обиженно засопела. К мамочке хочу... Даже к этому дурацкому сынку старостиному. Пойду на скалу песчаную и буду рассвета ждать, а там какой-нибудь голодный хищник да забредет. 
   Честно говоря, я даже не заметила того момента, когда волк исчез. Просто осознала, что его больше нет рядом, что черный глаз больше не пронзает постыдно облепленное мокрой туникой тело, а белый - жадно раскрытую душу. 
   Пришлось осознать свое ничтожество, забрать сумку, натянуть сапоги и побрести туда - кто его знает куда. Одно скажу точно - не в сторону Черемушек. На восток - там другие люди, другие города. 
   Солнце уже начало вставать из-за острых верхушек сосен. Да, направление правильное, надо идти навстречу рассвету. Так учат с малолетства лесных детей. Мох - с севера, беличьи гнезда - на западе, а осьи улики смотрят только на юг. Не знаешь таких простых правил - умрешь в первый же день. 
   Несколько часов все было спокойно. Ничего из ряда вон выходящего не происходило. Один раз около полудня на тропинку выскочил пушной белесый зверек - горностай. Понюхал крохотным черным носиком свежий лесной воздух и юркнул в заросли. Ладно, если к вечеру не дойду до любого населенного пункта, поверну обратно. 
   Ухо, мое любимое милое ушко, жутко зудело и болело. Утром снова шла кровь, и волосы на виске слиплись и присохли к щеке. Это ж надо, только их отмыла! Еще и в душе неприятно щекочет серебристый взгляд волка. Такой колючий и холодный, злой. Волчий. 
   Лишь когда жаркие оранжевые лучи окончательно высушили капли росы на песчаной земле, я дошла до края леса. За двумя согнутыми пихтами виднелись синие черепичные крыши небольшого человеческого поселения. Вился в прозрачное небо зеленоватый дымок от варящейся травы. Мерно гудели и поскрипывали желоба водяной мельницы. 
   Я радостно скатилась с холма и очутилась в самом низу образованного ураганом оврага, обросшего по краям лесом. Селение было симпатичным и уютным, одетые в белые рубахи люди работали на маленькой пашенке за домами, дети резвились и играли. 
   Ко мне подошли две молодые девушки, жгучая брюнетка и ослепительная шатенка, и заинтересовано зашептались, скромно поглядывая на меня. Еще бы! Сами-то они были одеты в светлых оттенков легкие платья, голубое и бледно-телесное. А я... да уж, что тут говорить. 
  -- Хорошего дня, - я подошла поближе и честно попыталась улыбнуться, - я из Черемушек, надеюсь, вы с ними не враждуете? 
  -- Драг тур сан ле не ру? Ко рансиф деля кизза? - выдали брюнетка нечто совсем непонятное. - Аллиур? 
  -- Чего? Вы по-нашему не бельмесаете? - удивилась я. 
  -- Курса! Тата Курса! - засмеялась шатенка. Затем ткнула пальцем себе в грудь и по слогам произнесла: - На-ла. 
  -- Гу-жи-ри-а, - повторила ее жест вторая, - ка ту? 
  -- Я Иваника, - не знала, что в наших лесах обитают иностранцы. Видимо, пришли сюда, спасаясь от варваров. И прижились, как тараканы. 
  -- Курса Ива-най-ка, - повторила Нала, - ку ляр туз? 
   И показала на свой рот, а затем подвигала челюстями: мол, хавать хочешь? 
   Я согласно покивала головой и изобразила тяжелейшее голодовое расстройство. Обе самаритянки испуганно помахали руками и потащили меня к мельнице. Там стоял прямоугольный дубовый стол, уставленный снедью и бутылями с вином. Запах жареной рыбы долетал даже сюда. Ум-м-м... 
   Не успели меня довести до стола, как все селяне уже собрались рядом. Они задавали кучу вопросов на непонятном мне языке и удивлялись ответам, даваемым девчонками. Интересно, чего они там уже нагородили? Самой страшно. 
  -- Зольг шер тар, - внезапно донеслось до меня встревоженное, - ульри...ульри... 
   Я обернулась и увидела перекошенную физиономию молодой женщины, держащей в руках кувшин с клюквенным морсом. Она сказала это шепотом, так что услышала только я. Зольг? Что это? Не нравится мне это слово. 
   Но вскоре мои мысли были заняты исключительно едой. Запихивая в рот вслед за варениками с яблоками квашеную капусту, и заливая всю получившуюся бурду морсом, я не переставала удивляться тому, как все здесь отнеслись ко мне. Не насторожились, не расспрашивали. Это и настораживало. Уж больно они беспечные, эти самаритяне. 
   Но еда, как известно, смягчает даже самое злое сердце. А мое и подавно. Умиротворенная и добрая, я разнежилась под теплыми лучами осеннего солнца и собралась уже было задремать. Но тут ко мне подошел представительный мужичок в светлой рубахе на голое тело и жестами показал идти за ним. Пришлось встать и повиноваться судьбе в лице местного старосты. 
   А к губам прилипло мерзкое и сладкое слово "Зольг". 
   Как оказалось, у той самой странной женщины с морсом недавно умер сын, и мне разрешили переночевать на его кровати. Конечно, это не совсем правильно с моральной точки зрения и, что уж там кривить душой, совсем не гигиенично, но не на земле же мне спать? 
  -- Лайла масу, Ива-най-ка, - кивнул мне староста на прощанье и ушел. Я неловко помялась на пороге, пока женщина застилала белой простыней лежанку у стены, а затем подошла к окну. 
   Милая хатка, уютная. Из хороших сосновых бревен, просмоленная. Есть печка, две кровати, стол, шкафчик. Два окошка. Под потолком висят сушеные грибы и чеснок, ага, это от вампиров. Неужели они и здесь есть? На стене висит расшитое цветными нитями полотно, на нем - легендарный герой и кто-то еще, похоже, василиск, я в них не очень разбираюсь. 
   А на улице уже стихала жизнь. Рановато. Самаритяне собирали детей, растаскивали по домам вареную траву, запирали мельницу. Под тяжелым розовым светом гаснущего дня темнела речушка, стол с едой исчез. Собаки вальяжно заходили в будки. 
   Через некоторое время село совсем опустело. Замолчала живность. И цикады тоже. 
   Стало жутко, как на кладбище вечером. 
  -- Айру, - позвала меня хозяйка, - то тасу Сунна. 
   Почти насильно всунула в руку огарок свечи. Я робко стояла у кровати и не знала, что мне делать. В Черемушках в это время даже детей с улиц еще не забирают. Неужто тут и правда обитает нежить? 
   Самаритянка взяла корзинку и вышла во двор насыпать ночного корма свиньям и курам. В комнате осталась гореть только моя свечка, да еще отливала серебром луна на пороге. 
   Листопад - луна охотника. Так она, кажется, называется? Точно не помню, а жаль. Ведь по луне можно ориентироваться с земледельческими работами, с направлением, с гаданием. А рюень, не сегодня - завтра, уже закончится. 
   Я легла на лежанку и с головой накрылась одеялом. Ткань была холодной, колючей. Я часто задышала, пытаясь согреться. Свечку пришлось потушить. Поэтому я осталась одна в кромешной темноте. 
   И тишине. 
   Лежать на одном боку более двух минут стало невозможно, и я аккуратно повернулась. Кровать заскрипела так громко, что, казалось, все самаритяне сейчас сбегутся. Но нет. Хоть бы звук, хоть бы крик совы или вой волка. Хоть какое-то напоминание о том, что лес живой. 
   Вой волка. 
   Да так близко, что я подскочила с постели. Дверь была открыта, женщина еще не вернулась. Но это почему-то не успокаивало. Хуже всего стало, когда кто-то заскрипел подошвами сапог у входа. Мамочка, по-моему, здесь все в лаптях ходили! 
  -- Рея тар? Консу льмора тако? - послышалось во дворе. Причем голос был мужской, холодный - холодный. 
   В страхе я снова накрылась с головой одеялом и постаралась дышать как можно тише. Спокойно, Иваника. Наречие, похоже, самаритянское, значит, кто-то из своих. Но зачем он идет сюда в дом? А-а-а!.. 
  -- Рея? Рея тар? Черт возьми, Рея, ты там? - некто перешел с самаритянского на мой родной язык. Я замерла. 
  -- Рея? - он зашел в хату и подошел к кровати. Сердито задышал надо мной. Мое сердце, неистово бьющееся в груди, остановилось. Надо что-то делать. Точно, позвать на помощь. А если он рассердится и нападет? А вдруг... вампир? 
   Нет, не логично. Откуда-то он знает хозяйку? Значит, все-таки свой. 
   И я сделала наиболее разумное, что пришло мне тогда на ум. 
  -- А она вышла, подождите немного! - резко сев на кровати, бодро сказала я. Глаза открыть так и не решилась, а сердце готово было уже взорваться. 
  -- Какого лешего коздатого! - грубо ругнулся от неожиданности гость. Я несмело приоткрыла один глаз и, не удержавшись, сама выругалась. 
   Надо мной, разрисованный темнотой ночи и голубым лунным сиянием, грозно навис волк. Тот самый волк, который меня чуть не убил на Турке. Ноги предательски поджались, а подбородок задергался. 
  -- Ты что, издеваешься надо мной, девчонка?! - заорал он, совсем не заботясь о том, что люди спят. - Решила все звериные места за день оббегать? 
  -- Я не специально, - пропищала я, сдерживая слезы, - я просто переночевать, я не за тобой... 
   
  -- Твое счастье, что не за мной! - пуще прежнего взревел парень. - Убирайся отсюда немедленно! 
   
   Не зная, что мне делать, я захнюпала носом. С улицы прибежала перепуганная Рея, дрожащими руками держащая корзинку с кормом. Это был не ужас перед незнакомцем или волком - нет, ее глаза то и дело дергались назад, на темные домики односельчан. 
  -- Сума шала на рад! Кута лисса! - умоляюще зашептала она, схватив злого парня за руку. - Кута лисса! 
  -- Отпусти! - он резко отдернул руку, и хозяйка упала. Золотые бусинки кукурузы запрыгали по полу. 
  -- Она не виновата! - заныла я. - Не трогай ее! 
   
  -- Не тебе решать! - рыкнул на меня волк и схватил за рубаху женщину. Глаза у той воспаленно запали и подрагивали. 
   
  -- Уходи, девчонка! - не оборачиваясь на меня, рявкнул он. Извините, но вежливости никакой! - По-хорошему... 
   
   
   В одной из хат зажглась свеча. Глухой голос проворчал что-то на самаритянском про бестолковых лунатиков, и направился к двери. В остальных домиках люди тоже засуетились, и ночное село озарилось бледно-желтым светом свечей. 
  -- Черт! - рассержено засопел волк и вжался в стену. Я бы хотела сделать то же самое, но от страха ноги отказались слушаться. 
   Все самаритяне, от самых мелких карапузов до самых дряхлых дедков, выползли на свет лунный и настороженно принюхивались. С моего места это было видно просто превосходно. Их носы ритмично двигались, втягивая терпкий предосенний воздух. 
   Волк, вжавшийся в невидимый для людей угол, напряженно дышал. Его серебристый глаз оставался неподвижным. Я боялась даже посмотреть в его сторону, в памяти стояла отлетевшая за стойку голова трактирщика. 
   Наконец один из странных селян резко повернул лицо в мою сторону. Глаза раскрыты, как у совы. Большие, круглые, зеленые и без зрачка. Я вцепилась в одеяло и проглотила соленую капельку пота, стекшую со лба на губы. 
   Во двор выбежала растрепанная Рея, дико размахивая руками. Самаритяне недоверчиво принюхались, а женщина начала им что-то объяснять, то и дело указывая на лес и полную луну. Но внезапно один из мужчин, оскалив квадратные клыки, рванулся вперед и сбил ее с ног. Затем заворчал что-то остальным и бросился прямо в мою сторону. 
   Из хаты, когда людям оставалось бежать всего пару шагов, выскочил волк. Громадный, худющий, платиново-серый. Прорычав какие-то жуткие ругательства, он бросился в кучу нелюдей. 
   Самаритяне мгновенно стали на четвереньки и атаковали парня. Вернее, уже не парня. Волк ловко крутился между сгорбленных тел чудищ, успевая и больно укусить, и отскочить в сторону. 
   Так, значит, самаритяне не меня учуяли, а парня? Мамочка, что же они такое? А я еще собиралась спокойно переночевать! 
   Меня за плечо больно схватила Рея. Ее корявые длинные пальцы оказались очень острыми. А глаза стали круглыми и зелеными. Проскулив что-то на самаритянском, она вытащила меня из кровати и толкнула к двери. Не удержав равновесия, я грохнулась на землю и напоролась плечом на камень. 
   В общей куче нелюдей волка видно не было. 
   С трудом поднявшись, я побежала за Реей. Женщина очень ловко перепрыгивала через плетни и ямы, оставляя странные следы, похожие на медвежьи. Добежав до кромки леса, она выжидающе посмотрела на меня, с трудом взбиравшуюся на холм. Когда я все же доползла до вершины оврага, то не удержалась и обернулась назад. 
   Как раз в этот момент сзади на волка прыгнул староста. 
  -- Волк, сзади! - что есть мочи заорала я. Он услышал. Резко развернулся и проткнул самоуверенного человека рукой. С нескрываемой злобой посмотрел на меня. 
  -- Кара! - тянула меня за рукав Рея. Зеленые глазищи ее умоляюще смотрели в сторону леса. Я хотела послушаться, и уже даже подняла ногу, как за вторую меня кто-то схватил. 
   
   Взвизгнув от боли, я упала, а женщина перепрыгнула через меня, и хватка ослабла. Резко выдернув конечность, я изо всех сил рванулась наверх. А за моей спиной рычащим клубком скатились на колючий плетень Рея и Нала. 
   Обессилено опустившись на колени, я глотала слезы. Я не смогу отсюда убежать, это же ясно. На меня неслась, истекая желтой слюной, Гужириа. А за ней - еще двое монстров. 
   В глазах потемнело, и я свалилась лицом вниз в соленый песок леса. 
   Когда очнулась, то поняла, что прошло не больше пары секунд. Но зато теперь я ощутила себя в чьих-то объятиях. Думать, кто это, не надо было. 
   Волк оттолкнулся длинными ногами от земли и взмыл вверх. Приземлившись через несколько шагов, он сбросил меня на землю и помчался в лес. Не долго думая, я ринулась следом. 
   А за нами - и все самаритяне. 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- 
  -- еОРеРрРрРрррррр Рр 
   
   Расшибив-таки ногу о корень, я вылетела из проклятого сосняка и врезалась в спину резко затормозившего волка. Его ноги подкосились, и мы вдвоем упали в кучу листьев. Парень недовольно гаркнул и сплюнул кровью. 
   Господи, у него же плечо разорвано! Я быстро скатилась с волка и, не вставая даже на колени, перевернула несчастного убийцу. 
   Сверкнул темно-карий глаз, и сильные руки сжали мое горло. 
   И я умерла. 
   
