Очередной безоблачный день, и хоть он неотличим от сотни предыдущих, это не означает, что он не может быть необычайно жарким. Горло пересыхает едва ли не каждый час, вода из фляги словно испаряется, чуть смачивая кончик языка и совершенно не утоляя жажду. Килла оставляет тщетные попытки напиться, вешает почти пустую фляжку обратно на пояс, поправляет на плече винтовку и вглядывается в горизонт, расчехляя бинокль. Спустя долгую минуту наблюдений сервал убеждается, что ей не кажется — впереди, на небольшой возвышенности, и вправду что-то есть. Череда сухих деревьев, небольшая поляна зелёной травы — необычная редкость в испещрённой трещинами безжизненной земле двух звёзд. Килла тут же чувствует, как дрожь пробегает по телу, а следом и мысль, что впереди оазис, и вовсе окрыляет, заставляя её ускорить шаг.

Последний десяток метров Килла бежит, быстро карабкается по склону и от усталости падает на четвереньки в тени одного из сухих деревьев. Но это стоит того. Тяжело переведя дыхание, она садится и с безмерной радостью рассматривает открывшуюся местность. Полные зелени луга, густые кустарники, стоящие вплотную к берегу прозрачной глади озера — всё так и вопит о жизни, о какой сервал забыла, бесцельно шастая по просторам пустыни.

Килла снимает с плеча винтовку, аккуратно приставляет её к дереву и туда же небрежно скидывает рюкзак с барахлом и пояс с амуницией, торопливо расшнуровывает берцы, снимает носки и с благоговением ощущает, как трава нежно щекочет истёртые стопы, когда те зарываются в стебельки. Такие нежные прикосновения; сервал не сдерживается и в кайфе смеётся, запрокидывая голову и растопыривая ушки к безоблачному, уже не такому жестокому небу.

— Супер! Остаться бы тут на подольше.

Килла расслабленно потягивается, встаёт и, больше не оттягивая, бежит к озеру. И плевать, что она вся в камуфляже, а на морде тряпки и солнечные очки — всё равно всё в пыли, и вода не повредит. Низкие кустарники заставляют помучиться(не легко сквозь них продираться), но её решимость никуда не девается и, как только озеро перед ней раскрывается, сервал ныряет щучкой и раскрывает рот. Она и не помнит, когда ей в последний раз удавалось так поплескаться, ощутить свежесть всей кожей и отведать настолько сладкого напитка, пусть это и просто вода, но какая же чистая!

— Рай…

Водная гладь удерживает на плаву, а Килла млеет, изредка подёргивая конечностями, чтобы не пойти ко дну. Но нельзя же остаться так навечно? Сервал и сама понимает, что пора уже заканчивать: нужно почистить оружие, поесть, да и осмотреться — мало ли, что может быть в округе?

В твёрдой решимости Килла кивает сама себе, кричит: “В бой!” — ныряет поглубже, высматривая рыбу.

Но тут же с ужасом всплывает обратно: дно озера не видно за бесчисленными костями.

Килла в панике бросается к берегу и тогда замечает, насколько он пологий — неестественно вертикальный и это пугает её только сильнее. Она доплывает, хватается за кустарники, но рука соскальзывает. И прежде чем приходит осознание почему, вопль адской боли вырывается из горла. Окроплённые кровью листья блестят, словно лезвия — пару пальцев начисто срезало с кисти, ладонь рассекло несмотря на перчатку. Килла зажимает раны, в безудержном плаче оглядывается, но вся зелень вокруг бросает такие же блики.

И когда первая кровь в воде растворяется, озеро с неистовым жаром вспенивается и разъедает кожу…

— Я тебе говорю, — медведь озлобленно рычит и широким кулаком ударяет по столешнице, затем надвигается к шакалу, сидящему рядом. — Всё так и было!

— Тише, косой, я же не спорю, — тому только и остаётся, что развести руки.

— Совсем ничего не понимаю… — сам себе в усы бурчит сидящий с ними бармен-барсук.

