Furtails
Ричард Бах
«Хорек-писатель в поисках музы»
#NO YIFF #фантастика #хорек #хуман

ХОРЕК-ПИСАТЕЛЬ В ПОИСКАХ МУЗЫ

Ричард Бах


(Хроники хорьков-3)



Прислушивайся к своей жизни. Она расскажет тебе все, что ты должен знать о том существе, которым ты можешь стать.

Вначале все хорьки собрались вместе, и каждый принял свой дар от звезд - дар, который должен был сделать его счастливым. Одним были дарованы стремительность и сила, другим - таланты первопроходцев, изобретателей и творцов.

И только одному хорьку не досталось ничего. Он стоял один-одинешенек и чувствовал, как звездный свет струится на него, но не замечал в себе никаких перемен.

Тогда он доверчиво потянулся носом к звездам и спросил, как же ему найти свой путь, - ибо он любил звездный свет и знал, что путь его судьбы уже открылся, хоть и незримо для глаз.

Твой дар - в твоем сердце, - шепнули звезды в ответ. - Сила твоя - в том, чтобы являть миру видения и образы всех прочих зверей, всевозможных прошлых времен и времен грядущих и всего, что могло бы случиться, и всякого "почему бы и нет". Волшебный дар твой - сочинять предания и сказки, что протянутся мостом сквозь все времена и взволнуют души еще не рожденных щенят.




ХОРЕК И ЗВЕЗДЫ


В НАЧАЛЕ все хорьки собрались вместе, и каждый принял свой дар от звезд - дар, который должен был сделать их счастливыми. Одним были дарованы стремительность и сила, другим - таланты первопроходцев, изобретателей и творцов.



И только одному хорьку не досталось ничего. Он стоял один-одинешенек и чувствовал, как звездный свет струится на него, но не замечал в себе никаких перемен.



Тогда он доверчиво потянулся носом к звездам и спросил, как же ему найти свой путь, - ибо он любил звездный свет и знал, что путь его судьбы уже открылся, хоть и незримо для глаз.



"Твой дар - в твоем сердце, - шепнули звезды в ответ. - Сила твоя - в том, чтобы являть миру видения и образы всех прочих зверей, всевозможных прошлых времен и времен грядущих, и всего, что могло бы случиться, и всякого "почему бы и нет". Волшебный дар твой - сочинять предания и сказки, что протянутся мостом сквозь все времена и взволнуют души еще не рожденных щенят".



И хорек преисполнился радостью, внимая этим словам, ибо были они правдивы. И обратился он внутрь себя и нашел там всяких зверей и приключения, которые заставили его смеяться и плакать и многому его научили. И стал он записывать свои сказки, чтобы разделить их с другими, и везде, куда бы ни пришел он, его привечали и чтили до конца его дней и в грядущие века.



Щедро даруя свои видения и сказки, дабы стали они друзьями не нам одним, но и тем, кому откроются, мы возвышаем духом не только самих себя, но и весь мир со всеми его будущими временами.



Хорек Антоний, Притчи






Глава 1


Хорек Баджирон задернул шторы, выключил настенную лампу и набросил себе на шею белый шелковый шарф. Его Мансарда погрузилась в полумрак.

"Что же тут не так? - размышлял он. - Может, вся беда в самом ритуале?"

Пора за дело. Он напрягся и подобрался, ушки его зашевелились, то становясь торчком, то опадая, словно под тяжестью низкого скошенного потолка. Он снял пишущую машинку со стола и поставил ее на пол. Достал из стенного шкафа большую зеленую промокашку, ларчик красного дерева и старинную керосиновую лампу. Ларчик он бережно установил на дальнем конце стола, промокательную бумагу расстелил у переднего края, стык в стык с обрезом столешницы, а лампу разместил рядом с промокашкой.

Он был красавец-хорек: золотистая шерстка, постепенно темнеющая к кончику хвоста, чернильно-черному. Резко очерченная вокруг глаз-угольков перевернутая буква "М" - другие звери находили ее неотразимой.

"Если вся беда - в моем ритуале, - думал он, - то что же делать? Может, он работает только потому, что я в него верю? А что будет, если я перестану верить?"

Хорек-писатель чиркнул спичкой и поднес огонек к фитилю. Лампа зажигалась только по таким случаям, и никогда больше. Разгорелось и выровнялось пламя цвета старинного медного ключа; на блестящем серебре заиграли нежные блики.

Он приставил стул к столу - точь-в-точь как положено - и сел. Все должно быть точно таким же, как в тот день, когда он написал первую фразу. Именно так все и было.

Он выдвинул ящичек стола, извлек крохотную чернильницу с фиолетовыми чернилами и поставил ее на стол - на то самое место. Он вынул пробку, аккуратно положил ее рядом с чернильницей и задвинул ящичек.

Из второго ящичка он достал гусиное перо с чистым, остро заточенным кончиком. Перо он аккуратно уложил справа от чернильницы и пробки.

Вот и все. Он удовлетворенно кивнул. Все в порядке - если не обращать внимания на этот ужас, с каждым мгновением растущий в его душе.

Он потер ларчик ребром лапы, наводя лоск на драгоценную древесину, и медленно откинул крышку. Коснулся своей едва начатой рукописи, и сердце его на мгновение встрепенулось.


ХОРЕК БАДЖИРОН



ТАМ, ГДЕ СТУПИЛА ЛАПА ХОРЬКА


Баджирон помнил все наизусть, слово в слово. И все же он еще раз взял свою книгу и перечел:


"Граф Урбен де Ротскит стоял на задних лапках на башне своего замка у самого края и смотрел, как розовоусая заря приподнимает кончиком носа темный полог ночи. Как печально!



И вот..."


На этом рукопись обрывалась.

Автор ее вздохнул. Он снова втянулся в процесс творения.

"Да, напряжение создается замечательно", - подумал он. И все-таки что-то неладно с этим романом, от которого всему миру хоречьей литературы предстояло встать на дыбы.


Что "

печально

"? Печально ли было графу Урбену - что и подразумевал писатель? Или достойно сожаления уже само то, что он стоял на башне своего замка, - чего писатель в виду вовсе не имел?



Стоило ли писать "

стоял на задних лапах

"? В конце концов, на чем же еще было стоять его герою?



Не таится ли в словах "

у самого края

" намек на то, что Ротскит, может быть, собирается прыгнуть вниз? Ну уж нет! Его граф - не самоубийца.



Образ "

розовоусой зари

" казался таким свежим в тот миг, когда он запечатлел его на бумаге! А "

темный полог ночи

" ему просто нравился. Это было хорошо.


Баджирон обмакнул кончик пера в чернила и поднес его к бумаге. Настало время закончить фразу.


Он снова вздохнул в ожидании удивительного приключения, которое должно последовать за таким хорошим началом - "

и вот...

".






Вывел на бумаге: "

заря...

" - и остановился. Он и не представлял, каким окажется следующее слово.


Тишина обвивала его, медленно сжимаясь кольцами тропического удава.




Глава 2


В нагорьях Монтаны воздух холодный и разреженный. Кругом одни плато и холмы, да порою ручеек жидкого алмаза прорежет невысокий утес, весь в серебристо-зеленых облаках цветущих тополей и ольховых деревьев.

Полтора десятка домиков, именовавшихся в своей совокупности горным курортом "Радужная овца" и учебным центром "Хорьскаут" Хорька Монти, затерялись среди бескрайних пастбищ, лесов и гор, выжженных пустынь и нежданно глубоких озер, в дикой глуши, тянущейся во все стороны на миллионы и миллионы лап.


-

Хоп! Хоп! Ийя-я-я!


Это был его первый день в учебном центре, и на шее его красовался туго повязанный новый красный платок. Юный хорьскаут Хорек Баджирон приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть поверх средней перекладины загона, и от того, что он увидел там, глаза его стали как блюдечки.


- А ну давай!

Хоп! Хоп!


Там, в загоне, восседал верхом на высоком карликовом жеребце дородный хорек. Он-то и кричал почем зря. А скакун его бил копытом и фыркал прямо перед носом у мохнатой радужной овцы - всего-то лапах в десяти.

И весь загон был полон таких же пушистых существ, чистомастных, без единого пятнышка примеси. Вишневые и мятные, лимонные и сливовые... И, вместо того чтобы броситься врассыпную, радужные овцы стояли себе как ни в чем не бывало и рассматривали новоприбывших юных хорьскаутов с любопытством. А один ягненок, синий, как небо в сумерки, зевал во весь рот.

Хорек Монти - Тот, Который Умел Говорить с Овцами, - подъехал к загону и посмотрел сверху вниз на десятерых новичков, выстроившихся у ограды.

- Как видите, орать толку мало, - заметил он, всем своим видом являя полную невозмутимость. - Так от них ничего не добьешься. Они здесь - такие же гости, как и вы. Только с ними у нас контракт на лучшую в мире шерсть, вот и вся разница.

Он приподнял свою широкополую хорьскаутскую шляпу и зачесал назад упрямый клок шерсти, свисавший на лоб.

Конечно, это все клонированные животные, и родились они в лаборатории. Но это ничего не меняет. У каждой овцы - свой характер. Каждая из них - личность. Все они горды, вольны и прекрасны. И здесь, на лоне природы, им хорошо.

Только одного им не хватает, - добавил он, водружая шляпу на место. - Навыков выживания под открытым небом. Они плохо ориентируются на местности - куда хуже, чем я и вы. Они могут задуматься и забрести куда попало. Иногда они забывают поесть. Вот для чего вы здесь. Вы станете их поводырями - на этот сезон.

Не успел он умолкнуть, как овцы разом повернулись и потрусили к ограде, как будто знали наперед, что последует за этой речью.

- Я так думаю, вы захватили для них из спального корпуса кой-какое угощение. Ну что ж... Попробуйте покормить их. И смотрите внимательно, как они себя поведут...

Баджирон сбросил рюкзак на землю, опустился на колени и, порывшись в вещах, отыскал припасенные заранее сенные шарики размером с головку брокколи - трава люцерны, прессованная в соевом масле. Овцы благовоспитанно взяли зубами по одному шарику, неторопливо сжевали и потянулись за добавкой.

Подождав немного, Монти продолжал:

- Итак, щенки, слушайте меня внимательно. Этим летом вам жарко придется. Солнце рано всходит, а вам надо будет бегать допоздна со всех лап. За день раз пять-шесть вздремнете на минутку - и хорош. Больше никак нельзя.

Щенки молча переглянулись.

- Вам много чему надо научиться. Как ездить верхом, как жить под открытым небом, как находить дорогу в лесу и на равнинах, как заботиться прежде всего о радужных овцах - и только потом уже о себе. Но к концу этого лета вы станете настоящими хорьскаутами, а это дорогого стоит, попомните мои слова...




Скоро щенки подружились: Баджирон и Строуб, Боа и Алла, и все остальные. Они спали в соседних гамаках и сидели за одним столом в обеденном зале у Поварихи. И даже скакуны их стояли в соседних стойлах.

Они вместе чистили своих коньков и прибирались на конюшне. Они вместе учились седлать и взнуздывать скакунов, ездить верхом и ориентироваться по солнцу и звездам, осваивая искусство, в котором нет нужды у беззаботных овец. Знать, в какой стороне дом и сколько до него идти, - это было дело хорьскаутов.

И все же одним Хорек Баджи отличался в то лето от прочих хорьчат. Он, как и остальные, носил шейный платок и широкополую шляпу и возил с собою скатку, флягу и нож с целой кучей лезвий.

Но только у него одного в седельной сумке лежали тетради и карандаши. Когда ему удавалось улучить свободную минутку, он делал записи. Он запоминал сцены и диалоги, забавные случаи и страшные происшествия, и записывал все, что видел, и думал, и чувствовал, поверяя желтой тетрадной бумаге и восторги приключений, и охватывавшую его временами тоску по дому.

Почему-то Хорек Баджирон не мог чувствовать себя счастливым, если он чего-то не сделал, не повлиял каким-то образом на окружающий мир, - а "сделать" для него означало записать свои впечатления и мысли.




К концу лета алый шейный платок выцвел от солнца и дождя почти до белизны, а Хорек Баджирон возвращался в город уверенным в себе, независимым и способным выживать под открытым небом и служить другим достойным спутником и проводником.

По пути домой, в автобусе, он перечитывал свои дневники - пропыленные, покрытые пятнами от капель дождя. Он снова как наяву видел яркие краски, слышал песни и вдыхал ночные и полуденные запахи высокогорья, вспоминал все диалоги, слово за словом, все беседы с друзьями в походах и у костра.

"Смогу ли я стать писателем? Когда-нибудь..."

Глубоко-глубоко внутри его муза насторожила уши, шевельнулась и радостно засопела.

"А вообще-то неважно, - подумал Баджирон. - Главное, я теперь настоящий хорьскаут. Я всегда могу вернуться в Монтану, если захочу".

Внутри - жаркий вздох разочарования, тающая струйка огня.




Глава 3


Вначале - и еще много дней после того, как Баджи утратил счет этим дням, - было по две тысячи слов в день. Рассказ за рассказом - в журналы, рукопись за рукописью - книгоиздателям. В ответ - бланки отказа и карточки отказа, отказные циркуляры и письма:

"Не вполне..."

"Пишите нам еще..."

"С глубочайшим сожалением..."

Но Хорек Баджирон не сдавался - он принимал эти отказы за поощрения к дальнейшей работе. И вот ему уже удалось опубликовать один очерк, потом - еще один... а затем самый популярный журнал для юных хорьков купил у него сразу два приключенческих рассказа.


"

Превосходно, что вы решили писать для щенков, - говорилось в письме от редактора. - Вы нашли к ним особый подход. Вы обращаетесь к нашим читателям как к равным. Вы улыбаетесь им. как будто они могут увидеть вашу улыбку. Прощаясь с вами, они уходят облагороженные.



Чеки за "Затерянных в прериях" и "Трудный путь до Чертовой развилки" прилагаются. Покорнейше просим направлять нам и в дальнейшем те рассказы, которые вы сочтете уместным видеть на страницах "Щенячьих ведомостей"".


Всю жизнь писать для щенков Баджи не собирался, но комплимент ему все равно понравился. Он повесил письмо на стену у себя в кабинете.





Первая книга написалась сама, в одной нежданно яркой вспышке. Путешествие щенка по временам года - путешествие через жизнь. "

Лапа - раз, лапа - два, лапа - три, четыре

". И купили ее сразу же. Первый его издательский контракт.






-

ДА!

- крикнул он стенам своего пустого кабинета. -

Спасибо вам, звезды!


Внутри него муза улыбнулась.


На волне душевного подъема Хорек Баджирон подал заявление об уходе из "

Черного горностая

", дождался, пока на смену ему возьмут нового официанта, в последний раз обслужил свои столики, попрощался с друзьями и предался сочинительству душой и телом.


Он стал писателем.




Он говорил сам с собой в отважной надежде, что прорвется сквозь тишину - колыбель, в которой взрастает всякий писатель. "Алфавит - всеобщее достояние, - твердил он себе. - Любая буква, какая мне только понадобится, - всегда здесь, передо мной, на клавиатуре. Их хватит на тысячу книг! Все, что нужно, - расположить их в правильном порядке. Буква за буквой..."

Сущая правда... и все-таки не буквы рождают писателя, и Баджи это понимал прекрасно. Не буквы, а идеи и оживающие под пером персонажи; алфавит же - лишь сверкающая сеть, которую забрасываешь наудачу в глубины ума и, на радость всем родственным душам, тянешь назад, полную вертлявыми "а что, если..." и крутящимися шутихами звездных миров.





"

Лапа - раз, лапа - два

" вышла в свет и получила несколько отзывов. Тираж расходился неспешно. Но какие-то хорьки все же покупали тонкую книжицу: одни - почитать своим детям, другие - порадовать щенка, все еще живущего у них в душе.


"Ваша книга нравится тем, кто ее покупает, - сказал Баджирону издатель. - Но придется потерпеть. К новому привыкают не сразу".

Первая его книга не стала бестселлером, но и не канула в безвестность. Она распродавалась медленно, но уверенно, и никакая реклама не понадобилась: достаточно было и того, что хорек, купивший и прочитавший ее, рекомендовал удачную вещицу своим приятелям.




Утренние часы Баджи - еще не разбогатевший, не знаменитый, но уже довольно известный молодой писатель - проводил в парке. На шее - теплый шарф, подарок от матери, надежная защита от осеннего ветра; на коленях - скрепленная в блокнот пачка желтой почтовой бумаги; в лапе - фломастер; а в сердце - хорьки, хорьки дурашливые и отважные, неопытные и премудрые, персонажи его будущих историй, и каждый - со своей собственной историей.





"

Количество переходит в качество

". Он записал эти слова на узкой полоске бумаги и наклеил на обложку своего блокнота как девиз. И до чего же это было верно! Как росло его мастерство благодаря упорной практике! Чем больше он писал, тем глубже и совершенней делались его истории, и писать их становилось все легче и легче.





Что-то было особенное в этом утреннем воздухе; этот парк чем-то волновал и трогал его душу. Пусть он даже не чувствовал вдохновения и был не в настроении писать, пусть он даже не знал, какие слова должны лечь в это утро на бумагу. Достаточно было сесть на любимую скамейку и на мгновение прислушаться к пению птиц - и лапа с фломастером уже сама тянулась к бумаге.

И чем больше он писал, тем больше становилось того, о чем ему хотелось бы писать еще и еще, - две тысячи слов в день, а обычно и больше... Сколько всего еще предстояло высказать о том, что довелось ему пережить и передумать, и до чего же хотелось поведать все без остатка обо всем семействе несметных маленьких баджиронов - смельчаков и сумасбродов, толпившихся и неугомонно вертевшихся в его воображении!

Три часа в парке пролетали в мгновение ока. Он приносил стопку желтой бумаги домой и перепечатывал на машинке все слова, которые успел записать в это утро.


"

Слова на бумаге

, - говорил он себе. - Вот что главное. Что толку в словах, которые носятся в воздухе? Если у меня нет слов на бумаге, я - не писатель, а просто болтун. Если нет слов на бумаге, то как работать над стилем? Если нет слов на бумаге, то и работать не с чем. И издателю отослать нечего. Так-то, Баджирон".


"Все очень просто. Никаких тайн. СЛОВА НА БУМАГЕ!"

Он напечатал это большими буквами на листе бумаги и пришпилил его к стене над письменным столом.

Закончив с перепечаткой, Баджи съедал ломтик яблока, изюминку-другую, витаминную булочку. После обеда он снова брал фломастер и вносил правку, и переписывал все снова и снова. А улучшив все, что только можно, он перепечатывал свою работу еще раз, уже начисто.

В конце концов очередная повесть отправлялась в ящик стола, где отлеживалась несколько недель, - а тем временем начиналась следующая. Но в конце концов Баджи извлекал остывшую историю на свет, и снова перечитывал ее и переписывал, а потом, не в силах дольше сдерживать волнение, заклеивал свой труд в конверт и отсылал издателю.

И никаких сопроводительных писем! Никаких этих "...от души надеюсь, что вам понравится..."!


- Разумеется, я

надеюсь

, что им понравится, - пояснял он стенам своего кабинета. - А иначе зачем посылать?


Потом он приносил свою рукопись на почту, и целовал ее на прощание, и желал ей счастливого пути. Как-то ей теперь придется, совсем одной? Ведь автора не будет рядом, и никто ей не поможет. "Сумей постоять за себя, - напутственно шептал он в щель почтового ящика. - Не сумеешь - тебе конец".

Вскоре Хорек Баджирон узнал, как обидно получать отказы, когда пишешь по-настоящему хорошо. Но, если хороший рассказ отвергали, он лишь укоризненно качал головой в адрес недотепы-издателя, наклеивал на конверт новую марку и, не изменив ни слова, отправлял рукопись в другое издательство. Рано или поздно кому-нибудь достанет сообразительности понять, что он имеет честь созерцать шедевр Хорька Баджирона, писателя высшей пробы.

Но почта его не радовала. И однажды он дал себе слово: "Настанет день - и я построю в этом доме настоящую Мансарду, как положено писателю. Да! Я построю ее! И оклею стены этими отказными бланками, а сам стану в центре и посмеюсь над всеми вами от души!"




В один из вторников, похожих друг на друга как две капли воды, Баджи, как всегда, вернулся с утренней прогулки. Зазвонил телефон. Он снял трубку и услышал львиный рык - грозный и радостный звук из Далекого щенячьего детства.

Он терпеливо слушал - рычание медленно затихало, растворяясь где-то в тропических зарослях.

- Привет, Уиллоу, - сказал он наконец.

- Привет, Баджи, - отозвался из трубки мягкий голос. - Хочу знать, как поживает мой братец-знаменитый-писатель.

- Ты прекрасно знаешь, как я поживаю, - проворчал он. - Я пишу. Просто тебе не терпится что-то сказать мне. Угадал? Почему это вдруг я - знаменитый писатель?

- Вот что я хотела тебя спросить... Никак не припомню... я тебе говорила о моей подруге-волонтере? Она приходит в школу раз в неделю и читает вслух моим подопечным, пока я бегаю по всяким педагогическим мероприятиям.

- Говорила. Даниэлла - так, кажется, ее зовут?

- Что, и правда говорила? Знаешь, Баджирон, она такая славная, наша Даниэлла! Все от нее без ума. Угадай, какая у нее любимая щенячья книжка? Угадай, почему ты - знаменитый писатель?

- Не знаю, Уиллоу. Почему я - знаменитый писатель?


- "

Лапа - раз, лапа - два...

"! Она влюблена в твою книгу! Я ей не сказала, что Хорек Баджирон - мой родной брат. Но вот что я подумала... неплохо бы вам было познакомиться. Сказал бы ей хоть "привет" и "как поживаете?". Вы с ней так похожи...


- Уиллоу!

- Но ты же совсем ни с кем не общаешься, Баджи! Тебе нужны друзья!

- У меня есть друзья! Они называются "персонажи", Уиллоу, и я их описываю.

Он вздохнул. До чего же не хотелось объясняться!

- Пойми, пожалуйста: у меня сейчас такой период в жизни, когда нужно много работать. Я учусь, я обретаю мастерство. Друзья подождут - никуда не денутся.

- Она смышленая, Баджи! Такая душевная, добрая! Она любит щенков, а они - ее. Вам было бы так хорошо вместе!

Не сомневаюсь, что когда-нибудь так оно и будет. Но не сейчас. Сейчас я борюсь за выживание.

- Ох, Баджи!

- Пока, Уиллоу. Я тебя люблю, но мне пора за работу.

На том конце провода сердито рявкнул волк. Баджирон рассмеялся, повесил трубку и вернулся к рукописи.

Друзья? Когда-нибудь потом. А сейчас, кроме этой страницы, лежащей перед ним на столе, его ничто не интересовало.




Глава 4


Вот уже несколько недель подряд, с понедельника по четверг, он замечал ее - тоненькую фигурку, которая неизменно появлялась ранним утром на берегу пруда, на одном и том же месте, с пакетом семечек для воробьев и с булкой для уток. Она рассыпала корм и тихонько сидела, а птицы собирались вокруг нее в кружок и завтракали. Потом она раскрывала книгу и читала. От Баджи не укрылось, что она всегда приходит одна, всегда приносит угощение для обитателей парка и всегда берет с собой книгу.

Другие хорьки были здесь случайными гостями - и щенки, что в выходные дни пускали кораблики в пруду и гоняли на траве мячи-погремушки, и взрослые, что щелкали фотоаппаратами или делали зарисовки с натуры.

Но она была величиной постоянной - такой же, как и он сам.

