Furtails
Леонид Каганов
«Эпос хищника.»
#NO YIFF #фантастика #существо #хуман


ЭПОС ХИЩНИКА

Леонид Каганов

http://lleo.aha.ru


Просто послушай секунду, о'кей? Услышь – это очень важное место! Я смотрел сверху на эту планету. Космонавт над этой землей. И я видел страдания. И войны. И жадность, жадность, жадность. И я подумал: прокляну продажу. Прокляну покупку. Прокляну этот сучий мир, и давайте будем… Прекрасными.


    Марк Равенхилл «Shoping & Fucking»




Как будто ничего не произошло. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная. Одни и те же созвездия медленно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.


– Мамонты – это драконы? – снова промурлыкала Глайя.


– Прости? – Я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.


– Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.


– Читала эпос, – поправил я. – Ты существо женского пола! Выражайся правильно!


– Не срывайся, – сказала Глайя. – Все будет хорошо.


Мне стало стыдно. Глайя отлично знала русский язык. Когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала только «солнце» и «добрый день». Себя называла в третьем лице – «пушистый». Объяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первый день полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила даже поесть – мы с механиком носили еду в мисочке. Они жутко талантливы, эти Чужие. Сейчас Глайя свернулась калачиком на холодном пластике медицинского стола и смотрела на меня большими глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота. Огромные глаза. Сплошной каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно? Я мерз даже в телаксовом комбезе. Хотя ведь у нее мех. Самый теплый мех в мире.


– Мне удобно говорить о себе в мужском роде, – промурлыкала Глайя. – Ведь человек мужского рода. И разум – мужского. И значит все, что делает разум, должно быть мужского рода. Я Глайя из рода ют с планеты Юта. Я изучал ваш эпос. У вас очень маленький эпос, всего несколько тысяч лет. Можно выучить за сутки.


Глайя задумчиво уткнулась мордочкой в лапки. Я отвернулся. Медленно плыли звезды на экране. Отвратительные, холодные. Хотелось закрыть глаза, но тогда пространство заполнит сирена – безнадежная, как зубная боль.


– Сколько тебе лет? – спросил я тихо, просто чтобы нарушить тоскливый вой.


– В переводе на ваше исчисление… – Глайя задумалась, пушистый хвост покрутился вокруг ножки стола. – Хронологически мне шесть земных лет. А социально – около семнадцати.


– Ты несовершеннолетняя?


– Я совсем маленький. Но если бы я вернулся с Земли, выучив язык и эпос, то мог стать совершеннолетним.


Глайя свернула бархатные уши, как два зонтика. Они скрылись в волнах серого меха. Это должно обозначать какую-то эмоцию. Свернула уши. Отчаяние? Печаль? Или ей тоже давит на мозг сирена? Что может быть глупее, чем сирена, пытающаяся сообщить о том, что уже сутки известно и без нее?


– Ты не ответил, – Глайя снова развернула уши, – Драконы – это мамонты?


– Нет. Мамонты – были такие слоны, – объяснил я. – Огромные косматые звери. Древние люди перебили их.


– Почему перебили? – Глайя смотрела громадными глазами.


– Глупые были. – Я отвел взгляд. – Жрать хотелось.


– Я забыл. Вы плотоядные. – Глайя снова задумчиво уставилась на автоклав в углу.


– Драконы – это вымышленные существа, вроде гигантских рептилий, – продолжил я. – Были и настоящие гигантские рептилии, но они вымерли за миллионы лет до появления человека. Никто не знает почему. А драконов по правде не было.


Я вдруг поймал себя на том, что разговариваю с ней как с ребенком. Но ведь это не ребенок…


– Как-то очень запутанно, – сказала Глайя.


А может, и ребенок… Я же не ксенопсихолог. Я бортовой фельдшер самого обычного человеческого корабля. Хвост снова махнул в воздухе. Огромный, белый с черными полосками.


– Слушай, – я глотнул, – а что, если эта чертова сирена… Это значит, что многие аварийные системы в порядке! Может, мы зря волнуемся, уже давно сигнал бедствия…


Глайя мягко плюхнулась со стола на все четыре лапки, и в следующий миг уже сидела рядом с моим креслом.


– Не надо. Мы ведь решили пока не говорить про это? Мы будем рассказывать друг другу сказки про драконов, да?


Все-таки ребенок…


– Но если нас не найдут за двенадцать часов…


– Нет, – Глайя положила теплую лапку на мое колено. – Если разговор ничего не изменит, зачем разговор?


– Незачем, – согласился я и погладил ее спину.


Удивительно шелковистая. У земных зверей не бывает такой шерсти. Приятно сидеть рядом. Просто сидеть и смотреть, как сиреневая галактика нарезает круг за кругом.


– Еще три миллиона лет назад, – начала Глайя, – у нас тоже всюду жили драконы. Они нападали, но предки строили заграды. Есть такое слово – «заграды»? Потом юты размножились, и теперь ящеры живут только в заповедниках. Они не разумные, но в эпосе часто разговаривают.


– Я слышал, что ваша раса очень древняя, – вспомнил я.


– Первому эпосу более двух миллионов лет, – промурлыкала Глайя.


– Вы могли быть первыми в галактике.


– Мы первые.


– Я имею в виду – первыми покорителями космоса. Вы же такие умные.


Глайя повернула ко мне мордочку и посмотрела снизу вверх. Каштановые глазищи. Крохотная черная носопырка. Изящные усы. И огромные бархатные уши.


– Ты тоже умный, – сказала Глайя. – Я расскажу тебе один наш старый эпос, и ты все поймешь.


– Сказку? – Я поднялся с кресла и сел на пол рядом с ней.


– Да, сказку. У нас бывают похожие сказки, – сказала Глайя. – Про драконов, принцесс и рыцарей.


– Наши расы вообще похожи, – кивнул я. – Углеродные, дышащие кислородом организмы, даже клетки почти одинаковые. Есть гипотеза, что мы – одна форма жизни, занесенная на наши планеты из космоса. И метаболизм. Ведь ты попросила капли от головной боли, и мы отправились в бокс, когда…


– Здесь надо остановиться, – Глайя требовательно постучала лапкой по моему колену. – Послушай, я рассказываю сказку. Постараюсь перевести дословно. Эта сказка звучит полдня, но я расскажу только сюжет. Давным-давно в поселке N жила принцесса…


– Тогда уж в замке. Принцессы не живут в поселках. Принцесса – дочь из элитного рода. Или у вас различий тоже не бывает?


– Бывают, конечно. В том все и дело – принцесса родилась очень красивая. У нее было белое мохнатое брюшко, очень пушистая спинка и самый длинный хвост в округе. У нее были бархатные уши и красивые глаза. Она была очень умной. Еще в раннем возрасте знала множество эпосов. Женихи поселения ее очень любили. С ней было ужасно приятно спариваться.


– Так нельзя в сказках. Спаривание – это табу. Ну, в смысле…


– Я знаю табу, я изучал ваш океанский эпос. Хорошо, буду цензурировать. Однажды летним днем принцесса вышла из заграды в дремучую хвою.


– Лес?


– Да, густой хвойный лес. Из надежной заграды. Вдруг из хвои выскочил дракон, схватил принцессу, взлетел в воздух и унес в горное гнездо. Жители поселения решили, что она погибла. Но самый некрасивый жених отправился ее искать. Он шел без отдыха много дней и ночей. Трава, деревья, ручьи и птицы кормили его, согревали и показывали дорогу. Наконец он поднялся в гору и ночью вышел к гнезду дракона. Дракон спал, а принцесса была заперта в каменной темнице. Но он нашел щель, окликнул принцессу, и она услышала его. Он был рядом, и они говорили обо всем на свете – ночь до утра.





Глайя замолчала и посмотрела на меня.


– Продолжай, я внимательно слушаю, – сказал я.


– Все.


– Что? Конец сказки?


– Да.


– А в чем смысл?


– Больше ей не было страшно.


– Он не победил дракона, не открыл темницу?


– Для нашей сказки это не принципиально. Может, победил, может, не победил. Может, не смог открыть темницу. Может, дракон утром съел обоих. Или дракон съел принцессу, а он спрятался. Зато принцесса знала, что рядом друг. Ей не было страшно. Он пришел, чтобы быть вместе. Ведь это важнее всего – быть рядом до самого конца.


– Идиотизм, – сказал я, поднялся с пола и сел в кресло.


– Конечно, сказка очень древняя, – кивнула Глайя. – Но почему идиотизм?


