Добрынина Марина Владимировна: другие произведения.

Гугуша

Необычные звери в необычном мире. Как они в нем оказались? Что делают? Должны ли они здесь находиться?

День первый

Гугуша понятия не имел, как он оказался на острове Куку. Впрочем, что было до острова - он тоже не знал. Просто открыл зеленые, окруженные густыми темно-синими ресницами глаза, огляделся и сказал: "Я на острове Куку. Я - Гугуша". И пошел искать еду.

Он шел, медленно переставляя короткие толстые лапы, длинный хвост волочился по земле, собирая колючки. "Интересно, - думал Гугуша, вороша носом ворох сухих листьев, - почему меня совершенно не удивляет то, что я на каком-то острове? А был ли я где-то еще? Гугуша - какое странное имя. Наверное, оно что-то должно означать". Под листьями сидела большая зеленая испуганная гусеница. Гугуша слопал ее с большим удовольствием, затем сел на задние лапы и тщательно протер передними мордочку. "Я чистоплотен, - констатировал он, - но гусеница была мелковата, чтоб застрять в зубах. Хм, однако, маловато будет".

Он нахмурился и посмотрел на свой круглый, поросший светло-голубой, почти белой короткой шерстью животик, повытаскивал из шерсти травинки и прислушался. Гусенице в желудке явно было одиноко, и потому тот еле слышно бурчал.

"Нехорошо", - подумал Гугуша, опустился на все четыре лапы и зашагал дальше.

"Не поем, - размышлял он, - так хоть огляжу окрестности. Все - польза. О, я, кажется, люблю пофилософствовать. Любопытно".

Гугуша шел по дорожке, которую кто-то заботливо посыпал мелким речным песком, и смотрел по сторонам. Местность не казалась ему странной. Ни лиловые кусты с длинными, развевающимися на ветру листьями, ни трава - то зеленая, то вдруг малиновая.

"Чему я должен удивляться? - мысленно произнес Гугуша, - Я и сам голубого окраса. У меня вон когти даже синие. Хотя с точки зрения мимикрии это не есть хорошо. Не могу же я упасть в травку и притвориться цветочком? Большой странный волосатый цветочек. С зубами. Хотя раз у меня есть зубы....".

Он провел под ним языком, убеждаясь в их наличии, но потом все же остановился и залез лапой в рот. Зубы были ого-го! Явно рассчитанные не на гусениц. Или не только на них.

"...раз у меня есть зубы, возможно, цветочком придется притворяться кому-то еще".

Холодало. Гугуша посмотрел вверх и обнаружил, что большое желтое солнце стремительно убегает за горизонт.

"Очень мне любопытно, - подумал он, - я ночное животное или дневное? Да и животное ли я? Мне присущи логичность и образность мышления, и, в принципе, меня можно назвать двуногим без перьев". Он поднялся на задние лапы, передние заложил за спину и пошел дальше так. Так было даже удобнее - хвост не волочился по земле и позволял сохранять равновесие.

Он шел себе по дорожке, но тут солнце нырнуло в реку, и свет выключился. Гугуша прищурился и огляделся. Он видел все достаточно хорошо для того, чтобы предположить, что животное он все же ночное. Или неживотное.

Независимо от результатов самоидентификации следовало позаботиться о ночлеге. Потому что кто его знает - может здесь есть хищники, специализирующиеся исключительно на ловле и поедании Гугуш. Он задумчиво посмотрел на растущее у дорожки дерево. Его толстые ветви начинали расти примерно в полуметре от земли.

Гугуша вздохнул и полез вверх.

Едва он устроился на развилке и испытал нечто похожее на комфорт (желудок забурчал куда громче, чем раньше - "гусеница икает? Гофра зелёная, тссс!"), как понял, что с дорожки убрался своевременно.

Сначала раздался визг и скрежет. Он шел вроде, как и снизу и со всех сторон разом. Гугуша поморщился и прикрыл лапами уши. Уши у него были большие, очень большие и лохматые - созданные явно не для того, чтобы внимать какофонии. "Действительно кака-звук", подумал Гугуша. Где-то в сознании мелькнула мысль "Брамдрики". Что это такое - сам Гугуша не представлял, но подобное поведение сознания уже начинало несколько раздражать. Почему оно самовольно выдает какие-то определения, о которых лично он - Гугуша - ни малейшего представления не имеет! Тем более, что получив слово "брамдрики", его тело вдруг мелко задрожало, а хвост сам обернулся вокруг туловища.

"Самоуправство какое", - пробурчал Гугуша и осторожно глянул вниз сквозь листву.

Прямо под его деревом суетились и подпрыгивали странные существа. Именно они, кстати, издавали мерзкие визгливые и скрежещущие звуки. Существа были длинные, чешуйчатые, полосатые и шестилапые. Они размахивали хвостами из стороны в сторону. Вдруг они замерли и резко подняли головы вверх. Их светящиеся синим глаза встретились со взглядом Гугуши, и тут он понял, что попал. "От брамдриков на дереве не прячутся" - подсказало сознание. "Вот гадина, - обиженно буркнул он, - раньше надо было предупреждать".

Брамдрики, все шесть, издав особенно омерзительный вопль, поползли вверх по стволу.

Гугуша прикинул, что они, должно быть, гораздо легче его кругленькой тушки, и потому лезть на вершину смысла нет. Догонят и сожрут там. До соседнего дерева не допрыгнуть никак, да и он не мучка-летучка ("Мучки живут на другом конце острова, - сообщило неугомонное сознание"). Что же, оставалось только драться, а потому Гугуша встал на ветку, прижавшись задом к стволу, подобрал хвост и оскалился.

Первого подобравшегося к нему брамдрика Гугуша ударил задней лапой, едва противная морда того вынырнула из листвы. Хищник пискнул и улетел вниз. Гугуша слышал, как ломаются мелкие ветки. Оставалось пять. Двое следующих появились одновременно, и пока Гугуша пытался столкнуть одного, второй успел впиться зубами в правую заднюю лапу и повис на ней, дергаясь.

Гугуша зарычал. Ему не было особенно больно, поскольку его очень густая длинная шерсть мешала брамбдрику вонзить зубы глубже, но кусучая гадость никак не желала отрываться. Гугуша прекрасно понимал, что целью этих мелких хищников является не столько загрызть его здесь, сколько скинуть на землю и там уже насладиться его вкусным, должно быть, мясом. Но только вот мысль эта как-то не успокаивала.

"Да что же это за гостеприимство такое! - думал он, стараяь стряхнуть брамбдрика вниз, - Я жить хочу. Я Вам не гусеница какая-то. Кстати, а ведь утихла там волозится."

И тут он взвизгнул, да так громко, что надвигающийся снизу очередной брамбдрик удивленно замер. Дело в том, что Гугуша забыл про контроль над хвостом! А тот развернулся, свесился и позволил очередной кусучей твари в себя вцепиться. Хвост был слабым местом Гугуши - чувствительным слабым местом, о чем тут же напомнило проснувшееся сознание. Гугуша мог вынести почти все, что угодно - кроме издевательств над хвостом. А потому он моментально забыл о существе, отгрызающем его лапу, и переключился на того, кто жестоко тискал его хвост - красивый лохматый и такой чувствительный. С рычанием Гугуша обернулся, пытаясь схватить зубами шею брамдрика и приготовился оторвать тому голову, но... Но... Но покачнулся и стал медленно падать вниз.

"Как глупо заканчивается день, - думал Гугуша, ударяясь спиной об очередную ветку, - как глупо заканчивается жизнь". Он закрыл глаза и приготовился к неминуемому, но, к счастью, неминуемым сегодня было не то, что он предполагал. Сначала его кто-то очень сильно дернул за шерсть на загривке, потом падение остановилось. Гугуша медленно открыл глаза и понял, что он висит над землей и смотрит на валяющиеся под ним трупы брамдриков.

"Я умею левитировать" - неуверенно подумал он.

"Нет!" - рявкнуло сознание.

Загривок болел так, будто кто-то держал Гугушу за шиворот. Он попытался извернуться и посмотреть, что творится там, за спиной, но ничего не увидел. Между тем его плавно перемещали в сторону соседнего дерева. И чем ближе становилось дерево - тем меньше оно нравилось Гугуше. В основном - своими полуметровыми красными колючками.