"Она тоже меня заметила, - думал он. - Меня нельзя не заметить. Каждый день - один и тот же шарф, один и тот же желтый блокнот". Только она не знала, что он приходит сюда каждое утро - и по пятницам, и в выходные.

Они сидели не так уж далеко друг от друга, но никогда не здоровались: оба уважали чужое право на уединение.

Шли дни - и вот он уже стал отвлекаться от работы, чтобы полюбоваться ее изящной лапкой, посмотреть, как она протягивает кусочек хлеба гусю или утке. Птицы ее не боялись и подходили совсем близко. Когда она уходила, они не возмущались - понимали, что она отдала им все, что могла.

Но однажды, утром очередного четверга, она ушла слишком рано. Баджирон как раз потерял нить повествования и рассматривал рощицу в другой стороне, чтобы сосредоточиться. А когда он повернулся, ее уже не было. Лишь несколько уток и одинокий гусь доклевывали последние крошки.

"Странно, - подумал он. - Почему она ушла так внезапно?" Он снова бросил взгляд на опустевший берег. Никого... только забытая книга на траве. Он встал и огляделся по сторонам... Никого.

- Вы забыли книгу, - тихо сказал он.

"Как же так? Как она могла забыть? Может, она опаздывала на работу? Или на свидание?"

- Что же теперь станется с этой книгой? - подумал он вслух. - Наверное, я должен о ней позаботиться? Взять ее с собой до завтра?

И высшее чувство справедливости велело ему взять книгу под защиту и вернуть хозяйке, когда она снова придет. Не могла же она бросить ее здесь намеренно!

Баджирон подошел к книге. Еще не коснувшись обложки, он уже каким-то образом знал... Странное, очень странное предчувствие охватило его. Он поднял книгу.


"

Лапа - раз, лапа - два

"... Его книга. Она оставила его книгу лежать на траве.


Сердце его заколотилось. Он снова осмотрелся вокруг - что, если она вспомнит и вернется? Он вдруг почувствовал себя непрошеным чужаком. Вопреки самым лучшим своим намерениям он все-таки нарушил ее уединение, вторгся в жизнь молодой хорьчихи, делившей с ним эти часы утренней свежести.




Он крепко зажал книгу в лапе.

По дороге домой его осенило. Завтра - пятница. Теперь она не вернется в парк до понедельника.

И этот момент ему все стало ясно.




Коридоры так и кишели щенками. Он остановил одного и спросил, в каком классе ведет занятия мисс Хорьчиха Уиллоу.

Малыш вытянулся перед ним в струнку:

- Сюда, сэр. В конце коридора, 410-я комната.

- Спасибо, - поблагодарил Баджирон.

- Не за что! Я... - щенок на мгновение замялся, вспоминая урок. - Всегда рад помочь, сэр! - добавил он и от волнения, что ему выпал случай беседовать с незнакомцем по всем правилам этикета, тут же плюхнулся на все четыре лапы и удрал.





"Ах, да", - припомнил Баджирон. "Правила этикета старших" и повышенный уровень "Правил этикета для младших". "

Какой бы вред я ни вознамерился причинить другому, сперва я причиню его себе самому

".


Сколько раз ему доводилось применять это правило - и от скольких угрызений совести оно его спасло! А "Хорошие манеры для хорьков" - сколько радости ему принесли эти уроки! А "Сила учтивости"! Став взрослым, он понял, как это важно, как это практично и полезно - самая элементарная доброта, простейшая, забота об окружающих, уважение к старшим, уважение к сверстникам, уважение к щенкам.




Баджирон отыскал нужную дверь с табличкой "Мисс Хорьчиха Уиллоу" и заглянул сквозь стекло. Его сестры в классе не было.




Урок уже начинался: щенки расселись полукругом, приготовившись слушать учительницу - аккуратненькую, подтянутую хорьчиху. Та повернула голову, потянулась за книжкой, бросила взгляд на дверь и замерла, приглядываясь, затем коротко махнула ему лапой, ослепительно улыбнулась и снова повернулась к щенкам.

Волна тепла окатила его, схлынула и вернулась вновь; жар обступил его стеной. Да, это была Хорьчиха Даниэлла. Не кто иной, как она, Даниэлла, делила с ним часы утренней свежести, и день за днем сидела в парке рядом с ним, и так любила этот парк, и уток, и книги. Даниэлла.

Он посмотрел через ее плечо на хорьчат. Они уже утихомирились и в ожидании повернули к Даниэлле внимательные мордочки. Тогда она раскрыла книгу и начала читать.

"Давным-давно, - едва слышно донеслось до Баджирона сквозь стекло, - компания щенков отправилась в поход. И пришли они на берег огромного океана. Щенки были смелые и мечтали о приключениях, но знали они не так-то много..."

Баджирон с трудом оторвал взгляд от этой картины. Затем он улыбнулся, повернулся и пошел прочь по коридору. Торопиться было некуда. Он снова встретит ее в парке в понедельник, он вернет ей книгу, он принесет семечки и хлебные крошки. И скажет Хорьчихе Даниэлле: "Привет! Как поживаете?"




Глава 5


Сидя в мягком свете старинной лампы, Хорек Баджирон оглядывался на те времена с тоской по утраченной вере в себя.


"Ну

почему

я никак не могу дописать эту первую страницу? - думал он. - Что же случилось после того, как розовоусая заря приподняла кончиком носа темный полог ночи?"


Раздался негромкий стук, и дверь приотворилась на ширину лапки.

- Баджи, - тихонько окликнула его Даниэлла. - Завтрак готов...

Дверь бесшумно закрылась.

Писатель вздохнул. Как быстро пролетело время! Bсе утро - впустую. Он поднялся из-за стола, погасил лампу, вернул неоконченную страницу в ларчик и прикрыл блестящую крышку.

Тщательно очистив перо, он положил его в ящик стола, убрал на место чернильницу, промокашку и шкатулку с рукописью и снова поставил пишущую машинку на стол.

Его собственная Сверхновая до сих пор так и не вспыхнула на литературном небосклоне. И впервые в жизни он испугался, что этого не случится никогда.




Глава 6


В тесной кухоньке его ждала Хорьчиха Даниэлла. Потрясающая красавица: тщательно причесанный блестящий мех, черная, как смоль, маска в белоснежном овале, ясные глазки, радостно засиявшие при виде Баджирона.

Баджи сел за стол и разгладил штопаную льняную скатерть; лапа его, как обычно, нащупала крохотные стежки, так искусно исцелившие порванную ткань.


"До чего же мне повезло, - подумал он. - Ведь она могла выбрать себе любого хорька, какого только пожелала бы. А выбрала

меня

".


- Сегодня среда, - сказала она. - С Вафельным днем тебя, дорогой.

На столе стоял его любимый завтрак: хрустящие апельсиновые вафли на сливочном масле, кувшинчик теплого меда, стакан молока.

- Как книга?

- Продвигается, - ответил Баджирон.

- Две тысячи слов, как обычно?

Даниэлла знала, с какой скоростью он пишет щенячьи рассказы.

О том, что классические романы для взрослых пишутся медленнее, он не упомянул.

- Одно, - сказал он.


За все утро он написал одно-единственное слово: "

заря

".


Он принялся за вафли - говорить на эту тему не хотелось.

- Значит, не хочешь прочитать мне, что у тебя получилось? А я так люблю слушать...

Баджирон кивнул.

Отличные вафли, Даниэлла. Спасибо.

- У тебя с новой книгой чуть-чуть не ладится, да? - Она заглянула ему в глаза. - Но ведь совсем чуть-чуть, правда?

Она встала и, обогнув стол, наклонилась к Баджирону, прижалась носом к его носу и уставилась ему в глаза немигающим, очень серьезным взглядом.

- Ты - великий писатель, Хорек Баджирон! Ты - великий писатель, и ничего другого я даже слышать не желаю. Своими словами ты изменишь мир. Обязательно!

Она отстранилась и, тряхнув головой, вернулась на свое место - напротив него.

- Даниэлла...

"Как она может в меня верить? - подумал он. - Ведь я пишу с таким трудом, так медленно! А в результате что? Всего-то несколько рассказов в щенячьих журналах и маленькая книжечка. И целые ящики отказных писем. И мы ютимся в этой крохотной квартирке. Да еще и не в моей. Ее. И мой роман обречен".

- У нас впереди прекрасное будущее, Баджирон.

- Почему ты так в этом уверена?

Но прежде, чем она успела отозваться, кухонные часы пробили шесть раз. Даниэлла испуганно вскинула голову - она и не заметила, как быстро пролетело время.

- Скоро одиннадцать! Я уже опаздываю.

Она поднялась, наклонилась поцеловать его в нос и сняла с крючка педикюрную сумку - та висела на своем обычном месте, за дверью.

- Просто знаю - вот и все, любимый, - наконец ответила она. - Ты, главное, пиши. Пиши как можно лучше.

- Надо еще немножко потерпеть, Даниэлла, - проговорил Баджирон: ее надежды и мечты все-таки захватили его на мгновение. - Когда-нибудь тебе больше не придется ходить на работу.

- Но мне же нравится моя работа, - улыбнулась она. - И ты это знаешь. У каждого - своя история. Я целый день чищу лапы и слушаю истории. И так - день за днем. Если бы я записывала все, что слышу, то каждый день стал бы главой в моей книге. Мы с тобой оба могли бы стать писателями!

И она ободряюще помахала ему лапой.

- Увидимся вечером, мой хороший.

- Я люблю тебя, - откликнулся Баджирон.

Проводив ее взглядом, он улыбнулся. Как же она в него верит!


"

Я могу написать эту книгу!

Я - прирожденный писатель. Еще щенком я читал и слушал разные истории. И писал свои. "

Полярный медведь и злой барсук

", "

Что случилось с Чарли-синичкой?

", "

Одинокий кузнечик

". Целых три рассказа - еще до того, как мне доверили чернила. Три хороших рассказа. Они до сих пор мне нравятся.

Как же я мог подумать, будто я - не писатель?

"


Преисполнившись уверенностью и вспомнив, какой богатый у него опыт, он встал из-за стола, поднялся в свою Мансарду и радостно плюхнулся на стул. Писать как можно лучше? Писать о том, что я знаю? Писать о том, что для меня важно? Да запросто!

Не удосужившись даже как следует повернуть криво стоявшую машинку, Баджирон забарабанил по клавишам. Он писал рассказ по наитию - незапланированный рассказ, легкий, как взмах крыла. Это было настоящее приключение, и душа его пела от радости. Сейчас его не интересовало ничто, кроме картин, разворачивающихся перед его мысленным взором. Он отошел в сторону, уступая путь своему рассказу. Уже очень, очень много дней ему не удавалось писать так быстро.




Глава 7


- Только представь себе, Даниэлла! Когда Федерико мне сказал, кто она такая, я чуть не упала. Да меня даже молочный щенок сбил бы с лап одним щелчком!

Лапокюрша замерла, предвкушая нечто удивительное; пилочка для когтей застыла в воздухе.

- Значит, ты приняла ее за кого-то другого, Энрикетта?

Да мне бы и в голову не пришло! Ты бы и сама на моем месте... А ведь какая роскошная была пара! Я еще подумала: они словно созданы друг для друга! "Такая красивая малютка", - говорю я бедняжке Федерико, да еще собираюсь напомнить ему, что пора бы наконец остепениться. "Такая красивая малютка!" А сама так и вижу белую фату, так и слышу "Мы отныне неразлучны...", и уже прямо чувствую вкус талого снега - все, как полагается... - Она осеклась.

- Ну и что же случилось? - нетерпеливо спросила Даниэлла.

Она осторожно опустила левую переднюю лапу клиентки в тазик с теплым маслом и свежими лепестками лаванды. На дне лежали хрустальные шарики - чтобы отмачивать лапу было не так скучно. Правую переднюю лапу Даниэлла вынула из тазика, насухо промокнула и принялась полировать когти - энергично, но не слишком жестко. Чем же кончится эта история?

- Ну вот, говорю я ему это, а он хвост как распушит, Да как глянет на меня так, будто я первый день из норы вылезла! Берет ее за руку и говорит: "Энрикетта, Дорогая, познакомься с моей сестрой!"

У Даниэллы даже дух перехватило.

А рыжая мордочка ее элегантной клиентки уже расплылась в улыбке:

Представляешь? А я вдруг как захохочу! Так смешно - просто не могу! Чуть было не женила бедняжку Федерико на его сестричке!




В салоне "Милые лапки" Даниэлла была самой молодой лапокюршей, и все ее клиентки были ее подругами. Даниэлла любила их, ей хотелось, чтобы все они были счастливы. Каждое утро перед работой она заглядывала в цветочную палатку за душистыми лепестками. Она была знакома со всеми цветочницами, и они с удовольствием делились с ней самыми свежими слухами. Поэтому Даниэлла всегда знала, кто для кого заказывает цветы.

Она сама готовила очищающие средства для кожи лап, растапливала парафин и составляла лечебные смеси из эфирных масел, делала ароматные лосьоны и увлажняющие кремы на масле какао и оливковом масле, тщательно подбирала пилочки и пемзу. В ее кабинке всегда играла веселая музыка - старые добрые кадрили и джиги. И перед тем, как расстаться с очередной клиенткой, Даниэлла обязательно уделяла несколько минут рефлексотерапии лап.

А еще Хорьчиха Даниэлла собирала непридуманные истории. И чем причудливей и удивительней была история, тем глубже она западала ей в память: то были экзотические самоцветы, и Даниэлла хранила их бережно и с любовью.

Правда, записывать эти истории она не смела. Но в свободные минуты она вновь и вновь погружалась в жизнь своих клиенток и заново, то со слезами, то с улыбкой, переживала чужие приключения.




Вечером того дня, по дороге домой, уворачиваясь от машин и прокладывая себе путь в живом море пешеходов, она в сотый раз возвращалась мыслью к тем словам, которые так беспечно бросила за завтраком Баджирону: "Мы с тобой оба могли бы стать писателями". И все эти истории в сокровищнице ее памяти...

Теперь она точно знала, что в этом нет ничего невозможного - стоит только захотеть. Разумеется, писателем такого масштаба, как Баджирон, ей никогда не стать. Ускользнуть от великой славы он мог бы только одним способом - перестав писать. А этого он никогда не сделает. Да, Баджирону суждено изменить всю культуру хорьков, поднять ее на невиданную высоту.

"Но из этого вовсе не следует, что я не могу писать, - Размышляла она. - Никто не мешает мне писать какие-нибудь коротенькие рассказы, вроде тех, что я так люблю слушать. Как было бы забавно!"

Зачарованная этой мечтой, она не заметила, как из-за угла вынырнуло такси, мчащееся в сторону окраины.

"У Баджирона есть будущее, - подумала Даниэлла, ступая на проезжую часть. - И у меня - тоже. До чего же будет забавно, если мы оба станем писателями! Я могла бы научиться..."




Хорек Денисон по прозвищу "Лев" не стал задаваться вопросом, в своем ли уме эта опрятная хорьчиха, бросившаяся наперерез его автомобилю. Он не стал размышлять. Он просто вывернул баранку вправо и до упора выжал тормоза. Стекла в окнах соседних домов задрожали - до третьего этажа! А из-под шин повалил голубой дым.

Хорьки-прохожие бросились со всех сторон на выручку, хотя спасти Даниэллу им уже не помогли бы даже самые быстрые рефлексы.

Но вместо того, чтобы врезаться в Даниэллу, что казалось уже неминуемым, такси накренилось и замерло за какую-то десятую долю секунды до столкновения. Так близко, что Лев мог бы высунуть лапу в окошко и коснуться лапы этой странной хорьчихи, судорожно вцепившейся в свою сумочку.

Так он и поступил, заглянув снизу вверх в ее глаза - перепуганные, огромные, как плошки.

- Похоже, на этот раз вам повезло, мисс, - выдохнул он с облегчением.

И тотчас же их окружила толпа. Несколько хорьков засуетились вокруг машины Льва, все еще окутанной облаком дыма от горелой резины. Но тут мигнул светофор, и добровольные спасатели устремились дальше по своим делам: ведь все остались живы и здоровы, а дым быстро рассеивался.

Несколько секунд Даниэлла молча хватала ртом воздух. Затем она накрыла ладошкой лапу водителя и с трудом пробормотала:

- Простите... Как это глупо с моей стороны... Я задумалась... Я не заметила... Он спас мне жизнь! - крикнула она в толпу.

Лев ободряюще сжал ее дрожащую лапку.

- Теперь все в порядке, мисс, - сказал он. - Все позади.

Она кивнула, пытаясь перевести дух. Спасибо вам!

Лев отнял лапу и завел мотор.

- Видать, великая у вас мечта, раз уж вы так забыли об осторожности. Берегите себя! И пусть эта мечта обязательно сбудется.

Он отсалютовал ей на прощание, коснувшись козырька своей фуражки, и такси покатило прочь.

Все еще дрожа, Даниэлла машинально кивала прохожим, на все лады советовавшим ей быть поосторожнее, и думала про себя: "Может, этот водитель - не просто хорек? Может, это ангел, явившийся подарить мне новую жизнь - жизнь писательницы? Конечно, Большой Роман мне не написать, но хоть что-нибудь... Просто рассказы о самых обычных зверях. Просто истории, вроде тех, что я так люблю слушать..."

На следующем перекрестке она внимательно посмотрела в обе стороны и сошла с тротуара только после того, как зажегся зеленый свет для пешеходов.

"Конечно, нехорошо было бы просто взять и записать те истории, что мне рассказывали, - размышляла она. - Но кто мешает мне составить новые рассказы из кусочков? Часть отсюда, часть оттуда... Никто и не узнает. И получится сборник рассказов - ничего особенного, просто для забавы".

А мгновение спустя она замедлила шаг и остановилась посреди тротуара - островок в реке пешеходов, ловко огибавших ее и справа, и слева.

Нет. Не сборник рассказов. Роман! Любовный роман!

"Ничто мне не мешает попробовать, - повторила она про себя. - Конечно же, просто для забавы. Для развлечения. Может, мне и не удастся написать так хорошо, чтобы это напечатали. Но все равно - какое удовольствие видеть, как накапливаются страницы, как книга обретает плоть. Пусть даже я останусь единственным читателем".

Она вошла в подъезд, взбежала по ступенькам и остановилась перед дверью.

"Просто для развлечения".

Поделиться своими планами с мужем она стеснялась. Он ведь был писателем, его публиковали. А она - бесталанный новичок, щенок, ввязавшийся в игру для

взрослых.

Она расскажет ему - но позже.

Ключа у нее не было - дверь не запиралась. Она повернула ручку и вошла.

- Вот я и дома!

- Даниэлла! Добро пожаловать! - донесся голос сверху, из Мансарды. Послышался топот: Баджирон спускался по лестнице. Сияющий, совсем не то что за завтраком. Он бросился навстречу жене и радостно обнял ее. - Как прошел день?

Даниэлла вспомнила своих клиенток с их историями - и свое решение.

- Прекрасно! - ответила она. - А у тебя?

- Знаешь, что случилось? Угадай!

- Ты закончил книгу, - предположила она, конечно же в шутку.

Он кивнул. Таким счастливым она не видела его никогда.


- Не может быть, Баджи! Неужели правда? Ты закончил свою книгу? "

Там, где ступила лапа хорька

"? Поздравляю тебя, дорогой мой, мой чудесный, мой самый лучший в мире писатель!



- "

Там, где ступила...

"? - переспросил он. - О-о-о. Нет. Это я еще не закончил. Я написал другую книгу. "

Колибри Стайк

".



- "

Колибри...

"?


Баджирон кивнул.

- Ты разве не помнишь? Когда я был маленьким щенком, мама шила для меня игрушки - мягких зверюшек. Стайк был самым первым. Он спал у меня на подушке. А рассказ сочинился сразу. Вж-ж-жик - и готово! Только поспевай печатать.

- А-а-а, ну конечно! Колибри Стайк! Ты его очень любил, да?

- Да. Она видела это по глазам. Она коснулась его лапы:

- Прочтешь мне?

- Может, ты сама прочтешь? Мне нужно понять, в каком месте я теряю темп. Скажешь мне, где тебе станет неинтересно, в каком месте...

- Нет, лучше ты прочитай. Ну пожалуйста, Баджирон! Мне нужно послушать, как это звучит. Услышать твой голос.

Баджирон уже знал, что спорить бесполезно. Она ведь неспроста просила - у нее были на то свои причины. Как всегда. А прочесть рассказ своими глазами она сможет и позже.

Он притащил рукопись на кухню - пухлая стопка аккуратно отпечатанных страниц.

Как же ей хотелось спросить: "Что с тобой, Баджи? Почему этот рассказ ты написал мгновенно, а с романом мучаешься уже которую неделю, и все ни с места?"

Но Даниэлла не вымолвила ни слова. Она села за стол и приготовилась слушать, а Баджирон устроился на своем любимом стуле.


"

Стайк проснулся ровно в полночь,

- начал он. -

Вокруг было темным-темно. Темное небо. Темные деревья. Луна тоже темная. Темные звезды

".


Он читал, не прерываясь, целый час, пока не дошел до последней фразы:


"

Счастливо примирившись с тем существом, которым он сам решил стать, Колибри Стайк засунул клюв под крыло и крепко уснул

".



- "

Конец

", - добавил он, взглянув на свою жену.


Даниэлла подняла веки. Слезы стояли в ее глазах.

- Баджирон, - тихо проговорила она. - О Баджи! Это прекрасно!

- А еноты? - спросил он. - Не слишком ли они... некультурные?

- Ничего подобного! - воскликнула Даниэлла. - Еноты мне понравились! И вообще, я еще никогда не слышала такого прекрасного рассказа! Такого теплого, трогательного...

- Может, когда ты прочтешь его сама...


-

Баджи! Послушай меня!

О чем ты мечтал с тех самых пор, как был щенком? Чего ты хотел? Не знаешь? Писать такие чудесные книги, как "

Лапа - раз, лапа - два

"! Ну и вот. Ты написал еще одну.


Глаза Баджирона тоже были влажны от слез, пролитых над особенно трогательными эпизодами собственного рассказа. Он доверял мнению жены. Он всегда говорил ей, что у нее отличное чутье на истории. Раз уж она считает, что рассказ неплох, значит, в нем и правда что-то есть. И потом... он тоже так считал. Не мог же плохой рассказ так взволновать его самого!




Баджирон еще весь трепетал от того, что с ним сегодня случилось. Словно могучий вихрь подхватил и понес его, не отпуская, пока не была поставлена последняя точка. И он все еще задыхался, как от быстрого бега.

Этот рассказ не пришлось выдумывать. Он существовал и раньше - сам по себе, весь, от начала до конца, - просто не был записан. Каждая сцена, каждая деталь стояла на своем месте, и все они были необходимы, неизбежны.

Их не могло не быть.

Этот маленький колибри разом подхватил и вышвырнул прочь все его страхи и сомнения. Сам Стайк написал лапами хорька свою историю - а он, Баджирон, лишь одолжил ему свои мысли, свой опыт и запас слов.

И теперь, когда все кончилось, хорек-писатель невольно возвращался мыслями к тому, как это все началось, и пытался склеить себя заново.

Можно ли это напечатать? Баджи еще не отдалился от рассказа настолько, чтобы судить о нем беспристрастно, да и потребности выносить какой-то приговор не возникало. С него достаточно было и чувства, что рассказ совершенен: никогда еще плоды его трудов не приносили ему такой радости.