А весь кабак уже битый час с интересом наблюдает за перепалкой этих двоих. И хоть причина и проста, да вот только разрешения ситуации и не предвидится. Шакал пришёл сюда первым, и тогда никто и не придал его появлению какого-то значения: очередной охотник решил сбыть навар и отдохнуть за едой и выпивкой — обыденность для этих краёв. Да вот только то, что он притащил с собой, мигом приглянулось здешнему бармену: потрёпанная, старая винтовка с узором оскала и двумя засечками на прикладе. Ценности в ней практически не было — слишком старая, да и заклинивает её раз через раз, но было в ней одно “но”. У барсука в сейфе лежала точно такая же винтовка, которую ему продали уже как пару недель назад. И не успели они разобраться, как абсолютно одинаковые, вплоть до мелких царапин винтовки вообще могут существовать, как припёрся медведь — третий “счастливый” обладатель загадочной винтовки.

— Значит так, — барсук ещё раз посмотрел на три экземпляра, вернувшихся от также заинтересованной и рассмотревшей их толпы зевак, крутанул ус и положил на стол ладонь, заговорив с шакалом. — Ещё раз. Где ты её раздобыл?

— Как я и говорил, повстречал я по пути сюда одну красивую бабу. Сервал, она сказала, что Килла — её кличка, но, похоже, соврала, ибо дура-дурой. Подходит, значит, эта винтовка у неё за спиной — никакой осторожности и так, знаешь, ластиться начинает. Уж больно ей пить хотелось, а я же не дурак. И за фляжечку воды попросил её...

— Только давай без твоих… — медведь несколько замялся. — Этих… — вновь собрался. — Всё равно видно, что брешешь.

— Как знаешь, но то что она без трусов гуляла это факт! — шакал победно улыбнулся под сомневающийся и несколько задорный гул толпы. — Завидуете? Правильно. А дальше мы проснулись в обнимку поутру, разок поцеловались и айда вперёд, сюда...

— Только сюда она не дошла, — снова про себя говорит барсук, а шакал и услышал.

— Верно, — он немного сник, — сгинула дура. Когда нам оставалось с десяток километров до этого самого места, выследил её рой червей, — морду шакала аж перекосило, а слушатели нервно поёжились. — Похоже, её пометили ночью, а она и не додумалась ни обработать, ни вырезать паразита, ни мне сообщить. Вот и поплатилась, только эта винтовка от неё и осталась...

— Килла... Попробую разузнать, — барсук постучал пальцем по столу, повернулся к медведю. — Ну а что ты?

— Да мне нечего рассказать, — тот лишь пожимает плечами. — Нашёл винтовку на границе “оазиса” и подумал, что там её хозяин и сгинул. Отвратная аномалия... Вот и прихватил трофей с собой — там ещё барахло какое-то было, но я побрезговал в нём рыться.

— Понятно, — бармен ещё несколько секунд раздумчиво сидит, складывает руки в замок и опирается локтями на стол. — У меня есть только один вариант. Похоже, что у нас появилась некая группировка, а её бойцы используют эти самые винтовки. И скорее всего, что эта самая Килла была одной из них… — он поднимает голову, сосредоточенно обводит взглядом присутствующих и подытоживает. — Но, чёрт возьми, я не понимаю, как эти винтовки могут быть абсолютными копиями?!

Все лишь пожимают плечами, что-то неясное бормочут, теряясь в догадках.

— Здрасте, — зеваки без особого интереса оборачиваются к невинному голоску на входе, а сервал в дверях, немного смутившись такому вниманию, звонко спрашивает: — Открыто?

— Да-да-да, — опомнившись, барсук подымается с места, — проходите, чего желаете?

И до того, как кто-то успевает хоть что-то сообразить или среагировать, раздаётся выстрел, а во лбу только пришедшей странницы появляется красное пятнышко, и та, словно ещё не осознавая своей смерти, с застывшей, приветливой улыбкой, медленно заваливается на спину.

— Да она уже мертва... — придя в себе, все поворачиваются к шакалу, который всё ещё целится из дымящегося пистолета в, теперь уже, труп. — Мертва.

— Держи его!