   Над головой синело дождливое тяжелое небо. Свинцовые тучи скользили по нему, грозя вскоре распасться холодным ливнем. 
   Я сжала оледеневшие пальцы и сглотнула. Слюна была сухой и горькой, и я чуть не закашлялась. Одна рука практически не шевелилась. Не говоря уже о залепившей глаза и ухо крови. 
  -- Черт, оклемалась-таки, идиотка! - зло просипели над ухом, и я, извернувшись змеей, увидела волка. 
  -- Мамочка... 
  -- Да надоела ты со своей мамочкой уже! - заорал он и тут же скривился от боли. Из разодранного плеча хлынула ярко алая кровь. Хорошо, хоть я переношу это зрелище. 
  -- Тебе больно? - прошептала я. 
  -- Ты, точно, блаженная! - устало рявкнул парень и закрыл глаза. Заснул? Нет, стоило мне привстать, как он предупреждающе выставил нижние клыки и зарычал. 
  -- У тебя там много крови, надо промыть, не то будет заражение, - я попыталась подползти, но у самой шея еле двигалась. Локти подогнулись, и я прилегла на землю. 
  -- Подойдешь - умрешь, у меня еще хватит сил тебя съесть, - пригрозил мне волк, - я из-за тебя уже второй раз в неприятности попадаю. 
  -- Неправда! - ответила я, все же не оставляя надежды подползти поближе и осмотреть рану парня. - Это я из-за тебя осталась безо всего. 
   Он успокоился. Позволил мне подобраться к нему и стащить с руки разодранный рукав куртки. Кожа свисала клоками, из чернеющих дыр сочилась кровь. Я всхлипнула, попробовала приподнять левую руку, но не смогла. Вместо этого осторожно дотронулась до раны правой, за что получила сильнейший удар по ладони. Кисть практически отнялась. 
  -- За что?... 
   Сипя от боли, я зажала ладонь под мышкой. Было не столько больно, сколько обидно. Я помочь хотела, несмотря ни на что, от всей души. А он... одним словом - волк. 
  -- Не трогай меня! - рычал он, истекая кровью. Может у волков и принято плевать на всех и вся, но меня мама другому учила. И раны штопать тоже учила. Недаром я в Черемушках жила. 
   Сумка осталась в самаритянском селище. Возвращаться туда, как ни странно, не хотелось. Даже за недельным запасом пищи и сменной одеждой. Как бы с меня самой потом еды и одежды не наделали. Тоже мне, самаритяне... 
  -- Как тебя зовут, девчонка? - как из тумана доплыли до меня слова парня. Я сообразила, где я и с кем, и, хрипя, ответила: 
  -- Иваника. 
  -- Дурное имя, - фыркнул он и заложил руку за голову, - для тебя самое подходящее. 
  -- Хорошее у меня имя, - жалобно пискнула я. 
   Не дождется, не спрошу у него его имя. Волк он и есть волк. 
   Из рябых туч посыпались мелкие стекляшки дождя, и я недовольно поморщилась. Крохотные капельки, как осы, метко клевали раненую шею. По плечу пуще прежнего засочилась кровь. 
   Дождик разворошил сухие подзолоченные летом листья дубов, выкатив наружу круглые желуди. Я радостно схватила один и сломала пополам. Из блестящей скорлупки выпало темное ядрышко. Почти день ничего не евшая, я тут же разжевала его и сглотнула. Вкусно... даже голова закружилась. Случайно взглянула на волка, и меня начала мучить совесть. Он же тоже, наверное, голодный. Хотя волк - хищник, ему бы мяса, человеченки... меня, что ли? Ну уж нет, обойдется! 
  -- Я тоже есть хочу, - сурово окинул меня взглядом раненый. 
   Я сделала вид, что не заметила этой реплики и продолжила искать желуди. Как кабан, честное слово! Только кабаны таким образом жирок на зиму накапливают. 
   Небо стало совсем темным, сине-фиолетовым, а дождь разошелся до тяжелого серебряного ливня. Яркие огнистые листья погасли и слиплись с черной землей. Мои ноги и заднюю часть тела начало медленно затягивать в образующуюся грязь. 
   Дубняк. Молоденький, с высокими худыми дубками в рыжих и зеленых шевелюрах. Судя по надрубленным веткам и осколкам кремня, совсем рядом селение. Очень надеюсь, что не такое, как самаритянское. 
   Кстати, что это, собственно, было? 
  -- Волк... - неуверенно позвала я. Парень безразлично посмотрел на меня, и я продолжила: 
  -- Волк, а кто это были? Они же не люди, верно? 
  -- Конечно, не люди! - зло засмеялся он. - Только слепой идиот мог принять хронов за людей. От них же за милю несет фальшью... 
  -- Что-то тебя это ничуть не смутило, когда ты завалился ко мне в кровать, - заспорила я, - и ничем они не пахнут. 
  -- У меня были свои дела в Потомках, - вяло отмахнулся волк, что послужило причиной еще одного приступа боли, - были бы и дальше, если б ты не влезла. 
  -- Меня чуть не съели! - заревела я, но слезы смешались с дождем. Надо с этим что-то делать, не то простужусь на фиг... то есть, насмерть. 
   Я собрала в ладони немного дождевой воды и неожиданно плеснула на разодранное плечо волка. Тот завыл и замахнулся когтистой рукой, но я предусмотрела это и вовремя отскочила в сторону. Поскользнулась на мокрой траве и упала. 
  -- У-у, тварь! - скулил он. - Только подойди, дрянь, и я на кусочки тебя!.. 
  -- Оно пройдет, так лучше, волк, - жалобно оправдывалась я, - ты мужик, а не баба, ты терпеть должен. 
  -- Я щас покажу тебе, кто здесь бабой должен быть! - не переставал он ругаться. - Ой, держись! 
   Но вместе с водой стекла и нехорошая кровь. Обнажилась израненная плоть. Ну, слава богам, прорезано не так глубоко. Зубы едва коснулись мышц. Теперь надо выморозки или что еще. Эх, немного вина было - и то в сумке осталось. 
  -- Волк, я должна перевязать твое плечо, воспалится! - попыталась уговорить я парня. - Ну, тебе же лучше будет! 
  -- Не называй меня волком, девка! Меня Зольгом зовут, поняла? - потом осознал, что только что сказал, и рявкнул: - И вообще никак меня не называй, идиотка! 
   Зольг? Не может быть! Именно это слово шептала тогда Рея! Так они действительно были знакомы, и женщина его прикрывала. Действительно, что же я натворила? 
  -- Так можно? 
  -- Не смей! - испуганно вжался в дерево Зольг. - Само затянется. И, вообще, что у тебя дел никаких больше нет? 
  -- Нет. 
  -- Так в мои не лезь! 
   Ну и ладно, ну и подумаешь. Не хочет, черт с ним. С врагами не стоит любезничать. Он ведь враг, я это знаю. Обманет, соблазнит, убьет... 
   Я с трудом поднялась и, облокачиваясь на скользкие стволы дубков, побрела сквозь лес. Идти было трудно, волосы залепили глаза, порез на шее жутко пек. Сапоги постоянно вязли в жидкой грязи. Еще и дождь - дальше пяти шагов не было видно ничего, кроме серых полос деревьев. 
   Мамочка, я хочу к тебе, домой. В родимые Черемушки. Где нет злых волков, хронов и прочей неведомой нелюди. Где есть милый и добрый Фосих, и домик с кошкой, и еда... 
   Сзади раздалось злобное ругательство и всплеск. Кажется, волк поскользнулся в луже и грохнулся. Все-таки, один он ничего не может. 
   Да, я жила в Черемушках. Да, меня с двух лет учили жить в лесу. Но в сосновом, где светло и свободно, где ароматная хвоя и шум ветерка в небесах. А дубы стояли как призраки, как разлагающиеся мертвецы, вставшие из могил в поисках свежего мяса. Высокие, темные и немые. Это меня больше всего и пугало. Обычно деревья разговаривают, поют, смеются. А эти - ну, точно, мертвецы! 
   Еще и дождь. Эх, ты, не мог ничего лучше придумать, а еще бог называется! У тебя там явно крыша протекает, причем на мою голову. Вот простужусь и помру под кустиком. А у меня даже кремня с собой нет или ножа. Что за жизнь! 
   А узнает мама, что я теперь изгнанница, еще и волком покусанная, так всю деревню за уши отдерет. А потом меня - хворостиной, больно! 
   Я ж не виновата, это нечестно! 
   Побродила я по лесу, побродила, пока не стала натыкаться на знакомые зарубины. Неужели я сделала круг и возвращаюсь в Потомки? И мелкие тощие сосенки то и дело стали проглядывать в суровом кружеве ветвей дубов. 
   Вскоре дождь закончился. Попугал землю своими мутными струями и сам, испугавшись, спрятался в тучку. Эх, была б сказителем, стихи б написала. Как кони из туч грозовых на землю пролиться дождем...Нет, какая-то чушь получается. Не то, чего душа требует. Вот обоснуюсь где-нибудь и сразу же займусь своим образованием. Сейчас все приличные девицы читать умеют, пишут помаленьку. А я? Меня мама разве что в детстве до сорока считать научила, а дольше люди и не живут. 
   А какое будущее без науки? Прогресса не будет, так всю жизнь на водяных мельницах и просидим. Мужики - в поле пахать, бабы - детей рожать. 
   Небо совсем развиднелось, и робкие бледные лучики рюеньского солнца заскользили по хвойной подстилке. Ой, что-то мне это не нравится. Нет, солнце и тепло - это хорошо, можно просушиться и не помирать пока что. А вот сосняк - это Потомки и самаритяне. 
   Я резко повернула назад и чуть не споткнулась, совсем невдалеке услышав одинокий хруст. Поспешила побыстрее вернуться в дубняк, боясь обернуться и увидеть на фоне светлеющего влажного леса силуэт самаритянина. 
   И кто, вообще, придумал замшевые сапоги? В них же по воде ходить невозможно! После первой дождевой капли они промокли и тяжелым грузом повисли на ногах. В первом же населенном пункте поменяю их на кожаные. 
   Хруста сзади больше не повторялось, и я списала это на разыгравшееся воображение. Или на упавшую ветку. Или на белку... ну мало ли чего может в лесу шуметь? Не одними же самаритянами дорога в село вымощена? 
   Успокоенная, я присела на корягу и, окунув руки в леденящую темную лужицу воды, смыла кровь с шеи. Надо же, раздула быка из мухи! Всего лишь небольшой порез, даже царапина, а я уже помираю. Совсем, как девчонка! У волка хуже, а он не ноет. Хотя, может, уже и скончался... 
   Честное слово, я не желала ему ничего плохого! Просто люди не любят волков, а волки - людей. Так заведено, и не мне переписывать лесные законы. 
   Хотя почему бы и не мне? 
   Далеко на западе что-то полыхнуло, и небо опять зарябило частым дождем. Так, в начале осени тучи двигаются с востока, значит мне надо идти на гром. Куда-нибудь да выйду. 
   И вышла. 
   Прямо на безумно глядящего на меня Зольга. 
  -- Девка!!! - уже не в силах сказать что-то более вразумительное, промычал парень. По его мокрым волосам стекала вода, одежда намокла, а грудь часто опускалась и поднималась. 
   Первая мысль - ранен. Это было видно по одному затравленному взгляду, взгляду волка, попавшего в сеть красных флажков. Как ни удивительно, но смотрели оба глаза, даже слепой. Смотрели с такой жгучей ненавистью, что захотелось провалиться под землю или разлететься белым пеплом над землей. Но, к сожалению, ни первого, ни второго я делать не умела, поэтому только криво улыбнулась и попыталась сдать назад. 
   Сзади предательски появился дубовый ствол. 
   Когда ты совершенно один, без оружия, и на тебя, скаля белоснежные клыки, смотрит громадный волк, язык моментально немеет. Парализуются и конечности, какими сильными и натренированными они бы ни были. И в мыслях вертится только молитва - не важно какая, христианская или языческая. 
   Потому что волк - убийца, не оставляющий в живых. 
   А что, если волк - человек? Зольг ведь и не то, и не другое, нечто среднее между зверем и мужчиной. 
  -- Ну за что? - взмолился он, жалобно скребя здоровой рукой опавшие листья. - За что ты меня извести вздумала, а? Я же тебя не трогаю, дал уйти, а это, поверь, немало... 
  -- Мойра, - со вздохом пояснила я, сама не сильно-то обрадованная такому повороту событий, - я же по-честному ушла, ты видел. 
   Парень заскулил, а я виновато нахнюпилась. В сыром, медленно нагревающемся воздухе отчетливо запахло грядущей осенью. Осенью - печалью, одиночеством, отчаянием. 
  -- Волк? - протянула я. - А где здесь ближайшее село? Ты же, наверное, знаешь... А я уйду! И мы больше никогда не увидимся! 
  -- Тогда иди прямо по курсу назад, пока не упрешься в дерево с двумя стволами, там повернешь налево и упрешься в дома, - зло посоветовал Зольг, и я тут же обрадовано поспешила в ту сторону, когда сзади меня нагнал безразличный голос парня: 
  -- Думаю, хроны будут рады еще одной встрече с тобой. И мы точно больше не встретимся. 
   Я затормозила и от неожиданности опять столкнулась со злосчастным деревом. В испуге обхватила дубок руками и так и села. Зольг сзади довольно заржал. Потом, конечно, завыл от жгучей боли, пронизавшей плечо, и недовольно скукожился. Еще и обидится сейчас, мол, я виновата! 
  -- Злой ты, волк! - грубо ответила я и нарочно села поближе. От парня прямо таки веяло сдержанным холодом. Сейчас разорвет и съест. Говорил, что голодный... А, ну, как и, правда, съест? С него, волка, станется. Я же сказал не называть меня волком! - прогарчал Зольг, и для убедительности полоснул когтями по листве. - Так трудно запомнить? Сильно головкой приложилась о камень? 
  -- Может, это все из-за того, что ты меня душил! - продолжала возмущаться я. - Воздух в мозг не пошел, и все .... Вообще, зачем ты это делал? 
  -- Я представляю, если б мы встретились, не дай бог, в приличной деревне, и ты меня назвала бы волком! - не обращая на меня внимания, продолжал злиться он. - Меня бы, не расспрашивая, вилами закололи! 
  -- Ну не закололи же... - резонно возразила я. Рискнула посмотреть ему в глаза. И снова содрогнулась от ужаса. Черно-красный глаз прожигал насквозь, заставляя смущенно отворачиваться, а серебряный - сковывал ледяным голубым холодом. 
  -- Ты когда-нибудь заткнешься? - отчаянно прошептал он. Я виновато улыбнулась и пододвинулась еще ближе, что стало причиной очередного рычания. Ничего, потерпит. Я же терплю? 
   И не настолько я противная, люди не жаловались! Конечно, после двух угнетающих дней пути я похожа на перепившую браги кикимору, но он такой же! Тоже не красавец: худой, грязный, побитый, почти слепой. 
   И это ОН еще придирается? 
  -- Слушай, если я выведу тебя на нормальных людей, ты, наконец, отстанешь? - сдался мой товарищ по несчастью и уныло поглядел на меня. 
  -- Да!!! - сразу зауверила его я. Хотя что-то не очень хотелось мне с ним идти куда-либо, с татем этаким. Я его все же боялась. 
  -- Обещаю тебя не трогать, если будешь молчать и не будешь лезть не в свои дела, - сурово продолжил он. - Ясно? 
  -- Но как же твоя рана? - забеспокоилась я. Он ведь и шагу сделать не может сам, а меня и на десять шагов не подпустит. 
  -- Я сказал, не лезть не в свои дела! - грубо рявкнул волк, заставив меня вжать голову в плечи. - Просто идти молча сзади, без вопросов и действий. Ясно?! Вопросы есть? 
   Я отрицательно замотала головой, страшась самой мысли о том, что ждет меня за самый невинный вопрос. 
  -- Если хочешь знать, ты мне тоже не очень приятна, - утешил меня Зольг и довольно приподнялся. 
   И снова заорал. Наверно, ему было очень больно. Закатанный рукав куртки обагрился темной кровью, а вены под кожей вздулись. Я не выдержала и подхватила его под локоть. 
   И вскоре оказалась на земле, отброшенная здоровой рукой. За шиворот туники попали листья вперемешку с серой грязью. Я скривилась и зажмурилась. 
   Парень стоял на обеих ногах и неистово сжимал высунувшиеся из подушечек пальцев когти. Ведь и убить мог. Может, лучше действительно его не трогать? 
  -- Мне нужна твоя туника! - часто дыша, прорычал он. 
  -- Что? - пискнула я. - Обойдешься! Не для тебя мое тело, извращенец! 
  -- Дура! - обдал меня презрением волк. - Сдалось мне твое девчачье тело! Всего лишь оторви мне кусок ткани завязать плечо. 
  -- А-а-а... - надулась я, все же оттяпывая от низа одежды белую ткань. - Я говорила, мне не тринадцать лет, болван! 
  -- Ага! - не обращая внимания, он выхватил из моих ладоней обрывок и перетянул им руку над раной. Кровь засочилась еще больше, но вскоре перестала. Замотав и сам прокус, он выпрямился и обернулся ко мне. 
  -- Я не собираюсь ждать тебя, помогать тебе, слушать твои никчемные жалобы, - бесчувственно сказал он, - заботиться о тебе, готовить тебе еду, охранять от диких зверей. Не каюсь, сам могу тебя съесть, ибо голодный зверски. Слава богу до ближайшего поселения - ... 
   Он принюхался, совсем как хроны тогда в Потомках. 
  -- ...всего две мили. 
   Я не стала спрашивать, близко это или далеко. Надеюсь, что все же близко. Долго я не пройду, тем более с такой волчьей заботой. И сапоги лучше снять - хотя нет, босиком я и пары шагов не сделаю, особенно, если придется убегать от хищников. 
   А Зольг уже умудрился уйти, правда, недалеко. Я, заныв, побежала следом. Не обернется, даже не посмотрит. Как и говорил. Разве что, если проголодается. Тогда мне придется самой не оглядываться. 
   Никогда не смотрите волку в глаза. 
   Волк, как и любая нежить, умеет гипнотизировать человека взглядом. Посмотрит пристально, и ищи потом, как в поле ветра. Утащит в темные чащобы, в хмурые болота, под черный от гнева небесный кров. 
   И, уж тем более, никогда не доверяйте волку. 
  -- Я иду, - скорее для своей личной уверенности, чем для уведомления проводника, жалобно сказала я. 
   Зольг едва заметно дернул ухом, как бы отгоняя неприятное порождение черного леса в лице меня. Надо же, какие мы нервные! Не дождется! Буду сзади, как его собственная тень. 
   Прошло время, и парень успокоился. А, может, просто забыл о моем незримом присутствии. Кстати, давно начинало вечереть. С утра ничего не евшая и почти не спавшая, я нервно грызла подгнивший желудь и завистливо глотала горькую слюну. Над моей бедовой головушкой в синем мраке веток кружили два толстых филина, жадно пощелкивая тупыми клювами. 
  -- Волк... 
   Ноль внимания. Как будто меня и вовсе не существует. 
  -- Ну, волк... 
  -- Чего тебе? - вяло, как у надоевшей за день мухи, спросил он. 
  -- Я есть хочу... 
  -- Я говорил, что мне плевать, и заботиться о тебе я не собираюсь. 
  -- Есть хочу... 
  -- Заткнись! 
  -- Есть... - прошелестело над лесом и кануло во мрак. 
  -- Девчонка? - удивленно обернулся ко мне Зольг. - Ты что, издеваешься?! 
   