Завтра он, конечно, спросит себя, как это у него получилось. И не найдет ответа. Но сейчас это не имело никакого значения. Важно было только то, что Колибри Стайка со всеми его мечтами и всем, что он собою олицетворял, коснулось некое волшебство, наделившее его настоящей жизнью.

"Ура! - подумал Баджирон. - За несколько дней я это причешу, наведу глянец - и все. Можно отправлять издателю. Отличное упражнение! А теперь надо сделать то же самое с моим романом!"

Внутри - унылый вздох. Бесплотный шепот: "Неужели я, муза, ни на что не гожусь?"




Глава 8


Xорьчиха Даниэлла дала себе слово, что будет писать просто так, забавы ради.

Она предполагала, что со временем, когда она как следует натренируется, слова начнут выстраиваться в правильном порядке. Она предполагала, что поначалу - и еще довольно долго - все ее персонажи будут плоскими и деревянными. Она предполагала, что сядет за стол, положит перед собою чистую страницу номер один и будет долго и тупо смотреть на нее в тщетных поисках первого слова.

Потому для робкой Даниэллы оказалось полной неожиданностью, что первая же страница под ее пером взорвалась причудами Вероники Сибоян - своенравной хорьчихи, раз за разом попадающей в сети сплетенных ею же интриг и путающейся в замыслах столь прихотливых, что даже ее создательница с трудом представляла себе, с чего же они начались и какой оборот примут на следующем шаге.

И пока Даниэлла взирала на эту страницу вытаращенными глазами, время от времени прикрывая лапкой удивленно раскрывшийся рот, Вероника играла чужими сердцами, словно щенок - мячами-погремушками: чем больше шариков в игре, тем веселее этой маленькой кокетке.





"

Все они - игрушки

, - думала она обо всех этих хорьках, увивавшихся вокруг нее, сильных и нежных. -

А игрушки для того и созданы, чтобы ими играть

".



То сама невинность, то воплощенная жажда власти, красавица с мордочкой, черной, как ночь, Вероника смеялась над своей создательницей и зажигала огонь в сердцах тех, кому предстояло прочесть в книге "

Мисс Озорство

" о ее похождениях.


К семьдесят четвертой странице Вероника уже без зазрения совести обводила вокруг лапки безнадежно влюбленного в нее шведского хорька Телегаарда - сводного брата ее соседки по комнате, давно пропавшего без вести, но счастливо нашедшегося вновь.


"

Для вас мое имя навеки останется тайной,

- объявила ему героиня Даниэллы. -

Но, если угодно, можете называть меня... Вальхой!

"





Только через много страниц писательнице откроется, как этой роковой хорьчихе удалось вызнать имя первой, тайной любви Телегаарда. Но так или иначе, Вероника его вызнала - и присвоила себе так же бесстыдно, как леопард пожирает добычу другого охотника.

Все, что Даниэлле доводилось слышать в стенах своей лапокюрной кабинки, все невинные недоразумения и приукрашенные историйки (рассказанные, как это принято у хорьков, в такой манере, чтобы и самой рассказчице стало веселее на душе) прыгали и плясали теперь под пером ее авторучки в пестрых нарядах и сплетались на глазах ошеломленной писательницы в невероятные клубки интриг.




С самого щенячьего детства хорьков терпеливо наставляют и учат всегда и во всем руководствоваться высшим чувством справедливости. Все осыпают щенков любовью. И родители, и все без исключения, кто приобщен к культуре хорьков, обращаются с ними уважительно и бережно. Какой бы путь ни избрал для себя юный хорек, он вступает на него беспрепятственно и проходит его с достоинством, честью и гордостью.

Мир хорьков не ведает ни зависти, ни злобы, ни преступлений, ни войн. Каждый в этом мире уважает себя и других, и самый безвестный хорек твердо знает, что вправе считать себя ровней даже самому великому и славному. И обращаются хорьки друг с другом соответственно.


И никому еще никогда не приходило в голову: а вдруг что-то разладится? Вдруг, например, появится такое невероятное существо, как

испорченная

хорьчиха? Как она будет вести себя? Что она будет говорить?





И вот на глазах Даниэллы, под ее собственным пером, рождалась именно такая хорьчиха - Вероника Сибоян. Вероника, которая живет сегодняшним днем, думает только о себе и никогда не заботится о последствиях, а высшую справедливость не ставит ни во что.





"

Как же мне разлучить эту сладкую парочку? - Вероника задумчиво болтала лапами в теплой воде, разглядывая круги, идущие по поверхности бассейна

,

и любуясь тем, как блестит на солнце ее темный, густой мех. - Как же сделать так, чтобы Карлос бросил Рикку? Теперь, когда с Телегаардом покончено, хотелось бы мне поиграть немного с ее черноусым капитаном...

"





В ужасе Даниэлла смахнула рукопись с кухонного стола - страницы закружились огромными снежными хлопьями, плавно опускаясь на покрытый линолеумом пол.

"Как же так?! - подумала она. - Мой муж там, наверху, выбивается из сил, чтобы подарить миру Великий Роман. А я здесь помогаю явиться на свет этой зловредной тварюшке!"

Она собрала листы с пола и сердито скомкала их. Больше эта наглая соблазнительница не сделает ни единого вдоха! В камин ее!

Даниэлла чиркнула спичкой. "Только бы Баджирон не узнал, что я тут натворила..."

Но внезапно лапа ее дрогнула и замерла, не донеся горящую спичку до бумаги.


"Но ведь Вероника - еще почти щенок, - вдруг подумалось ей. - Она просто играет в

испорченную хорьчиху

. Ее ведь унесло ураганом, едва она родилась. Ее воспитали белки. Никто не учил ее правилам этикета, никто не говорил ей, как важно проявлять уважение и доброту. На самом деле она никому не желает зла. И перед ней стоит очень ответственная задача: она должна научиться доброте и сочувствию самостоятельно, у самой жизни".


Спичка все еще горела.

"В конце концов, кто я такая, чтобы уничтожать существо, виноватое только в том, что еще не нашло свой путь к любви? И откуда мне знать, что те, кого она пытается унизить, не окажутся настолько благородными, чтобы в ответ возвысить и облагородить ее саму?"

Огонек угас, и Даниэлла выронила спичку. Та упала, прочертив в воздухе тоненький дымный след.

"Баджирон творит настоящую литературу, - подумала она. - А я пишу безделушку для взрослых, просто занимательную историю для развлечения. Но и то, и другое важно. И то, и другое забавно".

Она подняла скомканные листки, тщательно разгладила их на полу, села рядом с ними и перечитала последние строки. Да, совершенно испорченная хорьчиха. Никуда не годная. Но в конце концов Веронике придется столкнуться с последствиями всего, что она натворила. И тогда она сразу все поймет и повзрослеет!

Даниэлла снова устроилась за кухонным столом и взяла ручку. Повесть продолжалась.


"

Вероника! - Из тени старинного туннеля, ведшего к дому, появился капитан. - Вероника, ты не видела мою миску с изюмом? - спросил он, щурясь от яркого солнца. - Минуту назад она стояла тут".



"Какой изюм, Карлос? - Она торопливо проглотила последнюю изюминку; миска бесшумно упала в траву за садовым столиком. - Никакого изюма я не видела. Его тут нет...

"





Глава 9


И вот наступил следующий Вафельный день.

Как только Хорек Баджирон спустился к завтраку, Даниэлла поняла, что у него неприятности.

Она улыбнулась ему самой ослепительной улыбкой и нежно обвила его шею одной лапой (в другой была тарелка с золотистыми хрустящими вафлями).

Нос Баджирона зашевелился, втягивая теплый аромат.

Оба уселись за столик. Даниэлла пододвинула к мужу кувшинчик янтарного меда.

- Хочешь меду, любимый?

Но Баджирон лишь слабо улыбнулся в ответ.

Даниэлла тщетно пыталась прочесть по его глазам, что случилось.

- Что, всего тысяча слов?

- Я должен кое-что сказать тебе, Даниэлла...

Она молча ждала продолжения. Баджирон потупился и глубоко вздохнул.

- С романом у меня неважно, - сказал он. - Даже хуже. Я сегодня написал сотню слов. И все - неправильные.

Он поднял голову и посмотрел на Даниэллу с тоской.

- Я старался, Даниэлла! Я набросился на этот роман точно так же, как на Стайка. Но граф не стал писаться сам. Стайк пронесся сквозь меня, как сумасшедший товарный поезд. А здесь... я словно уперся в каменную стену. Нет. В мокрую губку. Ни крушения, ни грохота, ни пожара. Ничего.

Он возвел глаза к потолку, так и не притронувшись к вафле.


- "

Там, где ступила лапа хорька

" - это прекрасное название, Даниэлла. Просто гениальное. Надо только чуть-чуть чего-то... и тогда я наконец вздохну свободно! Я больше не буду писателем для щенков. Я стану творцом! - Баджирон перевел дыхание. - Наконец-то я стану настоящим творцом!


Он снова вздохнул.

- Да что там говорить... Все равно я понятия не имею, что происходит с графом Урбеном де Ротскитом. Имя его мне нравится. Но, видишь ли, мне не нравится он сам. Он приходит из какого-то другого мира, смотрит на меня поверх усов и шипит: "Ты не достоин писать мою историю". Он затыкает мне рот!

Голос Баджирона внезапно зазвенел угрозой, как будто строптивый граф мог его слышать:

- Если я в ближайшее же время не заставлю этого хорька сдвинуться с места, если мне еще придется корпеть над бумагой и выпрашивать у него слова... тогда клянусь, Даниэлла, с ним случится нечто очень, очень странное!

Даниэлла не знала, что сказать. "Почему моя книга стала для меня таким прекрасным приключением, а милому Баджирону его большой роман причиняет такую боль?" - подумала она. Но найти резонный ответ на этот вопрос она не успела: часы пробили тринадцать раз.

- Тебе пора бежать, - упавшим голосом промолвил Баджирон.

- Я сегодня останусь дома. Баджирон ушам своим не поверил.

- Чепуха! - воскликнул он. - Спасибо, что выслушала меня. Когда ты вернешься, у меня уже будет готова целая большая глава. И граф будет ходить по струнке при полном параде!

Но Даниэлла даже не шевельнулась.

- Я еще никогда не видела тебя таким расстроенным, Баджи. Почему ты не хочешь, чтобы я осталась? Ты бы пошел работать, а я бы попозже принесла тебе апельсинового сока, вкусного, холодненького. Наверно, мне и вправду лучше остаться.

- Нет, - возразил он. - Не нужно. Я очень рад, что ты это предложила... И, если бы все действительно было так плохо, я бы сам попросил тебя остаться. Честно, попросил бы. Но я - профессиональный писатель. Я не какая-нибудь пешка в лапах своих персонажей. Как только ты выйдешь за дверь, я призову этого месье графа к ответу!

Даниэлла улыбнулась, но не сдвинулась с места.

- Я его не обижу, Даниэлла, но я буду непреклонен. Вот увидишь. Иди на работу. А не то сидеть нам в следующую среду без вафель. Это уже будет настоящая катастрофа!

Даниэлла рассмеялась и поднялась из-за стола.

- Наконец-то! - Она наклонилась и нежно поцеловала мужа. - Вот это - голос настоящего Баджи. Никогда не сдавайся!

Она сняла сумку с крючка за дверью.

- До вечера! И не будь слишком суров к бедняжке графу!




Глава 10



Золотом на белизне сверкали буквы, выбитые рельефным тиснением у верхнего обреза страницы: "

Книги для щенков: отдел Издательского дома "Хорек"

".



Письмо начиналось так: "

Дорогой Хорек Баджирон

".


И вот что говорилось в нем дальше:


"

Сотрудники Издательского дома "Хорек" с глубочайшим удовольствием берут на себя обязанность известить вас о том, что ваш рассказ "Колибри Стайк" мы нашли очаровательным. Не часто нам выпадает счастье встретить в книге для юных щенков столько изящества и прелести при сюжете, исполненном такого благородства.



К настоящему письму прилагается проект издательского контракта. В свете той заслуженной популярности, которую принесла вам книга "Лапа - раз, лапа - два...", мы весьма заинтересованы в том, чтобы упомянутый рассказ был опубликован в нашем издательстве. В связи с этим мы взяли на себя смелость превысить стандартные размеры аванса и поднять процент авторских отчислений с тиража.



Искренне надеемся, что при рассмотрении вопроса о предоставлении авторских прав на публикацию вы примете наше предложение к сведению в первую очередь. Впрочем, мы ни в коей мере не желаем вас стеснять, и если вы сочтете нужным направить рукопись другим издателям, то просим вас лишь оставить за нами возможность предложить условия более выгодные.



С глубокой благодарностью за проявленное внимание, ваши покорные слуги...

"


Спотыкаясь, Баджирон спустился по лестнице и молча вошел на кухню. Даниэлла приняла письмо из его лапы, застывшей на весу.

Она прочитала его вслух, от начала и до конца. Затем она взглянула на приложенный контракт и увидела, что сумма аванса во много раз превосходит те скромные сбережения, что им удалось накопить за всю жизнь.

- Баджи, по-моему... - потрясенно пробормотала она. - По-моему...

Она вложила письмо обратно в его оцепеневшую лапу. Под тяжестью бумажного листка Баджирон начал медленно заваливаться на спину. Даниэлла посмотрела на него и тоже упала в обморок.

Часы пробили шестнадцать раз, после чего в кухне воцарилась тишина.




Глава 11


В пяти килолапах к западу от Прыг-Вбока (Монтана), на открытом нагорье раскинулся просторный дом - к востоку от горного кряжа, к югу от речки. А вокруг со всех сторон плавно вздымались и опадали невысокие холмы, переливающиеся всеми красками летних трав, словно искристое мелководье под солнцем.

- Кто бы мог подумать, - спрашивали они друг друга, - что уединение - это так прекрасно?


Благодаря издательскому авансу и большим надеждам на успех "

Колибри Стайка

" чета хорьков смогла переехать из тесной квартирки в края, где юный Баджи провел самое удивительное в своей жизни лето.


Здесь, под величавой сенью гор и в шелестящем море трав, писатель Хорек Баджирон намеревался начать новую жизнь с Даниэллой и наконец-то завершить свой эпический роман. В этом убежище он надежно защищен от всяких стрессов, и ничто не помешает ему в конце концов отыскать и обуздать норовистую музу.

В ясные дни с веранды виднелись далеко в низине ворота их усадьбы. За те несколько месяцев, что Баджирон и Даниэлла прожили здесь, покоя их ни разу не нарушил шум машин, и ни единого зверя не попалось им на глаза, не считая их доброго друга хорьскаута Слима, по утрам проезжавшего мимо на карликовом коньке.

Соседями их были теперь только шепоты солнечного света днем и лунного - ночью, да еще - шорох тополей на ветру. Толстым, пушистым, теплым шарфом их окутывала безмятежность.

Дни этого драгоценного покоя они заполняли мирными беседами и долгими прогулками. Баджирон учил Даниэллу заботиться о лошадках, которых звали Пылька и Везунчик, учил взнуздывать и седлать их. Даниэлла полюбила такую жизнь, и почти каждое утро они с Баджироном ездили верхом.

Но, несмотря на все перемены и нежданно обретенный комфорт, они не забывали и о том, чему когда-то научили их родители и воспитатели: чем больше мы получаем подарков, тем больше должны отдавать в дар другим существам.

Книга его стала бестселлером и заняла высокое место в рейтинге книг для щенков. Но пять вечеров в неделю Хорек Баджирон исправно проводил в кабинете на втором этаже, который оборудовал специально для работы над своим эпическим романом. Перо и керосиновую лампу он теперь не убирал: они всегда оставались на столе.

Каким прекрасным подарком всему миру хорьков станет его роман, если он все-таки сумеет его закончить!

Но муза не появлялась. Баджирону никак не удавалось привлечь ее к самому важному делу своей жизни.


Хуже того, со временем он обнаружил, что его преследует какая-то зловредная

антимуза

, беспрестанно нашептывающая ему, какое он ничтожество, как плохо он пишет и до чего же глупо надеяться, что книга его когда-нибудь сможет почтить своим присутствием полки библиотек или хотя бы тумбочки интеллектуалов, образованных и утонченных обладателей изысканного вкуса, что обитали в покинутом им большом городе.


Теперь в его кабинете мерцал широким экраном новенький компьютер. В нем Баджирон хранил прозу жизни: деловую переписку, интервью, копию рассказа о Стайке, письма родным и друзьям.

С этого компьютера Баджи послал издателю краткий отказ на просьбу написать продолжение книги о Стайке. "Я счастлив, что мой колибри принес нам с вами такой успех. Но в настоящее время я работаю над серьезным историческим романом, который непременно представлю на ваше рассмотрение, когда он будет окончен".

После этого он пошел на кухню, положил на тарелку сельдерея и арахисового масла и аккуратно окружил их кольцом виноградин, а затем неторопливым шагом направился на веранду. Даниэлла сидела за устройством, которое до недавних пор было пишущей машинкой ее супруга.

- Привет, дорогой, - рассеянно бросила она при виде мужа, тихонько усевшегося в соседнее кресло.

Клавиши размеренно поднимались и опускались под ее лапами, молоточки размеренно щелкали, припечатывая ленту к бумаге. Баджирон заглянул ей в глаза.

Он знал, что она сейчас видит. Она смотрит не на бумагу и даже не на слова, а куда-то сквозь них, в иной, нездешний мир. Сцены движутся, преображаясь с каждым мгновением, крупные планы сменяются общими, актеры произносят свои реплики, а Даниэлла лишь описывает шаг за шагом драму, которую они разыгрывают сейчас для нее одной.

Баджирон долго смотрел на нее, не шевелясь.

"До чего же все иначе, - размышлял он, - когда пишешь просто для забавы!"

Время от времени повествование принимало неожиданный оборот, и тогда мордочка Даниэллы озарялась мимолетной улыбкой удивления.

В данный момент Даниэлла наблюдала за тем, как злодейка Вероника принимает, трепеща ресницами, обручальное ожерелье из лап хорька, выйти замуж за которого у нее не было ни малейших намерений.


"Гуннар, как это мило! Какой ты добрый! Бедная маленькая куничка такого не заслуживает!"



Он молча обвил ожерельем ее шею. На густом черном меху бриллианты заиграли еще ярче.



Вероника повернулась и одарила его лучезарной улыбкой:



"Тебе нравится, дорогой?"



Но ответить он не успел: Вероника выплеснула на него ведерко ледяной воды и весело рассмеялась над собственной шалостью.


Даниэлла перевела дух и рассмеялась. Лапы ее продолжали стучать по клавишам в том же уверенном ритме.

Баджирон беззвучно поднялся, оставив тарелку с лакомствами на маленьком столике - так, чтобы Даниэлла смогла дотянуться до нее, не вставая.

Она повернулась к нему, но взгляд ее так и не оторвался от сцены, разворачивающейся где-то в глубинах белого листа.

- Я тебя люблю, Баджи... - донесся до него ее голос из иного, нездешнего мира.




Глава 12


Она вошла на кухню, сжимая в лапе кораллово-красный бумажный лист. Баджирон как раз вешал полку над окном, но, увидев, что Даниэлла молча протягивает ему бумагу, отложил скобу и молоток.

- Так-так, что-то знакомое, - пробормотал он, но бумагу не взял. - Дай-ка попробую угадать...

Он взглянул в ее печальные глаза, блестевшие от невыплаканных слез, и нежно привлек к себе, пытаясь утешить. Даниэлла прижалась к его груди и разрыдалась. А Баджирон бойко процитировал по памяти:

- Дорогой Писатель! Благодарим вас за работу, представленную нам на рассмотрение. К сожалению, ваша рукопись не вполне соответствует текущим потребностям нашего издательства. Искренне ваши, Редакторский коллектив.




И тихонько добавил:

- Я угадал? Даниэлла кивнула.


- И еще внизу... - Она шмыгнула носом и задрожала. - Внизу кто-то дописал: "

Недурная попытка. Но слишком противоречиво

".


Баджирон на мгновение отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.


- "

Недурная попытка

" с первого же раза? Даниэлла, но это же чудесно! - Он снова сжал ее в объятиях. - Прежде чем я получил первую "недурную попытку", мне в свое время прислали пять стандартных отказов!



- Они не захотели печатать мою "

Мисс Озорство

"...


Баджирон чувствовал, как ее бьет дрожь. Она потерпела поражение. Все начиналось как веселая игра. Просто для забавы. Но ведь она старалась изо всех сил! Она смеялась и плакала вместе с Вероникой и, затаив дыхание, следила за ее авантюрами, и так день за днем, месяц за месяцем, до самого конца. Она полюбила свою героиню и ее терпеливых друзей, которые все-таки наставили ее на путь истинный.

"А теперь все они погибли, - думала она. - Вероника, Телегаард, Лизетта, мудрый Бальфур... Все-все. Оказалось, что они никому не нужны".

- Да, - подтвердил Баджирон, поглаживая ее пушистый загривок. - Да. Они прислали тебе отказ. Твоя книга им не нужна.

Он снова отстранился, отступил на шажок и очень серьезно произнес:

- Но одному из редакторов она понравилась. Большинством голосов она не прошла, но одному редактору она понравилась настолько, что он решил сказать тебе правду и сделал эту приписку.

Даниэлла вздохнула и, высвободившись из его объятий, смахнула слезы с мордочки.


- Ох... Ну что ж... Все равно я писала только для развлечения. Как приятно было, когда она закончилась и я смогла написать: "

Конец

".


- О да! Самое прекрасное слово на свете, - кивнул Баджирон.

Возвращаться к работе он не спешил.

- Что ты теперь собираешься делать?

- Наверняка там, в городке, кому-нибудь понадобится лапокюрша.


- Что ж, не самое плохое занятие. - Он потянулся к скобе. - А

тебе

твоя книга нравится?


- Да, конечно, Баджи! Ты же сам знаешь! Я бы ни единого слова не изменила! Вероника так старается быть нехорошей... но не знает как. У нее прекрасное, доброе сердце, и в конце концов ее спасают именно те хорьки, которым она делала гадости...

Из глаз ее снова брызнули слезы.

- Ох, Баджирон, как я их всех люблю! Как я люблю свою книгу!

Муж снова заключил ее в объятия - уверенно и спокойно.

- Если ты и вправду так любишь свою книгу, Даниэлла, то что ты собираешься с ней делать дальше?

Даниэлла напряглась всем телом.

- Я ее не выброшу! - выкрикнула она. - Ни за что!

- Конечно. Ни в коем случае.


- Почему ты на меня так смотришь? Что мне теперь с ней делать? - Она уже была готова разрыдаться вновь. -

Ее же забраковали!


- Кто ее забраковал?


- А какая разница? Ну, "

Ершик-пресс

". Они вернули мне рукопись!



- А сколько на Манхэттене еще издательств, кроме этого "

Ершика

"?



- Много, - всхлипнула она. - Но если в "

Ершике

" ее не приняли, то...


- То что? Неужели ты никогда не слышала о книгах, которые получают отказ за отказом - в одном издательстве, в десяти, двадцати... а потом двадцать первое их печатает - и получаются бестселлеры?

Он смерил ее суровым взглядом, как профессор - неразумного щенка.

- Пойми, Даниэлла! Не в том дело, нравится твоя книга издателю или нет. Важно только одно: нравится ли она тебе. Если ты веришь в свою историю, ты должна искать не компанию, которая согласится опубликовать ее, а одного-единственного редактора - свою родственную душу, такого хорька, которому нравится то же, что и тебе, которого волнует и трогает то же, что и тебя. И ты его найдешь! И окажется так, что он работает в издательстве! И готов сражаться за то, чтобы твоя книга вышла в свет.

Даниэлла просияла.