Шакала обезвреживают, валят на пол, а барсук с тоской на сердце склоняется над ни в чём не повинной и так рано погибшей бедняжкой, закрывает веки на её глазах и уже собирается подняться, когда замечает знакомую винтовку. Он холодеет, аккуратно снимает её с костлявого плеча, разглядывает, невольно вспоминая недавний разговор. Остаётся лишь убедиться…

— Брешет! — есть на ней трусы.

— Дедок, здоров!

— Т-с-с, — старый олень гнусно шипит и, даже не думая сводить своего взгляда с мерно качающегося по водной ряби поплавка, шёпотом бросает в ответ. — Это для кого ещё я там дедок? Может, борода-то и седая, но сил-то…

— Ну извини, не хотела обидеть.

Сервал снимает с ноющих плеч груз, садится подле рыбака на землю, расслабленно вытягивая ноги, и также устремляет свой взор на поплавок. Час близится к закату, вторая звезда на том берегу речушки так неудобно садится за горизонт, что её красное отражение на воде бьёт им по глазам. А олень сосредоточенно щурится на белую соломку, торчащую из реки, всё ждёт не дождётся поклёвки и на миг скашивает на гостью глаза:

— Чего хочешь?

— Да так, — та не отводит речушки взгляда, в раздумьях пожимает плечами, — поспрашивать о том, о сём.

— Х-м-м, ну давай.

— На что ловишь?

— Опарыш, личинки, тараканы…

— И как клюет?

Олень неопределённо хмыкает, с грустью кивает на стоящую рядом пустую котомку:

— Никак. Вот были раньше у меня в запасах крысиные мозги, вот на них клевало. А как кончились — шиш! И ведь теперь уже на крыс не поохотишься — не такой ловкий, ещё стаей загрызут, да и торговцы цены заламывают...

— Да… А давно сидишь?

— С утра.

— Правда? — она удивленно поворачивается, рассматривает деревянное древко удочки, накрепко сжатое в его пальцах. — А руки не устали так долго держать?

— Хех, привычные, — олень слегка поигрывает плечами, располагается в раскладушке поудобнее…

— А откуда будешь?

— Так тут хутор неподалёку, — он кивает по течению реки. — Час, от силы полтора в ту сторону. «Малый», называется.

Старик уже готов к очередному вопросу, да вот только сервал не спешит его задавать. Она, чтобы не вставать, ложится на землю и дотягивается до брошенного за спиной рюкзака, недолго роется в нём, пока не находит карту и что-то сосредоточенно ищет на ней…

— Значит, речка «Неглубокая»?

— Ну да, — рыбак подозрительно присматривается к ней. — А ты что, заблудилась?

— Можно и так сказать... — та улыбается в ответ, что-то чиркает на карте карандашиком. — Постоянно мотает из стороны в сторону, а я ведь даже понятия не имею, куда меня забрасывает.

Олень никак не поймёт — как это можно — не иметь понятия? Он с интересом подмечает её затасканные, камуфляжные штаны и повязанную на поясе куртку, чуть задерживает взгляд на вырезе приподнятой майки, а следом и на тонкой шее с пыльным платком. Всё это он узнаёт — именно так и одеваются исследователи пустоши, бандиты, торговцы, да и их же охранники. Разве что даже у них одёжка куда лучше выглядит. Вот у неё и оружие есть…

— Клюёт!

— Да ёпт, твою, — олень испуганно дёргает удочку, чувствует сопротивление, но рыба тут же срывается. — Не, ну мля? — рыбак ловит пустой крючок, разочарованно плюёт на всё и встаёт с раскладушки. — Вот чё ты ко мне докопалась, а? — он рассерженно машет на чуть испуганную таким неприятным положением дел девчонку. — Весь день ждал, никто не мешал — рыбы не было! А стоило тебе появиться и на тебе — всё насмарку!

— Ну, прости…

— Бог простит! — олень со зла огрызается и замечает, как сервал пугливо сжимается, забрасывает в котомку сложенный стульчик, водружает всё на спину и поспешно удаляется…

— Да уж... — сервал падает на спину, — молодец, Килла! — отдаёт честь в никуда и, закидывая за голову руки, всматривается в едва различимые на чернеющем небосводе огоньки. Редко когда удаётся увидеть их — промежуток, когда обе звезды за горизонтом, очень мал, потому-то она и не хочет упускать такой шанс. Но неприятный осадок на душе никуда не девается, и она тихо шепчет в никуда. — Так держать...

Килла закрывает глаза, прислушивается к течению реки, понимает, что вскоре уснёт. Да она и рада — слишком вымотана, двигаться неохота и раз лежать так удобно, то почему бы и нет?

Но едва мелькает эта мысль, в идиллию вклинивается многочисленный, пронзительный писк.

— Нет... Пожалуйста, только не крысиная стая!

— Долго ещё?

— Папа, не мешай!

Пара охранников раздражённо вздыхают, а торговец озадаченно почёсывает лоб между рогами. Казалось бы — что сложного сходить по маленькому? Так нет же, дочь закатила истерику, потребовала, чтобы все перешли на другую сторону повозки, и уже как несколько минут что-то там чудит в одиночестве. Незадачливый отец собирается в очередной раз позвать её, как раздаются быстрые шажки, и малютка-козочка выбегает из-за кормы, крепко обнимает его за ногу и прячет в штанине мордочку.

— Ну, чего ты?.. — торговец озадачивается лишь больше, с безнадёгой смотрит на охранников, а те отворачиваются, едва сдерживая лающий смех. — Давай, посажу тебя в повозку, и дальше поедем.

— Я не могу, я ещё не всё сделала...

— Похоже, мы тут надолго, — гиена сворачивает самокрутку, делится порошком из сушёных грибов с напарником волком. — Можете не спешить, всё равно оплата почасовая…

Торговец зло смеряет бездельников взглядом.

— Почему? — ласково гладит дочку по голове, хоть и нервы у него уже на пределе.

— Там тётя смотрит, я не могу, когда смотрят! Прогони её!

— Где тётя?

— Там!

Малютка пальчиком указывает туда, откуда только пришла, и этого хватает, чтобы вызвать у трёх взрослых чувство тревоги: торговец хватается за кобуру, нащупывает револьвер; охранники, позабыв о перекуре, подозрительно переглядываются, синхронно взводят курки карабинов и настороженно обходят повозку с противоположных сторон. И каково же их недоумение, когда на пустынной равнине, распростертой на многие мили вокруг, не пойми откуда появляется какая-то девчонка. Причём не где-то вдали, а прямо перед их носом — лежит вразвалку в нескольких метрах от борта повозки и, повернувшись одной лишь головой, с любопытством разглядывает то одного, то другого.

— Ты как так подкралась?

— Так вы мне и нужны, чтоб красться, — сервал бурча садится, зевает во всю пасть. — Я просто проснулась, а вы уже тут. И чего вам надо?

Охранники в непонимании переглядываются, а девчонка и не ждёт ответа. Она встаёт, отряхивается, и уже хочет поднять винтовку, когда громкие выстрелы и фонтанчики песка у носков берцев заставляют её испуганно отпрыгнуть в сторону.

— Вы чего стреляете?!

— А ты чего к оружию тянешься?!

— Хочу взять...

— Нельзя! Живо подняла руки!

— Вы чего? — она нехотя повинуется, с нервной усмешкой наблюдает за тем, как они осторожно приближаются. — Правда думаете, что я могу напасть?

— Да кто тебя знает, — гиена не отводит от неё мушки, шепчет напарнику: — Эрл, проверь, что у неё там.

А волк уже это и делает: бесцеремонно переворачивает её рюкзак, встряхивает и, после недолгого изучения выпавшей кучки барахла, даёт отмашку рукой, забирая винтовку девчонки себе. Второй слегка расслабляется, уже с не таким угрожающим взглядом целится ей в грудь, но она пока не рискует опускать руки.

— Умничка, теперь раздевайся.

Сервал вглядывается в напускное безразличие на мордах охранников и дрогнувшим голосом спрашивает:

— Это ещё зачем?

— Ну а вдруг у тебя там что припрятано...

— Всё в порядке? — козёл осторожно показывается из-за повозки и, убедившись в своей безопасности, поспешно направляется к ним. — Кто такая?

— Да вот сейчас и узнаем, — гиен-охранник, в нежелании больше ждать вновь наставляет карабин на незнакомку. — Ну, чего ждёшь?