"Шашлычок из тебя будет" - ехидно вякнуло сознание. Стать шашлычком после того, как из него чуть не сделали карпаччо, Гугуше совершенно не хотелось, и потому он стал дергаться и извиваться, надеясь на то, что некто невидимый его уронит, а там до земли всего метров пять, может, удастся отделаться ушибами. Однако, заметив этот маневр, некто невидимый только увеличил скорость, и уже через минуту Гугуша сидел на ветке дерева, аккурат между двумя колючками. Сидел, подобрав лапы, уши, хвост и даже усы.

Некто бывший ранее невидимый расположился на соседней ветке. Теперь он был видимым. Почти. Потому что сквозь него просвечивал лес. И сейчас Гугуша был почти твердо уверен в том, что некто - не он, а она.

- Спасибо, - сказал Гугуша.

- Не за что, - беспечно отозвалась некто, - ты в следующий раз лезь сразу на киванию, брамдрики их не любят, ну или просто сиди на земле и жди, пока тебя слопают. Твоя битва была героической, конечно, но не слишком результативной.

Гугуша мысленно поинтересовался у сознания, кто его спас. Сознание также мысленно пожало плечами.

- Меня зовут Гугуша, - медленно проговорил он.

- Поздравляю.

- Я вообще-то намекал на то, что хочу узнать твое имя.

- А зачем? Чтобы каждый раз, когда ты куда-нибудь влипнешь, я тебя за шиворот утаскивала? Мол, эй, ты где, спасите-помогите, меня брамдрики за хвостик кусают.

Гугуша нахмурился. В словах собеседницы была доля истины, но совсем маленькая. Крохотулечка просто.

- Я полагал, - с достоинством произнес он, - что назвать свое имя - это проявление вежливости между....

- Ну, между кем и кем? А? Не знаешь? А? Ты, зверушка голубая.

Гугуша тихо зарычал. Ему совсем не понравилось то, что его назвали голубой зверушкой. Он сощурился и медленно обвел взглядом спасительницу. К слову, она была на него похожа. Очертаниями. Только вот цвет не пойми какой. Да и какой цвет, если она прозрачная? Ах да, и за ее спиной были крылья. Большие такие. С перьями. Так что на двуногое без перьев она точно не тянула. Впрочем, и на птичку не смахивала.

- Хвост покажи, - скомандовала она.

Гугуша сжался еще сильнее. Она явно разозлилась.

- Хвост покажи! Брамдрик с тобой метров семь летел, пока не отцепился! У тебя может и хвоста уже нет, один огрызок остался!

- Не трогай мой хвост, - прорычал Гугуша и на всякий случай обхватил свое сокровище лапами. Заодно оглядел мельком. И ничего не огрызок. Помятый только и слегка покусанный.

- Ну и ладно. Спуститься сам сможешь?

- Смогу.

- Тогда посиди тут до утра. А я по делам.

Она встала на задние лапы, потянулась, взмахнула крыльями, добавила:

- Ладно, чучело, Белокрылая я. Зови, если что, новобранец.

Прошла, балансируя, до конца ветви и вспорхнула с нее.

"Белокрылая" - задумчиво пробормотало сознание.

- Ёёё, - озадаченно протянул Гугуша и. вздохнув, начал тщательно зализывать хвост и правую заднюю лапу. Закончив, свернулся клубком и уснул.

День второй

Гугуша проснулся от того, что солнце нагло проглядывало сквозь листву и щекотало нос. Он чихнул, потянулся и тут же схватился лапами за ветку. И только потом посмотрел вниз. Мелькнула мысль, что вчера он несколько опрометчиво заявил, что может спуститься сам - ниже ствол кивании был весь в колючках - правда, меньшей длины и диаметра, но все равно впечатляющих - и таких, заставляющих фантазировать на тему, что может случиться с голубыми (брррр!) зверушками, если они будут неосторожны при спуске.

С другой стороны, он не зверушка никакая, а мужчина! Хотя и раненый. К слову, вчера лапа и хвост болели далеко не так сильно, как сейчас.

Но увы, ничего больше не оставалось, как попробовать спуститься. Гугуша полз медленно, аккуратно переставляя лапы с колючки на колючку, и все равно подарил кивании немало клочков голубой шерсти.

"Новая вырастет", - подумал он мрачно, едва оказался на земле. Тоскливо оглядел хвост - тот был какой-то помятый, свалявшийся и плохо пахнул. Следовало его помыть и снова вылизать. А еще поесть. Потому что желудок, едва его хозяин начал приходить в себя, просто неприлично развопился.

Гугуша принюхался. Откуда-то с севера тянуло запахом реки. Прихрамывая, он поплелся в ту сторону. Но остановился. Снова принюхался. Еда! Пахло едой! Совсем рядом. Вот здесь, под кустом!

Гугуша забыл о боли, спружинился и прыгнул, придавив лапами жирненького розового групчика.

- Я разумен! - писнул тот, трепыхаясь в когтях Гугуши и распахивая и без того огромные темные глаза.

- Сочувствую, - скорбно произнес Гугуша и придушил зверька. Групчик был вкусный, сочный и почти без шерсти, так что не приходилось много отплевываться. Гугуша вытер морду лапами и улыбнулся. Желудок благодарно урчал, солнце приветливо светило, лес ласково шумел.

Вскоре он вышел к реке - прозрачной и игривой, что весело скакала по каменистому руслу, брызгаясь и шаля. "А я люблю воду!" - радостно подумал Гугуша. Сознание быстро закивало. Он разбежался и с воплем "Йяххху!" плюхнулся в речку, не обратив внимания на камешки, впивающиеся в попу, и стал плескаться там, мурлыкая, повизгивая, пофыркивая и издавая другие подобные звуки, совершенно не приличествующие взрослому Гугуше. По крайней мере, сознание пыталось что-то об этом сказать.

Потом он вылез на берег, отряхнулся, заставив радугу танцевать на разлетающихся брызгах, упал на травку и блаженно прикрыл глаза. Но не спалось, и все благодаря обнаглевшему сознанию, которое упрямо долбилось и орало: "Пойди исследуй остров! Здесь полно опасностей. Хватит валяться!".

Ну а поскольку спорить с собственным сознанием - явно дурной тон, хотя иногда и хочется, Гугуша встал, отряхнул песок с боков и направился, куда глаза глядят. Глаза же выбрали направление, которое казалось им наиболее безопасным - вдоль берега. Гугуша шел, раскачиваясь и мурлыча под нос что-то бравурное. Речка журчала, бренчала и звенела, ветер доносил запахи один другого привлекательнее.

"Я хищник, - думал Гугуша, - я хищник кровожадный и беспощадный. У меня зубы ого, у меня когти вообще. А если бы у меня на хвосте была челюсть, я был бы совсем непобедим. И никакие брамдрики не заставят меня усомниться в моей отваге. И за честь дамы я порву любого".

Сознание осторожно спросило: "Ты сейчас о чем?".

- Хм... - сказал Гугуша, - не знаю. Это не моя какая-то мысль.

"И я о том же, - подтвердило сознание, - что такое дамы и где ты это видел?".

- Белокрылая! - радостно воскликнул Гугуша, - Она дама или дамы! Мне так кажется.

"Ты перегрелся, - отреагировало сознание. - Или тебя брамдрики заразили, у тебя температура и ты бредишь".

Гугуша быстро схватился лапой за нос. Тот был мокрый и холодный, как положено.

"Немедленно зайди в тень!" - велело сознание.

- Ага! Сейчас! Я все бросил и пошел!

"Немедленно!!!!!!" - завопило оно, и Гугуша был вынужден подчиниться. Да не просто подчиниться - его тело как-то само вдруг запрыгнуло в середину куста, покрытого черными ягодками, и затаилось там, почти не дыша.

По реке плыла лодка, и там сидели двуногие без перьев. Три штуки. Тощие, угловатые, украшенные бусами и перьями. От них пахло какой-то безысходной яростью. Очень неприятный запах. "Я все-таки животное", - решил Гугуша, стараясь даже ушами не шевелить.

Он вылез из куста только когда лодка превратилась в крохотную семечку, критично оглядел себя, очистил с шерсти листья, помятые ягоды и колючки и направился дальше. Настроение было не то, что испорченным, но уже не таким радостным. "Я чувствую чужой настрой", - констатировал Гугуша, и ему стало совсем грустно. Конечно! Одно дело, когда ты непонятный голубой зверек с зубами, и другое, когда проплывающая мимо лодка с двуногими заставляет тебя морщиться и трястись. И не потому, что она страшная сама по себе, а из-за того, что плывущие в ней двуногие какие-то не такие.

Спустя примерно час по течению он нашел какую-то травку и сжевал ее. Сознание утверждала, что травка съедобная и даже вкусная. Насчет вкусной - врало. Но групчик слишком быстро переварился, а углубляться в лес в поисках дичи Гугуша пока опасался. Он шел и думал о Белокрылой. Что она за странное существо? Почему прозрачная? Почему похожа на него? Чувствовалась в ней какая-то чужеродность, какая-то интригующая странность.

"А я? - подумал Гугуша и остановился, - А что такое я? Что я делаю на острове Куку? Почему я ничего не помню, кроме вчерашнего дня?".

Ему захотелось пить, и он спустился к реке. Без раздумий опустил в воду длинную морду, залакал, наслаждаясь острым свежим вкусом. Замер. Его большие лохматые уши уловили какой-то странный звук. Гугуша дернулся, собираясь рвануть с места и не успел. Его накрыла плетеная из лиан сеть - тяжелая, пахнущая приторно и жестко. Он запаниковал, задергался, пытаясь порвать сеть когтями, рвал ее зубами, задыхаясь от мерзкого сладкого вкуса, и только запутывался все больше. Вскоре Гугуша устал и лег на бок, тяжело дыша. Сначала услышал, потом увидел приближающегося двуногого.

- Еда! - радостно сказал тот.

- Сюрприз, - отрешенно подумал Гугуша.

Подошел второй двуногий. Вместе они схватились за разные концы сети и поволокли Гугушу куда-то, раскачивая его и заставляя морщиться от подкатывающей к горлу тошноты. "Вестибулярный аппарат ни к черту", - тихо сказало сознание. Гугуша тихо застонал в ответ.

Он закрывал глаза, чтобы мутило чуть меньше, и потому совсем не запомнил дороги. Пришел в себя лишь когда его швырнули на утоптанную землю. Попытался встать, но лапы были все еще замотаны. Угша принюхался. Пахло костром и другими двуногими. Много двуногих. Некоторые, маленькие, играли неподалеку. А еще пахло чем-то незнакомым, страшным, чужим. Очень близко. Гугуша с трудом повернул голову и чуть не отпрянул, встретившись взглядом с чьими-то глазами - узкими и красными. Они горели на плоской черной, покрытой короткими лоснящимися волосами морде. Горели жаждой крови и тоской.

- Ты кто? - тихо спросил Гугуша.

- Ыбла, - прохрипело существо в ответ.

"Водоплавающий хищник, - тут же выдало сознание, - очень опасный".

"Ыбла - звучит еще страннее, чем Гугуша, - подумал Гугуша и тут же проникся к существу сочувствием. Оно было связано, да так сильно, что лапы начали опухать, и оно тяжело дышало. Как видно, водоплавающей Ыбле тяжело приходилось на солнцепеке.

- Нас съедят? - поинтересовался он.

Ыбла поморщилась.

- Не знаю, меня еще ни разу не ели. А тебя?

- Меня тоже. Я Гугуша.

- Никогда о таком не слышала.

Гугуша навострил правое ухо. Кажется, шум вокруг усилился. Не исключено, что двуногие готовились к приготовлению двух хищников и радовались по этому поводу.

- Я не хочу, чтобы меня даже попытались съесть, - быстро проговорил он.

- И что ты предлагаешь?

- Если я перегрызу веревки у тебя на лапах, ты мне поможешь?

- Да!

Ыбла медленно подползла ближе и легла на бок, подсунув под нос Гугуше связанные передние лапы.

- Если задену, не обессудь, - предупредил он.

- Быстрее уже!

Он вцепился зубами в веревку, морщась и дурея от запаха волокна и крови Ыблы. Грыз и грыз, пока она не сказала:

- Хватит! Дальше сама.

Острыми когтями она распорола связывающие свои задние лапы путы и вскочила - страшная, опасная, яростная. Зарычала, низко наклонив голову с прижатыми к ней маленькими круглыми ушками.

Гугуша смотрел на Ыблу и понимал с тоской: не поможет. Она ему не поможет. Просто воспользовалась и все. Он уговаривал себя смириться, мол, зато перед смертью сделал доброе дело. А потом он посмотрел на разбегающихся в ужасе двуногих, и мысль его дополнилась следующим: "а кому-то не очень доброе".

Ыбла припала к земле, явно выцеливая первую жертву, а потом бросила взгляд на Гугушу, полоснула пару раз когтями по сети, выкрикнула:

- Убирайся!

Гугуша распутался, встал, огляделся, выискивая подходящее укрытие и заметил, что двуногие разбегаются не все. Часть из них, вооруженная копьями, решительно направлялась в стороны Гугуши и Ыблы.

- Пошли отсюда вместе, - предложил он.

- Я отомщу им за свое унижение! Они хотели меня сожрать! Наверняка! Меня. Страшного речного хищника!

- Они тебя сначала убьют, а потом все равно сожрут. Пошли, говорю.

Гугуша огляделся. Пути отхода были пока чисты.

- Нннеееееет, - провыла Ыбла.

- Ты не Ыбла, ты балда, - констатировал Гугуша и на всякий случай оскалился и вздыбил шерсть. Он так казался больше. Точно знал. Экспериментировал возле речки.

Ыбла рядом рычала и скребла землю когтями.

Двуногие с копьями приближались. Испуганными не выглядели, что настораживала. Должны были. Вроде как два страшных хищника перед нами. У Гугуши на душе сделалось как-то нехорошо. Прямо скажем, посетили его недобрые предчувствия касательно хищников и копий, а потому он оглянулся через плечо, оценил крутизну берега и принял решение.

Сделал шаг вперед, как бы заслоняя собой свирепую Ыблу, а затем ударил ее плечом в бок. Не ожидавшая такого невыразимого коварства хищница хрюкнула и покатилась вниз. Гугуша бесстрашно прыгнул вслед за нею.

Он едва успел выбраться из речки. Рычащая, фыркающая Ыбла схватила его за хвост и пыталась утянуть на дно, но хвост был мокрым и скользким, а потому Ыбла лишь выдернула из него несколько волосков.

Гугуша отряхнулся и посмотрел на воду, из которой тут же вынырнула круглая черная голова.

- Я тебе отомщу, - зашипела Ыбла.

- Я тебе жизнь спас.

- Ты меня опозорил! Перед какими-то лысыми. Заставил убежать! Я подкараулю тебя, когда ты войдешь в реку, и утоплю! Тебе нет прощения!

Гугуша пожал плечами.

- Ну нет, так нет.

И поспешно удалился, пока двуногие не сообразили, что копьями зверей можно достать и сверху.

Несмотря на внешнее спокойствие, инцидент с черной хищницей чем-то задел его за живое. В самом деле. Ну что такое? Он принял эффективное решение, позволившее сохранить всем жизнь и целые шкурки. А его мало того, что обвинили неизвестно в чем. Так еще и собираются лишить любимого удовольствия - плескаться в воде.

"Не будет этого! - решил Гугуша, - И вообще, здесь еще и море есть".

Меж тем солнце вновь заспешило соединиться с горизонтом. Было что-то странное в той скорости, с которой оно скатывалось в воду. Гугуша забеспокоился. Он все еще шел вдоль берега, и рядом не было ни одной кивании. И вообще деревьев с колючками не было. Все, что росли неподалеку, выглядели, как назло, на редкость миролюбивыми. В животе опять заурчало, и вновь Гугуша тут же почувствовал соблазнительный запах групчика. Тот сидел под таким же кустом, что и в прошлый раз.

- Я же говорил, что разумен, - простонал он, глядя на Гугушу темными печальными глазами.

- Прости, друг, естественный отбор, - ответил Гугуша, ломая групчику шею.

После трапезы он хотел было задуматься, но пузу было так хорошо и спокойно, что невольно и мозг заразился его настроением и из всех годных мыслей рождал только одну: "Поспать бы". Трудно было не согласиться.

Гугуша вежливо прикопал останки жертвы в песок и посмотрел на тонкую каемку солнца. А потом на лес. Вспомнил брамдриков и загрустил.

"Я прожил здесь всего два дня, - подумал Гугуша, - а уже обзавелся кучей недругов. Надо что-то делать с моим психологическим состоянием. Или поведением. Что-то во мне не то, раз этот мир так реагирует на меня".

Рядом тихо приземлилась Белокрылая.

- Релаксируешь или рефлексируешь? - спросила она.

- Что, простите?

- Отдыхаешь или ушел в печаль по причине несправедливости мира?

Гугуша сердито фыркнул.

- Не то и не другое. Я ищу ночлег.

- А... Ну прости, мешать не буду.

Она взмахнула полупрозрачными крыльями, и Гугуша одумался.

- Подожди. Я, кажется, здесь новенький.

- Кажется...

- Я не знаю. Но мне нужна помощь. Ты вообще, в курсе, что это за остров?

- Куку.

- Куку - это единственное, что я знаю.

Белокрылая тихо фыркнула.

- А твое сознание с тобой разговаривает?

Гугуша удивился.

- Да, но оно здесь причем?

- Да так. Нравишься ты мне чем-то. Не такой беспомощный, как остальные. Пошли.

Белокрылая встала и направилась к лесу, сложив крылья и слегка помахивая хвостом. Гугуша двинулся следом. Минут так через десять она указала ему лапой на яму между корнями дерева. Заявила категорично:

- Нора. Лезь. И сиди там до утра.

- Я не норное животное, - заартачился Гугуша, - и вообще, почему я должен туда лезть, а ты нет?

- Да какое ты животное, - вздохнула Белокрылая, - залазь. Хорошая нора. А меня хищники в упор не видят. Никто меня не видит. Прозрачная я.

- А я?! Я же - не никто.

- А ты... И ты скоро перестанешь. Или уйдешь. Всегда так, Гугуша. Серьезно говорю - лезь в нору. Она хорошая, чистая. Теплая даже.

Гугуша осторожно приблизился, понюхал. Все вроде и в самом деле было в порядке. Оглянулся на Белокрылую.

- Мы еще увидимся?

- Конечно. Куда я отсюда денусь.

Белокрылая улетела, а Гугуша залез в нору, которая и в самом деле была чистой и уютной. Даже пол выстлан сухой травой. Он свернулся калачиком, укрыл хвостом мокрый нос. Странные мысли просились в голову, но он прогнал их. Каждому делу - свое время. Время размышлять. И время сладко дрыхнуть, вдыхая аромат травы и запахи прежних жителей.

День третий

Он проснулся от шума. Принюхался, пахло сыростью и смертью. Пошевелил ушами. Стоял гул - страшный и незнакомый. Подумал - выходить или нет. Не хотелось, но было нужно. В конце концов, гадить в норке, в которой спишь - дурной тон. Да и перекусить не мешало бы. А потому Гугуша вылез наружу и замер. Вернее, попытался замереть, поскольку его чуть не снесло порывом ветра.

Зато сразу стало ясно, что шумит. Все. Кричали в ужасе гнущиеся деревья, раздраженно вопили разбушевавшиеся волны реки, стонала земля, из которой ураганом, словно волосы, выдирали разноцветную траву. И шумел дождь - противный такой холодный ливень, бьющий тяжелыми каплями по всему, что ему попадалось.

Гугуша посмотрел в сторону ближайшего куста, который трясся и взмахивал ветвями так, будто отгонял неведомого зверя, задумался - а настолько ли нужно отлучиться? Понял - настолько. Но к кусту можно и не ходить. Однако спустя пару минут Гугуша заметил, что куст трясется не совсем от порывов ветра. Под ним сидел мокрый, несчастный и, как всегда чрезвчайно аппетитный групчик. Пригибаясь, Гугуша двинулся к нему, прижал жертву к траве лапой.

- Опять ты! - проорал сквозь ветер групчик, - Ну сколько тебе можно говорить, я разумен!

- Был бы ты разумен, не сидел бы под одним и тем же кустом! - рявкнул Гугуша.

Групчик снова был вкусным, но Гугуша, лежа у себя в норе и облизываясь, начал задумываться о том, что пора бы попробовать и какую-нибудь другую дичь. Во-первых, эта уже начинала приедаться, во-вторых, это не охота, а уничтожение какое-то. В-третьих, было в поведении этого мелкого розового грызуна что-то странное. К примеру, то, что он, будучи уже дважды съеденным, явно узнал Гугушу.

Там, снаружи, что-то еще шумело и трещало, но Гугуша закрыл глаза и тихо заурчал. Хорошая нора и в самом деле, теплая и сухая. Была, пока в нее не ввалилась мокрая и взъерошенная Белокрылая.

- Подвинься! - сказала она.

- Занято, - проворчал Гугуша, отползая к стенке.

- Эгоист! - фыркнула Белокрылая и встряхнулась, окатывая высохшего уже Гугушу холодными каплями.

- Самая такая, - недовольно ответил он, - пришла, обрызгала. Я сплю, между прочим.

- Да ладно! Тебе было грустно и одиноко. Я точно это знаю.

Белокрылая упала на пол и принялась вылизывать шерстку. Гугуша наблюдал с интересом.

- А крылья? - наконец, спросил он.

- А вот крыльям придется сохнуть самостоятельно. До них я никак не дотянусь.

Гугуша подумал немного и предложил:

- Помочь?

- А давай! - согласилась Белокрылая, подставляя спину.

Перья на ее крыльях были тяжелыми, с них стекала вода на ее пушистый ранее, а теперь тоже мокрый и жалкий хвост.

- Бедняга, - пробурчал Гугуша, - ну как так можно? Обзавестись крыльями и не уметь их чистить.

- Сама не знаю, как так получилось, - вздохнула Белокрылая, - промахнулась, наверное.

- Угу, только не дергайся.

Минут через пятнадцать перья Белокрылой были почти сухими, а сама она сидела, не двигаясь, и дышала как-то странно.

- У тебя все хорошо? - спросил Гугуша.

- У меня... отлично... только...

- Что? Говори.

- Только ты так нежно это делаешь.

- Стараюсь.

- Мне кажется, ты как-то слишком стараешься...

Она посмотрела на него через плечо, и Гугуша обнаружил, что она не только дышит тяжело, но и глаза у нее странно блестят. Обеспокоился.

- Ты заболела?

- Здесь не болеют, - прошептала она и опустила голову, прижав уши. Хвост ее едва подрагивал.

Гугуша отодвинулся, произнес недовольно:

- Знаешь, мне кажется, ты все время хочешь что-то сказать, но я не понимаю, что.

- А ты попробуй.

- Что пробовать? Здесь не болеют, я разговариваю с сознанием и так далее. Давай уже, выкладывай, что знаешь.

Белокрылая легла на бок, прикрыла глаза и промурлыкала:

- Что-то мне не хочется говорить.

- Да? А что тебе хочется?

Она открыла один глаз.

- А ты и в самом деле не понимаешь?

- Не понимаю, - раздраженно прорычал Гугуша.

- Вас что теперь, запускают, не наделив даже простейшими животными инстинктами?

- Ты о чем?

- Об инстинктах.

- Что значит запускают?

Она потянулась, а затем свернулась клубком, подмяв под себя заботливо вылизанные перья.

- Ты спать собирался, - пробормотала сонно, - вот и спи. Настанет время, сам все поймешь.

Гугуша недовольно засопел. Происходящее вызывало у него странное чувства недовольства. Будто он обязан что-то понять, но не может в силу каких-то причин, которые знает, но не в состоянии вспомнить. Тихо ворча, он попытался устроиться так, чтобы не задеть Белокрылую. Был на нее слегка обижен, и даже касаться не хотел этого полупрозрачного, но такого осязаемого тела. Не получилось, и потому скоро он спал рядом, прижавшись к ее теплому боку.

День четвертый

- И что ты собираешься делать сегодня? - спросила недовольная Белокрылая утром, едва они с Гугушей покинули уютное тепло норы.

- К морю пойду, - ответил Гугуша и потянулся.

Сегодня ничего не напоминало о вчерашнем урагане. Деревья стояли тихие, довольные, на речной глади видна была лишь легкая рябь.

Белокрылая нахмурилась.

- Здесь нет моря.

- Здесь должно быть море. Это же остров. Остров Куку.

- И куда же ты собрался идти?

- Вдоль реки, как и шел. Реки всегда впадают в море или выпадают из него. Если тебе нечего делать, можешь пойти со мной. Заодно и поохотимся.

- Реки вытекают!

- Ну да.

Он посмотрел в сторону куста и ничуть не удивился, обнаружив под ним розового слегка распушившегося под солнцем групчика. Вежливо кивнул тому, здороваясь. Групчик сжался. Белокрылая проследила за взглядом Гугуши, подошла к групчику и аккуратно потрогала его лапой. Групчик закатил глаза и обмяк. Предложила:

- Съешь это. Зачем тебе охотиться?

- Это я не хочу. Съешь сама.

Белокрылая вздохнула и опустила голову.

- Я не ем. И не пью. Я ненастоящая, Гугуша.

Гугуша забеспокоился, подошел ближе, ткнул ее в плечо носом.

- Дурочка, ты самая настоящая. Ну не ешь, значит неголодная.

Он посмотрел на групчика, который уже пришел в себя и глядел на него изумленно, продолжил:

- Хочешь, я убью его для тебя? Он вообще-то вкусный. Просто надоел.

- Не хочу. Ничего не хочу.

Белокрылая пошла по песку вдоль реки. Крылья ее грустно обмякли, хвост волочился по земле.

- Слушай, - спросил вдруг осмелевший групчик, - а ты с кем разговаривал?

- Съем! - рявкнул Гугуша и побежал вслед за Белокрылой.

По пути снял зубами с ветки дерева зеленого рогатого жука, застенчиво слопал его, стараясь не раздражать печальную Белокрылую, подскочил к ней, толкнул плечом.

- Ну ты чего? Посмотри, погода какая.

- Отстань.

- Белокрылая, тебе просто скучно. Слушай, у меня есть идея.

- Мы и так идем к морю.

- Нет, море, если оно есть, никуда не денется. А если его нет - тем более. Я вот знаешь, что подумал - а двуногие, они все такие неприятные?

- Они отвратительны.

- А давай поймаем одного и перевоспитаем?

Белокрылая резко остановилась. Ее уши встали торчком, а глаза округлились.

- Ты совсем ненормальный.

Гугуша весело сощурился и довольно заявил:

- Понятия не имею, что значит нормальный или ненормальный. Соглашайся. Мы мелкого словим и пообщаемся с ним. Может, нам только кажется, что они противные, а на самом деле они просто нас боятся. А может, он расскажет, что это за остров. Может, они умные - эти двуногие.

- Я очень в этом сомневаюсь.

- Вот ты не пробовала, а уже сомневаешься! В этом нет никакого смысла. Сомневаться можно только когда ты попытался что-то сделать.

- Тогда это совсем бессмысленно!

- Вот именно. Значит, я тебя убедил, сомнение бессмысленно, и мы идем ловить двуногого. Где здесь рядом водятся двуногие?

Белокрылая посмотрела на него, как на нечто чрезвычайно странное, но интригующее, сказала неуверенно:

- Все двуногие водятся в одном месте.

- О, так это возвращаться нужно, - грустно проговорил Гугуша.

- Зачем? Мы выйдем прямо на них, если свернем в лес.

"Такая здесь география" - подсказало сознание, и Гугуша аж вздрогнул. Давненько он не слышал этот голос.

Белокрылая мотнула головой в сторону чащи, и Гугуша постарался выкинуть из головы грустные мысли. Нет, не то, чтобы мысли там были, но они, кажется, туда собрались. А рядом и так было на одно печальное существо больше, чем нужно.

Буквально через полчаса ходьбы неспешным шагом (Белокрылая шла неспешно, а Гугуше вдруг приспичило погоняться за большой фиолетовой бабочкой, что он с удовольствием и проделал. Сказал Белокрылой, что хотел съесть насекомое. Соврал. Просто - побегать) они опять вышли к реке. На взгляд Гугуши - той же самой. Хотя кто их знает - реки эти - они и не обязаны отличаться друг от друга.

Неподалеку была та самая площадка, на которой они с Ыблой недавно лежали и готовились к поеданию.

Гугуша посмотрел на воду - не мелькнет ли там черная голова, а потом спрятался за кустом - так, что наружу торчал один влажный нос - и принялся наблюдать за двуногими. Тех, что с копьями, рядом не было. "Охотиться ушли, - решил он, - хорошо. Но неизвестно - насколько опасны остальные".

Прошипел:

- Белокрылая, ты что стоишь? Прячься!

- Они все равно меня не увидят. Ты забыл? Меня никто не видит, - с каким-то ожесточением в голосе, крайне не понравившемся Гугуше, произнесла Белокрылая и взлетела.

- Я на разведку! - прокричала она сверху, - Жди!

- Непорядок, - проворчал Гугуша и осторожно переполз за соседний куст - тот, что ближе к двуногим. Принюхался. Пахли они и в самом деле отвратительно - тухлятиной, болезнями и злобой. "Ай, дурная эта была идея, - подумал Гугуша, - но отступать некуда".

Двуногие бессмысленно суетились. Переносили с места на места никому не нужные сухие ветки, кричали резкими голосами, размахивали верхними конечностями и дрались.

"Как можно перевоспитать такое? - ужаснулся Гугуша и напомнил себе, - Я мужчина. Я сам на это подписался. Значит, надо поймать и, если что, выкинуть это в речку к Ыбле. Плохо, если здесь нет моря, кстати. Где я буду купаться?".

Вероятно, мысль об отсутствии места для купания настолько его обеспокоила, что Гугуша банально прохлопал своими мохнатыми ушами появление двуногого. Тот стоял с другой стороны куста и внимательно разглядывал прильнувшего к земле Гугушу. Гугуша встал, поднял голову и показал зубы. Двуногий вздрогнул, но взгляд не отвел. Гугуша поднял шерсть на загривке и тихо зарычал. Двуногий попятился. На его морде было какое-то странное выражение. Очень странное. И вообще это был неправильный двуногий - от него ничем не пахло. Совершенно ничем не пахло. И было в нем что-то такое... Гугуша задумался, но в этот момент на двуного сверху спикировала Белокрылая. Она кричала, размахивая крыльями, кусалась и била двуного когтями. Тот в ужасе отмахивался и орал.

Гугуша сел. Двуногий отмахивался в ужасе, но ужасом от него не пахло. Хотя должно было. Когда на тебе невесть откуда появляются раны и укусы - каждый бы запаниковал.

- Белокрылая, оставь его! - крикнул Гугуша.

Белокрылая не подчинилась.

- Оставь его! - рявкнул он, подпрыгнул, умудрился цапнуть Белокрылую за хвост зубами и сдернуть ее на землю. Она с рычанием обернулась и, угрожая, подняла лапу. Гугуша снова оскалился и прорычал:

- Он не враг.

Покосился в сторону двуногого - тот улепетывал с криком.

- Уходим, - приказал Гугуша, - быстро. Он позовет охотников.

- Я с тобой никуда не пойду, - тихо сказала Белокрылая, но лапу все же опустила, - ты такой же, как они.

И, прежде чем он успел возразить, вспорхнула и унеслась в чащу.

"Приехали" - подумал Гугуша и понесся вдоль реки прочь от двуногих. Белокрылую можно было найти и позже.

Он переночевал в норе. Один. Голодный. Долго не мог уснуть. Мучили мысли - о странном двуногом, неумирающем групчике и Белокрылой. "Я где-то его видел. Почему она решила, что я такой же, я ведь вкусно пахну. Надо его поймать, допросить и съесть".

День пятый

Первым делом утром он шагнул к знакомому кусту, надеясь обнаружить там групчика.

- О! - обрадовался тот, - ешь меня скорее!

Гугуша нахмурился.

- С чего вдруг? Ты же разумный.

- Вот именно! Я все обдумал и принял решение: поскольку тебе не чужд гуманизм, лучше ты меня слопай.

Групчик помрачнел, погладил лапкой розовое пузо и добавил:

- А не брамдрики. Они это как-то долго делают. А ты шею хрямп, и все готово.

Гугуше очень хотелось есть. И независимо от наличия либо отсутствия интеллекта групчик все равно выглядел чрезвычайно аппетитным. И от безвременной ужасной кончины в зубах брамдриков его стоило, пожалуй, спасти. Однако!

Гугуша сел, почесал задней лапой нос и поинтересовался:

- А с чего ты взял, что разумен?

Групчик удивился:

- Я умею разговаривать, следовательно, разумен.

- Не факт.

- Ну знаешь, как сказал великий не помню, кто...

- Мнение неизвестно кого меня не интересует. Ты давно здесь?

Групчик поднял к сияющим лазурью небесам маленькую почти лысую голову и медленно произнес:

- Так, в первый день меня съел неизвестно кто, во второй и третий - ты. В четвертый - брамдрики. Омерзительные существа, не находишь?

- Согласен.

- Стало быть, я тут пятый день. А что?

- И я пятый. А ты помнишь то, что было до этого? Как ты оказался на этом острове?

- Нет, но разве это важно, как...

- Важно, - прорычал Гугуша. Это и в самом деле было важным, только он пока не понимал, почему. - Объясни мне, почему ты все время сидишь под кустом? Почему не уходишь отсюда?

- Не знаю, - растерянно пробормотал Групчик и сверкнул на Гугушу всеми шестью глазками, - мне кажется, я не могу уйти.

- У тебя полно лап!

- Но я обязан сидеть здесь и ждать, пока меня съедят.

- Зачем?!

- Чтобы хищники не были голодными! Что тут непонятного?

Гугуша встал, потряс головой, пробормотал:

- Дурдом какой-то.

- Ты меня съешь? - обеспокоенно воскликнул групчик.

- Нет, - угрюмо ответил Гугуша и зашагал к реке. Групчик побежал следом, причитая:

- Ну пожалуйста. Ты же хочешь кушать! Хрямп и все. Ну что тебе стоит?

- Нет, я сказал! Я не ем тех, с кем разговаривал.

- Но ты же и раньше со мной разговаривал, - канючил групчик и путался под лапами. Гугуша толкнул его в сторону. Групчик упал и захныкал. Гугуша вздохнул, помог зверьку подняться. Велел:

- Все, уходи. У меня дело есть.

После чего подошел к воде и стал медленно водить по ней лапой. Безрезультатно. Двумя лапами. Аналогично. Вздохнул и сел в воду целиком, оставив только хвост на песке.

- А что ты делаешь? - поинтересовался групчик.

Гугуша вздохнул и подумал, что, наверное, некоторые проблемы можно решить только путем их ликвидации. Пробурчал:

- Ыблу жду.

- А что такое Ыбла?

- Страшный ужасный хищник!

- Супер, - сказал групчик, - тогда она меня съест. Может, мне тоже в воду залезть? Я же аппетитный. Ты сам говорил.

Гугуша пожал плечами.

- Как хочешь.

Спустя минуту они сидели в воде вдвоем. Хищница не появлялась.

- У меня попа замерзла, - пожаловался групчик, - а зачем тебе эта Ыбла, может, мы не будем ее больше ждать?

- Поговорить хочу.

Солнце было почти в зените, у Гугуши онемели лапы и давно уже вымок хвост, групчик дрых на солнце, подрагивая во сне лапками, а Ыблы все не было.

Со вздохом Гугуша вылез из реки, осторожно обошел спящего групчика и направился к лесу. Обнаружил в лиловой траве большую желтую улитку, разжевал ее и выплюнул. Она была слизкой, мерзкой на вкус и панцирь скрипел в зубах. Гугушу от голода слегка пошатывала, но даже мысль о том, что можно взять в рот жука какого-нибудь или гусеницу, вызывала тошноту. "Ягодки", - робко вякнуло сознание, и он подчинился, остановился возле мелкой сероватой поросли, стал слизывать с нее сизые продолговатые кислые ягоды, давился ими, но жевал. И на душе и в желудке было гадко.

Насытившись, Гугуша побежал к двуногим. Хотел найти того самого, от которого не пахло страхом. Мысль казалась ему невероятной, но кто его знает, может быть двуногие способны на внятную речь. Или на понятные жесты. Может быть, этот двуногий, или даже какой-то другой, может быть он сможет объяснить, что вокруг творится, и почему это активно не нравится Гугуше. Сознание активизировалось и упорно настаивало на том, что нужно сначала поговорить с Белокрылой - та точно должна владеть какой-то информацией. Но Гугуша грубо велел сознанию замолчать. Белокрылой нужно было дать время отойти от обиды. Посидеть одной и проникнуться мыслью, что с Гугушей, даже если он нагло хватает зубами за хвост, все же лучше, чем без него.

Он бежал через лес - такой странный и разноцветный.

"Глупость какая-то, - думал Гугуша, - не бывает лиловой травы. И почему у деревьев листья без ветра шевелятся. Это все неправильно. Мир неправильный. Я не должен здесь находиться". Он бежал и бежал и бежал. Мысль его переместилась почему-то на мучек-летучек, которых он никогда не видел. "Они на другом конце..." - попыталось напомнить сознание. "Я не был на другом конце острова. Я вообще не могу попасть на другой конец острова. Я все время здесь".

Гугуша бежал изо всех сил, но двуногих все не было.

Наконец, он выдохся, сел, свесив голову, задышал открытым ртом. И тут услышал знакомый голос.

- А куда ты так несся? - спросил довольный толстенький розовый групчик, сидящий под чрезвычайно знакомым кустом.

Гугуша посмотрел на него затравлено.

- А ты знаешь, - продолжил групчик, - когда тебя не едят, в этом что-то есть. Это наводит на философские мысли. Может быть, я рожден для чего-то иного, чего-то великого...

- Ты видел двуногих?

- Моя жизнь так коротка. По сути, я видел лишь тебя, отвратительных брамдриков и неизвестно кого.

- Неизвестно кто как выглядел?

- Неизвестно.

Гугуша понял, что ему страшно хочется взвыть. Громко, отчаянно. Потом напомнил себе мысленно, что он - воспитанный Гугуша, и выть вот так среди бела дня - дурной тон, да и свидетель под кустом валяется. А потом наплевал на это все, поднял голову и грустно заскулил. Яростный вой, который клокотал в горле, почему-то не получился.

- Фи, - сказал групчик и ушел под другой куст.

А Гугуша лег, положил голову на лапы и закрыл глаза.

Он услышал шаги, но не шевельнулся. И даже тогда, когда ему на загривок легла теплая мягкая лапа, только вздохнул.

- Ну и что случилось у нас тут такое страшное? - тихо спросила Белокрылая.

Лапа, медленно поглаживая, двинулась по спине.

- Все в порядке, - прошептал Гугуша.

- Вижу я, какой у тебя порядок. То бегаешь туда-сюда, то плачешь.

- Я не плачу.

- Конечно, - хмыкнула она и легла рядом, - давай уже рассказывай, что тебя тревожит, лохматый.

Рассказывать ничего ему уже не хотелось. Он лежал с закрытыми глазами и слушал, как бьется сердце Белокрылой, как шелестят на деревьях неправильные листья.

- Эй, ты что там, уснул что ли? - недовольно крикнул групчик. Белокрылая вздрогнула и прошипела:

- Да съешь ты его уже наконец.

- Нам нужно поговорить, - тихо сказал Гугуша, - и я не хочу, чтобы он подслушивал. И не могу его съесть. Давай прогуляемся.

Они пошли по песку - очень медленно. На душе у Гугуши отчего-то было очень грустно. И еще тоскливее стало, когда он заметил, что Белокрылая не оставляет следов. Почти не оставляет. Так, едва различимые вмятины. Сам-то он проминал почву основательно. И, может быть, конечно, ему казалось, но она стала еще более прозрачной. Настолько, что ему приходилось напоминать себе, что рядом с ним кто-то находится. К счастью, оставался запах - он и позволял сосредоточиться.

- Как давно ты здесь? - спросил Гугуша.

Белокрылая пожала плечами.

- Не знаю. Давно. А что?

- Ты говорила, не помню точно, что, но я понял, что я не первый, кого ты здесь встречаешь.

- Да, здесь постоянно кто-то появляется.

- А я? Я здесь уже был?

Она фыркнула.

- Бывал пару раз, но мы не общались.

- Почему?

- Тебе было неинтересно.

Она остановилась, раздраженно взмахнула хвостом.

- Зачем ты это все спрашиваешь?

- У меня странное ощущение. Будто происходит что-то неправильное.

Белокрылая наморщила нос.

- Знаешь, Гугуша, веселым голубым зверьком ты мне нравился больше, чем таким вот... исследователем.

- Я изменился?

- Не желаю с тобой об этом разговаривать.

Она взмахнула крыльями, собираясь взлететь. Гугуша зарычал и прижал уши.

- Нет, ты будешь со мной разговаривать!

Белокрылая удивленно посмотрела на него через плечо.

- Ты злишься?

И расхохоталась, подняв голову.

Гугуша озадачился.

- Не понимаю, что смешного я сказал, но хорошо, что ты передумала улетать. Скажи, Белокрылая, куда делись двуногие?

- Они мне окончательно надоели. Мерзкие твари. Хуже брамдриков.

- Ты их... убила?

- Зачем мне кого-то убивать, - фыркнула она, - надоели и ушли. Испарились, если тебе угодно. Я делаю здесь все, что хочу. Это - мой мир, понял?

Гугуша сел, нахмурился, произнес очень медленно:

- Нет, не понимаю. Это как? Меня ты тоже можешь испарить?

- Ты сам уйдешь.

Она тоже уселась на песок. Очертания ее тела странно мерцали, как... как что-то знакомое, что он никак не мог вспомнить.

- Белокрылая, - тихо спросил Гугуша, - ты всегда была невидимой?

- Нет. Кажется. Нет, не была. Слушай, давай ты больше не будешь задавать мне вопросы. От них становится грустно.

Гугуша поднялся, вздохнул, ткнул Белокрылую в плечо носом.

- Хорошо. Последний. Почему я тебя вижу?

- Наверное, потому что хочешь видеть. Потому что знаешь, что я есть. А остальным это не нужно.

Он навострил уши.

- А давай эксперимент!

И, прежде чем она успела ответить, обернулся к кусту и позвал:

- Групч, иди сюда!

- Я занят.

- Групч!

Розовый толстый групчик подбежал удивительно быстро. Уставился с любопытством на Гугушу.

- Что?

- Ты видел, что я с кем-то разговариваю?

- Допустим. Я решил, что у тебя временное помешательство, и ты ведешь глубокомысленные беседы сам с собой. Впрочем, я не удивляюсь...

- Групч. Я разговаривал не сам с собой. Рядом со мной сейчас находится Белокрылая. Она похожа на меня. Только с крыльями и прозрачная. Ты ее видишь?

Групчик попятился.

- Ну.... Друг, хочу констатировать, что мой диагноз был верен.

Гугуша аккуратно прижал его лапой к песку, рыкнул:

- А ты постарайся увидеть!

- Аааааа! - заверещал групчик, - Ты решил все-таки меня съесть! Но я не хочу сейчас! Жизнь прекрасна и удивительна!

Гугуша убрал лапу, и групчик отполз в сторону, негодующе попискивая.

- Это ничего не доказывает, - выдохнула Белокрылая и уставилась на горизонт. Багровое солнце будто замерло над ним, готовясь к прыжку. И солнце тоже было неправильным.

- Тебе нужно спрятаться на ночь, - сказала Белокрылая, - это твоя последняя ночь здесь. Завтра ты уйдешь. Нет, не спрашивай больше. Я не знаю, куда вы все уходите.

- Хорошо, - ответил Гугуша, - спрашивать не буду. Только останься.

- Ладно.

Он двинулся было к норе, но посмотрел на групчика, и настроение, и так не радужное, опустилось совсем и, кажется, даже закопалось куда-то вглубь. Групчик выглядел пришибленным и жалким, явно напрашивался на спасение, но даже мысль о том, что с ним можно сидеть в одной тесной норе заставляла содрогаться. И тогда Гугуша принял гениальное решение.

- Белокрылая, ты можешь отнести его на киванию и оставить там?

Белокрылая молча вспорхнула, спикировала на групчика и... и ее когтистые лапы только схватили воздух.

- Понятно, - сказал Гугуша, - тогда я сам.

Взял зубами групчика за шкирку, зверек обвис, а самого Гугушу тут же затошнило от лезущей в горло шерсти и запаха. Однако групчика он не выпустил и быстрыми прыжками поскакал в сторону колючего дерева. Белокрылая летела следом - почти не различимая на фоне стремительно темнеющего неба.

На киванию он вскарабкался с трудом. Сам не понял, почему - будто собственные лапы мешали. Но смог все-таки, усадил групчика на ветку, велел:

- Так, сидишь здесь до утра и держишься изо всех сил. Утром вернусь и сниму.

Зверек вцепился коготками в кору и кивнул.

Гугуша уже спускался, когда настала ночь и где-то неподалеку раздался многоголосый визг выходящих на охоту брамдриков.

- Останемся здесь, - прошептала складывающая крылья Белокрылая, - ты не успеешь.

- А если попробовать?

- Не успеешь.

Гугуша улегся на ветку и почувствовал сразу, как устал. Усталость тоже была странной - липкой и тяжелой, с запахом сырой земли и гнили. "Не буду спать" - решил он и тут же выпал из реальности. Проснулся от крика. Увидел, как срывается и падает вниз групчик. Рванулся, щелкнул зубами. Не успел.

Внизу истерично и радостно хохотали брамдрики.

- У него такая судьба, - прошелестела Белокрылая, - всем нам что-то уготовано.

Она уложила голову на лапы, закрыла глаза.

Гугуша не мог больше спать. Сидел, прислонившись к стволу и думал о том, что групчик, несомненно, завтра оживет и снова будет сидеть под кустом и говорить глупости. Разные глупости типа той, что сейчас была сказана. Будто есть какая-то судьба. Нет судьбы, есть только действия и планирование результатов. Гугуше стоило как-то закрепить групчика на дереве, но он понадеялся на то, что от удержится сам. Что же, это тоже опыт. Пусть и такой.

Он смотрел на Белокрылую, знал, что она не спит - она не может спать - но не решался заговорить. Он чувствовал жалость, смешанную со странной болезненной нежностью. Четко понимал, что все происходящее не правильно и твердо уже знал, что завтра все закончится. Но как - хорошо или плохо - зависит только от него, потому что все разговоры о какой-то там судьбе - слабость и чушь.

День шестой

Солнце не встало. Небо светлело, серело, да и замерло в серой полупрозрачной мути. Солнца не было. Не было солнца, и не шелестели странные листья на деревьях.

- Белокрылая, - позвал Гугуша и не услышал ответ. Он вскочил и чуть не потерял равновесие, вцепился когтями в ветвь, выкрикнул, - Белокрылая!

Звук его голоса не разлетелся по округе, а будто завяз на колючках и стек по стволу вниз, к земле, поросшей коричневой жесткой травой. Все вокруг было коричневым, серым и жестким. Гугуша посмотрел на свою лапу, и даже собственная шерсть, казалось, отливала не лазурью, а серебром.

Он испугался.

Сбежал по дереву вниз, остановился, принюхиваясь. Пахло сыростью и больше ничем. Закрыл глаза, сосредоточился и, не сразу, с трудом, но уловил запах Белокрылой.

Так по запаху и шел и вскоре почувствовал, не увидел, что она лежит на куче опавших листьев.

Проговорил осторожно:

- Белокрылая.

- Да, - отозвалась она.

- Что происходит?

- Заканчивается. Ты уходишь.

- А ты?

- Я останусь здесь.

- Где здесь? Здесь ничего нет.

Он поводил головой из стороны в сторону, убеждаясь в том, что все вокруг заволакивает туман - густой и грязный. Он уже смазал и смыл деревья, растворил в себе кустарник и цветы и подползал ближе - угрожающе, но равнодушно. Гугуша ощутил злость.

- Ты почему не сопротивляешься? - прорычал он, - Это же твой мир.

- Не хочу.

- Тогда пошли со мной.

- Не хочу.

Туман был сухой и пыльный, но все равно заставлял ежиться и вздрагивать. Гугуша чихнул, чихнул еще раз и все понял. И, хотя злость все еще оставалась, она сделалась веселой, отчаянной. Он шагнул к Белокрылой, ухмыльнулся и заявил:

- Как вы мне надоели, самоубийцы несчастные.

Потом прыгнул, схватил зубами и лапами что-то. Или показалось, что схватил. Он не понял.

Но тут ловушка тумана захлопнулась, и не осталось ничего.

Игорь лежал и смотрел в потолок - серый, грязный. Смотрел и морщился от лампы дневного света. Думал, что ненавидит эти лампы - холодные и щелкающие.

Ныли спина и руки. Затекли. "Надо встать" - подумал он, но было лень. Услышал:

- Ну наконец-то!

Поднял руку, посмотрел на часы, сказал:

- Я вовремя. Не устраивай истерику.

Сел, опираясь ладонями о кушетку. Поднял взгляд на собеседника - невысокого толстенького мужчину. Тот нервно провел рукой по лысине, поправил очки, шмыгнул носом. От него отчетливо несло тревогой и страхом.

- Евгений Александрович, - раздраженно произнес Игорь, - возьмите себя в руки. Вы не понимаете, как мне сейчас тяжело?

Евгений Александрович суетливо задергался, полез в карман, достал оттуда кластер с таблетками, выщелкнул одну, бросил в рот, забормотал:

- Да-да, сейчас, я уже в норме.

И в самом деле спустя полминуты его дыхание выровнялось, движения стали более плавными, а исходящий от него одуряющий тревожный смрад стал просто дурным запашком.

- Что с Белокрылой? - спросил Игорь.

- С кем?

- С источником что?!

Евгений Александрович вновь засуетился.

- Вы же понимаете, Игорь Валентинович, что о результатах судить еще рано. Конечно, показатели должны были стабилизироваться, но...

Игорь встал, но покачнулся и вынужден был опереться плечом о стену. "Всего пять часов тридцать семь минут, - думал он, - а такая реакция. Нужно закрыться. Нужно срочно закрыться". Он положил ладонь на лоб, представил, как обычно, море - спокойное, зеленое. Море сердилось и штормило, гоняя лохматые высокие волны, но Игорю все равно стало лучше.

Когда он уходил, источник располагался в соседнем помещении. Едва ли кому пришло в голову его переместить.

Игорь отодвинул в сторону белую пластиковую перегородку и увидел источник.

Девушка лежала на высокой больничной кровати - точно такая же, какой была, когда он уходил. Худая, с землисто-зеленым лицом, с закрытыми глазами.

Игорь мельком глянул на экраны над ее головой, подошел, взял ее за руку, сжал пальцы, позвал:

- Эй, Белокрылая, хватит спать уже. Ты дома.

Почувствовал ужас. Не сразу понял, что не свой. Его снова качнуло. "Море, - напомнил себе, - море".

Глаза и рот у источника открылись одновременно.

- Нет! - закричала она, выгибаясь, - Я не хочу здесь быть! Двуногие!

- Тихо-тихо, - торопливо зашептал Игорь, - я не двуногий, я Гугуша. Ну посмотри на меня. Я просто так выгляжу. Ты же помнишь меня, Белокрылая. Ну?

Она дрожала и все еще смотрела с ужасом, но Игорь чувствовал, как она успокаивается. Потеплели пальцы, дыхание стало ровнее, а, главное, ослабел этот дикий, сносящий с ног напор негативных эмоций.

- Гугуша, - прошептала Белокрылая, - я не хочу здесь оставаться. Я не могу их выносить. Эти двуногие - они отвратительны.

Он присел на край кровати, замер, поглаживая ее пальцы, тихо произнес:

- Все хорошо. Все хорошо, Белокрылая. Я научу тебя их не слышать. А здесь есть места куда красивее твоего мира. Есть даже такие, где совсем нет двуногих и никогда не было. Конечно, лиловую траву я тебе не обещаю...

Белокрылая закрыла глаза и улыбнулась.

А Игорь продолжал бормотать что-то успокоительное.

Он был чудовищно зол, но не имел права дать ей почувствовать даже тень того, что в нем бушевало, в конце концов, он ведь Гугуша, а не двуногий.

Руководителю департамента N

От начальника отдела К

Г. И.В.

00.00.00

Объяснительная записка

Для реализации проекта "Мир" согласно приказу... мною была сформирована группа добровольцев из числа студентов 4 и 5 курса Института.... После проведенных тестов было выяснено, что для проведения исследований наилучшим образом подходит кандидатура ..... (далее - Источник), класс эмпатии А со склонностью к трансляции на шестом уровне. К сожалению, в связи с поступившими от Вас указаниями тестирование было проведено в экстремально короткие сроки, что не позволило выявить все психологические особенности испытуемой.

Тем не менее, и я Вам об этом докладывал, первоначально реализация проходила по плану.

Испытуемая входила в транс с помощью препарата В. Впоследствии - уже без него. Предварительно ею в качестве образца для создания мира был выбран цикл сказок детской писательницы А. Я лично дважды подключался к транслируемому ею образцу, и каждый раз убеждался в том, что мир функционирует практически в точном соответствии с выбранным заранее образцом.

Далее мои сотрудники провели ряд экспериментов, которые выявили, что вхождение в мир и функционирование в нем осуществляется в точном соответствии с программой. Так продолжалось на протяжении пяти недель. Сессии длились каждый раз обусловленное время.

00.00.00 инженер-техник В.Е.А. доложил мне о незапланированных изменениях мира. В частности, о появлении в нем популяции человекообразных сущностей. Данные изменения были запротоколированы. После получения соответствующей Вашей резолюции реализация проекта была продолжена. Далее мне поступило еще два донесения от моих сотрудников (находятся в деле) о том, что в мире продолжают накапливаться незапланированные изменения. В частности, происходит модификация двуногих - в них концентрируются негативные качества. Злость, зависть, ненависть. Это, и я Вам опять докладывал, причем в письменно форме, свидетельствовало о том, что испытуемая, как и многие эмпаты, не могла смириться с испытываемыми людьми негативными эмоциями, и воспринимала их достаточно болезненно. Именно потому она транслировала это ощущение в создаваемый ею мир.

Это можно было выявить ранее, если бы Вы не отдали приказ о начале экспериментов до завершения полного цикла текстов.

Вы приказали продолжить реализацию проекта.

00.00.00 мы не смогли вывести испытуемую из транса. Препараты С и Д не оказали ожидаемого воздействия. Резко ухудшились физические показатели испытуемой. Мы ждали два дня. Ситуация продолжала ухудшаться.

Зная, что Вы, учитывая ранее данные Вами указания, прикажете продолжать проект, я принял решение о том, что испытуемую необходимо выводить из него изнутри. Поскольку ранее мною был выбран образ одного из героев сказок - Гугуши, я воспользовался им и в этот раз. К сожалению, технология подключения к миру не предполагает сохранения памяти экспериментатора в полном объеме. Однако личность восстанавливается по мере пребывания в мире. Окончательное восстановление происходит на шестой день, и именно в этот момент экспериментатор выбывает из проекта. Это Вы тоже должны были знать. Но я напоминаю на всякий случай.

Считаю необходимым сообщить, что я, воспользовавшись служебным положением, оказал давление на инженера-техника В.Е.А. с целью обеспечения меня, вернее, Гугуши, питанием в мире. Для чего он, не имея необходимого уровня эмпатии, ежедневно входил в мир в виде потенциальной жертвы хищного Гугуши, а именно - групчика. Вины В.Е.А. в произошедших событиях нет.

В виде Гугуши я подключился к транслируемому миру, вступил в контакт с испытуемой, которая позиционировала себя в нем в качестве существа одного со мною вида, только снабженного крыльями. Самоназвание - Белокрылая. Мною были обнаружены неконтролируемые изменения мира. К сожалению, я не сразу смог понять цель своего пребывания в мире, и потому мне пришлось пребывать в нем максимально возможное время.

В итоге мне все же удалось вывести Белокрылую из транса и вернуть ее в нормальное психическое состояние. По крайней мере, я на это надеюсь.

Учитывая изложенное, хочу сообщить Вам следующее.

Я считаю, что проект "Мир" не готов к реализации. Более того, учитывая ряд необозначенных в данной записке факторов, я считаю, что он вообще не должен быть реализован. Никогда.

Уверен, что Ваша низкая квалификация и неоправданные амбиции не только поставили под угрозу жизнь испытуемой, но создали возможность возникновения рискованной ситуации и для экспериментаторов. Вы - хреновый организатор, трус и идиот.

Если сейчас вы озаботились внесением в мою трудовую книжку записи об увольнении за виновные действия, не трудитесь. Нужная мне запись уже сделана. Трудовая на руках.

Имеющиеся у меня записи о проекте, а также все спроектированное с моим участием или под мои руководством оборудование уничтожены качественно и изобретательно.

Адье, шеф.

Не ищите ни меня, ни Белокрылую. Надеюсь, мы никогда не увидимся.

Гугуша

* * *

Гугуша сидел на перилах балкона рядом с Белокрылой и болтал ногами. Стояла ночь. Воздух пахнул теплом, хвоей и солью. Где-то, совсем рядом, ласково шумело море.

Белокрылая посмотрела на мужчину, улыбнулась, погладила его по запястью.

- Не кувыркнись, - сказал Гугуша, - крыльев-то нет.

Она засмеялась и посмотрела вниз - на кроны деревьев. При свете фонарей их листья масляно поблескивали и странно шевелились. Пообещала:

- Не кувыркнусь. Слушай, Гугуш....

- Что?

- А что за музыка играет?

- Не знаю. Я поставил. Думал, в тему. Тебе не нравится?

- Нравится. Знаешь, я вот подумала. А если я снова создам тот мир, ты туда пойдешь?

Он расхохотался так, что, для того, чтобы удержаться за перила, вынужден был вцепиться в них пальцами. Она терпеливо ждала.

- Знаешь что, Белокрылая, - наконец-то смог сказать Гугуша, - а давай лучше состряпаем какой-нибудь новый мир. Вместе.