   ...Сквозь сереющий утренний туман проступали влажные пики стволов. Дубы? Хм-м, не похоже. Уж больно тонкие. Неужели родимые сосенки? 
   И подо мной - настоящее сено?! Не может быть! Мягкое и теплое, и, главное, сухое. Так, а под боком кто? 
   Нащупав свернувшуюся рядом в клубочек пеструю кошку, я окончательно озадачилась. Если это не рысь, то я не в лесу. Так, а что было до того, как я отключилась? 
   Помню дубняк. Холодный вечерний ветер в кронах. Двух филинов, ворковавших о еде. А вот еды не было... 
  -- Волк! - подорвалась я с нагретого сена. Хотя волноваться было уже не о чем. Он обещал довести меня только до села, а сам уже ушел... 
  -- Лучше поешь, прежде чем ты снова упадешь, - посоветовал над ухом грубый голос, - или прежде, чем околею я. 
   Я привстала на локтях и с трудом различила в утренних сумерках высокую фигуру парня. Он стоял, облокотившись на стену каменного домика, и размеренно грыз кость. Человеческую. 
  -- А-а-а!.. 
  -- Не начинай снова, - поморщился он, - сколько можно ныть? Или твоя мамочка даже дышала за тебя? 
   Я непроизвольно, по выработавшейся уже привычке, посмотрела на его плечо. Рана почти полностью затянулась, остались едва заметные шрамы. Как он это делает? Я моментально схватилась за укушенное Зольгом ухо и удивленно замерла: оно было целехонько! 
  -- Все это странно! - дрожащим голосом пожаловалась я. - И твоя исчезнувшая рана, и домик, и волки... 
   Парень недовольно глянул на плечо и фыркнул. Тебе, мол, дурочке, не понять. 
  -- Это зимнее жилище лесника, - неохотно пояснил он, - я его негласно присвоил. 
  -- Чего? - ничего не поняла я. - Это его кость ты... ешь?... 
  -- Да! - охотно согласился Зольг. - Вкусно. Хочешь попробовать? 
   Но этим меня не смутить. Я выдвинула вперед правую руку и, поудобнее устроившись на телеге, предложила: 
  -- Давай. 
   Он недоуменно застыл. Я знаю, что ненормальная, уже говорил. И еще не раз скажет. 
  -- Лучше съешь - там кукуруза лежит, - пространственно заявил он, пристально разглядывая меня. Неужели рога выросли? Да нет, вроде... 
  -- С волчатами и то легче возиться! - расстроено пробормотал он, но я расслышала. 
  -- Откуда ты можешь знать, как обращаться с детьми, ты же сам еще ребенок, - возразила я, - не смеши. 
   Молниеносная вспышка у моего лица... Несколько прядей отлетело к каменной стене дома. Немного правее - и я осталась бы без щеки. Я сказала что-то не то? Что-то, что разозлило его сильнее моего присутствия? 
   По скуле к уголку губ скатилась струйка крови. Он едва задел кожу. 
  -- Никогда не смей говорить такого, поняла? - задыхаясь, произнес волк. - Убью. 
  -- Но что... я ведь ничего такого... - попыталась выкрутиться я. 
  -- Убью. - сухое, горячее, утвердительное слово. За что? 
  -- Но... 
  -- Ты сама говорила, - на миг Зольг запнулся, переводя дыхание, - не суди о том, чего не знаешь. 
   Я замолчала. Не буду судить. Это его право. Думаю, никогда не стоит упоминать и о его шрамах. 
   Люди встречаются, люди расстаются. Едва мы дойдем до села, он уйдет своей дорогой, а я своей. И не надо мне потом всю жизнь помнить страшные истории. 
   И его глаза. 
  -- Ешь, - холодно прошелестело в рюеньском, еще не совсем осеннем воздухе, и я послушно поймала кукурузный початок. Слизнула кровь с подбородка. 
   Овощ - он тоже, как ни странно, еда. Не сытная, маленькая, суховатая. Но я не заметила, как сжевала его вместе с несъедобной кочерыжкой. Потом обнаружила в телеге еще и уничтожила их тоже. Волк лишь наблюдал, сам не шелохнувшись. 
   Конечно, ему так вкусного лесника, а мне - кочерыжки... 
   Туман постепенно спадал, и утро проявлялось яркими солнечными лучами. Вот и выспалась, и поела. Осталось только людей найти. 
  -- А ты что делал? 
  -- С лесником общался, - зло ответил Зольг. 
  -- Извини, что упала... - замялась я. - Я, наверное, тяжелая... 
  -- Очень. 
  -- Что? - обиделась я. Я же спросила это просто для оправдания! 
  -- Заткнись и ешь, - буркнул он и, облокотившись на стену домика лесника, сполз на землю. Задумчиво покусывая косточку, устремил взгляд в прозрачное голубое небо. 
   Бедненький маленький волк! В протертых на коленях темных штанах, шитой из грубых нитей безрукавке зеленого цвета, куртке с капюшоном. Только сапоги из отличной дорогой кожи - змеиная или драконья? Сразу не разберешь. 
   А лицо хоть и молодое, но такое злое!.. Белая гладкая кожа сплошь покрыта шершавыми коричневыми шрамами. Пальцы длинные и острые. На груди амулет - оплетенный золотым драконом зеленый нефрит. И эти глаза - огонь и лед. 
   Может из меня еще может вырасти симпатичный сказитель? 
   Симпатичный - вряд ли. Я же не эльфийка и не сид, даже не лавианка. Обычная заурядная крестьянская внешность - густые русые волосы, пушистая челка на глазах, целый мушиный рой темненьких веснушек на круглых щеках и курносом носу. А глаза - кошмар! Какие-то мутно-серо-синие! Будь они еще обрамлены длинными черными ресницами, а то так... Ни девка, ни мужик. 
   В наше время простые люди особой внешностью не похвастаются. 
   Я перевязала тканевую повязку на лбу, поддерживающую чуб, и вопросительно поглядела на парня. В его серебристом стеклянном глазу скользили, как по спокойной воде, ровные синие облака. А второй глаз кровавым огнем прожигал меня. 
   Я опять невольно вздрогнула и смущенно потупила взор. Волк приподнялся с земли и вставил в ножны меч. Так, а меч у него откуда?!! Не было же, я точно видела! Весь путь он проделал налегке, и дрался только при помощи волчьих приемчиков. Он что, его в себе прятал? 
   Фу, я извращенка! Но меча точно не было! 
  -- Где ты его взял? 
  -- Одолжил у лесника, ему он уже не нужен, - равнодушно признался Зольг, подходя к телеге. - А мне он очень пригодится. 
   Меч последний раз блеснул кровавым отсветом и скрылся в ножнах. Наверное, хороший и острый. Я хоть и знаю несколько приемов такого боя, но с кузнечным делом не знакома. И одна против пяти не потяну. Да даже против трех. 
  -- Умеешь биться на мечах? - лениво поинтересовался волк, ласково поглаживая кожаные ножны. 
  -- Батя учил... - робко ответила я, любуясь дивным оружием. - Совсем немного, рубить справа, слева и сзади. 
  -- Неумеха, - раздраженно хмыкнул парень. Повозился с завязками на поясном ремне, утянул их потуже и двинулся прочь. 
   Я в недоумении осталась сидеть на телеге, перебирая рукой сухую траву. Идти никуда не хотелось, хотелось лечь и заснуть. Все-таки я без передышки шла больше двух дней! Еще и эти волнения от общения с волком. Каждый шаг ступаешь с оглядкой, а вдруг съест. 
  -- Ты, - сурово крикнул мне Зольг, - там за домом небольшая кузня, переделанная под сарай. Возьми себе меч. 
  -- Да! - радостно кивнула я и бросилась за угол. Там и правда оказалось уютное, скрытое пушистыми ветвями ольхи строение. Беленый сарайчик без окон со сквозным проходом. Я несмело зашла внутрь и чуть не напоролась на сыто сверкающие острия клинков. 
   Тут было разнообразнейшее оружие, такое, какого я даже никогда в жизни не видела. Мечи - от старых заржавевших железяк до отличных полированных двуручников с рукоятями, украшенными серебряной филигранью и драгоценными камнями, и просто обтянутых мешковиной - но качественно заточенных. 
   Длинные эльфийские луки из тиса и дроковые арбалеты с орлиными мордами, стрелы, болты и просто серебряные наконечники; сабли, алебарды, шлемы и пара щитов. 
   Господи, и зачем все это могло понадобиться простому леснику? 
   В конце концов, я выбрала себе простенький с виду, но довольно опасный (я так считаю) в ближнем бою меч. Почти без украшений (ну, я же девушка, не могла не погрешить - на рукояти сверкал весенней листвой прозрачный изумруд), но довольно длинный и тяжелый. 
   С трудом заткнув его за пояс, я вышла наружу и, конечно же, не увидела никакого волка. Черт бы его побрал! Что он, как девка перед свадьбой бегает?! Я его есть не собираюсь, мог бы пару дней и потерпеть! 
   Выругавшись на него и на всю его волчью родню, я обошла телегу и почти мгновенно очутилась в глухой чащобе. Надо же! Отошла назад, повернулась - снова лесничья хата. Да, здорово устроился дедок! И лес, и цивилизация! Вот, к примеру, напали злые враги - а ты раз! - уже далеко в лесу. И пусть неопытные дуралеи ищут... 
   Вывод: врагов надо заводить глупых и плохо обученных лесным правилам. Черт, какая я умная! Вот обустроюсь в селе, писать-читать выучусь и книгу напишу! "Летопись Иваники Черемской, великой воительницы и страшной усмирительницы волков серых...". Нет, если напишу страшной, еще на меня подумают. Лучше прекрасной усмирительницы... 
   Хотя "усмирительницы" тоже не пойдет. Волка-то нет. Исчез и следа не оставил. 
   Стыдно, Ника, стыдно! Ты в лесу с малолетства живешь, все приметы, поломанные веточки и прочее знаешь. Вон травинки примяты слегка (ну, правильно, волк же не медведь), там на дереве под корнями шерстинки серые застряли... Ага! Вот ты и попался, серый хищник! 
  -- Решила разорить мышиное гнездо? - холодно поинтересовались за спиной, и я невольно вздрогнула. Подскочила с земли и виновато посмотрела в разные глаза. И даже не смутился, гад! 
  -- Может, и мышек, - бесцеремонно заявила я, не желая признаваться в своих постыдных ошибках. Мышь, волк... какая разница, похожие звери! Неприятно сознаваться, но меч мешался невозможно! Стоило на шаг подойти к Зольгу, как эта коварная железяка надавила на мою беззащитную ногу и больно впилась в тело острым краем. Я девушка, мне не положено такую гадость на себе таскать. Этим должны грубые мужики вроде того же волка заниматься. 
   - Так и будешь сидеть в обнимку с деревом или, может, пойдем? - хмуро спросил парень, чем тут же испортил хорошее настроение и возможность приятно провести остаток дня. Я на самом деле давно не сидела, а стояла, и дерево не трогала... ну его, придурка! 
  -- Пойду! - спорить с ним я не стала. Он же и, правда, не возьмет! Оставит зверям диким на разгрызенье... разгрызанье... Черт, надо учиться! А то так и разгрызут неграмотную. 
   Обиженно встала, но Зольг не обратил на это никакого внимания. В этом лесу куча всяких неудобств! Идешь по колючей хвое (это в замшевых-то сапогах!), со всех сторон тебя атакуют кровожадные вампиры дремучих лесов - комары, на нос курносый постоянно капает нечто соленое и мутное, тяжелый острый меч нещадно лупит по бедрам (к утру все в синяках будут, точно, как после бурной... фу, рано мне о таком думать!). Да что там, даже впереди - не призрачный свет прекрасного будущего маячит, а темная шевелюра моего проводника. 
   До вечера вряд ли найдем хоть какую-то захудалую деревушку, а ночью к ним хоть в хаты ломись с воплями и истекая кровью, хоть окна бей - без толку. Ночь - время такое, нехорошее. Волчье. Все едят друг друга. Даже обереги не помогают. 
   Слышала я такое: вышла бабка Людмила ночью в лес, да так и не вернулась. Только до самого рассвета по всей деревне слышались хруст и ворчание, а наутро нашли много двупалых следов и небольшую горстку праха... 
   Но рядом с волком почему-то не было страшно. Он хоть и не защитит, но зато никакой зверь или мертвец и близко не подойдут. Завести бы такого дома... точно! Будет своя избушка, попрошу охотников поймать волка. Будет охранять, злых соседей гонять, зайцев ловить. Мечта, а не жизнь! 
   Вся в мыслях, я не заметила косо торчащую из дерева ветку и врезалась в нее лбом. Хлестнуло изо всей силы. Я точно знаю, это волк, все он! За одни только такие думы голову откусит. 
   Куплю у гномов серебряную подвеску и в нос ему тыкать буду! 
  -- Волк!... - как всегда противно и заунывно провыла я. 
   Надо было видеть, как передернуло Зольга. Как будто молнией прошлись по нему. Даже волосы на макушке потянуло вверх. Сейчас повернется и задушит, ей богу. 
  -- Волк... 
  -- Ш-то? - прошипел парень, кося на меня злобные разные глаза. 
  -- Мне отлучиться надо, - засипела я, топчась на месте. 
  -- Куда? - резко переспросил он. 
   Он что, не понимает, или, правда, совсем блаженный?! Земные человеческие проблемы не ведомы великому волку? Хотя кто его знает, сам-то ни разу не отлучался. Как шел впереди, так и идет... 
  -- По природному зову, - краснея и дергаясь, из последних сил взмолилась я. Мамочка, может ему все в лицах показать, чтоб понял? 
  -- А-а, - протянул Зольг, очевидно осмыслив мою великую мыслю, - ну, иди. 
   Я радостно взвизгнула и с упоением бросилась в ближайшие кусты. Лес, природа, красота... 
   Отблаженствовав, я, довольная жизнью, вынырнула на тропку. Но никакого волка не увидела. Я бы удивилась, если б он подождал. Да... Как оказалось позже, проблема была не в нем, а во мне. Я вышла не туда, где мы расстались, а вообще неизвестно куда. Если припомнить, то и шли мы вовсе не по тропинке, а через заросли и чащобы. Кошмар! Что ж мне делать-то? 
   Хотя, если все хорошенько обдумать, то тропинка - это люди. Значит, если я пойду здесь, то скоро наконец-то выберусь из лесу. 
   Волк без меня не пропадет. Захочет - сам отыщет. Но это вряд ли. Фу-у-ух... 
   Тропка хоть и была хорошо замаскирована низкорастущими ветвями сосен, но сразу видно: люди по ней ходят. В наличии имелись как следы белок и лисиц, так и колес телег и вполне нормальных человеческих сапог. Все они направлялись в одну сторону, и часто путались в траве на обочинах. 
   Очень скоро тропинка сменилась отлично протоптанной и разъезженной дорогой. Правда, лес даже не думал редеть, но ощутимо близкое присутствие людей радовало. Еще пару деньков в компании волка - и я сама б завыла от тоски. 
   Утоптанная дорога медленно превращалась в вязкий белый песок. Идти стало труднее. И как здесь телеги ездят? Мученье ведь. В сапогах по колено плескалась пыль. Но я шла, не смотря вниз и вскоре... 
   ...меня ждало громадное разочарование. А я еще хотела обвинить Зольга, что вел меня через заросли, хотя рядом отличная утоптанная дорога! 
   Итак, песчаная тропа врастала в высокое дерево неопределенного вида и больше ниоткуда не выходила. Тупик. Конец. 
   Я сползла на колени, обессиленная и разочарованная. Хотелось рыдать и кричать. Я дура!!! И что же теперь делать? Зольг наверняка подумал, что я решила сбежать, и давно уже исчез в другой стороне. 
   Может, повернуть обратно, пока еще не поздно? Нет, уже поздно. Солнце садится, через несколько часов наступит полная темнота. И что я могу, несчастная беззащитная девушка, одна в лесу? Повторяюсь, но это действительно не смешно! Я ведь мечом помашу, и сама от этого непосильного труда свалюсь! Единственный шанс, что злодеи помрут - так это от смеха. 
   От мыслей меня отвлек внезапный звук. Какой-то скрип несмазанного дерева. Ой, жутко. Это может быть как хороший человек, так и бандит. Пришлось (с детства такого не делала!) залезть на то самое, неопознанное мною как личность, дерево. 
   Исцарапав пальцы, руки и колени, я все же смогла преодолеть все препятствия и очутиться наверху. Там же я обнаружила, что дерево является всего лишь дубом, слегка мутировавшим в период засухи. Все ветви были усеяны засохшими дубовыми листками, а в дупле валялось несколько подгнивших желудей. 
   Я села, согнув ноги, на корявом толстом выросте и осторожно всмотрелась в темнеющую даль. Меня не было видно за сухими коричнево-зелеными листьями, поэтому я немного расслабилась. В крайнем случае (который, похоже, и был) можно переночевать и тут. Не очень удобно - кора старая и колется, а голые ветки скользкие... но внизу опаснее. 
   Снова вблизи дерева что-то заскрипело, и я опять ничего не увидела. Наверное, это где-то сзади. Я попыталась передвинуться, но нога соскользнула и съехала в дупло. Я вовремя успела схватиться за ветку над головой, и поэтому не упала. Но сапог за что-то зацепился. Я дернула, еще раз. Стопу пронзила резкая боль. На сук напоролась, вот черт! 
   Внезапно прямо подо мной раздался тот же самый звук. Неудобно повиснув над землей, я изогнулась и глянула вниз. В рюеньских сумерках, копошащихся в невысокой траве, кто-то медленно продвигался. Огромный черный силуэт, абсолютно не похожий ни на человека, ни на любого другого известного мне зверя. С массивным квадратным телом, странно изогнутыми четырьмя лапами, непонятно задранным хвостом. Чудище скрипело и... кажется, застряло. 
   А вот моя нога наоборот - случайно выпуталась из цепких лап дупла и теперь немилосердно начала ехать вниз. Я засипела, боясь кричать в наступившей тишине, но ветка не выдержала веса моего тела и сломалась. Захрустела сухая кора, и я, больно оцарапав спину, сползла на траву. Еще и меч, зацепившийся за какой-то сучок, упал сверху, плашмя ударив по бедру. 
   Чудище замерло. От неожиданно подлого удара меча я не могла встать. В страшном ужасе я представляла, как меня сейчас сожрут. 
   Синие тени полосами сползлись на длинные ноги зверя. Он сидел, готовясь к прыжку. Под нависшими ветвями сосен было отлично видно, как напряженно оглядывает меня множество огромных желтых глаз. Множество? Господи, да что же это такое? 
   Громкий скрип монстра разорвал неловкую тишину. Меня обдало горячим дыханием и чем-то влажным. Должно быть, слюной. 
  -- Волк! - захныкала я, даже не надеясь, что он меня услышит. Просто умирать уж очень не хотелось. 
  -- Что это у нас тут такое? - тяжелым прокуренным голосом вопросило Оно. - Вкусные девочки... 
  -- Мамочки... - пискнула в ответ я и приготовилась умереть. 
  -- Болван, ты чего это чудо пугаешь? - внезапный женский голос и звук пощечины. - Не видишь, она и так на грани обморока?!! 
   Еще две пощечины. 
  -- Я ее и пальцем не трогал... - виновато. 
  -- Да на тебя посмотреть достаточно, чтобы копыта отбросить... - обвиняюще. 
  -- Извини... - еще более виновато. 
  -- Не передо мной извиняйся! - грубо. - А лучше вообще... фу... спрячься поди куда-нибудь, чудище. 
  -- И-у? - промямлила я что-то невнятное, прижимаясь спиной к дереву. 
  -- А ты, красавица, не ной, - это уже, вероятно, мне (где вы тут еще таких красавиц видели?), - чай, не звери лихие, есть не будем. Если ж девки выть будут от каждой тени в лесу, то как им тогда за честь свою постоять? 
  -- К мамочке хочу... - пуще прежнего запротестовала я. 
   Со вздохом из сумерек вышел женский силуэт и подошел ко мне. Нормальные люди!!! Женщина была одета в разноцветные лохмотья, меха и кожу, на шее был повязан плетеный амулет в виде медвежьей морды. По обнаженным плечам разметались длинные иссиня-черные волосы, за ушами схваченные серебряными колечками. Под пестрой юбкой виднелись мужские брюки, а за поясом висел ятаган. 
   Но она все же была обычным человеком! 
   Не вампиром (на правом ухе поблескивала сережка-крестик), не вервольфом (все ее украшения были из серебра), не хроном, уж точно. Конечно, немного неординарная внешность для селянки, но, может, она иноземка? 
  -- Неприлично так на людей смотреть, - пожурила меня незнакомка и неожиданно сильным движением подняла с земли. Руки-то у нее загорелые, в рубцах. Явно воительница. 
  -- Я думала, там чудовище, - дрожащим голосом пожаловалась я, - я шла по дороге и в дерево уперлась. Вы-то, надеюсь, настоящие люди? 
  -- Настоящей некуда, - хохотнула женщина. Голос у нее был суровым, низким. Уверенным. - Ты откуда такая взялась, девочка? 
   Ну что за манера вечно называть меня девочкой? Да мне почти двадцать, скоро уже бабушкой буду. Обидно все-таки. 
  -- Я из Черемушек, - ответила я, - сейчас ищу человеческое поселение. Давно ищу. 
  -- Не там ищешь, - женщина повела меня к черному чудищу, - ближайшее селишко - кажется, Бразурное - осталось за тем холмом. 
   Неопределенный взмах рукой в сторону, откуда я пришла. 
  -- А здесь, - продолжила она, - до людей идти и идти. Эта глухомань называется Волчьей пущей, тут люди обычно даже не ходят. Чтобы выбраться, тебе надо идти вперед несколько дней, либо поворачивать назад. 
   И тут волки... бр-р-р! 
  -- Как тебя зовут-то, красавица? - сжалилась незнакомка. Мы вплотную подошли к чудовищу, которое оказалось... телегой! 
   Я так удивилась своей глупости, что замерла у самой упряжи. Вот тебе и чудовище страшное! Жуткие ноги - это колеса, множество светящихся глаз - фонари, а горячее дыхание было у лошади. Я дотронулась до носа гнедого жеребца и еле успела отдернуть руку, так как конь тут же намерился ее укусить. 
  -- Валиной не любит чужих, - успокоила его хозяйка, поглаживая упругие черные скулы. 
   Я вспомнила заданный мне вопрос и невовремя ответила: 
  -- Меня зовут Иваника. 
  -- А, - кивнула женщина, - а меня можешь звать просто Матушкой, хотя для других я - Большая Арвея. 
  -- А почему Большая? - задала я самый банальный вопрос на свете. 
  -- Я тут вообще главная, - важно расправила плечи Арвея, - как у вас называется: староста? 
  -- Ага, - я пыталась осознать все происходящее, - а каких других?! 
  -- Да табор весь там, на поляне, - засмеялась атаманша и зашагала куда-то в ночь. Слева от меня из мрака вынырнул громадный силуэт и повис над застрявшей телегой. 
  -- Снова ты! - заругалась Матушка, отталкивая меня и становясь прямо перед громадиной. Наклонила один из фонариков, и я поняла, что гигантом являлся просто очень крупный мужчина, такой же смуглый, как Арвея, но намного более мускулистый и пугающий. С двумя массивными серебряными кольцами в ушах. 
  -- Я вытаскивал колесо из выбоины, - пытался оправдаться он, в то же время с любопытством глазея на меня, маленькую, худенькую и бледную. Диковинный замученный зверек, не иначе. 
  -- Не ври, Борис! - Матушка легким движением пальцев подцепила край телеги и вытащила ее с лошадьми на траву. Ух ты, настоящая магия! Никогда раньше ее не видела!!! Я думала, что когда колдуют, в воздухе появляются красные и зеленые искры, волны пламени и слышится свист или треск. Что-то такое масштабное, красивое, пугающее. Наш Черемушкинский знахарь утоп, когда мне было только три года. Поэтому настоящей магии я так ни разу и не видела. 
  -- Борис, отведи коней к табору, - велела женщина и снова обернулась ко мне, - ты уж прости, малышка, иногда приходится и покричать на него. Люди его иногда пугаются, особенно, когда он табаку пожевал. 
   Я не стала уточнять, что такое табак. Меньше знаешь - крепче спишь и дольше живешь, или как там говорится? 
  -- Думаю, ты поспишь сегодня у нас в таборе, - ласково подтолкнула меня в спину Арвея, а завтра можешь делать, что хочешь. Можешь и у нас остаться, если тебя это не обременит. 
  -- У вас? - эта мысль мне немного понравилась. - А что вы делаете? 
  -- Ничего, - женщина улыбалась неимоверно часто, что совсем нельзя было сказать по ее суровому красивому лицу, - мы путешествуем, ходим по селам, иногда даем людям представления. А вечером любим посидеть у костра, поиграть на гитаре и выпить грогу. 
   Стать бродягой? А мысль весьма интересная. Деваться мне все равно некуда. А если у них хорошо, и кормить будут, и поспать есть где... Надо подумать. 
   За деревьями сразу показалась большая поляна, едва освещенная призрачным лунным светом. На ней стояло с дюжину натянутых палаток, темно - бордовых в тени, три догорающих кострища, с десяток разномастных коней паслись под соснами. Прямо на траве, поджав под себя ноги, сидели с гитарами люди, такие же смуглые и большие, как Арвея и Борис. Завидев нас, они приветливо замахали, приглашая идти к ним. Пока мы подходили, ребята изучали меня с ног до головы. Даже молодые девчонки здесь выглядели более здоровыми, нежели я. 
  -- Знакомьтесь: Иваника, - усадила меня на бревно Матушка, - заблудилась. Ребята, налейте ей грогу. 
   Мне показалось, что она хотела добавить "а то она сейчас сдохнет от голода и слабости", но промолчала. 
   Мне в руки сунули тяжелую металлическую кружку, до краев наполненную густой медной жидкостью, на поверхности которой плавали резные листики. Рядом со мной присела Арвея, уже с гитарой в руках. Отхлебнув из кружки странного питья, я слегка поморщилась: обычно такие крепкие напитки пьют только взрослые мужчины. Но вкус был ничего. Терпкий, сладковатый, пронзающий замерзшее тело. 
   - Послушай, как поют романы, - тихо сказала мне атаманша, и начала перебирать струны. Полилась мелодичная, слегка печальная музыка. Потом она запела - и к ее голосу начали присоединяться голоса остальных бродяг... 
   Пожелание счастливого пути 
   В ту дорогу, где всегда туманы. 
   Я могу ведь и сама туда дойти... 
   Только вряд ли нам развилки для прощаний. 
   Они очень красиво пели, вкладывая в каждое слово сотни чувств. Я такого никогда не слышала. У меня создавалось впечатление, что только уйдя из дому, я начала по-настоящему входить в жизнь. 
   Этот путь - придуман не для всех. 
   Этот путь - для призраков и гномов, 
   Для бродяг, таких, как я, бездомных, 
   Для того, кто видит только лес. 
   Но в туманах серы все дороги, 
   В пелене дождя не видно путь... 
   И ремнем походной сумки старой 
   Воздух странствий сдавливает грудь. 
   Кто-то вздохнул, и одинокий звук эхом пролетел по поляне. 
   Вместо шага - танцы капель на воде, 
   Наши руки не друг с другом, а в карманах. 
   Стих не ложится - ведь там, в стране туманов, 
   Путь наш снова ляжет наравне... 
  -- Кошмарно... - вздохнула я. 
  -- Неужели тебе не понравилось? - нахмурилась Аврея. 
  -- Вовсе нет! - смущенно замахала я руками. - Я имела в виду, что это очень грустная песня. И жизнь просто кошмарна, когда двое влюбленных не могут быть вместе. 
  -- Должно быть... - понимающе прошептала она мне на ухо, - у тебя тоже где-то остался любимый... 
  -- Нет! - тут же вскрикнула я, став объектом всеобщего внимания. В неясном оранжевом свете костра мои щеки заметно налились кровью. Женщина похлопала меня по плечу, а я уткнулась в свою кружку. 
   Не успела я обзавестись любимым, но почему же меня это так смущает? Как будто за душой стоит Он, темный и величественный. Далекий и холодный. С горящими глазами... 
   За этой песней полилась следующая, за ней еще. Музыка густым и сладостно приторным ароматом впитывалась в ночь. Из костра брызнули искры, когда один из романов подбросил веток в огонь. Уже давно стемнело, и все за пределами ореола костра полностью исчезло. Даже небольшие тележки едва светлели в лунном свете, да во мраке только иногда всхрапывали сонные кони. 
   Прямо над ухом мелодично позванивали струны. Я довольно сильно устала за сегодняшний день, и сама не заметила, как голова моя склонилась на плечо Арвеи. Душу приятно согревали музыка ночи и выпитый грог. 
   Но, как мне показалось, скоро меня разбудили. Вырванная из сладких и липучих объятий сна, я даже не сразу сообразила, где я и с кем. Костры уже догорели, только дымились слегка пепельные угли, выпуская на волю легких бледных мотыльков. 
   Надо мной склонилось лицо молодой красивой цыганки, смуглокожей и темноволосой. С удивлением я поняла, что это была Большая Аврея. Она подняла меня на руки (неужели я настолько хилая по сравнению с ними?) и нежно прошептала: 
  -- Пойдем, малышка, я тебе погадаю. Сегодня полнолуние, время перехода охотника на жнеца. 
  -- Я не в состоянии, - со стыдом призналась я, - устала очень. 
  -- Не страшно, - по-звериному усмехнулась она, - будет о чем сны смотреть. 
   Я не сопротивлялась, когда меня усадили на моховой ковер за телегой. Сама атаманша села напротив, подобрав под себя ноги и разбросав волосы по плечам. Как по волшебству (а почему, в принципе, как?) из широкого рукава появилась колода карт. 
   Честно говоря, и карт я в жизни никогда не видела, только иногда в таверне у мужиков. А еще я слышала, что гадают совсем другими картами. С картинками цветными, символами - всегда хотела посмотреть. Жалко только, что темно, ни черта не разберешь. 
   Из второго рукава Матушки появился огарок красной свечи, который, не успев очутиться на земле, тут же загорелся. Вот чудеса - так чудеса! 
  -- Дай свою ладонь, милая, - моя рука дернулась вперед, не успела я даже ничего сообразить. Аккуратный резкий взмах - и на большом пальце осталась только красная полосочка. 
   Женщина капнула моей кровью на огонь свечи. И сразу замелькали карты в ее искусных руках, и передо мной легла половина колоды. У каждой карты на рубашке были нарисованы серебристый грифон и синее солнце. Наверное, что-то жутко символическое. 
  -- О! - внезапно Арвея резко отпрянула и положила передо мной одну карту. Я присмотрелась и в темноте увидела только причудливый рисунок: волк с красными глазами. 
   От неожиданности я сама подскочила, и чуть не наступила на свечу. Пламя колыхнулось, отпрянуло. Что же это такое? Волк... 
  -- Знамение... - глухим страшным голосом продолжила атаманша. На траву легло еще две карты - уже вместе. - Жрица и Суд. Ой, девочка... Дорога тебя тяжелая ждет. И выбор. 
  -- А волк? - слабо спросила я. 
  -- Мы не любим волков, - злобно посмотрев на меня, ответила Матушка, - и если они встретятся нам на пути, мы их убьем. 
   А они встретятся. Он. Если карты не врут, то волка я знаю только одного. Одного, которого карты боятся. И который достаточно недалеко, чтобы найти табор. 
   Боюсь, в таком случае и мне его не остановить. 
  -- В твоей судьбе присутствует волк, - напоследок сказала мне женщина, когда я пошла к кострам, - но надолго ли, если он придет сюда? 
   От этих слов стало страшно и неприятно. Гадкие мурашки пробежались по вспотевшей спине. Ой, знала я, что от этих гаданий ничего хорошего не будет. А еще думала, что могу остаться жить тут, с романами. В родной стихии. 
   И, все-таки, при мысли о том, что мы с волком еще встретимся, губы растянулись в улыбку. Что там кривить душой, мне было приятно, когда он злился на меня. Потому что так он хоть обращал на меня внимание. Говорил. Смотрел. 
   Я не захотела ложиться в телеге, и мне постелили прямо на траве, рядом со всеми. Но спал мало кто. Практически все романы ночь напролет пели песни и смеялись. Было о чем. 
   Песни меня и успокоили. Я заснула, на этот раз нормально. Господи, сколько же я так не спала? Не от обморока, не от голода, не раненая... рядышком с людьми, а не с полоумным волком. И в этой опасной темноте мне не было страшно. 
   Воздух был не по-осеннему теплым. Лето еще не спешило уходить. Гудели цикады. Один костер снова горел. Пели романы. Высоко над головой матово отсвечивала луна. Мне показалось, что я дома, и рядом моя мама, и Жмурка на животе дремлет. Судьба... 
   Моя судьба не соизволила явиться ни ночью, ни утром. Арвею это несомненно радовало, я же слегка расстроилась. Все-таки волк придавал интереса моему пути. 
   Карта Суда. Матушка же сказала, что ждет меня путь. А романы - вечные бродяги, или как там у них в песне пелось? Не это ли меня ждет? А волк... да, загадка та еще. Поживем - увидим. 
   Больше всего мне понравилась, что ели романы. Кусочки какого-то мяса, замоченные в вине, да мешанина из трав. Запивая все это грогом, я только радостно сопела. 
   Внезапно ко мне подсел тот самый Борис, который прошлой ночью меня чуть до смерти не напугал. При сумрачном утреннем свете он выглядел не так уж страшно. Но все же - громадный мужчина! Прямо медведь. Наши черемушкинцы по сравнению с ним - хилые мальчишки. 
   Смуглый роман вытащил из-за пазухи белую тряпочку, развернул и высыпал на ладонь немного сухих мелко порубленных листочков. Нюхнул тяжелый травяной запах и довольно улыбнулся. 
  -- Хочешь табаку, девочка? - спросил он внезапно меня и протянул немного странной зелени. Так вот оно что - табак. И его едят все взрослые мужчины! Наверное, поэтому все бродяги такие сильные и здоровые. 
   Мои мысли начали развиваться по логической цепочке и дошли до того, что я решила тоже поесть дивного табаку, чтобы стать такой же сильной! 
  -- Немножко... - скромно протянула я, а Борис добродушно начал всыпать мне в ладонь травку, как к нам с возмущенными воплями подбежала грозная Арвея, размахивая руками. 
  -- Что ты девочку травишь! - гневно закричала она. - Борис, а ну пшел отсюда! 
  -- Травишь? - я испуганно отпрянула. Зачем он меня убить хотел? Что я ему сделала? 
  -- Да не хотел он тебя отравить, но нечего девкам курить, - пояснила мне раскрасневшаяся атаманша, - будешь курить, не будешь красивой. 
  -- А как же вы? Вы же тоже его... употребляете... 
  -- Мне можно, - она важно отбросила прядь с лица, - я старая и больная женщина, а ты - молодая, у тебя вся жизнь впереди. И скажу по секрету... 
   Матушка подозвала меня поближе и шепнула на ухо: 
  -- Мужчины не любят целоваться с девушками, от которых пахнет табаком... 
   О! Сегодня я несомненно узнала много нового! Однако, если запах этого табака так неприятен, то как же целоваться девушкам с курящими мужчинами? Это же целая философия получается! Философия поцелуя... 
   Ой, не о том я думаю! Мне жить как-то надо, а я с собой разобраться не могу... 
   Интересно, а если волк полюбит человека, то какие у них будут дети? 
   Опять не о том! Что-то в последнее время я слишком часто думаю! А это вредно! Вот додумаюсь до зеленых чертиков... 
   Борис обиженно отсел от нас и закурил. Насыпал табак в деревянную трубку и начал курить. Ух-ты, так все дело в дыме! Запомню на будущее... 
  -- Вообще-то он добрый, просто обидчивый, как ребенок, - призналась Арвея, похлопывая меня по плечу. - Сейчас кони - его единственное увлечение. 
   Валиной, как будто услышав наш разговор, всхрапнул. Утром он не был запряжен в телегу, а спокойно пасся на лесной травке. Красивый, лощеный конь, с умной мордой и глубокими глазами. И остальные скакуны тоже ничего - молодые, сильные, длинноногие. В Черемушках за них бы дали много. Эх, надо было и мне научиться держаться верхом. Мало ли когда еще пригодиться сможет? Ведь может же девушка уметь ездить на лошади? Раз герои ездят, то это интересно. 
  -- Матушка, научишь меня на них ездить? - спросила я. 
  -- На ком? - оторвалась от своих мыслей романша. - На Борисе? 
  -- Да нет же, на лошадях! 
  -- А-а, ну это можно, - успокоилась женщина, - только не на Валином, уж больно он норовистый. А вот Лютинка тебе подойдет, она поспокойней будет. 
  -- Здорово! 
  -- Все романы умеют ездить на жеребцах, петь песни и пить грог, - Арвея хитро подмигнула мне и отошла к остальным. Они как раз собирали лагерь, складывали разложенные под деревьями лежанки, гасили костры. 
   Если я научусь ездить на лошадях, то стану морально выше волка. И круче! Ведь волки на лошадях не ездят, те их боятся. 
   А я боюсь лошадей. 
  -- Давай, залазь, - из мыслей меня жестоко вывела вновь подошедшая атаманша. Под уздцы она вела молоденькую беленькую кобылку в еле заметных желтых яблоках. Животинка весело помахивала светлым коротеньким хвостиком и тихонько похрапывала. 
  -- Так прямо с ходу?! - испугалась я. Я не то что проехать пару шагов, но и залезть на нее не смогу! 
   В принципе, это же самое я прискорбно и сообщила Матушке. Она коварно улыбнулась и внезапно, без спросу, забросила меня на спину Лютинке. 
   Мы с кобылой взвыли одновременно. 
   Кобыла - от ужаса, что на нее упала кара небесная, орущая благим матом. Я - от переполнившего меня "восторга" полета над землей. 
   Так мы вопящим клубком и слетели на дорогу, сшибая мелкие деревья и оставляя заметные впадины в более устойчивых. Пролетев мимо того злосчастного дуба, на котором я еще вчера вечером спасалась от монстра, мы попали в тенистую березовую рощу (и как я ее раньше не заметила?) и чуть не впечатались в какого-то мужика, стоящего на нашем тернистом пути. 
  -- Вот черти лесные! - закричала я и грохнулась на землю, так как перенервничавшая за эти две минуты кобылка встала на дыбы и заржала пуще прежнего. 
  -- Девочка! - сзади раздался взволнованный вскрик Арвеи. Лошадь рванулась на знакомый звук и, едва не сбив с ног свою хозяйку, помчалась прятаться в лагере. 
  -- Ну и ну, - сочувственно сказали спереди. 
  -- Девочка, беги, - коротко и сухо бросила мне романка. 
  -- Поздно, - ответил Волк. 
   
