Водоворот. Это была последняя мысль прежде, чем всё погасло.

Недовольство, раздражение, злоба, обида, настороженность, ужас…

Звук нарастал, становясь всё громче и громче, разрывая розовое нутро прижавшихся ушей. В последний миг он звучал настолько громко, что мысль о водовороте вдруг пропала, стремительно затмилась за ним, потонула, как тонут сладостные воздыхания за льющейся из музыкальных колонок песне. Приближающийся свет слепил глаза.

Она открыла рот, чтобы закричать, но крик вырвался гораздо позже. Тьма накрыла её с головой. Обволокла подобно плотному одеянию и увлекла вниз – в бездну.

Крик прорвался сквозь плотно сжатые губы. Её глаза широко распахнулись, но так ничего и не смогли разглядеть. Пространство было темно, и темнота эта не шла ни в какое сравнение с тем, что ей приходилось видеть раньше – даже самая тёмная ночь за окном показалась ей днём.

Странное ощущение невесомости, вобравшее в себя как полёт, так и падение.

Она падала.

– Господи! Где я?! – темнота окружала её со всех сторон, и голос будто бы звучал отовсюду – сверху, снизу, по бокам, лишь не рядом с ней. Эхо подхватило его и стремительно понесло прочь в сотни тысяч отголосков.

Страх сковал тело плотными цепями. Челюсть онемела, не находя сил пошевелиться, и только до ушей затихающе доносился её собственный вопрос, обращённый в чёрную пустоту.

Пустота знала ответ, но промолчала. Пустоте не было нужды говорить с очередной фуррёвой душой. Меньшей, не более чем простой пылинкой, которой предстояло растаять в окружающей действительности.

Водоворот.

Недовольство, раздражение…

Слёзы навернулись в уголках её глаз. Она их почувствовала, почувствовала влажную каплю, прокладывающую себе путь сквозь шерсть на щеке. Затем ещё одну, и ещё, и ещё… Она не сдержала стона.

– ТАК ГДЕ ЖЕ Я!!! – проревела она вновь сквозь всхлипы, и тогда рядом с ней послышался другой голос, принадлежащий самцу. Тихий и бархатистый:

– Тише-тише, я здесь.

И вместе с тем голос был измучен, уставший, немного хриплый и… удивлённый. Предвкушающий, практически нетерпимый, ожидающий. Она тот час же позабыла о слезах и обернулась навстречу голосу, ожидая увидеть его владельца, чего, однако не случилось.

– Где вы?! Я ничего не вижу!

– Успокойтесь. Я здесь, я рядом с вами.

И она вдруг почувствовала обладателя голоса. Почувствовала чьё-то присутствие рядом с собой, совсем близко, меньше чем в метре, прямо у своего носа…

– Я так рад, так рад встретить вас здесь, – продолжал голос, став вдруг громче и звонче, догоняя убегающее эхо. – Вы даже не представляете насколько рад.

– Кто вы такой? И… где мы? Что это за место? Мне оно совсем не нравится.

– Возьмите меня за руку. Так будет спокойнее.

Она не видела его руки, но стоило разжать пальцы ладони, сжавшиеся в крике, как что-то легло в неё. Оно было твёрдо, но вовсе не походило на руку – ни холодное и ни горячее. Тонкое и высохшее, будто бы… кость. Но на ней была шерсть, правда вовсе не мягкая, как её, а грубая и колкая, подобно сухой траве.

– К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос, ибо сам не знаю на него ответа.

– Почему здесь так темно? – она сжала то твёрдое, что представлялось голосом рукой.

– Потому что здесь ничего нет. Я долго думал над тем, что могло составлять окружающее пространство, и пришёл к одному лишь выводу – окружающего пространства попросту нет. Раньше я тоже считал, что за этой темнотой кроется нечто, что это похоже на огромную комнату без света, по которой следует передвигаться с вытянутыми руками, и конце концов ошибся. Без конца я бродил по этому месту, забывая о руках, пока однажды до меня не дошло, что на самом деле я никуда не двигаюсь. Потому что некуда двигаться. Всё вокруг нас – есть пустота. И я долгое время был совершенно один до этого момента, сотни, а может и тысячи лет я, не моргая, смотрел перед собой, пока не услышал вас. И поэтому я так рад. Рад тому, что теперь не один.

Водоворот…

– Скажите, вы помните о чём-нибудь? Каков ваш вид или порода?

Она попыталась вспомнить, но воспоминания оказались слишком мутными и блеклыми. Они с трудом просачивались в разум точно вдруг загустевшая жижа, обернутая ситцевым лоскутом. Она не отпускала руку того, кто говорил с ней и страх несколько ослабел. До неё вдруг дошло, что удары сердца были не только не слышны, но и не ощутимы.

Точно оно и не билось…

Точно его и не было в груди…

– Я помню ночь и свет уличных фонарей… я помню свой автомобиль.

– Какого вы вида?

– Волчица, а имя… я… я не знаю… Я не знаю своего имени! Что это значит?

– Что-то осталось снаружи, а что-то сохранилось здесь. Но поверьте мне – это временно. Вы знаете свой вид, вы помните о фонарях и автомобиле, когда же я совершенно всё позабыл. Это кажется странным, не так ли? У меня длинная морда и висячие уши… Может быть, я пёс? Точнее, был им. Потому что сейчас я ничего не чувствую. Когда-то меня это здорово напугало, и кричал я не тише вашего. Но теперь… теперь мне стало всё равно. И вы позабудете о своих воспоминаниях и о том, кем являетесь… Через некоторое время, если, конечно так можно выразиться, ведь времени здесь тоже нет.

– Но почему так?

Голос сделал паузу, а после прошептал у самого её уха:

– Потому что пустота проникает внутрь…