- А этот хорек... он что, может работать и в каком-нибудь другом издательстве? Не обязательно в "

Ершике

"?


Баджирон кивнул.

- Значит, ты считаешь, что мне стоит попытаться еще раз?

Баджирон даже не счел нужным кивнуть.

- И это обойдется мне всего-то в цену почтовых расходов и конверта с обратным адресом?

Кивок.

- И в один прекрасный день кто-то все-таки согласится напечатать мою книгу?

- А даже если и нет? К твоей коллекции просто добавится очередное письмо с отказом.

- Значит, я ничего не теряю? - Даниэлла робко улыбнулась.

Она обняла мужа и вприпрыжку помчалась разыскивать адреса других издательств.

К закату солнца все кухонные полки висели на положенных местах.




Глава 13


Xорек Баджирон проснулся в темноте, тяжело дыша. Его снова настиг тот же сон, от которого когда-то он долго не мог прийти в себя.

Его звали по имени. Самые разные животные - медведи и птицы, змеи, волки и жирафы... Тихие голоса их неслись с дальнего берега озера, ярко сверкавшего под солнцем. Никаких слов - только его имя, только мольба о внимании.

- Баджирон...

- Баджи...

- Ббб...рон...

- Баджи, дорогой...

- Бушерон-Бвухлова...

Голоса сливались в общий хор, но не терялись - каждый продолжал настойчиво повторять его имя.

Баджирон зашагал было к озеру, но тут послышался глухой и частый стук копыт. А мгновение спустя на холме показался огромный конь, на спине которого восседал хорек древней, неведомой ныне масти. Конь мчался во весь опор, но темный наездник понукал его скакать еще быстрее.

Они ворвались в озеро на полном ходу; брызги взвились из-под копыт, пеленою застлав обзор.

Неистовым ураганом пронеслись они до дальнего берега и исчезли из виду, а вскоре и отзвуки копыт растворились вдали, и наступила тишина. Когда же взвихренная вода улеглась, Баджирон увидел, что исчезли и звери, толпившиеся на дальнем берегу.

Пустая лужайка.

И никаких голосов, выкликающих его имя. Хорек Баджирон лежал в темноте и дрожал.




Глава 14


Тем летом Хорьчихе Даниэлле и ее книге пришлось нелегко.


Бывшая лапокюрша получила еще один отказ, уже из другого издательства, на сей раз с двусмысленной пометкой "

Не вполне!

", которую чья-то лапа нацарапала поверх стандартного печатного текста.



А три недели спустя пришел отказ из "

Гладкоус-букс

":



"Дорогая Хорьчиха Даниэлла!



Сказать, что ваш роман "Мисс Озорство" серьезно встревожил нас, - значит не сказать ничего. Он вызвал в нашем офисе настоящий переполох, и, следует признать, мнения на его счет разделились.



Но высшее чувство справедливости, разумеется, предписывает нам отклонить вашу заявку, так как поступки вашей героини несовместимы с благородными традициями литературы и всей культуры хорьков.



И все же спасибо, что прислали нам свою книгу. Вы обладаете тонким чувством гармонии, и приключения, о которых вы повествуете, неизменно увлекательны. Мы желаем вам успехов в дальнейшей работе и надеемся, что следующую свою рукопись вы также предложите нам на рассмотрение.



Хорек А. Джо-Бет,



сотрудник редакторского коллектива".



Через несколько недель после того, как Даниэлла решила попытать счастья в шестой раз - теперь в Издательском доме "

Хорек

", - пришла очередная почта. Даниэлла нахмурилась: среди бумаг лежал отказной конверт, но рукописи не было.


"Мой муж пишет бестселлер для вашего издательства! - вспыхнула она про себя. - А мне вы даже рукопись не потрудились вернуть!"

Правда, она тотчас же устыдилась собственной вспышки и попросила прощения у звезд: ведь она не заключала с издателями договор о том, что рукопись ей возвратят, а значит, они и не обязаны были этого делать.


И все же Даниэлла не горела желанием узнать, в какие именно выражения облекли свой отказ сотрудники "

Хорька

", а потому отложила конверт, не распечатывая.



Разобрать почту она решилась только вечером. Счета, запрос на интервью с Баджироном из "

Щенячьих приключений

" и письмо от Издательского дома "

Хорек

".


Даниэлла вздохнула. Придется оклеивать стены...


"Дорогая Хорьчиха Даниэлла!



Безусловно, вы отдаете себе отчет, что ваш роман "Мисс Озорство" повествует о таких поступках, которые не сочтет для себя приемлемыми ни один хорек.



Но с другой стороны, мы не можем отрицать, что ваш роман невероятно увлекателен. Ни в коей мере не одобряя мотивов и поведения Вероники Сибоян, мы, тем не менее, не можем не восхищаться ее решимостью и очаровательной беззаботностью.



Кроме того, заключительная глава вашей рукописи оправдывает в наших глазах все, что подготовило почву для столь мощного финала. У Вероники и впрямь было трудное детство и ей предстояло многое узнать и понять о любви. И в итоге, в самую последнюю секунду, она все-таки усваивает свой урок - на пять с плюсом!



Потенциальный успех произведения, которое мы беремся публиковать, нам обычно удается оценить заранее. Но с вашим романом дело обстоит иначе. Примут ли хорьки-книголюбы вашу "Мисс Озорство" с распростертыми объятиями или отвергнут ее с отвращением - мы судить не беремся.



Однако мы надеемся, что Вероника сможет сама за себя постоять и встретит приговор читателей с достоинством и высоко поднятыми усами.



Публикация такого романа - случай беспрецедентный, и с учетом риска мы вынуждены ограничить ваш гонорар довольно скромной цифрой. Однако в том случае, если книга будет иметь успех у читателей, процент авторских отчислений существенно возрастет.



С глубокой благодарностью за внимание, проявленное к Издательскому дому "Хорек", ваши покорные слуги...



Хорек Воксхолл, президент"


Баджи поднял голову от стола. Темно-атласная мордочка его жены лучилась восторгом. Он взял у нее письмо, прочел и уронил на пол. Не вставая, он обвил лапами Даниэллу и потянул к себе; офисное кресло едва не опрокинулось под тяжестью двух хорьков. Даниэлла прижалась к плечу мужа и разрыдалась от счастья.

- Даниэлла, - пробормотал он, уткнувшись носом в ее мех. - У тебя получилось! Поздравляю. Ты честно работала день за днем - и вот! У тебя все получилось!

- Ох, Баджи, - всхлипнула она. - Ты же знаешь, что работа тут ни при чем. Я просто наблюдала за Вероникой и записывала все, что она делает.

Баджирон осторожно опустил ее на пол, встал, прошел на кухню и вернулся с бутылкой зимней талой воды, которую они хранили в холодильнике как раз для такого случая.

Мордочка Даниэллы расплылась в улыбке.

- Я ни слова не изменила, Баджирон! Я просто вложила рукопись в новый конверт и отослала ее как есть!


- Но почему ты не обратилась в "

Хорек

" с самого начала? Они же меня печатают!



- Поэтому и не обратилась. Издательский дом "

Хорек

" печатает тебя. И я не хотела... - Она снова улыбнулась. - В общем, я отложила их на потом... Я не хотела, чтобы они подумали, будто я прошу их об одолжении...



- Глупышка! - Баджирон нежно ущипнул ее за нос. - Ты что, думаешь, издатели согласились бы потратить целое состояние, только чтобы оказать мне услугу? Парочка таких услуг - и они бы просто разорились! Нет, Даниэлла! Они печатают твою книгу потому, что она понравилась им не меньше, чем тебе самой! - Он широко улыбнулся жене. - И потому, что они предполагают заработать на "

Мисс Озорство

" целую кучу денег!


До глубокой ночи они говорили о том, какие еще удивительные подарки готовит будущее Даниэлле. И когда взошло солнце, они крепко спали у камина, свернувшись клубочком друг у друга в объятиях.




Глава 15


Баджирон перечитал то, что успел написать за утро:





"...только с этой площадки я смогу изучить луну и планеты как следует и проверить свою гипотезу о том, откуда мы происходим. Да! Придется перенести весь этот замок, камень за камнем, на самую вершину горы.



-

Но, дорогой граф! - вмешался бургомистр. - Что скажет герцог де Мустиль? Разве ваш замок на вершине той горы не перекроет обзор из окон его замка?



-

Мы об этом уже говорили. Герцог полагает, что мое жилище будет радовать его взор. Он не возражает.



-

Но...



- Кроме того, я щедро заплачу каждому, кто протянет мне лапу помощи. Это ведь поистине великое начинание..."





"Все не так. Не так. НЕПРАВИЛЬНО!"

Писатель отшвырнул перо; нежная зелень промокашки покрылась пятнами чернильных брызг.


"Мои щенячьи рассказы - это сама жизнь, сама энергия. Они так и пестрят красками, - подумал он. - А роман - какой-то ходульный, фальшивый... И такой

ску-у-учный

... Я от него деревенею. А ведь я - автор! Ох... Бедные мои читатели..."



Суровая истина навалилась ему на плечи, словно камень, словно свинцовый плащ: "

Я разучился писать!

"


Наступила долгая тишина. Глаза Баджирона закрылись, нос поник. Ему казалось, что он умирает, что свет его разума угасает навсегда. Но вот из мглы, затягивающей его в свой черный омут, раздался голос дракона, таившегося до поры в потемках его души.


"Кто ты такой, по-твоему. Хорек Баджи? Как ты посмел назвать себя писателем - ты, обманщик?



Зачем ты терзаешь себя этой ложью? Или тебе так нравится страдать?"


Баджирон промолчал.


"Кому ты нужен? Твоя книга - даже и не книга вовсе, и ты сам это знаешь. Эти страницы - как песок, ничтожный и никчемный. Весь твой роман ничего не стоил с самого начала; никчемен он и сейчас, и останется таким же никчемным, когда ты наконец откажешься от своей затеи и порвешь его на клочки.



Какой же ты дурак! С чего ты взял, что хоть кто-нибудь в целом свете захочет прочесть о твоем Урбене де Ротските? Дурак ты, Баджи. Ну вот, ты расставил все в правильном порядке, зажег свой Светоч Мудрости и взялся за свое капризное перо. И что? Думаешь, этого достаточно? Ну так давай. Великий Писатель, попытайся еще раз, за чем же дело стало? Только ты уж постарайся. Какая там следующая фраза? Не знаешь? Ну и что с того? Какая разница? Чистая страница имеет свою цену - цену бумаги. Но исписанная страница не стоит ничего. Это просто мусор".





Снова наступила тишина. Ах, как он когда-то гордился собою, как был уверен в своих силах! В бессильной муке Хорек Баджирон уронил голову и уткнулся носом в мягкую промокашку.

Чернила на кончике упавшего пера потихоньку засыхали.

Но дракон не уходил.


"Твои мысли - как бревна, запрудившие реку. Толкаются, громоздятся друг на друга - и ни складу, ни ладу. Твои идеи - как камни. Даже хуже. Простые булыжники, бессмысленные и никому не нужные.



Никому, никому.



Когда-то, в давние времена, жили великие гении. Вот они писали настоящие шедевры. Но скажи на милость, куда до них Хорьку Баджирону? Ты возомнил, что сможешь написать роман, который перевернет мир? Но есть ли у тебя для этого хоть один шанс?"


Скрючившийся за столом хорек чуть пошевелился - едва-едва, только чтобы повернуть голову набок. Глаза его так и не открылись.


"Я тебя спрашиваю. Есть ли у тебя шанс сочинить хоть что-нибудь такое, что перевернет мир, который прекрасно обходился без тебя многие века и до сих пор прекрасно обходится без твоего романа?"


Молчание.


"Какова вероятность, я тебя спрашиваю? Один шанс на миллион? Или на сколько миллионов? Чем ты отличаешься от любого другого существа, жившего когда-либо на этом свете? Чем ты лучше? Почему ты решил, что каждое написанное тобою слово заслуживает быть прочитанным?"


Молчание.


"Зачем ты тратишь попусту отпущенное тебе время? И что за дурацкое название - "Там, где ступила лапа хорька"?! Дурак ты, дурак!"


И гулким громоподобным шепотом в голове Баджирона зазвучали имена великих хорьков-писателей, творивших в былые времена. Но то был не гимн во славу гениев - нет, то была погребальная песнь на могиле всех наивных баджироновых надежд.


"...Барсенай... Эмандр... Аведой Мерек... Чиао Юнвэй... Мигелита Хоррес..."


Дракон не сомневался, что с каждым названным именем вера Баджирона в свой собственный свет погружается в непроглядную тьму еще чуточку глубже.

И он не ошибся. В следующий раз к своему перу писатель прикоснулся далеко не сразу - и лишь для того, чтобы очистить его от засохших чернил и убрать с глаз долой.

"Мне конец", - подумал он.

И все же он завершил свой ритуал, хотя долго еще недоумевал, зачем было это делать. И тут произошло нечто такое, чего с ним не случалось еще никогда. Голос зазвучал вновь - на сей раз светло и нежно. Он пробился сквозь стену несокрушимых чужих имен, и тьма, которой они обступили Хорька Баджирона, внезапно рассеялась без следа.


"Они говорили от имени своих времен. Но кто выскажется за твое время. Хорек Баджирон?"


Голос звенел хрустальным эхом, и никакой жестокости в нем больше не было. Он потрясал Баджирона до глубины души, но в то же время нес утешение и облегчение.


"Истории, которые ты. Хорек Баджирон, поведал миру, - промолвил голос, - и персонажи, в которых ты вдохнул жизнь, никогда не умрут".


Затем он умолк, и вместо сумятицы в душе Баджирона воцарилась полная тишина.

А потом, довольно скоро, на смену ей пришел аромат апельсиновых вафель на сливочном масле.




Глава 16


Они сели завтракать на веранде. Проглотив свое отчаяние, Баджирон снова сообщил жене, что выбросил все написанное за это утро. Ни единого слова не добавилось к его роману!

- Но у меня такое чувство, Даниэлла, - добавил он, - что мой роман будет великим. Урбен де Ротскит встанет в одном ряду с классиками. Да-да, с классиками...

"Так ли это?" - спросил он себя и протянул лапу к кувшинчику с медом.


- Я знаю, - кивнула Даниэлла, так и не притронувшись к четвертушке вафли, лежавшей у нее на тарелке. - Сказать почему? Потому что во всем, что ты пишешь, есть душа. Нет, не душа. Нет. Как же это сказать? Во всем, что ты делаешь, есть что-то такое... ну, как в "

Лапе - раз, лапе - два

"... или в "

Стайке

"... Знаешь, почему я полюбила твоего Стайка? В его груди бьется мое сердце. Он - не только колибри. Он - это я! Не понимаю, как тебе это удается! Я так писать не умею. Вероника - это не я. Я вообще не знаю таких хорьков, как она. Она - всего лишь выдумка. А вот Стайк... Стайк - настоящий!


- Понимаешь, этот роман тоже уже готов. Он ждет меня, - продолжал Баджирон. - Но он прячется где-то во тьме, таится от меня. Вот бы он пришел ко мне так же, как все эти щенячьи повести! ВЖИК! Как вспышка света... Раз - и готово! - Он отломил огромный кусок вафли ребром вилки и принялся жевать, не теряя, однако, нить своих рассуждений.

- Фомому гваф Уввен фкоро фдафтша...- Заметив, что Даниэлла хмурится в недоумении, он поспешно запил вафлю молоком.

- По-моему, граф Урбен скоро сдастся, - повторил он. - И все-таки я до сих пор не понимаю толком, кто он такой.

Даниэлла кивнула.

- Классические романы быстро не пишутся. Любой другой на твоем месте уже бы сдался и все бросил.

- Профессиональный писатель - это такой дилетант, который никогда не сдается, - напомнил ей Баджирон и решил, что пора наконец поговорить о чем-нибудь приятном. - А как твой Роман Номер Два?

Даниэлла улыбнулась и радостно засопела.

- Продвигается. Три тысячи слов в день. А иногда - даже пять.

- Не может быть! - рассмеялся Баджирон. - Скажи правду. Как у тебя дела?

- Это правда, Баджи. Вчера я написала две главы. Пятьдесят две сотни слов.

- Да... - Баджирон вздохнул с пониманием. - И это за один день работы!

Даниэлла стиснула лапки.

- Я хотела сегодня отдохнуть, но Шантелле не терпится бежать. Я чувствую, как она просится...

Небо выгибалось над долиной высоким куполом, трава шелестела на ветру, но веранда была хорошо защищена от непогоды, и лишь изредка легкий ветерок ерошил мех да поглаживал усы двух хорьков, сидевших за столом.

И Баджирон решил сказать жене правду.

- Я больше не могу писать книги для щенков. Она уставилась на него испуганно и удивленно.

- Ох... Почему? Тебе ведь всегда это нравилось!

- Когда придет время опубликовать мой роман, они станут помехой.

- Как это - помехой? - недоуменно переспросила Даниэлла.

- К тому времени, как мой роман увидит свет, меня должны будут воспринимать всерьез.

- А разве ты не воспринимаешь всерьез Антония?

- Даниэлла! Это же древний классик!


- А "

Притчи о хорьках

"? Разве это не щенячьи сказки?



- Я имею в виду современную читающую публику. Взрослых. Они будут думать, что я - щенячий писатель. Они не станут читать "

Там, где ступила лапа хорька

", потому что Хорек Баджирон пишет для щенков.


Даниэлла улыбнулась.

- Это страх в тебе говорит! Ты сам понимаешь, что это неправда! И не только в твоем случае. Вообще никто ни о ком так не скажет: "Не буду читать его роман, потому что раньше он писал книги для щенков". Читатели любят хорошие книги. И потом, как насчет Тарты? Мы же читаем книги ежихи, когда она пишет прекрасные повести!




Глава 17


Ночь черного отчаяния, сон, как сорванные ветром листья, скрежет когтей о камень. Огромный выдох: "Сколько бы я ни... Ничего не выходит. Никогда ничего не выйдет".

Рассвело, но он так и не воспрял духом. "Если я не буду честен со своей любимой, я не выживу". Он знал, что это правда.

И она поняла - когда стала накрывать на стол к завтраку.

- С тобой что-то неладно, Баджи.

В ответ - молчание. И глубокий вздох.

- Не понимаю, почему я захотел стать писателем, - проговорил он наконец. - Неужели мне и вправду так нравится страдать? - Он взял дольку манго, отщипнул кусочек и отложил. - Каждый день - одно и то же.


- Хочешь, я скажу тебе правду? Роман совсем не движется. Я никогда его не закончу. Я его не люблю. Он мне совсем не нравится. Он пустой. Это катастрофа! Ко мне приходил дракон, Даниэлла. Он опалил меня пламенем, он сжевал меня в кашу. Я - неудачник. С "

Лапой - раз, лапой - два

" мне просто повезло. С "

Колибри Стайком

" мне повезло еще раз. Но больше мне не удастся издать ни одной книги. Ранчо придется продать.


Но Даниэллу это почему-то не обескуражило. Она спокойно дожевала хрустящий тост, поджаренный на миндальном масле, и спросила:

- А что это за дракон?

Баджирон моргнул от неожиданности.

- Хм... В каком смысле?

- Как его зовут?

Писатель погрузился в задумчивость. "Да, пожалуй... У него и впрямь есть имя".


-

Кинамон

.


- И как он выглядит, этот твой Кинамон?

- Ох, Даниэлла... Перестань.

- Нет, я серьезно, Баджи! Если он пытался уничтожить тебя, то ты по крайней мере должен был его заметить! Разве нет?

Писатель закрыл глаза и попытался вспомнить.

- Он такой огромный, Даниэлла! Больше нашего дома. Синий, с волнистыми желтыми полосками. Как будто он катался на карусели, пока его раскрашивали. Зубы зеленые... как большие заточенные изумруды. Выдыхает огонь... пурпурное пламя. Крыльев нет.

- Твой дракон не умеет летать? - Даниэлла пристально поглядела на него поверх тоста. - Тебе не кажется, что это очень интересно?

- Ты просто хорек-философ, Даниэлла! Да, летать он не умеет. И мне не позволит взлететь. Никогда.

- Даниэлла кивнула с умным видом.

- А титул у него есть?

- Титул?

- Ну, какая у него должность?


- Он - Большой... нет,

Главный

Злой Дракон.


- Он может причинить тебе вред?

- Он пытается. Он хочет уничтожить меня. Хочет, чтобы я перестал писать. Чтобы я больше никогда не смог сделать ничего стоящего.

- Но может ли он добиться своего?

Баджирон подумал секундочку и сказал:

- Да.

Даниэлла тихонько поставила стакан с апельсиновым соком и наклонилась к мужу через стол.

- Каким образом, Баджи?

- Когда я поверю в то, что он говорит, я погибну.

- Ты боишься?

- Да.

- Давай подумаем. - Даниэлла откинулась в кресле. - Кинамон - Главный Злой Дракон ростом с трехэтажный дом, раскрашенный в жуткие краски и дышащий пурпурным огнем. Но он ничего не может тебе сделать, пока ты сам ему не поможешь. Он не причинит тебе вреда до тех пор, пока ты не поверишь... во что?

И в это мгновение дракон предстал перед Даниэллой собственной персоной, вспышкой жгучего пламени прорвавшись сквозь ужас, обуявший Баджирона.

- Я - ЖАЛКИЙ ОБМАНЩИК! НИКОМУ НЕТ ДЕЛА ДО МОИХ МЫСЛЕЙ! ВСЕ МОИ ИДЕИ - НИЧТОЖНЫЕ ПУСТЫШКИ. Я - ДУРАК, ДУРАК, ДУРАК! Я НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ НАПИШУ НИ ЕДИНОЙ КНИГИ! Я НИКОГДА НЕ СМОГУ ИЗМЕНИТЬ МИР! Я НИКОГДА НЕ СДЕЛАЮ НИЧЕГО ПРЕКРАСНОГО! Я - НЕУДАЧНИК. Я - НИЧТОЖЕСТВО!

Вытаращенные глаза Баджи бешено вращались, вся кухня оглушительно звенела отзвуками рваных восклицаний. Но в конце концов он затих и съежился, вжался в кресло и крепко зажмурился, чтобы сдержать подступившие слезы.

Даниэлла ошарашенно молчала. Шерсть у нее на хвосте встала дыбом.

Но затем, подобно тем просветленным душам, что порой являются в мир хорьков научить их уму-разуму, она глубоко вздохнула и обратилась внутрь себя, воззвав к высочайшей истине. И когда та откликнулась, Даниэлла вцепилась в нее изо всех сил.

Она потянулась через стол, коснулась лапы Баджирона и произнесла то, что ей было поручено:


- Это не ты говоришь, Баджи. Это Кинамон. Это не твои страхи, а Кинамоновы!

Твой дракон просит о помощи!


Баджирон открыл глаза и уставился на нее измученным, недоверчивым взглядом.

- Он хочет уничтожить меня, Даниэлла! Он хочет меня убить!

А Даниэлла продолжала, хоть и не могла поверить, что слова эти исходят от нее:

- Каждый образ, рождающийся в нас, и каждая наша мысль несут в себе испытание нашей любви.

Ей казалось, что собственный ее голос звучит откуда-то со стороны.


- Таковы все наши идеи. И даже драконы. Кинамон хочет быть твоим другом, он хочет служить тебе,

но не знает как!


- Для начала он мог бы просто не убивать меня...

Даниэлла заморгала и еще крепче вцепилась во вспышку внутреннего света, пока та не успела угаснуть.