   Из-за белых стволов девственно прекрасных березок выбежали Борис и еще двое загорелых молодцев. 
   Я мучалась страшной дилеммой (да, одно слово чего стоит!). Сказать, что я его знаю и он хороший? Или лучше заткнуться и остаться в живых? 
  -- Вот мерзкая девчонка! - в сердцах бросил Зольг, тем самым подписав мне смертный приговор. - Даже дышать самостоятельно не может! 
  -- Могу! - я показательно вдохнула и выдохнула, но в процессе поперхнулась и закашлялась. Окончательно как обухом по голове мне стал поучительный взгляд парня. 
  -- Ах ты, подлая обманщица! - заревела медвежьим басом Арвея. 
  -- Я не... - мой писк едва не оборвал удар увесистой дубины, полетевшей в мою голову. Я сама ни за что бы не успела увернуться, вовремя подоспел Волк. Он отшвырнул меня в сторону, а сам угрожающе зарычал. Так, это что, настоящий героизм в мою честь?? 
   Ха-ха. Как же. Со словами "я только избавился от нее, как вы мне тут же это чудо возвращаете, все, я за это вам отомщу!" парень бросился на романку. Жалко, но обидно. Я думала, он волновался, искал меня... 
   Скорее уж небо на голову упадет, точно. 
   В роще происходила редкостная драка. Да, березки такого еще не видели! Я прямо ощутила, как они покраснели под белой кожицей коры! Самым странным было то, что Волк сражался сразу чуть ли не с дюжиной сильных мужчин, прибежавших на шум, и одной не менее сильной женщиной. А я даже не знала, за кого мне болеть. Вроде как и Зольг свой, родной, и Арвея ничего плохого не сделала... 
  -- Дуреха, ну что ты опять без дела сидишь? - зло гаркнул мне парень, перебрасывая двоих смуглых юношей через голову и на лету хватая летящий в него кинжал. 
  -- Я не умею сражаться и не хочу! - завыла я. Волк еще раз недовольно зыркнул на меня и еле успел отклониться от нападающего Бориса. Мое воображение и на этот раз не угомонилось - мне показалось, что в адской схватке вгрызлись зубами друг другу в загривки громадный черный медведь с львиной гривой и изящный серый волк. В глазах на миг защипало - нет, Зольг был еще человеком. Он с трудом сдерживал натиск тяжелого ятагана своим легковесным мечом, металл поддавался и трещал. 
   С гортанным рыком парень изо всех сил оттолкнул романа. Послышался глухой чавкающий удар и хруст раскалываемой кости. Неуловимое взглядом движение - и Борис упал на березку, сполз, оставляя за собой на девственно белой коре широкую бордовую полосу. Глаза его выкатились, из ушей и носа потекла кровь. Лицо стало похоже на кукольную маску... 
   Я невольно вскрикнула... 
   С неудержимым звериным воплем на меня ринулась Арвея, размахивая своими ручищами. В воздухе что-то блеснуло. Лезвие заржавевшей от чужой крови алебарды... 
   - Матушка... 
   Я зажмурилась... 
   Ушей коснулся неприятный звук рассекающего воздух оружия... 
   На лицо горячим потоком хлынула кровь... 
   От нехватки кислорода я резко открыла глаза и так и замерла. 
   Алебарда Арвеи так и не достигла цели. В животе Матушки намертво засел мой меч - почти по рукоять, другим концом выходя из спины грозной воительницы. По гарде, по моей ладони, по руке потекла ее кровь. 
   Я даже не заметила своего движения, все произошло так внезапно... 
   ...я убивала в первый раз. 
   Глаза женщины остекленели. Она харкнула кровью - мое лицо обдало неприятным запахом горелого мяса и острого соуса. Надо признать: она даже после смерти выглядела прекрасно. Неестественная бледность ей шла... 
  -- Ива! - это неожиданное название меня самой как кнутом ударило по мозгам. Я быстро нашла взглядом Зольга - его белые клыки под смоляными губами сверкнули в последний раз - пока не окрасились в темный кровяной цвет. 
  -- Га-а-ад... - простонал мальчишка, его тонкие смуглые ноги подкосились, и он упал. Прошло несколько невыносимо долгих секунд, прежде чем волк отпустил его горло. Из равной раны хлестала кровь. 
   Зверь на дрожащих белых лапах двинулся ко мне. Выдранный клок пушистого хвоста волочился по земле, размазывая липкую хвою. Морда, исполосованная старыми шрамами, алела от новых ран. Серебристый глаз заволокло темной дымкой. А золотой смотрел на меня. 
  -- У меня стрела в шее... 
  -- Стрела? - я вскочила, сбросив с себя уже успевший охладеть труп молодой романки. Действительно! Сквозь густую серую шерсть проглядывало рябое оперение стрелы. 
  -- Я не умею... - робко прошептала я. 
  -- Ива!.. 
   Сам напросился! Не знаю, как, но я буквально в два прыжка преодолела расстояние между нами. Стрела увязла глубоко, и одного резкого движения оказалось мало. 
   Волк завыл и внезапно дернулся. Я в испуге отскочила, сжимая в ладонях окровавленную деревяшку. Мне казалось: сейчас он набросится на меня. Дикий волк. 
   Зверь скалился, по его широкому горлу стекала кровь. Еще немного - и он упадет, слишком много крови потерял. И как он только выдержал один против целого табора? 
  -- Волк, сейчас остальные романы придут, - пролепетала испуганным голосом я. 
  -- Уходи! - рык затерялся в бульканье крови в горле. 
  -- А ты? 
  -- Убирайся! - волк резко дернулся в мою сторону, но не устоял на длинных лапах и упал на живот. Попытался встать, но лишь еще больнее ударился о сухую землю. 
   
   Волк метался между развешанных охотниками обрывков красных тряпок и бешено рычал. На его задней лапе мертвой хваткой повис капкан - из числа тех, что впиваются в тебя двумя дюжинами острых треугольных зубов и уже не отпускают. Но времени перекусывать лапу не было. 
   По лесу с гудением сгорающих заживо пчел носились серебряные пули. Зачастую они с сухим треском врезались в стволы сосен, и тогда где-то рядом стонал дух раненого дерева. Да, тогда еще они существовали - но не знали, что скоро люди уничтожат и их. 
   Земля тоже гудела. Она все чувствовала, все понимала, но не могла помочь. Ей было больно. Весь лес корчился от боли, тряслись от невидимого ветра тонкие ветки, как будто в последний раз кричали птицы, даже солнечные лучи, рыжими змеями ползущие по хвое и почве, старались сжечь как можно больше тьмы. Как в последний раз. 
   Целая очередь ружейных выстрелов разворошила берлогу, образованную упавшими во время грозы сухими ветками. На них - мертвых - выросли небольшие, еще белые почки. Но пули, вылитые из холодного яда серебра, были беспощадны. 
   Никто из людей не услышал, как заплакали умершие, нет, никогда уже не родившиеся листики. 
   Из бурелома послышался тоненький вскрик. 
   Охотники насторожились. 
  -- Выходи, волк! 
   Лес замер. Потом из тишины материализовался тоненький женский голос, слабый от множества бессонных ночей и недоедания: 
  -- Я не волк. Пожалуйста, не трогайте меня и мою дочь... 
  -- Выходи! - все тем же требовательным голосом ответил бородатый мужчина и тихо переглянулся с остальными. - Мы посмотрим... 
   Из-за веток показался девичий силуэт. Нет, это была изможденная женщина - с короткими темными волосами, серыми глазами и выпирающими ребрами. Ее длинные бледные руки кровоточили от множественных порезов. 
   У ее правой ноги замерла крохотная девочка лет трех. 
  -- Вах-вах, какие мы краси-и-ивые, - насмешливо протянул мужик, - ну-ка, милашка, иди к нам! 
  -- Не подходите! - выкрикнула женщина. - Я убью вас, попробуйте только дотронуться до нее! 
  -- Ути, страшно! - охотники заржали. Затем бородатый протянул свои волосатые лапищи к малышке и улыбнулся остатками желтых зубов. - Иди ко мне, пока я добрый... 
  -- Не трогай! - взвизгнула мать и с разбегу нацелилась охотнику в бок маленьким разделочным ножом. 
   Она не добежала всего несколько шагов. Один из охотников успел перехватить руку и завернул ее за спину с такой силой, что хрустнули кости. Женщина захрипела, глаза закатились - когда она упала лицом вниз, охотник вынул из спины трупа серебряный нож. 
  -- Да, так вам, волкам, и надо, - одобрительно покивал бородач,- а вот с волчонкой можно еще и порезвиться... 
  -- Ма-а! - девочка села на корточки и зажмурилась. - Ма-а... 
  -- Ути, моя хорошая... - лепетал мужчина, подходя к ребенку. Его товарищи гадко засвистели. 
  -- А ну, отошел!!! - с адским криком в горло охотнику платиновой стрелой смерти впился волк. Позвонки хрустнули мгновенно, голова отлетела так легко, будто была пришита плохой швеей. Зверь взмыл вверх, оттолкнулся сильными лапами от дерева и бросился в толпу ошарашенных людей. Его густая серая шерсть мгновенно окрасилась в вишневый цвет. 
  -- Волк, братва! - послышался гул по всему лесу. - Здесь волк! 
   Кто-то слишком резвый (или просто попавший в эпицентр атаки волка) со всего размаху ударил зверя по морде мечом. Хищник взвыл, из глаз брызнули кровавые слезы, и неудачник-охотник упал на землю с разорванным горлом. Люди, взбешенные неправильным поведением загнанного зверя, начали беспорядочную пальбу серебряными пулями. 
   Жесткой пылью взвились земля и хвоя. Всхлипнула в последний раз маленькая девочка. 
   Лопнули мышцы на спине. 
   За что, люди? 
   Они ведь не были волками, этого заслуживал только я! 
   Вы же только что стали убийцами себе подобных. 
   Просто обычной человеческой женщины и ее дочки. 
   Ей повезло, она не родилась волком. Хотя... повезло ли? 
   ...только я виноват... 
   
  -- Я не повторю этой глупой ошибки, - прошептал Волк. 
  -- Ошибки? 
   Это спросила, конечно, я. Зольг приоткрыл свой карий глаз и осмотрелся. 
  -- Где я? 
  -- Без понятия! - призналась я. Лучше ему не знать. Нет, определенно. 
   Парень тяжело вздохнул и попытался встать. Его ноги отекли, а на руках вообще живого места не было. С лица и волос я стерла кровь, пока он был без сознания. 
  -- Почему так темно? 
   Это прозвучало требовательно, и мне, нехотя, пришлось ответить: 
  -- Мы в повозке. У романов - они решили убить тебя привселюдно, со всей возможной жестокостью. Что тут скажешь - люди... 
  -- Ты сама человек, - вздохнул Волк и все же, привстав, оперся спиной на стенку. Потом до него внезапно дошло, что я сказала. Он резко наклонил голову вперед и впился в меня своим острым взором: 
  -- Что значит, решили убить? Какого лешего ты здесь делаешь? 
  -- Ну, я же не могла тебя бросить такого побитого... 
  -- Ты, вообще, тупая? Да я бы тебя бросил, если бы мне грозила хоть малейшая опасность! 
  -- Ну, извини... 
  -- Дура! - Зольг рефлекторно вскочил, но тут же свернулся пополам от боли. - Тебя же теперь тоже убьют, они не станут разбираться, человек ты или нет! 
   Он был действительно в ярости! Левый глаз стал янтарно-золотым, совсем как у волка, а правый покрылся серебряной снежной крошкой. Его ноздри раздувались, а зубы начали удлиняться в клыки. Может, его тяготят какие-то воспоминания. Конечно, глупая! Ведь кто-то же оставил ему все эти жуткие шрамы на лице и спине. 
  -- Можешь сбежать? 
  -- Думаешь, они действительно везут нас в деревню? Ведь романы не любят людей и считают их чуть ли не волками... Ой, прости. 
  -- Ты можешь отсюда сбежать? - настойчиво и напряженно повторил парень. - Уходи немедленно. 
  -- Они оббили повозку цельными серебряными листами, и со всех сторон поставили охрану. Тут даже окон нет... 
  -- А потолок? 
  -- Они вовсе не такие дураки, какими, может, кажутся, - я промокнула оторванным рукавом глубокий порез под коленом и вздохнула, - сверху водрузили тяжелый серебряный же крест. 
  -- Я на вампира похож? - язвительно заметил Зольг. 
  -- Нет... - мне стало грустно. Умирать-то совсем не хотелось. Еще и таким жестоким способом, какой мне расписали взбешенные романы. 
   Колесо повозки наехало на глубокую выбоину, и нас порядочно встряхнуло. Я хрякнула, прикусив до крови язык, еще и больно ударилась макушкой о висящий под потолком медный чайничек. Он оказался полным - ну додумались вешать чайник с водой в движущуюся повозку! Стряхнув рукой намокшую челку с глаз, я недовольно поморщилась. 
  -- Если нас будут сжигать, не переживай, ты успеешь высохнуть, - доброжелательно посоветовал мне парень и вздохнул. 
  -- Не хочу я сгорать... 
  -- Сама виновата, - он фыркнул как кот, залезший носом в крынку со сметаной, - тебя никто не о чем не просил. А теперь твоя безвременная кончина будет еще одним грузом на моей совести. 
  -- На твоей мертвой совести... - язвительно заметила я. 
   Он окинул меня хмурым взглядом разных глаз, но промолчал. 
  -- Знаешь, волк... 
  -- Я Зольг!.. - рыкнул парень, подскочив с места. 
  -- ...сейчас самое время откровений. 
  -- Откровений? - он прислушался. 
  -- Ну, да. Знаешь, обычно перед смертью люди рассказывают своим товарищам о себе, своей судьбе... 
  -- Вот еще! - идея волку не понравилась, он гневно отвернулся, и тут же взвыл от боли - стрела раскроила большую часть шеи. 
  -- Я еще даже не закончила, невежа! - я тоже обиженно отвернулась, надеясь, что он не заметит моего взволнованного взгляда на его раны. 
   Немного сурово помолчав, Зольг все же исподлобья посмотрел на меня. 
  -- Зачем тебе сдались эти откровения, если ты все равно скоро перестанешь существовать? - холодно поинтересовался он. Неужели его совсем не волнует, что очень скоро его безжалостно убьют? 
  -- Это заставляет меня не думать о смерти... - прошептала я. 
  -- Ну, ладно, тогда давай, валяй! - внезапно парень быстро, но аккуратно подпрыгнул ко мне, не потревожив порванных связок. Он только слегка поморщился. - Слушаю! 
  -- Я?.. - я испуганно отстранилась, но за спиной предательски возникла стенка. От ледяного серебра его глаза мое лицо и шея налились кровью. - Я... 
  -- Ты же этого хотела, так? - в темноте, запертая в тесной клетке с хищным зверем, только что при мне убившем около двух десятков сильных людей, я чувствовала себя, как в плену. Не в том смысле, что я не могла никуда уйти, это и так было ясно. Просто в точности то же самое я ощущала, когда ко мне приставал сын старосты в Черемушках. 
  -- Провокатор... - я вжалась в стенку. - У меня и жизни-то еще не было, я всю жизнь росла в Черемушках, мой батюшка умер, когда мне было семь лет, два брата тоже умерли. Через год, на мое совершеннолетие, мама собиралась выдать меня замуж за сына старосты, ты и так знаешь... я вообще думала, ты о себе расскажешь... 
   Волк помрачнел еще больше. 
  -- Мне не о чем тебе рассказывать, - на губах Зольга играла злая улыбка, - я один раз уже умирал, и в новой жизни для меня не было ничего хорошего. 
  -- Совсем? - я засербала носом от отчаяния. - Не может такого быть! 
   От такого внезапного наезда он попятился. 
  -- Ты уже такой старый, - я смущенно хихикнула (иногда ведь можно и польстить злобному существу), - неужели ты даже ни разу не влюблялся? 
  -- Влюблялся? - даже в темноте было заметно, как покрылись болезненным румянцем бледные щеки волка. - Ты это о чем? 
  -- Ну, это очень важный вопрос для каждой девушки, - я опустила ресницы на глаза. 
  -- Я был женат. 
   Я ошарашено замерла. 
  -- Я ведь уже старый, правда? Чему же ты удивляешься? 
  -- Просто... 
  -- Хочешь знать и дальше? - волк навис надо мной, уперев руки в стену за моей спиной, с его разбитой скулы и израненной шеи капала кровь. - А дальше их убили такие же доброжелательные люди, как и ты. И ее, и мою дочь, хотя они не были волками... ты считаешь это хорошим, а? 
  -- Это жестоко... - я печально глянула на него снизу вверх. - Я же тебе ничего не сделала, а ты...ты ведешь себя, как волк. 
  -- Я и есть волк, если ты не забыла! - он засмеялся, и мое сердце сжалось от этого ужасающего звука. 
  -- Мне кажется, сейчас ты ведешь себя как те, кто убил твою семью... - это было слишком смело. Резкая пощечина смела меня на пол, и Зольг, задыхаясь, забился в дальний угол. Я молча стерла с губы кровь. 
   Твое дело, но нельзя так с людьми. Ты же тоже человек... 
   Повозка дернулась. Заскрежетали камни по серебряным листам. 
   Внезапно прямо перед моим носом из потолка показалось лезвие топора, и я поняла, что сейчас наступит конец. 
   И тут мои нервы наконец сдали. Я зарыдала так, как никогда еще рыдала. Мне стало страшно, жутко, больно!.. Мне ведь всего семнадцать лет, я еще жить хочу! Я к маме... ма-ам... а-а.. 
  -- Не вой! - громко гаркнул мне из дальнего угла парень. 
   Сильные загорелые руки, заросшие курчавыми темными волосами, вытащили меня наружу. 
   Яркий белый свет резанул по глазам. 
  -- Тоже волчица? - глухо произнесли у меня над самой головой. Крупный мужчина, абсолютно лысый и даже без бровей, крепко сжимал меня своими громадными ручищами, не давая вырваться. И вздохнуть тоже. 
  -- Не трогай ее, гад! - заорал волк, тут же сорвав себе горло. Он закашлялся кровью и мучительно согнулся, схваченный сзади еще одним мужчиной. - Она человек, ты что, слепой? Отпусти ее! 
  -- Зольг... - слезно пролепетала я. 
  -- А, ну, замолчи! - резкий удар кулаком в живот. Болезненный горячий спазм пошел из желудка прямо по горлу, и вырвался наружу кровавой жидкостью. 
  -- Этот волк загрыз семнадцать романов, мы сами видели, как он становился зверем, а девка убила саму Арвею, - один из бродяг, сложив руки на груди, бесстрастно стоял возле повозки, - в любом случае, так просто ей это не сойдет. 
  -- Кто ты? - лысый великан развернул меня лицом к себе. В принципе, он был даже симпатичным. 
  -- Меня зовут Иваника, я из Черемушек, но сейчас там не живу, - хрипло сообщила я дрожащими сухими губами. 
  -- Зачем ты убила романку? - грубо допытывался он. У меня по скуле потекла капля пота и затерялась под упавшими на плечи волосами. 
  -- Она напала на меня, - буквально простонала я и упала на колени. Из разодранной в драке ноги потекла темная густая кровь. 
  -- Это не оправдывает убийства, - глухо прошелестели сзади. Я в ужасе склонилась головой к земле и зарыдала. В глазах защипало от засохшей на них крови. 
  -- По нашим законам, все волки предаются смерти вне зависимости от их пола или других признаков, - серьезно сказал мне громадный бородач. Я обреченно и равнодушно покорилась судьбе. Ожидание смерти отняло все силы - не хотелось сражаться за те жалкие остатки жизни, что еще теплились в моем теле. 
   Волка еще раз ударили ногой в грудь, и он потерял сознание, расплевав вокруг себя лужу крови. 
   - Может, ты ведьма? - поинтересовался один из селян. 
  -- Как вы можете? Почему вы им помогаете? Ведь меня саму с детства всегда учили, что романы и волки - все едино зло? - тихо прошептала я. 
  -- О-о! - заулюлюкал бородач. - Смотри, как заговорила! Знаешь, мы волков ненавидим больше, чем бродяг. По крайней мере, еще ни один бродяга не убил человека. 
   Ой, как же плохо ты знаешь романов, селянин! 
   Внезапно мне еще сильнее скрутили сзади руки и потащили к площади. Что это было за селение, я сказать не могла, точно знала только то, что оно находится где-то у Пинеги. Пока нас везли в наглухо забитой телеге на публичную казнь, я слышала близкое переливчатое журчание реки и стрекот цапель. Так как мы шли к югу, то и сомнений никаких больше не оставалось - не так далеко и сказочное, загадочное и мистическое Хвалынское море... 
   Я никогда не видела настоящего моря, только маменька иногда рассказывала: это громадное такое озеро, с водой соленой как от соленых ветров. В нем водится столько рыбы, что стоит протянуть руку, как она сама тебе в ладонь прыгает, а серебряная вода так и бурлит, так и рябит от блестящих спинок! А еще у моря нет берегов, только один, и за морем - конец света... Туда падает каждый день солнце, и темная вода пытается его поглотить, поэтому вечером там вся вода в крови... 
   Жутко, но необыкновенно притягательно, необычно, как желанная, но не- сбыточная мечта. 
   Над нами уже начали кружиться вороны. Целая стая, не меньше полусотни, точно. Они жадно перекрикивались, серыми острыми клювами целясь в гущу толпы. Неужели они чуют скорую расправу? Страшно даже представить, что скоро их острые коготки будут разрывать мое тело, клювы выклевывать глаза и вырывать язык... 
   Я снова разрыдалась. Думала, слез уже не будет, их высушила обреченность, ан нет. Волк спокоен, как после браги, а я вся извелась. Мне бы его невозмутимость. 
   Слезы быстро остыли, оставив лишь на щеках и шее слабо мерцающие в багровых сумерках соленые дорожки. До боли в суставах связав мои руки, селяне принялись обматывать тело колючими канатами, привязывая к столбу. Над моей головой уже взгромоздился на самый верх шеста старый черный ворон, надулся, словно перьевой шар, и глухо гаркнул. Сердце ушло в пятки. 
   Небольшая площадь была довольно-таки угловатой, но аккуратной и чистой. Дороги вымощены какими-то красными песчаными камнями. Или это пламя факелов бросало на землю кровавые блики, я не поняла. 
   Небо сгустилось, как перед грозой, темные тучи нависли над людьми и где-то неподалеку вспыхивали зарницы. Вечереть только начинало, солнце уже медленно клонилось вниз, и так ловко петляло между тяжелых облаков, будто хотело последним кровавым светом озарить несправедливую казнь. 
   Даже дети прибежали посмотреть на убийство волка. 
   Я совсем не заметила, как Зольга привязали к деревянному кресту чуть правее от меня, руки за спиной туго перевязаны ивовыми прутьями, на голове мешок. И поза такая неудобная - крест-то на земле лежит, а волк сверху на коленях, будто превратиться собирается. 
   Толпа радостно загудела, когда камень, брошенный каким-то мальчишкой, попал прямо по спине парня, и тот невнятно застонал. 
   Ко мне подошел мужчина в черной мантии. Он сделал надо мной какие-то пассы правой рукой и облил холодной водой. Тело как прострелило, и от холода и страха желудок судорожно сжался. Мужчина, видимо, остался доволен результатом, и, повернувшись ко мне спиной, а к народу лицом, громко сказал: 
  -- Этот вълкдлака и эта ведьма сегодня предаются заслуженной казни среди честного народа. Эти демоны есть зло черное, пришедшее на наши земли убивать и крови проливать, и поэтому будут наказаны волею Божиею. 
   Он оглянулся на меня: 
  -- Ведьма, ничто не сможет спасти этого двоеликого посланника ночи, овчинника, но ты можешь покаяться и принять смерть, как чистое и переродившееся существо... 
   От такого количества новых и непонятных мне слов закружилась голова. Я хотела ответить что-то (хотя бы обозвать грубыми словами), но из горла вырвался лишь тоненький всхлип. 
  -- Ага, ведьма! Не хочешь спасти свою душу, мерзкая похабница, исчадие мрака! Тогда нет тебе прощения Божиего, гореть тебе вечным пламенем! - с этими словами он потянулся за факелом и замахнулся им в мою сторону, и я крепко зажмурилась, готовясь сгореть заживо, как мой палач лукаво засмеялся, и я робко открыла глаза. 
  -- Сначала мы отрубим хвост волку, а затем уже сожжем вас вместе! - захохотал он и ринулся к Зольгу. 
  -- Ну же, превращайся, волк! Давай! Становись на четвереньки и вой! У-у, у-у! - гоготала и надрывалась толпа. 
  -- Вот так!.. - недовольно ворчал мужчина, то и дело заглядывая парню под рубаху. Хвоста не было, и людям это не нравилось. 
  -- Не хочешь по-хорошему, гад! - по-змеиному прошипел он и пнул Зольга под дых ногой. Я лишь беспомощно скривилась. 
  -- Ате, Культер! - сухой трещащий голос остановил мужчину и заставил толпу замолчать. - Не трогай волка, Культер! 
   На площадь, ловко пробираясь между людьми, выплыла старая бабка, иссохшаяся, желтая, почти лысая. Одежда, несмотря на то, что была по размеру явно детская, висела на ней балахоном. Только позже я разобрала, что это был старый свадебный сарафан. 
   Бабка вплотную подошла к палачу, оскалилась остатками гнилых зубов и продолжила скрипучим полушепотом, который, однако, услышали все: 
  -- Кумара них них, запалам, бада, 
   Эшехомо, каваса, неиббода, 
   Кумага ааа-ооо-иии-эээ, 
   Ла-ла соб, ли... 
  -- Ой, замолчи, старая дура! - огрызнулся на нее мужчина. Люди неподвижно замерли, в ужасе прижимая к себе кто кресты, кто амулеты, а кто своих неразумных детей. 
  -- Егдо убо погибнеть луна и слнце - глаголють влъкодлаци луну из ведоша или слнце... - зловеще прошепелявила она и дрожащим корявым пальцем указала в сторону горизонта. В тот же миг, как по ее приказу, из-под мешка, скрывавшего голову волка, донесся протяжный волчий вой. 
   А еще через миг солнце, еще только начавшее путь к поглощающему его Хвалынскому морю, стало черным. Резко, неожиданно, как пощечина любимого человека. То была не грозовая туча, а будто еще одно солнце, но помельче и черное, как безлунная ночь. 
   Я еще никогда не видела, как небесные волки пожирают солнце. 
   Люди в панике забегали по улицам. Заорали женщины, а мужчины, в ужасе не зная, что им делать и куда бежать, просто тупо застыли на площади, раскрытыми темными глазами глядя на небо. 
   Если бы не резкая пощечина, я бы так ни разу и не вдохнула. Все жилки на моем теле судорожно сжались, когда волк одним рывком разорвал на мне веревки и поймал не желающее шевелиться тело. Хотя я висела вниз головой через плечо парня, в глазах стоял черный кружок солнца, неподвижно зависший между красных облаков. 
   
  -- Да очнись же ты, дура! - меня опять нестерпимо хлестали по лицу, но на этот раз это был мелкий дождь. Небо немного развиднелось, солнце скрылось где-то за морем, как и всегда, как и положено ему по законам мирозданья. Может, мне все это привиделось? Сейчас я проснусь у себя на лежанке, рядом будет сопеть кошка, а с улицы потянет сладковато-горьким дымком от горящих листьев... 
  -- Вот ненормальная... 
  -- Я? - я внезапно проснулась, все вспомнила и тут же возмутилась. - Сам дурак... 
   Видимо, это прозвучало неубедительно и не совсем понятно. Губы были напрочь разбиты и спеклись твердыми колючими комками крови. В левом глазу что-то противно пищало и хлюпало, и сам он не открывался как положено. Еще и из-за подбитой скулы получалась только какая-то узкая щелочка. 
   Что было с остальными частями моего тела, я и говорить не хочу. 
  -- Хотя бы в себя пришла, - злобно усмехнулся волк и поддержал мою спину так, чтобы я оказалась в сидячем положении. В пояснице тут же затрещало, а мой за... то, что пониже спины, так жутко болел, будто я проехалась им по каменистым обломкам. 
  -- Точно не помню, но произошло что-то жуткое, - пожаловалась я, пытаясь оттереть глаз от засохшей крови. Темные сухие кусочки крошились прямо на щеки. - Не поделишься впечатлениями? 
  -- Шуликун тебе в пятку поделиться! - проворчал Зольг, тряся головой. Да, зря я так, досталось ему побольше моего. Хотя и заживет все быстрее, как на собаке... 
  -- Я, надеюсь, нас больше не хотят убить? - со слабенькой надеждой в голосе поинтересовалась я. - Уже даже страшно подумать, что еще со мной может приключиться... 
  -- Ты - ходячее несчастье, знаешь? - расстроено отмахнулся он и, резко встав на ноги, отошел в сторону. Потеряв опору, я (бессердечный!) свалилась обратно на спину. В пояснице опять хрустнуло, а лицо перекосилось от неприятного чувства повыше живота. 
  -- Уже не ходячее, - простонала я, сама с трудом поднимаясь на корточки. Ноги заныли, а в глазах немного потемнело. 
   Я сидела на душистом стоге сена, в чьем-то неухоженном сарае. С деревянных балок, образующих крышу и покрытых соломой, капали мелкие остатки дождя, звонко барабаня по наваленным в углу доскам. Стены, сложенные из хороших молоденьких сосенок, давно уже заросли зеленой травкой, что придавало пахнущему болотом домику лесную послегрозовую свежесть. 
   Зольг, облокотившись на пустующее стойло, задумчиво вглядывался в даль. Так как у сарая было всего две стены, то я тоже смогла насладиться этим зрелищем - все закатное небо, заплаканное и красное, покрыто рваными лоскутками облаков, которые снизу жадно подсвечивает розовыми лучами уже исчезнувшее солнце. Лесок тоже заплаканный - темный и негостеприимный, с уныло опущенными ветвями каких-то лиственных деревьев, однако дышащими жизнью и покоем. Золотистый песочек почти просох, хотя местами, в тени, еще мерцает до удушливости зеленой влагой. Сам воздух прозрачен и тонок, кажется, что его можно проткнуть сосновой иголкой. Он настолько чист, что видна вся деревня, расположенная далеко за лесом, слышен вечерний шум приходящих с лугов коров и добродушные крики матерей, загоняющих детишек домой. Даже чувствуется, вперемежку с тяжелым густым запахом мокрой листвы и дерзким ароматом запревшей древесины, легкий и неуловимый дымок жарящегося у кого-то мяса. 
   Даже сам Волк - о, господи! - я его таким еще никогда не видела. Влажные волосы искрят мелкими кровинками, лицо умиротворенное, бледное, матовое, только едва заметно поблескивают морозным серебром и насыщенным бордовым золотом глаза. 
   Не знаю, что он видел там, за лесом, или о чем думал, но сейчас он скорее напоминал молодого друида, впервые, трудом неимоверных усилий, добившегося появления цветка из засохшей ветки. Сложно поверить, что он убивает людей не задумываясь... 
   А может, это и есть истинная природа волков? 
   Из деревни доносилось едва слышное пение девушек: 
   ... Не ходи ко мне, желанная, 
   Не стремись развлечь беду - 
   Я обманут ночью пьяною, 
   До рассвета не дойду; 
   
   Ох, встану, выйду, хлопну дверью я - 
   Тишина вокруг села... - на этом песня внезапно смолкла, и раздался смех, слышный даже сюда. 
  -- Маринка, стой!... - и снова волна девичьего хохота. И снова песня: 
   Опадают звезды перьями 
   На следы когтистых лап. 
   Пряный запах темноты, 
   Леса горькая купель... 
  -- Что ты делаешь? - недовольно поинтересовался Зольг, повернувшись ко мне и с сомнением разглядывая мое осмысленное лицо. 
  -- В себя прихожу, - вяло констатировала я. 
  -- Долго приходишь, - улыбнулся он и вновь повернулся лицом к лесу, ко мне задом, мол, приходи дальше, авось куда-нибудь и придешь. Ух, ты, на этот раз у нас и впрямь вышел довольно длинный и сколько-нибудь содержательный разговор. 
  -- Волк, а где мы? 
  -- Сколько уже можно повторять, у меня же имя есть, - заныл он, - вот упрямица. 
  -- Волк, где мы?! 
  -- У лешего на бороде! - за этим последовало вполне неприличное слово, которое я повторять не стала. - Что, не видишь - это старая конюшня, а вон там за лесом - то село, где нас чуть не вжик... 
   Он показательно провел ребром руки у себя под подбородком. Я сглотнула. 
  -- А нас та бабка чокнутая выручила, - на этот раз Зольг не стал паясничать и присел рядом, - она затмение предвидела, вот и выручила. 
  -- Она правда предвидела, что небесные волки солнце съедят? - от ужаса я даже поперхнулась, хотя во рту было сухо, как на том столбе. По коже забегали противные липкие мурашечки. 
  -- Вот дуреха! - он дал мне легкий подзатыльник, и я обиженно засопела. Мог бы и словами все объяснить, а не руки распускать! - Никто твое солнце не ел, это луна перед ним стала. 
  -- Луна перед солнцем! - я совсем опешила, даже рот закрыть забыла. - Ты что?? 
  -- Дура! - тоже обиделся волк. - Не веришь и не надо, вырастешь - узнаешь! 
  -- Злой! - констатировала я. 
  -- Ничего я не злой... 
  -- Волк, а что мы дальше будем делать? - проныла я. 
  -- Теперь и дальше никаких мы! - Зольг вскочил и, резко развернувшись ко мне, зарычал. Красивые страшные глаза вспыхнули и будто затлели. Я, завороженная, замерла. Тело затряслось странной дрожью, а в мыслях все затуманилось и потемнело. Малиновый туман на душе. 
  -- Что ты делаешь, Волк? - я упала спиной на солому и с трудом вздохнула. Тело не слушалось, легкие спирало от слишком терпкого воздуха. Дышать стало трудно и я открыла рот. 
  -- Ничего, в том-то и проблема... - злобно прошипел он и отпрянул. Воздух внезапно вернулся, и я закашлялась. 
  -- Но ты же обещал... 
  -- Я?! - парень вытаращил глаза. - У тебя с памятью что-то, вот что я скажу! 
  -- Я еще не настолько старая, чтобы иметь проблемы с памятью! У кого они могут быть, так это у тебя! 
  -- У меня? - он нахмурился. - Может, по человеческим меркам я и стар, но я же волк! Я живу сотни лет! 
  -- Ого! - я заинтересовано придвинулась. - Я тоже хочу быть волком! Это значит, ты почти бог, да? И если я с тобой рядом, то мне будет сопутствовать удача всю жизнь!!! 
  -- Скорее, наоборот, - мрачно ответил Зольг, - люди начали забывать своих старых богов, теперь они все верят в единого бога. И не забывай, волков люди ненавидят. 
  -- Неправда! Я тоже человек, но не имею ничего против волков! 
  -- Ты вообще уникум, - хмыкнул он. 
  -- Я - кто?! 
  -- Неважно. 
  -- Я на тебя, между прочим, не обзывалась! - я встала, вышла из-под навеса и повернулась к нему спиной. Стало не очень уютно, так и чувствовала его злобный взгляд, буравящий мне спину. 
   За лесом небо розовело, готовясь к поглощению солнца. Фух, как подумаю о том, что совсем недавно наше солнышко заглотили злобные черные волки, ноги подкашиваются и сердце сжимается! Тем, что пережила я, вряд ли сможет похвастаться хоть одна девчонка из Черемушек! Я путешествую с волком, меня неоднократно пытались убить, я видела конец света - обо мне будут слагать легенды! 
   - Ладно, я все-таки доведу тебя до селения! И плевать, кто там будет жить, люди или вурдалаки, не люблю сложностей! - он тоже вышел и стал передо мной. - Пойдем прямо сейчас, тут неподалеку должно быть селишко с людьми. 
   - Но сейчас же ночь будет! А вдруг злые небесные волки опять солнце съедят? - не на шутку перепугалась я. - И темно будет, а я ничего не увижу на дороге и упаду... 
   - Не упадешь, - криво усмехнулся Волк, - потому что дороги не будет. Мы пойдем по лесу. 
   - Как по лесу? - я так сильно растянула первое слово от удивления, что получилось, будто я каркнула. - Не хочу по лесу... 
   - Тебя никто и не спрашивает, не хочешь - пожалуйста, оставайся! - под строгим взглядом его разных глаз я невольно отступила назад. 
   - Я пойду... 
   - Вот леший, а я так надеялся! - проворчал он, успокаиваясь. Я так и увидела, как его вздыбленный загривок медленно опускается. Нет, общение с волками ничего хорошего мне не принесет. Я ж потом от каждой шавки бегать буду или, чего хуже, разговаривать с ними начну! 
   - Это все Чернобога проказни, я знаю! - прошептала я себе под нос. Слава богам, он меня не услышал или сделал вид, что не услышал. 
   - Если мы все-таки останемся здесь ночевать, придется спрятаться в соломе, чтобы селяне нас случайно не обнаружили, - ворчливо сообщил Зольг, деловито отвернувшись. Я погрозила ему кулаком (за спиной, конечно) и обрадовано вернулась под навес. 
   Заморосил дождь. Я лежала в душистой соломе, пропахшей горячим солнцем и мокрым клевером, слушала мелодичное скрежетание сверчков и цикад, забившихся в доски в поисках тепла, и с удовольствием засыпала. 
   Еще несколько дней назад я бы ни за что не поверила, что со мной такое случится. Я даже не была уверена, что решусь покинуть родной дом. Моя жизнь изменилась так внезапно, так неожиданно, что я не почувствовала перемен. Я была обычной сельской девчонкой, не верящей в существование волков и лишь ожидающей своего суженого, чтобы создать семью, родить детей и спокойно умереть. 
   Но как же я рада, что появился Волк и изменил мою жизнь! 
   Он, конечно, зараза редкостная, еще и убить невзначай может, но это так интересно и ново! Если бы он меня за это не убил, я бы сказала ему спасибо. 
   ...А лежать в соломе так хорошо и спокойно! 
   Тепло, мягко, над головой высокий деревянный потолок, в углах которого примостились гнезда ласточек. Снаружи капает мерзкий мелкий дождик, где-то весело поют свои беззаботные песни девушки-селянки. 
   Внезапно под крышу залетела уставшая иссиня-черная ласточка с длинными острыми крыльями и залезла в свое гнездышко. На миг оттуда послышалось попискивание и показалась головка одного из птенчиков, но грозная мать спрятала неосторожного малыша поглубже. 
   Как приятно слушать дождь, когда ты в тепле и сухости, а снаружи мокро, сыро и холодно! Будто ты в своем маленьком уютном домике, своей скорлупе, способной защитить от всех и всего. Еще и с громадным свирепым волком рядом, который спит очень чутко и может побороть любых врагов. 
   
   В носу защекотал ужасно приятный запах жареной картошки, и я охотно приоткрыла один глаз. По комнате бродил синий сумрак, рябые тени деревьев падали из открытого окна на дощатый пол, под лавкой тихонько посапывала рыжая кошка. Во дворе сонно мычала корова, просыпаясь от неустанной мошкары и снова засыпая. Одиноко свистела иволга. 
   С улицы вышла всегда бодрая матушка с глинком, полным круглой золотистой картошечки, и поставила его на стол. Вкусный запах тут же заполонил всю хату, и я уже больше не смогла сдерживаться. 
   Не успела матушка вытереть руки полотенцем с журавлями, как я уже подбежала к столу и схватилась за бок ближайшей ко мне картошечки. 
   - Ай-ай, горячо! 
   - А нечего со сну за еду браться! - строго сказала мне матушка, шлепнув полотенцем пониже спины. Я обиженно положила соблазнительницу обратно в глинок и облизала обожженные пальцы. 
   - А, ну, мыться, марш! - рявкнула мне матушка, спугнув рыжую кошку, и отодвинула еду подальше. 
   - Иду... 
   Я недовольно вышла на улицу и тут же продрогла. Солнце еще не встало и с речки тянуло морозным рассветом. Я потопталась с ноги на ногу, любуясь вылетающими изо рта облачками белого пара. За мной из хаты выбежала кошка и уселась у дверей умываться. 
   Я сладко потянулась и пошла к речке. Следом побежал мохнатый бурый Ворчун и, весело облаивая пустое село, первым помчался в лес. 
   Лес молчал. Лишь иногда, совсем редко поскрипывали старые высокие сосны, покачивая золотистыми стволами, шептал свои песни ветер в колючих кронах, или изредка вскрикивала разбуженная моими шагами птица. Благодать... 
   Пес трусил следом, обнюхивая упавшие сосновые лапы. Я и сама с удовольствием вдыхала кисловатый и по-весеннему свежий аромат стекающей смолы, такой нежный и родной... 
   Ворчун первым выбежал к небольшой запруде посреди леса и с разбегу плюхнулся в ледяную прозрачную воду. Во все стороны полетели сияющие брызги. Пес счастливо барахтался и лаял. 
   Я тоже не стала ждать и прямо в сорочке прыгнула на мелководье. Солнце как раз показалось над верхушками сосен, и его разноцветные блики заплясали на колышущейся воде. 
   Я запуталась в ряске, и в нос попала вода. Громко фыркнула, а пес, воспользовавшись моим замешательством, бросился на меня. 
   В рот попала вода. 
   Она была нестерпимо горькой, как насыщенная кровь. Горькой, очень горькой! 
   
   Я лихорадочно выплевывала воду. Она намочила мне тунику и волосы и была ужасно горькой. 
   Крыша не выдержала такого количества дождевой воды и та, пропитавшись мхом и корой, вылилась прямо мне в рот. 
   Откуда-то из соломы вынырнул растрепанный Зольг и испуганно обвел глазами нашу ночевку. Вид у него был, как будто на нас напали вооруженные до зубов (или только зубами, тоже вариант) злодеи, окружили сарай, связали меня, а он, бедняга, крепко спал и не услышал. 
   Хотя у меня видок тоже тот еще был. Мокрая, сонная, с возмущенно оттопыренной нижней губой. Жалкое зрелище... 
   Я виновато упала обратно в душистую кучу высохшей травы. Самые наглые желтые соломинки склеились с волосами и основательно обосновались на лице. 
   Я сердито смотрела в потолок. 
   - Хочешь уходить - пошли, - сладко потянувшись (не как волк, а как горный кот!), Волк повернулся ко мне и прищурился. Из щелей в стене пробивались тонкие осколки солнца, медово-прозрачные лучи клубились в утреннем тумане. 
   - Еще так рано, - я зевнула и тоже потянулась. М-да, что тут говорить, вышло это намного кривее и неуклюжее, чем у парня. 
   - Я спешу, - коротко, как всегда, бросил мне он и резко встал из стога. Золотое свечение озарило его силуэт. 
   - Тебе некуда спешить, неправда, - я и не думала подниматься с нагретого местечка, было так хорошо и приятно... 
   Пока парень не вытряхнул меня на деревянный пол и не отобрал сапоги, которые я сняла на ночь. Я попыталась забрать свое имущество, но лишь отлетела в солому и еще больше измазалась. 
   - Волк, отдай, я спать хочу!!! - я намертво вцепилась в его руку и повисла наподобие вязаной сумки. 
   - Спи, а я пойду, - не стал возражать он и двинулся к выходу. Я не отпустила руки и меня в буквальном смысле поволокли следом. 
   Волочиться мне не понравилось. 
   
   Мы вышли на опушку леса, и я с трудом надела на себя сапоги. Ткань впитала влагу и набухла, поэтому идти в них было просто невозможно. Подошвы хлюпали, голенища липли и холодили икры, а между пальцами можно было уже лягушек разводить. Сапоги опять пришлось снять. 
   Золотистый песочек грел озябшие ноги, но в лесу были больше колючие сосновые иголки и шершавые шишки. Они царапали и без того изрезанную кожу, что было весьма неприятно. 
   Волку, казалось, все было нипочем. Он шел, будто знал дорогу назубок, и на меня даже не оборачивался. Конечно, он учуял бы неприятеля задолго до появления оного, но все равно было немного обидно. 
   В конце концов, кто я ему? Всего лишь приблудное и надоедающее своим нытьем существо, которое он обещался довести либо до ближайшего нормального села, либо до белого каления. В общем-то, оба варианта обозначают одно и тоже, правда, до белого каления доведу его я. 
   Такая перспектива меня немного да порадовала. Значит, не только суровые волки на Роси-матушке способны за себя постоять и стать врагами общества. Ох, знала бы маменька, что я сейчас думаю, за уши бы отодрала! Она ведь у меня с норовом, похлеще волка будет. Не удивлюсь, если окажется, что у нее в роду были ведьмаки али еще какие колдуны могучие. 
   Ох, скоро холода наступят! Уже и грудень не за горами, снег... 
   - Волк, а мы Макошь застанем в пути? - поинтересовалась я у молчащего Зольга. 
   - Надеюсь, нет, - проворчал чем-то опять недовольный парень. 
   - Не нравится Макошь? - удивилась я. 
   - Не нравится встречать ее с тобой, - хмуро ответил он и снова замолчал. 
   Мы немного прошли в гордом молчании, потом я не выдержала и прицепилась к Волку с новым допросом. 
   - Волк, чего ты такой злой? 
   - Это я злой? - он резко остановился, каким-то чудом оказавшись лицом ко мне, и гортанно зарычал. - Это из-за тебя у меня одни неприятности! Сколько раз меня пытались убить? 
   - Ну... - я честно попыталась вспомнить, но ничего утешительного в голову почему-то не лезло. - Два раза? 
   - Не угадала! - он обижено отвернулся и спросил. - Ты что, даже не считала? 
   - Зачем? - искренне удивилась я. 
   - Зачем? - не понял он. - Как это зачем? Тебе что, совсем плевать, как сильно меня из-за тебя калечат? Совесть не мучает? И это называется порядочная взрослая женщина! 
   Сравнение со взрослой и порядочной женщиной польстило моему возмущенному самолюбию. Я смущено улыбнулась. 
   - По-моему, совесть тебя не мучает, а довольно непристойно ласкает! - еще более обижено проворчал Волк, развернулся и пошел дальше. 
   Я вспыхнула до кончиков ушей и резко остановилась. Ах, он хам... негодяй... нахал! 
   - Чего ты там застряла? - деловито осведомился он, даже не смотря в мою сторону. Каким задним местом он это почувствовал, я так и не поняла. - Или твоей совести нужна помощь профессионала? 
   Я покраснела еще больше, наверное, даже волосы стали рыжеватыми. Через секунду услышала его еле заметный смех и поняла, что надо мной просто издеваются. 
   - Волк! 
   Мой крик, должно быть, услышал весь лес. Зольг тормознул, вспоров ногами добрый участок суховатой лесной почвы, и испугано развернулся ко мне. 
   - Ты чего? 
   - А сколько нам еще идти? 
   - Послушай, глупый звереныш, - он рассержено обвел меня взглядом - у меня по коже мороз прошел - и почти прорычал, так, что я еле разобрала, - если ты хочешь, чтобы я сдержал свое обещание и не съел тебя прямо сейчас, то умоляю: заткнись и иди молча! 
   - Я не звереныш! - обиделась я. - У меня имя есть! 
   - Да ну? - иронично заметил он. 
   Я надулась. И не придерешься - сама его по имени не называю! Нашел-таки способ меня заткнуть! Злой волк, иначе и не скажешь. 
   - А ты меня, правда, съешь? - осторожно, чтобы не рассердить, поинтересовалась я. 
   - Съ-ем! - Зольг громко клацнул клыками и кровожадно облизнулся. - А то что-то последнее время, кроме белочек да редких грибников ничего и не перепадало.... А тут - целый мешок мяса! 
   - Неправда! 
   - Ням-ням... 
   Я испугано замолчала. А вдруг и впрямь съест? Он же хищник, небось, уже лет сто людьми одними питается... 
   - Волк!.. 
   - Сама виновата, - он даже не остановился, только слегка заметно дернулось ухо, - смотреть под ноги надо, а не думать. Делай то, что у тебя хотя бы немного получается. 
   Я встала не сразу, потирая ушибленное о корень колено, для того, чтобы заглушить пронзительную тупую боль другой, не такой сильной. Закатала штанину и увидела, как под кожей набухает зловещее фиолетовое пятно размером с мой кулак. Больно-то как! 
   - Откуда здесь столько корней? 
   - А откуда в лесу корни? - делано удивился Волк. - Наверное, твои недоброжелатели их понакидали, чтобы пакость сделать. Вот негодяи-то... 
   ...С каждым нашим шагом Волк мрачнел все больше. Если раньше он просто зло и обижено молчал, будто раздумывая, что бы такого мне сделать, чтоб уж наверняка, то сейчас он шел, напряженно сцепив зубы и вгрызшись клыками в нижнюю губу. По подбородку (всегда удивлялась, почему у него не растет борода) текла блестящая капелька крови, крохотная и холодная. Несколько раз он машинально, сам того не замечая, слизывал ее языком, и я непроизвольно морщилась. 
   Опавшая прошлогодняя хвоя, устлавшая сухим мертвым ковром земляной пол леса, не хрустела под его ногами. Я чуть ли не по воздуху летела, стараясь создавать как можно меньше шума. Из-под моих сапог постоянно выпрыгивали зеленоватые цикадки, и с треском выкатывались гнилые шишки, полные тонких старых семян. Сам лес становился не то чтобы гуще и темнее, но как-то безлюднее, опаснее. Птицы, оглушавшие меня своим громким свадебным пением еще утром, сейчас почти все замолчали. Только иногда разбужено ухал филин, хлопая большими крыльями где-то в ветках. 
   Дороги как таковой не было. Не знаю, на что ориентировался Волк, но шел он уверенно и быстро. Я еле поспевала за ним, путаясь в отросшей до земли паутине и царапая лицо еловыми лапами. Пальцы на руках практически склеились от липкой ароматной смолы и были похожи на перепачканные в навозе бычьи шкуры. 
   Свет все так же пробивался сквозь плотную зеленую завесу сосен, но стал более рассеянным и голубоватым. Зловещим. Стволы, изъеденные древесными жучками, скрипели, стоило мне пройти мимо. Волк почти сливался с окружающей местностью, незаметно скользя одной ему ведомой тропкой. Я, пыхтя, бежала следом. 
   Я даже не заметила, как шаг сменился бегом. 
   Резкой остановки Зольга я тоже не заметила. Он замер посреди леса, как загнанная в угол дичь, и судорожно втянул воздух ноздрями. Я тоже принюхалась - пахло молодой хвоей, легкой бродячей сыростью и сопревшими грибами. Но Волк учуял и что-то другое. 
   Я почувствовала кожей, нежели действительно увидела, как по сжатым в кулаки с чудовищной силой рукам потекла кровь. Зрачки парня стали двумя маленькими точками - черной и серой. Тень от волос упала на его лицо, когда он склонил голову, и оба глаза стали одинаковыми темными провалами. 
   Вопрос задавать было неимоверно страшно. Но я все же решилась тихо, слабо пискнуть: 
   - Что такое? 
   Волк не зарычал на меня. Не ударил. Он, просто молча, пустым взглядом смотрел куда-то выше моей головы. От мысли о том, что сзади меня на ветке сидит чудовище и пускает слюни, стало тошнотворно жутко. 
   Развернуться... медленно, тихо... 
   Никаких чудовищ сзади не было. Но это было действительно чудовищно! 
   Сосна, высокая и очень старая, возвышалась надо мной под самое небо. Ее могучие корни вгрызлись в землю, как голодные псы, но даже это не помогло им спрятаться от крови. Весь ствол, золотисто-темный, был практически черным от засохшей крови. Застывшая капельками, небольшими сгустками, просто жидкой пеленой... Земля под ногами уже давно впитала ядовитую влагу и теперь, у самых корней, была иссиня-багровой. Даже бледная зеленоватая хвоя, уже начавшая желтеть в этом году от старости и предчувствия скорой осени, блестела совсем другими цветами. 
   Страшно. Страшно. Страшно! 
   Волк, как приклеенный, стоял на одном месте, не шевелясь, не дыша. Он смотрел на кровь, вдыхал ее терпкий аромат и мелко дрожал. 
   - Гила... 
   Это была волчья кровь. Не надо было и спрашивать, чтобы точно это определить. Волчья кровь. Кровь живого существа, насильно распятого на этом дереве. Для меня она не пахла ничем вообще, но во рту все равно возник отчетливый отголосок металла. 
   Волк перестал тупо смотреть на дерево только тогда, когда меня перестало рвать. Шатаясь, я подошла почти вплотную и положила ладонь ему на плечо. Удара я даже не заметила, как тогда, в повозке романов. Я отлетела к какому-то тонкому деревцу и упала на спину. 
   - Не трогай... 
   Не понимая, я встала и дотронулась до шеи. Я чудом не сломала ее, когда падала. 
   - Не смотри по сторонам и ничего не спрашивай, - прошипел низким голосом он, - иди за мной след в след, пока я не скажу остановиться. 
   Так она не наступит в один из этих капканов. И если они увидят следы, то только мои. 
   Я кивнула. Было страшно и противно. Зольг стоял, словно размытый дождем, а потом повернулся и пошел дальше. Я поспешила за ним, след в след, шаг за шагом. Много чего хотелось спросить, но вопросы присохли к языку кислой пленкой. Нельзя. Значит, сейчас нельзя. 
   Шли мы на удивление недолго. Но с каждым шагом попадалось все больше... их следов. То распятый на дереве скелет с облезающим клочьями гнилым мясом, то изуродованная и разорванная волчья шкура с остатками подсыхающей крови, то внутренности, обвившие железный капкан. Какой-то безразличный холод сковал тело, не давая возможности испугаться и закричать. 
   Волк был похож на смертника, которого сейчас четвертуют. Он тяжело и слишком громко дышал, глаза сверкали демоническим блеском по сторонам. Дикий зверь. Демон. 
   Мы остановились слишком рано, солнце еще не начало садиться. По лесу бродили янтарные прозрачные тени, словно наточенные и смертоносно опасные лезвия, пронзающие застоявшийся серый воздух. Мы нашли полянку, со всех сторон скрытую от посторонних взглядов густыми кустами и высокими соснами. В то же время, нам открывался отличный обзор. 
   Волк запретил разводить костер. Он этого не говорил прямо, но я и так все поняла. По правде говоря, он не сказал ничего с того самого момента, когда мы впервые увидели окровавленное дерево. Он заметно побледнел. Неужели боится? Он?! 
   К вечеру, когда я уже не могла спокойно смотреть на то, как он с бездумным взглядом сидит в тени, я все же рискнула поговорить с ним. 
   - Волк?.. - робко и очень тихо вопросительно прошептала я. Ох, уж эта моя привычка называть его так! 
   Если бы я не находилась от него на довольно приличном расстоянии, он бы меня, наверное, разорвал на клочки. Волк ощерился в невозможном для человека оскале, громадные изогнутые клыки зубьями смертоносного капкана выпирали из темных десен. У уголков глаз и на переносице пролегли хищные горизонтальные морщины. 
   - Не. Называй. Меня. Так. - четко и ясно прорычал он. 
   Я кивнула. С затылка стекла капелька пота. 
   - Что это за место? - испугано пролепетала я. 
   - Никаких вопросов, забыла? - волосы, вздыбленные, как загривок у бешеного пса, опустились. - Это плохое место. 
   - Это я и сама вижу, - машинально ляпнула я и сжалась в комок. Но Зольг немного пришел в себя и больше не рычал. 
   Он странно на меня посмотрел, изучающее сузив глаза. Потом тихо ответил: 
   - Это место охоты. Человеческой охоты. Здесь вы охотитесь на нас. 
   "Вы" и на "нас". С какой ненавистью он это произнес! 
   - Неподалеку они и живут, - почему-то продолжил Волк, - отвратительное место. Место смерти. 
   Неужели люди просто так охотятся на волков? Но зачем? Ведь если бы люди не нападали на них, то и они бы ничего такого не делали! И все равно это жестоко! Бесчеловечно! Я этого никогда не пойму... 
   - Ты должна быть особенно настороже, - продолжил он, - охотники примут тебя за волка, чтобы ты им не доказывала. Поэтому... не верь никому. 
   Мне хотелось вскрикнуть: "Даже тебе?", но я сдержалась. Он, в конце концов, прав. Сейчас прав, как никогда. Лучше даже не спорить. 
   Зато я поняла одну вещь: где-то здесь рядом есть человеческое жилище. Хотя человеческое ли? Если они творят такие ужасные вещи, то это уже не люди. И я там точно не останусь. Сомневаюсь, что Волк станет настаивать. 
   Без костра было неуютно и холодно. Даже поджарить чего-нибудь нельзя. Не сырое же мясо мне есть? Это Волк вон один может заблудшими путниками питаться... Да и где я сейчас сырое мясо достану? 
   Когда солнце полностью скрылось за островерхими верхушками сосен, окрасив полянку в немыслимый вишневый цвет, мой организм дал отчетливо знать, что он желает поесть. Последний раз я перекусила еще на сеновале, тогда Волк где-то раздобыл свежий, только из печки, каравай и несколько яблок. Наелась я вдоволь, а парень практически ни до чего и не дотронулся. Тогда я подумала, что он успел поймать себе поросенка или ребенка... 
   Волк сидел, надувшись, под деревом, и смотрел куда-то в пространство. Не- смотря на большое расстояние, недовольное бурчание его живота я услышала отлично. 
   - Есть хочется... - как бы невзначай прошептала я. 
   Он посмотрел на меня с такой горящей ненавистью, что ноги сами по себе согнулись, и я плюхнулась на землю. Мысли о еде пропали тут же. 
   - Думаешь, мне не хочется? 
   Мне показалось, что я ослышалась. Он говорит, что хочет есть? Но он же... никогда такого не говорил. Он даже не ел при мне! 
   - Тебе легче, - дрожащим голосом ответила я, - ты можешь поймать себе какого-нибудь грибника и съесть. А я... 
   - Ты совсем глупая, да? - он с сомнением вгляделся мне в глаза. - Или очень естественно притворяешься? 
   - Я умная! 
   - Не похоже, - Зольг покачал головой, - глупый наивный зверенок. 
   - Неправда! - мой голос чуть не сорвался на крик, но я вовремя себя одернула. 
   - Дурочка, - он фыркнул и отвернулся, - неужели ты, правда, поверила, что я ем людей? 
   Вот тут я действительно почувствовала себя глупой и недалекой. 
   - Но ты же съел тогда лесника, - не совсем уверено протянула я. 
   Волк тихо захохотал, дрожащей рукой утирая слезы. Надо мной опять потешались, как над обычной простушкой. 
   - Ты чего? Ты же сам говорил! 
   - Ну, ты и дурочка! - сдерживая смех, он задорно улыбался. Наверное, впервые с того времени, что я его встретила. - Ты же не ешь людей? Так чего их должен есть я? 
   - А зачем тогда ты лесничего так? - я запуталась во всех его глупых пояснениях и серьезно обиделась. Меня действительно все это время держали за дурочку! 
   - Ой, я не могу! - он истерично замолотил кулаком по земле. - Да не ел я никакого лесника! Пошутил я, пошутил! Вот умора... 
   - Кто я? - его слова задели меня за живое. - Я тебя не обзывала, между прочим, а ты!.. Людоед! 
   Волк тут же перестал смеяться и снова стал холодным и непроницаемым. Ледяная стена. 
   - Вот такие мы, волки, гады! - зло прошипел он. - Убийцы и людоеды! 
   - Я ведь к тебе серьезно, а ты издеваешься... 
   Он внимательно изучил мое лицо, будто надеясь увидеть на нем ответ на вопрос, за что ему это все. 
   - Звереныш, я никогда не ел людей, - поднял с хвои прошлогоднюю шишку, задумчиво повертел ее в пальцах и раздавил одним быстрым движением, - к тому же, где ты в такой глуши найдешь грибника? 
   Ну, вот, меня опять провели. И когда же ты наконец повзрослеешь, а, Иваника? Стыдно! 
   Ночь была глухой и холодной. Даже не просто холодной, когда свежий морозец кусает потное тело, а воздух прозрачен и хрустален. Она была тяжелой и ледяной, темное небо, невероятно низко упавшее на верхушки деревьев, напоминало мокрый и гладкий от времени валун. Луна, приторно оранжевого цвета, вдавливала в землю, заставляя дрожать от страха и холода, судорожно сжимать обветренные пальцы и выдыхать облака пара. 
   Холод был угнетающим, сырым, каким-то потусторонним. Не сегодня - завтра наступит настоящая осень, морозная, злая, яркая. Сначала обманет несколькими днями ложного тепла и медового света, а потом внезапно, не дав сообразить, в чем дело, убьет все живое. 
   У нас в Черемушках даже зимы были теплыми. Снег выпадал, но очень мало. И пурпурное хрупкое золото на пряжеве ветвей не меркло чуть ли до Марены. Каждый упавший листок, каждый крохотный желудь в своей крепкой бронзовой броне пытались отдать бегающим по ним ногам все крошки тепла, собранного за лето. Как же далеко мы зашли, что здесь даже осень другая? Безжалостная и некрасивая. Не такая. 
   Несмотря на безумный холод до дрожи в зубах, Волк запретил даже думать о костре. Мы закопались в палую листву, пахнущую землей и гниением, но и это не давало тепла. Если бы он снова стал волком, а я бы легла рядом, то было бы намного теплее нам обоим. Но... 
   Как много "но" в ночном осеннем лесу. Так много, что в глазах начинает нервно рябить. Пестрое, однотонное... 
   Я так и не смогла заснуть, как ни старалась. Виной ли тому стал пожирающий свинцовый холод или страх гнетущей тишины, - не знаю. Очень скоро земля подо мной приняла правильную форму моего тела, но удобнее все равно не стало. Заледенелая хвоя тонкими пальчиками колола лицо и живот, остатки шишек и косточки от ягод давили и щекотали. Щеки и губы очень скоро запотели, потому что я плотно укутала голову подпоясником, и пар мелкими горячими каплями оседал на прохладную кожу. 
   Сложно сказать, спал ли Волк. Он лежал молча, неподвижно, спиной ко мне, но я была уверена: он-то уж точно узнает о враге задолго до его появления! Нужно было заснуть и отдохнуть перед завтрашним долгим днем, но мой разум не покидали разные мысли и сомнения. Еще и к самой полуночи где-то неподалеку жутко и скорбно завыл филин, и стало совсем уж не до сна. 
   В итоге успокоиться и задремать мне удалось лишь к самому восходу солнца. Оно немного согрело, хотя хвоя напиталась оттаявшим инеем и неприятно холодила ранней росой. 
   Лес понемногу оживал, запели бодрые утренние птицы, радуясь восходу солнца и новому дню (да уж, не порадуешься тут - надо сказать спасибо, что солнце вообще появилось в этом месте). Лежать стало еще неуютнее, но замерзшее тело потянуло в сон - я и сама не заметила, как тихонько задремала. 
   Волк встал намного раньше рассвета, и поэтому, наверное, я успокоилась и заснула. Странно... обычно мне всегда снятся яркие живые сны, а сейчас - гнетущая серая пустота. 
   Внезапно в носу защекотал приятный теплый запах, и сон как веником вымело. Стояло позднее золотисто-зеленое утро, воздух слегка горчил от обилия зелени и влаги, и поначалу мне показалось, что проснулась я совершенно в другом месте, не там, где ложилась спать. 
   Но нет - эта та же полянка, окруженная вековыми соснами и образующая своего рода домик. Изменилось только небо - оно действительно приобрело груденьские оттенки застывшей смолы и грушевого отвара. 
   Сегодня ночью в лес пришла осень. 
   От осознания этого стало немного грустно. Еще одно лето ушло навсегда, чтобы никогда уже не повториться. Только вчера на дворе играла зеленью и васильковой синевой теплая пора, деревья даже не думали сбрасывать свой красивый светлый наряд. А сегодня - просто не узнать. Дубы, платаны, каштаны, сосны разукрасились бледными трупными проплешинами желтых тонов. Когда успели? Почему сдались? 
   Волк сидел неподалеку от меня и тонкой, очищенной от коры и сучков, веточкой тер между двух камней. В месте трения возникала и, извиваясь, таяла в желтоватом воздухе струйка дыма. 
   - А говорил, нельзя костер разводить! - обиделась я. Он безразлично посмотрел в мою сторону, будто силясь понять, что же это за мушка мешает ему заниматься делами. 
   - Сейчас можно, - коротко ответил парень, - если мы не наберемся сил, то не выживем. Вряд ли они заметят дымок, мы погасим костер сразу, как приготовим поесть. 
   Надо же, а мне приготовить еду он, значит, не доверяет! Больно надо! Я все равно умею только картошку жарить! Или варить?.. 
   В животе забурчало, да посильнее вчерашнего. Что он там готовить собрался, интересно? Хотя какая разница, побыстрей бы уже, лишь бы съедобно было! 
   Откуда-то из-за ворота рубашки Волк вытащил мертвого зайца. Быстро выпотрошил, не обращая внимания на мое позеленевшее лицо, и бросил на огонь. Нет, ну разве так еду готовят? А, ладно уже... 
   На удивление (скорее Волково, чем мое), заяц получился вполне съедобным. Я их раньше никогда не ела, поэтому мне мясо показалось вкусным и оригинальным. Немного пресновато-сладкое, мягкое, но в общем ничего. Одну маленькую тушку мы с парнем проглотили в считанные минуты. Чувство голода никуда не ушло, но силы возродились. 
   Собирать было нечего. Поев, Волк сразу же прибил ногой трепещущий огонек, измазав сапог белесым пеплом, и пошел искать тропу. Я спохватилась, запахнула поплотнее одежу и двинулась за ним. 
   Утро быстро сменилось сумрачным желтым днем. Ничего не изменилось, только солнце белело уже над головой. Холодок, прижившийся в лесу этой ночью, никуда не делся; осень по-прежнему не давала тепла, лишь изредка обдувая горячим ветерком, прилетевшим с юга. 
   Похоже, начались "волчьи праздники". Ох, не к добру все это. 
   Солнце замерло на середине неба, не желая падать в клыкастые волны загадочного Хвалынского моря. День, желтый и густой, тянулся бесконечно. Мы шли и шли, все никак не темнело, и лес оставался таким же одинаковым и пугающим. 
   Наконец, когда я совсем потеряла всякий интерес к дальнейшему пути, бледные лучи солнца блеснули на водной глади. Перед нами открывался прекрасный вид на спокойное осеннее озеро, покрытое легкой рябью опавшей листвы. Мы вышли на небольшой бережок, окруженный со всех сторон высокими, с мой рост, лохматыми камышами. 
   Мерно гудели стрекозы. Шумели птицы. Мягко шелестела тихая вода у моих ног. Если закрыть глаза, могло показаться, что сейчас разгар лета. Только легкий холодок пробегал по всему телу и напоминал: нет больше лета, оно ушло, теперь настала пора осени... 
   Озеро было большим и голубым. На нем еще не появились ряска и белый налет, хотя песчаный берег был порядочно усеян мелкими веточками и листиками. На самом мелководье при нашем появлении поднялась грязная муть, и из камышей вырвалась испуганная серогрудая утка. Следом за ней на середину озера поспешил и красавец-селезень. 
   Волк напрягся. Я и не подозревала, как он безумно голоден. Он неотрывно следил за парочкой птиц, провожая каждый их перелет цепким злым взглядом. 
   Мне показалось, он сошел с ума. Словно гипнотизируя свою добычу, зверь подошел по воде к уткам, не успевшим отплыть подальше. Он начал... танцевать! 
   Выделывая сложные движения, он медленно приближался к птице. Селезень предупредительно закричал, но самка заинтересовано приблизилась к беснующемуся зверю. И вот резкий последний прыжок в сторону - и добыча затрепыхалась в пасти волка. 
   Селезень продолжал кричать, молотя крыльями по воде, но его подруга уже не шевелилась. Она безжизненно свесила голову на длинной шее и закатила глаза, язык свесился из клюва и запекся от крови. 
   Волк подошел ко мне, небрежно отряхивая длинные лапы от влаги, и бросил птицу на песок. Ее отъевшаяся за лето тушка уже начала остывать. 
   Утку мы съели сырой. Волк был так голоден, что проглотил ее вместе с серыми перышками, не вычищенными перед разделкой. Он даже кости проглотил, с неприятным хрустом жуя их перед моим лицом. 
   - Надо идти, - внезапно сказал он, отбросив в камыши остатки от птицы, - нам придется пройти через их село, иначе нам точно не выбраться. 
   Село? И он не предлагает в нем остаться... 
   Я тоже выбросила мусор в сторону и встала. Ноги немного затекли, но после еды я окончательно пришла в себя. Голова больше не кружилась, а коленки не дрожали. 
   - Что за село? 
   - Увидишь, - грубо ответил парень. Судя по его тону, ничего хорошего я не увижу. 
   Мы пошли камышами, чтобы не попасться на глаза кому не надо, но я шуршала так, что меня, наверняка, услышали даже в родных Черемушках. Я виновато улыбалась, видя обвиняющие взгляды Зольга, но идти тише у меня не получалось. Сам-то шел, как лесная кошка! Не услышишь, не увидишь, пока не вонзится острыми когтями тебе в шею. 
   Деревья стали намного реже, да и камыши скоро закончились. Лес, ранее смешанный, теперь стал однозначно лиственным. Здесь осень наступила раньше - все деревья стояли закутанные в золото и медь. Мы шли осторожно, но никаких жестоких расчленений больше не увидели - их сменили крупные незамаскированные капканы размером с мою руку и красные ленты, обмотавшие деревья. 
   Зольг испугано озирался по сторонам и дергался на каждый незначительный шум. Я почти чувствовала его дикий животный страх. Что же это за место, что предстанет нам на пути? 
   Первым признаком человеческого жилья стал перекошенный старый забор, непонятно как оказавшийся в лесу. Он шел прямой полосой, с правой стороны от нас, и служил указателем в само село. Деревянные бревнышки давно погрызли олени и другие лесные звери, кора отвалилась много лет назад. Я могла бы одной рукой сломать хрупкие перекладины, настолько непрочной и сгнившей была древесина. 
   - Послушай, - Волк внезапно остановился и повернулся ко мне лицом, - запомни одно: ни в коем случае не называй меня там Волком и вообще старайся не разговаривать. На все вопросы отвечай либо да, либо нет. Поняла? 
   Я кивнула. Как уж тут не поймешь, если он так на тебя смотрит... Нет, не с кровожадной злостью дикого хищника, а с жалостливой мольбой и страхом в испуганных глазах загнанного в угол зверя... 
   Из леса нам навстречу вышел высокий мужчина крепкого телосложения. Он был хорошо сбитым, мускулистым, со смуглой кожей и яркими зелеными глазами. Охотник или воин? Волосы заплетены в длинную ослепительно белую косу (седина?), по контуру подбородка расположилась белая щетина. Он держался уверено и смело и, видимо, совсем не удивился нашему появлению. 
   Мужчина был одет просто, но удобно: в кожаную безрукавку и такие же штаны, и поверх плеч - накидку из волчьей шкуры... 
   - Господа? - незнакомец протянул в нашу сторону руку в приветствии, но ни я, ни Зольг ему не ответили. Волк - потому что ему было противно, а я - потому что боялась. 
   - Вы к нам идете или проходом? - продолжил допытываться он, убрав руку в карман. - Если к нам, то мы можем предложить вам множество услуг... 
   - Мы не нуждаемся в ваших услугах, - сухо ответил Волк, исподлобья глядя на собеседника, - мы проходом. 
   - А, вот как... - задумчиво протянул тот, - ну, тогда, раз вы уж здесь, то можете по пути посетить наш небольшой зверинец или заглянуть в корчму - Валь готовит отличный яблочный взвар. 
   Мужчина не выглядел настолько опасным и недружелюбным. Напротив, от него прямо - таки веяло слащавой дружелюбностью... притворной. Мне он тоже не нравился. 
   - Позвольте проводить вас до ворот, - он насмешливо склонил голову в поклоне, но потом резко выпрямился и посмотрел на парня, - кстати говоря, меня зовут Эндольв. Мы с братьями приплыли сюда из-за моря несколько лет назад. 
   - Понятно, - язвительно ответил Зольг, но сам представляться не стал. 
   Эндольв смерил нас оценивающим подозрительным взглядом, но промолчал. Показал нам жестом, чтобы шли за ним. 
   Село оказалось прямо за деревьями перед нами. И как мы его только не заметили? Волк-то наверняка заметил, с его-то чутьем. Мог хотя бы сказать! 
   Мужчина не стал заходить в ворота. Он молча развернулся и исчез в лесу. Мы застыли перед воротами. Я испугано отступила назад, но парень схватил мою руку и повел вперед. 
   Ворота были просто огромны для такого маленького лесного села. Сделанные из прочных дубовых бревен, они внушали уважение и ужас случайным путникам. Ужас... я с трудом позволила Волку протащить меня внутрь, хотя дрожать со страху следовало ему, а не мне. 
   На самой верхушке каждой из створок висело по голове волка. С остатками серой шкуры, засохшей черными гроздьями кровью и черными пустыми провалами глазниц. Пасти у голов были раскрыты в последнем предсмертном крике, с обломанными клыками и вырванным под корень языком. Даже в последние моменты жизни эти волки не боялись смерти и врагов. 
   Деревня охотников. Охотников на волков. Здесь все пропахло приторным запахом крови. Земля, утоптанная сотнями ног, была черной от крови множества волков. На заборе, поставленном зачем-то возле каждого дома, висели разнообразные волчьи шкуры и лапы, небольшая площадь была украшена когтями и клыками с еще не засохшей кровью. На многих хатах, сделанных, все как одна, из дубовой древесины, были нарисованы волки, прячущиеся в снопах пшеницы. 
   На площади наблюдалось настоящее столпотворение. Я была удивлена, увидев в толпе, собравшейся вокруг круглой палатки, несколько женщин и детей. В палатку заходили по очереди и выходили, смеясь. 
   - Что там такое? - тихо спросила я Зольга. 
   Теперь мне даже в мыслях было страшно называть его Волком. 
   Он молча повел меня к палатке. Люди при виде нас расступались, но агрессии не проявляли: пока только изучали. Парень отодвинул полог и втолкнул меня внутрь. 
   Сначала мне показалось, что здесь темно. Но потом глаза привыкли, и я различила слабо мерцающие факелы под потолком. Палатка была практически пустой, в ней не было ни мебели, ни других посетителей. В самом центре стояло три большие клетки. Свет в них почти не попадал, но не разглядеть, что в них, я не могла. 
   В клетках находились волки. Два волка и одна волчица. Волки были изранены до неузнаваемости, сначала мне показалось, что это крупные еноты или собаки. Шерсти на них почти не осталось, везде из-под гноящихся кровавых нарывов и ран виднелась морщинистая кожа. Уши были разодраны в кровавые лохмотья, от хвоста остался лишь костянистый остов, едва достающий до скакательного сустава. Короткие слабо изогнутые клыки были выдраны и валялись на земле рядом с клеткой. 
   Глаза остались только у одного из волков. Красные слезящиеся щелки, наполненные болью и отчаянием. 
   Звери давно уже не стояли на ногах, а лишь лежали и со свистом дышали. А волчица, с изумительной некогда белой шкурой, недавно сдохла, и вокруг ее тела уже начали возбужденно жужжать мухи. 
   - Мордварги, да? - неслышно прошипел Зольг. - Так они вас называют? 
   Он отпустил мою руку и выбежал наружу. Я последовала за ним, не желая больше оставаться в этом месте. 
   Солнце ослепило меня, и пока я протирала глаза, парень уже успел уйти с площади. Люди все так же удивленно разглядывали меня, кажется, они даже не пошевелились, пока мы были в палатке. Все на одно лицо: высокие, смуглые, беловолосые. Совсем не похожие на наших черемушкинцев. 
   Я поспешно догнала Волка и вцепилась в рукав его рубашки. Мы молча прошли все село, не обращая внимания на недоброжелательные взгляды местных. В их глазах явственно читалось: Чужие... 
   Я зажмурилась, не в силах больше терпеть это место и этих людей. Они же звери! Как можно быть такими? 
   Я так и не заметила, как врезалась в какого-то прохожего и сбила его с ног. Зольг не остановился, а я невольно отскочила назад. Рука парня выскользнула из моей, и я осталась одна посреди темноты. Пришлось открыть глаза. 
   Мужчина, сбитый мной, лежал на спине и стонал. Я испугалась еще больше - а вдруг я его как-то покалечила и теперь вся деревня жаждет моей смерти? Но, как ни странно, беловолосые селяне больше не обращали на меня никакого внимания, равно как и на потерпевшего. 
   Самому потерпевшему надоело прикидываться смертельно раненым, и он нехотя поднялся с земли, гордо отряхивая дорогой кафтан от пыли и грязи. Потом с искренней улыбкой посмотрел на меня, застывшую в полном недоумении, и грудным голосом поприветствовал: 
   - Давно не виделись, девица-красавица! Вижу, с тобой все в порядке, никто не съел и даже ничего не откусил, хотя, чтобы наверняка это утверждать, надо сделать ПОЛНЫЙ осмотр... 
   Я густо покраснела и обвиняющее уставилась на горе-жениха: 
   - Что ты здесь делаешь, Фосих? Кого я не ожидала здесь увидеть, так это тебя! 
   - А кого же ты ожидала увидеть? - с намеком уточнил он и повернулся в сторону Волка, выжидающе застывшего на противоположной стороне улицы. Парень стоял, прислонившись спиной к забору и сложив руки на груди, и с враждебностью изучал внезапного знакомого. 
   - Я серьезно, Фосих! Что ты здесь делаешь? - я начинала терять терпение, что случалось со мной довольно редко. Меня смущало то, как в открытую неприязненно смотрел на нас Зольг. - Как ты здесь очутился? 
   - Ты - и серьезно? - он засмеялся и накрыл мое плечо огромной сильной ладонью. - Я здесь за тобой, конечно же. 
   - За мной? - удивлению не было предела. Зачем он за мной пришел? Не понимаю, правда, не понимаю. Ведь староста самолично выгнал меня из Черемушек, как оскверненную волком! Или сынок пошел против воли отца и тоже сбежал из дому? Ну, только этого мне не хватало! 
   - Да, - довольно кивнул здоровенный мужчина и заулыбался еще шире, - батюшка так мне и сказал: иди искать свою невесту и без нее не возвращайся! О, как! 
   Нет! Что же мне делать? И Зольг стоит, никак не помогает! 
   - Фосих, я же тебе говорила... 
   - Разве ты не хочешь домой? - удивился он. 
   Домой... и правда, неужели я не хочу домой? Ведь если бы не было Волка, я бы спокойно сейчас жила себе с матушкой да радовалась жизни! Как там сейчас мои друзья? Что с матушкой? Живы ли Ворчун со Жмуркой? 
   - Я... не могу, - с трудом оторвала взгляд от своих испорченных дорогой сапог и посмотрела на Зольга, стоявшего, будто он тут вообще ни при чем, в сторонке, - прости... 
   У волков слух намного острее человеческого. На последнем моем слове он незаметным смертному взгляду движением переместился к нам и схватил меня за руку. Фосих, надо отдать ему должное, только вздрогнул от неожиданности, но испуга не показал. 
   - Что ты ломаешься, дура! - раздраженно, как всегда, зарычал Зольг. - Разве не этого ты от меня хотела? 
   - А, это ты... - зло ответил за меня жених, - давно не виделись. Неужели ты не побоялся прийти в такое место? 
   - Но ты же обещал довести меня сам... - начала я, но парень сильно сжал мне руку, и я только пискнула. Больно!.. 
   - Зато теперь ты можешь вернуться домой! Ты что, не понимаешь? - он произнес это почти с мольбой, так уговаривают маленьких детей или блаженных. - Иваника!.. 
   - Ты ее даже по имени называешь... - задумчиво протянул Фосих, глядя на меня. Ну, что еще? За что мне все это, спрашивается? 
   - А о тебе она даже ни разу не говорила, - издевательски улыбнулся парень, показывая кончики клыков. Мужчина взвился еще больше, такие выходки его не пугали, он и так знал, кто Зольг на самом деле. 
   - Ах, ты... 
   - Уходи с ним, мне надоело тебя терпеть, - Волк толкнул меня в объятия жениха и похлопал его по плечу. 
   - Я не хочу! Ты же обещал! - я хотела вцепиться ему в одежду, но парень необычайно ловко увернулся и пошел прочь, не обращая внимания на мой визг и попытки вырваться из крепких рук Фосиха. - Волк!.. 
   Светловолосые селяне подозрительно на нас поглядывали, но даже на мой истеричный последний крик только поморщились. Слаба богам, они посчитали меня просто глупым ребенком... Я и есть глупый ребенок. Я... 
   - Ивушка, милая, перестань, пожалуйста, - мужчина испугано поглаживал меня по голове, а я орошала его одежу обильными девичьими слезами. Было даже не обидно - нет, мне казалось, что меня бросили, как бросают беспомощных слепых котят на верную смерть. Как он мог? А я? Как же я? 
   - Ну чего ты так рыдаешь? Он уже ушел, он больше не вернется, можешь успокоиться, - Фосих уверенно поднял кулак вверх и погрозил небесам, - а если попробует вернуться, я его так отдубасю... 
   - Отдубашу... - машинально поправила я и зарыдала еще пуще, - нет, ты не понимаешь! Почему он ушел? Ну почему? Он же обещал... предатель... негодяй... 
   До мужчины дошло, что рыдаю я не от того, что Волк меня обидел, а совсем наоборот. Он перестал меня поглаживать и внимательно посмотрел в глаза. Они у него были глубокие и карие. 
   - Ты, что же... - он с трудом выговорил это слово,- влюбилась в него? 
   Я перестала плакать и смутилась. Я же вовсе не поэтому... или поэтому? Да я же никогда не влюблялась, с чего это вдруг!.. Просто я хочу ему высказать все, что о нем думаю! Потому что он меня так нечестно бросил! И только! 
   - Это может очень плохо для тебя кончиться, - слабо прошептал мужчина. Обнимающие меня руки ослабили хватку, и Фосих легонько оттолкнул меня в сторону. Голова закружилась, и я осела на землю. 
   - Иди, - он зачем-то отвернулся и начал тереть лицо ладонью, - я надеюсь, что ты потом вернешься. Я буду ждать тебя здесь. 
   Не веря, я дотронулась до его спины. Он всхлипнул, совсем по-детски, и махнул рукой. Я вскочила на ноги и бросилась в лабиринт улиц - догонять Волка. Я ему так просто этого не прощу! Да я ему хвост оторву, обманщику! 
   Село было небольшим, и очень скоро я выбежала обратно в лес, но уже с другой стороны. Осень осыпала мне под ноги золотые листья, мелкий дождик щекотал лицо - но мне было не до окружающих красот. Я знала, что он пошел на север. Не знаю, почему, но - я была уверена в этом. Интуиция, наверно. 
   Отбежав недалеко от села, я увидела темное пятно посреди расплавленного янтаря осени. Домик был совсем старым, обветшалым, давно заросший мхом и плющом. Когда-то здесь жили люди - раньше, чем я появилась на свет. Но сейчас тут не ступала нога человека - только один след виднелся в мокрой почве. Отпечаток волчьей лапы. 
   Темно-зеленое ожерелье плюща красиво выделялось на фоне золотых и кровавых оттенков леса. Ступеньки заросли мягким и пушистым мхом, пружинящим под ногами. Дверной проем перекосился, а самой двери не было и в помине. 
   Я зашла внутрь, и на меня повеяло земляной сыростью и затхлостью. Надо бы здесь все проветрить, а то дышать совсем невозможно. И света бы... хотя свет был, он падал плавной голубой волной из дыры в крыше. 
   В центре освещенного пятна, на груде старого мусора и деревянной трухи, сидел Волк, поджав под себя ногу, и зло смотрел на меня. 
   - Волк... 
   - Зачем ты приперлась? - грубо оборвал он. - Разве я не сказал тебе идти с тем здоровяком? 
   - Ну, я же... ты же обещал... 
   - Я выполнил свое обещание с лихвой. Ты два месяца провисела на моей шее смертельно опасным грузом, а теперь можешь даже вернуться домой и жить спокойной обычной жизнью.... 
   - Но я не хочу обычной жизни! - взвизгнула я. Эмоции рвались наружу неудержимым потоком. - Я хочу с тобой! 
   Зольг отпрянул, его глаза сверкнули зло и... удивленно. Лицо накрыла тень, и глаза запылали ярким желтым светом. 
   - Ты что, девочка... 
   - Волк, пожалуйста, позволь мне остаться... 
   Он не дал мне договорить, свалившись откуда-то сверху и придавив всем весом к полу. Я пискнула, но он только сильнее свел мои руки над головой и прижался ко мне всем телом. Я залилась краской и зажмурилась, чтобы не заплакать. 
   - Ты этого хочешь, да? - парень резко схватил меня за подбородок, и слезы таки потекли из-под закрытых век. Когти на его холодных пальцах оцарапали кожу на лице, но я упорно молчала. 
   - Что тебе от меня надо? - прошипел он мне в ухо, обжигая висок горячим дыханием. Языком отвел волосы в сторону... 
   - Я хочу быть с тобой, а не с Фосихом... 
   - Со мной?! 
   Меня отбросило в сторону, несколько раз перевернув через голову, и я упала в затемненный угол. Зольг навалился сверху, не давая пошевелиться и даже вздохнуть глубоко: при каждом вдохе моя грудь касалась его груди, и меня это очень смущало. 
   - Как хочешь... - прорычал он и показавшимися изо рта клыками начал медленно рвать мою рубашку. Я замерла, боясь сказать ему хоть слово или сделать что-то не так, чтобы он меня не убил на месте. 
   Волк сорвал уже безнадежно испорченную одежу и провел шершавым языком от шеи до живота. Облизнулся, как кот, поймавший крупную полевку. 
   "Ты пахнешь солью и вересковым медом. Почему ты пахнешь отчаянием и болью?" 
   Его клыки царапали кожу одновременно больно и приятно. Под конец я в голос зарыдала - до першения в горле, и горючие слезы стали сладкими и приторными... 
   
   Я проснулась перед рассветом. Все тело пекло, в некоторых местах кожа горела от укусов острыми клыками. Во рту сохранилось ощущение неприятной яблочной кислости. 
   Из дыры в крыше падал лунный синий свет, покрывающий кожу трупными бликами. Надо найти одежу... она же была где-то здесь, в этом мусоре... 
   Я поддела пальцем белые тряпки, некогда служившие одеждой. Что же я теперь надену-то? Я выискала в куче тряпья более-менее целые куски и соорудила себе рубашку и штаны. Скорее подштанники вышли... 
   Подняться оказалось сложнее, чем я думала. Все ноги были в синяках, как будто всю ночь подряд меня лупили дубинками. Это все из-за того, что тут на полу навалено много досок и каких-то обломков. Меня по ним достаточно поваляли. 
   Я вышла в лес и зябко поежилась. Стало еще прохладнее, чем вчера. В синей темноте листья на деревьях смотрелись разноцветными лоскутками. Бирюзовые, темно-бронзовые, белые... 
   Стволы деревьев отливали бледным серебром, и я некстати вспомнила перебираемую легким ветерком шерсть Зольга... 
   До села я дошла за пару часов. Я немного заблудилась, и поэтому дважды прошла мимо нужной тропы. Но потом случайно столкнулась с Эндольвом, и он довел меня до ворот. 
   Надо же, как красиво небо осенью. Особенно на рассвете. Оно совсем серое, как заплаканные большие глаза маленькой девочки. Печальные и одинокие. Я бы хотела стать небом... именно таким... 
   
   На рассвете осень пришла и к морю, собирая соленые ветра и подгоняя их скорее возвращаться в человеческие поселения, чтобы сеять страх и отчаяние в неокрепших сердцах. 
   Крупная, даже для своего рода, волчица с красивой белоснежной шерстью лежала под одиноким деревом на краю обрыва и смотрела в меняющееся небо. Это была ее уже пятисотая осень, и она начинала подумывать о том, что уже слишком стара для всего этого. Она видела в своей жизни множество разных мест и разных существ, и усталость, так свойственная бессмертным богам, поселилась и в ее зверином сердце. Она понимала мир так, как могут понимать его только звери - правдиво, как есть на самом деле. И с каждым моментом все более отчаивалась найти что-то новое, прекрасное... 
   Мир менялся, а она не менялась никогда. Она видела не только степь, расстилающуюся у нее под лапами, но и лес, темнеющий далеко за морем. Своими мудрыми голубыми глазами она видела и темношкурого молодого волка, отчаянно бредущего вперед. Такой молодой и уже мертвый душой.... Иногда бывает так обидно за своих детей, что невозможно сдержать рвущийся наружу вой. 
   Белоснежная волчица завыла, и из всех уголков земли ей завторили другие волки. Ее голос был мелодичным и печальным, голоса остальных волков - более грубыми и жесткими, иногда совсем неокрепшими и тихими. Она слышала всех. Не слышала она только голоса темношкурого волка, бредущего по лесу за морем. Он услышал ее песнь, но не пожелал присоединяться к ней. Такой молодой и такой глупый... 
   На обрыв к волчице спустился мужчина со связанными в тугой хвост темными волосами и присел рядом. Его старые глаза лучились пониманием и печалью. Он задумчиво провел изрубцованной тяжелой рукой по рукояти меча, висящего на поясе, а другой рукой потрепал белую волчицу по холке. Затем сорвал тоненький колосок, растущий у ее лап, сжал его зубами. 
   - Эти колоски будут в последнем твоем снопе, верно, Хорт? 
   Волчица не шелохнулась, но ее прекрасные голубые глаза вспыхнули ярким лунным светом. Человек понятливо улыбнулся и увидел все, что видела волчица, ее же глазами. 
   Осеннее небо, серое и холодное, посветлело над их головами и разукрасилось необычными красными оттенками. На миг степь замерла, и волчица на обрыве поднялась со своего места. 
   Последние отголоски лета исчезли вместе с белой волчицей... 
   
   Этот мерзкий староста! Все просчитал, все продумал! Сделал вид, что никакого волка в Черемушках не было, и он меня не "осквернял". Ишь, как быстро мнение-то поменял! И что ему от меня надобно? 
   Мой батюшка, будучи еще жив, считался одним из самых значимых и богатых людей поселка. Да и сейчас матушка не на одной крупе живет. Соответственно, приданое хорошее, да и сама я не самая последняя на селе по красоте. Выгодная невеста для непутевого сына. Хотя дело, наверное, не в этом. 
   Фосих довольно своенравен. Уперся, что не желает другой жены, кроме меня, и все тут. Хоть голышом по хате бегай, а толку будет мало. Старосте-то уже пятый десяток лет пошел, небось задом уже чувствует могильный холодок смерти. Неужели так заботится о сынке? Как бы не так! 
   Ему еще хочется пожить в свое удовольствие! А сынок так не вовремя влюбился в опозоренную девицу... 
   И как он оправдает меня перед селянами за побег из дому? Скажет, что в лес за грибочками пошла и заблудилась? 
   Знай я, что так будет... Нет, знай я, что будет, если пойду с волком... 
   Староста ведь нарушил все вековые родовые обычаи, велев сыну жениться на мне прямо там, где найдет. Чтобы, передумав, не сбежала опять. Ведь сколько раз я отказывала этому медведеобразному придурку? 
   Ладно, чего я так расстраиваюсь? Фосих не такой уж и страшный... Высокий, статный, сильный. Умом не блещет, но для этого же есть я. Опять-таки, один из лучших воинов в Черемушках, с малолетства мечом-палкой ворон гонял. А сейчас и подавно, десяток таких, как волк, одной рукой раздавит! 
   Я зло выругалась про себя и чуть не расплакалась. Так обидно, неприятно... А главное, за что? Зачем? 
   Село пело и гуляло до ночи. Я сидела, закутанная, словно бабочка в кокон, в красный с черными узорами сарафан, и густо, тяжело плакала. Никто не обращал на это внимания, невесте положено плакать на своей свадьбе. Это старый обычай. Выходя замуж, невеста как бы умирает в старом мире своего рода, своей семьи и становится частью другого мира. В прежнем ее больше не существует. 
   Я же оплакивала вовсе не прощание с семьей. О матушке я даже не вспомнила. На душе было гадко и противно, словно в выгребной яме. Хотелось отречься от всего, от мира моего прошлого, но... Перед мысленным взором стоял Он, черный и холодный, с горящими мертвым пламенем глазами: один, льдисто-белый, обжигал ледяным серебром, а другой, ядовито, насыщено темный и пустой, словно напитанный чьей-то кровью, заставлял тело покрываться жаркими мурашками. Он стоял прямо, спокойно, и от него веяло замогильной прохладой. Волосы, темные даже в этом беспроглядном мраке сознания, ночным покровом укрывали оголенные плечи. Руки сжаты в кулаки с такой силой, что под кожей вздулись упругие широкие вены, а ногти - нет, когти - прорезали ладонь. 
   На лице улыбка - отстраненная, чужая, безразличная - словно нарисованная росчерком ежевичных чернил. 
   А потом возник другой образ - образ громадного, тощего серебристого зверя. Шкура вся в кровоточащих порезах, пасть оскалена. В маленьких точках зрачков стояла смерть, страшная и желанная. 
   Гости, незнакомые селяне, усиленно ели всю приготовленную и расставленную на столе снедь, пели песни, смеялись и пили пиво. Я к еде даже не притронулась, хотя желудок уже сводило от непереносимой боли. Не положено, черт бы побрал эти обычаи! 
   Все время до этого, когда я была в пути с Волком, мы ели просто и... природно, что ли? Не стесняясь друг друга, забыв о приличиях и просто пытаясь насытиться. 
   Передо мной стояла кружка с брагой, словно дразня, маня. Я никогда не пила хмеля... девушкам нельзя пить. Снова вспомнился Волк, харчевня, сумрак и мелодичная игра на арфе. 
   Белый - цвет скорби. Поэтому ли его глаз, уже ничего не видящий, такой слепяще-белый? 
   Люди слишком шумели. Пожалуй, я даже не понимала причины их истинного веселья. Я почти не видела ничего вокруг себя, из-за обмотавшего лицо полотна. Скоро он отрежет мне косу - потому что я беглянка, поправшая все законы и приличия. 
   А слезы все катились и катились, мелкими прозрачными бусинками. И, как назло, внезапно заболело ухо, уже давно зажившее... 
   
   Он с самого утра не находил себе места. Невыносимо пекли старые раны, почему-то отказавшиеся быстро заживать. Что за дела? Еще и настроение скатилось ни к черту. Эта девчонка... 
   Конечно, легче всего было обвинить во всем именно ее. И это, отчасти, было правдой. Но он все равно не имел никакого права ТАК поступать. Она всего лишь глупенькая маленькая девочка, человечек, смертная. Она вообще не знает жизни. Сколько раз до этого она была вне пределов своих Черемушек? 
   Просто идиот... Он намного беспомощнее ее. Просто зверь. Монстр. Никто. 
   Прости меня, зверенок... 
   Старые шрамы заболели особенно сильно. Он слишком устал. Слишком много бегал последнее время. Так недолго и лапы отбросить. Более свежие порезы и царапины пекли, будто их посыпали солью. Причем очень усердно, чтобы причинить ему побольше страданий. Такова судьба Волка, девочка. 
   Пройдя полдня, он понял, что больше не в силах двинуться с места. Да что это с тобой, старик? Неужели совсем плохим стал? Сто лет - это тебе не десять, даже не двадцать. Сколько ты еще выдержишь такими темпами? 
   Только сейчас он понял, что когда рядом была Иваника, он просто забывал о физической боли. Она его выводила из себя каждой своей репликой, каждым необдуманным поступком. Да делала это так профессионально, что на мысли о боли ему просто не хватало времени. 
   Зольг сел прямо посредине моста, сооруженного жившими тут когда-то людьми и давно заброшенного. Мышцы ныли... когда это случалось с ним последний раз? Наверное, еще в молодости, когда он, будучи беззаботным и веселым волчонком, даже не подозревавшим о смертельной опасности, поджидающей его за каждым деревом, бегал дни напролет за лазоревыми бабочками. Теперь детские воспоминания смазались, стали нечеткими, расплывчатыми. Было ли это? Когда? 
   Холодные осенние воды небольшой безымянной речушки несли вниз по течению красные растрепанные ладошки клена, кровавыми росчерками мельтешащие по прозрачной глади. Воды были быстрыми, смелыми и изумительно красивыми в этот сумрачный сырой день. Им не было дела ни до надрывно рыдающего в объятиях ветра неба, ни до с шуршанием спешащих к ним рыжих и желтых листьев, ни до острых безучастных камней, возникающих на пути. Равно как не было им дела и до печально сжавшегося на рассыпающихся от старости бревнах тощего человека. 
   Жизнь больше не зовет его. Она резко, как пощечина, замолчала, заставив замолчать и его. Он думал, что после смерти любимой жены и дочки в сердце больше не останется места никаким чувствам, только сосущей до боли пустоте. Но... все мы ошибаемся. Это главная привилегия людей. 
   - Старик, ты больше не человек. По правде говоря, ты им никогда и не был. 
   Осень молчала золотистым безумием, и он совсем не вовремя вспомнил, что завтра Макошь... 
   - Странно, а я думал, что до осени еще так далеко... - легкий ветерок коснулся его лица, и Волк открыл глаза. Было по-прежнему так же пусто и прохладно, ни намека на еще вчера светившее теплое солнышко. - Похоже, старик, ты сходишь с ума. Сам с собой уже разговаривать начал. Так недолго и до бешенства... 
   Он усмехнулся одними губами и почувствовал на них соль первого осеннего дождика. 
   ...соль и вересковый мед... 
   Накатившая в ребрах боль отдалась гулким отголоском и в голову. Кровь прилила неожиданно, и Волк прижал холодную мокрую ладонь к правому глазу. Удивленно провел пальцами и отнял руку от лица. 
   Неужели из мертвого глаза пошла кровь? 
   И так и замер, глядя на хрустально-прозрачную крохотную капельку. 
   Что было потом, он запомнил плохо. Иногда в сознании вспыхивала боль от избитых в кровь лап или от расцарапанной в падении по осыпи шкуры, но потом мигом пропадала. Дороги он не запомнил; он не видел ни густого высокого леса на самом обрыве скалы, ни выжженных солнцем и холодом белых песков, ни широкой полосы горной реки. 
   Он бежал, пока не падал без сил, но и потом, пролежав пару минут, вскакивал на подгибающиеся ноги и бежал дальше. 
   Осень полноправно вступила в мир людей, быстро и легко завоевав бескрайние зеленые леса и длинные некошеные поля. Те, кто успел уследить ее приход, только диву давались: так быстро листья, полные соков, стали сухими и золотистыми, а трава увяла и словно растворилась. Скоро придут и соленые ветры, но пока что... 
   Почему-то осень всегда вселяла в его сердце грусть и волчью тоску. 
   
   Небо выло. Оно именно выло, просто шумом ветра и громом ливня это назвать нельзя было. Создавалось ощущение, словно в небе плакали от холода и отчаяния сотни волков, и вся земля, все море отдавалось им с сочувствием, обеспокоено вздымаясь и ревя. 
   Мне запретили выходить из своей каюты, но внутри становилось намного хуже. В тесную каморку не проникали солнечный свет и чистый морской воздух, там было темно, сыро и страшно. Кроме того, небольшое суденышко качало из стороны в сторону, и я ежеминутно рисковала оказаться на полу, заваленная грудой разного тряпья. 
   Меня уже второй день тошнило. Сразу после нашей свадьбы Фосих нанял корабль, решив сократить таким образом наш долгий путь домой. Не такой я себе представляла первую встречу с таинственным Хвалынским морем. Ужасное настроение и плохая погода конкретно подгадили восприятию. Море показалось мне обычной рекой, только очень большой. У меня не было желания радоваться такому новому открытию. 
   А теперь еще, после спокойного целого дня и преодоления огромного морского пространства (как они его измеряли, я понятия не имела), на следующее утро меня ожидал неприятный сюрприз. Я была изрядно удивлена, проснувшись утром от топота и странных звуков. Почему-то желудок отказал почти внезапно, и я даже не успела морально подготовиться. Фосих всячески меня утешал и говорил, что это обычная морская болезнь и бывает она у всех, но... Мне было так плохо! Живот скручивало от давящей и подсасывающей боли, голова кружилась, во рту было сухо и горько. Из-за тошноты я ни разу не поела. 
   К вечеру второго дня пути я висела поперек борта и тоскливо всматривалась в мутные зеленые волны почти успокоившегося моря. По воде скользил тоненьким слоем светлый туман, и даже своего отражения я разглядеть не могла. Хотя это к лучшему. Я могла бы счесть свое отражение за выплывшего из глубин водяного. Зеленого, опухшего, как лежалый утопленник, и с неестественно блестящими желтыми глазами. 
   Да что это со мной такое? Почему я заболела так внезапно? 
   Снизу доносились крики и смешки мужчин, радующихся такой положительной смене погоды. Глядишь, к вечеру и совсем небо посветлеет, и тучи разойдутся. А я не представляла, как доживу до вечера. 
   На следующее утро - третье - небо совсем развиднелось. Ноги меня уже не держали, каждый шаг из каюты на палубу становился все тяжелее и больнее. Мир почему-то окрашивался в черно-белые тона. 
   Когда один из хозяев судна закричал, что по правому борту земля, я даже не сразу среагировала. Просто внезапно осознала, что серовато-желтая полоса перед моим лицом - это вовсе не обман сознания. От родных Черемушек мы были еще днях в двух плавания, и днях трех конного хода, но суша меня не могла не порадовать. Земля! 
   Я с удивлением смотрела на густой медово-солнечный лес, такой ясный и живой по сравнению с мрачным осенним морем. Он грел даже на расстоянии, с тонких сухих веточек с золотым шуршанием царственно слетали громадные - в мою раскрытую ладонь - листья, покрытые легкой желтой ржавчиной. 
   Листья были словно сотканы из легких, почти невидимых глазу паутинок уходящего лета. 
   А внизу, едва различимые на фоне золотого ковра, блестели кроваво-темные капельки лесных ягод. 
   ...легкая серебряная вспышка в ожившем безумии разгорающейся осени... 
   Я встрепенулась. Не было легкого плавучего серебра. Было резкое, прерывистое движение рваного темного пятна. Упало, опять мелькнуло, черненой сталью дернулось между влажных стволов деревьев. Я недоверчиво всмотрелась, крепко вцепившись в борт пальцами, да так, что из-под ногтей выступила кровь. 
   Корявый худой силуэт вырвался из жестких рыжих когтей осеннего леса и, не рассчитав сил, упал вниз, как маленький черный жучок, отбиваясь от каменных выступов и падая вниз. 
   Затем он встал, с трудом распрямляя тощие израненные ноги, все тело тряслось, по некогда платиновой пушистой шкуре текла тонкими темными струйками кровь. Уши, прижатые к голове, всклокоченными лохмотьями свисали почти на глаза. 
   Глаза... они не сверкали томным осенним медом и морозным серебристым инеем. Словно два черных провала матовели под белыми бровями. Зверь забрался еще на одну скалу, покрытую лесом, пробежал небольшое расстояние и, поскользнувшись на каменном выступе, скатился по обрыву на гладкий белый песок. Серебристая пыль скрыла его дрожащее тело, и со скалы, словно в ответ ей, посыпались мелкие настырные камни. 
   Песок тонким слоем лег на побитое тело зверя. От этого шкура приобрела какой-то светлый солнечный оттенок, и даже кровавые потеки стали не так видны. 
   Зверь тяжело поднялся на ноги. Колени его подгибались, хвост безжизненно волочился по песку, ребра, едва обтянутые кожей, медленно сжимались в такт дыханию. Он сделал шаг, еще один. Невероятным движением оттолкнулся и побежал, рывками, оставляя за собой на идеально чистом и белом песке темные сверкающие полосы. 
   Он бежал по берегу, у самой кромки лениво шевелящейся насыщенно-зеленой воды. С каждым шагом лапы все глубже вязли в мокром песке, а рывки становились все меньше... 
   Краем сознания я услышала, как закричали люди на корабле, как истерично, отчаянно что-то заорал мне Фосих. Потом так же резко замолчал, остановившись посредине палубы. Остальные все так же голосили, кто-то даже попытался схватить меня за руку - но не успел. 
   Вода была горькой и горячей, густой и тяжелой. Волны сомкнулись над моей головой и толкнули вниз, на дно. Меня перевернуло ногами кверху, в горло попала соленая вода. Сарафан, мгновенно впитавший воду, предательски потянул вниз. Белеющими на фоне темной бесконечности пальцами я разорвала мешающую одежду, оставшись только в нижней сорочке. Сарафан кроваво-черным привидением плавно опустился на дно. 
   Я все же нашла в себе силы развернуться головой наверх и, молотя в воде ногами, поплыла к поверхности. Вода разорвалась с всхлипом и шипением, белая пена забурлила перед глазами, небо было красным. Я выталкивала себя на воздух, и жадно его хлебала. Воздух был сладким и чистым. Дышалось тяжело. Горло жгло, во рту скопилась вода и песок. Глаза пекли и слезились, волны бросались мне прямо в лицо, мешая сориентироваться. 
   Все же я увидела бледнеющую полосу берега. Раньше я никогда не плавала, наши Черемушские реки довольно мелки и невелики. Не знаю, как у меня получилось добраться до берега. Пришла в себя я только уже лежа на прохладном песке и глотая прозрачный, звенящий воздух. 
   Люди с корабля больше не кричали. Я вообще не увидела на успокоившейся зеленой глади нашего суденышка. Спасибо, Фосих... 
   Дрожа от пронизывающего все тело холода, в прилипшей мокрой рубашке, я на четвереньках, не в силах встать, поползла к месту падения волка. Руки и ноги тут же испачкались в песке, волосы, длиной теперь всего лишь до плеч и темные от воды, облепили лицо и склеились с песчинками. По коже стекала холодная вода. 
   Через несколько секунд, отдышавшись, я рискнула встать на ноги. Коленки тут же предательски согнулись, и мне с трудом удалось сохранить равновесие. Перед глазами вспыхнули мелкие белые искры, и я чуть не упала на спину. 
   Простояв немного, я пришла в себя. Голова больше не кружилась, ноги не дрожали, озноб прошел. Только во рту осталось все то же неприятное и приторное ощущение соли и горечи. Сколько я не отплевывалась, избавиться от него так и не удалось. 
   В ледяном прозрачном воздухе, совсем не таком, каким он был в тихом догорающем золотом лесу, я сразу же разглядела неподвижно замершее тело. Грудь поднималась еле-еле, глаза плотно закрыты, рубашка разорвана в клочья. Он лежал на спине, одной рукой прикрыв лицо, а другую просто уронив на песок. 
   Жив? Жив... 
   Я бросилась к нему, поскальзываясь и спотыкаясь на мягко шуршащем песке, не замечая ничего вокруг. Услышав шаги, он тяжело приподнял голову и сел, пытаясь рассмотреть меня суженными, мутными глазами. Слезы обожгли мое замерзшее лицо, и я, не останавливаясь, упала на него сверху, обхватив руками за шею и прижавшись к его груди. Не выдержав, он опять упал на спину и тихо зашипел от боли. 
   - Нельзя ли поаккуратнее?.. 
   Я, не обращая внимания на бурчание, прижималась сильнее, пытаясь его согреть. Какой же он холодный, тощий... сколько ран... Я слушала неровное биение его сердца и успокаивалась. 
   - Дурочка, - почти ласково прошептал он и положил ладонь мне на спину. 
   - Это ты дурак! - я зарыдала громко, не сдерживаясь, освобождая свою душу от режущего груза. - Ненормальный! На тебе же живого места нет! Знаешь, сколько придется заплатить лекарю? 
   Я почти не понимала, что несу. В голову лезла одна чушь, и думать ни о чем важном не хотелось. 
   - Вряд ли мои раны лекарю по зубам, - он осторожно усмехнулся, чтобы не потревожить открытый порез над губой, - эти раны не лечатся. Они у меня глубоко в душе... 
   - Мы сможем их вылечить! - не успокаивалась я. - Просто ты дурак и не понимаешь этого. 
   - Боюсь, если ты с меня сейчас не встанешь, то меня уже точно не вылечат, - он попытался приподняться, но я только крепче вцепилась пальцами в воротник его рубашки. 
   - Глупый звереныш, ты же вся дрожишь! - он насильно оторвал мои руки от своей шеи и обнял. Стало намного теплее, его ледяное тело почему-то грело лучше костра. 
   - Зачем ты так? - всхлипнула я, боясь услышать ответ. Он помолчал, сладко вдыхая воздух и расслабляя мышцы, прекрасно поняв, о чем я. 
   - Я не люблю море, - вздохнул наконец он, - оно слишком опасно. Особенно осенью. 
   - Ты раньше видел море? - я не удержалась от детского восторга. 
   - Глупая, - он взъерошил мои мокрые волосы и задумчиво посмотрел в глаза, - конечно, видел. А эти дураки моряки знают о нем меньше, чем любой уважающий себя волк! 
   - В следующий раз будь осторожнее, - тихо ответила я. 
   Волк сердито сдвинул брови и выдвинул клыки. 
   - Ты что, хочешь, чтобы я еще раз так за тобой побегал? Ну, уж, нет, увольте, - он засопел совсем не по-взрослому, - чтобы больше никуда не девалась, а то такую трепку задам!.. 
   Надежда медленно сменялась громадным, теплым, солнечным счастьем. Волнами накатывало радостное волнение, как перед русалочьей неделей. Какое-то время я молча лежала, измазанная в песке, морской воде и волчьей крови, совсем не замечая своих ушибов и царапин. Шевелиться не хотелось - при каждом нашем движении остатки одежды, вроде как немного просохшей, снова начинали холодить кожу. 
   - А разве я куда-то девалась? - прошептала я. - Я всегда была где-то тут. 
   - Где-то мне не надо, - по привычке проворчал он, - глупый звереныш. 
   - Зольг, пожалуйста, не уходи больше... 
   Он неожиданно замер, перестал поглаживать мою спину и удивленно заглянул в глаза. 
   - Звереныш, ты назвала меня по имени? 
   - Пора бы и тебе уже начать называть меня Иваникой, а не зверенком или как-то еще! - немного сердито ответила я. 
   Его глаза, такие разные, красивые и опасные, внезапно погрустнели. Он отвернулся и долго смотрел в шартрезовую морскую даль. 
   - Ива, - наконец тихо и печально сказал он, его бескровные губы шевелились сухо и беззвучно, - ну, зачем тебе старый больной волк? Ты молодая, красивая, у тебя вся жизнь впереди... 
   - Замолчи! - я перебила его, не желая больше слушать подобной ерунды. Это было очень больно, обидно. Страшно. И это было правдой. 
   - Ты не понимаешь, ты будешь жалеть об этом! - отчаянно попытался возразить он, но наткнулся лишь на затуманенный болью и нежеланием верить взгляд серых глаз. 
   - Это ты ничего не понимаешь, - слова давались с трудом, - столько живешь, а до сих пор ничего не понимаешь. Как маленький. Ну, как ты такой один проживешь-то? Просто дурак. 
   - Ива, - он почему-то прошептал мое имя с горечью, и я вся наполнилась состраданием к его судьбе, - Ива... 
   Песок под нами давно намок от крови, засохнув бурой твердой корочкой. Хвалынское море уже начало глодать солнце, кусая его клыками голодных волн и обагряя зеленую воду кровью лучей. Почему-то некстати вспомнилось, как небесные волки проглотили солнце тогда, в лесу. Как же давно это было... 
   В сгущающемся воздухе пахло горелым медом и мокрыми камнями, морской свежестью и предгрозовой сыростью. В голове пронеслась очередная странная мысль, что в этом безлюдном месте надо срочно искать лекаря, а то Волк так скоро потеряет последнюю кровь и... 
   С неба закапало, пока еще слабо, но вся природа отчетливо давала понять, что будет сильная осенняя гроза. Я все еще лежала на Зольге, прижимаясь щекой к его пульсирующей груди и засыпала, зная, что все наши беды на этом закончились. 
   Волк смотрел в небо, его старые раны опять раскрылись и теперь сильно кровоточили. Но, казалось, боли он не чувствовал. Один раз он оцарапал пальцы о какую-то застежку, оставшуюся от порванного свадебного сарафана, и даже этого не заметил. 
   Только тихо что-то шептал, не надеясь, что я его услышу. 
   - Глупенький маленький звереныш... Иваника... 
   Наступала зима... 
   
   
   


   
   Под огненной луной крутились вихрем тучи, 
   Как дым пожарища. Пред нами бор дремучий 
   По краю неба встал зубчатою стеной. 
   Храня молчание, мы по траве лесной, 
   По мелколесью шли в клубящемся тумане, 
   И вдруг под ельником, на небольшой поляне, 
   Когда в разрывы туч пробился лунный свет, 
   Увидели в песке когтей могучих след. 
   Мы замерли, и слух и зренье напрягая, 
   Стараясь не дышать. Чернела ночь глухая. 
   Кусты, равнина, бор молчали в мертвом сне. 
   Лишь флюгер где-то ныл и плакал в вышине, 
   Когда ночной зефир бродил под облаками 
   И башни задевал воздушными шагами, 
   И даже старый дуб в тени нависших скал, 
   Казалось, оперся на локоть и дремал. 
   Ни шороха. Тогда руководивший нами 
   Старейший из ловцов нагнулся над следами, 
   Почти припав к земле. И этот человек, 
   Не знавший промаха во весь свой долгий век, 
   Сказал, что узнает знакомую повадку: 
   По глубине следов, их форме и порядку 
   Признал он двух волков и двух больших волчат, 
   Прошедших только что, быть может, час назад. 
   Мы ружья спрятали, чтоб дула не блестели, 
   Мы вынули ножи и, раздвигая ели, 
   Пошли гуськом, но вдруг отпрянули: на нас 
   Глядели в темноте огни горящих глаз. 
   Во мгле, пронизанной потоком зыбким света, 
   Играя, прыгали два легких силуэта, 
   Как пес, когда визжит и вертится волчком 
   Вокруг хозяина, вернувшегося в дом. 
   Мог выдать волчью кровь лишь облик их тревожный, 
   И каждый их прыжок, бесшумный, осторожный, 
   Так ясно говорил, что их пугает мрак, 
   Где скрылся человек, непримиримый враг. 
   Отец стоял, а мать сидела в отдаленье, 
   Как та, чью память Рим почтил в благоговенье 
   И чьи сосцы в лесной хранительной сени 
   Питали Ромула и Рема в оны дни. 
   Но волк шагнул и сел. Передних лап когтями 
   Уперся он в песок. Он поводил ноздрями 
   И словно размышлял: бежать или напасть? 
   Потом оскалил вдруг пылающую пасть, 
   И, свору жадных псов лицом к лицу встречая, 
   Он в горло первому, охрипшее от лая, 
   Свои вонзил клыки, готовый дать отпор, 
   Хоть выстрелы его дырявили в упор 
   И хоть со всех сторон ножи остервенело 
   Ему наперекрест распарывали тело, - 
   Разжаться он не дал своим стальным тискам, 
   Покуда мертвый враг не пал к его ногам. 
   Тогда он, кинув пса, обвел нас мутным оком. 
   По шерсти вздыбленной бежала кровь потоком, 
   И, пригвожден к земле безжалостным клинком, 
   Он видел только сталь холодную кругом. 
   Язык его висел, покрыт багровой пеной, 
   И, судорогой вдруг пронизанный мгновенной, 
   Не думая о том, за что и кем сражен, 
   Упал, закрыл глаза и молча умер он. 
   
   Я на ружье поник, охваченный волненьем. 
   Погоню продолжать казалось преступленьем. 
   Сначала медлила вдали его семья, 
   И, будь они вдвоем, - в том клятву дал бы я, - 
   Великолепная и мрачная подруга 
   В беде не бросила б отважного супруга. 
   Но, помня долг другой, с детьми бежала мать, 
   Чтоб выучить сынов таиться, голодать, 
   И враждовать с людьми, и презирать породу 
   Четвероногих слуг, продавших нам свободу, 
   Чтобы для нас травить за пищу и за кров 
   Былых владетелей утесов и лесов. 
   
   И скорбно думал я: "О царь всего земного, 
   О гордый человек, - увы, какое слово, 
   И как ты, жалкий, сам его сумел попрать! 
   Учись у хищников прекрасных умирать! 
   Увидев и познав убожество земное, 
   Молчаньем будь велик, оставь глупцам иное, 
   Да, я постиг тебя, мой хищный, дикий брат. 
   Как много рассказал мне твой последний взгляд! 
   Он говорил: усвой в дороге одинокой 
   Веленья мудрости суровой и глубокой 
   И тот стоический и гордый строй души, 
   С которым я рожден и жил в лесной глуши. 
   Лишь трус и молится и хнычет безрассудно - 
   Исполнись мужества, когда боренье трудно, 
   Желанья затаи в сердечной глубине 
   И, молча отстрадав, умри, подобно мне". 

Альфред де Виньи 

"Смерть волка" 
   


© Copyright Лысакова Дарина-Фалена (jotunhejm-gumiho@ramler.ru)