Название: Я был тарпаном Я БЫЛ ТАРПАНОМ Феликс Кривин Я был тарпаном. Нас был целый табун, и мы неслись по степи, перемахивая через холмы и овраги. Земля пролетала у нас под ногами, и мы были свободны от нее, от земли, и от неба, стынущего над головой, и от скучного долга озвращаться домой, на конюшню. У нас не было дома, у нас ничего не было, чем стоило дорожить на земле. Мы неслись между степью и солнцем, испепеляющими друг друга вечным жаром любви, а может быть, ненависти. Мы неслись между двумя огнями, как стрела, пущенная нам вслед, или пуля, летящая нам навстречу. И на закате, когда, изнемогая, солнце и степь склонялись друг к другу, мы одни не чувствовали усталости. Мы ничего общего не имели с мустангами, с этими в прошлом домашними лошадьми, которые отказались ходить в узде, но не смогли отказаться от многих старых привычек. Мы никогда не были домашними. Мы всегда презирали узду, даже если она была из чистого золота. Мой друг Белогрив, который лучше меня разбирался в жизни, не раз говорил: - У послушной скотины сена полные закрома, но ноги ее опутаны толстой веревкой. Желудок у нас один, а ног вон сколько, о чем же мы должны больше думать? И, вместо ответа, Белогрив отрывал от земли свои ноги и уносился в степь, увлекая нас за собой. Белогрив был самым лучшим из нас. Это понимали все, особенно Рыжая Кобылица. Сейчас даже странно об этом вспоминать. Белогрива давно нет, и давно нет Рыжей Кобылицы, и из всех тарпанов остался только я, да и то этому никто не поверит. "Тарпан? - спросят. - А что это такое - тарпан?" Но я был тарпаном! И Рыжая Кобылица - это не выдумка, потому что мы ее любили все, все до одного - до того одного, которого она любила. И, конечно, это был Белогрив. Та ночь застала нас посреди степи, и мы жались друг к другу, стараясь укрыться от зябкого ветра. И тут я увидел, как Рыжая Кобылица подошла к Белогриву и положила ему на спину свою красивую голову. - Холодно? - спросил Белогрив. - Нет, - она сказала и закрыла глаза. - Устала? - спросил Белогрив. - Нет, - сказала Рыжая Кобылица. И вот Белогрив, который так хорошо разбирался в жизни, на этот раз стал в тупик. - Тогда я не понимаю... - сказал он и замолчал. Рыжая Кобылица не отходила от него, и голова ее была у него на спине, и глаза ее были закрыты. Мы все, сколько нас было в табуне, смотрели на них, но никто не решился им помешать. - А если я не могу без тебя... - сказала Рыжая Кобылица. - Глупости, - сказал Белогрив. - Ты просто устала. - Но ты меня любишь? - Нет. Все это глупости. Подумать только, что их давно уже нет - ни Белогрива, ни Рыжей Кобылицы. И какое имеет значение, кто кого любил, если их давно уже нет, если от них ничего не осталось? Но тогда это имело значение. Тогда Рыжая Кобылица сняла голову с его спины и побрела прочь. Она уходила в степь, а мы смотрели ей вслед, и никто не окликнул ее, никто не пошел за нею. Мы смотрели ей вслед и не сразу заметили, что за нею движутся какие-то тени. Они двигались с разных сторон, постепенно смыкаясь вокруг нее. - Волки! - крикнул кто-то из нас, но никто не двинулся с места. Мы смотрели на нее, и сердца наши обливались кровью, потому что все мы ее любили. Все, кроме одного. И вдруг он, этот один, сорвался с места и поскакал по степи. Он бежал так, как умел бежать только он - почти не касаясь земли, распластавши на ветру белую гриву. Там он и погиб - рядом с нею, с той, которую не любил. - Ты меня любишь? - Нет. Все это глупости. Не знаю, быть может, с тех пор нами овладел страх, и нас все чаще настигали пули и стрелы. Мы уже не летели над землей, а прижимались к ней, выбирая места пониже, чтобы не так бросаться в глаза. Но нас все равно находили и все равно убивали. А потом я остался один... Но я был, был тарпаном! Я не знал ни этой конюшни, ни этой телеги, я скакал между степью и солнцем, раскаляясь от зноя и бега и видя впереди только степь... И Белогрив - это вовсе не выдумка, и Рыжая Кобылица - не выдумка, и все мы, сколько нас было, не выдумка, не выдумка! Все-таки когда-то я был тарпаном!