- Дай ему другое занятие, - выпалила она. - Пусть он станет для тебя не убийцей, а телохранителем! Пусть этот дракон станет твоей музой!. Пусть он приносит тебе идеи, пусть освещает своим огнем страницы твоей рукописи и защищает твоих персонажей от сомнений, пока они наконец не оживут и не улетят туда, куда не попасть ни тебе, ни Кинамону!

И свет погас. Вспыхнувшая звезда снова сжалась в точку.

Довольно долго Даниэлла хранила молчание, а Баджирон смотрел на нее во все глаза.

Потом она пожала плечами.

- Просто мне так подумалось...




Глава 18


Сидя с закрытыми глазами в своем рабочем кабинете, Хорек Баджирон пытался представить себе друга. "Не страх я призываю, - думал он. - Нет, я призываю свою любовь, свою веселую творческую силу..."

- Кинамон... - шепнул он.

В душе его что-то зашелестело в ответ - не громче шепота. И вот сверху вниз на писателя воззрился новый Кинамон - вдумчивый, заботливый, преданный друг.


- То, что я хотел сказать тебе, - раздался его голос, могучий и тихий, - исходит от тебя самого. Ты и сам все знаешь. Урбену де Ротскиту есть что сказать, но

там, где ступила лапа хорька,

этому не место.


Писатель насторожил уши.

- Ты имеешь в виду, что я не могу написать исторический роман?


"

Ах, эти смертные

, - подумал дракон. -

Как они любят учиться. И как они любят все забывать

".



- Нет, - мягко промолвил он. - Я имею в виду, что ты этого

не хочешь

. Ты не можешь написать книгу, которую не любишь.


Баджирон разочарованно заколотил лапой по столу.


- Тогда что же я

могу

написать, Кинамон? Ты меня разнес в пух и прах. Ты сказал, что я - неудачник.



Извини. - Дракон склонил голову. - Просто я боялся. Я потому назвал тебя неудачником, что не видел другого способа тебя предостеречь. Я имел в виду, что ты потерпел неудачу с этим романом, "

Там, где ступила лапа хорька

". Что же до других книг... О, ты - замечательный писатель!


- Спасибо, - поблагодарил Баджирон. - Но у меня тоже есть чувства. Пожалуйста, впредь не забывай.

- Извини. Долгое молчание.

- Ну, так в чем же разгадка? Нет романа, нет и Ротскита. А дальше что? Как мне писать?


- Ты и сам знаешь, - промолвил дракон. - Всегда знал. Все эти истории, которые ты сочинял, когда был щенком... И "

Лапа - раз, лапа - два

", и "

Колибри Стайк

"... Что между ними общего?


Сторонний наблюдатель увидел бы в этот момент лишь одинокого хорька, неподвижно застывшего за письменным столом, перед пустым экраном тихо жужжащего компьютера.

Но на самом деле хорек дрожал от возбуждения, и сердце его бешено стучало: нелегкому испытанию подверг его этот нежданно обретенный друг - муза в обличье дракона!

- Ну, так что же между ними общего? - нетерпеливо переспросил Кинамон. - И чего не хватает твоему великому роману?

Вместо ответа писатель положил лапы на клавиатуру. Ответ напечатался сам:


"Писать их было весело".


Но муза молчала - испытание еще не окончилось.


"Я не думал о том. как писать. Я стоял в стороне. Я уступал путь своей истории - и она писалась сама".


Молчание затягивалось.


"Пока я писал, я не пытался критиковать то, что пишу. Меня не волновало, что подумает читатель, что подумает редактор - и даже что подумаю я сам. Я разрешал своей истории стать такой, какой она сама захочет быть".


Шумный вздох облегчения.

- Не хочу тебя редактировать... - сказал дракон. - Но не хочешь ли ты сократить эти три ответа до каких-нибудь правил, которые можно будет написать на полоске бумаги и наклеить на компьютер? И руководствоваться ими до поры до времени... или, скажем, до конца твоей карьеры...

На всякий случай писатель ухватился за возможность усомниться:

- Это если допустить, что у меня будет карьера...

- Да, если допустить, - улыбнулся дракон.

Хорек Баджирон перечитал написанное. Надо выразить это как можно короче... Он очистил экран...


"Развлекайся"

, - написал он. А затем:



"Не думай"

. И еще:



"Будь что будет".


- Ах-х-х! - выдохнул дракон. - Как просто! Безотказно. И отлично подходит для любого творческого приключения.

Писатель подался вперед, напрягшись, словно прыгун с трамплина, приземляющийся на ледяной скат.

- Лента и ножницы...

- Нет, еще рано, - остановил его Кинамон. - Сначала испытай их. Испытай эти правила на своем романе.

Баджирон нетерпеливо закивал. Да, конечно!


-

Развлекался ли я

? Ну уж нет! - объявил он вслух. - Эта книга была

работой

. Я над ней мучился. Ничего общего с развлечениями.



-

Думал я или нет

? Ха! Да я чуть голову не сломал! Вместо того чтобы промчаться сквозь эту историю, как на крыльях, я

рассчитывал

: следует ли Ротскиту поступить так-то, или так-то? Должно ли именно это сейчас случиться... или все-таки что-то другое?


Баджирон кивнул в подтверждение собственных слов. Он начинал кое-что понимать.


-

Будь что будет

? Ничего подобного! Меня страшно беспокоило, что станется с этим романом. Внимание, Мир! Вот идет Хорек Баджирон! Смотрите, да у него медаль Аведоя Мерека! Интересно, а какой шарф я надену на церемонию в Пушлании, когда королева провозгласит меня одним из величайших писателей всех эпох?


Все верно. До чего же он заботился о судьбе своего романа! До чего же он волновался! Волновался так, что у него вконец опустились лапы. Он сам себя загнал в консервную банку и ржавел день за днем под дождями собственных тревог.

- Кхгм... - Кинамон прервал его покашливанием. - Теперь понимаешь? Когда ты писал свои лучшие вещи, ты следовал всем этим правилам. А когда ты попытался выдавить из себя исторический роман, ты нарушил их все.


- Есть время работать над книгой, и ты сам это знаешь, - добавила муза. - Есть время обдумывать сюжет, есть время размышлять о своих будущих читателях и об издателе, о ритме и гармонии, о грамматике, орфографии и пунктуации, об оформлении и рекламной кампании. Но

в то время, когда ты пишешь

, Баджирон, всему этому не время!


И посмотрев на него со значением, дракон повторил громким шепотом:

- Когда пишешь, всему этому не время!

Изогнув свою длинную шею, синюю, как морская волна, Кинамон заглянул хорьку через плечо и прочел вслух с экрана:


-

Развлекайся. Не думай.

И...

Будь что будет!


- Спасибо тебе, Кинамон.

- Вот это я и пытался тебе объяснить. Я должен был как-то оторвать тебя от Урбена де Ротскита. Эта книга обернулась бы катастрофой...

- Нет, Кинамон, не говори так! Не надо меня мучить! - мысленно вскричал писатель. - Позволь мне писать!

- Конечно.

Исполинский дракон поднял голову и одним плавным движением, словно в танце, выдохнул струю пламени. И тотчас вокруг хорька поднялась высокая, куда выше его роста, огненная стена. Но огонь этот не обжигал - от него исходило лишь ласковое тепло, как от сердца, исполненного любовью.

- Теперь ты защищен от всяких сомнений, Хорек Баджирон, - промолвила его муза. - Пиши - и развлекайся!

И с этими словами какой-то буйный калейдоскоп подхватил и завертел хорька-писателя в разноцветном вихре вероятностей и картин. Любого персонажа, какого он только мог себе вообразить, уже коснулась и оживила волшебная сила. Он вдруг почувствовал себя средоточием гигантской сети, тянущейся во все стороны и увлекающей к нему все мыслимые и немыслимые образы и сцены.

Хорек Баджирон застыл, завороженный чудом собственной фантазии.

Кинамон молча глядел на него сверху вниз из-за высокой стены огня, и в сердце Хорька Баджирона вспыхнули надежда и решимость. Наконец-то он избавился от этого пера и фиолетовых чернил... и от мук, в которых рождалось каждое новое слово!

РАЗВЛЕКАЙСЯ! НЕ ДУМАЙ!

И БУДЬ ЧТО БУДЕТ!

Быть может, он еще вернется к графу Урбену де Ротскиту - когда-нибудь потом. А пока что он просто смотрел на собственные лапы, бегающие по клавишам все быстрей и быстрей, и повторял про себя свои правила, и подчинялся им беспрекословно.




Глава 19



Он закончил рукопись за неделю - и на той же неделе Даниэлла подписала с издательским домом "

Хорек

" контракт на публикацию

"Мисс Озорство"

.


Когда настало время полдника, она вынесла на веранду тарелочку с угощением - арбуз, нарезанный тонкими ломтиками и украшенный ягодами смородины.

- Спасибо тебе, Даниэлла. - Баджирон торопился поговорить с ней, пока она снова не принялась за работу.

- Не за что, Баджирон.

- Что скажешь? - спросил он.

- Насчет чего? - улыбнулась Даниэлла.

- Насчет новой книги о Стайке.


-

Новый Стайк

? Где?!


Он протянул ей стопку отпечатанных страниц - плоды своих писательских развлечений.


- Баджирон! - воскликнула она и прочитала заглавие вслух: - "

Стайк и пчелы-разбойники

".


Час спустя Даниэлла тихо плакала в платочек.


- Как я люблю Стайка! - всхлипывала она. - Как я люблю

тебя

, Баджирон!


Он просиял от похвалы, но все равно спросил на всякий случай:


- А эти пчелы-разбойники, они не слишком... ну, не слишком ли они

бессовестные

? Ведь поначалу они хотели, чтобы все цветы на лугу принадлежали только им...



- Но ведь они - не

хорьки

, Баджи! И потом, у этих пчел и так было полным-полно еды. А Стайк сделал то, чего не удавалось никому... Он показал им, что цветы цветут для всех! Нет, я бы ни единого слова здесь не стала менять!


- Но это - только первый набросок, - возразил Баджирон.

- Нет! Это - само совершенство. Я бы не стала менять ни слова. Сделать лучше просто невозможно. Впрочем, автор - ты.

Она снова улыбнулась, и с души его словно свалился гигантский камень.

- Можешь менять все, что тебе вздумается.

Баджирон взял у нее рукопись, и двое хорьков уселись рядышком на веранде: Даниэлла - за пишущую машинку, работать над своим вторым любовным романом, а Баджирон...


Баджирон облизнул кончик карандаша и принялся перечитывать "

Пчел-разбойников

" с самого начала, проговаривая про себя каждое слово и внимательно вслушиваясь. Все ли здесь в порядке с ритмом?


Тихим, едва слышным шепотом он опробовал одну фразу на слух:

"Стайк прожужжал через луг, с цветка на цветок...", - прочитал он, а затем повторил еще раз, но уже без слов - только ритмический рисунок:

"ТАМ-та-та Там-та-та ТАМ, та-ТАМ-та-та-ТАМ..."

Фраза плавно вздымалась и опадала; Баджирону это понравилось. Он двинулся дальше, ничего не меняя.

Дойдя до конца, он снова вернулся к началу. Теперь он искал места, в которых одинаковые слова повторялись слишком часто. Стоит один раз использовать какое-нибудь слово, как разум тут же вцепляется в него и требует вставить куда-нибудь снова - и немедленно! Но писатель в таких случаях должен строго говорить себе: "Нельзя!"




Перечитав рукопись в третий раз, он безжалостно вычеркнул все "просто" и "очень", любуясь тем, какими отточенными и четкими становятся фразы, избавленные от груза лишних слов. "В черновике такие слова допустимы, - думал он, - но в печати им не место". Под его карандашом творились настоящие чудеса: чем короче становилось предложение, тем больше в нем оказывалось смысла.

"Корявая фраза? - спрашивал он себя. - Нет проблем: долой ее совсем. Вычеркнуть - и вся недолга. Читатель видит только то, что попадает в печать. Только окончательный вариант.

Мастерство писателя - это умение переписывать фразу, перерабатывать ее снова и снова, так, чтобы с каждым разом она становилась все легче и глаже. И в конце концов она обернется невесомым летним ветерком, играющим на арфе читательских мыслей. Вместо слов - тонкая телепатия.

И тогда... Стоит лишь взглянуть на эти чернильные узоры на бумаге - ив тишине зазвучат голоса, и хорьки запляшут перед нашими глазами и увлекут нас к чудесам и приключениям, о каких мы прежде и помыслить-то не могли".

На четвертом проходе Баджирон применил другое правило: "Слово "сказал" - единственный синоним к слову "сказал", и злоупотреблять им не стоит. Если не можешь справиться со словом, лучше вообще его не использовать. Покажи персонажа в действии, затем переходи к диалогу... а повторять "сказал" да "сказал" совсем не обязательно".


Когда-то он сожалел, что пишет только короткие повестушки для щенков, и говорил Даниэлле, что истинная цель его жизни - "

Там, где ступила лапа хорька

". Но в укромном поэтическом цветнике его сердца порхала крохотная яркая птичка - и Баджирон любил своего колибри, который подарил ему вот уже две свои истории. И эти истории, явившиеся из таинственного невесть-где волшебными вспышками озарений, волновали его по-настоящему, заставляли смеяться и плакать.


Как можно написать что-то еще лучше, он просто не понимал.




Летний день клонился к закату, а двое пушистых писателей сидели бок о бок на уютной веранде и топали сосредоточенно и безмолвно по дорожкам двух миров, ни капельки друг на друга не похожих.




Глава 20



Дорогая Даниэлла!



Сопроводить этим письмом ваш первый гонорар я позволила себе с тем, чтобы сообщить вам, что "Вероника", судя по всему, нашла своего читателя. Слухи о достоинствах вашей книги растут и ширятся, и я с радостью могу известить вас о том, что на следующей неделе "Мисс Озорство" будет упомянута под номером 13 в списке бестселлеров еженедельника "Пушистые ведомости".



Весь коллектив Издательского дома "Хорек" поздравляет вас!



В соответствии с предварительной договоренностью, мы увеличиваем сумму отчислений на рекламу вашего произведения.



Мы искренне уважаем ваше право на частную жизнь, но ваша личность возбудила любопытство у читателей и многие издания уже обращаются к нам с просьбами провести с вами интервью. Не будете ли вы так любезны обдумать этот вопрос? Быть может, вы согласитесь побеседовать с прессой о "Мисс Озорство"? Если же рейтинг Вероники возрастет, то не исключено, что вам будет предложено выступить на телевидении или совершить лекционное турне. Просим известить нас по возможности скорее, так как ваш ответ может повлиять на уровень продаж.



Признаюсь вам, Даниэлла, что мы все с нетерпением ждем появления вашего второго романа. Разумеется, мы не хотели бы торопить вас и оказывать на вас давление, но в том случае, если мы получим рукопись достаточно скоро и она окажется столь же захватывающей, как и "Мисс Озорство", то мы сможем поместить ее в осенний каталог, и тогда уже к праздникам тираж поступит в книжные магазины.



Ваши друзья и покорные слуги...



Хорьчиха Беатрис Шатеору,



вице-президент,



руководитель отдела рекламы


В чеке, приложенном к письму, энтузиазм издателей отражался еще красноречивее.

Как и всякий автор-новичок, Даниэлла была в восторге уже от одного того, что книгу ее опубликовали. И до сих пор она не задумывалась, что случится, если эта книга вдруг окажется бестселлером.

Она откинулась на спинку своего писательского кресла, озадаченно похлопывая себя по щеке конвертом.

"Если для издателей успех книги измеряется количеством проданных экземпляров, - подумала она, - то чем же он измеряется для писателя? Сумбуром, который книга вносит в его жизнь?"

Она была так счастлива, что они переехали в Монтану! Ей так нравилось жить на ранчо с Баджироном! Что он будет без нее делать, если она отправится в турне по разным городам? "Нет, - сказала она себе, - спокойная жизнь гораздо важнее, чем какой-то там уровень продаж".

Даниэлла отложила чек, поднялась и пошла на кухню. Решение было принято. Она разорвала письмо на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро. Бестселлер бестселлером, а дома все равно лучше.




Глава 21


Едва она взбила тесто и вылила в вафельницу первую порцию, как сверху донесся частый топоток: Баджирон спускался по лестнице. Через несколько секунд он появился на пороге кухни с одним-единственным листком бумаги в лапах.

- Готово! - объявил он. - Я закончил свой роман. Даниэлла ошеломленно уставилась на него.

- Как это, Баджи? Закончил?..


- Так это. Я написал "

Там, где ступила лапа хорька

".


Даниэлла взяла у него листок, быстро пробежала глазами давно знакомый ей первый абзац и дочитала остаток:


"И вот он осознал, что рассвет, который он приветствует в этот миг, станет для него началом новой жизни.



"Впервые отпрыск Ротскитов осмелится сбросить с себя бремя аристократии! - подумал он. - Театр зовет меня - и я откликнусь на зов".



И с этой мыслью он упаковал саквояж, оставил записку, в которой говорилось, что всем тяготам жалкого графского существования он решил предпочесть полнокровную жизнь актера-трагика, и покинул город, устремившись в далекие дали на поиски своей звезды".



"Конец"


Даниэлла подняла голову.

- Баджи?..

Баджирон испытующе глядел на нее. Глаза его сияли, плечи гордо распрямились, словно ему удалось наконец сбросить с себя тяжелый груз.


- Вот это... - осторожно проговорила она, - ...это и есть "

Там, где ступила лапа хорька

"?


- Не хотелось оставлять его незаконченным.

- Баджи?..

- Это - краткий роман. Я сегодня понял, что классика - это не для меня. Название - в самый раз для бестселлера, но как написать эту книгу, я не знаю. Мне с ней было тяжело. Совсем не весело. Никакого развлечения.

- Ты это не выбрасывай, - попросила Даниэлла, протягивая ему листок. - У меня такое чувство...

Баджирон коснулся листка, но так и не взял его.

- Сохрани его сама, - сказал он. - Это все, что мне удалось заставить себя не порвать.

- Баджи...

- Не волнуйся, Даниэлла. Иногда бывает так, что выбросить историю - это единственный способ ее сохранить. Если в ней что-то есть, она обязательно вернется - в другом обличье.




Едва он установил телефонный отвод под кухонным шкафом, как раздался звонок. Баджи только-только успел соединить провода, а потому от неожиданности дернулся так, словно его стукнуло током.

Только после третьего звонка он пришел в себя и снял трубку.

- О, Воксхолл! Как я рад вас слышать!

Затем он на какое-то время умолк. Он слушал своего издателя - того, кто поверил в него и в Стайка и стал ему настоящим другом.

- Только не у нас. Знаете, какое лето в Монтане? Если тебе не нравится погода, просто подожди пять минут - и все изменится...

Даниэлла вошла в залитую солнцем кухню и уселась на высокий табурет: ей хотелось послушать разговор.

"Почему он звонит? Будет что-то хорошее. Я точно знаю", - думала она.

- Да, сэр. Вы могли бы перенести свой офис с Манхэттена в наш Прыг-Вбок. Тут рядом с продуктовым магазином большущий дом пустует. Вы могли бы снять его задешево.

Долгая пауза.

- В самом деле? О Воксхолл! Спасибо вам!

Даниэлла впилась в него взглядом, просительно приподняв брови и вытянув лапы: "Ну пожалуйста, скажи! Что он говорит?"

- Как я рад это слышать! У меня даже слов нет... Вы не представляете, как это замечательно!

"Это не просто дружеский звонок", - подумала Даниэлла.


- Ну и ну!

Столько

читателей!..


Он раздул щеки, показывая Даниэлле, что не верит собственным ушам, и прошептал, прикрыв трубку:

- Ого-го!

Но Даниэлла поверила сразу.


"Мой Баджи - вне конкуренции, - подумала она. - Отныне и до конца своих дней Издательский дом

"Хорек"

не сможет получить книгу Хорька Баджирона ни от кого, кроме самого Хорька Баджирона. Все остальное будет лишь жалким подражанием".


- Каждый писатель мечтает о таком издателе, которому его книги нравились бы по-настоящему...

"Его издатель хочет еще одну историю Стайка, - сообразила Даниэлла. - Он бы не позвонил, если бы книжки про Стайка не продавались лучше некуда".

- Конечно. Я тщательно это обдумаю. А потом мы еще раз побеседуем.

Даниэлла пыталась понять, в чем же дело. Усы ее встопорщились, лоб собрался в складочки.

- Передам. И от нее вам привет, Воксхолл. Спасибо за звонок. Пока...

Даниэлла заставила себя подождать несколько секунд, а потом выпалила:

- Ну, что он говорит?

- Воксхолл передает тебе сердечный привет, - сообщил Баджирон. Он все еще пытался переварить неожиданную новость.

- Какой внимательный хорек, - заметила Даниэлла.


- Ему понравился

"Стайк и пчелы-разбойники"

. Даниэлла соскочила с табурета и крепко обняла мужа.


- Еще бы! Как он может не понравиться?! Ура, Баджи!

- Он хочет, чтобы я и дальше писал книги о Стайке. Он говорит, что эти истории нравятся не только щенкам, но и их родителям. Взрослым. Они покупают Стайка как подарочную книгу. Воксхолл говорит, что теперь их не остановить - раз уж это началось...

- Ты сказал ему, что не хочешь навсегда войти в роль щенячьего писателя?

- Нет.

- Почему?

- Он говорил очень серьезно. Он хочет подписать контракт на новые книги. Еще на три повести.


-

Контракт на три книги?!

- Даниэлла готова была подпрыгнуть от радости. Но она поспешно усмирила свой восторг и внимательно взглянула на мужа.


- Что ты об этом думаешь?


- Я так долго считал, что моя судьба - "

Там, где ступила лапа хорька

"! Неужели я приехал сюда для того, чтобы писать роман, но так и не написать его?


- Ты пришел в этот мир, чтобы сделать лучшее, на что ты способен, - проговорила Даниэлла. - Если бы тебе суждено было написать об Урбене де Ротските, ты написал бы о нем, и ничто в целом свете не помешало бы тебе это сделать.

Баджирон с облегчением улыбнулся.


- "

Там, где ступила лапа хорька

" - книга не для меня, Даниэлла, - сказал он. - Не писать мне романов!


Даниэлла вслушалась, пытаясь понять, что же стоит за его словами. Нет, никаких душевных терзаний, никакой жалости к себе. Баджирон вовсе не чувствовал себя мучеником. Он преобразился до неузнаваемости - прямо у нее на глазах!

Даниэлла улыбнулась.


- "

Прислушивайся к своей жизни

, - процитировала она "

Пчел-разбойников

". -

Она расскажет тебе все, что тебе нужно знать о том существе, которым ты можешь стать

".


Он выслушал ее и сладко потянулся, сощурившись от солнечного света. Он уже и не помнил, когда в последний раз у него было так спокойно на душе.

- По-моему, жизнь советует мне воздержаться от всяческих перьев и фиолетовых чернил. На какое-то время. Может быть, даже навсегда. Все, чего я сейчас хочу, - быть тем существом, которое пишет о приключениях Колибри Стайка.




Глава 22


Два дня спустя, ровно в полдень, до Хорьчихи Даниэллы сквозь легкий перестук пишущей машинки донесся звук из гостиной. Не просто звук - крик. Настоящий вопль.


-

Баджи!!!


Не помня себя от ужаса, она вскочила и встрепанным клубком черного меха метнулась в дом. Опрокинутое кресло отлетело на середину веранды.

Баджирон неподвижно сидел перед телевизором. Шерсть его стояла торчком, хвост распушился и вздыбился, как ершик для мытья бутылок. Одной лапой он тянулся к экрану и в то же время словно пытался его оттолкнуть.

- Даниэлла...

Она взглянула на экран - и ахнула:







ТАМ, ГДЕ СТУПИЛА ЛАПА ХОРЬКА


Титр растаял, и на смену ему явился кабинет, заставленный книжными полками, а затем, крупным планом, - солидный хорек-ведущий в мягкой шляпе и атласном аскотском галстуке. Раскрутив одной лапой огромный глобус, он произнес:





- Добрый день. Меня зовут Хорек Бритам. Добро пожаловать

туда, где ступила лапа хорька

.


Баджирон и Даниэлла застыли с раскрытым ртом.

- На этой неделе наша программа перенесет вас в самое холодное место на земле. Даже краткий визит в это царство холода сопряжен со смертельной опасностью...

Кабинет на экране сменился однообразным ледяным пейзажем, на фоне которого могучий ветер гнал без передышки снежные хлопья. А голос ведущего за кадром продолжал:

"...Вот где разбила свой лагерь Хорьчиха Лола Эвайн! Ветер и мороз взяли отважную путешественницу в осаду. День и ночь ей приходится отражать атаки стихий. Но она твердо уверена, что выдержит эту осаду и выживет во что бы то ни стало".

Из-за снежной пелены показалась крепенькая хорьчиха в теплом-претеплом шарфе и огромной шапке. Мордочка ее была покрыта изморозью, с усов и ресниц свисали сосульки.

- Кажется, у вас там сегодня холодновато, Лола! - обратился ведущий прямо к путешественнице.

Та рассмеялась и прокричала, перекрывая свист бурана:

- Да нет, Бритам! Здесь это один из самых теплых дней...




Даниэлла потянулась к пульту и нажала на кнопку. Экран погас.

Она обернулась к мужу, не пытаясь скрыть потрясения:


-

Там, где ступила лапа хорька?

Баджирон! Как они могли...


Баджирон откинулся на спинку старого мягкого кресла.

- Отличное название. Но не для меня, - добавил он и залился непринужденным смехом. - Я пишу для щенков!

Какое-то время в гостиной царила тишина. Баджирон и Даниэлла молча размышляли над этим странным совпадением. И наконец Баджирон промолвил:


- Ничего не происходит просто так, правда, Даниэлла? Сколько же времени я потратил, чтобы понять, что пытается втолковать мне жизнь! Урбен де Ротскит с самого начала был обречен. Дракон прорычал мне все уши:

"Не пиши эту книгу! Это тупик!"

Он сказал мне, что мои персонажи будут жить вечно. Я думал, это он о Ротските... Но он-то имел в виду Стайка!


А стоило мне только отказаться от этого романа, как смотри - звонит мой издатель. Ему не нужен большой роман. Ему нужны книжки о Стайке. Я включаю телевизор - и что я вижу? "Там, где ступила лапа хорька" - это вообще не книга! Это телепередача!

- Знаешь, чем преданность делу отличается от упрямства? - с улыбкой спросила Даниэлла.

- А то как же, Даниэлла, - откликнулся Баджирон с таким акцентом, какому позавидовал бы даже бывалый монтанский хорьскаут. - Коли ты уж предан делу - так ты со своей жизнью заодно. А уж коли упрямишься - так просто упрямишься, и все тут.




Глава 23



К весне из печати вышли "

Честное слово Стайка

", "

Стайк и дом с привидениями

" и "

Послеобеденный отдых Стайка

".



Все надежды, которые Хорек Баджирон возлагал на графа де Ротскита, воплотил в жизнь Колибри Стайк. Каждая следующая книга оказывалась еще популярней предыдущей. "

Послеобеденный отдых Стайка

" превознесли до небес на страницах "

Пушистых ведомостей

", авторы которых редко снисходили даже до простой похвалы.



"Столь увлекательной повести о природе творческого воображения ведущему этой рубрики не доводилось держать в лапах еще никогда. В словах, обращенных к щенкам, кроется смысл, интересный и важный для всякого хорька".



А к лету Даниэлла отослала в Издательский дом

"Хорек"

рукопись своего второго романа. Экзотическая Хорьчиха Шантелла-Дижон ничуть не уступала в скандальности озорной Веронике и подняла волну ажиотажа на трех континентах, став настоящей сенсацией. Ослепительная белоснежная маска Шантеллы и ее тайные подвиги во благо хорьков снискали "

Запретным вопросам

" четвертую строчку в списке бестселлеров "

ПВ

" - всего на одну позицию ниже первого романа Даниэллы.


Дорога из Прыг-Вбока в Биллингс, куда Баджирон с Даниэллой направлялись в тот день за кормом для лошадей, плавно огибала холм к югу от городка. Вынырнув из-за поворота, они увидели это одновременно.

- Баджирон!

Фургончик съехал на обочину и остановился - крохотная букашка на фоне гигантского рекламного щита размером с аэробус:


ВСЕ ХОРЬЧИХИ ЧИТАЮТ



ХОРЬЧИХУ ДАНИЭЛЛУ



ВСЕ ЩЕНКИ ЧИТАЮТ СТАЙКА



Спрашивайте в книжных магазинах!





Чета хорьков завороженно смотрела на рекламу. Затем тишину прорезал голос Даниэллы:

- Баджирон... Что мы наделали?

Вплоть до этого мгновения хорьки-писатели жили на своем уединенном ранчо, как под стеклянным колпаком, надежно оберегавшим их от всех последствий и того тихого обожания, которое вселял в сердца читателей Стайк, и того необъяснимого восхищения, которое пробуждали в своих поклонниках пикантные героини Даниэллы.

Вплоть до этого мгновения рукописи оставались для них всего лишь стопками бумаги из единственного на весь Прыг-Вбок канцелярского магазинчика - и историями, которые они читали друг другу вслух, то смеясь, то приходя в недоумение, историями, которые они приглаживали и шлифовали до блеска, правили и переписывали вновь и вновь, пока окончательный вариант не исчезал наконец в недрах почтового ящика.

А потом истории превращались в контракты и чеки. Со временем и Баджирон, и Даниэлла привыкли к тому, что книги их стали бестселлерами. И это их очень радовало - но это не означало, что день за днем они слонялись по дому без дела, оглушенные собственными успехами. Все радостные события происходили где-то далеко и оставались для них новостями из какого-то иного мира.


Но этот рекламный щит, высящийся над дорогой, не оставлял места для иллюзий. Восемьдесят лап в высоту, сто пятьдесят - в ширину, и каждая угольно-черная буква на белоснежном фоне - высотой с трех Баджиронов. Да, Издательский дом

"Хорек"

и вправду увеличил отчисления на рекламу - как и обещал!





- Если такое творится в Монтане... - начал Баджи.

-...что мы наделали? - шепотом повторила Даниэлла.

Фургончик снова двинулся в путь, но до конца поездки водитель и его спутница не обменялись больше ни словом. Остановившись во дворе "Лошадиных закусок Хорька Мэнни", они принялись загружать кузов овсом и свежими яблоками. Клерк у столика заглянул в накладную, перевел взгляд на клиентов и снова уставился в бумаги.

- Вы случайно не родственник Хорьку Баджирону? Ну, тому самому?

- У вас есть манго? - поспешно спросила Даниэлла. - Моя малышка Пылька так любит сушеные манго...

- Конечно, мэм. Прямо перед вами, на прилавке...




К закату они вернулись на свое тихое ранчо.




Они так любили рассказывать истории! Они щедро дарили другим миры, родившиеся в их воображении, - вольные просторы, где резвились дерзкие хорьчихи Даниэллы, и волшебные края, где порхал от приключения к приключению бесхитростный Колибри Стайк.

Всех хорьков с детства учат простой истине: когда мы скупимся на подарки, скудна и наша награда. Когда же мы приносим в дар другим целые миры, мир вознаграждает нас сторицей.

Баджирон и Даниэлла были готовы ко всему, что они могли планировать и держать под контролем. Они готовы были проводить долгие часы за компьютером и пишущей машинкой, сдавать работу в срок и вести по телефону переговоры с редакторами, оформителями и реализаторами.

Но до сих пор им даже в голову не приходило, что ситуация может выйти из-под контроля. Они и представить себе не могли, что на них обрушится целый шквал читательского любопытства, что на каждом шагу их будут поджидать сюрпризы, и возможностей выбора у них окажется больше, чем деревьев в лесу. Только в тот момент, под гигантским рекламным щитом, они осознали, что жизнь их изменилась окончательно и бесповоротно.




Глава 24


- Эй, Везунчик! - Баджирон даже не стал касаться поводьев - только чуть шевельнулся в седле. - Стой.

Гнедой конек послушно встал, и Пылька с Даниэллой на спине остановилась рядом.

Рассвет застал чету хорьков у самой границы их владений; отсюда не было видно дома, затерявшегося в саванне где-то к северу. Плетеные седла тихо поскрипывали, прохладный воздух был напоен ароматом степных трав и тополей. Невдалеке изгибалась плавной излучиной речка Прыг-Вбочка глубиной всего в несколько лап. Сквозь прозрачную воду на дне виднелись пучки кресса и круглые голыши.

- Воксхолл хочет, чтобы мы отправились в турне. Говорит, что это хорошо отразится на уровне продаж. Но мне что-то не хочется ехать, Даниэлла. До тех пор пока я не побывал на ферме Монти тем летом, я ничего не знал в своей жизни, кроме города. И потом - только город, и больше ничего. Но теперь я наконец попал сюда - и я счастлив. Я больше не хочу видеть никаких городов.

Даниэлла опустила поводья на гриву Пыльки.

- Мне тоже здесь очень нравится.

- Вообще-то, никто не заставляет нас ехать в это турне. Нам не надо рекламировать свои книги. Они и так неплохо продаются.

Даниэлла кивнула, а Баджирон добавил:

- В Прыг-Вбоке есть все, что нам нужно.

Потянуло легким ветерком, склон холма уже согревался под утренними лучами. Вокруг бесшумно порхали бабочки.

- Как ты думаешь, - спросил Баджирон, - что мы должны делать?

- Я не знаю, что мы должны.

Улыбнувшись, он подался вперед и принялся легонько растирать шею Везунчика.

- Хорошо. А чего ты хочешь?

- Я бы поехала.

- Зачем?

- Хочу понять, каково это, - ответила Даниэлла. - По-моему, мы там стали знаменитостями. Я понятия не имею, каково это. Мне бы хотелось встретиться с нашими читателями.

- А города?

- Но ведь это ненадолго, Баджи! Подумаешь - города! - Она потянулась к нему и коснулась видавшего виды хорьскаутского платка, который украшал сегодня его шею, как в старые добрые времена. - По-моему, турне - это так забавно! Мы могли бы устроить себе каникулы. Немножко развеяться, отдохнуть от работы. И потом, мы узнаем много нового. Ведь если мы не будем учиться, то всему конец!

- А тот рекламный щит? - напомнил ей Баджирон. - Поклонники разорвут нас на клочки.

Даниэлла хихикнула, представив себе эту сцену.

- Хорьки никогда так не поступают, Баджи! Сколько бы читателей ни пришли посмотреть на нас, я всем им буду рада. А ты разве нет?

- Пожалуй, мне тоже любопытно. - Баджирон широко улыбнулся. - А ведь знаешь, Даниэлла...

- Она выжидающе посмотрела на него.

- Это ведь твое турне. Ты понимаешь?


- Это будет

наше

турне, - возразила она. - Твое и мое.


Баджирон сдвинулся ближе к луке седла, и понятливый Везунчик тотчас двинулся шагом в сторону дома.


- Верно, твое и мое, - кивнул Баджирон. - Но бестселлер для щенков - это совсем не то же самое, что бестселлер для взрослых. Воксхолл так и сказал: все началось с

"Мисс Озорство"

. Это Вероника всех взбудоражила. Поэтому я буду держаться в тени и наблюдать. Ты же знаешь - так мне самому будет лучше. Мне и капельки внимания довольно. Я свое получу от щенков, Даниэлла. А с широкой публикой общаться будешь ты.


Даниэлла задумчиво кивнула, так и не взяв поводья. Она понимала, что столетия спустя ее книг в хоречьих библиотеках не будет. А Баджироновы - будут. Непременно.

- Обещаешь следить за мной? - спросила она с улыбкой. - А то как бы у меня голова не закружилась от славы!




Глава 25


Ясным солнечным утром чета хорьков-писателей взошла на борт частного реактивного самолета, который должен был доставить их из Прыг-Вбока на Манхэттен. Самолет любезно предоставил медиа-магнат Хорек Стилтон, дальний родственник и близкий друг Воксхолла.

У трапа их встретил капитан - высокий хорек в пилотке, темных очках и темно-синем шарфе с четырьмя золотыми нашивками. Когда пассажиры поднялись на борт, капитан снял очки:

- Здорово, хорьскауты!

Баджирон замер от восторга. Он узнал этот голос - голос из далекого прошлого. Он узнал эту улыбку!


-

Строуб!

- завопил он. - Не может быть!

Строуб!!!


Друзья крепко обнялись, забыв обо всем на свете. Перед мысленным взором Баджирона замелькали картины из детства - огромное ранчо Монти, разноцветные овцы... Снова, как наяву, он услышал окрики и свист хорьскаутов, и громкий топот бегущих овец, и колокол Поварихи, сзывающей всех к обеду.

Но вот капитан отстранился и с любопытством взглянул на писателя:

- Пробил себе дорогу в мире, а, Баджи?

- Н-ну, я... - Баджирон обернулся к жене. - Даниэлла, это он! Строуб! Мы с ним вместе были у Монти...

Пилот поклонился и галантно коснулся носом ее лапки.

- Для меня большая честь встретиться с вами, мэм!

Строуб оказался выше и поджаристей, чем запомнил его Баджирон. Теперь его окутывал ореол властного достоинства - и, похоже, эту незримую мантию Строуб носил так же легко и небрежно, как и форменный шарф с нашивками.

- Будьте любезны, сюда...

Он провел пассажиров в роскошный салон - с диванчиками, набитыми первосортной шерстью радужных овец, с широкими мягкими креслами, с обеденными столиками из отполированной древесины ценных пород и с фирменным знаком корпорации, на котором золотыми буквами значилось: "Пуш-ТВ".

- Добро пожаловать в президентский салон, - сказал капитан. - Отсюда - самый лучший обзор. Мы покидаем Последний Перевал, друзья мои, и впереди нас ждет долгий путь по овечьей тропе... Впрочем, ты и сам уже все понял!

Строуб подмигнул старому другу и направился в кабину, оставив пассажиров на попечение стюарда и двух служителей.

Когда самолет набрал высоту, капитан пригласил писателей в кабину. От шепота небесной сини за стеклом иллюминатора Даниэллу уже клонило в сон, и она предпочла вздремнуть на президентском диванчике. Но Баджирон принял приглашение.

Он уселся в кресло, которое любезно уступил ему второй пилот, и надел наушники. Какое-то время он молча вертел головой: прямо перед ним пестрила кнопками и лампочками приборная панель, справа за стеклом разворачивались невиданные панорамы, а слева сидел за штурвалом Строуб.

Но вот Строуб оторвал лапу от штурвала и нажал кнопку микрофона.

- Миннеаполис-Центральный, - объявил он. - "Пуш-ТВ-1", высота три-семь-ноль.

Затем он обернулся к своему другу, которого знал еще в ту далекую пору, когда совсем не умел летать.

- Как только я вернулся домой из учебного центра хорьскаута Монти, - проговорил он по интеркому, - я понял, что пора бросать школу и браться за самолеты.

- Ты бросил школу? Летчик кивнул.

- Одного семестра в летном училище мне с головой хватило. А родителям я так и сказал: не надо тратить на меня деньги. "Вперед к Настоящим Делам..."

Баджи подхватил строчку, которую так часто выкрикивали хором юные хорьскауты:

- "Вперед к Приключениям! К Романтике Небесных Просторов!"

Друзья счастливо рассмеялись.

- И полеты дали мне все это, Баджи. От ученика - до летного инструктора. На чем только я не летал!

Почтовые самолеты, кукурузники, чартерные рейсы, грузовые рейсы, авиалинии...

Он примолк, погрузившись в воспоминания, но вскоре встряхнулся и продолжал:

- Я и представить не мог, что мой сосед по комнате школьного общежития станет телемагнатом! Но в один прекрасный день Стилтон разыскал меня и предложил присматривать за его самолетами. Я согласился. А через какое-то время он сделал меня шеф-пилотом.

Строуб улыбнулся.

- Быть шеф-пилотом, Баджи, - это значит летать в горах по ночам на обледеневшей машине, то и дело уворачиваясь от деревьев и мечтая только оказаться где-нибудь в другом месте... желательно - в тепле и НА ЗЕМЛЕ.

- Ты молодец, Строуб, - сказал Баджирон.

ЭЛТ-индикаторы на приборном щитке высвечивали зеленым цветом воздушные трассы, стрелка компаса светилась белым, а голубые огоньки на карте обозначали местонахождение ближайших аэропортов.

- И ты молодец, - отозвался пилот. - Слава хоречьим ангелам, мне-то не приходится зарабатывать себе на жизнь сочинительством!

Мчась под облаками на субзвуковой скорости, писатель узнал, что их старый приятель по хорьскаутскому лагерю, Боа, вступил в ряды Спасательной службы и работает на приморской базе в штате Вашингтон.

- А какие чудеса он творил с механикой! - воскликнул Баджирон. - Помнишь тот старый трактор, что стоял за конюшней?

- Ржавая развалюха, - кивнул пилот. - Тогда Монти сказал: "Даже и не пытайся, щенок. Этой железяке давно кранты". Помнишь?

- Боа всем утер нос.

- Добрый старый Боа, - вздохнул капитан. - Давно уже хочу с ним повидаться.

- А как Алла?

- Алла роется в земле. Раскапывает всякие древние города.

- Вот это да! Значит, она стала археологом? Капитан кивнул.


- Она как-то заглянула ко мне... Проездом в Персию через Нью-Йорк. Мы пообедали вместе. Она все никак наговориться не могла! "

Мы нашли Феретиму, затерянный город!

" Как я понял, это какой-то здоровенный дворец посреди пустыни. Высеченный в скале. Его давным-давно занесло песком, но наша подруга вроде как вычислила, где его надо искать. "

Во всякой легенде есть зерно истины! Наконец-то мы узнаем, откуда мы пришли!

" В общем, ты знаешь Аллу. Если ей что-то втемяшится в голову...


В небе над Кливлендом пилот преподал Баджирону урок летного мастерства - показал, как поворачивать, как набирать и сбрасывать высоту.

- Научиться летать можно за пять минут, - заявил он. - А всю оставшуюся жизнь будешь тренироваться.

Писатель немного потренировался - несколько раз повернул машину вправо и влево.

- Я бы тебе показал еще кой-какие штучки, - сказал пилот, - но из диспетчерской уже сигналят. Мы отклонились от положенной высоты на триста лап, и они там все на уши встали. В погожий денек гораздо веселее летать низко и на биплане, чем на большой высоте и на такой махине. Может, когда-нибудь доведется...

- Я бы с удовольствием ! Ты только не забудь. - Баджирон отпустил штурвал, передавая управление капитану. - А ты еще не женился, Строуб?

- Хороший вопрос, - улыбнулся пилот. - Еще недавно я бы ответил тебе, что этому не бывать никогда. А теперь - не знаю, что и сказать. Может, я так и останусь холостяком. Но месяц назад я встретил Шторми. Она летела на юг над горами Сискью, на грузовом. Попала в ужасную бурю и предупредила меня по радио. А я летел на север и тоже предупредил ее о непогоде на юге. Мы вместе сели в Реддинге, пообедали вдвоем... и с тех пор уже успели побывать друг у друга в гостях. Она замечательная хорьчиха, и летчица хоть куда...

Впереди показался Манхэттен, и Строуб повел самолет на посадку. Второй пилот вернулся в кабину, Баджирон уступил ему место и вернулся в салон.




Самолет прокатился по взлетно-посадочной полосе и встал. Строуб вышел к пассажирам.

- Ну, теперь скажу вам всю правду как на духу. Смертельно боюсь высоты и смертельно боюсь толпы.

Как только вон та дверь откроется, я вас брошу на произвол судьбы.

Даниэлла сердечно обняла его.

- Спасибо, Строуб. Как замечательно, что вы поддержали Баджи в такой день!

- Да что вы, мэм! Это он меня поддержал. Стюард тронул Строуба за плечо.

- Можно открывать люк, сэр.

- Ну, если вы переживете то, что вас ждет снаружи, то еще увидимся, - сказал пилот. - Я повезу вас в Бостон. Удачи, дружище!

Он в последний раз сжал лапу Баджирона, улыбнулся Даниэлле, взял под козырек и нажал кнопку у выхода. Заслонка дверного люка скользнула вверх.

У ворот для встречающих колыхалось целое море меха - шкурки всех мастей и расцветок, от белоснежного до угольно-черного, темные маски, светлые маски, мордочки без масок, приветственно машущие лапы...

Таблички: "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ХОРЬЧИХА ДАНИЭЛЛА", "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, БАДЖИРОН".


Щенки в пестрых, как колибри, шляпах с вышитыми надписями: "

Стайк меня любит

".


Даниэлла нервно сглотнула и посмотрела на мужа.

- Я не ожидала... - прокричала она, пытаясь перекрыть шум толпы.

Баджирон ободряюще похлопал ее по плечу.

- Это будет весело.

Даниэлла смущенно потрогала себя за ушами:

- Шляпка нормально сидит?

Ее мягкая шляпка из блестящего черного бархата была лихо надвинута на лоб - так, что ярко начищенный латунный козырек почти закрывал глаза.

- Ты прекрасна, - заверил Баджирон, легонько коснувшись ее лапки.

Даниэлла двинулась вперед первой, улыбаясь и помахивая лапкой первой в своей жизни толпе поклонников.

Баджирон направился следом. Его переполняла гордость за жену. "Они любят ее ничуть не меньше, чем ее героинь", - думал он.

Вот Даниэлла приблизилась к воротам... Еще шаг - и ей пришлось бы нырнуть прямо в толпу... Но тут путь ей решительно преградила молодая хорьчиха. Она подняла лапку и прокричала:


- Я - Беатрис Шатеору. Издательский дом

"Хорек"

. Мы накрыли стол... камеры...


Они потерлись носами слева и справа, и издательница повела Даниэллу и Баджирона сквозь толпу. Никто не пытался потрогать писателей, никто не толкался. Толпа почтительно расступалась.

Беатрис включила микрофон.


- Добро пожаловать всем! - сказала она. -

Мы приветствуем Даниэллу и Хорька Баджирона!


Хорьки и хорьчихи в толпе зашумели вдвое громче и вовсю замахали лапами и разноцветными плакатами:

МЫ ТЕБЯ ЛЮБИМ, ДАНИЭЛЛА! А ВОТ НАСЧЕТ ВЕРОНИКИ - СКАЗАТЬ ТРУДНО!

МОЖЕТЕ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ... ВАЛЬХОЙ! ВОТ ИДЕТ ВЕРОНИКА!

Двое щенков устроились на плечах родителей и развернули ленту с надписью:

УРА СТАЙКУ!

- От имени... - начала Беатрис и осеклась. Приветственные крики не стихали. - От имени...

Но толпа так и не утихомирилась. В конце концов издательница передала микрофон Даниэлле.

- Спасибо вам, жители Манхэттена, - проговорила она. - Спасибо вам за радушный прием.

Хорек Баджирон не понимал, что происходит: то ли его жена чудесно преобразилась в одно мгновение, то ли всегда была такой, а он просто не замечал.