Ещё пару мгновений она нерешительно мнётся на ногах, но понимает, что иного выхода нет и быстро со всем кончает — остаётся в одном лишь нижнем белье и носках, прикрываясь руками. Волк подбирает скинутую одёжку, находит среди неё нож и галантно кланяется, опуская с головы шляпу с полями, прежде чем встать в ряд с наблюдателями.

— Покрутись…

— Не буду.

— Эх, ладно, — гиена с усмешкой кладёт карабин на плечо. — Кто такая, откуда будешь и куда идёшь?

— Может, сначала одежду вернёте?

— Не, подруга. Разговаривать легче, когда собеседник всей душой открыт перед тобой.

— А одежда-то тут причём?! — сервал в раздражении шипит, видит, что им это абсолютно до фени, и потому собирает решимость в кулак. — Килла я. Путешествую. Иду от хутора «Малый» куда глаза глядят. А теперь верните мои вещи.

Она требовательно вытягивает руку, и Эрл с оглядкой на напарника отдаёт всё, кроме ножа.

— А оружие? — Килла начинает напяливать штаны и понимает, что винтовка также не у неё.

— А вот с этим могут быть проблемы… — гиена задумчиво наклоняет голову. — Где гарантия, что когда мы тебя оставим, ты нам в спину не пальнёшь?

— Зачем мне это?

— Ну, придурков хватает.

— И что мне тогда дальше без ствола делать? — девчонка садится и берётся за берцы. — Меня же любая тварь сожрёт!

— Да... непростая ситуация.

— Так может, пускай с нами идёт? — козёл нерешительно вставляет словечко, смелее обращается к закончившей шнуровать берцы девчонке, — Тебе же всё равно, куда податься, да? — а когда та утвердительно кивает, немного сникает, видя неоднозначные взгляды в стороне. — Если что поможет, да и за дочкой последит…

— Что ж ты за отец такой, что незнакомке дочку доверяешь? — гиен-охранник оценивающе всматривается в неё. — Готовить умеешь?

— Конечно.

— В принципе идея неплохая, но раз она твоя, — охранник приобнимает затихшего торговца, кивает на ожидающую решения девчонку, — то тебе за неё и отвечать. А ты, Килла, не вынуждай нас всех жалеть о нашем добродушии, смекаешь?

— Смекаю.

— Вот и отлично, — гиен улыбается, хлопает козла по плечу и выпускает его из объятий. — Если что, то я в нашем маленьком караване замыкающий, Эрл ведёт волов, соответственно и повозку, ну а ты располагайся где-то между. Тут уже как наш клиент решит — где. И оружие пока тебе не понадобится...

— Папа! — он не успевает договорить, как малютка радостно выбегает из-за повозки. — Поехали!

— И как же такую красивую девочку зовут?

— Мэгги, — козочка застенчиво прячется за шторкой.

Килла приветливо ей улыбается, шагает за неспешно катящейся повозкой и продолжает то и дело замечать из неё детский, любопытный взгляд. Да и не только его — идущий в нескольких метрах позади охранник тоже не сводит с Киллы глаз. И если ребёнку сервал даже и рада, то вот гиене как-то не особо, хоть на это можно и не обращать внимания. Память о сотне дней, проведённых наедине с собой в пустыне, где один лишь раскалённый воздух да песок, не прошли бесследно и именно она заставляет её искать даже малую толику общения. И хоть первые попытки окончились полным провалом, сейчас же она верит, что всё будет по-другому:

— А как тебя? — Килла поворачивается к гиену, шагает задом наперёд. — Твой напарник — Эрл, а ты?..

— Майк.

— М-м-м, круто. И вы все направляетесь в город?

— Не сразу. Сначала пройдёмся по селениям, а город — это конечный пункт. Но даже не думай, останешься на первой же остановке — до города за тобой присматривать никто не станет, тем более за бесплатно.

— Да я и не навязываюсь. Но, если не тайна, может, расскажешь, в какой город идёте?

— Брайтгил.

— Он большой?

Майк довольно сильно удивляется, а сервал и не понимает, что в её вопросе настолько глупого, и повторяет:

— Брайтгил — он большой?

— Так ты родилась здесь! А я всё думал, чего ты такая чудная, — гиен словно бы разглядывает её только сейчас и немного смягчается. — Забавно: всю жизнь провела на планете, а в городах ещё не бывала. Поэтому со своего хутора и дёру дала, а? Предки, наверное, те ещё отшельники?

Килла ненадолго опускает голову голову, задумчиво шепчет только себе:

— Наверное…

— Грустно всё это. Учитывая возраст, твои родители — одни из первопроходцев и, знаешь, многие из них сейчас затворники… А Брайтгил уж точно больше и невероятнее всего, что ты вообще можешь своей головешкой представить. Всё же, с него всё и началось — один только космопорт чего стоит. Лучше сама в нём когда-нибудь побывай, а то если я расскажу, мало ли, у тебя ещё мозги переклинит…

— Я расскажу! — Мэгги упирается в доску на корме и задумывается, водя глазками по небу. — Там очень много людей, много очень быстрых машин, и дома такие высокие, до самых облаков! И ещё — там есть компьютер, друзья, садик, и не бывает скучно. И еда очень вкусная — так мама говорит, но я иногда не верю, потому что она бывает очень противной и выглядит как сопли!..

— Ух ты, — восторгу Киллы нет предела, а ещё она замечает, в какую чудесную и мягкую на вид одёжку малышка одета. — А платьице тебе мама там купила?

— Да, — Мэгги вновь стесняется, прячется, так что только макушка видна. — Нравится?

— Очень. Я даже такое захотела. Скучаешь по маме?

— Скучаю, с папой скучно. Но мама попросила, чтобы я за ним присмотрела. Тётя, а вы крутая?

— Я? Не-а, совсем не крутая.

— Но вы гуляете одна, а папа боится. Говорит, так нельзя — очень опасно.

— Знаешь, а он абсолютно прав...

Спокойный день и за ним такой же вечер. Оставшаяся в одиночестве звезда не так сильно палит, дуновения ветра приятно колышат одежду и небо вот-вот окончательно стемнеет. Небольшая рощица деревьев показывается на горизонте, и, прежде чем ведущий успевает поторопить волов, те словно чувствуют скорый отдых и сами ускоряют свой ход. Караван встаёт на привал: волы тяжело пыхтят, Эрл даёт им напиться из бурдюка, с благодарностью похлопывает по шее и снимает упряжь; Майк вместе с весело прыгающей Мэгги, без остановки фоткающей на маленький фотоаппарат необычно скрученные деревья, уходит в рощу за хворостом, а сервал остаётся ждать, когда торговец появится из повозки, где он уже как несколько минут продолжает чем-то греметь.

— Держи, — из-за шторки высовывается рука со сковородой.

Следом решётка на ножках, несколько консерв, специй и тарелок в котелке.

— Давай только честно, — он проворно спрыгивает на землю и, как старик, длительное время просидевший в одном положении, со скрипом разминает спину. — Точно умеешь готовить?

— Точно.

— Ну и ладненько, — торговец подаёт ей крепкую руку. — Шейх.

— Килла.

Она легонько пожимает, случайно роняет пару консерв и, прежде чем козёл с недовольным выражением на морде успевает что-то сказать, с неловкой улыбкой быстро подбирает.

— Знаю, слышал уже, — Шейх берётся за решетку и ставит её немного в стороне. — Тут безопасное место. Пока раскладывай всё, а как будет огонь — готовь. И на всякий случай — ты ещё под присмотром.

— Да я понимаю, но зря вы так беспокоитесь. И спасибо...

— Не стоит. Сказать по-правде, мне просто нужно было кем-то занять Мэгги. Не подумай, что я недоотец, но я очень устал, а эти двое в няньки совершенно не годятся.

— А неплохо. Не так изысканно как у Шейха, но куда съедобнее.

— Каждый раз собираешься вспоминать?

— А почему нет? Килла, представь нечто похожее на холодец, только в виде сырого супа сверху и сгоревших хлопьев снизу. Вот таким он нас раз покормил. И как у тебя такого франкенштейна создать получилось, а?