– Вообще-то в сказках добру положено победить.


– Но ведь ты помнишь, что юты не хищники? – Она повернула мордочку. – Откуда в нашем эпосе идея победы?


– Значит, идея поражения? Хорошие сказки.


– В нашей культуре нет идеи поражения. Воспевание жертвенности – тоже эпос хищников. А у нас идея помощи.


– Идея пассивности!


– Нет.


– Превосходно! Глайя, ты знаешь, что твой мех считается самым ценным в галактике?


– Да.


– А знаешь, как еще пять лет назад браконьеры опускались на Юту и стреляли в твоих сородичей? И земляне, и бандиты других планет тайно летали на охоту? Это нормально?


– Не нормально. Было всего пятнадцать случаев, затем мы поставили систему ловушек, теперь этого нет, браконьеры депортируются раньше, чем ступят на планету.


– А это нормально, что убийцы не наказаны?


– Мертвые шкурки не станут живыми ютами. Какой смысл наказывать?


Я не нашелся что ответить и только со злостью хлопнул руками по подлокотникам кресла.


– Я попробую объяснить, – сказала Глайя. – Представь, что горная лавина засыпала альпинистов. Вы же не станете мстить лавине?


– Идиотизм, – пробормотал я. – Непротивление злу.


– Почему непротивление? В нашем эпосе много сказок, где юты мешают дракону убить своих друзей. Просто они не герои, поэтому действуют разумно и сообща. Герой-одиночка бывает только в эпосе хищника.


– Почему?


– Потому что герой – это не тот, кто сильнее врагов. Герой – это тот, кто сильнее своих. Ему не должно быть равных в том, что он делает, поэтому герои хищников действуют в одиночку. В наших сказках обычно нет ни героев, ни врагов. Но мне хотелось рассказать тебе именно эту сказку, чтобы ты сравнил со своим эпосом.


– Ясно, – хмыкнул я. – Показать, какие наши сказки поганые, и какие ваши добрые?


– Как это удивительно, – промурлыкала Глайя, потерлась бархатным ушком о мое колено, обернулась и посмотрела мне в глаза. – Ты любой разговор превращаешь в борьбу. Неужели всерьез думаешь, что я хочу оскорбить твой эпос и похвалить свой?


– Извини, – смутился я.


– Извини… – повторила Глайя задумчиво. – Это слово мне было выучить сложнее всего. В нашем языке нет слова «извини».


– А какими словами вы просите прощения?


– Мы не просим прощения. У нас есть слово «счюитц» – заблуждение, ошибка. Можно сказать собеседнику: «мои слова были счюитц». Но незачем демонстрировать отсутствие агрессии и просить не карать за проступок, понимаешь?


– То есть вы можете хамить друг другу, но вам и в голову не придет извиниться?!


– Мы не умеем хамить, – Глайя потянулась. – Если слова оказываются неприятными, то это не агрессия. Возможно, счюитц. А может, неприятная правда. Понимаешь? У нас нет слов «равенство», «смирение», «возмездие» и «добро». У нас никто не стремится попасть в более лучшее место, чем остальные. У нас вообще никто не стремится. Понимаешь? А у вас по-другому. Войны, олимпийские игры, экономическая конкуренция, карьерный рост, научные споры. Сильный и слабый, извинение и оскорбление, преступление и наказание, подчинение и руководство, предательство и месть. У вас смешной обычай приветствия – соприкоснуться открытой ладонью, показать, что нет оружия. Или обычай чокаться бокалами, чтобы напитки плескались через края, и было видно, что нету яда. У вас есть деньги. У вас есть преступность, и вы с ней боретесь. Это ведь не только на Земле, это психология любой цивилизации хищников. И это очень интересно, правда? Мне очень интересна ваша культура, а тебе интересна наша, правда?


– Интересна. Но я вас не понимаю.


– Так и я не все понимаю, – Глайя потянулась. – Вот у вас отменена смертная казнь…


– И чего тут непонятного? – Я подозрительно уставился на Глайю.


– Я изучал разные эпосы. Я был на Волгле. Там недавно отменили поедание самца после спаривания…


– Что?! – изумился я, – Ты была на Волгле? У диких пауков?


– Они не дикие, они разумные. Их инстинкты давно скованы социальными нормами, для путешественников опасности мало, – Глайя замерла и лизнула правую лапку. – Я изучал их эпос, там тоже драконы. Хочешь, расскажу «Тратаниан»? Это главный эпос самого богатого правящего рода. Эпос о Перворождении.


– Ну, расскажи… – Я снова опустился на пол и прислонился к Глайе.


– На заре мира рыцарша Тратаниан отправилась на бой с драконом. Панцирный дракон был так могуч, что закрывал полнеба на семь дней пути.


– А похитить принцессу? – уточнил я на всякий случай.


– Зачем? Пауки Волглы – хищники одиночные, торговля поступком не в их обычаях.


– Чего???


– Торговля поступком. Когда помогают за помощь и мстят за агрессию. Поэтому нападение на врага не требует причины. Понимаешь?


– Кажется, понимаю…


– Рыцарша Тратаниан шла много дней, и на ее пути встала гора. «Прочь с дороги!» – закричала Тратаниан и укусила гору. Но гора не шелохнулась. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Ударами своих мощных хелицер она раскидала гору, и на ее месте образовалась яма. Тратаниан испражнилась в яму и отправилась дальше.


– Идиотизм, – сказал я.


– Почему идиотизм? – живо повернулась Глайя. – Просто преувеличение. Конечно, паучиха не может раскидать гору, к тому же они ростом меньше меня.


– А почему гору надо раскидывать?


– Ну, как ты не понимаешь! Гора встала на ее пути. Гора – враг. Врага надо победить, уничтожить и унизить. Представь, что гора – живое чудовище, тогда поведение Тратаниан будет логичным с точки зрения человека.


– Человек не борется с неживой природой! – сказал я.


– Человек не такой ярко выраженный хищник, – возразила Глайя. – Но и в вашем эпосе встречается борьба с неживой природой.


– Пример, пожалуйста, – обиделся я.


– Пример… – Глайя подняла пушистую лапку и совсем по-кошачьи почесала ухо, – Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру…


– Это откуда? – насторожился я.


– Нет, не то, – мурлыкнула Глайя. – Вот хороший пример: буря разметала флот царя Ксеркса, и тот решил наказать море. Он приказал высечь море кнутами. Эпос древней Греции.


– Увы, не знаком, – поморщился я. – Наверно, совсем древний эпос? Но если так, то полный идиотизм!


– Вот относительно новый эпос: Иисус Христос, увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек! И смоковница тотчас засохла.


– Совершенно неуместный пример! – возмутился я. – Это просто земледелие. Селекция.


– Я продолжу сказку, хорошо? Тратаниан отправилась дальше, но дорогу преградило поле флои. Флоя – такое ядовитое колючее растение с толстыми древесными стеблями, оно растет сплошной стеной. Представляешь, да? Тратаниан закричала: «Расступись, флоя!», но флоя лишь зашелестела и встала еще плотнее. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Она начала перекусывать стебли один за другим и насиловать их.


– Чего делать? – удивился я.


– Принуждать к сексуальным отношениям. В эпосе хищников часто используется как форма агрессии и победы. Например, у людей, когда…


– Как можно изнасиловать поле ядовитых растений?


– Я тоже не очень хорошо представляю, – задумалась Глайя. – Но так говорит эпос. Наверно, в переносном смысле. Когда с полем было покончено, Тратаниан отправилась дальше. Дорогу ей преградило озеро.


– Дальше понятно, – кивнул я. – Она крикнула озеру: «отойди в сторону», но озеро не послушало, тогда она пришла в неописуемый гнев, озеро выпила, в яму нагадила, ну, еще как-нибудь изнасиловала…


– Нет, – сказала Глайя. – В эпосе пауков вода не бывает врагом. У нас принято объяснять это тем, что воды на Волгле мало, и она ценится. Но я думаю, все потому, что вода не имеет формы. Это сложно объяснить: для пауков облик врага важнее всего. Тратаниан увидела на берегу пасущегося коленчатого моллюска. Она вскочила на его спину и велела перевезти на другой берег. Дрожа от страха, моллюск перевез ее. Тратаниан вспорола ему брюхо, съела сердце и отправилась дальше.





– Благодарность… – фыркнул я.


– Свойственна только культурам стадных хищников, – кивнула Глайя. – Пауки не торгуют поступками.


– Постой, а у вас тоже нет благодарности?


– И у нас нет. Разве для поступка помощи нужна причина? Мне было сложно это понять. И тебе, наверно, очень сложно?


– Да уж…


– К тому же моллюск – добыча, глупо оставлять еду. Представь, что банка консервов помогла тебе заколотить деталь в крепежное гнездо – ты же ее после этого съешь, а не отпустишь в космическое пространство?


– Банка-то не живая!


– Мы уже обсуждали. Хищники не всегда делают различия между живым и неживым врагом. Тратаниан отправилась дальше и вышла к логову панцирного дракона. Дракон был страшен. Я опускаю подробности. Началась битва. Тоже пропускаю, это самая длинная и подробная часть эпоса. Наконец гигантский дракон был повержен. Тратаниан изнасиловала его, затем разорвала на части и съела. Вскоре у нее завязалась кладка яиц от него.


– От дракона?!


– Но ведь и люди в некоторых эпосах ведут род от зверей? Конечно, с точки зрения генетики…


– Да пес с ней, с генетикой! У нее будут дети от врага?!


– Вполне разумное поведение для хищников-одиночек: сильный враг – сильный генофонд. Тут другая неясность – выходит, дракон был самцом? Но самцом он не мог быть, пауки не считают геройством победу над слабым полом. Когда просишь объяснить это место в эпосе, они впадают в агрессию… – Глайя запнулась и задумчиво лизнула правую лапку. – Так вот, Тратаниан отложила кладку, и у нее родилось пятьсот одиннадцать дочерей. В оригинале – семьсот семьдесят семь, у них восьмеричная система счисления. Тогда Тратаниан бросилась на спину, разодрала свое тело на пятьсот одиннадцать частей и умерла. А дочери расползлись по миру и дали начало могущественному роду Тратаниан. Конец сказки.


– Впечатляет, – я понимающе кивнул, – Только зачем себя разрывать?


– А ведь эта сказка тебе понравилась больше, чем сказка ют… – пробормотала Глайя и задумалась.


– Так себя-то разрывать зачем? – повторил я.


– Жертвенная гибель, – объяснила Глайя. – Неизбежно появляется в эпосе всех развитых хищников. Как обратная сторона медали. Лицевая сторона – это агрессия внешняя, расправа над врагом. Победа физическая или более сложная, социальная: месть, разоблачение, позор. А обратная сторона – это агрессия, направленная внутрь. Жертвенная гибель – победа над собой, над жизнью и смертью.


– Это как? – не понял я.


– Эпос, прославляющий красоту гибели. Когда хищник уничтожает врагов, погибая сам. Взрывает оружие, сбрасывает общий транспорт в пропасть, заводит чужую армию в ущелье и запутывает следы. В более продвинутом варианте хищник принимает мучительную смерть ради своей идеи. Например, у людей в относительно новом эпосе…


– А ну заткнись! – рявкнул я и стукнул кулаком по полу так, что звякнули защелки автоклава.


Глайя замолчала и задумчиво почесала ушко. Наступила тишина, и в тишине снова выплыла тоскливая сирена.


– Извини, – сказал я, откашлявшись. – Счюитц – бить кулаком по полу.


– Так вот, – откликнулась Глайя, – Мы говорили о Тратаниан. Основательница сильного рода не должна иметь себе равных в мире. Поэтому не может принять смерть от врагов, от старости или от болезней, правильно? Она может принять мучительную смерть только от себя самой – во имя идеи рода. Дочери пожирают плоть ее и кровь ее и расходятся сытые по миру. Эпос пауков очень логичен.


Я помолчал, а затем все-таки спросил:


– Глайя, а ты сама как считаешь – эпос людей больше похож на эпос пауков или ют?


– Трудно сравнивать, – ответила Глайя, немного подумав. – Где-то посередине, но обособленно. Вы умеренно агрессивные стадные хищники и все отношения строите на торговле. Классический эпос землян – это цепочка торговли поступками. Дракон похищает принцессу, а рыцарь в одиночку отправляется наказать его за это. В пути он мстит встречным за агрессию и покупает себе помощь. Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь. В конце бьется с драконом, который превосходит его силой. Одолевает его. Освобождает принцессу, и она за это становится его брачной партнершей. Вообще, решение своей половой проблемы – важный стимул многих геройских поступков на Земле. А потом рыцарь возвращается в племя и становится королем, потому что купил себе право власти, доказав, что сильнее всех своих.