Даниэлла - помощница в школе, читающая щенкам сказки.

Даниэлла - лапокюрша, дружащая со всеми своими клиентками.

Даниэлла - писательница, выдумывающая испорченных хорьчих, которые к концу романа становятся столь же благородными, как и читатели, для которых она писала...

И эта же самая Даниэлла - ангел во плоти перед телекамерой!

- Да она же настоящая звезда!

Баджирон чуть не обернулся посмотреть, кто это сказал, но вовремя сообразил, что возглас этот вырвался у него самого. Его жена была рождена для славы - точь-в-точь, как королевы рождаются для того, чтобы править.

- Если бы Вероника была здесь, - негромко продолжала Даниэлла, предоставив трудиться микрофону, - она бы уже придумала, как украсть эти прожекторы. Но здесь всего лишь мы с Баджироном, и мы так рады, что вы пришли повидать нас!

Камеры любовались ею. Ее пышный мех переливался серебряным блеском в свете прожекторов, искрился золотом и бронзой под лампами-вспышками. На мониторах она представала воплощенным изяществом - вся, от щегольски надвинутой на брови шляпки до кончика смоляного хвоста.

Она не притворялась - она действительно была счастлива и полна любви ко всем, кто пришел ее приветствовать. И все это чувствовали.

Баджирон смотрел на ее поклонниц - элегантная хорьчиха, стоящая перед ними на сцене, отражалась в их глазах, как в зеркалах. Они рассчитывали, что Даниэлла будет очаровательной, эффектной и непредсказуемой. Они рассчитывали, что она станет отражением их собственных тайных мечтаний и надежд. И она их не разочаровала. И пока она говорила, тепло и свет разливались по залу: любовь между читателями и писательницей оказалась взаимной.

Кто-то дернул Баджирона за шерсть на коленке. Он опустил глаза и увидел крошечную хорьчиху с еще не обозначившейся маской. Она стояла рядом с отцом и крепко сжимала в лапах мягкого игрушечного колибри размером чуть поменьше ее самой. Баджирон наклонился к ней, и меховое море сомкнулось над его головой.

- Спасибо вам за Стайка, - прошептала малышка, пристально и серьезно глядя на Баджирона темными глазами-пуговками. Она понимала, что все вокруг слушают Даниэллу, и не хотела мешать.

- Не за что!

Писатель потрепал по голове игрушечного Стайка.

- Я очень рад, что ты с ним подружилась.

- А пчелы были совсем не плохие. - Круглые темные глазенки смотрели ему в глаза, не отрываясь. - С ними я тоже подружилась.

И в этот момент перед глазами Хорька Баджирона все поплыло и смешалось. Он обнял маленькую хорьчиху, выпрямился и, благодарственно кивнув ее отцу, смахнул лапой набежавшие слезы.

"Вот ради чего нужно писать, - подумал он. - Ты вынашиваешь в себе образ, ты влюбляешься в него, а потом делишься им с читателем. Образы и мысли, персонажи и диалоги - все это как факелы, которые мы передаем друг другу, чтобы всем было тепло и светло".


- Ей нравятся ваши "

Пчелы-разбойники

", - сказал отец малышки. - А "

Послеполуденный отдых Стайка

" мы только что купили. Ей вообще-то бабушка читает вслух. Вот она и позвонила сегодня и говорит: "Бросай все, беги и купи Кимре эту книжку!" А потом мы прочитали в газете, что вы приезжаете...


- Спасибо, - сказал Баджи. - Спасибо, что пришли.

- Вы не подпишете книжку?

Хорек-отец достал из сумки книгу и ручку.

Баджирон пристроил книгу на коленке и написал:

"Кимра! Пчелы - твои друзья навек. Баджирон".

А потом быстро пририсовал сбоку большое облако и летящих к нему бок о бок щенка, колибри и пчелу.




Только он успел вернуть книгу и ручку, как Даниэлла закончила свою речь, и толпа взорвалась аплодисментами. Беатрис Шатеору взяла микрофон и объявила, что Даниэлла и Баджирон с радостью дадут автографы всем желающим, после чего поедут в центр, на телевидение.

Так прошел для Даниэллы и Хорька Баджирона первый час их большого турне.




Глава 26


Xорек Пит и Хорьчиха Ольга ждали гостей с таким же нетерпением, как и завсегдатаи их книжного магазина "Черная маска", расположенного в самом сердце города. Им очень хотелось узнать, что же представляют собой эти знаменитые писатели.

Книжное дело было для Пита и Ольги не просто бизнесом - они любили книги всей душой. Такие прекрасные, такие приятные на ощупь переплеты, и удивительные фразы - то глубокомысленные, то смешные, и замечательные истории, от которых на душе становится легко и светло, и горящие восторгом глаза читателей: "Это как раз то, что я искал!"... Так что владельцы магазина очень любили свою работу.

- Добро пожаловать в "Черную маску"! - сказала Ольга, а про себя подумала: "Заметят ли они плакаты, над которыми мы так долго трудились? Заметят ли они все эти постеры и афиши? И эту пирамиду от пола до потолка, которую мы сложили из их книжек? А ведь она два раза рассыпалась, пока мы не придумали, как удержать равновесие!"

- Спасибо, - ответил Баджирон. - Мы...

- Как замечательно! - воскликнула Даниэлла и, заключив хозяйку магазина в объятия, потерлась носом о ее нос. - Сколько времени вы на нас потратили! А эти дивные пчелки под потолком!..

Пит посмотрел на жену и облегченно вздохнул. Бизнес бизнесом, но гораздо важнее, что посетители сегодня встретятся с живыми хорьками, из-под пера которых вышли все эти бестселлеры, и поймут, что в их книгах нет ничего сверхъестественного, что они родились в сердцах самых обычных хорьков, с которыми можно запросто увидеться и поговорить. Писатели и продавцы книг - одна большая семья, и очень хорошо, что им наконец удалось встретиться.




Очередь от дверей магазина протянулась на целый квартал. Хорьки и хорьчихи переговаривались и знакомились друг с другом. Над входом красовался все тот же нахальный рекламный щит:


ВСЕ ХОРЬЧИХИ ЧИТАЮТ



ХОРЬЧИХУ ДАНИЭЛЛУ



ВСЕ ЩЕНКИ ЧИТАЮТ СТАЙКА


Ко всеобщему удивлению, Даниэлла прошлась вдоль очереди. Она сказала "спасибо" своим поклонникам и легонько коснулась каждого носом, а затем вернулась в магазин и села за столик, где ей предстояло раздавать автографы.

- Это что-то новенькое, - шепнула Ольга мужу.

- По-моему, очень мило, - отозвался Пит.

В отличие от тех издателей, что отвергли первый роман Даниэллы, они распознали в нем бестселлер с первого же пробного экземпляра и заказали сразу сто книг. А еще через несколько дней пришлось делать новый заказ - на триста экземпляров.


- Вероника такая

нехорошая

! - то и дело заявляла очередная читательница, пока Даниэлла подписывала ей книгу. - Если бы моя мама знала, что я читаю

"Мисс Озорство"

!


- А если бы моя мама знала, что я пишу ее... - отвечала Даниэлла, и обе они тихонько хихикали, словно две заговорщицы.

И с каждой такой встречей Даниэлла чувствовала, как растут в ее душе любовь и уважение ко всем, кто полюбил ее книги. Она поняла о них самое главное: все они любили повеселиться. Разумеется, то были в высшей степени добропорядочные хорьчихи, твердо знающие, что всегда и во всем следует руководствоваться высшим чувством справедливости. Однако все они понарошку воображали, будто в глубине души у них таится совсем другая хорьчиха - дерзкая и вольнолюбивая, способная на каждом шагу шокировать друзей и родных самыми невероятными выходками.

Встреча с каждой такой читательницей разрешалась мгновенной вспышкой взаимопонимания. Они понимали друг друга без слов - и дружно смеялись над собственными проказами. Даниэлле казалось, будто в это мгновение между ними проскакивает электрический разряд, и она чувствовала, что обе они будут еще долго вспоминать эту встречу с радостным волнением.

- Я пишу просто для забавы, - повторяла она своим читателям.





Но для них ее книги оказались не просто забавными безделушками, и, раздавая автографы, Даниэлла пыталась понять, в чем же тут дело. На некоторых читателей ее книги действовали просто волшебно: раскрывая роман Даниэллы и входя в придуманный ею мир, они

освобождались

.


Когда-то давно Баджирон сказал ей, что писателю совсем не обязательно пытаться угодить всем и каждому: если книгу с удовольствием примет хотя бы полпроцента читающей публики, то бестселлер готов.





- Я люблю ваши книги не потому, что вы на меня не похожи, Даниэлла, - сказала ей одна читательница, протянувшая на подпись "

Запретные вопросы

". - Наоборот. Я их люблю потому, что вы - такая же, как я!





А Баджирон пребывал сейчас в совершенно ином мире, ни капельки не похожем на тот, в который с головой погрузилась Даниэлла. Даниэлла принимала посетителей за квадратным столом, на котором стояла массивная квадратная табличка с ее именем и фотографией. У Баджирона же был круглый столик, над которым крутились подвешенные на ниточках к потолку птички-колибри, склеенные из пестрых перьев.

Хорьки и хорьчихи не выстраивались перед его столиком в чинную очередь. Щенки обступили его со всех сторон - одни, аккуратно причесанные и опрятные, стояли смирно, другие пытались пробиться вперед, колотя по полу взъерошенными хвостами и пыхтя от нетерпения.

Многие дарили любимому писателю свои рисунки - перед глазами изумленного Баджирона прошла целая череда Стайков, раскрашенных цветными мелками.

Каждый очередной щенок, которому удавалось протиснуться вперед и протянуть книгу на подпись, внезапно обретал достоинство и вспоминал все, чему его учили. Но самые маленькие порой приходили в смущение и стеснялись учтиво коснуться носом Того, Кто Придумал Стайка.

Баджирон широко улыбался, подписывал книги, рисовал картинки на титульных страницах и втайне надеялся, что его маленьким поклонникам будет приятно взглянуть на эти рисунки и надписи не только сейчас, но и потом, когда они станут совсем взрослыми.

"Что бы я сейчас делал, если бы на месте Стайка оказался этот роман о графе? - внезапно подумалось ему. - Не было бы всех этих щенков, никто бы вокруг меня не толпился. Одни только взрослые, серьезные и образованные. Скука смертная!"

А в следующую секунду перед ним появилась маленькая хорьчиха - совсем крошечная, ей пришлось даже встать на цыпочки, чтобы заглянуть поверх стола. Белоснежная мордочка с серенькой маской, едва заметные усики, черные глазки и тоненький голосок:

- Вы напишете для меня про Стайка и гордого графа? У писателя перехватило дыхание.


- Что-что?

Что ты сказала?


Черные глазки смотрели на него не мигая.

- Напишите, пожалуйста, про Стайка и гордого графа!

Потеряв дар речи, писатель воззрился на малютку, а потом перевел изумленный взгляд на ее мать.

Та пожала плечами.

- Может, эта идея вам подойдет?


- Откуда она... как она... - пролепетал потрясенный Баджирон. - Она сказала - "

про Стайка и гордого графа

"?


- У нее проблемы с названиями городов. Никак не запомнит, где что находится на карте.

- Что-что? - Баджирон подался вперед, силясь понять, в чем же дело.

- Она хотела, чтобы я попросила вас написать о Стайке и городах из географии. А я сказала ей: "Попроси сама".

Какое-то мгновение Баджирон изумленно смотрел на нее, а затем расхохотался. Он поднялся и поставил малышку на стол; та задрала мордочку и озадаченно посмотрела на маму. Что она такого сказала? Теснившиеся вокруг стола щенки притихли, их родители заулыбались.

- Извините. - Баджирон смущенно взглянул на хорьчиху-маму. - Мне послышалось, что она сказала... То, что она сказала, - это так чудесно! Это просто невероятно...

Он растерянно вскинул лапы.





Какое совпадение!


Снова усевшись за стол, он спросил малышку, как ее зовут, и написал на книге:


"Сераджа! Спасибо! Ты спасла мне жизнь! От Урбена де Ротскита и... Хорька Баджирона".


Затем он с улыбкой протянул книгу крохотной хорьчихе. Та взяла ее - такую огромную - и сказала:

- Спасибо вам, Хорек Баджирон.

- Не за что.

"Ты не представляешь себе, что ты сделала, Сераджа, - подумал он. - Так вот какая судьба уготована Урбену де Ротскиту! Ему предстоит встретиться с Колибри Стайком!"

Маленькая хорьчиха и ее мама двинулись прочь. Баджирон замер, провожая их взглядом... и тут произошло нечто невероятное! Обе хорьчихи, большая и маленькая, одновременно повернулись и подмигнули ему, а затем так же одновременно подняли лапы, помахали Баджирону на прощание и скрылись из виду.

Писатель похолодел.

"Что это было? Что же произошло на самом деле? Действительно ли я просто ослышался? Или все-таки эта малышка сказала именно то, что я услышал? Действительно ли они пришли сюда просто за автографом? А вдруг это были ангелы-хорьки в обличье мамы и дочки? Или хорьки-философы, явившиеся подарить мне историю, которую я никогда не нашел бы сам, без их помощи?"

Он задумчиво посмотрел на то место, где только что стояли его таинственные посетительницы, затем - на открытую дверь магазина, на плотный поток пешеходов за стеклянной витриной.

"Нет, хорьчихи так не подмигивают, - подумал он. - Тем более - мама и дочка одновременно! Они словно заглянули мне в самое сердце!"


"Ну конечно! - воскликнул он про себя чуть погодя. - "

Стайк и гордый граф

"! Блестяще, просто блестяще! Какой

контраст

! Один - воплощенная легкость, другой - такой тяжелый и усталый. О, как замечательно! Посмотрим, что откроет для себя граф... Найдет ли он в маленьком колибри то

самое главное

, чего не смогла ему дать вся аристократия Европы?"


"Кто бы вы ни были, - подумал писатель, снова поворачиваясь к столу, - простые смертные или блаженные духи, обычные хорьки или мудрые философы, все равно - спасибо вам!"

И когда очередной щенок протянул ему книгу на подпись, писатель пристально посмотрел на него и спросил:

- Что ты знаешь о хорьках-ангелах?




Глава 27



Чету знаменитых писателей разместили в отеле на Мэдисон-авеню, неподалеку от Издательского дома

"Хорек"

, в номере люкс, который Баджирон оценил про себя как удобный, но слишком дорогой. Угловое окно выходило на город, северное - на парк. За окном в западной стене виднелась река и все, что за нею, до самого горизонта. А где-то там, за горизонтом, была Монтана.


Баджирон скучал по дому, по свежему утреннему воздуху, по холмам и речке Прыг-Вбочке. Он скучал по Слиму, Везунчику и Пыльке. Когда-то он любил большой город с его энергией, бьющей через край, но теперь эта кипучая деловитость Нью-Йорка лишь пробудила в нем тоску по неторопливой сельской жизни, покою и уединению.


На центральном столе в гостиной красовался огромный букет - целая радуга цветов, обратившаяся в натюрморт рядом с бутылкой искристой талой воды и поздравительной открыткой от издателей: "

Хорьчихе Даниэлле... Желаем счастья...

".


С пристенного столика пыталась воспарить к потолку набитая шоколадками плетеная корзина: целая стая вишнево-красных воздушных шариков тянула ее кверху за ручку. Сверху на шоколадках тоже лежала открытка: "Стайку - самому лучшему в мире колибри!".

Баджирон отвернулся от окна, прошел в другую комнату, вздохнул и плюхнулся в низко подвешенный атласный гамак.

- Ну как? - окликнул он Даниэллу. - Как дела?

Даниэлла появилась на пороге; вид у нее был усталый.

- Очень весело, - сказала она. - Но я скучаю по дому.

- Уже немного осталось, - утешил ее Баджирон. - Всего семнадцать городов.

Усталость на мордочке Даниэллы сменилась решимостью:

- Это будет нетрудно. Мне так нравятся мои читатели!

- И мне - мои. Мои на твоих совсем непохожи.

Даниэлла вдруг улыбнулась.

- А что с тобой случилось там, в магазине? Я на тебя посмотрела - и вижу, ты словно чего-то испугался. Что стряслось?

Баджи рассказал ей о странном совпадении - о том, как он дважды ошибся в маленькой хорьчихе, принесшей ему в подарок чудесную идею.

Даниэлла пожала плечами.

- Хорьки-философы?


- Может быть. А что бы сказал мне сейчас хорек-философ? "Забудь обо всех совпадениях -

просто напиши этот рассказ!

"


Баджи возвел глаза к небесно-голубому потолку, покрытому белыми фресками в античном духе, со сценами из жизни древнегреческих хорьков.

- Что произошло бы с Урбеном де Ротскитом, повстречайся он со Стайком? Он стал бы проще! А если бы он стал проще, то что для него оказалось бы самым главным на всем белом свете?




Уютно устроившись в роскошном атласном гамаке, они беседовали до глубокой ночи.

Напоследок Даниэлла спросила:

- Как ты думаешь, Баджи, мы с тобой - хорошие писатели?

Баджирон надолго задумался и в конце концов ответил вопросом на вопрос:

- А мы с тобой любим свои книги?




Глава 28



Город еще крепко спал, когда Баджирон пробудился, не в силах утихомирить звучащий у него в ушах тоненький голосок: "

Вы напишете для меня про Стайка и гордого графа?

"


Ни компьютера, ни пишущей машинки... Стараясь не потревожить спящую Даниэллу, Баджирон выскользнул из гамака и разыскал свою авторучку и пачку визитных карточек. Он тихонько прошлепал в гостиную, включил лампу и свернулся калачиком в углу дивана.

Кинамон только шепнул едва слышно, и вот история уже была готова - простая, захватывающая и неотвратимая. Писателю оставалось только наблюдать за тем, как она разворачивается у него на глазах, и все записывать:


"Высоко в небе, над снеговыми тучами Венгрии, стремительно мчалось озаренное солнцем крошечное пятнышко цвета рубина пополам с зеленым лаймом. Колибри Стайк направлялся на поиски графа Урбена де Ротскита, хорька-актера, обворожившего и сведшего с ума весь континент.



Прорезая в полете завесы тумана и высматривая далеко внизу замок Ротскита, колибри думал о том, что граф чего-то ужасно боится... Но чего? Стайк понятия не имел..."





Глава 29



Несколько часов спустя, между интервью для журнала "

Знаменитые хорьки

" и предстоящим выступлением по спутниковому телевидению, Даниэлла и Баджирон приехали на встречу с Хорьком Воксхоллом и штатом Издательского дома

"Хорек"

.


В конференц-зале их уже ожидал изысканный ланч, доставленный по заказу из ресторана: салаты из сельдерея и свежего перца, украшенные завитками орехового масла и шоколадными хлопьями, и талая вода из гор Монтаны.

Только на этом собрании Даниэлла поняла, как много хорьков трудилось ради того, чтобы книги ее в конце концов попали на рынок.

Главная художница, Хорьчиха Триси, немножко оробела при виде знаменитостей, отчасти и ей обязанных своей славой.

Со своим редактором, Хорьчихой Марлой, Даниэлла впервые встретилась нос к носу.


А еще здесь были Эрих из Производственного Отдела и Пол из Отдела по Авторскому Праву, Бонбон из Отдела Рекламы и Мирабелла, помощница мисс Шатеору, из Отдела по Связям с Общественностью, и еще множество хорьков - веселых и задумчивых, энергичных и застенчивых,

настоящих

, живых хорьков, которые, подобно владельцам "

Черной маски

", всю свою жизнь провели в волшебном мире печатного слова.


Лапку Даниэллы мягко накрыла чья-то огромная лапа:

- Хорек Маркем, Печатник. Хотел вас поблагодарить. С вами мы без работы не останемся! Я не упустил бы шанса повстречаться с вами, даже если бы пришлось остановить пресс! - воскликнул он и добавил, широко ухмыльнувшись: - Но до этого не дошло...

Кроме сотрудников издательства, на встречу пришло несколько библиотекарей - старинных друзей Воксхолла.


- Насчет "

Лапа - раз, лапа - два

..." Баджирон... Мы получили пять экземпляров, и до сих пор ни один не простоял на полке больше дня! Однажды Катрина увидела, как вашу книгу сдали на минутку, а другой читатель тут же ее и сцапал. Посмотрела она на это дело и говорит мне: "Дэррил, этот щенок не так-то прост! Надо бы присматривать за этим Хорьком Баджироном..."


Сегодня Баджирону и Даниэлле открылась еще одна тайна. Они поняли, что для всех, кто собрался здесь, писатели - это не просто интересные хорьки, а основа основ всего их образа жизни. Где бы сейчас были все эти редакторы, печатники и библиотекари, не будь на свете писателей? Поэтому их участие и доброта объяснялись не одной только вежливостью: к своим гостям издатели питали такую же нежную и неподдельную любовь, как дети - к родителям.

Все расселись за столом; последней явилась Беатриса Шатеору. Она вручила президенту компании стопку каких-то бумаг и села напротив писателей.

- Ну как, - спросила она, - вы еще держитесь? Лапы не устали от автографов?

- Это хорошее упражнение, - отшутился Баджирон. - С каждым автографом наши лапы становятся все сильнее и сильнее.

Он понимал, что стоит только пожаловаться на усталость, как они оба обессилеют окончательно.

Издательница улыбнулась.

- Вам нравится встречаться с читателями?

Писатель кивнул.

- Вообще-то, мои читатели всегда со мной, и это здорово. Но во плоти они гораздо интереснее. У меня в голове они были какие-то слишком тихие.

- А я поняла, что не одинока, - сказала Даниэлла. - Возможно, у меня довольно странное чувство юмора... но и у них - тоже.

Шатеору кивнула.

- Я вчера постояла в очереди, пообщалась с вашими читательницами. Они вовсе не горят желанием превратиться в Веронику или Шантеллу-Дижон с Пятьдесят седьмой улицы. Но ваших героинь они все равно обожают. И вас тоже, Даниэлла.

Баджи почувствовал, что обстановка в зале переменилась. Он по-прежнему слушал Шатеору, но одним глазом то и дело косился на Воксхолла, углубившегося в бумаги.

Наконец президент поднял голову и бросил взгляд на стоявшие в углу старинные напольные часы с маятником. В зале тотчас же стало тихо.


- У вас напряженный график, - заметил Воксхолл. - Интервью для спутникового телевидения, потом - "

Город ночью

", а потом что? На самолет и в Бостон?



- Совершенно верно, - подтвердила Шатеору. - А в Бостоне - получасовая запись программы "

Вокруг света

", а потом - шоу "

Рассвет

".


Президент кивнул, поднял лапу и неторопливо пригладил усы.


- Баджирон, Даниэлла, - обратился он к писателям. - Издательский дом

"Хорек"

- старая, почтенная компания. Почти все мы проработали здесь большую часть своей жизни. Иногда, время от времени, со всеми нами происходит нечто особое. Возможно, вы тоже сталкивались с чем-то подобным. Именно поэтому мы сегодня собрались все вместе. Дело в том, что, когда новая идея решает родиться на свет, она собирает вокруг себя всех, кто ей нужен.


Сотрудники издательства согласно закивали, думая про себя: "Верно, так оно и бывает".

- Идея рассказов о Стайке нашла Баджирона. Идея романов о Веронике нашла Даниэллу...

В зале царила полная тишина.


- Потом, какое-то время спустя, Стайк и Вероника нашли нас, сотрудников Издательского дома

"Хорек"

. А теперь они с каждым днем находят себе все новых и новых читателей. До чего же увлекательно работать в издательском деле! Этот бизнес никогда не устареет.


Воксхолл подался вперед, устремив взгляд на писателей. Маска его поблескивала серебром, и держался он с таким достоинством, что Баджирон подумал: "Вот именно так и должен выглядеть вдумчивый и солидный хорек-книгоиздатель".


- Все мы очень рады, что вы согласились встретиться с нами, - продолжал президент. - Подозреваю, что вы и впредь будете наслаждаться вниманием публики столько, сколько сможете выдержать... а пожалуй, что и больше. Честно говоря, мы просто не успеваем печатать ваши книги! Таким успехом, как "Стайк", давно уже не пользовалась ни одна книга для щенков. А

"Мисс Озорство"

мы переиздаем уже в четвертый раз...


Шатеору подняла лапу с растопыренными коготками.

- ...то есть в пятый, - поправился президент. - Я знаю, что у вас сейчас много забот, но от имени всех присутствующих я хотел бы заверить вас, что мы сделаем все возможное, чтобы иметь дело с нашим издательством вам было приятно и в будущем - еще долгое, долгое время.

Хорьки, не покладая лап трудившиеся над тем, чтобы рукописи Даниэллы превратились в настоящие книги и попали во все книжные магазины страны, дружно зааплодировали. Они ничуть ей не завидовали. Они не хотели оказаться на месте Даниэллы или Баджирона. Но им приятно было сознавать, что благодаря их усердию и мастерству книги этих писателей вошли в большой мир и сделали его гораздо интереснее.

Баджирон посмотрел на свою жену. Как всегда, опрятная и подтянутая, Даниэлла сидела чинно и улыбалась. Глаза ее сверкали из-под козырька алой шляпки.

- Спасибо вам, Воксхолл, - проговорила она, когда аплодисменты стихли. - Спасибо вам всем. Вы сразу поверили в Баджирона. Вы приняли меня, когда Вероника была еще никому не нужна. Этого мы никогда не забудем!

Шатеору кратко переговорила с кем-то по сотовому телефону и кивнула президенту.

- Лимузин подан, - объявил тот, поднимаясь из-за стола. Все остальные тоже встали. - Спасибо вам, Даниэлла и Баджирон, за то, что провели с нами все это утро. Надеюсь, то, что ждет вас впереди, вам понравится. Там, в Монтане, у вас такое тихое местечко!

Даниэлла кивнула.

- Возможно, вы в скором времени захотите расширить свой участок, - добавил президент, и в словах этих писатели уловили предостережение. - Чтобы писать, нужны тишина и уединение, и очень скоро вы оцените это в полной мере. - Он протянул лапу Баджирону, затем - Даниэлле. - Приятной поездки.

Уже в лимузине Шатеору вручила Даниэлле последний вариант расписания и большой конверт.

- В студию, пожалуйста, Габби, - велела она водителю, а затем вновь повернулась к писателям:

- Насчет этого интервью по спутниковому... Одно небольшое изменение. Вместо хьюстонской станции будет вещание через Уичито. Но вы не волнуйтесь. Мы покажем вам из-за камеры табличку с названием города и именем интервьюера...




Глава 30



Распечатанный белый конверт из Издательского дома

"Хорек"

лежал на шелковом гамаке в пентхаусе бостонского отеля "Принцесса".



- Я и представить себе не могла, что денег бывает

столько

! - повторила Даниэлла уже в третий раз после того, как они с Баджироном прочли предложение от издателей. - Это же целое... целое состояние! Неужели они собираются столько платить мне всего лишь за то, чтобы я и дальше занималась любимым делом?


Баджирон с наслаждением раскинулся на роскошном ложе.

- Ничего подобного, дорогая! Они собираются заплатить тебе за три готовые рукописи. Конечно, им приятно сознавать, что ты будешь заниматься любимым делом, но не это главное. Главное для них - заполучить твои истории. И чем скорее - тем лучше. За скорость - специальная премия.

Даниэлла забралась в гамак, улеглась рядом с мужем и надолго задумалась, а потом глубоко вздохнула и спросила:

- А стоит ли мне это делать? Теперь у нас нет нужды в деньгах...

- Не в деньгах дело, Даниэлла. Дело в твоих книгах, в твоих персонажах, в твоей душе... во всем, что ты значишь для своих читателей. Ты даришь им себя, и деньги тут ни при чем. Другой вопрос - как ты потратишь эти деньги...

Но у Даниэллы были и другие причины для опасений.

- А вся эта известность, эти толпы поклонников? Ты хочешь быть знаменитостью, Баджирон?

- Разве нам это решать? Мы становимся знаменитыми, когда другие звери говорят, что мы знамениты. Над их мнениями мы не властны. Есть ведь и такие, кто ничего о нас не слышал. "А кто такая эта Даниэлла? - могут спросить они. - А кто такой этот Баджирон?" Слава - это не наших лап дело. Все решают читатели.

- Мы могли бы перестать писать...

- Баджирон уставился на нее в недоумении.

- Но ведь могли бы, - упрямо повторила она.

- Попробуй. Хочу посмотреть, как у тебя это получится!

Даниэлла рассмеялась.

- А ты бы смог?


- Еще и как! Вот только закончу "

Стайка и гордого графа

" - и все. Идеи иссякли.


И он радостно улыбнулся: ведь Даниэлла добилась неслыханного успеха, и впереди их ожидало еще множество приключений. "Мы сами выбрали такую жизнь, - подумал он. - Мы этого хотели. И вот - это случилось!"




Глава 31


Болтливые героини Даниэллы общались со своей создательницей днем и ночью - никак не могли наговориться.

Проснувшись среди ночи, Баджирон уже не впервые услышал, как Даниэлла в темноте водит пером по бумаге, что-то шепча себе под нос. Утром, открыв блокнот, она снова удивится и с любопытством примется расшифровывать свои ночные каракули, в которых сохранились сцены, иначе пропавшие бы к рассвету без следа.

Баджирон затаил дыхание, чтобы ненароком не разбудить ее.

"На самом деле эти записи не очень-то ей нужны", - подумал он. Хорьчиха Даниэлла никогда не испытывала недостатка в идеях. Баджирон не знал никого, кто так тонко разбирался бы в душевной жизни хорьков и во всех тайнах и неожиданных поворотах отношений между ними.

Скрип пера затих. Даниэлла уронила голову на подушку, но, прежде чем снова провалиться в беспокойный сон, повернулась к Баджирону и, не открывая глаз, пробормотала: "Я тебя люблю".

Волна тепла поднялась в груди Баджирона. Невероятно! Она сказала это во сне!

"Чем я заслужил такое чудо?" - подумал он и, счастливо вздохнув, потянулся к Даниэлле. Она расслабилась от его прикосновения, прижалась к нему, и миг спустя ее дыхание снова стало глубоким и ровным.

"Вот она, жизнь писателя, - сказал он себе. - Как прекрасно, когда у тебя есть дар! Но до чего же трудное испытание - научиться его использовать!"

И с этой мыслью Хорек Баджирон тоже погрузился в сон.




Ему приснился какой-то старинный город - гранитные дома, мощенные булыжником улицы, сходящиеся к центральной площади. И плоские крыши... чем-то смутно знакомые.

Хорек Баджирон стоял один-одинешенек посреди площади и внимал городскому глашатаю - черному, как ночь, хорьку в красной шапочке и золотом шарфе. Глашатай громко читал по широкому пергаментному свитку:

- Ты нашел то, что находил каждый писатель, живший до тебя, и что предстоит найти всем писателям, которые придут после тебя.

Он поднял голову и посмотрел в глаза Баджирону, но продолжал говорить как по писаному:

- Чем больше у тебя идей, тем больше новых идей к тебе приходит.

А Баджи все смотрел на эти крыши за спиной глашатая. Где-то он уже видел такую крышу...

- Ты наделил волшебной жизнью целое племя персонажей. Если ты позовешь, они придут и принесут свои истории, которые ты сможешь облечь в слова.

Глашатай умолк и выжидающе посмотрел на Баджирона:


-

Ты приглашаешь их?


- Я? - переспросил писатель. - Кого я должен пригласить? Идеи? Персонажей?


-

Ты приглашаешь их?

- жестко переспросил глашатай. -

Да или нет?


Баджирон растерялся: он не привык, чтобы во сне ему задавали вопросы, да еще и требовали ответа.

- Ну, да, - пробормотал он. - Приглашаю.

Хорек-глашатай пристально взглянул ему в глаза и кивнул:

- Так тому и быть.

Он уверенно скатал свиток и перевязал его темной лентой. Церемония завершилась.

- Так тому и быть, - повторил он совсем другим голосом, ласковым и очень знакомым. И исчез.

Писатель перевернулся с боку на бок. Он еще не проснулся толком и ничего не понимал. Кажется, ему приснился вещий сон. Но что он предвещал? Загадка...




Глава 32


Стебли рогоза у речки Прыг-Вбочки и высокие луговые травы колыхались на вечернем ветерке. Тени холмов протянулись к востоку, навстречу наползающей тьме.

- Как тут красиво, Баджирон, - вздохнула Даниэлла.

Он кивнул.

- Посмотри, какой луг, - продолжала она. - Как ты думаешь, если бы мы пустились вскачь и разогнались как следует, смогли бы мы взлететь? Мы полетели бы на закат. Над лугами и полями, над городами и крышами домов...

Баджирон вздрогнул. Эти слова поразили его в самое сердце. Над крышами домов... Над крышами домов...




Образы полузабытого сна нахлынули на него стремительно, неудержимо. Хорек-глашатай и крыши домов. Ну конечно! То была крыша его родного дома, дома, где он провел свое щенячье детство!

Он крепко зажмурился, стараясь удержать этот образ, не дать ему ускользнуть. Но почему? Почему именно крыша?

"Потому что, - подумал он, - потому что..."

- Баджи? - Даниэлла тихонько окликнула его, стараясь не помешать. - Ты где?


-

Одуванчик!

- внезапно выкрикнул он. -

Лютик!


И тотчас же все они обступили его толпой. Он вспомнил! Он выпустил их на свободу!

"Там, на чердаке, - подумал он. - Они все еще там". Все его друзья, все мягкие игрушки, которые когда-то сшила ему мама.

Даниэлла коснулась поводьев, направив Пыльку поближе к своему спутнику.

- Мы растем, Даниэлла! - объявил Баджирон.

Воспоминания переполняли его, и он чувствовал, что должен поделиться ими немедленно:

- Был ведь не только Стайк! Мама сшила мне целую кучу игрушек. Несколько десятков! Одуванчик и Лютик - это были два братика-жирафа, в желтых пижамках. Я тебе не рассказывал?

Он устремил невидящий взгляд сквозь Даниэллу - в светлые минувшие времена:

- Перед сном я снимал кого-нибудь с полки и брал с собой в постель. И мы вместе смотрели сны. Каждую ночь - чудесные приключения!

Даниэлла улыбнулась, представив себе эту картину.

- Однажды я взял с собой жирафов, - продолжал Баджирон. - Одуванчик сказал: "Давай поиграем, как будто мы отправились в Африку". Но Лютик не хотел в Африку. "Я боюсь, - сказал он. - Там полным-полно диких зверей. Я туда не хочу".

Баджирон улыбнулся и стал вспоминать дальше. На свет рождалась новая история.


- Одуванчик ему говорит: "

А ты кто?

Ты - жираф! Ты

сам

- дикий зверь! Ты приехал из Африки!"


А Лютик его и спрашивает: "Что, прямо в этой пижамке?"

Даниэлла рассмеялась. Какая забавная сценка! И как замечательно, что Баджирон обрел в своих солнечных воспоминаниях такую радость!


- А еще у меня была летучая мышь. Удивительная летучая мышь,

Бвухлгари

. Она отнесла меня в Пушланию, прямо во дворец.


И Баджирон проговорил за нее низким, глуховатым голосом:

- "Ваши величества, позвольте представить вам Бушерона-Бвухлову..."

В глазах его сверкали блики закатного солнца.

- Сколько разных историй, Даниэлла! Сколько историй!

- А твоя мама... Сколько игрушек она...

- Двадцать! Нет, больше! Медведь-Авиатор, Белый Бизон, мой дракон...

- Дракон? - переспросила Даниэлла. - Какого цвета?

- Синий, с волнистыми желтыми полосками...

- Ox...

- А еще - Морской Конек, Ежик, Динозавр, Касатка и Синий Кит, Енот, Зебра...

- Что вы делали? Где вы побывали?

- Мы путешествовали каждую ночь! По всему свету, Даниэлла! Везде, везде! Еще был Петей, гавайский павлин... у него осталось только три перышка...

- Друзья Хорька Баджи, - задумчиво промолвила Даниэлла. - Где они сейчас?

- На чердаке, - сказал он. - До сих пор. Все-все. На чердаке... Там, дома...

Тем же вечером, вернувшись из конюшни, он первым делом бросился к телефону, снял трубку, набрал номер...

- Привет, мама!




В аэропорту Прыг-Вбока приземлился почтовый самолет. Все четыре коробки из четырех прибыли в целости и сохранности, и в каждой сидели старые друзья Хорька Баджи: вышитые улыбки, пуговичные глазки, потертые тряпичные мордочки, аккуратные заплатки. Павлин Петей приехал в коробке номер один. Неразлучные Одуванчик и Лютик - в коробке номер три, а с ними - Зеби и Верблюжонок.

Правда, без волнений не обошлось: на какую-то ужасную секунду Баджирону показалось, что летучая мышь потерялась. Но на самом дне коробки номер четыре...


-

Бвухлгари!!!


Черная шкурка выцвела и стала темно-серой, но все было на месте - и мягкие крылья, и пушистая мордочка. Баджирон нажал на бархатное брюшко - летучая мышь тоненько пискнула.

Писатель забыл обо всем на свете. Он снова был маленьким щенком.

- Бвухлгари! Мы будем еще летать? Ты помнишь? Помнишь, моя хорошая?




В том сне он позвал своих старых друзей, пригласил их вернуться. И вот они вернулись - наяву!




В тот же день он повесил для них в спальне полку - такую же, как та, старая. Он прибил ее невысоко, так, чтобы можно было дотянуться лапой, не вылезая из теплого гамака. Наконец-то ему снова приснятся все эти удивительные, давно забытые истории!





Новые книги так и назывались - "

Друзья Хорька Баджи

".


Первую рукопись из серии Баджирон послал Хорьку Воксхоллу лично.


В день ее прибытия президент Издательского дома

"Хорек"

отменил все встречи и заперся в своем кабинете на верхнем этаже.


Поскольку сопроводительного письма не было, Вокс-холл начал с титульной страницы, как и поступают все хорьки - читатели.

Страницы потекли в его лапах лепестками экзотических цветов, плывущих в теплом меду.

Вот Баджи скачет в Африку, крепко ухватившись за гривы жирафов-близнецов. Вот он проводит волшебную ночь в Вельде, где все диковинные звери рассказывают ему свои истории.

А потом они расстаются у Великого Водопада, и Баджи первым из хорьков вступает в Неоткрытые Земли. И там ему открывается тайна, которую испокон веку хранили для хорьков дикие звери.

Он испытывает обретенный Дар и возвращается домой, а жирафы снова становятся пушистыми игрушками на полке у его гамака.

И вот, наконец, Баджирон задает свой Последний Вопрос и убеждается в том, что в каждом хорьке воистину скрыта Древняя Дикая Сила.




Воксхолл проглотил книгу на одном дыхании, вернулся к началу и перечитал еще раз - медленно.

Снова добравшись до последней страницы, он отложил рукопись, отвернулся и застыл, глядя в окно.

"Да, - думал он, - надо жить так, чтобы твоя жизнь оставила след в этом мире. Но как этого добиться? Как получается, что писатель где-то там, далеко, касается клавиатуры - а я слышу его здесь? Слышу - и вспоминаю, кто я такой? О, книги... - сказал он себе. - Книги..."




Глава 33


Время от времени, когда Хорек Баджирон поднимал голову к раскинувшимся на западе безмолвным звездным полям, его касалось дуновение какой-то иной, несбывшейся жизни - жизни, которая могла бы сбыться, если бы он все-таки написал свой великий роман.


Обрывки ее снова и снова мелькали в его сновидениях: создатель эпического полотна под гордым названием "

Там, где ступила лапа хорька

" выступает с речью на съезде писателей, и на шее у него - строгий аскотский галстук, а на груди сверкает Медаль Аведоя за достижения в области литературы.


"Это будущее, которому уже не сбыться никогда", - вздыхал он с грустью.


Но однажды, пробудившись в темноте и лежа без сна, он понял: то, что

могло бы быть

, - это не настоящая жизнь! "Я ни за что бы не написал этот роман. Я не смог бы заставить это будущее сбыться! И сейчас не могу, - добавил он про себя. - И не хочу.

Я не люблю серьезные романы!

"


Он выбрался из гамака - осторожно, чтобы не разбудить Даниэллу, - и поднялся в свой кабинет.

"Сегодня, - подумал он, - я открыт всем ветрам. Я готов к любым приключениям. Я отправлюсь куда угодно! И если кто-то из моих друзей захочет рассказать свою историю - пусть приходит! Мои лапы - к его услугам. Я буду писать о том, что мне нравится".

На столе со вчерашнего дня лежали два нераспечатанных конверта - письма от читателей. Баджирон с любопытством раскрыл первый конверт.

В верхней части листа красовался герб Пушлании с четко пропечатанными буковками: "ДВОРЕЦ".


"Дорогой Хорек Баджирон!



Вскоре после того, как мы были избраны из числа Библиотекарей и стали Королем и Королевой Пушлании. мы встали перед необходимостью пройти немало испытаний и принять немало трудных решений о нашем прошлом, нашем будущем и о том, что предписывает нам высшее чувство справедливости.



Не так давно мы обнаружили, что все принципы, которыми нам надлежит руководствоваться в принятии решений, просто и ясно изложены вами в книге "Лапа - раз, лапа - два, лапа - три, четыре". Ваша книга - это средоточие высшей мудрости хорьков: то, как мы сегодня управляем нашим государством, зависит от того, что мы любили, когда были маленькими щенками.



Вы многому научили нас. Большое спасибо!"



Заканчивалось письмо собственнолапной подписью монархов:

"Хорек Прествик. Хорьчиха Дафна".





Второе письмо было написано карандашом - аккуратные печатные буквы, явно выведенные очень маленькой лапкой:


"Дорогой Баджирон!



Я люблю Колибри Стайка.



Иногда, когда мне бывает нужно понять, как поступить правильно, я про себя спрашиваю Стайка, что мне делать.



Я угадываю ответ раньше, чем он скажет. И ему это очень нравится".



И внизу страницы, неуверенной вязью: "

Хорек Боско

".





Писатель задумался, сжав в лапах оба письма. Он так и не написал свой великий роман. Никто не приглашает его на съезды писателей и в литературные салоны. Пресса не интересуется его мнением.

Но зато он живет на лоне тихой сельской природы, в уютном домике, с прекрасной, нежной и любящей женой. И у него есть своя муза - огромный, заботливый дракон, который помогает ему во всем и всегда.

Хорек Баджирон сам решил стать писателем. И с этим решением к нему пришли бедность и одиночество, отказные письма и разочарования, отчаяние и настойчивость, радость и слава, богатство и любовь, мудрость и свершение желаний, и еще - живые идеи, которые значили для него так много и которыми он теперь мог щедро делиться и с королями, и с маленькими щенками.

Он отбросил прочь все раздумья, он сказал себе: "Будь что будет!" - и предался своему любимому развлечению. Он закрыл глаза и стал записывать все, что видит.


"Край, в котором мы очутились, был зелен, как вешние луга. Впереди возвышалась гора цвета летнего клена; у подножия ее расстилались поля клевера и синело озеро, широкое и глубокое, как осень. А на вершине горы стоял дворец из золотого снега.



Между полей раскинулась деревушка. Кое-где хорьки уже проснулись, и над соломенными кровлями из труб валили клубы густого дыма.



Я обернулся к Бвухлгари - Летучей Мыши, которая проделала такой долгий путь, чтобы принести меня сюда.



Это Пушлания, - услышал я ее низкий, глуховатый голос. - И да будет тебе известно, дорогой мой Баджирон-Бвухлова, что здесь, в самых тайных и глубоких глубинах озера Лох-Горностаут, вот уже тысячу лет лежит в ожидании великий змей.



-

В ожидании?"


Проворно шевеля лапами, писатель нажимал клавишу за клавишей и думал про себя: "Интересно, а змей похож на дракона? И какого он цвета?"


" - Тысячу лет, - повторила она, - змей этот провел в ожидании. Он ждал... тебя".


И когда розовоусая заря наконец приподняла кончиком носа темный полог ночи, рабочий кабинет Хорька Баджирона давно уже исчез. Вокруг простиралась Пушлания.

А Хорек Баджирон все смотрел и смотрел - и прилежно записывал. Что же дальше?


Конец








КОЕ-ЧТО О ХОРЬКАХ


Xорек - не грызун. Хорек - родственник американского скунса. Долгая и славная история хорьков началась еще во времена Древнего Египта и продолжается до наших дней. Вот уже две тысячи лет одомашненные хорьки остаются верными спутниками человека. Но они нуждаются в искренней любви и не уживутся с теми, кому не хватает времени и сил, чтобы холить их и лелеять.

Если вы захотите приютить у себя пару хорьков (обязательно пару! одинокий хорек быстро заскучает и потеряет интерес к жизни), берите взрослых животных. Найти их можно в местном центре защиты хорьков. Прежде чем решиться на такой шаг, как следует взвесьте все "за" и "против". Если вы придете выбирать себе питомцев, не подготовившись принять за них ответственность, хорьки сразу же почувствуют это и отвернутся от вас.


- Ричард Бах


Хорьки - представители семейства куньих. Существует три вида хорьков: американский и два евразийских - лесной (черный) и степной (белый).

Детенышей хорьков называют "щенками", а группу хорьков - "сообществом".

Впервые в истории хорек упомянут у Аристофана. Позднее о хорьках писали Аристотель и Страбон (современник римского императора Августа).

Древнейшее свидетельство о существовании одомашненных хорьков относится к Древнему Египту (около 1200 года до н. э.).

К XIII веку хорьки распространились по всей Западной Европе.

В США хорьки попали в 1690 году.

Около 1575 года английская королева Елизавета преподнесла хорьков-альбиносов в качестве королевского дара.

Хорьки славятся своей сообразительностью. Они умеют передвигать предметы, чтобы затем использовать их как ступеньки; умеют открывать двери и выдвижные ящики; умеют разрабатывать подробные маршруты для достижения цели.

Электрики по сей день прибегают к помощи хорьков для прокладки проводов через трубы и узкие ходы. Услугами хорьков пользуются и современные кораблестроители.

Хорьки различают цвета, но зрение у них слабое. Зато слух, обоняние и осязание - отменные.

Популяция хорьков в США по самым оптимистическим оценкам достигает 8 - 10 миллионов особей.

В Калифорнии, городе Нью-Йорке и на Гавайях держать хорьков в качестве домашних животных запрещено.

В США хорьки занимают третье место по популярности среди домашних питомцев (после собаки и кошки).

Около 80% владельцев хорьков - женщины.



Внимание: Если вы нашли в рассказе ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl + Enter
Похожие рассказы: Ричард Бах «Хорьки в поднебесье», Ричард Бах «Хорьки спасатели на море», Ричард Бах «Хорьки-фермеры»
{{ comment.dateText }}
Удалить
Редактировать
Отмена Отправка...
Комментарий удален
Ошибка в тексте
Выделенный текст:
Сообщение: