Название: Далетравские куницы (главы 1-37)
cover
Глава 1.

…Многие обитатели полей и лесов верят, что в недрах земли живёт гигантское животное - Первозверь, такой же древний, как и сам мир. И роет этот Первозверь огромные туннели, которые тут же за ним осыпаются, так что никто и никогда не смог бы выследить его. Иногда, поговаривают, он вылезает наружу - поздороваться с Солнцем. И если наблюдательный зверёк увидел в лесу странной формы кочку, или особо мягкий мох на пригорочке, то он сразу понимал, что это Первозверюшко подставил спинку, чтобы прогреть её и пропитать солнечными лучами.

Разные звери говорят по-разному. Выдры считают, что, мол, Первозверь - это такая безлапая выдра, которая в незапамятные времена сменила воду на почву и теперь роет землю, словно дождевой червь. Волки и собаки утверждают, что вовсе это не выдра, а Пёс-Праотец, от коего все они ведут свой род. Крысы уверены, что это всего-навсего исполинский крот, однако сами кроты это отрицают. Но никому ещё не удавалось увидеть Первозверя целиком, от носа до хвоста, поэтому никто и не знал точно, как он выглядит. Кто-то считал его богом, кто-то просто таким же жителем лесов, а кто-то и вовсе говорил, что Первозверь бестелесный. Но все сходились в едином мнении - земля хранит в себе тайну, и они порой не знают, на что ступают своими лапами…

Закатное солнце сочным яблоком повисло на безоблачном морозном небе, его решительные лучи прокрадывались даже в самые потаённые уголки, осеняя мягким светом весь мир, плавно погружающийся в состояние ночного покоя. Снег искрился, мерцал, и, слепя глаза своей поразительной белизной, отбрасывал разноцветные блики.
01_Nora_Lushi
На берегу замёрзшей реки размашистые корни старой ивы скрывали от чужих глаз укромное логово. В нём, согретом теплом очага, царила гармония и умиротворение. Дрова потрескивали в камине, и угольки, сгорая, показывали, насколько ярким может быть красный цвет. На большом бесформенном пуфе сидела молодая куница с тяжёлой книгой в лапах. Она увлечённо читала вслух, время от времени делая маленькие глотки из керамической кружки. Куница была красивого тёмно-бурого оттенка, а на её горлышке красовалось пламенно-оранжевое пятно. Длинная шёрстка на её шее была заплетена в аккуратную косичку, украшенную утиным пером. Напротив неё на подушке сидел маленький кунчонок и с упоением смотрел на чтицу. Это был детёныш белодушки, каменной куницы. Его пушистый хвостик подрагивал от волнения, малыш так увлёкся рассказом, что даже не обращал внимания на миску с клюквой в сахаре, что стояла прямо рядом с лежанкой.
- Луша, а собаки думают, что Первозверь - это их предок? - заинтригованно выпалил он, когда старшая куница сделала паузу.
- Так точно, мой друг! - улыбнулась она. - Они все думают, что вышли из-под земли, и что земля - это их владение по праву. Все собаки очень высокомерны, чего уж тут говорить.
- А как считают куницы?
- Не знаю, как там считают другие куницы, но я полагаю, что Первозверь не похож ни на кого - ни на выдру, ни на пса, ни на, упасите боги, крота. Думаю, он имеет свой собственный облик, - Луша призадумалась. - А ты, кстати, как чувствуешь себя? Согрелся?
- Согрелся, - кивнул малыш и отправил себе в пасть пару сахарных ягод. - Спасибо большое, дорогая Луша. Я тебе очень благодарен. Я бы пропал без тебя.
- Ну, вдвоём веселее будет! - весело проурчала желтодушка. - Может, теперь поведаешь, как тебя зовут?
01_Yarkold1
Кунчонок замолчал и поскрёб лапкой пол логова, устланный мягкой соломой и сушёными травами. В очаге задорно плясал огонь, его отблески играли на земляных стенах, увешанных листьями и картинками из книжек. Кое-где торчали корни, но и они не портили обстановку: каждый корень был приспособлен либо под полку, либо под вешалку. В логове было два помещения - гостиная и кухня, они сообщались нешироким коротким коридором. На полках стояли книги и были спрятаны припасы: варенья, соленья, вяленое мясо. Луша была очень хозяйственной куничкой, а чтение было её любимым времяпрепровождением.
01_Lusha_Yarkold_Rodoslovnaya
Сейчас куница отложила книгу, допила чай и подошла к камину - подбросить дров. Её маленький гость выглядел очень сконфуженным.
- Дело в том… - сказал он наконец. - Дело в том, что родители не успели дать мне имя.
- Как это? - удивилась Луша, серьёзно взглянув на него. Он сидел на подушке, такой маленький, совсем ещё кроха. И как это он оказался в ту ночь на льду реки Травошёрстки? Одинокий, замёрзший комочек куньего меха совсем не двигался, даже когда желтодушка бережно подняла его и поспешила вместе с ним в гнездо, где тут же закутала в тёплый клетчатый плед, растёрла замёрзшие лапки и заставила принять настой укрепляющих трав.
01_Lusha_Yarkold
 И вот с той ночи прошло два дня. Почти всё это время кунчонок спал, лишь изредка просыпаясь, чтобы поесть подогретого молока с мёдом, а потом опять проваливался в крепкий сон. Этим вечером малыш окончательно пришёл в себя, как раз тогда, когда Луша села за вечернее чтение. Она решила не приставать к нему с расспросами, чтобы не напугать, а стала читать ему вслух Миролапскую мифологию. Детёныша это очень заинтересовало, и он с восторгом ловил каждое Лушино слово.
01_Lusha
- Миролапье - это то место, где все мы живём, - объясняла куница, листая книгу. - Наши горы и леса, луга и озёра, словом, всё что ты видишь - это Миролапье. Оно безгранично простирается на все четыре стороны. Но глянь на небосвод - и ты сможешь увидеть Небесное Гнездо, где обитают Празвери, духи и Боги. Звёзды - отцы и матери Празверей, а Празвери - отцы и матери наши. Над Небесным Гнездом находится страшное Надмирье. Туда улетают души дурных зверей, чтобы быть сожранными тремя Богами Надмирья - Аншушгэтрейей, Эобоэшем и Йаоынгдром.
- Ужасно сложные имена, - заметил малыш.
- Верно. Ещё есть Подмирье. Оно находится глубоко под землёй. Говорят, что это сам Первозверь разверз землю под лапами заслуживших такую кару зверей. И вот в этой книге все легенды собраны. Что откуда появилось, кто этому содействовал и так далее. Жутко интересно! Хочешь, буду тебе вслух всё читать?
- Конечно, хочу! - воскликнул кунчонок, оживившись. С него будто слетела пелена беспокойства, и он хотя бы на время смог забыть свои печали. И Луша принялась читать, лишь только вечер опустился на Травошёрстку.

А сейчас безымянный малыш сидел на подушке, и, потупив мордочку, ворошил соломинки на полу.
- Так как так получилось, что у тебя нет имени, дружок? - снова спросила желтодушка.
- Ну, я потерялся, - расстроено всхлипнул он. - Мама и папа ушли из нашего гнезда. Ушли и не вернулись, забрали только мою сестру с собой. А я остался один. Я проголодался, и мне надоело сидеть в гнезде, так что я вылез, чтобы найти пропитание. Но вокруг был только снег, а снег совсем несъедобен.

Луша, утешая, прижала скулящего кроху к себе, и дала ему сахарную клюкву.

Кунчонок продолжал рассказ:
- А имена нам сразу не даются. Сестрёнка, помню, спрашивала, как ей, мол, братика окликать? А папа сказал, что время ещё не пришло имя мне давать. А потом они все пропали, а я так и остался без имени. Я думал, что сам дождусь этого времени, а оно всё не шло и не шло. Заблудилось, наверное, в такую метель.
- Ну не беда! - воскликнула старшая куница после недолгой паузы. - Ты только представь - теперь ты можешь сам себе выбрать имя! Совершенно любое! Не то, что я, ведь мне имя давал брат. Ему выпала эта честь за то, что он принёс в семью самую большую добычу. И знаешь, как он меня назвал? Гнилушка! Да-да, моё полное имя - Гнилушка. Ну, с ним никто поспорить не мог - обычай у нас такой. Кто накануне рождения детёныша приносит в дом самую крупную дичь - тому и имя малышу выбирать. А мой брат был своеобразной куницей. Но я не унываю - ведь это имя можно урезать до «Лушка», а это звучит даже красиво! Так вот, тебе мы можем выбрать любое имя, которое только нравится! Не беспокойся! А жить будешь у меня, будешь мне маленьким братцем.

Кунчонок утёр слёзы и улыбнулся. Ему понравилась идея про имя, и он спросил Лушу, какие она знает имена из книжек.
- Хм, в каждой книге свои названия, самые разные. Тебе какое больше по душе? Героическое? Или простое? Может быть, милое имя? Или звучащее и сложное? Шорд, Мирт, Вереск, Строфант, Докренгальд, Крепкошей? Как тебе? Это всё герои разных сказок.
- Ой, нет-нет, мне всё это не нравится! - запротестовал детёныш. - Какие ещё знаешь?

И Луша стала перечислять ему имена. Сначала перечисляла только те, которые нравились ей самой. Потом пришлось говорить все подряд. Потом запас имён у куницы иссяк, и зверьки стали искать по книжкам новые имена. Детёнышу каменной куницы ничего не нравилось.
- Это оказалось сложнее, чем я думала, - отдуваясь, сообщила Луша, возвращая на полку очередной том. - Всё тебе не по душе. Хоть, ну не знаю, Яркольдом называй. Всё без толку.
- Яркольд? - кунчонок оживился. - А мне нравится! Яркольд…Яркольд… Да! Это самое лучшее!
- Ой, ну ты что? Я же его на ходу придумала. Хотя… ладно, раз тебе нравится, то я очень рада, Яркольд.

И новоиспечённый Яркольд весело запрыгал по логову, разметав всю солому. Два дня отдыха, молока и тепла явно пошли ему на пользу, и теперь малыш снова был бодр и полон сил. Луша смотрела на него и радовалась - уж очень она переживала за кроху всё это время.
- Луша, Луша, Луша! - радостно кричал Яркольд. - Я теперь так счастлив! Теперь у меня всё-всё есть! И логово, и сахарная клюква, и старшая сестричка, и даже собственное имя! Мамы и папы только нет, да моей прежней сестрёнки. Ну, это ничего. Они сами ушли, а значит, они не грустят без меня. И я без них не буду грустить!
- Вот это правильно! - поддержала его желтодушка. Она была довольна, как никогда. Ей всегда было грустно жить одной в этом логове, и друзей у неё совсем не было. Лушка крайне редко выходила на улицу, только опустевшая кладовая или дровяник могли заставить её покинуть логово. Куница с младых когтей жила самостоятельно, покинув родительское гнездо в один ненастный весенний день. Луша много читала и много знала, поэтому она без затруднений выстроила себе отличное гнездо, утеплив и укрепив его. И место она выбрала хорошее: непосредственная близость реки позволяла рыбачить и набирать воду, не выходя из дома. Вот и сейчас в проруби поблёскивала леска от удочек с колокольчиками, закинутых хозяйственной куничкой.

Лушка удалилась в кухню, чтобы принести ещё чаю, а Яркольд полез на полку, пытаясь достать книгу в красочной обложке. Но сколько детёныш каменной куницы ни пытался вытащить нужную книгу, она не поддавалась, будучи сдавленной с двух сторон другими книгами. Малыш всё ещё пыхтел и тащил заветную книгу, когда ему на помощь пришла желтодушка.
- Ты это хочешь почитать? - спросила она, листая томик. - Это о героических подвигах Вересковой Ласки. Её шкурка при лунном свете казалась нежно-сиреневой, словно цветки вереска. И она летала на вороне. Хочешь, я почитаю тебе вслух?
- Конечно, хочу! - обрадовался Яркольд и уселся поудобнее, подперев лапами голову. Луша угнездилась на пуфике, пододвинула к себе чай и стала с выражением читать историю о странствиях отважной Ласки. То и дело она поворачивала книгу к своему маленькому другу, показывая ему картинки, от которых кунчонок приходил в восторг.

Так прошёл вечер, и Солнце давно уже скрылось за горизонтом, увлекая за собой свои резвые лучи. Тишина накрыла Далетравье, и Луна заняла своё место на небе. Теперь снег переливался холодными серебристыми бликами, завораживая и поражая своей красотой.
01_lunka
Из-под корней старой ивы шёл дым, лёгким лебяжьим пухом выплывая из едва заметной трубы. Вода в проруби была чёрной и тихой, удочки давно не звенели. Внезапно свет Луны выхватил из темноты чью-то худенькую фигурку. Странная тень приближалась к иве по замёрзшей реке, оставляя в снегу цепочку небольших следов.
01_vorovka
В логове уже давно спали, потушив свечи, но камин остался гореть. Зимой камин не гасился никогда. Луша и Яркольд свернулись клубочком на мягком пуфе, книга о Вересковой Ласке была отложена в сторону и раскрыта на странице, где Ласка возвращала Горностаихе её потерянного детёныша. Куницы мирно сопели на два лада, обнявшись вместе. 
01_Lusha_Yarkold_spyat
Яркольду приснилось, что он бредёт по вересковому полю, спасая маленького потерявшегося горностайчика, который не мог найти дорогу в гнездо в темноте. При свете Луны шкурка кунчонка засияла сиреневым светом. И вот горностайчик уже бежит на этот свет, открывая ротик, однако вместо радостного крика из его пасти вырывался слабый звон, как будто звенел колокольчик…

Глава 2.

Утро выдалось безоблачным, и Солнце пробивалось через щели в куске коры, которым был закрыт вход в логово. Яркольд проснулся от холода, потеряв во сне тёплый бок желтодушки. Стряхнув с себя сон, кунчонок понял, что старшая куница уже встала, и в логове её не было. Поначалу малыш немного испугался, оставшись один. Ведь его уже однажды бросили. Но сразу же успокоил себя тем, что Луша - надёжный зверь и никогда бы так не поступила. Он это чувствовал. В подтверждение его мыслям с улицы послышался знакомый голос. Яркольд не понял, что произошло, но голос бы явно недовольным, и даже сердитым. Не теряя ни секунды, кунчонок выскочил за дверь.

Волна морозного воздуха окатила его от носа до хвоста, заставив вздрогнуть. У малыша даже дыхание перехватило от такой неожиданной перемены температуры. Стуча зубками, он боязливо озирался по сторонам, но он не смог не восхититься ясным утренним пейзажем. Солнце заливало своим светом всё вокруг, а деревья стояли, окутанные лёгкой дымкой. Все их ветви были покрыты ледяной коркой, что добавляло сказочности в эту обстановку. Пар вырывался из пасти Яркольда, а сам кунчонок сильно дрожал, но не спешил возвращаться в гнездо. Перед ним расстилалась гладкая ледяная поверхность реки. Она была занесена снегом и уходила за холм, а на другом её берегу высился ельник.
- Ярк! - возмущённо крикнула куничка, подбегая к нему и хватая в охапку. - Немедленно в логово! Ты простудишься!

И они оба оказались в тёплой комнате возле камина. Луша подбросила в огонь дров и приняла удручённую позу. Кунчонок незамедлительно поинтересовался, что же там случилось.
- Ах, мой друг, - сетовала куница. - Ума не приложу, как такое могло произойти! Кому понадобилось рвать мои удочки? Вся леска испорчена, снасти и рыба украдены. Я бы приготовила сегодня нам запеченной рыбки…но нет, не судьба. Больше всего жалко снасти. У моих донок были ценные приманки, которые я очень долго мастерила. Всё украдено!

Из глаз желтодушки закапали слёзы, и Яркольд принялся её утешать. Немного успокоившись, Луша решила отвлечься и ушла в кухню - готовить завтрак. Рыбы им сегодня всё равно было не видать, но в запасах оставалось мясо, грибы и овощи.

Яркольд не стал зря терять время. Он твёрдо решил отплатить куничке за гостеприимство, к тому же его вдохновила история про Вересковую Ласку, которая никогда не оставляла зверей в беде. И вот детёныш с ног до головы закутался в старый вязаный шарф, что висел на корне-вешалке, и тихо вышел на улицу, уже не боясь мороза.

Кунчонок потоптался в нерешительности, а потом смело шагнул в холодное белое море пушистого снега. Правда, прежде чем добраться до рыбачьей лунки, он несколько раз неудачно оступился с протоптанной тропки и провалился в сугроб.

Яркольд внимательно осматривал снег вокруг полыньи - делал то же самое, что утром делала Луша, до того, как заметила дрожащего на пороге кунчонка. Попутно малыш стряхивал снег с шарфика и со своей шкурки. И тут его внимательные чёрные глазки обнаружили неприметный отпечаток пятипалой лапы, немного в стороне от проруби, возле которой снег был уже весь истоптан Лушей. Малыш-куница пристально вглядывался в снежную пустошь в поиске других следов, и вскоре нашёл всю цепочку плохо заметённых отпечатков лап. Они были похожи на куничьи, но несколько превосходили их размером. Яркольду не терпелось скорее восстановить справедливость, и он помчался по замерзшей реке, взметая облака мелких снежинок. Следы вели на другой берег - прямо в тот самый ельник, который сначала показался детёнышу таким сказочным. Но сейчас величавые ели выглядели угрюмо и даже зловеще, их размашистые лапы застилали всё вокруг и норовили уколоть нежный куний носик.

Ярк отважно вступил в пределы ельника. И хотя шёрстка на загривке у малыша встала дыбом, он успокаивал себя мыслями о бесстрашной Вересковой Ласке, которая ни за что бы не испугалась пойти по следу таинственного вора, который был в три раза крупнее её самой. Вот и Яркольд смело шагал вдоль узкой линии следов, которая стала куда чётче: видимо, вор не думал, что его будут преследовать до самого леса, и перестал маскировать следы.

Но неприятные мурашки всё равно не покидали спину юной каменной куницы. Наматывая шарфик на своё длинненькое тело, Ярк уходил всё глубже в чащу. Он не боялся заблудиться - ведь по следу он мог легко найти дорогу назад.

«Луша, наверное, волнуется за меня, - думал кунчонок, прыгая по глубокому снегу. - Но это не страшно. Я же делаю полезное дело. Она только рада будет. Вот сейчас верну ей снасти и покажу, что она не зря меня приютила. Яркольд Отважнейший ещё покажет, на что он способен!»

Деревьев стало больше, они застилали всё пространство вокруг и казались маленькой кунице совершенно одинаковыми. Хвостик крохи уже сильно дрожал, так как шарфа на него не хватило, и это немного испортило ему настроение.
- И зачем только куницам хвосты? - возмущённо пропищал он. - Только цепляются за всё и мёрзнут почём зря.

Ворона, сидевшая на колючей еловой лапе пронзительно каркнула своим гнусавым голосом и улетела в чащу, сорвав с ветки пласт снега при взлёте. Большой снежный ком угодил прямо в кунчонка, засыпав его до самых ушек. Ярк выскочил из сугроба и, обиженно скуля, стал отряхиваться и отфыркиваться.
- Ух, я тебе покажу ещё, комок перьев! - грозил он в пустое пространство. Но скоро он снова приступил к изучению следов.

Прошло ещё какое-то время, а следы всё не кончались, узкой вереницей устремляясь вдаль. Детёныш уже сильно замёрз и проголодался.
- Ах, ну почему я не дождался завтрака? Или вот бы тут была хоть одна сахарная клюковка! Я так голоден, - он был весьма удручён своим положением.
- Ягоды надо под снегом искать, глупый! - чей-то звонкий голосок прорезал тишину. Яркольд завертел головой в поисках говорившего. А голос продолжал:
- А вообще, ты же хищник! Ты должен ловить белок!
- А ты белка? - осторожно спросил Ярк. Он ещё никогда в жизни не видел ни одной белки. В ответ он услышал невежливый смешок откуда-то сверху. Кунчонок поднял голову и устремил взгляд сквозь еловое одеяние, ведь именно оттуда, как ему казалось, доносился голос. Но через плотную еловую хвою он не смог ничего разглядеть.
- Выходи, покажись мне! - попросил Яркольд. - Я не буду тебя ловить, даже если ты белка.

Снова послышался смешок, и ветви зашевелились. Какое-то неуловимое движение - и призрачный силуэт с огромной прытью и ловкостью заскакал по дереву вниз. Кунчонку оставалось лишь удивлённо хлопать глазками-бусинками, когда прямо перед его носом возникла улыбающаяся морда неизвестной зверюшки. Она была немного крупней самого Яркольда, с длинным хвостом и очень яркой шкуркой. Чёрная мордочка с белым горлом, солнечно-золотистый мех на спине. И все четыре лапки тоже были чёрные, лишь на одной задней красовался белый «носочек». В карих глазах её плясали озорные смешинки. Она была очень похожа на куницу, но выглядела более мощной, коренастой.
02_Shishka
- Так вот ты какая, белка! - восхищённо произнёс кунчонок, принюхиваясь к новым запахам.
- Да сам ты белка! - новая знакомая немного обиделась. - А я куница!
- Как это - куница? - не понял детёныш. Зверюшка опять засмеялась в ответ на его слова. Он с неподдельным интересом разглядывал необычную малышку, а она была очень довольна тем, что сумела произвести на него такое впечатление. Ярк понял, что эта, как она себя назвала, куница, не сильно старше его. Здесь на земле она выглядела смешной и неуклюжей. Зверята сидели друг напротив друга, утрамбовав снег под сенью величавой ели. Кунчонок вконец замёрз и уселся на бревно, плотнее закутавшись в шарф, в то время как яркая куничка принялась шутливо охотиться на еловую шишку. Яркольд устало смотрел на неё и выдыхал клубы пара.
- На твою шкурку будто солнечные лучи прилипли, - заметил он. - Ты такая необычная куница.
- Да я харза, - улыбнулась крошка. - Но харзы - это тоже куницы. Так мама говорит. А зовут меня Шишкой. Мама сказала, что когда я была маленькой, то меня все называли Шишечкой. Теперь я считаю себя уже взрослой, и поэтому меня должно величать не иначе, как Шишка! А вот когда я состарюсь, то буду старухой Шишь. Но пока что я просто Шишка. А тебя как зовут?
- Яркольд Отважнейший Следопыт! И я уже с самого утра иду по следам одного опасного зверя.

Глазки Шишки заинтригованно блеснули.
- Опасного? А мама тебя не заругает?
- Конечно же нет! - воскликнул кунчонок. Он знал, что не обманывает, говоря эти слова.

Зверята сидели под елью ещё довольно долго, обсуждая свои детские дела, которые им тогда казались делами первостепенной важности. Ярк рассказал, что он живёт с куницей Лушей на другом берегу реки, рассказал о Вересковой Ласке и про то, как ему выбирали имя. Шишка слушала с большим интересом, изредка прерывая рассказ своими замечаниями. Потом и она поведала о себе. Каменный кунчонок узнал, что его новая подружка живёт с мамой в гнезде на ели, что она знает почти весь лес по эту сторону реки, и что у неё никогда не было настоящего друга.
02_Yarkold_Shishka_by_Fortunata
- Хочешь, я буду твоим другом? - с надеждой спросил Ярк.

Маленькая харза подула в свои замёрзшие лапки.
- Ну не знаю. А ты достаточно смелый? Ты умеешь лазать по деревьям?
- Ты ещё спрашиваешь?! Я же Яркольд Отважнейший Следопыт! Я ничего не боюсь! А на дереве я сам когда-то жил! Вот так!

Шишка опять чуть не засмеялась, когда Яркольд Отважнейший Следопыт встал на задние лапки и принял героическую позу, в надежде своим видом внушить уважение.
- Тогда это просто прекрасно! - радовалась куничка и хлопала в ладоши. - Я так давно искала такого друга!

И детёныши весело расхохотались. Внезапно Ярк вспомнил о следах и извинился перед своей новоиспечённой подругой за то, что приходится её оставить. Харза недовольно хмыкнула.
- Ну как же так? - пропищала она, сметая снег с ветки. - Мы же с тобой уже друзья, как ты можешь меня покинуть?

Каменный кунчонок немного смутился.
- Да я же вернусь потом. Мне надо сначала вора поймать. А то вон, снегопад начинается. Заметёт следы, и пиши - пропало!

И правда - начинался снегопад. Лёгкие хлопья плавно кружились над землёй, неслышно опускаясь на снежный ковёр, дополняя и выравнивая его. Яркольд испугался не на шутку и резко сорвался с места, в надежде не потерять цепочку следов. Расстроенная Шишка лишь взмахнула хвостом и скрылась в кроне ели.

Кунчонок мчался через лес, то и дело спотыкался и втыкался мордочкой в сугробы. Он тут же вставал, и, фыркая и чихая, продолжал погоню за таинственным воришкой. Небо стало совсем тёмным, его заволокли тяжёлые грозные тучи. Ветер качал деревья и закручивал снег в головокружительных вихрях. Яркольд замёрз, проголодался и сбился с пути. Уже не было видно никаких следов - ни его, ни преследуемого им зверя. Вокруг были только зловещие деревья, глубокие сугробы и завывающий ветер. Кунчонок спрятался под корягу, но эта чёрная изогнутая ветка слабо защищала его от метели. Ему стало страшно и ужасно одиноко - маленький зверёк в неприветливом тёмном лесу. Он плотнее закутался в обледенелый шарф и сидел в скрюченной позе, подобрав хвост и стуча зубами. Он вспоминал ту ночь три дня назад, когда он едва не замёрз на реке. Тогда Ярк уже простился с жизнью и думал, что больше не увидит солнечного света, не почувствует шкуркой тепла. Так и было бы, не подоспей вовремя Луша. Но сейчас… Луша была далеко, да и в такую пургу вряд ли смогла бы его найти. Сейчас, когда Яркольд однажды уже почти погиб от холода, замерзать было куда страшнее, чем в первый раз.
- Ой, прости меня, Луша, - скулил он еле слышно, сидя под корягой и слушая страшную песню ветра. - Не добыл я твоих донок. Я совсем не похож на Вересковую Ласку. Я не такой смелый и сильный, как она.
- И не такой умный, как я погляжу!

Ярк захлопал глазами и вскинул голову, ища глазами того, кто это сказал. На коряге сверху сидела Шишка и сердито смотрела на удивлённого малыша.
- Ох, Шишечка! - обрадовался он. - Я и не ждал тебя уже!
- Шишечкой я была три года назад, - недовольно заявила харза. - А сейчас я Шишка - уже почти взрослая. А ты чего расселся? Я тебя тут ищу уже сколько времени! Это же надо было додуматься - уйти в чащу перед такой бурей! Ты умчался, а я и слова не успела сказать! Вылезай отсюда и пошли.

Кунчонок послушался её и вышел из своего убежища, где был тут же встречен потоком ледяного ветра. Малыш дрожал и вопросительно глядел на подругу.
- А куда мы? - спросил он.
- В дупло моё, конечно! - отозвалась Шишка, поворачивая в сторону большой раскидистой ёлки. Идти было тяжело, ведь двум маленьким зверятам было крайне сложно бороться с диким ветром. Яркольд старался не отставать, хотя лапки уже не слушались его. Он их почти не чувствовал.

Пройдя некоторое расстояние мимо качающихся деревьев, Шишка приметила одно из них и остановилась у его корней. Скоро к ней подоспел и юный белодушка.
- Вот моё дерево, дупло наверху. Будь осторожен, когда будем карабкаться, ветер может запросто тебя сбить. Ему сейчас лишь бы поиграть, этому ветру.

Яркольд внимательно выслушал все наставления и кивнул занесённой снегом головой. Харза ловко перебиралась с ветки на ветку, временами опасно балансируя над землёй и совершая безумные прыжки. Кунчонок вёл себя более осторожно, держался ближе к стволу и тщательно обдумывал каждое своё движение. Он всё-таки лез на дерево второй раз в своей жизни.

Шишка остановилась примерно на середине высоты ели и подошла к стволу. Она подождала Яркольда, который появился пару минут спустя, боязливо цепляясь за грубую смолистую кору. Ветер беспощадно стремился сбросить кунчат вниз.
- Пришли, - сообщила харзочка, отплёвываясь от попавшего в пасть снега. Она отодвинула большую еловую лапу, скрывающую вход в дупло. Из жилища дохнуло приятным теплом с ароматом сушёного чабреца, и зверьков не нужно было долго упрашивать войти внутрь, они неуклюже ввалились в овальное окошко, которое прогрызли когда-то белки - прежние хозяйки уютного жилища.

Глава 3.

Еловая лапа закрыла вход за спинами кунчат, и их поглотил тёплый мрак дупла. Яркольд лежал на животе и переводил дыхание, его бока поднимались и опускались в такт резким вдохам и шумным выдохам. Лёд и снег, налипшие на шерсть и шарфик стали медленно таять, вода струйками стекала с ткани, образуя под кунчонком небольшую лужицу. Сам мех его был в весьма плачевном состоянии: мокрый, он топорщился неопрятными сосульками и придавал детёнышу белодушки самый жалкий вид.

Шишку, казалось, ураган нисколечко не потрепал, напротив, она тут же встала и, отряхнувшись, бодро шагнула вглубь дупла. Вскоре на расстоянии пары слепозмеек от Ярка вспыхнул небольшой огонёк - это харзочка зажгла свечку. Пламя выхватило из темноты всё небогатое убранство Шишкиного дома: это были две моховые лежанки, столик, сделанный из выступа древесины и крохотный очаг, в котором тлели угольки. Усталый кунчонок не сразу почувствовал чужое присутствие рядом с собой, однако сейчас, при свете, он ясно увидел лежащего на одной из лежанок незнакомого зверя. У Яркольда побежали неприятные мурашки по спине. Зверь был похож на Шишку, только намного крупнее. Даже крупнее Луши. Ярк судорожно сглотнул и уставился на свою подружку.
- Это моя мама, - шёпотом пояснила та. - Не будем её будить. Ложись сюда.

Яркольд послушался харзочку и улёгся на вторую лежанку, не сводя глаз с Шишкиной матери. Взрослая харза умиротворённо сопела во сне и дёргала задней лапой. Она была почти такого же окраса, как и дочь: тёмные лапы с молочно-белыми носочками, длинный чёрный хвост, чёрная широкая голова с белоснежным горлышком и золотисто-жёлтое туловище, медью отливающее в тусклом свете свечи. Кунчонок закончил разглядывать эту харзу и перевёл взгляд на своды их маленького жилища. В другое время Ярка бы расстроила скудная обстановка дупла, но сейчас ему это было совершенно не важно. Главное, что тут было тепло, и не завывал ветер. Кунчонок взглянул на Шишку, которая делала что-то у стола, сидя к Яркольду спиной. Её длинный хвост метался из стороны в сторону, а пламя на тонком фитильке старательно плясало, приводя в движение все тени в помещении. Наблюдая за дребезжащими на стенах тенями, Ярк сам не понял, как провалился в сон. Но чувство щемящей тревоги о незавершённом деле не отпускало его сердце.

Солнечный луч пробрался в щёлку между еловыми иголками и теперь осторожно крался через всё харзиное гнездо, возвещая о наступлении утра. Детёныш каменной куницы пытался ухватить за хвосты расползающиеся куски приятного сна, сквозь которые до его уха доносились обрывки чьей-то негромкой беседы.
- … застала вчерашняя буря. Ну, я и решила, что надо сделать именно так, - это была Шишка, и она была немного растеряна.

В ответ послышался низкий хрипловатый голос:
- Привести чужака в гнездо! Дочь, о чём ты думала?
- Он чуть не замёрз. К тому же, он мой друг. Я должна была помочь.
- Я знаю каждого в этом ельнике, а его вижу впервые. Откуда он?
- Его гнездо на том берегу реки, он так сказал.
- Я думала, что ты уже достаточно взрослая, чтобы не делать таких глупостей, Шишечка.

Маленькая харзочка фыркнула и замолчала, отвернувшись от матери. Взрослая харза продолжала:
- Мы его совсем не знаем, что привело его в наш лес? Как ты не понимаешь, что ты подвергла наше гнездо опасности? Нельзя приводить первых встречных в свой дом. Хвала Празвёздной Кунице, он ещё щенок и мало что понимает. Но ему известно наше местоположение.
- Но он бы околел на морозе и ветру! - зашипела дочь. Яркольд не мог этого больше слушать и заворочался на своей лежанке, давая понять, что он уже не спит. Харзы тут же притихли и повернули к нему свои чёрные головки. Кунчонок открыл глаза и сел, глядя то на куницу-мать, то на куницу-дочь.
- Доб-б-брое утро, - неуверенно поздоровался он, шевеля лапкой мох. Ярк решил припомнить все уроки вежливости и такта, которым учила его мать, свято верящая в то, что учтивый и любезный зверёк нигде не пропадёт.
- И тебе доброе, - сдержанно, но слегка резко ответила большая харза. - Шишечка рассказала мне о том, что с вами вчера приключилось.
- Да, я жив сейчас только благодаря вашей дочери. А вам я хочу сказать большое кунье спасибо за гостеприимство. Я понимаю, что пускать в своё гнездо чужих зверьков не каждому по нраву, и я бесконечно благодарен вам за это. Моё имя Яркольд и мой Небесный Покровитель - Вересковая Ласка.

Вежливый юный кунчонок произвёл хорошее впечатление на харзу-мать, её сердце почти оттаяло, однако она всё равно была насторожена. У каменных куниц принято при знакомстве называть имя своего Небесного Покровителя, это означает самые добрые намерения и предложение дружбы. Харза это знала.
- Зови меня Пихтой, дружок, - представилась она. Её тон звучал уже более мягко. Как-никак, большинство куниц отличалось гостеприимством по отношению к представителям куньего рода.

Большая харза вздохнула:
- К сожалению, нам нечем тебя угостить. Ты давно ел последний раз?
- Приятно познакомиться, - учтиво склонив голову, проурчал малыш. - А ел я только позавчерашним вечером.
- Ужас, ты, верно, голоден! - сипло воскликнула Пихта. - Сейчас я схожу и принесу чего-нибудь поесть.

Пихта отнюдь не была жестокосердной харзой, возможно, только иногда хотела такой казаться. Но её душа дрогнула, когда у такого маленького и такого вежливого кунчонка громко заурчало в животе от суточного голода.
- Ну что вы, не стоит беспокоиться. Тем более, мне уже пора возвращаться.
- И всё же я не отпущу тебя на пустой желудок, - возражала харза-мать. Шишка тем временем подбросила дрова в очаг и раздула угли. Потом она подошла к маме, и что-то зашептала ей на ухо. Пихта удовлетворённо покачала головой и, сказав, что сейчас вернётся, исчезла за еловой лапой. Яркольд был очень смущён и сконфужен.

Его маленькая подружка весело улыбнулась ему, но кунчонок был погружен в свои мысли. Как там Луша без него? Уж наверняка у неё вся шерсть выпала от волнения. Надо скорее идти домой, в просторное логово под старой ивой. Хотя и возвращаться ни с чем ему было стыдно.
- Чего ты такой хмурый? - спросила Шишка, трогая его шарф, который висел у очага на просушке.
- Да, понимаешь, не нашёл я…
03_Pihta
Он резко замолчал, когда на пороге появилась Пихта, приветственно размахивая хвостом. Ярк почувствовал, как холодеет его нутро и мелкая дрожь проходит по всему телу. Ведь в лапе харза держала связку из четырёх недавно пойманных рыб.

Глава 4.

Звери сидели у очага и разговаривали, уплетая полусырую рыбку, а кости бросая в очаг. Однако Яркольд с трудом заставил себя съесть хоть кусочек. Не давала ему покоя мысль об украденной у Луши рыбе. Конечно, он мог ошибаться, ведь рыбы в реке на всех хватит, но внутреннее чувство подозрения не отпускало его ни на минуту. Шишка отдала ему его шарфик, который к тому времени уже высох и снова дарил тепло и мягкость.
04_Yarkold_Pihta_Shishka
Харзы весело и непринуждённо болтали, а малыш-белодушка завернулся с лап до головы в вязаный спицами шарф и внимательно изучал величину, вид и запах речной добычи. Он ненароком бросил взгляд на задние лапы Пихты, которые она протянула к очагу, чтобы погреть. Крупные подушечки на пятипалой стопе. И размер их идеально подходил к следам, оставленным воришкой в лесу. Всё сходится, и Яркольд всё сразу понял. Его бросило в жар от волнения.
- Ты нездорово выглядишь, - заметила Пихта. - Простыл?
- Ох, нет! - поспешил отмахнуться кунчонок, кладя надкусанную рыбку обратно на поднос. - Но, право же, мне пора идти. Спасибо за гостеприимство, не буду им злоупотреблять.

«Какой он красноречивый для своих юных лет, - подумалось большой харзе. - Жаль, моя Шишечка не такая вежливая и способная».

А Шишка тем временем с большим аппетитом обгладывала косточки своей рыбёшки. Сердце Ярка подпрыгивало и тяжелело, когда он наблюдал за тем, как Лушин улов исчезает в пасти его подруги, накануне спасшей ему жизнь. Яркольд понял, что должен вернуть хотя бы донки. Он не торопясь встал, поклонился хозяйке дупла и направился к выходу, благодарно улыбаясь при этом. Однако перед тем как выйти на свет, кунчонок немного замешкался.
- Шишка, не будешь ли ты так любезна…кхмм…кхмм…проводить меня до реки, если, конечно, тебе не сложно и у тебя нет дел в это утро.

Малышка обрадовалась такому предложению.
- Конечно же, Яркольд! - выпалила она и посмотрела на Пихту. - Мам, можно мне пойти?
- Конечно же! - согласилась та. - Иди, а у меня ещё дела есть. Что ты хочешь на ужин, дорогая?
- Птичьи яйца! - крикнула дочка, исчезая вслед за гостем под еловой лапой. Пихта с ироничной укоризной покачала головой.

Кунчата без приключений осуществили спуск с мощной раскидистой ели, где было спрятано харзиное гнездо. Теперь Ярк видел, насколько огромное это дерево. Должно быть, оно очень древнее. Может быть, даже почти такое же древнее как Бросхадом - столичный дуб на западе страны, в котором построен дворец. Яркольд узнал о нём из Лушиной книги. Но нет, всё же, древнее Бросхадома в Далетравье ничего нет. А может, и есть. Но уж явно не эта ель.

Малыши бодро скакали по снегу, которого после вчерашней пурги стало намного больше. Небо было ясное и чистое, солнце светило ярче обычного, превращая снег под лапами в тысячи крохотных алмазов, которые, увы, таяли от одного только прикосновения. Могучие ели нависали над зверьками косматыми великанами, их жесткая иглистая «шерсть» была покрыта толчёным серебром по воле лёгкой лапы зимы. Детёныши не боялись их, хотя твёрдо знали, что у каждого дерева есть душа и память, и всё им ведомо и видно.

Но прекрасней всего в это утро был неутомимый гомон прилетевших в Далетравье снегирей. Весёлые птички пушистыми комочками расселись по ветвям и звонко перекрикивались, возвещая о скором приходе весны. Их рдеющие грудки оживляли скудную на краски зимнюю картину.

И харза и белодушка с радостью в сердце наблюдали за пернатыми гостями. Но Яркольда по прежнему терзало беспокойство по поводу украденных снастей. Тогда он решил действовать.
- Шишка, послушай, - начал он осторожно. - А твоей маме нравится рыбалка?

Харза отвлеклась от чирикающих птичек и серьёзно посмотрела на своего друга.
- Нет, а что?
- Просто я тут подумал… Откуда же у вас тогда рыба?
- Маме её подарили, - с ноткой раздражения сказала Шишка.
- Скажи, а снастей для донок ей не дарили случайно?
- К чему ты клонишь?
- Шишка, я вчера шёл по следу в поисках…
- Вора, который украл твои донки? - харза стояла перед ним на задних лапах, уперев передние лапки в бока, показывая тем самым своё недовольство. Только слепой не заметил бы, что Шишку злит этот разговор.
- Ну…не совсем…хотя…да. Именно так.

Ярк был само простодушие. Под сенью запорошенных снегом столетних синих елей между двумя друзьями впервые проскочила искра раздора.
- Да как ты можешь? - Шишка почти перешла на крик. - Мы не воры!

Маленькие куницы стояли друг напротив друга, ругаясь и рыча. Ругалась, в основном, харза. Она распугала всех снегирей своим негодующим визгом, взирая на своего приунывшего друга испепеляющим взглядом. Несчастный Яркольд, никак не ожидавшей такой бурной реакции, застыл в изумлённой позе. Наспех намотанный на его тельце шарфик неуклюже съехал и размотался, но кунчонку было не до него.
- Шишечка, миленькая, я не это имел в виду! - пытался уладить ситуацию Ярк. Ослепительное солнце мешало ему видеть харзочку, но он чётко улавливал её эмоции.
04_Yarkold
- Неблагодарный щенок! Мы тебя и согрели, и накормили, а ты подозреваешь нас в воровстве? Да моя мать самая честная и благородная харза во всём Далетравье! Ступай прочь и больше появляйся в нашем Ельнике!

С этими словами Шишка резко дёрнула Яркольда за шарф, отчего кунчонок неуклюже завалился в сугроб, а сама убежала в чащу, только чёрно-жёлтое тельце мелькнуло среди стволов деревьев. Если бы снег не залепил белодушке уши, он бы ясно услышал отчаянное рычание своей, видимо уже бывшей подруги.

Покинутый кунчонок, пыхтя, выбрался из сугроба. Он сел и стал приводить себя в порядок, суетливо оглядываясь по сторонам в надежде, что харзочка вернётся. Но она не вернулась, и малыш угрюмо побрёл дальше один. Он шёл, не разбирая дороги, и редкие слёзы катились по его щекам. Ярк понимал, что он заблудился, но его это мало сейчас волновало. Он потерял друга и не добыл потерянные снасти. Вересковая Ласка, кунчонок был в этом уверен, никогда бы не совершила подобной глупости. Яркольду было стыдно.

И вот, минул полдень, а малыш, проголодавшийся и замёрзший, всё ещё наматывал круги по лесу. Теперь он уже и сам хотел отыскать выход к реке и поскорее выбраться отсюда, но, сколько он ни пытался, тропинка неуклонно приводила его не туда, куда надо. Зимнее солнце было красивым и ярким, но совсем не грело шкурку, что Яркольда очень возмущало.
- Зачем ты тогда тут сияешь, раз пользы от тебя никакой? - ругался он, поднимая жмурящуюся мордочку к небесному светилу. Но Солнце молчало и продолжало играть своими лучами на крохотных гранях почти невидимых снежинок, что стелились толстым слоем по всей земле, насколько хватало глаз.

Детёныш белодушки устало волочил хвост и почти не чувствовал подушечек лап. Снег забился между пальцами и облепил шерсть на подошвах, что затрудняло и без того непростое передвижение. Но кунчонок упорно шёл вперёд.

Вдруг его полуприкрытые глаза заметили яркое рыжее пятнышко возле ствола молодой ёлочки. Ярк заинтересовался предметом и направился в его сторону. Подойдя поближе и обнюхав находку, малыш сделал вывод, что это хвостик какого-то животного. И действительно: пушистое и рыженькое, это было ничто иное, как хвост. Но Яркольд не знал, какому животному принадлежал этот прелестный хвостик, да и долго обдумывать это не стал. Он взял его, прицепил к шарфику, и отправился дальше.

Солнце уже перевалилось через зенит и тени, отбрасываемые деревьями, стали длиннее. Яркольд забеспокоился. Неужели, ему придётся провести ещё одну ночь в холодном лесу? Но теперь-то его некому вытащить. Луши здесь нет, а Шишка не придёт, это точно. Да, эта ночь может оказаться для малыша последней. Ярк боялся и очень жалел, что он не может быть хоть наполовину таким же отважным и смекалистым, как Вересковая Ласка. Вдобавок ко всему, кунчонка клонило в сон. Он хотел лечь в первый попавшийся сугроб и заснуть там навсегда. Только жаль было, что Лушу он подвёл. Луша ведь такая хорошая, такая милая и заботливая куница. Она теперь была его старшей сестричкой, он так хотел отплатить ей за всё внимание и доброту, что она проявила к несчастному крохе. Но теперь он точно не сможет этого сделать. Скорее всего, он тут и встретит своего Небесного Покровителя. Маленький кунчонок, который всего лишь хотел быть благодарным.

Яркольд упал в сугроб, запутавшись в шарфе. Сил подняться у малыша не было, поэтому он просто прикрыл глаза и крепко сжал в лапе рыжий хвостик. На него напала тяжёлая дремота, казалось, что она вдавливает кунчонка в снег всё глубже. Но с этой дремотой пришёл и покой. Малышу привиделась его мать - старая потрёпанная жизнью куница. Она сидела на пуфе у Лушиного очага и читала книгу. Она выглядела ужасно усталой, Яркольд не помнил её такой. И шерсть была вся седая. «В чём дело? - улыбнулась она. - Эти донки уже в камине. Хорошо горят. Но где же ты, Яркольд? Я уже жду тебя, не хочешь ко мне? Тут тепло. Донки хорошо горят. Иди сюда, Яркольд. Иди же. Яркольд! Ярко-о-ольд! Я-я-ярко-о-ольд!»

Глава 5.
- Яркольд!

Сновидение быстро таяло, расползаясь по кускам.
- Яркольд!

Кунчонок потряс головой, пытаясь выбить из головы чужой голос.
- Ярк!

Уже вечерело. Малыш почти не чувствовал своего тела. Но продолжал слышать голос.
- Отзовись, Ярк!

Голос звучал неуверенно, устало. Но кунчонок внезапно понял, что это уже не сон. Хлопая глазами спросонья, он вскочил и бросился к источнику звука.
- Я тут, я здесь! - визжал он на бегу. - Я здесь!
- Яркольд! - голос сорвался на сиплый крик, полный восторга. И вот уже через секунду на дрожащего от холода кунчонка налетела заплаканная и не на шутку встревоженная Луша. Она стала обнимать малыша и вылизывать ему мордочку, всё время всхлипывая и завывая.
05_Lusha_Yarkold
Абсолютно умиротворённый Ярк тотчас же уснул на тёплых Лушиных лапках, пока названная сестрица, торопясь, несла его в логово.

Сквозь сон кунчонок почувствовал, как повеяло теплом знакомого гнезда, как приятно запахло мясным рагу, и как сладко было объятие мягкой перины, на которую его положила желтодушка. Она сняла с детёныша заиндевевший шарфик и закутала в вязанный из шерсти плед. Помешав варево в котелке, Луша стала шарить по верхним полкам и закуткам, перебирая всевозможные баночки, пузырьки и коробки. Из многих она извлекала либо листок, либо корешок, либо сушёные цветки, либо другие части растений. Всё это куница сбрасывала в большую ступку, бормоча под нос замысловатые названия редких растений - эндемиков Далетравья. Она уже немного успокоилась и не плакала, хотя лапы её сильно дрожали, когда она растирала травы в ступке. Луша ходила по логову туда-сюда и измельчала травы, то и дело поглядывая на своего спящего маленького друга. Яркольд свернулся калачиком на перине, прижимая к груди маленький рыжий хвостик.

Кунчонок видел красочный сон, когда желтодушке пришлось его разбудить, чтобы дать лекарство.
- Выпей, братец. Это согреет тебя и укрепит твои силы.

Яркольд широко зевнул и принялся лакать отвар. Вкус у него был весьма странный, что заставляло кунчонка недовольно морщиться. Луша хотела бы провести с Ярком воспитательную беседу, но ей было так жалко голодного и замёрзшего крошку, что она решила с этим повременить. Пусть малыш набирается сил.
- Откуда это у тебя? - с интересом спросила куница, указывая на хвостик, зажатый в Яркольдовой лапе. Кунчонок помахал рыжим клочком меха и передал его Луше.
- Нашёл, - сообщил он, усаживаясь на перине. Пустую посудину из-под отвара Ярк отставил в сторону. - В лесу нашёл. Ты не знаешь, чей это хвост?
- Да беличий, сразу видно, - с уверенностью сказала желтодушка. - От крупной белки хвостик. Странно, что ты нашёл его отдельно от белки.
- Да я сам удивился, кто это хвосты в лесу теряет? - улыбнувшись, согретый, но всё ещё голодный кунчонок слез с перины и подошёл к своей старшей подруге. Он крепко обнял Лушу и зарылся носом в её жёлто-оранжевый мех на груди.
- Прости, что убежал. Я так хотел вернуть твои снасти, - виновато проскулил он.
- Главное, что я нашла тебя живым. А остальное - не так важно. Подумать только, ты уже второй раз за эту неделю чуть не замёрз насмерть! Эта зима тебя как-то недолюбливает.
- Третий, если быть точным. Но мне помогли.

Луша серьёзно посмотрела в глаза детёныша.
- Я думала, что после первой ночи твоих лесных похождений за донками я найду в лесу лишь окоченелый меховой комочек, бывший некогда моим названным братиком. Но когда я не нашла тебя после пурги, во мне затеплилась надежда, что ты спасся. Можешь рассказать мне, как всё было?

Яркольд немного помолчал, призадумавшись. Он очень хотел есть, но Луша и сама это поняла. Она молча удалилась в кухонное ответвление и вернулась оттуда с подогретым медовым молоком в бутылке, сделанной из сухой тыквы. Детёныш белодушки с урчанием схватил бутылку и присосался к ней как маленькая пиявка. Напившись вволю, он лениво растянулся на своей перинке и начал рассказ. Луша сидела на пуфе и внимательно слушала его повествование, поглаживая свой мех, собранный на виске в косичку. Когда Ярк упомянул о харзах, Луша встрепенулась.
- Пихта, говоришь? Слыхала. Хитрая трёхцветка. Меня предостерегали с ней не связываться. Это она донки уволокла?
- Может и она. Я не узнал. Шишка разозлилась на меня, сказала, что её мать самая благородная в Далетравье, а затем она опрокинула меня в сугроб и убежала. А я пытался найти выход и заблудился.
- Я всегда говорила: с чужаками держи ухо востро! Особенно, если чужаки крупнее тебя. Эх, вот не надо было мне устраивать такую драму из-за этих донок. Тогда бы ты не пошёл в лес один. Яркольд, извини, но было глупо так рисковать.
- Я думал, что быстро найду пропажу и сразу же вернусь, ещё до наступления темноты.

Луша с нежностью посмотрела на расстроенного малыша, теребящего в лапках беличий хвост.
- Увы, не всегда всё происходит так, как мы хотим. Сейчас мы поедим моей похлёбки, а потом я начну делать новые приманки.

Сытый Яркольд взял с полки книжку о Вересковой Ласке и угнездился с ней на перинке, в то время как желтодушка устроилась за столом-пнём, перебирая разные ленточки, деревяшки, пёрышки и тряпочки. Читать детёныш каменной куницы ещё не умел, но в книге было много иллюстраций, по которым можно было догадаться, какой подвиг Ласка совершила на этот раз. Ярк искренне восхищался своим Небесным Покровителем. Так, мирно и спокойно, прошёл тихий зимний вечер.

Луша закончила работу над первой приманкой уже после полуночи. Усталая и сонная, она налила себе чаю и, зевая, взглянула на свою поделку. На тонкой леске покачивался блестящий крючок из алюминия, украшенный небольшой фигуркой деревянной рыбки. Она была обёрнута блестящей тканью и раскрашена под уклейку. В воде от настоящей не отличишь! Довольная собой, куница потёрла огрубевшие пальцы, на которых уже образовались мозоли. Тяжело вздохнув, Луша допила чай и подошла к спящему кунчонку. Она подняла его и перенесла на свой пуф, свернулась вокруг него калачиком и погрузилась в глубокий сон.

Глава 6.

Фир-Фир Далетравский, сын Рурды Далетравской, дочери Медги Далетравской, кровный брат Ольхевы Фафы и ольхии Чилиги встретил это утро в низинах Плавных Гор, любуясь невесомыми облачками, которые ветер сгонял в неуклюжие стайки. Молодой самец росомахи ещё вечером покинул Сытную Нору, что по ту сторону Плавных Гор, приняв решение продолжить своё неторопливое путешествие по стране. За ночь Фир-Фир без труда преодолел перевал, а теперь хотел пересечь реку Травошёрстку и оказаться в Долине Двенадцати Трав. После этого, росомаха намеревался оставить Далетравье и отправиться на поиски приключений в страну, что имела с Далетравьем общую границу. В страну, которую в недалёком прошлом два года подряд терзала война. В ту страну, которая объединила в себе враждебные земли. В страну, которой правит пёс. Эта страна называлась Луголесье. И Луголесье пользовалось дурной славой.

Фир-Фир чувствовал голод и жажду после долгого пути. Он уже мечтал поскорее добраться до реки, чтобы наконец пересечь её, однако зверь понимал, что в Долине Двенадцати Трав ему придётся туго, ведь это было открытое пространство, продуваемое всеми ветрами. Летом там было привольно и благоуханно, но зимой Долина превращалась в гладкую безжизненную пустошь.

Ночью началась оттепель, весна впервые в этом году послала свою тёплую весточку в северные страны. Снег был тяжёлый, липкий и в предгорьях местами обнажалась чёрная земля, упоительно пахнущая пробуждающейся жизнью. Фир-Фир был доволен. Он любил весну.

Движущаяся тень пересекла низину, заставив росомаху вскинуть голову. Улыбнувшись своим мыслям, он проследил за полётом худого зверька, который вскоре скрылся за горой, паря на неком подобии искусственных крыльев.
- Откуда он на сей раз, интересно? - спросил Фир-Фир сам себя. - Чудак этот куница. Придумают себе разных штук вроде этих плащекрыльев. Кому нужны плащекрылья? Гораздо приятнее ходить пешком. Так характер закаляется.

Внезапно ветер переменился и до носа росомахи донёсся странный запах. Фир-Фир принюхался. Этого запаха он ещё не встречал. Не заботясь о маскировке, так как тёмную шерсть на белом снегу всё равно не утаишь, он пошёл туда, куда повёл его нос.

Запах привёл его к округлой каменной глыбе, наполовину занесённой снегом. С её обнажённой верхушки стекали суетливые ручейки талого снега, открывая миру замшелый грубый камень. Фир-Фир, недолго думая, забрался на эту скалу, стряхнув с неё последний снег, и осмотрелся. Чужой запах был очень силён в этом месте. Росомаха взглянул вниз и заметил незнакомца, свернувшегося в клубок у подножия глыбы. Зверь сделал себе что-то вроде спального гнезда, расчистив снег под камнем. Фир-Фир сразу узнал в чужаке своего сородича - росомаху. Это была росомаха светлого окраса, чуть мельче, чем он сам. Наверное, юный самец - это выдавали в нём грубоватые черты. Фир-Фир всегда относился с презрением к самцам своего вида и редко когда их терпел. Он первый раз видел эту росомаху, и в нём вскипела злость.

Фир-Фир размял плечи, напружинился и в неловком прыжке рухнул прямо на чужака. От неожиданности тот взвыл и попытался рвануться, но мощный противник резко пригвоздил его к земле. Обе росомахи утробно рычали и буравили друг друга неистово-бешенным взглядом с одной стороны и затравленно-недоумённым с другой.
06_Varra_Fir-Fir_by_Fortunata
- Ты кто такой? Откуда взялся? - свои слова Фир-Фир сопровождал клацаньем клыков. Незнакомец со всех сил упёрся недругу в грудь, пытаясь стряхнуть его с себя.
- Ничего себе, мирная страна…, - пропыхтел чужак, пробуя освободиться. - Где на спящих нападают… Беспредел!
- Тюфяк! Ты даже отпор мне дать не смог. Тоже мне росомаха. Бурундук ты, а не росомаха.
- Ну это мы ещё посмотрим, кто бурундук! - прошипел придавленный и с усилием пнул Фир-Фира в живот. Крупный росомаха скрючился и застонал, а мелкий выкатился из-под него и вскочил на спину, захватив клыками загривок. Брыкаясь и скача по снегу, росомаха ольхевских кровей пытался сбросить с себя упёртого «наездника», кряхтя под его, как оказалось, немалым весом. Наконец ему это удалось: он скогтил наглеца и задал хорошую трёпку. Но чужак не хотел уступать. Хоть он и был немного мельче и страшно неуклюжий, боевого запала в нём было - хоть отбавляй. Долго ещё две росомахи катались по поляне, окуная друг друга в снег. После, потрёпанные и выдохшиеся, они сидели друг напротив друга и шумно переводили дыхание, высунув языки.
- А ты не так прост, как кажется, - с одобрением сказал Фир-Фир. - У нас с тобой ничья, так сказать. Обычно другие самцы не влезают со мной в драку. А ты, видимо, исключение.
- Может быть, это потому, что я не самец? - предположил незнакомец. Его грязная от драки морда расплылась в снисходительной улыбке. Фир-Фир округлил бирюзовые глаза.
- То есть как это… Я грызся с самочкой? Ай-ай… Как нехорошо-то, а… Ты бы хоть предупредила. Я бы самку не ударил.
- Я сама тебя ударила, дружок. А до этого я не могла предупредить, уж извини. Спала я.

Росомаха стала поправлять длинную шерсть на холке, которая сильно растрепалась. Потом она перевязала её красной верёвочкой, собрав в хвост.
- Я тебя прежде не видел в Далетравье, - сконфуженно фыркнул самец. - Я-то тут всех росомах знаю.
- А я здесь недавно.
- Откуда путь держишь?
- Из Луголесья.

Фир-Фир задумчиво разглядывал свою новую знакомую. Нескладная, неуклюжая, толстая и растрёпанная, она производила впечатление зверя, которому всё равно, что скажут о нём другие. Но болотно-карие глаза смотрели по-доброму и дружелюбно.

Обе росомахи были заняты тем, что приводили себя в порядок после стычки. Самка посчитала достаточным просто отряхнуться, а Фир-Фир долго и упорно приглаживал свою шерсть, а потом и вовсе стал вылизываться как кот.
- Может, ты скажешь, как тебя зовут? - спросила росомаха, когда ей уже надоело наблюдать за показушной чистоплотностью самца. Тот тут же отвлёкся и назвал своё имя.
- Я Фир-Фир, средний сын Рурды Далетравской. А как тебя величать, дерзкая зверюга?
- О, сын Рурды Далетравской? Ольхевский щенок, я полагаю. Ха! Меня зовут Варра. Надо сказать, ты не очень вежливый ольхен, Фир. Нападаешь на гостей твоей страны. Ай-яй-яй. Нехорошо.

Фир-Фир недовольно фыркнул, но он понимал, что виноват.
- Во-первых, приятно познакомиться, - проворчал он. - Во-вторых, тебе бы так же следовало быть вежливее, когда ты говоришь с ольхеном. Я сын Ольхевы и брат Ольхевы - моя мать правила этой страной, а теперь сестра правит. Я имею неограниченную власть в этих землях. И вообще, может тебе стоит склониться передо мной? А в-третьих, как я могу искупить свою вину?

Варра кисло усмехнулась и с угрюмой мордой придвинулась к собеседнику вплотную, ткнувшись своим носом в его нос. Немигающим взглядом с недобрым прищуром она впилась ему в глаза. Фир-Фир попытался отмахнуться от неё.
- Я никому не кланяюсь! - прорычала она. Самец оттолкнул её, потирая свой нос. Ветер снова переменился, и звери шкурой почувствовали ледяной холодок шальных вихрей Долины. Солнце дарило первые крупицы тепла в этом году, где-то в горах был слышен птичий гомон. Весна входила в сердца.

Варра взвесила все «за» и «против», оценила свой небогатый зимний рацион, подумала о последствиях, и нарушила напряжённое молчание.
- А насчёт вины… Ладно, забудем и расстанемся друзьями. Вот только покажи мне сперва, где тут можно подкрепиться.

Фир-Фир оживился и встал с места, жестом позвав Варру следовать за собой. Они обогнули округлую скалу и двинулись вдоль Плавных Гор на восток.
- Есть тут одно гнёздышко. Знакомая моя давняя живёт там, - объяснял на ходу ольхен. - Очень гостеприимная и хозяйственная зверушка. Накормит так, что из-за стола не вылезешь! Я и сам хотел к ней заскочить, да собраться никак не мог. А так - отличный повод! Идти не очень долго, надо всё время двигаться вверх по течению. Ах, ну подо льдом течения не видно. Ну да ладно. Обойдём горы - и у большой ивы как раз и будет её жилище. Не отставай, быстрым ходом пойдём.

Звери бодро шагали по заснеженным предгорьям, всё время наблюдая реку Травошёрстку за своим правым плечом, и Плавные Горы за левым. Ветер дул им в бока со стороны реки, а потом разбивался о горы, в тщетной надежде сдвинуть их с места. Солнце приятно согревало, поигрывая лучами на шкурках росомах, а талый снег весёлыми потоками струился по сырой пробуждающейся земле. Появлялись первые проталины. Весна входила в Далетравье, и это был первый день её правления в этом году.

Глава 7.

Яркольд, сытый по горло лесными похождениями, отсиживался в гнезде и разглядывал книжку. Луша всё ещё спала на пуфе, и кунчонок старался вести себя тихо. Не обращая внимания ни на задорное солнышко, просачивающееся в логово, ни на запахи новой весны, он с упоением рассматривал картинку, где Вересковая Ласка, сидя верхом на вороне, сражается в небе с летучими мышами. Но особенно его впечатлила последняя иллюстрация: Ласка столбиком стоит на плоской возвышенности, протягивая лапки к тёмному небу, с которого на неё спускаются разноцветные огни и полосы, окутывают её, заставляя ласочью шёрстку мерцать. Кунчонок не понимал, что происходит в этой легенде, поэтому он ждал пробуждения желтодушки, чтобы попросить её почитать вслух.

Когда картинки в книге закончились, Ярк принялся ходить туда-сюда по логову, изучая беличий хвостик. Красивый рыжий мех блестел в редких лучах солнца, и сейчас его можно было сравнить с пылающим огнём. Заворожённый Яркольд поглаживал огненный мех лапкой. «Это талисман, и он принесёт мне удачу в охоте, - думал детёныш. - Вот только куда бы мне его прикрепить?»

Он подошёл к столу Луши и принялся искать на нём что-нибудь подходящее. Среди мотков ниток, фантиков и тряпочек Яркольд обнаружил прочную верёвочку и с её помощью привязал хвостик себе на шею. Взглянув на себя в стоящее рядом со столом зеркало, Ярк остался доволен. Он ещё немного послонялся по логову, но, будучи по натуре активным зверьком, быстро устал от бездействия, и решил посмотреть на солнышко, поздороваться с весной. Яркольд уже совершенно не хотел уходить куда-то один, так что его прогулка планировалась начаться и закончиться на пороге. Кунчонок вылез, закутанный в свой старенький шарф и берег встретил его влажным дыханием весны. Сложно было представить, что ещё только вчера страшная метель наметала здесь огромные сугробы. Но на этот раз Яркольд был почти уверен в том, что эта вылазка во внешний мир обойдётся без происшествий.
- Скорей бы настоящая весна, - шептал он себе под нос. - Чтобы снег растаял. Вот бы сейчас полежать в траве.

Его взгляд притянул странный предмет, болтающийся на столбике возле лунки. Кунчонок подбежал к столбу, и с удивлением обнаружил, что это было ничто иное, как потерянные донки. Он быстро схватил их, как будто мог снова упустить. Несколько крашеных деревянных рыбок, крючков, грузил и леска были хоть и перепутаны, зато целы. Ещё Ярк приметил небольшой кусочек бересты, привязанный к одной из приманок. На нём было вырезано изображение грустной мордочки харзы.
- Шишечка… - проронил кунчонок в растерянности. Он решил срочно отдать снасти Луше и поспешил к входу в логово. Но что-то насторожило зверька, и он оглянулся на реку. На занесённом тающим снегом льду искрилось солнце, на одном берегу вековые ели тянулись к небу, на другом - Плавные Горы подставили пологие вершины весенним лучам, а сама Травошёрстка делала между гор крутой поворот. И вот из-за горы появились две странные фигуры, которые направлялись прямо к старой иве…

Подобно испуганной мышке, загнанной в норку-ловушку, Яркольд ворвался в логово, опрокинув вешалку. От грохота проснулась Луша и недоумённо уставилась на кунчонка, который в свою очередь испуганно таращился на неё, сжимая в протянутой лапке донки.
- В чём дело? - спросила она, слезая с пуфа. - Это мои снасти? Но откуда?

Справившись с волнением, Ярк смог дать вразумительный ответ:
- На столбике висели, я их там нашёл, - про берестяную записку кунчонок решил умолчать. - Луша, к нам кто-то идёт по реке!
- Странно… - отозвалась куница, принимая от малыша леску и приманки. - Я не жду гостей, а моё логово сложно заметить, не зная о нём. Так что не волнуйся, дружок. Может, это и не к нам. Кого ты видел на реке?
- Два больших зверя. Они шли слишком быстро и слишком уверенно, я сразу понял, что это к нам! Давай готовиться к защите!
- Успокойся, Яркольд! А вдруг, это старые друзья решили нас навестить? Никогда не совершай необдуманных действий, пока не узнаешь о ситуации всё. Это мой тебе совет. А сейчас я пойду готовить завтрак, а ты отдыхай. Потом надо будет донки распутать. Или ты сейчас это сделаешь?

Ярк кивнул и уселся на пол, разбирать снасти. Луша тем временем удалилась в кухонное ответвление. Но кунчонок никак не мог усидеть на месте - уж очень его волновало присутствие чужаков вблизи логова. И он решил посмотреть, что происходит снаружи. Отложив приманки, малыш приоткрыл входную дверцу и… столкнулся нос-к-носу со здоровенной росомахой…
- День добрый, приятель, - дружелюбно проурчал чужак. Из-за его спины в логово заглядывала вторая росомаха, поменьше. Яркольд никогда прежде не видел таких зверей, и маленькому кунчонку они показались громадными и страшными. Незваный гость продолжал:
- Не здесь ли живёт лесная куница по имени Луша?

Яркольд всё благоговейно глядел на крупного зверя, его гипнотизировали яркие жёлтые полосы на росомашьих боках. Над бровями у росомахи было причудливое жёлтое пятно по форме напоминающее летящую солнечную птицу.

Неловкая пауза затянулась, но положение спасла сама Луша, которая выросла позади остолбеневшего кунчонка и удивилась не меньше его.
- Фир-Фир? Ты ли это? - недоверчиво спросила она, обнюхиваясь с мощным бурым зверем. Светлошёрстная росомаха смущённо топталась сзади, бросая заинтересованные взгляды на куниц и их жилище.
- Что, старого приятеля уже не помнишь? Вот что значит куничья память! - росомаха растянул морду в приветливой улыбке. - Познакомься, это - Варра. Она из Луголесья.

Варра учтиво кивнула и обнюхалась с желтодушкой.
- Луголесье? Фр-р-ры… - поморщилась Луша. - Не сладка жизнь в той стране, которой правит пёс. Ты правильно сделала, что ушла оттуда. Что-то вы оба выглядите каким-то помятыми. Дрались, что ли? У твоей подруги губа разбита, Фир-Фир. Ладно, не моё дело. Кстати, Фир-Фир, Варра, хочу представить вам моего названного братца. Это Яркольд, я спасла его в ночную пургу.

Ярк подошёл Фир-Фиру и, как взрослый, обнюхался с ним. Потом он поздоровался и со второй росомахой. Обоих малыш слегка куснул за щёку, что входит в правила хорошего тона для каменных куниц. Этим жестом он показывает своё расположение и дружелюбие.
- Мой Небесный Покровитель - Вересковая Ласка…- тихонько пропищал он. Волнение сдавливало малышу горло.
- Приятно познакомиться, Яркольд, - отозвался самец. - Нам с Варрой указывают путь Праросомахи.
- Ну что вы стоите на пороге? - спохватилась Луша. - Идёмте внутрь, я как раз готовлю завтрак.

Пока Луша хлопотала на кухне, гости расселись на пуфиках и разглядывали убранство логова. Яркольд не сводил с них глаз.
07_Fir-Fir_Varra_Yarkold
Все три зверя, сидящие в помещении были едва знакомы друг с другом, так что возникшее неловкое молчание было вполне естественным. Но общительный Фир-Фир решил исправить ситуацию:
- Послушай, каменный кунчонок. А что это у тебя за книжка?
- «Похождения Вересковой Ласки», - ответил Ярк, протягивая росомахе книгу. Варра подсела поближе, заинтересованная яркими картинками, и пока Фир-Фир неторопливо листал страницы, она тоже успевала рассмотреть иллюстрации.
- К несчастью, я ещё не умею читать, - раздосадовано произнёс кунчонок. - Но мне так нравятся эти картинки! Особенно вот эта!

Фир-Фир пролистнул на последнюю страницу, куда указывал детёныш. Ласка с мерцающей шкуркой стояла на плоском нагорье и ловила лапами нежный холодный свет. Варре, глядящей из-за Фир-Фирового плеча, тоже очень понравилась эта иллюстрация.
- Ты не знаешь эту легенду? - спросила она, поправляя шерсть на холке, завязанную лентой. Ярк покачал головой. Тогда росомаха взяла книгу в лапы и пробежалась глазами по тексту, написанному когда-то очень давно чьей-то натруженной лапой.
- Так, так… - она села на пол, водя тупым когтем по строчкам, а рядом присоседился Яркольд, готовый слушать. Варра откашлялась и начала читать вслух.
- …В день, когда рыбы плавали по небу и собирали Звёзды на небосводе, чтобы потом приклеить их на своё тёмно-изумрудное брюшко, Вересковая Ласка услащала свой слух дивными переливами мелодий, выходящими из под умелых лап чёрных хорей-бардов. Играли те хори на струнах, сплетённых из нитей дождя, что были натянуты на корпус, точно как груша по форме, но сотворённый из тончайшего хрустального льда. И голос бардов был нежен, как рассвет над землями Мява и Тява, у которых не было ни правителя, ни границ…
07_Verskovaya_Laska
Слова их песни плелись как невесомая паутинка, переливаясь на Солнце и соединяясь в красивую историю, повествующую о деяниях Празвёздной Куницы, что положила начало всему куньему роду и создала такое его разнообразие. Лишь барсуки, росомахи, да выдры были рождены от кровных сестёр и братьев Празвёздной Куницы.

И заслушалась Ласка чарующего пения хорей. И так её их песня впечатлила, что решила она сама искать встречи с Празвёздной Куницей, увидеть её своими собственными глазами. Разведала Вересковая Ласка, что спускается Куница с Неба, когда Луна устаёт и худеет так, что и вовсе становится не видно её на небосклоне. Тогда Куница вместе с другими Празверями собирает со своей шкурки Звездные Крохи, что прилипли к шёрстке во время их неустанного бега по небу, и дарит Луне, вновь насыщая её светом. Происходит это на вершине Срезанной Горы, где-то к Северу от Западного Юга на Востоке…

И Ласка отправилась в путь. Оседлав верного ворона, она мчалась по пятам угасающей Луны и летела им во след песнь чёрных хорей. Долго летела Ласка, её шкурка блестела нежно-сиреневым цветом под сенью Северной Ночи. И когда три пера выпало из крыла ворона, Вересковая Ласка нашла Срезанную Гору.

Тощая Луна опустилась на камни и отряхнула шёрстку, с которой посыпались последние крохи света. Не приметила Луна Ласку, схоронившуюся за небольшим камнем. Бегала усталая Луна кругами по плоской вершине, ждала она Празверей, которые должны были уже появиться, но что-то задержало их в дороге по Звёздному Небу. И вот появилась Первовыдра, белоснежная и прекрасная, за ней Прабарсук, величавый и важный. И Праросомаху ждать долго не пришлось - явилась и она, сияя золотистыми полосами на боках. И другие Празвери тоже были уже тут - и Солнечные Гонцы - Медведь, Олень, Рысь, Белка, Лис Кволке-Хо, Сокол и Заяц; и Лунные Хранители - Волк Оурро и Кошка Фрызк… Вся Срезанная Гора мерцала переливами непередаваемых цветов, синие и фиолетовые огни плясали, взвиваясь столбами и стелясь по камням. Такой красоты ещё нигде не видела Вересковая Ласка. Все Празвери были частью этих огней, этого света.

Но не было Празвёздной Куницы среди них. Лишь спустя время падения листа с дерева она пришла. Но приключилась беда - Куница бежала настолько быстро, торопясь на Гору, что растеряла почти все Звёздные Крохи со своей шкурки, а без них Луна не могла расцвести в полной силе. И закручинились Празвери, стали думать, как им быть. Ласка тоже приуныла, думая как горю помочь. И тут увидела она, что её мех слабо мерцает сиреневым светом, выбрасывая в воздух тусклые искорки. С трепетом вышла она из своего укрытия и предстала пред мордами Празверей. И смотрели они изумлённо на Ласку. А Луна тем временем блекла и тускнела, лежала в центре плоской горы, становясь всё тоньше. Решили Празвери не терять времени даром. Отряхнули они со своих шкур Звёздные Крохи и осыпали ими Луну. Взбодрилась Луна, встала на лапки, но не хватало ей Звёздных Крох для того, чтобы снова выйти на небосклон. И тогда Ласка поднялась на задние лапы и простёрла передние к Небу, прося благословения. Но сама Празвёздная Куница в знак своего расположения легонько куснула Ласку за щёку, даря ей своё Благое Слово и разрешение вмешаться в дела богов. Сию же минуту Ласка несколькими прыжками достигла Луны и стряхнула на неё сиреневые искры…

В тот месяц все звери любовались прекрасной Вересковой Луной, которая каждый день наполняла мир нежным сиреневым сиянием, смешанным со звёздным серебром.

Самой же Вересковой Ласке боги пожаловали целое созвездие, куда она отправилась после своей смерти…
- Я так хотел бы побывать на Срезанной Горе в ночь, когда Празвери насыщают Луну! - закричал Ярк, когда Варра закрыла книгу. Фир-Фир снова открыл её на той же странице и сказал:
- Ты знаешь, а ведь это похоже на северное сияние.
- Северное сияние? Что это? Вы видели это? - взбудоражено спрашивал кунчонок, глядя то на самку, то на самца росомахи.
- Оно бывает в заснеженных землях, я лично имел радость наблюдать это явление в месте, под названием Подлесок Стуж, - поведал Фир-Фир.
- Как бы мне хотелось увидеть это! - Яркольд замечтался и снова принялся листать книгу. - Варра, а вы мне ещё почитаете другие легенды?

Светлошёрстная росомаха хотела было выполнить просьбу малыша, но Фир-Фир остановил её лапу, тянущуюся к книге.
- Мой нос мне подсказывает, что у Луши готов завтрак.
- Да, завтрак готов! - послышалось из кухни. - Сейчас подам, подождите!
- Ну а после завтрака? - не унимался Яркольд.
- А после завтрака нам, к сожалению, надо будет уходить, - вздохнул росомаха. - Я пообещал Варре сопровождать её в путешествии по Далетравью. Она хочет посмотреть нашу страну, а я исходил её уже вдоль и поперёк.
- И куда же вы направитесь первым делом? - Луша вынырнула из ответвления, держа в лапах поднос с тушёным мясом в горшочках. Пахло так аппетитно, что у всех присутствующих невольно потекли слюнки, а у Варры даже забурчало в животе.

Вскоре новые и старые друзья развлекались беседой, сидя на пуфах и вылавливая из горшочков ароматные куски нежнейшего мяса, приготовленного по старинному рецепту Лушиной семьи.

Глава 8.
- Я бы хотела начать со столицы, всегда мечтала увидеть Ольхеву Фафу! Кстати, очень вкусное мясо. Давно такой вкуснятины не ела, - Варра лежала на пуфике, держа горшочек на животе. Все её когти были обломаны, так что она не могла аккуратно подцеплять ими кусочки, как это делали все остальные. Поэтому росомаха залезала в узкую горловину прямо мордой, и зубами доставала мясо. Что ж, непривлекательно, зато питательно.
- Ммм…Бросхадом, - отозвался Фир-Фир. - Хорошо, сначала туда.
- Ты же ольхен, а значит, это твой дом? - спросила Варра. - Там твои подданные?

Луша бросила на самца странный взгляд, а сам он, казалось, слегка смутился.
- Ну…да, это мой дом, я там родился и научился охотиться, - подтвердил он. Яркольд в это время внимательно смотрел на взрослых и молча доедал свой завтрак.
- Отлично! - обрадовалась самка росомахи. - Значит, я смогу увидеть жизнь Бросхадома изнутри? Ты же, как член ольхевской семьи проведёшь меня туда, куда не всех пускают?
- Ну, если получится. А куда ты хочешь?
- Например, на Аптекарские Грядки. Хочу, чтобы мне провели подробную экскурсию.
- Это можно, - бурый зверь потянулся, разминая спину, и отставил в сторону пустую посуду. - Спасибо, Луша. Ты замечательно готовишь!
- Ой, да пустяки, - заулыбалась куница и стала собирать горшочки, чтобы отнести их на кухню.

Когда желтодушка вернулась с кухни, она обратилась к Варре:
- Послушай, а что ты делала в Луголесье? Ты родилась там?
- Нет, - ответила та. - Я там жила какое-то время, а вообще я родом с Белых Болот, это немного восточнее. У меня там семья - мама и папа, кузены и кузины, дяди и тёти. Но мне как-то и мир тоже захотелось увидеть. И когда я облазала Белые Болота везде, где только можно, я решила расширить свой кругозор, отправившись в большую страну, где есть правитель, замок и всё прочее. Дорога привела меня в Луголесье. Пару лет назад я поселилась там, в лесу, близ Деревушки-На-Опушке, слыхали о такой? Ну и с местными познакомилась, хотя дружбы ни с кем не завела. Там сложная ситуация была, что-то связанное с Кархом и его прислугой. Я не вдавалась в подробности. Ну, в общем, вот. Потом я поняла, что в Луголесье сидеть сиднем мне просто скучно, и я решила отправиться сюда. К тому же, я наслышана об удивительных и редких целебных травах, которые растут только у вас, в Далетравье. Хотелось бы открыть их для себя.
- Ты лекарь? - поинтересовался Фир-Фир.
- Самоучка. То есть как, у меня был учитель, но я ушла с Белых Болот раньше, чем он успел доучить меня. И теперь я доучиваюсь сама.

Луша принесла росомахам по чашке имбирного чая, а Яркольду налила горячего молока с мёдом. Сама же она прилегла отдохнуть с кружкой крепкого кофе, слушая увлечённый рассказ Фир-Фира о своих последних похождениях.

После чаепития росомахи стали собираться в дорогу. Варра горячо благодарила куницу за чудесное угощение, пытаясь при этом выяснить, осталось ли ещё что-нибудь съестное и мясное. Луша была польщена, но ей пришлось расстроить росомаху известием о том, что был съеден весь запас мяса. Фир-Фир разглядывал карту Далетравья, висящую на стене и прокладывал маршрут, а детёныш каменной куницы сидел поодаль, зорко наблюдая за взрослыми. Наконец Варра и Фир-Фир уже стояли у порога, прощаясь с куницами. Луша пожала им лапы и обняла обоих в знак тёплого прощания. Тут Яркольд решительно выступил вперёд, становясь между Лушей и росомахами.
- Я хочу с вами! - заявил он. - Я хочу увидеть Огни Празверей!
- Ни за что! - рявкнула желтодушка.
- Зиме конец, и ты вряд ли увидишь огни в этих местах, - спокойно возразил ольхен. - Мы ведь не собираемся идти на север.

Напустив на свою юную мордочку самый взрослый и серьёзный вид, кунчонок не хотел отступать. Он теребил в лапках беличий хвостик и подбирал нужные слова для лучшего убеждения своей названной сестры и двух чужаков, которые, если говорить откровенно, понравились Яркольду с первого взгляда, несмотря на то, что первым делом при встрече с ними малыш испытал страх. Ярк вполне мог понять нежелание Луши его отпускать, как-никак они уже сильно привязались друг к другу.
- Я так хочу увидеть свою страну, - продолжал упрашивать кунчонок, поочерёдно заглядывая в глаза всем присутствующим. - И Ольхеву. Я хочу гулять и учиться под защитой двух сильных и больших росомах. Ты ведь знаешь, чем обычно заканчиваются мои прогулки в одиночку, а, Луш? А так я буду не один, за мной будут приглядывать. Ну пожалуйста! Ну Фир-Фир, скажи, что я могу пойти с вами! Я буду очень полезен! Я шустрый и ловкий, правда, ещё не умею охотиться, но ты же меня научишь? Пожалуйста!
- Я не против, чтобы ты пошёл с нами, - добродушно улыбнулся самец росомахи. Варра тоже согласно кивнула, а морда Луши исказилась в праведном гневе. Она схватила Яркольда в охапку и вытолкнула росомах за дверь.
- До свидания, друзья, рада была вас видеть, - проскрежетала куница, закрывая заслонку.

Фир-Фир пожал плечами, и они с Варрой неторопливо пустились в путь, наслаждаясь пробуждающейся природой. Идти по льду было уже небезопасно, росомахи это почувствовали, когда под их лапами стало хлюпать месиво из снега и воды, что заставило их благоразумно выйти на чёрную землю берега. Полуденное солнце пригревало, Варра всё удивлялась, как же рано в этом году пришла весна. А Фир-Фир просто любовался своей страной, совсем не думая о том, как долго такая погода продержится, и насколько раньше пришла весна, чем планировала.
- Милые куницы, - сообщила Варра, решившись наконец поделиться своими впечатлениями. - Спасибо, теперь мы в расчёте.
- Вот видишь! Положись на ольхена Фир-Фира, и тебя будет преследовать удача.

Варра закатила глаза и отвлеклась на пролетающую мимо тень. Вдруг на камень прямо перед ними опустилась крупная куница со странным приспособлением на спине, напоминающем крылья. Это был тёмношкурый самец с грудкой цвета топлёного молока. Из-за своего размера и окраса он не был похож на обычную желтодушку, но этот зверёк всем и всегда говорил, что он никто иной как лесная куница. Чудаковатый малый, но он был крайне обходителен и умён.
08_Marter
Куница вежливо раскланялся и поприветствовал Фир-Фира лапопожатием, а Варре улыбнулся, обнажив острые клыки.
- О, рад тебя видеть! - радушно изрёк ольхен, шутливо боднув старого друга. - Какие новости?

Летающий зверёк сложил свои плащекрылья и покачал головой.
- Ничего, что может тебя заинтересовать друг мой, - сообщил он. - Разве что… Куда ты направляешься, Фирф? И кто твой новый спутник?
- В Бросхадом идём на экскурсию, хе-хе. А это Варра из Луголесья.
- Я с Белых Болот, - поправила спутника светлошёрстная росомаха, не сводя глаз с причудливого незнакомца.
- Да, с Белых Болот, прошу прощения. Она жила в Луголесье какое-то время, поэтому…
- Бросхадом? - перебил куница. - Не советую. Солнце припекло, чувствуете? Так вот, выше по течению река вскрылась ото льда и вышла из берегов, затопив предместья. Пока ещё не сильно, но, если оттепель продлится ещё несколько дней, то пройти будет невозможно. Я летал там, в Сытной Норе уже бьют тревогу.
- Удивительно! - искренне поразился росомаха. - Я ведь только вчера там был. Так быстро растаяло?
- Мир преподносит разные неожиданности. И это делает его ещё интереснее, - философски подметил куница, лениво шагая по камню. В этот момент до ушей беседующих зверей донёсся отдалённый визг. Все обернулись на реку, откуда слышался звук. К ним приближалась маленькая юркая точка. Позже всем удалось различить в ней Яркольда, который нёсся сломя голову по руслу тающей реки, резво загребая лапами чавкающую снежно-водяную жижу. Кунчонок намочил шарф, в который был замотан и уже через минуту нахально вскочил Фир-Фиру на спину. Юный белодушка принялся отогревать лапки горячим дыханием.
- Ты чего, пострелёнок! Сбежал? - накинулся на малыша ольхен.
- Вовсе нет, я сумел уговорить Лушу! - оправдывался Ярк. Потом он заметил желтодушку с плащекрыльями. - Ой, здравствуйте, дядя. Нет, Фир-Фир, Луша мне разрешила, правда! Я так хотел с вами, поглядеть мир! Я ведь такой маленький, а мир такой большой и неизведанный…
- Видать, Луша тебе доверяет, Фир-Фир, - заметила Варра.
- Или это горе беличье её достало. Эх, ладно, что делать. Идём с нами. Дай сюда шарф, я его выжму.

Пока Фир-Фир приводил в порядок Ярка, Варра и куница смогли перекинуться парой словечек.
- Так ты была в Луголесье? - куница внимательно смотрел на собеседницу своими каштановыми глазками. - Я тоже там бывал. Аккурат шесть лет назад. Там чёрти что творилось. Хотя в тех землях всегда не пойми что происходит. Вечные непорядки и волнения. Я ещё вовремя успел уйти оттуда, а то в Псогаре такое началось. Жутко вспоминать.

Росомаха призадумалась, воскрешая в памяти нужные ей события.
- Шесть лет назад? Уж не тогда ли, когда деревенский пёс решил захватить власть? Да, как же его звали… Тис Дворняга, вроде. Я пришла уже после переворота, но мне рассказывали очевидцы.

Куница согласно кивнул.
- Да, он самый. Я в собачьи дела не лезу, но люблю собирать информацию о странах, их культуре и мифологии, так вот и занесла меня нелёгкая в это самое Луголесье. Особенно мне интересно влияние куньих на ход тех или иных событий. Поэтому тут, в Далетравье для меня целый кладезь! Вот я и приглядел себе удобное дупло именно здесь, в этой стране. И уютно тут, и дичи в достатке. А летаю я на этом нехитром устройстве - плащекрыльях. С помощью них я могу быстро перемещаться почти куда захочу. Для меня это просто находка.
- Откуда же они у тебя взялись, э-э-э… как, напомни, твоё имя?
- Мартер. Моё имя - Мартер. Это чудо мне пожаловал один старый изобретатель соболиной породы, когда я расспрашивал его о преданиях и сказках соболей. Он был необычным соболем. По крайней мере, я таких зверей до того момента не встречал. У него было жёлтое туловище и белая голова. Настоящий красавец! Вот он проникся моим делом и решил помочь. И здорово помог на самом деле! Эти плащекрылья просто незаменимы.
- Да ну их, - фыркнул Фир-Фир, встревая в разговор. - Лучше ходить по земле своими собственными лапами. Так можно пронюхать и узнать много всего интересного. А в небе ты всё пропустишь.

Варра шутливо толкнула ольхена и рассмеялась:
- Ты так говоришь, потому что сам не можешь воспользоваться ими. Такую тушу они просто не поднимут в воздух!
- На земле много опасностей и препятствий, - продолжал рассуждать Мартер. - Я же постоянно отлучаюсь из гнезда. Мне важно быстро и без проблем добраться до нужного места. И так же быстро вернуться обратно.

Тут Яркольд решил, что пора ему высказать и своё мнение на этот счёт:
- А я бы так хотел себе такие же! Вот Вересковая Ласка летала на вороне, а я буду на плащекрыльях.
- Вересковая Ласка? - заинтересовался куница. - Да, я слышал о такой. Правда, увы, я не смог собрать о ней все сказки.
- Так загляни к моей сестрице Луше и возьми у неё книжку, - посоветовал Ярк. - Там все легенды о ней. Кстати, она мой Небесный Покровитель. И я мечтаю добраться до Срезанной Горы, чтобы увидеть Огни Празверей.

Куница призадумался, бросая колеблющиеся взгляды в сторону старой ивы. Потом он сказал, что ему пора идти, залез на дерево, расправил плащекрылья и воспарил над рекой, ловя потоки юго-западного ветра.

Троица путешественников двинулась дальше по берегу и вскоре достигла пределов Корневой Рощи.

Солнце, казалось, пригревало всё сильнее, не давая снегу ни малейшего шанса на выживание. Река вспухла подо льдом, кое-где даже слышался его треск, от чего Яркольд испуганно вздрагивал, сидя на спине росомахи.

И вот звери, наконец, увидели то, о чём предупреждал их Мартер: Травошёрстка, ревя, ломала лёд и выходила из берегов, заливая своими водами равнину. Левый её берег, на котором в изумлении застыли росомахи с кунчонком, был выше правого, поэтому река обрушила всю свою мощь на несчастные предместья Бросхадома. И действительно, пройти тут было уже невозможно.

Глава 9.

Река не вела себя слишком буйно, не крушила берега, не вырывала деревья с корнями, как это любят делать по весне некоторые другие реки, но для тихой и спокойной Травошёрстки даже это было уже чересчур. Холодная вода, почуяв свободу, неслась быстро, стремясь сбросить с себя оковы льда. В этот момент она была похожа на разъярённую дикую кобылицу.
- Спасибо, чудак-куница, - глядя на это безобразие, прошептал Фир-Фир. - Доброе дело сделал, предупредил нас.

Потом он сказал громче, обращаясь к Яркольду и Варре:
- Придётся пройти по Корневой Роще - там должно быть сухо, возвышенность же. Это дольше, но что поделать. Потом мы перейдём Травошёрстку у её истока и двинем к северо-западу, в Росомашью Колыбель. Там моё детство прошло.
- И как далеко Бросхадом от Росомашьей Колыбели? - спросила Варра.
- Лапой подать. Ну, хватит глаза таращить на эту реку, ничего мы тут нового не увидим. Пошли.

И путники последовали за Фир-Фиром, бросая на бушующую Травошерстку испуганные, раздосадованные и восхищённые взгляды. Ольхен вёл их дальше вдоль русла, и вскоре тёмные стволы вязов, дубов и каштанов стали потихоньку сменяться стройными белоствольными берёзками. Солнце продолжало греть усталую от зимы землю, нещадно сгоняя с неё снег. Какие удивительные изменения произошли с Далетравьем всего за один день! Весна, казалось, бросила все силы на борьбу со своей старшей сестрой, и, бесспорно, побеждала её. Радость и желание жить бурлило внутри всех зверей, решивших именно в этот день пробудиться от зимней спячки. Яркольд помахал лапкой ежихе и бурундуку, которые вдвоём выползли на нагретую полянку с прошлогодней травой. Они сонно жмурились на солнце и тёрли лапками глаза. Бурундук недовольно цокал на ежиху, потирая уколотый во сне бок. Лучи небесного светила выгоняли животных из своих укрытий и заставляли их снова почувствовать пульсацию жизни.

Но совсем иначе чувствовали себя жители правого берега Травошёрстки, которых от спячки пробудило не ласковое солнышко, а ледяная вода, хлынувшая в норы. Кое-кто, спасаясь, забрался повыше; кто-то неимоверным усилием перебрался на другой берег; но почти все звери сошлись в едином мнении: их убежище и спасение - в Бросхадоме.

Мыши, ежи, барсуки, ласки, хорьки, лисы и другие норные звери устремились искать пристанище в столице, и Ольхева Фафа не смогла им отказать.

Варра, Фир-Фир и Яркольд уверенно продвигались вперёд, наблюдая жуткую картину правого берега - торчащие из-под воды голые деревья с сидящими на них горемыками. Некоторые успели собрать пожитки и сидели теперь на мешках, а некоторые считали, что им несказанно повезло, раз они вообще остались в живых. Тем не менее, росомахи при всём желании ничем не могли им помочь.

Вдруг послышался громкий всплеск и протяжный вой. Фир-Фир, Варра и Ярк уставились на несущуюся воду, бегая глазами по её поверхности в надежде заметить упавшего зверя. Мгновения тишины и над волнами выныривает лобастая голова пятнистого кота с широко раскрытыми золотистыми глазами. Подхваченный неистовым потоком, кот бил лапами по воде и отчаянно мяукал, зовя на помощь. Варра стала метаться в поисках длинной ветки, но её действия были безуспешными. Фир-Фир помчался за котом по берегу, стараясь не упускать его из виду, однако ничего умнее, чем самому прыгнуть за несчастным в воду он придумать не смог. Яркольд упал с Фир-Фировой спины, когда тот рванулся спасать утопающего, и теперь помогал Варре искать подходящую ветку.

Самец росомахи улучил момент и самоотверженно бросился в реку, однако Травошёрстка была с ним сейчас не так нежна, как летом. Она бросала его из стороны в сторону, лупила и хлестала, норовя ударить о камни или вовсе потопить. Но сильный Фир-Фир знал, что бороться с рекой, которая только что вырвалась на свободу бесполезно. Гораздо мудрее будет использовать её мощь себе во благо, и управлять не ею, а собой в её потоках. Пользуясь своими знаниями и чувствами, Фир-Фир подбирался всё ближе к коту, который пытался справиться с течением. Ольхен сделал последний рывок и ухватил пострадавшего за загривок. Кот, понял, что его спасают, и перестал лягаться и махать лапами, стараясь помочь Фир-Фиру. Или хотя бы не мешать ему.

Росомаха работал лапами. Огибая камни, он старался перебраться поближе к берегу, но кот оказался довольно тяжёлым и сильно затруднял движение. Течение несло зверей всё дальше. Фир-Фир заметил, как за ними по берегу бежит Варра, что-то крича. Он был уже довольно близко к земле, но не видел, за что ему можно ухватиться. Как раз в этот момент длинная увесистая ветка, брошенная спутницей, чуть не ударила его по голове. К счастью, Фир-Фир успел за неё схватиться и был вытянут Варрой на крутой берег. Светлошёрстная росомаха пыхтела и отдувалась, таща жертву и спасателя, и вскоре кот и ольхен Далетравья уже приходили в себя после внепланового заплыва.
- Ты в порядке, везунчик? - спросил Фир-Фир у кота. Тот отплёвывался от воды и дрожал на ветру, но в целом отделался лишь лёгким испугом.
- Везунчик, это правда, - откликнулся кот. - Спасибо, тебе, смелый зверь. Разгулялась нынче наша Травошёрстка.

Он отряхнул свою крапчатую шкурку и начал вылизываться. Тут из леса выскочил Яркольд.
- Я всё пропустил? Все живы?
- Все живы, - успокоила малыша Варра, вытаскивая из шерсти Фир-Фира застрявшие веточки. Река вынесла зверей за пределы Корневой Рощи, вернув их на пару километров назад, однако это никого из них не опечалило.
- А зовут меня Краплак, - сообщил кот. - Я совершил необдуманную глупость, и если б не вы, то Травошёрстка убила бы меня.
- Ты что, сам прыгнул в поток? - ужаснулся кунчонок.
09_Karplak
- Глупо, я знаю. Но я несколько часов просидел на ветке, и решил, что уж лучше я попробую переплыть на другой берег, чем останусь здесь. Течение показалось мне не таким уж быстрым, пока я не оказался в нём. Фрызк прислала вас сюда, не иначе. Хвала богам.
- Фрызк? - шепнул Фир-Фир Варре.
- Это кошачья богиня, в легенде о Ласке упоминалась, - пояснила росомаха.

Краплак уже пришёл в себя и принялся валяться в прошлогодней пожухлой траве, извиваясь, как и подобает кошкам. Он был коренастым котом мощного телосложения, мускулы играли под мокрой шкурой, когда он катался по земле, радуясь освобождению из речного плена.
- Вы так и не назвали мне свои имена, - промурлыкал кот, щуря на солнце глаза. - Должен же я знать, за кого молиться Луне.
- Фир-Фир, - представился ольхен. - Это Варра, а вот этот очаровательный малыш - Яркольд.

Все звери пожали друг другу лапы, а Ярк, как и подобает вежливой каменной кунице, назвал имя своего Небесного Покровителя.
- Что же ты намериваешься делать? - спросила Краплака Варра.

Кот потянулся, выпустив когти.
- Для начала высушу шкурку и найду себе гнездо подальше от воды. Если вам потребуется моя помощь - я всегда рад вам её оказать. А, кстати!

Краплак вскочил и вытряхнул содержимое кожаной сумочки, которая висела на его спине. На землю посыпались маленькие склянки, бутыльки с разными жидкостями и мокрые пучки трав.
- Ты лекарь? - с неподдельным интересом спросила Варра, перебирая миниатюрные пузырьки. На многих вода размыла этикетки. Яркольд и Фир-Фир смотрели на это глазами зверей, далёких от врачевания.
- Да, это всё, что я успел спасти от наводнения, - объяснил кот. - Сейчас. Ага, вот оно! Это настой трав из Тритравья. Вы же знаете, что они больше нигде не растут. Последняя бутылочка, примите её как благодарность.

Росомаха взяла подарок и рассмотрела его на свету. Склянка была заполнена полупрозрачной золотистой жидкостью с осадком.
- Что это за настой? На что он влияет? - Варра пыталась прочитать размытую этикетку. Краплак усмехнулся.
- Один глоток насыщает не хуже кабаньей ноги. Очень полезен в путешествиях по местам, где нет дичи. Или для горе-охотников. Но тратьте с умом, его очень сложно готовить.
- Спасибо, Краплак. Пригодится, - поблагодарила Варра, глядя, как кот собирает рассыпанные бутылочки обратно в сумку. Вымокшие пучки трав он отряхнул и повесил на сумку снаружи - чтобы сохли. Потом кот сердечно попрощался со своими спасителями и удалился вглубь леса, гордо подняв потрёпанный хвост.
- Вот так штука, - сказал Фир-Фир, вертя в лапах пузырёк с настоем. - И куда нам его положить? Никто ведь не взял с собой сумку.
- Можно положить в шарф, - предложил Яркольд. Росомахе эта идея понравилась. Он взял шарф и перевязал его так, чтобы получилась полость и лямка. В образовавшийся карман Фир-Фир положил подарок Краплака, а лямку перекинул через плечо. Кунчонок восхищался находчивостью своего спутника, утверждая, что он сам ни за что бы не додумался до такого хитрого изобретения. А Варра на это лишь фыркала.

Дело близилось к вечеру, но Солнце не спешило сдавать свои позиции. Путники устали и проголодались, Ярк даже стал упрашивать Фир-Фира открыть склянку с настоем, на что росомаха отвечал однозначным отказом. Варра отстала от друзей, надеясь поймать какую-нибудь дичь, но ей не хватало терпения. Все мыши и белки с лёгкостью ускользали от неуклюжей росомахи. Так что единственное, что ей удалось добыть - это четырёх худосочных ящериц. Но и кунчонок, и ольхен с удовольствием приняли это скромное угощение.

С наступлением темноты усталые звери достигли Корневой Рощи и улеглись в первую попавшуюся сухую ложбинку. Ночь выдалась ясная и тёплая, худенькая Луна освещала голые берёзы холодным светом. Солнце ушло на покой, но обещало вернуться завтра и с новой силой продолжить оживление мира. Травошёрстка всё ещё не могла успокоиться: освобождённая ото льда, она упивалась своей безудержной свободой и с наслаждением демонстрировала свою мощь. Она с ненавистью и злобой гнала прочь обломки надоевшего льда.

Яркольд был стиснут между Фир-Фиром и Варрой, которые тесно прижались друг другу, опасаясь ночных заморозков. Кунчонку не спалось, хотя он очень устал: день как-никак выдался насыщенный. Но Ярк пребывал в раздумьях о верности своих действий. Правильно ли он сделал, что ушёл из гнезда? Чем обернётся это путешествие? Как там Луша без него? Наверняка она сейчас читает книгу с чашкой чая в лапах. Вот бы послушать, как она читает вслух. Малыш, которого с двух сторон окружали сильные и добрые звери, на секунду почувствовал себя очень одиноким. Ему даже захотелось вернуться обратно, к Луше. Но он подавил эту мысль в зародыше и подумал, что сейчас лучше всего будет заснуть. Завтра будет новый день и новые впечатления, нужно быть бодрым, чтобы ничего не пропустить. Ярк перевернулся на бочок и зарылся мордочкой в шерсть Фир-Фира. Росомаха во сне обнял его и прижал к себе. С ним и Варрой малыш почувствовал себя защищённым, поэтому ничто не помешало ему заснуть сладким крепким сном. Как раз тем сном, который свойственен маленьким кунчатам, чувствующим, что их любят.

Глава 10.

Варра почуяла во сне запах добычи и открыла глаза. Перед её мордой валялась задушенная тетёрка. Росомаха огляделась и обнаружила, что рядом с ней лежит только Яркольд, а Фир-Фира не было. Варра растолкала своего маленького друга.
- Просыпайся, Ярк, уже утро. Смотри, всемогущий ольхен позаботился о нашем завтраке. Налетай!

И росомаха принялась разделывать птицу. Кунчонок получил ножку и оба крыла, а Варра взяла себе всё остальное, с урчанием вырывая зубами перья. Малыш печально поглядел на свою еду.
- Жаль, что это нельзя поджарить. Или запечь. Я не очень люблю сырое мясо.
- Брось, Яркольд, ты же дикий зверь. Ешь, что есть.

Фир-Фир, пришедший в этот момент на место их лёжки застал такую картину: светлошёрстная росомаха закидала птичьими потрошками всю подстилку и с рычанием дробила клыками кости, в то время как детёныш каменной куницы угрюмо шевелил лапкой неощипанное крыло. Перья летали повсюду! Фир-Фир раскрыл пасть от удивления и выронил только что пойманную им мышь. Добыча незамедлительно шмыгнула под кочку, благодаря своих мышиных богов за чудесное спасение.
- Варра, ну кто так ест? - раздражённо рявкнул самец росомахи, пытаясь выудить лапой сбежавший завтрак. Да где там! Мышка была уже далеко отсюда, она спаслась, воспользовавшись тайными норами и ходами. Фир-Фир неважно себя чувствовал, и его нервировало всё вокруг.
- А фто такове? - с набитой пастью спросила Варра. На её перепачканной морде застыло растерянно-непонимающее выражение. Фир-Фир закашлял и принялся ощипывать Яркольдово крыло, потому что иначе кунчонок вообще отказывался есть.
- А ничего, кха-кха. Смотри, сколько мусора ты оставила, - ольхен вручил Ярку его ощипанную порцию. - Ты валялась в этих перьях? Почему они у тебя аж в гриве?

Варра отряхнулась, недовольно ворча. Когда кунчонок с большой неохотой расправился с сырыми крылышками и ножкой, вся компания двинулась дальше, не произнося ни слова. Яркольд ехал на спине Фир-Фира и обозревал окрестности, удивляясь, как за такое короткое время сумела преобразиться природа. То и дело мимо пробегали разные зверьки - все они спешили по своим делам. Солнце палило ещё сильнее, чем вчера, выманивая из-под земли первые в этом году цветки мать-и-мачехи. Варра сорвала один цветок и положила за ухо, чтобы выглядывало только соцветие. Но Фир-Фир пребывал в дурном расположении духа, он всё время кашлял и хлюпал носом. Когда путники решили сделать привал, росомаха упал под толстый ствол старой берёзы и мгновенно уснул.
- Что это с ним? - удивилась Варра. Она подошла к ольхену и потрогала лапой его нос. Он оказался сухим и горячим.
- Ну что там? - взволнованно пропищал Ярк. Росомаха повернулась к нему и покачала головой:
- Плохо дело. Он заболел после этого его купания в речке. Он лихорадит, а у меня нет никаких целебных трав. Что же делать?
- Может, тут кто-нибудь живёт поблизости? Можно попросить помощи, - предложил расстроенный кунчонок. Он очень переживал за своего большого друга.
- Да, пожалуй, нам ничего не остаётся кроме этого. Смотри, его знобит. Хорошее начало путешествия, ничего не скажешь. Этого Краплака бы сюда. Он же лекарь.
- Хочешь, я поищу его?

Варра строго посмотрела на детёныша.
- Ни в коем случае. Мы уже далеко отошли. Ты не найдёшь его.

10_Yarkold_hvostik
Яркольд поправил беличий хвостик на своей шее. Он совсем загрустил, лёг рядом с Фир-Фиром, и всё смотрел, как поднимаются и опускаются росомашьи бока при дыхании. Варра задумчиво уставилась в одну точку.
- Вот что, - сказала она после долгой паузы. - Я пойду и посмотрю, что тут в округе. Поищу того, кто сможет помочь. Ты сиди тут и никуда не уходи. Стереги Фира. Если он проснётся, скажи, что я скоро приду. Не уходите без меня.

Дождавшись, когда малыш угрюмо кивнёт, Варра исчезла в кустах. Яркольд заполз под переднюю лапу Фир-Фира и заснул беспокойным сном.

Варра бежала по Роще, то и дело останавливаясь, чтобы оглядеться. Голые берёзы сбивали её с толку мельтешением чёрно-белых стволов, из-за чего у зверюги болели глаза. Должен же тут кто-то жить! Может, надо было растормошить Фир-Фира и спросить у него о том, кто живёт в округе? Он же бывал тут много раз. Ну почему же Варра не додумалась до этого? Но возвращаться было уже поздно, и росомаха решила положиться на себя, продолжив поиски. Она заглядывала в норы и дупла, но их обитатели либо в панике убегали, либо давали понять, что не запасли никаких целебных растений. Вздыхая, Варра шла дальше и снова терпела неудачу.

Через продолжительное время безуспешных плутаний она вышла к полноводному ручью, резво несущемуся по каменному руслу. «Возле воды всегда кто-нибудь селится, - подумала росомаха, утоляя жажду. - Пойду-ка я вверх по руслу».

Постепенно ручеёк стал сужаться. Он петлял между берёз и так по-весеннему журчал, набегая на песчаный берег, что у росомахи невольно поднялось настроение. Варра не ошиблась - действительно, через какое-то время она наткнулась на чей-то бревенчатый дом весьма громоздкой конструкции. Сруб был построен из берёзовых стволов, и на самом деле дом неплохо маскировался среди таких же полосатых берёз. Варра без промедления рванулась к нему и громко постучала в дверь.

Яркольду казалось, что он ждал уже несколько часов. Фир-Фир пару раз проснулся, но усталость и слабость брали своё: крупный росомаха снова проваливался в сон. Его то знобило, то бросало в жар, он бредил во сне, чем очень пугал кунчонка. Ещё Ярк боялся, что Варра не придёт.

Он сидел и ждал, всматриваясь в промежутки между берёзовыми стволами, вслушиваясь в шорохи и хриплое дыхание своего товарища, принюхиваясь к ветру.

Вдруг ветки над головой Яркольда сильно закачались, хотя ветер в это время не дул. Кунчонок посмотрел наверх, но успел увидеть лишь мелькнувшую в голых кронах тень. Он вертел головой туда-сюда, но никак не мог уловить взглядом возмутителя спокойствия. В конце концов, у малыша сильно закружилась голова, и он закрыл мордочку лапами.

А когда он опустил лапы, то увидел прямо перед собой знакомую физиономию маленькой харзы.
- Привет, - с виноватой улыбкой сказала она. От неожиданности такой встречи Яркольд отшатнулся и повалился на спину, ткнувшись затылком в Фир-Фира. Шишка помогла ему подняться.
- Мне очень жаль, что я накричала на тебя тогда, - харзочка потупила взгляд и пошевелила лапой землю. - Ты был прав. Это мама украла донки. Я же верила ей! Она мне Празвёздной Куницей клялась, что не знает, где они! А потом я нашла их сама в нашем кладовом дупле. И мне стало так стыдно, ведь ты был прав.
- Шишечка, как ты тут оказалась? - только и смог выговорить кунчонок. Она вздохнула и пристально посмотрела ему в глаза.
- Я Шишка, а не Шишечка, забыл? Так вот. Я не хотела больше делить гнездо с лгуньей и воровкой…
- Как ты так можешь, она же твоя мама!
- Она врала мне и врала всем. И хотела, чтобы я выросла такой же. А я не хочу. Не хочу, чтобы меня презирал весь лес. Поэтому я пронюхала, что ты собираешься в путь и решила…
- Я собрался в путь буквально за минуту до самого пути, - перебил Ярк. - Шишка, даже я понимаю, что о матери так говорить нельзя, а я ведь младше тебя.
- Не надо мне тут нравоучений, - фыркнула подруга и продолжила рассказывать о своих приключениях. - Но после того, как я вернула вам донки (ты их, кстати, получил?), я увидела тех двоих, что вышли из-за поворота реки, и услышала их разговоры. О путешествиях и прочем. И подумала, что неплохо было бы к ним присоединиться. Только как это сделать, они меня знать - не знают. Решила, значит, за ними следить и незаметно следовать. Так вот я и здесь. Как же я обрадовалась, когда ты помчался к ним по тающей реке! Ведь я так хотела путешествовать с тобой, Яркольд Отважнейший. Но я всё никак не могла выбрать момент, чтобы показаться вам. Я шла за вами всё время - по верхам, по ветвям. И видела, как вы спасли кота. И как этот росомаха, - она кивнула на Фир-Фира, - самоотверженно бросился в реку. Храбро! Достойно уважения!
- Только он вот заболел от всей этой храбрости, - печально сообщил кунчонок.
- Да, я так и подумала, - Шишка с ним согласилась. - А эта вторая ушла куда-то. Мне сверху было всё видно, но, к сожалению, не всё слышно.
- За лекарством. У нас нет трав.
- Может, я помогу? Думаю, я быстрее смогу найти того кота-лекаря…

Яркольд задумался на минутку, и как раз в это мгновение в стороне показалось какое-то движение. Что-то приближалось, изредка шевеля однообразные берёзовые стволы; что-то, что отличалось по цвету от чёрно-белого окружения. Это животное издавало странные звуки при ходьбе, будто к его лапам были привязаны камни. Кунчата замерли, в испуге поджав хвостики. Фир-Фир заворочался во сне.

Глава 11.

Яркольд ещё ни разу в жизни не видел таких зверей. Даже на картинке в книжке. Оно было огромным, по истине огромным. Бурая шкура, длинная косматая грива, оно фыркало и покачивало головой, которая была намного больше, чем Ярк и Шишка вместе взятые. Что говорить о габаритах - так Яркольд при своём упитанном брюшке едва-едва закрыл бы подушечку на лапе этого животного, если бы эта подушечка у него была. А так лапа была скрыта густой длинной шерстью, но при её подъёме кунчонок с ужасом отмечал, что тыльная сторона твёрдая, будто это была не обтянутая кожей кость.

Только когда животное вышло к ним на поляну, Яркольд заметил, что у него на спине с самым гордым видом восседает Варра собственной персоной.
11_Berza
- Эй, Шишка, - шепнул он. - Может, я заразился лихорадкой от Фир-Фира? Мне мерещатся странные вещи.
- Тогда я тоже заразилась, - не сводя глаз с росомахи верхом, ответила харзочка. - Я вижу какую-то пёсью чепуху.

Их странную беседу прервала сама росомаха:
- Хэй, Яркольд! Как там Фир? Нужно поднять его Берзе на спину.

Огромное животное улыбнулось и подогнуло ноги, укладываясь на землю. Его длинная жёлтая грива, перехваченная посередине очень большой бусиной, разметалась по траве.
- Смотри, у него же колени на передних лапах, - удивлялась Шишка.

Варра спрыгнула со спины и подскочила к Фир-Фиру, а кунчата всё смотрели на неизвестного им зверя. Зверь в свою очередь смотрел на них и дружелюбно улыбался.
- Здравствуйте, малыши, - вдруг сказало животное, чем сильно напугало детёнышей. Голос зверя был низким и нежным. Но, несмотря на это, Шишка выгнулась дугой и взлетела на ближайшую берёзу. А Яркольд остался на месте, глядя в большие тёмные глаза необычного собеседника.
- Зд-д-дравствуйте…, - еле вымолвил он. Животное издало звук, похожий на смех.
- Не бойся меня, крошка. Ты, верно, кунчонок? Я когда-то писала стих о кунице. Вот, послушай:

По веткам прыгать мастерица -
Живёт в дупле моя куница.
Я утром выхожу напиться
К живому резвому ручью.

Омою в нём свои копытца,
Придёт ко мне и та куница,
Испить живительной водицы,
И поиграть в «свою-ничью».

- А про харзу у вас есть стих? - оживилась Шишка, слезая с дерева.
- Нет, малышка. Я таких зверей как ты первый раз вижу. Не живут в Корневой Роще харзы. Но теперь, думаю, я могу написать стих и о тебе.
- Я таких зверей, как вы тоже первый раз вижу, - проурчала куничка. Варра тем временем перетащила бредящего ольхена на широкую спину Берзы. Убедившись, что самец росомахи не упадёт при движении, самка шумно вздохнула. Она только сейчас заметила незнакомую харзу.
- Яркольд, дружок, ты что стоишь как вкопанный? Первый раз лошадь видишь? - светлошёрстная росомаха взяла кунчонка на лапы. - А кто это с тобой?
- Меня зовут Шишка, я из Ельника. Хочу путешествовать с вами.

Варра усадила кунчонка на Берзу и велела ему держаться за гриву.
- Много чего хочешь, харза, - фыркнула росомаха, усаживаясь позади Яркольда и лежащего поперёк Фир-Фира. - Нас и так слишком много. Нечего целой толпой бродить.

Ярк издал вопль протеста:
- Но Варра! Шишка мой друг! Она меня выручала из бед! Как ты можешь так жестоко?

Берза тоже была на стороне харзы:
- Ну не помешает тебе эта милая малышка. Смотри, какая она славная!
- Нет, нет и нет. Нам не нужен ещё один попутчик и нахлебник, - упрямствовала Варра. Шишка угрюмо понурила голову и глубоко вздохнула. Потом она вздохнула ещё раз. И ещё, кинув на росомаху взгляд, полный тоски. Но Варра была непреклонна. Тогда харза молча развернулась и поплелась прочь, волоча по земле свой длинный чёрный хвост. Яркольд расплакался.
- Чем она тебе мешала? - скулил он. - Она мой друг!
- Ярк, пойми, у нас сейчас много забот и без неё, - объясняла Варра, чуть смягчившись. Берза рысью продвигалась по Роще, стараясь не сильно трясти своих пассажиров. Она в разговоре не участвовала. Белые стволы проносились мимо и исчезали за спиной, норовя своей одинаковостью сбить с толка неопытного зверя и заставить его плутать. Но только не Берзу.
- Она хотела помочь! Она могла найти Краплака! - не унимался кунчонок.
- Мы её не знаем и не можем ей доверять. И вообще, не будем же мы брать с собой каждого встречного-поперечного. Зачем нам Краплак, если у нас есть Берза? - росомаха похлопала добрую лошадь по шее. - Берза не худший целитель, чем тот кот. Я знаю это.

Старая кобыла улыбнулась.
- Откуда знаешь? Ты с ней только что познакомилась! - заверещал малыш в праведном гневе, забыв, что лошадь слышит его не самые льстивые слова. Варра недовольно рыкнула. Она на ходу придумывала оправдания к своему невежливому обращению с Шишкой, ведь на деле харзочка просто показалась росомахе неприятным зверьком, и Варра не хотела терпеть её рядом с собой. Просто так, без особой причины. Не хотела и всё. Но разве это можно объяснить маленькому Яркольду, который так рад был неожиданной встрече с подругой, и так огорчён грубой разлукой с ней? Варра поблагодарила Небо, что Фир-Фир был без сознания и не принимал участия в споре, иначе было бы очень сложно просто так прогнать харзу. Уж ольхен-то наверняка встал бы на её защиту.
- Откуда знаю? - ухмыльнулась росомаха, поддерживая Ярка, чтобы тот не упал, когда яростно размахивал лапками. - Да вот, с внучкой почтенной Берзы я давно была знакома.
- Брунечка моя, яблочко моё наливное, морковная душенька! - воскликнула приятно удивлённая Берза. - Где ты видела её, Варра? Скучаю я по ней, по радости моей. Где она живёт? Увёл её этот жеребец роскошный, и всё, и с концами. Ай-яй-яй, а о бабке своей она и не вспоминает.

Росомаха погладила страждущего Фир-Фира по голове, но не торопилась с ответом. Яркольд смертельно обиделся на неё и, надувшись, озирал хмурым взглядом окрестности. Вскоре показался бревенчатый домик лошади, слегка нависающий над весёлым ручейком.
- Берза, давайте я позже расскажу вам о вашей внучке, а сейчас нам надо помочь Фиру. Он весь горит, бедняга.

Большая высокая дверь, в которую крупная Берза могла пройти, не нагибаясь, гостеприимно распахнулась перед зверями, когда лошадь велела Варре потянуть за особую верёвку. Кобыла постучала копытами о коврик и почистила их о перевёрнутую щётку, избавляя свой уютный дом от лишней грязи с улицы. А дом у старушки и правда был чудесный и очень уютный! Просторный зал, который для небольших зверей казался просто хоромами, был обставлен простенько, но эта его неказистая обстановка брала за душу каждого, кто удостаивался чести посетить Конский Двор Корневой Рощи. Грубо сработанный высокий стол, пуфы и подушки, разложенные вокруг него по полу, и ни одного стула или кресла. Только большие мягкие подушки и куча разноцветных пледов, ковров, покрывал. Варра еле дотягивалась до стола, и то, стоя на задних лапах. Этот предмет мебели явно был рассчитан на зверя покрупнее росомахи. Яркольд же не мог отвести взгляда от прекрасного потолка, где с балок свисали верёвочки с привязанными к ним разноцветными дугами из металла. Дуги висели загнутой частью вниз и медленно вращались, раскачивались и поворачивались. Каждая была выкрашена в тусклый спокойный оттенок жёлтых и зелёных цветов. А в самом центре висела яркая красная дуга. Варра, видя озадаченность на мордочке своего маленького друга, еле слышно шепнула ему:
- Это подковы.

Кунчонок не знал, для чего были нужны подковы, а спросить постеснялся, да и не хотел лишний раз говорить с росомахой, так как был на неё всё ещё обижен. Ярк опустил голову и посмотрел вперёд. Там, возле печки, что гнездилась у дальней стены зала, мирно спал караковый жеребёнок, устроившись на ворохе подушек. Рядом была навалена куча шерстяных тряпок.

Варра и впечатлённый Яркольд вместе принесли ольхена в дом и уложили на огромную перину, в которой росомаха просто утоп. Берза без промедлений направилась ко второму столу со множеством шкафчиков, ящиков и отсеков для хранения важных мелочей. Она позвала Варру и велела ей взять ступку с пестиком и приготовиться смешивать нужные травы. Ярк сидел рядом с Фир-Фиром и взирал на него обеспокоенным взглядом.
- Бери арнику, - отдавала приказы лошадь, указывая копытом на нужный ящик. - Три щепотки. Разотри помельче. Ага. Теперь василёк. Только соцветия! Вот так. Не раскачивай ступку так сильно, води пестом медленно, но настойчиво. Теперь перечную мяту и нивяник, хорошо…

Варра в точности выполняла то, что велит ей Берза. Пользуясь случаем, она набиралась врачевательского опыта, запоминала пропорции ингредиентов в тех или иных отварах, настоях и эликсирах. Фир-Фиру положили на лоб ткань, пропитанную особой жидкостью, которая должна была снизить температуру. А Берза тем временем закончила давать указания росомахе и повернулась к очагу.
- Эй, Чайный! - ржанула кобыла, глядя в сторону только что проснувшегося жеребёнка. - Поставь-ка котелок с водой на огонь.

Однако жеребёнок и ухом не повёл на просьбу Берзы. Он молча поднялся и подошёл к перине, на которой покоился ольхен.
- Добрый вечер, Подпалыш, - сказала ему кобыла, проводив взглядом. Потом она вновь обратилась в сторону очага. - Чайный, давай скорее, тут больной ждёт!
- Да иду я, иду, дорогая Берза, - донеслось из-под кучи тряпья перед печью. - Кто у нас здесь? Гости?

Тряпки зашевелились, и наружу вылез абсолютно лысый кот. У него были очень тёмные, почти чёрные глаза, большие уши и розовая складчатая кожа с крупными буроватыми пятнами на спине. Чайный кутался в шерстяную накидку и путался в больших шерстяных носках, надетых на задние лапы. Он вежливо поклонился всем присутствующим, натянул свитер с непомерно длинными рукавами, взял котелок и выскочил за дверь.

Яркольд и Варра с удивлением и интересом глядели на странного кота, а жеребёнка Подпалыша в этот момент интересовал только бредящий Фир-Фир. Берза покачала головой.
- Сейчас начнётся. Сейчас вы услышите всё, что думает наш Чайный о снеге и холоде, - старая кобыла фыркнула и посмотрела в ступку к Варре. - Хорошо, мы размешаем это в воде. Как там больной, а, Подпалыш?

Подпалыш серьёзно посмотрел на лошадь, а потом опустил голову.
- Где же вы так подхватили-то простуду? - ворчала Берза. - Вон какой жар, бедный зверь.
- Искупнулся он внепланово, - ехидно пояснила Варра. - Видали, как Травошёрстка разлилась? Все предместья Бросхадома затопила, мы видели это с другого берега. Кота одного спасал наш отважный герой.

Дверь с грохотом распахнулась, и в зал влетел Чайный, расплескивая воду, спотыкаясь об рукава и стуча зубами. Он спешно подошёл к очагу и собирался было повесить котелок над огнём. Берза недовольно стукнула копытом об пол.
- Куда понёс? А порошок целебный кто в воду добавит? Варра, иди, сыпани туда, что в ступке есть. И вот этих листьев. И ещё имбирный корень.

Росомаха подошла к коту с котлом и сделала всё, как велела кобыла. И только потом Чайный смог повесить котёл над огнём. После сделанного дела лысый кот немедленно завернулся во все свои тряпки и неуклюжей кучей уселся у печки.
- Лютый холод, - ворчал он, плотнее кутаясь в пледы. - Просто ужас.
- Какой холод? - недовольно фыркнула Берза. - Весна на дворе, почти весь снег уже растаял.
- Ветер холодный. У тебя-то мех есть…

Кобыла кашлянула и взглядом указала на гостей. Забывшийся на мгновение кот радостно улыбнулся росомахе и кунчонку.
- Извините, я не представился. Меня все называют Чайным Котом, это имя я ношу, сколько себя помню. Старушка Берза дала мне приют в своём доме, а вообще, она спасла меня одной холодной зимой. Видите ли, я очень плохо переношу мороз. И сквозняки мне не показаны.
- Тебя тоже спасли морозной ночью? - выпалил Ярк. - Как и меня! Лесная куница Гнилушка отогрела меня еле-еле. А зовут меня Яркольдом. Мы с ней вместе имя выбирали. Мой Небесный Покровитель - Вересковая Ла…

Ярк не успел договорить, потому что его прервал Подпалыш, с громким ржанием подскочивший к кунчонку. Малыш испугался и спрятался за спину Варры, когда жеребёнок подпрыгивал, вставал на дыбы и цокал копытами вокруг него.
- Подпалыш, ты же напугал Яркольда! - с укоризной промурлыкал Чайный.
- Это Подпалыш, я тоже спасла его, - рассказала Берза. - Отбила от шавок, обитающих в Кручинной Пустоши. Он не говорит. Но очень любит сказки, и о Вересковой Ласке слышал. Он хочет, чтобы ты рассказал ему.

Кобыла обратилась к жеребёнку:
- Подпалыш, ты ведёшь себя невежливо. Успокойся и сядь уже.

Караковый жеребёнок понурил голову и улёгся на коврик у печки, виновато взирая на кунчонка глубоким взглядом тёмных глаз. Берза указала копытом на светлошёрстную росомаху и сказала, обращаясь к своим сожителям:
- Варру вы уже знаете. А это ольхен Фир-Фир, сын покойной Ольхевы Рурды. Мы должны постараться как можно скорее вылечить его.
- Вот мы и стараемся, - отозвался Чайный, помешивая варево в котелке. - Надо ещё угостить наших гостей, так сказать. Вы же голодные?

И Варра и Яркольд энергично закивали. Берза удалилась в другую комнату готовить ужин, а Подпалыш всё время нависал над лихорадящим ольхеном, с упоением вглядываясь в его искажённую болезнью морду. Жеребёнок сочувствовал росомахе, это было хорошо заметно по его удручённой позе, влажным добрым глазам и утешительному пофыркиванию. Варра и Чайный были заняты приготовлением лекарства, негромко переговариваясь и дружелюбно споря, в то время как Ярк слонялся по залу, без особого интереса разглядывая полосатые берёзовые стволы, из которых были сложены стены. Фир-Фиру стало заметно легче, ведь пропитанная травяным отваром ткань на его лбу немного снизила температуру. Ему в этот день снились разные сны про прошлое и про будущее, но лучше всего он запомнил те, которые были связаны с его детством. Росомашья Колыбель, флегматичная Фафа, ещё не ставшая правительницей, то есть Ольхевой, маленькая смышлёная Чилига со слабым здоровьем, да и он сам - весёлый и беззаботный детёныш, ещё не спущенный с небес на землю известием о том, что править в Далетравье могут только самки…

Глава 12.

Ужин и лекарство были готовы одновременно. Варра открыла Фир-Фиру пасть, а Чайный влил ему в глотку остуженный отвар. Ольхен поморщился, пару раз кашлянул, но проглотил.

Скатерть постелили прямо на полу, в центре зала, потому как не все участники ужина могли дотянуться до стола. Они расселись по краям скатерти и затихли в ожидании. Подпалыш то и дело оглядывался на спящего Фир-Фира, пока Чайный помогал кобыле накрывать на «стол». Наконец, пустая скатерть начала заполняться: вот уже около каждого зверя появилась чашка и глубокая миска, перед самым носом Ярка вдруг возникла глиняная солонка в виде подковы, и вскоре ровно по центру скатерти был установлен огромный котёл, наполненный чем-то очень вкусно пахнущим. Берза принесла его с кухни, держа деревянную ручку зубами, а Чайный путался у неё под ногами, опасаясь, как бы драгоценное содержимое не расплескалось. Уже через секунду лысый кот стоял над этим котлом, обдаваемый паром, и деловито размахивал поварёшкой, принимая и наполняя у гостей тарелки. Варра понюхала дымящееся варево и почувствовала прилив сил и слюны. Это оказался суп, простой овощной суп, но на голодный желудок, несколько дней не знавший горячей пищи, этот суп был настоящим нектаром богов. Росомаха принялась есть, остальные звери от неё не отставали. Яркольд просиял, только попробовав свою порцию, и теперь со всем своим красноречием нахваливал кулинарные способности Берзы. Кобыла смущённо улыбалась и благодарила воспитанного малыша.

Звери, все до одного, приятно удивились, когда ольхен, разбуженный суповым ароматом, вылез из перины и приполз к трапезничающим. Под всеобщее одобрение, вопросы о самочувствии, радостное урчание и ржание, Фир-Фиру была вручена до краёв наполненная тарелка супа. Росомаха сердечно благодарил присутствующих, успевая при этом с ними знакомиться и спрашивать, что происходило, пока он спал. Когда ему всё рассказали, Берза обратилась в Варре:
- Дорогая моя, не пора ли поведать мне о моей Брунечке?

Светлошёрстная росомаха отставила пустую миску и вытерла пасть лапой.
- Да, конечно, - тут же согласилась она. - Брунька ваша жива и здорова, сыта и состоятельна, ведь благодаря Евго у неё теперь один из трёх самых богатых домов в Луголесье. Живёт она там с псом Соляным и с самим Евго, её возлюбленным, по весне они Копытень справили.
12_Evgeniy_Bruna_radom
- Копытень? - восторженно переспросила Берза. - Вот же чудо какое! А старуху не позвали на торжество, ай-яй. Жаль, я не знакома с жеребцом. Он из Снежных Коней, как мы?

Варра покачала головой.
- Из Луговых он. Чёрный весь с рыжими пятнами, а грива белая. А вас звали, насколько мне известно. Письмо вам отправляли с приглашением.
- Ко мне давно почтальоны не заглядывают, не знаю почему. Звали, значит? Эх, такое пропустить… Такое же только раз в жизни бывает!
- А что такое Копытень? - тихонько спросил Ярк у Чайного. Тот пожал плечами.
- Так называется лошадиная свадьба, - пояснила Варра под подтверждающее кивание Подпалыша.

Берза улыбалась своим мыслям, вспоминая солнечные деньки Брунькиного жеребячества в Корневой Роще. Варра продолжала:
- Потом у них жеребёнок родился. Ясенькой назвали.

Кобыла вся засветилась от счастья и затопала передними копытами об пол.
- Девочка? Правнучка! Сколько чудесных вестей ты принесла в мой дом, росомаха! Как хочу увидеть их! Как выглядит крошка?
- Рыженькая с бурыми пятнами на спине, грива белая. Пятно ваше отличительное, - Варра кивнула на Берзино плечо, на котором красовалось большое белое пятно, окружённое семью маленькими, - тоже имеется, только жёлтое. Жёлтые очёсы у копытец - в снежную породу пошла. Красавица, одним словом! И умница.

На радостях Берза опрокинула пустой котёл. И Варра, и Яркольд, И Фир-Фир, и Чайный, и Подпалыш смотрели, как пожилая кобыла резвится точно жеребёнок, и сами радовались непонятно чему. Ольхена после супа снова бросило в жар, и он вернулся на свою перину. Варра поглаживала самца по голове, задумчиво глядя в его бирюзовые глаза. Все остальные звери занялись своими делами: Чайный помогал Берзе готовить всё к чаепитию, Яркольд оседлал Подпалыша и рассекал по залу верхом, мня себя отважным героем.
- Варра, - тихо сказал ольхен, не поднимая головы. - Спасибо, что не бросила. Ты настоящий друг.
- Пустяки, Ваше Высочество, - иронично фыркнула она, водружая на лоб самца пропитанную отваром тряпку. - А если серьёзно, то я не могла поступить иначе, мы же друзья.
- Не все мои друзья были такими. И бабушке Берзе тоже большое спасибо. По возвращении в Бросхадом я попрошу Фафу пожаловать ей награду.

Светлошёрстная росомаха промолчала, всё внимательнее всматриваясь в тёплое южное море Фир-Фировых глаз. Ольхена немного смутило это, и он отвёл взгляд. Как раз тогда, когда Берза позвала всех на чай. Звери снова собрались у скатерти, передавали чашки коту, чтобы тот налил в них заварку, а потом подставляли их под самоварный кран. Снова зазвучали радостные возгласы кобылы, восхищённые вздохи Яркольда, пришедшего в восторг от ягодного чая, слова благодарности Фир-Фира, рассказы Варры о Луголесье… И всё это сопровождалось всеобщим хлюпаньем, стуком ложек о глиняные стенки посуды и плеском подливаемой из самовара воды. Фир-Фир одной лапой придерживал тряпочку у лба, а другой подносил чашку ко рту, он выглядел уже лучше, да и настроение у него заметно поднялось.
- Берза, я разберусь с почтальонами, которые не доставляют тебе почту, - пообещал ольхен, принимая у Яркольда ломоть яблочного пирога. - Ещё моя мать, Рурда, нанимала для этих целей ватагу летучих мышей. Ну и где они все? Вот доберёмся до Бросхадома, тогда…
- Спасибо, дорогой ольхен, но, мне кажется, уже нет смысла, - вздохнула Берза, одним глотком опустошая кружку. - Копытень-то уже сыграли.
- Как это - нет смысла? - ахнул росомаха. - А если Брунька ещё чего-нибудь захочет сообщить? Нет, однозначно, надо налаживать Далетравскую Почту. А ещё вы в чём-нибудь нуждаетесь?

Кобыла отрицательно покачала головой, но, после секундного раздумья, утвердительно ржанула.
- Есть кое-что. Не хотела бы я вас отвлекать и загружать, но раз уж сам спросил… Как видишь, живём мы отстранённо, гости к нам редко приходят. Мы, - лошадь кивнула на кота и жеребёнка, - редко с кем общаемся. Поэтому и еду добываем сами, и хозяйство ведём тоже сами. Но Чайный очень боится сквозняков, ему нельзя замерзать, а все тёплые вещи ему непомерно велики, да и износились уже все. В эти свитерочки-носочки куталась ещё Брунька, будучи малышкой. Новую одежду ни я, ни Подпалыш связать или сшить не можем. Мне сложно представить, как лошадь может вдеть нитку в иголку, и вообще делать такую тонкую работу, имея только копыта. Сам понимаешь, Чайный нормально на улицу выходить может только летом, и то редко, так как на солнце ему тоже находиться нежелательно с его нежной шкуркой.

Ольхен понимающе смотрел на Берзу, подставляя чашку для очередной порции заварки.
- Вот что, добрый друг. Пришли сюда портных, пусть они сошьют для Чайного хорошие тёплые вещи по его меркам, - подвела итог старушка. Сам кот при этих словах смущённо заулыбался.
- Портных? Конечно, о чём речь, Берза! - живо согласился Фир-Фир, отмечая про себя, что коту и впрямь не помешала бы пара свитеров и шарфов. Он обязательно скажет об этом Фафе, когда вернётся в Бросхадом.

Чай допили, Берза унесла самовар и чашки, свернула скатерть и легла отдохнуть на одеяло у стены. Лысый кот тут же подскочил к ней и принялся заплетать в неаккуратные косички её шелковистую гриву цвета соломы. Варра и Фир-Фир клубком свернулись на перине и уснули под негромкое бормотание Яркольда, который с упоением пересказывал Подпалышу сюжет легенды о Вересковой Ласке на Срезанной Горе. Жеребёнок с огромным интересом слушал маленького сказителя, его блестящие глаза были широко раскрыты. Тёплый весенний день превратился в тёплый весенний вечер, Солнце расстилало узорную россыпь своих лучей на бревенчатом полу Конского Двора, проникая в комнату через намытые стёкла в полосатых рамах. В воздухе летала невесомая пыль, согнанная с книжных полок неуловимым ветерком, попавшим в дом через неплотно закрытую дверь. Солнечные блики скользили по старинным лошадиным книгам, которые ещё предки Берзы принесли с собой в Корневую Рощу во время Зимнего Перескока, когда снежные лошади, гонимые свирепыми инеевыми волками, покинули Морозный Завой. Предки Берзы осели здесь, в Корневой Роще и построили Конский Двор, тогда как другие лошади пошли дальше искать приют. Так семья Берзы и поселилась в Далетравье, оказавшись единственными лошадьми в этой стране.

Дело близилось к закату.

Глава 13.

Солнце уже в шестой раз взошло над кронами берёз, постепенно одевающимися в листвяной наряд. Уже неделю небо было чистое и пронзительно-голубое, только у самого края небосвода, точно тополиный пух, парили крошечные облачка. Весь снег растаял, и пришла настоящая всесильная Весна.

Фир-Фир лакал воду из ручейка, наслаждаясь прохладой под сенью берёз и звонкой трелью малиновки. Он поднял голову, желая увидеть маленькую птичку, и по его косматой шее струйками потекла ледяная вода. Ольхен улыбался и был абсолютно счастлив. Хворь отпустила его, благодаря Берзиному отвару, который в него вливали каждый день, и росомаху теперь ничего не мучило, а на душе у него было свободно и легко. Он знал, что Яркольд с Подпалышем отправились собирать хворост, а Варра под предлогом прогулки ушла на охоту, соскучившись по мясу.

Вдруг его кто-то окликнул, и Фир-Фир повернул голову на знакомый голос. Солнце скользнуло по его глазам, придав им необыкновенный аквамариновый оттенок, и единственным, кто смог его уловить стал Чайный. Лысый кот запрыгнул на узкий пень и выгнул спину, на секунду застыв в позе идеальной подковы. Ольхен сел, прислонившись к пню спиной, и шумно вздохнул, почувствовав, как кот положил тёплые лапы на его широкую голову. 
13_Chainyi_Fir-Fir
Чайный тихо замурлыкал:
- Уходите, значит? А мы к вам уже привыкли.

Фир-Фир молча счищал грязь со своих когтей, каждой шерстинкой чувствуя прикосновения ласкового солнышка, и сердце росомахи переполнялось восторгом. Спокойное однотонное ворчание лысого кота только добавляло умиротворения, и Фир-Фиру казалось, что всё, что его окружает, связано между собой незримыми нитями, как паутинками, на которых собралась в капельки утренняя роса. И звук, рождаемый гортанью Чайного несомненно способствовал росту сочной травы, а раздвигающие землю стебли помогали ручью течь веселее и журчать звонче. Росомаха слушал, чуял и ощущал мир вокруг себя, сидя с глуповатой улыбкой, держа на голове тёплого бархатного кота, и глядя в необъяснимое головокружительное Небо, которое сейчас казалось ему огромной чашей с живительной чистейшей водой. Ольхен был абсолютно счастлив.
- А я снял мерки для пошива, - продолжал Чайный, перебирая лапами по росомашьей макушке. - Сегодня отличный денёк, Солнце не такое беспощадное к моей незащищённой шкуре, и как раз не холодно. Люблю такие деньки, жаль, что их мало. Как раз сегодня я смог выйти без одежды, без этого нагромождения тряпья, как нормальный кот.
- Угу, - отозвался Фир-Фир, втягивая носом воздух. Ветер принёс запах сырой земли и глины. - Сегодня отличный день, чтобы двинуться в путь.

Чайный опешил. Неужели так скоро? Он изящно, почти бесшумно спрыгнул с пня через Фир-Фирову голову и оказался с ольхеном морда-к-морде.
- Надо сказать Берзе, - решил он. - Пусть она вам что-нибудь приготовит в дорогу. И сумку даст, а то вы в лапах всё тащите.

Чайный имел в виду Краплаковый флакончик с отваром из трав Тритравья, который приходилось нести в шарфе. Не дождавшись ответа росомахи, кот подскочил и исчез за дверью Конского Двора. Ольхен снова прильнул к ручью. Он лакал воду, подняв взгляд вверх, и представлял, что пьёт небо.

***

Варра шла по Роще, вынюхивая и выслеживая. Постная лошадиная пища оставляла внутри неё небольшую пустоту, которая, в нормальных условиях, должна была бы заполниться мясом, но за неимением оного она заполнилась дикостью. Дикостью, которая требовала выхода. И вот росомаха слонялась между берёз, то скаля клыки, то порыкивая, то внезапно срываясь с места в бессмысленном беге. Из добычи Варре удалось поймать только нескольких жуков, но она побрезговала ими, потому что терпеть не могла их хитиновые надкрылья.

Резвое движение в траве тут же притянуло к себе взгляд светлошёрстной росомахи, и она ринулась в погоню за первой нормальной добычей. «Мышь! - думала хищница, лупя лапами по прошлогодним стеблям. - Не иначе, мышь. Я видела её бурую шкурку. Сейчас она будет моей». Тугое тельце извивалось, ища верный ход среди травы, при этом изо всех сил стараясь не угодить в распростёртые росомашьи «объятия». Но, увы, сноровка и ловкость не смогли компенсировать крохотный размер и короткие лапки жертвы. Зверюшка попалась, и под ликующий рёв охотницы чуть было не сгинула в пасти Варры, однако росомаха, хвала богам, вовремя заметила, что поймала вовсе не мышь.
- Ласка? - с великим разочарованием рявкнула Варра. - Ты ласка?
13_Meloch
Ласка не могла отдышаться и смотрела на росомаху идеально круглыми бусинками перепуганных глазок.
- Иди уже, я не ем свою родню, - ворча, Варра опустила зверька обратно в траву. Лапки ласочки подкосились, и она упала бы, но росомаха её подхватила. Варра выпрямилась в полный рост и побрела в сторону Конского Двора, бережно неся потерявшую сознание ласку в передних лапах. На мясо уже можно было не рассчитывать. Ветер слегка покачивал деревья, чувствуя простор и свободу в их полуобнаженных кронах, усеянных крошечными разворачивающимися листочками.
- Куда потащила? Отдай, ты, безобразное рыло! - отчаянный визг заглушил зябликов и синиц и заставил Варру остановиться. Росомаха завертела головой в поисках того, кто к ней так непочтительно обратился. Ласка открыла глаза и предприняла попытку вскочить и удрать, но была остановлена слабым сжатием кулака. Тогда ласочка не растерялась и завопила:
- Крифта, Крифта, спаси!
- Держись, малая! Сейчас! Ий-а-а-а!
13_Krifta
И Варра получила чувствительный удар камешком в затылок. В растерянности и смятении росомаха прижала к ушибленному месту лапу, занятую лаской и потёрла «шишку» маленькой страдалицей, на что та заверещала ещё громче. Варре снова досталось камнем, на этот раз по лбу. Ещё два камешка просвистели мимо и врезались в грунт. С ветки берёзы, не переставая, слышался яростный клич и требования вернуть ласку. Росомахе ничего не оставалось, как разжать лапу и выпустить несчастную зверюшку, которая, судя по всему, чувствовала себя уже хорошо и в лекарской помощи не нуждалась.

Ласка стремительной белобрюхой молнией рассекла пространство и скрылась в траве. Варра заметила, как с берёзы такой же молнией слетела маленькая горностаиха и устремилась за своей незадачливой подружкой, крикнув на ходу пару язвительных фраз в адрес охотницы.
13_Krifta_Meloch
Росомаха глубоко вздохнула и побрела дальше, волоча хвост. Охотничий азарт у неё пропал.

***

Яркольд носился от дерева к дереву как угорелый. Вот лежит веточка берёзы, она чёрная и угловатая, сильно ветвящаяся к концу. А вот лежит другая, толстая и короткая, тоже чёрная. А вот эту придётся разломить пополам, но тут без помощи Подпалыша не обойдёшься. Так кунчонок и жеребёнок весело шагали по Роще и собирали хворост, чтобы сделать Берзин дом ещё уютнее и ещё теплее. Собирал Ярк, поскольку копытами поднимать ветки с земли было крайне сложно, так что Подпалыш взял на себя ответственность за перевозку груза. На его спине болтались верёвочные сетки по обе стороны, куда кунчонок просовывал собранные ветки. Так постепенно Подпалыш оказался зажат с двух сторон двумя внушительными вязанками хвороста. Но ему было не тяжело. Ему было радостно и интересно. Ярк беззаботно щебетал о своих зимних похождениях, и уже в который раз пересказывал историю о том, как он чуть не замёрз в лесу, а его спутник всё внимательно слушал и молчал. Кунчонок предпринимал попытки разговорить Подпалыша, но, казалось, всё было напрасно.
- Ты всегда-всегда молчишь? - спросил Яркольд, укладывая новый пучок веток. Маленький конь кивнул.
- Ты никогда не слышал своего голоса?

Подпалыш неясно покачал головой.
- А откуда Берза твоё имя знает? - не унимался малыш. Жеребёнок улыбнулся и написал копытом на земле своё имя. Потом он стёр его.
- А где ты писать научился? Я вот не умею. Я даже читать не умею. Что ты написал? «Подпалыш»? Подожди, зачем ты стёр?

Жеребёнок послушно написал своё имя снова. Яркольд долго вглядывался в непонятные для него закорючки в виде разных зверьков и недоумённо чесал затылок.
- Твоё имя начинается с буквы «П»? Это она? - спрашивал детёныш каменной куницы, указывая на букву, похожую на лисицу с пушистым хвостом. Конёк кивнул.
- А дальше какая буква? Так, посмотрим. П-а-т-п-а-л-ы-ш. Следующая «А»? Эта, похожая на ветвящийся ромб, это она?

Подпалыш наморщил нос и отрицательно мотнул головой.
- Не она? А какая же?

Жеребёнок задумался и огляделся по сторонам, что-то ища. Потом он глянул на небо и довольно улыбнулся. Ветер будто хотел им помочь в обучении и любезно пригнал на небосвод пару-тройку белоснежных аккуратных облачков. Подпалыш радостно запрыгал и стал показывать на них копытом. Яркольд долго смотрел. Сначала на небо, потом на своего друга, потом на надпись на земле. После этого он сказал:
- Облака? Облака, облака, облака… Красивые. Как бы дождя не было.

Подпалыш от досады так и сел. Как же сложно учить читать другого, если сам даже говорить не в состоянии. Вот была бы тут Берза… Может, лучше дома продолжить, с помощью взрослых? Жеребёнок ржанул и мотнул головой в сторону Конского Двора, но Яркольд и ухом не повёл. Жеребёнок предпринял ещё одну попытку увлечь кунчонка к дому, но тот наотрез отказался возвращаться, пока не одолеет это слово. Порыв ветра растрепал жеребячью гриву, будто пожелав им удачи, и улетел ввысь, провожая облака. Подпалыш выдохнул, собрался с мыслями и нарисовал копытом на земле голову оленя. Рядом с головой жеребёнок нарисовал облако. Потом он, убедившись, что Ярк весь во внимании, показал сначала на нарисованный значок, потом на вторую букву своего имени, потом на облачко. На облаке он задержался и снова перевёл копыто к оленьей голове.
- Облако…Ага, этот ромбик с веточками - буква! И не буква «А», так? Облако начинается с буквы «О», значит, эта штука - это «О»? Вообще, похоже больше не на ветки, а на оленьи рога, - рассуждал Яркольд. - Точно! Ведь «олень» тоже начинается на букву «О», как и «облако»! Поэтому мы рисуем оленя!

Караковый жеребёнок радостно заржал и заскакал вокруг своих чертежей. Но предстояло одолеть ещё одну букву, которую Ярк прочитал неправильно. Это буква «Д». Она выглядела как маленький оленёнок с кривыми ножками. Каменный кунчонок всё же понял принцип этих букв: каждый символ - это изображение животного, начинающегося с данной буквы. Но как без слов объяснить ему, что лиса в букве «П» - это песец, а малютка «Д» - южный оленёк дик-дик, которого вообще никто из здешних мест не видел?

Однако Подпалыш не растерялся и стукнул по стоящему рядом стволу, надеясь, что кунчонок догадается быстрее. Но и тут вышло всё не так, как хотел молодой конь.
- Ага, это буква «Б»! - заорал Яркольд. - «Б» - берёза!

Подпалыш фыркнул и покачал головой. Тут ему пришла в голову идея, и он к своему облачку пририсовал снизу несколько капелек.
- Дождь! - ликующе произнёс малыш. - Дождь, значит «Д»! Так, что у нас получается: П-О-Д… ещё такая же хвостатая лисичка «П», значит П-О-Д-П… А дальше «А»? Вот эта загогулина с кружочком?

Буква «А» изображалась как нерпа акиба, но, разумеется, рассказать об этом Яркольду Подпалыш не смог. Кто же сейчас помнит, что нерп ещё и акибами называют? Да и (жеребёнок был в этом почти уверен) вряд ли кунчонок вообще знал о существовании нерп.

Тем не менее, дальше дело пошло быстрее и без загвоздок. Уже скоро Яркольд и сам смог написать имя Подпалыша, правда с ошибкой. Но и это было для кунчонка большим достижением. Он скорей хотел вернуться на Конский Двор, чтобы похвастаться своей грамотностью.

***

Фир-Фир, Чайный и Варра сидели рядком на крыльце, глядя на приближение нагруженного жеребёнка с восседающим на правой вязанке Яркольдом. Они молчали и ждали. Было уже часа два пополудни, и окончательно очнувшиеся от зимы рыбы устроили в ручье гонки с выпрыгиваниями.
- Что-то вы долго, - проворчала светлошёрстная росомаха, когда собиратели хвороста поравнялись с сидящими на пороге. - Нам уходить скоро.
- Уже? - только и успел пропищать Яркольд до того как Подпалыш вошёл в дом, еле протиснувшись в дверь. Кунчонок не хотел расставаться с Конским Двором и своим новым караковым другом. Ярку очень нравилось заводить новых друзей среди разных зверей, но понял он это совсем недавно, когда осознал, что каждый новый зверь может научить его чему-нибудь полезному или рассказать интересную историю, сделав кунчонка умнее, мудрее и опытнее. Однако минутная печаль по поводу скорого покидания лошадей вполне естественно заменилась сладким предвкушением новых впечатлений, и теперь Яркольд не мог усидеть на месте от нетерпения поскорее отправиться в путь.

В доме по-прежнему было светло и тепло, Берза хлопотала в кухне, она торопливо бегала от очага к столу, всё время держала в зубах ложку с теми или иными специями и поочерёдно высыпала их в котёл. В котле булькало и пыхало, поднимался ароматный пар, и наваристый жирный бульон норовил выкипеть. Подпалыш вошёл в кухню и приветственно заржал.
- А, это вы, - добродушно фыркнула стряпуха. - Почему так долго? У меня огонь почти погас. Давай сюда сваливай.

Жеребёнок подошёл к указанному месту и Ярк помог ему снять вязанки. Ветки с весёлым бряканьем рассыпались по полу, и под хмурым взглядом Берзы неуклюжие зверята принялись собирать их в кучку.
- Яркольд, я вам суп в дорогу готовлю. По особому рецепту Корневой Рощи, с берёзовым соком. Такой суп вы не попробуете больше нигде. Пойди, скажи Фиру. Возьмёте с собой в горшочке. И сумку я вам дам походную. Сложите в неё припасы, - сообщила кобыла, подбрасывая хворост в огонь. Угасающий огонёк с благодарным треском принялся за угощение.
13_Podpalish
Капающие слёзы с признательностью впитывала земля, которой в этой местности не хватало соли. Напрасно солнце старалось вытереть заплаканную мордочку Подпалыша своими невесомыми лучами. Лапа Чайного куда лучше справилась с этой задачей. Жеребёнок, кобыла и кот печально смотрели вслед удаляющимся друзьям, которых уже почти не было видно из-за рябящих в глазах чёрно-белых стволов. Когда росомахи совсем исчезли из виду, Берза и Чайный, повздыхав, ушли в дом. Долго ещё Подпалыш неподвижно, чуть дыша, стоял у крыльца и никто не мог до конца понять, о чём думает молчаливый караковый конёк. На его чёрной гладкой шее висел, ниспадая на грудь, пушистый беличий хвостик, прощальный подарок маленького друга. Если хорошо приглядеться, то можно было бы заметить, как хвостик еле-еле подпрыгивает от каждого удара юного сердца. Жеребёнок почувствовал, как его грудь стиснуло щемящее неугасаемое чувство одиночества.

Глава 14.
- Плесь!
- Плесь!

Даже не смотря на то, что горшок был закрыт крышкой, да ещё и покоился в котле, ольхен всё равно опасался, что его вот-вот окатит жирной волной неостывшего супа. Вместительную сумку тянуло книзу, и Фир-Фир случайно задевал горшок с котлом локтем при ходьбе. Хорошо хоть Яркольд ехал верхом на Варре, а не на нём. И на том спасибо.

Они шли по правому берегу ручья - маленькой Травошёрстки, которая в этом месте ещё не набирала полную мощь, а наоборот, дружелюбно журчала, передавая привет всем проходящим мимо. Фир-Фир смотрел на бегущую воду с немым укором. Он был ещё немного обижен на реку за половодье, наводнение и свою болезнь.
- Что ж ты так разбушевалась нынче? - спрашивал ольхен, поправляя сумку на боку.
- Плесь, плесь, - отвечала Травошёрстка.
- Надеюсь, ты уже ушла из Предместий? А то смотри у меня, выроем канал и отведём тебя в дополнительное озеро!
- Плесь, плесь, плесь! - запротестовала река.

Варра на ходу попыталась поймать рыбу, но Яркольд на её спине отчаянно заверещал, когда росомаха прыгнула на мелководье. Пришлось вылезать и идти спокойно, чтобы случайно не замочить кунчонка. Вдалеке уже виднелись тёмные стволы осин и готовых к цветению черёмух, а это значило, что вот-вот друзья достигнут предела Корневой Рощи, что очень обрадовало Варру, у которой уже голова болела от постоянного мельтешения берёзовых стволов.
- Фир, послушай, - светлошёрстная росомаха слегка заскучала и решила разбавить обстановку непринуждённой беседой. - А какие травы растут на Аптекарских Грядках?
- Я же не знахарь, в травах не разбираюсь, - пожал плечами ольхен. Ветер к вечеру пригнал облака, и они дружными стайками проплывали над Травошёрсткой, которая становилась всё шире по мере того, как звери продвигались вдоль её русла вниз по течению. Облака, сине-фиолетовые, окаймлённые пронзительно золотым светом, лениво дрейфовали по небосводу, превращая его в причудливый мир, со своими воздушными реками, полями и горами. В этих небесных кочевниках, почтивших своим присутствием душистое Далетравье, не было того гнетущего серого оттенка, который вселяет тоску и меланхолию в сердце. Тем не менее, они почти закрыли Солнце, но небесное светило не сдавалось и упорно искало себе путь, пробиваясь сквозь свинцовые тела облаков, уже готовых стать тучами. Изменение картины неба никого не опечалило. С облаками было куда интереснее.

Яркольд задрал мордочку к небу и стал с упоением разглядывать небесных странников, ища в их аморфных формах очертания разных зверей.
- Смотри, Варра! Это облако на росомаху похоже. А вон то - на птичку-трясогузку. А это…Варра, Фир-Фир, смотрите! Это же Вересковая Ласка!

Восторг, отчётливо слышащийся в звонком голоске кунчонка, заставил двух росомах поднять головы к небу.

Продолговатое облако, подсвеченное малиновыми вечерними красками, действительно было похоже на зверька куньей породы. Путники любовались им, пока ветер не угнал постепенно меняющую форму «Ласку» прочь. Яркольд был вне себя от радости.

Но небо темнело, и через пару часов пути уставший от нелёгкой ноши Фир-Фир предложил друзьям остановиться на ночлег. Его предложение смогла оценить только Варра, поскольку кунчонок уже мирно посапывал, держась за длинную гриву росомахи вялыми лапками.

От русла пришлось отойти, так как ольхен опасался, что ночью река может неприятно над ними подшутить в отместку за его дерзость. Но звери выбрали хорошее сухое местечко в лесу на крохотной полянке у пересохшего оврага, где Фир-Фир, не без удовольствия, избавился от надоевшей сумки.
- Суп надо съесть сегодня, - тоном, не терпящим возражений, сообщил росомаха. - Я его дальше не потащу.
- Съедим, не переживай, - успокоила его Варра, собирая по кустам ветки для костра. Когда в центре полянки образовалась приличная куча хвороста, светлошёрстная росомаха достала из походной сумки подаренный Берзой камень-искряк.

Немного усилий и кряхтений - и сухая трава охотно занялась игривым огоньком, родившимся от упавших с камня искр. Варра раздувала огонь, подбрасывала ветки и устанавливала перекладину на двух рогатинах, чтобы можно было повесить котёл.
- Фир, супчик-то пустой у нас, - цокнула языком росомаха, поднимая крышку.
- Как пустой? - изумился ольхен. - Да ты погляди, какой он жирный! Жир аж на стенках!
- Мяса в нём нет, его лошади готовили. Травоеды! Дух мясной должен быть, суть мясная. Чтобы прямо аррр-ррраррр! - Варра с рычанием вцепилась в воображаемый кусок мяса. - Вот что. Иди-ка ты и поймай нам суповую основу. Да пожирней. А то мне это морковное сало не по душе.
- Берза кидала туда жареные нарезанные овощи. Дрессированную морковь, - вяло отозвался проснувшийся Яркольд.
- Пассированную, глупенький! - поправила его росомаха.

Фир-Фир вздохнул, но спорить не стал. Он молча отошёл на край поляны и исчез в кустах, на голых ветвях которых плясали блики от костра. Варра с удовлетворённой улыбкой извлекла горшок из котла, а котёл повесила над огнём. И отвлеклась, решив подбросить хворосту.

Мгновение - и, выждав подходящий момент, из кустов рванулось странное существо, неровными скачками достигло оставленного у кострища горшка, схватило его, и, грубо пихнув вставшего на его пути кунчонка, унеслось прочь. От сильного толчка Яркольд кубарем покатился по крутому склону оврага, пронзительно визжа. Всё происходило очень быстро, быстрее, чем Варра смогла понять, что случилось. На крики подоспел встревоженный Фир-Фир, ещё не успевший уйти далеко, и тут же бросился в овраг за малышом. Тогда и светлошёрстная росомаха не стала терять времени, пустившись в погоню. Всё это произошло в течение нескольких десятков секунд. Ольхен успел увидеть удирающего воришку до того, как сиганул за Ярком. И на поляне снова стало тихо.

Варра задыхалась. Она слышала, как сердце отчаянно просит её остановиться, но не обращала на это внимания. Уши росомахи полыхали от напряжения, лапы подкашивались и плохо слушались. Воздуха не хватало. Казалось бы, зачем ей этот суп? Ну, посидели бы вечер без горячего, до этого же спокойно обходились сырым мясом. Нет, тут дело не в этом. Варра не могла позволить кому-то вот так унизить её: украсть еду прямо из-под носа. Это уже переходило всякие границы. Росомаха мчалась, охваченная яростью, и в этот момент куда-то испарилась присущая ей неуклюжесть. Конечно, она была медленнее прочих росомах и не так сноровиста, но сейчас она превосходила саму себя. Расстояние между охотником и жертвой сокращалось.

Жертва бежала осторожно, на задних лапах, стараясь не расплескать драгоценный суп. Это лишало её скорости и только играло Варре на лапу. Пустота, так и не заполненная мясом, снова заполнилась дикостью, давая свежие силы. Варра догоняла.

Преследуемое существо не ожидало погони. Оно рассчитывало на эффект неожиданности и на обескураженность обворованных им зверей. Но не тут-то было. Молодой охочий до супа зверёк снова просчитался и теперь судорожно вспоминал тайные тропки, по которым можно было уйти от разъярённой росомахи. Как жаль, что в этот раз он не смог совместить умственную деятельность и хорошую работу своего тела. Под свой собственный жалкий вопль, вор споткнулся и угодил головой в злополучный горшок.

Варра видела его падение, видела, как остывший суп окатил его противной жижей, как зверь тут же резко вскочил и рванул дальше с горшком на голове. Росомаха даже удивилась, ведь воришка ловко обходил все деревья, хотя его голова была полностью до шеи скрыта глиняной посудиной.

Запахло илом - звери выбежали к реке. Жертва бежала всё прямо и прямо, охваченная паникой, а Варра не отставала, хотя всё её тело мучительно пульсировало. Но от неё не укрылось, что силы уже покидают затравленного зверя. Сделав последний рывок, вор забрался на деревянные мостки, длиной с четверть ширины русла, и рухнул. Тут Варра его и настигла.

Оба раздувались как мехи, пытаясь перевести дух: и зверь, лежащий пластом с головой в горшке, и Варра, придавившая его сверху. Охотница с ужасом обнаружила, что поймала своего сородича - росомаху. Это был мелкий тощий самец росомахи серо-бурого окраса с едва заметными полосами на боках. От хвоста остался только пушистый обрубок, видимо, пройдоха уже попадал в передряги.

Зверь внезапно стал дико барабанить лапами по брёвнам и неистово извиваться. «Воздух закончился, - поняла светлошёрстная росомаха. - Сейчас он отправится к Праросомахе». Она подошла к несчастному со стороны морды и обнаружила, что у горшка прозрачное дно. Вот почему он не врезался в деревья, когда бежал. Изнутри на неё с мольбой смотрели два огромных золотистых глаза, похожих на две полные Луны, а пасть бедняги открывалась и закрывалась в попытке схватить воздух.
- Да сбрось ты его в реку! - послышался крик со стороны лёжки. - Он это заслужил! Сами Боги покарали его!

Варра обернулась и с трудом различила фигурку Фир-Фира, стоящую на пригорочке. Ветер шевелил голые ветки в кронах деревьев. Далетравье погружалось во тьму.

Но Варра не пустила тьму в своё сердце. Нервно мотнув хвостом, она взяла с берега увесистый булыжник, запрыгнула на росомашонка сверху и с силой, подкрепляемой грозным рыком, опустила камень на горшок. Полетели крупные терракотовые черепки, отскочило прозрачное донышко, по воде прошёлся красивый глиняный звон.

Первый вдох в его жизни, наверное, не принёс воришке и десятой доли той радости и блаженства, как принёс этот вдох. Шумный, приправленный головной болью и гулом в ушах, всё равно это был самый прекрасный вдох в его жизни. Юный росомаха ещё с минуту лежал в осколках, переводя дыхание, а потом всё же осмелился приподнять голову и взглянуть на свою загонщицу и спасительницу. Варра пошевелила лапой глиняные осколки и привела в порядок свою гриву. При этом она пристально смотрела в виноватые глаза росомашонка. Хотя, детёнышем его назвать было трудно (с виду он был всего на пару лет младше Варры), его жалкий вид и неказистый размер делали своё дело, и светлошёрстной росомахе казалось, будто перед ней нечто маленькое, слабенькое и глубоко несчастное. Ей было жаль этого зверя.
14_Varra_Shur_by_Fortunata
- Разве мама не учила тебя, что брать чужое чревато? - строго спросила росомаха, смахивая со шкуры вора кусочки моркови и капусты.
- Простите меня, простите! - заплакал росомашонок, закрыв мордочку лапами.
- Ты всех нас оставил без ужина.

Загнанный зверь лежал на бревенчатых мостках, дрожа всем телом в ожидании скорой расправы. Горлышко от горшка не разбилось и теперь украшало его шею как напоминание о плохом поступке и милосердии той, кого он лишил ужина. Варра думала, что, будь она на его месте, она бы сейчас попыталась сбежать по реке, в самый неожиданный момент соскользнув в воду. Но пойманный этого не делал. Он просто лежал, стараясь занимать как можно меньше места.

По течению проплывали веточки, листочки, пыль и другой мусор, который так любят гонять реки в это время года. Две-три летучие мыши мелькали над Травошёрсткой, пикировали прямо к воде и взвивались ввысь, делали крутые виражи и резко меняли направление полёта, чудом не сталкиваясь друг с другом. Вечерницы вылетели на сумеречную охоту, разрезая прозрачную ночь бесшумным взмахом своих кожистых крыльев. Они, казалось бы, вовсе не замечали того, что происходит прямо под ними. А может, их и не интересовала скучная жизнь нелетающих существ. Так или иначе, весёлое настроение юрких вечерниц не передавалось ни большой росомахе, ни маленькой. Хотя Варра была довольна собой. Ей редко когда удавалось настичь свою жертву. Она шумно вздохнула, закатила глаза и улыбнулась.
- Спустись к воде, умой морду. И шею. Ты весь в бульоне, - скомандовала светлошёрстная росомаха и мягко толкнула росомашонка в бок. Тот неохотно поднялся, затравлено оглянулся на Варру, и соскочил с мостков, чтобы выполнить поручение. А самка тем временем устремила взгляд в небо, любуясь воздушными пируэтами летучих мышей, которые с задорным цвирканьем преследовали бражников и совок. Неожиданно она почувствовала мокрое прикосновение к своей груди и тёплое дыхание, колышущее её шёрстку.Росомашонок тихонько плакал, уткнувшись носом в Варрину шерсть.
14_Varra_Shur_by_Vuy

Глава 15.
- Тебе не больно, дружок? - заботливо спросил Фир-Фир, нагнувшись к кунчонку. Ярк вытер лапкой нос и замотал головой. В костре тлели ленивые угольки, доедая приличное берёзовое поленце. Два усталых языка пламени неспешно вальсировали на обугленной коре.

Ольхен сидел на краю поляны, обняв лапой растрёпанного малыша. Он вглядывался в темень переплетённых кустов, на которых вот-вот должны были распуститься почки. Варру он увидел не сразу, хотя намного раньше, чем если бы это происходило летом, в окружении пышной зелёной растительности, так по-матерински укрывающей таящихся в ночи. Нежно-бежевую шесть подруги Фир-Фир заметил уже когда Варра поднималась на пригорок, лениво и медлительно, в своём обычном темпе. Фир-Фир приветливо улыбнулся и двинулся было ей навстречу, подбирая слова, чтобы выразить своё восхищение изящностью наказания досадившего им прохвоста. Но как воск оплавляется и сползает со свечи, спасаясь от огня, так и улыбка ольхена плавно, но неизбежно сползла с бурой морды, увенчанной пятном, похожим на летящую птицу.
15_Fir_Fir
- Что…это…значит? - ольхен медленно чеканил каждое слово, буравя жмущегося к большой росомахе воришку тяжёлым чугунным взглядом, полным презрения. Теперь море в его глазах штормило и плескалось, там завывал ветер, тихими хрипами вырываясь из груди, и грохотал гром, превращающийся в сдавленное рычание. Яркольд сердито смотрел на того, кто столкнул его с обрыва. На Варру реакция друзей не произвела особого впечатления, росомаха лишь выступила вперёд и заслонила своего подопечного. А потом она с вызовом посмотрела в глаза Фир-Фиру. Аквамариновый океан, подбадриваемый отблесками огня, схлестнулся с топким болотом, но оба зверя остались неподвижны.
- Его зовут Щур, - спокойно и чётко проговорила Варра, не отводя глаз цвета жжёной умбры с широким оливковым ореолом по краю радужки. - Он пойдёт с нами.
- Что? - уязвлёно взвизгнул Яркольд, памятуя, как светлошёрстная росомаха прогнала его подружку-харзу.
- Не бывать этому, - деланно спокойно ответил Фир-Фир. Но было заметно, как он пытается сдерживать гнев.

Щур содрогнулся и спрятал морду в лапы. Он лежал на пожухлой траве, а над ним возвышалась его защитница и спасительница, милосердная и добрая, которая будет его отстаивать до конца. Так ему казалось. И он на это надеялся.
- Ты хочешь, чтобы этот кусок лосиной лепёшки опять что-нибудь украл? Или загрыз нас всех ночью? - верхняя губа ольхена поднялась, обнажив крупные клыки. Варра покачала головой.
- У лосей не лепёшки, а катышки, - невозмутимо сообщила она. Фир-Фир не оценил шутку и от досады царапнул землю длинным когтем. Варре о таких когтях оставалось только мечтать.
- Вот поест лось не тех ягодок, и будет тебе лепёшка! - огрызнулся ольхен. - А эту паршивую шкуру выкинь обратно в речку, и забудем об этом.

Яркольд хохотнул, одобряя его ответ, но Варра не двинулась с места.
- Щур пойдёт с нами, - повторила она. - И точка. Он просто голодный заблудший зверёныш, и оставь мы его одного, он опять влипнет в историю. Он не виноват, что хочет есть.
- Ты в своём уме, Варра? - зарычал Фир-Фир, не обращая внимания на затухающий костёр. - Сами Боги дали понять, что хотят его смерти! Он вор и проходимец, он украл у нас нашу еду, когда Роща просто кишит дичью!
15_Varra_Shur_by_Kora
- Я не умею охотиться! - пропищал Щур, глубже зарываясь под Варру. Росомаха клацнула зубами и снова разверзла болото своих глаз, силясь превозмочь Фир-Фиров океан.
- Боги дали мне право выбрать, как поступить. И я выбрала. Щур отправится с нами. Теперь я за него отвечаю. А если вы, Ваше Высочество, хотите оспорить это, то не теряйте время напрасно. Точи клыки и когти, Фир-Фир! - последняя фраза гулким эхом разнеслась над всей поляной. Вот так Варра бросает вызов.
- Я здесь ольхен, и я здесь правлю, не забывай. Это моя земля, и я не хочу терпеть на ней такое отродье. Но…пусть он сразится со мной, раз так хочет пойти с нами. Победит - будь по-твоему, Варра.

Яркольд воспользовался паузой.
- Варра, ты Шишку прогнала, а теперь сама приводишь чужака в нашу стаю. Это не честно! Не честно!
- Послушай-ка, дорогой ольхен. Я не дура. И я не позволю тебе сломать ему хребет, - росомаха почувствовала, как вздрогнул Щур при словах «сломать хребет». - Драться будешь со мной, как и неделю назад. Что касается тебя, Яркольд, то я не фыркну ни слова, если мы ещё раз встретим твою харзу, и она захочет пойти с нами. Но оставить Щура одного я не могу, Фир, пойми. Да, он поступил плохо, и он понёс наказание - чуть не умер. Но в твоём сердце должно быть место милосердию. Он исправится, я научу его охотиться, - «самой бы сначала научиться, ну да не важно» - подумала Варра. - Ты ведь хочешь охотиться сам?

Этот вопрос был адресован росомашонку, на что он энергично закивал и ещё сильнее прижался к своей большой защитнице.

Фир-Фир вздохнул и опустил голову. Делать нечего, придётся соглашаться. Драться с росомахой-самкой он считал ниже своего достоинства. А потому, он побеждено опустил хвост и принялся оживлять костёр, не проронив за вечер больше ни слова. Ярк суетливо носился по поляне, подбирая хворост. Кунчонок рассказывал, как он хочет отыскать Шишечку, потому что теперь она могла пойти с ними. Он даже несколько раз позвал её по имени, надеясь, что яркая куничка привычно соскользнёт с ветки и напугает его неожиданностью своего появления. Но она не спешила показываться. «Неужели, вернулась в Ельник?» - думал детёныш. Он даже немного пригорюнился.

Варра и Щур расположились слева от костра и тоже весь вечер молчали. Только Щур несколько раз поблагодарил росомаху за то, что та его так яро отстаивала. И обещал помогать ей всегда и во всём. Варра хотела было попросить его позаботиться об ужине, ведь в сумке осталось немного припасов, данных Берзой, но росомашонок уже подлез ей под живот и свернулся клубочком, мгновенно рухнув в сон. Варра, чувствуя под собой тепло щуплого тельца, умиротворённо вздохнула и закрыла глаза. В любом случае в Берзиной сумке были только морковки и постные лепёшки, а на мясо не было и намёка. «Ну ничего, - решила росомаха. - Вот завтра проснёмся, и я стану учить Щура охотиться. Тогда и заполнится моё нутро свежим ещё тёплым мяском, ур-р-р-р». Она приоткрыла глаз и увидела, как её друзья давятся пресными лепёхами. Давился, в основном, Фир-Фир. Казалось, такого буйства эмоций на этой морде ещё не случалось. Светлошёрстная росомаха хихикнула и закрыла глаз, притягивая росомашонка к себе поближе. Тот довольно заурчал в ответ.

Глава 16.

Солнце в этот день не выспалось. Оно решило отдохнуть на мягкой перине недружелюбных облаков, которые не хотели допускать, чтобы его лучи касались земли. Наверное, и Солнечный Гонец задремал рядом с ним, свернувшись клубочком на сердитой туче. Так или иначе, день выдался пасмурным, но дождём, хвала Праросомахе, пока не огорошил.

Звери достигли Предместий, и перед ними распахнулась обширная равнина, горчичным золотом разлившаяся до самого горизонта. Жухлые прошлогодние травы только-только начали уступать своё место зелёным новорождённым стебелькам на влажной от потопа земле. Вода схлынула несколько дней назад, но кое-где ещё виднелись непросохшие лужицы, а трава, если приглядеться, была грязной от поднятой водой земли.

Ближе к восточному краю сухую мураву примял огромный пёстрый валун.
- Указующая Скала, - сообщил Фир-Фир, кивая на камень. - Когда-то давно с неё выступали Ольхевы. А все жители собирались на поле, чтобы послушать. Теперь это верный ориентир на пути к Бросхадому.
- Почему мы идём по краю, а не через поле? Так ведь напрямик, - спросила Варра, помогая Щуру вытащить застрявшее в его когтях пёрышко. Как видно, их утренняя учебная охота удалась на славу.
- Видишь, там круглая крыша виднеется? - весело ответил Фир-Фир, указывая на запад. У него снова было прекрасное настроение, несмотря на непогоду и небогатый ужин. - Это Сытная Нора, мы же хотим нормально поесть? И чаю выпить бы не помешало, а то и чего посерьёзнее.

Варра была согласна с ольхеном. Чай был бы сейчас в самый раз. Она замолчала и погрузилась в сладкие грёзы о дивной заварке, которая с очаровательным журчанием наливается в кружку. И о том, как сладковатый аромат чабреца проникает под самую шкуру, доводя некоторых зверей до дрожи. И о крупицах сахара, которые страстно танцуют с ложечкой, прежде чем навсегда раствориться в горячей неге чайного блаженства. Тихий визг Щура вернул её в реальность. Светлошёрстная росомаха взглянула на своего подопечного и убедилась, что ничего страшного не произошло. Просто ольхен неосторожно наступил юнцу на лапу. Скорее всего, он сделал это нарочно. Варра вспомнила утреннюю охоту. Конечно, она считала, что лучшее, чем можно заняться утром - это здоровый крепкий сон, но по закону Далетравья выходить на серьёзную охоту можно было только ранним утром - в течение трёх часов, после того как Гонец начнёт преследовать Солнце. Варра и Щур не собирались ловить белок или мышей, но Фир-Фир всё равно поднял их на рассвете, настаивая на строгом следовании закону. Хотя Варра помнила, как он сам охотился в неположенное время.

Росомашонок приятно удивил старшую росомаху своим усердием, и, надо сказать, неплохими возможностями. У него отлично получалось таиться и красться, и вообще вести себя беззвучно. Но уверенности в себе и решительности для рокового броска ему всё же не хватало, поэтому дичь часто успевала ускользнуть.

Варра учила его охотиться как сама умела, на земле, а не с деревьев. И зверям удалось поймать двух соек, пищуху и полёвку, тем самым, обеспечив себе добротный хороший завтрак, в отличие от Фир-Фира и Яркольда, которые остались на месте лёжки и предпочли глотать оставшиеся пресные лепёхи.

Остроконечная крыша небольшого домика становилась всё больше по мере приближения путников. Уже была видна белая стена Сытной Норы с небольшими окошками. Вскоре постоялый двор предстал перед зверьками во всей своей очаровательной красе. Это был домик с белыми стенами, напоминающий улей, без углов и с конусообразной крышей, собранной из толстых веток. У входной двери Яркольд, забежавший вперёд, обнаружил садик. Цветы ещё не взошли, но прополотые холмики земли, обложенные камнями, говорили сами за себя. Это был садик, и за этим садиком терпеливо ухаживали, его привели в порядок сразу после наводнения. Варра, Фир-Фир и Щур поравнялись с кунчонком, который присел на замшелый камень.
- Здесь, должно быть, очень красиво летом, - поделился своими мыслями малыш.
- Далетравье распускается вместе со всеми своими травами и цветами, а летом оно достигает предела возможной красоты, - Фир-Фир попытался выразиться как можно поэтичнее, чтобы произвести особое впечатление, но все его друзья уже скрылись за коричневой полукруглой дверью, не дослушав до конца. Ольхен фыркнул и протянул лапу, чтобы открыть дверь, но тут его окликнули. Росомаха обернулся на звук и увидел Мартера, плавно спускающегося к нему на своих плащекрыльях.
- Добр-р-р-день! - поздоровался куница, завершая круг спуска. - Что-то вы пропали.
- И тебе всего хорошего, прохвост! - Фир-Фир радостно махал другу лапой, наблюдая, как он приземляется. - Я был в Корневой Роще, лечил простуду. А ты здесь что делаешь? Решил угоститься чашечкой-другой? Старушка Эрньо, поди, соскучилась по её любимому водохлёбу.
- Ах, ты болел? - участливо осведомился Мартер. - Какая неприятность, но теперь, я надеюсь, тебе легче? Да, я тут решил навестить Эрньо и заправится чаем в приятной компании. Какая удача тут встретить тебя, Фир! Есть новости?
- Новости есть, да не очень интересные, друг. Мы держим путь в Бросхадом, по-прежнему. А у тебя что?

После того, как Мартер рассказал о том, как пару дней назад навестил Лушу, друзья всё же вошли в таверну, как раз, когда с неба упали первые крупицы дождя. В Сытной Норе было тепло и удивительно уютно. Горели свечи на деревянных столиках с изогнутыми ножками, сделанными из крепких ветвей. У широкого каменного камина мило урчали лис и лисичка, сцепившись пушистыми хвостами. Они были полностью поглощены беседой и никого вокруг себя не замечали, но Фир-Фиру сразу бросился в глаза округлый живот самочки. Росомаха только улыбнулся про себя.

А к стенам цвета топлёного молока были прибиты большие и маленькие полки, на которых стояли банки с соленьями, бутылки (пустые и не очень) и коробочки со специями, что тоже создавало неповторимый домашний уют. С потолка, перемежаясь и чередуясь с пучками трав, свисали гамаки с торчащими из них одеялами, покрывалами, подушками, хвостами и лапами. Если приглядеться, спальных мест тут было очень много: в гамаках, на подоконниках, на тех же самых полках… Даже в бочарном шкафу, что стоял позади барной стойки, три секции были отведены под гнёзда. И как же необычно и забавно видеть, как хозяйка таверны - пятнистая норка Эрньо цедит из бочки квас для очередного гостя, а в соседней секции, там, где должна покоиться вторая бочка, на пуховой подушке мирно посапывает хорёк…

Фир-Фир сразу увидел Варру и остальных, они сидели за столом слева от стойки, попивая квас. Заметил он и Эрньо, занятую вырезанием защитных символов на подпорке. Это была красивая статная норка, её белый мех был усыпан крупными тёмно-серыми пятнами. Сбоку на шее, как и у Луши, свисала короткая белая косичка. В огненно-яшмовых глазах Эрньо прыгали задорные искорки, когда она щедро разливала напитки по кружкам или дружески спорила с одним из посетителей. Мартер помахал норке лапой и поспешил усесться на высокий стул. Ольхен подошёл к своим друзьям и сел рядом с ними.
16_Ernyo
- Дождь начался, - сообщил он, скользя взглядом по посетителям. - Вы что-нибудь заказали, кроме кваса?
- Нет, тебя ждали, Фир-Фир, - сказал Ярк.
- Хорошо, тогда подождите ещё немного, я пойду, перекинусь парой фырков с норкой.

И Фир-Фир встал со стула, направив свои размашистые шаги к барной стойке, где Эрньо отвлеклась от вырезания символов, чтобы налить Мартеру чай.
- Хэй, клок норочьего меха, надеюсь, потоп тебя не подмочил? И чем это так вкусно тянет с кухни? - дружелюбно оскалив пасть, ольхен постучал когтем по столешнице. Хозяйка таверны повернула к нему лобастую голову.
- Не стоит беспокоиться, Фирф, а то твои попные полосы потускнеют на нервной почве, - усмехнулась Эрньо. - Воды тут было - хоть ведром черпай, мне по пояс, если на задних лапах стоять. Все звери в гамаках пережидали. Только норку вода не подмочит! Знаешь, мне даже понравилось передвигаться по таверне вплавь. Может, проведу тут ручей, буду сплавляться от стойки и до двери.

Эрньо засмеялась и шутливо щёлкнула росомаху по носу.
- А чуялка у тебя работает неплохо, Фирф. Мои поварята готовят кое-что интересненькое. Останетесь на чай?

Щур, Яркольд и Варра допили квас и отставили кружки на край стола. Они всё осматривались в Сытной Норе, им было необычно видеть такую странную планировку. Но, признаться, убранство таверны очаровало каждого из них, даже зашуганного Щура. И пока Фир-Фир болтал с хозяйкой, рассказывая ей о дальнейших планах и предшествующих приключениях, светлошёрстная росомаха затеяла с кунчонком игру «Этого здесь столько-то на букву такую-то». От плохого настроения не осталось и следа.

Вскоре ольхен присоединился к своим товарищам, прихватив с собой питьевой мёд в красивой тёмной бутылке. Разлив напиток по кружкам, росомаха опустился на стул, чтобы спокойно допить остатки из горла. Мартер тоже решил составить им компанию.
- Хорошо тут, ведь это моя любимая таверна! - поделился впечатлением куница, шумно отхлёбывая чай.
- Даю хвост, в любой другой таверне ты говоришь тоже самое, - подмигнул ему Фир-Фир.
- А вот и не так, мне тут больше всего нравится из тех мест, где я бывал. Ладно, не бери в голову. Что же нам готовит старушка Эрньо?
- Узнаешь, хвостатик! - гоготнула подкравшаяся к нему сзади Эрньо. Мартер так и подскочил. Норка вспрыгнула к ним на стол и зажгла свечку, чтобы было уютнее. Потом она круто повернулась к ольхену и Мартеру, и важно сказала:
- Кое-что совершенно особенное. Дары наводнения, скажем так. Угощаю всех, но не за «спасибо». Прости, уж время такое.

Варра переглянулась с Яркольдом.
- Но у великородного ольхена всея Далетравья уж, наверняка, есть деньги, - заметила росомаха. - Во всяком случае, с его неограниченной властью, плату с него можно и не брать…

Варра ожидала, что при одном упоминании неограниченной власти, хозяйка таверны покорно съёжится и пойдёт делать свои дела, давая тем самым понять, что не возьмёт за ужин ни травинки. Так бы на подобное упоминание отреагировали в Луголесье. Но реакция норки показалась Варре очень странной. Эрньо сначала тупо вытаращилась на росомаху, а потом гулко во всю глотку захохотала.
- Хга-гха-ха-ха! Нео-хо-хо-хо-граниченная власть! Ха-ха-ха! Вы слышали, парни? У Фир-Фира не-о-гра-ниченная власть!

Норка держалась за живот, морща нос. Хорьки, кошки, лисы, енотовидные собаки, рыси, землеройки и другие звери, сидящие за соседними столиками поддержали Эрньо улыбками и смешками. Только сам ольхен и его друзья не разделили всеобщего веселья. А Мартер лишь печально вздохнул.
- То есть как это? - не поняла Варра. - Ты же всегда говорил…
- Говорил, - процедил сквозь зубы росомаха. Эрньо утёрла притворные слёзы смеха и похлопала брата Ольхевы Фафы по плечу.
- Да ладно, не обижайся, пушистик. Я думала, каждая мышь-малютка в Далетравье знает, что самцы росомах не наследуют власть, - она повернула голову и посмотрела на Варру. - Только самки, потомки Одги-Треввы Далетравской. Даже в нашем гимне поётся:

Испокон веков и в беге лет
Правят здесь великие Ольхевы.
В их глазах мерцает добрый свет -
Знак наследия росомахи Треввы.

Хозяйка таверны пропела эти строчки низким тягучим голосом, зажмурившись от удовольствия. Некоторые другие звери стали ей подпевать на разные лады.
- Вообще-то, я не из Далетравья, - сообщила Варра, дождавшись, когда норка закончит петь. - И законов ваших не знаю. Фир-Фир сказал, что он здесь правитель.

Эрньо от души хлопнула ольхена по спине, и будь её лапа побольше, а удар посильнее, тот непременно подавился бы мёдом. Но росомаха лишь недовольно заворчал.
- Старый пройдоха, зачем ты накрутил водоросли на хвост своей подружонке? Правитель он, ха! А ты, длинногривая, поверила! Откуда ты пришла?

Варра, которой был адресован этот вопрос, открыла пасть, чтобы ответить, но Щур её перебил:
- Не называй её так!

Эрньо выгнула бровь, глядя на росомаху-недомерка. Щур ощетинился, а глиняное кольцо на его шее мешало шерсти красиво встать дыбом, чтобы произвести впечатление. Он встал передними лапами на стол и ткнулся своим носом в нос пятнистой норки. Та от неожиданности отпрянула, что-то бормоча.
- Её грива не имеет ничего общего с блинами! И вообще, Варра - самый добрый зверь из всех! Она спасла меня! Я обязан ей жизнью! Она…
- При чём здесь блины? - спросила недоумевающая норка.
- Замолчи, кусок меха! - гаркнул Фир-Фир и наградил «защитника» Варры чувствительным ударом по макушке. Росомашонок ошеломлённо осел на свой стул и больше не произнёс ни слова. Варра подвинулась к нему поближе и потёрлась об него щекой в знак утешения.
- Она не это имела в виду, - шёпотом объясняла светлошёрстная росомаха. - Она сказала «длинногривая». Потому что моя грива длинная. А тебе послышалось «блин». Но всё равно, это было смело. Спасибо за заступничество.

Эрньо не стала с ними долго нянчиться, вернулась за свою стойку, вооружилась ножом и продолжила вырезание символов на подпорках, пока её кто-нибудь не окликал с кухни или из зала. Звери в гамаках тихо переговаривались, кто-то за дальними столами нестройно тянул гимн Далетравья, а Мартер опустошал уже четвёртый чайник чая. Фир-Фир сидел как большая безрадостная туча и тяжёлым взглядом смотрел в свою бутылку, которая уже давно была пустой. Варра постукивала тупым когтем по добротной дубовой столешнице, пересчитывая древесные кольца и затёртые сучки, а Яркольд пошёл прогуляться по залу, чтобы как следует разглядеть собравшихся зверей. Все посетители ждали, когда приготовится главное блюдо.

Спустя несколько долгих и скучных минут, тянущихся в омрачённом перелаем ожидании, ольхен молча встал и подошёл к норке.
- В чём дело? - осведомилась та, когда почувствовала, как росомаший коготь касается её плеча. - Ещё мёду?

Фир-Фир не стал начинать издалека.
- Эрньо, что ты хочешь за ужин и спальное место для нас…, - он замялся и с неохотой выдавил: - четверых.
- Денег нет? Ни одной трави? Тогда кабарга, - ответила норка, не отвлекаясь от работы. - Крупная кабарга. Самец. С клыками подлиннее. Добудешь? Этого вполне хватит и за мёд, и за квас, и за ночлег, и за ужин.
- Кабарга, так кабарга, - кивнул ольхен и вернулся на место.

Ароматы из кухни становились всё сильней и сильней, запах был настолько аппетитным, что зал тут же наполнила симфония урчащих животов, заглушаемая несдержанными возгласами: «Ну когда же!?». Звери потихоньку вылезали из своих убежищ и перебирались поближе к стойке, приманенные запахом. Их оказалось куда больше, чем можно было представить. Белки, ласки, горностаи, крыски и прочая мелочь повалили из шкафов и ящиков. У стены зашевелилась куча тряпья - из под неё, сонно потягиваясь, вылезли три колонка и, держась друг за друга, вразвалочку на задних лапах направились к стойке. Из гамаков спрыгивали кошки, рыси, коты-рыболовы, камышовые коты, сервалы, соболя, харзы… Последней спрыгнула заспанная енотиха. Она нетерпеливо оттолкнула камышового кота с дороги и запрыгнула на стойку к Эрньо, нервно цокая коготками по дереву.
- Терпение, друзья. Вы правы, уже почти готово, но проявите терпение, - пыталась успокоить их норка. Но десятки пар голодных глаз с мольбой взирали на неё, и вскоре она сдалась. - Ладно, зверюги! Выноси!

Под всеобщий восторженный визг в зал торжественно вошли выдра и две кошки-рыболовки. Кошки держали в лапах здоровенный поднос, на котором возвышалась гора из рыбы, нежной дымящейся рыбы. Приветствовав посетителей пронзительным мяуканьем, кошки пронесли поднос мимо каждого столика и мимо каждого посетителя, а выдр накладывал в тарелку их порции. Это было невероятное блюдо: пять больших запеченных форелей красовались на подносе в окружении подлещиков и плотвиц, окуней и уклеек, ершей и бычков, краснопёрок и карасиков, пескарей и щурят. Были там и большие щуки, все чёрные от копоти. Весь поднос был заполнен рыбой, разных размеров, видов, разными способами приготовленной. Каждый зверь выбирал себе то, что ему нравилось, и брал, сколько хотелось. И вот, кошки-рыболовки уже почти обошли всех посетителей, а рыбы, казалось, так и не убавилось.
- Это дары нашей Травошёрстки! Хорошо, что я поставил ловушки и сети на рыбу! - рассказывал выдр, раскладывая кушанье в подставленные тарелки. - Уж я-то знал, что, когда вода спадёт, можно будет поживиться. И вот, любуйтесь! Это богатство принесло наводнение. Отведайте щучек!

Звери были в восторге от рыбы, они умиротворённо чавкали и смаковали кусочки. На некоторое время в таверне воцарилось молчание, поскольку все пасти были заняты. Был слышен только низкий бархатный голос Эрньо, которая тихо хвалила поваров, скользя взглядом по мордам посетителей, на которых отражалось блаженство и восхищение. Многим зверям не хватило столиков, и они ели у стен, на подоконниках, у стойки, на полках и на полу. А когда с рыбой было покончено, они вновь забивались в свои гнёзда, чтобы переварить сытный ужин, которым их угостили в Сытной Норе.

Варра, Щур и Фир-Фир тоже ели много и долго. И Яркольд от них не отставал: в этот день он был особенно прожорлив, и даже попросил добавки. Ужин всем поднял настроение, в том числе Ольхену, которого теперь совершенно не волновало то, что десять минут назад над ним смеялась вся Сытная Нора. Он знал, что норка Эрньо, его старая добрая подруга, с которой он познакомился ещё до того, как она стала хозяйкой таверны, никогда не желала ему ничего плохого, а к её грубоватым шуткам просто надо было привыкнуть. С другой стороны, разве не она единственная оказала ему такую хорошую и действенную поддержку, когда он впервые узнал, что никогда не станет Ольхом? И Фир-Фир привык к дерзким манерам Эрньо, давным-давно, когда они вместе путешествовали в Лес Финала, чтобы посмотреть, как выглядят настоящие Инеевые волки. Юных зверёнышей всегда тянет неизвестно куда и неизвестно зачем, и как же часто они платят за свою неуёмную любопытность непосильно высокую цену.
- А я вообще с Белых Болот, - очнувшись от своих воспоминаний, Фир-Фир услышал голос Варры. Он открыл глаза и увидел пятнистую норку, которая стояла на их столе и обгладывала окунёвый хребет. Варра продолжала: - Но какое-то время жила в Луголесье, и вот только неделю назад пришла в Далетравье.
- Луголесье? - поморщилась Эрньо. - Ну и дыра. Ни за что бы сама туда не сунулась.
- А, по-моему, хорошая страна, - робко поделился мнением Щур. - Особенно Лесье.
- Лесье уже не то, что было при Иктине Пёстрой, - вздохнула Варра, утягивая рыбку из миски ольхена. - Тиран-то, правитель собачий (в их стране правители называются не Ольхами, а Кархами), совсем не проявляет интереса к этой части страны. И зачем нужно было захватывать?
- А там какая-то интрига была, - с набитым ртом поведал Мартер. - Между ним и ещё кем-то. Из-за этого и война случилась. Да, Иктина была добрейшей рысью, я с большим удовольствием собирал о ней сведения и рассказы. Она умерла в первый день войны.
- Не люблю Лужье и все эти тёмные истории, связанные с ним, - норка фыркнула и отложила рыбий скелетик. - Всё зло оттуда.
- А мне бы стать Ольхом хоть на день, - вдруг сказал Фир-Фир. - Я бы сделал всех счастливыми.

Друзья уставились на задумчивого ольхена, который печально ковырял когтем тельце крошечного ерша.
16_Fir-Fir_Chilinga_Fafa
- Я с детства мечтал стать Ольхом. Я стремился показать себя лучше своих сестёр в Росомашьей Колыбели перед нашей Наставницей. Я хотел стать Ольхом не из-за жажды власти. Какая там жажда власти? Её не было ни у меня, ни у моих сестёр. Я просто хотел помогать всем зверям, а, будучи Ольхом, это куда проще осуществить. Фафа никогда не хотела править страной, она сама говорила. Чилига, моя младшая сестрёнка должна была унаследовать корону, но не смогла из-за слабого здоровья. А я так хотел… Я бы мог! Но закон… Теперь уже ничего не сделаешь.
16_Erno_FirFir_by_Stanve
Эрньо сочувствующе похлопала самца росомахи по спине.

Мартер слушал внимательно, доедая карася. Он молчал, морщил лоб, что-то вспоминая, поднимал взгляд к потолку, в надежде увидеть там подтверждение своим мыслям. А потом застыл на месте. Взгляд куницы стал стеклянным, устремлённым сквозь пространство, нижняя челюсть на мгновение отвисла, придавая его морде глуповатое выражение. Все звери, сидящие с Мартером за столом, обратили внимание на его странный вид. Так мог выглядеть зверь, осознавший что-то важное.
- Эй, летун? - Фир легонько толкнул друга. - С тобой всё нормально?

Мартер потряс ушами и кивнул. Плащекрылья тихо зашуршали, повинуясь движениям куницы. После этого его мордочка растянулась в улыбке, а глаза засияли. Он взял Фир-Фира за пушистые щёки и приблизил его морду к своей. А потом прошептал:
- Ликуй, росомаха! Я знаю, как добыть тебе корону!

Глава 17.

Фир-Фир бежал вприпрыжку в сторону леса. Он скакал, кружился на месте и всё время смеялся. Сырая земля, впитавшая в себя ночной дождь, дышала влажностью и плодородной теплотой, оставляя в себе глубокие следы росомашьих лап. Солнечный Олень уже проснулся и выгнал Небесное Светило из-за горизонта, навстречу новому дню. Однако, их бег по небосводу был сокрыт от глаз плотными облаками.
- Получится же! Должно получиться! Обязательно получится! - выкрикивал Фир-Фир, торопясь на охоту. Он хотел как можно скорее расплатиться с Эрньо и двинуться дальше в путь - осуществлять план Мартера. И вот, наконец, ольхен достиг плотной стены деревьев, что отделяла Предместья от юго-западной части леса, где он и собирался поохотиться. Дичи там водилось предостаточно, за три часа он должен был успеть поймать кабаргу. Самца. С клыками. Как и просила Эрньо.

Оглянувшись на остроконечную крышу Сытной Норы и на виднеющуюся вдали крону Бросхадома, Фир-Фир ступил под сень деревьев.

С поля гладь озера была незаметна, но стоило пройти немного вглубь леса, как озеро Чистейшее разворачивалось перед путником во всём своём великолепии. Вода блестела, искрилась и была абсолютно прозрачной, даже в самых глубоких омутах можно было детально разглядеть дно. Посреди озера лёг остров. Это был небольшой клочок земли, на котором спокойно уместился бы табун лошадей, стой они вплотную, если бы большую часть острова не занимало толстое дерево, сломанное ураганом. Большой, пустой и совершенно сухой ствол возвышался посреди острова, а его корни уходили вниз и там, на глубине, торчали из грунта, подобно огромным застывшим змеям. Весь этот кусочек суши держался лишь на корнях старого дуба. Древний ствол был испещрён дуплами, прорехами, дырами, а единственная широкая ветка, сохранившаяся до нынешнего времени так же была безнадёжно пустой.

Остров Пня, так он назывался. Никто не жил на нём, ни один зверь не сделал себе гнезда в Древнем Дубе, даже летучие мыши не рискнули устроить себе убежище в полом стволе, а, казалось бы, лучшего места для них не придумаешь. Почему-то все звери обходили это место стороной.

Фир-Фир принюхался. Он знал, где живут кабарги, он не раз наблюдал за этими необычными оленьками, когда был ещё росомашонком. Как же ему нравились торчащие клыки самцов! Он хотел себе такие же и даже просил у мамы дать ему той смолы, от которой растут зубы. Разумеется, она ему отказала. Позднее юный ольхен не раз добывал здесь этих животных. Он отлично помнил заветы Чары - его Наставницы из Росомашьей Колыбели. Она научила Фир-Фира и его сестёр, как надо охотиться на разных животных. И её уроки не прошли даром.

Цепляясь крепкими когтями за ствол, он без труда забрался на размашистую черёмуху и затаился. Ветка, на которой он лежал, слабо покачивалась под его весом, но не скрипела. Ольхен внимательно разглядывал неаккуратные, почти развернувшиеся листочки, но уши его улавливали каждый шорох, доносящийся с земли.

Такая безмятежность весеннего утра, тишина и покой, только вода спокойно плещется у берегов, да камыши вздрагивают от случайных порывов ветра. Молодой самец росомахи отдыхает на ветке черёмухи, его глаза прикрыты, он почти спит. Он не был замечен семейством кабарог, путь которых проходил под той самой черёмухой. Зверьки шли к озеру - мать с тремя детёнышами. А отец отстал и плёлся где-то сзади.
- Безрогая, а где папа? - спросил старший сын у своей матери. На его боках ещё красовались тёмные пятнышки, однако из-под губы уже показались два белоснежных клыка.
- Два скока назад, нашёл моховую кочку. Скоро нагонит. И, Пятнистый, потише! Всего час, как Солнцерогий гонит Шар-Жар, - взрослая кабарга с умными тёмными глазами подтолкнула своего детёныша и поспешила дальше. Она знала, что сейчас время охоты.

Фир-Фир наблюдал за семейством сверху. Малыш, малыш, малыш, самка… А где самец? Похоже, действительно, задержался у моховых кочек. Тем лучше для охотника. Супруга и дети давно скрылись за ветвями рябин, скорее всего, они уже добрались до воды. Наконец, показался и он - отец семейства. Настоящий красавец, он был сильным и крупным самцом, с лоснящейся тёмно-бурой шкурой, с изогнутыми тонкими клыками, с овальными бархатными ушками. Он стоял сейчас, гордо выпятив грудь, дожевывая комочек мха, прямо под черёмухой. Под той самой черёмухой, где на него сверху хищно смотрел другой сильный и крупный самец с лоснящейся бурой шкурой и смертоносными клыками.

Самочка вращала ушами, принюхивалась, оглядывалась в поисках мужа. Она ужасно боялась хищников в этот немилосердный час. Три её детёныша торопливо лакали, погружая остренькие мордочки в холодную кристально чистую воду. Тут тишине настал конец, и взрослая кабарга вздрогнула, когда из-за рябин до её чутких ушей донёсся сначала скрип ветки, глухой удар, а потом и отчаянный крик её мужа.
- Пятнистые, в сторону! - скомандовала она детям, а сама бросилась на выручку своему самцу. Но долго бежать ей не пришлось - отец семейства сам выпрыгнул к ней из-за переплетённых стволов рябины. Со страшным хищником на спине.

***

Варра и Щур мирно сопели в гамаке под самым потолком. Они сплелись в клубок и грели друг друга под клетчатым пледом, в то время как Яркольд помогал норке расставлять мытые кружки на полке. Кунчонок встал вместе с Фир-Фиром и проводил его на охоту, а потом уже не смог заснуть один. Эрньо подала Ярку очередную прозрачную кружку, предназначенную для крупных зверей, и тот с трудом дотащил её до другого конца полки. Там в углу, устроившись на подушке, спал белый котёнок. Его сложенные вместе лапки слабо дёрнулись, когда детёныш каменной куницы поставил рядом с ним тяжёлую кружку. Однако, котик не проснулся.
- Вот и всё, Яркольд, помыты все чашки-ложки, - добродушно улыбнулась пятнистая норка. - Спасибо, приятель! Очень помог! А то этих, - она кивнула на кошек-рыболовок, спящих в корзинке, - не добудишься вечно. Перетрудились, устали. А может, зря в молоке сварили корень валерианы. Тьфу.
17_Ernyo
Кунчонок весело фыркнул и спрыгнул с полки. Эрньо стояла на стойке, размахивая тряпкой, когда Ярк неуклюже забрался к ней.
- Фирф принесёт нам сегодня славный ужин. Другие тоже что-нибудь притащат, и будет снова пир! Люблю я свою таверну вот такой. Тихой и полупустой, когда все разбрелись по лесам, чтобы добыть для меня дичи. И чтобы я могла снова их всех накормить вечером. Многие так и живут здесь. Охотятся будто для себя, приносят мясо, я его готовлю, они его съедают. И утром снова отправляются на охоту. Кстати, Часы Охоты уже на исходе, скоро они будут возвращаться. Вот увидишь, по одному, все они снова вернутся, Яркольд. Как там говоришь, твоего Небесного Покровителя зовут?
- Вересковая Ласка, - проурчал кунчонок. Ему было приятно, что норка проявила к этой теме интерес.
- Вересковая Ласка, да, - задумчиво произнесла она. - Хорошие про неё ходят легенды.
- Да, я читал! - взвизгнул малыш. Но осёкся и сконфуженно поправил себя: - Ну, мне читали. Вересковая Ласка на Срезанной Горе! Вересковая Ласка в Стеклянном Болоте! Вересковая Ласка и Первозверь!
- Первозверь? - спросила норка, наливая в чашку молоко из большого бидона. - Не тот ли, который мир помогал создать?

Яркольд смотрел на взрослую собеседницу с непониманием. Он не знал легенд о Сотворении Мира.
- А ты знаешь, как появился наш мир? - Эрньо протянула ему полную кружку молока диких коров. Кунчонок громко чмокал и хлюпал, пока пил, а потом вытер пасть лапой и покачал головой.
- Расскажи, Эрньо! - попросил маленький любитель сказок.

Десятки робких свечных огоньков дрожали на фитильках, боясь оступиться и потухнуть. Они добавляли немного света к свету, даваемому камином, и просто украшали таверну, делая её чем-то, похожим на дом. А ведь для некоторых зверей это и был настоящий дом. Норка окинула взглядом немногих оставшихся посетителей и села, свесив лапы с края стойки. Она взяла гребёнку и расчесала отращенную шерсть на шее, а потом заплела её в толстую косичку, перехватив коричневой бусиной. Пахло смолистой древесиной и душистым сеном, к этим запахам примешивался аромат жирного молока и свежеиспечённого хлеба, чабреца и мяты, корицы и лаванды. Яркольд ощущал ещё множество, множество запахов, но не имел достаточного опыта, чтобы различить и назвать их всех. Когда Эрньо закончила приводить шерсть в порядок, она, наконец, собралась с мыслями и начала:
- Много-много Лун назад… Так ведь начинаются все древние легенды? Так вот. Много-много Лун назад, когда никакой Луны ещё не было и в помине, мир наполняла лишь Тьма, с трудом и не всегда удачно разгоняемая Звёздами. Звёзды, ты же знаешь, они были всегда. И как раз в то время, когда кроме них и Тьмы ничего не было, а сами они светили тускло и неуверенно, решили Звёзды быть друг к другу ближе, чтобы было светлее. Собрались они все в одну кучку, оставив Тьму позади себя. Так произошло разделение Тьмы и Света. И долго Тьма копила в себе силы, она становилась всё гуще, всё плотнее, пока не приобрела осязаемую форму, похожую на чёрный хлопок, если потрогать её лапой. Она менялась, двигалась и уплотнялась ещё больше, а Звёзды тем временем грелись друг о друга и о Тьме не вспоминали, покуда она не коснулась их своим морозным боком. И тогда Звёзды испугались и решили противостоять Тьме. Они думали-гадали, и придумали вот что. Настал нужный час, и закружились, завертелись Звёзды, торопливо поплыли по кругу, каждая стряхивала в центр круга Звёздные Крохи. Крохи слипались воедино, образуя существо, которое становилось всё больше и больше, по мере того, как Звёзды посыпали его всё новыми Крохами. Так было рождено Солнце, самое сильное и светлое создание. Но и Тьма не сдавала позиций: она сама кружилась и вертелась, уплотняя своё существо, и вскоре перед Солнцем предстал огромный Зверь, чья шкура была чернее смолы, чернее самого чёрного угля, и ни единого волоска иного цвета не было на нём. Зверь издал протяжный вой и стал гоняться за Звёздами, пожирая их, и каждая проглоченная Звезда вспыхивала белым пятном на его брюхе, а Тьма между тем наблюдала за своим детищем и довольно смеялась себе в усы. Звёзды в ужасе пищали и разбегались, моля Солнце прийти им на помощь. И Солнце погналось за Зверем Тьмы, но не было в Солнце той ловкости и проворства, которым наделила своё детище мать-Тьма. И Зверь продолжал пожирать Звёзды, и всё больше ярких серебристо-белых пятен вспыхивали на его шкуре. Но Звёзд в Первомире было немало, не смог Зверь Тьмы сожрать их всех. Ни единого чёрного пятнышка не осталось на нём из-за съеденных Звёзд, он весь стал белый и светящийся, теперь Зверь Тьмы дарил только свет. Так появилась Луна. Луна не смогла уйти от Матери-Тьмы под свет Солнца и осталась с ней в стороне. Но и Звёзды меркли рядом со своим детищем, уж слишком ярким было оно, слишком горячим был Зверь Солнца.

«Надо создать тех, кому Солнце сможет дарить своё тепло и свет. Если Солнце будет все свои силы тратить на нас, оно, само того не желая, погубит нас!» - шептались Звёзды. И решили они создать Зверей. Но они могли создавать только существ, состоящих из Света и Звёздных Крох, но зачем таким существам Свет Солнца, если они сами - Свет? Тогда Звёзды пошли к Тьме, просить у её помощи, потому что и ей от Солнца было плохо. Тьма дала Звёздам Тёмных Сгустков, но с условием, что она сама примет участие в создании первых Зверей. Тут вышла Луна, дочь Тьмы и сказала: «Где же Звери будут обитать? Они же не могут постоянно плыть в пространстве, как мы с вами. Иначе, их тоже спалит Солнце. Солнце должно лишь неторопливо пробегать мимо них, давая время на передышку, тогда оно будет поддерживать их Жизнь». И Звёзды и Тьма согласились с Луной - нужна Твердь. Но не было Тверди в Первородном пространстве. Тогда решили Тьма и Звёзды сотворить Первозверя, чтобы тот дал им Твердь. Звёзды смешали Тёмные Сгустки со Звёздными Крохами и стали лепить, придавая форму, вылепили остренький нос, круглые уши, короткие лапы и длинный хвост. Тьма слепила большие глаза и широкую пасть с клыками, крепкую шею и мощное туловище. Луна придала глазам Первозверя блеск. А Солнце коснулось его шкуры и подарило тепло, разогнало кровь по его жилам, заставило сердце биться. Первозверь открыл глаза, поглядел на своих создателей, повёл носом и закашлял, когда случайно втянул в себя горсть Звёздных Крох. Судорога сотрясла его тело, и из его глотки выскочил круглый камень, который стал Твердью. Твердь оказалась очень тяжёлой, и поэтому она опустилась на самое дно Небесного Гнезда.

На Тверди Звёзды, Тьма и Луна поселили первых созданных ими Празверей. Звёзды вылепили из Тёмных Сгустков оленя и собаку, медведя и лиса, зайца и белку, куницу и выдру, росомаху и сурка, сокола и ворона, гадюку и ужа, леща и щуку… Много ещё Празверей были созданы тогда Звёздами, но и Тьма с Луной от них не отставали, лепя своих существ. Из-под их лап вышла грациозная кошка, сильный волк, юркая вечерница, круглоглазая совушка, хитрая крыса…

И стали новорождённые Празвери жить в первозданном мире, дивясь его красоте, исследуя его глубину и ширину, делая удивительные открытия. Многие Празвери дали потомков, так от Кошки произошёл весь кошачий род, а от Куницы - куний. А Солнце лениво ползло по небосклону, с каждым днём всё медленнее продвигаясь к закату, и на Тверди, названной Миролапьем, становилось всё жарче. И, наконец, оно и вовсе остановилось посреди Неба, свернулось в клубок и заснуло. Звёзды увидели это. И решили избрать среди своих творений тех, кто мог бы стать Солнечными Гонцами, дабы не давать Солнцу спать. Много Празверей хотело гнать Солнце по Небу, но выбрали тех, кто показал себя самым достойным: Медведя, Оленя, Волка, Рысь, Белку, Сокола и Зайца. Они по сей день гонят Солнце, сменяя друг друга. Кроме Волка Оурро, которого обманом сместил лис Кволке-Хо, сын Перволиса. И Оурро стал помогать кошке Фрызк, Лунной Хранительнице. Вот так и был создан наш мир. Все остальные звери произошли от Празверей, и каждый зверь носит в себе и Тьму и Звёздный Свет.

Яркольд слушал, не отрываясь. Его округлые мягкие ушки улавливали каждое слово, малейшее колебание тональности голоса норки, и, если Эрньо случалось запнуться или сделать чересчур длинную паузу, кунчонок в нетерпении вздрагивал и подавался вперёд. Эрньо была довольна тем, какое впечатление она произвела на маленького зверёныша. Другие звери, проснувшиеся или только вернувшиеся с охоты, тоже подсаживались ближе к стойке, чтобы послушать. И когда пятнистая норка закончила рассказывать и с достоинством поглядела на своих слушателей, все они радостно замахали хвостами и поспешили поделиться своими мыслями по поводу легенды. У енотихи и бело-рыжего кота даже возник спор, едва не перешедший в возню, по причине того, что енотиха считала, будто Солнце тоже принимало участие в создании зверей, и именно оно создало Енота. А кот, осклабив обветренную пасть на грубоватой морде, утверждал, что Енот, так же как и Кошка, произошёл от Луны и Тьмы. Благо, спорящих быстро утихомирили, вручив каждому по вяленой плотвице.
- Ну что, где там наш Фир-Фир? - спрашивала хозяйка таврены, время от времени поглядывая на вход. Варра с Щуром уже вылезли из гамака и уселись за стол, сонно зевая. Яркольд тут же подскочил к ним, а Мартеру даже не пришлось опускать гамак - он просто спланировал из подвесного гнезда на плащекрыльях. Все друзья, кроме ольхена, сидели на стульях с корявыми ножками и непринуждённо беседовали, потягивая молоко.
- Так ты говоришь, - задумчиво начала светлошёрстная росомаха, глядя на Мартера. - Ты говоришь, что стоит идти к Ольхеве и просить у неё совета? А потом в Луголесье? И в Предхладу?

Куница допил молоко, вытер пасть и утвердительно уркнул.
- Сначала к Её Величеству Фафе, - подтвердил он. - Я пойду с вами, послушаю, что она скажет. Если даст добро, я слетаю в Предхладу, спросить мнения Её Величества Тарви и Его Высокородного Превосходительства Уин-Турга. После этого полечу в Синезорье к Ольху Рижху. А, напоследок, в Луголесье. И всех позову на преждевременный Слап. Тиран, я уверен, будет не в восторге от идеи уступить Лесье, но мы сможем провести такую дипломатию, чтобы всё получилось. А вы пока гостите в Бросхадоме и ждите меня с новостями.
- Зная Тирана… - хмыкнула Варра. - Не отдаст он Лесье просто так. Даже, несмотря на то, что он Лесьем вообще не интересуется и носа там не кажет. Ни себе - ни другим, как говорится.
- Если на него окажут давление Ольхи и Ольхевы окружающих стран, - встряла в разговор подошедшая норка. - То ваш блохастый кобелёк не сможет долго сопротивляться. Кишка тонка. Главное, Мартер прав, пригласить всех на Слап. Ну и пусть до него ещё целый год, мы не можем ждать. Слап должен состояться в ближайшее время.
- Не можем ждать! - взвизгнул Яркольд и погрузил морду в молочную кружку.

***

Фир-Фир удивлялся, как маленький олень может так ловко скакать с такой тяжёлой ношей на спине. Удивлялся и сильнее сжимал клыки на загривке кабарги. До смерти напуганная Безрогая (как называют своих самок все потомки Праоленя) умчалась в чащу, подгоняя перед собой своих детёнышей. Самец кабарги, пыхтя, мыча и отдуваясь, протащил росомаху до самого озера и, отчаявшись найти другой выход, прыгнул в прозрачную воду. Когда Фир-Фир разжал стискивающие загривок добычи челюсти, потому что в нос и рот хлынула холодная вода, кабарга толкнул его копытом и поплыл. Уже отсюда, от самого берега, были видны подводные корни острова Пня, причудливо извивающиеся и уходящие вглубь, и там, на дне, с которого и выдре будет не под силу достать горсть песка, эти корни врастали в землю. Идеально чистая вода не могла скрывать движений и уловок ни жертвы, ни хищника. Кабарга, спасаясь, не мог нырнуть на глубину и сделать рывок в неизвестном направлении. Оба зверя знали это.

Неуверенно оглянувшись, оленёк увидел, как на ровной зеркальной поверхности появилась лобастая короткоухая голова, однако, не смотря на резкие движения, зверь почти не поколебал водяную гладь озера. Вода как была, так и осталась спокойной. Росомаха сморгнул капельки с глаз и поспешил догонять жертву, которая не теряла времени даром и уже почти добралась до острова. «Глупый травоед! - думал Фир-Фир, умело загребая воду своими широкими лапами. - Неужели не понимает, что на острове я достану его? Остров Пня… Я там ни разу не был. Чара говорила туда не ходить. А почему? Что же я не спросил у неё тогда? Ну вот сейчас и узнаем, что там делается».

Тем временем кабарга достиг надводных корней Пня и с лёгкостью выбрался на влажный мох. В панике заметавшись при виде приближающегося хищника, в конце концов, он юркнул в полый ствол, воспользовавшись проходом между сплетёнными корнями. Всё затихло, и остров снова стал казаться безжизненным и одиноким.

Фир-Фир схватился когтями за скользкий корень и подтянулся, вытаскивая себя из воды. Оказавшись на суше, он развалился во мху, чтобы немного перевести дыхание после долгого заплыва. Ольхен был уверен, что его добыча тоже вымоталась, и поэтому в ближайшее время никуда не денется отсюда. И Фир-Фир позволил себе отдохнуть. Росомаха втягивал носом сырой болотный запах торфяных мхов, знакомясь с новой для себя местностью. Потом он стал перекатываться и валяться, чтобы мох впитал воду из его шкуры и вернул обратно в озеро. Древнее дерево молчаливо возвышалось над зверем, распространяя вокруг себя накопленную за многие века тишину.

Могучий дырчатый ствол серо-бурых цветов, кора его была будто отшлифована, но бугрилась, точно под ней напряглись до предела и застыли в таком положении крепкие мускулы. У Фир-Фира возникло ощущение, что любой звук, долетавший сюда с берегов или из леса, моментально гасился неведомой силой. А может, он и вовсе не достигал пределов острова. Так или иначе, у росомахи не возникало желания нарушать тишину, однако он заметил, что просто не в состоянии создать шум. Ольхен постучал когтем по корню, ожидая услышать издаваемый им стук, но звука не было. Мох не хлюпал, когда на него наступали. Фир-Фир подошёл к воде и потрогал её лапой, взметнув брызги. Но они абсолютно бесшумно коснулись воды и слились с ней. Проверять слышимость своего собственного голоса ольхен побоялся.

В безмолвии он направил шаги в сторону прохода внутрь дерева, где спрятался кабарга. Помедлив перед сплетёнными в овал корнями, Фир-Фир стал разглядывать испещрённый отверстиями тёмный ствол, и, охваченный священным трепетом, протянул лапу, чтобы коснуться его. Ледяной холод пронзил росомашью лапу, когда жесткие подушечки пальцев дотронулись до коры. Фир-Фир беззвучно ахнул от неожиданности, но лапу не убрал. В то же мгновение колющий пальцы холод сменился обычным мирным теплом, какое источает нагретое на Солнце дерево.

Внутри царил полумрак, разбавляемый светом, льющимся через дыры и дупла, а ствол изнутри был увит желтоватым плющом. Ольхен затаил дыхание и принялся рассматривать всё вокруг себя. Мох здесь был сухим и тёплым. Многочисленные лучи света, вырывающиеся из прорех, пересекались друг с другом и отражались от блестящих стенок. Все они были тонкие и слабые, только один луч, что пробивался из единственной пустотелой ветки Дуба, мощным потоком дневного света выхватывал из темноты большой округлый камень.

Красивый бело-зелёный камень, размером раза в два больше Фир-Фира, устроился во мху, располагаясь ближе к задней стенке ствола. Непоколебимо и уверенно он занимал собой это пространство. Его поверхность была матовая, в мраморных разводах, с охристыми и аквамариновыми вкраплениями, ярко мерцающими на свету.

Ольхен сразу увидел кабаргу и очень удивился. Оленёк лежал на боку, напряжённо вытянув шею и ноги. Его шкура покрылась инеем чуть выше тех мест, где она соприкасалась с поверхностью странного камня. Кристаллики льда усыпали застывшую острозубую мордочку, остекленевшие глаза копытного были широко раскрыты. И свет, льющийся на него из полой ветки, никак не мог растопить неестественный лёд.

Шерсть на загривке росомахи поднялась дыбом, он ещё несколько мгновений не мог заставить себя сделать движение, а только глядел ошарашенными глазами на мёртвое тело, покоящееся на поблёскивающем камне. Но всё же собрался с духом и подошёл поближе. Он ведь сейчас совершенно не чувствовал холода. Наоборот, ольхену было очень тепло, и торфяной мох приятно ласкал подушечки его лап. Он обошёл вокруг камня, стараясь не смотреть в мёртвые глаза кабарги. Дотронуться до камня лапой он пока не решался. Ему было жутковато, хотя он совсем не чувствовал дыхания своей Смерти. Однако присутствие Смерти тут было, и росомаха ощущал его каждой шерстинкой. Встав спиной к большому лучу света, Фир-Фир сощурил глаза, силясь рассмотреть загадочный камень получше. Здесь было начертано изображение росомахи.

Глава 18.

Пылинки вились в потоке света, кружились, вращались и мерцали, неслышно оседая на листья плюща. И мох, мягкий, как беличья шкурка, ласкал утопающие в нём лапы. Тёплый и добрый, совсем не страшный, полый ствол дерева, в котором можно свернуться в клубок и заснуть, не боясь, что кто-то потревожит или нарушит бесконечную тишину. На душистом мху.

Его глаза стали слипаться, взор застилался разноцветными пятнами и клубами тумана. До тёмного росомашьего носа доносились прозрачные травянистые ароматы, в головокружительном хитросплетении перекликались они с благородным, чуть суховатым запахом дубовой коры. Ещё пахло древностью.

В буйстве чувств, под звонкое буханье собственного сердца, ему захотелось лечь прямо тут и забыться приятным сном, чувствуя себя в полной безопасности, как в материнском гнезде.

Фир-Фир сидел, покачиваясь, и мутными глазами разглядывал изображение росомахи, высеченное в камне. Несмотря на уплывающее сознание, ольхен сделал вывод, что рисунок был высечен очень давно: его границы были нечёткие, они почти сравнялись с нетронутой калёным резцом поверхностью камня. Тело маленькой росомахи было развёрнуто в профиль, тогда как голова её смотрела в анфас. Зверь, вырезавший это, подошёл к делу с умом - он выбрал такое место, чтобы два бирюзовых вкрапления, случайным образом оказавшиеся рядом друг с другом, стали глазами росомахи. Брови чуть нависали над её глазами, а губы растянулись в лёгкой усмешке. Фир-Фир поднял взгляд на замёрзшую кабаргу. Потускневшие зеницы не выражали ничего. А вот вырезанная росомаха, наоборот, казалось, смотрела на него живыми глазами, искрящимися и приветливыми. Ольхен приблизил к ней морду, наблюдая за переливами бирюзовых крупиц. Сонно, неуверенно, он прислонил к изображению свою лапу, полностью закрыв его. И почему-то дремота тут же слетела с Фир-Фира. Он встряхнулся, но лапу не опускал, покуда не почувствовал, будто её укололи две ледяные иголки. Отдёрнув лапу, росомаха непонимающе уставился в глаза, которые кольнули его морозом.

Маленькая росомаха, высеченная в зелёном камне. Камне, усыпанном блестящими аквамариновыми крупинками, точно звёздами, отражающими Северное Сияние - Огни Празверей. Камне, покрытом белыми разводами, будто на него пролили жирное, питательное молоко диких коров… Да, он, Фир-Фир, сын Рурды Далетравской, хвостом сейчас мог поклясться, что вырезанная росомаха моргнула. Или всё же, это он сам как-то неловко заслонил Солнце на случайный миг, отчего глазки-вкрапления потухли?

Он потянулся когтем к маленькой каменной мордочке, но стоило ему коснуться её, как непонятная сила отбросила ольхена назад, опрокинув на спину. Задние лапы и хвост обдало холодом, Фир-Фир лежал, не шевелясь, стиснув зубы от страха, и смотрел вверх, на свод ствола. Он почувствовал чьё-то присутствие, и от этого шерсть вдоль хребта поднялась дыбом.

Ольхен не мог больше оставаться в неведении, во власти чего-то непонятного и ужасного, но и посмотреть в глаза своему страху он не дерзал. Фир-Фиру, смелому и весёлому росомахе, было страшно, как бывает страшно молодому зверю, преждевременно встречающему свою Смерть. Но Фир-Фир знал, что тут, на острове Пня его Смерти нет. Однако это не вселяло ему уверенности.

Росомаха вздрогнул, вздрогнул по-настоящему, от носа до хвоста, каждая шерстинка его затрещала, а тело охватил панический жар, когда по всей полости Древнего Дуба, пронзая тишину, прокатился басовитый порыкивающий голос:
- Так приветствует меня сын Рурды?

Голос звучал странно, пугающе, будто проникал в само сознание. Он наполнял собой всё пространство Дуба. Низкий голос, слова, произносимые гортанным рычанием - эти звуки, самые первые, услышанные Фир-Фиром на этом островке, гулким эхом отражались от стен ствола и от внутреннего свода его, Фир-Фира, черепа.
- Ну встань же, неуклюжий! - снова проговорил кто-то. Ольхен понял, что голос принадлежит самке, несмотря на всю грубость и басовитость его звучания. - Ишь какой, думаешь, мне очень интересно смотреть на твой дрожащий хвост?

Фир-Фира это замечание смутило, и он осторожно поднялся. Принюхался, чтобы понять, что за зверь рядом с ним, прежде чем взглянуть на него. Но до носа донёсся только пряный аромат дикой мяты. Самец росомахи стоял спиной к неведомому зверю, никак не решаясь повернуться.
- Ну? - требовательно фыркнул зверь. - Я всё ещё вижу твой хвост. Благородный ольхен, а ведёт себя совсем невежливо. Стыдно должно быть.
- К-кто вы? - не поворачиваясь, спросил Фир-Фир, и снова почувствовал волну холода.
- Обернись и сам увидишь.

Ольхен глубоко вздохнул, крепко зажмурился и резко обернулся. Запах мяты ударил ему в нос, и самец открыл глаза. Перед ним сидела красивая бурошкурая росомаха с лоснящейся шерстью, и смотрела на него снисходительным взглядом бирюзовых глаз.
- Кто вы? - повторил изумлённый Фир-Фир.

Его глаза, в которых плескалось тёплое южное море, встретились с такими же глазами, абсолютно такого же оттенка. Ольхен вспомнил, как Варра пыталась утопить его в болоте своих глаз, когда защищала Щура. Насколько явно он тогда ощутил липкую тину, заполнившую его разум, бездонную топь, где он чуть не увяз, и запах гниющих растений, от которого голова пошла кругом. И он помнил, что так и не сумел смыть её топкое болото.

Зато теперь Фир-Фир, глядя прямо в глаза потусторонней росомахе, чувствовал не борьбу, не противостояние, а наоборот, приумножение сил, как два потока воды сливаются в один и несутся дальше вместе.

По мордочке собеседницы скользнула тень улыбки:
- А что, твоими глазками я горжусь. Да, с этой стороны ты гораздо приятнее выглядишь.
- Кто вы? - уже гораздо спокойнее, даже с небольшим нажимом, спросил Фир-Фир.
- Я Одга-Фир, - хохотнув, представилась она.

Одга-Фир… Та самая Одга-Фир? Фир-Фир не верил своим глазам и ушам, а нос упорно улавливал мятный аромат. Носу он тоже не верил. Ну откуда на острове, где растёт только мох, взяться дикой мяте?
- Вы сестра Ольхевы Треввы, - прошептал сын Рурды.
- Какая удивительная догадливость! - притворно ахнула призрачная росомаха. - Просто невероятно! Какой умный у меня потомок! Загляденье! Ну, а коли серьёзно… Что-то ты долго добирался до меня, сынок. Я уж заждалась.
- Вы ждали меня?
- Ну конечно! Я же твой покровитель. Все росомахи из нашего рода, покровителем которых я являюсь, рано или поздно приходят сюда, на Могильный Остров Одги-Фир, - лучезарно улыбаясь, проворковала она.
- Все росомахи? Их было много? - спросил обескураженный ольхен.
- Все, которых назвали в честь меня.

Только сейчас, уже немного оправившись от потрясения, Фир-Фир заметил, как сквозь его древнюю двоюродную бабушку слегка просвечивала гладкая поверхность ствола, зеленоватый камень с кабаргой, мох и плющ, прорехи с пучками лучей, и другие элементы внутренней части дерева. А с шерсти полупрозрачной росомахи слетали в воздух бирюзовые искорки.

Теперь перед внутренним взором молодого самца проносились сцены из детства, далёкого и безмятежного, когда он ещё не узнал, что не бывать ему Ольхом. Вот Фафа, его сестра-близнец, такая молчаливая и замкнутая, кто бы мог подумать, что именно она примет Корону от своей матери? Да и младшей сестрёнке Чилиге куда больше подходила роль Ольхевы. Чилига всегда была доброй, начитанной и не по годам умной росомашенькой, но, увы, не отличалась хорошим здоровьем. Из-за болезни она не смогла взойти на престол. Она не смогла бы и править, несмотря на все её знания и умения. Чилига сама понимала это и уступила место Фафе, пояснив, что над Ольхевой Далетравья не должен всю жизнь витать дух Смерти. Ольхева должна быть сильной, выносливой и здоровой, и Фафа отлично подходит под это описание. К тому же, Фафа и сама была не глупа. Но ему, Фир-Фиру, каким бы он ни был умным, добрым, правильным, ему никогда не стать Ольхом в Далетравье, никогда. И тень этой несправедливости преследовала его всё время с того самого момента, когда он это узнал.

Чилига рассказывала ему про Одгу-Фир. Младшая сестрёнка знала историю Далетравья лучше всех, она читала множество биографий Ольхев, летописи, жизнеописания, изучала Родовой Дуб, где все предки были представлены в родственных связях. Чилига говорила, что Фир-Фира назвали в честь прославленной сестры Треввы, которая первая выступила против Карго, гривистого волка, побудив своих братьев и сестёр к активному противостоянию. С помощью вечерниц они составили карту, а по ней и проложили границы Далетравья, в ответ на агрессивный захват Карго земель современного Лужья. Так и начался Великий Разгрыз, с которого все звери, живущие на бывших Землях Мява и Тява ведут летоисчисление. И было это девятьсот девятнадцать лет назад.
- Одга-Фир, а скольким ещё росомахам ты покровительствуешь? - спросил Фир-Фир и протянул лапу, чтобы пощупать своего далёкого предка. По мере приближения к полупрозрачной росомахе, пальцы ольхена свело от холода, но он продолжал медленно тянуться к ней. Одга-Фир состроила снисходительную улыбку и проурчала:
- Не советую тебе меня касаться, иначе мне придётся забрать тебя с собой на Дальние Луга.

Фир-Фир в ужасе отдёрнул лапу и попятился, ощетинив шерсть.
- Успокойся, росомашонок, успокойся! - Одга-Фир едва сдерживала смех. - Это шутка. Знаешь, я так редко возвращаюсь в этот мир, что могу позволить себе немного повеселиться. Мне очень нравится, как вы, живые, реагируете на это. Ха-ха-ха-ха! Ну, а коли серьёзно… Кроме тебя в честь меня назвали только твою пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-прабабушку Фиргу. Мою двоюродную правнучку. Она тоже приходила сюда, к моей могиле.
- Здесь твоя могила? Под камнем? - догадался умный Фир-Фир.
- Да, Фир-Фир, под камнем. Интересно, знаешь ли ты, что это за сухой дуб и откуда он тут взялся?
- Не знаю.
- Да вот Бросхадом должен был быть именно тут. Тревва, моя дорогая сестричка, сказала, что здесь, посреди воды, будет гораздо удобнее ухаживать за деревом, которое потом должно было стать столицей. Ну что же, ей, травнице, виднее, чем мне, драчунье. И она сказала выдре закопать в дно посреди озера жёлудь, который был особым образом обработан. Я не знаю, как она это делала и что добавляла, но Тревва умела за седьмицу выращивать с нуля огромные деревья. Так, когда Солнечные Гонцы два раза сменили друг друга, крона этого дуба показалась над водой, и потом становилась только выше, а ствол и корни всё мощнее. Тревва каждый день натирала ствол и листья особыми снадобьями, и просила выдру делать то же самое с корнями. Так будущий Бросхадом становился всё прекрасней и больше, разрыхлял дно корнями, делая озеро глубже… А потом - БАЦ! - и в него ударила молния. И срезала половину ствола. И получилось то, что ты сейчас видишь, дорогой потомок. И мы решили найти столице другое место, потому что вода и высокое дерево, как выяснилось, притягивают молнию.
- Так столица должна была быть здесь? Подумать только! Но тут твоя могила.
- Да. И здесь на удивление спокойно и тихо. И никто меня не беспокоит. Кроме тех, кому я покровительствую. Их я жду с нетерпением, - Одга-Фир запрыгнула на свой могильный камень, сбросив оттуда оленька. Застывшее тело глухо шмякнулось на мох, не изменив позы, в которой скончался несчастный. Фир-Фир кивком указал на него.
- Почему он умер? Ведь я же не замёрз, коснувшись твоего камня.
- Потому что он не мой потомок. Все, кому я не покровитель, замерзают, попав сюда. Поэтому звери сюда не ходят. А кабарга… кабарга спасался от тебя. Отчаяние привело его сюда. Вместе с тобой, росомашонок, - росомаха подмигнула ему.
- Но зачем я здесь? Зачем я нужен тебе?
- Хрррррх, это не ты нужен мне, а я нужна тебе! - Одга-Фир тряхнула головой, не сводя с потомка глаз. - Я здесь, чтобы помочь тебе. А ты здесь, чтобы я тебе помогла. Тебя привело сюда что-то важное, что-то, в чём тебе нужен мой совет или пояснение. Поэтому это я должна спросить: зачем ты здесь?

Фир-Фир был озадачен, однако он понял, с каким таким важным делом покровительница должна была ему помочь. Он собрался с мыслями и начал:
- Одга-Фир, я хочу стать Ольхом.

Он ожидал услышать насмешливое фырканье, что было, как он понял, предку присуще, однако Одга-Фир не засмеялась. Она лишь вздохнула и коснулась лапой широкого пятна светлой шерсти над бровью.
- Ох, ну почему именно мой подопечный преследует такую цель? Ну почему именно тебя назвали Фир-Фиром? Почему я должна улаживать то, что сама заварила?
- О чем вы? - не понял Фир-Фир.
- А о том, что теперь я должна тебе помогать, внучек. Но ты хочешь стать Ольхом, а в Далетравье власть наследуют только самки, ты же знаешь, - Фир-Фиру показалось, что мордочка призрачной росомахи приобрела виноватое выражение.
- Знаю, как же, - кивнул он.
- Но ты не знаешь почему. А я скажу тебе, почему. На то была моя воля.

Фир-Фир поперхнулся воздухом, закашлялся. И новым взглядом посмотрел на свою древнюю двоюродную прабабку. Он всю жизнь не знал, кого винить в том, что его мечте не суждено сбыться. Он и представить себе не мог, что в этом может быть кто-то виноват. «Так сложилось исторически, - поясняла Чилига. - Так было испокон веку». И ведь действительно, уже ничего не сделаешь. Традиция. Но ольхену было до невозможности обидно за то, что у него изначально не было ни единого шанса. И вот теперь бирюзовый взгляд Одги-Фир осыпал его колкой солью, не сумевшей раствориться в тёплой морской воде. Фир-Фир видел перед собой давно умершую росомаху, и он знал, что в его вселенском разочаровании виновата она. И ему было не важно, как и при каких обстоятельствах это случилось.
- Это всё Сарт-Ферс, - угрюмо объясняла Одга-Фир. - Мой брат. Мы поссорились после последней схватки с инеевыми волками. Последней для Одги-Иррцы. Мою сестру загрыз волк, когда мы в очередной раз отстаивали наши границы. Иррца сражалась храбро, отчаянно, она всегда была моей боевой подругой, помимо того, что сестрой. А вот Одга-Тревва и Одга-Мар-Мар были тихонями, сидели в глубине страны, да выращивали Бросхадом, пока мы охраняли наши земли от вторжений. Когда Иррца пала, Сарт обвинил в её смерти меня. Ему показалось, что я могла спасти её, но вместо этого трусливо осталась в стороне, глядя на то, как Иррцу раздирает враг. Но всё было не так.

Фир-Фир её не слушал.
- Я в это время загораживала Уффи-Ферса, которого ранили. А с Иррцой всё случилось так быстро, что я просто не успела бы подскочить, - перед кем оправдывается Одга-Фир, Фир-Фир не понимал. Росомаха продолжала. - А Сарт? После стычки он набросился на меня с рычанием и обвинениями. Мы страшно поругались. Он, Шкур, Крак и Эфес ушли из Далетравья, а я поклялась, что нашей страной никогда не будет править потомок таких остолопов. Теперь я понимаю, что поступила неправильно, когда позволила себе принять такое решение, принимая во внимание только личную обиду. Это моя ошибка. Ведь потом рождались достойные самцы, и много. Но да, ни один из них не имел ни малейшего шанса стать Ольхом. И ты тоже. Извини, внучек.

Ольхен обиженно понурился, и досадные чувства, столько лет проглатываемые и успокаиваемые, вновь захлестнули его. Одга-Фир положила ледяную лапу ему на плечо, но тут же убрала её, заметив, как шерстинки покрываются инеем.
- Извини, но такое было время. Время страшных клятв и крепких проклятий. Да и, не в обиду тебе, Чилига и Фафа лучше справятся на этом посту, и это не потому, что они самки. Ты добрый, сильный и смелый, но ты слишком романтизируешь бытие правителем. Ты думаешь, что это неограниченная власть, богатства и бесплатный сбитень в тавернах, так? Но ты не понимаешь, что это ещё и огромная ответственность за жизни и судьбы, за состояние страны, за отношения с соседями. Это невероятно тяжело! Вот я никогда не хотела быть Ольхевой. Мне больше по душе охота и сражения. Может, и тебе тоже подходит что-то другое? Подумай, Фир-Фир.
- Я хочу стать Ольхом, - упрямо процедил потомок, и над морем его глаз начали собираться тучи. - И у меня есть шанс.
- Но ты же знаешь, что в Далетравье не могут править самцы. Никак. И никогда, - возразила Одга-Фир. Самец росомахи ухмыльнулся и поднял на неё глаза. В них сверкнула молния.
- Не в Далетравье, - ощерив пасть в улыбке безумца, прошептал Фир-Фир. - В Лесье.

Покровительница так и села, подмяв мох полупрозрачным крупом.
- Как ты хочешь это провернуть? - ошарашено спросила она.
- Просто пойти к Тирану и попросить уступить мне Лесье.

Одга-Фир не смогла подавить хохот, и раскатистые звуки гулко пронеслись по стволу, так и не ставшему Бросхадомом.
- Ну не просто так пойти, а сначала к Фафе, потом к Тарви и Рижху. Убедить их в том, что наша идея принесёт благо, а потом созвать на преждевременный Слап. И всем вместе уже пробовать влиять на Тирана, - смутившийся её смехом потомок говорил сбивчиво, но всё же росомаха прекратила хохотать и сделала серьёзную морду.
- А вот это уже лучше. Так бы сразу и сказал. Не знаю, насколько твои шансы реальны, дружок, но попытка - не пытка. И я тебе помогу. Знаешь ли, Тиран - весьма вспыльчивый и самолюбивый пёс, и так просто, разумеется, кусок своих земель тебе не отдаст. Но в том-то и дело, что исконно это не его земля. Лесье всегда, со времён Великого Разгрыза, было независимой от враждебного Лужья страной. И даже если Тирану удалось объединить земли, это ужасно неправильно, и наша бедная рысь Кадмарта - первая Ольхева Лесья, изгрызла свой собственный могильный камень от досады. Так что твою мысль я одобряю.
- Это Мартера идея, - признался ольхен.
- Не удивительно, - буркнула Одга-Фир. - Так вот, я открою тебе маленький секрет правителя Луголесья. Быть может, он тебе поможет, так что слушай внимательно и запоминай. Его отец жив. И зовут его Тиго Белый Хвост. Понял? Больше ничего сказать не могу.
- Я ничего не понял. Как мне это поможет?
- Ох, я так и знала. Расскажешь Мартеру, может он что-то придумает, если ты, дорогой внучек, не в состоянии. А теперь мне пора. Да и тебе тоже. Если снова захочешь со мной поговорить, просто приди сюда и дотронься до моего изображения, - с этими словами Одга-Фир начала медленно растворяться в воздухе.
- Постой! - крикнул Фир-Фир. Покровительница вернулась в прежнее состояние. - Могу я забрать добычу?
- Да, конечно. Это твоя добыча.
- Но, как я её дотащу по воде? Я и сам-то еле доплыл, - ольхен подошёл к кабарге и встряхнул её за загривок. Одеревеневшее тело не изменило позы. Одга-Фир шумно выдохнула и поманила потомка за собой наружу. В нос снова ударил сильный мятный запах.

Они вышли из ствола, ступив на влажный мох, и под лапами сестры первой Ольхевы травинки моментально покрылись кристалликами льда. Фир-Фир тащил оленька за холку, с трудом справляясь с расставленными негнущимися ножками, которые за всё цеплялись. Снова наступила та странная тишина, ольхен не слышал даже своего частого дыхания. Но ему было спокойно рядом с древней двоюродной бабкой, которая вела себя уверенно и не давала повода для страха.

Одга-Фир беззаботной походкой достигла кристально прозрачной воды озера Чистейшего, опустила на поверхность воды лапу, едва касаясь её подушечками, и… вода замёрзла. Из-под призрачных пальцев показалась узорная вязь льда, завитками и белыми еловыми веточками расползлась она вокруг поставленной лапы. Одга-Фир оперлась на конечность, ставя следующую лапу дальше. И вот древний предок Фир-Фира уже всеми четырьмя лапами стоял на заледенелой воде около корней дуба. Росомаха помахала потомку лапой, зовя за собой. Поудобнее перехватив загривок кабарги, ольхен поставил лапу на ледяной след, проверяя его прочность. След выдержал, и тогда самец перевёл на него весь свой вес. Одга-Фир пошла вперёд, прокладывая ледяную тропу, и её двоюродный правнук осторожно шёл за ней, волоча в воде тушку, которой он должен был расплатиться с Эрньо.

Глава 19.

Они распрощались с норкой и вышли из Сытной Норы, когда Праолень загнал Солнце на самую высь, чтобы оно прогулялось по чистому голубому небу, не затянутому облаками, нависшими над Далетравьем. Плотные серые тучи драпировочными складками съёжились над Предместьями, в этот день они заволокли небо от края до края. Весёлый и слегка безумный ветер решил сегодня испробовать себя в роли музыканта, поэтому он с чувством и старанием шелестел прошлогодней травой и семенами ясеня, гнул к воде пушистые метёлки камышей и завывал в печных трубах, как он это любит. Только сейчас это был не дикий устрашающий вой с целью напугать зверьков и умчаться, хохоча, нет. Теперь ветер выл мелодию, изо всех сил пытаясь соблюдать ритм, темп, динамику. У него было превосходное настроение, и он хотел проявить это в музыке, выплеснуть все свои чувства, подобно его другу грому. Но все мелодии в этот день у ветра получались исключительно на минорный лад.

Три росомахи и кунчонок бодро шли по Предместьям, беззаботно беседуя. Однако это только с виду Фир-Фир казался таким весёлым, довольным и уверенным. Волнение по поводу важной встречи с сестрой выдавало шебутное поведение самца росомахи и его попытки всё время отшучиваться. И Варра, и Яркольд, и даже Щур это прекрасно замечали, сколько бы ольхен не силился это скрыть. Мартер глотнул утром чаю с имбирём и улетел вперёд, чтобы, как он сказал, «разнюхать дела», а его друзья выдвинулись сразу после того, как Фир дотащил до таверны кабаргу. Пятнистая норка немало удивилась, ощупывая заледенелую росомашью добычу, но Фир-Фир решил не рассказывать, что с ним произошло. Надо обсудить это с сёстрами, прежде чем всё Далетравье узнает, что находится на Острове Пня.
- Там снег ещё не растаял, вот оленёк и рухнул в сугроб, когда убегал, - не слишком убедительно пояснил ольхен, но Эрньо не стала приставать к нему с расспросами. Норка только пожала узкими плечами и принялась извлекать из челюсти кабарги клыки, а друзья решили не терять времени даром и отправились в путь.

***

Фир шёл вприпрыжку, в нетерпении забегая вперёд и возвращаясь к неторопливо ступающей Варре, за которой степенно вышагивал Щур с Ярком на спине. Сумку с бутыльком чудодейственного снадобья Краплака несла Варра, водрузив её на спину и закрепив ремнём наподобие рюкзака. Помимо зелья в сумке были сушёные ломтики куропаточьего мяса, ворох мха для остановки кровотечений, камень-искряк, костяной нож, шарфик Яркольда и некоторые целебные травки. Светлошёрстная росомаха то и дело поправляла ремень, проходивший у неё меж передними лапами - при ходьбе он немного натирал. Она поглядывала на ольхена и, отметив его суетливое настроение, решила немного отвлечь его от тревожных мыслей.
- Какое серое небо, вы посмотрите! - Варра восхищённо подняла глаза вверх. - Эта его тяжесть, наполненная удивительно многогранной серостью, как шкура кошки, как весенняя хлябь! Какая сила и мощь ощущается при такой скудной игре красок, вы только представьте: небо серое, а значит река тоже серая. И лес серый. И мы серые.
- Я бурый, - возразил ольхен.
- А я тоже бурый, но светлее и даже немного рыжий, - кивнул Яркольд.
- А вот я серый, - проурчал Щур, невероятно довольный тем, что сумел угодить своей подруге.

Варра с улыбкой покачала головой и встала на задние лапы, чтобы лучше рассмотреть приближающуюся столицу. Крона дуба, его могучий ствол и ветви, его главное дупло-вход, а так же домики и домишки под его сенью были уже отчётливо видны, были уже совсем близко.
- Когда небо серое, твои попные полосы не такие яркие, Фир. А ты, Яркольд, в такую погоду значительно темнее. Даже моя шкура тускнеет. А всё потому, что небо смешивает в нас свою серость, - росомаха тряхнула головой, убирая с морды гриву, которую взъерошил ветер. - Это так красиво!
- Отчего ты так любишь серый цвет? - брезгливо косясь на Щура, спросил Фир-Фир. Щур вздрогнул под взглядом более крупного самца.
- А я его не люблю, - пожала плечами Варра.

По пути стали попадаться логова, норы и гнёзда. Стали встречаться и путники, усталые странники, либо местные жители. С некоторыми из них Фир-Фир здоровался, другим просто кивал, а с третьими перекидывался парой словечек. Кое-кто из них торопился, кто-то не спеша трусил вдоль тропы, а другие слали приветы с деревьев. Варра удивлялась, откуда Фир-Фиру известны все эти соболя, ласки, енотовидные собаки, лисицы, песцы, рыси, кошки, волки и даже крысы. Когда он успел со всеми ними познакомиться, подружиться? Но с другой стороны, он жил в Бросхадоме с рождения, никого не должно удивлять, что он знает его обитателей как свои когти. Подавив эту мысль как не очень существенную, светлошёрстная росомаха стала любоваться живописными Предместьями и грозным серым небом.

***
- Чилига, кто скребётся в окно?

Ольхева Фафа быстро надела корону и поспешила принять величественный вид. Она стояла посреди тронного зала на тёплой живой древесине, которую полировали до блеска десятки, сотни и тысячи лап на протяжении девяти веков. Тронный зал находился в самом центре ствола Бросхадома, под местом его разветвления на четыре толстых ветки. Туда вела винтовая лестница и предзальное помещение, и всё это было вырезано и сплетено в живом чреве дуба с таким мудрым расчётом, что гигантское дерево не заваливалось под тяжестью собственной кроны и слабостью полого ствола. Каждый раз, когда на небосклон, чтобы гнать Солнце, выходит Рысь, Ольхева должна проследить за тем, чтобы ствол, ветви и корни Бросхадома были смазаны специальным укрепляющим настоем. Так делали с самого начала по завету первой Ольхевы.

Худенькая некрупная росомаха с охристой шерстью поспешила открыть окно.
- Это Мартер, - сообщила она, впуская куницу. Зверёк расправил плащекрылья, сделал круг по залу и опустился перед Фафой, отвесив ей церемонный поклон.
- Не надо, Мартер, выпрямись. Чилига, закрой окно, а то простынешь, - сердоликовые глаза Ольхевы смотрели на крупную куницу с нежностью. - Ты давно не заглядывал. Что за весть ты принёс?

***
- Какая ещё посылка? От кого? - недоумевала Варра, вертя в лапах свёрток. Ярк, Щур и Фир-Фир с любопытством заглядывали ей через плечо.
- Тут написано же, из Луголесья, - нервно пояснил крылан-почтальон, теребя своё надорванное крыло. Вишневая вязаная ткань была смешно намотана на его голову, придавая ему вид лисицы-бабуси, которая боится простудить уши. Крылан тоже опасался этого в данное время года, да ещё и в стремительных долгих полётах, которые ему часто приходилось совершать. - Всё, мне некогда тут с вами. Сказали, что надо найти росомаху с длинной гривой по имени Варра - я и нашёл. Всё. Сочных фруктов вам.

С этими словами крылан тяжело подпрыгнул, взмахнул кожистыми крыльями и улетел.
- Кто сказал найти меня? - закричала ему вслед Варра, но почтальон её уже не слышал.
- Откроешь её? - спросил Яркольд, сжимая пальцами упаковку. - Оно мягкое.

Варра обнюхала свёрток и рванула зубами бумагу. Из прорехи показался сероватый край тёплой ткани.
- Моя накидка!!! - взвизгнула росомаха, раздирая остатки упаковки. Освободив предмет от всей бумаги, Варра развернула его, и из её груди вырвалось предовольнейшее урчание. Она держала в лапах видавшую виды сероватую накидку, расшитую синими и оранжевыми листьями. Она слегка выцвела, свалялась и вообще выглядела потрёпанной, но почему-то, глядя на неё, Варра расплывалась в такой искренне радостной улыбке, что Фир-Фир, Щур и Яркольд сами невольно обнажили клыки.
19_Varra_v_nakidke
- Варра, тут записка выпала, - пропищал Ярк, протягивая ей бумажку. Самка схватила листочек и поднесла к глазам.
- Что там написано, и кто тебе это прислал? - задал вопрос ольхен.

Сударыня Варра, не стоило Вам так спешно уходить, пока все спят. Как Вы могли забыть свою любимую накидку, которая, как Вы сказали, досталась Вам от матери? Барс её выстирал в отваре чабреца, понюхайте, теперь она слапсшибательно пахнет (в отличие от того времени, когда Вы к нам только пришли). Мы были рады провести с Вами время, мне понравилось петь с Вами дуэтом. Высылаю Вам Вашу драгоценную накидку, не теряйте её больше. И приходите к нам ещё в Барсов Уголок, мы Вам всегда рады.

Ваш приятель Мокки котишка КОТ.

Варра звонко рассмеялась, дочитав письмо вслух. И от накидки действительно пахло чабрецом.
- Это от Мокки, весёлого кота из луголесской таверны. Я к ним захаживала когда-то. Ну, до того, как отправилась сюда. Славные звери - и Мокки, и Барс, и их подруга Енси. Тепло приняли меня, накормили, гнездо выделили. И песни пели, да так дивно! Эти кошки, кстати, ветераны войны между Лужьем и Лесьем. Ха, я уж думала, что никогда больше не увижу свою накидку!

С этими словами Варра надела её на спину как попону.

***
- Я вижу их, - вздохнула Чилига у окна. Ей пришлось долго искать слабыми глазами четыре небольших фигурки, среди которых был её брат. - Идут.
- Скажи Склоку, пусть встретит их, - распорядилась Фафа и повернулась к Мартеру. - Преждевременный Слап, говоришь? Посмотрим, что Тарви и Рижх скажут. Что касается кобеля, так он вообще может не явиться.
- Мы должны сделать так, чтобы он явился, Ваша Бурошкурость, - промолвил куница, поправляя шлейф сложенных плащекрыльев. - Вы же понимаете, что это надо сделать не столько для вашего брата, сколько для всех зверей Лесья. Представьте, каково им живётся под властью безумной псины, по прихоти которой была убита Иктина Пёстрая. Это такое унижение для них. Фир-Фир был бы для них спасением. Сын близкой подруги Лесской Ольхевы, да ещё их семьи девятьсот лет дружат. Эта дружба и взаимовыручка длится со времён Треввы - вашей праматери - и Кадмарты - предка Иктины. Уверен, кошки Лесья будут только довольны, избавившись от гнёта Тирана. Конечно, им могло быть хуже, гораздо хуже. Но и из этого положения их нужно вытаскивать.

Фафа молчала, обдумывая слова Мартера. Потом она коротко кивнула и вышла встречать гостей. Куница пошёл следом.

***

Наконец, Варре удалось увидеть Бросхадом во всей его невероятной красе - огромный раскидистый дуб, крепко вцепившийся своими исполинскими корнями в плодородную землю, на нём уже распустились все почки, развернувшись резными листьями, необычайно крупными. Грубая тёмная кора кое-где была отшлифована, а в некоторых местах прямо в ней были вырезаны скульптурки, барельефы, ступеньки. И повсюду дупла. С дверками или без них, некоторые были застеклены дорогим синезорьским стеклом, другие завешены тканью. Большие, маленькие, вентиляционные, смотровые, лазейки, ходы, проёмы, входы, выходы…

На стволе и ветвях дуба, подобно чагам на берёзах, наросли жилые постройки - разномастные домики и будки. Были среди них и таверны, и торговые лавки, и ремесленные мастерские, и постоялые дворы, если только толстую дубовую ветку можно назвать двором. Внизу тоже ютились звери, они устраивали себе гнёзда и логова в хитросплетении корней, рыли норы и пререкались между собой в надежде урвать лучшее место. Это были звери, пострадавшие от наводнения, чьи жилища затопила коварная Травошёрстка.

И всё это мельтешило, нагромождалось, сводило с ума своим многообразием, просвечивая сквозь густую листву, шевелимую ветром. То тут, то там сновали звери, самые разные - от волка до бурозубки. Они были погружены в свои заботы. Варра так опешила от такого буйства жизни со всей её кипучестью, гудением и запахом прелой древесины, что невольно зажмурилась, стараясь осознать увиденное.

Фир-Фира же суета и шум столицы нисколько не изумили. Не удивительно, ведь ольхен рос здесь с самого детства. Чего не скажешь о дичащемся Щуре, Яркольде, таращившемся на хризолитово-зелёную крону и Варре, совершенно сбитой с толку.

На небе тем временем слегка прояснилось, тучи стали прозрачнее, пропуская пугливые солнечные лучи к земле. Варре это не понравилось.

Древний Дуб уже впустил зверей в пределы своей тени, когда к ним подскочила крупная росомаха. Это был здоровенный самец, даже Фир-Фир сильно уступал ему в размере. Его шкура, чёрная как смоль, была лишена блеска, не переливалась в рыжину, и не была иссиня-чёрной. В мех будто втёрли печную сажу, добытую из самого центра трубы очага Сытной Норы. Или любой другой таверны.

Глаза его при свете напоминали сосновый ствол с присущей ему неровной фактурой прочной сетки, врезавшейся в податливую кору. И с плавным переходом из бурого оттенка у нижней части ствола в огненно-сердоликовый, которым была окрашена верхняя. Но как только на радужку падала тень, она тут же приобретала густой чёрный тон.

На незнакомце была надета тугая кожаная жилетка, сильно приминающая топорщащуюся жёсткую шерсть, да и вид у этого самца был самый грозный. Широкая голова с высоким лбом, сильные когтистые лапы, мышцы, буграми вздувшиеся под холёной шкурой…

Щур поспешно забился под Варру, ненароком сбросив с себя Яркольда, и застыл от страха. Варра невольно ощетинилась, а Ярк, ко всеобщему изумлению, уверенно вышел вперёд, и встал перед незнакомцем, отважно распушив светлую шёрстку на груди. Чёрный самец сурово взглянул на кунчонка. Фир-Фир открыл было пасть, чтобы что-то сказать, но детёныш его опередил:
- Пусть Звёзды освещают Ваш путь, а Праросомаха никогда не отвернёт от Вас свою мордочку. Меня зовут Яркольд, и мой Небесный Покровитель - Вересковая Ласка. Мы вторглись сюда не со злыми намерениями, не гневайтесь на нас, - при этом кунчонок подогнул лапки и наклонил голову, выражая почтение. Однако ни от кого, даже от незнакомца не утаилось, что Яркольд был напуган не меньше Щура, но со всей тщательностью старался скрыть это. Фир-Фир и Варра были приятно удивлены такому красноречию их юного друга. А грозный росомаха иронично выгнул бровь, но потом растянул морду в подобии добродушной улыбки.
- Да тут… я… ты это, малыш. Я не злой, не съем тебя. Я тут вот как раз… ну знаете… за вами пришёл. Вот, - речь чёрной росомахи была медленная, тягучая, словно загустевший мёд, который с трудом вытаскивается из миски и прилипает к лапам. Такой густоты мёд, что достать его можно только рывком, усилием и с риском сломать ложечку. Самец изо всех сил пытался говорить как можно красивее и складнее, однако, получалось у него это неважно.
19_Sklok
- Это Склок, - сказал Фир-Фир, обнюхиваясь со старым знакомым, которого с трудом терпел. Варра заметила, как по морде ольхена скользили складки раздражения, хотя сын Рурды пытался быть самой вежливостью.
- Всем, ну да, наверное… Всем добро, как его… добро пожаловать, да, - уркнул Склок и обнюхался с Яркольдом, а потом и с Варрой. Щур наотрез отказался вылезать из своего убежища.

Не теряя времени зря, они пошли дальше, вглубь столицы, и теперь чёрный зверь вёл их за собой.
- Склок - один из стражей Бросхадома, - пояснял ольхен, когда звери уже поднимались за здоровяком по вырезанным в дубе парадным ступеням винтовой лестницы. Варра чувствовала лапами их живое тепло, и это было чудесное и замечательное чувство. Ей случалось бывать и даже жить в домах, которые были построены из срубленных деревьев, чья древесина была уже мертва и обработана разными снадобьями от гнили и вредоносной мелочи. Стены и пол таких домов могли накапливать тепло и делиться им с жильцами, но тепло это было чужое и не такое чуткое и мягкое, как тепло от живого дерева. А здесь, в Бросхадоме, стены, пол, потолок и даже некоторая мебель, вырезанная прямо в стволе, пели песню Жизни на протяжении девяти веков.

Звери поднимались всё выше и выше по стволу, время от времени им попадались переходы к ветвям, коридоры, ведущие в другую часть ствола, ниши со скульптурами и спешащие куда-то звери. Склок быстро преодолевал ступеньки, он-то уже не дивился ни картинам, развешенным по стенам, ни росписям с историей Бросхадома. Он видел всё это уже много раз, как и Фир-Фир, но Варра, Яркольд и Щур были поражены и зачарованы, они старались успеть рассмотреть всё-всё-всё, прочувствовать каждой шерстинкой древность этого места и его значимость. Сколько лап шлифовали эти ступени на протяжении всей жизни Дуба? Кто ходил здесь, кто оставлял следы и зарубки на стенах? Кто расписал стены и вырезал скульптуры?

Лестница была освещена уютными факелами, для которых были устроены специальные каменные гнёзда, врезанные в дубовую плоть.

Неожиданно Склок свернул в ответвление - широкую полую ветку, растущую вверх плавным наклоном. Это была своеобразная галерея, по которой тоже можно было пройти на этаж выше.
- Почему мы пошли этим путём? Он же дольше, - недовольно спросил Фир-Фир.
- Ну, так это… красиво тут…ммм…статуи там, и другое… пусть посмотрят, - ответил Склок, обернувшись через плечо.
- Мне было бы это интересно, - улыбнулась Варра.

Они прошли совсем немного, как в нише увидели первую «статую». Ею оказалась деревянная скульптура, бюст росомахи очень искусной работы. Каждая шерстинка, каждый завиток гривы был тончайшими инструментами вырезан из дуба, и росомаха действительно казалась живой. Она смотрела спокойно, полуприкрытые глаза светились удовлетворением и некой гордостью, а пасть растянулась в нежной добродушной улыбке.
- Мама, - тихо сообщил ольхен, когда вся компания выстроилась у ниши в неровный полукруг. - Это Ольхева Рурда, моя мать.
- Какая красивая! - ахнул Яркольд, и его голос эхом отскочил от стен.

Звери двинулись дальше, и на пути у них стало попадаться ещё больше таких ниш с бюстами. Каждая скульптура изображала Ольхеву, которая правила Далетравьем в положенные ей года. Фир-Фир называл имя каждой, говорил, кто кому кем приходится.
- Медга - мать Рурды, моя бабушка, - сказал он возле следующего бюста. Скульптура была выполнена столь же великолепно, а на деревянной морде застыло победно-суровое выражение, с чуть обнажившимися в дерзкой улыбке клыками. Из-под косматых щёк торчали прядки шерсти, перехваченные крупными бусинами.

Они останавливались у каждой ниши, чтобы рассмотреть эти дивные произведения далетравского искусства, полюбоваться ювелирной работой, узнать что-то из истории страны, и почти вживую увидеть перед собой Ольхев, которые умерли много лет назад.
- Это Ферра. Дальше - Герга, её мать. А тут Аро-долгожительница, сто пять лет прожила, - пояснял ольхен перед каждым бюстом. - Ордга, мать Аро. Творта. Чуоф. Одога. Лиха.

Наконец, ниши закончились, все пятнадцать ниш. Объятые удивительными ощущениями, гости были под большим впечатлением после такого путешествия в историю, а Склок и Фир-Фир радостно улыбались, поглядывая на них.
- Фир-Фир, а мы…гмм…в зале Одги-Ферса…это… останавливаться будем? - осторожно спросил проводник.
- Одги-Ферса? - ольхен задумался. - А время есть? Нас Фафа ждёт.
- Да, тут просто… ну… ненадолго. Когда…фррр…когда же…это… когда же им ещё удастся…того, ну… увидеть это. К тому же…грррмррр…нам по…этому самому…по пути.

Варра, Щур и Яркольд стояли возле скульптуры Хторры, напротив ниши с бюстом её матери - Одги-Треввы, и тихонько переговаривались, делясь мыслями. Фир-Фир кивнул друзьям, и компания двинулась дальше.

Внезапно Яркольд остановился, будто наткнулся на невидимую стену.
- Фир-Фир! - пискнул кунчонок, толкая ольхена лапой. - А ты ничего не забыл?

Брат Ольхевы удивлённо обернулся и встретился глазами с Варрой. Та пожала плечами.
- О чём ты, малыш? - самцу не приходило в голову, что же такого важного он мог позабыть.

Ярк обиженно вздохнул:
- Ты должен кое-что попросить у своей сестры, у Ольхевы. Помнишь?
- Ну…

Росомаха не успел договорить, поскольку едва не столкнулся с круглой дверью, отделяющей галерею от зала. Толстая цельная заслонка на кованых петлях была снабжена изогнутой деревянной ручкой, и изрядно подпорчена снизу - кто-то давным-давно драл её когтями.

Ветка-галерея, внутри которой они шли, соединяла винтовую лестницу на уровне кухни с верхним этажом, где как раз и находился зал Одги-Ферса. Склок открыл дверцу и пропустил гостей вперёд.

Просторный зал с толстой колонной в центре встретил зверей нежным полумраком и лёгкой приятной прохладой. Дубовый пол был отполирован так, что посетители видели в нём своё отражение, и это немало удивило Ярка. Он тихо взвизгнул, когда увидел себя у себя же под лапами. А вот Варре сразу бросились в глаза пустые лежанки, подушки и пледы, разбросанные по полу. Кажется, тут обитали звери, только в данный момент в зале никого кроме пришедших не было. Кто-то старательно зашторил окна плотной бордовой тканью, а источниками света служили факелы в своих каменных гнёздах. Всего двадцать два факела, по одному слева и справа от каждой скульптуры. Фигуры росомах, представленные в этом зале были столь же изысканны, как и в ветке-галерее, только тут герои были изображены в полный рост. Одиннадцать росомах, каждая сидит у стены под своим портретом, и все вместе они образуют правильный полукруг.

Варра, Яркольд, Фир-Фир и Щур разбрелись по залу, разглядывая фигуры и картины, а проводник занял ожидающую позицию у входа на винтовую лестницу, которой оказалась та самая толстая колонна в центре помещения. Глаза Склока двумя угольками мерцали в трепетном свете огня.
- Варра, Ярк, - позвал ольхен, когда первые впечатления уже были получены, а жажда любопытства начала проступать во взгляде. - Слушайте меня. Думаю, вам интересно, кто эти звери.
- Да! Ещё как!
- Не отказалась бы послушать.
- Так вот, кгхх - Фир-Фир прочистил горло и пригласил всех к первому изваянию. С портрета на них угрюмо глядел самец росомахи с тёмной всклокоченной на загривке шерстью. В скульптуре он имел такое же недовольное выражение морды и сидел сгорбившись.
- Мы находимся в зале Одги-Ферса, обустроенном в память братьев и сестёр нашей Первой Ольхевы, которые принимали непосредственное участие в Великом Разгрызе. Это когда из Леса Финала пришли Инеевые волки по главе с гривистым волком Карго и стали захватывать Земли Мява и Тява. Тогда остальные звери тоже объединились, наметили свои территории и стали их защищать. Земли Мява и Тява некогда были бескрайними, безграничными и свободными. Ими никто не правил. Всё изменилось с приходом Карго. Первым отграничилось Далетравье, ибо Инеевые волки чаще всего совершали набеги в Долину Двенадцати Трав. Одиннадцать росомах - все братья и сёстры, дали отпор волкам, установив границу. Всех их вы видите здесь. Это дети Одги и Ферса. Смотрите, первый - это Сарт-Ферс. Самый старший и умный из братьев, он вечно ходил недовольным. Но в душе он был добрым и чутким, всегда переживал за своих братьев и сестёр. Следующий - Иррт-Ферс, очень крупным был. Смотрите, какой он мускулистый и жилистый. А на картине у него такой безразличный взгляд. Идём дальше. Уффи-Ферс - мелкий и застенчивый. Он лишился уха в схватке с волками. Видите, какая у него напряжённая поза - голова опущена, хвост поджат, взгляд снизу-вверх. Он очень боялся Карго и его прихвостней. О, а тут мы видим Крак-Ферса. Он был известен своим вспыльчивым нравом и взрывным характером, а так же крайней нервозностью. Видишь, Ярк, какой здоровенный шрам пересекает его морду? Тоже от волков подарочек. И он с этого портрета смотрит так, будто удавить готов. Как, интересно, остальные с ним уживались? Идём дальше. Шкур-Ферс - добрый увалень с загадочной историей. Кажется, он был шаманом, или что-то вроде того. Видите, у него из загривка перья торчат, а вся косматая шерсть разделена на прядки, и каждая прядка перехвачена бусиной. О нём мне мало известно.
- Помнится, в Луголесье жила старая лисица, - сообщила Варра, пристально разглядывая деревянную скульптуру Шкур-Ферса. - Она тоже себе так всю шерсть заплетала.

Фир-Фир почесал задней лапой ухо и продолжил:
- Ладей-Ферс был слеп на один глаз с рождения. Он был отрешённым и странным, мало разговаривал и часто смотрел на своё отражение. Чилига говорила, что, возможно, у него был дар. Но это точно не известно. И последний из братьев - Эфес-Ферс. Он был мелким, бойким и имел обыкновение хвататься за все дела сразу. У него на лбу интересное пятно в форме белого месяца, видите?
- Все они - братья Треввы? - спросил Яркольд, изучая портреты и скульптуры.
- Да, родные, - кивнул ольхен. - У неё были и сёстры. Три сестры. Пройдёмте к следующей фигуре. Кто это у нас? Ага. Это - Одга-Мар-Мар. Нежное и трогательное создание, с волками не сражалась, как и Тревва. Она была тихой и кроткой. Дальше. О, Одга-Иррца. Отважная и решительная росомаха. Увы, погибла от волчьих клыков. Была близка с Одгой-Фир, в честь которой я получил своё имя. Вот, её портрет - следующий.

Три росомахи и детёныш каменной куницы собрались вокруг скульптуры Одги-Фир. Средних размеров самка уверенно восседала на своём пьедестале, снисходительно поглядывая на тех, кто попадал в её поле зрения. Теперь, после встречи с ней «вживую», Фир-Фир совсем иначе стал смотреть на изображения двоюродной прабабки. Совершенно новым взглядом, проявляя больший интерес. Ведь, когда лучше узнаёшь зверя, или когда внезапно становишься с ним ближе, то и смотреть на него начинаешь по-другому. С пониманием, уважением, либо с недоверием, если он себя как-то неправильно повёл. Но взгляд всё равно уже другой. Так и ольхену теперь вдруг захотелось задержаться у портрета, погрузиться в её бирюзовые глаза, коснуться лапой деревянной шкуры, рассказать, что тревожит сердце.
- Вот Одга-Фир, - представил Фир-Фир, и в голосе его звучало гораздо больше теплоты и почтения, чем когда он рассказывал об остальных скульптурах. - Она вела их всех за собой, придумывала планы, первой шла в сражение. Она была настоящим лидером и первым далетравским кузнецом. Именно она придумала такое оружие как когтесвист и «Волчью Улыбку».
19_Odga-Fir_Fir_Fir
- Ух ты! У неё глаза точь-в-точь как у тебя! Айа! - Яркольд споткнулся об лежанку, и чуть было не упал, но Варра успела подхватить его.

Губы Фир-Фира расплылись в мечтательной улыбке, а перед внутренним взором проносились моменты из его приключения на Острове Пня.
- Она мой Покровитель, - серьёзно сказал он, обращаясь к малышу. Яркольд что-то ответил, но Фир-Фир уже не слушал, заворожённый портретом. Внезапно ему показалось, что Одга-Фир моргнула. Прямо как тогда, у могильного камня. Шерсть самца сначала поднялась дыбом, но в эту же самую секунду улеглась, и блаженное тепло янтарным мёдом разлилось по телу, принося успокоение и увлекая в безмятежность. Фир-Фир каждой шерстинкой ощущал поддержку своего Покровителя.

Недовольный голос Варры выдернул ольхена из сладкого оцепенения.
- Кто здесь гнёзд поразбросал? Что они себе позволяют?
- Ах это? - тряхнул головой Фир-Фир. - Не знаю, тут не было этого, когда я уходил. Склок! Что ты об этом знаешь?

Чёрный самец отозвался низким урчанием.
- Так это…звери… река того…разлилась…они…прячутся…дома их…ну…как бы…размыло…
- А, так вот оно что. Спасибо, - ольхен махнул ему лапой и повернулся к Варре. - Тут разместились пострадавшие от наводнения. Ладно, давайте посмотрим на скульптуру Одги-Треввы и пойдём уже к Фафе, а то она и правда заждалась.
18_Trevva
Щур боязливо жался к прикрытому накидкой боку Варры, когда звери снова оказались на винтовой лестнице. Всё выше и выше, лапы уже подкашивались, а голова кружилась. Росомашонку теперь казалось, что в мире больше ничего не существует кроме убегающих из-под лап деревянных ступеней. Они бесконечны. И молчаливая процессия с крупной чёрной росомахой во главе будет вечно подниматься по ускользающим вниз ступеням. Те же факелы проносятся мимо, те же ниши. А всё потому, что они идут на месте, не продвигаясь ни вперёд, ни назад. Вечные заложники сердца Древнего Дуба. Это их ловушка. Это их могила. Им суждено подниматься, пока они не рухнут замертво, став частью этого дерева. Став скульптурой в нише. Вот бы остановиться хоть на мгновение, вот бы доказать самому себе, что путь назад есть! Что в мире существуют травы и леса, горы и реки, камни и земля. Что есть такое занятие как охота. Или всё это выдумки? Есть только ступени и темнота за поворотом - впереди и позади. И из этого круга не вырваться.

Щуру стало душно. Он таращил глазищи на Варру, которая с усталой настойчивостью переставляла лапы, поправлял горлышко от горшка, по-прежнему обхватывающее его шею, и очень боялся упасть, соскользнуть, оступиться. Он уже смирился с тем, что этим ступенькам не будет конца.
- Вот и пришли! - послышался откуда-то сверху запыхавшийся голос Фир-Фира.

Глава 20.

Фафа, Чилига и Мартер синхронно повернули головы на звук открывающейся предзальной двери. Сперва в тёмном проёме сверкнули глаза-угольки Склока, но они тут же погасли, послышался грохот, кто-то взвизгнул, и в Тронный Зал ворвался бешеный бурый вихрь, сверкающий охрой полосатых боков. Он подлетел к Фафе и Чилиге, заключил их в широкие объятия и закружил по залу, наполняя пространство утробным урчанием. Сёстры смеялись, обнимали своего братишку, покусывали за уши и вылизывали его морду. Потом, не удержав равновесия, все трое повалились на тёплый деревянный пол, продолжая при этом хохотать и поуркивать.

Варра, Щур, Склок и Яркольд, зашедшие в зал следом за ольхеном, изумлённо наблюдали эту не совсем царственную сцену. В прочем, Варра быстро отвлеклась от Фир-Фира и его сестёр и стала разглядывать убранство зала, в то время как ольхевская семья обменивалась новостями после долгой разлуки. Мартер, смущённо улыбался и стоял в сторонке на задних лапах, держа передние за спиной, а Ярк и Щур в ожидании сидели возле Склока.

Тронный Зал в своей простоте и сдержанности оказался очень приятным помещением. Тёплые горчичные тона стен, потолка и пола, изящные, но довольно крупные окна и трон, вросший прямо в пол. Он был похож на широкий пень со спинкой. Посреди зала, как и во всех нижних помещениях, от пола до потолка тянулась колонна, в которой находилась винтовая лестница. Из-за прилаженного к ней предзального помещения, колонну было видно только на три четверти. В зале не горели факелы, свет попадал в помещение сквозь знаменитое Синезорьское стекло, вставленное в рамы из гибких ветвей.

Варра задрала морду кверху, расползаясь взглядом по неровной стене Предзала. В том месте, где предзальные стены смыкаются с колонной и потолком, она увидела круглое отверстие - сквозную нишу, в которой ютилась ещё одна скульптура. Большая неокрашенная деревянная росомаха застыла на задних лапах, сильно прогнувшись позвоночником. Она почти касалась лбом основания хвоста. Находясь непосредственно под стеной, Варра с трудом смогла разобрать, что из себя представляет эта фигура, но, отойдя подальше, она смогла оценить творение по достоинству, однако смысл его для Варры так и остался загадкой.
- Идёмте, друзья! - позвал Фир-Фир, и звери вышли на середину зала. Склок распрощался со всеми и потрусил прочь - его работа здесь закончена. А Фафа, не скрывая лучезарной улыбки, села на трон, выпрямилась, как подобает Ольхеве, и что-то шепнула Чилиге, пока остальные подтягивались к ней. Чилига прошмыгнула мимо гостей и скрылась в Предзале, но уже через минуту снова показалась из двери. В зубах она тащила три подушки из тёмно-зелёной хлопковой ткани, ещё две росомашенька зажала под мышками. Брат резво подскочил к ней и помог донести сиденья до трона. Их разложили вокруг Фафы и пригласили гостей занять свои места. Яркольд с разбегу плюхнулся на подушку и утонул в ней, поскольку подушка, набитая куропаточьим пухом, была непомерно пышная. Из неё теперь торчал пушистый куний хвостик, а внутри барахтался сам малыш, силясь изменить своё незавидное положение. На помощь пришла Варра: она, не церемонясь, подняла Ярка за хвост, перевернула его, и усадила в подушечье гнездо правильно - головой вверх. После этого светлошёрстная росомаха сама улеглась на свою лежанку, и к ней под бок незамедлительно залез Щур. Варра лишь обречённо вздохнула.

Её Бурошкурость терпеливо ждала, когда все, наконец, угомонятся. И вот, каждый гость нашёл себе местечко, устроился там и притих в ожидании. После недолгой паузы, Фир-Фир поднялся с подушки и сказал:
- Дорогие мои сёстры, позвольте представить вам своих друзей и товарищей.
- Конечно, Фир. Мне уже не терпится с ними познакомиться, - кивнула Фафа. Когда она говорила спокойно, её голос был низким и звучал очень красиво, с небольшим духовым гудением.

Мартер чинно восседал на своей лежанке, обернув хвостом лапы. Он был неподвижен. Щур так забрался под Варру и её накидку, что его и вовсе не было видно, а у Яркольда от объятий подушки была свободна только голова. Фир-Фир нетерпеливо ёрзал, когда знакомил сестёр с гостями.
- Это Яркольд, наш маленький друг. Он жил с желтодушкой Лушей, а потом прибился к нам.
- Мой Небесный Покровитель - Вересковая Ласка, - пропищал кунчонок. Фафа и Чилига переглянулись.
- А нас ведёт по тропке жизни Одга-Тревва, - хором сказали они. Ярк понимающе улыбнулся им и опустил голову на подушку, в то время как Фир-Фир продолжил рассказывать о твоих спутниках.
- Это Варра, я встретил её у подножия Плавных Гор. Обещал показать наши Грядки. В, общем-то, это всё. Варра, Яркольд, - ольхен повернулся к друзьям. - А это мои сёстры - Фафа и Чилига.
- Эм, братец? Кажется, ты представил не всех, - робко заметила младшая сестричка.
- В самом деле? - притворно изумился Фир-Фир. Варра с самой кислой мордой, на какую только была способна, вытащила из-под себя росомашонка, подтянув его за глиняное шейное кольцо.
- А, это мелкий проходимец и вор. Мы привели его, чтобы осудить и наказать, - Фир-Фир невозмутимо лизнул коготь. Фафа открыла рот, чтобы ответить, но кипящая гневом Варра не дала ей сказать. Она вскочила со своего места и набросилась на ольхена.
- Ах ты олений потрох! - рявкнула она, хватая Фир-Фира за загривок. Чилига поспешила разнимать драчунов, но Варра сама сообразила, что вести себя так в присутствии Ольхевы… ну неприлично, что ли. И она, ворча, вернулась к Щуру на подушку.
- Правительница, ваш брат клеветник! - заявила светлошёрстная росомаха, указывая лапой на обидчика. - Щур не проходимец, а полноценный член нашей маленькой стаи. Он украл наш суп, но уже поплатился за это и исправился. Я за него ручаюсь.

Фафа спокойно смотрела на перекошенную яростью морду Варры, на то, как она неистово отстаивала права своего маленького друга, ругаясь на Фир-Фира, который так же выдержанно изучал свои когти. Фафа внимательно слушала слова малознакомой росомахи, время от времени кивала и укоризненно поглядывала на брата. Наконец, она сделала знак замолчать и шумно вздохнула.
- Щур, ты опять за старое? - устало спросила Ольхева, почёсывая макушку под короной. - Ну сколько можно?
- Но Фафа! - росомашонок заплакал и зарылся глубже в подушку. - Я не хотел! Так вышло случайно! Я просто очень хотел есть!
- Тебя же учили охотиться. Почему ты убежал от Юши? Она вернулась ко мне и всё рассказала, да-да. Что на первом же уроке ты оставил её и исчез. Мы думали, что больше не увидим тебя, но ты снова воруешь! - Фафа покачала головой.

Варра, Фир-Фир и Яркольд с выражением нескрываемого изумления на мордах, глядели то на Ольхеву, то на Щура, то на Чилигу, которая сидела тихо, но тоже, по всей видимости, была в курсе этого дела. Детёныш каменной куницы поднял вверх лапку и задал вопрос, который так остро волновал гостей, собравшихся в Тронном Зале:
- Вы знакомы? Но как? - от волнения его голосок стал совсем писклявым.

У Фафы дёрнулся хвост, и ольхен, зная свою сестру, прекрасно понял, что это означает с трудом скрываемое недовольство. Но Ольхева справилась с собой и повернулась к кунчонку:
- Так вышло, что Щур уже попадал к нам ранее…
- В прошлом году, - подсказала Чилига.
- Да, прошлой осенью. Он забрался на кухню и погрыз все куски мяса, приготовленные к празднику Костяного Кольца, - прикрыв глаза, вещала Ольхева. - Затем он раскидал приготовленные для церемонии кости, разбил мышиные черепа. А поскольку наш Щур - воришка неудачный, его быстро поймали и привели ко мне. Съел он не так много, больше натоптал и уронил, но всё равно угощения на праздничный стол еле хватило.
- Как ты проник в Бросхадом? - полюбопытствовала Варра, но Щур только сильнее вжался в подушку.

Фафа продолжала:
- Фир-Фир тогда снова ушёл бродить, поэтому и не знает этой истории. Да это и к лучшему, боюсь представить, что бы ты, любезный братец, с ним сделал, когда увидел, что он тут натворил. Но мы с Чилигой не стали отдавать Щура на растерзание тем, кому досталось меньше мяса на празднике, ведь мы понимали, что это мало повлияет на прохвоста, который и так уже лишился хвоста. Поэтому я решила действовать точно наоборот - не наказывать его, а научить охоте, чтобы он сам добывал себе пищу. И не беспокоил других. Я позвала Юшу, рысь - мою старую знакомую и попросила её взять его на себя. Она с радостью согласилась, потому что уж очень любит возиться с детёнышами, - при слове «детёныш» Фафа с особым упрёком посмотрела на Щура, который был уже вполне взрослой росомахой, но продолжал вести себя как малыш. - Она повела его на охоту. А он и сбежал. Дальше история ваша.
- Евражка трусливая! - злобно фыркнул Фир-Фир.

Пока он ругался на росомашонка, Варра успела рассказать Ольхеве и ольхие свою историю знакомства с Щуром. Чилига всплеснула лапами:
- Почему же ты убежал от Юши, но у Варры учишься охотиться с удовольствием? - недоумевала она.

Щур отнял заплаканную морду от подушки.
- Да не п-п-принято в Шкурах, чтобы росомаху рысь охоте у-у-учила. Мне мама всегда говорила - волк п-п-поучает волка, а росомаха - росомаху, - сквозь рыдания объяснял он. - Я всегда хотел научиться охотиться, но вы отказались учить меня лично, Ольхева! Я не должен перенимать рысью науку. Поэтому и убежал. Извините, я больше не буду. П-п-п-ростите.
20_Shur_Shenka
- Так он из Шкур… - тихо отметила Варра. Она припоминала карту и знала, что Шкуры - это болотистые земли на западе от Луголесья, которые делят между собой несколько волчьих стай. После минутных раздумий светлошёрстная росомаха прижала к себе Щура и сказала:
- Обещаю, что он больше ничего не украдёт. Я уж прослежу. И охоте он учится исправно, делает большие успехи. Так что не волнуйтесь, правительница. Не волнуйся и ты, Фир-Фир. Тебе в обиду я Щура не дам. Вот увидишь, Щур-из-Шкур станет достойной росомахой. Но, вообще-то, мы пришли сюда не для того, чтобы обгладывать косточки тому, кто испортил праздник косточек. Фир-Фир, может, начнёшь?

Все затихли, давая слово ольхену. Мартер оживился и открыл глаза, которые держал равнодушно закрытыми, покуда разговор шёл на отвлечённые темы. Но когда звери перешли к делу, плащекрылая куница не мог оставаться в стороне.

Фир-Фир вышел вперёд и встал напротив трона. Он глубоко дышал, собираясь с мыслями, и, хотя Фафа знала, что хочет сказать ей её брат, она всё равно вежливо молчала, позволяя ольхену полностью развернуть свою мысль.

Малыш Ярк внимательно слушал речь старшего товарища. И речь эта напоминала ему очередную сказку из какого-нибудь сборника легенд: отважный герой-росомаха после долгих скитаний претендует на корону в чужой стране и приходит за помощью и советом к своим лучезарным сёстрам, преодолевая трудности и препятствия, обзаведясь новыми друзьями. Кунчонок только сейчас, глядя на свои приключения со стороны, понял, насколько они были интересными и захватывающими, по крайней мере, так казалось его детёнышечьему уму. А может, это просто Фир-Фир обладал незаурядным даром красноречия и так хорошо описывал события? В любом случае Яркольд наслаждался рассказом росомахи как хорошей сказкой.

Варра изредка поправляла ольхена, вставляла свои мнения и трактовку событий (особенно, когда речь заходила о Щуре), и благодаря ней рассказ получался ещё красочнее и полнее.
- Я, конечно, поддерживаю твою идею, - улыбнулась Ольхева, когда Фир-Фир, наконец, высказал ей суть мысли. - Если вам удастся собрать преждевременный Слап, то мы с Чилигой первыми будем там. Но что скажут Ольхева Предхлады Тарви и Ольх Синезорья Рижх? Да и ваше путешествие будет ужасно долгим, если вы сначала пойдёте на северо-восток в Предхладу, потом в Синезорье, а затем снова пересечёте Далетравье, чтобы попасть в Лужье. Слишком много плутаний и крюков.
- Ваше Высочество! - выступил вперёд Мартер. - Мы с ольхеном Фир-Фиром уже обсуждали этот вопрос! С Тарви Медовой Шкурой, Рижхом Синезорьским и этим самым Тираном поговорю я. Мне будет относительно легко добраться до них на плащекрыльях. И это займёт куда меньше времени, чем если бы Фир-Фир, Варра, Яркольд и Щур шли туда пешком. Пока я летаю, они погостят в Бросхадоме. А вернусь я быстро - вы и нос сморщить не успеете. Вернусь и доложу, что все правители сказали по этому поводу.
- А, то есть ты сделаешь всё за нашего дражайшего ольхена, а он и из гнезда вылезти не успеет - как станет Ольхом? Что ж, неплохо, - Фафа не удержалась от фырканья, а Фир-Фир скривил губы.
- Сестра, так будет удобнее. Мартера везде знают. Он быстрее найдёт общий язык с ними, - начал убеждать он Фафу.

Ольхева усмехнулась, проведя когтем по гладкой поверхности полукруглого полапня её дубового трона:
- Ладно, не волнуйся, я просто шучу. Конечно, так будет удобнее, и мы потом отблагодарим Мартера за хорошую помощь нашей семье, - росомаха повернула голову к Варре и Яркольду. - А вы, друзья, можете пока погулять по Дубу, посмотреть, как тут живут. Мы с Фир-Фиром и Мартером обсудим детали. Варра, вы можете сходить в баню или в обеденную. Фир-Фир вас потом найдёт.

Когда все засобирались, каменный кунчонок деловито дёрнул ушками, не без труда выбрался из лежанки и подошёл к ольхену, жестом попросив его наклонить к нему ухо. Вид у малыша был недовольный, даже сердитый, карие глазки прикрылись нахмуренными бровями, а верхняя губа вздёрнулась, явив миру ряд беленьких вострых зубов. Бурый самец с серьёзным видом выслушал, что нашептал ему детёныш, и, обречённо вздохнув, обратился к старшей сестре:
- Да, Фафа, тут есть одно дело. Ты ведь не забыла про Конский Двор в Корневой Роще?

***

Яркольд сидел верхом на сумке-рюкзачке, который покоился на спине у светлошёрстной росомахи, пока звери спускались по винтовой лестнице на третий этаж. Сидеть кунчонку было мягко и удобно, поскольку большую часть сумки занимал его же собственный шарфик, подаренный Лушей, и только где-то внутри, завёрнутый в этот шарф, прятался тот самый пузырёк с удивительным напитком, которым Краплак отблагодарил Фир-Фира за спасение и камень-искряк. Больше в сумочке ничего не было, поскольку припасы звери успели съесть по дороге.

Варра не расставалась со своей накидкой с тех пор как получила её по почте - теперь всегда и везде серо-синяя накидка, расшитая осенней листвой, была на росомахе. И сейчас, передвигаясь на четырёх лапах, Варра завязала её наподобие плаща, так что сзади из-под накидки выглядывал только пушистый хвост и тёмные подушечки жесткошёрстных лап при ходьбе.

Позади семенил Щур, скорбно опустив голову, а Варра чувствовала себя нянькой для двух малышей, младший из которых вёл себя взрослее чем старший. Они направлялись в Обеденный Зал, поскольку у всех троих предательски бурчали желудки, а сейчас как раз было время ужина. Щур, как оказалось, хорошо знал Бросхадом, хотя усиленно притворялся, что видит всё впервые.

А вот каменный кунчонок с истинным интересом разглядывал стены, ниши, факелы, ступеньки - пока они спускались. В его голове звучал приставучий мотивчик, который он услышал ещё в Сытной Норе, и Ярк тихонько мурчал его себе под нос.
- Яркольд, ты никак решил составить дуэт моему воющему брюху? - пошутила Варра, разглядывая табличку над представшей перед ними дверью. Там была вырезана картинка: анфас головы горностая, кость, яблоко и рыбка. - Это и есть Обеденный Зал. Кажется. Давайте посмотрим.

И росомаха толкнула дверцу лапой.

Обеденный Зал был обставлен скромно, но со вкусом. И не удивительно, ведь вкус в этом помещении ценился как нигде. Сюда приходили обедать и ужинать звери, которые жили в Бросхадоме и окрестностях. Трением морд встречали здесь и гостей и бродяг, а кормили всех, не взимая никакой платы. Как и в Сытной Норе, многие звери сами приносили еду на кухню, или шли охотиться на следующее утро, либо приносили Бросхадому несъедобные дары - шкуры, рога, копыта, самоцветы и прочие нужные вещи. Изобретатели делились своими изобретениями, художники - картинами, поэты и барды услаждали слух посетителей на пирах текучими переливами мелодичных баллад. И все были довольны.

Варра, Щур и Яркольд вышли на верхнюю площадку Зала, где, как выяснилось, располагались места, предназначенные для мелких зверей. Если крохе-Яркольду было там вполне комфортно, а Щур кое-как да мог развернуться, то Варра - а она была довольно крупной самкой - чудом не выбила перильца. Росомаха осмотрелась и поняла, что верхняя терраса стелется вдоль стены узким карнизом, образуя ровный полукруг. Или даже подкову. Из центра «подковы» к колонне тянется неширокий мосток, на котором сейчас как раз и удерживает равновесие Варра. А внизу - тоже полукругом - стоит большой стол для крупных зверей. Он располагался точно под верхним Залом, в котором сама терраска, на которой стоят столы, была размером с нижний стол. Росомаха поглядела вниз и узнала Склока. Яркольд помахал ему сверху, призывно взвизгнув. Черношкурый самец поднял голову и ахнул:
- В-в-варра! Ну чт-т-то вы т-т-там…это… фрррхрр… заб-были? - он даже начал заикаться, и его речь, и без того нескладную, понимать стало ещё труднее.
- Да я думала, что это вход в харчевню! - нервно воскликнула светлошёрстная самка. Её хвост метался над нижним Залом, и шерсть с него сыпалась прямо в миски, переносимые зверями на подносах.
- Эт-т-т-то вход д-д-для м-м-мелкоты. В-в-вид-д-дишь эту…ну… как её…их н-н-н-несколько таких. Они там. Иди и… давай сюда… Вниз, Варра, вниз! Спускайся! - объяснял Склок. Но Варра его не очень хорошо слышала. Она попыталась вернуться назад на лестницу, но неосторожное движение грозило ей падением, а, чего скрывать, эта росомаха была довольно неуклюжей. Зато вперёд она продвигаться могла.
- Я не знаю, куда! - Склок вздрогнул, услышав её несчастный крик, вскинул голову и увидел вперившиеся в него большие, как две трави глаза. Он знал, что надо делать, но никак не мог объяснить ей - язык не слушался. Большой чёрный росомаха глядел на Яркольда, тоже что-то вопящего, на Щура, в страхе жмущегося к своей подруге (отчего ей было ещё сложнее удерживать равновесие), и выглядел совсем растерянным. Во влажных глазах Склока янтарной смолой разливался свечной свет, а кожаная жилетка повторяла движения груди, раздувающейся от дыхания и басовитого крика.

На его счастье рядом оказалась сердобольная соболюшка в передничке. Она, хорошо знакомая с речью Склока, сразу поняла, что он хочет сказать, и спокойно, с улыбкой передала его слова громким, но от того не менее приятным голосом:
- Росомаха Варра, посмотрите вперёд и по левое плечо. Видите, у края верхнего Зала уступы-ступени? Они вделаны в стену и ведут прямо вниз, к нам. Доберитесь до них и спуститесь. Вот так. Ничего сложного, милая. Попросите ваших спутников и тех, кто есть наверху сдвинуть столы, чтобы не мешали вам идти.

Варра кивнула и поползла вперёд, медленно и осторожно. И когда она достигла самой терраски, ей стало гораздо легче, поскольку теперь падение подстерегало её только с одной стороны, а с другой давала опору надёжная девятисотлетняя стена. Ласки, белки, крысы, ежи, летучие мыши и прочие мелкие зверьки, решившие в этот день отужинать в Бросхадоме, принялись с помощью Ярка оттаскивать в сторону столы и лежаки. После того как росомаха преодолевала часть пути, они ставили всё на место. Щур шёл за Варрой, стараясь не смотреть зверькам в глаза. Он-то тут уже не в первый раз. Мало-помалу, Варра достигла ступеней и еле-еле спустилась вниз, поскольку каждая из них была маленького размера, а зацепиться было не за что. К отряхивающейся росомахе тут же подскочил Склок в компании доброй соболихи.
- Меня зовут Ряженка, - представилась она, протягивая лапку. Наверху слышались недовольные возгласы и скрежет передвигаемых столов. Варра прислонила подушечки своей лапы к подушечкам лапки соболюшки, а потом обнюхалась с ней как полагается вежливым зверям.
- Спасибо тебе, Ряженка, - кивнула росомаха. - И тебе, Склок, спасибо. Это же надо было мне так пробурундучиться.
- Насчёт бурундуков ты права, это же территория для мелких зверей. Залезть на место бурундука, ну или там белки - вот что значит пробурундучиться! - засмеялся каменный кунчонок. Варра и Склок поддержали его шутку смехом.

Пока Щур и Яркольд знакомились с Ряженкой, Варра успела отметить, что зверей сегодня в Обеденном Зале не очень много. За столом расселись несколько волков, пара-тройка шумных лисиц, распевающих песни, семья барсуков, старая бобриха, иноземного вида рысь, кошка и желтодушка. Друзья поспешили занять места между барсучьим семейством и необычной рысью с терракотовой шкурой и чёрными ушами, увешанными костяными серьгами. Барсучиха, оказавшаяся рядом с Яркольдом, пожелала ему тёплого вечера, а Ряженка стала рассказывать о себе. Склок спросил у друзей, что кому принести.
- Мясо, - сухо ответила Варра.
- Мясо, - робко шепнул Щур.
- Мясо, пожалуйста, - вежливо попросила Ряженка.
- Мёд и молоко есть? - с важным видом поинтересовался малыш-белодушка.

И Склок ушел в сторону большой ниши у противоположной стены. В эту нишу из кухни сверху спускается еда на специальном нехитром механизме.

А Ряженка тем временем продолжила рассказ:
- Моя мама передала мне мастерство варения мыла, когда я была ещё молодой. Меня с самого рождения окружало буйство всевозможных запахов, ароматов, и благодаря этому я очень тонко разбираюсь в, собственно, запахах. И моего сынишку Кряжа я тоже обучаю этому искусству. Мы же потомственные мыловары. Бросхадомская баня никогда бы не завоевала такой славы, если бы не наше мыло. А вы чем занимаетесь? Откуда путь держите?

Так, согретые теплом дружбы и новых знакомств, звери сидели и беседовали, просто потому что им нравилось разговаривать друг с другом и делиться историями. Они дождались Склока с полным подносом, вовлекли его в разговор, и им показалось, что речь застенчивого крупного самца со временем стала спокойнее, ровнее и понятнее. Да и он сам стал чувствовать себя увереннее. Склок смеялся, когда Яркольд рассказывал шутку, переживал, слушая историю с Краплаком и был искренне счастлив провести вечер в приятной компании, по-новому взглянув на уже сотни раз виденный Обеденный Зал.

Глава 21.

Уже пять раз Солнечные Гонцы сменили друг друга на небесном посту с того дня как Мартер улетел на податливых ветру плащекрыльях в сторону холмистого Синезорья - страны, что лежит к востоку от Далетравья.

На следующий день после разговора в Тронном Зале, кунь проснулся до рассвета. Он позавтракал в Обеденном Зале, собрал заплечный мешок (надев его задом наперёд - на грудку - чтобы не мешал лететь), а потом отправился в путь. Мартер попрощался только с Фир-Фиром, который с трудом продрал глаза и вылез на шум.
- Счастливо, приятель. Ветра тебе в хвост, - искренне пожелал ольхен, не удержавшись от зевка. - Спасибо, что помогаешь.
- Не беспокойся. Я сам не прочь отправиться на прогулку, - шепнул летун.

Он вышел на балкон, примыкающий к Обеденному Залу, и ловко запрыгнул на переплетённые косичкой полапни перил. Мартер выпрямился и замер, слабо освещённый робкими лучами едва пробуждающегося Солнца. Его цветастые плащекрылья колыхались на ветру, развевались, подобно флагу, и свистели, обнимая потоки воздуха. Куница подставил ветру острую мордочку и прикрыл глаза, наслаждаясь прохладой весеннего утра. Его шкурка рдела всё сильнее, по мере того как Кволке-Хо выгонял Солнце из-за горизонта, и казалось, будто сам утренний свет подпалил Мартеру тонкие шерстинки. Тёмный силуэт крупной куницы подчёркивался ярким медно-огненным контуром, а в преисполненных решимостью глазах мерцали густые медовые отсветы. Спустя несколько блаженных мгновений, обласканный утренней нежностью Мартер махнул сонному самцу росомахи лапой и, перекинувшись через перила, рухнул вниз, словно брошенное поленце. Но, не достав до земли расстояния примерно с гадюку, он выверенным движением расправил своё затейливое приспособление для полётов и, ловя встречные потоки, взмыл в сиреневые рассветные небеса, пронзив кружащие над Бросхадомом тучи.

Фир-Фир вздохнул, глядя на устремившуюся к Солнцу кунью фигурку, которая становилась всё меньше и меньше, пока и вовсе не исчезла, слившись с пространством.

***
- Доброе утро, Варра и Щур! - Яркольд выбежал навстречу своим друзьям, весело помахивая хвостиком. Он играл с сыном Ряженки, когда две росомахи появились на пороге Обеденного Зала. На этот раз с правильного входа, над которым с той стороны красовалась табличка с изображением головы росомахи.

Звери только что вернулись с утренней охоты, и Варра выглядела сильно измотанной, она тяжело дышала и с трудом переставляла лапы, но зато Щура сегодня было просто не узнать. Мелкий росомашонок, подпрыгивая словно мячик, подбежал к столу, его голова была гордо поднята, да и смотрел он уже не так затравленно. Его тёмную мордочку украшала ослепительная улыбка.
- Чего он так сияет? - украдкой спросил Ярк у Варры.
- Охота удачная выдалась, - буркнула росомаха, вылизывая свою уставшую лапу. - Он сам поймал глухаря. Наш Щур скоро станет умелым охотником. А это твой новый друг?

Каменный кунчонок подтащил стесняющегося соболёнка-полукровку поближе. Тот молчал и лишь прижимал пушистые ушки. Это был зверёк не крупнее Яркольда, а по возрасту и того младше. Его мех имел приятный бурый оттенок, очень чистый и даже прозрачный, точно тёмная смола, а вся голова от шеи до нежно-розового носа была цвета кофейной пенки. На горле традиционно по-куничьи красовалось широкое горчичное пятно, однако оно было куда бледнее, чем у той же самой Луши. Но ярче, чем у Мартера.

Варра дружелюбно посмотрела в его бесцветные глаза.
- Ты сын Ряженки? - спросила она, протягивая лапу. Кидас кивнул и улыбнулся в ответ.
- Меня зовут Кряж. Ряженка - моя мама.
- Что-то твоя мама давно не появлялась тут, - заметила светлошёрстная росомаха. Кряж дёрнул плечами. Ряженка, вероятно, была занята своим мылом, поскольку дней пять назад она говорила что-то о бане и раздражительном банном коте Смоляке, который уже заждался своего заказа. Вот и сидела соболюшка в тесном дупле, помешивая ложечкой растопленную мыльную заготовку.

Мартер обещал уложиться в десять или пятнадцать дней, и прошло уже пять. Варра каждое утро учила Щура охотиться, а после завтрака шла спать, Яркольд всё время проводил с маленьким Кряжем, а Фир-Фир бегал по знакомым и снюхивался со старыми друзьями. Щур же не отходил от своей неизменной заступницы, которая просыпалась после полудня и снова шла в Обеденный Зал.

Так было и сегодня, в чудесный погожий денёк, когда Солнце было гонимо Медведем. Все листья на деревьях развернулись в полной красе, в пышных нарядных кронах щебетали птицы, на смену ломкой прошлогодней траве пришла свежая сочная живая зелень, в которой спрятались маленькие жёлтые Солнца - живучие одуванчики. Месяц Нюхоцвета раскрывал себя в полной силе.

Варра размяла шею и потянула к себе край накидки, заметив на нём грязь. Росомаха принялась стряхивать с накидки комья земли, похлопывая по ткани, чтобы избавиться от пыли. Прямо на чистый пол Обеденного Зала полетели сгустки сырой почвы, сосновые иглы и клочки мха.
- Можно не здесь? - рявкнул проходящий мимо барсук. На его белую лобовую полоску тоже попала грязная капля с росомашьего одеяния. - Мы тут едим, а вы нам в пищу трясёте не пойми что. Безобразие.
- Успокойся, приятель, - проскрежетала в ответ виновница. - Иди, куда шёл.
- Может, мне стоит поучить тебя хорошим манерам? - глаза барсука стали круглыми и чуть не вывалились из орбит. Он свирепо зарычал и ощетинился. - Ты оскорбляешь своим поведением добрых зверей. Кто это убирать будет? Значит так. Либо ты вылижешь всю грязь, что тут оставила, либо убирайся из Бросхадома к лисьим сынам!
- Попробуй, берёзка, заставь меня! Это ещё кто кого поучит хорошим манерам! - огрызнулась Варра, начиная Круг Схватки.

Нет, светлошёрстная росомаха Варра с Белых Болот не была вредной или излишне вспыльчивой, она не бросалась на не угодивших ей зверей. Но она, как и всякое разумное создание, желала, чтобы к ней относились с уважением, а не втаптывали её в ту грязь, которую она, уж так случилось, ненароком натрясла. Если бы барсук вежливо выразил своё недовольство, то Варра непременно извинилась бы перед ним и тут же постаралась всё исправить, однако заносчивый зверь этого не сделал, а наоборот, постарался сильнее унизить неосторожную росомаху. Этого Варра стерпеть не могла.

Барсук, не раздумывая, продолжил Круг. Яркольд и Кряж поспешили отойти в сторону, чтобы два крупных зверя, намерившихся сражаться, их не задели. Кунчонок лишь тихо попросил Варру: «Не надо!», но его голос потонул в злобном рычании, льющемся из двух глоток. Те немногие звери, которые сейчас кушали в Обеденном Зале, столпились по краям Круга Схватки, ожидая, что будет. Волки и всё те же певучие лисицы предугадывали исход грызни, подбадривая то барсука, то росомаху, а престарелая самка песца в квадратных очках укоризненно качала головой, стараясь увести в сторону свою чересчур любопытную внучку. Но молодая песцовка изо всех сил тянулась ближе к центру событий, деловито потрясая лебединым пером и засаленным пустым свитком.

Увидев, что происходит, Щур бросил недоеденную кашу и ринулся к Варре, пытаясь растолкать столпившихся зверей. Он снова выглядел забитым и всеми обиженным.

Светлошёрстная росомаха и крупный барсук буравили друг друга взглядом и нарезали круги медленной напряжённой походкой. Оба уже ничего не говорили, только скалились и морщили переносицу.
- Что случилось? - спрашивали некоторые звери.
- Наш Ворчавый с кем-то возню затеял. Снова, - отвечали другие.
- Варра, не надо! - чуть не плача пищал Яркольд. От страха он обхватил Кряжа и прижал полукровку к себе.

Но Варра не слушала. Для неё на время перестал существовать и Яркольд, и Щур, и весь Бросхадом. Всё это осталось вне Круга Схватки, который был начертан её движениями, которому она положила начало. Росомаха уже не помнила причину ссоры, не знала она и имени противника, но она видела его глаза. И блеска этих рыжеватых глаз было достаточно.

Варра начала Круг, и первый бросок по праву принадлежал ей.

Она улучила момент и оттолкнулась упругими задними лапами от тёплого деревянного пола, едва царапнув его короткими затупленными когтями. Всё, что Варра успела увидеть, перед тем как её поглотила круговерть запахов, цветов, рывков и усилий - это разинутая острозубая пасть противника и его бешеные оранжевые глазища навыкате. После этого началось что-то невообразимое. Они сцепились, мёртвой хваткой зажав друг друга в возможно смертельных объятиях, выдирая клоки меха. Барсук и росомаха катались по полу, натыкаясь на случайных зрителей, оглашая мирный Обеденный Зал неистовыми воплями, осыпая всё вокруг клочьями чёрно-бело-бежевой шерсти. Сверху, перегнувшись через перильца, на них глядели посетители Малого Зала.

Клыки барсука оказались очень острыми, а челюсти сильными, он сумел сильно цапнуть Варру за бедро и до крови прокусить ухо. Росомаха в долгу не осталась и хорошенько прихватила вражеский хвост, нещадно колотя противника задними лапами.
- Драка за завтраком в Обеденном Зале Бросхадома, тринадцатый день Луны Нюхоцвета, - тараторила песцовка, чиркая пером по бумаге. В прочем, её никто не слышал. - Небезызвестный в наших кругах барсук Ворч Ворчавый схлестнул свои когти с гостящей в столице росомахой Варрой с Белых Болот. Причиной грызни послужила мелкая ссора и незначительное замечание, полученное в адрес Варры по поводу того, что она испачкала пол в помещении грязной одеждой. Смею предположить, что…О!

Варра с рычанием трепала Ворчавого за шкирку, когда почувствовала, как её собственную холку стиснули чьи-то челюсти. Она отпустила барсука и огрызнулась назад, но Ворчавый воспользовался моментом и пихнул росомаху в открывшийся живот. Больше он ничего сделать не успел, потому что его самого точно так же оттащили. Варра почти сразу учуяла Фир-Фира, державшего её за загривок, но не перестала брыкаться и вырываться. Перед собой она видела беснующегося барсука, которого усмирял Склок.
- Всё, в-в-в-сё, х-хватит…это…ну…УСПОКОЙСЯ! - гаркнул чёрный страж, и все сразу затихли. Голос Склока в эту секунду действительно соответствовал его внешности - такой же внушительный и даже страшный.
- Ольхен Далетравья благородный Фир-Фир и его верный помощник страж Склок поспешили разнять нарушителей порядка, - констатировала песцовка, мгновенно записав свою фразу на свиток. После секундного оцепенения все звери снова загалдели.
- Варра, что ты делаешь? - кряхтел благородный ольхен, пытаясь удержать лягающуюся росомаху. - Замри! Всё уже, всё!

Лисы, потерявшие интерес к происходящему, продолжили прерванную песню, завывая и потявкивая на самых, как им казалось, весёлых строках:
- …Из ста бочек мёд нам на головы льётся,

А Кволке смеётся. Над чем он смеётся?

Мы спляшем в лучах восходящего Солнца,

У тёмной медовой реки…

Сконфуженный малыш Яркольд осторожно подошёл ближе, с истинным ужасом глядя на свою искажённую яростью спутницу. Такой он её ещё не видел, и потому его хвостик дрожал от волнения. Кунчонок встал между рвущимися друг к другу противниками и замотал головёнкой, переводя взгляд с брызжущего слюной барсука на молотящую лапами Варру.
- Варра, не надо!

Склок поволок Ворчавого прочь из Зала, а Фир-Фир совершил усилие и прижал росомаху к полу, ожидая, когда чёрный страж скроется за дверью.

Всемогущее весеннее Солнце сильной лапой посылало свои лучи к земле, мощным броском пронзая ими стёкла Обеденного Зала, словно заливая его расплавленным золотом. Дубовый пол покрылся яркими пятнами бликов и теней, блики плясали на стенах, отражаясь от содержимого чашек, а пылинки дружной стайкой кружись в снопах весеннего тепла.

И только Варру в этот момент Солнце совсем не радовало. Прижатая к полу, она была ослеплена пронзительными отсветами, а переменить положение не представлялось возможности из-за сильных лап Далетравского ольхена. Росомаха тяжело пыхтела. Выдранные из её же гривы волоски улавливали потоки горячего дыхания и начинали плясать на гладком деревянном полу, приглашая на танец короткие и жёсткие шерстинки из шкуры барсука.
- Ворч Ворчавый покинул Обеденный Зал. Не без помощи стража Склока, конечно. Ольхен Фир-Фир обездвижил вторую драчунью. Что же ждёт нарушителей за такое безобразие? - продолжила песцовка, не взирая на шиканья своей бабушки.

Глава 22.

Свободный поднебесный ветер лихими порывами наполнял цветастые паруса плащекрыльев, заставляя держать лапы в постоянном напряжении, и не позволяя расслабиться ни на секунду. Мартер в изнеможении уронил голову вниз, слезящимися глазами провожая исчезающие из поля зрения зелёные кроны деревьев, замшелые валуны, которые стали попадаться всё чаще, розовато-сиреневые вересковые пустоши, редкие домики…

Вскоре куница смог различить вдалеке лес, что плавно взбирался вверх, обрамляя собой подножие величественных гор, вершины которых затерялись где-то среди облаков. Да, они сливались с небом, а самые высокие из них, говорят, достигали самого Небесного Гнезда - обиталища Звёзд и Празверей. Сколько же отчаянных кошек, хорьков, лисиц сгинули в пропасти, пытаясь забраться на самую высокую гору, чтобы попасть в Дом Богов.

Увидев знакомые хребты, Мартер заметно повеселел, и в нём проснулись новые силы. Он снизил полёт, ища более сильный поток воздуха, а вальяжно ступающее к закату Солнце забавы ради подкрашивало его мех в багряно-красный цвет.
22_Gori_Prehladi
Горы Предхлады считались самыми красивыми горами во всём Миролапье. Седые вершины неподвижно плавали в полупрозрачной дымке, внушая спокойствие, неколебимость, устойчивость. Ленивый Солнечный Зверь нежной лапкой гладил кажущиеся пологими бурые склоны, отчего те вспыхивали ржаво-медным пламенем, розовея у снежных шапок. Медные склоны, медная шкура одиноко летящей куницы, медные облака, бегущие по пурпурному небу. Воздух был свеж и влажен, попадая внутрь со вдохом, он заставлял сердце биться чаще, а язык отчётливо чувствовал его пресный сырой вкус. Вкус самой Жизни и Весны.

***
- Варра, ну не злись ты так.

Тихий голос каменного кунчонка отражался от тёмных стен Бросхадомской лечебницы. Это небольшое помещение находилось внутри ствола аккурат под Обеденным Залом, но оно не занимало весь этаж, а соседствовало со швейной мастерской. С потолка, как обычно, свисали пучки разномастных трав, полки и шкафчики были забиты всевозможными склянками, бутылочками, флаконами и книгами в кожаных переплётах.

Ничем не выделяющееся логово травницы.

Почётное место занимал большой чёрный стол с россыпью ящиков, ползущих вверх по стене и становящихся полками. На его столешнице были разбросаны пожелтевшие бумажки, пахнущие затхлостью, мешочки, из которых высыпались продолговатые семена, крупные перья для письма. Но флаконы и банки стояли на столе очень аккуратно, чётко отсортированные, с подробными этикетками. Закатный свет проникал сквозь мутные стёкла двух небольших окон, дополняя интерьер своими печальными штрихами.
- Если ты не будешь бросаться на Фир-Фира, тебя тут же выпустят.

Ярк сидел возле клетки, подобрав под себя хвостик. Ему нельзя было тут находиться. Варра сверлила его недобрым взглядом, перебирая про себя всевозможные ругательства. Не в адрес кунчонка, но относящиеся ко всем, кого она сейчас меньше всего хотела видеть. В их число входил и ольхен, притащивший её сюда и заперший в деревянную клетку, и барсук Ворч, по чьей вине всё это случилось. Честно говоря, росомаха очень хотела, чтобы и Яркольд сейчас оставил её в покое. Но кунчонок продолжал умоляюще глядеть на неё своими большими тоскливыми глазками.

Клетка, в которую Фир-Фир так бесцеремонно запихнул Варру, была совсем небольшой: росомаха могла вытянуться в ней на всю длину, однако лапы упирались в прутья, а встать вертикально здесь и вовсе было невозможно. Задней стенкой клетки служила стена дуба. Деревянная клетка, выдолбленная из цельного ствола, как и многая здешняя мебель, была очень прочной и идеально гладко отшлифованной. Она запиралась на хитрый деревянный замок с секретом, и открыть её изнутри было никак нельзя. Зачем в лечебнице такая клетка? Уж не для особо агрессивных пациентов же?

Варра видела сквозь толстые прутья четыре жёстких лежанки, стоящих рядком. Они тоже были вырезаны из Бросхадомского ствола. Лежанки были пусты, видимо, в настоящее время все звери чувствовали себя хорошо.
- Варра, милая, ну пойми! Тебя посадили сюда только потому, что ты бросалась на всех, кого видела. Понимаешь?

Росомаха отвернулась к стене и закрыла глаза, перед внутренним взором поплыли яркие пятна. Внезапно раздался щелчок замка входной двери, и Яркольд, испуганно взвизгнув, поспешил спрятаться под лежак.

Послышалось скрипучее бормотание и едва уловимое царапанье пера о бумагу:
- Крапива взошла, кислица - полным ходом, ландыш ещё вредничает. Кошачьей лапке мало песка в почве. Так-так.

В помещение на задних лапах вошла необъятная кошка. Её мех был невероятно пышным, и казалось, изящная голова просто утопает в огромном воротнике. Шкура этой кошки была бурой, а тёмные полосы пересекались друг с другом, образуя некое подобие сетчатого узора. Голова же была будто бы от другой кошки - светлая, словно вымазанная белой глиной и с короткой шерстью, а глаза напоминали две календулы. Её эффектный образ дополняло маховое перо какой-то совы, вставленное в густой мех на загривке. Кошка красиво взмахивала подолом меха при ходьбе, манерно раскачивала бёдрами, а пахло от неё мокрой землёй и мхом.
22_Neyasyt
Она вела себя очень по-хозяйски, и сразу было ясно, что главный травник, врач и целитель здесь именно она.

Малыш Ярк дрожал под лежанкой, глядя на кошку во все глаза. Он хорошо почувствовал волны властности, исходящие от врачевательницы.

Кошка встала посреди комнаты, продолжая писать. Вдруг её ноздри задрожали, и она быстро вскинула морду, оглядывая свои владения.
- Кто здесь? - ухнула она.

Её цепкий взгляд быстро обнаружил виновницу беспокойства. Варра с трудом села, исподлобья взирая на подошедшую к ней кошку.
- А, та самая драчливая росомаха. Ну, что у тебя повреждено?
- Выпусти меня немедленно! - рявкнула Варра. Её накидка грязной тряпкой лежала возле лап.
- Уверена? А я считаю, что тебе лучше пока побыть здесь. Для твоей же безопасности, - кошка говорила очень спокойно. Она села прямо перед росомахой, обернув белые лапки пушистым хвостом.
- Это Фир-Фир так считает, уж я-то знаю. Пёсья желчь, пёсий хвост! Путь только попадётся мне! Наглый гад!
- Зачем говорить о Фир-Фире, дорогуша? Давай лучше поговорим о тебе.
- Не стану я ничего говорить о себе! - заявила Варра.
- Ну, в таком случае, поговорим обо мне, мяу. Меня прозвали Неясытью, и я - главная врачевательница Бросхадома. Здесь моя скромная лечебница, а так же личное рабочее место по изучению трав. Все Аптекарские Грядки находятся под моим началом.

На этом месте Варра стала слушать внимательнее, проявляя больший интерес.
- А меня зовут Варра. Я родом с Белых Болот. Ты выпустишь меня отсюда? - спросила росомаха, надевая накидку.
- Я не могу, ты меня прости, - вздохнула Неясыть. - Пока не поправишься, ты будешь находиться здесь. Ты голодная?
- Я здорова! - Варра аж закричала. - Выпусти меня! Хотя… как ты будешь меня лечить, если я в клетке? Ты даже ухо мне не сможешь обработать, - росомаха предъявила своё прокушенное в драке ухо.

Кошка просунула лапы между прутьев и ощупала Варрину голову.
- Хорошему целителю и стена не помеха, - улыбнулась она.

Детёныш каменной куницы собрался в жалкий комочек, стараясь занимать под лежанкой как можно меньше места. Однако он, не отрываясь, наблюдал за действиями Неясыти, и всё удивлялся: как же целительница его ещё не учуяла. Кошка ловко орудовала инструментами, сшивая порванное ухо прямо через решётку. В одной лапе она держала лоток с пинцетами и полукруглыми иглами, другой брала нужные ей предметы, в зубах был зажат моток ниток, скрученных из кишок дикой овцы. Полная антисанитария, но Неясыть никогда не обращала на это внимания. Тем не менее, это не помешало ей прославиться как самой хорошей лекарке.

Варра морщилась от неприятных ощущений, но кошка сделала всё очень быстро и умело. Проколотое тончайшей иглой место тут же обрабатывалось шариком хлопка, смоченном в пахучем травяном настое.

Зашив ухо, Неясыть попросила Варру повернуться к прутьям побитым боком и лечь. После того как росомаха проделала всё это, кошка наложила на повреждённые места холодные компрессы.
- Сильно же вы друг друга потрепали, - покачала головой травница, разрешая Варре осторожно изменить положение, так, чтобы не смять примочки.
- Грубиян он, этот барсук, - фыркнула пленница. - Из-за него я вынуждена здесь торчать.
- Может, не всё так плохо? Ведь Фир-Фир сказал, будто ты хотела узнать всё об Аптекарских Грядках, и пришла сюда именно за этим. И попала как раз туда, куда нужно - ко мне.
- В клетку? Очень остроумно! Как я увижу Грядки отсюда?

Неясыть принялась умывать лапку.
- На Грядках ты увидишь только бесконечно тянущиеся вдаль ряды непонятных тебе растений, - сказала она. - Одни из них растут в тени, другие на солнцепёке, третьи почти в воде. Но ты не знаешь ни их названий, ни их назначения. А здесь ты узнаешь много интересного из книг, изучишь этикетки склянок, послушаешь мои рассказы. Я слышала, ты - начинающая травница? Тогда тебе будет интересно, что компрессы на тебе из горькой полыни, и трава эта хорошо помогает при ушибах. Пока ты здесь, я расскажу тебе всё, что смогу. А потом, уже наполненная знаниями, ты будешь легко отличать на Грядках одну траву от другой, а так же знать её применение. Это будет гораздо полезнее.

Яркольд видел, как Варра устало кивнула в ответ. Он чувствовал, что росомахе нравится говорить с этой кошкой. Но сам кунчонок в данный момент её до ужаса боялся, поскольку ему строго-настрого запретили сюда ходить. Фир-Фир так ему и сказал: «Только не вздумай пытаться попасть к Варре. С ней сейчас лучше не говорить. А если Неясыть узнает, что кто-то пробрался в её владения без спросу, то испугом ты не отделаешься. Уж я-то её знаю».

Вот детёныш каменной куницы и отсиживался под лежанкой, боясь шелохнуться, боясь даже громко дышать. Он ждал случая, чтобы незаметно проскользнуть мимо кошки и скрыться за дверью, а его сердечко стучало в бешеном темпе, сквозь грудку барабаня о деревянный пол. Ярк стал детально разглядывать древесные кольца на полу, только чтобы успокоиться и отвлечься. И вот, наконец-то, Неясыть вспорхнула на стул, взметнув в воздух невесомые шерстинки вперемешку с пылью, и углубилась в свои записи. У Яркольда участилось дыхание. Вот его шанс! Врачевательница обложилась книгами, начала сверять сведения на разных свитках, шептала названия растений, водила когтистым пальцем по календарю - от Луны Звонкобега до Луны Краснокуса прошлого года…

Кунчонок, дрожа, наблюдал за кошкой, а потом, улучив момент, вылез из-под лежанки, на секунду замер, и, осторожно ступая, стал красться к двери, не сводя напряжённого взгляда с Неясыти. Ярк двигался медленно, он буквально плыл над полом - аккуратно, терпеливо, выверено. Во всяком случае, ему так казалось. «Я воздух, я тень на стене, меня тут нет, я всего лишь сквозняк» - мысленно твердил он про себя, застывая на месте от каждого резкого движения кошки.

Неясыть сидела на стуле и усиленно мотала кончиком хвоста, приводя в движение рассыпанные по полу травинки, сухие соцветия, шерстинки. Она уткнулась в книгу и, казалось, забыла обо всём на свете. Яркольду хотелось, чтобы именно так и было.

Горьковатый запах полыни заполнял росомашьи ноздри, и Варра изо всех сил старалась не фыркнуть, боясь обратить на себя внимание лекарки. Ведь если Неясыть обернётся, то непременно увидит малыша, а там уж одному только Фир-Фиру ведомо, что будет.

А детёныш тем временем продолжал свой недлинный, но трудный путь, и росомаха сквозь свою решётку видела, как малиновые лучи заката красиво играли на его вздыбленном мехе.
- Скоро совсем стемнеет, - вздохнула Неясыть, ни к кому не обращаясь.

Ярк замер, поджав хвостик.

Но кошка не обернулась, продолжая работать, как ни в чём не бывало.

Постояв в нерешительности, кунчонок припал к полу и двинулся дальше, на этот раз быстро, стремительно, извивая своё тельце словно обезумевшая медянка.

Он добрался до двери, сжался в комок и подождал. Нос кошки всё ещё был погружен в книжку. Тогда Яркольд встал на задние лапки, медленно повернул дверную ручку, просочился в образовавшуюся щёлку и так же беззвучно закрыл дверь снаружи. Варра облегчённо выдохнула.

Отложив книгу, Неясыть сладко зевнула, поколебав дыханием мех на груди.
- Передай своему маленькому другу, чтобы в следующий раз не прятался под койками. Там слишком пыльно, - устало проворковала травница.

***
- Нет, нет и нет. Никаких посетителей. Иди куда-нибудь… погуляй, побегай, - морда ольхена выражала такое презрение, как если бы он имел дело с чем-то очень гадким, протухшим и вонючим. - Иди, и не мешайся. А вообще, ложись спать.

С этими словами Фир-Фир раздражённо оттолкнул Щура с дороги и вышел из Гостевого Зала, гордо размахивая хвостом. Росомашонок потеребил глиняное шейное кольцо и негромко заскулил.

В Гостевых Покоях звери готовились ко сну - они взбивали подушки, перетряхивали лежанки, устраивались поудобнее в подвесных гнёздах. Некоторые звери, напротив, только что пробудились ото сна и зевали, сидя в своих мягких подстилках и перинках. Ночницы, кожаны и ушаны по очереди снимались с жёрдочек и исчезали в открытом окне. Некоторые лисы хитро переглядывались, предвкушая ночную, не вполне законную охоту. Уходили на промысел и лесные кошки, и волки, решившие поохотиться со своей стаей. Ночную охоту никто и никогда не сможет запретить. И поэтому грызуны по возможности оставались на ночлег в Бросхадоме.

Щур направился в Зал Одги-Ферса, где ему, Варре и Яркольду было выделено место для сна и отдыха. Но их лежанки оказались пустыми, и росомашонок знал, что его заступница не придёт этой ночью. Яркольд тоже пока не вернулся.

Звери, пострадавшие от наводнения, в течение этих пяти дней один за другим покидали Зал, возвращаясь чинить свои родные норы и дома, поэтому с каждым днём лежанок здесь становилось всё меньше. Щур опустил зад на подстилку и поднял глаза на скульптуру Одги-Иррцы, у лап которой располагался их с Варрой маленький личный уголок в виде выцветшей казённой лежанки. Утопавшая в полумраке деревянная росомаха оглядывала свой Зал отчуждённым взглядом, а мягкий свет факела любя сглаживал рельефную фактуру старой краски.

Кроме Щура в Зале ночевала ещё та самая необычная рысь с короткой терракотовой шерстью, которая появлялась в Обеденном Зале и носила на голове странную шапочку. Теперь росомашонок смог её лучше разглядеть - при свете факелов она спокойно сидела на подстилке, по-кошачьи подобрав под себя все лапы. Её большие чёрные уши были увешаны косточками мелких грызунов и заканчивались острыми воздетыми вверх кисточками. Рысь довольно жмурилась, переваривая вкусный ужин, а шапочка с длинным шлейфом из тонкой струящейся ткани лежала рядом, аккуратно сложенная. Щур неприлично пристально разглядывал заморскую соседку, а та будто бы и не замечала его вовсе.

Окна были плотно зашторены, и бывший воришка не ведал - село Солнце или ещё нет. Зал казался таким огромным, таким пустым и давящим, что росомашонок почувствовал себя нехорошо. Он думал о Варре, волновался, как с ней там обращаются, придумывал две тысячи новых убедительных причин, чтобы его к ней пустили. Он хотел пробраться тайком, но Фир-Фир, как оказалось, зорко наблюдал за росомашонком и легко пресекал любые его попытки. Щур не мог успокоиться, терзаемый мыслью о том, что Варру обижают, спаивают дурманящими травами, тычут горящими палочками в нос, отгрызают пушистый хвост. В сознании одна за другой проплывали самые ужасные картины, и маленький всеми обиженный подросток был не в силах их развеять.

Щур стал хлюпать носом и всхлипывать, а из золотистых глаз весенними ручьями потекли слёзы. Жалобный вой, больше похожий на писк огласил Зал Одги-Ферса, а заморская рысь даже не открыла глаз, а только развернула назад свои увенчанные кисточками уши.

По стене скользнула случайная тень, спугнутая дрогнувшим пламенем факела.

Глава 23.

Прекрасная крупная хориха, облачённая в тёмно-красный плащ, стояла на скальном уступе, изящно изогнув свой стан.

Тарви Медовая Шкура!

Её мех был самого приятного оттенка топлёного молока, и только на лапах и к кончику хвоста он плавно переходил в янтарно-золотистый. Пятно-маска - характерный признак многих хорей - у Тарви была такого же янтарного цвета как и лапы, будто ей на мордочку капнули мёдом, с целью подчеркнуть и выделить кристальную чистоту светло-голубых глаз.

Бордовый плащ неистово развевался на ветру. Надо сказать, что ветер в горах часто бывал сильным и порывистым, но Тарви не обращала внимания на свой беснующийся плащ, который легко мог бы быть сорван новым порывом, не будь он скреплен на груди большой размашистой брошью в форме двух крыльев. Прищуренный взгляд Ольхевы Предхлады был устремлён вдаль, на восток, где полуголые леса у подножия гор уже озарялись первыми лучами восходящего Солнца.
23_Tarvi_Uin-Turg
Позади неё, возле высеченных в скале ступеней, ведущих вниз, сидел серебристый хорёк в половину меньшего размера чем Тарви. Его плащ был в два раза короче, чем у Ольхевы, да и медная брошь-фибула не выделялась таким размахом крыльев. Хорь был полностью погружён в своё занятие - он кидал об скалу два камушка и смотрел, отскочит ли какой-нибудь из них прямо в пропасть. Когда ему удавалось угадать, какой из камушков сгинет в прорве, он начинал скакать и хлопать лапами по коленкам.

Ольхева Тарви потихоньку оглянулась, развернув к играющему хорьку свою точёную голову и верхнюю часть туловища, с кротко сложенными на грудке передними лапами. Всем её движениям была присуща некая природная грация, будто бы хориха исполняла неторопливый, но невероятно сложный танец, где каждый жест заранее продуман, нет лишних метаний, ненужных действий и неуклюжести. Где каждое движение - произведение искусства. Однако Тарви, скорее всего, никогда об этом и не задумывалась.

Плащ взметнулся ввысь, встретившись с очередным потоком ветра. Тарви негромко проговорила:
- Уин-Тург, ты мой серебристый снежок, до самого лета лежащий возле углевой шахты, - голос хорихи был нежный и сладкий как гречишный мёд. - Подскажи, родной, сколько времени до восхода?

Хорь моментально перестал играть и подошёл к своей жене. Он широко расставлял лапы, когда ступал, и от этого его походка напоминала вальяжную поступь излишне горделивого гусака. Уин-Тург вскинул левую лапу и уставился на своё запястье.

Самое тёмное время густой непролазной ночи уже миновало, на востоке только-только подпалился край неба, и, если прислушаться, то можно было различить едва уловимый цокот копыт Праоленя, поскольку именно он сегодня выступал в роли Солнечного Гонца. Уступ, где воинственным знаменем рдел яркий плащ Тарви, всё ещё находился под покровом ночи, тень не желала уступать Солнечным лучам.

Отряхнув лапку, Уин-Тург снова стал разглядывать своё запястье, а Ольхева любовно за ним наблюдала.
- Чичас, чичас! - повторял её супруг, снова усиленно потрясая лапой. Его голос был скрипучим и низким.

Тарви добродушно улыбнулась, глядя как Уин-Тург пытается разобраться со своими солнечными часами. Он всё время носил их на лапе и очень любил подсказывать по ним время. Но сейчас на них не попадало света, поэтому и узнать время было невозможно.

Хориха погладила Уин-Турга по голове и снова повернулась к восходу. Скоро должен показаться пушистый бок Солнца.

Тарви Медовая Шкура каждый свой день начинала со встречи Солнца. Она приходила на этот уступ, пока весь замок ещё спал, и наслаждалась спокойствием, тишиной и простором. Иногда, как, например, сегодня, её сопровождал Уин-Тург. Но чаще серебристый хорь спал в супружеской корзинке почти до полудня.

Её замок не был таким большим как Псогар (да и нужен ли хорьку собачий простор?), и не был так искусно украшен как Бросхадом, он даже названия своего особого не имел, только принятое в народе - Незабытые Пещеры, что очень метко могло его охарактеризовать. Замок представлял собой природную систему пещер в почти неприступной скале, хорьки только кое-где проделали новые ходы, ступени и залы, укрепили стены, чтобы те не осыпались под своей тяжестью, а некоторые переходы расширили. Но в остальном Незабытые Пещеры почти не менялись с самого Великого Разгрыза - со времён, когда в них обжился хорь Тург - первый Ольх Предхлады. Он и его семейство укрывались здесь от Инеевых Волков, пришедших за материалами для постройки Псогара. И все последующие поколения потомков Турга жили в этих пещерах, держа в памяти многовековую их историю. Незабытые Пещеры. Незабытая история.

Тарви Медовая Шкура не была Ольхевой по крови, но, связав свою жизнь с Уин-Тургом - потомком того самого знаменитого Турга - она взвалила бремя правления на свои узкие плечи, поскольку её обожаемый супруг не был готов к этому. Уин-Тург был наивен как детёныш, простоват и любознателен, казалось, прожитые годы совсем не изменили его, не сделали мудрее, опытнее. Ольх Предхлады так и остался детёнышем, спавшим до полудня и весь день напролёт проводившим в играх. Никто не знал, почему так сложилось, однако добрая и умная Тарви стала для страны настоящим спасением.

Хорьки стояли на краю уступа и ждали Солнце, любуясь меняющими цвет небесами и тенью, сдающей свои позиции. Нос улавливал запах сосновой смолы, мокрого камня, прозрачной свежести. Подобревший ветерок перестал трепать несчастный Тарвин плащ. Он стал совсем ласковым, и, нежно свистя, принялся гладить зверьков по мягкой шёрстке, зарываясь в мех, обдувая кожу.

Тарви радостно вдохнула полной грудью и подняла лапы, приветствуя Солнечного Зверя и Солнечного Гонца. Уин-Тург повторял её действия, принимая их за весёлую игру. Солнечные лучи стремительно расползлись по долине, окрасили лес блестящим золотом, заиграли на узких полосках рек, едва различимых с высоты Незабытой Скалы, а из-за горизонта лениво выкарабкалось само Солнце, подгоняемое Праоленем. Тарви набрала побольше воздуха, чтобы издать приветственный клич, но вдруг застыла на месте, повернув голову к югу, а воздух резко вышел из её лёгких.
- Что? Что? - заволновался Уин-Тург и принялся скакать вокруг жены. Подпрыгивая, он едва доставал ей до шеи.
- Я вижу, к нам кто-то приближается, - чуть погодя отозвалась она. - Большая птица. А может, почтовый крылан? Судя по направлению, он летит из Синезорья. Странно, Рижху от нас что-то понадобилось? Может, помощь нужна?

Хорёк не отвечал, а только вглядывался в постепенно увеличивающуюся точку своими чёрными маленькими глазками. Вскоре уже было можно различить распахнутые цветные крылья, узкую мордочку с большими расставленными ушами и пушистый хвост, полощущийся на ветру.
- Да это же Мартер! - хлопнула в ладоши Ольхева. Она вытянулась в струнку, чтобы её было лучше видно, и замахала лапами. Муж последовал её примеру.

Плащекрылый из последних сил делал взмахи, направляя свой полёт. Заметив радостную Тарви и приплясывающего Уин-Турга, Мартер снизился, готовясь к приземлению. Наконец-то в Предхладе!

***

Маленького белодушку разбудил резкий запах неведомых пряностей. Он потёр лапами слипающиеся глазки и зарылся поглубже в шерстяной плед, случайно пихнув сопящего рядом Кряжа. Полукровка пискнул и тоже проснулся. Он высунул мордашку из уютных объятий подвесного гнезда и увидел свою маму Ряженку, хлопочущую у печи. Соболиха одной лапой размешивала подогревающуюся мыльную основу, а другой кидала всё новые травы в горшок с отваром. Печка была небольшой, каменной, с железной поверхностью для готовки и укромными полатями, на которых они с Кряжем спали в холодное время года. Снаружи печи каменная кладка была покрыта особым глиняным раствором.
23_Kryazh_Ryazhenka
Кидас заразительно зевнул и позвал маму.
- Что ты хочешь, сынок? Доброе утро, - приветливо уркнула она.
- Молочка, я хочу молочка, - попросил сын, пряча голову обратно в подвесное гнездо, похожее на мешок.
- Твой друг ещё не проснулся? - понизила голос Ряженка, снимая с плиты чуть было не вскипевший отвар.

Ей ответил сам Яркольд, ловко выпрыгнувший из спальника. Он с грохотом ударился лапами о дощатый пол мыловарни, потому как неверно просчитал высоту, но виду, что ему больно, не подал.
- Я уже не сплю, госпожа Ряженка! Я могу принести Кряжу молочка, если вы заняты.
- Какой любезный, вежливый, обходительный зверёк! - восхитилась соболиха, вливая отвар в мыльную основу. - Ты бы мне очень помог. Молоко на кухне в леднике. Принеси его сюда, я подогрею.

Удивительно, как в любой даже самой захудалой лачужке живущим в ней зверям удаётся сотворить свой неповторимый уют с мурлыкающим теплом и живым домашним духом. Существует поверье, что у злого сердцем зверя никогда не получится обустроить свой дом так, чтобы в него хотелось приходить снова и снова, наслаждаясь гостеприимством и самой душой этого жилища, поскольку душа дома - это отражение души хозяина. В таких логовах не хочется задерживаться, и пусть обустройство может быть богатым и роскошным, что-то всё равно непременно оттолкнёт, отпугнёт. Что-то, что можно почувствовать лишь нутром.

О скромном жилище Ряженки такого сказать было никак нельзя. Оно было обставлено совсем просто - даже Лушина берлога смотрелась куда богаче - однако эта тесная простота обладала своим особым обаянием. Кривой дубовый стол, справленный из половинки бревна, стоял на покосившихся под его тяжестью ножках и для верности был прибит к стене, но при этом так заботливо расписан фигурками куничек, настигающих белок. Подвесная кроватка Кряжа была сделана из обыкновенного кожаного мешка, а подстилкой служил рваный в клочья плед и обрывки шкурок добытых на охоте грызунов. Но мешок этот был украшен вышивкой, изображающей шишки, орехи и жёлуди. Всё в этом домике, располагающемся на одной из ветвей Древнего Дуба, было сделано с любовью, с заботой и трепетом. Хоть на столе и царил беспорядок - то тут то там были разбросаны формочки для мыла, травы, луковая шелуха, флакончики с маслами - даже в этом сквозило непоправимое очарование быта маленькой семьи соболей.

Кроме печки, подвесного мешка, рабочего стола со стулом, сделанным из коряги, и крохотного обеденного стола, в этой комнате больше ничего не было. Стены были тёмными, особенно возле печи, но и на них кое-где всё такая же нарисованная куничка догоняла рыжую белку. Над подвесным гнездом для увеселения Кряжа была повешена забавная игрушка - три палочки, скреплённые посередине, и к каждому концу каждой палочки была привязана деревянная фигурка белки. Можно было толкнуть игрушку лапой - и тогда белочки начинали кружиться, как будто бежали друг за дружкой.

Помимо этой комнаты в доме Ряженки было ещё два помещения - кухня и кладовка.

Две миски стояли на печной полке, ожидая, когда подогреется молоко. Два детёныша стояли возле печи и с нетерпением смотрели наверх, не сводя взгляда с глиняного горшочка. Ряженка сказала им следить, как бы молоко не убежало, и вот они, два неустанных стража, несли свою вахту, пристально наблюдая за горшком. Но горшок тихонько стоял себе на нагреваемой поверхности и его содержимое даже не булькало. Яркольд опасался, что в самую неожиданную минуту из горшочка выпрыгнет молочная мышь, либо молочная белка, и убежит в дальний угол комнаты, просочится в щель - и плакал сытный завтрак. И тогда Ряженка расстроится из-за того, что молоко убежало. Кунчонок представлял себе это именно так.

Кряж, в отличие от своего друга, часто присутствовал при кипячении молока, и хорошо знал, что значит фраза «молоко убежало». Он внимательно смотрел на горшочек, готовый позвать маму при первых признаках закипания, в то время как Ярк готовился ловить метающихся по полу молочных мышей.

Наконец, крышка горшка стала стукаться о горлышко, поднимаемая горячим паром, изнутри послышался звук лопающихся пузырьков, приятный молочный запах стал сильнее. Яркольд напряг все мышцы, навострил уши, и занял охотничью позицию, а Кряж принялся визжать:
- Мама! Мама! Молоко! Мама! Мама! Молоко!

Ряженка оставила мыло застывать в своих формочках и бросилась к плите, взяла прихватку, вышитую в форме гриба-боровика, и сняла горшок. Она разлила горячее ароматное молоко в две миски и размешала в них по ложке мёда, накрыла на обеденный стол и позвала кунчат кушать. Яркольд и Кряж с весёлым пофыркиванием подскочили к столу и плюхнулись на подушки. Стол был низкий, и вязаные подушки, набитые соломой, служили сиденьями. Друзья с большим удовольствием вылакали всё молоко и облизали миски, а соболиха вернулась к своим делам за рабочим столом.
- Когда я вырасту, - причмокивая, сказал Кряж, - я стану хорошим охотником. И тогда маме не придётся спускаться в Обеденный Зал, чтобы поесть. А мыло мы будем продавать, и у нас будет много травей.
- Травей? - переспросил Ярк.
- Ну да, травей. Это такие маленькие железные кружочки. Иногда звери расплачиваются ими, а не едой. Например, ты хочешь тушу кабана, чтобы не думать о еде до самого Лапотрава. А обменять тебе её не на что - охота была неудачной. Но ты можешь дать за него тридцать травей. А зверь, продавший тебе кабана, сможет купить на эти тридцать травей что захочет.
- Как странно.
- Вовсе нет, очень даже удобно, - кидас улыбнулся. - Сейчас маме приходится обменивать своё мыло на еду. А будь я охотником, я бы приносил еду маме задаром. Тогда она могла бы продавать мыло и получать трави…
- На которые вы всё равно купили бы еду?
- В том-то и дело, что на трави можно купить что угодно, не только еду, - возразил Кряж, покачивая пустую миску.
- Так ведь и обменять можно что угодно на что угодно, - белодушка пожал плечами. - Глупый это разговор. Пойдём лучше наружу, на Солнышке погреемся.
- Мам, можно? - спросил Кряж.
- Да, идите, конечно, дорогие, - отозвалась Ряженка, обмахивая смесь в формочках пластом коры, чтобы быстрее сохла.

***

Детёныши покинули пределы Столичного Дуба и побрели по Предместьям, вдыхая густые ароматы влажной, нагретой Солнцем, почвы. Они болтали обо всём на свете, любуясь Весной и радуясь теплу. Вежливый Яркольд здоровался с каждым встречным зверем, а скромный Кряж просто одаривал весь мир своей искристой улыбкой. Каменный кунчонок в который раз рассказывал о Вересковой Ласке и всё пытался вызнать у своего друга его Небесного Покровителя.
- Ну ладно, так и быть, - сдался полукровка спустя какое-то время. - У соболей не принято рассказывать о своих Небесных Покровителях, но раз ты стал мне близким другом, то тебе можно доверить.
- А у белодушек как раз принято делать это при первом же знакомстве, - Ярк сильно удивился. - Мой Покровитель - Вересковая Ласка. Когда-нибудь я попаду на Срезанную Гору, как это сделала она, и увижу Празверей. А кто же твой Покровитель?

Кряж хмыкнул и перепрыгнул через лужу. Бросхадом во всём своём величии остался у малышей за спиной, а впереди простирались широкие Предместья, ещё не объятые буйством сочной растительности, но уже вовсю зеленеющие на пригорках.
- Куница Чеглок, - немного погодя ответил кидас.
- Твой папа?
- Да. Он сейчас на Дальних Лугах, но я знаю, что он присматривает за мной.

Яркольд задумался, обходя лужу. На широкой земляной тропе, по которой они шли, после таяния снега осталось много луж, и кунчатам приходилось их всё время преодолевать. От белодушки не укрылось то, каким тоскливым взглядом Кряж поглядел в небо.
- Мои мама с папой меня оставили одного, а сами исчезли, - сказал Ярк. - Они мне даже имя целый год не могли дать. Но я подумал, что если они без меня не грустят, значит, и я без них грустить не буду. А Яркольдом меня нарекла желтодушка Луша. Мы вместе выбирали его.
- Я бы тоже хотел сам себе выбрать имя, - фыркнул друг. - Например, Беркут. Или Филин. Но меня назвали Кряжем, потому что это имя похоже на мамино. КРЯЖ - РЯЖенКа. Вот так.
- А мне нравится твоё имя. Оно звучит гордо, - Яркольд засмеялся и прыгнул на кидаса, увлекая его в игру.

Кряж стряхнул с себя кунчонка и повалил его в объятия рассыпчатой земли. В нос ударил запах перегноя, прошлогодней листвы, мха. Детёныш каменной куницы резко выпрямил задние лапы, и сын соболихи полетел прямо в лужу. Недолго думая, Ярк бросился следом, взметнув в воздух стайку грязных брызг.

Они хохотали, фыркали, потявкивали и брызгали друг в друга водой, лужа для них перестала быть просто грязной лужей, она превратилась в озеро, в бурную реку, в топкое болото, во что-то совершенно удивительное. Детёныши играли и бесились, ныряли в лужу, швырялись комьями грязи, а потом прижимались к земле, обнимая её всеми четырьмя лапами. Они жадно втягивали носом её запах, едва удерживаясь от того, чтобы набить ею рот, а потом снова прыгали в лужу, вода в которой стала очень мутной от взбаламученной почвы.

Яркольд и Кряж сидели в воде, облокотившись на осыпающийся берег, и смотрели в небо. Пронзительное голубое небо без единого облачка казалось очень лёгким, невесомым, бесконечным. Мимо проходили редкие звери, некоторые из них удивлённо смотрели на двух малышей, сидевших в грязной луже с умиротворёнными мордами мудрецов, познавших все тайны мироздания, и нашедших их крайне бесполезными и незначительными. Гораздо важнее всех премудростей была вспененная в процессе весёлой игры мутная вода, и они сами - два счастливых друга.

Прохожие звери семенили по своим делам, не обращая такого уж пристального внимания на отдыхающих детёнышей, поэтому Ярк и Кряж немного смутились, когда рядом с ними остановился какой-то зверёк, вид которого не разу можно было опознать. Зверёк стоял на краю лужи, изучая взглядом двух чумазых кунчат, и его мордочка, прикрытая снопом соломы, растянулась в ухмылке. Это был странный зверь - весь вымазанный светлой глиной, он скрывал своё тело под бронёй из коры, а его голову украшал пучок соломы, нарочно спущенный на глаза. Размером незнакомец был немного крупнее Яркольда.
- К-к-кто вы? - сглотнув, спросил Кряж.

Зверь лишь раздувал ноздри. От него пахло древесиной, глиной и сухой травой. Яркольд улавливал эти запахи, и никак не мог сосредоточиться на ещё одном, очень слабом, старательно замаскированном. Кунчонок щурился, пытаясь увидеть глаза незнакомца, но мельтешение жухлых стеблей, свисающих с необычной шапочки, сильно мешало ему. Длинный хвост ряженого зверя метался из стороны в сторону. Обескураженный Ярк склонил голову набок, и с его подбородка закапала грязная вода. Мордочка белодушки была такой растерянной, так забавно перепачканной, что незваный гость невольно хихикнул. И Яркольд узнал это хихиканье.

Он подскочил, случайно обрызгав Кряжа, и стал судорожно выбираться на берег, но земля осыпалась под его лапами. Незнакомца это вспугнуло, он постоял немного в нерешительности, а потом опрометью бросился в сторону реки, потеряв свою соломенную шапочку. Яркольд помчался было следом, но понял, что догнать зверя ему не под силу. Кунчонок стоял посреди пустоши и ошеломлённо смотрел туда, где только что исчез странный зверь. Вода ручьями стекала с его шкурки, налипшая грязь погребла под собой всю окраску малыша, сделав его невзрачным и серым. К нему подошёл такой же заляпанный кидас и положил лапу на плечо.
- Шишечка… - одними губами прошептал Яркольд.

Глава 24.
- Слап… Слап… Слап? Слап, значит. Хм. Всё-таки Слап.

Молодой серебристый лис, натянувший на плечи пятнистое покрывало, сидел за длинным столом и кидал ножи, стараясь попасть в деревянную мишень. Она висела, прибитая к столбику, у другого конца стола. При каждом сказанном слове «Слап» в одну из нарисованных на мишени птиц втыкался нож. Лис повторял это слово на разные лады, тянул звуки, надкусывал слово зубами, перемещал его внутри пасти языком, как если бы хотел заново прочувствовать вкус когда-то понравившегося, но давно забытого блюда.

На шее шерсть лиса была очень густой, она образовала роскошный белый воротник, а туловище имело сероватый оттенок, как и голова. Серый подшёрсток и белоснежные кончики волос создавали ту неповторимую серебристость, если не сказать седину. Но нет, это была не седина, и под шикарным мехом плясали крепкие упругие мускулы. По позвоночнику тянулась полоса тёмной, почти чёрной шерсти, полностью охватывавшая длинный хвост. Создавалось ощущение, что свой хвост лис случайно макнул в смолу и так и не смог отмыться. В комплект к чёрному хвосту лису достались такие же чёрные уши и кончики лап. Большие раскосые глаза лиса блестели пронзительной белизной, лишь приглядевшись можно было заметить голубые крапинки на радужке.

Но у каждого зверя свои понятия о красоте и идеальном внешнем виде, и, сказать по правде, Ольх Синезорья Рижх очень стеснялся своей серебристой шкуры, за которую многие другие лисы не пожалели бы правой лапы. Красивый умный лис в своём самом расцвете, он до ужаса боялся старости, боялся одряхлеть и ослабнуть, лишиться рассудка и потерять память, как это случилось с его дедушкой по отцовской линии. А седину или что-либо на неё похожее он считал первым признаком того, что Луна твоей жизни перевалила за Полнолуние и теперь идёт на ущерб. Вот почему Рижх так старательно мазал свою морду то углём то мукой, и из всей внешности его устраивал только чёрный как ночь хвост.

Лис задумчиво щурил глаза, выбирая в кого запустить нож - в нарисованного глухаря или в куропатку. Он почти не обращал внимания на летучую мышь, припавшую к миске с мёдом. Миска приминала вчерашнюю газету, расстеленную на столе, и маленькая рыжая вечерница довольно чмокала губами, наслаждаясь лакомством, в свою очередь не обращая ни малейшего внимания на пролетающие над ней острые предметы.
- Они предлагают Слап! - нож со стуком воткнулся в голову глухаря, чуть не пробив дощечку насквозь. - За год до срока, Жуча! Что думаешь об этом?
24_Rijkh_Juchka
Вечерница подняла круглую головку и сладко зевнула, глядя на лиса, щупающего ножи, разложенные перед ним на столе. Несколько капель мёда упали на испещрённый буквами литок и медленно расплылись в вязкую липкую лужицу. Свет лился сквозь витражи, расцвечивая полупустую Ужинную Нору весёлыми яркими пятнами. В Далетравье это помещение назвали бы Обеденным Залом, но у лис, что ни зал - то нора, а что ни обед - то непременно ужин.

Сложно было назвать этот зал норой, поскольку он был действительно большим, светлым и просторным. Стеклянные скульптуры украшали мраморные стены, огромные витражные окна пропускали много солнечных лучей, а с потолка свисали украшения в виде сосновых веток. Но лисы любое своё жилище обзовут норой, так же как росомаха про любую постель скажет, что это её гнездо.

Малиновый блик скользнул по лезвию очередного кинжала. С витража лукаво глядел увековеченный в стекле Кволке-Хо, но Рижх сейчас не смотрел на Покровителя лисьего племени. У Ольха нестерпимо зачесался хвост, и, пользуясь отсутствием всех, кому не положено лицезреть Правителя в таком ненадлежащем виде, Рижх наклонился и принялся покусывать свой хвост, избавляясь от зуда.

Послышалось хлопанье кожистых крыльев, и Ольх почувствовал, как по его холке царапнули маленькие коготки. Он выпрямился и позволил Жуче перебраться к нему на плечо.
- Слап - это хорошо, - цвиркнула вечерница. - А то у тебя морда распухла от ничегонеделанья.
- Ты считаешь? - ужаснулся Рижх и посмотрелся в зеркальный клинок кинжала. - Ай, и правда, я стал заметно толще, и брыли отвисли. Кошмар! Необходимо заняться собой, ведь правильно моя тётка говорила: лис поджарый и лихой будет вечно молодой. Но что ты думаешь о далетравском ольхене? О Фир-Фире? - он почесал когтем Жучино пузико.
- Каким бы он ни был, он будет лучше Тирана, - простодушно ответила летучая мышка, жмурясь от удовольствия и подставляя брюшко.
- Верно подмечено, - улыбнулся лис. - Я знаю Фафу, и знал Рурду. Далетравские Ольхевы красивы и мудры, однако они не просто так с самого начала существования Далетравья не пускали на трон самцов. Вдруг, их самцы слишком гневливы, или неуправляемо яростны? А то и вовсе дурачки.
- Предхладе дурачок на троне не мешает, они вполне счастливо живут, - Жуча прыгнула Рижху в лапы, требуя поглаживаний. - Ты видел Фир-Фира, вполне милый был росомашонок.
- Да, я помню, он приходил на Слап с Ольхевой Рурдой. Довольно вежливый малыш был, - кивнул Ольх Синезорья. - Так или иначе, согласие я дал. С Тираном надо что-то делать. Нашим предкам не по нраву это Луголесье, они против объединения территорий таким путём. И пусть мой хвост покроется сединой, если я не прав.

***
- Это было невыносимо! «Скажите, пожалуйста! Расскажите, пожалуйста! Подробней, пожалуйста! Можно я вас зарисую, пожалуйста?». Она тявкала, тявкала, и никак не хотела оставить меня в покое. Я уж ей и так, и эдак намекала, что если она не уйдёт сейчас, то в лучшем случае останется без уха, но она - ни в какую!

Неясыть с пристальным вниманием слушала недовольную речь Варры, и, не теряя времени даром, щупала через прутья росомаший больной бок. Пустая миска стояла в углу клетки: пред тем как жаловаться на жизнь, больная решила утолить голод.

Утром травница успела провести все лечебные процедуры, и, закончив их, удалилась в Обеденный Зал за едой для пленницы, а когда вернулась с полной миской картошки с мясом, застала Варру в крайне негодующем настроении.
- В следующий раз я запру дверь, - успокоила росомаху кошка. - И никто к тебе не проникнет без моего ведома. Да, Латань бывает назойливой, она и меня в своё время так доставала.
- Зачем ей всё это? - фыркнула Варра и потянулась, упёршись макушкой в потолок клетки.
- Взбрело, видишь ли, в голову юной снежной лисичке, что в Бросхадоме непременно должна быть своя… как её… газета. Ну, знаешь, такой листок, в котором написаны последние новости: кто что учудил, кто у кого выиграл, кто кому сколько травей задолжал, и чем это закончилось. Идея так себе, но Латань вся трясётся от восторга и жуёт собственный хвост, когда говорит об этом. Понятно, что газета для неё много значит. И она единственная, кто этим занимается. Вообще, Латань - сестра Лантуна - песца-кузнеца, с самого щенячества помогала старшему брату в кузнице, но после их кузнечного похода в Синезорье её с головой захватила эта газета. Ведь в царстве Рижха уже давно все самые свежие новости можно узнать не от соседа, а из газеты.
- Понятно, - закатила глаза Варра. - До дрожи хвоста увлечённая песцовка. Где эту газету хоть прочитать можно?
- У нас нет механизма, который может создать газетные листки в большом количестве, поэтому Латань пишет всё сама. Обычно у неё получается всего несколько экземпляров, которые раздаются случайным зверям. И не всегда одним и тем же, - пышномехая лекарка принялась рыться в ящиках стола, вытряхивая из них содержимое. - А, вот оно! Завалялся один всё-таки. Двухлетней давности, там как раз про меня. На, почитай.

Варра просунула лапу между прутьев и поймала брошенную ей связку пожелтевших страниц. Неясыть стала аккуратно раскладывать разбросанные бумажки и перья обратно по ящикам, а росомаха с интересом раскрыла лапописную газету.

На первой странице было много крупных заголовков с указанием номера страницы, на которой размещается конкретная статья. Своеобразное содержание, только одни названия написаны размашистей других, да и расположены они все были вразнобой, не по порядку. Названия статей так и пестрели одно интереснее другого: «Таинственный пройдоха выпустил в Обеденном Зале живую осу. Три зверя укушено! Подробнее на странице 4», или «Раскрыт секрет длинной шерсти, растущей в ушах Чилиги! Читайте об этом на странице 12». Чуть ниже этого: «Ласка или горностай? Великая загадка, над которой бьются десятки поколений куньих! Может ли крупная ласка называть себя горностаем, если она выкрасит кончик хвоста? Приведены мнения самых умных представителей обоих видов. Страница с 5 по 11». И наконец: «Неясыть - первая на Грядках. Что мы о ней не знаем? Страница 14».

Варра уже хотела было пролистнуть на статью о Неясыти, но её глаза сами опустились на невзрачную надпись, которая гласила: «Удивительный рецепт сока из дождевых червей от белозубки-поварихи. С хрустящими личинками. Страница 21». С отвращением скривив губы, росомаха всё же решила открыть газетку на странице четырнадцать.

Одну четверть листка занимал нарисованный от лапы карандашный портрет кошки. Она была развёрнута в три четверти и довольно отдалённо напоминала смотрительницу Грядок, однако один глаз, почему-то, располагался выше другого, а нос занимал полморды, в то время как уши удачно съехали на шею.
24_Neyasit_Gazeta 
- Меня она нарисовала получше, - не удержалась от улыбки Варра.

Неясыть благодушно жмурилась, сидя на стуле и обернув лапы хвостом. Она промурлыкала:
- Практика, моя дорогая. С тех пор два года прошло. Конечно, песцовка многому научилась.
- Интересное повествование, - заметила росомаха, бегая глазами по тексту. - Она подозревает вас в связях с каким-то тайным обществом? Надо же! «…мною лично проведено расследование, в ходе которого я пронюхала важную деталь: все члены этой таинственной стаи носят в гривах перо птицы, именем которой себя нарекают. Таковым был и покойный Чеглок - муж местной соболихи, и Бросхадомская охотница рысь Горлица. Мне думается, что любой зверь, носящий в качестве имени название птицы, имеет отношение к этой загадке. Чем занимается стая и зачем им такая конспирация - мне пока неизвестно, но я буду предпринимать все возможные попытки для выяснения этого…» Хмм… Это правда?

Кошка сидела неподвижно, как статуя, только кончик хвоста тихонько подрагивал. Варра выжидающе посмотрела на лекарку, но та только завращала ушами, прислушиваясь к разным звукам Столичного Дуба. Отвлекая свои мысли и давая им время прийти к порядку. Она слышала топот маленьких лапок, стук коготков по дереву, крысиный писк на этажах выше, цвирканье полусонных ночниц, ушанов и вечерниц, свист закипающего чайника на кухне.

Наконец Неясыть распахнула глаза, и огромные зрачки тут же превратились в узкие щёлки, повинуясь лёгкому полуденному Солнцу. Она спрыгнула со стула и подошла к клетке, топорща усы вперёд. Жестом попросив вернуть газетку, травница вернулась на своё место, убрала жёлтую бумагу в стол и проурчала:
- Латань молодая, но уже научилась кое-чему. В последующих выпусках больше нет ни слова об этой странной пернатой стае. И не пытайся угадать, почему. Что до меня. Имя - это просто имя, а гриву каждый украшает по-своему. А ты бы лучше вот что почитала вместо глупых измышлений самонадеянной песцовки.

И Неясыть протянула росомахе справочник «Двенадцать Трав Долины и ещё сто сорок Трав», а сама занялась своими делами за столом.

Кошка молча мусолила коготь и листала сборники, пересматривала календари, время от времени задумчиво поправляя вставленное в гриву совиное перо.

***

Щур сидел в кроне Бросхадома и тяжко вздыхал. Это было уединённое местечко в сплетении ветвей, из-за густоты кроны было совсем не видно галерей и пристроек, и создавалось впечатление, будто дерево это дикое и необитаемое. Хотя, конечно, если принюхаться и прислушаться, можно было легко уловить следы присутствия десятков других зверей.

Щур плакал и скулил, глядя в сизовороночное небо и цепляя взглядом нахохлившиеся облака, которые важно проплывали над Предместьями. Солнце устало повернулось к закату, но было ещё довольно высоко, чтобы можно было судить о вечере. Пахло сочной нагретой листвой.

Росомашонку было почти не видно протяжение веток, расползающихся от узла, на котором малыш сидел: узорчатые листья густо наползали на твёрдую дубовую лапу, скрывая её кору от глаз, однако, небольшой участок на одной из веток просматривался неплохо. И Щура это нисколечко не заботило, пока на этот открытый участок не выскочил легкомысленный бурундук. Отъевшийся крупный бурундук деловито расхаживал по ветке, поглаживая себя по животу, а потом на время застыл, о чём-то задумавшись. И того короткого времени хватило, чтобы Щур утёр свои слёзы и принял решение.

От нагрузки у Чилиги участилось дыхание. Она, вопреки запретам Фафы, отправилась искать Щура, который остался один. Росомашенька прошла всю винтовую лестницу и теперь карабкалась по переходам между ветвями, иногда забираясь на верхние ярусы по почти вертикальным стволам. Обоняние у неё было развито слабо, поэтому по следу она шла медленно, но, тем не менее, шла правильно. Ольхия-росомаха волновалась за Щура, боялась, как бы он не натворил беды, да и просто хотела его утешить, ободрить и занять чем-нибудь интересным. Ведь Яркольд проводил всё время с семьёй Ряженки, Варра отсиживалась в лечебнице, Фир-Фир очертя голову навещал многочисленных знакомых, друзей и приятелей, а запуганный Щур остался наедине со своим куцым хвостом там, где когда-то с ним приключилось множество неприятностей. И вот сострадательная Чилига решила разыскать росомашонка, чтобы он не был один.

«Глупостями занимаешься, - фыркала Фафа в ответ на сестрины причитания. - Не вздумай только как ошалелая бегать по Бросхадому. А то приступ схлопочешь». Но Чилига не послушала сестру и решила начать поиски с Зала Одги-Ферса. Альеда Ручей - гостья из Сухого Юга, ночевавшая с Щуром в одном помещении - сказала, что росомашонок ушёл утром на верхние этажи. И Чилига побежала туда.

Так или иначе, но след привёл ольхию к Узлу Умиротворения - сплетению ветвей, скрытому от посторонних глаз. Чилига сама любила там отдыхать. И действительно - стоило росомашеньке пройти по тайной ветке - как до её уха стали доноситься всхлипы и скуление. Но внезапно они смолкли. Заинтригованная Чилига пошла дальше, раздвигая густую листву, тонкие веточки неласково гладили её по щекам. Наконец, ей удалось увидеть виновника тревог - он стоял к ней спиной, вернее крупом, потому как припал грудной клеткой к коре, а шерсть на его спине поднялась дыбом.
24_Chilinga
- Щур, что ты… - хотела спросить Чилига, но в этот миг росомашонок оттолкнулся задними лапами и скрылся в листве. Только услышав пронзительное верещание и возню, ольхия подняла голову и заметила грызуна. А уже через секунду на открытом участке ветки гордо восседал Щур со свисающей из пасти полосатой тушкой. Чилига покачала головой и раздосадовано рыкнула, в то время как Щур снова появился на Узле, положив добычу к лапам ольхии.

Крупный самец с чёткими полосками на спинке, с пушистым хвостиком и чёрными круглыми глазами лежал у лап Чилиги и тихонько подрагивал, пока она испепеляющим взглядом дёргала за усы спящую Щурову совесть.
- Ты каких ягод наелся? - ольхия не повысила голос, но ей удалось выразить всё своё негодование в удивительно спокойном тоне. - Ты видишь Солнце? Как тебе не стыдно? Главное - прямо в столице! Прямо под носом у Фафы, можно сказать!
- Но я же не украл… - начал оправдываться горе-охотник. От его гордого вида не осталось и тени.
- Действительно. Это для тебя достижение. Но сейчас день, а охота разрешена только в утренние часы, ты же знаешь. Что теперь скажут грызуны, которые ищут у нас приюта и спасения, когда в самом надёжном убежище от хищников их сородича добывают прямо средь бела дня! Это будет настоящий скандал. Щур, ты нарушил закон.

Чилига безжалостно смотрела ему в глаза. Росомашонок съёжился под её свинцовым взглядом и снова заплакал.
- П-п-прости меня, Чилига, - хныкал он. Слёзы росомашонка капали на мёртвого бурундука и впитывались в его потускневшую шкурку. - Что мне теперь делать?
- Не знаю, Щур. Наворошил ты гнёзд, ничего не скажешь, - росомаха устало вздохнула и всё же сменила гнев на милость. - Ладно, я не буду говорить Фафе. На этот раз я тебя пожалею. Но мы должны это уладить.
- Как? - всхлипнул Щур.
- Твою добычу надо похоронить с почестями, но тайно. Попроси прощения у Прабелки, принеси ей орехов в утешение. Потом попроси прощения у Одги-Треввы за осквернение её дома, принеси ей рыбы. А я постараюсь узнать, была ли у этого несчастного семья.
- Зачем?
- Чтобы сообщить им печальную новость и попробовать всё утрясти. Я не хочу врать, но я хочу дать тебе шанс, - Чилига сурово посмотрела на виновника. - Я скажу им, что их родственник погиб, сорвавшись в печную трубу.
- Кошмар! - охнул росомашонок и со скорбью посмотрел на свою жертву. Поднимать глаза на Чилигу он не решался. Ольхия заметно нервничала, подёргивала ушками и постоянно озиралась по сторонам, боясь появления непрошенных свидетелей.
- А ты как думал? Ну, ступай, - сердито прорычала она. - Добудь подношения (только не воруй!) и скорее возвращайся.

Да, Чилига с самого начала чувствовала, что этот пройдоха ещё заставит их всех поволноваться, но чтобы так скоро… Хорошо, что она не послушала Фафу и отправилась на поиски. Что ещё он мог натворить, если бы она не подоспела?
- Ам… - осёкся Щур, тронув росомаху когтем. Он не торопился уходить, и ольхию это немного раздражало, ведь надо было как можно быстрее всё исправить.
- Что? - откликнулась она, пряча мёртвого зверька в плотном сплетении ветвей над Узлом.
- Можно я расскажу обо всём этом Варре? - робко поинтересовался росомашонок, прижимаясь к ветке животом. - Она поможет мне наловить рыбы для Одги-Треввы.

Чилига задумалась.
- Да, можешь, - сказала она наконец. - Но только больше никто не должен знать. И да, Щур. Рыбу ты должен выловить сам, без чьей-либо помощи. Так положено: кто провинился, тот и должен искупать свою вину перед Богами. Ты понял меня?
- Да, я понял, - всхлипнул он и скрылся в листве.

Ольхия Чилига укоризненно покачала головой ему вслед и отправилась искать бурундучью семью, чтобы сообщить им скорбные известия. Перед уходом с Узла Умиротворения она не забыла проверить, надёжно ли спрятана тушка, хорошо ли замаскирован запах. Своему слабому носу она не доверяла, но выбора у неё не было. Лишь убедившись в том, что случайно забредший сюда зверь не обнаружит подозрительную находку, Чилига начала спускаться вниз. Но сердце её отчаянно трепыхалось от волнения, и росомахе пришлось приложить невероятные усилия, чтобы унять предательскую дрожь в лапах. Воздух вокруг стал плотным и душным, ольхия шумно дышала, раздувая грудную клетку как выброшенная на берег плотвица. «Только не приступ, только не сейчас!» - мысленно умоляла несчастная росомашенька, всё чаще делая резкие вдохи. Голова шла кругом, листва смешалась с небом, а ствол начал уходить из-под лап. Впервые в жизни Чилига осознала, на какой же ошеломительной высоте она находится. Земля простиралась под пышной кроной Дуба, уходя в горизонт, небеса соприкасались с ней где-то там, в неизведанной дали… И как же мучительно далеко Чилига была от земли, от доброй и верной земли, с которой не так страшно падать, как с девятисотлетнего дерева. Головокружительно далеко.

Росомаха не смогла вспомнить, как она добралась до выхода на лестницу. Наверное, чудом. Но, покинув открытые ветви и спрятавшись в безопасном стволе, Чилига почувствовала себя намного лучше. Она наконец-то остановилась и смогла отдышаться, опершись на надёжную стену. Приступ миновал, и голову сразу заполнили ясные мысли. Отдохнув, ольхия поспешила в Обеденный Зал, где, по её предположению, могли сейчас находиться родственники погибшего грызуна.

Солнечный Олень неторопливо гнал Солнце к закату.

Глава 25.

Ворч Ворчавый, барсук, был очень раздражён и озлоблен. Он не выходил из своего логова, рычал на ни в чём не повинную супругу и раскидывал вещи по полу. Он разорвал уже третью перьевую подушку, а барсучиха Бара только тяжко вздыхала и принималась за уборку.
- Глупые росомахи, - то и дело повторял он. - Совершенно невыносимые звери. И грязи от них столько. Ужасные, ужасные звери.
- Милый, - робко возражала ему Бара. - Сейчас я терплю убытки от тебя, а не от росомах. Присядь, выпей кофе. И, пожалуйста, перестань портить подушки, насобирать пух на новые будет непросто.
- Да что мне твои подушки! - не унимался сердитый барсук. - Меня из Бросхадома выгнали!
- Опять? - почти изумилась супруга. - И за что на этот раз?
- Из-за этой росомахи, чтоб её Кволке-Хо побрал.
- Не ругайся, милый. Ты снова подрался?
- Она совершенно не уважает наших порядков. И не мудрено. У них в Луголесье вообще полнейший кавардак, что в норах, что в головах. Сумасшедшие твари.

Ворч шумно выдохнул и начал помогать Баре собирать перья, которые летали по комнате, подхваченные сквозняком. Барсук махал лапой в надежде ухватить невесомое пёрышко, но оно неизменно выскальзывало из его когтей, увлекаемое порывом воздуха. И это злило Ворча ещё сильнее! Он рычал и похрюкивал, молотил лапами, носился за перьями, только добавляя беспорядка. А Баре уже очень хотелось покончить с уборкой и скорее насладиться вечерним кофе. Барсучиха спокойно ловила перья, осторожно и плавно вскидывая когтистые чёрные лапы, грациозно, как в танце, ступая по укрытому соломой полу. Её аккуратная вытянутая мордочка была украшена присущей всем барсукам светлой полосой, проходившей между глаз, по лбу и по носу. Но, в отличие от белоснежно сверкающей полосы Ворча, у Бары полоска была совсем тусклой, даже сероватой. Маленькая невзрачная барсучиха с впалыми глазками цвета ромашки когда-то давно, в годы своей ранней юности, покорила Ворча невообразимым изяществом движений, плавной поступью с такой редкой для барсуков грацией. Она не ступала по укрытой травами земле тем далёким пышным летом, она плыла, она парила, она перетекала, будто сладкий ежевичный кисель. Пожалуй только Ольхева Тарви могла бы тягаться с Барой в изяществе. И пахло от барсучихи так чудесно, так обворожительно: ягодным соком, душистой смородиной и крепким чёрным кофе. Бара не считалась красивой самочкой, у неё было мало друзей и подруг из-за необщительности и отстранённости, но, при первом взгляде на неё, сердце Ворча Ворчавого вспыхнуло ярким пламенем, и пламя это навсегда отразилось в его оранжевых глазах.

И сейчас, в ярости гоняясь за пухом из испорченной подушки, которую с таким старанием шила его заботливая супруга, Ворч украдкой взглянул на неё и невольно залюбовался этим волшебным танцем среди перьевого дождя. Барсук благоговейно замер, и всё в его сознании встало на свои места. Он видел, куда летели перья, он знал, как надо вскинуть лапу, чтобы поймать их, он чуял приближение вечерней грозы, он захотел выпить с Барой кофе, вспоминая то далёкое изумрудно-солнечное лето. Ворч неуверенно улыбнулся своим мыслям и подскочил к жене, поднял её и закружил, сжимая в объятиях. Весь собранный ею пух снова разлетелся по комнате, и Бара сначала недовольно зарычала, призывая мужа к ответственности, но потом не удержалась и громко захохотала. Всё кружилось вокруг неё, всё: белые перья, разноцветные лежанки, жёлтая солома, бурые земляные стены, утоптанный пол, потолок, размазанные блики окон, запах кофе и дома, звуки далёкого грома и её собственного смеха, сиплого дыхания Ворча и стук его огненного любящего сердца.

Предоставив Баре самой быстро справиться со сбором пуха и пообещав зашить подушки, барсук ушёл на кухню варить кофе. Любимый кофе своей обожаемой жены. Горячий чёрный кофе со смородиновым сиропом и корицей, с двумя щепотками сахара и жареным каштаном в голубой глиняной мисочке в форме соцветия незабудки.

***

Соболиха Ряженка вздрогнула от неожиданности, когда открыла дверь и увидела две ужасно перепачканные мордашки, невинно глядящие на неё. Она поначалу даже не смогла определить, кто из этих зверьков её сын, поскольку оба они были одинакового цвета засохшей грязи. И пахли соответствующе. Ряженка удивилась, это правда, но ругаться не стала. Она даже ничего не сказала. Просто надела на плечи большой рюкзак, набитый мылом, взяла малышей за лапки и быстрым шагом направилась к подъёму на верхние ярусы Столичного Дуба.

Неприятная вечерняя духота совсем скоро должна была разрешиться грозой. На небе столпились набитые тяжёлые тучи в ожидании Сверкающего Зверя, который должен был вытрясти из них всю влагу и оросить ею тянущиеся к Солнцу травы. Сверкающий Зверь был уже в пути, и жители Далетравья отчётливо слышали его раскатистый рёв. Становилось всё темнее, мрачнее, угрюмей и напряжённей. Ряженка спешила в баню, в надежде успеть до дождя, Яркольд и Кряж взопрели под своей грязевой скорлупой. Они старались не отстать от соболихи, цепляясь за шероховатый ствол маленькими коготками.

Теперь Ярку было совсем не сложно карабкаться вверх по дереву, теперь это было даже забавно и весело, если бы не духота и чешущаяся под коркой шкура. Каменный кунчонок вспомнил, как в метель и пургу он лез вслед за Шишкой по тоненьким веткам ели, готовясь в любую секунду сорваться вниз. Ему тогда было очень страшно, и он даже немного завидовал ловкой подружке, которая без труда и усилий забиралась в самые кроны, перелетала с дерева на дерево и виртуозно спускалась вниз головой. Но сейчас малыш и сам чувствовал себя уверенно, чувствовал надёжную опору под лапами, древесное тепло и поддержку. Он чувствовал себя в своей стихии, и ему нравилось это. Яркольду нравилось забираться всё выше и выше, глядеть на мир сверху вниз, пробовать ветки на прочность, балансировать на страшной высоте, неистово вращая хвостом, и прижиматься всем тельцем к неровной вздувшейся коре. Он видел впереди работающие лапки поднимающегося Кряжа, с которых ему в глаза попадал сор, из-за чего детёныш каменной куницы отворачивал мордочку и глядел вниз, с радостью отмечая, что с каждой секундой пёстрая земля Предместий становится от него всё дальше и дальше. Он поднял голову, чтобы посмотреть, сколько им ещё осталось карабкаться вверх. Малыш сумел разглядеть затерявшиеся в листве брёвнышки, из которых был сложен сруб бани, и широкую ветку, на которой эта баня была поставлена. Он увидел, как Ряженка достигла ветки и стояла теперь у ствола, ожидая кунчат. Кряж лез неторопливо, осторожно проверяя каждый свой следующий шаг, а Ярк не подгонял его. Он выжидал, когда полукровка проползёт какое-то расстояние вверх, а потом покрывал это расстояние парой резких скачков. Из-под его когтей сыпались крошки коры и комочки земли. Пахло деревом и грозой.

Иногда белодушка встречал на своём пути окошки, в которые не стеснялся заглянуть. Он увидел и Обеденный Зал, и Тронный Зал, и даже помахал лапой Варре и Щуру, когда сунулся в окно лечебницы.

Наконец, соболиха и кунчата собрались на ветке, ведущей к Бросхадомской бане.
- Ну вы и чумазые, - сказала она, пытаясь стряхнуть с детёнышей высохшую землю, но это оказалось не так просто. - Не стыдно будет перед дядей Смоляком-то?
- Совсем нет! - отозвался Кряж, вычищая из-под когтей кору. - Он и не такое видал.
- Это точно, - улыбнулась Ряженка. - Он хорошо помнит, как мы пришли к нему после того, как ты опрокинул на себя миску с мёдом. Тут уж ему пришлось изрядно попотеть. Хотя, банному коту к этому не привыкать.
- Коты не умеют потеть, - сообщил соболихе умный Яркольд. Он услышал этот факт от кого-то из взрослых и теперь очень сомневался в самой идее бани. Ведь зачем зверям нужна парильная, если они и потеть-то не могут? Белодушка недоумевал, но его спутников это обстоятельство ничуть не смутило.
- Ох, Ярк! - улыбнулась мама Кряжа и потрепала любознательного детёныша по макушке. - Конечно, коты умеют потеть. Иначе что, по-твоему, Смоляк делает в парилке?
25_Smolak
Так, увлечённые беседой, зверьки вышли к самой бане, гостеприимно раскрывшей объятия своих дубовых дверей. Оттуда доносились пряные ароматы масел, травяных отваров, сырого пара и мокрой шерсти в переплетении с запахами древесины и смолы. Из трубы шёл дымок, витиевато кружась между ветвей и листьев. Предусмотрительные звери - строители и планировщики Бросхадома - специально отвели бане место на весьма крепкой, но очень длинной ветке. Так, чтобы банный дым не мешал жить тем, кто располагается на верхних ярусах, и так, чтобы не сгубить Дуб. Использованная вода утекала по деревянной трубе и уходила в нарочно выкопанную ямку в земле. А сам домик выглядел очень скромно, но уютно, как маленькое гнёздышко на ветке. Его потемневшие от времени стены были сложены из толстых брёвнышек, хотя толстыми эти брёвна были только по меркам небольших зверей. Любая овчарка или горная собака запросто могла бы унести такое бревно в зубах.

На коньке двускатной крыши была вырезана фигура не то кошки, не то рыси. Древесина, из которой была справлена эта фигура, тоже за долгие годы приобрела тёмный цвет.

У входа в баню в горшках была посажена лаванда, она тоже распространяла вокруг себя дивный аромат. Ряженка засмотрелась на цветы, а Кряж знал, что его мама прикидывает, как бы украдкой сорвать несколько соцветий для своего мыла. Уж очень неохота ей было идти за лавандой на луг.
- А, старая знакомая! - раздался хриплый басовитый голос, а вслед за голосом показался и его обладатель - среднего размера полосатый кот. Его шкура была бурой, а полоски, сливающиеся в неровные круги на боках, имели куда более тёмный оттенок. На широкой щекастой голове банного кота красовалось необычное пятно. Было похоже, будто ему на макушку капнули тёмной смолы. Поэтому мама-кошка так и назвала его - Смоляк. Трудно было поверить, что этот обветренный и закалённый жизнью кот был когда-то крохотным комочком пуха, жалобным писком встречающим свою мать. Казалось, будто он всегда был таким грозным, сердитым. Ярк даже испугался его сурового презрительного взгляда, но за соболюшку не спрятался, а, наоборот, выступил вперёд, как когда-то перед Склоком.
- Здравствуйте, меня зовут Яркольд, - гордое слово «Отважнейший», которым он себя когда-то нарёк, кунчонок уже давно решил опустить. - Мой Небесный Покровитель…
- Ряженка, ну где мыло? - Смоляк отмахнулся от белодушки как от назойливого насекомого и злобно взглянул на вдову. Его васильковые глаза не выражали ничего кроме раздражения.
25_Smolak2
- Вот твоё мыло, - резко ответила соболюшка и сняла рюкзак, придавив им лапу кота.
- Ах ты ж неуклюжая ду… - бегло глянув на ничего не понимающих малышей, Смоляк осёкся. - Ду… душистое мыло, надеюсь, принесла?
- Как заказывал. Из зверобоя с сухим мхом, ягодное, медовое, молочное, ромашковое…

Яркольд понял, что у соболихи с котом не самые приятельские отношения, но ничего не сказал.
- Вот и хорошо. Давай сюда, - рявкнул кот и выхватил рюкзак из лап мыловарихи. Потом он резким движением открыл его, сунул внутрь свою щекастую морду и стал шумно втягивать носом запахи. - Медовое… Зверобойное… Разнотравное… Ромашковое… Черничное… Смородиновое… Молочное… Всё верно, всё, что надо. Надо же, на этот раз ты умудрилась ничего не забыть.

Ряженка держала за лапки Ярка и Кряжа и молчала. Смоляк кинул на маленькую семью пренебрежительный взгляд и отнёс мыло внутрь бани. Вдова и малыши пошли следом за ним, а Сверкающий Зверь рычал всё громче, и уже можно было проследить его бег по Небесному Гнезду в погоне за тучами. Он гнал тяжёлые, налитые дождём облака, в надежде вспороть их своими блистающими когтями и вдоволь напиться влаги. С каждым мигом становилось всё темнее, а в воздухе висело напряжение.

В предбаннике стоял широкий стол и шкаф с ящиками, куда кот раскладывал новообретённое мыло. Мыло валилось у него из лап, и с каждым новым упавшим куском сердце смотревшей на это вдовы болезненно сжималось. Она очень переживала за своё мыло, но нахальный банный кот ничуть не ценил её труды.
- Ты ещё здесь? Что тебе надо? - мяукнул Смоляк, даже не взглянув на Ряженку. - Возьмёшь свою плату на кухне. Иди отсюда, у меня дел много. И своих перемазанных чудовищ не забудь.

Соболиха открыла пасть, чтобы ответить наглецу, но перемазанное чудовище по имени Яркольд опередило её. Малыш упёр лапки в бока и важно пропищал:
- Кажется, вы забыли сказать Ряженке «спасибо» за такое чудесное мыло, - он сказал это со всей суровостью, на которую только был способен.

Смоляк обернулся на мыловариху, и в его глазах промелькнуло лёгкое смущение. Ряженка недовольно глядела на кота, а хвост её подрагивал. Она неизменно хмурилась, стоило ей только переступить порог бани. Помешкав, банный кот махнул лапой и вернулся к своей работе.
- Лучшей благодарностью я бы сочла, если бы ты отмыл моих ребят, - не особо надеясь на благосклонность, сказала соболиха.

Смоляк лишь неясно фыркнул, перебирая мыла и обнюхивая берёзовые, осиновые и дубовые веники. Из соседних помещений доносились возгласы моющихся зверей, свист веников, шипение выплеснутой на горячие камни воды. Шустрый носик Яркольда улавливал запахи разных зверей и множества неизвестных кунчонку трав. Детёныш каменной куницы был весь в нетерпении, ему очень хотелось, чтобы мама Кряжа поскорее закончила препирательства, и они, наконец, смогли бы войти в мыльную и парильную комнату. Любопытному Ярку было до жути интересно! А вот полукровка-Кряж вёл себя довольно спокойно. И это не удивительно, ведь маленький соболёнок бывал здесь уже много раз, и всё видел, всё знал. Поэтому больше всего его поражало не убранство бани, не запахи, звуки и новые морды, а странное и волнительное поведение друга.

И вот, спустя какое-то время томительного ожидания, банный кот оторвался от своих банных приспособлений и молча прошёл в мыльное помещение, жестом позвав за собой Ряженку и детёнышей. Яркольд свой собственный хвост готов был съесть от предвкушения!

***

Закончив свой сбивчивый, торопливый рассказ о печальной охоте, Щур полными слёз глазами посмотрел на запертую в клетке росомаху. Варра лежала на серо-синей накидке, выщипывая из неё свалявшиеся катышки шерсти, а росомашонок то и дело горестно всхлипывал и фыркал от резкого травяного запаха, с незапамятных времён наполнявшего старую лечебницу.
- Щур, я же тебя просила, хотя бы в столице не делать того, от чего у нас могут быть проблемы. Разве это так сложно?

Воришка неясно покачал головой, царапнув горлышко от горшка на своей шее. Он всегда так делал, когда волновался.

Варра продолжала:
- Я не могу тебе ничем помочь. Во-первых, я здесь застряла. Во-вторых, Чилига же сказала тебе, что ты сам должен поймать рыбу. Ольхия, кстати, оказала тебе великую милость. Ты ей обязан. Она могла и не носиться так с тобой и твоими проблемами.
- Варра, но сколько ты ещё будешь тут томиться? - вздохнул Щур, шевеля когтем листок брусники, некогда выпавший на пол из какого-то мочегонного сбора.

Светлошёрстная росомаха цокнула языком, принюхиваясь к запахам, доносящимся из приоткрытого окна. Уличным ароматам было довольно сложно пробиться сквозь завесу травянистых благоуханий, особенно, когда на плите закипали отвары, но запах грозы чувствовался отчётливо, да и не особо пользуясь нюхом, можно было судить о её приближении. Сверкающий Зверь, а росомахи называли его Беломордый, давал о себе знать неистовым рёвом и блеском стремительных беспощадно-ярких когтей, рвущих тучи. Варра лизнула свою лапу и поднялась, чтобы размять затёкшую спину.
- Неясыть говорит, что мои раны уже почти затянулись. Ушибы больше не болят. Хотя, пёсья желчь, как будто я неженка такая, что меня при малейшей ссадине нужно ограждать от всего мира, лишь бы я была в безопасности. Это отвратительно, я уже не детёныш. Эти раны для меня - пустяки, я такие даже не замечаю. И зачем надо было зашивать моё ухо? Драное ухо придаёт зверям бывалый вид, внушает уважение. Сразу понятно становится, что перед нами не домосед, любитель полежать у камина, а серьёзный бравый зверь, храбрый и отважный, - заключённая клацнула зубами. - И ладно бы, я сидела в тюрьме за драку. Это было бы солидно. Так нет ведь, Неясыть всё время говорит, что я здесь исключительно ради моей же собственной безопасности. Тьфу! Мне противно.
- А давай я попробую тебя освободить? - робко предложил Щур. - И мы убежим отсюда в лес, будем там охотиться на кого захотим.
- Мой милый друг, - проскрежетала росомаха. - Ты удивительно проницателен. Я ждала тебя всё это время. Тебя и удобный момент. Ты вытащишь меня отсюда.
- Я очень этого хочу! Но как мне это сделать?

Варра села и ударила лапой по прутьям.
- Неясыть ушла не так давно, она сказала, что ей надо полить грядки. А это надолго. У нас есть время, но тут очень сложный замок. Он открывается ключом, а ключ у Неясыти в сумке. А сумку она взяла с собой. Тебе придётся найти кошку и стащить у неё ключ. Ты же справишься, мой маленький ворюга? Щур? Ты что делаешь?

Маленький ворюга внимательно слушал свою защитницу, но сам не сидел на месте. Он неуклюже залез на стул, а с него перебрался на стол, ненароком сталкивая с него пузырьки с настойками, пучки трав, листочки, карандаши. Росомашонок открывал ящички, заглядывал в коробки, шевеля тёмнокожим носиком. Потом он спрыгнул со стола. И если раньше Варре казалось, что у Неясыти на столе царит настоящий хаос, то после Щурового появления она поняла, что какой-никакой, а порядок кошка поддерживала. Потому как, то, что оставил после себя серый зверёныш, было сложно даже вообразить. Все ящики были вывернуты, травы раскиданы, некоторые бутылочки не выдержали падения на пол и разбились, а на драгоценных записях травницы навек отпечатались пятипалые росомашьи следочки. Варра с ужасом наблюдала за его действиями и уже начала подбирать слова, которыми ей придётся объяснятся с хозяйкой грядок. А Щур продолжил шуровать по всей лечебнице, не отвлекаясь на разговоры, хотя старшая росомаха всё это время рычала на него.
- Что же ты делаешь, бестолковый? Я сказала стащить, но стащить из сумки Неясыти, а не рыться по всем её ящикам! Я тебе говорю, ключ точно при ней, она носит его с собой! Ты не веришь? Эй! - Варра пыталась остановить росомашонка, но он не обращал на неё внимание.

Она была уверена, что он ищет ключ, и ищет его совсем не там. Однако Щур знал, что он искал. И придумал план. Вот что-что, а в деле побегов и выкручивания из проблем ему не было равных. Так что он целенаправленно перерывал всю лечебницу в поисках одного предмета. И, когда он его, наконец, отыскал, радости воришки не было предела! Щур схватил находку и подскочил к клетке, показывая её Варре.
- Камень-искряк? - не скрывая удивления, спросила росомаха. - Ты хочешь…
- Да, именно, - простодушно улыбнулся Щур. - Я не смогу добыть ключ, есть большая вероятность, что у меня не получится. Так что мы просто выжжем замок! Здесь же всё деревянное.
- Но вся древесина пропитана средством от возгорания, ты забыл?
- Только снаружи! - засмеялся росомашонок, поднимая с пола уроненный им ножик. - Я счищу пропитанный слой, и дерево легко загорится! Вот увидишь!

Послышалось царапанье ножа о дерево, Варра видела сосредоточенную мордочку Щура, внимательные золотистые глазки, высунутый от натуги язык. Росомаха почуяла запах старой пропитки и чистой древесины. Щур помогал себе когтями и клыками, и, при виде этого, на старшую росомаху снова нахлынула тоска по поводу своих бесполезных затуплённых когтей.
- Ещё немного… уже почти… - бормотал пройдоха, старательно ковыряя древесину около задвижки. Варра терпеливо ждала, не торопя своего маленького избавителя.

Она вздрагивала от каждого шороха за дверью, Щур подпрыгивал с ней синхронно, едва удерживаясь от испуганного визга. Но в лечебницу так никто и не вошёл.

После нескольких минут усердных усилий, взломщик объявил о готовности к поджогу и попросил росомаху отойти подальше и подобрать накидку.
- Щщщкккрррь! Щщщщккрррьь! Чшпшик!

У Щура получилось зажечь лучину почти с первого раза. Повезло! Варра заворожено смотрела на пляшущий огонёк, пока росомашонок выбирал, как бы лучше поднести пламя к месту поджигания.

И вот в нос светлошёрстной росомахи резко ударил запах палёного дерева. Щур осторожно дул на огонёк, чтобы он побыстрей разгорелся, а Варра тем временем успела привести в порядок гриву.

Находясь в заточении, росомаха держала длинную шерсть на холке распущенной, и волнистые локоны мягко струились по её плечам, не доставляя росомахе неудобств, поскольку она почти не двигалась. Они не цеплялись за ветки, не пачкались, не мешались в драках. Потому что в крохотной клетке не было ни веток, ни драк. Но теперь пришёл момент решительных действий, а значит, самое время собрать гриву в хвост и потуже перетянуть её зеленой шерстяной ниткой.

Щур раздувал огонь. Уже было слышно, как рыжехвостое пламя с треском и слабым шипением принялось пожирать размочаленную древесину вокруг засова. Варра почувствовала настойчивое тепло, и на мгновение её охватила паника. Древний страх, с которым она, в прочем, легко справилась. От осознания того, что она заперта в горящей клетке, у росомахи лишь поднялась шерсть на загривке, а тупые когти царапнули пол.
- Скоро ты будешь свободна! - ликующим шёпотом проурчал Щур. - Ещё немного осталось. Сейчас тут уже всё выгорит и…

За дверью послышалось шебуршание. Да, кошки повсюду славятся бесшумной поступью. Поэтому не всегда удаётся обнаружить их приближение. Но металлический, ужасающе-металлический скрежет ключа, звук открывающийся двери… это ни с чем не спутаешь.

Варра похолодела. По спине забегали мурашки и каждая шерстинка встала дыбом. Неясыть не поняла, что дверь в лечебницу не заперта, она думала, что закрыла её на ключ. И теперь пыталась открыть. Но вместо этого закрыла. Так она с полминуты возилась с замком, пока наконец, дверь не поддалась стараниям врачевательницы, впустив пышномехую кошку внутрь…

Глава 26.
- С ДОРОГИ! - рявкнула Варра и всем своим весом навалилась на полыхающую дверцу. Прогоревшее дерево хрустнуло, и росомаха выкатилась наружу, сбив с лап не успевшего отскочить Щура. Шерсть на её плече заметно опалилась, грива растрепалась вновь, а в глазах отблесками огня плясал страх зажатого в угол зверя. Щур с такой же нескрываемой дрожью глядел на Неясыть, которая, казалось, первую секунду была абсолютно сбита с толку. Лекарка округлила глаза так, что они стали похожи на две календулы.

Кто из них первый пришёл в себя - тот не стал терять драгоценную секунду общего замешательства. А Щур только почувствовал как его грубо пихнули в бедро, толкая к выходу. И он рванул за Варрой, которая пронеслась мимо ошалелой Неясыти, перевернув травницу вверх тормашками. Росомашонок ощутил когтистую лапу, немилосердно прошедшуюся по его спине.

Всё смешалось в единое размазанное мгновение: Варра с Щуром вылетают на лестницу, Неясыть злобно шипит и поднимается с пола, огонь продолжает пожирать клетку.

И погоня, погоня…

Слава всем Празверям, что на винтовой лестнице в этот вечерний час никого не оказалось. Ибо две росомахи уже даже не бежали вниз, они просто катились, кувыркаясь по ступеням. А кошка с воплем летела за ними, наступая на собственную шерсть. Её мех колыхался волнами, поднимался и опускался, и, наверное, в стремительных движениях своих Неясыть была прекрасна как Долина Двенадцати Трав в щедрую на ветер Луну Лапотрава. Но не нашлось того, кто смог оценить эту красоту.

Не помня себя, Варра и Щур выкатились из Древнего Дуба. Всё тело болело от ушибов и синяков, но у беглецов не было времени на зализывание повреждений. Они, такие же взбаламошенные как и прежде, не позволив себе отдохнуть ни секунды, вскочили с земли и помчались по Предместьям. А с лестницы всё ещё слышалось утробное завывание Неясыти. Но рёв Беломордого без усилий заглушил этот звук.

Росомахи бежали по Предместьям, мешая мокрую грязь со своей сыплющейся от волнения шерстью. Сверкающий Зверь Беломордый уже давно порвал тучи над Бросхадомом, и дождь обрушился на земли Далетравья, заливая следы и смывая запахи.

Светлошёрстная росомаха уже который раз шлёпнулась в лужу вместе со своей драгоценной накидкой. Но она вставала, задыхаясь от бега, и продолжала работать лапами, с каждым новым рывком отмечая приближение спасительных деревьев. Щур не отставал и даже бежал впереди. Без горшка на голове он оказался куда проворнее своей старшей подруги. А Варре тяжело давался такой продолжительный забег. Она шаталась, всё время падала, не могла отдышаться. Её лапы подкашивались, а уши горели, сердцу же, казалось, не хватало места в широкой раздувающейся груди. Росомаха пыхтела, пребывая на грани потери сознания, но не сдавалась.

***
- Варра, Варра, за нами нет погони. Неясыть не стала преследовать нас.

«Откуда этот звук? Мы всё ещё бежим? Какой спокойный голос у Щура…»

Пелена слетела с глаз росомахи, и Варра обнаружила себя лежащей на мокрой траве под сенью надёжных клёнов и ясеней. Дождь прекратился, теперь только редкие капли срывались с резных листьев и падали в траву.

Насквозь мокрые росомахи переводили дух и переваривали то, что с ними сейчас произошло. Варра приподнялась и принюхалась.
- Кровь? - удивлённо отметила она. - Она тебя оцарапала?
- Пустяки, - отмахнулся Щур, обернувшись на свою спину. Вдоль его хребта алели длинные царапины, которые росомашонок поспешил зализать.

Варра и сама вдруг почувствовала все напоминания, которые оставил на её шкуре сегодняшний вечер. А ещё она заметила, что уже почти рассвело. Значит, она всю ночь пролежала под клёном, срубленная усталостью. Хорошо, что погони не было. Видимо, Неясыть решила не пачкать шкурку.
- Главное, - сказал Щур, поворачиваясь к подруге, - что ты теперь свободна.
- Да, - ласково оскалилась светлошёрстная росомаха. - Теперь мы в расчёте.
- О, что ты! Конечно же нет! Ты же сохранила мне жизнь. Мой поступок не идёт с этим ни в какое сравнение.

Варра вздохнула и улыбнулась, выжимая из серо-синей накидки воду. Да, теперь её снова придётся стирать. А заодно и себя. Потому как вместо ухоженной блестящей шкуры у росомахи теперь была всклокоченная мокрая палёная шерсть с налипшими на неё комьями глины. И первым делом беглянка решила покататься по траве, чтобы хоть как-то почиститься. Кочки и лежащие веточки находили её самые болезненные синяки, но росомаха старалась не обращать на боль внимание. Она каталась по земле, обтиралась о деревья, отряхивалась и перебирала гриву.

Щур же посчитал достаточным просто отряхнуться.

Поднимающееся Солнце изредка выглядывало из-за облаков, но Кволке-Хо не давал ему спуску, загоняя его всё выше и выше над Миролапьем. Ветер налетел на клёны, и все тяжёлые большие капли, скопившиеся на листве, обрушились на росомах, вновь намочив шёрстку, уже начинавшую было сохнуть.
- А что же мы теперь будем делать? - наконец спросил росомашонок.

Этот вопрос был скорее риторическим, поскольку Щур знал, что Варра непременно скажет, мол, уйдём в лес, и будем охотиться все дни напролёт. Но, кажется, он немного ошибся.
- Вернёмся назад, - с сухой уверенностью ответила подруга, вглядываясь в лесную чащу.

У Щура лапы так и подкосились.
- К-к-как? Что ты такое говоришь? Нас схватят!
- Боги, Щур! Да кому мы нужны? - засмеялась Варра. - Бросхадом большой, Неясыть нас и искать не станет, у неё дел много.
- А Фир-Фир?
- С ольхеном я договорюсь. А ты, между прочим, так или иначе, должен будешь вернуться. С рыбой для Чилиги.
- Да, и с орехами. Точно.
- И с орехами. Так что нам надо найти орешник и водоём с рыбой. Ты отдохнул? Ещё было бы неплохо узнать, где мы находимся, и что тут есть в округе.
- Мы в Росомашьей Колыбели, - ответил Щур, вытирая нос. - Здесь впереди протекает небольшая речушка Плоскодонка. Она совсем мелкая и даже может пересыхать.
- Весной все реки полноводны. Тем более после дождя. - Варра окинула взглядом могучие тёмные ели, стражами стоящие на входе в чащу. - Веди нас туда, будем ловить рыбу. И высматривай какую-нибудь лещину заодно.

Росомашонок вздохнул и поднялся с места, направив свои угрюмые шаги навстречу елям-стражам. Варра последовала за его куцым хвостом.

Солнечный Гонец заставил Солнце бежать над облаками, и это означало ещё один пасмурный день: серый и тоскливый. Но Беломордый расквитался со здешними облаками и умчался прочь, а нежные побелевшие тучки принялись зализывать свои раны, проклиная Сверкающего Зверя. Ведь теперь им снова придётся собирать и копить влагу.

***

Рассерженная кошка шипела и плевалась, ковыряя когтем место возгорания. Она стояла на задних лапах, широким жестом демонстрируя ольхену весь учинённый беспорядок, начиная от сломанной клетки и заканчивая грязными следами на чистовиках. Сопровождалось всё это неутешительным и полным гнева рассказом о сомнительных подвигах двух пройдох. Неясыть надеялась вызвать у Фир-Фира справедливую ярость, и действительно - морда ольхена изменила своё выражение. Сначала гримаса являла крайнее недовольство: росомаха морщился, хмурился и понимающе качал головой. Но потом по морде скользнула тень заговорщицкой ухмылки, а под конец он и вовсе расхохотался, окончательно разъярив понёсшую ущерб лекарку.
- Что здесь смешного? - завизжала она. Крайне редко её можно было лицезреть в таком лишённом гармонии виде. - Эти несносные животные разломали мою лечебницу! Вот попадутся они мне! Крушиной накормлю, будут знать!
- Починим мы всё, не переживай, - пытался успокоить её Фир-Фир, продолжая хихикать. - И не надо никого крушиной кормить. Ты правда думала, что такой зверь как росомаха будет долго сидеть взаперти и даже не предпримет попытку освободиться? Я ждал чего-то такого со дня на день. Но уж точно не настолько великолепного побега. А она хороша!
- Что? Как ты смеешь такое говорить? Великолепный побег? Да они перетрусили как две куропатки, когда меня увидели! А ты ещё и на их стороне! А ну пошёл вон отсюда, драная твоя шкура! Вон! - Неясыть вопила не своим голосом, резко выбрасывая в сторону ольхена когтистую лапу.

Фир-Фир не стал задерживаться в лечебнице, ведь он знал, что врачевательница становится сама не своя, когда с предметами её любимого дела что-то случается. И от такого ущерба кошка будет отходить ещё очень долго.

На выходе росомаха остановился и сказал:
- Ты дверь не закрывай, сейчас сюда Латань придёт собирать сведения для нового выпуска своей газеты. Ничего не трогай, пусть всё остаётся на своих местах, она должна воспроизвести всё в точности.

Стараясь не слушать дикий вопль, ольхен поспешил скрыться за дверью как раз тогда, когда в него полетел тяжёлый подсвечник.

***

От куньей шкурки пахло лавандой и отваром ромашки, а шёрстка стала шелковистой, гладкой, блестящей. Яркольду было очень непривычно всё время ощущать на себе новый запах. А Кряж чувствовал себя прекрасно. Он только возмущённо пищал, когда мама принялась расчёсывать его колтуны. А Ярк, наоборот, вытерпел эту процедуру с каменным спокойствием.

Зверьки сидели на тёплом полу дома Ряженки и играли в охоту. Сначала они ловили воображаемых птиц. Носились как угорелые, сбивая друг друга с лап. А если им приходилось столкнуться нос к носу, то малыши принимались грозно горбить спины, ероша вымытую шерсть вдоль хребта. Затем кунчата наскакивали друг на друга, не забывая при этом устрашающе фыркать. Толкнув друг друга пару раз, они вновь разбегались и возвращались к охоте на несуществующих птиц.

Ряженка была не очень довольна этой кутерьмой, но на малышей не сердилась. Она же сама запретила сыну выходить на улицу. После грозы там было очень грязно, жалко было в первый же день запачкать свежевымытую шкурку. Ещё она представила себе серо-мокрые отпечатки лап, испестрившие полы, столы, подушки, покрывала… и содрогнулась. Нет уж, лучше пусть сидят дома. Чище будут.

Соболиха решила хоть немного угомонить сорванцов. С озорным урчанием она кинулась на детёныша белодушки и стиснула его в объятиях, прихватив за загривок. Когда Яркольд перестал извиваться, она разжала зубы и, держа кунчонка на лапах, пощекотала ему пузико. Угомонившийся Ярк невинно улыбнулся и поглядел на Кряжа, подошедшего к маме.
- Ну что, проказники, проголодались? - спросила она, сажая Яркольда на пуф. Кряж немедленно сел рядом с другом, и оба энергично закивали.

Надо сказать, что не так давно овдовевшей соболихе не хватало общения. Вся её жизнь вертелась вокруг мыла. Ряженка часто не успевала доставить свой продукт в срок, не желая снова видеть раздражённого Смоляка и подсознательно оттягивая момент похода в баню. За что получала новую порцию ядовитых слов от полосатого кота. Бывало и так, что Смоляк в гневе, а может и просто из вредности, сбрасывал с банной ветки всю партию мыла, принесённую вдовой. И отправлял несчастную мыловариху варить новую партию. Ряженка много раз грозилась нажаловаться Ольхеве, но, почему-то, всё никак не могла привести свои угрозы в действие. И терпела, терпела…

Часто она не успевала даже спуститься в Обеденный Зал. А когда всё-таки спускалась, то не позволяла себе тратить время на беседы. Лишь изредка.

Потому-то Кряж и мечтал поскорее стать великим охотником. Чтобы высвободить для мамы свободное время. Чтобы поставить на место заносчивого Смоляка. Чтобы их семья перестала зависеть от мыла настолько сильно.

Ряженка была очень рада появлению в их доме маленького Яркольда. Во-первых, Кряжу теперь было с кем играть, и он не требовал так много материнского внимания как раньше. Во-вторых, в доме стало куда веселее. И не так пусто как после кончины Чеглока. В-третьих, вежливый юный белодушка сам по себе очень нравился соболихе. С ним было интересно беседовать, ибо вперемешку с наивными детскими фантазиями в его головёнке бродили вполне серьёзные мудрые мысли. А как он попытался защитить Ряженку перед Смоляком! Мужественный и отважный поступок.

Похлёбка с грибами и мясом влекла кунчат своим неподдельным ароматом, и они нетерпеливо водили носами, ожидая, когда Ряженка подаст на стол расписную кастрюлю. И вот долгожданное кушанье оказалось в мисках.
- Как вкусно! - восхищённо проурчал детёныш каменной куницы, подняв на стряпуху блестящие глазки.
- Мы с Ярком пойдём искать грибы, когда земля просохнет, - заявил кидас, утирая пасть лапой.
- Что ещё за новости? - мать потрепала его по голове. - Весна в лесу, а они за грибами намылились.
- Весной можно найти сморчок, - поведал Яркольд.
- Это ты сморчок! - развеселился полукровка. Он хотел было шутливо дёрнуть друга за хвост, но строгий взгляд матери утихомирил его.
- Тихо, Кряж. Не шуми. А ты, Яркольд, лучше не про сморчки мне расскажи, а про то, когда вы собираетесь уходить из Бросхадома. И собираетесь ли вообще.
- Да, собираемся, - хмыкнул малыш, дожевав гриб. - Когда прилетит Мартер и скажет о времени назначенного Слапа, мы уйдём.
- Уйдёте на Слап? - спросила мыловариха. - Но что там делать будешь ты? Дела, решаемые на Слапе - они для взрослых зверей. Может, тебе лучше остаться с нами?
- Нет, что вы! Я должен быть со своими друзьями!
- А я разве не твой друг? - Кряж уже начал скулить.

Тут Яркольд понял, что ему придётся оставить и маленького Кряжа, и его добрую маму Ряженку так, как он оставил молчаливого Подпалыша там, в Корневой Роще, в Конском Дворе. И кунчонку вдруг стало очень совестно. Что-то холодное кольнуло его изнутри.
- Ты мой друг, - тоскливо сказал Ярк, положив лапку кидасу на плечо. - Признаться, самый лучший друг. Но я обещал Варре и Фир-Фиру, что буду им помогать. А ещё я хочу увидеть новые земли.
- Там может быть очень опасно для таких малышей как ты, - заметила соболиха, лакая похлёбку. - Но Варра и ольхен Фир-Фир вполне взрослые и самостоятельные росомахи. Они справятся без тебя, я не сомневаюсь. Мы с Кряжем хотели бы, чтобы ты остался жить с нами, если ты этого сам хочешь.
- Я бы очень хотел, - белодушка вздохнул, сконфуженно глядя то на Кряжа, то на его маму. - Но у меня есть одно дело. Одна мечта. Я хочу увидеть Огни Празверей.
- Северное сияние? - уточнила Ряженка. - В наших краях его не бывает.
- Я знаю. Но Фир-Фир может отвести меня туда, где оно бывает. Когда всё закончится.
- А зачем тебе эти Огни? - спросил Кряж, дожёвывая гриб.

Яркольд поглядел в свою дымящуюся ароматом тарелку и сказал:
- Я хочу встретиться с Вересковой Лаской - своим Небесным Покровителем. Фир-Фир как-то рассказал мне, что северное сияние случается тогда, когда Празвери насыщают угасающую Луну Звёздными Крохами. Но это не совсем правда. Здесь, в Бросхадоме, я пробрался в библиотеку, чтобы потренироваться в чтении. Мне в этом помогла Альеда из Сухого Юга, она хорошо умеет читать. Она очень необычная рысь. Даже называется так, что я и не слышал о таких зверях. Ка-ра-кал. Каракал. Так вот, из одной книги я узнал, что Огни Празверей могут возникать в любое время ночи, не зависимо от жирноты Луны. И это не свет от Звёздных Крох, сбрасываемых на Луну, это всего-навсего весёлая пляска Празверей, лихой танец обитателей Небесного Гнезда! Там собираются самые разные небосводные жители и танцуют, радуются, а с их шкурок слетают разноцветные искорки, в потоке которых и совершается действие. И я подумал, что Вересковая Ласка, которой было подарено созвездие, тоже приходит на этот праздник. Поэтому, чтобы снюхаться с ней, мне нужно дойти до Огней Празверей.

Кряж угрюмо смотрел на кунчонка, который с таким воодушевлением рассказывал о дальних странствиях, приключениях и древних легендах, что было понятно - в тихом и безопасном гнёздышке этого отважного малыша не удержишь. Подрастающих детёнышей вечно куда-то тянет: поток новых запахов, шум прибоя, шелест незнакомых трав - острые специи для пресного блюда под названием «Жизнь». И неведомо им, малышам, что перемены порой заставляют лоснящуюся шкуру скатываться в безобразные колтуны.
- Я понимаю, что мы не сможем тебя удержать, - выдохнула Ряженка. - Но знай, что ты всегда желанный гость в нашем дупле. А если захочешь остаться с нами навсегда - то милости просим.
- Я вернусь к вам, когда поговорю с Лаской, - заверил приунывших соболей Яркольд. - И мы с Кряжем вместе будем учиться охотиться. И читать.
- Я бы хотел, чтобы ты был моим братом, - пропищал кидас. Он помедлил немного, его глазёнки заблестели ещё сильнее. Кряж сморгнул и принялся вылизывать тарелку.

Было слышно как последние капли робкого дождя осторожно барабанят по узорчатым дубовым листьям. День будет пасмурным.

Глава 27.

Яркое Солнце озаряло грядущий день, прогоняя мрак и холод ещё сырых ночей. Как раз в это время оно пребывало в линьке, оставляя клочки ослепительного меха на листьях и травах, на озёрной глади, на стёклах и камнях. Повсюду был свет.

А на Небесном Посту вновь красовался Кволке-Хо, едва дождавшийся своей очереди.

Сочная весна - поздняя, благоуханная. Луна Нюхоцвета шла на убыль, и в знак солидарности с приближающимся летом все деревья Далетравья – от тонкоствольных молодых осинок до дремучих морщатых грабов - с каждым днём надевали на свои ветви всё больше листьев, соревнуясь друг с другом в пышности крон. Да, совсем скоро бурая норка третьей весенней Луны уступит место ежу Лапотраву. И когда Нюхоцвет закончит свою работу, сочтёт землю достаточно украшенной и насыщенной, весне придёт конец - наступит настоящее буйноцветное лето. Звери ждали этого, но и весну не торопили. Всему своё время.

Щур и Варра вернулись в Бросхадом спустя пару дней после побега. Они сделали всё как полагается: с огромным трудом и не раз вымоченной шкурой Щур поймал пятнистую форель, а Варра отыскала орехи и помогла росомашонку заметно обеднить повстречавшуюся им лещину. После горе-охотник преподнёс эти жертвы обиженным Одге-Тревве и Прабелке и смог вздохнуть спокойно.

Удачно встретившийся вернувшимся росомахам Фир-Фир сумел предотвратить скандал, который собиралась устроить разъярённая врачевательница. Теперь беглецы от ольхена не отходили. На всякий случай.

И Мартер вернулся в столицу, нагруженный новостями. Рассказав о согласии Ольхов на Слап, летун хорошенько отдохнул, а потом снова двинулся в путь - в Луголесье, к Карху Тирану. А Фир-Фиру, Варре, Щуру и Яркольду ничего не оставалось кроме как снова начать ждать. Но все они уже мечтали поскорее куда-нибудь отправиться.
- Итак, дорогой брат! Вот что тебе следует знать о предстоящем походе, - вещала ольхия Чилига, расхаживая по Тронному Залу.

Фир-Фир развалился на лежанке, прислонившись спиной к стене, и грыз косточку, оставшуюся с завтрака. Была тут и Варра. Она сидела чуть поодаль от ольхена, а Щур, как обычно, прятался у росомахи под накидкой. Ленивый Солнечный луч еле заметно скользил по полу, прогревая отполированную лапами древесину. Невыспавшаяся Варра то и дело зевала, беззастенчиво показывая миру свою розовую пасть.
- Тиран объединил две страны в одну после Луголесской войны. Это произошло в девятьсот девятом году. То есть, девять лет назад. Ты слушаешь меня? - эрудированную ольхию очень раздражало несерьёзное отношение брата.
- Девять лет назад, - послушно повторил Фир-Фир, подбрасывая кость.
- Девять лет назад что? - не унималась Чилига.
- Девять лет назад Лужье и Лесье стали Луголесьем. И закончилась война.
- Правильно, - удовлетворённая ответом росомашенька позволила себе улыбку. - А кто воевал?
- Тиран и Лесье. Чилига, может хватит истории? Это скучно и бессмысленно.
- Как ты можешь так говорить? - молодая вещательница была полна негодования. - Я подготавливаю тебя к важной встрече с Ольхами стран Слапа и с Кархом! Что ты будешь им говорить? «М-м-ме, я Фир-Фир, сын Рурды, мне обидно, пустите меня на трон!». Так, что ли? Не пойдёт, дорогой мой. Ты должен знать, с чего всё началось, почему разделились страны, кто был последним правителем Лесья, и что там происходит сейчас. А ещё…
- А что там происходит сейчас? - перебила ольхию любопытная Варра.

Чилига немного утихла и перевела взгляд на светлошёрстную росомаху. И прокашлялась, приготовившись рассказывать.
- Вы знаете, что и Лужьем и Лесьем правит Карх Тиран. Но сам он так ни разу в Лесье и не появился. Сомневаюсь, что он вообще знает о том, что там творится. После гибели Иктины Пёстрой от клыков Тирановой своры в Лесье не осталось наследников, потомков Кадмарты. У Иктины никогда не было котят. Но у неё был лучший друг - рысь по имени Кьорсак. Может даже, он был ей возлюбленным. Я не знаю, ведь Лесская Ольхева никогда не рассказывала нашей маме про личную жизнь. Вот. После гибели Иктины этот Кьорсак не пожелал покориться Тирану, а ушёл в чащобу. За ним последовали некоторые другие несогласные. Так образовалась небольшая стая Непокорных. Кьорсак стал её вожаком. В годы войны они наносили беспощадные удары по Лужской стае, рвали на куски предателей-лис, словом, боролись с захватчиками всеми возможными и невозможными способами. Кьорсак вместе с Салли разрабатывал планы сражений. Да, они быстро нашли общий язык на почве ненависти к Тирану. Ну и после войны, когда Салли сдалась в плен, Непокорные не присягнули псу на верность, а ещё пуще обозлились. Там десятка два зверей - все по лесам прячутся, один Кьорсак бесстрашно расхаживает по землям своей павшей Ольхевы. Он чудом избежал казни и плена, затаившись в самой глухой чаще, но сейчас не остерегается, хотя до него уже никому из Лужья дела нету. Поскольку Тиран не кажет в Лесье носа и вообще не интересуется жизнью захваченных земель, то можно сказать, что Кьорсак является вожаком всего Лесья, ибо он заботится о его жителях и защищает их. И мечтает о свержении Карха, да.
27_Kiorsak
- Постой, - вновь перебила росомаха. - Ты-то откуда это всё знаешь?
- Ты думаешь, мы не держим связь с нашими союзниками? - загадочно оскалилась Чилига. - Испокон веков Далетравье и Лесье дружили друг с другом.
- Почему тогда вы не помогли Лесью, когда на него напал Тиран? - осведомилась Варра.
- Иктину убили в первый же день. Войну объявили внезапно. Мы помогали Лесью. Высылали воинов, принимали зверей, бегущих от войны. Но, видимо, наших сил было недостаточно. Ведь эта вся война произошла из-за одного зверя.
- Из-за северной бродячей кошки Салли, - кивнула светлошёрстная росомаха, поплотнее укутывая Щура в накидку. - Тиран хотел, чтобы она сдалась.
- Отвратительнейшая низость - разводить кровопролитную войну из-за прихоти, - ольхен резким движением выбросил недожёванную косточку в окно. - Но ведь Карх отдаст нам Лесье? Оно не нужно ему. Не заупрямится?
- Вся надежда на способность Мартера быть убедительной куницей, - Варра смешливо фыркнула, но тут же вернула своей морде сосредоточенное выражение. - К слову, я думаю, тебе бы не помешало явить себя в Лесье. Встретиться со зверями лично, чтобы они увидели тебя вживую, познакомились с тобой. И встали на твою сторону. Согласись, довольно сложно идти за вожаком, которого и в глаза-то не видел. Они Кьорсака на место Ольха скорее поставят.
- Варра дело говорит, - согласилась сестра. - Методы Кьорсака слишком грубы. В недалёком будущем он просто хочет идти войной на Тирана. Отвоёвывать Лесье обратно. Он не хочет ни разговоров, ни сделок. Только война, ибо личные счёты. Может он и возымеет успех, но какой ценой?
- Ценой бесполезной крови, - послышалось из-под накидки.
- Верно, - Чилига повернулась к источнику звука, а потом посмотрела на брата. - Так что ваша с Мартером идея, Фир, не только исполнит твою мечту, но и поможет избежать ненужной войны. И Варра права в том, что тебе было бы не лишним показаться в Лесье. Я тоже хотела тебе это предложить. Так что советую вам поскорее отправляться в путь.
- Уже? - с Фир-Фира резко слетела пелена скуки. - А как же Мартер? Он не знает, что мы двинемся в Лесье.
- А мы ему почтового крылана пошлём, - сообразила ольхия. - Крылан скажет ему, что вы в Лесье. А вы покамест переговорите с Кьорсаком, обсудите детали и попробуете избежать войны. Потом встретитесь с Мартером, выслушаете его новости и уже решите, что делать. Только и нам весточку пошлите.
- Постой, Чилига. Мы что, вот так сразу уходим? - заморгала Варра. Такая энергичность и скорость принятия решений младшей сестры Фир-Фира немного сбили росомаху с толку.
- Да! Чем раньше - тем лучше! Вы ещё на Слап должны будете успеть, - крикнула на бегу Чилига и скрылась за дверью на лестнице. Послышался удаляющийся взволнованный кашель. Ольхия побежала обсуждать это с Ольхевой Фафой.
- Если этот Слап вообще состоится, - пробурчал высунувший нос Щур.

***
- Ещё земляничной воды, господин?

Облезлая собака с причудливым хохолком на макушке застыла с зажатым в лапах кувшином. Побеленная керамика, расписанная берёзовыми ветками с почками и листьями, хранила в себе душистый прохладный напиток. Сладковатый аромат перезрелой ягоды разносился по всей Псогарской Трапезной, но он не волновал носы пресыщенных раздувшихся от гордыни стражей. Этим статным псам, почти всегда державшим хвост поднятым, была не по нраву приторная земляничная вода, они гораздо охотнее бы опустили морды в миски с горячим жирным бульоном. Но их господин отличался более изысканным вкусом.
- Да, Ирас, налей мне ещё. И не забудь про листик мяты.
- Как прикажете, господин.

Служанки и стражники низших рангов очень часто поджимали хвосты, разговаривая со старшими. А жёлтые и белые стражи не преклонялись ни перед кем, кроме, непосредственно, Карха. Самомнение высокоуровневых стражей заполняло их естество так же быстро, как быстро по мере доброй службы светлели их ошейники.

Служанки же вместо ошейников носили шейные кольца из разных материалов. По их материалу, так же как и по цвету ошейника, можно было узнать ранг того, кто эти кольца носит. Шею белошкурой Ирас обхватывало деревянное кольцо. Эта собака совсем недавно пришла на службу в Псогар, и ещё не успела повысить свой ранг.
- Слишком много воды и мало сиропа, - поморщился Карх, заглядывая в свою чашу. - Кто готовил?

Испуганная Ирас поставила кувшин на стол и опустилась на четыре лапы.
- Сильпа, господин.
27_Tiran_byHanged_Dog
Тиран Терновый, сын Триче Тавы, сидел на большом стуле, богато украшенном искусной резьбой. Перед ним почти через всю Трапезную тянулся длинный стол, за которым, покорно сгорбившись под взором своего господина, сидели псы, чьи ошейники ослепляли белизной или искрились цветом Солнца. Высшие стражи! И многие из них служили ещё Карху Лайондру. Однако и стражники более низких рангов тоже были сегодня здесь.

По другую сторону стола устроились разномастные звери - от ирбиса до енотовидной собаки. На их шеях красовались золотые и прозрачные стеклянные кольца. Высшие слуги. Но и несколько зверей с медными и деревянными кольцами тоже не побоялись заглянуть на огонёк. Господин в это утро пребывал в хорошем настроении.

Узкая вытянутая морда Тирана приобрела слегка раздражённое выражение, а висячие уши едва заметно поднялись на хрящах, повернувшись в сторону белошкурой служанки.
- Передай Сильпе моё недовольство её работой, - он хмыкнул и обратился к кому-то, сидящему под столом. - На, Салли, ты можешь это выпить.
- Спасибо, хозяин, ваша щедрость не имеет границ, - промурлыкали ему в ответ.
27_Salli
- Итак, любезные собравшиеся, - развёл пустыми лапами Тиран, оглядывая зал. - Завтрак скоро подадут, но, чтобы не ждать попусту, предлагаю спеть песню. Да, поиграем в нашу любимую игру. Правила все помнят? Каждый по очереди поёт по паре строчек о, скажем, жизни в нашем замке. И получится складная песенка. Ирас, позови Фетху-гитаристку. Пусть сыграет нам мотив.

Растрёпанная собачка убежала выполнять приказ, и вскоре вернулась, приведя с собой пятнистую кошку. Внешне она напоминала кошку-рыболовку, но её морда имела более плавные и утончённые черты, нос был не так широк, да и челюсть менее мощная. К кошачьей спине ремнями крепилась золотистая гитара. Она пахла деревом и воском, а за самой кошкой вился стойкий шлейф медового аромата. Фетха носила на шее серебряное кольцо.

Она поклонилась Карху, сняла со спины инструмент, провела мягкой лапой по струнам и попробовала сыграть мелодию, которую посчитала наиболее подходящей к атмосфере пронизанной солнечными лучами бордово-каштановой Трапезной.
- А, «Тропа наша в Небесное Гнездо…»! - узнал мотив Тиран и закивал головой в такт музыке. - Хороший выбор, и, пожалуй, я начну первым:

Уютный мшелый камень серых стен.

Потух последний факел, тёмен замок…
- Сидит напротив много милых самок, - хохотнул кто-то из молодых стражников и тут же взвизгнул, получив затрещину от старших.
- Душе безвольной сладок странный плен… - раздался тихий голос Салли.
- Любовь была несчастной и смешной! - затянула снежная барсиха Кьянделла.
- Я съел вчера просроченную кашу… - проскулил пёсик с чёрным ошейником по имени Гиги.
- Я белая! И вовсе шерсть не крашу, - это был голос Ирас.
- Но меркнет свет, владеет тьма душой, - снова Кьянделла огласила зал низким густым контральто с примесью гортанного мяуканья.

Вот так и начинался день в Псогаре. Нет, такое случалось не каждое утро - шумные посиделки редко входили в планы Карха. Однако сегодня Тиран был не прочь расслабиться в весёлой компании. Он совсем редко соглашался разделить свой стол с кем-то кроме Салли и пары приятелей.

Фетха всё резче опускала когтистую лапу на струны, звери пели всё более абсурдные и смешные куплеты, псы подвывали поющим, весь зал хохотал и визжал от восторга, когда доводилось слышать особо искромётные строчки. Они обожали эту игру. Каждый из собравшихся пел о своём: кто-то о несчастной любви, кто-то о проигранном в карты хвосте, кто-то об удачной охоте, кто-то о тщеславии. Разные звери с разными стремлениями и мечтами, все они могли выразить свои мысли в полушутливой песенке, поднимая друг другу настроение. До чего же замечательное утро!

Галдёж и смех внезапно утихли, когда, потрясая огромными ушами, в Трапезную ворвался взволнованный серый лис. Все уставились на пытающегося отдышаться зверя.
- Госп-п-подин, хых-хых, я от самых-ых в-ворот бежал, чтобы ых-ых сообщить Вам. Прямо с небес к воротам Псогара спустился какой-то востромордый зверёныш, просит аудиенции. Хых-хых.
- С небес? Это шутка? - зевнул Тиран.

Со стороны стражей послышались смешки.
- Вовсе нет! Я сразу поспешил к Вам, господин. Что прикажете? Прогнать? Пригласить?

Коронованный пёс немного подумал, наклонив точёную голову, а потом кивнул:
- Пригласить в Тронный Зал к полудню.

***

Мартер никогда не был здесь, в Тронном Зале Псогара. Очень, да, очень-очень хотел побывать, но не мог перебороть свою неприязнь к Лужскому трону, и потому, без хорошего предлога он бы сюда не заглянул. Да, в послевоенное время плащекрылый зверёк прилетал в Луголесье, чтобы собрать истории о минувшей грызне, но он останавливался в Деревушке-На-Опушке, а не в Псогаре. От мысли о столичной крепости у него шерсть вставала дыбом.

А вот сейчас настал такой момент, когда кунь предстал перед самим Кархом, пресловутым степным борзяком - Тираном Терновым. Мартер держал спину ровно, стоя на задних лапах, его хвост не шевелился, и уши не дёргались. Он ничем не выдавал своё волнение.

Тиран с привычным для него гордым видом восседал на богатом троне, вскинув шелкоухую голову, глядя на гостя сверху-вниз. Ухоженная охристая шёрстка пса блестела при полуденном свете, пробивающемся сквозь синезорьские стёкла. Между ушей Карха сверкала Топазовая Корона. Мартер без восторга смотрел в жёлтые собачьи глаза, один из которых пересекал знаменитый шрам. Зверёк не отводил взгляд, хотя сильнее его внимание притягивала к себе короткая цепь с крупными звеньями, свободный конец которой был закреплён на широком ошейнике большой белой кошки.

Салли спокойно лежала у подножия трона, прикованная к нему цепью, и так же неотрывно смотрела на непрошенного посетителя. Её оплывшие от сытой жизни бока растекались по полу, а толстые лапы подпирали щекастую голову. Некогда эта северная кошка была известна как строптивый вольнолюбивый зверь, своей решительностью, отвагой и верностью друзьям прогрызающий себе путь к победе. Многие звери видели в ней бравого героя, ведь во время войны ею было разработано столько стратегий! А в скольких боях она лично приняла участие! Это могла быть победа, великая победа Лесья! Но, как это часто бывает, не всё сбывается так, как мы этого хотим.

Ах, как хороша была Салли в те годы. Сильная, поджарая, юная, но при этом невероятно смышлёная. Под её жёсткой шерстью бугрились стальные мускулы, ловкость и выносливость были её отличительными качествами. Надёжный друг с весёлым нравом, завсегдатай Барсового Уголка. Бесстрашная. Бесстрашная настолько, что сама пошла и сдалась в плен ненавистному врагу, чтобы остановить кровопролитную войну. Сдалась. И покорилась.

Северная кошка лениво тряхнула головой, прогоняя скуку. Пауза что-то затянулась - и Тиран и Матер молчали, пожирая друг друга глазами. Звякнувшая цепь заставила Карха моргнуть, и он нарушил тишину:
- Да не прожжёт Солнце твою шкуру, зверёк. Ты хотел видеть меня. Что тебе понадобилось?

Куница оправил полы плащекрыльев, чтобы дать себе секунду собраться с мыслями.
- Пусть дни твои длятся вечно, Великий Карх, - всё нутро Мартера негодовало и бунтовало против этих слов. - Доброй охоты тебе и твоим подданным. Бесконечно благодарен я тебе за гостеприимство и время, уделённое мне. Я прибыл к тебе с важным вопросом от Ольхевы Далетравской, Ольха и Ольхевы Предхладских и Ольха Синезорьского. С вопросом и приглашением. Общим решением Ольхов и Ольхев было принято собраться на Слап в Сёстрах-Сопках на год раньше, чем планируется.

В Тронном Зале плясало разгулявшееся Солнце. Его лучи щекотали рассевшихся по краям стражей, отчего те еле удерживались от чихания, но Небесный Зверь ещё не мог до конца прогреть тусклые холодные камни, из которых были выложены стены замка. Так что стражам, прислонявшимся к стенам, приходилось морозить хвосты.

Величественный, вырубленный из камня, трон стоял в самом центре Зала на невысокой платформе. Он был заботливо обит мягким оранжевым бархатом с бурыми и зелёными вставками. Надо сказать, что Карху было удобно и не холодно сидеть на нём, ибо задняя часть пса приминала хорошую пышную подушку, положенную на сиденье.

Высокие потолки позволяли вместить в это помещение деревянные балконы, тянущиеся по периметру. Там находились проходы в другие комнаты, а на сами балконы можно было подняться по лестнице в Предзале. Балконы подпирались толстыми брёвнами, украшенными резьбой на мифологические темы, и скучающие стражники, вынужденные долго сидеть на одном месте, частенько развлекали себя игрой в «найди на подпорке такого-то зверя». Они и сейчас в это играли, разумеется, очень тихо, чтобы, не приведи Прапёс, Карх их не услышал.
- Ты говоришь, Слап? - Тиран не изменил надменного выражения своей морды. - И почему же так рано? Есть, что обсудить?
- Есть один вопрос, который сиятельные Ольхи и Ольхевы хотят обсудить с тобой, о пёс, бегущий быстрее ветра, - Мартер судорожно вздохнул, силясь унять дрожь волнения. - Всем известно, что, отпраздновав славную победу над Лесьем, ты взял себе всё, что желала твоя пресветлая душа. Всё, о чём ты мечтал, легло к твоим лапам! - куница покосился на привязанную к трону кошку, прекрасно иллюстрировавшую его слова. - И ты преуспел во всём. Но скажи, о тонколапый, почему не озаряешь ты своим Солнечным взором захолустное Лесье - побеждённые земли? Почему не навещаешь завоёванную территорию? Иль не сподобились тебе новые земли?
- Об этом хотят поговорить со мной Ольхи и Ольхевы? О том, что я должен, а что не должен делать со своими землями? Не слишком ли это нагло с их стороны?
- Не серчайте, о превосходный, но не только волею смертных зверей творятся судьбы, а сами Звёзды были против захвата Лесья, ибо порядком девяти веков сложилось иначе. Коль Лесье бы вошло в твои владения не только на словах, коль ты бы и делами подтверждал свою причастность к его жизни, то Звёзды дали бы тебе благословенье. Но ты не кажешь интереса.
- К чему ты клонишь, куница? - всё с той же безмятежностью спросил Тиран.

Мартер прокашлялся.
- Некогда было прекрасной страной
Лесье!
Пока не явился захватчик чужой…
- Песня?
- Жили там звери, к тебе не таили
Злобы.
Счастливо жили, песни сложить
Чтобы.
- Зверь, ты о чём? Зачем ты пришёл
В крепость?
- Слап состоится… - Боги, какая
Нелепость!
- Лесье тебе не нужно. Не нужно,
Верно?
Так поступи, поступи благородно
Первым.
Земли отдай вожаку, что достоин
Трона.
- Что? Вожаку?
- Его скрыла дубовая
Крона…

Глава 28.

Они снова были в пути. Лапы, забывшие прелесть дальних переходов с непривычки немного ныли, да так, что их нытьё порой вырывалось из груди утомлённым стоном. Маленькая стая и правда ушла из Бросхадома на следующий день, чуть только Рысь заступила на Небесный Пост. Ранним-ранним утром.
- Почему мы не могли поспать подольше? – спросила Варра, зевая.
- Потому что мы должны прибыть в Лесье как можно раньше, - зевнул в ответ Фир-Фир.

Щур и Яркольд зевнули следом. Четыре зверя еле плелись, разнеженные сытой столичной жизнью, но, честно говоря, все они в той или иной степени были рады покинуть Дуб.

Пресыщенная неразберихой запахов, звуков, морд и хвостов, насидевшаяся в деревянном заключении, Варра оглядывалась назад и с удовольствием наблюдала за тем, как Бросхадом уменьшается и бледнеет, а Сытная Нора, наоборот, становится всё чётче, и по мере приближения можно было разглядеть всё больше деталей в её облике. Хоть Варра и была ленивой росомахой, шумных многозверных мест она не любила, предпочитая общинным селениям лесное уединение или, иногда, скученное веселье придорожной таверны. Но не столицу, нет. Слишком уж там много всего ненужного, а времени мало. Сторонние звери смотрят на тебя оценивающе, неприлично пристально, либо абсолютно равнодушно, и неизвестно ещё, что из этого хуже. И роем сердитых пчёл кружится вокруг тебя свод непонятных правил, запретов, приказов. Преступи один – и вопьётся в шкуру острое жало. Что ни говори, а светлошёрстная росомаха была рада, что земля снова покрывается следами её окостеневших лап.

Дерево, как говорится, простых следов не хранит, только если лапу чем-то замараешь. А пышная весенняя земля примет твой отпечаток в любом виде, послушно прогнётся под ним, принимая его форму. Но коли тебе удалось оставить свой след на дереве – то сберегать оно будет его годами, и потомки увидят и скажут: «А вот отпечаток лапы славной росомахи Варры, ставшей свидетельницей падения Карха Тирана и восхождения на трон Лесья её друга Фир-Фира, ольхена Далетравского». И удивительные истории начнут вонзаться в души слушателей, как отточенный клык вонзается в тело добычи. А земля? Уже на следующий день след на ней или смоется дождём, или перекроется следами других зверей. Но живая история – мимолётная, неуловимая – пишется не на дереве и не на бумаге. Она пишется на земле.

Общительный ольхен тоже был рад отправиться в путь. Да, он чувствовал себя в Бросхадоме как кошка в лукошке – всё для него было знакомое, безопасное, пронизанное запахами из детства. Это дорогого стоит – место, в которое ты можешь вернуться. Но зов чужих земель, приключений, новых переживаний был настолько силён, что даже море, гортанно рокочущее у берегов далёкой страны Ветросоли было бы не в силах перекричать его. В прочем, голос моря только усилил бы это вопль, слился с ним и приумножил. Зов дороги щекотал голову Фир-Фира изнутри. И сколько не тряси ушами – от этого чувства избавит только неровная тропка под лапами и незнакомые очертания на горизонте.

А вот недомерок Щур, пожалуй, был единственным зверем из компании, который в это утро чувствовал себя бодро и живо. Он щурился на поднимающееся Солнце и облизывал нос, с вожделением думая о предстоящем завтраке у норки Эрньо. Росомашонку было безразлично, останется их стайка в столице или уйдёт оттуда, он везде чувствовал себя одинаково: немного затравленно и при этом в постоянном поиске лакомого куска. В этой ситуации, уход из-под сени Дуба был, конечно, встречен Щуром с огромным облегчением, ибо в столице росомашонок натворил слишком много бед, чтобы обрести безмятежное спокойствие на душе и не таиться от чужих глаз. А ведь их там, в ограниченном пространстве, переизбыток. Да и уж очень хотелось воришке чаще практиковаться в охоте и не забывать какова на ощупь лесная подстилка.

Что касается самого маленького члена стаи, то он самым естественным образом пребывал в угрюмых думах о покинутых друзьях. Недетскими размышлениями наполнялся его узкий черепок, но так продолжалось лишь до тех пор, пока Яркольду не пришлось бороться за каждый свой шаг, переложив всё внимание на прокладывание пути. Неуклюжие лапки со светлыми пальчиками мельтешили в траве, они заставляли жёсткие стебли расступаться, помогая кунчонку пробираться через сухостой. Сначала хвост Фир-Фира почти щекотал Ярку нос, но это было в самом начале пути, когда малышу ничего не мешало продвигаться по полю. Но как только травы стало больше, каменный кунчонок заметно отстал от росомах, которые просто сминали колючие стебли. И тут же строптивые сорняки возвращались в исходное положение, будто закрываясь прямо перед мордой Яркольда, заставляя его обиженно фыркать. А сами они смеялись! Да-да, Ярк отчётливо слышал их противное хихиканье, их перешёптывания. Они явно пытались придумать, как бы ещё подшутить над зверьком, они дёргали его за шерсть, они хлестали его по мордочке! Последняя тихая ярость погибших растений, не желающих уступать место молодой зелени,  которая с таким неистовством рвётся из прогретых недр земли.
- Эй, Ярк, ты чего так отстал? – окликнул детёныша ольхен. – Ну, полезай ко мне на спину, а то потеряешься. Тебе, кстати, без шарфа-то не холодно?
- Нет, Солнце греет мою шубку, спасибо. Уже закончилась зима. А в шарфик пусть Кряж кутается и меня вспоминает, - кунчонок сумел продраться к остановившемуся Фир-Фиру, и тот подсадил его себе на холку.
- Ты оставил его у соболей? – хмыкнула Варра, неся на спине суму с припасами. Эликсир из трав Тритравья тоже был там.
- Да, на память, - почесал затылок Ярк. – Я хочу туда вернуться. После Срезанной Горы.

Варра неясно покачала головой и догнала уковылявшего вперёд Щура, а Яркольд, восседая на спине самого ольхена Далетравского, принялся напевать какую-то песенку. Из-за кособокой росомашьей походки малыша изрядно трясло, и его мотив получался очень нестройным, а ноты прыгали в горле, то застревая в гортани, то водопадом изливаясь из неё.
- Что поёшь? – поинтересовался Фир-Фир.
- Сочиняю Песню Жизни.
- А не рановато тебе, а? Твоя жизнь, считай, только началась, ты не все слова ещё нашёл, - ольхен заулыбался.
- А ты свои слова не спешишь в Песню складывать, как я погляжу. А между тем, она необходима, и чем раньше – тем лучше. Я это в книге прочитал, что у каждого зверя есть своя Песня.
- Много знает этот вялый мухомор о песнях! – ехидно фыркнула подскочившая к ним Варра. – Я ни разу не слышала, чтобы наш высокочтимый ольхен хоть раз подпел тем голосистым лисам, дерущим глотку во славу своего Кволке-Хо.
- У многих зверей тихая Песня, не как у тех лис, - почти обиженно ответил Фир-Фир. – И потом, какая разница – подпевал или не подпевал? Ты вон тоже не подпевала.
- Брось хвост ерошить, Фир. Я же пошутила. Они просто славили своего Покровителя, только и всего, и не наше это дело. И Песню свою не в каждой таверне петь будешь, поверь. А теперь, Ярк, послушай меня. Прочитанное тобой в книге – правда, у каждого зверя должна быть своя Песня. Песня Жизни. Нечто, льющееся по жилам вместе с кровью, нечто, сыгранное на мотив порывистого ветра, журчания ручья, треска пламени, шелеста крон. Но составить Песню Жизни не так-то просто. У тебя может быть тьма тьмущая песен и прибауток, и многие из них могут звучать на мотив Песни Жизни, но не спеши обманываться. Мотив нашей Песни Жизни рождается вместе с нами, но слова к нему предстоит ещё подобрать. И каждое значимое событие твоего существования – это одно слово из твоей  Песни. Понимаешь? Сейчас, пока тебе чуть меньше двух лет от роду, ты едва ли можешь и полстрочки выудить. И Фир-Фир, и мы с Щуром слишком молоды для составления Песни. Обычно ею занимаются на старости лет, приминая сухими костями мягкую гнездовую подстилку, лакая молоко из чаши. Вот тогда-то зверь погружается в свою минувшую жизнь, ищет строки, рифмы, куплеты, нанизывает эти бусины на нить мотива, который был с ним всегда. И так рождается его песня – оформленная, слаженная, выверенная.
- Но погоди, - перебил Щур, и Варра поперхнулась, резко сбитая с мысли. – А как же детёныши, умершие слишком рано? А как же звери, погибшие от вражеских клыков? У них ведь не было времени на сочинение песни!
- В Песне может быть любое количество куплетов, - невозмутимо ответила светлошёрстная росомаха. – У кого-то совсем короткая Песня – одна строка всего, или даже просто одно слово. У кого-то – целая поэма. У кого-то - только мотив, например, у павших малышей.  И ты не думай, Ярк, что Песню надо будет кому-то предъявлять. Нет. Мало кто из зверей вообще раскрывает свои Песни этому миру полностью. Так, пару куплетов споют и всё, хватит с нас. Песня Жизни – это дело глубоко личное.
- Но не обязательно ждать старости, чтобы сложить Песню, - не согласился ольхен. – Я знал зверей, которые составляли её постепенно. И годам к сорока у них уже было готово несколько ладных куплетов.
- Ну да, такое тоже возможно, - махнула на его лапой Варра, мимоходом снимая травинку, прицепившуюся к накидке. – Но ты помни, Ярк, что, пока ты юн, цепляйся не за слова. А за мотив. Это самое главное. Слова – это дело старости. В юности важны чувства.

***

Деревянная дверь, утопленная в белой глине, была чуть приоткрыта. Изнутри доносился обычный шум просыпающейся таверны.

 На стены Сытной Норы было больно смотреть: объятые утренним светом они казались просто ослепительными. Яркольд сощурился и ему представилось: стены так сверкают оттого, что в таверне гостит само Солнце, сбежавшее от Рыси-Гонца. И вот сейчас тётушка норка наливает умаявшемуся светилу прохладный крюшон и приказывает помощницам-рыболовкам спустить с потолка самое лучшее гнездо. А все остальные посетители держатся на расстоянии, боясь подпалить мех, но при этом не упускают возможности хорошенько прогреть косточки…

Тут облако на мгновение закрыло Солнце на небе, забрав его тепло и свет себе. Стены Сытной Норы снова стали тусклыми и желтоватыми, как обычно. Яркольд поднял взгляд к небосводу, убедившись, что светило находится там, где ему положено быть. Перед глазами кунчонка поплыли цветные пятна, и стоявшая рядом с ним Варра неуклюжей лапой наклонила его голову к земле.
- Не смотри на Солнце, тетёрку упустишь, - посоветовала росомаха.

Потом она бросила пристальный взгляд на пёструю клумбу норки, сморщила лоб, что-то прикидывая в уме, после чего обратилась к Фир-Фиру:

 - Мы шли часа три.

Ольхен тоже вытаращил глаза на любовно посаженную возле стены кислицу и смолёвку.
- Уже так поздно? И мы только в Норе… Так, друзья, едим быстро и не задерживаемся.

Детёныш каменной куницы с большим любопытством смотрел то на росомах, то на полураспустившиеся цветы, и ничего не мог понять. Он посмотрел ещё и на Щура, жмущегося к Варре, но, судя по морде, росомашонок прекрасно знал, о чём идёт разговор. 

Только Яркольд открыл рот для озвучивания справедливого вопроса, как его мягко толкнули в открытую дверь, и нежный полумрак с готовностью проглотил маленькое тельце.

 Раскрытые окна, просыпающиеся звери, пустые кружки, монотонный гомон… Запахи кофе, выпечки, нагретого на Солнце дерева…

Росомашья стайка села за свободный столик, и ольхен тут же подошёл к стойке, чтобы сделать заказ как можно быстрее. Ярк разглядывал посетителей. Их сонные морды не выражали дружелюбия, особенно, если этот зверь спешил на охоту для хозяйки таверны. Кому понравится вставать так рано только ради оплаты ужина? Лисы, кошки, горностаи, норки, ежи и даже одна пегая землеройка путорак – все они вылезали из своих гнёзд и исчезали за дверью, следуя ведомыми только им охотничьими тропами.  Кунчонок вспомнил, как и Фир-Фир так же отправлялся добывать кабаргу. Как хорошо, что на этот раз им не надо будет думать об охоте для норки, ведь в их заплечной суме брякала горстка медных травей.

Варра и Щур о чём-то спорили, пока Фир-Фир разговаривал с Эрньо. Пятнистая норка очень обрадовалась неожиданному визиту, и Яркольд с улыбкой на морде наблюдал за тем, как она обхватила лапами мощную росомашью шею и шутливо куснула старого друга за ухо. Ольхен одной лапой повалил её на столешницу стойки и сам хотел схватить озорную норку за бархатное ушко, но что-то его остановило, но что именно – Ярк не увидел. Только когда Эрньо, ворча и отряхиваясь, встала, он заметил длинные костяные серьги, раскачивающиеся в её ушах. Кунчонок быстро сообразил, что это были клыки той самой кабарги. Так вот зачем хозяйке таверны был нужен именно взрослый самец!

Внезапно дверь сотряслась от ударов, заставив всех вздрогнуть и повернуть головы на вход. Снаружи стояло большое животное – это было ясно по невнятному силуэту, перекрывшему свет в окне. Животное издало громогласный рёв, и Яркольд от ужаса сполз под стол, ощущая, будто каждая его шерстинка превратилась в иголочку, неприятно колющую тело.
28_Vuvu_Ernyo
- Сейчас, ну подожди! – крикнула Эрньо и юркнула на кухню.

Посетители пригладили свои взъерошенные загривки и вернулись к обычным делам, изредка поглядывая на дверь и дёргая ушами. Какой-то лисёнок и соболёк подбежали к окну, чтобы увидеть то, что стояло по ту сторону стены. Они отталкивали друг друга от рамы и взволнованно порыкивали. Ярку безумно хотелось к ним присоединиться, но он не мог выйти из оцепенения, и лапы не слушались кунчонка, он даже на своё сиденье забрался с трудом. Варра и Щур постоянно оглядывались на вход, не скрывая своего интереса, а Фир-Фир выглядел раздражённым. 
- Снова проволочка, - фыркнул он, садясь рядом с друзьями. – Вуву Завитушка явилась. Это надолго. Эй, Ярк, ты чего? Испугался?

Ольхен потрепал малыша по голове, рассеяв страх и жуть. Яркольд прижался к росомахе, как вдруг мимо них пронеслась Эрньо, гремя огромным (для норки) ведром. За ней поспешали Агата и Милти – кошки-рыболовки, и тоже с вёдрами. Варра недовольно сморщилась от кошмарного грохота.
- Ну сколько раз говорила ей не стучать так резко, - пробурчала Эрньо, открывая дверь.

Яркольд изо всех сил вытянул шею, чтобы увидеть гигантского зверя. Внутрь резко пахнуло сырой землёй и недожёванной травой, а всё, что открылось куньему взору – это две белые узловатые лапы, заканчивающиеся твёрдым копытом.
- Это же лошадь! – взвизгнул детёныш каменной куницы, когтя Фир-Фиров бок. Он был так взбудоражен, что забыл о манерах.

Но когда в дверном проёме показалась чёрно-белая рогатая голова, Яркольд понял, что это вовсе не лошадь. Норка что-то прошептала в большое ухо, похожее на лепесток тюльпана, и все трое – Эрньо, Милти и Агата – гремя вёдрами, вышли в солнечный день и закрыли дверь за собой.
- Фир-Фир… - позвал Ярк, когда всё утихло. – Что это было?
- Это Вуву, Вуву Завитушка. Она принесла молоко, - отмахнулся ольхен, погружённый в свои мысли о потерянном времени.
- Она… очень странная лошадь… - пролепетал кунчонок, ища ответа в глазах Варры.
- Да, действительно, - ласково оскалилась светлошёрстная росомаха. – Лошадь из неё никакая. Потому что Вуву – корова. Вот скажи, Яркольд, ты любишь молоко?
- Да, очень! – в подтверждение этих слов у малыша громко заурчал живот.
- А ты знаешь, откуда оно берётся?
- Ну… из горшочка.
- В горшочек-то оно должно как-то попасть, верно? Так слушай. У коров на животе есть большой мешок. В нём хранится молоко. И корова может им поделиться, если она твой друг или если ты ей заплатишь. Эрньо ей платит, и благодаря этому у неё в погребах всегда самое свежее молоко.
- И голодные росомахи по утрам, - вздохнул ольхен и свернулся калачиком на стуле. – Разбудите, когда пятнистая морда вернётся.

   Щур и Варра последовали примеру их друга и тоже устроились для отдыха, попеременно зевая. И только Яркольду не сиделось на месте. Сначала кунчонок просто ёрзал. Потом он начал ходить по залу. Затем стал выглядывать в окна. И только после этого решился выйти наружу, чтобы своими глазами увидеть это диво – корову с полным мешком молока на животе. Он подумал, что это очень удобно, когда у тебя всегда при себе есть мешок с молоком. Но, высунувшись из двери, кунчонок не увидел ни норки, ни Вуву. Только ослепительное Солнце, заставлявшее щуриться его привыкшие к полутьме глазёнки. Яркольд осторожно ступил на землю и чуть не споткнулся: его лапа опустилась в неглубокую ямку. Он огляделся вокруг и заметил ещё множество таких ямок и впадин, по форме похожих на лист вяза и расположенных попарно. Следы! Они сильно отличались от следов кобылы Берзы, которые походили на половинку плоского кольца. Кунчонок наклонился к земле и посеменил в том направлении, куда уходили отпечатки копыт. Идти по следу пришлось недолго: завернув за Сытную Нору, Яркольд думал, что попадёт на её освещённую сторону, но на его мордочку легла обширная тень. Он поднял глаза и обомлел, увидев Вуву Завитушку во всей красе.

Чёрно-белая корова стояла в трёх гадюках от стены, бросая на неё внушительную тень. Она лениво поглядывала в сторону Указующей Скалы и вращала нижней челюстью. Вуву оказалась чуть ли не больше самой Сытной Норы! Её хвост нещадно хлестал бока, отгоняя мошек, а острые изогнутые рога были увиты цветами. Между рогов, подобно неподвижной скульптуре в клумбе, восседала Эрньо, ловко завязывая вьющиеся стебли растений так, чтобы они продержались как можно дольше. Она плела изысканный венок и что-то негромко говорила, Ярк не слышал, что именно, но различал нежную воркующую интонацию, редкую для этой резкой в манерах норки.

Скользнув взглядом ниже, кунчонок заметил, что под животом Вуву стоит ведро, а над ведром раскачивается бледно-розовый кожаный мешок, который без передышки мнут и дёргают кошачьи лапы. Молоко брызгало в ведро тугими струями, стекая по внутренним стенкам, задорно вспениваясь и поблёскивая на Солнце. Почти сразу пьянящий молочный запах ударил Яркольду в нос, напоминая о том, что он ушёл из Бросхадома не позавтракав. Манимый садким густым ароматом, Яркольд недолго сопротивлялся своему желудку.

 Кунчонок вышел из-за стены и встал рядом с коровой в растерянности.  Какая же она большая! Нет, Берза, конечно, покрупнее будет, но добрая кобыла не выглядела такой… другой, непонятной, опасной. У Берзы не было острых рогов, и пахло от неё теплом и хлебом, а от Вуву пахнет переваренной травой, дорожной грязью и… молоком. Да, вкусным жирным молочком. У Яркольда потекли слюнки, он схватился за живот, и тут его окликнули.
- Эй, малец, ты что здесь делаешь? – спросила Милти, облизывая свою лапу. Все: и плетущая венок Эрньо, и доящая корову Агата и даже сама Вуву, все уставились на маленького бурого кунчонка, сжавшегося под пристальными взглядами.
- А, Яркольд! – улыбнулась хозяйка таверны. – Чего пришёл? Интересно стало? Ну иди сюда, забирайся. Вуву, это наш маленький друг. Он каменная куница.
- Ты говорила, что никто не увидит, - пробасила корова. Её голос был могучий и низкий, и казалось, что от него дрожит земля. – Теперь ещё один мягколап здесь глазеет.
- Ну не сердись, милая, - уговаривала норка. – Яркольд ещё совсем кроха, ты его заинтересовала, и он пришёл посмотреть. Не дёргайся, а то криво сплету.
- Милти, давай второе ведро! – мявкнула Агата, протягивая лапу навстречу подбежавшей младшей сестре.

Будто протестуя, снова загромыхал помятый металл, веками таившийся в самом сердце Предхладских гор, а ныне извлечённый на свет и справленный в полезную в хозяйстве ёмкость.  Не хотелось ему, видимо, быть ведром.

Снова полилось молоко, и Ярк смотрел на это словно зачарованный. Агата перехватила его взгляд.
- Ну, иди сюда, не бойся, - позвала рыболовка.  

Её шкура была украшена крупными и мелкими пятнами, чёрными на серо-буром фоне. А морду свою она как будто окунула в молочное ведро – белое пятно неправильной формы доходило почти до ушей. И какой же широкой показалась кунчонку физиономия Агаты! Один только нос чего стоил. Если у Неясыти между аккуратными подушечками для усов выпирал милый треугольный носишка, то широкая переносица Агаты, переходящая в неуклюжую, будто налепленную мочку, занимала чуть ли не полморды. А глаза у рыболовки были добрые, хоть и суровые на первый взгляд.

Кунчонок с опаской нырнул под живот коровы и встал рядом с Агатой, следя за её ловкими движениями. Кошка стояла на деревянной подставке, чтобы ей было удобнее дотягиваться до Вуву. Она хитро подмигнула Ярку и  взглядом попросила его немного отойти.
- Открой рот, - шепнула она.

Малыш разинул розовую зубастую пасточку и тут же почувствовал как тонкая струя врезалась в его нёбо, заполняя весь рот приятным вкусом парного молока. Он ловил угощение языком и с наслаждением проглатывал этакий импровизированный завтрак.
- Му-у-у, чего это вы удумали, а? – разозлилась Вуву, и её хвост заметался сильнее.
- Ладно, Ярчик, беги к  Фиру и Варре, - крикнула ему Эрньо, попутно что-то нашёптывая корове. – Подождите нас, мы скоро закончим.

***

Кунчонок с предовольнейшим видом ввалился в таверну, и, привыкший к яркому свету улицы, чуть не наткнулся на какого-то зверька. Ярк на задних лапах проследовал к столу, где разместилась его «стая», при этом он то и дело облизывался и утирал мордочку лапкой.
- О, ты уже поел? – оживился Щур, обнюхивая шёрстку товарища.
- Да, мне повезло, - добродушно проворковал малыш. – Агата плеснула мне молоко в пасть прямо из коровьего мешка!
- Вот это да! – искренне восхитился серый недомерок.

Только сейчас детёныш каменной куницы заметил, что старшие росомахи что-то с горячностью обсуждали. Варра как обычно морщила лоб и хмурила брови – так бывало, когда она обдумывала серьёзные вещи. Фир-Фир поднимал и опускал верхнюю губу, демонстрируя клыки. Но ссорой тут не пахло, скорее всего, это был спор о прокладывании дальнейшего маршрута.
- Чтобы добраться до Лесья, нам надо пересечь Долину Двенадцати Трав по диагонали, - проговорила светлошёрстная росомаха.
- Очевидная вещь, - кивнул ольхен. – Но как нам перебраться через Травошёрстку? Хвост даю на отсеченье: половодье унесло все переправы.
- Переплывём, - отмахнулась Варра.
- Ты переплывёшь. Я переплыву. А Ярк?
- Ярка на спину.
- Не говори ерунды. Знаешь, какое там течение?
- Ладно, нам бы хотя бы до реки добраться, а там видно будет. Не обходить же Плавные Горы по кругу. Тогда и к Луше было бы можно заглянуть, - самка росомахи потрепала кунчонка по холке.
- Вы не переживайте, я доплыву – пропищал Яркольд. Он вдруг подумал, что если они пойдут в обход, то его могут оставить у Луши и не взять с сбой в дальнейшее путешествие.
- Потом поговорим, - проворчал Фир-Фир. – Где там норка?

С течением времени становилось всё душнее, Солнце сильно нагревало соломенную крышу таверны. В световых бликах, падающих на пол сквозь окна, разлеглись сонные кошки и ласки, вытянувшись во всю длину. Об них часто спотыкались другие посетители, но никого это не беспокоило.

День обещал быть жарким.   

Глава 29.

Пушистая кошечка-трёхцветка сидела под прохладной сенью клёна почти полностью развернувшего свои широкие резные листья. Она читала книгу, жадно всматриваясь в желтоватые страницы, и её зрачки, окаймлённые радужкой цвета пасмурного неба, беспокойно бегали по строчкам. Кошка даже забывала поправлять тонкие очки, нацепленные на её нос. Какой волнительный момент! Это был цикл «Жёлтые очи  белого оцелота» - серия книг, написанная старой кошкой с выцветшими пятнами на шкуре, живущей на далёком южном материке.

И вот сейчас, за тысячи торосов от места, где родилась эта история, кошка-чтица впивалась глазами в отпечатанный текст. Она даже топорщила вперёд усы и наводила уши, будто действительно могла услышать воркующую речь героев, почуять запах острых приправ, коснуться шелестящего тростника…

Будоражащее кровь, волнительное чувство захватило её, подняло и понесло прочь от раскидистого клёна, прочь из пышноцветного Лесья. Вместо родных мускариков и речного ила она чуяла морской бриз, паприку и перезрелые фрукты.

Вдруг кошка ощутила, как её грубо толкнули в плечо. Она даже уронила книгу с подогнутых задних лап. Сердитый голос прорезал сладкую дымку грёз.
- Пухлява, оторвись твой хвост!  Опять она за своё… Пухлява, а ну очнись, беличья башка!

Трёхцветку бесцеремонно встряхнули за плечи, и после этих процедур кошке ничего не оставалось делать, кроме как сонно проморгаться, стряхивая с век крохи волшебного книжного забытья. Прямо перед собой Пухлява увидела перекошенную мордочку растрёпанной желтодушки. Куница стояла на четырёх лапах, воинственно подняв к небу щипанный хвост, похожий на изъеденное молью перо. Драные уши, мех, не вычесанный после линьки, земляная корка, засохшая на носу – лесная зверюшка выглядела крайне неопрятно, и казалось, это ничуть её не заботило.
- Перохвост, ну что за нетерпение? Ты же знаешь, что после охоты я имею обыкновение уединяться со старой доброй Паломехией, - книгочейка погладила лапой истёртый уголок фактурной бордовой обложки.

Глаза куницы раздражённо сверкнули.
- Глупая ты кошка, Пухлява. Тратишь время и силы на чтение, а сама не видишь, что происходит у тебя под самым носом. Я раз пять тебя позвала, а ты и уха не повернула в мою сторону, - голос Перохвоста был хриплым как карканье ворона.
- Когда я читаю, я словно переношусь в другую жизнь. Здесь я просто бело-буро-рыжая кощёнка с дальнозоркостью, а там… О-о-о, там я могу быть кем угодно! Вот я обернулась ягуаром с пятнами, больше твоей головы, сильным и мощным, распираемым изнутри собственными мускулами. А теперь я серебристая волчиха, подпевающая своей стае в переливах триумфального воя. Затем я стану вечерницей с рыжей спинкой и острыми зубками, взовьюсь в небеса в погоне за сочным бражником…. А потом…
- Хватит, хватит. Ерунда всё это. Ты проживаешь тысячи чужих жизней, а о своей забываешь. У тебя тут, между прочим, тоже есть много интересного. И друзья не менее верные и любимые, чем преданная свора какого-нибудь книжного зазнайки, с которым они прошли пожары и наводнения.  Или это не так?
- Это так, - вздохнула Пухлява и отложила книгу, а очки подняла на лоб.
- Вот, значит, спустись с Небесного Гнезда в Миролапье и обрати внимание на тех, кому ты не безразлична. Мы тоже войну вместе прошли, нам тоже есть что вспомнить.
- А что, что-то стряслось? День такой тихий…

Куница потянула носом слабый ветерок, закравшийся под клён. Кружевные тени и пёстрые блики украшали зеленеющую землю, расцвечивая тёплыми тонами хмурые краски.
- День тихий, мир тихий, а знаешь, кто ещё тихий? – проворчала желтодушка.     
- Неужели Кьорсак опять хандрит? – ахнула трёхцветка.
- А ты ещё удивляешься. Он даже не охотился с утра, я думала, что встречу его в чаще. Но нет, он снова там…
- На камнях?
- Естественно. Пошли его тормошить, а то он совсем зачахнет.

***

Цветные пятна плыли перед взором, а запахи леса смешивались в невнятную сумятицу. Там, за гранью дремот и волнительных мечтаний, две рыси тенями скользили между деревьев, ласково переуркивались, мохнатыми лапами вдавливая податливые мхи, расползшиеся по толстым нижним ветвям, могучим стволам и вздыбленным корням. Рысь-самка запрыгнула на мшистую корягу и уселась, подобрав короткий хвост с тёмным кончиком. Она тихо засмеялась себе в усы, когда самец, охваченный восторгом, пробежал мимо и, потеряв равновесие при резком повороте, с удивлённым гудением рухнул в папоротники. Комары-толкунчики встревожено разлетелись в разные стороны, а из папоротниковых зарослей высунулась немного сконфуженная морда с веточкой на носу.
29_Iktina
Стройная охристая рысь со светло-бурыми пятнами, разбрызганными по шкурке, она прислушивалась к звукам леса, двигая острыми, увенчанными длинными кисточками, ушами. На лбу самочки красовался изящный венок из лесных цветов. Ятрышник переплетался с медуницей и нежными колокольчиками, кое-где проглядывали сиреневые соцветия будры, и венец этот идеально сочетался с редким аметистовым оттенком рысьих глаз. Какой красавицей она была! Рысь-самец невольно залюбовался своей подругой. Та ласково улыбнулась ему и спрыгнула на землю, выбив из чавкающего мха студёную влагу. Пятнистые кошки принялись играть, трогая друг друга лапами и отпрыгивая. Ещё они чувственно бодались лбами, выражая всеобъемлющую нежность.

Малиновки и зяблики выводили сложные трели, весь лес был наполнен чудесными звучаниями, и звонкий щебет был повсюду: сверху и снизу, справа и слева, позади и впереди, далеко и близко. Солировали синицы и зеленушки, а фон держали чижи, щеглы, варакушки и мухоловки, им подпевали горихвостки и крикливые иволги, перепархивая с ветки на ветку. Рыси разлеглись на сухом пригорочке, прижавшись друг к другу, они наслаждались лесным концертом. Солнечные лучи щекотали их носы и уши, просачивались под мех, прогревая косточки. Самец был крупнее самки, хоть и моложе, и под его лапой она чувствовала себя защищённой и любимой. Он обнюхал её душистый венок и лизнул возлюбленную в лоб. Умиротворение и нега текли по его жилам вместе с кровью, и довольное мурлыканье вырывалось из его груди. Самка вторила этому мурчанию, одаривая весь мир светом своей любви.

Внезапно видение стало таять: уплывал из поля зрения мшистый лес, ускользала из-под лапы ненаглядная подруга. Рассеивалась, растворялась в пространстве, не оставив даже запаха свитых в венок цветов.

Кьорсак снова чувствовал подбородком не пахнущую медоносами шёрстку возлюбленной, а жёсткий могильный камень, на котором лежал.

Он открыл глаза и, измученно кряхтя, пошевелил затёкшими лапами. Крупный самец рыси, чьё тело было испещрено застарелыми напоминаниями былых сражений, молча поднял взгляд на подошедших к нему друзей.

Перохвост внимательно смотрела в разноцветные рысьи глаза, и глаза эти, как она опасалась, отвечали ей безразличием. Левый глаз Кьорсака был жёлтым, правый – цвета зрелого гороха, по переносице тянулся аккуратный шрам, а сама морда имела светлый оттенок. Тёмно-бурые пятна на спине и шее рыжели, спускаясь к животу и горлу, где отчётливо виднелся след от страшной собачьей челюсти.
29_Pervohvost_Pulava_Kiorsak
- Кьор, не дело вот так вот лежать, - проговорила куница, всё ещё не отводя взгляда.

Рысь молчал и лишь тяжело вздыхал.

Могила Иктины Пёстрой, последней Ольхевы Лесья, представляла собой небольшую пещеру, образованную тремя лесными скалами. Когда правительница пала от клыков псогарской гиены Пежги, её тело принесли сюда и погребли в этих камнях, присыпав сверху землёй. Здесь же нашли свой последний приют и её верные друзья близнецы-горностаи по имени Крыло Ветра и Крыло Неба.  Каждый из них перед смертью сумел отомстить за рысь, забрав у ненавистной Пежги по глазу и оставив безумную гиену полностью слепой.

Пухлява зажмурилась от солнечного блика, который скользнул по её морде, отражённый от полированной бронзовой скульптурки сидящей рыси. Изваяние крепилось на самом высоком могильном камне, и перед ним столбиками вытянулись два бронзовых куньих.
- Мы принесли тебе поесть, ведь ты пропустил утреннюю охоту, - неуверенно мяукнула трёхцветка, подталкивая лапой недавно задушенного куницей рябчика.

Кьорсак и головы не повернул в сторону предложенной добычи. Друзья знали, что если рысь провалился в трясину тоски по Иктине, то вытащить его оттуда будет очень непросто. Всё, что он хотел и мог в таком состоянии – это лежать на могиле и путешествовать по просторам собственной памяти, насильно воскрешая счастливые моменты, и прокручивая их снова и снова. Кьорсак забывал о еде, забывал о друзьях и о жизни вообще, почти как Пухлява, когда она с упоением читала свои книжки. Разница была лишь в том, что кошка всегда контролировала своё состояние и любой момент могла оторваться и переключить внимание на действительно важные вещи. 
- А у меня  есть грибочки солёные с осени. Ароматные! Все как один – крепыши! Помнишь, мы их вместе тогда собирали в Луну Славнолова? У меня последний туесок остался. Хочешь, доедим? Пухлява картошку сварит, - уговорительным тоном запричитала куница, и Пухлява кивнула, соглашаясь с её предложением.

Рысь едва заметно дёрнул ушами, и от желтодушки это не ускользнуло. Кошка тоже приободрилась и завела ту же песню, что и Перохвост:
- А картошка-то у меня молодая! Её с лучком бы да со сметанкой, нежной, густой, мр-р-р! У меня как раз припасена такая, я утром ходила на Поле-Лужок и выменяла у коровы целый горшочек! Представь, Кьорсак! От золотистой картошечки исходит дивный пар, маслице стекает по её солнечному бочку, белая сметана, расцвеченная зелёным укропчиком, как перина укрывает крупные картофелины. Рядом примостились солёные грузди и опята, и неуловимые рыжики – ваша с Перохвостом осенняя добыча превратилась в такое дивное ароматное блюдо! Гладенькие грибочки, соскальзывающие с клыков, рассыпчатая картошечка, воздушная сметанка, пряный укроп, чай со смородиновыми листами и вкуснейший рябчиковый пирог по рецепту Перохвостового деда! Что скажешь, Кьор?

Но Кьорсак не сказал ничего, однако его желудок всё же посчитал нужным высказаться и громко забурчал, требуя его наполнить. Желтодушка, которая сама глотала слюнки, впечатлённая красочным рассказом об обеде, подмигнула подруге.
- Видимо, он не голоден, - подвела итог Перохвост, разглядывая свои грязные лапы, которые когда-то были белоснежными. – Жаль, моих грибов хватило бы как раз на троих. А так, оставшиеся испортятся. Обидно. Иктина всегда говорила, что едой разбрасываться нельзя. Сколько заготовил – всё употреби, а то обидишь лес. Помнишь, Кьорсак?

Рысь что-то нечленораздельно промычал, подняв голову, и это было уже достижение!
- Да, несъеденные грибы покроются плесенью, и придётся их зарыть, - вздохнула трёхцветка, поправляя очки на лбу. – Нам вдвоём не управиться с целым туесом.  Пропадёт добро.

Кьорсак недовольно поёжился. Да, его болтливые подруги не позволят ему снова окунуться в воспоминания. И дожидаться их ухода бесполезно – не уйдут без него. Пришлось кистеухому тряхнуть головой, рассеять туман мыслей и спрыгнуть с камней на траву под восторженный писк застенчивой кошки и довольное скрежетание ворчливой куницы.

Рысь выпрямился, прогнул спину, вытянул лапы, разминая их после долгого лежания, и взял в зубы поднесённого ему рябчика, чтобы отнести его в логово Перохвоста и там приготовить пирожки. Мало у кого из Лесских жителей дома имелась большая печь, и грязнуля-желтодушка была в числе этих счастливчиков, однако, в отличие от своей подруги Пухлявы, готовить она не любила. А трёхцветная кошка в свою очередь чуть ли не поселилась у Перохвоста, поскольку её самым любимым занятием после чтения была кулинария.

Случалось, Пухлява созывала своих самых близких друзей по стае – Кьорсак и Перохвост, разумеется, тоже были среди них – рассаживала всех за куньим столом, зорко следя за закрытой печной заслонкой, таящей в себе вкусный сюрприз, чтобы никто из голодных зверей не позарился на угощение раньше времени. Сама трёхцветка садилась во главе стола, спускала очки на нос, брала книгу, дожидалась абсолютной тишины и начинала громко и выразительно читать отрывок:

«… оцелот белее белого песка, чьи пятна были созвучны кофейным разводам на молоке, лёгким облаком опустился перед логовищем старого линзанга – зверя, движениями своими подобного змее. Расступился листвяной полог, впустив гостя внутрь, и нос потомка Фрызк уловил приятные нотки сладкого пирога из батата, манившего ароматом и завораживающего видом…»

Все собравшиеся увлечённо слушали, стараясь не упустить ни слова, ведь они знали, что в этом отрывке описывалось блюдо, которое Пухлява решила подать им сегодня на ужин. Дочитав, кошка откладывала книгу и открывала печь, выпуская на волю сгустившийся там пироговый дух. И гости дружно ахали, опьянённые аппетитным запахом, в который раз поражённые кулинарным искусством маленькой кошки. Бататовый пирог! Оставалось только гадать, где она брала такие редкие ингредиенты. 

Вокруг Пухлявы всегда вились чьи-то детёныши, умоляя пересказать давеча прочитанную сказку, а зверьки постарше пользовались её логовом как библиотекой, ведь оно сверху донизу было завалено томами и фолиантами, альманахами и атласами, сборниками повестей и серьёзными трудами учёных зверей. Бывало, что юные создания прибегали к трёхцветке с раскрытой книгой, тыкали коготками в определённую строчку и просили кошку приготовить упомянутое там блюдо. Ну как таким откажешь?

Перохвост оглянулась на три могильных скалы, что когда-то приютили под своими сводами павшую Ольхеву. Куница покачала головой. Как бы это место не погребло в себе ещё одну рысь.

Вожак стаи Непокорённых едва мог дождаться обеда. Он воспрянул духом, включился в жизнь, и с трудом удерживался от желания растерзать зажатого в зубах рябчика. Друзья шли к Перохвосту в гости, чтобы затопить печь и приготовить всё то, что они наобещали.

Жизнь не останавливается с уходом одного существа, даже самого дорогого. Жизнь продолжается до тех пор, пока жив ты сам. И жить эту жизнь надо полноценно, погрузившись в неё с головой. Что толку поверхностно касаться усами тихой глади, пускать по ней робкие круги, день за днём убивая время, если счастливым это не сделает ни тебя, ни окружающих? Жизнь многогранна, и каждая её грань по-разному преломляет свет. Застряв на одной тусклой грани, звери забывают о том, что есть и радостная солнечная сторона. А она есть.

Как же желтодушка мечтала, чтобы её лучший друг наконец понял это.  

Глава 30.

Изломанные берёзовые ветви, сморщенные дубовые листья, еловые шишки – вышелушенные и целые, сосновая кора… Лесной мусор разных мастей и величин нёсся вместе с буйными потоками реки Травошёрстки, вытекающей из родника под названием Студёное Копыто и впадающей в озеро Чистейшее. Фир-Фир, пришедший сюда, почти к самому устью, вместе с Яркольдом, Варрой и Щуром, стоял на берегу и с ужасом взирал на суровый стрежень. Неумолимо неслась вода на стремнине. Ловко подхватывала и увлекала даже толстые ветки. Казалось бы, её страшные порывы должны сопровождаться не менее страшным рёвом, чудовищным рокотом, но, вопреки ожиданию, река мчалась почти в полной тишине, лишь мирный плеск доносился до уха. Обманчиво мирный.

 Шерсть на холке самца росомахи встала дыбом от воспоминаний о том, как не так давно ему пришлось нырять ради спасения кота Краплака. Чуял Фир-Фиров хвост, что и на этот раз не обойдётся без спасательных операций. Ох, лучше бы они пошли в обход.
- Ну, идём, - простодушно сказала Варра, вытаскивая лапы из хлюпающего ила.

Самка росомахи стояла по локоть в мутной воде, а Яркольд сидел верхом на рюкзаке, который она несла, и неуверенно глядел на другой берег. Залитый Солнцем приветливый лужок казался таким далёким, таким недосягаемым. Никто из зверей не разделял легкомысленности светлошёрстной росомахи, даже верный Щур спрятался под сухим выворотнем, оставленным Травошёрсткой на берегу во время половодья. Варра оглянулась на друзей.
- Вы чего? – ворчунья подняла бровь, и белое надбровное пятнышко, украшавшее росомашью морду, заползло на лоб.
- Я не переплыву, - затрясся кунчонок и спрыгнул к Фир-Фиру. Ольхен утешительно лизнул малыша в макушку.

Ветер шумел в кронах деревьев над головами маленькой стаи. Берёзы гнулись и робко поскрипывали, будто скулили, кладя свои пышные, украшенные роскошной гривой головы на плечи более стойким братьям-тополям. Едва-едва виднелись за переплетеньем стволов и зеленью кустарников пологие Плавные Горы – поросшие пушистым мхом и корявым лесом рданотверые скалы. Скрюченные сосёнки – жалкие, неприглядные – упорно взбирались ввысь, желая достичь самой вершины Плавных Гор. Но убогие деревца вежливо расступались перед протоптанной Фир-Фиром стёжкой, по которой ольхен имел обыкновение срезать путь от Сытной Норы до Долины Двенадцати Трав. Отмеченная невесомыми шерстинами, выпавшими из росомашьей шкуры, особым запахом и следами от когтей на перекошенных стволах, тропка всегда выручала того, кто первый обозначил её, выделил из общей массы пространства, тем самым подарив ей обособленную жизнь. Со временем и другие животные стали пользоваться проложенным путём. Так и закрепилось за этой тропинкой название – Фир-Фирова Стёжка.

Вечер мягко топтался у горизонта, ненавязчиво намекая жаркому дню, что пришла пора уступать место.

Какая красота царила в Далетравье! И в Лесье, и в Синезорье, и в Лужье, и даже в скудной на растительность Предхладе! Всё расцвело, засияло, выпячивая всю свою молодецкую удаль без остатка. И Солнечный Зверь каждый день всё дольше задерживался на Небесном Посту, не уставая любоваться раскинувшимся во все стороны великолепием. В такую пору и сердце билось чаще.

Три росомахи и детёныш белодушки  рядком сидели на погружённом в тень берегу Травошёрстки и по очереди вздыхали. Какой же близкой казалась им противоположная сторона, расцвеченная малиновыми красками, расписанная мудрёными узорами жгучих трав и лёгкой вязью тончайших соцветий. И сход в воду на левом берегу был песчаным и аккуратным, а на правом приходилось прыгать с трясущейся, поросшей осокой кочки прямо в чмокающее илистое дно. Даже после пробного захода Варре пришлось знатно потрудиться, чтобы очистить лапы от липкой приставучей грязи. Она и сейчас сидела недовольная, выковыривая грунт из-под когтей.
- А помнишь, Фир, мы примерно здесь с тобой и столкнулись первый раз, - вдруг сказала светлошёрстная самка, поведя носом по воздуху. – Камня только не вижу, под которым я от ветра пряталась.
- А он там, выше по течению. Ты его отсюда не углядишь, тут нынче земля не такая голая, как тогда, - с тех пор как звери ушли от Эрньо, ольхен впервые позволил себе улыбнуться.
- Да, быстро всё изменилось. А ведь Солнечные Гонцы от силы два круга пробежали. А вот уже и снег сошёл, и зазеленело всё, - размышляла Варра, кутаясь в серо-синюю накидку.
- Стужешкура в этом году решила бороться до последнего, - отозвался Фир-Фир. – Ни Солнцегляда, ни Звонкобег так и не смогли полностью выгнать её. Нюхоцвет справился.

Если на солнцепёке шерсть тускнела от жары, а язык сам вываливался из пасти, то в тени возле реки оказалось весьма прохладно – шкуры зверей заметно опушились, стараясь сохранить тепло. И речная вода ещё не успела хорошо прогреться, поэтому лапы, погруженные в неё, неприятно сводило. Неподалёку от этого места на другой берег когда-то тянулась переправа – шаткий мосток из поваленных берёзовых стволов, но река утащила его во время наводнения, как и предполагал бурошкурый самец росомахи.
- Плыть надо, - сухо сказала Варра и потуже переплела свою длинную гриву, а накидку свернула и затолкала в непромокаемую заплечную сумку, сделанную из мочевого пузыря погибшей коровы. – Яркольд, садись.
- Варр, тебе инстинкт самосохранения отказал? – ольхен не удержался от оскала. – Даже мы с тобой едва выплывем из такой стремнины. Покажи мне зверя, который сможет побороть это течение!

Светлошёрстная росомаха раздражённо сморщила нос, глядя как Фир-Фир прижимает маленького Яркольда к охристой полоске меха на своём боку. Варра перевела взгляд на Щура, и тот испуганно сжался, вцепившись всеми когтями в надёжную землю.
- Показать зверя, который сможет справиться с течением? – сердито пробурчала бежево-бурая зверюга. – Так смотри!

Хитрым способом завязав водонепроницаемый рюкзак, так, чтобы ни одна капля не просочилась внутрь, Варра встряхнулась, размялась, и с громким всплеском прыгнула в реку.

 Взметнулась туча колких брызг. Вода не сразу сковала защищённое густым мехом тело, и росомаха не стала дожидаться забирающихся под кожу ледяных потоков, что оплетают морозной паутиной само сердце, сжимают, крутят, утяжеляют. Она поплыла, скользнув задними лапами по илистому дну, сжав челюсти в борьбе с пронзающей стынью. Там, на другом берегу, она видела светлые солнечные полянки, которые радушно приглашали её погреться и отдохнуть. Но между росомахой и Солнцем пролегла опасная быстрина, неукротимая и коварная. Несмотря на холод, плыть было не так сложно, как могло показаться. Возле берега вода стояла тихая, она почти не текла, и Варра быстро нашла с ней общий язык, без труда преодолев почти треть пути. Но и помощи от стоячей воды было мало.

 Фир-Фир, Щур и Яркольд с тревогой следили за подругой. Ольхен даже сам вошёл в воду и теперь медленно утопал в тягучем иле, подавшись вперёд, готовый в любой момент броситься на выручку чересчур самонадеянному зверю. Опять.

Росомаха и сама не заметила, как вышла на стрежень. Ужас чуть было не охватил Варру, когда река играючи понесла её прочь, словно какую-то сломанную ветку. Но росомаха отбросила сомнения, взяла себя в лапы, и поплыла, но не вопреки течению, а вместе с ним, наискосок, с каждым гребком всё ближе подбираясь к спокойному омуту левого берега. К согревающему Солнцу.

Варра терпеливо отфыркивалась усиленно ворочая онемевшими лапами, не понимая: то ли она уже привыкла к холодной воде, то ли её тело потеряло всякую чувствительность.

Друзья с ужасом наблюдали, как светлошёрстную росомаху всё дальше уносит течение, а недомерок Щур даже ринулся бежать вдоль берега, лишь бы не упустить свою заступницу из виду. Яркольд ойкнул и в страхе закрыл глаза лапками.

Надо сказать, что грести в бурном потоке оказалось гораздо проще, чем в равнодушной неподвижной воде. Плыть по течению, слегка меняя своё направление – вот залог успеха при минимальных усилиях. И Варра, судя по всему, справлялась с этим.

До тихой воды и песчаного бережка оставалось совсем чуть-чуть, когда росомаха почувствовала удар сзади. Что-то большое и твёрдое сильно толкнуло её. Щур отчаянно завопил, увидев, как его подруга скрылась под водой, и над местом, где только что торчала её мокрая, хватающая воздух морда, пронеслось толстое бревно. Но не успел росомашонок спрыгнуть в реку, чтобы кинуться на помощь, как Варра с громким вздохом вынырнула, разинув зубастую пасть точно хищная рыба. Отдышавшись, она поискала взглядом ударивший её ствол дерева. Он оказался совсем рядом, и росомаха устремилась к нему. Дальний конец бревна взметнулся в воздух. Варра с трудом забралась на отшлифованный водой неустойчивый край.

Мокрая шкурка на росомашьей спине начала подсыхать, когда Варра, чуть притопив бревно своим весом, достигла ласкового пляжа на солнечной стороне. И Фир-Фир, и Ярк, и вернувшийся к ним Щур, облегчённо вздохнули, услышав хриплый триумфальный вопль росомахи, выволакивающей чуть не убивший её, но впоследствии оказавший услугу ствол на песок.

Уф-ф! Плавунья обессилено опустилась на хвост и откинулась на гладкое, пахнущее тиной бревно, благодарно подняв морду к лиловеющим небесам. Тяжёлое выдалось испытание. Но обстоятельства, больно бьющие в затылок, могут впоследствии стать спасением. Варра с улыбкой похлопала ствол лапой и вдруг обнаружила, что он полый! И не было бы это так удивительно, если бы в ответ на её стук изнутри не послышались звуки более странные, чем эхо от ударов. Тихое стрекотание, шебуршание, царапанье… Росомаха вскочила, ничего не понимая.
- Что это с ней? – Ярк наклонил голову к плечу. – На осу, может, села?
- Так дёрнулась, - кивнул Фир-Фир. – Давай-ка, садись ко мне на холку, держись крепче. Она смогла, и мы сможем. А ты, куцехвост, за мной следом поплывёшь. Понял, Щур? Щур?

Ольхена окатило холодной водой, и он недовольно отряхнулся, глядя на серое пятнышко, скрывшееся в волнах, а затем выглянувшее наружу почти возле самой стремнины. Лёгкого нескладного росомашонка течение потащило ещё быстрее, чем его большую подругу, но воришка справился и вылез на берег чуть дальше того места, где песок изрисовали следы Варры, уже заполнившиеся водой.

С торца бревна отвалился кусок коры, и из темноты сверкнул злобный глаз. Вскоре показался коричневый нос, а за ним и вся мордочка крайне раздосадованного зверька. Мокрая шерсть собралась в сосульки, белое пятно вокруг губ пожелтело от влаги, а блестящий зрачок сурово сужался, когда обитатель бревна змейкой извивал гибкое тело, разглядывая Варру и подбежавшего к ней Щура. На месте второго глаза у существа пролегал застарелый розовый шрам.
- Ну и как это понимать? – прошипел зверёк, обнажив хищные зубки. – Мы застряли! Щеп, мы застряли! Эти щуки нас выловили! – зверь кричал внутрь бревна, показывая лапой на изумлённую Варру.
30_Varra
Вода струйками стекала с меха и носа, росомаха забыла даже отряхнуться. Гневливое существо чем-то отдалённо напоминало Эрньо, но было мельче и не обладало такими грубыми чертами морды как хозяйка Сытной Норы.
- Норка, - определил Щур и приблизился к чужачке, чтобы её обнюхать.
30_Usti_Shur
Писк! Визг! Вопль и слёзы! Щур безумно взлетел и ринулся прочь от бревна, не разбирая дороги, роняя капельки крови. Росомашонок забился в заросли кипрея и заскулил от боли, баюкая свой прокушенный носик, а Варра отплевалась от попавшего в пасть песка и зарычала на растянувшуюся на земле жирнопузую одноглазую норку, которую Щур случайно вытянул из безопасного ствола. Зверюшка съёжилась на открытом месте, пыль и песчинки покрыли её мокрую шкурку неопрятной коркой. Норка очень злобно стрекотала.

Из бревна показалась ещё одна мордочка –  заспанная, чуть толще и крупнее, с ярко-белым подбородком и такой же мокрой засусленной шерстью тёмно-бурого цвета.
30_Shep_Usti_Varra
- Усти! Ох, Пракуница… Добрый день, славные звери, - самец норки вылез из своего укрытия и поспешил поднять самку с земли. – Усти, что ты сделала?
- Что тут творится вообще? – выпалил только что выползший на берег Фир-Фир. Яркольд на его спине сильно дрожал, хоть и не целиком вымок.
- Она ранила Щура, - прохрипела Варра, и, не сводя глаз с водоплавающей парочки, достала из рюкзака свою накидку. – На, Ярк, закутайся, не мёрзни.
- А в чём проблема? – скучающе зевнул ольхен и хорошенько отряхнулся, как только белодушка спрыгнул на землю.

В ответ на это ехидство самка росомахи фыркнула самым презрительным образом, и снова обернулась на бурых зверьков, прижавшихся друг к другу на песочке. Одноглазая норка не то сопела, не то рычала, не то всхлипывала, время от времени покусывая свои бока, а самец старательно вылизывал её мордочку и шею.

Яркольд тем временем обследовал бревно, волоча полы накидки по непросохшему песку.
- Ого, у вас тут целое жилище! – восхитился кунчонок, засунув голову внутрь.

Его голос отскакивал от шлифованных древесных сводов. Малыш, конечно, несколько преувеличил. Назвать эту передвижную нору целым жилищем было сложно. Голые гладкие стены и большая вытертая лежанка, набухшая от влаги – вот и вся внутренняя обстановка. Терпимо, но кунчонку по душе более сухие и тёплые гнёзда. А как только его нос уловил неприветливый запах тухлой рыбы и прогорклых водорослей, Ярк хрипло чихнул, круто извернулся, выдернул голову и решил отныне обходить стороной всякие сомнительные брёвна. Проморгавшись, детёныш обнаружил четыре пары глаз, уставившихся на его взъерошенный мех. 
- Простите, я не представился, - обратился кунчонок к норкам. – Меня зовут Яркольд, и мой Небесный Покровитель – Вересковая Ласка. Мы с друзьями идём в Лесье, а куда плывёте вы?
- Только для этого вы нас выловили? Щеп, ты слышал? Это такие звери, которые ходят по миру и рассказывают другим о своих богах! И клянчат еду, небось. Да-да, лишь бы водоросли на хвост намотать, илом глаза залепить, а самим и бревном чужим завладеть и рыбой! А ну, убирайтесь отсюда, кровопийцы! Окунёвые мамки!

Она плевалась, скрежетала, скакала по пляжу, изгибалась дугой, пытаясь запугать зверей, которые были крупнее её в несколько раз. И если малыш Ярк действительно испугался бешеной норки, испепеляющей взглядом, то Варра с Фир-Фиром так и остались невозмутимо стоять на месте, наслаждаясь представлением. Щеп пытался успокоить супругу, бегая за ней по пятам.
- Усти, ну стой! Остановись и сядь! Усти! Укушу! Укушу, так и знай! Тебе нельзя так нервничать! Усти!
30_Usti_Shep
Наконец, он настиг самку и повалил её в песок. Взметнулась пыль, послышалось ворчание, и через мгновение парочка очутилась в своём бревне. Щеп высунулся к росомахам и извиняющимся тоном прошептал:
- Вы уж поймите, друзья, время сейчас непростое. Мы очень торопимся к Чистейшему озеру, моя жена, она… ну, вы же понимаете. У нас скоро будут малыши, и нам надо успеть окончить путешествие и найти нору побезопаснее.

Малыши! Ничего себе! Так это брюшко, оказывается, было набито отнюдь не налимами и сомами, а маленькими белогубыми норками!
- Оу, - ольхен смущённо почесал затылок. – Я думал, что она сама по себе сумасшедшая.
- Так и есть, - вздохнул самец норки. – Но всё равно она моя самая родная и любимая радость. Простите, что доставили вам неудобства. И за серого дружка простите, Усти его сильно хватанула. А теперь позвольте нам отчалить. Вы не могли бы столкнуть бревно обратно в воду?
- Ладно уж, - отозвалась Варра, и они с Фир-Фиром навалились на ствол.

Кузнечики распевали свою вечернюю песенку в луговых зарослях. Где-то там, под защитой розовоокого кипрея хныкал Щур, всё ещё не решаясь выйти на пляж. Но недомерок пристально наблюдал за своей стаей, ведь больше всего на свете он боялся, что они уйдут без него. Он видел, как его лучшая подруга, заносчивый ольхен и любознательный детёныш куницы толкают ствол навстречу набегающим волнам, стараясь не вращать его, чтобы не потревожить маленькую семью. Но едва бревно коснулось воды, изнутри выглянула крайне встревоженная морда Щепа.
- Стойте! Стойте… Не сталкивайте!
- Что такое?
- Кажется, мы опоздали.

Его голос срывался.

Из недр плавучей норы послышалось тяжёлые сиплые стоны, разбавляемые крепкими норочьими ругательствами…

Глава 31.

Все столпились у бревна, наполовину лежащего в воде. Волны лизали гладкую древесину так же, как Щеп вылизывал свою страждущую жену, стараясь её успокоить. Но Усти только сильнее ярилась и осыпала проклятиями всё, что её окружало: и реку, и песок, и ствол, в котором ей приходилось разрешаться от бремени, и терпеливого супруга, и их невольных слушателей.

Спустя какое-то время Щеп со страшным визгом вылетел из плавучей норы, споткнулся о порог и уткнулся в мокрый песок белоснежным подбородком. На его спине алел свежий укус. Весьма сильный укус, безжалостный, от души.

Фир-Фир протянул лапу и помог нору подняться. Тот закусил губу от обиды и боли, но тут же предпринял попытку вернуться обратно к жене. Ольхен наступил бедолаге на хвост.
- Повремени. А лучше залижи ранку.

Напряжением и страхом был пропитан воздух. Еле сдерживаемое томительное ожидание выматывало нервы Щепу, но он послушался росомаху и попытался отвлечься на свою прокушенную шкуру.

Варра молча сидела справа от входа. Самка росомахи положила мокрую лапу на бревно, сберегая его от скатывания в воду. Яркольд вёл себя тихо, боясь своих шумных и частых вдохов. Он тоже сильно переживал и волновался, а ведь годовалый кунчонок совсем не понимал, что происходит, но общая душевная дрожь передавалась и ему. Спросить, конечно, он как всегда, не решался.

Куцехвостый воришка по-прежнему таился в кустах.

Каждому зверю, посвящённому в тайну появления на свет, известно, что самка, носящая в себе детёнышей, будет крайне недовольна, если при рождении малышей будет присутствовать хоть один другой зверь. Даже самых близких с рычанием прогоняют, чтобы не мешали. Самочка, перекошенная, задыхающаяся, всклокоченная и раздувшаяся от приплода, совсем не хочет, чтобы кто бы то ни было имел возможность лицезреть её в таком виде – ослабленной и мучающейся. Щеп понимал это. Он не обиделся на Усти за укус и ругань. В такой момент ему оставалось только молиться Празвёздной Кунице за успешное разрешение. И он молился, молился без конца за свою желчную жёнушку и за их крошечных сыновей и дочерей.

Фир-Фиру, Варре, Щуру и Яркольду, раз уж они вляпались в этот чавкающий ил, приходилось выступать в роли «стаи помощников на случай чего». Так Ярк назвал их в своей голове, когда размышлял о сложившейся ситуации. По правде говоря, кунчонку уж очень хотелось заглянуть внутрь плавучего дома и узнать, почему же все так волнуются. Ведь и сам он в волнении уступал разве что Щепу. Даже его не успевший высохнуть хвост распушился от нетерпения, став вдвое толще обычного.

Какая дилемма! Какой сложный выбор – в этом пресыщенном гудящем маре: узнать ли всё самому, терпеливо прочитывать слово за словом, вожделенно переворачивая страницы, или же хитроумно пролистнуть вперёд, к концу главы, чтобы не задаваться вопросами, не томиться, а сразу получить на всё ответ.

Как ни крути, а жизнь – это книга.

 Яркольд любил книги. И с тех пор как немой жеребёнок Подпалыш из Конского Двора научил его читать, кунчонок никогда не терял возможности отточить свой навык. Пока друзья гостили в столице, он часто засиживался в Бросхадомской библиотеке, благодаря чему запомнил уже всех зверьков-закорючек и мог их написать. Воскрешая в памяти библиотечные залежи, пыльные обложки и пожелтевшие от времени страницы, на которых  чернильные очевидцы минувших столетий водили свои загадочные хороводы, малыш раздумывал о том, что было бы здорово, если бы и о нём кто-то написал книгу. О его приключениях и подвигах, которые он, несомненно, свершит. Книга повествовала бы об этом самом путешествии – из Далетравья в Лесье и дальше, навстречу Огням Празверей. Она бы начиналась с равнодушной и ледяной Травошёрстки, а заканчивалась где-то там, среди дубрав и  светлых рощ, в камышах озера Лапьедола. Яркольд ещё не знал, где могла бы завершиться его повесть. Но страсть как хотел, чтобы эта книжонка, в которой, возможно, будут и иллюстрации, сейчас оказалась здесь, в преддверии Долины Двенадцати Трав, в лапах совсем юного белодушки. Он бы не смог утерпеть. Он бы открыл непрочитанные главы, он бы пробежался по ним глазами, вылавливая самые интересные строки. Если бы его скорость чтения это позволяла.

 Увы, такой книги не существовало. И будущее было закрыто. Но оставался вытоптанный берег, любимые морды друзей и загадочное бревно, внутри которого совершалось что-то таинственное, непонятное… Пугающее, судя по реакции Щепа! И как же медленно капали минуты. Будто вода, которая в шкурах Варры и Фир-Фира сначала собиралась в грузные капли на самом конце прядки, и только потом тяжело отрывалась и летела вниз, разбиваясь о песок.

Странный запах доносился из недр ствола. Такой новый, неизведанный, и, вместе с тем, необъяснимо знакомый. Кунчонок пошевелил носиком и нахмурился. Он совершенно ничего не понимал!

 Всё, больше он не в силах терпеть неизвестность. Сразу надо было развеять этот сладковатый дым тайны.

Ярк встал на задние лапы и потянулся мордочкой к уху Варры:
- Объясни мне, пожалуйста, что же там происходит?

Варра моргнула, выползая из своих дум, и с хрустом повернула голову к маленькому спутнику. Она открыла рот, чтобы ответить, но не успела произнести и фырка.

 Умножаясь вспугнутым эхом, вязкую тишину пронзил жалобный вопль. Настолько болезненный и отчаянный, что у всех слышавших его шерсть вдоль хребта поднялась дыбом и застыла от ужаса. У Щепа подкосись лапы и он завалился набок, но моментально вскочил и бросился к входу в бревно.

Все затаили дыхание. Варра посмотрела на ольхена, ища в его бирюзовом взгляде нечто, что могло бы вселить в неё уверенность, но самец росомахи таращился на свою подругу так же недоумённо, как и она на него.
- Усы Пракуницы! Что-то не так! – завопил самец норки. – Какой кошмар, милая! Что же делать! Что делать?
- Замолчать и убраться отсюда, скисший комок меха! – злобно зашипели из бревна, а затем снова раздалось измученное оханье.

Щеп высунулся из ствола, отчаянно-умоляюще глянул на собравшихся и обессилено пропищал:
- Последний детёныш не может родиться. Он… просто… не может… выйти… - с этими словами нор обмяк и выскользнул из прохода на песок.
- Варра, ты травница. Сделай что-нибудь! – гаркнул Фир-Фир, поднимая бесчувственного Щепа.
- Я травница, а не повитуха. Я могу только подорожник приложить.

Ольхен рыкнул от досады, а стоны всё не прекращались. Яркольд испуганно запищал.
- Мы не можем вот так их оставить. Просто не можем. Бросхадом должен защищать жителей Далетравья. А я – часть Бросхадома, понимаешь? Целая его треть! – бурошкурый зверь лёг на песок, не способный больше терпеть мучительные вопли роженицы.  – Я не могу ничего сделать!
- А я всё испорчу, ты понимаешь? Будет только хуже от моих действий, ведь я не уверена в том, что делаю! – огрызнулась Варра, нервно прижав уши. – Я даже травница никудышная. Я…

Она осеклась. Фир-Фир поднял голову, его нижняя челюсть была покрыта слоем мокрого песка. Яркольд вдруг перестал дрожать и хныкать. Щеп так и лежал подле ольхена. А Щур… О, что было с Щуром! Так быстро и так целенаправленно он не двигался, даже когда удирал от погони. От многочисленных погонь. А каков был его взгляд! Эти решительные глаза приводили в трепет. И это был недомерок Щур! Тот, кто всё время прятался у Варры под накидкой! Заморыш в три прыжка одолел расстояние от кипрейных кустов, чьи розовые колпаки перекликались с пурпурным закатом, до визжащего ствола, где воздух был таким густым от тревоги, что даже муха бы не смогла пролететь сквозь него. Росомашонок не посмотрел ни на Варру, ни на Фир-Фира, он сразу втиснулся в бревно и застрял в таком положении – с торчащими наружу задними лапами и обрубком хвоста.

Теперь все звуки из ствола заметно приглушались. Но всё же можно было различить и охающие возгласы, и отборную ругань, и злобное стрекотание, и даже внезапный отрывистый рык Щура, после которого Усти замолчала.

Лапы недомерка месили песок, остаток хвоста разгонял комаров. Его тело то напрягалось, то расслаблялось, повисая на бревне, и Варре с Фир-Фиром и  Яркольдом только и оставалось, что ошарашено и молчаливо наблюдать, ожидая исхода. Никто не знал, что происходит внутри.

_____________

По небу плыли облака, тлеющие в хмельном закате. Нежно-белые, румяные на иссиня-лиловом полотне, они не собирались в диковинные формы, но невесомым пухом летели над Миролапьем. Спала дневная духота, и, несмотря на то, что возле реки она ощущалась не так сильно как на лугу, дышать стало легче. Ветер петлял меж камышей, и они приветствовали его лёгким вежливым поклоном, радушно шелестя. И Травошёрстка несла свои серебряные воды с такой невозмутимостью, что была присуща только большим и полноводным рекам.

Небесные странники отражались в глазах нора. Они следовали друг за другом, медленно удаляясь к западу, будто покидая сцену.

Щеп облизнул нос и закашлялся от песчинок, проскользнувших в горло. Только сейчас он проснулся окончательно и резво подпрыгнул, не успевая дышать. Рядом с нором сидел бурый ольхен, и вид у него был спокойный и умиротворённый. Он едва заметно улыбался. Другая росомаха – со светлой шкурой и длинной гривой – любовалась рекой, но, почуяв, что на неё смотрят, обернулась к Щепу и растянула морду в довольном оскале.
- Ну, папаша, иди, знакомься.

Щеп осторожно двинулся к бревну. Краем глаза он заметил третью росомаху – того щуплого заморыша, которого покусала жена. Он сидел сгорбившись, чуть поодаль, у самой реки, пробуя лапами накатывающиеся волны. Его мокрая шкура говорила о том, что росомашонок недавно вылез из воды. Нор не стал заострять на нём внимание и прыгнул в открытый торец ствола. В неизвестность.
- Пятеро,  откуси щука тебе хвост. Где тебя носило?

Усти лежала в полумраке, приминая собой грязную лежанку, провонявшую рыбой. С потолка и из стен бревна сочилась вода, то разбиваясь на крошечные брызги, то звонко капая в лужицы. Ласковым прищуром единственного глаза норка приглашала супруга подойти поближе. Настежь открытый вход дарил потоки свежего воздуха, позволяя новоиспечённой матери дышать с закрытым ртом и не бороться за каждый глоток кислорода.

Щеп приблизился к любимой и нежно коснулся её носа, после чего плавно перевёл взгляд вниз, где под тёплым материнским брюшком копошились мокрые слепые червячки, покрытые нежным светлым пушком.
- Пять, Усти. Пять наших малюток! – чуть не заплакал нор, рассматривая своих детей.

Он нагнулся и обнюхал каждого под счастливое стрекотание их матери.
- Три самочки, два самца, - проскрипела Усти, вылизывая малышей. – Но ты, водоросль, даже не знаешь, что произошло. Мне сказали, что ты ничком на песочке лежал, пока я тут изводилась.
- Прости, милая моя. Прости, ради Пракуницы! Я запаниковал. Но я так счастлив! Настоящим чудом всё разрешилось! Я боялся очнуться, потому что думал, что уже не увижу тебя.
- Чудом? Ты всё-таки безмозглая молока. Этим чудом стал серый росомашоныш.

______________

Варра, Фир-Фир и Яркольд уже устали ждать, как вдруг Щеп стрижом вылетел наружу.
- Что такое? Опять беда? – встревожился ольхен.

Но нор промчался мимо него и устремился прямо к Щуру, всё так же сидящему у кромки воды. Не говоря ни слова, Щеп раскинул лапы и одарил росомашонка самыми горячими объятьями, на что Щур скромно опустил голову ему на спину. Так они стояли некоторое время в полном молчании. Лишь спустя минуты Щеп отстранился от росомашьей груди и прошептал:
- Хвостом клянусь, ты посланник самой Празвёздной Куницы. Отныне вся наша семья – твои преданные друзья. Благодаря тебе жива моя жена и дочь. В знак почтения я хочу, чтобы ты дал имя спасённой тобой малышке.

Щур задумчиво моргнул. Он вдруг вспомнил своё детство. В топких Шкурах они с матерью не имели постоянного жилья, беспрестанно кочуя по самым опасным трясинам, где волки боялись ходить, а росомахам путь был ведом. Мать научила его разбираться в болотных растениях и различать следы, научила его ходить словно тень – никем не видимая и не слышимая. И жить, постоянно озираясь, чувствовать опасности задолго до их появления. В конце концов, она его и спасла, а сама сгинула в трясине вместе с ненавистным волком, навсегда сомкнувшим челюсти на её горле.

Росомашонок тряхнул ушами и серьёзно посмотрел отцу пятерых новорождённых крошек в глаза.
- Я дам ей прекрасное имя, - уверенно сказал он. – Это имя родилось в далёких топях, но в них же и сгинуло. А сегодня я выловлю его назад и верну ему жизнь.
- Так как будут звать мою дочку? – благоговейно вопросил нор.
- Щенка, - тихо, но очень твёрдо ответил Щур. – Щеп-Щенка, если полностью, потому что, это твой детёныш. 
- Щенка, - заворожено повторил отец имя своей дочери. – Я расскажу ей о тебе, храбрый зверь. Ты станешь героем сказок, что будут звучать у нашего очага. Ты станешь её героем.

_________________

Друзья решили заночевать в Долине Двенадцати Трав под покровом шелестящих стеблей и душистых цветов, которые к ночи наполнили воздух по истине удивительным ароматом: успокаивающим, убаюкивающим, свежим и незримо нежным. Варра зевнула во всю пасть и свернулась в клубок, укрывшись накидкой. Яркольд подлез под её бок и сразу же засопел.

Светлошёрстная росомаха ждала Щура, который обычно всегда прятался под мягкую ткань и прижимался к своей подруге, но сейчас он не торопился получить защиту. Росомашонок тихо сидел возле кустиков зверобоя и львиного зева и смотрел на горизонт, где зажигались запоздалые звёзды. Варра глядела на своего подопечного, пока её не сморило. Она задремала, укрыв нос пушистым бурым хвостом.

У Щура по щекам катились невольные слёзы. За сегодняшний вечер ему сказали больше хороших слов, чем за всю жизнь. Пока они шли по Долине, Яркольд не уставал восхищаться им, но и не бросал попытки вызнать, что же там происходило. Варра, не переставая, нахваливала его, а Щеп и Усти готовы были с ним породниться. Только Фир-Фир молчал. Он ушёл охотиться, как только маленькая стая организовала лёжку, и до сих пор не возвращался.

И вот, блеснули два бирюзовых глаза - ольхен вышел на примятую полянку, держа в зубах пёструю куропатку. Щур привычно съёжился, когда Фир-Фир подошёл к нему и положил свою добычу. Воришка боялся ольхена, и ждал, что он уйдёт к остальным, как обычно, буркнув на ходу какое-то ругательство. Но самец росомахи неожиданно сел рядом с недомерком и глубоко вздохнул, раздув могучую грудь. Он был едва не вдвое крупнее Щура, и от него веяло такой мощью, что, чем ближе он находился, тем сильнее росомашонку хотелось вжаться в землю.

Фир-Фир выдержал короткую паузу, а затем произнёс:
- Знаешь, то, что ты сделал… - ольхен замялся, причёсывая когтистой лапой шерсть на затылке. – Это было достойно. Я… В общем… Молодец, щенок, - и в знак уважения он опустил свою лапу Щуру на спину.

Вечер танцевал с ночью последний танец – медленный и изящный – прежде чем оставить её одну властвовать над Далетравьем. Усти и Щеп беспокойным сном спали в своём бревне, обнимая новорождённых детёнышей. Они решили продолжить путешествие утром.

Маленькая стая дружно сопела в окружении прекрасных растений и цветов, по очереди закрывающих свои соцветия. Впервые за всё время они чувствовали себя одной сплочённой стаей, семьёй, где все друг за друга горой. Теперь уж точно все.

Глава 32.

Неряшливые макушки величавых елей вздрагивали от порывов прогретого Солнцем ветра. Ослепляющая голубизна неба сияла и царствовала, подавляя все остальные цвета. Но на ветках, расположенных чуть ниже верхушек, и, тем не менее, поражающих своей удалённостью от земли, хвоя дрожала вовсе не от ветра. В этот день гонителю облаков и вздымателю озёрной ряби заблагорассудилось щекотать себе пузо, едва касаясь усыпанных шишками колючих верхушек. Ниже ветер не спускался.

А там, внутри деревьев, по липким смолистым ветвям, покалывающим лапы зелёными иголками, скользили белоснежные тени, уверенными прыжками – почти парением! – одолевая расстояние между качающимися кронами. Семь белых силуэтов и один тёмный – самый ловкий и бесстрашный из всех. И это не удивительно, ведь всем известно, что лесные куницы на ненадёжных трясущихся ветках чувствуют себя в своей родной стихии. Чего не скажешь о кошках, которые хоть и считаются неплохими древолазами, но на большую высоту поднимаются только в случае крайней необходимости. Но то обычные кошки. А вот эти семеро были отчаянно великолепны на такой страшной высоте! Немногим они уступали кунице. Не боялись балансировать на опасном мягком лапнике, не думали о подозрительном треске, рождающемся в самой ветвяной сердцевине, не обращали внимания даже на угрожающе сухие ветви, рушащиеся под лапами во время прыжка. Да, эти кошки были мастерами-древолазами!
- Быстрее, быстрее! – кричала куница, оглядываясь на самую крупную из них, неотступно следующую за куньим хвостом. – Ворониха скоро вернётся.

Белая хищница ничего не ответила, а только прибавила мощи своим точным выверенным прыжкам. Сёстры последовали её примеру.
- Двугли, осмотрись-ка! – скомандовала куница самой мелкой кошке, той, у которой вместо хвоста торчал аккуратный обрубочек.
32_Dvugli
Ей было сложнее удерживать равновесие, но зато она могла, не сбавляя скорости, протискиваться сквозь узкие щели и цепкие ветки. А ещё из-за некрупных размеров Двугли имела возможность забираться значительно выше своих сестриц. Это она и сделала – взмыла к верхушке, потёрлась о щёчку с ветром, и тут же спустилась вниз, доложив обстановку:
- Там к северо-западу пара чёрных птиц. Они далеко и движутся по кругу над одной точкой. Назад, то есть сюда, пока возвращаться не намерены… Наверное.
- Хорошо, - кивнула куница. – Мы уже почти на месте. Бальша, видишь ту ель? Вот там они и гнездятся.

Некоторое время спустя вся компания уже сидела возле громоздкого гнезда, во все глаза глядя на три гладких яичка с зеленоватой в бурую крапинку скорлупой. Яйца были наполовину утоплены во мху и тёплой шерсти, собранной заботливыми родителями на земле. Над птичьем жилищем покачивались перья, камушки и косточки, привязанные на ниточках к верхней ветке – не то обереги, не то игрушки для будущих птенцов.

Куница роняла капельки слюны на шершавую ветку, а за её зрачками вспыхивали горячие угли жадности.
- Вот они! – с неподдельным трепетом прошептала она, протягивая лапы к гнезду, надёжно укреплённому в развилке ствола. – Вороновы яйца! Самый лакомый деликатес! Я давно наблюдала за этой парой, всё ждала, когда ворониха снесётся, чтобы мы получили самое свежее! Бальша, готовь сумку! Сегодня нас ждёт славный пир, такой, какой не снился даже… даже… даже гадкому Карху не снился такой пир!

Самая большая и старшая кошка сняла со спины кожаный рюкзачок, наполненный обрезками ткани и пухом, оставшимся с линьки. Сёстры-охотницы, взгромоздившиеся на толстых ветках вокруг птичьего жилища, были подобны снежным кухтам – мрачным древесным сугробам. Шесть белых свисающих хвостов медленно покачивались над миром. Здесь, на такой высоте, никто не мог стать свидетелем варварского разорения гнезда супружеской пары воронов.

И тут Двугли, потупив взор своих разноцветных глаз, решила высказать давно гложущее её сомнение:
- Перохвост…

Куница круто развернулась, положив свои белые загребущие лапки на тёплую скорлупу. Столь резкое движение для менее опытного зверя могло бы стать чреватым на подобной высоте.

Двугли продолжала, уже не мешкая:
- Перохвост, мне кажется неправильным то, что мы делаем. Это ведь их дети.
- Их дети – наша еда, причём очень вкусная, - отмахнулась воровка и осторожно опустила первое яйцо в заплечную сумку Бальши.
- Правда, Двугли. Ты же слышала, как Пухлява вкусно описывала тот диковинный омлет из книжки. Для него подходят только яйца ворона, - возразила Мурли, третья сестра.
32_Murli
- Я уже давно точу клыки на это блюдо, - облизнулась куница, укрывая пухом второе яйцо. – Опасная операция – достать этих крошек. Вороны всегда начеку, но им не нужно сидеть в гнезде всё время, как встарь. Они придумали хитрую штуку. Потрогай этот мох, Двугли.
- Горячий! – ахнула куцехвосточка, сжав в лапе влажный светло-зелёный ком.
- Они готовят специальный отвар из сока каких-то трав, который может нагревать то, что в нём пропитают. Вот этим пропитанным мхом они и выкладывают свои гнёзда, когда надо высиживать яйца. Но так делают только легкомысленные родители, которым не хватает усидчивости и хочется летать в своё удовольствие. Надо сказать, нам повезло, ведь среди всех врановых гнёзд, за которыми я наблюдала, только в этом гнезде птицы используют горячий мох и улетают на охоту вдвоём, - Перохвост была крайне довольна результатом их рискованной вылазки.

Две грозные птицы, такие как вороны, запросто могли сбросить горстку кошек с деревьев, а тем, кто не разобьётся о землю и не напорется на ветки, они бы выклевали глаза за своих будущих птенцов. Восемь древесных зверей против двух небесных птиц – противостояние, конечно, неравное, но у пернатых в этом случае явное преимущество. К тому же, они всегда готовы позвать соседей, а соседи всегда готовы прийти на выручку. Поэтому и действовать нужно было осторожно, идти по верхам, чтобы, во-первых, не попасться на глаза другим воронам, а, во-вторых, без помех следить за обстановкой в небе.
- Но всё же мне кажется, что так нельзя, - покачала головой Двугли, глядя, как куница завязывает тесёмки на рюкзаке. – Они вернутся в разорённое гнездо. Представьте себя на их месте.
- Ну представила, и что? – фыркнула Кисла, вторая по старшинству сестра. – Меня это как-то совершенно не беспокоит. Они добыча. А мы – охотники.
- Они хищники! Как же хищническая солидарность? – не унималась разноглазая кошка.
- Они птицы, а мы звери. Мы пожираем их, но и они при случае обедают нами. Всё справедливо, - попыталась вразумить Двугли четвёртая сестра, Лайка.

- Но детёныши…
- Цыц! – шикнула Перохвост, махнув лапой в сторону маленькой деморализаторши.

Сёстры остолбенели, даже их хвосты перестали раскачиваться. Только острые уши вращались, улавливая источник шума. Перохвост напряглась, вцепившись в дерево, и её голубые глаза, окаймлённые изумрудным сиянием, распахнулись и тут же сощурились так, как это бывает у зверей, понявших, что они влипли. В бездонной лазури биение чужого и непонятного сердца определяло свист суховея, рассекающегося о смоляные маховые перья, и задавало темп плавным, но внушительным взмахам.
- Двугли!

Только это слово успела прошипеть перепуганная куница, прежде чем с неба обрушился смертоносный чёрный смерч, будто бы состоящий из одних только когтей, клювов, жёстких перьев и неясных ругательств на птичьем.

Вожак в этой вылазке – желтодушка Перохвост – уже не могла отдавать команды. Она, скинутая с колючего борта гнезда, чудом избежавшая объятого праведной яростью клюва, целившего в её незащищённое межушье, но получившая удар по касательной, будучи оглушённой, с некуньим усилием цеплялась за нижние ветки. Сверху на неё сыпались перья, кора, иголки и белые кошки. Они с диким воем пролетали мимо и устремлялись вниз, но умелые древолазки так или иначе успевали ухватиться за еловую лапу, чтобы обняться с верным и безопасным стволом.

Но вверху продолжалось сражение. Громогласное, полное бешенства «Кр-рах!» против заунывного, застигнутого врасплох «Маоо-о-о-у-уу-во-о-о-оу-у-у-у!».
32_Onka
Онка, Кисла и Лайка остались возле гнезда, отбиваясь от несчастных родителей, заставших поедателей птенцов и яиц на месте преступления. Двугли была сброшена сразу за Перохвостом, ибо, обернувшись на обращённое к ней шипение, проворонила атаку. Следом полетели застенчивая Плонь и благоразумная Мурли, которая хоть и трусливо спрыгнула вниз, но зато не лишилась глаза. А вот Бальша – хранительница краденых яиц – начала спускаться сама за долю секунды до нападения. Сохраняя драгоценную ношу, кошка держалась возле чешуйчатого ствола так, чтобы птицы вообще не узнали о её существовании. 

В чёрный от копоти чан вороньего сердца, доверху заполненный бурлящей и кипящей яростью, уже начала капать обжигающе-холодное отчаяние. Ворониха, чьё оперение было подобно беззвёздной ночи, потеряла голос, увидев своё гнездо пустым. Она обессилено шмякнулась на ветку и опустила крылья. Это позволило Онке, Лайке и Кисле скрыться за плотной хвоей нижних ярусов и присоединиться к своим сёстрам. Ворон-самец завертел головой, ища разбойников, но, когда понял, что упустил их, сел рядом со своей возлюбленной – матерью детей, уготованных для обеденного стола. Он заботливо обнял её крылом и долго что-то шептал на птичьем языке. Языке, понять который дано далеко не каждому зверю, но чувства, выражающиеся этими странными гортанными звуками, не были чужды ни одному живому существу.

______________________
- Челюсти не разжимай, даже если олень или лось тебя понёс. Слышал историю о ласках, взлетающих на глухарях? Они нападали на спящих птиц и крепко впивались в них зубами. Птица взлетала и увлекала крошечную ласку за собой в небо. Потом хищник перекусывал жертве горло, и они оба падали вниз. Чем дольше длился полёт и чем выше взлетел глухарь, тем удалее считался охотник, тем больше ему было почёта. Так и здесь. Олень – не птица, это понятно. Но ведь прокатиться на олене не так страшно, как взлететь в поднебесье, а потом камнем рухнуть вниз, да ещё и ухитриться повернуться так, чтобы упасть не на твёрдую землю, а на мягкую грудку глухаря. Так что запомни. Падаешь с ветки на кабаргу, сжимаешь клыки и не отпускаешь, пока не упадёт.

Благоуханная Долина Двенадцати Трав осталась за спиной, а прохладные ниши под расстилающимися кронами гостеприимно приняли путников в свой разбеленно-зелёный нерасторопный мир, булькающий лесным эхом. Случайно задетый ласочкин табак – гриб, похожий на набитый мешочек – бесшумно взорвался снопом зеленоватой пыли, которая, не спеша, поднялась ввысь, завихрилась и рассеялась в тонких лучах, благодушно пропущенных листвой Лесских деревьев. Это насмешило маленького кунчонка, и с этого момента он лопал все встреченные им подобные грибы.

Варра шла впереди. Она принюхивалась и пристально вглядывалась в изгибы тропки, на которую друзья вышли почти сразу, лишь только попав под защиту берёз, сосен и елей. Чтобы найти Кьорсака нужно либо поверить внутреннему чутью и перерыть всю чащобу, либо дойти до городка Кошкада – и там порасспрашивать жителей. Ольхия Чилига говорила, что Кьорсак не страшится показываться при свете дня в многозверных местах, поэтому его вполне можно было встретить в селении. Но Варра немного беспокоилась. Разыскивать нужную рысь в огромном лесу – всё равно, что искать седую шерстинку на шкуре горной собаки. Ведь всем известно, что мех горных псов белый как снежные шапки непокоримых вершин. Раздумывая о строптивых горах, светлошёрстная росомаха медленно моргнула и припомнила, что Чилига поведала им название стаи Кьорсака. Стая Непокорных. Да, быть может, это знание облегчит им поиски.

Вдалеке раздался курлыкающий клич ворона. Фир-Фир отвлёкся от рассказа о способах охоты и повернул голову к подруге.
- Слушай, признаться, мне не по себе. Что мы скажем Кьорсаку? Я не могу подобрать правильных слов, когда репетирую разговор в своём воображении. Как думаешь, с чего нужно начать беседу с ним?

Варра хмыкнула и облизнула нос.
- С того, что нам надо сначала найти его.
- А я думаю, надо почтенно поприветствовать его, - высказался Ярк, прыгая на очередной ласочкин табак. – Назвать Небесных Покровителей и рассказать, кто мы и откуда. И про Мартера рассказать – мол, он летал к Ольхам и все согласились на Слап.
- Да, - согласилась самка росомахи. – И сказать, что у Лесья появился шанс обрести независимость.
- Но захотят ли они видеть меня в качестве вожака? Не думаю, что такой серьёзный рысь как Кьорсак пойдёт за незнакомой ему росомахой. У него свои планы и свои взгляды на ситуацию, я уверен.
- Не забивай голову ерундой. Давайте лучше решать проблемы по мере их поступления. Сейчас нам надо его отыскать. Я предлагаю двигаться в сторону Кошкада и у встречных зверей спрашивать о стае Непокорных. Авось подскажут, - Варра схватила Яркольда за шкирку и закинула себе на холку, поскольку ей надоело дышать грибными спорами, которые без остановки взвивались в воздух из-под шаловливых куньих лап.
- Ладно, давай так, - кивнул ольхен.

Он неуклюже пробежался вперёд и взлетел на упоённый Солнцем пригорочек, чтобы осмотреть окрестности. Нос чуял следы горностаев и кошек, а так же полёвок, лягушек, дроздов и лисиц, но на запах рыси – совершенно определённой конкретной рыси – можно было не рассчитывать. Ведь Фир-Фир, даже учуяв кистеухую кошку, не смог бы понять, кто тут прошёл – искомый Кьорсак или любая другая рысь.

Варра, Щур и Яркольд вскоре нагнали ольхена и встали рядом с ним, щурясь от Солнечных лучей. Куда идти дальше? Звери знали, что Кошкад расположен где-то на юго-востоке, но на деле ориентироваться здесь оказалось гораздо труднее. И как назло рядом не было ни одного прохожего зверя. Лес стоял тих и плотен, только ленивый ветер слабо шелестел его макушками.

Уши друзей разом дёрнулись, когда раздался треск веток, а за ним и дикий вой, подгоняемый грозным карканьем. Росомахи и кунчонок, стряхнув оцепенение, дружно помчались на шум и оказались возле почерневшего ствола старой ели. Вверху что-то происходило: слышались вопли, падали ветки, зелёные иголки и даже клочья белой шерсти.

Варра, Щур, Фир-Фир и Яркольд старательно вглядывались в крону, до боли в шее запрокинув головы. Разгадка не заставила себя долго ждать. Одна за другой – на нижние ветки спускались белоснежные кошки. Спускались и садились не очень далеко от земли, подозрительно косясь вниз, на непрошенных гостей. Самая крупная кошка – щекастая, лобастая, с небольшими ушками и толстым хвостом – держала за спиной до отказа набитую сумку.

Самыми последними спустились две кошки и потрепанная куница, которую они поддерживали и которой помогали. Куница прижимала к голове запачканную, некогда белую лапу и страдальчески кряхтела, но стоило ей заметить незнакомых хищников, как она тут же отпихнула от себя Мурли и Плонь и спустилась на самое близкое расстояние, какое ей позволял здравый смысл.
32_Kisla
- Уходите отсюда, чужаки! Знайте, что перед вами лучшие охотницы Лесья, и я бы не советовала с ними связываться! – прострекотала желтодушка, поводя хвостом.

Семь белых фигур мрачным полукругом восседали над горсткой пришлых зверей. Каждая кошка была гораздо меньше росомахи, но их было семеро, а их мягкие лапки таили в себе страшные крючковатые когти.

Но, приглядевшись, Фир-Фир увидел, что у грозных охотниц на мордах застыла растерянность, а с боков и локтей у нескольких сестёр сочилась кровь. Стало понятно, что эти кошки слишком устали, чтобы безрассудно нападать. Скорее всего, они попытаются избежать столкновения, что, собственно, и хотела сделать куница, отчаянно запугивая опасных зверей. И если Фир-Фир и Варра поняли, что в действиях этих недружелюбных зверей читалась не угроза, а защита, то Щур принял всё на свой счёт.
- Что ты о себе возомнила? Перед тобой стоит сам ольхен Далетравья, сын Фафы, брат Рурды, отец Чилиги… ой..., - росомашонок понял, что ляпнул глупость.

Но это позволило Фир-Фиру собраться с мыслями, чтобы начать разговор, пока куница недоумённо переглядывается со своими товарками.
- Да, почти так, - добродушно оскалился бурошкурый самец. – Я действительно ольхен Далетравья, сын Рурды Далетравской, брат Ольхевы Фафы и ольхии Чилиги. И я пришёл к вам в земли с самыми добрыми намерениями.
- С добрыми? – прошипела Перохвост. – Как же, как же! Вы, стая трупоедов, собрались здесь в ожидании отменной пирушки? Так вот, тут все живы! Идите, ищите падаль в другом месте!
- Мы не падальщики! – завизжал Щур. – Ну, только в крайних случаях. Но всё равно!

Не обращая внимания на перебранку, ольхен сделал вдох и спокойно продолжил:
- Мы поспешили сюда, поскольку думали, что кому-нибудь может понадобиться помощь. Мы не нападаем на хищников просто так, а тем более, на куньих. Смотри, лесная куница, среди нас есть не только росомахи. С нами путешествует твой собрат. Правда, он каменная куница.
- Не бойтесь, мы не причиним вам вреда! – заурчал Яркольд. – Мой Небесный Покровитель – Вересковая Ласка.

Фир-Фир погладил малыша по ушастой головёнке.
- Видите? Добрые звери, честно говоря, нам нужна ваша помощь.
- Помощь? – уже чуть более благосклонно спросила желтодушка.
- Чем мы можем вам помочь? – подала голос Двугли.
- Мы ищем одну рысь. Но чтобы найти рысь, нам сначала нужно отыскать кое-какую стаю, - ольхен встал на задние лапы, а передними опёрся о ствол.

Кошки невольно напряглись, напружинив мускулы. На всякий случай.
- Стаю Непокорных! – закончила за Фир-Фира Варра.

При этих словах кошки ахнули, а Перохвост чуть не упала с ветки. Справившись с равновесием, куница как ни в чём не бывало приняла прежнюю позу и невозмутимо прострекотала:
- И зачем вам эта стая? Вы часом не из Лужья?
- Мы из Далетравья, тебе же сказали! – светлошёрстная росомаха потеряла терпение и вскочила, но Фир-Фир клыками дёрнул её за накидку, и она снова села.
- Всё верно, мы из Далетравья. И мы ищем Кьорсака, потому что у нас есть к нему очень важный разговор.
32_Plon
Белые охотницы снова принялись суетливо переглядываться и нервно мотать хвостами.
- Зачем тебе Кьорсак, чужак? – скрывая волнение, прошептала куница. Она сильно подалась вперёд и держалась за ветку только задними лапами.

Ольхен так же усердно вытянулся вверх, ей навстречу, и так же заговорщицки перешёл на шёпот:
- Речь идёт об отнятии у Тирана власти над Лесьем!

Пальцы Перохвоста разжались, и она рухнула вниз, ткнувшись в Фир-Фиров нос своим носом. Ольхен тоже потерял равновесие и шлёпнулся спиной на мягкие жёлтые иголки, заботливо постеленные старой елью. Куница тем временем оказалась у него на брюхе. Она будто зачарованная смотрела в бирюзовые глаза росомахи, утопая в них, скользя за грань яви.
- Так ты проводишь нас к Кьорсаку?

Перохвост вздрогнула от прикосновения чужой лапы и подняла взгляд на самку росомахи, облачённую в красивую серо-синюю накидку, расшитую осенними листьями. Белые сёстры тем временем спустились на землю, но всё так же недоверчиво сторонились росомах. Сверху снова послышалось карканье и шуршание.
- Мы отведём тебя к вожаку, ольхен. - вместо желтодушки ответила Бальша, старшая из кошек. – Надо бы поскорее отсюда убраться. Идите за нами.
32_Balsha
Янтарные полоски света гладили путников по спинам, проходя от мочки носа вдоль хребта и до самого кончика хвоста. Невидимый смолистый пар поднимался от корней и прозрачным тёплым туманом обнимал росомах, куниц и кошек, лаская их горячим хвойным дыханием. Они шли спокойным размеренным шагом – впереди Бальша и сёстры, за ними – беседующие Фир-Фир и Перохвост, следом – Яркольд, увлёкший Щура в свою игру с ласочкиным табаком, ну а замыкала шествие недовольная Варра, которая то и дело морщила нос и чихала от спор.
32_Laika
Одинаковые ели, одинаковые сосны: повторяющийся пейзаж сбивал с толку новичков, а воздух был неподвижен. Не приносил он новых запахов, не радовал неожиданным ягодным ароматом, вырывающимся из-за тонкоствольных кустов. Иногда мимо пробегали звери. Среди них встречались и кошки, и лисы, и белки-летяги, суетливо перепархивающие с берёзы на дуб, с дуба на дёрен, с дёрна на тополь. Эти симпатичные и очень необычные создания напомнили крошке Яркольду о Мартере. Чудаковатый кунь точно так же умел парить и планировать – только хвост трепетал на ветру! У него тоже была перепонка по бокам, только не кожистая, а тряпочная, искусственная. Где-то он сейчас! Радеет за ольхена, старается помочь, беседует с Кархом, который, судя по разговорам взрослых, особа крайне неприятная и непредсказуемая. Кунчонок вдруг очень захотел, чтобы учтивый летающий зверь оказался сейчас здесь, рядом с ними, в их маленькой стае. Малыш уж было совсем раскис от мыслей о друге, но моментально приободрился, вспомнив, что встреча с ним состоится очень скоро. Они за всеми хлопотами и заботами даже не заметят, как вернётся Мартер с хорошими новостями. А потом будет Слап и Фир-Фир станет Ольхом. Разве может быть иначе? Ярк был уверен, но иначе не будет. Ведь всё всегда происходит именно так, как звери планируют, не так ли? Ярк точно знал, что это так. И эта дума успокоила его. Всему своё время, а пока можно и Песню Жизни посочинять. Бесконечная кружевная синь отражалась в поднятых к небу доверчивых глазах.

Глава 33.

Утро едва коснулось бледно-зелёного луга, и каждая травинка заискрилась самоцветными брызгами отяжелевшего тумана. Необъятное Поле плыло в безмолвии и полумраке. Будто бы сонный художник по скудности своего этюдника выкрасил весь мир сине-голубой акварелью – полупрозрачной и холодной.

 И лишь два ярких пятна различались на фоне спокойного пейзажа. Одно из них – самая высокая ель опушки Глубокого Леса. Матушка-ель, которой хороводящие вокруг ёлочки – и молоденькие и столетние – приходились родными дочерями и внучатами. Каждое утро именно матушка-ель первая приветствовала Солнце, позволяя его неторопливым лучам осторожно зацепиться за свою верхушку.

 Вторым пятном тёплых красок оказалась кобылица – соловая лошадка-тяжеловоз, приспевшая на Поле в предутренний час, чтобы отдохнуть от домашних забот и попастись в тиши и покое. Её блестящая шкура лоснилась благородной охрой, будто золотом, влажным от росы, а вьющаяся грива белой копной украшала крутую шею. Хвост в цвет гриве струился кудрями, копыта же почти полностью скрывались под пушистой бахромкой. На левом плече лошади словно по трафарету было вычерчено необычное пятно – большой круг, а вокруг него – семь маленьких кружков. Похожая метка украшала плечи и её матери, и бабушки, и так же передалась по наследству рыженькой дочери, в этот час сладко посапывающей дома.

Кобыла медленно перемещалась по лужку, погружённая в свою думу. Она с чавканьем и хрустом щипала весеннюю травку, трясла спутанной гривой, в которой навеки застряли берёзовые листья. Широкими розовыми ноздрями лошадь вдыхала туман, провожая зеленооким взором бледнеющий ночной сумрак.

Дыхание, обращённое в пар, бесшумно выкатывалось из могучей груди.

___________________________

Дыхание, обращённое в пар, выталкивалось из узенькой вздымающейся грудки с присвистом и усилием. Свежее утро резко ворвалось в сознание, на мгновение опьянив, и почти сразу же придав бодрости расторопным движениям.

 Он бежал. Он чувствовал себя странно, но он бежал. Он никогда прежде так не мчался. Но сейчас у него не было выбора. Беги, или умрёшь.

Неуклюже перебирая лапами-крыльями, делая нелепые скачки с попыткой взлететь, чёрный крылан уходил от погони. Жгучая боль прочно засела в разорванной перепонке крыла, но отчаянный зверь не прекращал попыток подняться в воздух.

Два огромных пса догоняли. С каждым ударом сердца они становились ближе. Слюна срывалась с их трепещущих на ветру языков, и крылан спиной чувствовал горячее собачье пыхтение. Старший пёс – крупная бело-серая лайка с шикарными очёсами на задних лапах – носил красный ошейник. Его молодой напарник – синий. Это был красивый чёрный кобель с огненно-рыжими подпалинами, и его стройное пушистое тело с лёгкостью рассекало пропитанный прохладой воздух.
- Далеко не уйдёшь, мокрая крыса! – лаяли они, клацая зубами прямо над ухом бедного летуна.

Как они до сих пор не поймали непривычного к земле зверька – загадка. То ли ему удавалось ловко петлять, то ли они просто забавлялись, давая обречённому существу ложную и мучительную надежду.

Мокрая крыса. Крылан и правда весь вымок, извалявшись в росе, почти ползком пробираясь сквозь холодную острую траву. Силы оставляли его.

Но он должен был! Должен был спастись, найти ольхена Фир-Фира, а потом вернуться в Бросхадом и рассказать о том, что он увидел и услышал! Любой ценой. Он не мог погибнуть здесь. От него сейчас зависело очень многое. По крайней мере, жизнь одного зверя точно зависела.

Псы продолжали азартно вскидывать влажную землю задними лапами, то ускоряя, то замедляя свой бег, а крылану оставалось только залпом глотать обжигающий воздух и взывать к прародительнице рода летучих мышей и летучих лисиц – Рассекающей Мрак.

«О, Рассекающая Мрак!» - раненый молился так неистово, что его мысли проскальзывали в мир в виде обрывков слов и фраз. – «Дай мне улететь, ради всего мироздания, дай улететь! Я должен выполнить свой долг, я должен рассказать. О, Рассекающая Мрак, Праматерь всех летающих зверей, учуй меня, учуй кровь на моём крыле, учуй несправедливую ярость и безжалостную затею! Прежде я слышал твой благострёкот в каждом взмахе моих крыл, но теперь я один, и крылья мои поникли, беспомощными тряпками стелятся они по земле. Подними меня в воздух, о, Рассекающая Мрак! Дай мне уйти! Дай спасти…».
- Улететь… - большие тёмные глаза крылана застлала белёсая пелена.
- Ему не уйти! – смеялись стражи.
- Спасти… - ещё один вдох, и его лёгкие разорвут грудную клетку.
- Теперь ты наш! – вопили преследователи.
- Теперь ты мой! Я кончаю с ним, Перст! – гаркнул старший пёс и вырвался вперёд, готовясь нанести последний укус.

Крылан со стоном упал в траву. Он сдался. Стражник скользнул упругими лапами по росе, совершая, в общем-то, ненужный прыжок. Разверзлась красная слюнявая пасть, сверкнули влажные клыки и злобные маленькие глазки. Грозный рык сотряс воздух. То, что произошло дальше, летучий зверь уже не увидел. Но он успел услышать. Услышать глухой удар и пронзительный позорный визг, сменивший боевое рычание. После чего он отправился в далёкий-далёкий полёт по бессознательности.

Над поверженным телом лайки с победоносным видом стояла кобылица. Сердито фыркая и прядая ушами, она буравила взглядом оставшегося стоять чёрного Перста, который, растерянно поджав хвост, вонзился взглядом в неподвижного товарища. Молодой страж, с лёгкостью дослужившийся до синего ошейника, и по юной наивности своей полагающий, будто повидал на своём веку любую непредсказуемость, стал свидетелем по истине странного действия. Он так и врос в землю, тупо раскрыв пасть, когда мирно пасшаяся неподалёку тяжеловозная кобыла внезапно с разбегу налетела на ревностного псогарского служаку при исполнении долга и сбила его с лап твёрдым лбом, отчего пёс взлетел вверх тормашками, кувыркнулся в воздухе и обнялся с мокрой землёй, где и остался лежать. Погоня за крыланом сразу выбилась у Перста из черепушки, но, едва заметив слабое движение грудной клетки лайки, младший пёс снова обрёл уверенность, расправил длинный хвост и поднял его высоко вверх. Шерсть на его холке и крестце всколыхнулась, губы расползлись в стороны, а кожа на переносице собралась в гармошку. И он затявкал на большую статную лошадь:
- Ты что-о-о-о? Ты чтоо-о-о себе позволяешь, кляча? Ты чуть не прикончила Фарди! Знаешь, что за это бывает? Знаешь? Нападение на стражей Псогара сурово карается.
- Что ты, щеночек! Я ни на кого не нападала, - отмахнулась кобыла. – Неужели ты обвинишь мать, защищающую своего жеребёнка от прямой опасности?

Перст перестал скалиться и в непонимании склонил голову набок:
- Чего? Жеребёнка? Мы преследовали вынюхивателя. Какой ещё жеребёнок? Это почтовый крылан, если ты не видишь. Ох, Фардеган, ты живой там? – стражник хотел было подойти к приятелю, но вмиг передумал, заметив, как лошадь угрожающе подняла копыто. На его нижней стороне сверкнула ярко-красная подкова.
- Вы гнались за моим жеребёнком и получили по заслугам. Ты хочешь поспорить со мной?
- Мы за крыланом гнались, безмозглая животина! Вот он за тобой валяется. Не жеребёнок, а крылан. Кры-лан. Летучая лисица. А теперь отдай его мне и помоги донести Фарди до замка.
- Как? Отдать моего малыша? Ты сумасшедший? Я ни в жизнь не отдам вам на растерзание своего жеребёночка, подлые кровопийцы! – с этими словами лошадь злобно ударила копытом землю и склонилась над раненым зверьком.

Убедившись в том, что он жив, спасительница ласково взъерошила его слипшуюся чёрную шёрстку огромным языком, а затем, осторожно прихватив зубами за холку, подняла себе на спину.

Это действие ещё сильнее взбеленило младшего стража, ведь он понял, что отнять преступника у безумной кобылы теперь точно не удастся. Пёс залился громогласным лаем и даже попытался наскочить на лошадку, за что получил жёсткий толчок конским коленом и повалился в траву.

А Солнце уже карабкалось вниз по матушке-ели, сердечно приглаживая головушки её разлапистых дочерей и внучек.

Перст тут же вскочил и снова принялся сотрясать воздух визгливым тявканьем.
- Тише, умолкни, пустобрёх. Дитё разбудишь! – ржанула на него кобылица и снова недвусмысленно копнула землю. – Забирай своего дружка, а нам пора. Прощай, надеюсь, что больше не встретимся. Вздумаешь бежать за мной – лягну!

И она гордой рысцой двинулась прочь, удерживая на широкой золотистой спине кряхтящего крылана. Его бесполезные порванные крылья безвольно свисали по бокам лошади, метили её тело алыми полосами и пятнами. А сзади пёс орал во всю глотку, извергал проклятия и поношения в адрес «сумасшедшей». Но преследовать не решился. Наконец, сорвав голос, Перст встряхнулся, подлез под Фардегана и с трудом поднялся вместе с товарищем, устроив так, чтобы белые лапы красношейного стража свисали у него перед плечами, а тело лежало ровно на его, Перста, хребтине. Так он намеривался дотащить Фарди до Псогара, но понял, что это будет то ещё испытание. Позвать своих воем он почему-то не догадался.

Сделав несколько шатких шагов с другом на спине, Перст остановился, тяжело дыша, и обернулся на удаляющуюся жёлтую фигурку.
- Я нажалуюсь на тебя Карху, Брунька! Так и знай!

______________

Жизнь постепенно возвращалась к измученному летучему лису, и первым чувством, давшим о себе знать, стало обоняние. В широкие ноздри, будто небрежно налепленные на самый кончик узенькой морды, ударил неумолимый аромат только что испечённых булочек. Совсем нетрудно было опознать их начинку: ломтики самых спелых, налитых соком и солнечным светом яблок, и чуть ли не целая пригоршня молотой корицы. Там, в трепещущей от жара печной глотке, аккуратно выложенные яблоки превращались в нежную жижу, плавясь и пропитывая пышное тесто, вбирая в себя коричную пыль и отдавая свой пузырящийся сок.

Именно это крылан почувствовал первым делом. Уже потом он в робком прищуре открыл глаза, подождал, когда расплывчатые неясные фигуры обретут форму, и в панике попытался оценить свои увечья, но не смог даже пошевелиться от перенапряжения.

33_Shoroh

А мутные силуэты, склонившиеся над зверьком, начали постепенно превращаться в кошек и котов. Их добрые усатые мордочки выражали полное сочувствие. Заметив, что крылан очнулся, коты забеспокоились, замяукали и наперебой запричитали, подбирая слова, которые, по их мнению, лучше всего могли бы подбодрить раненого.

Теперь неудачливый почтальон стал различать больше объектов. Нос уловил отчётливый запах каких-то травяных отваров или настоев, спина чувствовала мягкую перинку, а глаза увидели глухие доски потолка за головами сердобольных кошек. Значит, это было какое-то помещение.
- П-п-псога-ар? – почти только одними губами спросил крылан.

К нему приблизился молодой жёлтый кот с лохматыми щеками и подранным ухом. Кот приветливо улыбнулся и дотронулся до здорового крыла собеседника.
- Это не Псогар, дружище. Ты в Барсовом Уголке. Это таверна. Брунька принесла тебя несколько часов назад. Она рассказала, что за тобой гнались эти брехуны столичные. Как ты им на хвост наступил?

Найди он в себе силы, летучий лис схватился бы за голову, чтобы не дать ей расколоться надвое. К счастью, болтливого кота одёрнула его подруга – кошка, чей мех переливался насыщенными бурыми, лучше сказать бордовыми оттенками, а животик и грудка напоминали по цвету топлёное молоко. Старательно отращенная грива ниспадала на лоб кошки случайными прядями, а сзади жёсткие волоски были собраны в недлинный хвостик. Золотистые глаза сердито сверкнули на непричёсанного дружка.
- Мокки, отойди от него, - кошка встопорщила усы и скользнула оценивающим взглядом по чёрному летуну. – Как твоё имя?
- Ш-ш-шорох, - снова выдохнул раненый и застонал, ощутив острую боль в порванной перепонке.

С трудом повернув голову, Шорох увидел, как с его недееспособным крылом возится осанистый белый кот. Он прикладывал компрессы из трав, обносил края раны пахучими мазями и… чего он только не делал. Крылан поморщился и снова повернулся к челкастой кошке.
- Я Енси, - представилась она. – А это Мокки. С остальными познакомишься позже. Мы позвали лучшую лекарку из ДНА, она справится с твоим крылом. А теперь поспи.
- С какого дна? – удивился Шорох, но тут силы окончательно оставили его, и крылан выпорхнул за грань яви.

Ему снился ужасно долгий и тягомотный сон про щук, которые врачуют сомов и окуней, про налимов с лекарской сумкой наперевес и другие глупые и несуразные ужасы придонного мира, который, благодаря неосторожно брошенной фразе, смешался с миром медицины.

Когда крылан проснулся, он почувствовал себя гораздо лучше. Заразительно зевнув во всю пасть, летун присел на перине, но, признав головокружение, снова лёг. Енси подошла к нему и обнюхала его морду, после чего поправила подушку так, чтобы она мягко поддерживала больного в сидячем положении. Оправив чёлку, кошка поглядела на Шороха.
- Ну как он? – шепнул кто-то из постояльцев.

Теперь Шорох смог поднять свои лапы-крылья, чтобы осмотреть их. И каково же было его удивление, когда обнаружилось, что страшные зазубренные разрывы летательной перепонки - коих насчитывалось не меньше дюжины – все они искусно стянуты нитями, словно это была прохудившаяся ткань, а не живое тело. Боль почти покинула сознание, и Шорох стал медленно взмахивать крылом, водить им в разные стороны, поворачивать и сгибать, проверяя на прочность. Когда Енси показалось, что крылан слишком уж увлёкся, она остановила его движение, положив лапу ему на предплечье. Второй лапой она протянула гладкую деревянную миску, таящую в себе что-то съедобное и ароматное.
- Суп с горошком и копчёными кабаньими рёбрами, - пояснила кошка, вручая пышущее жаром кушанье оторопевшему зверьку. – Тебе надо поесть. Ты когда ел последний раз?

Действительно. Когда Шорох ел последний раз? Он задумался, принимая угощение, так нещадно дразнящее его чутьё. Крылан держал миску на животе, наслаждаясь её теплом. Голову и шею вмиг окутал манящий вкусный пар, исходивший от блюда. Долго вытерпеть зверь не мог. Он без церемоний приблизил узкое рыльце к густой охристой поверхности супа, краплёной бурой кабаниной и сиреневым базиликом, и, недолго думая, начал лакать, да так неистово, что жёлтые брызги полетели во все стороны.

Наконец, тарелка оказалась пуста. Почти. Да, она была тщательно вылизана, но на дне остались кусочки копчёного мяса. Их длинный язычок крылана старательно обходил стороной, ведь Шорох, как и почти все летучие лисы, мясом совсем не питался, предпочитая фрукты. С сочными наливными южными плодами было туго на северном континенте, но здешние крыланы уже давным-давно привыкли к картошке и грибам, к гороху и свёкле, к капусте и огурцам, к яблокам и вишням. И не жаловались.

Покончив с ужином, почтовый зверь ответил на вопрос кошки:
- Точно могу сказать, что последний раз я кушал аж в Бросхадоме.
- Так ты из Далетравья? Вот оно как, - кошка лизнула свою лапку. – Что тебе надо было в Псогаре?

К ним начали подсаживаться другие звери. Ложе Шороха располагалось на широком подоконнике, и только сейчас он заметил зашторенное окно. Енси стояла на полу, опираясь передними лапами о раму. Пустую миску отставили в сторону.
- Я гонец, - поведал крылан, царапая коготками пыльную синюю штору.

Он уже открыл рот, чтобы продолжить рассказ, но тут заскрипели дверные петли. Все насторожились, обернувшись на вход, а гостеприимная дверь, открытая для всех зверей, впустила нового гостя.
- Брунька! – обрадовался желтошкурый кот Мокки. – Я уж боялся, что ты не придёшь!

И все кошки разом замяукали, наперебой приветствуя спасительницу Шороха.
- Привет, Брунька! Заходи!
- Сюда, Брунька!
- Смотри, этому-то уже лучше!

Последнее сказал тот самый белый кот, который смазывал больное крыло.
- Труха приходила. Быстро всё залатала. И ушла, даже на чай не осталась.

 Кобыла с трудом втиснулась в помещение, в котором занимала чуть ли не четверть пространства, и осторожно процокала по скрипучим доскам пола. Возле подоконника она села по-собачьи и начала вежливо справляться о здоровье спасённого. Когда Шорох был готов продолжить рассказ, все звери умолкли и обратились в слух.
- Ольхева Фафа послала меня в Псогар, чтобы я нашёл там одного зверя. Куницу, - крылан взвешивал каждое своё слово, боясь сболтнуть лишнего. – Он улетел в Лужье, чтобы добиться аудиенции у Карха.
- Стой-ка! – перебил Мокки. – Куница? Улетел? Каким образом?

Внезапно у весёлого кота стали зудеть лопатки, и он принялся чесать их задней лапой.

Шорох продолжал.
- У него есть для этого приспособление – плащекрылья. Вот он и улетел в Псогар. А меня послали его перехватить и сообщить, что ольхен Фир-Фир сейчас в Лесье, и чтобы Мартер летел к нему, а не обратно в Бросхадом. Но, когда я прилетел в замок…
- Ольхен? Что он делает в Лесье? – удивилась Брунька. Она, рождённая в Корневой Роще Далетравья, хорошо знала дружелюбного самца росомахи с яркой птицей, украшавшей его лоб и полосками на боках в тон ей.
- Ну, это долгая история, - замялся рассказчик. – Но Мартер после встречи с Кархом должен был снюхаться с ольхеном, а я послан ему сообщить, что лететь надо в Лесье. Я спокойно влетел в замок. Ориентировался я ужасно, но Тронный Зал нашёл почти сразу, и почти сразу вошёл туда. Дверь не была закрыта плотно, я бесшумно приоткрыл её так, чтобы суметь протиснуться. Не хотел никого беспокоить, да ведь и не знал куда попал. А попал я на какое-то собрание. Я оказался за спинами рослых псогарских стражников, и там было так много запахов, что они заметили меня далеко не сразу. И я успел послушать, о чём там говорят. Карх восседал на троне, подле него сидела его эсбэка, а ещё рядом стоял горный пёс, который… который держал Мартера за шкирку! Я напрягся и стал слушать. Как раз они решали его судьбу. И в итоге вынесли ему приговор – заточение, а может быть даже казнь! Я не успел этого понять, ибо псы зашевелились, и я поспешил выбраться из Зала. И за дверью я наткнулся на этих двоих. Они, судя по всему, охраняли вход в Зал. Я стал взлетать, но чёрный цапнул меня за крыло, и мне осталось только бежать.
- О, Фрызк! – ужаснулась Енси. – Мартер там? И он в опасности.
- Да, - кивнул Шорох. – И я просто обязан сейчас же лететь к ольхену Фир-Фиру, чтобы доложить о крушении плана. И чтобы он поспешил сюда. Каждая минута на счету.

Крылан засуетился, заёрзал, хотел вскочить, но лошадь преградила ему путь.
- Ты ещё слишком слаб, не долетишь.
- Как ты не понимаешь? Я должен спасти!
- Ты погибнешь в пути, твои швы ещё не зажили. Даже если ты и долетишь, Фир-Фир будет добираться сюда очень долго.
- Я не могу подвести…
- Зато я могу, - Брунька подмигнула опечаленному летучему лису зелёным глазом. – Могу подвезти.

Шорох непонимающе заморгал на неё, и кобыла продолжила свою мысль:
- Ты остаёшься здесь, поправляешься и спокойно летишь в Бросхадом, чтобы сообщить о всех делах своей Ольхеве. Я же прямо сейчас поспешу в Лесье, найду ольхена и доставлю его сюда в мгновение ока. Вы знаете, что мне это раз плюнуть. Вспомните, как я домчалась до самого края Необъятного Поля, когда пришло известие, что на Деревню Утомлённой Пурги напали инеевые волки. До Лесья добраться ещё проще.
- Ты хоть знаешь, как выглядит ольхен Фир-Фир? – спросил Шорох, разглаживая свою чёрную как сажа шёрстку.

Брунька ржанула.
- Ещё бы! В Далетравье его все знают. Барс, налей мне кваса! Да, одна просьба. Сообщите кто-нибудь моему мужу, куда я отправилась. Чтобы он не волновался. Ну, счастливо!

И, одним глотком осушив самую большую кружку в таверне, лошадь осторожно вышла из Барсового Уголка, и, почуяв простор, рванула изо всей мочи под насупившиеся своды Глубокого Леса.

Высыпавшиеся из таверны кошки провожали её встревоженным взглядом.

Глава 34.
 
Семь белоснежных кошек, три росомахи и две куницы пробрались сквозь щербатые листья папоротников и оказались в пронизанной Солнцем дубраве. Величавые дерева, растущие здесь не первую сотню лет, вальяжно расставили свои ветви, они будто застыли во время сладкого сонного потягивания. Жухлые бурые листья, отжившие своё на родительских ветках и, точно взрослеющие зверята, ушедшие в новую самостоятельную жизнь, укрывали почву, не оставляя ни клочка земли свободным от них. Жизнь без родительского покровительства и опеки сделала их грубыми и здорово истрепала. Они пожалели, что в юности так страстно желали скорее оторваться и улететь, и болезненно шуршали, когда слышали заносчивый и самонадеянный шелест их молоденьких зелёных братьев. Но разве до юнцов дошуршишься? Разве можно что-то втолковать тому, кто всерьёз убеждён, будто там – где угодно, но не здесь – жизнь веселее и насыщенней? Из желудей вырастают новые дубы. Они падают на упругую тёплую землю, и эта земля дарует им новое рождение, становится их домом. Но для оторвавшихся листьев земля – могила. Придёт время, и листья сольются с землёй, чтобы дать питание подрастающим деревьям, на которых вырастут новые листья.
Яркольд расшвыривал умирающую листву лапами, зарывался в неё и пробовал на зуб прошлогодние жёлуди. Щур неуклюже пытался присоединиться к его игре, но кунчонок был так увлечён, что не замечал этих попыток.
Перохвост шла на задних лапах слева от Фир-Фира и скрипучим голосом неустанно что-то рассказывала на протяжении всего пути. Мурли, Плонь и Кисла свернули  в другую сторону, стоило только друзьям достичь дубравы. Дубравушки, как её называли все местные, и как её велели величать карты. У трёх отлучившихся сестёр нашлись срочные дела. Вскоре и Бальша оставила компанию, поспешив к Пухляве, дабы отдать ей яйца. Перохвост упросила боевитую Онку сопровождать старшую сестрицу и охранить драгоценную ношу от возможных посягательств. Итого вместе с росомахами осталась только желтодушка, Двугли и Лайка.
- Ольхен, а всё же, что ты собираешься говорить Кьорсаку? – как бы невзначай спросила Перохвост, подходя к росомахе вплотную.
 
Фир-Фир слегка замялся и распушил хвост, но отмалчиваться не стал. Не в его это духе.
- Видишь ли, я бы поведал тебе, но рассказ этот долгий, и я хочу приберечь его до встречи с рысью. Иначе я устану и могу что-то забыть, если буду несколько раз пересказывать одну и ту же историю. Некоторые факты могут затеряться, отсеяться в процессе многократных пересказов. А я не хочу такого. Поэтому лучше я расскажу её один раз – Кьорсаку. И Кьорсак расскажет её один раз – всем вам.
- Вежливо вывернулся, - усмехнулась крадунья яиц и, шутя, шлёпнула ольхена лапой по плечу. – Ладно уж.
- Ты лучше скажи, куда мы идём? – обернулась на куницу Варра. – Где мы найдём Кьорсака?
 
Острая мордочка с хитрыми глазками обратилась к светлошёрстной росомахе. Но вместо Перохвоста Варре ответила весёлая кошка Лайка.
- Сегодня перед закатом состоятся лисьи пляски в Увитом Доме. Уверена, Кьор ни за что не пропустит такое зрелище.
- Хотя бы потому, что считает своим долгом защищать Увитый Дом и хранить в нём порядок, - кивнула желтодушка. – Сами лисьи пляски его мало интересуют, но сохранность руин… Он будет ревностно следить, чтобы никто и лишайничка не смел отодрать от камней, по которым ходила Иктина.
-  Он любил её? – Варра поддала жёлудь лапой, и он покатился прочь с тропы, найдя убежище под полусгнившим листом.
- Он жил ею. А теперь тщательно оберегает всё, что с ней связано, - куница вздохнула и опёрлась о Фир-Фира. – Однажды, вскоре после окончания войны, он нашёл её след. Отпечаток лапы чудом уцелел за столько времени, потому что находился под сводом двух скал. Там проходила тропа, но след остался чуть в стороне от неё, в глине, поэтому его не затоптали. Кьорсак чуть не обезумел, гоняя всех с той тропы, только бы не повредили след.
- И до сих пор гоняет? – поинтересовался детёныш белодушки, прыгая в очередной сырой ворох листвы.
- Нет, - ответила Перохвост. – Как-то весной случился сильный паводок, тропу затопило и след смыло. Как же горевал Кьорсак. А ведь я сразу ему посоветовала осторожненько тот кусочек глины отколупать вместе со следом и унести в дом. А он упёрся, сказал, мол, разрушить боится, и делать так не будет. Вот и получил. Ну, это так, басенка. А план у нас такой. Идём в Увитый Дом, ждём окончания плясок, а после всей шумихи ловим рысь для разговора.
- Мы увидим, как танцуют лисы? – обрадовался Яркольд. – Вот повезло же!
- Ага, я просто обожаю их! – радостно мяукнула Двугли, поравнявшись с кунчонком. – Как красиво и слаженно они движутся! Знаешь, их вожак – песец – подбирает только таких лис, у которых лапы чёрные, а тела рыжие как медь. Чтобы у зрителей двоилось в глазах. А танцуют они так пригоже: то плавно, то резко, то бодро, то нежно. А то, что они вечно скитаются и нигде долго не задерживаются, придаёт этому мероприятию ещё больше ценности. Представляете, пришли бы вы на день позже и всё – не застали бы!
 
И разноглазая куцая кошка принялась скакать и кувыркаться, выбрасывая вперёд лапы, стараясь подражать сложному лисьему танцу. Варре, однако, показалось, будто с Двугли случился припадок, и она хотела поспешить на помощь, но вовремя поняла, что ошиблась, и лишь недовольно фыркнула.
Младшая из белых сестёр вскоре угомонила свои нетерпеливые лапы. Яркольд, шагающий рядом, едва доставал макушкой ей до холки, когда они оба стояли горизонтально, но у него проросло острое чувство, будто эта кошка едва ли его старше, и сама недавно вышла из детского возраста. Чувство это было ложным. Двугли, как и её сёстры, прошла через всю войну, чуть меньше чем десять лет назад терзавшую Лесье. А по повадкам и настроению – котёнок котёнком. Каменный кунчонок ещё не набрался опыта и не прожил достаточно, чтобы задумываться о таких вещах, но взрослые звери стаи невольно удивились тому, что Двугли, пройдя через страх и потери, через жуткие испытания, сохранила такую наивную доброту и широко распахнутую душу.
- О, Яркольд! Я вспомнила! – спохватилась кошка и вперилась в кунчонка своими странными глазами. Тот удивлённо моргнул. – Ты же белодушка! А у вас приветствие это принято… Ну, Покровителя называть.
- Я назвал, - чуть не обиделся малыш.
- Знаю, знаю. Но, а я-то нет. Я слышала, что каждый вежливый зверь должен ответить на такое приветствие. Итак, мой Небесный Покровитель – Пракошка Фрызк!
- Это здорово! – улыбнулся Ярк. – Здорово, что традиции чтят. Это одна из немногих вещей, которую я успел узнать от мамы и папы.
- А где твои мама и папа? – Двугли тревожно прижала уши и наклонила голову к морде детёныша, чтобы ему не пришлось говорить громко, если он не хочет.
 
Но Яркольд ответил спокойно, не понижая голоса:
- Они ушли. Наверное, им надоело жить в нашем пне.
- А почему они не взяли тебя? – удивилась кошка, и её цветные глаза участливо округлились.
- Не знаю. Они просто ушли. Наверное, им сейчас хорошо и интересно так же, как и мне.
- Почему ты так думаешь? – задала вопрос Перохвост. – Как они ушли? Что сказали? Все вместе ушли? Почему ты не попросился с ними?
- Ну, это было ещё когда снег лежал. Мы жили в большом полом пне. У нас было два этажа – на первом мы спали, а на втором хранили вещи. Ели всегда или на улице или в гнезде. У нас было не такое удобное жилище как у Луши, например, или Ряженки. Там не было столов и пуфиков, и печки не было. Только соломенное гнездо, где мы с сестрой спали. Сестра не намного старше меня, на час может быть. Но считала себя уже взрослой и самостоятельной.
- А как её звали? – спросила Лайка.
- Не знаю, нам не дали имён. Моя мама Скалушка очень боялась навлечь на нас беду, выбрав неправильное имя. Я сам не понимаю этого. Но нас так и не назвали, а моё имя придумала Луша.
- Странная мама, - покачала головой желтодушка.
 
Вся компания окружила маленького кунчонка, внимая рассказу, который никому не был известен, даже росомахам. Переведя дух, малыш продолжил:
- Мама очень хорошая. Её мех почти рыженький, а на голове зелёный платок. Папин мех темнее, чем мой и мамин. А сестра светлее всех нас.
- Как папу звали? – поинтересовалась Варра.
- Арцог. Знаете, он родом не отсюда. Мама тоже, но вот папа жил посреди огромной воды. Потом случилось наводнение, и он добрался до земель… эх, он называл те земли, но я не могу вспомнить.
- Жил посреди воды? На острове что ли? – уточнила Лайка.
- Наверное. Я точно не знаю. И спросить больше не у кого, - Яркольд заметно погрустнел, опустил мордочку, а на его скорбно волочащийся хвост стали цепляться дубовые листья, не потерявшие надежду на лучшую жизнь.
- Так что произошло в тот день, когда все пропали? – напомнила светлошёрстная росомаха.
 
Друзья никогда не расспрашивали кунчонка о его семье, боясь сделать больно, но раз теперь всё равно поднялась эта тема, надо пользоваться случаем.
- Тихим вечером мы все ютились в гнезде, стараясь согреться. С ужином папе тогда не повезло. Всё было мирно, как вдруг со стороны реки послышались какие-то необычайные звуки.
 
Варра, Щур и Двугли одновременно ахнули. Фир, Перохвост и Лайка просто молча округлили глаза. Не просто так ушла семья Ярка, значит! Не просто так!
- Не то вой, не то скрип. Это не было похоже на крик живого существа. Скорей будто что-то тёрлось обо что-то, и получался звук. Но не просто звук, а мелодия. Протяжная и заунывная. Мы все всполошились, а мама перепугалась больше всех. Я почувствовал, как её шерсть встала дыбом и даже заискрила. Она встала столбиком и начала прислушиваться, а когда звук повторился, она выскочила наружу, строго сказав всем нам сидеть на месте. Папа не послушался и через пару минут выбежал следом, строго сказав нам с сестрой не высовываться. Но сестра думала, что она уже взрослая и самостоятельная, и тоже вышла вскоре за папой. Один я послушался и остался дома. Но больше я никого из них не видел. Я сидел и ждал их, замерзая, ждал, ждал, а потом обиделся и вылез, потому что был страшно голоден. Я обиделся на них за то, что они меня вот так бросили. И не вернулись. Все ушли.
 
Яркольд закончил рассказ, и какое-то время в Дубравушке царило молчание. Потом Двугли решила выразить своё сочувствие и стала тереться о кунчонка, успокаивающе мурлыча.
- Яркольд, с чего ты взял, что твои от тебя просто ушли? – Перохвост сморщила нос. – Всё указывает на то, что с ними что-то стряслось нехорошее. Странные звуки, а потом все пропали. Ты не думал, что их и в живых может не быть?  Ай!
 
Куница резко умолкла, получив затрещину увесистой росомашьей лапой с обломанными когтями. Варра очень сердито смотрела на желтодушку, и в складках на её переносице можно было отчётливо прочесть слова: «Редька и чеснок! Что ты творишь, безмозглая?». Куница потёрла больное ухо и злобно зыркнула на обидчицу, но промолчала. Она поняла свою неправоту.
Ярк тем временем ещё сильнее опустил головёнку, и лапки его задрожали, а глаза влажно блеснули.
- Т-ты правда так думаешь? – тихо спросил он. – Я… я всегда полагал, что они просто ушли в другое место, а меня забыли. О, Вересковая Ласка… Как я был слеп. Надо было бежать им на выручку, как моя сестра. А теперь их всех нет.
- Побежал бы – с тобой случилось бы тоже самое, что и с ними. Неизвестно, хорошее или плохое.  Яркольд, запомни, нет верных или неверных решений. А что мы делаем – всё ведёт к лучшему, - светлошёрстная росомаха искренне пыталась его подбодрить. Она даже остановилась и серьёзно посмотрела кунчонку прямо в его рыжевато-карие глазки.
 
Щур тоже подошёл к малышу и понимающе ткнулся лбом в его лобик.
- Я рано потерял мать, - прошептал росомашонок. – Она погибла на моих глазах. Утонула в трясине, сражаясь с волком, который хотел пообедать мною. Я точно знаю, что больше её не увижу. Никак, никогда. Никогда не получу от неё совета и больше ничему не научусь. Я сам по себе, я один с раннего детства, и мне, увы, не повезло сразу найти добрых зверей, жаждущих помочь. Я видел гибель самого родного зверя. Ты не видел. Ты не знаешь. У тебя есть надежда.
 
Яркольд протянул лапы вперёд, схватился за горлышко от горшка, надетое на Щурову шею, и притянул себя к росомахе-недомерку, спрятав мордочку в его шёрстке. И зарыдал, попискивая и скуля, переходя на слабенький тоненький вой, тонущий в густой серой шерсти. Щур обнял детёныша и прижал к себе, Солнце играло на его тусклой шкуре, согревая и даруя силы. Росомашонок вспомнил как не так давно он сам вот так же скулился в грудь Варры – первого зверя в жизни, который его пожалел.
 
_____________________
 
Когда друзья достигли Увитого Дома, Солнце уже ползло за закат. Сотни звуков и тысячи новых запахов напомнили Яркольду Бросхадом. Здесь тоже всё кружилось, играло, жило. Сновали звери, но, вместо того, чтобы радушно поприветствовать Фир-Фира как старинного друга, они лишь недоверчиво косились. Существовало и другое отличие этой столицы.
Увитый Дом, иногда именуемый Вьюнодомом, являл собой груду обтёсанных камней, составлявших некогда прекрасный замок. Он был выстроен под началом рыси Кадмарты – первой Ольхевы Лесья - ещё во времена Разгрыза как защита от Карго и его псов. Но Вьюнодом долго не простоял. После великого разделения земель кошки перестали ухаживать за маленьким замком, и природа взяла своё. Скорому разрушению поспособствовала ещё и неумелость строителей, допустивших массу ошибок, начиная от неверного состава закрепительного раствора, и заканчивая стенами разной высоты с кособокой крышей. Тем не менее, все поколения Ольхев жили тут, среди руин. Обвалившиеся стены образовывали ниши и полости, где сооружались комнатки, норки, логова. Но почти всё пространство замка было открыто прекрасным Звёздам, и дожди мочили Тронный Зал, от которого остался только пол, выложенный бледным камнем. Плющ и хмель, неплодоносный виноград оплетали светлые стены. Мох почти не рос на этих камнях, только между ними, куда неопытные строители залили никудышную смесь, легко разрушившуюся от времени.
Кунчонок вскочил на обломанный пенёк, составленный из камней. Раньше это сооружение служило подпоркой, либо колонной. Яркольд не знал. Он провёл лапой по шероховатому булыжнику, крепко зажатому своими собратьями. Холодный, грубый, совсем не такой как живая древесина Бросхадома. Но при этом всё же гостеприимный. Эти камни согревались зверями, приходящими сюда. Их песнями, добрыми мыслями и речами. Внутри полуразрушенных стен таилось тепло, но не каждый смог бы его почувствовать. Яркольд, подержав лапку на камне подольше, почувствовал.
Лисьи пляски вот-вот должны были начаться, и друзья, следовавшие за Перохвостом и кошками, заняли свои места. Им досталась широкая стенка высотой чуть выше Фир-Фира, стоящего на задних лапах, с которой открывался вид на пустое пространство в центре руин, обычно игравшее роль Тронного Зала. Другие звери, рассевшиеся на голышах, уступах, колоннах, взволнованно переуркивались. Кое-кто устроился на принесённых из дома лежаках. Больше всего сюда пришло, конечно, разномастных кошек и лисиц. Ведь это самые распространённые звери в Лесье. Но встречались и барсуки, и волки, и даже белки, предпочитавшие смотреть представление, не покидая деревьев. Варра, к своему удивлению, увидела ещё и бурую гиену, разлёгшуюся возле упавшей стены. Гиена прикрыла глаза лапой, защищая их от последних лучей Солнца. Вот уж кто здесь точно редкий гость, однако на диковинного зверя больше никто внимания не обращал. Кроме бурой гиены, Варру привлекла так же довольно большая стая собак борзой породы. Стройные, длиннолапые, псы нетерпеливо виляли хвостами, и почти все они были отдалённо похожи на Карха Тирана. Такие же степные борзые.
«Кочующая стая, видать», - решила росомаха и продолжила осмотр.
Крупные жилистые лисы таскали хворост и складывали его в кучи на полу Тронного Зала. Они не делали замкнутые круги, но в четыре вороха разложили ветви по краям. Так же они таскали пузатые барабаны, тростниковые флейты и другие инструменты для услаждения слуха. По мере наступления темноты, Вьюнодом становился всё уютнее и волшебнее, и чувство такой тихой спокойной и доброй радости плясало во влажных глазах собравшихся.
Росомаха огляделась по сторонам и заметила развешенные повсюду фонарики с прозрачными створками. Один висел почти под лапами, и Варра, наклонившись поближе, поняла, что его стенки были сотворены вовсе не из стекла, как она сначала подумала, а из доведённой до прозрачности тончайшей кожи. Действительно, в долгих перелапах таскать с собой бьющиеся вещи чревато, а такой фонарик был и легче и прочнее, к тому же, он умел складываться, становясь плоским как слюдяной пласт.
Серебристый лис подошёл светильнику на задних лапах, открыл дверцу и поднёс горящую палочку к фитилю. Огонёк мигом перепрыгнул на удобный насест и ярко разгорелся на радостях. Так были зажжены все фонарики, и в Увитом Доме воцарилось поистине праздничное настроение.
 
Когда Солнце ушло на покой, и его задачу стали выполнять тусклые светильники и игривая Луна, в Увитом Доме наступила тишина. В центр Зала вышел белоснежный лис северной породы и сел перед зрителями, обернув лапы хвостом. Освещённый холодным лунным светом, он казался духом, сотканным из тумана. Золотистые глаза ласково щурились на зрителей, ради которых и жил этот зверь. Эта была его страсть – дарить радость и удивление.
Он выждал совсем немного времени, прежде чем начал свою речь, в которой благодарил собравшихся за то, что они пришли, желал всем чудесной ночи и коротко рассказывал о том, где его труппа выступала в прошлый раз.
- Это тот самый песец, он главный, - шепнула Двугли Яркольду и остальным. – Он много лет назад придумал этот танец и стал обучать ему других лисиц. Знаете, как называется этот танец? Холке. От слова «Кволке-Хо» и «холка», потому что там какой-то секрет есть. То ли в нагрузке на холку, то ли в том, чтобы следить за холкой товарища, не сбиваясь с ритма. А ещё так удивительно, что сейчас почти лето, а он взял и не полинял, сохранив белую шкуру. Ой, всё, тихо! Начинается!
 
Песец умолк и замер, опустив голову. Следом за ним умолк и Вьюнодом.
Заухал барабан. Сначала удары шли друг за другом вяло, нерасторопно. Один… другой… третий… Песец сидел неподвижно. Четвёртый… пятый… шестой, седьмой, восьмой! Всё чаще и чаще опускалась обёрнутая кроличьим мехом колотушка на натянутую кожу, всё гулче становился звук. Снежный лис вскочил на четыре лапы, и каждый барабанный удар заставал его в новой позе, будто принуждая отрываться от земли всякий раз, когда колотушка касается мембраны. И чем чаще это происходило, тем неуловимее делались движения песца. Зрители затаили дыхание, следя за белым призраком, резвящимся в ночи. Он был великолепен! Казалось, что колотушка – это его лапы, а барабан – это каменный пол, на который лис приземляется. И сам он создаёт эту музыку, сам высекает ритм, сам задаёт темп, ни под кого не подстраиваясь. Густой мех развевался на лету, шикарный хвост пропускал сквозь себя лунные лучи, будто действительно был прозрачным. Призрачным. Тень плясала вместе со своим хозяином, соприкасаясь с ним лишь на краткий миг. 
Барабан бил в одиночку всего несколько десятков ударов. После этого разом вспыхнули все заготовленные костры, и на зрителей дохнуло теплом. Проснулись флейты, зазвенели бубны, брызнули струны, дополнив и обогатив рокот большого барабана. И к беснующемуся песцу единовременно выскочила вся его труппа, на миг замерев за его спиной, но тут же рассыпавшись как рябиновые бусы в неосторожных лапах. Меднотелые лисицы - все как на подбор – скакали словно языки пламени, выбрасывая вперёд тонкие чёрные лапы. У каждой артистки черный мех, охватывающий всю конечность, начинался от плеча на передних лапах, и от колена на задних. Они двигались все как одна, и создавалось впечатление, будто зритель смотрит на одну-единственную лису сквозь стёклышко, преумножающее контуры.
Фир-Фир поразился тому, как песцу удалось собрать такую однородную по окрасу команду, но Варра развеяла его изумление, предположив, что лисы-то крашеные. И песец, которому давно уже положено щеголять в буром мехе, тоже. Двугли, свято почитающая эту труппу, возмущённо зашипела на самку росомахи.
Лисицы кружились и прыгали, то синхронно, то хаотично, и между ними бился в танце их белый учитель. Музыка играла всё быстрее, всё задорней, зрители пребывали в полном восторге. Они виляли хвостами, восхищённо подбирали лапки на груди, вытягивались столбиками. Некоторые отважились верещать от счастья. Впрочем, им пока никто не сделал замечание.
Светлошёрстная росомаха смотрела на танец, но и на сидящих по стенкам зверей не забывала поглядывать. Лучше сразу найти рысь, чем потом, в суматохе и беготне. Ольхен уловил её взгляд и присоединился к поиску.
Однако найти Кьорсака в такой толпе было непросто. На чутьё рассчитывать тоже не приходилось – запахов было множество, и все они вперемешку, к тому же сюда пришли и другие рыси, и никто из друзей не знал, как пахнет вожак непокорной Псогару стаи. Варра вдруг осознала, что об его внешности им тоже ничего не известно, и выискать его глазами – затея глупая. Перохвост, Двугли и Лайка были слишком увлечены представлением, и спрашивать их сейчас не представлялось возможным.

- Сколько рысей ты видишь? – шёпотом спросила росомаха своего спутника.

34_Varra_Fir-Fir_risi

- Насчитал пятерых, - ответил Фир-Фир в самое ухо подруги, так, что тонкие шерстинки на её округлой ушной раковине заколыхались от его дыхания.
- Я вижу троих. А нет, вон четвёртая. Две из них самки, так что не в счёт. Вон тот некрупный самец с белыми пятнами может быть им?
- Хм, он не похож на ветерана войны, - смутился бурошкурый самец.
- Двугли тоже не похожа, - пожала плечами Варра. - Ну хорошо, а вон тот? Глянь, сидит с платочком на шее, лапы потирает. Возле той кучи борзых.
- Может и он, не исключено, - согласился Фир-Фир. – Ты на вот этого обрати внимание. Пятен, правда, нет, но смотрит хмуро. Хотя постой, чего это он на задние лапы встал?
- Это вообще не рысь, это камышовый кот, - сморщилась Варра, ибо не любила, когда кто-то путает виды животных. – Он хотел пуститься в пляс, но его усадили обратно, вот он и зол. Сейчас он снова хотел встать, но его опять за хвост дёрнули назад.
 
Сидящая впереди Перохвост резко обернулась на росомах, и её жёлтые глаза, окаймлённые у зрачка голубым обручем, яростно вспыхнули.
- Можно потише, а? Надоели! – прошипела она.
 
Варра и Фир-Фир пристыжено опустили головы, и куница вернулась к просмотру. Зато к ним развернулась Лайка, восседающая между желтодушкой и своей сестрой Двугли. Она прыснула себе в усы, подмигнула, и  указала лапой в дальний край зрительного зала, на стенку, гибко пригнувшуюся к земле. На ней сверху сидели кошки, рядом с ней – тоже, и гиена, замеченная Варрой ранее, так же виляла хвостом совсем неподалёку. Стенка согнулась, легла на землю под собственной тяжестью много лет назад, но почувствовала препятствие в виде булыгана или составленного из камней блока, и как бы обняла его, коснувшись макушкой пола. Получилась пещерка, открытая с одной стороны, и закрытая этим самым блоком с другой. В этой-то пещерке и лежал угрюмый рысь. В полумраке, потопившем Увитый Дом, было сложно разобрать детали, но при взгляде на пятнистого зверя становилось понятно, что он совсем не наслаждается представлением. Он поднимал голову, смотрел по сторонам, а затем снова безучастно опускал её на лапы. «Когда же это кончится?» - читалось в его глазах даже на таком расстоянии.
Варра и Фир-Фир удовлетворённо переглянулись. Теперь оставалось только досмотреть танец и двинуться туда, к согнувшейся стенке. Ольхен коснулся когтем Лайкиной спины, и кивком поблагодарил кошку, когда она обернулась. В ответ белая охотница лучезарно улыбнулась.
Музыка стала постепенно замедляться, и лисьи порывы утихали вместе с ней. Лишь Луна всё так же невозмутимо ползла дальше по Небесному Гнезду.

Глава 35.

Один за другим погибали огоньки в лисьих фонариках. И стенки пустели стремительно. Зрители, в полной мере впечатлённые танцами, отправлялись на покой. Лисы-артисты тоже ушли на заслуженный отдых, им завтра предстоял долгий путь. Только лисы-помощники не спешили уходить. В их обязанности входила и уборка пепла от костров, и сборка складных светильников, и упаковка инструментов. Этим они и занимались сейчас, находясь под строгим взглядом неподвижно сидящей рыси.

Тонкие тёмные кисточки, украшающие уши, были направлены назад, к перебитой шрамом спине, по которой стекали на бока бурые пятна, рыжея к животу. Фир-Фир, Варра и остальные пока не решались подойти к Кьорсаку. Уж слишком суровым он выглядел, слишком сосредоточенным. По словам Перохвоста, ради своего же блага этим лисам не стоит пренебрегать тщательной уборкой. Вожак стаи Непокорённых лисиц не любил. Да, стая Непокорённых. Не Непокорных, а именно Непокорённых, как объяснила друзьям желтодушка. Потому что они не просто абстрактно непокорные звери, а звери, не позволившие себя покорить в то время, когда все остальные сдались. Непокорённые по факту.

А вот причины не любить лис у Кьорсака были. Прельстившись щедрыми обещаниями, почти всё лисье племя Лесья предало свои земли, оказав Псогару помощь в их завоевании.
- Что, говоришь, им предложили в обмен на преданность? – переспросил не сведущий в истории ольхен.
- Переименовать в их честь селение, - мрачно ответила желтодушка. – Они продались за… я даже не знаю, за что! Славой это не назовёшь. Просто город  носил название Кошкад в честь кошек, а после победы Тирана он стал Лискадом, в честь этих самых предателей-лис. Но мы-то по-прежнему его Кошкадом зовём.
- И только ради этого? А вы не могли им тоже самое предложить? – изумился Фир-Фир.
- Могли. Только вот они свою суть уже открыли, и иметь с ними дела мы не желали. Пусть выметаются в этот провонявший псиной Псогар. Конечно, им не только переименование города предложили. Но и службу в Псогаре, свободную охоту на землях Луголесья. Нас предали те лисы, которым понравилась идея карьеры стража. Но, может, им ещё что-то посулили, мы точно знать не можем. Разумеется, нас бросили не все лисицы, и многие остались преданны Иктине и своему дому. Но Кьорсак возненавидел весь лисий род после этого, что, как я считаю, совершенно неправильно, - куница нравоучительно подняла вверх коготь. – Я видела, как наши лисы самоотверженно сражались против своих падших сородичей, видела, как пытались отговорить их от постыдной службы псам, которая, почему-то, их очень-очень-очень прельщала. Лисы разные. Как и все мы.

Кьорсак всё ещё сидел на стенке с напряжённым видом, когда друзья, наконец, отважились к нему обратиться, но их опередил степной пёс – один из тех, кого приметила Варра перед представлением. Борзой выступал горделиво, но его хвост, оканчивающийся молочно-белой кисточкой, был почтительно опущен промеж мускулистых бёдер. Светлая шерсть блестела, но ухоженной не была: то тут, то там проглядывали листочки и веточки, зацепившиеся за мех, а на спине торчал оставшийся с линьки клок. Пёс поприветствовал рысь, и глаза Кьорсака – зелёный и жёлтый – раздражённо сверкнули, однако гость не придал этому значения. Тут и без Перохвоста понятно, что вожак стаи Непокорённых презирал не только лис, но ещё и степных борзых, что вполне закономерно.
- Сухой Ночи, правитель, - негромко пожелал борзой. – Я и моя стая сегодня днём прибыли в твою страну, и мы просим разрешения остаться на несколько дней, пополнить запасы пищи и воды. Мы – скитающаяся стая Лихоголовых, и я её вожак. Зови меня Тиго.

Варра сердито наблюдала за беседой, томясь ожиданием. Всем уже не терпелось сбросить с себя груз серьёзного разговора. Только Фир-Фир заметно волновался, и стоящий рядышком Яркольд чувствовал, как подрагивает толстая шкура ольхена. Самец росомахи повторял в своей голове слова, что он должен будет произнести, пытался найти подходящие формулировки. Он-то был уже готов, но влезший вперёд них пёс всё испортил, дав время для лишних сомнений и волнения. Вот ольхен и сотрясался всем нутром, царапая когтями каменный пол. Его даже бросило в жар, но, к счастью, повеял свежий ночной ветерок. Он принёс с собой тонкий запах мяты.

Скрипя зубами, Кьорсак удовлетворил просьбу вожака стаи Лихоголовых, а лисы тем временем уже закончили уборку и разошлись. Усталый рысь облегчённо вздохнул и спрыгнул со стенки.
- Привет, Кьор! – крикнула желтодушка. – Подожди!
- Здравствуй, Перохвост. Кто это с тобой?

Кьорсак остановился и обернулся на зверей. Его взгляд скользил по мордам росомах и выражал лёгкое замешательство, граничащее с усталым раздражением. Заострённые бакенбарды рыси едва касались плеч, когда Кьорсак сидел ровно. Но в данный момент они почти закрывали страшный шрам от собачьей челюсти на шее вожака. Голова рыся сама собой падала на грудь – это усталость брала своё.

Куница выгнула щипанный хвост и дёрнула ухом, сгоняя комара.
- Это ольхен из Далетравья - Фир-Фир. И его спутники. Они к тебе по страшно важному делу. Здесь безопасно говорить, как думаешь?
- Не слишком, - промямлил рысь. – Отойдём к дальней стене.
- Хорошо, пошли.

У дальней стены упавшие камни образовывали укромный закуток, почти настоящую комнатку. И вход туда был заботливо прикрыт тяжёлой тканью, с едва различимыми на ней узорами. Сотни дождей вытравливали краску из этого полога, тысячи лап оставили на нём свои следы. Потому что когда-то это тусклое полотно служило ковром. И, надо сказать, ковром весьма искусной работы. Прокрашенные нити переплетались и скручивались, образуя сложный рисунок. Тут можно разглядеть и сосны, и ели, и грибы-подосиновики, и кустики черники с поблёкшими ягодами. Да, когда-то это был неимоверно красивый ковёр. Ну а теперь просто пятнистая тряпка, заслоняющая чью-то каморку.

Кьорсак заглянул за ткань, а потом сел снаружи, в углу, образованном стеной и пологом. Рядом горел факел, воткнутый в землю. Казалось, будто он один делал эту ночь теплее. Остальные звери разместились возле рыси полукругом, и, после того, как вожак разрешающе кивнул, Фир-Фир сделал глубокий вдох и уставился прямо в морду Кьорсаку, прямо на его пересечённую шрамом переносицу. Рысь вежливо ожидал, не расценивая этот прямой взгляд как угрозу.
- Пусть твои дни будут долгими и тёплыми, - начал самец росомахи. – И никогда не рухнут стены твоего оплота. Пусть слова Песни Жизни сложатся ровно и звучно. Прогретое Солнцем Далетравье желает тебе доброго здравия.
- И Лесье принимает тебя и твоих спутников под свои своды, - отозвался кистеухий. Он всегда использовал старое выражение почтительного приветствия. И делал это намеренно, как и подобает члену стаи Непокорённых – зверей, не признавших над собой власть чужого правителя, не желавших видеть своё родное Лесье лишь частью Луголесья.

Яркольд с большим интересом разглядывал рысь. Столько шрамов он ещё ни разу в жизни не видел. Доселе самый жуткий шрам из виденных Ярком принадлежал его матери. Кунчонок отлично помнил, как она тщательно скрывала своё увечье под платком, и только украдкой можно было подглядеть обширную отметину на материнском лбу. Два волчьих клыка и меж ними несколько ранок поменьше едва не доставали бровей куницы, а от каждого клыка на макушку тянулась череда неровных следов от крепких надёжных зубов, способных дробить кости. Эту кость они, к счастью, не раздробили, скользнув по коже. Кто и когда нанёс матери такие раны, детёныш не знал. Не знал и его отец Арцог.

  Между тем, пока Фир-Фир продолжал с вожаком Непокорённых формальную приветственную беседу, без которой никак не обойтись в серьёзном разговоре, малыш-белодушка продолжал разглядывать боевые шрамы разноглазого рыся. В его головёнке стразу стали всплывать фантазии. Вот кошмарная слюнявая собака смыкает зубы на левой задней лапе Кьорсака. Пёс покрупней хватает его за горло. Лиса разодрала бедро. Но какими когтями оставлены глубокие длинные шрамы на спине и плече, кунчонок понять не мог. Не знал он, юный и неопытный, о существовании лучесека – особого лезвия, таящего свою смертоносную упругость в мирных с виду кожаных рукавах, так распространённых среди мелких зверей.
- Война истлела уже давно, но раны, доставшиеся нам от неё, всё ещё жгут, - продолжал Фир-Фир, заметно волнуясь, подбирая слова. – И то, что мы… что вы потеряли, нельзя измерить ничем. Боль, скорбь, унижение. Унизительное присоединение к Лужью. Потеря Ольхевы. Не всё потерянное можно вернуть, и заменить Иктину Пёструю не сможет никто. Однако исправить досадную несправедливость мы в силах. И вернуть то, что принадлежит нам. То есть, вам.

Усталость и разбитость с Кьорсака как лапой сняло. Он выпрямился, и его пятнистые баки подпрыгнули, обнажая иссушённые старыми ранами плечи. В глазах блеснул интерес.
- Я понимаю, к чему ты клонишь, ольхен. Ты пришёл нам помочь, и твоя Ольхева желает Лесью свободы. Это замечательно! И очень вовремя. Мы возьмём своё, вернём нашу свободу. Я думал об этом с самого конца войны.
- О, как я рад! – Фир-Фир даже несколько опешил от такой бурной реакции. Но всё складывается неплохо. Вожак Непокорённых проявляет интерес к затее. Росомаха взволнованно оглянулся на Варру, и та одобрительно улыбнулась в ответ. -  Значит, у нас всё получится. С нами Синезорье и Предхлада.
- Все страны Слапа? – голос рыси стал очень довольным, почти мурлыкающим. – Отлично! Ты принёс добрую весть, ольхен Фир-Фир. Пройдём под полог, обсудим детали… - Кьорсак понизил голос до гортанного шёпота, - … сражения.

Почудилось, будто воздух начал трещать. Колкие сполохи разом прошибли хребты росомах, просочились под кожу и закружились в животах, щекотя дрожащие потроха. Даже крошка Яркольд это почувствовал, хотя толком и не понял весь ужас ситуации.
- Ну-ка подожди минутку, - выступила вперёд Варра. Её голос звучал встревожено. – Ты сказал: сражения? Ты имеешь в виду… что?

Теперь уже пришла очередь Кьорсака удивляться. Перохвост тоже в недоумении переглядывалась с Лайкой, а Двугли просто вся обратилась в слух.
- Не думает ли росомаха с длинной гривой, что можно просто взять и ринуться в бой, лететь прямо в глотки псам, украшая их шеи поперечными бороздами? – прошептал рысь, а потом обратился к кошкам, -  Лайка, Двугли! Идите и смотрите, чтобы тут не было ни хвоста, и никто не услышал наш разговор.

После того как Лайка прыгнула на стенку, а младшая сестрёнка отошла ближе к центру зала, принюхиваясь и озираясь, вожак продолжил:
- Нет, уважаемая росомаха с длинной гривой. До вожделенных шей ты просто не доберёшься. Умрёшь раньше. Поэтому нужен план. Вы пришли сюда и предлагаете помощь. Отлично, ведь это то, что нужно. Каждый ус на счету. А если Синезорье и Предхлада с нами… О, то, возможно, у Непокорённых есть шанс сравнять Псогар с песком. Я готов выслушать ваши предложения.
- Обсуждать порванные собачьи глотки и мечтать о накидке из шкуры кое-какой степной борзой лучше всего за чашечкой ягодного чая, -  с этими словами Перохвост скрылась за ковром-занавесью.

Совсем скоро до носов долетел лёгкий кисловатый аромат томлёной брусники и хрупкой прошлогодней клюквы, заваренной в кипятке. Яркольд заметил, как с другой стороны закутка из-под камней вырывается пар и дым. Ничего себе. Значит, в этой каморке есть ещё и очаг.
- Но Кьорсак… м-многоуважаемый. Вашей напористостью и уверенностью можно только восхититься, однако о войне не может быть и речи, - это сказал Щур.

Он, превозмогая робость, высунулся из-за спины своей светлошёрстной защитницы, но голос подвёл юнца скулящим дребезжанием.
- Конечно, это я понимаю. Сейчас мы пока не готовы. Всё, нам надо спрятаться, идёмте внутрь – все вы, - и рысь скрылся под блеклой завесой. Только короткий хвост мелькнул в рыжем свете факельного огня.

Зябкая ночная прохлада перестала кусать бока и спины зверей – её разгонял треск настоящего огня в очаге. Огня могучего, призванного спасать от стужи. Каморка оказалась весьма вместительной, и собравшимся не пришлось наступать друг другу на лапы и хвосты. Темноту рассеял свет вонючей сальной свечки, за счёт собственного воска удерживающейся на импровизированном столе в вертикальном положении. Столом служил ещё один отвалившийся кусок стены – длинный и толстый. Словно добрый ломоть яблочного пирога на тарелке  разместился он поперёк логова, встав торцовым краем чуть в сторону, к стене.

Пол заботливо укрывали такие же ковры, как тот, что висел на входе. Лапкам сразу стало тепло и мягко.

Перохвост принесла чайник с заваркой и шесть керамических чашек, помнящих мозолистые подушечки лап гончара, их сотворившего. До сих пор не стёрлись его кружевные отпечатки с некогда податливой, а теперь стоически замершей после обжига красной глины. Хоть творца-то и в живых давно не числилось.

 Расставив посуду на столе, желтодушка попросила Кьорсака разлить угощение, поскольку сама еле дотягивалась до края. Всё-таки стол больше подходил животным среднего размера, таким как рыси или собаки.

 Когда у каждого зверя в лапе оказалась дымящаяся вкусным паром кружка, куница вскочила на стол и взмахнула свободной передней лапой. Лапой, как обычно, сильно запачканной дорожной пылью, сосновой смолой и даже засохшей птичьей кровью, оставшейся с охоты.
- Мы ждали не меньше восьми лет, и вот, мы уже на пороге отмщения.

35_Pervohvost

- Не гони ворон, Перохвост, - мягко осадил её Кьорсак. – Победа ещё эфемерна, но новые шаги уже сделаны. Когда прибудут воинства, Фир-Фир?
- Воинства? – растерялся ольхен.

Кьорсак понял всё не так! Он решил, что Далетравье и другие страны предлагают помощь в битве! В нападении на Псогар! Другими словами, в самоуничтожении. Стая Фир-Фира заметно волновалась, хотя и пыталась это скрыть. Было ясно, совершенно ясно, что вожак Непокорённых, и вся его стая настроены крайне серьёзно, они полны решительности и жажды деятельности. И жажды мести. Их можно понять, но новая война абсолютно недопустима. Ни при каких обстоятельствах. Но как же сказать об этом Кьорсаку? Как разочаровать его и не схлопотать по холке от обидчивых жителей этого благодатного лесного края?
- Ты говорил о помощи, - подсказала росомахе желтодушка. – Об отнятии у Тирана трона. Скажи же нам, что ты придумал.
- Я… я.. да, я говорил. Об отнятии у Карха власти над Лесьем. И ещё я бы сказал про нового Ольха, который воссядет в Увитом Доме. Но я ничего не говорил о возможной войне, - чтобы спрятать свою тревогу, плескавшуюся в глазах, Фир-Фир опустил морду к чашке и стал следить за плавающими в ней ягодами, находя в их вращении немного успокоения.

Он вдохнул терпкие пары ягодного чая, и вдруг ему почудилось, будто откуда-то из-под них навязчиво просачивается запах дикой мяты. Уверенной спиралью сплетаясь с кисловатым духом клюквы и ярким ароматом брусники, этот свежий и тонкий запах кружился над чашкой, колебался и струился, увлекаемый дыханием прямо в нос ольхена. Росомаха посмотрел в кружку, и в красноватой поверхности напитка он увидел два бирюзовых глаза, по-доброму и чуть лукаво смотрящих на него. Фир-Фир удивился, что над глазами блестела не его охристая птица с раскинутыми крыльями, а два широких светлых пятна. Он как завороженный смотрел на отражение.
- Будь добр, славный ольхен, поясни нам, что ты имеешь в виду, - с некоторым нажимом попросил рысь.

Фир-Фир дёрнулся, чай в чашке заколыхался и странное отражение, заботливо подмигнув, распалось на сотни обломков, качающихся на алых волнах. Когда оно собралось вновь, росомаха увидел в чашке лишь себя – такого жалкого, озадаченного, с желтоватой птичкой на лбу.
- Вы хотите развязать новую войну, я правильно понял? Собрать зверей и двинуться на Псогар, смяв его как яблоко для компота? Но зачем орудовать кровью и клыками, когда можно решить этот вопрос беседой? И никто не погибнет при этом – ни Непокорённые, ни безвинные псы и слуги замка, которые либо родились уже после Луголесской войны, либо в оной не участвовали.
- Беседой? – в голосе Кьорсака послышалась усмешка. – Состояла бы наша цель лишь в возвращении свободы, я, может быть, и согласился бы с тобой. Но посмотри на меня. На Перохвоста. Наши шрамы зудят, они просят омыть их самым лучшим снадобьем на свете - кровью собак, что их оставили. Без этого сердца наши не найдут покоя. А Ольхева? Тиран лично должен поплатиться за её гибель!
- Но смерть Иктины отомщена, - возразила Варра, делая шаг вперёд и ставя пустую чашку на стол. – От твоего клыка пала Пежга. Гиена, которая загрызла Иктину.
- Пежге был дан приказ. Кем, как ты думаешь? –  с вызовом спросила куница, глотнув чаю.
- Насколько я знаю, Карх не приказывал убить Ольхеву кому-то конкретно, - спокойно продолжала Варра. – Он просто сказал, что убрать можно всякого, кто им помешает, будь то хоть сама правительница. И присоединять Лесье он бы не стал, будь она жива. Ему было нужно только одно, и вы это знаете. Убийство Иктины – это собственный порыв Пежги. Она хотела славы. Так говорят те, кто лично знал гиену, так говорят те, кто лично был на собраниях в Псогаре. Так что смерть Иктины отомщена полностью.
- Пока по Миролапью ходят псы, чьи лапы и морды замараны кровью наших друзей и близких, не будет покоя в сердцах Непокорённых! – воинственно застрекотала Перохвост, потрясая когтистой пятернёй и ероша шерсть по хребтине.
- Мы не отступимся, ольхен, - согласился с подругой рысь. – И ты, длинногривая, тоже знай: не отступимся. Мы долго лелеяли эти мысли. Беседой ты ничего не разрешишь. Думаешь, Тиран будет тебя слушать? Ты его просто не знаешь. Он не способен приходить к соглашению и что-то уступать. С ним разговаривать невозможно, ибо этот пёс думает исключительно о себе.
- Наш друг сейчас в Псогаре, - сообщила Варра. – Он говорит с Кархом.
- Он говорит о том, чтобы уступить Лесье нам? – Перохвост изумлённо вскинула брови и переглянулась с Кьорсаком.

Росомахи и кунчонок вразнобой закивали, и морды рыси с желтодушкой единовременно приобрели выражения не то смятения, не то сочувствия. Перохвост подсела на край стола и положила лапу на мохнатое плечо Фир-Фира, невольно переселив на чистую росомашью шерсть комья грязи и катышки смолы.
- Тогда лихом вы своего друга не поминайте. Целым ему оттуда не выбраться за такие речи.
- Что за ерунда? – прогудел самец росомахи, стряхивая с себя сор вместе с лапой куницы. – Я Мартера знаю. Уж кто-кто, а он лучше всех умеет договариваться! Ему точно ничего не грозит, он там всех собак на место поставит, да таким образом, что они будут считать, будто их похвалили и одобрили. Да вот он скоро должен вернуться, сами у него и спросите.
- Я бы не разделил твоей жизнерадостности, ольхен. Беседой этих собак не возьмёшь, -  длинные кисточки Кьорсака слегка покачнулись в такт движению головы. – Они понимают только силу. Вы действительно здорово рискуете своим другом, и затея ваша обречена на провал.
- Мы оповестили всех Ольхов-соседей, - в голосе Фира прозвучала уверенность.

Он сам не ожидал, что сможет возражать в таком тоне, особенно, когда ему твердят, что всё тщетно. Но голос обнажил стальную нить. Зверь хотел парировать выпады, отстаивая свою правду и свою мечту, ради которой он проделал такой путь. За его спиной стоит всё Далетравье – его родной край, а так же Синезорье и Предхлада – дружные соседи. За ним неотступно следуют верные друзья, с которыми он познакомился совсем недавно, но уже по праву считал своими родными. Даже этого серого заморыша тоже, в какой-то степени. После случая с норками Фир-Фир пересмотрел своё мнение насчёт Щура, признав, что недомерок, в принципе, на что-то годен. А ещё за спиной Далетравского ольхена стояла далёкая прабабка, почившая много веков назад. Стояла и твёрдо держала за своего потомка крепкий оскал.
- Рижх, Фафа и Тарви готовы собраться на преждевременный Слап, чтобы там общим мнением решить вопрос о разделении Луголесья, - продолжал Фир-Фир. – Мартер – наш друг-куница – должен лишь пригласить Карха на Слап. Если все Ольхи настаивают на Слапе, Карх не в праве отказать. А войны не будет. Никто из нас не встанет на кровавый путь. А ты, Кьорсак, поведёшь Непокорённых на гибель, если не захочешь принять наши решения. Не бойся, никто из нас тебя не выдаст, потому что мы тоже считаем Тирана врагом. Но бить его мы будем словом. И когда он, не выдержав такого давления, уступит, за нами останется только избрание нового Ольха в Увитый Дом.
- Уж не прочишь ли ты себя на это место? – хихикнула желтодушка.
- А почему бы и нет? – ольхен пожал плечами. – Я мог бы стать Ольхом Далетравья, если бы не наш закон. Я хочу, чтобы все хорошие звери жили счастливо, а плохие исправили бы свои ошибки и стали хорошими.
- Ей-богу, как детёныш рассуждаешь. Уж неспроста в Далетравье самцов росомах не пускают на трон. Может, такую традицию стоит соблюдать не только у вас, - поморщилась куница.

Яркольда несколько удивило то, как проходил разговор с Кьорсаком. Рысь по большей части молчал и сидел неподвижно, а с Фир-Фиром и Варрой в основном спорила Перохвост. Спрашивается, зачем нужно было идти к Вьюнодому и ждать ночи, когда точно такой же разговор мог состояться хоть под тем самым деревом, откуда спустилась воровка врановых яиц со своей белоснежной бандой? Не подумал маленький, что вожак Непокорённых не просто дремал, убаюканный треском трапезничающего огня, а жадно и ревностно ловил каждое слово, взвешивая его в своей голове, раздумывая над сложной задачей. Это могло бы быть похожим на то, что Кьорсак колеблется между двумя решениями: мирной беседой с врагом и кровавой схваткой. Но Кьорсак не колебался. Выбор уже давно был сделан. Не станут Лесские ползать на брюхе, выпрашивая независимость. Нет. Они вырвут её с мясом.
- Рано считать кости перепёлки, пока она ещё поёт на кусте, - тихо проговорил рысь, щуря глаза на свечу.
- Когда вы собираетесь напасть? – прямо спросила Варра.

Яркольд заметно скучал. Сначала он тоже внимательно внимал разговору, но, мало что понимая, постоянно отвлекался, а потом и вовсе потерял интерес. Он сидел на хвостике и водил коготком по черничке на ковре. Вышитая ягодка уже не переливалась иссиня-чёрным чуть запотевшим самоцветом. Она за годы службы ковра сделалась тускло-серой. Варра предложила малышу пойти проветриться, постоять на посту с Двугли, и Ярк охотно согласился.

Когда полог перестал колыхаться, а вспугнутый огонёк на фитиле снова выпрямил спинку, Кьорсак ответил на вопрос светлошёрстной росомахи.
- Думали, что уже скоро, раз вы пообещали нам такие силы. Но теперь всё снова откладывается. Одних Непокорённых не хватит.
- Кьорсак, я говорила со всеми нашими, - как бы невзначай проронила Перохвост, потянувшись за чайничком. – Они все готовы броситься в бой, не жалея сил и хвостов. Они в нетерпении.
- Стражи вас перебьют всех до одного, а мирным Лесским жителям придётся несладко, ибо неизвестно, какие меры примет Тиран для подавления бунтов, - мрачно заявила Варра.
- Не бегите вперёд нас, уважаемый Кьорсак, - робко попросил Щур. – Дайте, мы сначала попробуем беседой вернуть Лесье. А там уж смотрите сами, что делать дальше.
- Нет, - прервал Фир-Фир росомашонка. - Я не смогу не вмешаться. Варра права. Могут пострадать не только Непокорённые, но и мирные звери, не готовые к войне, едва пережившие ужасы предыдущей. Представьте, вот отстоим мы Лесье словом. Все будут счастливы снова жить свободно, а тут – клац! – и Непокорённые прут на Псогар. Что делает Тиран? Правильно, ломает вашу стаю, а Лесье снова забирает себе. Ты, Кьорсак, думаешь о своей мести, но не думаешь о том, что кто-то из Лесья захочет мстить тебе.

Он без возмущений выслушал всю тираду, оставаясь таким же неподвижным пятнистым столбиком. Никаких эмоций. Возможно, это снова накатила усталость.

На небе вспыхивали новые звёзды. Яркольд долго терзал взглядом чёрный небоскат, силясь угадать созвездие Вересковой Ласки. Он знал его форму, но не расположение. На картинках в книгах созвездие всегда изображалось либо прямо над головой Ласки, либо за её спиной. И другие звёздные дома на тех рисунках не учитывались. Двугли ответственно несла вахту: смотрела в темноту, вслушивалась в шорохи, нюхала ветер. Несколько раз тревожно вскидывала голову к высоким ветвям, но увидеть ничего не могла. Кунчонок и сам слышал странный шелест в кроне, но кошка определила в нём случайную птицу, страдающую бессонницей. В целом всё было тихо, и никого гонять не пришлось. Но потом…
- С собаками не поговоришь, - спокойно повторял вожак. – Их язык – язык когтя и клыка. Так ещё с Разгрыза сложилось.
- С любым разумным зверем можно договориться, а уж Мартер в этом мастак, - не сдавался ольхен. – Просто дай нам шанс.
- Бесполезно, - хмыкнул Кьорсак.

За пологом послышалась возня и необычные звуки. Кто-то звонко топал по каменистому полу, а в каморку просачивался тёплый запах сена. Первым вбежал Яркольд, протаранив занавесь головой.
- Это она! Это внучка Берзы! – воскликнул крошка. – Я сразу узнал! И не только по запаху, но и по пятну на плече!

Брунька действительно стояла посреди Вьюнодома, заинтересованно озираясь. Её огромная грудь становилась ещё больше при каждом вдохе. Возле объятых длинной шерстью копыт сидела Двугли, привыкая к новым запахам. Кошка то и дело облизывала нос. Волновалась.

Стоило кобыле увидеть Фир-Фира, вылезшего из комнатки вслед за кунчонком, как она резко переступила вперёд, и ей-богу, не будь хвост младшей сестры жалким обрубком, над Лесьем поднялся бы оглушительный вой. Но миновало.
- Фир-Фи-и-ир!

Брунька наклонилась к другу, к своему земляку, и ласково прошлась по его макушке горячими губами.
- Здравствуй, колосок, - поприветствовал ольхен, ткнувшись своим влажным носом между ноздрей лошади. – Давно не виделись. Как ты здесь очутилась в столь поздний час?
- Ты, Фир-Фир. Мне нужен ты. И вы, - она посмотрела на Варру, Щура и Ярка.

Кунчонок уже успел и познакомиться с Брунькой как подобает вежливой каменной кунице, и от бабушки ей привет передать тоже не забыл. Кобыла всосала в лёгкие побольше воздуха, перестала суетливо переминаться с ноги на ногу и сказала:
- Мартер в беде. Его схватили. Почтового крылана чуть не убили. Надо торопиться в Лужье. Шорох тебе всё расскажет подробнее.
- То есть как это – схватили? – опешил Фир-Фир. Его нижняя челюсть задрожала.
- Тиран схватил? – прорычала Варра.

Брунька кивнула.
- Я вас четверых довезу на себе, - пообещала лошадь. – Только мне надо походить. Я не смогу без передышки. Но вы не волнуйтесь. До утра всяко успеем.
- Скажи, он жив? – только и смог выдавить из себя ольхен.

Брунька со всей серьёзностью посмотрела в глаза своего старинного друга, наклонив голову почти до самой земли.
- Я не знаю, братец.

_________________________

За гриву держался Фир-Фир, а за его золотистые полосы – Варра. За Варрину накидку цеплялся Яркольд, а его сзади прижимал Щур, тоже ухватившись за серо-синюю накидку.

Кьорсак, Двугли, Перохвост и Лайка стояли на широкой лесной тропе позади лошади. Провожали. Рысь выглядел ещё хмурее обычного, а Лайка с Двугли лишь печально прижимали уши. Непокорённые сочувствовали ольхену и его стае. Только в морде Перохвоста сочувствие переплеталось с какой-то другой эмоцией. Той, которая наружу вырывается с торжествующей фразой: «А мы же говорили! Мы предупреждали!».
- Псогарские псы слов не понимают, - прошептал рысь вслед Бруньке, уносящей на себе кучку зверей. – Нечего было и пытаться.

Влажная ночь свилась в большой клубок вокруг деревьев Глубокого Леса, но выносливая тяжелоногая кобылица уверенно разрезала её на две части, прокладывая себе путь. Однако липкая тьма снова смыкалась за её резвящимся от бега кудрявым хвостом. Это никого не пугало. Сегодня стая Фир-Фира боялась того, что готовит им рождающийся день. 

Глава 36.

Стайка солнечных лучей заплясала на чёрном носу Шороха, с осторожностью подбираясь к закрытым векам крылана. Добрые завсегдатаи и работники Барсового Уголка с вечера уговаривали раненого лечь на лежанку, но упёртый летучий лис вопреки советам забрался на карниз, зацепился за него лапками и повис вниз головой, укрывшись подранными крыльями как старым, траченным молью, одеялом. И сейчас, ранним утром, его нос стал первым препятствием для разгулявшегося Солнца, возжелавшего зайти в гости к Барсу.

Крылан сморщил переносицу, выгнул губу в гримасе недовольства, и по самые уши завернулся в крылья.

Мокки с Енси посапывали внизу, на подоконнике, свившись в единый тёплый клубок. Подоконник казался почти огненным из-за ярких кошачьих шкур, пронизанных потоками утреннего света. Жёлтая охра меха лохматого кота полыхала слепящим золотом, а красноватая шерсть его лучшей подруги то отливала благородной медью, то блестела, словно самоцвет, выловленный из недр горных отноров Предхлады.

Сон – такой мирный, сладкий, спокойный на первый взгляд – на деле оказался мучительным и тревожным. И Мокки, и Енси, и Шорох, и Барс, и другие звери, оставшиеся в таверне, пребывали в изматывающем состоянии сильного волнения. С огромным трудом уснув, они всё равно нетерпеливо ждали утра, утаптывая призрачными лапами Ближние Луга.

Ближними Лугами зовётся мир сновидений. Очень похожи они на Дальние Луга, только с Ближних звери непременно возвращаются в Миролапье. А с Дальних уже нет, но и попасть туда могут лишь хорошие, благородные звери, чьи помыслы лишены скверны.

Барс проснулся первым, как и подобает хозяину заведения. Он лениво сполз со своей лежанки, потянулся всем телом и вышел к стойке. Вот-вот должны прийти повара, и кот открыл для них дверь, впуская внутрь целый сноп света и свежего полевого ветра.

________________

Звякали глиняные миски и керамические чашки, с кухни валил густой вкусный пар – то кашеварил псовый борзой по имени Соляной. Искуснейший повар, самородок, один такой на всё Лужье. Он смешивал и разделял, солил и перчил, доливал и сливал, разогревал и охлаждал, и всё бубнил себе под нос не то песенку, не то считалочку, не то и вовсе заклинание. Барс был нескончаемо доволен тем, что ему удалось пригласить к себе на службу такой талант. Кот помнил то время, когда должность повара занимал Мокки. Помнил, как чуть не растерял всех посетителей из-за тошнотворной стряпни. Помнил и содрогался всей шкурой.

Но Соляной, ах Соляной! Соляной Стремительный, если быть точнее. Самородок! Со своим родным братом Тауром Стремительным он являлся чуть ли не самым богатым псом в Лужье, ибо жил в третьем доме Тридомья. Три роскошных терема стояли рядком, и испокон веку передавались из поколения в поколение. Огромная честь – владеть таким жилищем. Соляной и Таур придумали способ приумножить свои богатства. Каждый год они устраивали соревнования в беге, а тому, кто обгонит их обоих, сулили свой дом. Легко представить, какая лавина желающих попытать счастье обрушивалась на Необъятное Поле во время забега. И с каждого участника хитрые братья взимали плату – пять луговков. Обогнать псовую борзую не может ни одна собака, разве что гладкие борзые южных степей. А с братьями Стремительными и гладким борзым не тягаться. Воистину, самые быстрые псы. И они неизменно побеждали, раз за разом, год за годом, собирая полные сундуки звонких монет. И было так, пока однажды на соревнования не заявился единственный лужский конь по имени Евго. Был ли он потомком лошадей, сожранных во время Разгрыза, или же его предки пришли с других земель – этого не знал даже сам Евго. Лёгкий на подъём, быстроногий луговой жеребец, чья чёрная с рыжими пятнами шкура лоснилась и сверкала, конечно, обогнал и Соляного, и Таура. Третий дом Тридомья перешёл в его владения. И, если обозлённый Таур покинул Лужье, не выдерживая позора, то более отходчивый и миролюбивый Соляной остался жить с Евго в своём доме. Позже борзой нашёл работу в таверне, а конь привёл в дом жену, с которой познакомился в Корневой Роще Далетравья.

Жизнь в таверне кипела как бульон в кастрюле, когда на пороге Барсового Уголка появились измученные растрёпанные росомахи. Все взоры тут же обратились на них

- Варра, привет! – мяукнул Мокки, ставя перед носом тонконогой собачки-посетительницы дымящуюся тарелку с гречей, мясом и луком. – Какие Звёзды снова привели тебя сюда? О, вижу, ты получила накидку.
- Спасибо, Мокки, за неё. Я с Фир-Фиром. Мы только что примчались на Бруньке, - светлошёрстная росомаха прошла вглубь помещения, и её спутники последовали за ней.
- Шорох! – воскликнул ольхен, завидев приятеля.

Росомаха подбежал к карнизу, на котором всё ещё висел крылан, и задрал морду вверх. Почтальон тут же спустился на подоконник, неуклюже помогая себе ранеными крыльями.

______________________

- Значит, вот как получилось, - проговорил Фир-Фир, внимательно выслушав рассказ крылана о Мартере.

Он и его друзья сидели за столом, за обе щеки уплетая мясо в горшочках. Барс не пожалел для них даже кофе, хотя ароматные зёрна у хозяина таверны уже заканчивались. Все лакали чёрный крепчайший напиток, и только у Яркольда и у Варры кофе вкуса ради был разбавлен молоком. Шорох тоже пил кофе вместе со всеми. Он знал, что бродячие торговцы покупают эти зёрнышки у зверей, пересёкших Великую Воду. А там, за Великой Водой на жарком Сжель-Хъярне ютилась родина кофейных зёрен. И родина крыланов – летучих лисов. И Шорох, погружая ноздреватое рыльце в горький парок, поднимающийся от чашки, грезил, будто он висит вниз головой на узловатом древе с гигантскими листьями, держа в коготках кружечку-непроливайку, наполненную свежим терпким кофе, собранным тут же, под этими сводами. Каково это – побывать на родине предков? Шорох, как и все крыланы, родившиеся на северных хъярнах, в детстве мечтал, что однажды перелетит океан и увидит места, в которых никогда не был, но знает о них всё, благодаря сказкам, легендам, историям и книгам. Но в итоге Шорох, как и почти все крыланы, родившиеся на северных хъярнах, так и не предпринял большого путешествия, поняв, что любит свой дом, своё Далетравье, не меньше оставленного предками Сжель-Хъярна. А сладкие кофейные фантазии о жарком юге никому не навредят. Это всего лишь фантазии.

Ярк, конечно же, сразу рассказал всем собравшимся о своём Небесном Покровителе – Вересковой Ласке. В ответ Шорох поведал кунчонку о Рассекающей Мрак – Праматери всех летающих зверей. Знакомство состоялось, и малыш-белодушка принялся расспрашивать почтового зверя о полётах и доставке почты, потом о родине предков, потом о самих предках. А Шорох и рад был поболтать с юным любознайкой.

Но вскоре росомахи двинулись к выходу, оставив пустые миски и чашки на столе. Они поблагодарили Барса, поблагодарили Шороха, и сказали, что скоро вернутся.

- Вы куда это? – спросил Мокки.
- В Псогар, - отозвался Фир-Фир, и, выслушав пожелания удачи, скрылся за дверью.

Яркольд распрощался с почтальоном и бросился вослед за друзьями.

- Осторожнее, ради Рассекающей Мрак! Будьте осторожны! – пролепетал крылан.
_________________________________

Холодные серо-жёлтые камни Псогарской кладки Солнце старалось раскрасить в тона потеплее, и в Тронном зале властвовал пронзительно яркий свет. Струился он через высокие окна и разбивался на сотни бликов, врезаясь и в полированные подсвечники, и в сверкающие глазированной белизной керамические вазы, и в разноцветные стекляшки, вращающиеся на верёвочках. Это был подарок из Синезорья. «Соцветие Ветра» - украшение, раскидывающее вокруг себя разноцветные пятна, когда на него направляли яркий свет.

День только начался, и сонная стража лениво патрулировала замок, вяло перебрасываясь гавками приветствия со своими товарищами. Слуги занимались привычными делами: кто зажигал огни в тёмных коридорах, кто топил камины, кто готовил завтрак для Карха. Особая честь, до которой непросто дослужиться, между прочим.

Сам же Карх проснулся совсем недавно, но уже успел умыть морду, привести в порядок мех и горделивой походкой явиться в Тронный Зал, искоса поглядывая на покорно склонённые головы стражников. Его эсбэка неуклюже шагала следом, то и дело зевая. Ох, какие усилия прилагали подчинённые псы, чтобы не зевнуть самим! Кто знает, как Тиран отреагировал бы на такую неприличную вольность.

Наконец, правитель занял своё место на троне, уселся там поудобнее, надел топазовую корону и выпрямил спину, ожидая посетителей. Салли же своё место тоже прекрасно знала: рядом с троном, на цепи.

О, утром зверья в Псогар приходило не слишком много, в отличие от послеобеденного времени. Но всё же звери заглядывали, поэтому до завтрака Тиран обычно ожидал посетителей в Троном Зале. Они являлись, и все со своими проблемами: рассуди, Карх, помоги, Карх, пошли стражу, Карх.

Серый большеухий лис, чью шею обнимало оловянное кольцо, приглашал всех по очереди.

- Господин мой, явилась большая мохнатая собака, - объявил он, и к трону Карха подошёл рослый волк.
- Господин мой! Пришла куцехвостая кошка! – и, пропустив закончившего беседу волка наружу, в зал скользнула красавица-рысь.
- Господин! Чета лисиц ждёт приёма, - на этот раз в зал действительно вошли лисы.

Серому слуге в белёсом ошейнике нравилась его работа. Его звали Царц, и он любил знакомиться с интересными зверями, да только одна беда – он никак не мог запомнить их разновидности. Всех кошачьих от тигра до манула большеухий лис величал кошками, а почти всех псовых – собаками, будь то хоть волк, хоть шакал. Даже гиен он называл собачками, чем невероятно их раздражал. Не путал Царц только лисиц, ибо сам являлся лисом. Много замечаний получал он от Карха, и искренне старался исправиться. По ночам читал справочники, водил коготком по строчкам, но, выйдя утром на пост, сразу всё забывал. Ещё Царц никак не мог отучиться беспокоить Тирана вне времени слушаний, даже если проблема, с которой пришёл зверь, кажется ему невероятно срочной и важной. Несмотря на все эти неурядицы, правителю нравилось рвение лиса и подобострастное желание служить.

Красавица-рысь махнула хвостиком и скрылась за дверью. Острый слух борзого уловил бренчание тарелок в Трапезной, и желудок его отозвался на это тихим ворчанием. Пёс уже собирался спрыгнуть с трона и отвязать Салли, чтобы пойти кушать, но мордочка Царца снова появилась в щёлке приоткрытой двери, и Тиран остался на месте.

- Мой господин… - робко проворковал лис, поняв, что время, отведённое на приём, уже истекло. – Пришла стайка зверей. Вы готовы их принять, или велите им ждать окончания Вашей трапезы?
- Что за звери? – осведомился пёс.
- Да какие-то далетравские куницы.
- Ладно уж, пусть приходят, - вздохнул правитель. – Но если за ними есть кто-то ещё, скажи им, чтобы ждали.
________________________

Псогар не был похож на Бросхадом, ни капли. Большое и неуютное серое строение. Именно так он выглядел для некрупных зверей, привыкших к меньшим пространствам в жилищах. Вместо тёплой древесины, привечающей их как родных, росомах окружал неприветливый камень, холодящий подушечки лап. Если далетравский Дуб изнутри украшали гирлянды сушёных цветов, плетёные косички трав и изящные росписи стен, то в луголесском замке все украшения отличались строгостью и простотой. Это были полотна ткани, свисающие с перилл, матерчатая обивка мебели, железные канделябры грубой работы. Даже единичное Соцветие Ветра не разбавляло тоски.

В Бросхадоме почти все предметы обихода вырезались прямо из живого дерева, не оторванные от него, но преобразованные в нужную форму умелыми мастерами. По тамошним стульям и столам бежала живая кровь – дубовый сок, и внимательные звери могли услышать в них биение души.

Псогарская мебель вся была сделана из мёртвых стволов. Она промерзала зимой и имела острые углы, из-за чего к каждому сиденью привязывалась набитая сеном подушечка. Трон Карха и того был высечен из камня, однако сидельная подушка хранила в себе не жёсткую солому, а нежный птичий пух.

Нравы жителей двух столиц тоже различались. На каждую отзывчивую дружелюбную морду Дуба приходилась ощеренная в раздражении морда Замка.

- Благословен будь, благородный Карх! – начал Фир-Фир, выступая вперёд. Он не поклонился правителю, но и не вздыбил холку.
- С добрым прибытием, ольхен, - поздоровался пёс.

Салли, лёжа у трона, с интересом пырила на гостей зелёные глазищи. Ярк ответил ей милой улыбкой и принялся дальше разглядывать Тронный Зал, стараясь не встречаться взглядом с суровыми стражами. Большие псы пугали кроху. Шумные неуклюжие собаки с лапами, способными отдавить хвост. От таких стоит держаться подальше.

Завороженный убранством и невиданными обитателями Замка, Яркольд даже перестал слушать, о чём его друзья говорят с Кархом Тираном. К тому же малышу меньше всего сейчас хотелось обращать на себя внимание этого важного борзого. Его цепкий взгляд, мерцающий золотом из-под полузакрытых век, идеальная осанка и спокойная чёткая речь порождали целые орды мурашек на бурой куньей спинке. Шерсть на холке сама собой поднималась, всё тело каменного кунчонка чуяло угрозу. Хорошо, что рядом Фир-Фир и Варра. Но и они заметно нервничали, по очереди вставляя фразы и доводы в беседу. Мелкий росомашонок Щур от страха вообще забыл как дышать.

- Ах да, куница, способная летать, - без особой заинтересованности отозвался Тиран. – Была такая. Но дерзкая просьба решила судьбу этого бедняги.
- Можем ли мы получить ответ о его местонахождении? – настаивала Варра.
- Он заключён под стражу в Подземелье Псогара, и, думается мне, свет он увидит ещё не скоро. Боюсь, мне придётся отказать вам в просьбе об освобождении, - глаза пса сверкнули стальной непреклонностью. – Этот зверь говорил о перевороте. Ему хватило ума прийти ко мне с этим открыто.
- Он говорил от имени всех Ольхов и Ольхев Стран Слапа, - возразил сын Рурды. – Уважаемый Карх не в праве удерживать гонца.
- Мои земли – мои правила, дружок, - борзой приторно ухмыльнулся, оправив лапой локоны своих ушей. – Он оспаривал власть, и он поплатился за это. Чуете ли вы запах кабаньих котлет, скворчащих в масле? Завтрак стынет, вы тратите моё время пустыми разговорами. Мятежника вам не получить. Ступайте прочь, если не хотите присоединиться к нему в его заключении.
- Он говорил от имени всех правителей, а теперь это делаю я! – в голосе Фир-Фира прозвучала слабая, едва уловимая нотка вызова.

Варра сразу почуяла это и встопорщила мех на загривке, непроизвольно готовясь к драке. Воздух затрещал, но Тиран и ухом не повёл, оставаясь всё той же неподвижной статуей, попирающей подушку на троне. Но, как и светлошёрстная росомаха, Салли уловила опасные колебания. Белая эсбэка встала, угрожающе опустив огромную голову. Её хозяин растянул губы в усмешке и потрепал любимицу по хребту, явно наслаждаясь заминкой и чужим страхом.

Ольхен Фир-Фир продолжал, гордо выпятив грудь:

- От морд и хвостов всех Ольхов и Ольхев Стран Слапа я, Фир-Фир Далетравский, сын Ольхевы Рурды и брат Ольхевы Фафы, потомок прославленной Одги-Фир приглашаю вас, Карх Луголесья, Тиран Терновый, на преждевременный Слап, который состоится в Сёстрах-Сопках в назначенное время. Так же я от корней Далетравского трона призываю освободить Мартера как безвинного гонца, послужившего лишь средством передачи сведений от нашего трона к вашему.

Закончив речь, он выдохнул и опал плечами, вернув своей спине характерную росомашью горбатость. Сердце готово было пробить грудину и поскакать по серому полу, оставляя на камнях мокрые пятна.

После нескольких секунд тягостного молчания правитель, наконец, заговорил. Медленно и тягуче, пробуя на клык каждое своё слово.

- Каков запал. И огнём пылают твои водянистые глаза. Я почти поджал хвост. Нет, это шутка, - испустив пару скомканных смешков, Тиран похлопал Салли по крестцу, веля опуститься. – Твои речи мудры и смелы, ольхен. Может, мне стоит подумать над твоим предложением. Может, во время завтрака? Ох нет, совсем забыл! Я такой голодный! И ужасно несговорчивый, когда мой желудок пуст. Жаль, что вы не пришли позже, тогда у вас был бы шанс уболтать доброго и сытого меня. Но не теперь, увы, увы. 
- Слап состоится, - твёрдо сказала Варра.
- Но без меня и моей страны, - пожал плечами борзой. – А ты, ольхен… Уж не ты ли тот вожак, что скрыт дубовой кроной? Ха-ха, клык даю, что ты! О-о-о, теперь мне понятно, зачем вы всё это затеяли. Самочки власть отняли, бедному самцу росомахи ничего не досталось? Да, надо прикрыться благородной целью, чтобы все ринулись бороться за твою прихоть. Освободим Лесье от проклятого тирана! Тирана в нарицательном значении, если вы не поняли. Посадим на рысий трон росомаху! Ха-ха-ха!

Смех гулко прокатился по залу и затерялся где-то в коридорах, несмело подхваченный случайными стражами. На полу огромного неуютного помещения, в окружении испещрённых шрамами псов, сгрудилась кучка куньих зверей, и каждый смешок впивался в их шкуры как оса. Фир-Фир болезненно жмурил глаза, пытаясь подобрать достойные слова в ответ, но перед его внутренним взором стояла лишь одобрительная улыбка Одги-Фир и её пронзительные аквамариновые очи. Варра не сдержала рычания, но прикосновение Щура заставило росомаху подавить в себе клокочущий гнев. Яркольд так вжимался в Щуров живот, будто хотел слиться с ним воедино.

- Убирайтесь отсюда, далетравские куницы, - невозмутимо продолжил Карх. – Играйте в свои Слапы и борьбу за власть в другом месте. В Луголесье никакой борьбы быть не может, ибо каждого бунтаря ждёт незавидная участь. Вас тоже, если потревожите меня ещё раз. О друге своём забудьте. Его судьба будет вам уроком.

Не желая больше ничего слышать, Тиран соскочил с трона, щёлкнул цепной застёжкой на шее северной бродяги и удалился в трапезную, шепнув стражам, чтобы проводили гостей к выходу. Эсбэка, прижав уши, последовала за хозяином, затравленно оглядываясь на росомах, видя в них своё благородное прошлое, растоптанное в хлюпающей смрадной грязи.

Варра с недовольством лицезрела это жалкое зрелище. Все знают, какой Салли была в годы войны. И какой ошейник носила. И за что боролась. И кого защищала. Могучей грудью, исполненной яростного рыка, она заслоняла слабых котят Лесья, а смертоносные клыки кошки неизменно были направлены на Псогар, в самое сердце его правителя. Сколько собачьих рыл было изодрано о длинные шипы ошейника, защищавшего её горло. Ошейник как доспех, как броня – вот лучшее применение этой вещи. Что же теперь? Цепь и ошейник как символ рабства. Грудь, закрывающая врага. Клыки, направленные на сподвижников.

- Что с тобой случилось, Салли? – крикнула Варра ей вслед. – В кого ты превратилась? Ты отвратительна!

Но эсбэка лишь глубоко вздохнула, не решаясь смотреть росомахам в глаза, и виновато потрусила дальше. Кончик белого хвоста скрылся за изгибом тёмного коридора. 

Глава 37.

Крутой кипяток плеснулся в чашку тёмной керамики и соединился с крепкой кипрейной заваркой. На столе остывали пирожки с мясом. Звери даже не смотрели на угощение. Барсу оставалось только охать и вздыхать, ухаживая за понурыми гостями, да и Мокки тоже сидел тихо, опустив усы и развесив уши.

- Что теперь будет? – Фир-Фир посмотрел на жёлтого кота.
- Тюрьма, - мрачно отозвался тот.
- Чем мы можем помочь?
- Не знаю. Вытащить кого-то из Подземелья – задачка непростая. Вот пёс по имени Тис однажды вытащил всех пленников разом. Но оно и понятно, Тис ведь переворот устроил и сам в итоге чуть башки не лишился. Там много зверей ему помогало.

- Как вытащить Мартера, кот? – перебила Варра, опираясь на край столешницы.
Мокки, сидевший на стойке, подобрал лапы и обернул их хвостом.
- Могу предложить только один разумный вариант – ждать…
- Снова ждать? – проныла росомаха и бессильно опустила морду между стоящих на столе чашек. – Только и делаем, что ждём.
Лохматый собеседник фыркнул, теряя терпение, и поспешил закончить предложение:
- Ждать, когда к нам заскочит Салли. И с ней как-нибудь договориться. Она уж побольше знает о замке и Тиране, чем я или Барс.
- Значит, мы тут надолго? – осведомился ольхен. – Как часто она к вам приходит?
- По-разному, по-всякому. Когда как, как говорится. Словом, её визиты совершенно непредсказуемы, - котишка пожал плечами. – Зависят от настроения шелкоухого скелета собаки, обтянутого драной шкурой. Ой, то есть я хотел сказать, от нашего милостивейшего Карха Тирана. Короче, ждите. Денег за постой не возьмём, раз уж такое дело. Только поохотьтесь для нас.
- Это всё оттого, что я ему своего Небесного Покровителя не назвал, - сокрушался Яркольд, роняя слёзки в чай. - Поэтому ничего не заладилось, и он настроился за злобу. Если бы я так не напугался…
- Не думаю, что Тирана заботят такие вещи как традиции белодушек. Скорее всего, это никак бы в нём не отозвалось, - уверяла светлошёрстная росомаха, ласково толкая кунчонка тёплым носом.

Солнце тем временем схоронилось за обширным облаком. Думало, что Гонец не увидит, как оно снова свернётся в клубок и задремлет на белоснежном воздушном пуху. Но Солнечная Белка своё дело знала. И в исполнении долга не уступала ни величественному Медведю, ни древорогому Оленю. Гнала и гнала без устали ленивое небесное светило.

А мир стал серым и мрачным. Дождём пока не пахло, да и ветер не прокатывался по Необъятному Полю судорожными предгрозовыми валами. Дул ровно, мягко. Яркольд смотрел в окно, и мысли в его головёнке проплывали одна за другой подобно облакам в поднебесье. И с каждым мигом всё плотнее становились эти помыслы, всё крепче вязли в густом сознании. И назревала гроза. Ярк нетерпеливо дёргал хвостом и надеялся, что в его голове буря прогремит раньше, чем за окном.

Кошки-посетители негромко перемуркивались, угощая друг друга медовым молоком. Жизнь шла неторопливо в таверне Барсов Уголок.

« О, Вересковая Ласка! – мысленно взывал малыш-белодушка. – Должен я или не должен? Как понять? Как лучше будет? Не могу же я сидеть, сложа лапы, если мою голову посетила эта идея. Не могу же я отмахнуться от неё как от комара. Что-то внутри колет моё сердечко, когда я пытаюсь выдворить её за пределы головы. Но если послушаюсь сам себя, не сделаю ли хуже? Риск большой, спору нет. Но если у меня всё получится… Как меня будут хвалить! И радость заплещется в их глазах. И мы исполним то, что нам надо исполнить. И тогда я увижу Огни Празверей, как обещал Фир-Фир. И все будут счастливы. А я – счастливее всех. Что же делать, Вересковая Ласка? Меня сгложет совесть, если я тряхну ушами и дам моей идее рассеяться…»

Он вздохнул и прижался носиком к вымытому стеклу, в отражении которого трепетали огни свечей. Снаружи качались стебли бурьяна, припадая на одинокую стёжку, что юрко петляла по лугу, соединяя таверну с Псогаром. Замок серой глыбой поднимался над полем, заметно искажая пейзаж.

Яркольд смотрел.

До уха доносился негромкий голос Барса, принимающего заказ на суп из фасоли с копчёными кабаньими рёбрами. Несколько столиков одобрительно затявкали и замяукали, услышав об изысканном кушанье, и попросили сварить и на них тоже. В том числе и росомахи.

А Яркольд всё смотрел в окно.

Звери ходили по тропинке туда-сюда. Поскрипывала входная дверь. Порог переступали и собаки, и лисы, и куньи. Приходили на огонёк. А потом уходили с полными животами, облизывая усы.

Яркольд смотрел.

Струйка воздуха просачивалась сквозь щель в раме и достигала ноздрей кунчонка. Она несла аромат разнотравья, пропылённых колосьев и рассыпчатой земли. И всё же все эти запахи явственно перекрывал один-единственный. Особый. Запах вереска.

Яркольд закрыл глаза.

Сильнее насупились тучи. Плотнее сомкнулось небо сознания. Дрожью маленьких лапок явил себя грозный раскат.

Яркольд распахнул взор. Лишь коротким бликом на стекле отразилась вспышка его молнии.
____________________

- Налить тебе сладкого чаю, Ярк?

Варра, скучая, толкала лапой пустую чашку. Чашка гулко брякала по столу, с каждым новым толчком всё опаснее кренясь на бок. Когда белодушка подошёл, росомаха когтём остановила движение посудины и осторожно налила в неё чуть остывшую заварку с листьями чёрной смородины. Рядом на круглой деревяшке покоилась внушительная глыба буроватого кленового сахара, и несколько кусочков уже были отколоты от неё и лежали тут же, на блюдечке. Яркольд сам подцепил пару бесформенных слитков и бросил в прозрачную заварку, пронаблюдав за тем, как они растворились без следа.

- Рано сегодня стемнело, - вздохнул малыш.
- Это из-за облаков, - пояснила Варра. Она тоже сделала шумный вдох и побеспокоила когтем сахарную глыбу. Несколько песчинок упало на стол.
- Тебе грустно? – осведомился Ярк.
- Немного. Скорее от того, что мы застряли в ожидании и бездействии. Мартер – зверь хороший, помочь ему надо. Но никто ничего не делает. Мы ждём и ждём…
- Может тогда, пока мы ждём, ты расскажешь мне какую-нибудь легенду? – кунчонок с надеждой поднял глазки.
Светлошёрстная росомаха устало встретила его взгляд и покачала головой.
- Сейчас ничего на ум не идёт, - и она слизнула со стола сахарную крошку.
- В таком случае позволь мне сделать это, – прошелестело из-за спины.

Ярк вздрогнул, но в нос отчётливо ударил запах кожаных перепонок и прогретой шерсти. Оглядываясь, он уже знал, кто находится за его плечом.

Шорох.

Шорох подполз к их столику почти на брюхе, помогая себе цепкими пальчиками на сгибе крыльев. Крылан зацепился за столешницу и вскарабкался на стул, кое-как усевшись. Да, дома наземных зверей плохо подходят тем, у кого вместо лап – крылья.

- Я знаю одну неплохую сказку, - начал он, улыбаясь. Его бархатные ушки вращались независимо друг от друга, выдавая искреннюю заинтересованность дружелюбного летучего лиса. – Она пришла ко мне от моих предков, живших на Зольном Хъярне, на нашей родине. Ведь именно там, в тени исполинских резных листьев, и произошла эта история.

Жили-поживали под ленивым Солнцем летучие звери – перепонки вдоль боков. Звались крыланами, ведь крылаты были. Ушки у них вострые, мордочки – и того острее. Множество крыланов живёт на южных хъярнах, не счесть всех разновидностей. И от двух Празверей ведёт своё начало мой род. Прославленный Пракрылан когда-то побратался с Пралисом, и с тех пор всех потомков Пракрылана стали называть летучими лисицами в память о славной дружбе. Сестра же его, что звалась Пракрыланкой, сдружилась с Прапсом, и потомки её летучими собаками себя называть стали. Так и поделились наши предки на летучих собак и летучих лисиц. Но были и те, кто отказался себя называть чем-то иным, кроме своего названия. Мой род восходит как раз к Пракрылану, самцу-предку. Поэтому я летучий лис. Ох, что-то я не туда залетел, извините.

Так вот, начинаю саму сказку. Слушай, маленький кунчонок. Это наш традиционный крыланский слог!
Жило семейство лисиц летучих в роще дремучей.
Водою она каждый день упивалась, мангрою звалась.
Деревья ветвистые лапы раскинули – иначе бы сгинули.
Лисица с крылами, с крылами и лис, и старый крылан тоже при них – внучку с внучонком растит.
Раз вылетел старый крылан по делам – здесь или там.
И персик чуть зрелый он детям принёс, не абрикос.
Как редок сей плод в этих влажных краях – ужас и ах!
Пушистая шкурка, сладчайшая плоть – глоть его, глоть!
Но персик один, а детёныша два – вот тебе на!
Кому же достанется солнечный плод – гадайте хоть год.
А дедушка когтем его разделил – было же сил.
И крохам предложен был выбор недлинный – две половины.
Одна и желта и мягка, честно слово – ам! – и готово!
Вторая не хуже, но вот, погляди – кость посреди.
И трудно вокруг обкусать сочный плод – сок же течёт.
Об косточку губы поранить возможно – ешь осторожно!
В общем, не так хороша эта часть – нельзя сразу в пасть.
Кому же достанется лучший кусок – кто тут знаток?
Братишка поспешно подвинул сестрёнку – за перепонку.
И чистую дольку схватил он скорей – себе повкусней.
Сестрёнке досталась же с косточкой часть – горечь, не сласть.
Расстроилась крошка, а брат рассмеялся – над ней издевался.
«Мой персик прекрасен, а ты свой кусай – зуб не сломай!»
И, злобно хихикая, он улетел – ждать не хотел.
А дедушка к внучке склонился и шепчет – будто бы лечит:
«Малышка, ты злобные речи не слушай – персик вот скушай.
Но косточку вниз ты с горы не бросай – в землю отдай.
Посмотришь потом, что случится в том месте – будет по чести.
Только водой поливать не забудь – выйдет же суть.»
И сделала крошка как дед ей велел – сыскала удел.
И косточку с горки она не бросала, а закопала.
В удел тот летала и воду таскала – и поливала.
И много минуло с тех пор долгих лет – устали нет.
А косточка выдалась древом ветвистым – фрукты и листья.
И внучка подросшая в ветках висела – персики ела.
И все они были, конечно, её – брысь, крыланьё!
В трудах и заботе взросло это древо – насытило чрево.
На веточках персики как на подбор – вот и весь спор.
И брат вокруг дерева часто кружится – злится, как злится!
Зря хохотал над простушкой-сестрой – теперь сам не свой.
Редчайшее древо, редчайшие фрукты – всё для малютки.
А жадине только гнилая папайа – и то небольшая.
Вот слушайте, крохи, историю эту – летите по свету.
И всем остальным расскажите её – лети крыланьё!
Пусть знают все звери, что грубость и жадность – есть неприятность.
И сам же себе сможешь ты навредить – злобна коль прыть.
Аукнется в будущем смех твой как эхо – добрым ли смехом?
Так помни, дружок, добрым будь и делись – и не дразнись!

Вот.

Шорох утих, и внимательно слушавший Ярк поднял на крылана глаза. Блеклый свет скользнул по оранжевой радужке, заставив уплощённые зрачки сузиться в узкие чёрточки. Сказки всегда действовали на кунчонка успокаивающе. Послушаешь о чужих приключениях – и на свои интереснее становится смотреть. А иногда сравниваешь, особенно, если сказка страшная, и радуешься, мол, не всё так плохо у меня ещё. Герои воодушевляют, а их героические поступки вдохновляют на собственные подвиги. Ярк не мог бы сказать, что сказка про крыланов и персик была героической и как-то его вдохновила. Но она заставила малыша перебирать в голове другие предания, слышанные, или даже прочитанные им самим. Там звери бросались в битву с захватчиками или жертвовали собой ради друзей и семьи. Или просто совершали что-то невообразимо значимое. Та же Вересковая Ласка. Ничего такого безумно трудного не сделала, ни за кого свою жизнь не отдала, вражескую стаю не разбила, а, тем не менее, побывала на Срезанной Горе, дружила с птицей, да ещё и Луна весь свой перебег лучилась её нежно-сиреневым светом. Достойно, по мнению Яркольда.

Кунчонок закрыл глаза и ясно увидел перед собой потрёпанную книжку, зажатую на полке двумя книгами потолще. Увидел свою лапу, тянущуюся к ней. Увидел прекрасную героиню на обложке: изящная ласочка с нежностью смотрела на всех читателей, а где-то позади кружил ворон. Увидел воочию все иллюстрации из этой книги и лапописный текст – на тот момент ещё непонятные ему закорючки. Ярк вздохнул.

- Надо будет обязательно вернуться к Луше, - сказал он вслух.
- Не к Ряженке? – уточнила росомаха.
Теперь в воображение каменного кунчонка вклинилась ласковая светлая мордочка соболихи, а за ней и весёлые глазки его друга-полукровки. На другой стороне фантазии сидела одинокая Луша с самой лучшей книгой в лапах.
- Сейчас лучше думать о другом, - ответил детёныш. – Когда всё закончится, будет понятно, куда мне следует вернуться. Варра, скажи, ты не знаешь, есть ли у Барса какие-нибудь книжки? Я так давно не читал. Мне надо упражняться, а то всё забуду.
- Не забудешь, - заверила Варра, взяв в лапы чайник. – Ты же понял, что суть букв в том, что они похожи на животных, название которых начинается с этой буквы? Помни это, и никогда не разучишься читать. А про книги сейчас спрошу, - и она пошла к стойке, чтобы попросить трёхцветного кота налить им ещё чаю.
- Ты ничего не сказал про мою сказку, - голос летучего лиса звучал немного обиженно. – Она тебе не понравилась?
- Ещё как понравилась, - кивнул Яркольд. – Некоторые звери очень хотели бы научиться летать. А летающие звери мечтают о персиках. Получается, целое персиковое дерево принадлежало одной крыланке? И она ни с кем не делилась?
Шорох снисходительно улыбнулся, зашевелив ушами.
- Конечно делилась, дружок. Со всей роднёй, с друзьями и путешественниками. Со всеми, кроме брата, который её в детстве обидел.
- А вы – крыланы – сочиняете Песню Жизни? – вдруг задал вопрос малыш.
- Да, разумеется, Ярк. Я не знаю никого, кто бы не сочинял её.
- А ты сам?
- А я нет, мне ещё рано. Зато я люблю читать чужие Песни. Знаешь, их ведь очень часто записывают. Из них мы можем очень достоверно узнать о каких-либо событиях, или о личности того или иного зверя. Особенно интересно читать Песни древних жителей. До Разгрыза, например, или во время оного. Ты знал, что Одга-Иррца любила кушать жуков и пить воду и грязных луж? Над ней в детстве смеялись, но потом, во время птичьего и оленьего мора, это пристрастие позволило ей без проблем пережить голод.

На стол перед Яркольдом шлёпнулась тонкая книжонка, а перед Шорохом возникла чашка и горячий чайник, обёрнутый тканью. Варра запрыгнула на своё сиденье.
- У Барса есть только «Лесье-чудесье», - пояснила росомаха. – Но ты почитай, там есть хорошие истории. Самая трогательная – про рысь с пятнами, подобными звёздам, которая ценой своей жизни спасла рысяток, которые её дразнили.

Кунчонок держал книгу в лапках и заворожено поглаживал гладкую обложку. На ней крупными толстыми буквами золотистого цвета, вписанными в круг, значилось: «Лесье-чудесье». А вокруг названия плясали самые разные животные и переплетались сочные травы, унизанные ягодками. Была тут и рысь, с пятнами, подобными звёздам и шкурой, что ночь в чащобе. А вот Вересковой Ласки не было.

- Варра… - Ярк оторвался от обложки и рассеянно поглядел на подругу. – Как ты считаешь, я уже не маленький?
- Ты мельче меня, - покачала головой та.
- Это верно. Но ты мельче Фир-Фира, а Фир-Фир мельче Вуву Завитушки. Но это не значит, что вы малыши. Скажи, а я малыш или уже нет?
- Почему ты спрашиваешь?
- Я знаю, что тревожные события быстро делают зверей взрослыми. А у нас сейчас много тревоги. Но и много удивительного мы повидали. Оно возвысило меня? Я стал лучше и умнее, чем тот я, который прятался в Лушиной перине от мороза?
- Ты научился читать и многое узнал, - ответила Варра и разлила всем чай. – Ты получил опыт и стал гораздо более умелым. Но тебе ещё предстоит расти. Долго и упорно...
Кунчонок скис от последних слов, и усы его повисли.
- ..как и всем нам, - закончила росомаха.
- Разве вы сейчас не большие и взрослые?
- Взрослость... Понятие довольно туманное. Поверь, она далеко не всегда зависит от возраста. Уверяю тебя, есть звери куда старше меня, а мозгов у них так и не появилось. В отличие от тебя, Ярк. Ты очень способный детёныш, и душа у тебя добрая. Но я бы на твоём месте не торопила события и не пыталась ускорить время лишь бы стать старше. Всему свой срок. Лучше посвятить время постижению тайн мира и себя самого. Так мы обретаем мудрость и знания. Но ты не забывай, что мы учимся всю жизнь, и рост наш не прекращается никогда.
- Спасибо… - пролепетал кунчонок и спрыгнул со стула. – Я чай потом допью, а сейчас хочу почитать. Вообще мой чай может выпить Фир-Фир или Щур, когда вернутся с охоты.
_______________________

Стемнело в этот раз действительно быстро, и Яркольд тревожно поглядывал в окно после каждой прочитанной строчки. Время ползло как плющ по стене – неторопливо, осторожно, прощупывая перед собой пространство и выбирая лучшее место для нового шага. Кунчонку казалось, что в его животике отбивают свой такт лисы-танцоры. Шерсть на холке ходила ходуном.

Мокки заверил росомах, что завтра Салли непременно должна прийти, и всё прояснится. Кошки сворачивались в пёстрые клубки и готовились ко сну.

Так долго тянется ожидание! Наконец, в клубки свернулись и росомахи на лежанке. И Яркольд сделал вид, будто сон сморил его, однако бдительно трепетали его ноздри, продолжая вбирать запах вереска с улицы.
_____________________

Вот из тёмной таверны в тёмную ночь скользнула тёмная фигура. Робко скрипнула дверь, и цветы сонно качнулись от прикосновения хвоста, что вился за своим обладателем как лента. Капельки влаги брызнули с листа одуванчика, оросив густой бурый мех, только начинающий линять к лету. С едва слышным шелестом опускались на траву лапы, и бурьян расступался перед гибким телом, несущимся сквозь ночь. Всё грузнее наливался каменной мощью одинокий замок. Вскоре его стены бестактно нависли над головой.

Маленький зверёк остановился, дав волю нахлынувшей нерешительности. Сжимая под грудкой когтистые пальчики, пеньком стоял он посреди поля и смотрел на некрасивый Псогар, что десятками светящихся глаз-окон обозревал подвластные ему земли. Столица Луголесья громоздилась на фоне серо-пурпурного неба как огромный булыжник со сточенными боками. Будто неправильная угловатая скала, внутри которой томился огонь. Сам замок выглядывал из-за крепостной стены, но скрыта от взора была окружающая его земля, где расположились домики и будки стражников – утлые для стражей и слуг низших рангов и роскошные – для обладателей красных и оранжевых ошейников. Белоошейные стражи владели комнатами в самом Псогаре.

Бархатная тишина окутывала Необъятное поле, мягкие тучи застлали всё небо до горизонта, и, точно жёлтые звёздочки, спустившиеся в Миролапье, мерцали вдалеке за замком уютные окошки Деревушки-На-Опушке.

Барсов Уголок остался за спиной каменного кунчонка, но и в нём теплился огонёк единственной оставленной на ночь свечи на подоконнике. Яркольду вдруг очень захотелось посмотреть на него, хотя он и пообещал себе не оглядываться. Но страх завладел им, и детёныш стал искать пути его развеять. Он оглянулся на таверну, на образ тепла и защиты, туда, где спали его сильнее и могучие друзья-росомахи. Оглянулся и чуть не заверещал от ужаса и удивления, быстро зажав себе пасть лапой, а второй лапой схватившись за сердце. Вся его шерсть поднялась и встопорщилась, а хвост стал больше, чем у лисы. Яркольд попятился и завалился в мокрую траву, безмолвно тараща глаза на того, кто стоял перед ним.

Огни Псогара танцевали в лукавых карих глазёнках, и белоснежное пятно подбородка отчётливо повторило все движения губ и челюстей, когда незнакомец вдруг зашипел, призывая к тишине. Ярк не верил ни одному из своих органов чувств и, пока его спина пропитывалась сыростью, он всё смотрел и смотрел в эти смешливые зрачки, на эту угольно-чёрную голову, насаженную на тело, поцелованное самим Солнцем. Стройный гибкий силуэт в центре композиции из ночных запахов и отдалённых звуков леса.

- Тихо ты, - прошептала пришелица, помогая кунчонку подняться. – Не надо шуметь, мы же так близко к этим.
- Ты просто шла за мной? – так же шёпотом отозвался он. – Просто шла всё это время?
- Ага, - она захихикала. – Ну и кто из нас теперь Отважнейший Следопыт?
- Ох, Шишка!

Трава заплясала над головами кунчат, когда они сцепились в объятия и покатились, кувыркаясь и покусывая друг друга. Это правда Шишка? Это правда она? Ярк будто бы не мог уразуметь, что друг, которого он на время покинул, оказывается, вовсе не покинул его. Шишка шла за ним, в одиночку преодолевая трудности и препятствия, в которых ему помогали старшие друзья. Яркольд вдыхал её хвойный запах и никак не мог надышаться.

- Словно на целую вечность расстались, - удивлялся он. – Хотя мало времени знакомы, и не успели сдружиться так, как, например, Вересковая Ласка и её ворон. У нас так мало времени на дружбу оказалось, Шишка! Я был ужасно расстроен, когда Варра тебя прогнала, я до сих пор на неё обижен.
- Видит Пракуница, она пожалеет, что прогнала меня! Я не так проста. Шишку никогда не собьёшь с пути, как ни старайся! Я всё равно поступлю по-своему и не послушаю никого. Но пока что связываться с росомахой не особо хочется. Поэтому я шла тайком, по верхам, как обычно. И вообще… - она снова усмехнулась, - забавно было красться за тобой столько времени, а ты и ухом не вёл!
- Я видел тебя возле Бросхадома всю чумазую.
- Да, тут я оплошала. Но мне страсть как надо было вызнать, куда, а главное - когда вы двинетесь дальше. В сам Дуб я заходить постеснялась - слишком тесное пространство. Вы могли меня обнаружить.
- И ветви над Увитым Домом шелестели странно…
- Это тоже была я! – Шишка наслаждалась рассказами о своих выходках.

Два молодых представителя рода куниц лежали на листьях подорожника почти в самом центре Необъятного Поля. Под далёкие раскаты грома и внезапные завывания ветра друзья делились впечатлениями от приключений, таких отличных друг от друга, но встреченных на одной и той же тропе.

Густые кроны, тонкие ветви и тёмные спины росомах внизу на земле – вот что описывала Шишка. Ей удалось не попасться на глаза не только росомахам, за которыми она следовала, но и белым охотницам, Кьорсаку, Перохвосту, Склоку, Усти и Щепу, Эрньо… Светлая грудка харзы распушилась от гордости.
- Шишка, я так рад, что ты здесь! Теперь Варра не посмеет тебя прогнать! Я не позволю, и Фир-Фир заступится. Тем более она сама взяла в путешествие первого встречного – вора!
- Да-да, того серого росомашонка, - кивнула подруга. – Видела я, как он удирал от неё с головой в горшке. Умора просто! Но постой, Ярк. Со мной всё ясно. Но что ты делаешь здесь ночью совсем один? Почему ты вышел из Барсового Уголка и ушёл в поле?

Мордочка каменного кунчонка резко приобрела самое серьёзное выражение. Усы встопорщились, глаза снизу прикрылись веком.
- Я иду в Псогар. Вызволять Мартера. А что? Я мелкий, юркий, меня не заметят, и уж точно такого от меня никто не ожидает. Я прокрадусь в замок, в самое подземелье, просочусь мимо псов, найду ключи и освобожу нашего друга!

Тёплый блик дрожал на влажном носу харзы, пока она обдумывала слова Ярка. Мало-помалу её губы начали разъезжаться в заговорщической ухмылке, а вместе с ними и белое пятно подбородка растянулось шире некуда. Показались острые зубки, и по длинному чёрному хвосту прошлась нетерпеливая дрожь. Яркольду понравилась такая реакция.

________________________

Теперь уже две тени скользили по полю сквозь ночь. Шуршали травами и бодались с ветром, преодолевая оставшееся до замка расстояние. Совсем скоро кунчата уже стояли под самой стеной, чуть ли не до боли задрав наверх головы. Холодный отсвет проклюнувшейся Луны отражался в широких зрачках, когда зверьки ощупывали взглядом шероховатые камни. Они пребывали в безмолвии, боясь себя обнаружить, однако без звуков прекрасно понимали друг друга, будто перебрасывались мыслями из глаз в глаза. С Яркольдом такое случилось впервые, и новое чувство придало ему уверенности и лёгкости. Кунчонок воодушевился и о страхе вовсе забыл, перед его взором ясно стоял образ Мартера, покидающего темницу, и росомах, в восхищении взирающих на маленького героя.

Шишка жестом поманила друга дальше вдоль стены в поисках брешей или выступов, по которым можно забраться наверх. Камень холодил подушечки лап, и влага текла по нему, исчезая в трещинах. Пахло мокрым мхом и какой-то неприятной затхлостью, от которой хотелось чихать. Ещё пахло псиной.

Харзочка резво скакала вперёд, торопливо осматривая стену, Ярк едва поспевал за ней. Но вот, наконец, она остановилась, встала на задние лапки и вытянулась в струнку, топорща вверх усы. С улыбкой обернулась на каменного кунчонка, и он прочитал в бликах на её радужке: «Тут!».

И правда, в этом месте раствор кладки выветрился до такой степени, что куний коготь мог с лёгкостью удержаться в расщелинах.

«Я полезу первая!» - Шишка царапнула коготком стену и сказала о своих намерениях плавным движением спинки.
«Ну уж нет, я полезу!» - Ярк в знак протеста мотнул хвостом.
«Но я старше! И лазаю лучше. Я опытнее. Давай я первая, а ты сразу за мной, по моим следам».
«Ладно, так уж и быть» - смирился Яркольд.

И желтогрудая куничка бесшумно взвилась вверх. Она старалась карабкаться не слишком быстро, чтобы белодушка не отстал, но толстенький Ярк, не привыкший к таким упражнениям, всё равно остался далеко позади. Когда Шишка была уже в середине стены, он еле-еле преодолел высоту своего роста.

«Ты там где?» - свесилась вниз подруга, и глаза её тут же стали круглыми от ужаса.
- ЯРКОЛЬД, СКОРЕЕ! – её визг сотряс стену.

К кунчонку неумолимо приближались две огромные собаки, и слюна капала с их длинных языков.
- Нарушитель, нарушитель! – хрипло рычали стражи.

Яркольд повернул голову. Ему показалось, что всё вокруг резко замедлилось, и кусочек единого мига растянулся в долгую минуту. Собаки взрывали когтями землю, несясь прямо к нему. Один пёс был чёрен как сажа, и только рыжие подпалины позволяли различить черты его морды. Вторая собака принадлежала к роду гладкошёрстых борзых. Её глаза налились кровью, придавая выражение абсолютного безумия. Очень страшно.

Клацающая розовая пасть стала последним зрелищем, что увидел маленький зверёк, беспомощно повисший на стене. Его обдало горячим дыханием, а дальше был короткий полёт, тупой удар и бесконечные россыпи звёзд под закрытыми веками. 

Примечания
1-Рданотверый камень, рданотверец - так в Миролапье называется гранит.

---Особое сообщение:
Данное произведение, равно как все описанные в нём оригинальные концепции, персонажи и события, а так же все графические иллюстрации являются объектом авторских прав, и принадлежат автору, публикующемуся под псевдонимом Варра Росомаха (Varra Wolverine) (в дальнейшем автор). Своим исключительным решением автор запрещает любое использование своих объектов авторских прав, включая оригинальные концепции, персонажи и события в иных произведениях литературного, художественного и  иного характера, выполненных иными авторами, кроме таковых, всецело соответствующих каноническим описаниям основанных на различных произведениях автора. Окончательное решение в спорных случаях выносит лично автор. Отдельно стоит отметить, что любые порнографические и эротические сюжеты, либо добавление новых персонажей в любом случае не будут соответствовать каноническим описаниям. 
В библиотеке фурри-литературы Furtails это произведение публикуется по особому разрешению от автора. 
Весь текст данного сообщения имеет полную силу, добавлен и отражает исключительную авторскую волю.