Мэгги искренне смеётся, пока Майк с долей шутки продолжает выведывать заветный рецепт у её отца. А тому явно неуютно: он расстёгивает на рубашке пуговицу, дует в тарелку и активно помешивает ложкой горячую массу, отмалчиваясь от льющихся потоком вопросов. Килла с улыбкой наблюдает за сценой, изредка пожимает плечами, когда гиена обращается к ней или же упоминает что-то, чего она не знает; иногда посматривает на ухмыляющегося волка, так за всё время не произнёсшего и слова. А ветки в костре тихо потрескивают, тени от всполохов расслабляюще гуляют по лицам и приятный запах дыма смешивается с аппетитным ароматом рагу, кипящего внутри котелка.

Килла не может сказать точно, но, кажется, что она впервые чувствует себя так умиротворённо. Даже совесть больше не мучает ведь слова, что она умеет готовить(когда она и не подозревала об этом) — оказались сущей правдой. И сейчас она слушает истории, без всяких желаний сидит у костра рядом с хорошими и уже понравившимися ей людьми, которые не пожелали зла и взяли с собой, пусть только из чувства подозрения, но всё же — они добрые. Они говорят с ней. И Килла ценит это — старается запомнить всё и не упустить ни момента.

Она чувствует, как тарелка на ногах остывает, пробует своё же рагу и уже не может остановиться — уплетает за обе щёки, никак не насыщаясь этим неизведанным, поистине ужасно притягательным вкусом. И как же хорошо, что он совершенно не похож на те осточертевшие, консервированные абрикосы в её рюкзаке!

— Ещё!

— Глядите-ка, — Майк забирает её тарелку и, после одобрительного кивка Шейха, быстро наполняет черпаком, — а ты и не говорила, что голодна.

— Да я и сама не ожидала. Наверное, просто привыкла.

— Так часто голодаешь?

— Если честно, сколько себя помню.

— Но так нельзя! — малютка нравоучительно качает головой. — Не будешь кушать — заболеешь и станешь некрасивой, а потом совсем умрёшь!

— Ну-ну-ну, — козёл берёт дочку на колени. — Мэгги, не говори так.

— Почему?

Второй звезды уже не видно, наступает долгожданная ночь, и Мэгги с отцом пожелав всем спокойного сна, направляются к повозке. Волк ещё недолго сидит у костра, поднимается и уходит куда-то в сторону. И теперь, когда Килла осталась наедине с лениво развалившимся по ту сторону огня гиеной, она тихо его спрашивает:

— Слушай, а почему Эрл не говорит?

— У него нет языка.

Сервал невольно радуется(её догадка оказывается верной), но куда больше ёжится от неприятных мурашек. И всё же, ей интересно:

— Как так получилось?

— Да вот так, — гиен зевает, тыкает палочкой в огонь. — Напился раз в баре и с бильярдного стола подбородком сиганул на другой, а язык как раз торчал из пасти.

— Жуть.

— Угу… Старые, весёлые деньки. Только не вздумай его о них спрашивать...

Эрл как раз возвращается неся охапку дров, настороженно останавливается и всматривается во вдруг замолчивших, деланно не обращающих на него внимания особ. И под давлением его взгляда Килла невесть с чего начинает волноваться, нервно стискивает зубы и только успевает подумать: “Он так ещё долго будет?!” — как волк садится на прежнее место, подкидывает в костёр пару веток и расслабляется, позволяя ей наконец сделать то же самое.

— Всё, не могу больше, — Майк из последних сил достаёт что-то блестящее из-за пояса и отдаёт волку. — Хоть бы что хорошее приснилось… — он поворачивается спиной к костру и тут же находит идеальное положение, чтобы проваливаться в сон.

Килла поудобнее подбирает колени, разглядывает костёр в молчаливой компании. Тепло от ног передаётся телу, щеки горят даже когда она к ним прикасается, дрёма постепенно овладевает, и Килла уже собирается лечь, когда Эрл привлекает внимания легонько толкая в плечо — в его ладони ярким пламенем переливаются наручники.

— Может не надо? — она моляще поджимает губы. — Пожалуйста. Я с ними не усну.

Волк недовольно вздыхает, затем решительно кивает и безжалостно протягивает оковы.