Я вскочил с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.


– Послушай, ты, маленькая юта, а не кажется ли тебе…


– Не обижайся, – перебила Глайя. – У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать.


– Стоп! – крикнул я. – Стоп!!! Хватит!!! Я больше не хочу говорить про эпос! Я хочу еще раз обсудить нашу ситуацию.


– Как хочешь…


Глайя вздохнула, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой, чем раньше, и я понял, что ей тоже холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло, и по нижним векам растеклась вода. Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я долго стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво рассматриваю галактику. Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, сбросил обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране появилась схема корабля. В который уже раз за последние часы я разглядывал ее. Скорый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется тонкая мачта, внутри нее – транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, небольшое кольцо – дальние вспомогательные помещения. Но я не спешил переходить туда, сначала вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб. Три грузовые, затем три пассажирские – плацкарта, эконом-класс и VIP-класс с универсальными каютами для любых форм жизни. Выше – обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба – гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и сдвинул изображение, еще и еще. Началась мачта. Я дал увеличение и повел изображение вдоль нее. Примерно на середине пунктир, наконец, сменился разноцветными красками. И я дал максимальное увеличение. Изображение было схематичным, наверняка туда лазил фотографировать микроробот из шлюпки. Полая труба мачты была словно разворочена изнутри – как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.


– Мне кажется, – произнесла за спиной Глайя. – Это было в нижнем грузовом. Что там везли?


– Нашла у кого спрашивать! – рявкнул я. – У фельдшера! Откуда мне знать?


– Все –таки думаешь, что террористы?


– Я уже ничего не думаю! – заорал я. – Может, твои пауки с Волглы! Может, покушение на кого-то из пассажиров! Может, какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот-таможенник пропустил! А идиот-серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам разница?


Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. Больше в окружающем пространстве живых существ не было, только сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.


– Бешеный пульс, – огорчилась Глайя и спрыгнула со стола. – Просто ляг и полежи.


Сволочь, успела прочесть цифры. Я сбросил схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, в стене коридора – дверь аварийной шлюпки. И тут же, напротив, через коридор – дверь в медицинский бокс. Потому что чиновники из здравоохранения, которые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически боятся неизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную зону, почти к самому реактору, да еще герметизировать по высшей категории. Как будто заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как будто существует инфекция, с которой не справится активный белок из любой стандартной аптечки! Зато теперь жилой борт рассеян мелкой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров – земляне, адонцы, кажется, даже юты. И кругом – вакуум, в огрызке транспортного коридора – вакуум. А мы… мы заперты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас есть, – это запас кислорода на десять часов. И холод. И связь с компьютером шлюпки. Отличной быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, потому что за дверью – вакуум. Исчезающая надежда, что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И медикаменты. И универсальный автоклав. И еще у меня есть кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, потому что он один, а нас двое.


– Послушай, – сказала Глайя. – а если меня усыпить?


– Что?! – Я от неожиданности подпрыгнул.


– Если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит надолго, – полосатый хвост задумчиво ползал по полу.


– Прекрати!!! – рявкнул я.


– Просто расскажи, как бы ты меня усыпил? Тебе ведь приходилось усыплять пушистых зверей?


– Приходилось, – выдавил я. – Не хватило мест в госпитале, и трое студентов с нашего курса проходили практику в ветеринарной клинике.


– Расскажи, чем усыпляют животных? – в голосе Глайи было живое любопытство, внутри огромных глаз блестели искорки.


– Как усыпляют? Ты хочешь это знать? – Я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу. – Я бы дождался, пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, смоченную эфиром. Затем вколол глубокий наркоз. Затем взял шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. Затем проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Быстрая, безболезненная смерть. Так усыпляли собак и кошек в начале двадцать первого века.


Глайя смотрела круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и печально.


– А шкурка не попортится от иглы? – спросила она. – Ты набьешь хорошее чучелко?


Я промолчал.


– Обещай, – сказала Глайя. – Что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня очень ценный мех.


– Обещаю, – буркнул я.


– Точно?


– Точно.


Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:


– И это существо рассказывало мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной гибели?


– Я плохо выучил русский язык… – медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. – Я не знал, что «усыпить» имеет два значения…


Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я чувствовал, что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, чувствовал ее тепло. Она что-то говорила, успокаивала. Наконец я почувствовал, что силы покидают меня, и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.


Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.


– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.


– Нет, конечно, – ответил я.





…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю. Открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Очень долго искал наркоз, а вот аммиак нашелся быстро. Шприц вошел в легкие не сразу – панически дрожали руки, игла натыкалась на ребрышки. Затем распахнул стенной шкаф и достал скафандр эпидемиологической защиты. Полноценный герметичный космический скафандр – с запасом кислорода на несколько часов. Разве что не экранирует от радиации, зато с усилителями движений. Кто знает, если бы не усилители, может, мы смогли бы влезть туда вдвоем? Я отключил трансляцию внешних звуков. Сирена стихла, но тишина оказалась страшнее. Нашел пластиковый пакет и положил туда тушку Глайи. Поднял с пола планшетку и ввел команду. Тяжелая дверь бокса дрогнула и отползла в сторону. Порывом ветра меня качнуло и бросило вперед, я грохнулся на порог, но пакета не выпустил. Встал, перешагнул коридор и долго возился с рычагами, срывая аварийные пломбы. Наконец дверь шлюпки распахнулась, и я залез внутрь. Когда давление выровнялось, снял скафандр, сел в кресло пилота и положил руки на пульт…


Чучелко я поставил в своем загородном доме под Ярославлем. Глайя сидела на задних лапках и казалась совсем живой, если бы не тусклые стеклянные глаза, в которых уже не бегали искорки. Неделю я выдержал, а затем переставил чучелко на чердак. А когда через пару лет заглянул туда, увидел, как его безнадежно испортили мыши.





* * *



– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.


– Нет, конечно, – ответил я.


…Очнулся я от холода и долго пытался прийти в себя после кошмарного сна. Встал, посмотрел на спящую Глайю и потряс ее. Она сонно хлопала глазами.


– Глайя, у меня есть один скафандр. Ты попытаешься залезть в него и доберешься до шлюпки.


– Где? – спросила Глайя и повертела головой.


– В шкафу. Не важно. Он один.


– А ты? – спросила Глайя.


– Я – нет. И не смей спорить! Это решено.


– Героизм и жертвенность, – промурлыкала Глайя и перевернулась на другой бок. – Прекрати глупости, давай спать. Ты же не бросишь пушистого?


– Нет, конечно, – ответил я.


Сел в кресло, включил внешнее наблюдение и стал смотреть, как сиреневая галактика нарезает бесконечные круги. Когда Глайя заснула, подошел к шкафу, достал вату, эфир и шприцы. Сделал все необходимое, подошел к автоклаву, открыл тяжелую дверцу и положил внутрь маленькую остывающую тушку. На ощупь сквозь мех она казалась совсем крохотной. Я закрыл дверцу и установил на пульте режим кремации. Когда в камере автоклава потух багровый огонь, я отстегнул защелки и распахнул дверцу, чтобы прах рассеялся в космосе. Герметичная дверца распахнулась с тяжелым хлопком. В воздухе разлился горячий запах паленой шерсти. Я надел скафандр. Разблокировал дверь бокса. Забрался в шлюпку.





* * *



– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.


– Нет, конечно, – ответил я.


…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю, открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Вколол снотворное. Ее дыхание стало почти незаметным. Надел скафандр. Подошел к автоклаву, распахнул дверцу и осторожно положил Глайю внутрь. Закрыл дверцу и вручную запер герметичные защелки. Затем обхватил автоклав руками и напрягся, чувствуя, как гудят и вибрируют мускулы скафандра. Наконец опоры дрогнули и выползли из пола, раскроив пластик. Я обломал их, схватил громоздкий цилиндр под мышку, открыл дверь бокса и рванулся к шлюпке. Он должен выдержать. Я успею за две минуты. Она не задохнется.




24 октября – 16 декабря 2001,


Москва, Чертаново


Внимание: Если вы нашли в рассказе ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl + Enter
Похожие рассказы: Урсула Ле Гуин «Слово для леса и мира - одно», Пол Андерсон «Зовите меня Джо», Юрий Арис «Проект "Звери"-6»
{{ comment.dateText }}
Удалить
Редактировать
Отмена Отправка...
Комментарий удален
Ошибка в тексте
Выделенный текст:
Сообщение: