Название: Легенды ночных стражей-2
ПУТЕШЕСТВИЕ
Легенды ночных  стражей-2 
Кэтрин Ласки


ГЛАВА I

Атака ворон


Четверо совят летели сквозь порывы ледяного ветра. Сорен чувствовал, как 
слепая змея возится сзади, стараясь поглубже зарыться в перья у него на спине. 
Они летели уже несколько часов, но последние несколько минут густая тьма 
начала постепенно таять, и непроглядная чернота ночи сменилась первыми 
признаками занимающегося утра. Внизу темной лентой петляла река.
— Светает, но я предлагаю продолжить полет, — подал голос Сумрак, 
огромный серый совенок из породы бородатых неясытей. — Мы 
приближаемся, я это желудком чувствую!
Они летели к морю Хуулмере. Посреди моря был остров, а на нем росло дерево 
— Великое Древо Га'Хуула, где жило братство славных сов. Каждую ночь они 
поднимались в черноту небес, дабы творить добрые дела. Сейчас, когда 
чудовищное зло грозило уничтожить совиные царства, весь совиный мир как 
никогда нуждался в Добре.
Злом этим были страшные совы ордена Сант-Эголиус, которые поселились 
глубоко на дне каменных каньонов и лабиринтов. Их чудовищные злодеяния 
коснулись почти всех совиных царств.
Сорен и его лучшая подруга Гильфи из породы сычиков-эльфов 
неоперившимися птенцами были похищены патрулями Сант-Эголиуса. Сумрака 
тоже пытались украсть, но ему удалось спастись. У Копуши бандиты из Сант-
Эголиуса сожрали маленького братишку и убили родителей.
Сорену с Гильфи удалось вырваться из страшного каньона, а с Сумраком и 
Копушей они познакомились по дороге.
Все четверо совят были сиротами, но объединяло их не только это. В холодных 
песках пустыни Кунир, где еще не высохла кровь двух самых свирепых воинов 
Сант-Эголиуса, которых друзьям удалось одолеть в бою, им впервые открылась 
истина. Можно было бы сказать, что они открыли ее сердцем, хотя у сов самым 
чувствительным органом является желудок.
Истина эта заключалась в том, что отныне они навечно были связаны друг с 
другом — один за всех и все за одного; верность своему братству и делу 
спасения совиного мира спаяла их воедино. И там, в пустыне, над 
пропитанным кровью песком, посеребренным светом далекой луны, они 
принесли клятву — добраться до Хуулмере. Они должны добраться туда и 
разыскать Великое Древо, чья крона оставалась оплотом мудрости и славы в 
обезумевшем и бесславном мире. Они обязаны предупредить сов-рыцарей о 
нависшей угрозе. Долг призывает их вступить в древнее братство стражей с 
бесшумными крыльями.
Так они летели и летели, упрямо приминая крыльями упругий воздух и надеясь, 
что каждый их взмах приближает их к заветному месту. Друзей не смущало даже 
то, что протекавшая внизу река не была рекой Хуул, впадавшей в море 
Хуулмере: всезнающий Сумрак уверял, что эта река непременно выведет их к 
берегу Хуула.
И тут Сорен почувствовал, как миссис Плитивер, или миссис Пи, как он звал ее 
с детства, снова зашевелилась у него на спине. Миссис Пи служила в дупле, где 
Сорен жил с родителями до своего похищения. Змеи ее породы с нежно-
розовой чешуей рождаются слепыми, с едва заметными углублениями на месте 
несуществующих глаз. Многие совиные семьи держат этих опрятных 
пресмыкающихся в качестве уборщиц, поручая им очищать дупло от червей и 
насекомых, которые так любят там заводиться. Сорен уже не надеялся когда-
нибудь снова увидеть мисс Плитивер, и тем сильнее была его радость, когда, 
вырвавшись из Сант-Эголиуса, он чудом встретил в лесу старую знакомую. 
После счастливой встречи слепая змея поведала Сорену о том, о чем он уже 
давно догадывался — его падение из дупла не было случайностью. Старший 
брат Клудд нарочно выпихнул Сорена из гнезда, когда их родители улетели на 
охоту. К счастью, Сорен не разбился и не стал добычей какого-нибудь 
четырехлапого хищника. Ведь пока его не похитили и не унесли на дно каньона 
Сант-Эголиус, Сорен был убежден, что во всем лесу нет зверя страшнее енота…
А потом миссис Плитивер рассказала совенку, как после его исчезновения 
братец Клудд точно так же избавился и от их младшей сестры, Эглантины. 
Когда же миссис Плитивер пыталась остановить негодяя, тот едва не съел ее. 
Несчастной старой змее пришлось спасаться бегством…
Миссис Плитивер наклонилась к левому уху Сорена, которое располагалось чуть 
выше правого и до которого ей было проще дотянуться.
— Послушай, Сорен, — прошипела она. — Мне кажется, вы совершили ошибку, 
надумав лететь при свете дня. Как бы на нас не напали…
— Кто на нас может напасть? — удивился Сорен.
— Как кто? Вороны!
У Сорена похолодело в желудке.
Если бы миссис Плитивер не шипела ему на ухо, он бы и сам услышал позади 
суматошный шум крыльев — причем явно не совиных.
— Вороны! — пискнула Гильфи. И в тот же миг розовое рассветное небо стало 
черным.
— Окружают! — ухнул Сумрак.
«Великий Глаукс!» — пронеслось в голове у Сорена. Произошло то, в чем и 
заключалась главная опасность дневных перелетов.
Ночью вороны совершенно безобидны. По ночам они сами, как огня, боятся сов, 
потому что те нередко нападают на спящих ворон. Зато днем все меняется. 
Стоит вороне заметить летящую сову, как она тут же подает сигнал своим 
сородичам, и в считаные секунды целая стая злобных птиц набрасывается на 
несчастную жертву, целясь острыми клювами прямо ей в голову, в надежде 
выклевать глаза.
— Рассыпаемся! — заверещала Гильфи. — Рассыпаемся и петляем!
И она, словно обезумевшая мошка, заметалась по небу. У Сорена даже в глазах 
зарябило от ее кульбитов. Трое других совят незамедлительно последовали 
примеру сычика-эльфа. Сорен смекнул, что таким образом, оказываясь под 
воронами, Гильфи удавалось больно клевать тех во внутреннюю сторону 
крыльев. От боли вороны прижимали крылья к телу и теряли равновесие.
— Нас кто-то догоняет, я чувствую! — прошипела миссис Плитивер. — 
Подожди, дружок, переползу-ка я подальше.
С этими словами слепая змея заскользила к хвосту Сорена, а тот слегка прижал 
крылья к туловищу. Несмотря на малый вес миссис Плитивер, ее передвижение 
лишило его равновесия. Достигнув своей цели, змея почуяла смрадный запах 
настигающей их вороны. Сорен резко спикировал вниз, но миссис Пи 
удержалась, продолжая осторожно переползать на его жесткие хвостовые перья. 
Ужасная волна вороньего запаха почти оглушила ее. Миссис Плитивер подняла 
головку, повернула ее в сторону источника вони и закричала:

— Ах вы, подонки небес, проклятье земли, позор Т

а

мо! Бродяги-вороняки!


Словом «Т

а

мо» слепые змеи называют небо, потому что дальше него ничего на свете 
нет. Но самое обидное оскорбление миссис Плитивер приберегла 
напоследок:

— Мокрогузки мокрогузые!
Надо сказать, что домашние змеи сов благоговеют перед пищеварительной 
системой своих работодателей, благодаря которой все твердые остатки пищи 
прессуются в совиных желудках в аккуратные катышки-погадки и отрыгиваются 
через клюв. В глазах слепых змей эта способность невероятно возвышает сов 
над всеми остальными птицами, которых они презрительно именуют 
«мокрогузыми».
От таких слов ближайшая преследовательница изумленно разинула клюв и 
сложила крылья, едва не перекувырнувшись в воздухе.
Вороны — птицы примитивные. Неудивительно, что эта задира совершенно 
потеряла голову, увидев на спине у совы живую змею, которая шипела и 
обзывалась!
Тем временем остальные преследователи тоже начали рассеиваться.
Сумрак подлетел к Сорену и прогудел:
— Копуша ранен.
Сорен повернул голову и увидел, что пещерный совенок угрожающе 
заваливается на одно крыло.
— Нужно немедленно куда-нибудь приземлиться!
К ним присоединилась еле живая от усталости Гильфи.
— Боюсь, он долго не продержится. Бедняга уже не может лететь прямо.
— Куда его клюнули? — спросила миссис Плитивер.
— Под крыло, — ответил Сумрак.
— Тогда не будем терять времени! — скомандовала слепая змея. — Летим к 
нему. Я знаю, что нужно сделать.
— Вы? — недоверчиво моргнул Сумрак.
— Помните, как в пустыне Копуша предложил понести меня на спине? Я 
думаю, пришло время попробовать, — загадочно ответила миссис Пи.
Спустя несколько секунд друзья очутились возле пещерного совенка.
— Копуша, — сказал Сорен, — мы знаем, что ты ранен…
— Я больше не могу лететь! — простонал малыш. — Ох, если бы я только мог 
побежать по земле!
— Здесь неподалеку есть роща, — продолжал Сорен. — Нужно дотянуть до нее. 
Миссис Плитивер кое-что придумала.
— Что же?
— Она устроится на твоем здоровом крыле. Это позволит слегка приподнять 
раненое, понимаешь? Кроме этого, Гильфи будет лететь прямо под тобой, 
создавая небольшой ток воздуха. Я уверен, это поможет.
— Делайте, как знаете, — жалобно просипел Копуша.
— Побольше уверенности, мой мальчик! — прикрикнула миссис Плитивер. — 
Побольше веры в себя! А теперь давай-ка попробуем.
— Не знаю, смогу ли я… — вздохнул Копуша.
— Сможешь, малыш! Конечно, сможешь! — решительным шепотом заявила 
миссис Плитивер, и ее голос прозвучал непривычно властно. — Ты просто 
обязан все вынести до конца! Ты будешь лететь над лесами, над деревьями, до 
самого моря Хуулмере. Ты пройдешь через пустыни. А сейчас ты поможешь сам 
себе и полетишь прямо в ветер, в свет, в сердце нового дня. Ты полетишь, чего 
бы это тебе ни стоило. Ты не дрогнешь и не сдашься. Ты ни за что не ослабеешь 
и завершишь свой полет. — Голос слепой змеи звенел в занимающемся свете 
утра, наполняя силой сердца уставших совят.
Сорен подлетел к Копуше совсем близко, коснувшись крылом кончика его 
здорового крыла. Все было готово к переходу.
— Давайте, миссис Пи! Вперед!
Старая слепая змея поползла по крылу Сорена. Он почувствовал, как воздушная 
подушка под его крыльями начала угрожающе таять. Окружавший воздух словно 
истончился и поредел. Сорен из последних сил напрягал крылья, чтобы не 
перевернуться. Но он знал, что нужно терпеть. Если ему страшно, то что должна 
чувствовать бедная миссис Плитивер, вслепую переползавшая с кончика его 
крыла на крыло Копуши?
— Почти все, малыш, почти все. А теперь замри. Не шевелись! Внезапно все 
закончилось. Сорен ощутил привычную легкость и повернул голову. Миссис 
Плитивер ловко подползала к основанию Копушиного крыла. Ее план сработал! 
Копуша перестал заваливаться набок и полетел ровнее.
— Мы его ведем! Мы его ведем! — торжествующе загудел Сумрак, изо всей 
силы махая крыльями и создавая восходящий поток воздуха, чтобы облегчить 
полет Копуши. Летевшая ниже пещерного совенка Гильфи делала то же самое.
Наконец они опустились на огромную старую ель. В ней нашлось превосходное 
большое дупло, и миссис Плитивер тут же развила бешеную активность.
— Мне нужны черви! Большие, жирные черви и еще пиявки. Ну-ка живо, 
полетели на поиски! Быстренько разыщите все необходимое. А пока я посижу с 
Копушей.
Миссис Плитивер, озабоченно шипя, забралась пещерному совенку на спину.
— Не волнуйся, милый, это совсем не больно, я просто хочу взглянуть, что 
сделали с тобой эти мерзкие вороны, — ласково приговаривая, она принялась 
вылизывать его рану своим раздвоенным язычком. — Ничего страшного, мой 
хороший, рана совсем неглубокая. Сейчас я свернусь прямо на ней, и мы с тобой 
подождем возвращения остальных. Змеиная кожа помогает от многих болезней. 
Но для длительного лечения мы, змеи, все-таки суховаты. Вот почему я 
попросила принести червей.
Вскоре совята вернулись, принеся все, что наказывала миссис Плитивер. Слепая 
змея немедленно попросила Сорена поставить на рану Копуши несколько 
пиявок.
— Нужно там все хорошенько вычистить, — пояснила она. — Страшно 
подумать, до чего грязные твари эти вороны!
После того как пиявки закончили свое дело, миссис Плитивер оторвала их и 
аккуратно положила на рану двух жирных червей.
— Ой, как хорошо! — вздохнул Копуша.
— Так и должно быть. Нет ничего лучше для облегчения боли, чем жирненький, 
скользкий червяк. Завтра к ночи ты будешь совсем здоров.
— Спасибо вам, миссис Плитивер! Огромное спасибо, — прошептал Копуша и 
моргнул. Судя по взгляду его огромных желтых глаз, у него просто в голове не 
укладывалось, как это он мог раньше есть змей, этих удивительных, 
великодушных и прекрасных созданий!
На ели, где остановились совята, было еще одно гнездо, в котором жило 
семейство масковых сов.
— Они ужасно похожи на тебя, Сорен, — сообщила вездесущая Гильфи. — 
Кстати, они собираются заглянуть к нам в гости.
— Масковые совы нисколечко на меня не похожи! — возмутился Сорен. Он 
прекрасно знал, что их виды многие путают. Родители часто жаловались на это. 
Почему-то все в первую очередь обращали внимание на белый лицевой диск и 
желтовато-бурые крылья масковых сов и словно нарочно не желали замечать 
что, в отличие от сипух, у них гораздо больше крапинок на голове и груди!
— Они хотят навестить нас? — всполошилась миссис Плитивер. — Ах, как 
неудобно! Зачем нам излишняя суматоха? Сейчас не до гостей! Я должна 
ухаживать за больным!
— Они узнали про нападение ворон, — пояснила Гильфи. — Похоже, мы 
прославились!
— С чего бы это? — не понял Сорен.
— Наверное, эта воронья стая хорошо известна своими выходками. Во всяком 
случае, наши соседи просто поверить не могли, что нам удалось от них 
оторваться, — ответила его подруга.
Гости не заставили себя ждать. Вскоре в отверстие дупла просунулась круглая 
голова:
— Можно войти?
Это была сова. Несмотря на то что масковые совы тоже принадлежали к 
семейству сипух, они и в самом деле оказались совсем не похожи на сов Тито 
Альба, к которым относился Сорен.
— Видишь, что я говорил? — шепнул он на ухо Гильфи. — Они совсем другие. 
Гораздо крупнее, темнее и конопатее нас!
— Мы хотим познакомиться с храбрыми совами, которые победили подлое 
племя ворон! — подал голос отец семейства масковых сов.
— Да! — пискнул его крошечный, едва-едва опушившийся отпрыск. — Как это 
вам удалось?
— Было бы о чем говорить! — небрежно отмахнулся Сумрак и с напускной 
скромностью потупил взгляд. — Сущие пустяки!
— Пустяки? — подняла голову миссис Плитивер. — Да я ничего труднее за всю 
жизнь не проделывала!
— Вы? — воскликнул отец семейства.
— Не позорься, милый, — шикнула на мужа его супруга и громким шепотом 
прибавила: — Разумеется, она не имеет никакого отношения к этому 
происшествию! Это же всего-навсего прислуга!
Миссис Плитивер на глазах съежилась и вернула на место одного из червей, 
который уже успел сползти с раны под крылом у Копуши.
— Она имеет к происшествию самое прямое отношение! — взорвался Сорен и 
так распушился, что сам стал ростом с масковую сову. — Если бы не миссис 
Плитивер, меня бы обязательно сбили, а бедный Копуша ни за что не долетел 
бы до этой ели!
Масковые совы непонимающе моргнули.
— Вот как… — самка неуверенно переступила с когтя на коготь. — Просто мы 
слегка удивились. Мы не привыкли, что прислуга может вести себя столь… 
агрессивно. Наши-то змеи тихие и кроткие, тем более по сравнению с этой… 
Как вы ее называете?
— Ее зовут миссис Плитивер, — медленно и отчетливо произнес. Сорен, уже не 
стараясь скрыть своего раздражения.
— Ну да, ну да, — нервно повторила самка масковой совы. — Что касается нас, 
то мы не позволяем прислуге подобной самостоятельности. Лично я 
решительно против стирания грани между хозяевами и слугами!
— Ну, у нас в небе был не светский раут, мадам, — хмыкнул Сумрак.
— Кстати, молодежь! — подал голос глава семейства, стремясь во что бы то ни 
стало сменить тему беседы. — Я как раз хотел спросить — куда вы 
направляетесь? Каковы ваши дальнейшие планы?
— Мы летим к морю Хуулмере, к Великому Древу Га'Хуула, — ответил Сорен.
— Вот как? — с плохо скрытой насмешкой протянула самка. — Как интересно!
— Видишь, мамочка, — пропищал совенок. — Я тебе столько раз говорил про 
это место! Давай тоже туда полетим?
— Какие глупости, мой мальчик! Ты отлично знаешь, как мы с отцом относимся 
к таким нелепым выдумкам.
Совенок пристыженно втянул голову в плечи.
— Это не выдумки! — твердо заявила Гильфи.
— Ну не станете же вы утверждать, что говорите серьезно! — воскликнул отец 
семейства. — Это всего-навсего красивая сказка, так сказать, легенда.
— Вот что я вам скажу, юные птицы, — заявила совиха, которая с каждой 
минутой все сильнее раздражала Сорена. — Нет никакого проку верить в то, что 
нельзя увидеть, потрогать или почувствовать! Все это глупости и пустая трата 
времени. Судя по состоянию ваших маховых перьев, не говоря уже о когтях, я 
поняла, что вы либо улетели из дома, либо осиротели. Иначе с какой стати вы 
очутились бы в небе в столь неподходящее время? Мудрое родительское слово 
предостерегло бы вас от дневных перелетов. Я сама мать, поэтому скажу прямо 
— вы позорите своих родителей. А ведь вы из хороших семей, — прибавила 
она, выразительно взглянув на Сорена.
Тот чуть не лопнул от злости. Откуда ей знать, что сказали бы их родители? Она 
же видит их в первый раз! Как она смеет эта масковая сова утверждать, будто 
они позорят свои семьи?!
И тут из глубины дупла прозвучал тихий, шипящий голосок:
— Лично мне стыдно за тех, кто слеп, имея глаза! — Разумеется, это была 
миссис Плитивер, которая выползла на середину дупла. — Хотя видеть, имея 
глаза, — это так просто!
— О чем это она толкует? — растерялся отец семейства.
— Поневоле пожалеешь о добрых старых временах, когда слуги выполняли свои 
обязанности и помалкивали! — поддакнула его женушка. — Подумать только, 
какая-то служанка, а что себе позволяет!
— Вы совершенно правы, — кивнула миссис Плитивер. — С вашего 
позволения, я еще не закончила. — Она уютно свернулась в кольцо и повернула 
головку к Сорену.
— Разумеется, миссис Плитивер! Продолжайте.
— Вы правы, я всего лишь слепая змея, но это не мешает мне видеть лучше 
вас! — С этими словами миссис Пи резко повернулась к ошарашенной матери 
семейства, так что всем показалось, будто змея смотрит ей прямо в глаза своими 
крошечными пустыми впадинами. — Видеть глазами — что может быть проще? 
Я же вижу всем своим телом — кожей, костями, извивами позвоночника. В 
промежутке между двумя ударами своего медлительного сердца я успеваю 
почувствовать весь мир, что простирается подо мной и надо мной. Я знаю 
Тамо. Да-да, я узнала его задолго до того, как сама поднялась в небеса. Но и 
пребывая на земле, я ни на миг не сомневалась в его существовании. Вы, мадам, 
справедливо назвали бы меня безмозглой дурой, если бы я отрицала 
существование неба лишь на том основании, что не могу ни увидеть его, ни 
подняться к облакам! Это ваша собственная глупость позволяет вам отрицать 
существование Великого Древа Га'Хуула!
— Что?! Неужели я не ослышалась? — ахнула масковая сипуха и недоверчиво 
вылупилась на своего супруга. — Эта… эта… она назвала меня дурой!
Но миссис Плитивер не обратила на нее никакого внимания.

— Небо существует не только для птиц, его бытие не исчерпывается жизнью 
птичьих перьев, костей и крови. Небо становится Тамо для всех живых 
существ, способных освободить свои сердца и разум для подлинного чувства 
и настоящего знания. И зов Тамо звучит на всех языках, и обращается оно ко 
всем нам, как бы мы его не называли — небо или глаумора*

. Хотя существуют и такие, кому было бы полезно потерять глаза, чтобы 
обрести зрение, — закончила миссис Плитивер и, изящно наклонив головку, 
снова уползла в темный угол.

В дупле воцарилась потрясенная тишина.

Остаток дня друзья провели в дупле, дожидаясь сумерек.
— Больше никаких полетов при свете дня, — просвистела миссис Плитивер, 
сворачиваясь в перьях на спине Сорена. — Договорились?
— Договорились, — хором ответили совята.
Они летели вдоль границы лесного царства Тито, где родился и вырос Сорен. 
Он старался не подавать виду и махал крыльями с особым старанием, но миссис 
Плитивер чувствовала непривычную сдержанность своего любимца. Он был 
странно молчалив, не принимая участия в беззаботной болтовне остальных. 
Старая змея догадывалась, что Сорен думает о родителях, о своей исчезнувшей 
семье, о любимой младшей сестре Эглантине. Совенок давно смирился с 
мыслью, что больше никогда не увидит родных. Миссис Плитивер всей кожей 
чувствовала его боль, боль, которую трудно было выразить словами. Как-то, 
спустя некоторое время после их неожиданной встречи, Сорен признался 
миссис Пи, что ему постоянно кажется, будто в желудке у него появилась дыра, 
и что дыра эта последнее время стала потихоньку затягиваться. Но миссис 
Плитивер знала, что, несмотря на наложенную заплату, дыра по-прежнему была 
на месте.
Когда звезды стали бледнеть, друзья принялись искать место для ночлега. 
Гильфи первая заметила старый платан, серебрившийся в лунном свете. 
Несколько ночей назад луна пошла на ущерб, и теперь с каждой ночью она 
таяла, готовясь к полному исчезновению перед новым полнолунием.



ГЛАВА II

Гостеприимство пепельных сов


— Конечно, милый! Я тоже слышала об этом, но понимаете, это всего-навсего 
сказка, легенда.
— Ну, не совсем так, Сладенькая, — прогудел самец.
В старом платане оказалось просторное и чистое дупло, где обитала дружная и 
гостеприимная семья пепельных сов. Эти совы были гораздо приятнее 
масковых. Они были ужасно милыми — и ужасно скучными. Друг друга они 
называли Сладенькая и Слатенький. Они ни разу не произнесли ни единого 
грубого слова. Все у них было превосходно. Дети их давно выросли и жили 
своими семьями.
— Прошло уже больше года, с тех пор как они выпорхнули из родительского 
гнездышка, — пояснил Слатенький. — Но кто знает, может быть весной 
Сладенькая подарит мне новый выводок! А если нет, ничего страшного, нам 
ведь так хорошо вдвоем, правда?
И они принялись нежно перебирать друг другу перышки.
Вообще-то Сладенькая и Слатенький только и делали, что ухаживали друг за 
другом. Они беспрестанно чистили перышки друг другу, отрываясь от этого 
занятия лишь на время охоты. Честно говоря, как хищники они были гораздо 
интереснее, чем как собеседники. Однако стоит отдать им должное — по части 
охоты им не было равных, и Сорен был вынужден признать, что никогда в 
жизни так хорошо не ужинал. Сумрак заранее предупредил друзей, чтобы они 
были настороже, ибо пепельные сипухи относятся к редкому виду сов, которые 
могут охотиться не только на земле, но и на деревьях.
Этой ночью нежные супруги угощали своих гостей тремя опоссумами, которых 
они называли сахарными летягами. Признаться, друзья никогда еще не 
пробовали такого нежного и сладкого мяса. Может быть, из-за подобной пищи 
супруги и стали называть себя Сладенькой и Слатеньким, просто от переедания 
сладкого. Кто знает, вдруг питание сахарными летягами размягчает мозг и 
превращает речь в сплошное сюсюканье?
Когда Соренууже показалось, что он вот-вот спятит от умильного воркования 
гостеприимных хозяев, пепельные совы вдруг сменили тему и принялись 
занудно рассуждать о возможности существования Великого Древа Га'Хуула.
— Что ты, Слатенький, имеешь в виду, когда говоришь «не совсем так»? — 
лопотала хозяйка дома. — Скажи, это все-таки легенда или правда? Настоящая 
правда?
— Видишь ли, Сладенькая, я слышал, что этот остров существует, просто он 
невидим!
— Разве это просто — быть невидимым? — удивилась Гильфи.
— Вот так шутка! Что за бойкая малютка! Хоо-хоо, хуу-хуу, — покатились со 
смеху пепельные совы. — Она так похожа на нашего Тибби, правда, 
Слатенький?
И они снова заухали, заохали и принялись нежно перебирать друг другу 
перышки. Но Сорен сразу понял, что Гильфи задала очень правильный вопрос. 
В самом деле, разве просто быть невидимым?
— Вот что, молодежь, — отсмеявшись, заговорил Слатенький, — разумеется, 
это совсем непросто. Так или иначе, птицы говорят, что Великое Древо 
Га'Хуула невидимо. Оно растет на острове посреди огромного моря, которое 
называется Хуулмере, и своими размерами может соперничать с океаном. Это 
море всегда подернуто густым туманом, сам остров опушен ветрами, а Древо 
Га'Хуула постоянно окутано дымкой.
— Значит, оно на самом деле никакое не невидимое? — уточнил Сумрак. — 
Это просто так кажется — из-за погоды?
— Не совсем, — захихикал Слатенький, и Сумрак непонимающе склонил голову 
набок. — Говорят, что для некоторых туман рассеивается, ветра успокаиваются, 
а дымка тает.
— Для некоторых? — воскликнула Гильфи. — Для кого?
— Для тех, кто верит. — Слатенький помолчал, а потом недоверчиво 
фыркнул. — В этом-то все и дело! О самом главном они, как всегда, 
умалчивают! Что значит — верят? Во что верят? Вы понимаете? В этом-то все и 
дело! Красивыми сказками не наполнишь живот и не задашь работу желудку. 
Уж поверьте моему слову, юнцы… Все это пустые разговоры! Вот сахарные 
летяги, жирные крысы и сочные полевки — другое дело.
При этих словах Сладенькая одобрительно закивала, а Слатенький, 
пододвинувшись к подруге, снова принялся нежно чистить ей перышки.
Сорен зажмурился. Даже если бы он умирал с голоду, он все равно назвал бы 
эту семейку самыми скучными птицами на свете!
В конце дня, когда они улеглись вздремнуть перед наступлением Первой Тьмы, 
Гильфи сонно пошевелилась и окликнула Сорена.
— Ты не спишь?
— Нет. Я думаю о море Хуулмере.
— Я тоже жду не дождусь, когда его увижу. Но я не об этом. Знаешь, о чем я 
думаю?
— О чем?
— Вот скажи, Зана с Громом любят друг друга также, как Слатенький со 
Сладенькой?
Зана с Громом были белоголовыми орлами, которые пришли на помощь 
совятам во время битвы в пустыне, когда жестокие воины Сант-Эголиуса 
напали на Копушу. Эти орлы действительно нежно любили друг друга. Зана 
была немой — она потеряла язык во время предыдущей такой битвы.
«Хороший вопрос», — подумал Сорен. Его родители тоже никогда не вели себя, 
как Слатенький со Сладенькой. Он не помнил, чтобы они часами перебирали 
друг другу перышки или называли друг друга всякими идиотскими именами. Но 
разве это означало, что они не любили друг друга?
— Не знаю, — ответил он. — В любви все так сложно… Вот ты, например, 
можешь представить, что у тебя когда-нибудь будет друг? И какой он будет?
Последовало долгое молчание.
— Честно говоря, нет, — призналась Гильфи. Сумрак шумно завозился во сне.
— Мне кажется, я больше никогда в рот не возьму сахарных летяг, — тихо 
прошептал Копуша. — Они до сих пор во мне летают.
С первой тьмой совята покинули гостеприимный платан, сердечно 
попрощавшись с пепельными совами.
Вглядываясь в темный лес, друзья сидели на высокой ветке, откуда открывался 
отличный вид на долину, и пытались разглядеть на ней хоть какой-нибудь 
ручей. Всем известно, что ручей впадает в реку, а река эта при определенном 
везении может оказаться той самой рекой Хуул, что впадает в море Хуулмере.
— Как это они в тебе летают? — переспросил Сорен, живо представив себе, как 
летяги носятся взад-вперед по животу Копуши.
— Это просто такое выражение. Мой папа всегда так говорил, когда ел 
сороконожек, — вздохнул Копуша. — А мама ему отвечала: «Что же ты хочешь? 
Наелся до отвала вертлявых многоножек, вот они и бегают у тебя в животе!»
Гильфи и Сорен с Сумраком весело захохотали, а Копуша снова вздохнул.
— Моя мама была такая веселая! Если бы вы знали, как я скучаю по ее шуткам!
— Выше клюв, — сказала Гильфи. — Все будет хорошо.
— Здесь все такое непривычное. Мне неуютно и совсем не нравится жить в 
деревьях! Я же все-таки пещерная сова. Мы живем в норах, в пустыне. И 
вообще, я не привык охотиться на тех, кто скачет по деревьям и порхает по 
веткам! Я бы все отдал за кусочек змеи или какого-нибудь другого существа, что 
ползает по песку. Ой, простите пожалуйста, миссис Плитивер! Я не хотел…
— Не стоит извиняться, Копуша. Большинство сов ест змей, правда, не слепых 
— ведь мы как-никак чистим их дупла — но остальных кушают с аппетитом. 
Родители Сорена были особенно деликатны, поэтому, из уважения ко мне, 
вообще отказались от употребления моих сородичей.
Сумрак вспорхнул на ветку повыше, стараясь разглядеть ручей, который мог бы 
привести их к реке.
— Неужели он всерьез рассчитывает разглядеть что-нибудь в таком мраке? Это 
невозможно даже при его остром зрении, — прошептала Гильфи. — Разве 
можно увидеть ручеек в темном лесу?
И вдруг Сорен склонил голову — сначала в одну сторону, потом в другую.
— Что такое? — всполошился Копуша.
— Слышишь что-нибудь? — Слетев вниз, Сумрак опустился на тоненькую 
ветку, которая угрожающе прогнулась под его весом.
— Тихо! — шикнул Сорен.
Все замолчали и во все глаза уставились на амбарного совенка, который стал 
часто наклонять голову и короткими движениями быстро-быстро поворачивать 
ее в разные стороны. Наконец он что-то расслышал.
— Вон там ручеек. Я его слышу. Довольно мелкий, но я слышу, как он выбегает 
из камышей и несется по камням.
Сипухи недаром славятся своим исключительным слухом. Сокращая и 
расслабляя мышцы лицевого диска, они умеют точно устанавливать источник 
любого звука, улавливая его своими расположенными на разных уровнях 
ушами. Друзья хорошо знали о необычных способностях Сорена, но не уставали 
восхищаться ими.
— Полетели! Я поведу, — скомандовал Сорен.
Это был редчайший случай, когда компанию возглавлял кто-то другой, кроме 
Сумрака.

Сорен летел, не переставая вертеть головой, чтобы не потерять звук плеска 
далекой воды. Через
несколько
минут друзья увидели ручеек, который вскоре превратился в быстрый
полноводный ручей.
К рассвету ручей обернулся рекой Хуул.

— Великолепная триангуляция! — воскликнула Гильфи. — Просто 
превосходная! Ты прирожденный навигатор, Сорен.
— Что она хотела сказать? — тихонько переспросил Копуша.
— Просто поблагодарила Сорена, что привел нас сюда, — ворчливо буркнул 
Сумрак. — Ты же знаешь, эта маленькая сова обожает длинные слова!
Однако было ясно, что и самолюбивая неясыть не на шутку восхищена 
лоцманскими качествами Сорена.
— И что нам теперь делать? — спросил Копуша.
— Лететь вдоль течения реки до моря Хуулмере, — ответил Сумрак. — Вперед! 
У нас еще несколько часов до рассвета.
— Что? Снова лететь? — простонал Копуша.
— А ты чего хотел? Идти пешком? — огрызнулся Сумрак.
— Я бы не возражал! И вообще, у меня крылья отваливаются. И рана тут ни при 
чем, потому что она почти зажила. Я просто устал.
Трое друзей уныло уставились на Копушу. Усевшись на ветку ближайшего 
дерева Гильфи внимательно посмотрела на пещерного совенка.
— Крылья не могут отвалиться. Это невозможно.
— А мои могут! — взвизгнул Копуша. — Неужели нельзя немного передохнуть?
Пещерные совы, к которым относился Копуша, отличные бегуны. Они могут не 
только кружить над пустыней, но и благодаря своим длинным голым лапам, 
проворно нестись по ней. Зато в летных качествах пещерные совы сильно 
уступают остальным своим сородичам.
— Ладно, вообще-то я проголодался, — согласился Сорен. — Давайте 
посмотрим, есть ли тут какая-нибудь дичь.
— Только не сахарные летяги! — немедленно заявил Копуша.



ГЛАВА III

Песня Сумрака


Они сидели в дупле большой ели и ужинали полевками, которых раздобыл 
Сорен.
— Вот вкуснота-то, особенно после сахарных летяг, — радовалась Гильфи.
— М-ммм, — восхищенно пощелкал клювом Копуша.
— Как вы думаете, какое оно — Великое Древо Га'Хуула? — мечтательно 
поинтересовался Сорен, не замечая крошечного мышиного хвостика, 
свисавшего из его клюва.
— Во всяком случае, оно не имеет ничего общего с каньоном Сант-Эголиус, — 
хмыкнула Гильфи.
— Как вы думаете, они там знают о Сант-Эголиусе? О бандитских налетах, о 
похищении яиц и о…, — замялся Сорен.
— О каннибализме, — закончил за него Копуша. — Можешь смело употреблять 
это слово, Сорен. Не надо щадить меня. Я видел самое страшное.
Они все это видели.
И тут Сумрак, и без того самый большой из них, вдруг начал раздуваться как 
шар.
Сорен вздохнул. Он уже знал, что за этим последует.
Сумрак осиротел так рано, что совершенно не помнил своих родителей. Долгое 
время он вел жизнь бродяги и за это время успел свести дружбу с самыми 
разными живыми существами, включая лисиц. Кстати, именно из-за этого он 
никогда на них не охотился. Подобно всем бородатым неясытям, Сумрак был 
исключительно сильным и безжалостным хищником, но при этом очень 
гордился тем, что прошел «суровую школу сиротства». Он жил в норах вместе с 
лисами и летал в небе с орлами. Он был силен в полете и опасен в бою. А еще у 
него были острые когти и самый хвастливый в мире клюв.
Друзья были уверены, что сейчас небо загудит от очередной хвастливой песни, 
сопровождающейся всевозможными нападками и оскорблениями в адрес 
воображаемого врага. И они не ошиблись. Огромная тень Сумрака заметалась в 
полумраке дупла, и он завел своим низким, гулким голосом:




Атакуем мерзких птиц —


Лысых, словно крысы, птиц!


Мокрогузых грязных тварей,


Что ни разу не слыхали


Про четверку удальцов,


Храбрецов и молодцов!


Острый клюв пускаю в дело


 С мясом рву воронье тело.


Ишь, как громко заорали,


 Когда Сумрака узнали!


А теперь пора понять —


Пришло время умирать!


 Вижу сумасшедший страх


В их бессмысленных глазах!


Если Сумрак разъярен —


Впятеро опасней он.


Каждая дрянная птица


Нынче в падаль превратится!




Бросок, еще один бросок — а затем удар и захват правым когтем. Сумрак словно 
танцевал по дуплу. Воздух просто дрожал от его страшной битвы, и Гильфи, 
самая маленькая из совят, изо всех сил вцепилась когтями в дерево. Это был 
настоящий ураган! Наконец танец стал замедляться, и Сумрак прошествовал в 
угол.
— Тебе не кажется это излишним? — сердито спросила Гильфи.
— Что именно?
— Твоя агрессия.
Сумрак издал горлом какой-то неразборчивый звук, напоминавший 
презрительное фырканье.
— Щуплые плечи — длинные речи!
Он часто выражался так о Гильфи. Честно признаться, Гильфи и в самом деле 
испытывала слабость к ученым словам.
— Вот что я вам скажу, ребятки, — подала голос миссис Плитивер. — Не стоит 
быть слишком строгими друг к другу. Я думаю, Гильфи, что по сравнению с 
каннибализмом, промыванием мозгов и всеобщим уничтожением агрессия 
Сумрака вполне правомерна.
— Опять длинные речи, но на этот раз они мне по душе! Отлично сказано, 
миссис Плитивер! — восторженно заухал Сумрак.
Сорен не проронил ни звука. Он думал. Последнее время он постоянно думал о 
Великом Древе Га'Хуула. Какое оно? И какие совы там живут? Может быть, эти 
доблестные стражи немного похожи на Сумрака — такие же грубоватые, только 
гораздо сильнее? И такие же дерзкие, но при этом справедливые? Не менее 
грозные, но великодушные?



ГЛАВА IV

Спасайтесь! Спасайтесь!


С первой тьмой они покинули дупло. Рваные тучи неслись по небу. Лес был 
такой густой, что приходилось лететь почти над самой землей, чтобы не 
потерять из виду реку Хуул, которая время от времени сужалась, превращаясь в 
блестящую струйку воды. Вскоре деревья стали редеть, и Сумрак сказал, что 
дальше начинаются Клювы. Они почти заблудились, заплутав среди множества 
ручейков и притоков. Друзья уже начали опасаться, что сбились с пути и 
потеряли из виду Хуул, и лишь усилием воли заставляли себя не поддаваться 
сомнениям. Они знали, что сомнения, рождающиеся в глубине дрожащих 
желудков, сродни заразным болезням, вроде слепоты или клювной гнили, 
которые могут с легкостью перебегать с одной совы на другую.
Сколько ложных ручьев, потоков и даже рек они пролетели, не испытав ничего, 
кроме разочарования… И вдруг Копуша крикнул:
— Я что-то вижу!
Желудки у всех радостно затрепетали.
— Что-то такое… этакое… Беловатое. Нет, сероватое!
— Что за бред? Что значит — сероватое?! — взорвался Сумрак.
— Это значит, — звонко отчеканила Гильфи, — не белое и не серое!
— Ладно, сейчас я все разведаю. Не меняйте курса, пока я не вернусь.
С этими словами огромный серый совенок начал стремительно снижаться. 
Вскоре он вернулся.
— Угадайте, что это такое — не белое и не серое? — спросил он и тут же сам 
ответил: — Это дым!
— Дым? — ошеломленно вытаращились остальные.
— Вы что, никогда не видели дыма? — изумился Сумрак. Беда с этими 
домашними созданиями! Совсем жизни не знают. Порой просто терпения не 
хватает растолковывать им очевидные вещи!
— Нет, — ответил Сорен. — Ты хочешь сказать, что внизу лесной пожар? Я 
слышал о таком.
— Нет! Все не так страшно. Честно говоря, леса в Клювах редкие, маленькие. Я 
бы даже сказал — жалкие. Тут два деревца, здесь три — короче говоря, гореть 
там нечему.
— Значит, мы имеем дело со стихийным возгоранием, — важно заявила 
Гильфи.
Сумрак метнул на нее испепеляющий взгляд. Вечно она все портит своими 
заумными словами! Он понятия не имел о том, что означает «стихийное 
возгорание» и подозревал, что Гильфи знает не многим больше. Однако 
сдержался и благородно предложил:
— Полетели вниз! Давайте сами все исследуем.
Они опустились на землю возле того места, где дым был гуще всего. Теперь 
было видно, что струился он из пещеры, темневшей под каменным выступом. 
Рядом на земле виднелась россыпь тлеющих угольков и несколько обугленных 
деревяшек.
— Копуша, — окликнул Сумрак. — Слушай, а ты умеешь копать своими 
длинными лапами? Или вы, пещерные совы, только бегать горазды?
— Шутишь? — обиделся Копуша. — Как же мы, по-твоему, расширяем 
песчаные норы? Случайно найденные пещеры нас редко устраивают, поэтому 
приходится их улучшать.
— Раз так, начинай копать и покажи нам, как это делается. Нужно поскорее 
засыпать эти угли, пока их не раздуло ветром в настоящий пожар.
Закапывать угли оказалось непростым делом, особенно для крошечной Гильфи с 
ее коротенькими лапками.
— Интересно, что тут произошло? — пропыхтела она, прерывая работу и 
озираясь по сторонам. Вдруг, рассеянно глядя на обгоревший кусок дерева, она 
заметила под ним что-то блестящее. Гильфи моргнула. Сверкающая штуковина 
имела очень знакомую изогнутую форму. У сычика екнуло в животе, и она, 
будто завороженная, шагнула вперед.
— Боевые когти! — прошептала она. И тут откуда-то из глубины пещеры 
донесся громкий стон:
— Спасайтесь! Спасайтесь! Улетайте!
Но они не могли улететь! Они не были не в силах даже шелохнуться. Между 
совятами и входом в пещеру, ярче самых красных углей, вспыхнули чьи-то 
глаза, и на друзей дохнуло смрадным запахом падали. Два кривых белых клыка 
разорвали тьму.
— Рысь! — ухнул Сумрак.
В тот же миг восемь крыльев дружно взметнулись в воздух. Внизу послышался 
истошный визг разочарованного зверя. Никогда в жизни Сорен не слышал 
ничего ужаснее этого крика. Все произошло так внезапно, что он даже забыл 
выбросить зажатый в клюве уголек.
— Великий Глаукс! — ахнула Гильфи, увидев, как лицевой диск ее лучшего 
друга озарил алый отсвет горящего угля. — Сорен!
Сорен опомнился и выплюнул уголек.
Внизу снова раздался крик. Тень, показавшаяся совятам чернее сгустка ночи, 
взметнулась вверх, а потом рухнула наземь, катаясь и визжа от боли.
— Ну и ну, лопни мой желудок! — восторженно заухал Сумрак. — Сорен, ну ты 
даешь! Ты уронил свой уголь прямо на рысь. Вот это бросок!
— Я? Что?
— Спускаемся! Нужно добить его.
— Добить? — переспросил Сорен.
— За мной! Целься ему в глаза, Сорен. Гильфи, держись ближе к хвосту. Я буду 
метить в глотку, а ты, Копуша, атакуй сбоку.
Четверо совят смертоносным клином устремились вниз. Следуя приказу 
Сумрака, Сорен нацелился хищнице в глаза, но оказалось, что в этом уже нет 
необходимости. Горячий уголь сделал свое дело, и дымящаяся глазница зверя 
истекала огненными слезами искр. Тем временем Копуша глубоко вонзил когти 
в беззащитный бок корчившейся на земле рыси, а Гильфи ударила ее лапой в 
гигантскую ноздрю. Сумрак быстро чиркнул рысь когтем по горлу, и кровь 
струей ударила в ночное небо. Гигантская кошка перестала реветь. Разом 
обмякнув, она темной грудой осела на землю. Морда у нее была черной от гари, 
а содрогания, по мере того как кровь вытекала из глубокой раны на горле, 
становились все слабее и тише.
— Она пришла за боевыми когтями? — спросил Сорен, оборачиваясь к Гильфи.
Во время своего заточения в Сант-Эголиусе Сорен с Гильфи свели дружбу с 
Бормоттом, старым мохноногим сычом, который погиб, помогая им спастись. 
Однажды Бормотт рассказал им, что воины Сант-Эголиуса не умеют 
изготавливать боевые когти, поэтому подбирают их на полях сражений. Но при 
чем тут рысь? Зачем ей боевые когти? Совята посмотрели на длиннющие 
острые когти самой огромной кошки. Что и говорить, они были пострашнее 
железных!
— Нет, — подал голос Сумрак. Он уже подлетел к пещере и стоял перед самым 
входом. — Рысь пришла за тем, кто находится внутри.
— Кто там? — хором воскликнули все трое.
— Умирающая сова, — ответила миссис Плитивер, выползая из пещеры, где 
пряталась во время битвы. — Идите сюда. Кажется, он что-то пытается сказать, 
но у него не хватает сил.
Совята подошли к входу в пещеру. Внутри, возле неглубокой ямы, мерцавшей 
тлеющими углями, виднелась груда буроватых перьев.
Это была полосатая неясыть. Впрочем, это было нелегко определить, поскольку 
белые пятнышки на перьях умирающего были заляпаны кровью, а клюв 
повернут под неестественным углом.
— Рысь… ни при чем, — прохрипела неясыть. — Она… пришла… после… 
после… после них…
— После кого? — спросила Гильфи, низко склонившись к клюву умирающего, 
чтобы лучше слышать его затихающий голос.
— Им нужны были боевые когти, да? — Сорен тоже склонил голову к неясыти. 
Показалось ему или сова в самом деле еле заметно качнула головой, будто 
хотела кивнуть? Дыхание птицы стало слабым и прерывистым.
— Это были совы из Сант-Эголиуса? — тихо спросила Гильфи.
— Если бы! Все… все гораздо хуже. Поверьте… было бы лучше… если бы это 
был Сант-Эголиус! Намного лучше… Вы еще поймете… Вы еще пожалеете. — 
Сова в последний раз вздохнула и испустила дух.
Совята растерянно уставились друг на друга.
— Намного лучше? — повторил Копуша. — Неужели на свете может быть что-
то хуже Сант-Эголиуса?
— Не может! — уверенно воскликнул Сорен.
— А что это за место? — подала голос Гильфи. — Откуда здесь боевые когти? 
Здесь же не поле битвы — по крайней мере, мы не видели ни убитых, ни 
раненых.
Все дружно уставились на бородатую неясыть.
— Что скажешь, Сумрак? — спросил Сорен.
Но на этот раз даже Сумрак выглядел растерянным.
— Я и сам не знаю. Я слышал где-то о совах, которые живут в одиночестве, 
никогда не заводят семьи и детей и не принадлежат ни к одному из 
существующих царств. Иногда они нанимаются на службу в качестве воинов. 
Кажется, их называют наемными когтями. Может быть, он один из них. 
Вообще, эти Клювы очень странное место. Лесов тут почти нет. Все больше 
горы да гребни, вроде тех, над которыми мы летели вчера. Между горами 
редкие рощицы. Так что тут и гнездиться-то негде. Больших деревьев с дуплами 
раз-два и обчелся. Я почти уверен, что наш приятель был одиночкой.
Все снова взглянули на мертвую неясыть.
— Что нам с ним делать? — спросил Сорен. — Не хочется оставлять его здесь, 
чтобы его сожрала какая-нибудь рысь! Он пытался предупредить нас. Помните, 
как он кричал: «Спасайтесь! Спасайтесь!»
И тут послышался дрожащий голосок Копуши:
— Знаете что? Мне кажется, он предупреждал нас вовсе не о рыси!
— Что ты хочешь этим сказать? — сдержанно поинтересовалась Гильфи. — Что 
здесь были те, которые хуже, чем Сант-Эголиус?
Копуша растерянно закивал.
— Нет, мы не можем бросить его здесь! Он был храброй… доблестной 
совой, — горячо заговорил Сорен. — Он был благороден, хотя и не жил на 
Великом Древе сов-рыцарей!
Сумрак решительно вышел вперед.
— Сорен прав. Он был храбрецом. Я не хочу, чтобы он стал добычей грязных 
пожирателей падали. Их тут полно — не рыси так вороны, не вороны, так 
стервятники!
— Но что мы можем сделать? — спросил Копуша.
— Я слышал о погребальных дуплах, расположенных высоко в кронах 
деревьев, — задумчиво проговорил Сумрак. — Когда я жил в Амбале с одной 
семьей пятнистых совок, они там похоронили свою бабушку.
— Долго же нам придется искать в Клювах такое дупло, — пожала плечами 
Гильфи. — Ты сам только что говорил, что тут и леса настоящего нет, что уж 
говорить о высоких деревьях!
Сорен огляделся по сторонам.
— Он жил в этой пещере. Посмотрите повнимательнее, видите? Вон куча 
свежих погадок, вот запас орехов, а вот свежая полевка… Наверное, это был его 
последний ужин. Мне кажется, мы должны…
— Мы не можем оставить его в этой пещере, — перебила Гильфи. — Даже если 
это был его дом. Любая рысь запросто найдет его здесь.
— А мне кажется, что Сорен прав, — возразил Копуша. — Здесь пребывает его 
дух.
Вообще, Копуша был очень странным совенком. С точки зрения обычных сов, 
живших в реальном мире охоты, полетов и гнездования, этот житель пещер с 
длинными лапами, приспособленными для бега даже лучше, чем крылья для 
полета, с его пристрастном к норам и недоверием к дуплам, мог показаться 
очень непрактичным совенком. Но возможно, именно это выпадание из 
обыденного круга повседневных забот и мелких радостей совиной жизни 
давало ему возможность мыслить шире. Копушу гораздо больше, чем его друзей, 
интересовала сфера духовного, вопросы о смысле бытия и возможности жизни 
после смерти. В данном случае речь шла о посмертной жизни храброй 
пятнистой неясыти, погибшей в этой пещере.
— Дух его остался в этой пещере. Я чувствую это.
— И что нам теперь делать? — буркнул Сумрак.
Сорен медленно обвел взглядом пещеру. Его темные глаза, похожие на 
отполированные водой камешки, пристально всматривались в стены.
— Он часто разводил здесь огонь. Посмотрите на стены — они черные, как 
крылья пепельных сов. Я думаю, эта яма с углями была ему для чего-то 
нужна…. — очень медленно произнес он. — Мне кажется… Я думаю… мы 
должны его сжечь.
— Сжечь? — тихо откликнулись друзья.
— Да. Прямо здесь, в этой яме. Благо угли еще горячие. Их как раз хватит.
Совята молча закивали головами. Это было правильное решение. Вчетвером 
они очень бережно подняли мертвую неясыть когтями и опустили ее на угли.
— Останемся, чтобы посмотреть? — спросила Гильфи, когда перья мертвой 
птицы начали тлеть.
— Нет! — воскликнул Сорен.
Все четверо молча покинули пещеру и взмыли в ночное небо. Несколькими 
сильными взмахами крыльев они поднялись в воздух и принялись кружиться 
над поляной, где находилась пещера. Глядя на дымок, медленно вытекавший из 
отверстия в скале, они сделали три полных круга. Миссис Плитивер раздвинула 
густые перья на спине у Сорена и склонилась к его уху:
— Я горжусь тобой, мой мальчик. Ты защитил храбрую птицу от надругательств 
пожирателей падали.
Сорен не знал значения слова «надругательство», но очень надеялся, что они 
правильно поступили с этой благородной совой. Найдут ли они когда-нибудь 
Великое Древо Га'Хуула — обитель самых благородных сов? Неприятная 
тяжесть терзала его желудок. И причиной ее были уже не сомнения, а зловещие 
слова пятнистой неясыти: «Вы еще пожалеете!»



ГЛАВА V

Зеркальные озера


Миссис Плитивер была не на шутку встревожена. Разумеется, она понимала, что 
совята напуганы зловещими словами умирающего воина. Ее и саму бросало в 
дрожь при мысли о том, что в мире существует угроза страшнее Сант-Эголиуса. 
Кто же спорит, всем им нужно было немного отдохнуть и прийти в себя. А тут 
еще Сумрак обещал привести их в какое-то совершенно удивительное место… 
Там, дескать, полным-полно жирных полевок, ворон нет и в помине, а дупла 
деревьев устланы зеленым мхом, мягким, как птичий пух! Что и говорить, от 
таких слов у кого хочешь дух захватит. Но к чему это привело, скажите на 
милость? Миссис Плитивер просто возненавидела это превосходное место! 
Судя по всему, ее детки решили остаться здесь навсегда.
А все из-за того, что уж слишком легкой была жизнь в этой части Клювов, 
носившей название Зеркальных Озер. Старая змея знала, что подобное не 
доведет до добра. В вечнозеленой красоте этого места, где действительно не 
оказалось ни одной вороны, она чувствовала опасность, притаившуюся под 
сверкающей поверхностью озер. Так бы и отшлепала этого несносного Сумрака 
за его болтливый клюв!
Четверо совят напрочь забыли и о своих обещаниях, и о схватке с рысью, и о 
погибшей неясыти. Стоило им взять курс на Зеркальные Озера, как они 
принялись наперебой восторгаться мягкими потоками воздуха, 
поднимавшимися от расстилавшейся внизу земли. Не шелохнув ни одним 
пером, на них без труда можно было парить над плотными воздушными 
течениями.
А на рассвете, после этого чарующего полета, в складках земли сверкнули озера 
— такие чистые и блестящие, что в них отражалась каждая звезда, каждое 
облачко на бескрайнем небе.
Зеркальные Озера были настоящими оазисами посреди пустынного пейзажа 
Клювов. Друзьям приглянулись деревья возле самой воды, и вскоре они нашли 
дупла, выстланные нежнейшим мхом.
— Здесь просто волшебно, честное слово! — в тысячный раз ахала Гильфи.
«Вот в том-то и беда! — шипела про себя миссис Плитивер. — Это даже не 
волшебство, это колдовство какое-то!» Место, где полно легкой дичи, где царит 
неземное спокойствие, а в воздухе плывут нежные потоки теплого воздуха — до 
того соблазнительные, что совята, вопреки ее требованиям, без опаски 
совершают беспечные перелеты при свете дня, совсем не внушало ей доверия.
Но хуже всего были эти безмятежно сверкавшие озера. Что за вода в них такая, в 
которой нет ни соли, ни грязи, ни ила, ни ряски, ни другой какой гадости, и где 
можно без помех любоваться своим отражением? Никто из совят, за 
исключением всезнайки Сумрака, никогда не видел себя со стороны. И даже 
Сумрак, глядя в озерную гладь, впервые различал себя так четко и ясно.
А началось все это, как ни странно, с Сорена. Малышка Гильфи сказала, что у 
него клюв перепачкан золой от уголька, который он сбросил на голову рыси.
Сорен отлетел от дерева, в дупле которого они устроились, и опустился на берег 
озера, чтобы привести себя в порядок. До этих пор совенок считал, что вода 
существует исключительно для питья и — очень редко — для мытья. Поэтому, 
заглянув в озеро, он едва не потерял сознание.
— Папа! — прошептал он.
— Это не папа, милый. Это ты, — немедленно подала голос миссис Плитивер. 
Несмотря на свою слепоту, змея знала об отражениях, как знала множество 
других вещей, которые не могла видеть глазами. — Ты просто еще не видел 
своего лицевого диска после полного оперения.
— Он у меня весь белый, как у папы. Я такой… такой…
— Красивый? — угадала миссис Плитивер.
— Да, — прошептал Сорен, подавив нервный смешок. Он был слегка смущен 
своим признанием.
«И зачем нас сюда занесло…» — недовольно подумала миссис Плитивер.
Очень скоро Сорен совсем позабыл о смущении, не говоря уже о скромности. 
Впрочем, как и все остальные. Теперь всех четверых было не оторвать от озера, 
в котором они беззастенчиво любовались собою. Когда этим бездельникам 
надоедало смотреть на себя с берега, они начинали кружить над озером, 
кувыркаться в восходящих потоках воздуха, скатываться с них вниз и громко 
восторгаться своим летным искусством. Сумрак, разумеется, вел себя хуже всех. 
Чего еще было ждать от такого хвастуна и бахвала!
Миссис Плитивер слышала, как он, вертясь в потоке воздуха, зычно восторгался 
своей красотой, мускулистой фигурой и пушистым оперением.
— Смотрите, как я сейчас скачусь с этого облака!
И в десятый раз за день Сумрак затянул свою любимую песню под названием 
«Я гораздо красивее облака».



Кто это такой?


Нежный, как облако,


И очень большой?


Загадочный, таинственный,


Он такой единственный!


Сияет, как закат


Горит, как звездопад.


Как солнце, он прекрасен,


Как молния, опасен?


Ну конечно, это


Я — Сумраком зовут меня!


Ура! Ура!


Сумрак — тигр неба,


Сумрак — свет ночной,


Сумрак — просто чудо!


Вот он какой!


Я скатываюсь с облака,


Летаю на спине,


Такого вы не видели


Даже и во сне!



— Послушай, — возмущенно перебила его миссис Плитивер, — ты вовсе не 
«скатываешься с облака»!
Насколько она могла почувствовать, облака в этот день были очень высоко, а 
Сумрак летал над самым озером, любуясь своим великолепным отражением. 
Вот и получается, что хвастливый совенок носился по отражению облаков, 
дрожавших на стекловидной поверхности озера. В этом-то и заключалась 
главная ошибка всех четверых! Миссис Плитивер давно это поняла. Они 
спутали отраженный мир с настоящим. Зеркальные Озера заворожили их, так 
что совята позабыли все, что испытали и к чему стремились. С тех пор как они 
оказались в этом проклятом месте, они ни разу не обмолвились ни о Великом 
Древе Га'Хуула, ни о братстве доблестных сов!
Да что говорить, они даже о Сант-Эголиусе не вспоминали! А Со-рен-то, 
Сорен! Стоило ему увидеть собственное отражение, как он и думать забыл о 
семье. Он даже об Эглантине больше не вспоминает! Бесчувственный птенец, 
неужели ему безразлично, где бедная малышка и что с ней случилось? Что и 
говорить, странное это место. И дело не только в Зеркальных Озерах, мягком 
толстом мхе, великолепных дуплах и обилии дичи…
Внезапно миссис Плитивер догадалась, в чем тут дело. Во всех землях, через 
которые они пролетали, уже началась зима, а здесь по-прежнему царило лето. 
Она чувствовала его запах. Зеленые листья, сочная трава, теплая земля…
«Нет, что-то тут не так… А вдруг это все ядовитое? Нужно немедленно 
убираться отсюда! Сдается мне, это местечко будет поопаснее Сант-Эголиуса!»
— А ну-ка, все сюда! Быстро! — приказала слепая змея, и ее обычно тихое 
шипение вдруг стало напоминать рычание.
Сорен, любовавшийся отражением своего клюва в глади озера, с неохотой 
повернул голову. Пожалуй, пятна сажи ему все-таки идут. Они придают ему 
«характер», как сказала бы Гильфи.
— Миссис Плитивер, ради Глаукса, что вам от нас надо?
— Иди сюда, или, клянусь Глауксом, ты пожалеешь! — возмутилась змея.
Сорен чуть в озеро не свалился от удивления. Миссис Плитивер никогда раньше 
так не разговаривала и ему не позволяла. Совенку показалось, будто сама злоба 
выплеснулась из пасти слепой служанки и поползла к нему по воздуху. 
Остальные совята испуганно перелетели поближе к Сорену.
— Эй, слушайте, — подал голос Сумрак. — А вам удалось приручить это 
курчавое облачко, на котором я так славно кувыркался?
— Енотий помет твое облачко, вот что я скажу!
Все четверо онемели. Неужели миссис Пи сошла с ума? Енотий помет? Она 
только что произнесла «енотий помет»?!
— Что случилось, миссис Плитивер? — дрожащим голосом выдавил из себя 
Сорен.
— Что случилось? А ну-ка, посмотрите на меня! И перестаньте таращиться на 
свои отражения в озере! Сейчас я расскажу вам, что случилось. Вы позорите 
свои семьи, вот что случилось!
— У меня нет семьи, если вы помните, — зевнул Сумрак.
— Тем хуже для тебя! Значит, ты позоришь весь свой род! Всех бородатых 
неясытей!
Это было уже слишком. Сумрак совершенно растерялся.
— Свой род?
— А ты как думал? Это относится ко всем вам, слышали? Вы все стали 
жирными, ленивыми, тщеславными — все до единого! Вы… вы… — миссис 
Плитивер задохнулась от возмущения.
Сорен почувствовал, что сейчас случится что-то очень плохое.
Он не ошибся.
— Вы ничем не лучше вон той стайки мокрогузых! Последние слова миссис 
Плитивер утонули в пронзительном визге, поднявшемся с высокой ветки, на 
которой сидела стая чаек. Их надсадный хохот эхом прокатился над озером, и 
отражения в нем четырех совят испуганно задрожали.
— Мы улетаем отсюда. Немедленно! — крикнула миссис Пи так громко, как 
только могут кричать змеи.
— А как же вороны? Ведь еще не стемнело?
— Молчать! — возмутилась слепая змея.
— Вы хотите принести нас в жертву воронам? — пискнула Гильфи.
— Это лучше, чем на берегу этого проклятого озера позволить вам принести 
себя в жертву собственному тщеславию!
Ее непримиримый взгляд обжег желудок Гильфи. Да и у остальных мгновенно 
свело животы.
— Готовьтесь к полету. А ты, Сумрак…
— Слушаю, мадам.
— На этот раз я полечу с тобой.
— Да, мадам!
Серый совенок послушно наклонился, чтобы миссис Плитивер могла заползти 
на его широкие плечи.
Честно говоря, Сумрак был больше других потрясен неожиданной вспышкой 
гнева миссис Плитивер.
Поскольку он всегда летел впереди, указывая дорогу, слепая змея решила, что 
обязана отправиться с ним и следить за курсом. Сейчас этому здоровенному 
хвастунишке впервые в жизни нужна была помощь.
«Куда катится мир, если слепой змее приходится быть штурманом у бородатой 
неясыти? А он еще называет себя небесным тигром, прости меня, Глаукс!»
Как оказалось, миссис Плитивер приняла очень мудрое решение, ибо стоило 
Сумраку подняться в воздух, как он тут же закружил над озером, любуясь своим 
отражением и мурлыча себе под нос:



О, серебряные крылья, устремленные к вершине,


О, сверкающие взоры, преисполненные света.


Сквозь пучину туч багровых


Он полет свой совершает —


Славный Сумрак, гений неба,


Тот, кому нет в мире равных!


Он прекрасней всех прекрасных,


И красивей всех красивых,


Нет на свете под луной


Краше его серых крыльев!


Итак было, и так будет, и останется навеки…



Миссис Плитивер пришлось прибегнуть к крайним мерам. Она % распрямилась 
и кивнула головой пролетавшей вверху чайке. В тот же миг огромная белая 
капля шлепнулась на «прекраснейшее в мире» серое крыло.
— Это еще что такое? — рявкнул Сумрак.
— Это знак восхищения, мой милый. Благословение, не побоюсь этого слова!
Сумрак, не оглядываясь, молча полетел прочь от озера.



ГЛАВА VI

Ледяные проливы


Казалось, зима только и ждала, когда друзья покинут Зеркальные Озера, чтобы 
накинуться на них. Ветер хлестал их ледяными вихрями, осыпал снежной 
крупкой, сек острым градом. Покатые гребни гор становились все круче и 
отвеснее. Вскоре у совят обледенели клювы, а потом Сорен увидел, как Гильфи 
вдруг перевернулась в воздухе. К счастью, Сумрак был поблизости и успел 
прийти ей на помощь.
— Лети по моему следу, Гильфи! — прокричал он, перекрывая рев ветра. Потом 
повернулся к остальным: — У нее крылья обледенели. Наши тоже скоро 
замерзнут. Дальше лететь опасно. Нужно искать, куда можно приземлиться.
Не успел Сумрак напророчить им обледенение крыльев, как Сорен 
почувствовал на перьях угрожающую тяжесть. Он повернул голову и чуть не 
вскрикнул, увидев, во что превратилась нежная бахромка, опушавшая внешний 
край его крыльев. Легкие перышки были скованы льдом, и ветер со свистом 
проникал между ними.
«Великий Глаукс! Я стал похож на чайку!»
Вскоре они нашли какое-то дерево, дупло в нем оказалось ужасное. Совята с 
трудом протиснулись сквозь узкое отверстие в кишащее паразитами убежище.
— Ну и мерзость! — ахнула миссис Плитивер. — Никогда еще не видела такой 
грязи!
— А мха тут нет нигде? — уныло поинтересовался Сумрак, вспомнив 
невероятно мягкий и густой мох, устилавший дупла в Зеркальных Озерах.
— Можешь слетать на поиски, — отрезала миссис Пи. — А я пока постараюсь 
съесть столько червей, сколько в меня влезет.
Сорен высунулся из дупла.
— Началась метель. Вокруг ничего не видно. А земля усыпана снегом, да таким 
густым, что никакого мха мы все равно не отыщем.
— Тогда давайте попробуем размягчить еловые иглы, — предложила 
Гильфи. — Это делается так. Сначала как следует мнем иглы клювом, потом 
глотаем, но так, чтобы они попали в первый желудок — в тот, что перед 
мускульным. Дальше нужно подержать их там подольше, а потом отрыгнуть 
обратно, как погадку. После этого сосновые иглы станут мягкими, а высохнув, 
будут совсем как мох. Строго говоря, это, конечно, никакая не погадка, потому 
что иглы отрыгиваются влажным комком, а не сухим шариком.
— Какая разница, как это называется? — процедил Сумрак. — Главное, чтобы 
мягко было.
— Давайте попробуем, — решил Копуша. — Мне совершенно не хочется 
оставлять дупло в такую метель.
Согласившись, из своего укрытия они выбрались только один раз — чтобы 
набрать полные клювы еловых игл. Потом все четверо принялись их 
пережевывать, глотать и отрыгивать. Тем временем миссис Плитивер со вкусом 
втягивала в себя червей и жуков-рогачей, а также уничтожила пару-тройку 
крошечных червячков, из тех, что особенно любят заводиться в птичьих перьях. 
Она хорошо знала свою работу и решительно избавлялась от самых опасных для 
совиного здоровья паразитов.
— Кажется, я больше никогда не смогу проглотить ни одного жука-рогача, — 
простонала бедная змея через час.
И тут в дупле раздался жуткий булькающий звук.
— Что это? — вздрогнул Копуша.
— Это я так рыгаю, — ответил Сумрак, разевая клюв. Под сводами дупла снова 
прокатилось бульканье.
— Ой, я тоже хочу попробовать! — восхитился Копуша.
Вскоре совята затеяли соревнование по отрыгиванию. Они хохотали, ухали, 
гудели и булькали, позабыв о бушующей снаружи вьюге. Они даже придумали 
особые конкурсы. Сначала был учрежден приз за самый громкий звук, потом за 
самый булькающий, затем за самый отвратительный, а в конце — за самый 
приятный и изысканный. Все ожидали, что в последней номинации победит 
Гильфи, но победа, как ни странно, досталась Сорену. Зато Гильфи ухитрилась 
произвести самый отвратительный звук.
— Какая вульгарность, — процедила на это миссис Плитивер.
Но вскоре совятам наскучила такая забава, и они стали с тоской выглядывать 
наружу, гадая, когда же кончится буран. Никто из них не смел признаться в том, 
что постоянно возвращается мыслями в Зеркальные Озера. Постепенно друзья 
притихли, погрузившись в воспоминания о славных безмятежных днях, когда 
они кружили над сверкающей поверхностью озера. А уж сколько там еды было 
— лучше и не думать, чтобы не расстраиваться.
— Я бы не отказался от полевочки, — вздохнул Сорен.
— Вот что, молодежь, мне кажется, что ветер стихает, — подала голос миссис 
Плитивер. — Думаю, можно отправляться. догадалась, что совята думают о 
Зеркальных Озерах. Этого она не могла допустить! Слепая змея понятия не 
имела, что там с ветром, однако сочла за благо немедленно отправиться в путь.
— И это вы называете — стихает? — заухал Копуша, летевший с подветренной 
стороны.
— Уж поверь моему чутью, милый. В любом случае жевание сухих иголок ни на 
шаг не приблизит нас к Великому Древу Га'Хуула.
«А что нас к нему приблизит?» — подумал Сорен.
Впереди, за беснующимся снегом, не было видно ни зги; внизу расстилался 
густой туман, из которого не высовывалось ни единой верхушки дерева, а с 
наветренной стороны завивались невесть откуда взявшиеся потоки ледяного 
воздуха.
— Вижу утесы с наветренной стороны, — объявил Сумрак, слегка 
отклонившись от своего курса. — Думаю, стоит попробовать лететь под 
защитой скал. Так мы сможем спрятаться от ветра.
— Дельная мысль, — одобрил Сорен. — Пусть только Гильфи летит между 
нами.
Совята перестроились, освободив для Гильфи место в середине, чтобы малютку 
эльфа не трепало ветром.
— Все в порядке! А теперь будем парировать снос! — прокричал Сумрак, 
перекрывая рев бури.
Парировать снос означало лететь к ветру слегка боком, под едва заметным 
углом. Совята двигались сквозь ветер, как крабы по песку — не прямо, а 
постоянно виляя в стороны и используя малейшие изменения воздушного 
потока, чтобы не позволить ему отбросить их назад.
Обогнув край ветра, они получали возможность двигаться чуть прямее, правда с 
потерей скорости. Они летели так с тех самых пор, как покинули последнее 
дупло, и теперь крылья у них страшно устали и болели от напряжения. Тем не 
менее новая тактика спасла друзей от обледенения.
Внезапно раздался жуткий рев. Совят с силой отбросило в сторону, словно чей-
то огромный ледяной коготь толкнул их в спину. Раздался новый рев, и друзья с 
размаху врезались в ледяную стену. Очнувшись, Сорен понял, что скользит вниз 
по безупречно гладкой поверхности.
— Держитесь, миссис Плитивер! — прокричал он, поскольку больше не 
чувствовал на себе привычной тяжести змеи.
Уцепиться когтями было не за что. Крылья тоже оказались бессильны. Он 
скользил гораздо быстрее, чем мог лететь. Вдруг что-то огромное и серое 
просвистело у него над головой. Кто это? Сумрак? Размышлять было некогда. 
Чувствовать тоже.
Соре ну показалось, будто из него высосало и желудок, и все внутренности 
вместе с костями. А потом падение прекратилось. Оглушенный, задыхающийся, 
и — наконец-то! — неподвижный, он лежал на покатом склоне утеса, об 
который едва не расшибся насмерть.
— Тебе повезло… И тебе, и тебе и еще кому? — раздался над его головой 
булькающий голос.
— Кто здесь? Кто это говорит? — простонал Сорен.
— О, великий Глаукс! — прошептала Гильфи, скатываясь на площадку следом за 
Сореном. — Что это за…
И тут Сорен увидел, куда она смотрит. Четверо друзей и миссис Плитивер — 
слава Глауксу! — были спасены. Они лежали на спинах у подножия 
белоснежной сверкающей скалы и таращились на круглое отверстие в кромке 
льда, откуда на них смотрели трое самых причудливых созданий, которых им 
только доводилось видеть. — Что это еще за бред? — прошептала Гильфи. — 
Они ведь не птицы?
— Ни в коем случае! — уверенно ответил Сумрак.
— Возможно, они являются представителями животного царства? — 
продолжала Гильфи.
— А бывают другие царства? — буркнул Сумрак.
— Разумеется! Есть еще растительное царство — мой отец как-то упоминал о 
нем, — с достоинством ответила Гильфи.
— Да, виду них очень растительный, — подал голос Копуша. — Ведь правда 
же?
— Что ты хочешь этим сказать? — не понял Сорен. — Как это — 
растительный?
— Я понял, что он имеет в виду! Он говорит об этой оранжевой штуковине, 
которая торчит посередине их… с позволения сказать, лица.
— Что значит, с позволения сказать?! — завопило одно из странных существ. — 
Я не спорю, мы туповаты, но ты-то и вовсе дурак, если не можешь отличить 
птичий лицевой диск от цветка!
— Ой, простите… Просто вы очень похожи на цветущие кактусы, которые 
растут у нас в пустыне, — смутился Копуша.
— Это мой клюв, придурок! Уверяю тебя, что ни я, ни кто-либо другой из 
членов моей семьи не имеем ничего общего с цветущими кактусами, что бы они 
из себя не представляли!
— Но позвольте, кто же вы такие? — вмешалась миссис Плитивер.
— Но позвольте, а вы-то кто такая? — передразнил ее собеседник.
— Я — змея… прислуга и уборщица. Я служу совам — самым благородным 
птицам на свете.
— Неужели! — фыркнул «некактус». — Жаль, ведь мы всего-навсего тупики.
— Тупики? — проухал Сумрак. — Но ведь тупики это северные птицы! 
Полярные, я бы сказал.
— Ха! — подал голос второй тупик. — Гляди-ка, папа, а они не такие дураки, 
какими кажутся!
— Но если вы тупики, — не обращая внимания на его слова, заговорила 
Гильфи, — значит, мы на Севере?
— Опаньки! — вскричал третий тупик. — Папа, да они умнеют с каждой 
минутой!
— Может быть, стоит учредить приз за каждый правильный ответ? — В 
отверстие просунулся еще один тупик, огромный клюв которого в длину был 
почти такого же размера, как в высоту.
— Они удивительно потешные, Крепыш.
— Но как же мы могли очутиться на Крайнем Севере? — растерялся Сорен.
— Вас сдуло ветром, не иначе! — рассудительно ответила мать семейства. — 
Вы откуда летели?

— Из Клювов, — буркнул Сумрак.
— А куда?
— На остров в море Хуулмере.
— Великое Оледенение! Да вы пролетели его! Промахнулись примерно на пять 
сотен лье!
— Что? Мы пролетели над ним и даже не заметили? — еле слышно пролепетал 
Копуша.
— А где мы сейчас? — спросила Гильфи.
— В Ледяных Проливах, на дальнем берегу Хуулмере, возле границы с 
Северными Царствами.
— Где?! — хором ахнули все четверо. — Ладно, не такие уж вы дураки, — 
успокоил их отец-тупик. — Всему виной плохие погодные условия.
— А они тут бывают другие? — хмыкнула его подруга.
— Не бывают. Просто ветер подул в эту сторону и засосал их к нам, в Проливы, 
а тут еще этот шквал…
— Что еще за шквал?
— Сильный порыв ветра, вроде снежной лавины. Что-то подсказывает мне, что 
вы и про лавины никогда не слышали. Я угадал?
— Угадал. Что такое лавины? — покорно спросил Копуша.
— Как бы вам попроще объяснить… Это такой огромный снежный оползень, 
как шквал, о котором я говорил, но бесснежный. Просто очень сильный ветер. 
Ледяной воздух наступает целым фронтом и крушит все на своем пути. Он-то и 
притащил вас в Проливы и швырнул о стену нашего дома.
— Это ваш дом? — не понял Сумрак.
— Так точно. Причем единственный, — с гордостью ответил тупик-отец.
— Но где же вы тут живете?
— В ледяных трещинах и маленьких норках. Вообще-то эта стена совсем не 
ледяная. В ней полно камней. Так что здесь вполне можно угнездиться, если, 
конечно, уметь искать, — ответил тупик-отец и взглянул на свою подругу. — С 
юга наступает новый шквал. Лучше пригласить их внутрь. Эй вы, идите за 
нами!

Ледяное гнездо оказалось просторным, но вонь в нем стояла просто 
невыносимая.
— Чем это так пахнет? — робко пискнула Гильфи.
— Где пахнет? — не понял маленький тупик по имени Крепыш.
— Здесь пахнет! — рявкнул Копуша.
— Наверное, рыбой, — ответил отец семейства.
— Рыбой?! Вы едите рыбу?
— A у нас есть выбор? Так что постарайтесь притерпеться.
— Пойду-ка я порыбачу, пока не поднялся буран, — заявила мать.
Сорен проводил взглядом удаляющуюся птицу. Какие все-таки странные 
создания эти тупики! Дело было не только в их огромных, ярко-оранжевых 
клювах и даже не в темных, обведенных красным, глазах, глубоко сидевших в 
глубине белых перьев. Само тело этих птиц было совершенно непонятной 
формы. Коренастое, лишенное всякой грации и изящества, с выпирающей 
грудкой, из-за которой казалось, будто птица в любой момент сорвется с места и 
ринется вперед. Как они при таком сложении ухитряются летать?
Тем временем самка тупика помедлила на краю гнезда, словно не решаясь 
прыгнуть вниз, а потом нехотя завертела крылышками, готовясь окунуться в 
море. Дальше произошло нечто совсем невероятное. Мама-тупик на глазах стала 
гладкой и стройной. Ее широкая голова и толстый клюв без всплеска рассекли 
ледяную воду, которая мгновенно сомкнулась над ее хвостовым оперением.
Сорен с Гильфи, Сумраком и Копушей застыли на краю гнезда. Они ждали и 
ждали, а потом растерянно переглянулись.
— Послушайте, — вежливо начала Гильфи, оборачиваясь к отцу семейства. — Я 
боюсь, с вашей супругой что-то случилось… она… Она нырнула в море и до 
сих пор не вынырнула.
— Да? Ничего, ей нужно время… Думаете, так просто прокормить столько 
ртов?
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем самка тупика снова вынырнула на 
поверхность. Из клюва ее рядком торчало несколько мелких рыбешек. — Вот 
она! Наконец-то! — воскликнула Гильфи.
— Вот такая наша мамаша, — вздохнул Крепыш. — Надеюсь, она поймала 
немного мойвы. Обожаю мойву. Если вам она не по вкусу, отдайте мне свою 
порцию, договорились? Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
— С удовольствием, — ответил Сорен. С каждой минутой, проведенной в этом 
ледяном гнезде, ему все меньше хотелось есть.
— Послушайте, — перебил его Сумрак. — Как она собирается вылезти оттуда?
Совята снова сгрудились у края ледяного гнезда. Внизу, в море, происходило 
что-то странное. Казалось, будто самка тупика пробует бежать прямо по 
поверхности воды, бешено хлопая крыльями.
— Взлет с воды — дело непростое. Возможно, мы не самые лучшие в небе, зато 
умеем нырять и плавать. Воздушные мешки позволяют нам очень долго 
находиться под водой. Но вот взлетать — это другое дело. Самое трудное, 
честно сказать.
Самец подошел к краю своего ледяного дупла и крикнул:
— Душечка, попробуй вот тут, с подветренной стороны, здесь вода 
поспокойнее.
Самка метнула на мужа испепеляющий взгляд и процедила сквозь занятый 
рыбой клюв:
— Хочешь, чтобы я врезалась прямиком в стену, пустая голова? Тут же ветер 
попутный! Что будет с твоим ужином, если я ударюсь клювом в скалу? Если ты 
такой умный, можешь спуститься и наловить рыбы самостоятельно!
— Ох, душечка, я об этом не подумал. Прости, свалял дурака, — повинился 
самец и снова повернулся к гостям. — Вообще-то мы не очень сообразительны. 
То есть мы отлично ныряем, умеем ловить рыбу, жить во льдах и все такое, но 
вот ума у нас маловато. ют гораздо больше, чем кажется.
— У вас просто заниженная самооценка, — объяснила Гильфи. Тупики были не 
только отличными рыбаками и ныряльщиками, но и превосходными 
предсказателями погоды. Они объяснили друзьям, что вскоре ветер ненадолго 
переменится, так что они смогут подняться в воздух и улететь до начала нового 
бурана.
— Видите ли, молодежь, — пояснил самец, — в Ледяных Проливах девять дней 
из десяти гуляют шторма. Те самые, что занесли вас сюда. Но существует и 
десятый день, когда ветер меняет направление и дует в противоположную 
сторону. Сильный шквал отнесет вас обратно в Клювы, если, вы, конечно, 
хотите туда вернуться.
Он замолчал, а совята переглянулись. Всем им очень захотелось снова очутиться 
в Клювах! В Ледяных Проливах было слишком холодно и неприютно, кроме 
того, здесь невыносимо воняло рыбой и прогорклым жиром, от которого их 
желудки будто стали скользкими и сальными. И снова друзья с тоской подумали 
о Зеркальных Озерах — крае вечного солнца, жирных полевок и фантастических 
полетов над водой. Это было настоящее искушение.
— И когда мы должны вылетать? — спросил Сорен.
— Поскольку вы, совы, предпочитаете ночные перелеты, я посоветовал бы вам 
отправиться этой ночью. Ветер начнет меняться с наступлением темноты. Когда 
он коснется ваших хвостовых перьев, вы будете уже на пути к Хуулмере.
— А шквал? — спросила Гильфи. — Что, если мы снова попадем в него?
— До завтрашнего утра вы можете быть совершенно спокойны. Раньше он не 
поднимется.
— Значит, сейчас нам нужно как следует отдохнуть, — решил Сорен. — 
Набраться сил перед полетом.
— Отличная мысль, — поддержала его миссис Плитивер.
— Тогда отправляйтесь в дальний угол гнезда, — посоветовала самка. — Скоро 
взойдет солнце, и лед будет так сверкать, что не даст вам уснуть.
В глубине пещеры было чуть темнее, но и там сумрак начал рассеиваться, когда 
лучи солнца, отразившись от ледяных скал, заглянули в гнездо.
Сорен услышал мерную дробь капель и догадался, что так тает лед. Наконец он 
задремал. Возможно, всему виной была капель, но только во сне он снова 
увидел благословенный уголок земли, где царило тепло, озера были полны 
кристально чистой воды, в сверкающей поверхности которой отражалась 
красивая белоснежная голова амбарной совы…
Почему бы им не вернуться туда? Зачем куда-то лететь? Сорен и сам не заметил, 
как начал забывать… Он уже не помнил ничего, кроме волн, теплого ветра, 
невозмутимой глади озер и вечного лета. Никакого льда, никаких шквалов. Разве 
они не имеют права пожить спокойно?
Сорен спал, и во сне ему казалось, что желудок у него замер, и все вокруг начало 
бледнеть и таять, пока не осталось только одно чувство — невыносимая тоска 
по Клювам и Зеркальным Озерам.
— Пора лететь, молодняк! — провозгласил самец тупика, пихая Сорена своей 
огромной оранжевой перепончатой лапой. — Ветер стихает. Вы можете 
взлететь прямо отсюда. Стены уже плачут.
— Что? — переспросил Сорен. — Что значит — плачут?
— Лед тает. Это значит, что теплые воздушные потоки уже на подходе. Легкий 
полет, вот что это значит!

Остальные совята уже проснулись и стояли возле края гнезда. Стены и в самом 
деле плакали. Блестящие от влаги, они не просто сверкали, а почти сияли в 
свете заходящего солнца, которое окрасило лед жидким пламенем розового, 
оранжевого и алого цветов.
— Крепыш! — позвал отец. — Иди сюда, сынок. Я хочу, чтобы ты поглядел, как 
полетит эта молодежь. Они известные мастера бесшумного полета. Эти совы 
умеют летать так, что ни разу крылом не хлопнут!
Прежде чем подняться в воздух, Сорен обвел глазами своих друзей. Он отлично 
видел, что они тоже мечтают о Зеркальных Озерах. Всем им хотелось вернуться. 
Так что же дурного в том, чтобы сделать это?
Сумрак придвинулся к Сорену и шепнул:
— Сорен, мы тут без тебя подумали…
— И что?
— Подумали о Клювах и о Зеркальных Озерах. Что, если нам вернуться туда 
ненадолго? Сам понимаешь, надо слегка передохнуть, так сказать, промыть 
желудки от рыбы. Наберемся сил, отъедимся, а потом снова отправимся к 
Великому Древу Га'Хуула.
Искушение было слишком велико. Сорен заколебался, и сразу почувствовал, как 
миссис Плитивер зашевелилась в перьях у него на спине.
— Я… я… — выдавил Сорен. — Мне кажется, тут есть одна проблема…
— Какая же? — насупился Сумрак.
— Понимаешь… Что-то подсказывает мне, что если мы туда вернемся, то уже 
никогда не отправимся к Великому Древу Га'Хуула.
Сумрак задумался.
— Это твое личное мнение, — ответил он, наконец. — Но что, если кто-то 
думает иначе. — Что плохого, если мы все-таки вернемся? То есть я хочу 
сказать, что ты можешь отправляться, куда тебе заблагорассудится.
Когда они поднялись в воздух, Сорен заметил, что летевшая рядом с ним 
Гильфи заметно нервничает. Он повернулся и взглянул в глаза своей подруги. 
Они столько пережили вместе! Вместе спаслись от лунного ослепления и 
лунного очищения. Вместе улетели из Сант-Эголиуса. Он покосился на Сумрака 
с Копушей. С ними они бок о бок сражались в пустыне против бандитов Сант-
Эголиуса, погубивших семью Копуши. В той пустыне, над кровью убитых 
врагов, они дали клятву и стали одной стаей. Именно тогда четверо друзей 
решили отправиться к морю Хуулмере и разыскать Великое Древо Га'Хуула. Это 
не было пустыми мечтами. Это было правдой жизни. А теперь новая мечта о 
Зеркальных Озерах и вечном лете грозила разрушить их союз.
— Так вот, — продолжал Сумрак. — Ты, Сорен, конечно, можешь лететь куда 
захочешь. И вообще, пусть каждый из нас делает что хочет. Это же справедливо, 
верно? Что в этом плохого?
Сорен мрачно взглянул на большого серого совенка.
— Только то, что мы — стая. Один за всех, и все за одного, — просто сказал он 
и рванулся вперед, к краю Ледяных Проливов, где виднелся залив, впадавший в 
море Хуулмере.



ГЛАВА VII

Светлая сторона Тамо


Тупики объяснили, что из Ледяных Проливов вытекает поток темно-зеленой 
воды, который впадает в море Хуулмере и ведет к самому острову. Найти этот 
поток не составило особого труда, и Сорен молча поблагодарил мудрых птиц за 
совет.
На самом деле он очень боялся. Сорен знал, что друзья прекрасно поняли его 
слова про стаю, но совершенно не был уверен, что они согласятся искать 
водную дорогу. Сейчас, слава Глауксу, они на верном пути. Недостаточно 
малейшего сбоя, любого порыва ветра, который сдует их в сторону от потока — 
и ему вряд ли удастся собрать их вместе. Слишком сильно было притяжение 
Зеркальных Озер.
Странно, но мысли Сорена постоянно возвращались к той далекой ночи, когда 
они с Гильфи сбегали из Сант-Эголиуса. Когда Виззг, в полном боевом 
облачении, в шлеме и с железными когтями ворвалась в библиотеку, какая-то 
сила вдруг швырнула ее в стену, где хранились таинственные крупинки. Всем 
телом врезавшись в нее, она на несколько секунд потеряла способность 
двигаться. Именно эти секунды позволили им с Гильфи спастись… Похоже, 
Клювы и Зеркальные Озера оказывают на них то же действие. Но ведь это 
всего-навсего мечта! Как она может обладать такой силой? Вот течение темно-
зеленой воды внизу было настоящим. И они должны следовать за ним.
Теперь друзья летели быстро и сосредоточенно. С каждым взмахом крыльев к 
ним возвращалась уверенность, и желудки их начинали дрожать от волнения.
Сорен знал, что каждый взмах, приближающий его к Великому Древу Га'Хуула, 
отдаляет его от Сант-Эголиуса, от проклятой Академии для осиротевших совят. 
Как эти мерзавцы посмели назвать свою тюрьму Академией? Они ведь ни 
капельки не заботились о похищенных совятах и ничему их не учили. Любые 
вопросы были там под строжайшим запретом. За любопытство малышей карали 
самым жестоким образом. Самыми грязными и неприличными словами в Сант-
Эголиусе считались слова вопросительные — что, зачем, когда и почему. 
Однажды всего за один неосторожный вопрос Сорену выщипали весь пух 
вместе с едва появившимися перышками, так что крылья его стали похожи на 
освежеванные. Всякое знание в Академии Сант-Эголиус было поставлено вне 
закона.
Вскоре повалил снег. Он размазал острые точки звезд, мягко растушевал края 
луны и подернул туманом темно-зеленую полосу речного потока.
«Я могу сбиться с пути!» — испугался Сорен.
— Вряд ли мы сможем разглядеть остров Хуула, — первым заявил Копуша. — 
Поглядите вниз. Все стало белым!
— Где же течение? — занервничала Гильфи.
Сорен почувствовал, как миссис Плитивер взволнованно зашевелилась у него 
на шее. Быть так близко — и так далеко! Сейчас им ни в коем случае нельзя 
сбиться с пути!
Сорен подумал, что для них остров Хуул и Великое Древо — это все равно, что 
Тамо для миссис Плитивер. Они знают о нем, стремятся к нему, но все время 
оказываются по другую сторону.
Погода стремительно портилась, еще немного, и они уже не смогут лететь. Во 
время ночных перелетов совята так расширяли свои зрачки, что те заполняли 
почти все их глаза. Теперь из-за снегопада им приходилось щуриться, словно 
днем. От снега стало невыносимо светло, а мир окрасился в ровный светло-
серый цвет. Вода ничем не отличалась от земли. Где они летят? Все еще над 
потоком? Может быть, они снова пролетели мимо острова Хуул? Или их опять 
снесло с пути? Миссис Плитивер однажды сказала, что иногда нужно видеть не 
глазами, а всем телом. Сейчас ее слова пришлись как нельзя кстати.
Совята летели крепким клином, в форме буквы V с Сумраком в вершине. 
Внезапно Сорен понял, что полет с любой стороны этого клина не позволяет 
ему полностью использовать преимущества своего исключительного слуха.
— Уступи мне ведущее место, Сумрак, — попросил он. — Так мне будет лучше 
слышно.
Сумрак замедлил полет, и Сорен поравнялся с ним.
— Держитесь, миссис Плитивер, сейчас я буду сильно крутить головой.
Вообще совиная шея устроена очень странно. В отличие от большинства птиц, в 
шее сов имеются дополнительные позвонки, позволяющие им с легкостью 
поворачивать голову во все стороны. Сова способна так сильно запрокинуть ее 
назад, что затылком она может коснуться лопаток, а при желании повернуть 
лицевой диск почти себе за спину. Именно так и поступил Сорен.
— Привет! — сказал он миссис Плитивер, оказавшейся прямо у него под 
клювом. — Это я осматриваюсь.
Через несколько минут Сорен заметил первые перемены. Он пока не понял, 
какие именно, но почувствовал, что что-то происходит.
— Копуша! Помнишь песню, которую ты распевал в пустыне?
— Угу.
— Спой-ка ее еще разок, только опусти голову вниз.
— В такую ночь трудно понять, где низ, где верх!
Это была чистая правда. Завьюженный снегом, мир внезапно стал белым. Но 
вот Копуша неверным голосом затянул песнь пещерной совы. Сорен принялся 
вертеть головой во все стороны. Через некоторое время он пробормотал:
— Кажется, мы все еще над водой.
Эхо, возвращавшее песню Копуши, звучало несколько иначе, чем в тот раз, 
когда они летели над землей и его голос мягко тонул в кронах деревьев. Теперь 
же отраженный голос Копуши звучал резко и громко.
Наконец ветер стих, и мириады снежинок словно застыли в небе.
— Теперь мне лучше вернуться на свое место, Сорен, — подал голос Сумрак.
Сорен знал, что он прав. Снежинки медленно таяли в густом тумане. Весь мир и 
лежащая внизу вода подернулись мглой. Наступило время Сумрака и его особых 
способностей, о которых хвастливый совенок поведал Сорену с Гильфи при 
самой первой их встрече. Настало время бородатой неясыти, живущей на грани 
света и тьмы, которая видит невидимые простому глазу связи и сочленения 
мира, зыбкого и туманного. Возможно, Сумраку удастся вновь отыскать зеленый 
поток.
Сорена снесло назад, когда здоровенный серый совенок пролетел мимо и занял 
свое место во главе их клина.
Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда они в последний раз видели 
речной поток. Гильфи начала выбиваться из сил, а у Копуши разболелось крыло, 
раненное в битве с воронами. Вновь поднявшийся ветер, как назло, тоже дул 
совсем не в нужную им сторону.
— Просто не могу поверить, что эта река могла исчезнуть! Тупики ясно сказали, 
что она приведет нас прямо к острову, — пробормотал Сорен.
— Откуда им знать, носатым? — буркнул Сумрак. — Они сами признались, что 
тупые, как ледышки.
— Не думаю, что они глупее нас с тобой, — огрызнулся Сорен. — Надо искать 
поток!
— Здесь даже негде присесть и отдохнуть, — вмешалась Гильфи.
— Надо возвращаться, — решил Сумрак.
— Куда возвращаться? Уж не в Клювы ли? — резко спросил Сорен.
— На твердую землю. Если ближе всего мы к Клювам, значит, полетим к 
Клювам, — твердо ответил Сумрак.
— Ни за что! — крикнул Сорен. — Знаете, что я сейчас сделаю? Спущусь 
поближе к воде.
— Это опасно, — тут же возразил Копуша. — Сорен, ветер поднял большие 
волны. Тебя может запросто захлестнуть, а я очень сомневаюсь в том, что ты 
умеешь плавать, как тупики. Тебя просто утащить под воду.
— Я буду осторожен. Миссис Плитивер, вы можете переползти на спину к 
Сумраку.
— Нет, мой хороший. Я останусь с тобой. Я не боюсь.
— Отлично!
Сорен начал спускаться к воде. Теперь к слепящей снежной мгле прибавились 
хлопья пены, срываемой ветром с гребней волн. Как он сможет разглядеть 
течение в такой круговерти? Сорен спустился еще ниже. Там было то же самое. 
А вдруг остальные бросили его и улетели? От этой мысли у Сорена в желудке 
все оборвалось. Что если они оставили их с миссис Плитивер одних?
И тут совенок почувствовал, как внутри него потеплело. Он ничего не сказал, 
только снова сузил и расширил зрачки. Теперь мир стал совершенно белым. Как 
бы сейчас пригодилось удивительное зрение Сумрака!
— Я здесь, Сорен.
— Сумрак! Ты прилетел за мной?

— Наверное, я круглый дурак, — пробурчал серый совенок. Потом он оттеснил 
Сорена и принялся изучать мглу, глядя то прямо перед собой, то устремляя 
взгляд вдаль. Именно так он заметил в непроницаемой стене два чуть более 
ярких белых пятнышка.
— Сюда, молодежь! Вы находитесь прямо над течением. Ну и ночка, доложу я 
вам. Добро пожаловать на остров Хуул.
Две исполинские полярные совы вынырнули из самого сердца ночи. Они были 
такими белыми, что снежная мгла на их фоне стала казаться серой.

— Меня зовут Б

о

рон, а это моя подруга — Б

а

рран.

— Вы — король и королева Хуула, — прошептал Сумрак. Измученные Копуша с 
Гильфи опустились к ним.
— Да, малыши. Но мы предпочитаем, чтобы нас называли учителями или 
наставниками. «Наставник» то же, что «учитель», но обладающий глубинной 
мудростью, — проухал Борон.
— И мы не привыкли к пышным титулам, — засмеялась Барран.
— Вы прилетели, чтобы нас встретить? — пролепетал Сорен.
— Ну конечно! — ответил Борон. — Вы проделали самую тяжелую часть пути. 
Теперь мы с радостью проводим вас до острова. Это совсем рядом.
Как метель утонула в тумане, так и сам туман растаял от белизны Борона и 
Барран. Ночь снова стала черной, на небе появились звезды. Поднялся месяц и, 
поглядев вниз, четверо совят заметили бескрайнее море, горящее серебряными 
искрами лунного света, а дальше, прямо перед ними, запутавшись в ночи, 
темнели ветви самого огромного дерева, которое им только доводилось видеть. 
Это было Великое Древо Га'Хуула.
— Мы добрались, миссис Плитивер! Мы добрались, — прошептал Сорен.
— Я знаю, милый. Я чувствую! Чувствую!
Следуя за Вороном и Барран, совята пролетели сквозь ветви дерева к стволу, в 
котором чернело большое круглое дупло. Огромные полярные совы клювами 
раздвинули занавес из мха, и совята влетели внутрь.
«Ну и дупло! — ошеломленно подумал Сорен. — Мало того что огромное, так 
еще и совершенно непохожее на все другие дупла. Здесь светло даже ночью!»
Какие-то непонятные мерцающие штуковины освещали дерево изнутри.
Борон подлетел к путешественникам и объяснил:
— Я вижу, что вы уже обратили внимание на наши свечи. Видите ли, мы 
научились не только похищать огонь, но и приручать его. Мы заставили огонь 
служить нам. В свое время вы узнаете подробнее и об этом, и о многом другом. 
Кто знает, возможно, кто-то из вас в будущем станет угленосом.
— Кем-кем? — переспросил Сорен.
— Угленосом — тем, кто переносит угли. Это очень редкий дар. Здесь, в 
Великом Древе Га'Хуула, мы постараемся передать вам все свои знания. Вот 
ваши будущие наставники.
С этими словами Борон обвел крыльями стены дупла, покрытые нависающими 
друг над другом галереями. Сорен, Гильфи и Сумрак с Копушей невольно 
ахнули.
Здесь собрались совы всех мастей и видов — пещерные и амбарные, сычики-
эльфы и сычики воробьиные, малые ушастые совки и черные сипухи, сычи и 
полярные совы. В дупле исполинского древа присутствовали представители 
всех мыслимых пород сов, и все они моргали своими желтыми, черными и 
янтарными глазами, дружелюбно разглядывая новоприбывших.
— Добро пожаловать, молодежь, — продолжал Борон. — Добро пожаловать в 
Великое Древо Га'Хуула. Одно путешествие подошло к концу…
«Только одно?» — подумал про себя Сорен. Но тут дерево сотряслось от 
глубоких, раскатистых ударов гонга. Борон на полуслове прервал свою речь.
— Клювы, занять свои боевые места! — зычно ухнула огромная бородатая 
неясыть.
В тот же миг дупло словно озарилось ярким светом — это совы дружно 
выхватили свои боевые когти и шлемы, и пламя свечей заиграло на 
полированной поверхности их вооружения.
— Великий Глаукс, да здравствует битва! Выдайте нам когти, да поскорее! — 
запрыгал от нетерпения Сумрак, возбужденно размахивая крыльями.
— Не торопитесь, ребятки! — проворчала подошедшая к ним толстенькая 
короткоухая болотная сова.
— Где будет битва? — набросился на нее Сумрак.
— Дале ко-далеко, — болотная сова устремила на него внимательный взгляд 
своих янтарных глаз. — И тебе там делать нечего, — заявила она и добавила, 
повернувшись к Гильфи: — И тебе, и вам обоим, — она кивнула на Сорена с 
Копушей. — А вы кто такая? — моргнула сова, заметив миссис Плитивер.
— Миссис Горация Плитивер, уборщица дупла. У меня есть рекомендации, 
мадам.
— Очень хорошо. А теперь идите за мной.
— Но как же битва?! — взорвался Сумрак.
— Там обойдутся без вас. И не битва это вовсе, а небольшая стычка на границе 
между Серебристой мглой и Далеко-Далеко.



ГЛАВА VIII

Первая ночь — от зари до зари


Следом за болотной совой по имени Матрона они зашагали по огромному 
стволу Великого Древа Га'Хуула, сплошь покрытому проходами и коридорами 
различной ширины, которые ни в одном месте не следовали прямо, а 
изгибались самым причудливым образом. По сторонам от проходов виднелись 
дупла-комнаты самых разных форм и размеров. Некоторые из них, скорее всего, 
предназначались для сна, другие были отведены для изучения разнообразных 
наук, третьи были приспособлены под хранилища.
Сорен сунул клюв в одну из таких комнат и увидел горы и горы странно 
мерцающих штуковин, которые Борон назвал свечами. Он также заметил, что 
Матрона каждый раз доводила их до конца коридора, откуда вел ход, 
позволяющий перебраться на следующий уровень ствола, и оттуда, 
протиснувшись в новое отверстие, они возобновляли свое путешествие в глубь 
ствола.
Насколько Сорен смог понять, спальни в этом странном месте располагались 
ближе к вершине дерева, а залы для больших и малых собраний находились 
внизу, неподалеку от огромного помещения под названием кухня, откуда 
доносились умопомрачительные запахи. Он заметил также множество комнат, 
где совы могли собираться небольшими группками для бесед и общения.
Залы размещались там, где от ствола отходили самые большие и толстые ветки. 
Кроме того, в дереве были проделаны специальные отверстия, чтобы его 
обитатели могли располагаться как внутри, на специально выдолбленных 
насестах, так и снаружи, прямо на ветках.
— Так, молодежь, а теперь я попрошу вас не мешать. Сейчас принесут раненых 
совяток, и я должна буду ими заняться, — пропыхтела Матрона, торопясь 
поскорее проводить друзей в отведенное им наверху дупло.
— Матрона, нам потребуется больше мха и пуха. Искатели-спасатели несут еще 
двух птенцов. Массовая гнездовая погибель! — крикнула другая болотная сова, 
пролетавшая мимо с кучей чего-то мягкого в когтях.
— Какой ужас! Бедные крошки!
— Массовая гибель? Что это значит? — спросил Сорен.
— Случайное разрушение гнезд, — пояснила невесть откуда взявшаяся молодая 
пятнистая неясыть.
— Ах, Отулисса, мне тебя само небо послало! Ты не могла бы проводить этих 
новичков в дупло, которое мы вчера расчистили?
— С удовольствием, Матрона.
— И посмотри, осталось ли у поварихи немного чаю и печенья. Эти детки 
выглядят ужасно голодными.
— Я обо всем позабочусь.
Пятнистая неясыть по имени Отулисса быстро проводила друзей в отведенное 
им дупло.
— Что у вас тут происходит? — недовольно спросил ее Сумрак.
— Ничего серьезного, — снисходительно ответила та. — Небольшой 
пограничный конфликт, дело привычное.
— Опять Сант-Эголиус? — спросил Сорен. — Мы знаем все про Сант-Эголиус, 
честное слово! Мы с Гильфи вырвались оттуда, прямо из каньона!
— Между прочим, мы прикончили двух важных сов этого гадюшника, когда они 
хотели сцапать Копушу. Так что мы хоть сейчас готовы в бой, — решительно 
добавил Сумрак.
Пятнистая неясыть молча моргнула.
— Мы ведь попали куда надо? Это Великое Древо Га'Хуула, верно? — повысил 
голос Сумрак, подступая ближе к Отулиссе.
— Да, вы прилетели в правильное место, — без всяких эмоций ответила 
пятнистая неясыть.
— Где каждую ночь доблестные совы-рыцари поднимаются в небеса, дабы 
вершить добрые дела? — нерешительно поинтересовался Сорен. В желудке у 
него было как-то неспокойно. Там поселилась неуверенность — еще не 
сомнение, но уже и не вера. — Это то самое место? — дрожащим голосом 
спросил он.
— Разумеется, это то самое место, — с усмешкой повторила пятнистая неясыть.
— Но тогда выдайте нам боевые когти, да поживее! Мы готовы к бою! — 
прогудел Сумрак и нетерпеливо вытянул вперед свой коготь.
— Нет, вы только послушайте! Готовы они! — ахнула Отулисса. — Да что вы 
себе вообразили? Думаете, если вы спаслись из каньона и убили двух 
крысоголовых тварей, так вы уже готовы к битве?
— И еще рысь, — тупо добавил Сорен.
— И ворон! — пискнул Копуша. — Ну, то есть мы их не убили, а только 
разогнали…
До сих пор Гильфи хранила молчание и не вмешивалась в разговор. Но вдруг 
малютка-эльф решительно шагнула вперед.
— Вы хотите сказать, что мы еще не готовы… то есть нам требуются какие-то 
дополнительные навыки?
— Разумется. Не велика доблесть — порвать двух мерзких сов в пустыне. — 
Пятнистая неясыть выпрямилась во весь свой рост и сверху вниз взглянула на 
Гильфи. А потом высокомерно отчеканила: — Пока вы даже понятия не имеете 
о том, что такое боевой дух. Вы ничего не смыслите в стратегии. Я уверена, что 
вы даже не умеете летать с боевыми когтями. Я нахожусь тут гораздо дольше, 
чем вы, но даже меня до сих пор не зачислили ни в один клюв.
— Какой еще клюв? — не понял Сорен.
— Каждый из нас со временем вступает в один из клювов. Это такая небольшая 
команда сов, в которой обучаются какому-то полезному навыку.
— Полезному в бою? — уточнил Сумрак.
— Не обязательно в бою. Просто в жизни. Она ведь не состоит из сплошных 
битв, правда? У каждого клюва есть своя… как бы это точнее выразить… 
специализация. Навигационные клювы у нас самые элегантные и отличаются 
виртуозным полетом. Искатели-спасатели тоже прекрасные летуны, но манеры 
у них менее утонченные. Всепогодники и угленосы считаются самыми 
мужественными и стойкими. Но главное, — тут пятнистая неясыть пристально 
взглянула на Сумрака, — все они неукротимо отважны и скорее погибнут, чем 
дрогнут в бою.
При этих словах Сумрак просто раздулся от радости, а Сорен, наоборот, 
съежился от страха. Что, если он не сможет быть таким? Нет, он должен! Вместе 
с друзьями он справится с любым делом! Вон сколько всего они сумели 
совершить вместе…
— А мы все попадем в один клюв? — спросил он.
— Очень в этом сомневаюсь.
— Но мы же — одна стая! — выпалил Сорен и тут же смутился, подумав, что 
его слова могут быть неверно истолкованы.
— Здесь это не имеет значения. Вы стали частью другой большой стаи. А теперь 
мне пора идти.
— Ну конечно! — с плохо скрытой насмешкой фыркнула Гильфи. — Наверное, 
тебя ждут важные дела!
— Именно так, — пятнистая неясыть снова смерила малютку-сы-чика 
надменным взглядом и вылетела из дупла.
Сорену показалось, что Гильфи с трудом сдержалась, чтобы не плюнуть ей 
вслед.
— Ох, не понравилась она мне! — пробасил Сумрак.
— А уж мне-то как не понравилась! Ты заметил, как она на меня смотрела? 
Наверное, считает себя самой умной и самой воспитанной, но я готова 
поклясться, что в душе она смеется над моим ростом!
Как большинство сычиков-эльфов, Гильфи была невероятно чувствительна к 
любым замечаниям относительно своего роста. Ее бабушка была совой-
основательницей CMC — Сообщества Малых Сов, которое боролось с 
обидными и бестактными замечаниями в адрес всех мелких представителей 
совиного царства.
— Дорогу! Дорогу!
Мимо их дупла пролетели два дородных мохнатых сыча с зажатым в когтях 
подобием гамака, в котором лежала раненая сова. Шлем слетел с ее головы, 
одно крыло безжизненно болталось в воздухе.
Потом откуда-то снизу послышался захлебывающийся плач маленького совенка, 
а чей-то ласковый голос успокаивающе произнес:
— Ну, будет, будет.
Сорен потихоньку выбрался в отверстие, которое вело в нижний коридор, 
опоясывавший полый ствол дерева. Увидев сотни проходов, разбегавшихся во 
все стороны, он испугался, что заблудится. Но тут плач послышался вновь, и 
Сорен решительно зашагал на этот звук.
Вскоре он очутился в другом дупле. Как и во всех остальных, здесь были 
устроены внешний и внутренний входы, чтобы в дупло можно было попасть из 
другого прохода или влететь снаружи.
Сорен сунул нос в отверстие. Сначала он увидел уже знакомую болотную сову 
Матрону. Пушистая нянька торопливо выщипывала пух со своей грудки и 
подкладывала его под лежащую крохотную сову.
— Вот так, моя хорошая, все будет хорошо.
— Что подумают мама с папой? — снова расплакалась малышка. На мигу 
Сорена оборвалось в животе: «Неужели это моя Эглантина?»
— Они подумают, что их дочка — самый храбрый воробьиный сычик на 
свете, — отвечала Матрона.
Сорен разочарованно вздохнул.
— Что ты здесь делаешь? Не стой без толку, лучше займись чем-нибудь 
полезным! — набросилась на него Матрона.
Сорен робко вошел в дупло. Малышка, над которой хлопотала Матрона, 
оказалась ростом не больше Гильфи. Очень хорошенькая и пушистая, она 
насквозь пропахла гарью, а ее перья обгорели и закоптились от дыма.
— Как тебя зовут, моя хорошая? — склонилась над ней Матрона.
— Примула.
— Отличное имя! У Примулы сгорело гнездо.
— Все наше дерево сгорело! — выдавила из себя малышка.
— Вот несчастье-то! Понимаешь, ее родители отправились на приграничную 
схватку и оставили детку в гнезде.
— Я должна была охранять яйца! Моя мама полетела охотиться, а вовсе не на 
битву. Она должна была скоро вернуться!
— И что случилось? — спросил Сорен.
— Пожар. Лесной пожар. Я не думала, что он доберется до нашего дерева, и 
продолжала сидеть в дупле… А когда дерево все-таки занялось, я попыталась 
спасти хотя бы одно яйцо. Но… Понимаете, я еще никогда не летала так далеко, 
и я его… — Она снова разрыдалась.
Толстая болотная сова скорбно покачала головой. Вдруг в дупло просунула 
голову косматая неясыть:
— Кому тут чайку?
— Вы как раз кстати! Думаю, чашечка чая будет нам как раз кстати!
— Я уронила яйцо… Я не достойна жизни! — простонала Примула.
— Не смей так говорить! — вскрикнул Сорен. — Что за глупости! Все совы 
достойны жизни, и ты должна жить.
Матрона прервала свое занятие и, склонив голову набок, внимательно взглянула 
на молодого амбарного совенка.
«Кажется, он уже учится — по крайней мере, он самостоятельно понял, в чем 
заключается настоящее благородство! Пожалуй, я оставлю его утешать 
маленькую Примулу и попрошу принести сюда еще одну чашечку 
молочникового чая».
До конца вечера Сорен оставался с Примулой. Ее стало лихорадить, и в бреду 
она все твердила о своем маленьком братике, которого, как ей казалось, она 
убила. Она хотела назвать его Осгудом. Когда бред стихал, Примула лежала 
неподвижно, часто моргала и тихо спрашивала:
— Как же мама? А папа? Что они подумают, когда вернутся домой, увидят 
сгоревший лес и не найдут родного дерева? Они ведь будут искать меня?
Сорен просто не знал, что ей ответить. В свое время он и сам постоянно задавал 
себе эти вопросы.
Перед самым рассветом Примула уснула, и Сорен решил вернуться в свое дупло. 
Он снова пустился блуждать по дереву, несколько раз свернул не в ту сторону и 
долго скитался по извилистым коридорам. К счастью, в одном из самых 
запутанных проходов он повстречал какую-то пожилую пятнистую сову.
— А, ты один из тех новеньких, что прилетели из Ледяных Проливов? — 
добродушно проухала она.
— Да, только мы сами не из Проливов. Просто нас отнесло туда ветром. Мы 
летели из Клювов, но потом…
— Ох, бедняжки! Что и говорить, Клювы под силу лишь самым крепким 
желудкам…
Сорен моргнул: «Что она хочет этим сказать?»
— Меня зовут Стрикс Струма. Вижу, тебе будет полезно заняться навигацией. 
Кстати, я наставница клюва навигаторов. Скоро светает, так что советую тебе 
поскорее вернуться в дупло. Если будешь вести себя тихо, то услышишь арфу 
мадам Плонк. Под ее музыку так приятно засыпать, а уж голос у нашей мадам 
Плонк просто изумительный.
— Что такое арфа? Что такое музыка? — выпалил Сорен. На память ему тут же 
пришли отвратительные песни, которые распевали совы в Сант-Эголиусе. — 
Неужели здесь тоже занимаются этой гадостью?
— Ну и вопрос! Это очень трудно передать словами. Послушай и сам все 
поймешь.


Когда Сорен вернулся в дупло, его друзья уже пили молочниковый чай.
— Это какое-то чудо, Сорен! — бросилась к нему Гильфи. — Представляешь, 
домашние змеи принесли нам чай прямо на своих спинах!
— Это место просто создано для меня! — светилась от счастья миссис 
Плитивер. — Уж здесь-то я пригожусь!
Все были довольны и счастливы — все, кроме Сумрака.
— Ну конечно! Я ведь не убивал этих двух извергов из Сант-Эголиуса, не 
сражался с воронами, не рвал глотку рыси! Нет, я мирный совенок, который 
будет всю жизнь послушно сидеть на хвосте и пить поданный змеями чай! — 
бушевал Сумрак, угрожающе раздуваясь.
— А чего бы ты хотел? — хмыкнула Гильфи.
— Я думаю, нам надо потолковать с главными совами — с Вороном и Барран. 
Сдается мне, они не представляют себе реальной опасности. Все эти мелкие 
стычки на границах не идут ни в какое сравнение с угрозой Сант-Эголиуса. Вы 
слышали, что говорила эта мисс Задавака? Нет, ничегошеньки они тут не знают 
и не понимают! Зато мы все знаем! — он обвел дупло своими желтыми 
глазищами. — Верно я говорю?
— Ты имеешь в виду умирающую неясыть? «Вы еще пожалеете», да? — 
шепотом заметил Копуша.
Они никогда не обсуждали между собой последних слов умирающего, но 
каждый понимал, что неясыть говорил о какой-то опасности, намного 
превышавшей угрозу Сант-Эголиуса.
— Угу-у-у, — задумчиво протянул Сорен. — Наверное, надо рассказать об этом 
королю с королевой. Но не сейчас. Уже занимается день. Пора спать.
Дупло было выстлано мягчайшим мхом и нежным пухом.
Сорен подошел к круглому отверстию в стене, чтобы взглянуть на рассвет. 
Последние ночные звезды только что погасли, и небо начало окрашиваться 
нежной розовой зарей. Бесчисленные изогнутые ветви Великого Древа Га'Хуула 
вздымались вверх, словно приветствуя новый день.
— Этот рассвет, — еле слышно проговорил Сорен, обращаясь к миссис 
Плитивер, — почему-то напоминает мне маму.
— В самом деле, милый! — закивала змея, уже свернувшаяся в уютное колечко в 
уголке дупла.
А когда совята устроились на ночлег, по Великому Древу Га'Хуула полились 
самые нежные, самые волшебные и неземные звуки, а потом прекрасный голос 
запел:




Ночь прошла, погасли звезды В небесах.


Тьма растаяла, как дымка.


На холмах.


Розовеет уже утра


Нежный свет,


До зари вечерней


Ночи с нами нет


Спать ложитесь,


Дайте крыльям отдохнуть.


Завтра ночью вновь начнется


Долгий путь.


Пусть покоен будет день ваш,


Сладок сон.






Глаукс — ночь,


У дня и ночи свой закон.


Час пробьет —


Ночь придет


По полям, по цветам,


Сумерки вернутся к нам.


Это дерево — наш дом,


Мы здесь живем.


Мы свободны и свободными умрем.


Пусть покоен будет день ваш,


Сладок сон.


Глаукс — это ночь.


У дня и ночи свой закон.




Никогда еще Сорен не испытывал такого умиротворения.
— Копуша, Сорен, Гильфи, вы спите? — окликнул их Сумрак.
— Почти, — отозвались Копуша с Сореном.
— Как вы думаете, когда нам выдадут боевые когти?
— Понятия не имею. Не беспокойся, всему свой срок. (Спокойного дня, — 
сонно ответил Сорен.
— Спокойного дня, Сумрак, — подхватил Копуша.
— Спокойного дня, Сорен, — пискнула Гильфи.
— Спокойного дня, Гильфи, — прошептал Сорен и прибавил: — Спокойного 
дня, миссис Плитивер.
Но миссис Плитивер уже крепко спала.



ГЛАВА IX

Совиный парламент


Четверо совят стояли в прихожей большого дупла, где заседал Совиный 
парламент, и ждали, когда их примут Борон с Барран.
— Там обсуждается очень важное дело, — сообщил им один из стражников. 
Тихое тинг-тинг в его голосе выдавало настоящего мохноногого сыча.
— Да нам совсем ненадолго, — объяснила Гильфи.
«Очень на это надеюсь», — подумал про себя Сорен. Он был не на шутку 
напуган, поскольку друзья, посовещавшись, единогласно выбрали его 
парламентером.
Какая-то незнакомая сова высунула голову из дупла и проухала:
— Можете войти. Ведите себя тихо и ждите, когда вам разрешат говорить. — С 
этими словами она указала крылом на ветку, куда они могли присесть.
Сорен огляделся. Это было не особенно большое дупло, намного меньше того, 
куда Борон и Барран привели их в самом начале. Здесь тоже горели свечи, а еще 
тут была длинная березовая ветка, согнутая полукругом. На этой белой ветке 
восседало около дюжины парламентариев. Сорен увидел среди них Стрикс 
Струму, которую накануне повстречал в коридоре. Она сидела рядом с крупным 
виргинским филином необычной красноватой окраски с ярко-черными когтями. 
Еще здесь была очень старая и дряхлая пятнистая совка, с отвратительно редким 
и облезлым оперением. Сорен в жизни своей не видел такой лысой совы, хотя, 
честно признаться, до сих пор он почти не встречал стариков… В довершении 
всего у этой совки была длиннющая лохматая борода и зазубренный от старости 
клюв. А еще она косила на один глаз.
— Это не сова, а просто какое-то позорище! — прошептала Гильфи. — Великий 
Глаукс, вы только взгляните на ее лапы! А когти-то, когти! — она помолчала и 
поправилась: — Я имею в виду оставшиеся.
В самом деле, на одной лапе у совки было всего три когтя.
И тут Сорен зажмурился от стыда и страха, потому что старик повернул голову 
и уставился прямо на него своим косящим глазом. Сорену показалось, что 
желудок у него вот-вот вывернется наружу.
— Насколько я тебя понял, Элван, — говорил Борон, глядя на крупную 
бородатую неясыть, — ты утверждаешь, что нам нужно объединить искателей-
спасателей с угленосами?
— Не постоянно, Борон. Думаю, это потребуется только во время вылетов на 
поля сражений. А то родители повадились улетать на битву и оставлять 
птенцов без присмотра. Обычно-то они вовремя замечают лесной пожар. К 
примеру, вчера мы спасли маленького воробьиного сычика и мохноногого сыча. 
Мы принесли их сюда, но, поверьте, не так-то просто тащить и угли, и 
обгоревших совят! Птенцов ведь не бросишь в корзинку с углями, верно? А ведь 
мы могли и проглядеть кого-то! Страшно делается, как подумаешь об этом!
Старая пятнистая совка вопросительно приподняла изуродованную лапу.
— Да, Эзилриб? — повернулся к нему Борон.
— У меня вопрос к Бубо, — низко пророкотал старик. — Что ты думаешь по 
поводу этого пожара? Само полыхнуло или опять налет бродяг?
— Пока не могу сказать, — почтительно ответил филин, к которому он 
обратился. — Бродягам, конечно, не впервой баловать с огнем.
— Вот как, — протянул неопрятный старик и поскреб голову вторым когтем на 
своей изуродованной лапе.
— Следующий вопрос, — повысил голос Борон. — Что слышно о голоде в 
Амбале?
Амбала! Сорен с Гильфи переглянулись. Царство Амбала было родиной 
отважной Гортензии. Друзья познакомились с ней в Сант-Эголиусе и сначала 
презрительно сочли самой оболваненной совой во всей Академии.
Оболванивание лунным светом было самым страшным из того, что 
проделывали с совятами в Сант-Эголиусе. Птенцов заставляли спать в 
полнолуние, подставив головы лунному свету, отчего несчастные теряли волю, 
забывали собственные имена и становились послушными рабами своих 
жестоких надзирателей.
Сорен с Гильфи придумали способ обмануть стражей и избежать губительного 
воздействия лунного облучения. Впоследствии оказалось, что Гортензия тоже 
только притворялась оболваненной. На самом деле она была лазутчиком в стане 
врага и тайком спасала совиные яйца, похищенные патрулями Сант-Эголиуса. 
К несчастью, ее обман раскрылся, и Гортензия погибла. С тех пор в ее родном 
царстве Амбала совы слагали песни и легенды о своей героической 
соплеменнице. — Да, — заговорила еще одна сова, — количество яиц 
сокращается, поговаривают, что всему виной расплодившиеся грызуны. Еды там 
совсем мало.
Сорен с Гильфи переглянулись. Они-то знали, что грызуны тут совсем ни при 
чем! Яйца похищали патрули Сант-Эголиуса. Выходит, они обладают 
уникальной информацией! Может быть, это заставит Борона с Барран больше 
считаться с ними?
— Мы займемся этим, — прогудел Борон. — А сейчас, мне кажется, что наши 
новички просят слова, — он обернулся и взглянул на друзей.
«Просят слова? Да что он такое говорит?» — Сорен был совершенно не готов 
выступать перед таким большим собранием!
— Ну-с, кто будет говорить первым?
Сумрак, Копуша и Гильфи дружно уставились на Сорена.
— Иди-ка сюда, дружок, — подбодрил его Борон, указывая на сучок в центре 
образованного веткой полукруга.
«Великий Глаукс! Мне придется подняться туда и остаться один на один с 
этими важными совами!»
Сорен с тоской посмотрел на нижнюю ветку, где он так уютно пристроился с 
друзьями. Великий Глаукс, а вдруг этот жуткий старик Эзилриб дотронется до 
него своей противной изуродованной лапой?
Сорен почувствовал предательскую дрожь в первом желудке. Вот будет позор, 
если он вдруг срыгнет от страха!
— Я… То есть… Меня зовут Сорен. Я родился в лесном царстве Тито. Я…
Перед тем как идти сюда, они с Гильфи договорились, что он расскажет королю, 
как был похищен патрулями Сант-Эголиуса. При этом Гильфи полагала, что 
Сорену не стоит вдаваться в подробности и объяснять, как братец Клудд 
вытолкнул его из родительского дупла. —
— Полагаю, не стоит начинать свой доклад с описания неудавшейся попытки 
каинаизма, — важно заявила она.
Сорен понятия не имел о том, что такое «каинаизм», пока Гильфи не объяснила, 
что за этим словом скрывается обыкновенное братоубийство. Тогда он с 
легкостью согласился. Не хватало только, чтобы доблестные стражи Га'Хуула 
решили, будто он происходит из семьи убийц! Он совершенно ничем не 
походил на своего братца Клудда!
— Меня похитили патрульные Сант-Эголиуса. Там, в каньоне, я встретил 
Гильфи.
Сначала ему было трудно удержаться от того, чтобы не смотреть на 
изувеченную лапу Эзилриба, но постепенно Сорен почувствовал себя более 
уверенно.
Совы слушали его внимательно, однако не выказывали особого удивления и 
ничего не сказали даже тогда, когда он рассказал им о Гортензии и заявил, что 
падение численности яиц в Амбале вызвано бандитскими налетами патрулей 
Сант-Эголиуса.
— И что же? — мягко спросила Барран, когда Сорен закончил свой рассказ.
— Как что? — растерялся совенок.
— Чего ты хочешь, дружок?
— Мы четверо — одна стая. Мы вместе летели, вместе сражались и спаслись, 
поддерживая друг друга. Понимаете, мы — стая. Мы своими глазами видели, 
какая страшная опасность нависла над всем совиным миром, над каждой совой. 
Мы хотим сражаться с этим злом. Хотим стать доблестными рыцарями вашего 
братства… — И тут он заметил, как Эзилриб, подавив зевок, вытащил откуда-то 
сушеную гусеницу и принялся неаппетитно чавкать. — Мы… мы уверены, что 
знаем то, чего никто не знает. Мы многое можем! — Я нисколько в этом не 
сомневаюсь, — кивнул Борон. — У каждой совы есть какой-нибудь особый дар 
и, пройдя курс обучения, вы откроете его в себе. После соответствующей 
подготовки вы сможете стать членами одного из наших клювов, а если 
окажетесь способными и прилежными, то перейдете на более высокий уровень 
и приобретете особые навыки.
Король коротко объяснил, почему они не смогут стать членами одного клюва.
— Было бы неразумно учить всех одному и тому же. Если вы приобретете 
разные навыки, то ваша стая от этого станет только сильнее. Но обучение 
требует времени.
Сорен, не оглядываясь, почувствовал, как Сумрак недовольно завозился за его 
спиной. А еще он заметил, как старый Эзилриб, несмотря на свою зевоту и 
неаппетитное жевание, пристально наблюдает за ним.
Внимательный взгляд старика заставил совенка оцепенеть. Он казался себе 
беспомощной мышкой, на которую нацелилась парящая в небе птица. Никогда в 
жизни он не видел такого острого, пронзительного взгляда, и это при том, что 
остальные члены Совиного парламента даже не замечали странного поведения 
старого Эзилриба. Со стороны казалось, что старик крайне недоволен тем, что 
приходится слушать пустые речи глупого совенка.
— Обучение займет немало времени, — продолжал Борон, — так что вы 
успеете хорошенько подумать. Вам придется набраться терпения — боюсь, пока 
вам его очень недостает. Но самое главное, это преданность и 
самоотверженность. Благородство сов, которых вы видите перед собой, не было 
дано им с рождения, но одной храбрости тоже недостаточно. Благородство — 
не только в блеске боевых когтей, не только в отчаянном полете по тлеющему 
следу лесного пожара, чтобы стать благородным, мало превратить слабость в 
силу, восстановить разрушенное, низвергнуть спесивых и лишить власти тех, 
кто попирает беззащитных.
Слушая речь Борона, Сорен невольно позабыл свои страхи. Его желудок совсем 
успокоился.
— Благородство — это твердость сердца и мудрость желудка, способного 
противостоять искушению пустых мечтаний, а также восприимчивость разума, 
которая позволяет нам сострадать чужой боли, как сделал один из вас, тот кто 
вчера всю ночь просидел возле несчастной малышки из семьи воробьиных 
сычиков, потерявшей свое дерево, гнездо, родителей и яйцо. Вот из всего этого 
состоит настоящее благородство, которое каждую ночь поднимает стражей 
Га'Хуула в ночное небо, — Борон помолчал и посмотрел на совят. — Помните, 
что я сказал вам, когда вы прибыли сюда? Одно путешествие закончено, но 
началось другое. Завтра ночью вы начнете свое обучение.



ГЛАВА Х

Сумрак на распутье


Рассвет крадет ночь, а ночь — это время, когда совы пробуждаются и 
поднимаются в небо. День, что следует за рассветом, годится лишь для сна и 
подготовки к следующей ночи. Но иногда дни тянутся бесконечно. Несколько 
долгих часов отделяли четверку совят от долгожданной ночи, когда должно 
было начаться их обучение.
Возможно, всему виной была слабая боль в желудке или едва заметное 
покалывание в сердце, но посреди тихого дня, когда все в дупле крепко спали, 
Сорен вдруг проснулся от чувства какой-то непонятной тревоги. Ему чего-то 
недоставало, но вот чего? Это не было похоже на леденящий ужас, который 
пробирается в кишки и заставляет сову опускать крылья. Нет, чувство было 
совсем другое, но явно нехорошее.
Сорен моргнул, открыл глаза, и в молочном дневном свете, проникавшем в 
дупло сквозь отверстие в стволе, разглядел двух спящих совят.
Сумрака не было!
Сорен снова моргнул. Может быть, ему показалось? Взмах крылом — и вот он 
уже сидит на краю дупла.

Ветви Великого Древа Га'Хуула пронзительно чернели на фоне тусклого 
зимнего неба. Тени тоже были четкие и резкие. Одна из них, самая большая, 
приютившаяся между изогнутых ветвей, напоминала упавшую с неба тяжелую 
тучу. Это был Сумрак. Сорен немедленно вспорхнул к нему на ветку.
— Что ты тут делаешь, Сумрак? — негромко спросил он.
— Думаю.
Это был хороший признак. Вообще-то Сумрак был птицей действия и 
повиновался инстинкту. При этом его никак нельзя было назвать дураком. 
Просто он действовал импульсивно и редко предавался размышлениям.
— Думаю о том. чтобы улететь отсюда, — прибавил Сумрак тусклым, 
равнодушным голосом.
— Улететь? — ошарашенно переспросил Сорен. — Но мы же стая, Сумрак!
— Никакая мы не стая, Сорен. Вчера Борон и Барран это ясно дали нам понять.
— Неправда, они не говорили, что мы не стая!
— Они имели это в виду. Разве они не сказали, что нас вряд ли зачислят в один 
клюв? Заявили, что это-де не в обычаях Га'Хуула. Иными словами, они хотят 
разлучить нас.
— Но ведь это касается только клювов! Они просто хотят, чтобы каждый из нас 
выучился чему-нибудь особенному. Это никак не помешает нам оставаться 
стаей. Стая — это ведь не просто сидеть рядышком на одном насесте или летать 
вес время вместе!
Сумрак моргнул.
— Но тогда что же это?
Сорен задумался. Это было трудно объяснить. Честно говоря, он и сам точно не 
знал, что такое стая. Зато он чувствовал желудком, что они четверо должны 
быть вместе.
— Мы — стая, что бы ни говорили и ни думали об этом все остальные. Мы 
ощущаем это кишками. Это нельзя отменить, нельзя подделать. Мы — стая, ты 
чувствуешь это точно так же, как и я, да и остальные тоже.
Сумрак опустил веки, так что глаза его превратились в узкие золотистые щелки.
«Сейчас он вспомнит о своей суровой школе сиротства. Клянусь хвостом!» — 
подумал Сорен.
Но он ошибся.
— В глазах всего света я — птица невысокого полета, потому что не получил 
должного воспитания. — В голосе Сумрака не было и тени обычного 
самодовольства, даже перья его как-то обмякли, так что совенок стал казаться 
меньше ростом. — У меня не было ни Первой церемонии, ни церемонии 
Первого насекомого, ни торжества Мяса со шкуркой. На свете полным-полно 
всего, о чем я и понятия не имею!
Сорен просто ушам своим не верил. Впервые в жизни Сумрак признался в том, 
что чего-то не знает!

— И все-таки мне многое чего ведомо. Я знаю свет, знаю тень и то, что
между
ними. Я знаю, как бьется жизнь в глотке у рыси, и куда нанести удар, чтобы 
сердце дикой кошки перестало качать кровь. Знаю горы и пустыни, знаю 
множество существ, которые летают, и тех, что не летают, зато ползают, 
крадутся или прыгают. Я знаю все на свете лапы, все клыки и все яды, от 
которых застывают когти и коченеют крылья. Меня не обманет ложный 
горизонт, что бывает в разгар летнего зноя, когда воздух густеет от влаги, и 
даже старые мудрые совы теряют голову и падают на землю. И я знаю все 
это не потому, что вырос в дупле, устланном материнским пухом, но 
вопреки этому! Я живу один с того момента, как вылупился из яйца. Я умею 
быть один. Уто тоже талант, понимаешь. И я смогу снова выдержать 
одиночество.

У Сорена медленно свело желудок. Все было гораздо хуже, чем он думал.
Сумрак повернул к нему голову и моргнул.
— И все-таки я понимаю, что становлюсь лучше, когда я рядом с тобой, Гильфи 
и Копушей. Я знаю, что такое быть частью стаи. И этим знанием я обязан тебе, 
Сорен. Тебе одному, — серый совенок смущенно замолчал. Золотой свет в его 
глазах смягчился и стал похож на желтоватую дымку, что окутывает горизонт 
перед заходом солнца.
— Потому что ты, Сорен, качаешь кровь нашей стаи. И я не хочу перерезать эту 
жизненную силу. — Сорен растерянно моргнул. — Ты прав. Мы — стая. И 
никто и ничто не может этого изменить. Мы сами — стражи своей стаи.
— И, может быть, когда-нибудь мы станем стражами Га'Хуула, — прошептал 
Сорен.
Больше между ними не было сказано ни слова. Совята вернулись досыпать в 
дупло, а снаружи разгорался новый день.
Но вот свет начал тускнеть, сгустились синие зимние сумерки. Облака 
подернулись алым, и прощальное пламя садящегося солнца окрасило горизонт в 
цвет крови убитой рыси. А потом на небе зажглись звезды, и для воинов 
Га'Хуула настало время пробуждения.



ГЛАВА XI

Золотые Когти


Стоял темный, глухой ночной час. Луна прошла последнюю фазу ущерба, и 
совершенно исчезла с небосклона. Пройдет не менее двух ночей, прежде чем на 
небе снова появится тоненькая ниточка новолуния.
Сорен жил на острове Хуул почти целый месяц, или тридцать ночей, или 
полный лунный цикл от ущерба до новолуния. Да-да, теперь Сорен умел 
считать. И не только считать. Просто арифметика казалась ему самым 
удивительным из всех полученных знаний.
Сорен отлично помнил, как когда-то давно его отец говорил, что ель, на 
которой они живут, насчитывает не меньше девяноста футов в высоту. А он 
тогда и понятия не имел о том, сколько это. А еще он не знал, много это или 
мало — шестьдесят шесть дней, в течение которых происходит полное оперение 
птенца амбарного совенка. Числа для него не имели никакого смысла, поэтому, 
едва вырвавшись из Сант-Эголиуса, Сорен дал себе клятву обязательно 
выучиться считать.
Но теперь он выучился не только счету. За прошедший месяц у него была целая 
куча самых разных уроков, включая учебные поле ты и даже обращение с 
боевыми когтями. Новички успели потренироваться почти с каждым клювом, 
кроме навигаторов, угленосов и всепогодников.
Что касается последнего клюва, то Сорен не очень-то туда и стремился, 
поскольку возглавлял его безобразный старый Эзилриб. Члены клюва 
всепогодников считались самыми бесстрашными и самыми неукротимыми 
совами Великого Древа, поскольку умели летать в любое ненастье, включая 
бураны, метели и даже ураганы, собирая ценную информацию для готовящихся 
к выступлению войск или отрядов искателей-спасателей. А еще они приносили 
с лесных пожаров горящие угли для островных кузниц, где делалось множество 
самых разных предметов — от боевых когтей до кастрюль со сковородками. От 
этих же углей зажигались бесчисленные свечи, освещавшие Великое Древо.
А теперь, в самый темный ночной час, Стрикс Струма давала новичкам первый 
урок навигации.
— Начнем с простейших упражнений по ориентированию, — объявила Стрикс 
Струма, когда совята собрались на главной взлетной ветке Великого Древа. — 
Скоро встанет Великий Глаукс. В это время года Маленького Енота уже не 
видно, зато сегодня на небе впервые покажется новое чудо. Мы называем его 
Золотые Когти, — продолжала она. — Это очень необычное созвездие, 
поскольку в этой части света оно должно оставаться с нами все лето. — 
Пятнистая сова оторвала лапу от ветки: — И похоже оно на нашу с вами лапу с 
четырьмя длинными, острыми и изогнутыми звездными когтями.
— Но звезды же не золотые! — пискнула Примула, маленькая сирота из рода 
воробьиных сычиков, с которой Сорен подружился в первую ночь своего 
пребывания на острове.
— Золото — это иллюзия, — кивнула Стрикс Струма. — Золотой цвет вызван 
атмосферными колебаниями, которые мы с вами будем проходить позже.
С этими словами пятнистая сова со свистом рассекла когтями воздух и поймала 
за крыло пролетавшую мимо летучую мышку-крылана.
— Маленький перекус перед полетом, — пояснила она и, молниеносно оборвав 
жертве крылышки, предложила классу по сочному кусочку. — Перед полетом 
нельзя переедать. Это вредно, но кусочек летучей мыши необычайно бодрит, я 
давно это заметила. Ну, готовы?
— Да, Стрикс Струма! — хором откликнулись ученики.
Пятнистая сова пренебрегала почтительным именем наставника и попросила 
обращаться к ней просто по имени. Она вела свое происхождение от очень 
древнего и почтенного совиного рода, чем несказанно гордилась.
— Вот и хорошо. Примула, я попрошу тебя лететь прямо за мной. Отулисса, да 
ты просто умница! Никогда не скажешь, что это твой первый урок навигации. 
Пожалуй, ты полетишь с наветренной стороны. Гильфи, тебя я попрошу занять 
место на подветренном фланге. А ты, Сорен будешь замыкать стаю. Есть 
вопросы?
Сорен изумленно хлопнул глазами. Даже после месяца, проведенного на 
острове Хуул, эти слова продолжали звучать для него волшебной музыкой. Он 
слишком хорошо запомнил порядки Сант-Эголиуса!
Стрикс Струма питала пристрастие к военным словечкам, вроде слова «фланг». 
Славная представительница древнего рода, она прошла боевое обучение в 
качестве фланговой с подветренной стороны и принимала участие в 
знаменитой Битве на реке Хуул.
— Тогда полетели! — с этими словами огромная пятнистая сова поднялась в 
воздух, а четверо ее учеников быстро заняли свои позиции.
Сорен летел в нескольких хвостах от Струмы, чтобы ему не мешали пушистые 
перья ее широкого хвоста. Ему бы очень хотелось, чтобы Сумрак с Копушей 
тоже были здесь, но Сумрака определили в более сильный клюв навигаторов. 
Что касается Копуши, то пещерный совенок все еще совершенствовал свои 
летательные навыки.
Как оказалось. Сумрак прошел в своей суровой школе сиротства неплохой курс, 
поскольку по многим предметам его сразу зачислили в старшие классы.
— Очень хорошо, ученики! — сочно ухнула Стрикс Струма зычным голосом 
взрослой пятнистой совы. Каждый ее крик эхом отдавался в груди у Сорена. — 
А теперь смотрите — подветренная сторона, два взмаха в сторону. Появляется 
первая звезда Золотых Когтей.
— Оооох, кааак красивооо! — проверещала Отулисса, стараясь подражать 
голосу Струмы, который со временем должен был стать ее собственным, ведь 
она тоже была пятнистой совой. Но сейчас ее крик был похож лишь на нее саму 
— гладкоклювую, прилизанную задаваку, которая только и думает о том, чтобы 
произвести хорошее впечатление на наставников. — Какая огромная честь 
лететь на подветренном фланге, Стрикс Струма! Я чувствую себя причастной к 
славной традиции нашего великого рода!
Сорен моргнул и поморщился. Был бы тут Сумрак, он непременно бы отрыгнул 
погадку в сторону этой задаваки. Сорен заметил, что Гильфи повернула голову и 
молча приоткрыла клюв, как бы говоря: «И ты ей веришь?»
— Ты не простудилась, Отулисса? — неожиданно спросила Примула. — Что-то 
у тебя голос сел.
«Великий Глаукс! — подумал Сорен, едва сдерживая смех. — Ну и Примула! 
Самое смешное, что она совершенно искренна! Она „совершенно бесхитростна“, 
как говорила Гильфи. Очаровательное простодушие!»
Сорен не всегда понимал цветистые выражения своей подруги, но тут все было 
очевидно. Примула совершенно не умела притворяться. Она была абсолютно 
правдива и твердо верила, что все совы действуют из лучших побуждений. 
Сразу видно, что ей не довелось побывать в Сант-Эголиусе!
Навигаторы продолжили полет. Следом за первой звездой стали появляться 
остальные, и вот уже четыре огромных золотых когтя вцепились в черноту 
ночи.
— Мы с вами должны пролететь каждый коготь от основания к острому 
кончику, — проухала Стрикс Струма.
Теперь Сорен летел прямо за Примулой, и в глазах у него начало рябить от 
беспрестанных поворотов ее крошечной головки. Дело в том, что на затылке у 
воробьиных сычиков находятся два черных пятнышка, очень похожих на глаза. 
От этого мелькания у Сорена просто голова шла кругом.
— Мешает, правда? — обернулась к нему Стрикс Струма. — Лететь за 
воробьиным сычиком непросто, зато это отличная тренировка.
— Ой, Сорен! — повернула голову Примула. — Это все из-за моих дурацких 
пятен, да? Мне ужасно стыдно.
— Что за чушь, малышка! — гукнула Стрикс Струма. — Не смей так говорить 
про свои пятнышки! Вот увидишь, они еще сослужат тебе хорошую службу. 
Надо учиться пользоваться тем, что даровал нам Великий Глаукс, и тогда его 
дары обернутся благодеянием. А теперь — вперед! Ты отлично летишь, а я 
научу Сорена навыкам концентрации внимания — Стрикс Струма повернула 
голову в сторону Сорена:
— Слушай меня внимательно, дружок. Мне пришлось несколько лет летать за 
воробьиными сычиками, и благодаря этому я стала превосходным навигатором. 
Все, что тебе сейчас нужно — сосредоточить свое внимание в точке ниже 
пятен. Вот увидишь, это помогает.
Сорен так и сделал. В тот же миг пятна просто исчезли из его поля зрения.
Они летели сквозь ночь, следуя очертаниям Золотых Когтей. Но вот звезды, 
одна за другой, начали скатываться за далекий горизонт, в другой мир, и Стрикс 
Струма направила свой класс обратно к Великому Древу Га'Хуула, что растет на 
острове посреди моря Хуулмере, и само является другим миром для многих и 
многих птиц.



ГЛАВА XII

Хукла-хукла и надежда


Воздух трещал от шумной болтовни молодых совят. Эта трескотня живо 
напомнила Сорену родное гнездо на макушке большой ели. В те недолгие 
недели, что он прожил в семье, они с Эглантиной и Клуддом любили 
подражать своими неокрепшими голосками уханью и гуканью взрослых сов. 
Вообще-то сипухи больше кричат, чем ухают.
Стоял тот шумный утренний час, что предшествует отходу сов ко сну. Здесь, на 
Великом Древе Га'Хуула, совы кричали даже громче обычного. Но для Сорена 
пора, когда чернота ночи бледнела до серых сумерек, а затем окрашивалась 
холодным пурпуром, постепенно наполнявшимся нежным розовым теплом, 
была временем задумчивости и меланхолии.
Он не знал, отчего ему становилось так грустно. Он любил болтать не меньше, 
чем остальные совята. Из задумчивости его вывел Сумрак, который громко 
затараторил, не давая другу и клюва раскрыть:
— Ну, этой ночью я выполнил просто фантастическое пикирование! Одна тугая 
спираль — и я уже на земле! Да так быстро, ты бы и глазом моргнуть не успел. 
Честное слово, Сорен, Барран была просто в восторге! Как ты думаешь, теперь-
то она замолвит словечко, чтобы меня зачислили в клюв искателей-спасателей?
— Сумрак, но ведь ты же в старшем классе навигации, у Барран? Почему же 
тогда вы изучаете тактику искателей-спасателей?
— Да потому что Барран преподает и у спасателей тоже! Она отбирает туда 
подходящих сов.
Все вокруг болтали только об одном — об отборе в те или иные клювы. 
Вездесущая Отулисса и тут не удержалась от замечания.
— Знаешь, Сумрак, честно говоря, я не думаю, что тебя зачислят в искатели-
спасатели. Советую оставить пустые надежды. Туда выбирают сов хорошего 
происхождения, из благородных семей. Искатели-спасатели, как и навигаторы, 
почти полностью формируются из неясытей.
— Что за енотий помет! — прогудел крупный филин Бубо. — Дорогу! Дорогу! 
Змеи несут чай. Мы все умираем с голоду и не собираемся выслушивать всю эту 
чушь насчет благородных семей! Здесь ценят не то, кем были твои родичи, а 
только то, что ты сам из себя представляешь!
Бубо был тем самым крупным, ржавого цвета виргинским филином с черными 
когтями, которого Сорен впервые увидел на Совином парламенте. Он был 
поистине огромен: каждый ушной хохолок на его голове был высотой с целую 
Гильфи.
Обычно виргинские филины окрашены в буровато-серые тона, но Бубо был 
огненно-рыжим. Этот цвет перьев необычайно ему подходил, поскольку филин 
заведовал кузнями и сам был превосходным кузнецом. Поэтому, несмотря на 
свое невысокое происхождение и излишнюю склонность к сквернословию 
(самые страшные проклятия с легкостью вылетали из его вечно разинутого 
клюва), Бубо пользовался на острове огромным уважением.
Сорен смотрел на него с неприкрытым восхищением. Из всех премудростей 
Великого Древа Га'Хуула самое большое впечатление на него произвело 
открытие и приручение огня.
— Порядок, соблюдайте порядок! Не набрасывайтесь на почтенных змей. Чая 
всем хватит, не толпитесь вокруг одной служанки. Прошу вас, соблюдайте 
дисциплину, — распоряжалась болотная сова Матрона.
Одна за другой змеи вползали в столовую. Все они были слепыми, как и миссис 
Плитивер. Гильфи, Сорен и Сумрак с Копушей всегда рассаживались вокруг 
старой миссис Пи, которая с восторгом вступила в штат островной прислуги.
Смутная тоска, тяготившая Сорена, исчезла без следа при виде старой слепой 
змеи.
— Здравствуйте, мои дорогие, — нежно прошипела миссис Плитивер. — 
Хорошая ли выдалась ночка? Как прошли занятия?
— Ой, смотрите! — всполошился Копуша. — Примуле не хватило места.
— Извини, Примула, — услышали они надменный голос Отулиссы, — но все 
места вокруг нашей змеи уже заняты!
Отулисса ужинала в компании четырех других пятнистых сов.
— Иди к нам, Примула, — махнула крылышком Гильфи. — У нас найдется 
местечко.
— Мы отлично устроимся, — прошелестела миссис Плитивер, когда Примула 
робко приблизилась. — Я запросто могу растянуться и усадить еще одного 
едока.
— Большое вам спасибо, — пролепетала Примула. — Огромное-преогромное.
— У тебя все в порядке. Примула? — ласково спросил Копуша.
— Да, конечно. Все здорово, — уныло ответила малютка из рода воробьиных 
сычиков. — Хотя, честно сказать, не очень здорово. Я ужасно нервничаю из-за 
всех этих разговоров о распределении.
— Я всегда говорила, что вокруг этого распределения слишком много шума! — 
вмешалась миссис Плитивер. — Пейте-ка лучше чай, покуда он теплый да 
ароматный. Сегодня повариха превзошла саму себя. Думаю, она добавила 
лишнюю порцию молочника, поскольку весна уже не за горами, и скоро можно 
будет не экономить каждую ягодку.
— Вам легко говорить, миссис Плитивер, — пробурчал Сорен. — Попробовали 
бы вы не думать о распределении, когда все только о нем и говорят!
— Я слышал, пещерных сов обычно зачисляют в следопыты, поскольку у нас 
сильные лапы, и мы отлично ориентируемся на земле. Думаю, мне это 
подойдет, — тихонько сказал Копуша.
— Лично я хочу быть искателем-спасателем, — решительно ухнул Сумрак. — 
Потому что им выдают боевые когти!
— Ты хочешь сражаться? — с плохо скрытым страхом ахнула Примула.
— Мечтаю! Я готов сразиться со всеми совами Сант-Эголиуса. Кстати, ты не 
слышала, как славно мы разделались в пустыне с двумя тварями из этого 
каньона? — горделиво спросил Сумрак, взглянув на Сорена и Гильфи.
Друзья смущенно опустили глаза и молча взмолились, чтобы серому совенку не 
пришло в голову исполнить в столовой один из своих боевых танцев. Сумрак 
был прекрасным другом, но порой за него можно было со стыда сгореть.
— Великий Глаукс! — вздохнул Копуша. — Если бы не друзья и не помощь 
орлов, я сейчас был бы уже мертв, — он помолчал и еле слышно выдавил: — И 
не просто мертв… съеден.
— Шутишь? — ахнула Примула.
— Нет, я не шучу, — сдержанно ответил Копуша.
— Пожалуйста, расскажите мне эту историю, — взмолилась малютка-сычик.
— Милые мои, я полагаю, что это не тема для беседы за чаем. Я, как стол, 
решительно возражаю!
Но было уже поздно. Копуша начал рассказ, а Примула слушала его, словно 
завороженная. Миссис Плитивер горько вздохнула и пробормотала: «Ох, хукла-
хукла!», что на языке слепых змей означало: «Совята всегда останутся совятами».
Вскоре миссис Плитивер задремала, а совята продолжали болтать, потягивая 
сладкий чай.
— А вот еще анекдот. Летит, значит, стая ворон или еще каких-то мокрогузых, 
типа колибри или чаек… — начал рассказывать Сумрак.
— Чайки просто отвратительные, — вставила Примула.
— Отвратные, — поддержал Сорен.
— А давайте соревноваться — кто расскажет самый неприличный анекдот про 
мокрогузок! — загорелся Копуша.
Внезапно чайные чашки из ореховой скорлупы угрожающе задребезжали.
— Нет, это уже слишком! — визгливо прошипела миссис Плитивер. — Я не 
потреплю за столом подобных разговоров! Это переходит все и всяческие 
границы! — Розовые чешуйки на ее теле вдруг засветились каким-то 
необычным светом, и змея одним сильным движением сбросила с себя всю 
чайную посуду.
Впрочем, в этом не было ничего необычного. Слепые змеи нередко прибегали к 
такой крайней мере.
В братстве Великого Древа Га'Хуула существовало не так много правил, однако 
Матрона строго-настрого запрещала молодым совятам отпускать шуточки по 
поводу мокрогузок, тем более за обеденным столом. Соответственно, домашним 
змеям было поручено строго пресекать подобные разговоры в столовых, что и 
было в точности исполнено миссис Плитивер.
Нарушителей пригласили к Борону с Барран.
Барран как следует отчитала совят, прибавив, что они ведут себя просто 
возмутительно. «Некрасиво», — пояснила она.
Борон тихонько шепнул на ухо жене:
— Не распекай их так строго, дорогая. Они же всего лишь подростки. Парнишки 
их возраста обожают подобные шутки.
— Борон, на твоем месте я не стала бы считать Примулу с Гильфи парнишками!
— Нет, но я тоже знаю кучу неприличных анекдотов про мокрогузок, — честно 
призналась Примула.
Послышалось тихое уханье, которое всегда издают совы, когда смеются. 
Хохотали все, кроме Барран. Зато Борон ухал громче всех. Его огромное белое 
тело так сотрясалось от смеха, что только пух летел.
— Какой стыд! Борон, я к тебе обращаюсь! Это не повод для веселья, — 
укоризненно покачала головой его супруга.
— Ой, дорогая, ты ошибаешься! Еще какой повод, — выдавил король сов и 
снова зашелся от хохота.
Все совы спали. Прошло несколько часов с тех пор, как мадам Плонк исполнила 
свою чарующую «Ночь прошла», и все пожелали друг другу спокойного дня.
Но Сорен никак не мог заснуть, а едва погрузившись в дрему, он вдруг 
проснулся в тоскливый дневной час, когда тишина невыносимо давит все 
живое, воздух густ от солнца и томительно тянутся минуты. Время медленно 
крадется, и можно сойти с ума, дожидаясь сумерек.
Непонятная тоска терзала Сорена. Он и сам не знал, чем она вызвана. Все было 
прекрасно, он должен был чувствовать себя счастливым… Совенку вдруг до 
слез стало стыдно того, как он вел себя за столом. Разве он не знал, как много 
значат хорошие манеры для миссис Плитивер? Как он мог так жестоко ранить 
добрую миссис Пи?
«Может быть, надо сходить и извиниться? — подумал Сорен. — Миссис 
Плитивер днем часто не спит… Что, если сходить в дупло, где она живет вместе 
с двумя другими служанками?»
Три слепых змеи жили в замшелой трещине коры примерно на сотню футов 
ниже дупла, где спал Сорен с друзьями. Там пахло гнилым деревом, мхом и 
мокрыми камнями. Все змеи обожают спать на теплых камнях, поэтому так же 
были обустроены все комнаты для прислуги. Бубо специально нагревал камни 
для змей в своей кузнице.
Сорену ужасно нравилось, как пахнет жилье миссис Плитивер. Тепло камней 
высвобождало и усиливало ароматы мха, а мох на Великом Древе Га'Хуула был 
особенно ароматным. Повариха даже варила из него душистое мыло, вот какой у 
него был запах!
Вообще в Великом Древе Га'Хуула все шло вдело. Именно поэтому совы так 
тщательно ухаживали за своим домом и не упускали случая подкормить его. 
Они никогда не собирали лишних ягод молочника, а свои погадки зарывали 
между корней, чтобы питательные вещества быстрее впитывались деревом.
Спустившись вниз, Сорен сразу почувствовал знакомый аромат мха и теплого 
камня. Остановившись возле входа в трещину, он заглянул внутрь. Он и рта не 
успел раскрыть, но миссис Плитивер уже почувствовала его присутствие.
— Сорен, мальчик мой, что ты здесь делаешь в такой час? Входи, малыш, входи 
скорее!
— А ваши подруги еще не спят?
— Нет-нет, не беспокойся. Они заняты в своих гильдиях.
Для слепых змей в Великом Древе Га'Хуула существовало несколько гильдий — 
игры на арфе, кружевоплетения, ткачества и других искусств. В каждую гильдию 
змей избирали по способностям. Чем-то все это напоминало церемонию 
зачисления в клювы. Но миссис Плитивер до сих пор не выбрали ни в одну из 
гильдий.
— Миссис Пи, я пришел извиниться за свое безобразное поведение за чаем. 
Честное слово, мне ужасно стыдно. Я знаю, что…
Миссис Плитивер свернулась в колечко и очаровательно склонила головку.
— Сорен, — тихо заговорила она, и голос ее прозвучал так ласково, что у 
совенка слезы навернулись на глаза. — Сорен, милый, я знаю, что тебе стыдно, 
но ведь ты не поэтому пришел сюда.
— Не поэтому? — растерялся Сорен. Но он понял, что миссис Пи права. Он в 
самом деле пришел сюда не за этим. Он знал это еще до того, как она 
заговорила. — Но тогда… тогда, — залепетал он, — зачем же я здесь?
— Я думаю, это связано с твоей сестрой, Эглантиной.
Не успела она договорить, как Сорен понял, что миссис Плитивер снова права. 
Он ужасно тосковал по родителям, но совсем не волновался за них. А 
Эглантина — это совсем другое дело.
Миссис Плитивер подозревала в ее исчезновении старшего брата Сорена, 
Клудда. Эти подозрения лишь усилились, когда тот пригрозил съесть бедную 
змею. Но точно миссис Пи до сих пор не знала, что стало с Эглантиной. Она 
просто исчезла — и все.
— Всему причиной неизвестность, милый. Нет ничего страшнее 
неизвестности… Ты не знаешь, жива ли твоя сестра или нет…
— Или похищена, и томится в заточении, — добавил Сорен.
— Да, милый, я тебя понимаю.

— Но если она мертва, мне ничуть не легче от мысли, что она сейчас в 
Глауморе! Мне больно жить на земле без нее!
— Что ты, мой хороший, не надо так думать. Она слишком молода для 
Глауморы.
— Миссис Пи, я знаю, что на свете нет места ужаснее Академии Сант-Эголиус. 
Но вспомните слова умирающей неясыти, — Сорен понизил голос. — Он 
сказал: «Вы еще пожалеете…»
— Тише, дорогой, не надо…
Но Сорен уже не мог остановиться.
— Вы слышали хоть что-нибудь об этом «вы пожалеете…»? Миссис Плитивер 
задергала головой, описывая в воздухе некое подобие цифры восемь, как делают 
все слепые змеи, когда не могут решить, что им лучше сказать или сделать.
Сорен пристально смотрел на нее. Показалось ему, или правда, что-то 
сверкнуло в ее узеньких глазных щелочках? Внезапно ему стало страшно.
— Простите, миссис Плитивер. Я больше не буду об этом говорить…
— Нет-нет, мой хороший. Приходи ко мне всегда, когда захочешь поговорить об 
Эглантине. Я постараюсь тебе помочь, но давай не будем запугивать себя 
слухами о разных ужасах. Я чувствую, что Эглантина жива. Нет-нет, я не могу 
этого объяснить или добавить что-нибудь, но поверь — мы с тобой должны 
надеяться! Что бы ни говорили, а надежда никогда не бывает бесплодной. Да 
что я тебе рассказываю! Посмотри на себя, Сорен. Тебя похитили, но ты сам 
выучился летать и спасся из этого мерзкого Сант-Эголиуса! Из зловещего 
неприступного каньона ты взлетел прямо в Тамо! Тому, кто поднялся в Тамо со 
дна каменного мешка, не надо объяснять, что такое надежда!
Вот такая она была, миссис Плитивер.
После разговора с ней Сорену стало легче. Словно теплый дождь смыл его 
грусть и тоску. Это не означало, что он перестал скучать по родителям. Он 
всегда будет тосковать по ним, и никогда не привыкнет к сиротству, но миссис 
Плитивер дала ему надежду на спасение Эглантины, и этого было достаточно, 
чтобы поднять клюв.
Сорен решил вернуться в дупло по воздуху. Дневная стража с этой стороны 
дерева была совсем не строгой и нисколько не удивилась тому, что совенок в 
разгар дня навещал слепую змею. Строго говоря, в Великом Древе никого не 
заставляли спать целый день до ночной побудки. Поэтому Сорен с чистой 
совестью выбрался наружу и полетел, кружась среди раскинутых ветвей старого 
дерева. Да, миссис Плитивер была права. На длинных блестящих нитях, 
которые в это время года носили название серебряного дождя, уже показались 
завязи ягод молочника.
Тонкие плети ягод каскадом свисали с веток Великого Древа Га'Хуула и 
покачивались, словно полог, в лучах вечернего солнца. Зимой они были 
белыми, весной становились серебристыми, летом наливались янтарем, а 
осенью окрашивались в медь. Поэтому и времена года на острове Хуул 
назывались, соответственно, временем белого, серебряного, янтарного и 
медного дождя. А для молодых совят не было веселее забавы, чем летать сквозь 
этот блестящий, трепещущий занавес. Но в этот предвечерний час Сорен был 
совсем один. Видимо, недавно прошел дождь, потому что нити сверкали 
капельками воды, а за пологом переливалась всеми цветами маленькая радуга.
— Прелестно, не правда ли? — чей-то нежный голос колокольчиком вплелся в 
серебряные струи дождя. Это была мадам Плонк, певица, которая каждое утро 
пела им колыбельную песню.
Мадам Плонк была белой совой, и Сорен даже зажмурился от восторга, когда 
она вплыла в серебряный дождь. Из снежно-белой певица вдруг стала 
разноцветной, окрасившись во все цвета радуги. Все краски небесного моста 
горели на белоснежной бахромке ее крыльев.
В эту минуту Сорену было ужасно жаль, что в Великом Древе нет отдельного 
клюва, где совята учились бы пению и игре на арфе. К сожалению, арфистками 
могли быть только змеи. А пению мадам Плонк обучала лишь своих прямых 
родственников из рода белых сов.
Несколько минут они летали, вплетаясь в струи дождя и оттенки радуги. А 
потом мадам Плонк сказала:
— Мне пора лететь, милый. Время подъема. Пора петь вечернюю песню. Вот 
уже и змеи поползли к арфе. Я не могу опаздывать. Но мне очень понравилось 
летать вместе с тобой. Мы непременно полетаем еще. Или просто как-нибудь 
заходи ко мне на чашечку чая из ягод молочника.
Сорен сильно сомневался в том, что когда-нибудь осмелится заглянуть к мадам 
Плонк на «чашечку чая». Да у него не хватит смелости заговорить с этой 
красивой и утонченной совой! Летать — это одно дело, а сидеть и беседовать 
— совсем другое.
Сорен увидел, как множество слепых розовых змей выползают из своих щелей и 
спешат в дупло, где стояла арфа. Вскоре Великое Древо Га'Хуула проснется под 
неземные звуки вечерней песни. А потом наступят сумерки.



ГЛАВА XIII

Книги


— А теперь, птенцы, мы с вами будем исследовать чудесную корневую систему 
нашего обожаемого Древа. Покажите мне корни, которые вырываются из 
земли, — говорила преподавательница гахуулогии, скучная старая пещерная 
сова.
— Вот здесь!
— Прекрасно, прекрасно, Отулисса. Великолепный пример.
— Вот здесь! — передразнила Отулиссу Гильфи. — Фу, какой противный голос!
— Продолжаем. Если кто-нибудь найдет на земле погадку или отрыгнет свою, я 
продемонстрирую вам правильный способ закапывания. Правильно закопанная 
погадка питает наше Древо, — продолжала наставница.
— Вот, я уже нашла! — выскочила вперед Отулисса.
— Это предмет самый скучный, — гукнул Сорен. Они весь вечер торчали под 
Великим Древом, и конца-края этому не было видно.
— А по-моему, очень интересно, — возразил Копуша. Он сам был пещерной 
совой, поэтому обожал копаться в земле.
— Просто не знаю, что я буду делать, если меня определят в клюв 
гахуулогии! — процедил Сумрак.
— Тебя? Да никогда в жизни! — фыркнул Сорен, хотя в глубине души сам 
боялся этого.
Вообще-то знания о Древе были полезны. Преподавательница без устали 
вдалбливала эту истину в головы совят. Вот и сейчас она монотонно говорила:
— Великое Древо Га'Хуула растет и цветет на протяжении тысячелетий 
благодаря тому, что поколения сов заботливо возделывают маленький клочок 
суши, дарованный нам Великим Глауксом…
Заскучавший Сумрак молча задвигал клювом, передразнивая речь наставницы.
— Как грубо! — шикнула на него Отулисса.
— Сейчас как срыгну! — рявкнул Сумрак.
— Что я слышу? Кто-то хочет отрыгнуть? Вот умничка, Сумрак! Иди сюда, 
дорогой. Поднеси свой скромный дар нашему Великому Древу Га'Хуула.
Уроки закончились перед первой тьмой. К счастью, у совят еще осталось время 
запорхнуть в библиотеку. Для Сорена с Гильфи это было любимым местом во 
всем Древе. Они питали особую слабость к библиотекам и читали намного 
больше того, что им задавали.
В Академии Сант-Эголиус вход в библиотеку был строго-настрого запрещен для 
всех, кроме Виззг с Ищейке. Только они во всей Академии умели читать, а в 
Великом Древе Га'Хуула каждый совенок знал грамоту, и читали здесь 
постоянно.
Но у Гильфи с Сореном была еще одна причина любить библиотеки. Именно из 
книгохранилища они когда-то впервые поднялись в небо и вырвались на волю. 
С тех пор библиотека означала для них свободу.
Порой Сорен думал, что библиотека — это что-то вроде Тамо для слепых змей. 
Как небо неимоверно далеко от них, так и мир неведомого далек от обыденной 
жизни. Только научившись читать, Сорен с Гильфи начали видеть далекие 
очертания этого чудесного мира.
Единственное, что портило радость от посещения библиотеки, так это старый 
Эзилриб. Он постоянно торчал там и выглядел ничуть не менее жутко, чем в тот 
раз, когда Сорен впервые увидел его в Совином парламенте, когда старик так и 
впился в него своим косящим глазом.
Эзилриб разговаривал редко, но когда открывал клюв, оттуда доносилось 
низкое, ворчливое уханье. Еще он обожал гусениц, но поскольку стояла зима, 
довольствовался их личинками в сушеном виде. Он высыпал их на свой стол 
кучкой и ел одну за другой.
Молчание старика нервировало Сорена с Гильфи гораздо сильнее его слов. 
Казалось, Эзилриб, не отрываясь от своих книг, пристально наблюдает за всем 
окружающим. Каждый раз, когда негромко ворчал, совятам казалось, будто 
старик на что-то рассержен.
Но страшнее всего была его лапа с тремя когтями вместо четырех. Сорен с 
Гильфи прекрасно знали, что невежливо разглядывать чужие недостатки, но все 
равно не могли оторвать от нее глаз.
Когда однажды Сорен по секрету признался Гильфи, что ничего не может с 
собой поделать, подруга рассказала ему, как как-то чуть было не умерла со 
страху из-за этого когтя.
— Помнишь, как Матрона накрыла для нас чай и попросила меня отнести 
чашечку Эзилрибу? Она еще велела спросить его, не хочет ли он к чаю чего-
нибудь еще? Ну вот, тогда я больше всего боялась, что со страху ляпну что-то 
вроде: «Эзилриб, Матрона спрашивает, не хотите ли вы чаю с вашим четвертым 
когтем?»
Сорен рассмеялся, хотя прекрасно понял, каково тогда было Гильфи.
Однако соблазны библиотеки заставляли совят пересиливать свой страх. 
Продолжая ходить туда, друзья вскоре худо-бедно научились не только не 
обращать внимания на ворчливое уханье Эзилриба, но и, по возможности, не 
глазеть на изуродованную лапу старика и избегать его пронзительного 
янтарного взгляда.
Библиотека располагалась на самой вершине огромного Древа, в просторном 
дупле, сверху донизу уставленном книгами. Пол здесь был покрыт мягкими 
коврами, сплетенными из травы, мха и редких вкраплений совиного пуха.
Когда Сорен с Гильфи вошли внутрь, Эзилриб сидел на своем обычном месте. 
Рядом с ним, как всегда, высилась кучка гусениц. Время от времени старик 
подцеплял личинку, кидал в клюв и принимался жевать. Перед ним лежала 
огромная книга под названием «Магнетические свойства: естественные и 
сверхъестественные».
Сорен сразу направился к полке с книгами о церквях и амбарах. Когда-то, в 
незапамятные времена, амбарные совы или сипухи любили селиться в таких 
зданиях, и Сорену ужасно нравилось разглядывать в них картинки и читать про 
древнее житье.
Среди церквей попадались поистине великолепные: с огромными витражными 
окнами всех цветов радуги и каменными шпилями, устремленными в самое 
небо. Но больше всего Сорену нравились простые деревянные церквушки, 
причудливо раскрашенные, с уютными звонницами. Что касается Гильфи, то 
она предпочитала сборники стихов, загадок и анекдотов.
Вот и сейчас малютка-эльф направилась проверить, на месте ли обнаруженный 
ею накануне толстый том под названием «Гиканье, гуканье и уханье: Большая 
книга совиного юмора с шутками, советами и рецептами». Написала книгу некая 
Филомена Шипосвист, знаменитая слепая змея, которая всю свою жизнь 
провела в услужении у сов.
Но не успела Гильфи снять драгоценную книгу с полки, как за ее спиной 
послышалось знакомое хриплое ворчание:
— Неужели нельзя выбрать что-нибудь поприличнее? Мне кажется, одного дня 
на знакомство с этими помоями более чем достаточно. Может, пора обратиться 
к более серьезной литературе?
— Какой именно? — пролепетала Гильфи.
— Начни-ка вот с этого, — подняв свою трехпалую лапу, Эзилриб указал в 
сторону полки.
Сорен оцепенел. Он не мог отвести взгляда от когтей старика. Интересно, он 
родился с таким уродством или же потерял коготь в битве с какими-нибудь 
воронами?
Три когтя со свистом рассекли воздух, и, испугавшись, Сорен с Гильфи 
автоматически прижали перья, как делают все совы. Старик встал из-за стола, 
проковылял к стене и, ловко подцепив ее одним когтем, вытащил книгу с полки. 
Гильфи с Сореном, словно зачарованные, уставились на его лапу.
— Смотрите на книгу, дурачье, а не на мой коготь! — взорвался Эзилриб. — 
Хотя что с вами делать! Ладно, глядите хорошенько, авось привыкнете и 
перестанете на меня таращиться!
С этим словами он потряс изуродованной лапой прямо перед глазами 
ошарашенных совят, так что друзья едва в обморок не хлопнулись от ужаса.
— Мы… уже привыкли, — пролепетал Сорен.
— Вот и отлично! А теперь принимайтесь за книгу, — велел Эзилриб.

Гильфи начала вслух разбирать заглавие: «Характеры мускульных желудков 
или популярная психология этого важнейшего органа
Strigi-formes
».


— Что еще за
Stri-gi-for-mes
такие? — прошептал Сорен.

— Это мы — совы, — так же тихо ответила ему Гильфи. — Это научное 
название всех сов, будь то сычики, или сипухи, или… — Гильфи помолчала и 
дерзко выпалила: —… или пятнистые совки!
— Верно! А теперь давайте дальше. Садитесь вместе и читайте, бездельники. — 
Эзилриб обжег их янтарным взором своего кривого глаза. — И не теряйте 
время, пялясь на мои когти. Если захочется поглядеть — милости прошу. 
Подходите и любуйтесь, — он слегка взмахнул лапой и отправился на свое 
место, ненадолго остановившись перед камином, чтобы пошевелить кочергой 
угли.
Сорен с Гильфи открыли книгу. Слава небесам, тут было множество картинок, 
но сначала нужно было продраться через первый абзац.

Мускульный желудок является самым удивительным органом совы. Он носит 
название второго, или мышечного, желудка, поскольку в нем происходит 
накапливание неперевариваемых остатков пищи, таких как кости, шерсть, мех, 
перья и зубы.
Мускульный желудок совы прессует эти части пищи в плотные комки-погадки. 
Далее погадки отрыгиваются через клюв (смотри примечание о способах 
определения породы сов по анализу их погадок).
— Думаю, сноски и примечания можно пропустить, — прошептал Сорен, 
чтобы Эзилриб не слышал. — Эта такая скукотища!
— Я всегда пропускаю примечания, — заметила Гильфи.
— И сколько книг с примечаниями ты прочла? — вытаращил глаза Сорен.
— Одну. Про процесс оперения. Ой, смотри-ка, — пискнула Гильфи, тыча 
когтем в следующий абзац.

Существует множество книг, посвященных физиологии мускульного желудка 
сов. Однако гораздо труднее найти литературу, посвященную характеру и 
психологии этого органа. Это представляется нам огромным упущением.
Разве не мускульному желудку мы обязаны своими самыми сильными и 
проникновенными чувствами? Сколько раз на дню мы говорим себе: «Да, я 
чувствую это желудком!» Именно так мы поступаем, испытывая сильную 
страсть или ощущая инстинктивное доверие и недоверие.
— Чистая правда, — подтвердил Сорен. — Но это и так всем известно. Ничего 
оригинального!
— Постой, не спеши. Смотри, что сказано дальше.

Желудок служит нам надежным проводником. Он, и только он, указывает нам 
путь на обманчивой территории чувств. И тем не менее молодые совы зачастую 
не умеют правильно распознать сигналы своих мускульных желудков. Иначе 
почему так много птенцов нарушают строжайший запрет родителей и пытаются 
раньше времени покинуть гнездо? В чем причина таких поступков? В обычном 
упрямстве. Молодые совы, сами того не сознавая, заглушают настойчивые, но 
слабые сигналы, которые подает им мускульный желудок…
Сорен поднял глаза и поймал на себе пристальный взгляд Эзилриба.
— Как ты думаешь, зачем он заставил нас читать эту книгу? — шепотом спросил 
он.
— Мне кажется, он хочет нам что-то объяснить, — отозвалась подруга.
— Но что? Не быть упрямыми? Слушать свои желудки?
— Этого я не знаю, зато знаю, что нам пора на ночные уроки. Они захлопнули 
книгу и вышли из библиотеки, коротко кивнув Эзилрибу на прощание.
— Очень интересная книга, — вежливо заметила Гильфи. — Спасибо вам за 
совет.
— Большое спасибо, — подхватил Сорен.
Эзилриб и бровью не повел. Только сипло кашлянул, вытаскивая из кучи 
очередную гусеницу.
— Великий Глаукс, да я просто сдохну, если меня назначат в клюв 
всепогодников! Ты представляешь, каково иметь в наставниках Эзилриба? Да 
мне даже подумать об этом страшно! — пробормотал Сорен.
— Но если тебя изберут в угленосы, это автоматически означает зачисление в 
клюв всепогодников. Это же сдвоенный клюв, они всегда вместе летают, — 
рассудительно заметила Гильфи.
— Тоже мне радость — болтаться в клюве угленосов! Кому охота вечно ходить с 
обожженным клювом? — фыркнул Сорен.
— Ну, ты-то ни капельки не обжегся, когда поднял уголь и бросил его на рысь!
— Как будто я один таскал угли! Мы все это делали.
— Да, но ты-то с ним взлетел!
— Это случайно получилось. Я и сам не заметил.
— Возможно, но если правильно обращаться с углями, то никогда не 
обожжешься. Именно этому учит Бубо. Знаешь, я бы с радостью занималась под 
его руководством.
— Так-то оно так, но это означает получить в придачу Эзилриба. Нет уж, ни за 
что! Мне кажется, что Бубо там редко появляется. Угленосов возглавляет другой 
старик, его зовут Элван. Честно говоря, я вообще не понимаю, почему 
всепогодников объединили с угленосами!
— Да потому что угленосы летают на лесные пожары и собирают горящие угли. 
А лесные пожары сами по себе как особые погодные условия. Чтобы уцелеть, 
нужно хорошо разбираться в воздушных потоках и ветрах, которые возникают от 
жара. Я сама слышала, как Бубо говорил об этом.
Сорен ничего не ответил, но про себя решил, что ему наплевать на всю эту 
премудрость.
Из задумчивости его вывело появление Копуши.
— Готов к ночному полету, Копуша? — спросил Сорен.
— Да! Я теперь летаю гораздо лучше. Сам Борон сказал, что я стал намного 
сильнее. Погодите, сами увидите!



ГЛАВА XIV

Ночной полет


Ночной полет был для совят праздником. Он не преследовал никакой цели. Это 
был скорее отдых, чем урок. Борон любил собирать новоприбывших вместе с 
более зрелыми совятами и поднимал их всех в ночное небо, чтобы молодежь, 
по его выражению могла «сдружиться, потравить анекдоты, отрыгнуть погадки 
и поухать на луну».
— Так вот, Сумрак, — начал Борон. — Кажется, сегодня мне есть, чем тебя 
порадовать. Ты слышал историю о мокрогузке, которая летела над Хуулмере и 
врезалась в рыбу?
Отулисса немедленно отлетела в конец стаи, поравнялась с Сореном и 
прошипела:
— Он перегибает ветку.
— Кто? — не понял Сорен.
— Наш король, Борон! Он рассказывает анекдот про мокрогузок, ты 
представляешь? Мне кажется, он роняет свое достоинство. Такое поведение 
недопустимо для птицы столь высокого полета!
— Выпусти воздух, Отулисса, — вздохнул Сорен. В переводе на приличный 
язык это означало: «Не будь такой серьезной».
— И все-таки мне бы очень не хотелось попасть к нему в клюв. Понимаешь, для 
меня это было бы просто оскорбительно. Кстати, ты слышал, что распределение 
уже началось?
— Правда?
— Да, и желудок подсказывает мне, что сегодня я найду на своей подстилке 
десять орешков.
Здесь нужно пояснить, что у каждого клюва был свой собственный символ, 
который его предводитель в ночь распределения оставлял в постели избранного 
совенка.
Найти перед сном десять орешков, выложенных в виде созвездия Великого 
Глаукса, означало избрание в клюв навигаторов Стрикс Струмы. Обычная 
погадка служила символом следопытов, а ягодка молочника — клюва 
гахуулогии. Сброшенное в период линьки перышко было древним символом 
искателей-спасателей. Знаком клюва всепогодников служила сушеная гусеница, 
столь любимая старым Эзилрибом. Если совенок находил в своей постели кусок 
угля и гусеницу, это означало, что он избран в угленосы, а следовательно, будет 
числиться в двух клювах одновременно, летая вместе с всепогодниками.
— У тебя есть какие-нибудь предчувствия, Сорен? — поинтересовалась 
Отулисса.
— Я бы не хотел обсуждать сигналы своего желудка, — почти искренне ответил 
тот.
— Почему?
— Сам не знаю. Просто мне это неприятно. Знаешь, Отулисса, я не хочу тебя 
обидеть, но для столь высокородной птицы ты порой ведешь себя чересчур 
напористо.
— Спасибо за откровенность, Сорен, — процедила Отулисса и обернулась к 
летевшей позади Примуле, которая производила ужасно много шума. Дело в 
том, что у сов ее породы на крыльях отсутствует бахромка, позволяющая летать 
тихо: воробьиные сычики, как и эльфы, к которым, кстати, относилась Гильфи, 
шумят в воздухе, почти как обычные птицы.
— А ты что скажешь, Примула? Что подсказывает тебе твой старый желудочек?
— Честно говоря, не знаю. Мне казалось, что меня возьмут в искатели-
спасатели, потому что я только и мечтаю об этом, но потом я поняла, что не 
стану возражать и против клюва навигаторов. Понимаешь, я просто не знаю. В 
этом-то и проблема.
— Что-то я тебя не пойму. Что еще за проблема?
— Мой желудок — он и тут, и там, он вообще везде! То есть нет, не так… Вот 
ты только что сказала: «твой старый желудочек», и я сразу же почувствовала, что 
мой желудок совсем не стар, как, впрочем, и твой — и вообще, он пока совсем 
не такой мудрый, как мне хотелось бы. Он у меня еще неопытный, и я не всегда 
его понимаю. Но у тебя, похоже, все по-другому.
— Да уж, я знаю свой желудок, — важно кивнула Отулисса.
— Тебе повезло, — вздохнула Примула. — Хотела бы я сказать то же самое.
Сорен, внимательно прислушивавшийся к их разговору, удивленно моргнул. 
Примула говорила о том же, о чем они с Гильфи недавно читали в книге — о 
неопытном желудке неопытной совы.
Обогнув Отулиссу, он подлетел к Примуле.
— Слушай, Примула, ты случайно не брала в библиотеке книгу о психологии и 
характере совиных желудков?
— Великий Глаукс, конечно же нет! Я читаю только любовные романы и даже 
близко не подхожу к полкам со всякой там «логи-ей» на обложке. Кстати, ты 
знаешь, что наша мадам Плонк написала мемуары о своих любовных 
увлечениях? Оказывается, у нее была целая стая близких друзей, только они все 
уже умерли. Книга так и называется «Чудесные страницы или занимательная 
история жизни, посвященной любви и песне». Кстати, там не только про 
любовь, но и про музыку тоже. Я обожаю мадам Плонк!
— Кто будет читать такую чушь? — прогудел подлетевший к ним Сумрак. — 
Меня так и тянет срыгнуть погадку от всей этой романтической дребедени. Я 
люблю читать про оружие, про боевые когти, топоры и молоты!
— Что касается меня, — снова вмешалась Отулисса, — то я не очень люблю 
книги про войну, но и мадам Плонк, на мой взгляд, является особой пошлой и 
вульгарной. И вообще, в ней есть что-то сорочье. Вы были хоть раз в ее так 
называемых «апартаментах»?
— Конечно, — восхищенно ухнула Примула. — Прелесть что такое, правда?
— Ну да, конечно. Там все забито всякими странными вещами — посудой, 
чайными чашками, сделанными, по словам мадам Плонк, из какого-то фарфора. 
Откуда она только берет это барахло? Я уверена, что за ее прелестными белыми 
перьями прячется обыкновенная сорока, падкая на все блестящее! Скажу 
откровенно, мне ее апартаменты кажутся безвкусными, как, впрочем, и их 
обитательница!
«Великий Глаукс, что за несносное существо!» — раздраженно подумал Сорен. 
Чтобы сменить тему, он решил расспросить Отулиссу о том, как она попала в 
Великое Древо Га'Хуула.
— Когда ты здесь очутилась, Отулисса?
— В сезон медного дождя. Я родом из Амбалы. Вы, наверное, слышали, что 
наше царство из-за бандитских налетов патрулей Сант-Эголиуса потеряло 
особенно много яиц? Мои мать с отцом тоже потеряли два яйца и полетели на 
их поиски. Я же осталась в гнезде под надзором очень рассеянной старой 
тетушки. Та решила навестить свою подругу и оставила меня без присмотра. 
Разумеется, я страшно занервничала. Летать я не умела, да у меня и в мыслях 
этого не было, честное слово! Я была очень послушным совенком. Я только 
осторожно выглянула из дупла, чтобы посмотреть, не летит ли тетя, и вдруг 
упала. Это чистая правда, клянусь хвостом!
«Енотий помет это, а не правда! — подумал про себя Сорен. — Ты сделала то 
же самое, что и Гильфи, и сотни других неоперившихся птенцов. Ты 
попыталась взлететь! Вот только Гильфи честно призналась в этом, а ты 
пытаешься уверить всех в своей невиновности».
— На мое счастье, — продолжала Отулисса, — в это время мимо пролетали 
патрули искателей-спасателей Великого Древа Га'Хуула. Они подобрали меня, 
положили обратно в дупло и стали дожидаться, когда прилетит моя тетя или 
вернутся родители. Но те так и не вернулись. Боюсь, их постигла беда, когда 
они пытались найти пропавшие яйца. Что же касается моей тети, то я просто 
ума не приложу, что с ней могло случиться. Я уже говорила, что она была 
ужасно взбалмошной особой, тем более для пятнистой совы. В общем 
патрульным пришлось принести меня сюда, на Великое Древо Га'Хуула. — 
Отулисса на мгновение смолкла и моргнула. — Так что я тоже сирота, как и вы 
все.
Сорен растерялся. Это было лучшее, что он слышал от Отулиссы. Она очень 
редко давала понять, что считает себя хоть в чем-то похожей на других сов, тем 
более не относящихся к прекраснейшему и достойнейшему роду пятнистых сов.
Но тут Борон звонко щелкнул клювом, объявляя ночной полет законченным, и 
Сорен заметил Стрикс Струму, подлетавшую с наветренной стороны, чтобы 
повести совят на урок навигации.
— Сегодня, дети, у нас укороченное занятие, — с ходу сообщила она. — Все вы 
знаете, что сегодня особая ночь, и мы должны вернуться домой до рассвета.
Они вернулись на Великое Древо Га'Хуула на границе тьмы, в час, который 
совы называют Серая Глубина, когда чернота ночи поблекла, но ни один лучик 
солнца еще не появился над горизонтом.
В это утро никому не хотелось чая. Чаепитие было долгим и нудным, слепые 
змеи с чашками на спинах еле-еле ползли, усиливая нетерпение совят. Никогда 
еще в столовой не было так тихо. Совята были слишком взволнованны и не 
решались говорить вслух о своих предчувствиях. Даже Отулисса хранила 
непривычное молчание.
— Никто не хочет добавки? — поинтересовалась миссис Плитивер. — Я с 
радостью сползаю на кухню и принесу желающим еще чайку с вкусными 
ореховыми кексами.
Сорен видел, как Отулисса крепко зажмурила глаза и долго их не открывала. Он 
прекрасно знал, о чем она подумала: разумеется, об орешках, только не о тех, 
которые в кексах. Она думала о десяти орешках, выложенных в виде созвездия 
Великого Глаукса. Сорен ей даже посочувствовал.
Наконец настало время пожелать друг другу спокойного дня.
Как только мадам Плонк запоет колыбельную, совята ринутся по дуплам, чтобы 
узнать свою судьбу на дне выстланного пухом гнездышка.
Обычно колыбельная мадам Плонк звучала в полнейшей тишине, но этот день 
был исключением из правил. Никто не сомневался, что ее пение будет 
прерываться дикими воплями, разочарованными стонами и криками: «Я же тебе 
говорил! Я знал, что ты попадешь именно в этот клюв!» А те, кому повезло 
меньше других, будут с тоской думать: «Великий Глаукс, за что мне эта треклятая 
гахуулогия под руководством старой занудной пещерной совы?»
Сорен, Сумрак и Копуша с Гильфи вместе вернулись в свое дупло.
— Ну, удачи нам всем! — выпалил пещерный совенок. — Сумрак, я очень 
надеюсь, что у тебя все сбудется. Я знаю, как много это для тебя значит!
И тут Сорен вдруг понял, в чем его проблема. Он сам не знал, чего хотел. Но 
точно знал, чего не хотел. Он был просто незрелой совой с незрелым желудком.
Все разошлись по своим углам. Вот зазвучали первые звуки арфы, а за ними 
полились вкрадчивые переливы волшебного голоса мадам Плонк. Но на этот раз 
даже колыбельная прозвучала слишком быстро, и вот уже стихли последние 
куплеты песни.
Сердце Сорена забилось быстрее, в желудке что-то сжалось…




Час пробьет —


Ночь придет


По полям, по цветам,


Сумерки вернутся к нам.


Это дерево — наш дом,


Мы здесь живем.


Мы свободны и свободными умрем.


Пусть покоен будет день ваш,


Сладок сон.


Глаукс — это ночь.


У дня и ночи свой закон.




А потом послышалось громкое шуршание — это совята стали рыться в своих 
пуховых постелях. Раздались первые крики.
— Погадка! — воскликнул Копуша. — Я зачислен в клюв следопытов! Просто 
глазам своим не верю! Какое счастье!
Ликующее уханье Сумрака заглушило его крики.
— Ура! Я попал в искатели-спасатели!
До них донеслись крики и из соседних гнезд:
— Какое красивое железное деревце! Меня взяли в кузнецы!
— Ветка молочника — о, нет!
— Десять орешков!! — но это уже не был голос Отулиссы. Это кричала 
Гильфи. — Сорен, я просто не могу поверить! Я даже не представляла себе, что 
Стрикс Струма так меня ценит!
А потом наступила тишина, и шесть пар глаз устремились на Сорена.
— Сорен, — первым нарушил молчание Копуша. — А что у тебя?
— Я… я не уверен…
— Не уверен? — переспросила Гильфи.
Все недоуменно переглянулись. Как это может быть?
— Я еще не смотрел. Я боюсь.
— Брось, Сорен, — ухнул Сумрак. — Возьми да погляди. Разделайся с этим 
одним махом. Ну, вперед! Что там может быть плохого?
«Что может быть плохого? — в панике подумал Сорен. — Для вас, конечно, 
ничего, вы получили именно то, чего хотели!»
— Давай, Сорен, — чуть мягче попросила Гильфи и подошла к куче пуха, на 
которой спал ее друг. — Посмотри. Я буду здесь, рядом.
Вообще-то Гильфи едва доставала Сорену до плеча, но, встав на цыпочки, она 
принялась успокаивающе перебирать ему перышки своим маленьким клювом.
Сорен вздохнул и очень осторожно, одним когтем, сбросил пух, чтобы не 
повредить то, что лежало под ним. Он мгновенно увидел какой-то темный 
комок, а рядом с ним — сморщенное тельце сушеной гусеницы.
— Угленос! — горестный стон прорезал утренние сумерки. Но это был не голос 
Сорена, который оцепенел, тупо уставившись на уголь и гусеницу. — Я просто 
не могу в это поверить! Меня зачислили в клюв уголеносов и всепогодников. 
Какое несчастье!
Это кричала Отулисса.
«Великий Глаукс», — подумал Сорен.
Судьба, видно, решила насмеяться над ним до конца. Он попал в сдвоенный 
клюв вместе с Отулиссой.



ГЛАВА XV

В гостях у Бубо


— Раз-два, раз-два. Очень хорошо, Руби. Подтянуть клюв… раз-два, раз-два…
Это был их второй урок по углеведению, и впервые, проведенных в Сант-
Эголиусе, у Сорена было так плохо на душе. Учитель углеведения, бородатая 
неясыть по имени Элван, стоял в центре круга, начерченного у подножия 
Древа.
Все происходило неподалеку от кузницы Бубо, который обеспечивал все 
братство раскаленными углями. Элван выкрикивал команды и требовал, чтобы 
совята маршировали в такт счету. Сорен ненавидел маршировку. В Сант-
Эголиусе их с утра до ночи изводили ею. Но Элван объяснял, что маршировка 
необходима для выработки правильного ритма, который впоследствии поможет 
им удерживать угли в клювах.
Сорену с трудом верилось в то, что когда-то он сумел взмыть в небо с горящим 
углем. Он просто представить себе не мог, как он сумел подобрать клювом с 
земли раскаленные угли, закопать их, а уж тем более взлететь с ними! В начале 
урока он до смерти боялся, а всю оставшуюся часть смертельно скучал. Если бы 
прежде кто-либо сказал ему, что такое возможно, Сорен не усомнился бы, что 
имеет дело с психом.
Странно, но он почти не чувствовал жара. Теперь Сорен вспомнил, что тоже 
самое было и в Клювах. Зато у Элванавсе нежные перышки под клювом 
потемнели, словно закопченные.
Сорен с горечью подумал о своем белоснежном лицевом диске. Эта белизна 
служила отличительным признаком всех сипух, и ему вовсе не хотелось 
превращаться в прокопченного замарашку. Пусть кто-то назовет это пустым 
тщеславием, но ему было бы неприятно.
— Внимание! Сорен! — рявкнул Элван. — Ты чуть не врезался в Отулиссу!
«Великий Глаукс, спасибо, что так она не может разговаривать! — подумал 
Сорен. — Хоть какая-то польза от этого углеведения!»
Отулисса онемела на время урока, потому что с раскаленным углем в клюве не 
очень-то поболтаешь!
— Очень хорошо, теперь отдых. Бросайте угли, — объявил Элван. Но какой это 
был отдых, если наставник продолжал читать им лекцию.
— Завтра вы впервые полетите с углями в клювах. Честно говоря, это не 
намного сложнее маршировки. Но придется строго следить, чтобы угли не 
погасли.
— Угу! — ухнул Бубо. — Погасшие угли ни на что не годятся, так и зарубите 
себе на клювах. И вообще, какой смысл летать с полным ртом холодной золы?
— Вот именно, — продолжал Элван. — Мы ведь с вами не хотим разочаровать 
Бубо, верно?
— Ну конечно! Сам Великий Глаукс запрещает нам разочаровывать славного 
Бубо! — саркастически прошипела Отулисса.
Сорен искоса поглядел на нее. Глаза маленькой пятнистой совы сверкали 
настоящей злобой.
«Почему она так злится из-за того, что попала в этот клюв? Бубо-то тут при 
чем?» — удивился про себя он.
На самом деле Сорен прекрасно знал ответ. Отулисса искренне считала, что 
Бубо ей не ровня. Ни старый кузнец, ни другие совы этого клюва не могли 
похвастаться благородным происхождением, сравнимым с родословной 
Отулиссы. Она твердила об этом по сотне раз за ночь, уверяя Сорена в том, что 
ей нанесли жесточайшее оскорбление, отказав в приеме в клюв навигаторов 
Стрикс Струмы.
Всю перемену Элван рассказывал совятам о будущих занятиях.
— А потом, разумеется, после того, как вы как следует налетаетесь с клювом 
всепогодников, мы подыщем какой-нибудь симпатичный лесной пожарчик. 
Совсем небольшой, не беспокойтесь. Просто хороший пожар для новичков в 
смешанном лесу, чтобы там были и деревья Га'Хуула, и сосны, и другие деревья 
с твердой и мягкой древесиной. И чтобы поменьше разных гор и скал, которые 
мешают воздушным потокам и меняют направление ветра.
— Простите, наставник, — пискнул маленький новошотландский мохноногий 
сыч по имени Мартин, которого спасли с лесного пожара вместе с Примулой.
— Слушаю, Мартин, — кивнул Элван.
— Я не понимаю, зачем нам постоянно нужны свежиеугли. Ведь если нам 
удалось развести огонь, значит, в нем всегда будут новые угли?
«А он умный малый! — с удивлением отметил Сорен. — Почему никто из нас 
до этого не додумался? Зачем Бубо все время нужны угли из свежих пожаров?»
Вместо ответа Элван обернулся к Бубо.
— Бубо, может быть ты, как главный кузнец нашего Древа, ответишь на этот 
вопрос?
— Разумеется, дружище, — Бубо шагнул к Мартину, склонился над ним и глухо 
заговорил: — Очень хороший вопрос, малыш. Ты прав, мы можем 
поддерживать огонь вечно, и такое пламя годится для многих полезных дел — 
скажем, для приготовления еды или отопления дупла. Но для других целей, в 
первую очередь для обработки металлов в кузнице, нам нужны самые свежие 
угли, рожденные из пылающих деревьев, полных смолы и живительного сока. 
Именно такие угли питают самое жаркое пламя. Кроме того, угли нужны самые 
разные. Угли, полученные из дерева определенной породы, горят дольше. И 
только такой огонь достигает нужного накала.
— А что это такое? — спросил Мартин.
— Всему свое время, дружок. Это старый кузнечный термин. Тут словами 
объяснить трудно, тут нужно поработать какое-то время с кузнечными мехами. 
Тогда ты узнаешь, когда в кузне горит хороший огонь. Узнаешь, как только 
увидишь голубой отсвет в пламени, а потом заметишь зеленый ободок вокруг 
его голубого языка.
Сорен слушал, затаив дыхание. Что и говорить, быть кузнецом совсем непросто! 
А старый Бубо, хоть и не носил почетного звания наставника, был несомненно, 
очень умен.
Когда перемена закончилась, совята снова принялись маршировать, но на этот 
раз уже без углей в клювах.
— Я просто не могу выносить эту пытку! — простонала Отулисса.
— Мне кажется, будет веселее, когда нам разрешат летать, — отозвалась Руби, 
маленькая рыжевато-бурая болотная сова, в которую Сорен едва не врезался 
при ходьбе.
— Как ты можешь так говорить? — возмутилась Отулисса. — Неужели ты не 
понимаешь, что для тебя это совершенно неподобающий клюв? Как, впрочем, и 
для меня. Ты с твоей родословной должна быть следопыткой!
— То, что совы моей породы гнездятся на земле, вовсе не означает, что я не 
могу попробовать чего-нибудь нового.
— Но ведь ты умеешь летать очень низко, а такие качества незаменимы для 
следопытов!
— Но я еще ни разу в жизни не летала сквозь лесной пожар. Просто не могу 
дождаться первого урока метеорологии! Вы только подумайте — ураган! 
Интересно, каково будет пролететь его насквозь! Нет, меня совсем не прельщает 
унылая жизнь на земле. Знаете, я ведь родом из лугов. Вот где скука-то! Каждый 
день одно и то же. День за днем один и тот же шорох ветра в траве, все то же 
колыхание травяного моря… Нет, конечно, иногда трава шевелится быстрее, 
иногда медленнее, все зависит от ветра. Но в целом все жутко однообразно. Как 
же мне повезло, что меня зачислили сразу в два клюва! До сих пор не могу 
опомнится от счастья, — и рыженькая Руби радостно вздохнула.
Сорен моргнул. Ему бы очень хотелось разделить ее счастье. Он хотел спросить 
Руби, что она думает по поводу жуткого Эзилриба, но боялся открыто 
признаваться в собственных страхах. Вообще-то Руби была очень славной 
совой. Искатели-спасатели принесли ее на остров вскоре после появления 
Сорена с друзьями. Она не вывалилась из гнезда — это было бы весьма 
странно, учитывая, что болотные совы предпочитают гнездиться на земле. Но 
во время отсутствия родителей Руби что-то напугало, да так сильно, что она 
попыталась улететь, не дождавшись полного оперения. До сих пор никто не 
знал, что внушило ей такой ужас. Искатели-спасатели нашли перепуганную 
малышку на ветке одного из деревьев пустоши. Говорят, она твердила, как 
безумная: «Тут они никогда меня не найдут! Им ни за что не догадаться, что 
неоперившаяся болотная сова может забраться так далеко от дома!» Никто так и 
не понял, кто были эти «они», а Руби на вопросы не отвечала.
Наконец урок подошел к концу. Сорен с ужасом подумал о чаепитии. Накануне 
Сумрак громко хвастал своим умением выполнять сложное пикирование и 
двойную спираль, Гильфи с Копушей наперебой галдели о том, до чего 
интересные у них уроки, и только Сорену нечего было сказать. Вот и сейчас он 
будет пить свой чай молча. Он как раз размышлял об этом, когда заметил 
ковылявшего к нему Бубо.
— Все будет хорошо, малыш. Вот увидишь. Уж я-то знаю, о чем ты думаешь. Ты 
ведь мечтал попасть в другой клюв, верно? Но это очень большая честь — быть 
зачисленным в два клюва одновременно. На моей памяти, ты первая сипуха, 
что удостоилась такого доверия. Пойдем-ка со мной, малыш. Выпьем чайку в 
моей кузнице. Угощу тебя свежими кротами, хочешь сырыми, а хочешь 
подкопченными. А повариха заварит нам свежего чайку из ягод молочника.
Сорен послушно побрел за филином в пещеру, вырытую неподалеку от 
Великого Древа Га'Хуула и служившую Бубо домом и кузницей одновременно. 
Совенок впервые очутился здесь, и ему очень понравилось жилище старого 
филина, особенно когда они зашли вглубь, подальше от жара очага. Крохотная 
каморка, устланная кротовыми шкурами и до потолка заставленная книгами, 
оказалась на удивление уютной. Сорен даже немного растерялся — он не 
предполагал, что Бубо такой любитель книг.
Внезапно ему припомнилась закопченная пещера умирающей неясыти… 
Наверное, та сова тоже была кузнецом! Вот только что она ковала? Та птица 
жила среди глухого леса совершенно одна. Сорену захотелось рассказать Бубо об 
умершем кузнеце и его последних, зловещих словах, но он почему-то не 
решился.
— Что это? — спросил Сорен, заметив хитроумное приспособление, свисавшее 
с полтолка пещеры. Непонятная конструкция состояла из множества легких 
разноцветных штуковин, которые крутились в потоках воздуха, отбросывая 
разноцветные блики на стены пещеры.
— Стеклянная вертушка. Плонк помогла мне собрать ее.
— Мадам Плонк? — с заминкой переспросил Сорен. Никогда раньше он не 
слышал, чтобы кто-нибудь называл певицу просто Плонк.
— Ну да, она самая. Мы с ней друзья… Давние, — Бубо лукаво подмигнул 
Сорену, и тот невольно подумал, упоминает ли мадам Плонк старого филина на 
страницах своего увлекательного жизнеописания. — У нее какие-то особые 
отношения с Мэгз, и та достает для нее любое стекло и в любых количествах. — 
Бубо поставил перед Сореном чашку чая и придвинул кусочек крота. — Ешь, 
парень. Когда начнутся уроки метеорологии, Эзилриб не позволит вам есть 
приготовленное мясо. Он разрешает своим ученикам только сырое, да еще со 
шкурой, то есть волосами. Говорит, что в буран или в ураган нельзя летать, если 
желудку нечего перемалывать.
— Правда? — совсем растерялся Сорен. — А кто такая Мэгз?
— Вот те на! Неужели ты не слышал о торговке Мэгз? — поразился Бубо, а 
когда Сорен отрицательно покачал головой, понимающе протянул: — Ну да, я и 
забыл, что ты тут совсем недавно… А Мэгз не была у нас с самого лета.
Бубо ткнул когтем в свою стеклянную вертушку.
— Вот эти блескучие кусочки добыты из штуковин под названием окна, а окна 
эти установлены в церквях, если тебе это о чем-то говорит.
— Ну конечно! — горячо закивал головой Сорен. — Я знаю про церкви! 
Значит, это осколки витражей, да? Мы, сипухи, раньше часто гнездились в 
церквях.
— Верно говоришь. Некоторые ваши родичи и по сей день живут там, а также в 
амбарах и в замках…
— В замках? Что такое замки?
— Как бы тебе объяснить… Это не церковь, но и не амбар, это огромное, 
древнее и очень красивое дупло, сложенное из здоровенных камней. Там есть 
башни, стены и все такое прочее. Это тоже осталось от Других.
Сорен уже слышал о Других, но не имел ни малейшего представления о том, кто 
они такие. Единственное, что он знал, так это то, что Другие были не совы, не 
птицы и вообще не относились ни к одному знакомому виду живых существ. 
Кроме того, их больше не было. Они жили давным-давно, возможно, еще во 
времена первого Глаукса, прародителя всех живущих на свете сов.
— Замки, — мечтательно протянул Сорен. — Какое красивое слово. Красивое и 
величественное.
— Это уж точно, величественное. Да только не годиться совам — сипухи они 
или не сипухи — селиться в амбарах, церквях и замках. Уж поверь моему слову, 
малыш. Лучше всего нам жить на деревьях.
— Но ведь сам ты живешь в пещере.
— Это другое дело.
— Почему?
Бубо прищурил один глаз и внимательно посмотрел на Сорена.
— А ты любопытный, верно?
— Не знаю, — смущенно пожал крыльями Сорен. Тогда, словно желая сменить 
тему, Бубо неловко брякнул:
— Хочешь, расскажу тебе про стекло? — дождавшись утвердительного кивка 
Сорена, филин увлеченно заговорил: — Понимаешь, в церквях и в замках были 
так называемые окна, сделанные из стекла. Эти Другие умели даже 
раскрашивать стекло.
— Я читал об этом в книге!
— Да, в этом они были большие искусники. А торговка Мэгз знает, где 
находятся разрушенные церкви с разбитыми окнами. Сороки обожают всякие 
блестящие осколки, а наша Плонки тоже на них падка.
«Плонки! — ахнул про себя Сорен. — Наверное, они очень близки?»
— Плонки просто с ума сходит по разным цветным безделкам. Вот Мэгз и 
проносит ей целые мешки всякой всячины. Плонк утверждает, что моя кузница 
слишком мрачная, — Бубо обвел взглядом темную пещеру, — поэтому сама 
делает для меня эти стеклянные вертушки. У самой Плонк куча таких штуковин 
в апартаментах — так она называет свое дупло. Глупейшее название, я всегда ей 
это говорил!
Это было очень интересно, но Сорен не мог удержаться от вопроса:
— А вы не скучаете по дереву? Это ведь только пещерные совы любят селиться 
в норах и пещерах. Разве вам не тоскливо без неба?
Сорен подумал о своем дупле, где он спал с Гильфи, Сумраком и Копушей. Там 
был выход, по форме напоминавший совиный клюв, сквозь который всегда 
было видно небо. Днем отверстие сияло голубизной, а перед самым рассветом, 
когда совята возвращались с ночных полетов, в дупло к ним заглядывали 
последние звезды. Даже во сне друзья чувствовали ветер и слышали шелест 
длинных ветвей молочника. Сорен просто представить не мог, как можно 
лишиться всего этого и переселиться в пещеру.
— Я не пещерная сова, это верно. Я большой виргинийский филин, и мы 
совсем не привыкли к пещерной жизни. Но ты забыл, что я кузнец. Тяга к 
металлам у меня в желудке. — Бубо ткнул лапой в сторону полок, на которых 
стояла целая библиотека книг по металлам и кузнечному делу. — А мы, 
кузнецы, можем быть кем угодно — филинами, полярными совами или 
пятнистыми неясытями, но у всех нас желудки настроены на металл, на огонь 
кузнечного горна. Разумеется, мы тоже летаем и любим небо, но в то же время 
мы привязаны к земле — не так, как пещерные совы, совсем иначе. Как бы тебе 
объяснить… Представь, что за годы работы с металлами внутри у нас возникает 
сильный магнит, как у некоторых металлов, вроде железа. А у него — магнитное 
поле… Ты все это будешь проходить на уроках металлов, там тебе расскажут о 
силе магнетизма, которая притягивает мельчайшие частички вещества… Вот и у 
меня та же самая история. Как магнит притягивает металл, так и меня тянет к 
себе земля, из которой появляются на свет крупинки железа…
— Крупинки! — невольно вскрикнул Сорен, немедленно вспомнив об 
Академии Сант-Эголиус.
— Что это ты так всполошился? Отрыгнуть хочешь? Давай, не стесняйся. Мы, 
кузнецы не привыкли к церемониям.
— В Сант-Эголиусе нас заставляли крошить погадки, чтобы добывать оттуда 
кости и маленькие частички, которые там назвали «крупинками». Добывать 
крупинки имели право только сортировщики первого разряда.
— Правда, что ли? — моргнул Бубо.
— Но мы с Гильфи так никогда и не узнали, что это за крупинки. И, разумеется, 
никогда не спрашивали. Нам удалось узнать лишь то, что хранились они в 
библиотеке.
— Странное место для хранения железа.
— Так значит крупинки — это железо?
— Угу. Мельчайшие частики. Но куда лучше найти настоящий большой ломоть 
железной руды, это ничуть не хуже, чем слиток серебра или золота. Однажды 
ребятишки из клюва металлистов принесли мне отличный кусок золота. Так 
представляешь, Плонки сразу об этом разузнала и прилетела сюда, упрашивать, 
чтобы я сделал ей какую-нибудь безделушку! Ясное дело, она прекрасно знала, 
что я ей отвечу. Золото и серебро используют для нужд всего Древа, а не для 
прихотей старой тщеславной полярной совы, которая помешана на всем 
блестящем! — тихонько рассмеялся филин. — Кстати, о Плонк. Она вот-вот 
запоет вечернюю песнь. Тебе пора лететь в свое дупло, малыш. Завтра у нас 
много дел. Элван считает, что вы уже готовы летать с углем в клювах. Уж ты 
будь внимательнее, прошу тебя. Постарайся не врезаться в Отулиссу, как сегодня 
на уроке, — тут филин снова подмигнул Сорену. — И помни, сынок, не каждый 
может быть избран сразу в два клюва. Судя по всему, Борон с Барран считают 
тебя особенным. И Эзилриб, разумеется, тоже.
— Но почему? Я не понимаю! Никакой я не особенный!
— Можешь не понимать, да только это так. Ты отмечен.
— Отмечен? О чем ты говоришь?
— Эзилриб разглядел это. Этот старик видит своим косым глазом то, что 
другим недоступно. Признавайся, парень, видно тебе уже приходилось иметь 
дело с углем? Тут нечего стыдится! Великий Глаукс, это же здорово! Сдается 
мне, ты уже когда-то летал с угольком в клюве? — Бубо склонил голову набок и 
пристально посмотрел на Сорена.
— Летал… Но потом я смыл копоть с клюва, честное слово.
— Вот оно что! Я же говорю, что ты отмечен. Только никто этого не видит, 
кроме старого Эзилриба. Он мудрый старик, Эзилриб. Суровый, но умный. 
Самый умный во всем нашем Древе. И выбрал он именно тебя. Значит, тебе 
придется стать тем, кто ты есть, Сорен.
«Стать тем, кто ты есть? Что это значит?» Сорен и сам пока не знал, кем ему 
хочется стать. Зато он точно знал, что не хочет быть в клюве вместе с 
Отулиссой, да еще под началом противного старого Эзилриба. Совенок долго 
думал над словами Бубо, когда отзвучала песня мадам Плонк, и Гильфи с 
Сумраком и Копушей крепко уснули в своих гнездах. Вернее, ему казалось, что 
они уснули.
Он считал так ровно до той минуты, когда тихий голос Копуши просочился 
сквозь белесый свет, лившийся из отверстия дупла.
— Сорен, у тебя все в порядке?
— Да. А что?
— Просто я беспокоюсь. С самого распределения ты ходишь притихший, и даже 
на чаепитие сегодня не пришел.
— Не волнуйся, Копуша. И вообще, тебя это совсем не касается.
— Нет, касается.
— А я говорю — нет. Ты слишком много суетишься. Беспокойся за себя, понял? 
А меня оставь в покое. Это не твое дело.
— При чем тут дело, Сорен? — добрый голосок Копуши прозвучал тверже. — 
Просто я такой, какой есть. Я не могу быть другим.
— Это еще что значит?
— Ты, наверное, думаешь, что я только пещерная сова с длинными лапами, 
приспособленными для бега и выискивания следов? Но я не просто комок 
перьев на длинных лапах! Это очень трудно объяснить. Но я многое чувствую. 
И сейчас я чувствую, что тебе плохо. Я знаю это, потому что у меня желудок 
разрывается от жалости к тебе.
Сорен моргнул. Копуша только что сказал почти то же самое, что и Бубо. Когда 
Сорен спросил кузнеца, почему тот живет в пещере, Бубо ответил, что он не 
просто виргинийский филин.
Иными словами Бубо, как и Копуша, был не просто пучком перьев с лапами и 
крыльями. Он был чем-то большим, и это большее привело его в земляную 
пещеру, чтобы жить рядом с металлами, которые он знал и умел обрабатывать. 
Может быть, именно это имел в виду Бубо, когда сказал, что Сорен должен 
стать тем, кто он есть? Может быть, подлинная сущность любой совы намного 
больше ее родовых признаков? От таких мыслей у Сорена даже сердце забилось 
быстрее.
А потом Копуша задал совершенно немыслимый вопрос:
— Как ты думаешь, Сорен, что значит быть совой?
— Не знаю. То есть я не понимаю, о чем ты спрашиваешь.
— Я и сам не до конца понимаю, — вздохнул Копуша. — Вроде это так просто, 
да? То есть существует много признаков, которые отличают нас от остальных 
птиц, но ты же не скажешь, что обладать этими отличиями и значит быть 
совой? Разве нас делает совами способность поворачивать голову за спину, 
бесшумно летать и видеть в темноте?
— Слушай, Копуша, а зачем ты все это спрашиваешь? На эти вопросы все равно 
нет ответов.
— Может быть, именно поэтому я их и задаю… У меня дух захватывает, когда я 
об этом думаю. Это означает, что на вопрос: «Почему мы совы?» — существуют 
какие-то совершенно неожиданные ответы. Понимаешь, мне что-то 
подсказывает, что я гораздо больше, чем просто сильные лапы и слабые крылья. 
И ты тоже, Сорен — на самом деле ты нечто большее, чем твой белоснежный 
лицевой диск, чуткие уши и пронзительные черные глаза.
Что и говорить, Копуша был странным совенком! Сорен выглянул из дупла 
наружу, где нежное утро уже начало сменяться ослепительным блеском полдня. 
Интересно, правду ли сказал Копуша про неожиданные разгадки совиной 
сущности? И если это так, то что это означает для него, Сорена?
Совенок посмотрел на своих мирно спящих друзей: огромного Сумрака, 
жемчужно-серого в лучах утреннего света; Гильфи, похожую на крошечное 
пыльное пятнышко размером не больше когтя Сумрака, и на Копушу с его 
голыми голенастыми лапами, странно длинными и жилистыми, коротким 
хвостом и смешной плоской головой.
Потом Сорен вспомнил, как, мечтая о Великом Древе Га'Хуула, они с Гильфи 
представляли его полной противоположностью ненавистному Сант-Эголиусу. 
А оказалось, что это гораздо больше. Может быть, и он тоже когда-нибудь 
станет больше. Сорен уснул только тогда, когда клювовидное отверстие дупла 
окрасилось белым светом полдня.



ГЛАВА XVI

Голоса в корнях


— Ш-шшш, — шипел кто-то прямо на ухо Сорену.
— Гильфи, ты спятила? Зачем ты поднялась в такую рань? Сейчас же день 
белый!
— Нисколечко я не спятила!
Сорен видел, что маленькая Гильфи так и подскакивает от нетерпения.
— Сорен, сейчас в парламентском дупле состоится очень-очень важное 
собрание!
— И что?
— Сорен, мне кажется, они собираются говорить о полосатой неясыти, и.. — 
Гильфи сглотнула и крепко зажмурилась, — и…и… — вообще-то Гильфи очень 
редко испытывала недостаток в словах, — и о «вы еще пожалеете».
Сорен мгновенно проснулся.
— Шутишь!
— Я никогда в жизни не стала бы шутить на эту тему, Сорен, и ты прекрасно 
это знаешь!
— Но откуда ты это узнала? То есть как ты узнала? Где ты была во время 
заседания?
Гильфи моргнула и смущенно уставилась на свои крошечные коготки.
— Понимаешь, Сорен… я знаю, что подслушивать нехорошо, но мне просто не 
спалось… И тут я вспомнила, как повариха советовала при бессоннице 
приходить к ней на кухню за чашечкой чая из ягод молочника. Вот я и пошла 
вниз, а вернуться решила другой дорогой. Я свернула в один из нижних 
коридоров, ты ведь знаешь, какие они узкие и извилистые. В какой-то момент 
этот коридор пошел вниз, вместо того, чтобы подниматься наверх, в спальни. 
Там есть одно местечко, где с корой Великого Древа Га'Хуула произошло что-то 
странное. Она там тонкая-претонкая, и я вдруг услышала голоса. А потом нашла 
удобное местечко, как раз размером с сычика-эльфа.
— А там нет еще одного местечка, размером с сипуху? — перебил ее Сорен.
— Может, и есть. Там есть одно место для меня, еще лучше первого, но чтобы 
забраться туда, мне понадобится какая-нибудь опора.
— Всегда к твоим услугам, Гильфи, — внезапно пробасил Сумрак. — Из нас с 
тобой получится славная команда! На плечах друга-гиганта малютка-эльф 
принесет новость для всех остальных!
— Сумрак, при чем тут ты? — возмутился Сорен.
— Почему бы и нет? Чем не разумное предложение?
— Ладно, может быть, я не такой гигант, как ты, зато слух у меня гораздо лучше. 
Значит, я тоже иду, — отрезал Сорен.
— И я, — вскочил на лапы полусонный Копуша.
— Да ты хоть знаешь, о чем речь? — повернулась к нему Гильфи.
— Нет, но мы же одна стая, верно? Значит, никто не должен остаться в стороне. 
А в чем дело, расскажете мне по дороге.
Стая из четырех совят тихо-тихо выбралась из своих гнезд и отправилась в путь 
под предводительством Гильфи. Они вылетели из отверстия в дупле, пролетели 
четверть пути вниз, а потом снова впорхнули в обнаруженный Гильфи лаз, за 
которым тянулся коридор.
Ход петлял, кружил, изгибался и извивался по огромному стволу, так что совята 
обошли кругом парламентский зал и очутились прямо под ним, в корневой 
системе дерева. Приглядевшись, Сорен понял, что Гильфи ошиблась. То, что она 
приняла за истончившуюся кору, на самом деле было корнями, которые отлично 
переносили звуки.
Гильфи вспорхнула на плечи Сумраку, а Сорен с Копушей прижались ухом к 
корням.
— Итак, Бубо, вы не обнаружили никаких следов нашего друга — полосатой 
неясыти? Полагаете, наш доблестный союзник погиб где-то в районе Клювов?
Четверо совят дружно моргнули и задержали дыхание. Сомнений не было, речь 
шла о той самой неясыти! Сорен еще крепче прижался ухом к корням.
— Мы не знаем точно, погиб ли он, Борон. Но я допускаю такую возможность. 
Хотя его могли захватить в плен.
— Патрули Сант-Эголиуса или… — четверо совят обратились в слух, но не 
разобрали слов Борона. Им показалось, что в разговоре возникла какая-то 
заминка, словно пропущенное ими слово было слишком ужасно, чтобы 
произносить его вслух. Так или иначе, они ничего не расслышали.
Холодок пробежал по перьям Сорена.
— Так или иначе, дело худо, — раздался скрипучий голос Эзилриба.
— Мы потеряли своего лучшего наблюдателя, великолепного кузнеца и одного 
из достойнейших представителей сов-одиночек, — снова заговорил Бубо.
— Что такое наблюдатель? — прошептал Копуша.
Сорен только плечами пожал. Он впервые слышал это слово. Зато слово 
«одиночка» показалось ему знакомым, хотя он и не помнил, что оно означает.
— В отсутствие верного лазутчика, — вмешался Борон, — нам будет очень 
трудно получать информацию относительно их активности в Клювах.
— Его кузница стояла в очень важном стратегическом месте. «Так я и думал!» — 
ахнул про себя Сорен.
Закопченная пещера с покрытыми сажей стенами была не только прибежищем 
духа неясыти, как выразился Копуша, но служила ему рабочим местом! 
Погибший был кузнецом, как Бубо. А еще он был наблюдателем. Четверо совят 
догадались, что этим словом парламентарии называли сову, которая умеет зорко 
смотреть, чутко слушать и добывать нужные сведения.
— У этой неясыти уши были, что у твоей сипухи, — прогудел Бубо.
— От него мы получали больше сведений, чем от остальных трех наблюдателей, 
вместе взятых, — подтвердил Борон. — Кроме того, как ты совершенно 
правильно заметил, его кузница была расположена почти на стыке границ 
Амбалы, Клювов, Кунира и Тито. Идеальное место… Ну да что тут говорить! 
Давайте обсудим свои безотлагательные действия. Ни в коем случае нельзя 
упустить это ключевое место! Разумеется, нам нужно воспитать нового 
наблюдателя, но пока я хочу послать туда небольшой разведывательный отряд. 
Совсем небольшой, чтобы не привлекать лишнего внимания. Думаю, не стоит 
говорить, насколько это опасное дело, тем более при отсутствии всякой 
информации о том, что там творится. Отряду придется провести немало 
времени на земле, а вы отлично знаете, сколько там рысей.
— Я готов! — проскрипел старческий голос.
Сорен изумленно захлопал глазами. Он никак не ожидал, что первой вызовется 
старая скучная наставница гахуулогии.
— И я тоже, — откликнулся Бубо.
— И я, — поддержал его незнакомый Сорену голос.
— Думаю, этого достаточно, — совсем тихо сказал Борон. — Бубо, ты уверен, 
что хочешь лететь?
— Разумеется. Погибший был кузнецом, и этим все сказано.
— Да, я понимаю, но ведь ты наш единственный кузнец. Если мы потеряем 
тебя… что будет со всеми нами?
— Я не собираюсь теряться, Ваше Величество. На ужин к рыси я не тороплюсь, 
и в плен тоже не дамся. А в разведке без меня не обойтись. Уж я-то сразу 
разберусь, что произошло в этой пещере. Тут нужен глаз и клюв кузнеца, уж 
поверьте мне на слово! Он не мог просто растаять в воздухе, и что-то 
подсказывает мне, что живым он не дался бы ни патрульным из Сант-Эголиуса, 
ни тем, другим. Но я должен взглянуть на место происшествия.
«Тем другим? Все страшнее и страшнее, — беспомощно подумал Сорен. — О 
ком они говорят? Кто те, о ком перед смертью предупреждала полосатая 
неясыть?»
— Что ж, — подытожил Борон, — так тому и быть. А теперь настало время 
отдать почести нашему брату, полосатой неясыти. У него не было имени, и он 
по своей воле отказался поселиться с нами на острове посреди моря. Отеческим 
объятиям древних ветвей Великого Древа он предпочел одинокий путь 
рыцарского служения добру. Давайте же поднимем кубок молочникового меда и 
молча помянем эту храбрую и благородную сову, которая берегла мири 
спокойствие в дуплах и гнездах Тито, Амбалы и Кунира. Незаменимый 
наблюдатель, великолепный кузнец, отважный борец против сил зла, 
благословенная Глауксом неясыть! Слава тебе!
После этого заседание закончилось. Послышалось оглушительное хлопанье 
крыльев, и совы разлетелись.
Сорен, Гильфи, Сумрак и Копуша переглянулись. У всех в глазах блестели 
слезы.
— Подумать только, — прошептал Копуша — что мы последние, кто видели его 
живым.
— В том-то и проблема, — ответила Гильфи. — Что нам теперь делать? 
Рассказать обо всем Борону и Барран?
— Но тогда они узнают, что мы подслушивали, — заметил Сумрак.
— Вот именно, — кивнула Гильфи.
Сорен покачал головой и принялся размышлять вслух:
— Я думаю, лучше нам помолчать, по крайней мере, пока. Что бы мы ни 
сказали, они все равно не изменят своих планов. Им все равно нужно послать 
разведывательный отряд и искать нового наблюдателя. Что изменится от того, 
что мы расскажем Борону с Барран о последних минутах полосатой неясыти?
— Мне кажется, Сорен прав, — поддержала Гильфи. — Понимаете, вообще-то 
за подслушивание нас по головке не погладят… Что-то подсказывает мне, что 
Борон придет в ярость.
— Еще как придет, — ухнул Сумрак.
И четверо совят потихоньку вернулись в свое дупло и проспали до самых 
сумерек.



ГЛАВА XVII

Всепогодники


Сорена разбудила мокрая льдинка, шлепнувшаяся ему прямо на клюв. Снаружи 
завывал ветер и ревела буря.
— Великий Глаукс, ну и погодка! — пробурчал Сумрак.
— А холодно-то как, — пожаловалась Гильфи, дрожа всем тельцем.
— Забирайся сюда, — предложил Сумрак и приподнял свое огромное крыло, 
так что одним концом оно ударилось о стену дупла и сшибло с гнезда сонного 
Копушу.
— Ты что делаешь? — возмутился пещерный совенок. — Следи за своими 
крыльями!
— Гильфи замерзла.
— Надеюсь, сегодня нам дадут на завтрак что-нибудь горячее, — проклацала 
клювом Гильфи.
— Было бы неплохо, — поддержал ее Сумрак.
Совята выбрались из дупла на бешено раскачивавшуюся ветку и слетели вниз, в 
столовую. Там их уже ждала горячая желудевая каша, дымящиеся чашки с чаем, 
жареные древесные ли чинки и тушеные мыши. Но не успел Сорен подойти к 
миссис Плитивер, как его остановил скрипучий старческий голос.
— Не торопись, дружок. Клюв всепогодников сегодня ест мышей сырыми, 
вместе с волосами.
Разумеется, голос принадлежал Эзилрибу.
— Что? — в недоумении разинул клюв Сорен.
— Ты что, не слышал? — ухнула невесть откуда появившаяся Отулисса.
— Что я должен был слышать? — переспросил Сорен, хотя понимал, что ему 
вовсе не хочется знать ответ.
— Сегодня ночью у нас будет первое занятие по метеорологии.
— Ты смеешься, Отулисса? Да ни одна сова не может летать в такой буран!
— И тем не менее они нас заставляют, — прошипела маленькая пятнистая 
неясыть. — Я считаю, это просто вопиющее нарушение! И я непременно 
поговорю об этом со Стрикс Струмой. Если понадобится, я дойду до самого 
Борона! Это безрассудно. И опасно. Они подвергают риску наши жизни!
— Успокойся, дорогая. Сядь и ешь свою мышку — со всеми потрохами и 
шерстью, как было сказано. Это и к вам относится, — прошипела толстая старая 
змея по имени Октавия, которая уже много лет подряд служила столом для 
клюва всепогодников. В отличие от других слепых змей, окраска чешуи которых 
варьировалась от розоватой до ярко-коралловой, кожа Октавии отливала 
бледно-зеленым, с оттенком в голубизну.
Сорен пристроился рядом с Мартином, смышленым мохноногим сычом, 
который на уроке углеведения задал хороший вопрос по поводу свежих углей.
Совенку показалось, будто за столом непривычно просторно. Присмотревшись к 
товарищам по клюву, он заметил, что те будто уменьшились в размерах. Перья у 
всех были туго прижаты к телу, выдавая страх перед первым уроком 
метеорологии.
Когда сова спокойна и расслаблена, бахромка на ее крыльях выглядит легкой и 
пушистой. В гневе сова распушает перья, становясь гораздо крупнее и больше 
ростом. Сейчас совята выглядели непривычно худыми. Напряжение грозовым 
облаком висело над их столом.
Эзилриб окинул учеников янтарным светом своего косящего глаза.
— Ешьте, ребятки… все волоски до единого должны быть съедены. Я вижу, вы 
уже успели забыть вкус мяса со шкуркой, как вы ее называете… Сейчас Пут, мой 
первый помощник, расскажет, каково летать без балласта в мускульном желудке.
— Когда-то очень давно я тоже брезговал мясом с шерстью и думал, что смогу и 
без этого пролететь сквозь ураган. Это был первый и последний раз в моей 
жизни, ребятки. Меня едва не затащило на край ока бури, вот так-то. Надеюсь, 
вы не хотите повторить моей ошибки?
Пут был крупным мохноногим сычом, таким же, как погибший Бормотт, друг 
Сорена и Гильфи.
— А что происходит, когда очутишься на краю ока бури? — полюбопытствовала 
Руби.
— Страшное дело. Тебя закружит до смерти, вот что. Подхватит и начнет 
вертеть, и так без конца. Обычно у птиц с мясом отрывает крылья.
— Не пугай детей, Пут, — строго сказала Октавия и всколыхнулась так, что 
тарелки и чашки на ее спине мелко-мелко задребезжали. — Кстати, детки, не 
пытайтесь схитрить и бросить шкурку под ноги. На правах вашего стола хочу 
заметить, что шерсть ужасно колется. Все всё поняли?

Еще даже не стемнело, когда клюв всепогодников высадился на взлетную ветку 
дерева. Ветер хлестал вовсю, их опора бешено моталась под порывами ветра, 
так что совятам приходилось судорожно вцепляться в нее когтями. Острые 
осколки льда со свистом прорезали воздух.
— Взлетаем с наветренной стороны, — объявил Эзилриб, и Сорен скептически 
подумал, что в таком урагане все стороны наветренные. — Полетим прямо над 
морем Хуулмере. Попытаемся отыскать сердце бури, — наставник говорил 
короткими, рублеными фразами, стараясь перекричать ветер. — А теперь 
слушайте меня внимательно. Сейчас я скажу вам самое главное, что вы должны 
помнить, имея дело с бурей, бураном и прочей стихией, кроме урагана. У 
ураганов другая природа, там есть око в центре смерча, и это дело особое. Так 
вот, возвращаясь к буре. Все, что вам нужно уметь, — это найти канал. Так мы 
называем главную воздушную впадину, по которой ветер гонит вперед свою 
дикую мощь. Такая впадина обычно находится в самом центре бури. Но это 
нисколько не похоже на око урагана. Это совершенно иное дело. Совсем не так 
опасно. Это первое. Второе — по сторонам канала находятся воздушные скаты, 
где ветер выхлестывает за пределы своего желоба. Так вот, на гребнях этих 
скатов мы с вами здорово покувыркаемся. Я полечу первым, Пут займет место с 
наветренной стороны. Вы все полетите сзади, сразу за нами. Делайте все, что я 
вам скажу. Все ясно? Вопросы есть?
Отулисса немедленно взметнула коготь.
— Эзилриб, при всем моем глубочайшем к вам уважении, я считаю своим 
долгом заметить, что меня крайне удивляет избранное вами время урока. Мы 
вылетаем до наступления темноты, что представляет огромную опасность, 
учитывая риск нападения ворон.
Вместо ответа Эзилриб хрипло расхохотался, а отсмеявшись, пропыхтел:
— При всем моем уважении, Отулисса, хочу заметить, что вряд ли найдутся 
другие психи, решившие поразмять крылья в такую погодку!
Сорен невольно захихикал, сам поражаясь своему веселью. Как он может 
смеяться, если умирает от страха? Это напоминало урок углеведения, когда он 
тоже боялся, но при этом не знал, куда деваться от скуки. Может быть, это и 
имел в виду Бубо, говоря, что ему придется стать тем, кто он есть? Но тогда этот 
путь полон сюрпризов!
И тут с оглушительным визгом старый Эзилриб расправил свои крылья и 
поднялся в ледяное крошево неба.
Они летели прямо над морем Хуулмере. Из-за порывов свирепого ветра и 
сплошных потоков дождя с градом совы едва-едва видели под собой воду, зато 
отлично слышали жуткий звук хлещущих волн.
Отулисса летела рядом с Сореном.
— Я просто представить себе не могла, что наставник может быть таким 
самодуром! Это невыносимо! Нет, я непременно должна переговорить с 
Вороном и Барран! Поверить не могу, что они одобряют подобное безумство!
Что касается Сорена, то его удивляло совсем другое — каким образом Отулисса 
ухитряется болтать на лету? Все его внимание было сосредоточено на том, 
чтобы удержать направление полета.
Казалось, ветер дул со всех сторон. Самые разные воздушные потоки то и дело 
обрушивались на совят. Летевший впереди мохноногий сыч Мартин 
превратился в сплошное колышущееся пятно. Его, как самого мелкого и 
щуплого, Эзилриб поставил сразу за собой, чтобы Мартину было проще 
бороться с ветром.
Совята то возносились на несколько сотен футов вверх, то попадали в 
воздушную яму и стремительно падали вниз. Но хуже всего был хлещущий со 
всех сторон дождь с градом. Сорену приходилось постоянно использовать так 
называемое третье веко или прозрачную перепонку, которая служит совам для 
того, чтобы избавляться от попавших в глаза соринок.
«Великий Глаукс, только бы мое третье веко не лопнуло от такой работенки! — 
взмолился по себя совенок. — Теперь понятно, отчего Эзилриб окривел! Если 
постоянно летать в такую погодку, можно запросто порвать в клочья свои 
мигательные перепонки!»
— О, Великий Глаукс, этого еще не хватало! — буркнула Отулисса.
— Что еще случилось? — пропыхтел Сорен, мечтая о следующей воздушной 
яме, в которую можно было бы прыгнуть и спастись от Отулиссы.
— Он болтает с чайками!
— И что?
— Как это — что? Как ты можешь задавать такой вопрос, Сорен? Я ведь знаю, 
что ты родом из очень хорошей семьи. Я же вижу, ты получил отличное 
воспитание, тут меня не обманешь. Значит, должен знать, что на свете нет птиц 
хуже чаек. Извини меня за грубость, но чайки — это отбросы птичьего мира. 
Грязные, крикливые и безмозглые твари. Приличные птицы держатся от них 
подальше. А он разговаривает с ними! Да что там разговаривает — он с ними 
смеется!
— Может быть, Эзилриб хочет расспросить их о погоде, — предположил 
Сорен.
— Это мысль! — Отулисса на несколько секунд притихла, что было для нее 
равносильно подвигу. — Думаю, мне следует слетать и спросить его!
— Не приставай к Эзилрибу, Отулисса, — взмолился Сорен.
— Но он же сам говорил, чтобы мы не стеснялись задавать ему любые 
вопросы! — фыркнула Отулисса и полетела вперед.
— Простите мою прямоту, наставник, но я только хотела узнать, с какой целью 
вы общались с чайками? Возможно, вы таким образом собираете информацию о 
погодных условиях?
— Это у чаек-то? Что ты, дорогая! Да что у них можно узнать? Это же самые 
тупые и самые ленивые птицы на свете!
— Но тогда зачем вы с ними общались?
— А я с ними не общался. Я рассказывал им неприличные анекдоты.
— Ч-что? — поперхнулась Отулисса.
— Ну да! Они обожают истории про мокрогузок, хотя сами являются самыми 
мокрогузыми из всех мокрогузых. Только и слышишь от них: «Ой, Эзилриб, 
расскажи еще!» Честно признаться, они тоже рассказали мне пару забавных 
историй. Но эти проклятые птицы настолько тупы, что чаще всего забывают, в 
чем соль шутки. Сущее наказание!
— Но как вы могли?!
— Но это было ужасно смешно, Отулисса, — пискнул сзади мохноногий сыч 
Мартин.
— Расправь перышки, дорогая. Вернись на место и приготовься. Мы уже рядом 
с каналом. Сейчас начнется настоящее веселье!
— У-ух! — сипло заорал Пут. — Прилетели, ребята! Забирайтесь на рвань и 
вниз, в канал! За мной!
То, что он называл «рванью», было обрывками воздушных потоков, 
болтавшихся под скатами канала. Чтобы забраться туда, необходим был очень 
сильный взмах.
Сорен взмахнул крыльями и полетел следом за Путом. Мартин оказался как раз 
между ними. Поток воздуха, созданный Путом, подхватил его, а образовавшаяся 
воздушная яма втянула малыша на кучу рвани и сбросила прямо в канал. Следом 
с восторженным визгом понеслась рыжая Руби. И вдруг Сорен понял причину 
ее радости.
Здесь, в центре бури, на дне воздушного канала, множество ветров сливались в 
одну бурную кипящую реку. И если расправить крылья, наклонить их немного 
вперед, как сделала Руби, и слегка подогнуть хвост — о, это нужно было 
почувствовать!
Никогда еще Сорен не испытывал такого восторга! Это было нечто среднее 
между парящим полетом и скольжением, только гораздо легче и во много раз 
стремительнее.
— Вот это щекотка! Просто до костей пробирает! Ну, разве это не жизнь? — 
проухал Эзилриб, оставивший свое место во главе стаи. Теперь он летел рядом с 
Сореном и Отулиссой. Наставник крякнул, отрыгнул погадку и выплюнул ее 
прямо в воздушную реку. — А теперь давайте за мной, я научу вас старой 
доброй кутерьме. Сейчас мы заберемся на рвань, а оттуда скатимся прямо по 
краю гребня. Такого вы еще не пробовали, клянусь хвостом!
— Что он такое говорит? — пропыхтела Отулисса. — Ему следовало бы заранее 
снабдить нас словарем. Нет, для учителя он просто вопиюще неорганизован!
«Зачем словарь? — подумал про себя Сорен. — Какой прок в словах, если ты не 
почувствовал их смысл желудком?» — Дрожь восторга сотрясала его. Что и 
говорить, такого полета у Сорена никогда еще не было!
— Вперед! — прогудел Эзилриб. — Я хочу, чтобы вы оседлали ветер, а потом 
скатились по гребню вверх когтями!
— О, великий Глаукс! — взвизгнула Отулисса, а Сорен поперхнулся от 
изумления, увидев, как трехпалая лапа Эзилриба царапнула тускло освещенное 
луной небо. Старый наставник летел на спине! Потом он перевернулся и 
ринулся вниз по гребню.
В следующий миг Сорен заметил какой-то красный вихрь — это Руби тоже 
перевернулась вверх когтями и понеслась по гребню следом за наставником.
— Угу-гу! Давайте за мной! — вопила она на лету. — Это проще простого!
— Проще простого! — фыркнула Отулисса. — Да где это слыхано — летать 
кверху лапами! Мне кажется, в этом есть нечто предосудительное. Кроме того, 
это рискованно — и вообще неприлично! Так не подобает совам, вот что я 
скажу!
«Заткнулась бы ты, а?» — мельком подумал Сорен и, вцепившись когтями в 
ветер, как показывал Эзилриб, перевернулся в воздухе. Прямо над ним оказалось 
небо, затянутое темными тучами, исхлестанное ледяным дождем. Сорен снова 
перевернулся и помчался вниз по гребню следом за Руби.
— Слегка оттолкнись когтями, продолжая выгибать хвост. Это поможет лучше 
держаться, и ты сможешь скакать на воздушных волнах! — крикнул ему 
Эзилриб.
Последней к ним присоединилась Отулисса. Она шипела от злости и, не 
переставая, твердила о том, что непременно подаст заявление по поводу всех 
этих «возмутительных экспериментов».
— Закрой клюв! — прикрикнул на нее Пут.
А потом они принялись скользить, кувыркаться, кататься, барахтаться и делать 
многое другое, что Эзилриб называл словом «кутерьма».
А сам наставник выкрикивал задорную песню прямо в пасть бушующей стихии:




Совы-всепогодники — особая порода,


Мы обожаем летать в непогоду!


Мы любим бурю, мы любим ветер!


Скучно без шторма живется на свете.


В наших желудках с рожденья живет


Зов урагана и вихря полет


Мы кувыркаемся в русле стихии,


Мы — всепогодники, совы лихие!


 Град, ураган и бурана рычанье


 Смехом встречаем и ликованьем.


Кружим, парим, кувыркаемся, скачем.


Разве мы хнычем? Разве мы плачем?


Сплюнем погадку в пасть непогоде


И продолжаем полет на свободе.


Слезы и страхи неведомы нам —


Лучшего клюва смелым бойцам!


Совы-всепогодники — особая порода,


Мы обожаем летать в непогоду!






ГЛАВА XVIII

Дилемма миссис Плитивер


— Вылетали вверх тормашками? — пролепетала Примула. — Но как? Это же 
невозможно!
— Это совсем не так сложно, как кажется, — захлебываясь от восторга, ответил 
Сорен. — Честно говоря, тут и уметь особо ничего не надо. Это чем-то похоже 
на то, как впервые начинаешь летать. Нужно просто поверить, что сможешь — и 
все.
— Прямо вверх тормашками? — недоверчиво спросила Гильфи.
— Как ты думаешь, упитанный серый совенок, вроде меня, тоже сможет такое 
вытворять? — с беспокойством нахмурился Сумрак.
— Конечно, если погода будет подходящая. Понимаешь, в этом-то все и дело — 
этот фокус можно проделывать только в канале бури.
— Что еще за канал такой? — насупился Сумрак. — Ты хочешь сказать, что в 
буре есть каналы? Ну и дела! Я, конечно, много чего повидал на своем веку, но 
такого…
Сумраку было непросто признать, что кто-то мог видеть или испытать нечто 
такое, о чем он и понятия не имеет. Гильфи с Сореном украдкой перемигнулись.
При всем своем невыносимом бахвальстве Сумрак вовсе не задавался, как 
Отулисса. Хотя в своем клюве он постоянно получал замечания за то, что 
спорил с наставниками. Хотя порой он бывал просто несносен, Сумрак был 
«доброй душой», как частенько выражалась миссис Плитивер. А Копуша так же 
часто прибавлял: «Сумрак лучший в мире друг и опаснейший на свете враг».
— В этом нет ничего странного, — с плохо скрытым раздражением заявила 
Гильфи. — Ты, конечно, много всякого повидал, но тебе никогда не доводилось 
пролетать сквозь бурю так, как вчера это сделал Сорен под руководством 
Эзилриба.
— Не стану хвастать, Гильфи, но я побывал в пастях у многих бурь. Возможно, 
бывал я и в канале бури, только сам этого не знал. Да, наверное, так оно и было. 
А что тут Сорен нам рассказывал о строении бури — это всего-навсего слова. 
Не обижайся, друг, к тебе это не относится. Просто можно лететь через что-то и 
даже не представлять, как оно называется.
— Наверное, ты прав, Сумрак. Отулисса вчера чуть голос не сорвала, жалуясь на 
то, что Эзилриб не выдал нам перед вылетом списка новых слов.
— Иногда мне кажется, — пробормотала Примула, — что на всем свете нет 
более глупой и назойливой совы!
— Ладно, я пошел в библиотеку. Нам задали прочесть про строение бурь, 
буранов и ураганов. Здорово, что сначала мы смогли попробовать все это 
вживую. Теперь и учебник читать проще. Кстати, у нас скоро будет тест на тему 
бурь.
— Тест по полетам или по прочитанному? — уточнила Гильфи.
— По прочитанному. Я обещал помочь Руби. Летает она просто фантастически, 
а вот с чтением и письмом у нее совсем не ладится.
— Поверь моему слову, Сорен, не нужны ей никакие книжки, если она умеет 
летать, — авторитетно заявил Сумрак.
— Сейчас он снова затянет свою великую песнь о суровой школе сиротства! — 
еле слышно пробормотала Гильфи.
Миссис Плитивер еле заметно вздрогнула, как делала всегда, когда слышала за 
столом какое-нибудь обидное или бестактное замечание.
Неожиданно Сорен осознал, что за все время чаепития она не проронила ни 
слова. Это было совершенно невероятно, особенно сейчас, когда он был так 
взволнован своим первым учебным полетом. В другое время старая змея была 
бы вне себя от радости за своего любимца.
«Уж не случилось ли с нею что-нибудь плохое? Нужно будет непременно 
проведать ее после библиотеки!»
Напевая последний куплет гимна всепогодников, Сорен помчался в библиотеку.
«Как быстро все меняется!» — думал он про себя. Еще вчера он маршировал с 
углем в клюве и думал, что хуже его судьбы может быть только должность 
сортировщика погадок в каньоне Сант-Эголиус. А сегодня он член самого 
лучшего в мире клюва!
Войдя в библиотеку, Сорен сразу заметил Эзилриба, сидевшего на своем 
обычном месте перед кучкой сушеных гусениц, и радостно засеменил к нему.
— Здравствуйте, Эзилриб. Спасибо вам за прекрасный урок. Как вы думаете, 
ожидается ли в ближайшее время какая-нибудь новая буря или торнадо? Пут 
сказал, что летать сквозь торнадо еще интереснее, чем по каналу бури.
Не поднимая головы от книги, Эзилриб лишь сварливо заворчал. Сорен 
растерянно отпрянул. Он был в смятении. Почему Эзилриб так непохож на того 
наставника, который только что летал с ними сквозь бурю? Во время полета 
Эзилриб был шумным и забавным, рассказывал неприличные анекдоты и 
горланил песни, а теперь перед Сореном сидел суровый и скучный книжный 
червь, погруженный в свои бумаги.
— Иди-ка лучше готовься к тесту, вот что я тебе скажу, — проворчал 
Эзилриб. — Кстати, Руби нужна твоя помощь. Летает она чудесно, этого у нее 
не отнять, а вот пишет просто как курица лапой!
Сорен, понурившись, поплелся к Руби, корпевшей над книгой под названием 
«Погодные системы и их структуры: как их распознавать, как в них летать и как 
не стать их жертвой», написанной Иезекилем Эзилрибом.
— Это та-ак трудно, Сорен! — простонала бедняжка. — Я никогда в жизни не 
сдам этот тест!
— Глупости, Руби. Ты все отлично сдашь. Тому, кто летает, как ты, нечего 
бояться какого-то пустякового теста!
— Но тут же одни слова. Полет у меня в кишках, но слова я не могу чувствовать 
желудком… разве что слова песен мадам Плонк.
Сорен моргнул. Руби говорила чистую правду.
— Слушай, Руби. Мне кажется, тебе вовсе не обязательно пытаться пропускать 
слова сквозь желудок. Чтобы сдать тест, нужно просто заучить их смысл. Давай 
попробуем, я тебе помогу. Ну-ка, что там написано…
Он взглянул на открытую страницу, где было много картинок, изображавших 
ураганы, бураны и торнадо. Сорен пролистнул когтем несколько страничек.
— Начнем отсюда, с бури, потому что мы про нее уже знаем.
— Великий Глаукс, а что такое мах? — простонала Руби.
— Мах — это мера длины, примерно равная размаху крыла пятнистой совки, 
вроде меня, — раздался ворчливый голос из противоположного угла 
библиотеки. — Используется для измерения структур различных погодных 
систем — воздушных каналов, провалов, канав, et cetera.
— А что такое et cetera? — прошипела Руби.
— Думаю, это неважно, — решил Сорен. — Главное, мы узнали, что такое мах.
Вообще-то Руби нельзя было назвать тупицей, но у нее был самый жуткий в 
мире почерк и большие проблемы с восприятием незнакомых слов.
— Сколь-же-ни-е по по-то… — бормотала она, водя клювом по заголовку 
страницы.
— Скольжение по потоку, — прочел Сорен.
— И что это значит?
— Руби, ты прекрасно это знаешь. Ты единственная сумела сделать это, 
помнишь? Ты взлетела на кучу рвани над канавой и полетела прямо к верхнему 
гребню, подвернув хвост. Это было очень трудно.
— А, так ты об этом? — воскликнула Руби и тут же изобразила то, что 
проделала прошлой ночью.
— Именно. Здесь говорится, что потоки измеряются в хвостах каждой 
отдельной совы. Если ты чувствуешь ветер одновременно с обеих сторон 
хвоста, значит, поток шириной в твой хвост.
— Я никогда этого не запомню! Столько слов, цифр — о, нет! Это невозможно!
— Ты отлично справишься, Руби.
В этот момент в библиотеку вошла Отулисса и мрачно вытянула с полки какую-
то книгу.
— Тебе удалось сменить клюв, Отулисса? — шепотом спросил Сорен, знавший, 
только что она ходила с просьбой к самой Барран.
Отулисса моргнула, и огромные слезы выкатились из уголков ее глаз.
— Нет! Я плохо соображаю и летаю хуже вас всех! Я обязательно погибну, вот 
увидите…
Впервые за все время пребывания на острове Сорен пожалел бедную Отулиссу. 
И тут на открытую страницу его книги шлепнулась сушеная гусеница.
— У тебя все будет прекрасно, голубушка. Пятнистые неясыти исключительно 
чутко реагируют на малейшие перепады давления. Это редчайшее качество, хотя 
порой оно делает неясытей раздражительными и несносными в общении. Я бы 
посоветовал тебе прочитать вот это — «Атмосферное давление и 
турбулентность: вводный курс». Эту книгу написала Стрикс Эмеральда, 
знаменитая всепогодница и предсказательница прошлого века. Я всегда мечтал 
заполучить в свой клюв пятнистую неясыть, несмотря на то, что все они 
несносные ворчуньи! — усмехнулся Эзилриб и пошел прочь, слегка припадая на 
свою трехпалую лапу.
«Вот и пойми его! — ошарашенно подумал Сорен. — Да он сам непредсказуем, 
как любая погодная система. Мне даже слова доброго не сказал, зато специально 
подошел, чтобы поболтать с Отулиссой!»
— Эту книгу написала Стрикс из рода пятнистых неясытей? — пробормотала 
Отулисса, изучая обложку. — Великий Глаукс, это может мне пригодиться. 
Разумеется, предсказательница погоды должна обладать исключительной 
чувствительностью. Неудивительно, что она из пятнистых неясытей. Наш род 
настолько древний, что все лучшие качества за столетия у нас необычайно 
обострились, — залопотала она, впиваясь глазами в страницы.
«Великий Глаукс, да заткнется она когда-нибудь или нет?» — в который раз 
подумал Сорен и решил пойти проведать миссис Плитивер.
— Ах, я не знаю. Просто не знаю. Мне кажется, сейчас я вообще ни в чем не 
уверена, честное слово.
Сорен стоял возле маленького дупла, которое миссис Плитивер делила с двумя 
другими змеями. Грусть, прозвучавшая в голосе старой змеи, заставила его 
оцепенеть на месте. Миссис Плитивер никогда так не говорила! Она никогда не 
теряла надежды и всегда была исполнена оптимизма.
Сорен стал прислушиваться дальше.
— Гильдия арфисток самая престижная, и я чувствую, что моя судьба — стать 
одной из них, — говорила вторая змея. — Знаете, дорогая, это чем-то похоже на 
зов, который совы испытывают в желудках. У нас, понятное дело, желудков нет, 
но тем не менее!
— Да как вам только в голову могло прийти такое! — с неподдельным 
возмущением ахнула миссис Плитивер. Голос ее задрожал от гнева. — Я 
полагаю, с нашей стороны было бы непростительной вольностью даже в 
мыслях сравнивать себя с благородными совами. Не пристало нам такое, ничуть 
не пристало! Не тот у нас статус, вот как я это называю! — заключила она.
Вот теперь Сорен узнал свою старую добрую миссис Плитивер! Вообще-то она 
отнюдь не страдала комплексом неполноценности. Миссис Плитивер искренне 
считала себя лучшей в мире служанкой, но при этом не лукавила, когда 
говорила, что и в мыслях не смеет сравнивать себя с представителями лучшего 
вида пернатых. Служение совам составляло весь смысл ее жизни, а хорошее 
служение было высшей наградой и добродетелью.
— Но позвольте, миссис Плитивер, — снова заговорила вторая змея, — должны 
же вы отдавать предпочтение одним гильдиям перед другими.
— Ах, да при чем тут предпочтение! Когда нас знакомили с различными 
гильдиями, я сразу же поняла, что для меня существует только арфа! Когда я 
скользила по струнам от ноты к ноте, ползла по гамме и прыгала по октавам, во 
всем моем теле звучала чудесная вибрация. А больше всего на свете мне 
хотелось бы — ах, я просто не знаю, как это объяснить! — вплести музыку в 
голос мадам Плонк. Я хотела бы переплести звуки арфы со звуками ее 
волшебного голоса и соткать из них нечто огромное и прекрасное.
Сорен моргнул. Похоже, у миссис Плитивер есть кое-что получше совиного 
мускульного желудка!
— Ладно, мне пора идти, — беззаботно прожурчала вторая змея. — Я должна 
заглянуть к Октавии и занести ей немного спелых ягод молочника. Она просто 
обожает их, представляете? Надеюсь, вы знаете Октавию — она убирает гнездо 
мадам Плонк. Так что я поползла. Пока-пока, — попрощалась змея и 
выскользнула из дупла.
Сорен вжался в угол, чтобы его не заметили, и расслышал, как после ухода 
подруги миссис Плитивер недовольно проворчала:! — Нет, это надо же! 
Сначала заявляет, будто у нее есть желудок, а потом ползет к Октавии и что-то 
мурлычет себе под нос! Просто возмутительно!
Сорен решил отложить свой визит к старой подруге. Сначала он сделает нечто 
другое. Пожалуй, все-таки «заглянет» к мадам Плонк и расскажет ей об 
удивительной змее, наделенной даром, намного превышающим 
чувствительность совиного желудка, о змее с настоящим артистическим чутьем.



ГЛАВА XIX

Визит к мадам Плонк


— Простите, мадам Плонк, наверное, я поступаю не совсем правильно, 
заявляясь к вам вот так, запросто, — растерянно бормотал Сорен.
Все заранее приготовленные слова вылетели у него из головы, стоило совенку 
переступить порог этого удивительного места. Казалось, сам воздух здесь 
дрожал и переливался от разноцветных бликов бесчисленных стеклянных 
вертушек, которые гроздьями свисали с потолка или покачивались на воткнутых 
в стены прутиках. В дупле было несколько отверстий для света. Повсюду 
пестрели кусочки тканей с красивыми вышивками, а в глубине виднелась ниша, 
занавешенная шнурами из сверкающих бусин. В глазах рябило от невыносимой 
пестроты красок. А в центре всего этого разноцветия царило ослепительно-
белое пятно — сама мадам Плонк.
Сорен сглотнул и заставил себя, не моргая, не отрывать глаз от белого пятна.
— Просто я знаю, что миссис Плитивер очень застенчива и никогда не 
осмелится прийти к вам.
— Миссис Плитивер? — перебила мадам Плонк. — Но я не знаю такой змеи!
— Она прибыла сюда вместе со мной, мадам. Это верная служанка нашей 
семьи.
— Теперь я поняла. Так ты говоришь, что она хочет поступить в гильдию 
арфисток?
— Да, мадам, — пробормотал Сорен, чувствуя, что выглядит ужасно глупо.
«Да какая мне разница!» — внезапно решился он. Он пришел сюда ради миссис 
Плитивер. Она так мечтает о гильдии арфисток! Но тут мадам Плонк, словно 
подслушав его мысли, сказала:
— Но одного желания еще недостаточно.
— Да, мадам, я это понимаю. Какими бы сильными не были наши желания, они 
не всегда сбываются.
Мадам Плонк моргнула и кивнула головой.
— Мудрый ответ, мой мальчик. Но теперь ответь мне на такой вопрос — как ты 
думаешь, что заставляет твою миссис Плитивер желать именно этого?
И тут Сорена осенило.
— Видите ли, — задумчиво начал он, — многие змеи хотят вступить в гильдию 
арфисток лишь потому, что это самая главная и самая престижная гильдия на 
всем острове и в нее принимают лишь змей из очень старых, заслуженных 
семей. Но я уверен в том, что для миссис Плитивер это не имеет никакого 
значения.
— Вот как? — с искренним изумлением спросила мадам Плонк. Сорен 
ужаснулся. Неужели он сказал что-то не то? Но отступать было поздно. Он 
набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:
— Нет. Клянусь вам, все эти соображения не стоят для нее и двух погадок!
Мадам Плонк молча моргнула.
«Она смеется надо мной!» — пронеслось в голове у Сорена. И все-таки он 
заставил себя продолжать. — Я думаю, миссис Плитивер хочет вступить не в 
самую престижную, а в самую прекрасную гильдию. Она мечтает об искусстве.
Мадам Плонк еле слышно ахнула.
— Как интересно. Но тогда ответь мне — что такое искусство? «Великий 
Глаукс!» — взмолился про себя Сорен. Ему показалось, будто желудок выпал у 
него из живота. Он понятия не имел о том, что такое искусство. Но какое-то 
чувство подсказывало совенку, что он на правильном пути.
Мадам Плонк молча ждала ответа.
— Когда миссис Плитивер говорила о музыке, — неуверенно заговорил 
Сорен, — она сказала, что при виде огромной арфы она пытается вплести ноты 
не только в натянутые струны, но и в звуки вашего голоса. Ей хочется, чтобы 
слившись воедино, звуки вашего голоса и арфы создали нечто, что она назвала 
огромным и прекрасным. Так вот, мне кажется, это и есть искусство.
В апартаментах воцарилось долгое молчание.
А потом мадам Плонк глубоко вздохнула и протянула лапу за платочком, 
изготовленным гильдией кружевниц. Она высморкала клюв и промокнула глаза.
— Знаешь ли ты, что ты самый необычный амбарный совенок из всех, кого мне 
доводилось видеть? — прошептала она, и Сорен растерялся, потому что не знал, 
хорошо это или плохо. — А теперь иди. Скоро наступит время Вечерней песни. 
Ступай дружок. Кстати, я слышала, что ты делаешь успехи в клюве 
всепогодников. — Сорен хотел было спросить, откуда она об этом знает, но 
вовремя вспомнил, что змея Октавия убиралась не только у мадам Плонк, но и у 
старого Эзилриба. — Лети, мой хороший!
— Спасибо, что выслушали меня, мадам Плонк, — поблагодарил Сорен и, 
попрощавшись, попятился к выходу из дупла.
— Октавия! — крикнула мадам Плонк, как только Сорен улетел. — Иди сюда 
скорее!
Толстая старая змея, которая отдыхала на ветке за порогом дупла, немедленно 
вползла внутрь.
— Ты слышала, Октавия?
— А как же, мадам. Каждое словечко! Ну что ж, выходит, теперь у нас есть соль-
бемоль!



ГЛАВА XX

Пожар!


Эзилриб сидел на самой верхней ветке Великого Древа Га'Хуула и пристально 
вглядывался в синеву раннего летнего дня. Вот уже два дня они с Путом почти 
не покидали своего наблюдательного пункта и следили за поведением облаков 
на дальней стороне моря Хуулмере.
— Поднимай ребят, — коротко приказал помощнику наставник. — Тут им есть 
на что поглядеть.
— А? Что? — сонно зевнул Сорен, когда Пут разбудил его. — Сейчас же белый 
день, Пут! Я спать хочу.
— В другой раз отоспишься, дружище. У нас сейчас очень важный урок, на 
вершине дерева. Кэп ждет вас всех. Быстро!
«Что там такое?» — взволнованно подумал Сорен. Пут называл Эзилриба кэпом 
или капитаном только во время вылетов. Но сегодня день был прекрасный, и 
ничто не предвещало ухудшения погоды. Тихий, ясный летний денек. Стояла 
пора янтарного дождя, когда свисающие с ветвей Древа ягодные плети 
молочника окрашивались густым золотом.
Когда Сорен поднялся на вершину дерева, остальные члены клюва, сонные и 
вялые, уже сидели на ветке.
Мартин широко зевал, зато Отулисса выглядела необычайно бодрой и 
безумолку тараторила, поглядывая на кущи облаков. Руби отрыгнула утреннюю 
погадку и посмотрела на Сорена таким затуманенным взором, что тот 
испугался, как бы болотная сова не сорвалась с ветки и не шлепнулась оземь. К 
счастью, в этот момент на вершине появились Бубо с Эзилрибом.
Сорен очень давно не видел Бубо. Он знал, что филин летал на разведку в 
Клювы, и очень обрадовался, увидев, что тот вернулся оттуда живым и 
невредимым.
— Съешь-ка мышку, Отулисса, — прогудел филин, засовывая в болтливый рот 
неясыти маленькую полевку.
— Спасибо, Бубо, — негромко буркнул Эзилриб и украдкой подмигнул старому 
приятелю.
— А теперь внимание. Кто-нибудь знает, зачем мы здесь собрались? — спросил 
наставник, оборачиваясь к членам клюва.
Отулисса немедленно взметнула вверх коготь, но поскольку клюв у нее был 
занят мышью, ответа не последовало. Сорен огляделся.
Впервые за время обучения все три учителя, включая Бубо, который формально 
наставником не считался, собрались вместе. Значит, ответ ясен. Занятия с 
углями, взятыми из кузницы Бубо, подошли к концу. Пришло время полета на 
лесной пожар.
Совята испуганно притихли, плотно прижав перья. Тишину нарушало лишь 
икание Отулиссы, пытавшейся проглотить свою мышь. Наконец она справилась 
с едой и дрожащим от страха голоском прошептала:
— Но я же только что поела! Как же я полечу с полным желудком?
— Не волнуйся, — успокоил ее Эзилриб. — Сейчас мы никуда не полетим. 
Дождемся темноты. Я собрал вас для того, чтобы вы своими глазами увидели, 
как огонь изменяет все вокруг — ветер, облака. Эти изменения видны даже 
отсюда. За морем Хуулмере сейчас бушует пожар. Огромный пожар. — Эзилриб 
вспорхнул на нависшую над водой ветку. — Сегодня ночью мы полетим через 
море. На другом берегу мы остановимся на высоких утесах, откуда открывается 
отличный вид на огонь. Переждем там денек-другой, осмотримся, а потом 
полетим на пожар.
Остаток утра они наблюдали за странным поведением облаков над морем 
Хуулмере. Совята из клюва всепогодников уже давно привыкли к таким словам, 
как «рвань», «каналы» и «канавы». Теперь же в разговорах наставников 
зазвучали новые непонятные термины — «перепад давления», «термическая 
инверсия» и «конвекционная колонна».
После обеда учеников отправили вздремнуть перед полетом, обещав разбудить в 
пограничный час между последним лучом солнца и первыми сумерками.
— Ты волнуешься, Руби? — спросил Сорен, когда они спускались в свои 
спальни.
— Надо быть полной дурой, чтобы не волноваться, — ответила рыженькая 
сова.
— Да ведь ты летаешь лучше всех нас!
— Не говоря уже о том, — вмешался щуплый Мартин, — что каждый из вас 
вдвое крупнее меня!
— А чего же ты боишься? — поинтересовался Сорен.
— Того, что называется верховым пожаром или огненным венцом, — не 
задумываясь, ответила Руби. — Это когда огонь начинает распространяться по 
верхушкам деревьев. Представляешь, что тогда делается с воздухом? Пролететь 
сквозь него совершенно невозможно. Просто невозможно угадать, где 
притаился смертельный провал.
— Этому есть научное объяснение, — заявила поравнявшаяся с ними 
Отулисса. — Огонь поднимается вверх по так называемой топливной лестнице.
— А теперь подумайте, что это означает для меня, — снова пропищал 
Мартин. — Вот я копошусь на земле, ищу самые маленькие угольки. И тут 
начинается этот самый верховой пожар, меня подхватывает и втягивает прямо 
по твоей топливной лестнице!
— Нам всем придется какое-то время провести на земле, так что такая опасность 
угрожает не тебе одному, — заявил Сорен. — И твой размер тут не имеет 
никакого значения. Верховой пожар может затянуть даже самую крупную птицу.
Мартин склонил голову набок и моргнул. Судя по всему, слова Сорена его 
нисколько не убедили.
Перед вылетом на настоящий лесной пожар наставники распределили 
обязанности между учениками. Руби, как лучшей летунье, поручили ловить 
раскаленные угольки, подбрасываемые восходящими потоками воздуха. Сорен с 
Отулиссой должны были летать у середины каждого такого потока, а 
маленькому Мартину досталась позиция на земле. Кроме того, каждый совенок 
должен выполнить определенную работу внизу.
Летя над морем, Сорен невольно задумался о том, как сильно все переменилось 
со времени его первого перелета через Хуулмере к острову с Гильфи, Сумраком 
и Копушей. Тогда вокруг бушевал свирепый буран, мир превратился в кипящую 
белизну, а небо и вода слились в неразличимом хаосе. Сейчас небо было ясным, 
лежащее внизу море — спокойным, и лишь легкие белые барашки изредка 
мелькали на его ровной синеве.
В последних лучах заходящего солнца ныряли чайки. Порой над поверхностью 
моря возникал серебристый промельк рыбки, спасавшейся от более крупной 
хищницы. Однако по мере приближения к противоположному берегу воздух над 
морем начал меняться. И хотя Сорен, как и все остальные совы, был полностью 
лишен обоняния, ему показалось, будто тот подернулся едкой пеленой.
Они приземлились на гребне высоких утесов. Эзилриб ткнул трехпалой лапой в 
облака, громоздившиеся прямо под ними, и спросил:
— Мы называем это облаками Га'Хуула. Кто знает почему? Отулисса 
немедленно взметнула коготь.
— Потому что они имеют форму семян, которые находятся внутри плодов 
Дерева Га'Хуула!
— Верно, сударыня, — крякнул Эзилриб.
— Она никогда не уймется! — тихонько вздохнул Мартин. Было видно, что он 
ужасно нервничает — гораздо сильнее, чем все остальные. Сорен очень 
сочувствовал мохноногому сычу, который был самым мелким членом их клюва.
— Не трусь, Мартин. Все будет отлично.
— Ты, конечно, очень добр ко мне, Сорен, но пойми — я первый шотландский 
мохноногий сыч, которому придется собирать угли во время лесного пожара!
— Значит, наставники считают тебя особенным, — ответил Сорен.
— А если я не оправдаю их ожиданий? — с отчаянием в голосе пискнул малыш.
В это время Эзилриб продолжал рассказывать об облаках Га'Хуула.
— А теперь кто мне объяснит, почему их вершины имеют такую странную 
форму?
И снова коготь Отулиссы взметнулся в воздух.
— Это просто погодное явление. Я читала об этом у Эмеральды, знаменитой 
предсказательницы погоды — кстати, она тоже была пятнистой неясытью. — 
Отулисса с напускной скромностью потупила глаза.
По мнению Сорена, она вела себя просто неприлично.
— Ближе к делу, голубушка, — рявкнул Эзилриб.
— Да-да, конечно. Форма облаков объясняется тем, что ветер на вершине 
облака движется гораздо быстрее нижних потоков воздуха.
Сорен почувствовал, как стоявший рядом Мартин мелко затрясся от ужаса.
— Я сам превращусь в один из летучих угольков, которые Руби будет собирать 
на лету, — сиплым от страха голосом выдавил он из себя.
— Очень хорошо, здесь мы остановимся и будем ждать, — объявил Эзилриб. — 
А ждать мы будем до тех пор, пока огонь не успокоится настолько, что можно 
будет без риска войти в пожар и выйти из него. Потом вы поступите в 
распоряжение Элвана и Бубо, которые укажут вам россыпи лучших углей и 
заложи золы. Я буду наблюдать за погодой, чтобы вовремя оповещать вас о ее 
малейших изменениях. Строго следуйте указаниям наставников, и тогда с вами 
все будет в порядке. Руби и Пут полетят сверху. Элван с Отулиссой займут 
положение посередине. Сорен полетит прямо под ними, и будет прикрывать 
находящегося на земле Мартина. Мы с Бубо будем начеку и в случае малейшей 
опасности придем на помощь. Во время полета каждый из вас должен 
приглядывать за своим напарником. Все понятно?
Около полуночи Эзилриб приказал готовиться к вылету и объявил, что взлетать 
придется с соседнего гребня. За это время он несколько раз вылетал на разведку 
вместе с Путом и проверял состояние пожара.
— Сдается мне, в восточной стороне долины произошла температурная 
инверсия. Значит, туда и клюва совать нельзя. Температурная инверсия 
задерживает дым, а кто знает, что бывает, когда он начинает подниматься вверх 
и повисает над местностью? — Сорен подумал, что при этом, наверное, 
происходит изменение температуры, но тут несносная выскочка Отулисса снова 
вздернула вверх коготь. — Закрой клюв, Отулисса, — вышел из терпения 
Эзилриб. — Наш Сорен, конечно, меньше тебя знаком с трудами великой 
Стрикс Эмеральды, но сдается мне, на этот раз и он знает ответ.
«Как он догадался, что я знаю ответ? Наверное, именно это имел в виду Бубо, 
когда говорил, что Эзилриб видит то, что другим недоступно…»
Сорен робко заговорил:
— Я думаю, что когда поднимается дым, в воздухе происходят какие-то 
изменения… — Теперь Эзилриб смотрел прямо на него. На этот раз свет его 
желтых глаз совсем не обжигал, а словно бы освещал мозг Сорена. Совенок 
почувствовал себя гораздо увереннее, и вдруг с легкостью представил себе 
невидимый воздух. — Воздух, кружась, поднимается вверх, и мне кажется, что 
при этом огонь начинает гореть еще сильнее, еще яростнее.
— Совершенно верно! — ухнул Эзилриб. — А теперь скажи, откуда ты это 
знаешь?
— Я… я просто увидел это. Представил. Я почувствовал… наверное, желудком, 
как движется воздух, как поднимается жар и…
— Довольно, дружок. Спасибо, — Эзилриб обернулся к остальным ученикам. — 
Есть много способов приобрести знания. Учиться можно по книгам, на 
практике или интуитивно. Интуицией обладают немногие.
— А что это такое? — встревоженно спросила Отулисса.
Эзилриб заговорил, не сводя глаз с Сорена:
— Этот способ мышления, выходящий за пределы обычной системы 
рассуждений. Обладающая интуицией сова мгновенно постигает истину и 
воспринимает смысл происходящего без предварительного логического 
размышления. Интуиции нельзя научиться, но ее можно развить, стараясь быть 
внимательным и восприимчивым к окружающему миру.
Сорен моргнул.
«Он видит во МНЕ что-то особенное! Я не глупее Отулиссы, и Эзилриб в меня 
верит!»

Пришло время перелетать на гребень поближе к пожару. Клюв парами поднялся 
в воздух. На полпути к гребню совята увидели густой дым, который клубами 
полз вверх и казался почти белым на фоне ночного неба.
Когда показались танцующие языки огня, Эзилриб начал резко опускаться вниз. 
Остальные последовали за ним. Вскоре прилетели Бубо и Пут с полными 
когтями мышей и полевок, некоторые из которых еще слабо попискивали от 
страха.
— Ешьте понемногу, и обязательно с волосами, — каркнул Эзилриб.
— Ума не приложу, почему он постоянно называет это волосами? — тихонько 
прошептал Мартин.
— Я слышала, он родом из далекой страны, которая называется Великие 
Северные Воды. У тамошних жителей такая манера выражаться, — ответила 
Руби.
— Но волосы? Откуда взялись волосы? — не унимался Мартин.
— Ну, смотри — есть шерсть, есть перья, а это что-то среднее, — пробормотала 
Руби. — Если хочешь, я уточню у Отулиссы.
— НЕТ! — хором взмолились Сорен с Мартином.
Не прошло и часа после еды, как Бубо с криком слетел вниз со своего каменного 
насеста.
— Приготовиться к вылету.
Совы выстроились на узком гранитном карнизе, впившись когтями в кромку. 
Все дружно расправили крылья, и Бубо зычно крикнул:
— ПОЖАР!
Они сорвались с места — первыми неслись Бубо с Элваном, за ними Руби с 
Путом, дальше Отулисса, Сорен и Мартин, а сзади, замыкая стаю, махал 
крыльями старый Эзилриб.
Не успели они отлететь от гребня, как их лицевые диски опалило жаром.
Совята ожидали, что будет жарко, но оказались совершенно не готовы к шуму. 
Чудовищный рев ударил в уши. Никогда в жизни Сорену не доводилось 
слышать такого! Бубо с Элваном готовили их ко всему, кроме рева огня. 
Ученики знали про жар, были осведомлены о сильнейших восходящих потоках 
воздуха, заранее опасались так называемых холодных ям и смертельных 
провалов.
Они знали, какую опасную шутку может сыграть с ними огненная слепота — 
явление, когда смертоносная красота пламени настолько завораживает сову, что 
та теряет способность летать. Крылья несчастной бессильно застывают, она 
утрачивает летный инстинкт и камнем падает на землю. Иногда ослепление 
застает сову на земле, когда огонь начинает быстро подступать к ней со всех 
сторон. В таком случае птица просто не может взлететь, а крылья ее двумя 
безжизненными плетьми свисают вдоль тела…
Но почему никто не предупредил их о шуме?
— Скоро привыкнете — прокричал Элван, подлетая к Сорену с Мартином. — 
Это только поначалу пугает. А передать шум словами все равно невозможно! — 
выкрикнул он, пытаясь перекричать рев огня.
Внизу, над долиной раскинулся густой ковер пламени. Горячие потоки воздуха 
острыми пиками вонзались в вышину. Мартина с Сореном сначала приподняло 
на целых двадцать футов вверх, но стоило им миновать скалу, как откуда-то 
налетел жуткий холод и опрокинул совят на тридцать футов вниз. Сорен на 
своём оперении убедился, что лишь холод может соперничать с ужасным 
жаром, сквозь который они летели.
Тем временем Бубо развернулся назад и прокричал:
— Вижу хорошие залежи угольков. Всем будет работа!
«Ну вот, началось!» — подумал про себя Сорен. Теперь они станут настоящими 
угленосами. И тут мимо него метеором пронеслось что-то красное.
— Отличный захват, Руби, — прогудел Пут.
— Нет, она просто чудо! — восхищенно ахнул Элван.
Руби подлетела к угольным корзинам, которые Бубо заранее расставил на 
гребне. На дне этих маленьких корзинок, выкованных в островной кузнице, 
были установлены специальные жаровни, благодаря которым угли оставались 
горячими до самого конца путешествия.
— Очень хорошо, теперь Мартин! — скомандовал Элван. Маленький сыч тугой 
спиралью начал опускаться на землю. — Сорен, прикрывай его!
Сорен должен был парить над Мартином до тех пор, пока сыч не вернется 
обратно с полным клювом пепла, для которого у Элвана был припасен 
специальный горшочек. Помимо сбора золы Мартину было поручено разведать 
залежи более крупных углей и сообщить о них Сорену с Отулиссой.
Сорен висел в воздухе, зорко поглядывая на снижавшегося сыча. Он уже успел 
привыкнуть к шуму и даже научился различать в чудовищном реве пламени 
менее громкие звуки, вроде торопливого стука сычиного сердца, которое билось 
чаще по мере того, как Мартин приближался к земле.
Сорен всей душой, всем сердцем, всем желудком надеялся на то, что маленький 
мохноногий сыч вернется обратно целым и невредимым. Потом он увидел, как 
Мартин коснулся лапами земли.
— Займи свое место, Отулисса, — приказал Элван, когда Руби принесла еще 
один горящий уголек.
— Но все хорошие угли взлетают вверх. Мы с Сореном ничего не найдем.
— Закрой клюв. Или хочешь, чтобы я отослал тебя обратно на гребень? Углей 
всем хватит.
Сорен не обратил внимания на их перепалку. Все его внимание было приковано 
к Мартину, казавшемуся темным пятнышком на пылающей земле. Вот облачко 
дыма скрыло сыча из виду, и Сорен опустился чуть ниже.
Вот он! Да вот же он! Великий Глаукс, он поднимается!
— Возвращается, да не с пустым клювом! — ухнул Бубо, подлетая к Элвану.
Так оно и оказалось. Искры сыпались из маленького клюва сыча. Лицевой диск 
его был покрыт копотью, но глаза горели ярче самого яркого пламени.
— Получилось! У меня все получилось!
— Ну конечно, дружок, — Бубо подлетел к Мартину и взъерошил когтем перья 
на его голове.
— Скорее бы вернуться домой! — орал Мартин.
— Не торопись, — осадил его Элван. — Сначала доложи обстановку.
— Угли размером с погадку находятся чуть выше того места, где я приземлился.
— Отлично, — кивнул Элван и полетел посоветоваться с Бубо и Эзилрибом.
— Сорен, это просто нельзя передать словами… Нет, это невероятно! Стоило 
мне приземлиться, как от страха не осталось и следа. Я не могу тебе описать, что 
чувствуешь, когда сгребаешь клювом пепел. Это…
— Типичная интоксикация, — перебила Мартина Отулисса. — Я читала об 
этом. Нужно быть осторожнее, Мартин. Стрикс Эмеральда пишет, что 
некоторые угленосы так пьянели от углей, что переставали обращать внимание 
на прогноз погоды.
— Так вот, Сорен, это такое необыкновенное чувство, когда ты набираешь 
полный клюв пепла и взлетаешь вверх. Это… — Мартин замялся, пытаясь 
подобрать слова. — Это очень сильное чувство.

— Пора, Сорен. Пошел, — скомандовал Элван.
— А как же я? — взмолилась Отулисса.
— Закрой клюв, твоя очередь придет, — гаркнул Бубо. Сорен, кружась, полетел 
к земле. Мощный поток восходящего воздуха обрушился на него снизу, но Сорен 
успел набрать достаточную скорость, чтобы прорваться сквозь преграду. В 
следующий миг он очутился на земле.
Странный пейзаж открылся его взору. Обугленные скелеты деревьев воздевали 
в ночное небо ветви и осыпались грудами раскаленных углей.
Наставники учили их работать быстро, но не допускать излишней спешки. 
«Лучший темп — размеренный», — без устали повторял Бубо.
«И как это такой малыш, как Мартин, ухитрился выполнить свой урок, да еще с 
таким удовольствием? Великий Глаукс, вот будет позор, если я не найду углей и 
вернусь с пустым клювом!» — подумал Сорен.
Бубо с Элваном наперебой уверяли, что в этом нет ничего постыдного и что 
далеко не все совята могут найти подходящий уголь с первого раза, так что нет 
ничего ужасного, если вернуться без добычи. Но Сорен-то знал, это — позор!
И вдруг он услышал жуткий треск. Огонь превратил стоявшие перед ним стволы 
в один гигантский пылающий факел. Сорен запрокинул голову и увидел, как 
вспыхнули верхушки соседних деревьев. Верховой пожар! Худший кошмар, о 
котором говорила Руби. Но Руби боялась быть подхваченной восходящими 
потоками в воздухе, а Сорен находился на земле. Страшная сила потянула его 
вверх. Неужели его затянет, и он превратится в огромный крылатый уголь?
«Если повезет, Отулисса меня поймает. Но мне-то какая от этого польза? Я ведь 
уже умру!»
Это было последнее, о чем он успел подумать.



ГЛАВА XXI

«Уголь у меня в клюве!»


«У меня в клюве — уголь! Уголь у меня в клюве!» — звенело в голове у Сорена. 
Расправив крылья, он без малейшего усилия кругами взлетал вверх. Он ни 
капельки не закоптился. Он не сгорел, не обжегся, и в клюве у него был зажат 
пылающий уголь.
Неведомый прежде восторг переполнял Сорена. Каждая косточка его тела, 
каждое перышко налились новой, незнакомой силой. Последний раз он 
испытывал такую радость в ту далекую ночь, когда впервые поднялся в небо. Но 
как уголь очутился у него в клюве? Сорен совершенно этого не помнил. Он 
полетел к гребню, где стояли корзинки. На полпути его догнал Мартин.
— Сорен, ты был просто великолепен! Я так перепугался за тебя, когда увидел 
верховой пожар, а уж когда тебя начало засасывать, тут уж я чуть было на землю 
не шлепнулся.
— Но как это произошло? — спросил Сорен, когда они с Мартином устроились 
на гребне и стали ждать возвращения остальных.

— Да ты что, ничего не помнишь?!
— Помню, но не все.
— Ты перевернулся в воздухе и сделал петлю, чтобы тебя не втянуло, а потом 
мы увидели, как ты летишь с углем в клюве. Бубо сказал, что впервые видит, 
чтобы такой громадный уголь взлетал так высоко, но ты все равно поймал его! 
Поймал, описывая петлю! Да ты хоть понимаешь, что сделал? Такого даже Руби 
никогда не вытворяла! Я просто загляделся на тебя. Невероятно!
— Великий Глаукс, жаль, я не видел, — пробормотал Сорен. Мартин заухал во 
все горло.
— Зато ты это сделал, Сорен! Сделал!
Вскоре показалась Отулисса, сопровождаемая Руби и Путом. Она тоже 
вернулась с полным клювом и выплюнула угли в корзинку.
— Я поймала! Поймала! — пропела неясыть, но вдруг осеклась, подняла глаза и 
смутилась — на сей раз совершенно искренне. — Конечно, Сорен, это не идет 
ни в какое сравнение с тем, что сделал ты.
— Спасибо на добром слове, Отулисса… Огромное спасибо, — пролепетал 
Сорен.
Отулисса закивала и впервые ничего не ответила.
Мартин удивленно моргнул и посмотрел на Сорена, словно хотел сказать: 
«Долго ли продлиться это чудо?»
Сорен поискал глазами Эзилриба. Интересно, видел ли наставник, как он 
отличился в полете? Словно в ответ на его мечты, старая пятнистая совка 
опустилась на гребень с корзинкой в когтях. Даже не взглянув на Сорена, старик 
принялся деловито пересыпать угли в новую корзину.
«Великий Глаукс! — подумал про себя Сорен. Вот и пойми его!»
Закончив работу, Эзилриб направился к расставленным на гребне корзинам. 
Подойдя к той, в которую Сорен только что бросил свой уголь, он остановился 
и взглянул на амбарного совенка. Зажатый в клюве уголь бросал слабый отсвет 
на косматые брови старика. Янтарные глаза его казались красными.
— Я шлыхал, этой ношью ты творил шудеса? — прошамкал он сквозь 
стиснутый в клюве уголь. — Говорят, было на што пошмотреть.
С этими словами Эзилриб швырнул свой уголь в корзину и отлетел, чтобы 
поговорить с Путом.
За час до первой зари они пустились в обратный путь.
— Сегодня нам можно не бояться ворон, — пояснил Элван. — Они ни за что не 
приблизятся, если увидят, что мы несем горящие угли.
Это было самое лучшее время для полета. Стало свежее, и легкий ветерок гнал 
по воде кружевную пену. Даже теперь, когда угли и пепел были аккуратно 
сложены в корзины, совы чувствовали исходящую от них силу. Все понимали, 
что именно огонь сделал Великое Древо Га'Хуула столь непохожим на все 
остальные царства совиного мира. Огонь превратил обитателей острова в нечто 
большее, чем простое сообщество сов-единомышленников. Он сделал их 
братством.
Каждую ночь эти совы поднимались в ночное небо и творили добрые дела, ибо 
огонь давал им силы: прирученное пламя, жившее в свечах, позволяло стражам 
читать и писать, а яростный жар, раздутый до неистового каления в темной 
кузнице Бубо, помогал ковать боевые когти и доспехи для рыцарей. А теперь 
юные члены братства, еще вчера бывшие обычными птенцами, летели над 
морем Хуулмере и несли домой этот бесценный элемент жизни. 
Неудивительно, что они чувствовали себя могущественными! А когда кроваво-
красное солнце поднялось на востоке, над водой загремел низкий голос филина 
Бубо. Это была старинная песнь угленосов.




Дайте мне горячий уголь,


Тот, что пламенеет алым.


Дайте мне горячий уголь,


Тот, что грозно пышет жаром.


Ведь для клюва моего нет ценнее ничего.


В жарком пламени летаем


И выходим невредимы,


И в густой завесе дыма


Не собьемся мы с дороги.


Нам давно знакомы тайны


Дикой ярости стихии,


Нам давно известны тропы,


По которым бродит ветер.


Через лес и над каньоном,


Над горами, под землею,


Мы выслеживаем пламя


И отыскиваем угли.


В сердце грозного пожара


Мы плюем свои погадки,


А потом хватаем угли


И их делаем ручными.


Потому что в целом свете


Угленосы всех храбрее,


Ни один храбрец на свете


В этом с ними не сравнится!



Лишь с рассветом продымленные угленосы с покрытыми копотью клювами 
вернулись на Великое Древо Га'Хуула. Весь остров встречал их как героев. Угли 
были немедленно доставлены в кузницу Бубо, а потом в столовой состоялся пир 
в честь отважных покорителей огня.
— А где Сумрак? — спросил Сорен, усаживаясь рядом с Гильфи за миссис 
Плитивер. — И Примула?
Сорену просто не терпелось поскорее рассказать Сумраку о лесном пожаре. 
Большого серого увальня мало чем можно было удивить, но уж тут он будет 
просто потрясен!
— Их обоих, и Копушу тоже, отправили на какое-то задание. Там нужны и 
следопыты, и искатели-спасатели. Кажется, стряслось что-то серьезное.
— Что?
— Я сама точно не знаю. Борон держит клюв на замке. Известно только, что 
нужно спасти сразу очень много совят.
И тут друзья увидели, как в дальнем конце обеденного зала Эзилриб о чем-то 
шепчется с Бороном и Стрикс Струмой. Все трое выглядели очень 
взволнованными, а еще Сорен заметил, что Эзилриб быстро кивал головой. При 
этом стоило Путу приблизиться к беседующим, как его немедленно отослали 
прочь.
Поскольку Эзилриб покинул свое привычное место во главе Октавии, стол 
всепогодников остался пустым. Мартин с Руби и даже Отулисса пересели за 
миссис Плитивер, поближе к Сорену с Гильфи.
— Какое счастье снова отведать жареной полевки, — щебетала Отулисса. — 
Мне кажется, я сто лет не ела приготовленной пищи!
— А я-то думала, вы для того и полетели на пожар, чтобы всласть полакомиться 
жареным, — пошутила миссис Плитивер, и все весело рассмеялись. — А теперь 
у меня есть для вас небольшое сообщение, — негромко добавила слепая змея.
— В чем дело, миссис Пи? — спросил Сорен.
— Я получила приглашение вступить в гильдию арфисток!
— Ах, миссис Пи! Поздравляем! Вот это новость! — закричали все.
Выходит, визит Сорена к мадам Плонк все-таки не был напрасным. Честно 
говоря, после посещения странных апартаментов певицы Сорен и мечтать не 
смел о такой удаче и был счастлив.
«Все просто замечательно», — подумал он.
Но не успел он произнести про себя это слово, как сразу понял, что ошибся. 
Знакомая тоска, словно туман, вползла ему в душу. На этот раз Сорен сразу 
понял причину своей грусти. Эглантина! Что случилось с сестрой? Если она 
жива, если не попала в ужасную Академию Сант-Эголиус, то сейчас ей как раз 
пришло время летать. Но кто увидит, как она впервые расправляет крылья? 
Рядом с ней не будет ни родителей, ни старшего брата… Сорен затих, 
погрузившись в невеселые мысли, и миссис Плитивер мгновенно 
почувствовала его состояние.
— Сорен, мальчик мой, почему бы тебе не заглянуть ко мне после ужина? Я так 
хочу послушать, как ты летал по горящему лесу!
— С удовольствием, миссис Плитивер, — рассеянно ответил он. Но никуда не 
пошел. Он так устал от долгого перелета и работы на пожаре, что еле дотащился 
до своего дупла и уснул, не дожидаясь прекрасной песни мадам Плонк.
Сорен спал и поэтому не мог услышать, что этим утром голосу мадам Плонк 
аккомпанировал особо прекрасный, переливающийся — нет, просто 
льющийся! — звук. Новая соль-бемоль по имени миссис Плитивер быстро, но с 
постоянным нажимом, скользила по струнам и прыгала через октаву Это была 
виртуозная игра, и мадам Плонк убедилась, что приняла правильное решение. 
Новенькая миссис Пи обладала мастерским прикосновением, которое как нельзя 
лучше сочеталось с волшебным голосом певицы.
Но Сорен ничего этого не слышал. Он спал. Возможно, во сне он видел свою 
младшую сестру, а может быть, так утомился, что спал без сновидений.



ГЛАВА XXII

Совята на земле!


Сорен спал, а в это время в далеком лесу на берегу моря Хуулмере Сумрак 
мчался сквозь сгущающиеся вечерние сумерки. Они с Примулой и Копушей 
работали вместе. Следопыт Копуша трудился на земле, выискивая 
красноречивые погадки, пучки пуха, а иногда и раненых или мертвых совят. 
Примула, которая, как и Сумрак, состояла в клюве искателей-спасателей, летела 
в сопровождении, следя за появлением неожиданой опасности. Что касается 
Сумрака, то он выполнял самую тяжелую работу по сбору упавших совят и 
водворению их в гнезда, если таковые встречались.
Перед вылетом Барран сообщила, что им предстоит обычная рутинная работа. 
Однако на месте оказалось, что все гораздо сложнее. Полетевшие вперед 
разведчики доложили, что на земле лежит множество совят, но никаких гнезд 
вокруг не наблюдается.
Сначала спасатели решили, что замерзшие и окоченевшие совята просто 
забыли, где находятся деревья, с которых они попадали. Но потом стало ясно, 
что в растущих поблизости деревьях вообще нет ни единого дупла, не говоря 
уже о других гнездах, в которых могли бы жить птенцы.
Так как же тогда здесь очутились малыши? Может быть, их похитили патрули 
Сант-Эголиуса, но потом, во время полета, совята каким-то чудом вырвались из 
когтей похитителей и упали на землю? Но почему тогда патрульные не 
подобрали их? Это было совершенно непонятно.
Вторая странность заключалась в том, что все совята были сипухами — не 
только Тито Альба, как Сорен, но и масковыми, пепельными, травяными и 
прочими представителями семейства амбарных сов.
Сумрак одновременно следил за бегущим внизу Копушей и за летящей сверху 
Примулой. Боевые когти ему пришлось снять, поскольку патрульных Сант-
Эголиуса поблизости не наблюдалось, а поднимая совенка, когти все равно 
приходилось стаскивать, чтобы не поранить малыша. Впрочем, на всякий 
случай его прикрывала крупная полосатая неясыть в полном боевом облачении 
и с угрожающе вытянутыми когтями.
Время от времени они менялись. Таков был порядок в работе искателей-
спасателей — одна вооруженная сова сторожила и прикрывала, а вторая 
помогала попавшим в беду совятам. Найденных совят доставляли на сборный 
пункт в большом дупле, где распоряжалась одна из помощниц Барран, которая 
оказывала пострадавшим первую медицинскую помощь перед тем, как 
переправить их на Великое Древо Га'Хуула.
Когда совят скапливалось много, их относили на остров. Но сейчас их было 
больше, чем много. Вот почему потребовалось подкрепление. Нужны были все 
— искатели-спасатели, помощники на сборном пункте, следопыты.
Ситуация была просто критическая. Никогда еще спасатели не сталкивались с 
таким количеством осиротевших совят. Где их родители? Где их дупла? 
Казалось, будто птенцы свалились ниоткуда, будто из тучи пролились.
Сумрак заметил на земле еще одну пепельную сипуху. В это время суток увидеть 
на земле неоперившуюся сову было делом нелегким. А заметить пепельную 
сипуху было еще сложнее. Не белые, не черные, а какие-то тусклые, цвета золы, 
эти совы словно растворялись в сумерках. Но Сумрак, с его особым даром 
видеть в полумраке, был просто создан для такой задачи. Убедившись, что 
боевые когти надежно защелкнуты, он начал снижаться. Хорошо бы малыш был 
жив!
Он тихо ткнул сипуху клювом и почувствовал ее еле слышное сердцебиение. 
Потом Сумрак осторожно приподнял совенка когтями. Малыш пошевелился и 
попытался поднять голову. Слава небу, живой! Страшнее всего было 
натыкаться на мертвых совят. Несмотря на крошечные размеры, они казались 
невероятно тяжелыми, а хуже всего, если глаза у маленьких мертвецов были 
открыты.
Ужас! Барран никак не ожидала, что во время первого же вылета ее клюву 
придется иметь дело с мертвыми совятами. Она очень переживала за своих 
подопечных и то и дело горестно повторяла: «Разве же я могла предположить, 
чем это обернется!»
— Не волнуйся, малышка-пепелюшка, — ласково прогудел Сумрак. — Мы о 
тебе позаботимся. Теперь ты в когтях чемпиона!
Поднявшись в небо, Сумрак не смог удержаться от того, чтобы не 
продемонстрировать несколько особо сложных летных приемов. В глубине 
души он надеялся, что спасенному совенку они тоже придутся по душе.



Успокойся, птенец,


Сумрак с тобой.


Он тебе, как отец —


Погляди, какой большой.


Гадкие вороны,


Твари из каньона —


Все они бессильны


Против чемпиона!


Я спиралью кружусь,


Поворачиваюсь,


Вот я кувыркаюсь


И разворачиваюсь…




Но на середине того, что Сумрак искренне считал лучшей песней, сложенной в 
полете, маленькая пепельная сова начала издавать какой-то слабый свист.
— О, Тито, Тито, почему мы покинуты тобой в своей чистоте? Сумрак 
удивленно поглядел на крошечное тельце, безжизненно болтавшееся в его 
когтях.
— Что это ты такое несешь? Покинуты? Это называется — покинуты? Слушай, 
я, конечно, не Глаукс, но со мной ты в полной безопасности. Тут тебе гораздо 
спокойнее, чем на земле.
Но крошечная пепельная сипуха только бессмысленно смотрела на него своими 
пустыми черными глазами.
Внезапно с подветренной стороны появилась сама Стрикс Струма.
— Не расстраивайся, Сумрак. Все эти совята бормочут какую-то чепуху, словно 
умом тронулись. Странно все это, очень странно! Это даже непохоже на работу 
Сант-Эголиуса с их лунным ослеплением.
Ох, не нравится мне все это! И что за ерунду они несут про Тито? Бубо с 
Вороном уже на подлете, и Эзилриб тоже с ними.
— Эзилриб? — удивился Сумрак.
Старик почти никогда не покидал Великое Древо, за исключением редких 
вылетов на лесные пожары и прогнозы погоды. Эти же совята взялись словно 
бы ниоткуда, по крайней мере, вокруг не было никаких следов пожара или 
разбушевавшейся стихии.
— Сейчас нам нужна любая помощь, дружок. Что-то где-то происходит, и мы 
должны доискаться до причины, — пояснила Стрикс Струма. Однако она 
предпочла не говорить Сумраку о том, почему в этом деле им был нужен 
именно Эзилриб. Только трехпалый старик с его огромными познаниями, 
накопленными за годы чтения и многолетнего изучения жизни всех 
окружающих царств мог объяснить столь странные события.
Никогда еще Стрикс Струма не испытывала такой тревоги. Что это такое? 
Эпидемия? Заклятие? Колдовство? Она никогда не верила в подобную чушь. 
Нет, тут что-то другое…
— Вот что, Сумрак, отнеси малышку на сборный пункт, а потом, если у тебя 
хватит сил еще на один вылет, возвращайся сюда, — попросила она и полетела 
прочь.
— Не нравится мне вся эта чушь о какой-то там чистоте и о Тито. В жизни не 
слышала подобной белиберды! — говорила Элси, очень косматая полосатая 
неясыть, при взгляде на которую казалось невероятным, как на таком крошечном 
тельце может уместиться столько перьев. Когда-то яркие отличительные 
полоски на ее крыльях давно выцвели от времени.
Элси была очень доброй старой совой и вместе с Матроной, не щадя сил, 
выхаживала всех новоприбывших на остров совят. Однако за всю свою жизнь 
Элси с Матроной ни разу не доводилось бывать на сборном пункте и 
принимать непосредственное участие в работе искателей-спасателей.
— Неси сюда, Сумрак, — позвала Матрона. — Я только что выстлала пухом 
свободное местечко. Тут мы отлично устроим нашу малышку. Элси, дорогая, дай 
мне, пожалуйста, побольше пуха для этой маленькой сипухи-пепелюхи.
Элси торопливо выщипала несколько пучков пуха из-под своих 
первостепенных перьев.
Сумрак моргнул. Теперь он понял, о чем говорила старая нянька. Еле слышное 
бормотание, что потоком лилось из разинутых клювов найденных совят, 
складываясь в некое подобие стихотворения — причем абсолютно 
бессмысленного, на взгляд Сумрака.
Маленькая травяная сипуха тоненько распевала:




Тито — ныне, Тито — присно,


Самый лучший, самый чистый!


Тито ныне и всегда


Чистокровная звезда!




Масковая сипуха что-то лепетала о высоком благородстве Тито, а еще одна 
малютка горько плакала, причитая:
— О, Тито, всечистейший! Яви же свою волю… Доколе же продлится… 
нечистых торжество?
— Жуткое дело, — прогудел Бубо, опускаясь на дерево рядом с Сумраком.
— Что они такое говорят? — спросил Сумрак.
— Сам не пойму, да только сдается мне, давненько я не слыхивал более унылых 
песенок!
Вскоре Сумрак с Примулой и Копушей отправились на свой последний вылет, а 
вслед им продолжали нестись обрывки безумных песнопений.
— Великий Глаукс, — вздохнула Примула. — После таких песенок невольно 
потянет на грязные анекдоты о мокрогузках!
Примула заняла свою привычную наблюдательную позицию посередине, а 
Копуша снизился и полетел прямо под ней.
День давно догорел. Наступила ночь. Время перевалило за серебряную границу, 
поэтому Сумрак мог уступить место Примуле с Копушей ожидая, когда они 
обнаружат очередного совенка.
Копуша летел над самой землей. Внезапно в глинистом наносе возле ручья он 
увидел еле заметные отпечатки лап амбарной совы, которые было легко 
распознать по одинаковой длине когтей. Копуша опустился еще ниже и полетел 
по следу. Скорее всего, этот совенок жив, раз мог самостоятельно 
передвигаться. Но куда он шел и зачем? Вскоре Копуша заметил оброненное 
темно-желтое перышко. Значит, это был не птенец, а почти полностью 
оперившаяся сова. Но почему тогда она шла, а не летела?
И тут Копуша заметил рыжеватое пятнышко, видневшееся под низкими ветками 
можжевельника, а потом услышал низкое гортанное шипение, сопровождаемое 
призывным криком сипух Тито Аль-ба: «Куу-кууу, РУУУУ! Куу-кууу, РУУУУ!»
Копуша громко ухнул, оповещая, что обнаружил упавшего совенка.
Дожидаясь, пока снизится Сумрак, он вдруг почувствовал какое-то странное 
беспокойство.
Вскоре Сумрак опустился на землю рядом с другом.
— Ну, кто у нас тут? — бодро проухал он.
— Еще одна сипуха, да только не масковая, не пепельная и не…
— Ой, — прошептал Сумрак. — Да это же амбарная сова, Тито Альба!
— Как Сорен, — хором произнесли оба.
Копуша поглядел на Сумрака, не решаясь высказать вслух свою догадку.
— Помнишь, — прогудел Сумрак, — как Сорен однажды говорил, что у его 
сестры было пятнышко возле глаза? Он еще сказал, что оно выглядит так, 
словно одна крапинка соскользнула с головных перьев и прилипла к 
внутреннему уголку глаза. У его матери тоже был такой знак.
— Помню, — медленно проговорил Копуша.
— Так давай посмотрим!
Друзья склонили клювы над крошечной совой, крики которой становились все 
тише, пока совсем не смолкли.
Спасатели затаили дыхание. На темных перьях, окружавших глаза совы, 
отчетливо виднелась маленькая крапинка. Неужели это все-таки Эглантина? Но 
жива ли она?
— Эглантина? — хором прошептали друзья.



ГЛАВА XXIII

Наконец-то!


— Мне нужно побольше червей, да побыстрее! — прокричала змея-служанка.
— Клюв гахуулогов и так копает без устали, — откликнулась вторая змея. — Ох, 
беда-то какая! Вы только взгляните, в каком состоянии этот бедный малыш, — 
бормотала она, прикладывая последнего оставшегося червяка к открытой ране 
на крыле пепельной сипухи. — Ах, бедняжка! Прошу тебя, мой хороший, 
перестань болтать. Побереги силы.
Но совенок продолжал монотонно бормотать о великой чистоте и могуществе 
Тито.
Никогда еще в Великом Древе Га'Хуула не поднималось такой суматохи. Лазарет 
был переполнен окоченевшими и ранеными совятами. Все просто с лап сбились 
от хлопот.
Совы без устали сновали вверх и вниз по дереву, принимали новоприбывших, 
добывали свежих червей для врачевания ран, выщипывали пух со своих грудок, 
чтобы устроить постели, подносили в лазарет все новые и новые чашки чая из 
ягод молочника.
Змеи-служанки выбивались из сил, и даже мадам Плонк, которая в обычные 
дни и когтем не шевелила, тронутая измученными видом своих арфисток, 
присоединилась к змеям, и те быстро научили ее накладывать червей на 
открытые раны малышей.
Сорен с Гильфи трудились наравне со всеми: подносили змеям все необходимое 
и расчищали новые дупла, поскольку лазарет уже не мог вместить всех 
пострадавших. За этими хлопотами у них не было времени задаваться 
вопросами. И все-таки друзья не могли отделаться от жуткого предчувствия 
беды. Что, если за всем этим стоит Сант-Эголиус? А вдруг сбылось пророчество 
умирающей неясыти? Впрочем, какое это могло иметь значение, когда столько 
совят находилось на грани жизни и смерти!
Сорен совершенно не понимал, что за бессмыслица льется из непрерывно 
щелкающих совиных клювов. Из этого бреда нельзя было вычленить ни одного 
законченного предложения! Каждое слово было исковеркано, фразы оборваны 
на середине, однако весь он был как-то связан с царством Тито и сипухами.
Сорен услышал шорох наверху и понял, что прибыла новая партия спасенных 
совят. В эту ночь всем было не до соблюдения тишины. Совы, так гордившиеся 
своим бесшумным полетом, сегодня яростно хлопали крыльями, торопясь как 
можно быстрее доставить пострадавших в безопасное место.
— СОРЕН!
Громкий оклик разорвал теплый ночной воздух. Сорен оторвался от 
выкапывания червей и увидел Сумрака, летевшего между Примулой и Копушей. 
Следом подлетали остальные искатели-спасатели.
— Сорен, давай сюда, да побыстрее! — снова громко прогудел Сумрак.
Копуша разбил строй и кругами полетел к земле.
— Это очень важно! — закричал он. — Бросай червяка и лети сюда!
— Нет, ни в коем случае! — возмутилась стоявшая рядом с Сореном пещерная 
сова. — Все черви должны быть сложены в кучу. Так сказал наш наставник.
— Бросай червя, Сорен, и давай скорей сюда!
Сорен растерялся. Что там такое срочное? Следом за Копушей он вспорхнул в 
дупло, которое они с Гильфи только что расчистили, чтобы разгрузить изолятор.
Сначала он увидел Гильфи и Примулу, сидевших на ветке с наружной стороны 
дупла. Подруги выглядели непривычно притихшими. У Сорена похолодело в 
желудке. Он замешкался. Он совсем не хотел входить в это дупло! Копуша 
слегка подтолкнул его в спину, а Гильфи поспешила на помощь с другой 
стороны. Сорен почувствовал, как темнота дупла против воли затягивает его 
внутрь. Он заморгал. Потом увидел Сумрака, склонившегося над кучкой 
золотистых, перепачканных кровью перьев.
— Что?.. — выдавил Сорен.
Обычно грубый голос Сумрака неожиданно превратился в робкий шепот:
— Сорен, это твоя сестра. Эглантина.
Сорену показалось, будто из него вывалился желудок. Он покачнулся, но 
Гильфи с Копушей не дали ему упасть. Потом он заставил себя взглянуть на 
истерзанного птенца. Но нет, перед ним был уже не птенец! Это была 
полностью оперившаяся сипуха, и она истекала кровью! Алые пузыри 
вздувались и лопались на ее клюве, поскольку раненая тоже что-то бормотала.
— Нет! Нет! Этого не может быть! — ухнул Сорен. Лапы его подогнулись, и он 
рухнул на дно дупла рядом с сестрой.
— Эглантина! Эглантина!
— Приведите миссис Плитивер! Быстро! — закричала Гильфи. Время для 
Сорена остановилось. Он не замечал смены дней и ночей. Сколько их прошло с 
тех пор, как спасатели принесли Эглантину?
Сначала он оцепенел. Он просто не мог ничего делать. Миссис Плитивер без 
устали хлопотала над Эглантиной.
— Она выживет? — это все, что мог выдавить из себя Сорен.
— Не знаю, милый, — честно отвечала ему старая змея. — Мы просто должны 
бороться за ее жизнь.
Постепенно Сорен тоже стал помогать. Он поил сестру чаем из ягод молочника 
и ласково приговаривал:
— Эглантина, это я, Сорен. Я твой брат, Сорен.
Но глаза Эглантины оставались полуприкрытыми, и она продолжала бормотать 
строчки, которые распевали все спасенные. Тем не менее малышка явно шла на 
поправку.
В тот день, когда Эглантина окрепла настолько, что смогла полностью открыть 
глаза, Сорен чуть с ума не сошел от радости.
— Эглантина! — шептал он, склоняясь над сестрой. — Эглантина. Это я, 
Сорен. И миссис Плитивер тоже здесь!
Но в глазах сестры он не заметил и тени узнавания. Эглантина пару раз слабо 
клацнула клювом и снова принялась лепетать что-то невнятное. Сорен тяжело 
вздохнул.
— Наберись терпения, милый, — сказала ему миссис Плитивер. — Великое 
дело — терпение. На все нужно время. Ты заметил, как окреп ее голосок?
Но Сорену вовсе не нравилось то, что этим голоском произносилось. Его сестра 
говорила только о Тито, о вечном царствии Тито, о том, что весь мир должен 
принадлежать сипухам Тито Альба. Как он сможет объяснить ей, что его лучшие 
друзья — сычик-эльф, бородатая неясыть и пещерная сова? Разве она поймет, 
что для него они лучше всех на свете, и что все четверо они — одна стая?

На следующее утро Эглантина настолько окрепла, что смогла встать и сделать 
несколько шажков. Сорен бережно вывел ее на ветку и остановился рядом. С 
тем же успехом он мог бы стоять рядом с пнем. Эглантина делала то, что он ей 
говорил, но ни капельки его не узнавала.
Он привел ее в свое дупло, где жил вместе с Гильфи, Сумраком и Копушей, а 
перед вечерней песней мадам Плонк к ним заглянула Примула, чтобы показать 
Эглантине красивые ягоды молочника, которые она нанизывала на нитку.
— Смотри, Эглантина. С тех пор как я здесь очутилась, я собираю по несколько 
ягодок от каждого сезона. У меня уже есть белые зимние, серебряные весенние, 
а теперь и золотые летние. Скоро у меня будет целое ожерелье. Если хочешь, я и 
тебе такое сделаю…
Но Эглантина не произнесла ни слова.
— Это хуже лунного ослепления, — шепотом сказал Сорен Гильфи.
Гильфи не знала, чем его утешить. Ей было ужасно жаль Сорена, она-то знала, 
как он тосковал по своей сестре. Но обрести Эглантину в таком состоянии было 
еще хуже, чем похоронить ее. Разумеется, Гильфи никогда бы не осмелилась 
сказать об этом Сорену, но ей было невыносимо смотреть на то, как он 
мучается.
Тут в дупло просунулся любопытный клюв Отулиссы.
— Можно войти?
— Конечно, — отозвался Сорен.
— Знаете, я только что из библиотеки… Я перерыла все книги про сипух, 
потому что хотела понять, почему все птенцы лепечут какую-то чушь про Тито. 
Но сегодня я немного отвлеклась на книгу одной знаменитой пятнистой 
неясыти, которая очень интересно рассуждает о совиных мозгах и желудках…
— Великий Глаукс, — процедил Сумрак и ловко отрыгнул погадку в отверстие 
дупла. — Держу пари, что она была твоей родственницей, Отулисса.
— Вполне возможно. В нашем роду было много выдающихся мыслителей, ведь 
мы такие древние… Но это неважно. Короче, в этой книге описана одна 
болезнь, которая показалась мне очень похожей на то, чем страдает твоя сестра, 
Сорен. Там это называется «пусточувствие» или непроницаемость мускульного 
желудка. Желудок у таких птиц словно закрыт изнутри, так что никакие внешние 
впечатления не могут в него пробиться, а это, в свою очередь, ведет к мозговым 
расстройствам.
— Что ж, это все объясняет! — с сарказмом воскликнул Сорен. — И зачем ты 
мне это рассказываешь? Что мне с этим делать?
— Но… я… — растерялась Отулисса. — Я не знаю… Я просто подумала, что 
тебе будет интересно узнать причину ее состояния. Не думай, что она не хочет 
тебя узнать. Она просто не может… — еле слышно пролепетала Отулисса. — 
Просто…. Я хочу сказать… Я уверена, что твоя сестра по-прежнему любит 
тебя, — она осеклась, встретив суровый взгляд Сорена. — Ой, прости меня. Я 
все делаю не так. — Глаза Отулиссы наполнились слезами. — Я просто 
пыталась помочь…
Сорен тяжело вздохнул и, отвернувшись, принялся взбивать постель для 
Эглантины.
Когда тьма незаметно перетекла в рассвет, а утренний свет сменился резким 
сиянием полдня, когда невыносимо медленно потекли дневные часы, и даже 
тихий лепет Эглантины утонул в сонной тишине, Сорен почувствовал себя 
невыносимо одиноким.
Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Он не был так одинок 
даже в ту страшную ночь, когда лежал на земле, выброшенный из дупла братцем 
Клуддом. Он не был так одинок и в Сант-Эголиусе, и даже тогда, когда почти 
утратил надежду снова встретить своих родителей. Нет, никогда еще он не 
чувствовал такого мучительного одиночества. Эглантина снова была с ним, но 
Эглантина ли это?



ГЛАВА XXIV

Торговка Мэгз


Раньше Сорен с нетерпением ждал того дня, когда на остров прилетит торговка 
Мэгз со своими товарами. Но теперь ему было не до этого. Всеобщее 
оживление, охватившее сов накануне прилета сорок, оставило его совершенно 
равнодушным. Кроме него прилету Мэгз не были рады лишь слепые змеи, 
упорно считавшие сорок худшими представителями пернатых, немногим лучше 
чаек.
Но все-таки Сорен решил взглянуть на гостей и даже взять с собой Эглантину, 
хотя уже давно оставил надежду вывести сестру из ее оцепенения. Мэгз должна 
была пробыть на острове до самой ночи, так что спешить было некуда.
Сорока запаздывала, и мадам Плонк просто извелась. Сидя в своем дупле, 
Сорен слышал, как она громко причитает на верхней ветке, где совы ожидали 
прибытия дорогих гостей.
— Если эта птица хотя бы раз в жизни прибудет вовремя, я съем свою арфу! — 
возмущенно клекотала певица. — У нее просто отсутствует чувство времени! 
Сейчас уже поздние сумерки, скоро спустится первая тьма.
Но тут в ночи вдруг раздался приятный, переливчатый звук.
— Трели! — закричал кто-то. Началось ликование.
Мэгз приближалась, и ее трели струились в сгущающихся сумерках.
Стрекот сорок не спутаешь с пением никакой другой птицы. Сорен услышал, как 
совы с шумом полетели вниз, к подножию дерева, где Мэгз обычно 
раскладывала свои товары.
Она явилась в сопровождении нескольких помощниц, тащивших корзины с 
«последними коллекциями».
— Хочешь спуститься посмотреть, Эглантина? — спросил Сорен. Но его сестра, 
как всегда, ничего не ответила, просто послушно поднялась и засеменила 
следом за Сореном. К ней уже вернулась способность летать, поэтому брат с 
сестрой вместе спланировали на землю, где Мэгз с помощницами раскладывали 
свои сокровища.
Здесь царило всеобщее оживление, повсюду слышались радостные возгласы, а 
повариха хлопотливо расставляла на земле угощение для гостей.
Бубо первым вышел вперед и едва не задушил Мэгз в своих крыльях.
Торговка оказалась совсем не такой, как представлял ее Сорен. Перья у нее были 
черные-пречерные и блестящие-преблестящие, с редкими проблесками белого. 
Еще у нее был невероятно длинный хвост, отливавший при свете луны 
бронзовой зеленью. Голова сороки была залихватски обвязана банданой.
— Как я рада вас видеть, мои хорошие, — протрещала она.
При звуке ее голоса Сорен едва не споткнулся. Неужели из одного и того же 
горла могут выходить как прекрасные трели, так и отвратительный визг, 
похожий на крик чаек?
— Идите же сюда, не стесняйтесь! — голосила Мэгз. — Болтушка, эй, 
Болтушка! — прикрикнула она на маленькую шуструю сороку. — Где у нас те 
блестяшки, которые я приготовила для моей мадам? Ну, ты знаешь, о чем я 
толкую. Дорогуша, я достала для тебя чудненький отрез бархата, — 
прострекотала она, поворачиваясь к мадам Плонк. — Ну и толпа! А вот 
ленточки, кому ленточки? Есть ленточки с кисточками! Привяжете к ним 
стекляшки и получите прекрасную ловушку для ветра…. Болтушка! Тащи сюда 
стекляшки! Ах, Борон, ну что я тебе говорила? Разве в наши дни можно найти 
толковую помощницу? Это мы с тобой думаем, что служить знаменитой 
торговке Мэгз, известной от Га'Хуула до Тито и от Кунира до Амбалы, само по 
себе большая честь… ты ведь понимаешь, о чем я? Но разве они это понимают? 
Ну да ладно… Как поживает супруга? Кстати, где она?
— Отсутствует, — загадочно ответил Борон.
Маленький черный глаз, почти скрытый под пестрой банданой, пристально 
впился в Борона.
— Ага, — крякнула сорока. А когда Борон отошел, тихо пробормотала себе под 
нос: — Это, конечно, не мое дело. Вообще-то я никогда не лезу с расспросами и 
не привыкла совать клюв туда, куда не просят.
— Уж это точно, — расхохотался Бубо. — Да ты у нас известная любительница 
ворошить чужие погадки!
— Да ну тебя, Бубо, — весело огрызнулась Мэгз. — Все бы тебе про погадки! 
Что за разговоры, мой милый? Или ты забыл, что нам, мокрогузкам, не пристало 
якшаться с благородными господами, вроде тебя?
— Брось, Мэгз, я не кичлив, и ты отлично это знаешь. Кроме того, я ничего не 
имею против сорок. Чайки — это другое дело, верно, голубушка?
— Голубушка! Нет, ты меня не проведешь, Бубо! Но ты прав, сороки и впрямь 
немного отличаются от чаек. Мы всего лишь в два раза умнее и в десять раз 
красивее этих дурищ, вот так-то. Конечно, мы не так хороши, как мадам 
Плонк… кстати, я отыскала для нее прелестный кусочек гобелена!
С этими словами сорока сорвалась с места и принялась кружить вокруг мадам 
Плонк, стараясь покрасивее обернуть цветастую ткань вокруг белых плеч 
певицы.
Сорен почувствовал, как вздрогнула Эглантина.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
Сестра ничего не ответила, но он заметил, что она не сводит глаз с мадам 
Плонк, которая любовалась своим отражением в принесенном сороками осколке 
зеркала.
Брат с сестрой отошли. Прогуливаясь, они разглядывали товары, разложенные 
на разноцветных тряпках. Здесь были блестящие карманные часы, несколько 
разбитых блюдец, снабженных табличкой с надписью «можно склеить», и 
странный цветок, возле которого Сорен невольно остановился.
— Он не настоящий, — пояснила маленькая помощница, которую Мэгз 
называла Болтушкой.
— А какой же тогда? — не понял Сорен.
— Искусственный, — ответила Болтушка.
— А зачем нужен искусственный цветок?
— Затем, что он никогда не завянет. Понял?
Сорен промолчал. Несмотря на царившее повсюду оживление он заметил, что 
Борон и Стрикс Струма отошли в сторонку и о чем-то озабоченно 
перешептываются между собой. Было заметно, что им сейчас не до всеобщего 
праздника.
Через некоторое время брат с сестрой встретили Сумрака и Копушу с Примулой. 
Примула сменяла свое ягодное ожерелье на маленький гребешок, а Копуша 
сторговал ракушку в обмен на гладкий камешек.
— Они говорят, что он из далекого океана и что когда-то в нем жило какое-то 
крошечное существо, — похвастался он.

Когда луна начала бледнеть, Мэгз стала складывать свои товары. Пора было 
желать друг другу спокойного света, но тут Сорен неожиданно заметил, что 
Эглантина исчезла. Сначала он страшно перепугался, но вскоре увидел, что 
сестра застыла перед куском тряпки, на которой были разложены камушки и 
кусочки стекла.
Болтушка торопливо упаковывала нераспроданные безделушки.
— Так и стоит, как примерзшая, — пояснила она подошедшему Сорену. — И не 
шелохнется! Как уставилась на этот камень с блестками, так и окаменела. Это не 
золото, честное слово. Мэгз говорит, это кусочки какой-то слюды. Вроде 
пустяковина, зато смотрится красиво. Миленький камушек, правда? 
Посверкивает, а если поднять повыше, то словно просвечивает насквозь. 
Похоже на пыльное зеркало. Неудивительно, что твоя сестренка так обалдела. 
Слушай, она ведь у тебя немного не в себе, да? — тихонько шепнула сорока. — 
Смотри, подружка, сейчас я покажу тебе, что умеет этот камушек. — С этими 
словами помощница торговки приподняла камень, неожиданно оказавшийся 
тонким как лезвие. — Гляди-ка! — Болтушка поднесла кусок слюды к луне, 
опускавшейся за темный горизонт.
Стоило лунному свету коснуться гладкой поверхности, как камень заискрился. И 
в тот же миг раздались звуки арфы — это гильдия арфисток приступила к 
вечернему музицированию. Разумеется, никто не мог заметить, как на одну 
мельчайшую долю секунды каменное лезвие вспыхнуло в вихре мерцающего 
света и музыки.

И тут Эглантина вдруг начала дрожать.
— Это Место! Место! — безумно выкрикивала она.
Сорен и сам не знал, откуда он понял, что нужно делать. Он просто положил 
коготь сестре на плечо и медленно повернул ее к себе.
— Эглантина, — негромко позвал он. Его сестра моргнула.
— Сорен? Ах, Сорен! — закричала она, и он крепко обхватил ее крыльями.

— Я ничего не делала, Мэгз, клянусь! — истерически вопила Болтушка. — Я 
просто подняла этот кусок стекла, который мы раздобыли в замке под Амбалой, 
а она взяла, да и спятила!
— Отведи меня к музыке, Сорен! Отведи меня к музыке! Отведи нас всех к 
музыке! — кричала Эглантина.



ГЛАВА XXV

Занавес ночи


Сорен сидел на тонкой ветке рядом с Эглантиной. Одним крылом он обнимал 
ее за плечи. Это было какое-то чудо. Его сестра вернулась — на этот раз по-
настоящему вернулась! А потом сказала, что хочет послушать арфу. Если бы она 
попросила его перевернуться вверх хвостом или в одиночку полететь на стаю 
ворон, Сорен, не раздумывая, подчинился бы.
Он просто задыхался от счастья. Остальные спасенные совята сидели на ветках 
снаружи концертного зала. Мадам Плонк редко позволяла совам наблюдать за 
репетициями, но сегодня сделала исключение из правил. Сам Борон прилетел 
сюда и сел по другую сторону от Эглантины.
Все молча смотрели, как домашние змеи из гильдии арфисток заняли свои 
позиции на инструменте. Половина гильдии играла на высоких струнах, другая 
половина — на низких, и лишь несколько самых талантливых арфисток 
отвечали за полутона. Их обязанность заключалась в том, чтобы прыгать через 
октавы.
Как известно, октава состоит из восьми нот. У арфы мадам Плонк было шесть с 
половиной октав, от до-бемоль ниже средней до до соль-бемоль. Соль-бемоль 
находилась тремя с половиной октавами выше средней до. Теперь вам понятно, 
почему так трудно было найти змею, которая могла бы совершать такой 
большой прыжок за долю секунды, извлекая из инструмента неземной, 
льющийся звук? Кроме способностей от исполнительницы требовалась немалая 
сила и выносливость.
Но миссис Пи оказалась прирожденной арфисткой. Сорен зачарованно моргал, 
глядя, как розовая молния пляшет среди струн, наполняя ночь дивными звуками. 
Неужели этой молнией была его добрая старая миссис Плитивер?
Вот она снова вернулась на свое место, и инструмент заиграл чуть ниже. Это 
было завораживающее зрелище. Прекрасна была не только музыка, но и сами 
музыкантши: окрашенные в различные оттенки розового, они скользили по 
арфе, сплетая на ее струнах постоянно меняющийся узор.
Теперь они играли старинную лесную кантату. Голос мадам Плонк таинственно 
вплелся в звуки арфы.
Сорен посмотрел на Эглантину. В глазах ее застыло спокойное, мечтательное 
выражение. Все спасенные совята совершенно переменились. Никто больше не 
клацал клювом, никто не бормотал о великом Тито. Все были спокойны и 
счастливы.
Борон пристально наблюдал за ними с высокой ветки. Он был не на шутку 
озадачен. Разумеется, приятно, что совята пришли в себя и перестали молоть 
всякую чушь. Но как и почему это произошло? Нет, сдается ему, что где-то за 
морем Хуулмере притаилась опасность пострашнее безумных сов из Сант-
Эголиуса! Почему же Эзилриб до сих пор не вернулся?
Барран, возвратившаяся посереди репетиции, очень удивилась, узнав, что 
старика все еще нет. Она была уверена, что он вылетел раньше нее.
— Не тревожься, дорогая. Он скоро появится, — попытался успокоить ее Борон.
Сорен посмотрел на Борона с Барран. Он видел, что оба не на шутку 
встревожены. Странное чувство шевельнулось у него в желудке, но тут Гильфи 
обернулась к нему и прошептала:
— Мне кажется, они очень волнуются за Эзилриба. Сорен моргнул.
— Может быть, завтра нам стоит слетать поискать его? Сумрак с Копушей 
опустились на ветку рядом с ними.
— Поискать? — спросил Копуша. — Кого поискать?
— Эзилриба, кого же еще? — ухнул Сумрак. — Я все слышал. Внезапно 
пульсирующая вспышка света озарила небо над их головами, и все совы дружно 
ахнули.
— Что это? Что это такое?
— Великий Глаукс, мы получили благословение! — прогудел Боран.
— Это Глауксова Аврора, — пропела Барран.
Сорен, Гильфи, Копуша и Сумрак с Эглантиной в недоумении переглянулись. 
Слова царственной четы не имели для них никакого смысла.
Но тут небо вдруг расцвело, и яркие краски, словно знамена, заполыхали в ночи. 
Внезапно мадам Плонк сорвалась со своего насеста и вылетела в полыхающую 
зарницами ночь. Продолжая петь, она носилась среди длинных свитков света, и 
ее белоснежное тело окрашивалось всеми цветами радуги.
Это было просто невыносимо прекрасно. Сорен вспомнил то далекое утро, 
когда они с мадам Плонк летали сквозь радугу. Но даже радуга бледнела перед 
полотнищами света, в которые сейчас завернулась ночь.
Чем ярче разгоралось сияние, тем дальше отступала тревога за сестру.
Небо манило, мерцающий свет звал к себе. Но во всем этом было что-то 
странное. Сорен почувствовал предательскую дрожь в желудке. Он знал, что за 
этими разноцветными занавесями притаилась тьма. Эзилриб все еще не 
вернулся. Сант-Эголиус никуда не делся, как никуда не исчезло и жуткое 
пророчество. «Вы еще пожалеете…» Да, Эглантина очнулась, но вернулась ли 
она на самом деле? Та ли эта Эглантина?
Сорену вдруг показалось, что он навсегда утратил способность доверять кому и 
чему-либо. Слишком уж странным предстал мир в эту ночь. Словно все 
перевернулось с хвоста на голову, и то, что совы называют небесами, 
обрушилось на землю, поглотив ночь.
«Но ведь это не так!» — одернул себя Сорен.
И тут Эглантина прижалась к нему и прошептала:
— Разве это не прекрасно, Сорен? Разве это не прекрасно?
— Прекрасно, — рассеянно ответил он.
Не успел Сорен произнести свой ответ, как желудок его сжался от неведомого 
страха.
«Что со мной? Мы с Эглантиной снова вместе, и нам не нужны все эти краски 
для того, чтобы быть счастливыми! Ведь просто летать с ней рядом, крылом к 
крылу, для меня все равно, что попасть в глаумору на земле. Завтра — да-да, 
завтра! — я отправлюсь на поиски Эзилриба!»
Сорен вспомнил мудрый янтарный взгляд косящего глаза Эзилриба. «Нет, 
только не сегодня…»
И брат с сестрой, запрокинув свои белые лицевые диски, взмыли в 
переливающееся небо, на которое уже начало всходить созвездие Золотых 
Когтей.

Правда, когти в эту ночь были совсем не золотые, но ведь и небо тоже не было 
черным…



Совы и другие герои «Ночных стражей»


Сорен
— сипуха или амбарная сова (Tyto alba), родом из лесного царства Тито, 
похищен патрулями Сант-Эголиуса в возрасте трех недель.


Его семья:


Клудд
— сипуха (Tyto alba), старший брат.


Эглантина
— сипуха (Tyto alba), младшая сестра.


Ноктус
— сипуха (Tyto alba), отец.


Марилла
— сипуха (Tyto alba), мать.


Миссис Плитивер
— слепая змея, домашняя прислуга.



Гильфи
— сычик-эльф (Micrathene whitney), родом из пустынного королевства Кунир, 
похищена патрулями Сант-Эголиуса в возрасте трех недель.


Сумрак
— бородатая неясыть или большая серая сова (Strix nebulosa), сова-одиночка, 
осиротел через несколько часов после появления на свет.


Копуша
— пещерная сова (Speotyto cunicularius), родом из пустынного королевства 
Кунир, заблудился в пустыне после того, как Джатт и Джутт убили его брата.

* * *


Б
о
рон

— белая сова (Nyctea scandiaca), король Хуула.



Б
а
рран

— белая сова (Nyctea scandiaca), королева Хуула.


Матрона
— болотная, или коротко-ухая, сова (Asio flammeus), добрая нянька всех совят 
на Великом Древе Га'Хуула.


Стрикс Струма
— пятнистая сова (Strixoccidentails), опытная наставница клюва навигаторов.


Элван
— бородатая неясыть (Strix nebulosa), наставник клюва угольщиков.


Эзилриб
— пятнистая совка, или совка с бакенбардами (Otus trichopsis), мудрый 
наставник клюва всепогодников, учитель Сорена.


Пут
— мохноногий сыч (Aegolius funerus), помощник Эзилриба.


Бубо
— виргинийский филин (Bubo virginianus), кузнец Великого Древа Га'Хуула.


Мадам Плонк
— белая сова (Nyctea scandiaca), красавица-певица Великого Древа Га'Хуула.


Октавия
— слепая змея, прислуга мадам Плонк.


Торговка Мэгз
— сорока, странствующая торговка.

* * *

Отулисса
— пятнистая сова (Strix occidentails), сова благородного происхождения, 
ученица Эзилриба.


Примула
— североамериканский воробьиный сычик (Glaucidium gnoma), спасена из 
горящего леса и доставлена на Великое Древо в ночь, когда Сорен с 
друзьями прибыли на остров.


Мартин
— новошотландский мохноногий сыч (Aegolius acadicus), спасен из горящего 
леса и доставлен на остров одновременно с Примулой.


Руби
— болотная или короткоухая сова (Asio flammeus); осиротела при 
таинственных обстоятельствах и была доставлена на Великое Древо 
Га'Хуула.