F

Краденый мир

том I: Бегство

-2014-

Эта книга вряд ли бы увидела свет, если бы не несколько лиц, оказывавших

Автору неоценимую поддержку на разных этапах жизни и непосредственно в

работе над книгой:

Александр Рыбашов, Дмитрий Садеев, Александр “Mr.Boggus” Пашин, Мария “Iskra” Золотова, Диана Нигматова, Александр Сараев, Андрей “AndroidFox” Яковлев, Viktor Knaub, Tom, Redgerra, Дмитрий Янковский, Алексей Пехов, Роман Арбитман и Яна Боцман. СПАСИБО! ;)

Придут Вестники числом восемь.

Закричит земля и разверзнутся врата Ада.

Вернётся Преданый Легион и судить будет.

Сорок дней и ночей продлится кровь,

пока Падшее Дитя не заплачет над пёстрым ангелом.

Глава 1: Новенький

Монотонно несущиеся навстречу стенки туннеля. Размеренный стук колёс.

Весь день в полосочку – полоса светлая, полоса тёмная… Минуты две – на станции, минут пять – в туннеле.

Жизнь водителя метро на редкость однообразна и в основном скучна.

Если не считать самоубийц.

За те годы, что он водил поезда, чего только не случалось на линиях. Бабы, мужики, детишки…

И каждый раз, как он думал – всё, привык, уже привык… Каждый раз очередной прыгун доказывал: привыкнуть к этому нельзя.

Он всего лишь машинист, чем он заслужил такое? Все эти лица, вечной пёстрой полосой проносящиеся вдоль края перрона и преследующие его даже перед сном? Теряющиеся позади, либо на миг застывающие перед лобовым стеклом в каком-то жутком подобии стоп-кадра. Чтобы в следующую секунду огромный семидесятитонный ластик навсегда стёр чью-то неудавшуюся жизнь.

Поезд-то вычеркнет. А он?

Почему он должен вскрикивать по ночам и просыпаться в холодном поту? На каждой остановке с тревожным подозрением всматриваться в лица вдоль края платформы в тщетных попытках определить – кто же следующий?

Поначалу он всем им сочувствовал.

Потом ненавидел.

Потом ему стало безразлично.

Вот и сейчас машинист меланхолично проводил взглядом очередную подозрительную физиономию: мутный встрёпанный тип с застывшим взглядом.

Замерев в странной позе на самом краю, далеко за белой чертой безопасности, тип так и не пошевелился, пока поезд не простучал мимо и не замер у перрона.

В иное время машинист бы рванул стоп-кран сразу, едва завидев подобный оловянный взгляд. Но – десяток жалоб от пассажиров, встретившихся с передней стенкой вагона, пара не начисленных премий – всё это хорошо лечит от излишнего сочувствия.

В конце концов, если какой-нибудь псих решит подохнуть столь болезненным способом – это его решение. А он тут едет.

Работа у него такая – ехать.

И всё же, когда поезд благополучно остановился и никаких воплей с перрона не донеслось, машинист тихонько перевёл дух.

Пшикнули двери, срыгивая приехавших и сглатывая отъезжающих. Уследить в такой толпе за странным типом не удалось, сколь ни таращились собачьи глаза в установленное на краю перрона огромное зеркало. Обвислые уши пса расслабленно опустились – ещё пять минут покоя в тёмном скучном туннеле. «Тёмная полоса» по иронии судьбы для него имела совсем обратный смысл. И именно в туннелях, как правило, никогда ничего не происходило.

Толкнув рукоятку «сектора», машинист отправил поезд в жерло туннеля. Размеренно покачиваясь в своём кресле, он рассеянно поигрывал сползшей на кончики пальцев сандалией. От долгого неподвижного сидения затекли ноги и даже хвост. Мышцы требовали хоть какой-то подвижности, и нога непроизвольно подёргивалась, раскачивая обувь, повисшую на кончиках пальцев.

Поезд нёсся в темноте туннеля.

Сандаль покачивался.

Поезд нёсся.

Сандаль упал, и машинист лениво потянулся к нему ногой, раздражённо косясь на пол кабины.

В тёмных туннелях никогда ничего не происходило. Никогда за все годы его работы. Но, как гласит жизненная мудрость: всё когда-нибудь случается в первый раз.

Смачный гулкий шлепок о лобовое стекло, рефлекторно дёрнувшаяся рука на «секторе», визг тормозов и глухой дробный стук позади кресла: руки и головы пассажиров сталкивались со стенкой кабины.

«Капец премии», – мрачно вздохнул машинист, разглядывая тело, медленно сползающее вниз по лобовому стеклу. Оставив жирный чёрный мазок, труп соскользнул за пределы поля зрения – задолго до того, как поезд сумел остановиться полностью.

Проклятье! Ну какого чёрта этот урод вылез на рельсы, да ещё именно в ту секунду? Почему не отскочил в многочисленные технические ниши, почему не лёг между рельсами, наконец?

Для кого там яма сделана?!

Не заметить летящий поезд в пустом туннеле метро – это надо постараться!

С визгом и скрежетом состав, наконец, замер.

Вздохнув, водитель доложил о происшествии, одновременно ткнув кнопку автоматического оповещателя.

Отвратительно довольный голос диктора забормотал в вагонах утешительное «бла-бла-бла» для пассажиров.

«Сохраняйте спокойствие, пока водитель убедится, что трупак достаточно дохлый и врача ему уже не надо», – кривляясь и гримасничая, пробурчал пёс персональную версию сообщения.

Нащупав фонарик, он со вздохом открыл дверцу кабины. Осторожно спустился на землю. Проклятая сандалия вновь свалилась, и он, чертыхаясь, раздражённо нашаривал её босой ногой.

В туннелях было холодно.

И страшновато.

За годы работы ему ещё ни разу не приходилось выходить из кабины в тёмный туннель. И сейчас пёс поёживался и нервно оглядывался, посвечивая по сторонам фонариком. Мощный, слепящий луч выхватывал из темноты осклизлые стены, тускло-зелёные бока вагонов и толстые пыльные вены кабелей, покрытых какими-то подозрительными лохмотьями. К ярко освещённым окнам прилипли недовольные и испуганные лица пассажиров, тщетно пытающихся разглядеть из залитого светом салона то, что происходит в темноте туннеля.

Вот не было печали! Ну что за день!

На работу чуть не проспал, обувка на ладан дышит… Давно пора разориться на новую, но всё никак не выбраться на рынок. И до зарплаты целая неделя, а в карманах уже пусто… И ещё этот придурок под колёса, чтоб ему на том свете пусто было!

Заглядывая между колёсных пар, машинист поплёлся к хвосту поезда. А навстречу из туннеля уже катила тугая волна тёплого воздуха и нарастал гул идущего следом состава. Поезд замедлялся – водителю, разумеется, уже сообщили из диспетчерской, и тот сбавлял скорость задолго до приближения к остановившемуся составу.

Тело несчастного нашлось в десятке шагов позади последнего вагона.

Машинист второго поезда, молодой суетливый суслик, пружинисто спрыгнул на землю и бодро засеменил к тёмной изломанной массе на рельсах…

– Ну что?

Они почти одновременно склонились над телом, и пёс посветил фонариком.

– О боже! – отшатнулся суслик. – Что это?!

Пёс промолчал.

Нахмурив лоб, он мрачно разглядывал сбитого, пока опасливый коллега потихоньку пятился прочь.

– Похоже на шимпа. Только лысый, – пёс отвёл взгляд от странного тела и пожал плечами. – Больной, наверное.

– А здоровенный какой! – суслик торопливо вскарабкался в кабину. – Ну ты там давай заканчивай с этим мутантом, а я пока в диспетчерскую отзвонюсь.

Хмыкнув, пёс обошёл тело.

Луч фонарика выхватывал из темноты всё новые и новые шокирующие подробности. Лицо покойника от столкновения с поездом превратилось в кровавый блин, руки-ноги изломаны и вывернуты под дикими, противоестественными углами. Словом, к гадалке не ходи – видно, что доктор тут уже не нужен.

Но даже при всех немалых повреждениях – что-то в этом теле было не так. Сильно не так.

И он давно бы просто спихнул труп с рельсов, согласно инструкции – оставив эту проблему обходчикам, полиции и медикам… Да только трупак был очень уж …странным.

Словно и впрямь мутант.

Огромное, грузное тело с причудливыми, совсем нехарактерными для шимпа пропорциями. Слишком уж массивный корпус, слишком короткие руки и слишком длинные и прямые ноги.

Раскинутые руки покойника, как и у шимпов оканчивались пятью округлыми пальцами с плоскими нашлёпками «недокогтей». А вот на ногах вместо типичных для шимпов бот-перчаток – были массивные ботинки странной, нелепой формы. Словно бы сжатые, сбитые в подобие продолговатых копыт, насаженых на толстую негнущуюся подошву.

А ещё на покойнике был странный, некогда белый комбинезон со множеством карманов и потрёпанным, залитым кровью бейджиком.

Пёс склонился над телом, прищурился, подсвечивая себе фонариком попытался рассмотреть имя и фото покойного. Но разобрать удалось лишь часть, да и то – набранную самыми крупными буквами.

«Y.Seme…y»

Пёс набрался храбрости и перекатил покойника на живот. Определить породу по хвосту не удалось – хвоста у трупака попросту не было.

То есть – вообще. И даже в том месте, где ему полагалось бы быть – комбинезон был девственно чист: ни клапана, ни застёжки-хлястика.

– Что ты делаешь? – беспокойно чирикнул суслик, свесившись из кабины. – Отойди от него – вдруг заразный!

Пёс поспешно отдёрнул руку, подумал и вытер пальцы о рубашку.

День не задался.

К этой мысли он возвращался ещё не раз и не два.

Сначала – когда выслушивал профилактический разнос от начальства.

Затем – потея под взглядами двух одинаковых гэбэшников, похожих друг на дружку как близнецы-братья.

В конце этой «беседы» протокольные рожи представителей закона переглянулись и посоветовали ему немедленно забыть о происшествии. И никогда ни при каких обстоятельствах о нём не болтать. Машинист не возражал.

И даже, когда спустя полчаса после допроса в депо просочились молодая сексапильная лисичка и коротышка-бурундук с видеокамерой наперевес, пожилой машинист счёл за лучшее тихонько затеряться в толпе и предоставить общение с журналистами молодому бойкому коллеге.

***

Нового «жильца» притащили среди ночи. Где-то далеко, за толстой стальной дверью клацнул рубильник.

Противно моргающий свет залил бетонный коридор.

«Лампы дневного света». И кто только придумал это название? Никакой он не дневной! А этакое мерзкое синюшно-трупное свечение, под стать этим обшарпанным бетонным стенам и мрачным сырым коридорам.

В зарешёченных камерах зашуршало и заворочалось – соседи слева и справа приподымались на лежанках, просовывали любопытные носы сквозь прутья, сонно моргали на свет.

Визит охраны в такое время – явление нетипичное. А всё необычное, ломающее ледяную корку апатии, безнадёги и унылого отупения – всё это на краткий миг возвращало ту, прежнюю жизнь. Любопытство, надежды, мечты.

Недавно появившиеся обитатели подземелий какое-то время ещё хранили их, эти отголоски былой нормальной жизни, но потом всё равно «гасли». Меркли, превращаясь в такие же безмолвные тени, как и все здесь присутствующие сколь-нибудь значительный срок.

Кто-то держался с неделю, кто-то месяц. Но «гасли» все.

Когда день не отличить от ночи, когда теряешь счёт времени и единственное доступное развлечение – это сон… Мир и впрямь меняется. Из него уходят краски, запахи, надежды. Даже ползающие по лицу мухи не вызывают уже желания согнать их.

И оттого подчас не сразу отличишь живых от мёртвых, уже окоченевших, невидящим взглядом уставившихся в потолок.

Не хочется лишний раз двигаться, реагировать на окружающий мир. Не хочется ничего, лишь бы все оставили в покое. Лишь бы поскорей погас свет, и можно было хоть ненадолго забыться сном.

В котором, быть может, вновь приснится та, прежняя жизнь. С красками, эмоциями и всем тем, что осталось по ту сторону каменного лабиринта.

Не думать, не думать о том, что скоро всё закончится, и ты вновь проснёшься в сырой холодной камере. Не думать о том, что в один прекрасный день опустеет и она.

Как пустели камеры слева, справа и напротив. Как случалось это уже не раз, не два и не десять.

Как будет происходить ещё много-много сотен тысяч раз.

Исход всегда один.

Точнее, два: либо «не вернулся», либо окочурился во сне. В этом случае во время очередного обхода охрана извлечёт обмякшее безвольное тело из камеры и небрежно, как мешок с мусором, протащит за ногу через весь коридор.

Старожилы устало отвернутся, а новенькие, округлив глаза, вытаращатся на покойника.

Она поёжилась и едва слышно вздохнула. Укрылась тонкой простынкой и постаралась не обращать внимание на гулкий топот охранника. Вперемешку с шагами звучал и какой-то странный шорох, словно вошедший уже волочил за собой труп.

Вот только – почему сюда? Обычно покойников таскали из камер, а не заталкивали обратно.

Но шаги и странный шорох приближались.

И вот это уже было необычно. Даже почти интересно. Хотя… всё ещё не повод обернуться. Даже для того, чтобы выяснить, какой из охранников сегодня дежурит. Ведь копыта здесь были только у одного – здоровенного кабана, на необъятных плечах которого трещала форма.

Однако… зачем ему тащить труп в камеру?

Где-то в пыльных, покрытых паутиной закоулках закопошилось любопытство. Вялое и сонное, но всё же заставляющее недовольно покоситься в сторону шагов.

Нет, кабан тащил не труп.

Небрежно ухватив за шиворот просторной майки, охранник тащил кота. Совсем мелкого – на вид лет тринадцати.

Сердито скрестив руки на груди, новенький, казалось, всецело смирился со своей участью. Лишь вертел головой, с детским любопытством глазея по сторонам.

Ни дать ни взять – турист, осматривающий очередную достопримечательность на экскурсии.

И вот это было странно. Очень странно. Придавало происходящему какой-то нелепый, сюрреалистический оттенок.

Обернувшись в очередной раз, кошак встретился взглядом с одной из обитательниц камер, бодро утёр разбитый нос окровавленной ладошкой и …расплылся в широкой улыбке. На разбитой, перепачканной кровью морде улыбка эта смотрелась абсурдно и дико. Словно вырезанная из иной реальности и шутки ради наклеенная на грязную помятую мордаху.

Мысли сбились в кашу и потеряли связность.

Она сердито отвернулась, решительно выдохнула и перевернулась на другой бок. Сон был испорчен. Сейчас этот новенький начнёт «общаться», и затянется это по меньшей мере до утра.

Ох, как же не вовремя!

И, по закону подлости, как назло – точно напротив её камеры!

«Шмяк-бряк» – пленника швырнули «в номер».

– Эй, свинина! Осторожней с товаром! – вякнул кошак и воинственно шмыгнул носом.

Рысь непроизвольно сжалась – сейчас хряк «откалибрует» мелкому борзометр, после чего тот будет охать и стонать весь остаток ночи, жалуясь на жизнь и потирая отшибленные места. А потом всё равно начнёт приставать к соседям с нелепыми, уже сто раз слышанными ими вопросами.

Но мелкому повезло: вразумлять дерзкого пленника охранник поленился.

Лязгнул замок, и кабаньи копыта затопали прочь.

Новичок, впрочем, не успокоился. Повиснув на прутьях, кошак яростно потряс решётку:

– Эй! Ну-ка вернись! Я с тобой ещё не закончил!

Фраза добавила абсурдности происходящему: кот был раз в десять легче кабана, а макушкой едва ли достал бы тому до пупа, даже если бы привстал на цыпочки.

Словом, «наезд» выглядел настолько нелепым и смешным, что она едва не фыркнула в голос.

И вновь затаила дыхание, когда кабан вдруг остановился. Испуганно перевела взгляд на неугомонного новичка, а затем обратно – на тень охранника, макушка которой как раз ещё покачивалась на полу перед её камерой.

Кабан покосился назад. К счастью для кота – то ли бугай и впрямь торопился, то ли попросту поленился возвращаться обратно… Презрительно хмыкнув, здоровяк двинулся дальше. Лишь громыхнул по пути пудовым кулачищем о решётку одной из дверей: знайте, мол, кто в доме хозяин…

Содержимое камеры испуганно шарахнулось прочь, а она вновь перевела обеспокоенный взгляд на шебутного котёнка.

В мыслях царил сумбур и раздрай. С одной стороны – секунду назад сама была бы совсем не прочь, чтобы новенького утихомирили парой тумаков. С другой – это неожиданно и необъяснимо возникшее опасение за целостность его дурной головы.

А ведь ещё минуту назад на всё и вся было совершенно плевать – лишь бы оставили в покое и не мешали спать.

Кошак же вновь «включил» свою нелепую и совершенно неуместную в подобных обстоятельствах улыбку.

Приняв картинно-непринуждённую позу, он небрежно прислонился плечом о решётку и переключил внимание на неё:

– Эээ… Привет?

Выглядело это как какой-то условный рефлекс. Как «ваааа!!!» со стороны малолетних оболтусов, подглядывающих в девчачью раздевалку.

Столь быстрый переход от воинственных воплей к неуклюжим заигрываниям лишь добавил происходящему идиотизма.

Бред! Абсурд и нелепость!

Всё настолько дико, неуместно и… странно, что она совершенно терялась и не знала, как реагировать.

От происходящего к горлу подступал непроизвольный истеричный смех. Такой же глупый и нелепый, как беспокойный сосед напротив.

– Классная маечка!

Она сердито села и раздражённо зыркнула на доставучего соседа. Словно в насмешку над здравым смыслом, майка новичка доставала тому почти до колен, в то время как её собственной – едва хватало прикрыть верхнюю часть бёдер и зад.

И ладно бы только это!

Непокорный рысий хвост от каждого всплеска раздражения непроизвольно норовил сердито и вызывающе встопорщиться, предательски задрав эту майку выше всяких приличий!

И чем отчаянней она пыталась сдерживать нарастающее раздражение от этого дурацкого поединка с майкой, тем труднее удавалось сдерживать этот наглый неуклюжий обрубок!

Беспокойный сосед хихикнул, с вызывающей бесцеремонностью разглядывая её мучения сквозь прутья клетки.

– Эй? Чо молчишь?

Рысь стоически вздохнула и, ухватив балахон за нижний край, раздражённо натянула его как можно ниже.

«Чо»!

Поддерживать угрюмый вид стало немного проще. Мелкий нахал – лет на пять помладше, можно сказать, ребёнок ещё, а туда же… Мачо недоношенный!

– Эй! Тя как зовут? – не отставал сосед, продолжая бесстыдно ощупывать взглядом все её выпуклости и округлости, проступившие под натянутым балахоном.

Собрав остатки терпения, она сердито села и, укрывшись простынёй, демонстративно плюхнулась на деревянный лежак. Головой в противоположную от него сторону. Словно всем своим видом демонстрируя предельно явное нежелание вступать в какие бы то ни было дискуссии.

Улеглась и тут же пожалела об этом: развернуться к мелкому нахалу задом было явно плохой идеей.

– Вау! Кааакой вид! – кошак одобрительно гыгыкнул. И рысь чуть ли не физически ощутила, куда сейчас направлен его взгляд. И как тонка простыня, очерчивающая, казалось, каждый дюйм её тела.

Лежать так стало тотчас дико неуютно. Но и повернуться головой обратно – было всё равно что признать себя полной дурой.

Рысь нахмурилась, скрестив руки и стиснув кулаки. Чёрт с ним, нашла о чём думать! Да пусть глазеет, последняя радость маленькому идиоту.

Но губы сами собой шевельнулись. Словно бы не сразу вспомнив, что это за штука такая – улыбка.

Чёрт побери – вокруг сыро, холодно и темно, она сидит за решёткой в окружении кучи уродов, калек и психов. В карцере, где чуть не каждый день вытаскивают трупы околевших за ночь. Напротив неё – напрочь отмороженный псих, а её «пробивает на ха-ха».

Истерика?

Усилием воли рысь превратила улыбку в ухмылку. И на всякий случай нахмурилась.

– Эй, ты глухая? Или немая? – липучий сосед был явно настроен на долгое общение.

В соседней камере нахально фыркнули.

– Если скажу, как меня зовут, ты заткнёшься? – рысь чуть повернула голову, но всё же не удостоила соседа даже косым взглядом.

– Обещаю! – непонятно чему обрадовался придурочный.

– Рона.

Господи, как непривычно звучит её имя! И голос. Она не говорила уже много недель. И теперь этот голос – хриплый, каркающий… бррр…

– А меня Тимка, – жизнерадостно поведал сосед, задорно шмыгнув разбитым носом. И, мгновенно позабыв об обещании заткнуться, как ни в чём не бывало продолжил:

– А чё вы тут делаете?

В соседней камере фыркнули снова.

Рона поморщилась.

Пожалуй, не стоило давать болтуну и слова для зацепки. Стало только хуже. И затыкаться он явно не собирался.

– Чо это за место? На приёмник не похоже, на тюрьму… Вроде ж сначала судить должны? Эй?

Судя по звукам, кошак энергично обследовал свою камеру.

Хотя обследовать там было особо нечего: деревянная скамья да две простыни. Одна свёрнутая на манер подушки, другая – укрыться. Хотя перед этим её ещё предстояло просушить собственным телом.

Влажность в этом подземелье была такая, что стоило тряпке поваляться пару дней без прогрева, как от неё начинало тянуть прелью.

– Ну, чё молчишь-то? – звуки не прекращались. Кот возился и возился, и это копошение раздражало её всё сильнее и сильнее.

– А кормёжка тут когда?

– Утром, – фыркнули из камеры слева.

– Заткнись уже, спать мешаешь, – добавили из другой.

– Да ладно, успеете ещё выспаться! Вы ваще сюда как попали? – кошак потерял интерес к простыням и деловито гремел дверным замком.

– Так же, как и ты, – через паузу отозвался кто-то ещё.

– То есть вас просто схватили на улице? – кошак деловито запустил коготь в замочную скважину и, смешно высунув язык от усердия, пытался там что-то поддеть и повернуть.

Рона осторожно сменила позу, краем глаза наблюдая за его ужимками.

– Меня – да! – отозвался тот же голос из дальней камеры.

– Аналогично, – нехотя буркнули из камеры поближе.

– И давно вы тут? – кот сломал коготь, раздражённо втянул воздух, но попыток своих не прекратил.

– Тебе-то чё? Спать ложись, харэ шуметь! – вклинился в диалог недовольный девчачий голос. – Задрали уже!

– Да лаадно! Ффф… – кот сломал второй коготь, зашипел и засунул палец в рот.

Сдавшись, он обессиленно стёк на пол, прислонившись щекой к решётке. Оценивающе поглядел на расстояние меж прутьями, вскинулся.

И минут десять, сопя и кряхтя от усилий, пытался протиснуть себя наружу.

На секунду она даже поверила, что ещё миг – и новенький вывалится сквозь прутья в коридор.

Но нет – мелкий вертлявый кошак лишь извивался и сопел. Пока вдруг не затих.

Смирился и с этой неудачей?

Рона с любопытством скосила взгляд на соседа. Но рассмотреть, что происходит в соседней камере, не повернувшись полностью, было нельзя. А столь явно демонстрировать свой интерес к новенькому… Много чести!

На некоторое время в тюрьме вновь воцарилась тишина, но стоило ей начать погружаться в сон, как темноту вновь вспорол бойкий, как ни в чём не бывало бодрый голос соседа:

– Ронка, спишь? Эй?

Рысь закатила глаза. Шебутной сосед умудрялся бесить и… В то же время она не могла подобрать название этой эмоции. Глупый, нахальный, болтливый… Фамильярно сокративший её имя, словно знакомы уже не первый год.

Она старательно согнала с лица улыбку и даже чуть прикусила кончик языка, чтобы не фыркнуть. Сохранять хмурый вид стоило немалых усилий.

– Ээээй! Я ж вижу, что притворяешься! Низя так быстро заснуть!

В камере слева снова гнусно хихикнули, и Рона демонстративно перевернулась на другой бок, постаравшись попутно незаметно придержать короткую майку.

Проклятье, ну что стоило владельцам этих клеток сделать шмотьё чуть длиннее? Или хотя бы с прорезью под хвосты?

– Кстати, а сёдня у нас пятница, да? – кот забрался на лежак и вроде бы чуть успокоился.

– Пятница, пятница. Спи, наконец! – гаркнули издали.

– Вот же гадство. Луна-парк через неделю сваливает. Две недели собирался сходить, да всё откладывал. А тут такая фигня…

Рона хрюкнула в свёрнутую простынь, заменившую ей подушку. И откуда только берутся такие придурки? Думать о карусельках в подобной ситуации!

Бреееед.

Кот повозился, устраиваясь на своей скамье поудобнее.

– Проклятье… Не могли хоть матрас постелить?! – он негодующе постучал по массивной деревяшке босой пяткой.

– Может, тебе ещё джакузи в номер? – мрачно пошутил кто-то из дальней камеры.

– Да уж не помешало бы, – не смутился новенький. – Галимый сервис.

Минут пять прошло в молчании.

Но стоило ей вновь смежить веки, как неугомонный «свежак» вновь подал голос.

– Рон, а чо это за шарашка-то? На тюрягу вроде не похоже, на санаторий тоже…

– Крематорий, мля, – ехидно хихикнул давешний девчачий голос.

– Чо – в натуре? – повёлся новенький.

– Нет, блин – в теории! Спи уже, наконец!

И обитатели подземелья, как сговорившись, дружно замолкли.

Ведь вся эта бесполезная суета ничегошеньки не меняет.

А завтра… завтра будет ещё один тяжёлый день.

И новенький получит ответы на все свои вопросы из первых, так сказать, рук.

Рона поёрзала щекой на жёсткой «подушке», сморгнула наметившуюся слезу и провалилась в вязкое мутное беспамятство.

Громыхнула дверь, и вдоль коридора вновь стали загораться лампы.

Тимка потянулся и зевнул, не сразу вспомнив, где находится. Ночь в прохладной сырой камере, да на жёстком лежаке… Все мышцы ломило и тянуло, суставы скрипели и не гнулись – словно за эту ночь он разом постарел лет на пятьсот.

Тем не менее, просыпаться не хотелось: простыня за ночь просохла и сейчас давала хоть какое-то подобие укрытия от царившей в этих подземельях стылой прохлады.

Да ещё засохшая кровь и местами прилипшая к шерсти майка вызывали не самые приятные ощущения при любом неосторожном движении.

Но замок его камеры неумолимо лязгнул, и откатившаяся в сторону решётка вполне однозначно дала понять – вставать всё равно придётся. Тимка скривился и разлепил глаз, ожидая узреть вчерашнего хряка, но вместо кабана явился другой охранник. Габаритами, впрочем, ничуть не меньшими.

– Пошевеливайся, – буркнул пёс, скользнув по нему скучающим взглядом.

– Чо, на завтрак? – оживился Тимка.

– На ужин, мля… – громила ухмыльнулся и отвесил пленнику затрещину. – Топай и не умничай.

Кот покорно поплёлся вперёд, ёжась и всей спиной ощущая нависающую тушу надзирателя, в любой момент готового ухватить его за шкирку своей огромной лапищей.

В городских закоулках он сбежал бы от этого здоровячка за нефиг делать, но здесь, в этих узких и длинных коридорах – увы, вряд ли.

Даже если предположить, что оторваться от тяжёлого и явно не слишком манёвренного пса ему бы и удалось – совсем не факт, что погоня не оборвалась бы у первой же наглухо закрытой двери или в лапах другого не менее крупногабаритного охранника с жёсткой резиновой дубинкой.

Словом, попытки побегать по этим лабиринтам рано или поздно наверняка бы закончились поимкой и основательной взбучкой.

И вчерашняя его опрометчивая попытка – тому наглядный пример.

– Налево, – скомандовал охранник, пропуская его за стальную дверь.

Тимка с надеждой оглянулся. У многих решёток уже стояли молчаливые здешние обитатели. Но решётка напротив его камеры – пустовала.

То ли Рона не проснулась, то ли не сочла нужным «проводить соседа» даже взглядом.

Кошак вздохнул.

Крепкая фигуристая рысь ему явно «запала». Хоть и была заметно постарше. Можно даже сказать, «старая». Ну, для его возраста.

– Шевелись! – тычок промеж лопаток буквально вышвырнул его за порог. Широкий Т-образный коридор уходил вдаль чуть не на полста шагов. Дверей здесь почти не было, если не считать одной – рядом с оконцем караулки в паре шагов от тамбура.

За мутноватым куском пластика виднелась откормленная морда второго охранника – тоже пса, и тоже изрядных габаритов.

Тимка покосился на сопровождающего его вертухая и, поймав ответный хмурый взгляд, поёжился и непроизвольно ускорил шаг.

– Стоять! Влево! Шевелись! Стоять! – конвоир притормаживал у каждой двери, возясь с кодовыми замками и не забывая заслонять своей тушей набираемый шифр. Там и сям по углам стали попадаться камеры наблюдения, зловеще подмигивавшие рубиновыми глазками из тёмных потолочных углов.

Наконец бесконечный коридор закончился тамбуром с ещё одним охранником, глазевшим в несколько мониторов, и дверью с непрозрачным белым стеклом. За дверью открылся огромный зал с ещё более высоким потолком.

Чем-то всё это обширное пространство неуловимо напоминало городской вокзал.

Не то изобилием народа и деталей, в которых тонул взгляд… Не то едва различимым гулом голосов и странными звуками, издаваемыми невидимыми отсюда механизмами.

А вокруг деловито сновали и суетились какие-то чижики в белых халатах.

Виднелись в толпе и местные невольники.

Определить их было проще простого – по неказистым майкам-балахонам. Без карманов и застёжек – просто безразмерные тряпичные мешки с прорезями под шею и руки.

Но вдоволь поглазеть на происходящее ему не дали – очередной тычок втолкнул Тимку в ближайшую раздвижную дверь.

– Ааа… Вот и наш новенький, – заулыбался навстречу обитатель кабинета.

Длинное узкое тело и короткие лапки придавали «доктору» несколько забавный вид, напоминавший сосиску с приделанными к ней короткими ручками и ножками.

А вот взгляд хорька изрядно портил впечатление.

Неприятный такой взгляд, цепкий, когтистый.

Шурша белоснежным халатом, «доктор» деловито пересёк кабинет и, мелко семеня, описал вокруг вошедших замкнутую петлю. Скептично покосился на Тимкину майку, грязную и залитую засохшей кровью.

– Буйный? – поинтересовался он у конвоира.

– Да вроде не. Но если чё – зовите, – верзила лениво зевнул и для профилактики поднёс к кошачьему носу пудовый кулачище. Размером кулак был с Тимкину голову, и тот поспешно заверил, что не буйный ни разу.

Ронки поблизости не предвиделось, других девчонок тоже и особо блюсти «достоинство» здесь и сейчас было ни к чему. А здоровье-то – ещё пригодится.

– Ну вот и ладненько. Вот и замечательно, – «доктор» оживлённо потёр узкие костистые ладошки. – Тогда, дорогой мой, извольте на обследование.

И он повёл Тимку в другую дверь кабинета, где их поджидали ещё два белых халата.

Охранник за ними не последовал.

В кабинете пахло больницей, громоздились хромированные полки, склянки, стекляшки, валялись на столе всякоразные медицинские причиндалы, назначение которых Тимка не слишком хорошо представлял.

Впрочем, ничего особо угрожающего и зловеще смотревшегося – типа шприцов и скальпелей – на видном месте вроде бы не было. И на том спасибо.

– Пожалте-с, – хорёк деликатно подтолкнул его к стулу и скользнул за стол. – Итак… Чем-нибудь болеем? Голова, живот?

– Да нет… Ничем вроде.

– Замечательно. Великолепно. Извольте градусник, – «доктор» сунул коту термометр и черкнул что-то в небольшой, криво склеенной книжице. – Переломы, сотрясения были?

– Н-нет... – Тимка покосился на причудливые весы в дальнем углу, на шушукавшихся поодаль двух коллег «доктора». И, наконец, решился поинтересоваться: – А кормить у вас тут будут?

– Конечно! Обязательно будут! Но чуть позже, – «доктор» вновь окинул его неприятным оценивающим взглядом поверх очков. И добавил в свою книжицу пару каракулей. – Наркотиками не злоупотребляем? Курим?

– Не. Не курим. И не это… Не потребляем, – Тимка поёрзал на жёстком неудобном стуле, испытывая изрядную неловкость за свой встрёпанный окровавленный вид.

Здесь, в кабинете с белыми стенами и стерильной обстановкой его вид был настолько же нелеп и странен, как у кучи навоза на отлично сервированном столе.

За ночь кровь превратилась в корку, и местами шерсть на груди слиплась в болезненно стянувшие кожу колтуны. От пробуждения и похода по коридору майка местами оторвалась от меха, и грудь теперь горела, как от ожога. Тимка едва сдерживался чтобы яростно не почесаться, но из опасений намусорить в этих чистых помещениях и заработать затрещину – воздерживался.

Меж тем, в дополнение ко всем его невзгодам, проснувшийся желудок, почти на сутки лишённый какой-либо пищи, принялся напоминать о себе всё настойчивей и настойчивей.

– Замечательно, великолепненько! – хорёк натянул ему на руку какую-то странную манжету и принялся терзать пятернёй резиновую грушу, соединённую с ней толстой гибкой трубочкой.

Манжета вспухла, туго обхватив бицепс.

Тимка напрягся и обеспокоено покосился на всё это действо, но боли не было и он слегка успокоился.

Хорёк же, поглядывая на часы, зачем-то подключённые к сооружению на кошачьей лапе, стремительно заполнял лежащие перед ним бумажки неразборчивыми завитушками.

Следующие полчаса Тимку обмеряли, заставляли подышать под холодной «слушалкой», снова совали термометр подмышку и в рот. Взвешивали, заставляли покружиться по комнате и пройти по ровной линии, коснуться носа кончиком пальца с закрытыми глазами и требовали вытворять ещё массу бессмысленных, но вполне безобидных трюков.

К процессу присоединилась пара белых халатов: пожилая бобриха и куница неопределённого возраста. Покорно поднимая руки, задирая колено и балансируя на одной ноге, Тимка терпеливо сносил все причуды белых халатов, никак не решаясь задать давно мучивший его вопрос. Не то чтобы опасался лишних зуботычин, скорее – просто боялся услышать ответ.

Заведение это вообще было чем-то странным и не похожим ни на одно из тех многочисленных приютов, приёмников и распределителей из которых ему когда-либо доводилось сбегать. А все эти двери, тюремные камеры и странные доктора изрядно пугали.

Поначалу, когда его сцапал невзрачный снулый тип, Тимка решил было, что максимум, куда попадёт – в одно из вышеупомянутых заведений. Подобные казусы с ним уже случались и кот относился к ним философски. Отъевшись и передохнув на казённых харчах, он без особых проблем сбегал обратно, на волю. Поэтому-то, когда подкравшийся тип цепко сгрёб его за шиворот, Тимка толком и не сопротивлялся.

Тем обиднее было обнаружить, что характерного вида невзрачный субчик отвёл его совсем не в одно из безобидных вышеупомянутых заведений, а вот в эту вот подозрительную шарашку со всеми её подземельями, пугающе прочными дверями и понатыканными там-сям видеокамерами.

На первый взгляд это странное место больше всего походило на обыкновенную тюрягу и лишь суетящиеся вокруг него белые халаты слегка не вписывались в эту картину. Да и сажать его вроде бы было не за что. Ну, во всяком случае, ничего этакого в тот день он вроде бы не делал. А все прошлые грешки – полагалось бы для начала доказать. Не могут же в самой прогрессивной и демократичной стране мира вот этак запросто схватить и бросить в застенки без суда и следствия?

Словом – всё это попахивало, да какой там! – прям-таки смердело чем-то очень-очень нехорошим.

И в голову снова полезли жутковатые страшилки, которыми пугали друг дружку детдомовские.

Из разряда тех, где мозги богатеньких пересаживали «в новое тело», либо просто разбирали на органы.

Про мозги, конечно, враки, а вот на органы…

Тимка мгновенно пожалел, что не наплёл «доктору» про все хронические болезни, симптомы которых только мог припомнить. Глядишь – выкинули бы обратно.

Тем временем мучения с бессмысленными задачами закончились, и его вытолкнули в другой кабинет. Толстая бобриха грубо сдёрнула с него майку, не обратив ни малейшего внимания ни на протестующее «ойк!», ни на болезненное шипение: как оказалось, кровяная короста не полностью ещё оторвалась от шерсти и рывок стягиваемой одёжки причинил ему весьма неприятные ощущения.

Судорожно прикрывшись ладошкой, Тимка заработал ехидный смешок от второй «подручной», всё это время созерцавшей экзекуцию со скрещёнными на груди руками.

– Топай сюда, – скомандовала куница, приоткрыв малоприметную дверцу в углу.

Тимка поспешно шмыгнул в предложенное помещение и обнаружил там душевую кабинку, а также стопку относительно чистых маек.

– Сам справишься, или помочь? – снова фыркнула куница, без тени смущения рассматривая тощий кошачий зад.

– Сам, сам! – Тимка торопливо скользнул за пластиковую занавеску и покрутил краны. С потолка после затяжной паузы хлынула относительно тёплая вода со странным химическим привкусом. Вкупе с грязноватым полом, немытыми не первый год окнами, за которыми, кажись, виднелась глухая бетонная стена… всё это наводило на мысли о каком-то не слишком правительственном, или как минимум не слишком официальном заведении.

Торопливо смыв коросту, кошак ополоснулся, наслаждаясь бьющими сверху струями и попутно рискнув набрать в рот пару глотков.

Душ – нормальный обычный душ – в его жизни был роскошью. И он как мог растягивал это удовольствие.

– Живей-живей! Не в сауне! – поторопила куница, поглядывавшая в комнатушку.

Тимка покорно выбрался из кабинки и попытался натянуть чистую майку с помощью одной руки. Второй в это время бдительно прикрывая достоинство от нескромных взглядов нахальной девицы.

Медсестричка фыркнула на его ужимки и демонстративно отвернулась. С облегчением освободив и вторую руку, кот поспешно натянул майку. А едва выпростав голову – обнаружил, что «отвернувшаяся» стервоза вполне неплохо видит его чуть ли не в полный рост – в зеркале, подвешенном на двери.

Видит и этак ехидно ухмыляется.

Отражение мотнуло головой – пошли, мол.

Донельзя смущённый и раздосадованный, Тимка униженно выкатился из комнатушки и предстал перед глазами очередного «доктора».

– Нну-с… – второй белый халат, как близнец похожий на прежнего, жестом пригласил его на какое-то сооружение, напоминавшее резиновый матрас, зачем-то брошенный прямо на пол. У «изголовья» матраса торчал странный П-образный поручень, доходивший Тимке до плеч.

– Стоя, – нахмурился «доктор», когда тот вознамерился было улечься.

Подопытный покорно замер на сооружении в положении «стоя», с любопытством глазея по сторонам.

В противоположном углу два белых халата суетились вокруг другого узника – ослика довольно крепкого сложения. «Копыто», как и большинство местных пленников, был вроде бы вполне молодых лет и косился на Тимку таким же испуганным взглядом.

Вообще странно. Все попавшиеся ему на глаза узники выглядели ребятишками куда моложе того возраста, когда есть серьёзный риск загреметь в тюрьму.

Ну, если не считать Ронки, пожалуй.

Может, всё-таки детприёмник? Или какая-нибудь спецколония, о которых периодически заикаются холёные морды из телевизора?

Тем временем на него вновь налепили какие-то фиговины, плотно присосавшиеся к шкуре, невзирая на довольно густой мех. От фиговин к коробке на соседнем стеллаже тянулись тонкие провода. «Доктор» щёлкнул каким-то тумблером, и Тимка едва не кувыркнулся вперёд: резиновая поверхность под ногами внезапно ожила и пришла в движение, заставляя его всё быстрее и быстрее перебирать лапами.

Непроизвольно ухватившись за «изголовье», оказавшееся чем-то вроде поручня, Тимка испуганно зашагал по движущемуся полу, ощущая себя куклой на ниточках – очень уж нелепо смотрелись на нём все эти проводки и трубочки.

«Доктор» поощрительно кивнул, таращась больше в свой попискивающий ящик, чем на «пациента». Куница же с ехидным смешком щёлкнула тумблером, и поверхность под ногами Тимки пошла быстрее.

Теперь, чтобы не свалиться с сооружения и не оборвать провода, тянувшиеся от присосок к ящику, Тимке приходилось уже бежать.

Хорёк искоса глянул на него, но ящик, к которому тянулись провода, интересовал его явно больше. Через пару минут Тимка запыхался, и над ним смилостивились – после очередного щелчка бегущая дорожка остановилась, и он вновь чуть не кувыркнулся, неловко навалившись на поручень, за который держался.

– Нну-с… – неопределённо протянул «доктор». – Подходит.

– Что подходит? – рискнул, наконец, задать вопрос Тимка, запыхавшийся от невольной пробежки.

– ОрганизЬм ваш подходит, – охотно пояснил «доктор» и хихикнул. – Послужите, так сказать, на благо прогресса.

– А… А деньги за это платят?

– Деньги здесь не платят. Здесь у нас… Как бы вам сказать… Добровольно-принудительно. Мда-с, – усевшись за стол и задумчиво листая бумажки, поведал «доктор». – Нету, понимаете ли, у страны денег на таких вот… С одной стороны, вас, конечно, в совсем другое заведение надо. Но там ведь тоже не резиново… Да и у нас квота не выбрана. Так что, дорогой мой, поучаствуете вы на благо науки на паре процедурок… Ну а если всё получится – отправим мы вас в какое-нибудь жутко секретное ведомство.

– Ааа… а если не получится? – насторожился Тимка.

– А если не получится, то деньги вам и не понадобятся. Но вы не расстраивайтесь, всякое бывает. Зато какую пользу науке и стране принесёте! Вы же хотите принести пользу, м? – «доктор» иронично окинул замявшегося мальчишку колким взглядом поверх очков.

Тимка не хотел.

Категорически.

На страну, науку и лично доктора ему было класть с высокой башни, но вслух он этого озвучить, конечно же, не рискнул.

«Больничка» окончательно разонравилась, и даже за халявную кормёжку задерживаться тут дольше минимально необходимого он решительно не собирался. Тимка вновь закрутил головой, прикидывая, не рвануть ли отсюда наобум, прям сейчас – авось чего и выгорит?

– Вот не советую, – словно прочтя его мысли, прищурился «доктор». – Выход отсюда только один, двери все под присмотром. Только охрану разозлите. А охрана у нас – ух…

Тимка припомнил размеры собачьего кулака, вздохнул и хмуро уставился в пол. Бежать, исходя из уже виденного, и впрямь пока некуда.

Пока что.

Если и бежать, то уж точно не с шумом. А значит – терпеть, терпеть и ждать момента. А ещё запоздало пришла мысль, что рысь из камеры напротив… Может быть – ну вдруг? – тоже не прочь сбежать?

– Вот и правильно, вот и молодец, – одобрительно залопотал «доктор» себе под нос. – Сейчас паёк покушаем, и до конца дня свободен. А завтра – приступим-с.

К чему именно они приступят завтра, Тимка уточнять не решился.

А вот обещанный паёк притихший было желудок воспринял с нескрываемым энтузиазмом.

Наспех умяв рыбную котлету с каким-то неопределённым месивом в качестве гарнира, кот с трудом удержался, чтобы не вылизать пластиковую посудину прямо языком. Белый халат тем временем куда-то выскользнул, остальные присутствующие про Тимку, казалось, забыли.

– Эээ… Мэм, – решился напомнить он о себе нахальной кунице. – А добавку тут дают?

Та оторвалась от возни с бумажками и ехидно ухмыльнулась.

– Дают. Только не всем. Попадёшь в физцентр – там сколько угодно. А к мозгокрутам – строго по норме.

– Эээ… Мозгокрутам? – Тимка окончательно занервничал.

– Ага, – не стала конкретизировать помощница «доктора».

– А куда лучше попасть? – решился на повторный вопрос Тимка.

– Куда пошлют, туда и попадёшь, – грубовато отрезала бобриха.

Куница же хихикнула и снизошла для более подробных, но оттого ничуть не более понятных пояснений:

– Обычно к мозглякам всяких задохликов и мелюзгу скидывают. Ну а ты у нас парень хоть куда. Значит – пойдёшь к физикам.

– Эээ… К физикам? – кот по-прежнему ни черта не понимал, но зато заприметил на столе скрепку. А скрепка – это такой ценный предмет…

Вот только лежит сей предмет явно в поле зрения толстухи.

И стащить это сокровище, не привлекая внимания и не поднимая лишнего шухера, увы, не выйдет. Разве что…

– К физкультурникам, – «пояснила» тем временем куница, окончательно запутав Тимку.

Физики, физкультурники… что за бред?

Скрипнула дверь, и в комнату вкатился здешний «доктор» в компании с каким-то новым белохалатником.

Парочка смотрелась комично, как классический дуэт клоунов – тощий и толстый. Тощим был продолговатый подвижный хорёк, ну а толстым – коротышка-хомяк, рост которого был не особо выше Тимкиного, а вот ширина превосходила раза этак в два.

– Ну-с, милейший, – хихикнул хорёк. – Будете у нас двигать прогресс в физиологичке. Знакомьтесь – профессор…

– Без имён! – неодобрительно покосился на коллегу хомяк. Попытки выглядеть внушительно и насуплено с его круглой толстощёкой физиономией удавались из рук вон плохо. И Тимка отчасти даже обрадовался, что «достался» этому безобидному на вид толстячку, а не кому-то типа хорька. Доктор с его слащаво-хищной манерой речи вызывал у него какой-то необъяснимый подспудный страх. Подобные противные типы частенько оказываются в кино маньяками и злодеями, обожающими злобно потирать ладошки и мерзко хихикать после очередной проделки.

Хомяк же, напротив, выглядел как классический профессор какой-нибудь геометрии или математики.

Или физики.

Впрочем, это было бы уж слишком хорошо.

Увлёкшись изучением «профессора», Тимка чуть не забыл про присмотренную на краю стола скрепку.

Хотя от этого падение вышло лишь натуральнее: подскочив со стула, когда хомяк мотнул головой на дверь – «пошли, мол», Тимка очень натурально зацепился за угол стола, запутался в собственных ногах и ещё более натурально шмякнулся на пол. Упавшая по мановению хвоста скрепка благополучно скрылась под его ладошкой.

– Осторожней, болван! – прикрикнула бобриха, испуганно вцепившаяся в свои бумажки, разложенные по столу.

Тимка рассыпался в неразборчивых извинениях, молясь, чтобы никто не заметил пропажи. К моменту, когда он поднялся, скрепка уже заняла надёжное место меж его средним пальцем и мизинцем.

Отсюда её можно было незаметно уронить на пол, ежели вдруг кто-либо из присутствующих проявит беспокойство и заметит пропажу. Но никто ничего не обнаружил. Лишь только хорёк нервно зыркнул глазами по окрестностям вокруг Тимки, словно бы что-то заподозрив, и проводил его долгим взглядом.

Кошак поспешно выкатился в коридор вслед за толстым профессором и украдкой перевёл дух. Через пару шагов скрепка перекочевала за щёку, и настроение его поднялось ещё на пару пунктов.

Скрепка – это много. Если, конечно, уметь пользоваться.

И Тимка бодренько шагал за профессором, не забывая поглядывать по сторонам любопытными глазами.

– Кормили? – без долгих предисловий отрывисто поинтересовался хомяк.

– Угу, – Тимка хотел было добавить, что не прочь бы ещё «покормиться», но прежде чем успел он это высказать, хомяк продолжил «общение» в своей странной отрывистой манере:

– Одёжка – новая?

– Угу, – Тимка хотел было набраться наглости и попросить хотя бы трусы – разгуливать в одной майке было, мягко говоря, не очень комфортно, да и на ум лезли какие-то совсем уж глупые ассоциации с женской юбкой.

Но прежде чем он сформулировал свою просьбу, хомяк вновь в присущей ему отрывистой манере обронил новый вопрос:

– Боишься?

Тимка стушевался. Пребывание в этом странном месте было не слишком приятным. И, пожалуй, да – он боялся.

Впрочем, какой же пацан вслух признает свои страхи?

Но если ляпнуть «нет», учитывая лежавшую во рту скрепку… Решив не искушать судьбу, Тимка загнал скрепку поглубже под язык и выдавил «боюсь».

– Понимаю, – хомяк, видимо, истолковал заминку с ответом по-своему, – Но, в принципе, шансы у тебя неплохие.

– Шансы?

– Шансы, шансы. У нас каждый десятый получается, а у мозгляков пока что ни один нормальным не вышел, – хомяк хихикнул и покосился на кота через плечо:

– Будем из тебя супермена делать.

– Эээ… – Тимка окончательно запутался, но не забывал украдкой изучать окрестности. В коридоре, по которому они шли, то и дело пробегали другие белые халаты, сновавшие из дверцы в дверцу, за которыми порой можно было рассмотреть нагромождение каких-то не внушающих доверия приборов.

– Я занимаюсь несколькими перспективными проектами, – поведал хомяк. – И на животных всё прошло нормально. Относительно. Но, сам понимаешь, ящерицы и птички-рыбки – это одно, а… В общем – теперь самое время проверить на ком-то… Эээ…

Хомяк затруднился с подбором определения для пленника и неопределённо повертел пальцами в воздухе. Неожиданно свернув к одной из дверей, хомяк чиркнул ключ-картой по замочной щели и пропустил «пациента» вперёд.

В комнате царил беспорядок, сопоставимый с пестротой базара.

Нагромождение приборов, мензурок, колбочек, каких-то странного вида и непонятного назначения прибамбасов, вперемежку с грязной посудой и чашками с налётом окаменевшего кофе. Во всё это органично вплетались клетки с ящерицами, аквариум, пустые и полные бутылки спиртного и множество прочих вещей, мягко говоря, нетипичных для лабораторий. Хотя – откуда ему знать, как выглядят настоящие лаборатории?

Хомяк тем временем защёлкнул дверь, и Тимка отметил, что изнутри замок весьма удачно открывается просто кнопкой, не требуя уже магнитной карты профессора.

– Садись, – хомяк вытащил из-под стола неказистый обшарпанный стул. Второго в комнате не было, но профессора это не смутило.

– Итак, думаю, для простоты имеет смысл объяснить тебе, куда ты попал и чем нам тут предстоит заняться.

Он опёрся луктем о стол и принялся рассматривать кота с этаким придирчивым выражением, как покупатель, выбирающий наименее несвежий арбуз из груды несвежих арбузов.

Перебивать его Тимка не решился, и хомяк продолжил:

– Так вот, попал ты, любезный, в такое место, где из таких, как ты, делают что-нибудь полезное. Если повезёт, то это – путёвка в жизнь. Будешь востребован, обеспечен и почти свободен, – хомяк лукаво скривился. – Тех, кто «получился», у нас очень ценят.

– Получился? – переспросил Тимка.

Хомяк извлёк из кармана очки и сосредоточился на протирании их полой халата. Пауза затягивалась, и когда Тимка решил было, что ответа не дождётся, профессор вздохнул.

– Видишь ли… Здесь мы пытаемся восстановить некоторые… Технологии. Мы знаем, что это работает. Мы знаем, КАК это работает. Примерно. Но увы, не всегда можем получить нужный эффект на… Ну, в общем, получается – не получается… когда как.

– И… Что бывает с теми, кто «не получился»?

Хомяк решительно натянул очки, отчего окончательно стал похож на классического профессора.

– Думаю, тебе лучше не знать. К тому же мы уже практически исправили все ошибки, и сейчас вероятность того, что что-то пойдёт не так, меньше, чем когда-либо раньше.

Прозвучавшее не слишком обнадёживало, и Тимка в очередной раз прикинул не попробовать ли сбежать прямо сейчас. И, как знать, может быть и попробовал бы… но образ фигуристой соседки в камере напротив был слишком притягателен и заманчив, чтобы бросить всё вот так. Тем более сейчас, когда у него есть скрепка.

Хотя, достаточно ли будет этой тонкой проволочки для того, чтобы открыть довольно массивный замок его камеры?

Архаичный амбарный «крендель» на решётке его каземата, после всех этих электрических, кодовых, магнитных и всякоразнопрочих замков, выглядел довольно странно. Впрочем, может быть, у тюремщиков были на то свои причины?

Как бы там ни было – тем лучше для него. Уж с обычным-то, механическим замком справится и ребёнок.

Хомяк же тем временем закончил изучение прилагавшихся к Тимке бумажек и задумчиво пожевал губами.

– Ну что… Начнём, пожалуй? – полувопросительно-полуутвердительно буркнул он.

Тимка начинать не хотел, но кто же его спрашивает? Позовут охранку, намнут рёбра… Закончится всё равно так, как они хотят. А вот если какое-то время вести себя тихо и безропотно… То, чего доброго все решат, что пленник окончательно смирился со своей участью. И вот тогда шансы сбежать будут хоть капельку выше.

Покорно заглотив несколько выданных таблеток, Тимка запил их водой из мятого пластикового стакана, позволил профессору оттянуть ему веко и зачем-то посветить в глаза маленьким, похожим на карандаш фонариком.

Поначалу хомяк действовал нерешительно, словно всерьёз опасаясь в любой момент получить по носу. Но, убедившись, что подопытный не проявляет агрессии, быстро успокоился.

Движения его приобрели деловитую суету и сноровку. Из стола появились небольшой пузырёк, резиновый жгут и шприц.

Вообще-то Тимка до ужаса боялся уколов. И от одной мысли, как стальная полая игла дырявит вену, во рту у него появлялся мерзкий железный привкус и начинало поташнивать.

А бурная фантазия, словно в издёвку, так и норовила подсунуть ощущения, какие могла бы вызывать эта самая игла, упрись она в кость. И даже слегка углубившись в верхний слой, царапнув и слегка погнувшись от усилия… Бррр…

Тимка похолодел и отчаянно зажмурился, стараясь не дёрнуть рукой навстречу шприцу.

На место укола смотреть было тоже боязно, словно от этого зрелища могли улетучиться последние остатки самообладания.

Но, на его счастье, хомяк действовал аккуратно, и боли почти не было. Влив жертве пару кубиков какой-то прозрачной жидкости, профессор ловко приложил к месту укола ватку, аккуратно извлёк иглу и ослабил жгут.

Тимка покорно перехватил ватный ком пальцем и вновь с любопытством завертел головой по сторонам.

Старательно избегая встречаться с ним взглядом, профессор черкнул что-то в бумажках, зачем-то поглядел на висевший на стене календарь и затем на часы. Почесал за ухом кончиком авторучки и в своей обычной отрывистой манере буркнул:

– На сегодня всё. Сейчас за тобой зайдут, и – до завтра свободен.

***

«Свободен». Ага, в пределах камеры.

Впрочем, иронию Тимка придержал – всё равно ведь ничего не изменит.

Молча дождавшись охранника – ещё одного здоровенного пса, – он покорно поплёлся впереди, пытаясь запоминать дорогу в этих безликих мрачных коридорах.

Профессор поглядел вслед, но вновь поспешно отвёл глаза, стоило Тимке обернуться.

Это было странно, но сейчас все кошачьи мысли занимал лишь побег и то и дело всплывавший перед внутренним взором округлый рысий зад.

Пропетляв по коридору в обратную сторону, они вернулись в тюремный блок.

Большинство камер уже пустовало – их обитателей, видимо, тоже увели на какие-то «процедуры». Неразговорчивой соседки из камеры напротив тоже не было. Зато совсем рядом с его камерой, упёршись лбом в прутья решётки, сидел лис, с любопытством проводивший соседа долгим взглядом.

В камере рядом с Ронкиной тоже кто-то валялся. По уши завернувшись в одеяло, неизвестный едва слышно постанывал. Уходя, охранник заехал дубинкой по решётке, и стонавший ненадолго притих.

Выждав, пока охранник удалится, Тимка деловито извлёк изо рта скрепку. Обтёр слюну, разогнул пару сгибов и с энтузиазмом занялся замком. Увы, несмотря на кажущуюся простоту, запор не поддавался. То ли пружина была слишком тугой, то ли конструкция не столь уж проста, как поначалу казалось… Скрепка гнулась, но сдвинуть запирающий штифт у него никак не выходило.

Тимка попробовал помочь делу кугтем, но уцелевшие когти были слишком тонки, а на ногах – слишком коротки, да и дотянуться до замка ногой...

После доброго получаса безуспешных акробатических упражнений кот со вздохом плюхнулся на пол, глубоко вздохнул и устало привалился спиной к решётке. На глаза наворачивались слёзы – каждый раз, когда казалось, вот-вот, ещё чуток, и замок щёлкнет – проклятая скрепка гнулась.

Разозлившись, Тимка едва не швырнул драгоценную проволочку прочь.

– Скрути в косичку, – внезапно подал голос рыжий.

А ведь мысль!

Тимка оживился и занялся скрепкой.

– Тебя как зовут-то? – в перерывах меж сосредоточенным сопением поинтересовался кот у дельного соседа.

– Рик.

– Тимка.

– Слышал.

Сосед явно был поразговорчивей Роны, но фразы звучали так, словно он сомневался, стоит ли вообще общаться. А может – просто не знал, о чём?

Самому Тимке здешняя молчаливая апатичность изрядно давила на нервы. Не то чтобы он сам был чрезмерно болтлив, но… Оказавшись в чужом месте, да ещё в толпе незнакомцев, – вроде бы вполне логично со всеми перезнакомиться. Как минимум – чтобы представлять, от кого что ожидать. В случае чего.

Но сосед, хоть и отвечал время от времени, сам отнюдь не горел желанием поддерживать разговор далее.

Пришлось взять инициативу на себя.

– Давно тут?

– Давно.

– А другие?

– Тоже.

– А кто-нить сбегал?

– При мне – нет, – сосед вздохнул. – Один пытался. Чуть не убили.

– И что, больше и не пытались? – Тимка оценивающе оглядел полученную конструкцию и для верности попробовал на зуб.

Вышло вроде и впрямь попрочнее.

– Почему… бывало… Но тут особо-то не побегаешь: замки снаружи посерьёзней.

– Это да, – согласился Тимка. – Пароли подсмотреть придётся.

– Не советую, – Рик отошёл от решётки. – По носу надают, а пароли всё равно меняют раз в день.

Тимка сосредоточился на замке. Молчание затягивалось. Сосед же, судя по звукам, улёгся на лежак.

В камере напротив застонали громче.

Таинственный некто, с головой закутавшись в простыни, не то бредил, не то мучился жуткой болью. Или и то и другое сразу. Похожая на мумию, жутковатая фигура раскачивалась и поёрзывала на лежанке, словно у него дико болел зуб.

– Эй, – Тимка покосился на страдальца. – Что с тобой?

– Это Пакетик. Он вообще не говорит, – после паузы пояснил Рик.

– Пакетик? – Тимка слышал много разных кличек, но эта была, пожалуй, одна из самых странных. – Почему Пакетик?

– Сам потом увидишь, – Рик не то хмыкнул, не то фыркнул.

– А ты сюда как угодил? – Тимка сосредоточенно возился с «отмычкой», но не собирался позволить собеседнику свернуть болтовню.

Сплетённая вдвое, скрепка уже не гнулась так легко, как при первых попытках, но подцепить и сдвинуть ей что-либо внутри замочной скважины по-прежнему не выходило.

– Так же, как и все, по ходу, – после паузы отозвался Рик. – Шёл по улице, никого не трогал. Думал, полицаи. Проверят и отпустят. А они – вон чего…

– А куда шёл, откуда? – Тимка уже не особо-то вдумывался в направление беседы, болтал не то по инерции, не то от страха вновь оказаться в тишине.

– Да чёрт его знает. Не помню уже, – попрохладнел Рик.

– Ммм… Ну а по жизни ты – кто?

– Никто.

– Эээ…

– Всё, отвали, утомил.

– Прости, я что-то не то спросил? – Тимка совсем не хотел злить соседа, и столь резкое охлаждение было для него до крайности странным. Ведь и правда не сказал ничего такого. Обычный вопрос. Так, для поддержания беседы.

– Эй? Ну не молчи, чо случилось-то?

– Просто отвали.

– Да чо я такого сказал-то? – кошак сердито дёрнул отмычку и нечаянно выпустил едва торчавший наружу кончик. Проволока спружинила, провалилась внутрь замка и намертво расклинилась в замочной скважине.

«Упс».

Кажется, у охраны будут проблемы.

Снаружи-то и не видно особо, а вот ключ теперь, поди, не просунуть…

Чёрт. Вот же гадство!

Тимка озадаченно почесал в затылке и испуганно огляделся – не видел ли кто?

Ничего подходящего для извлечения пружинки в пределах досягаемости не было, а вытащить скрепку кугтем нечего было и думать – слишком глубоко.

– Эээ… Ни у кого случайно нет ничего типа шила? Ммм? – машинально спросил он в пространство.

– Ха. Ха, – отозвался девчачий голос из дальней камеры. – Щас поищу, только из джакузи вылезу.

– Не смешно, – Тимка в отчаянии стукнулся лбом о прутья.

Лис за стенкой фыркнул.

– Я в сортир хочу, – Тимка и впрямь вдруг очень-очень захотел. Интересно, а в сортир-то тут выводят?

Хотя если даже и выводят, то наличие в замке постороннего предмета явно не поспособствует отправлению физиологических надобностей.

– Эй! – Тимка потряс решётку и заорал на весь коридор. – До ветру сводите! Ээээээй!

Спустя минуту, когда он уже было отчаялся дождаться реакции, стальная дверь в конце коридора лязгнула, и к решётке неспешно подошёл давешний конвоир.

– Кто орал? – вопросил пёс, поигрывая дубинкой.

Соседи молчали. Да и Тимку огрести резиновым прутом отнюдь не тянуло. Но в туалет хотелось уже нестерпимо, и он всё же рискнул подать голос:

– Я ору. Ссать охота. Ща обделаюсь, начальник!

В соседней камере снова фыркнули. Тимкины потуги «закосить под бывалого» улыбнули и вертухая.

Пёс смерил пленника долгим скептическим взглядом.

Выразительно переминаясь с ноги на ногу Тимка жалко улыбнулся.

В туалет хотелось так невыносимо, что он едва сдерживался, чтобы не зажать промеж ног ладони.

Вообще-то выглядеть слабым и жалким Тимка не переносил. На улице такие живут либо недолго, либо плохо. И всё равно недолго. Но… иногда как раз «давануть на жалость» – лучший выход из ситуации.

Тем более сейчас, когда с замком у конвоира явно возникнут проблемы. И дай бог, чтобы он не понял истинную причину того, почему замок внезапно перестал работать. Ну и в-третьих – Тимкиных ужимок и пританцовываний никто из соседей видеть всё равно не мог.

Пёс помедлил, словно забавляясь кошачьей пантомимой, цыкнул зубом, но всё же потянулся к ключам.

Как и следовало ожидать, ключ не подошёл ни с первой, ни со второй попытки.

Чертыхнувшись, здоровяк всё же умудрился вбить ключ в замок и даже чуток повернул. Но на том дело и завязло: довернуть ключ на полный оборот уже не выходило. Разве что погнуть.

Выругавшись, охранник с подозрением поднял взгляд на пленника.

Тимка поспешно изобразил неуверенно-виноватую улыбку.

– Чё лыбишься, урррод, – насупился пёс. – Вот щас уйду нахрен, и пусть с тобой другая смена возится. И хоть обоссысь тут.

Тимка робко уселся на краешек лежанки, опасаясь неосторожным словом разозлить охранника ещё больше. Чего доброго, и впрямь ведь уйдёт.

– Ладно… – пёс поднёс ко рту рацию и буркнул в неё что-то неразборчивое. Через минуту к нему присоединился второй, а затем и третий охранник, похожие друг на дружку как близнецы. Клонируют их тут, что ли?

По очереди повертев и подёргав ключ, вертухаи разразились руганью. По счастью, не в адрес Тимки. К великому его облегчению, никто из них и близко не заподозрил истинной причины поломки, решив, что чёртова железка просто окончательно проржавела в здешней сырости.

– Понаставят рухляди, а нам тут мучайся… – бурча под нос всякие нелестные отзывы о начальстве, матери начальства, ближайших родственниках и их причудливых сексуальных связях, один из надсмотрщиков, сходил за циркулярной пилой и принялся срезать замок. Причём явно стараясь, чтобы фонтан искр накрыл обитателя камеры.

Изобразив испуг, Тимка шарахнулся в дальний угол. То, что искры такого рода не обожгут и даже шёрстку не подпалят, – он, конечно же, знал. Но – почему бы не сделать охранникам приятное? Авось по извлечении пленника не отходят дубинками почём зря… Или потерпят хотя бы до посещения им сортира.

Извлекали страдальца минут десять. Да ещё вместе с дужкой замка чуть не спилили и ушко, в которое этот замок продевался.

– Пшёл! – буркнул оставшийся конвоир, задав Тимке направление увесистой затрещиной.

Сортир, к счастью, оказался недалеко: почти сразу за дверью, из которой появлялись охранники. Состояние сортира было под стать общей обстановке – стильный такой «вокзальный толчок». Где убирают раз в год по случаю.

Тимка понимал, что вряд ли в подобном месте можно рассчитывать на очко «класса люкс», да и похуже видать доводилось. Но – все свидания с подобными историческими местами происходили преимущественно в обуви.

Сейчас же… Он грустно посмотрел на свои босые лапы и вздохнул, напрасно пытаясь приметить наименее грязные участки пола.

Снайперскими талантами посетители сего места явно не блистали и вокруг «трона» был такой слой грязи, что хоть грядки вскапывай. Довершала натюрморт половая тряпка у порога – того сорта, когда не вдруг поймёшь, что грязнее: пол или сама тряпка. Амбре же стояло такой забористости, что хоть покойников оживляй. Вместо нашатыря.

– Ну резче, резче! – потеряв терпение, охранник поторопил замешкавшегося котёнка пинком тяжёлого ботинка.

Тимка влетел в сортир, поскользнулся, замахал руками на манер ветряной мельницы, в несколько акробатических па чудом удержал равновесие и негодующе оглянулся. Охранник подпёр дверь плечом и отворачиваться явно не планировал. Словно и впрямь опасаясь, что пленник может просочиться, например, сквозь вентиляционную решётку под самым потолком, утопиться в рукомойнике или в буквальном смысле смыться в туалете.

Вздохнув, Тимка приподнял передний край майки. От царившего в комнатушке духана слезились глаза и жгло нос.

А от мысли о том, что он стоит босиком на ЭТОМ всём, на этих… годовых отложениях чёрт-те чего… неудержимо накатывали рвотные позывы. Как мог, он постарался отрешиться от обстановки, с облегчением переводя дух по мере снижения давления в мочевом пузыре.

Закончив свои дела, Тимка покосился на охранника – погонит, нет?

Здоровенный овчар лениво отклеился от косяка и посторонился, но особенно занятым и спешащим вроде бы не выглядел.

Набравшись смелости, Тимка приник по пути к сомнительной чистоты крану. Похлебал, стараясь управиться как можно быстрее – и в то же время не соприкоснуться губами с окончанием железной трубки.

Охранник терпеливо ждал, а Тимка лакал, лакал и никак не мог остановиться.

И было ему и противно от окружающей грязи, и «благодарно» за терпение охранника, и мерзковато на душе от этой униженной благодарности. Словно и впрямь неоценимое одолжение ему сделали: позволили воды похлебать из «фонтанчика»…

Не рискуя испытывать терпение пса далее, Тимка всё же оторвался от раковины сам. Поспешно поёрзал лапами по тряпке у порога и опасливо шмыгнул в коридор мимо молча посторонившегося надзирателя.

За время их отсутствия вертухаи уже подыскали ему новый замок, а в камеру напротив вернули Ронку. По обыкновению не удостоив соседа взглядом, рысь на его приветствие среагировала фирменным вздохом: «Господи, да когда же он отвянет?!». И демонстративно повернулась к коту спиной.

Впрочем, Тимка с детской непосредственностью благополучно простил её неприветливость и ничуть не обиделся.

За тот вечер он успел разговорить практически всех обитателей камер. Было их здесь не столь уж много, как казалось ранее – почти половина камер оказалась пустующими.

Справа от Тимкиной маялся бездельем рыжий лис Рик. То вполне приветливый и разговорчивый, то вдруг на ровном месте впадающий в желчь и угрюмость. Слева – располагалась ехидная и не сдержанная на язык девчонка со странным именем Вейка. Как выяснилось позже – тоже кошка.

«Пакетик» из соседней с Ронкой камеры прекратил стонать и затих, но ни на какие слова по-прежнему не реагировал. Хотя один раз поднялся и подошёл к решётке. Уставился на беспокойного соседа тёмной дыркой – складки простыни начисто скрывали его лицо, словно какой-то глубокий, непроницаемый капюшон. И от этого незримого взгляда из тёмной дырки, от гнетущего молчания у Тимки сама собой вздыбилась шерсть на загривке и вдоль спины забегали мурашки.

С противоположной стороны от жутковатого соседа размещалась угрюмая волчица – Динка. А где-то за пределами видимости были ещё какие-то малолетки. Судя по голосам – вообще детишки, даже младше самого Тимки.

Ну и, конечно же, Рона.

Тимка никак не мог прекратить пялиться на неё, какой бы частью тела рысь ни повернулась. Не то чтобы он специально хотел позлить соседку, просто кроме неё смотреть тут вокруг было не на что – бетонные стены, стальные решётки, деревянный лежак и простыня. И её сиськи.

Ну а на что ещё смотреть в камере, как не на соседей? Тем более если у них такие выпуклости! Тем более что когда Ронка дулась и злилась её рыжевато-бежевая мордаха с огромными неестественно зелёными глазищами становилась втройне милей, а наивно натянутая пониже майка лишь интереснее подчёркивала все приятные глазу изгибы.

– Ты просто не представляешь, как мне хочется сейчас заехать в твои наглые гляделки, – проникновенно прошипела рысь, злобно уставившись на него сквозь прутья разделявших их решёток.

– О, если бы ты знала, о чём сейчас думаю я… тебе хотелось бы этого на порядок больше! – в тон ей брякнул Тимка.

На самом деле ни о чём таком он не думал, просто где-то ранее уже слышал подобную фразу в схожей ситуации. И брякнул почти машинально, просто чтобы хоть чем-то ответить.

Впрочем, судя по сердитому Ронкиному бурчанию и хохоту окружающих, фраза вполне подошла и к этой ситуации.

– Знала бы она, о чём Я думаю… – хохотнул Рик.

– И о чём же ты там таком думаешь, маленький извращенец? – подала голос Вейка.

– Не при дамах, – хохот Рика перешёл в сдавленное истеричное хрюканье.

Вейка фыркнула тоже, а Ронка, нахохлившись на своём лежаке в позе лотоса, демонстративно обернулась к коридору спиной.

Вероятно, считала, что именно так выглядит наиболее целомудренно и лучше всего скрывает от надоедливого соседа все свои прелести.

– У меня идея! – Тимка решил на всякий случай сменить щекотливую тему, поскольку в подобных разговорах опыта не имел и слабо представлял, как поддержать болтовню дальше.

– О, надеюсь, это не заразно… – сострила кошка.

– Ничуть. Как насчёт того, чтобы каждый рассказал о себе… ну… поподробнее? – Тимка разлёгся на лежанке и развесил уши.

– Вот с себя и начни, – хихикнула Вейка.

– Эммм… – вообще-то его мало что могло загнать в тупик, и за словом в карман Тимка обычно не лазил. Но… Рассказывать о себе – не переносил категорически. Ни дознавателям, ни друзьям. Или тем, кого считал друзьями. Ну хорошо, не друзьями… Так, приятелями.

В дружбу Тимка уже давно не верил – чай, не маленький.

Да и рассказывать, в общем-то, решительно нечего. Жил как придётся, не думая о завтрашнем дне, не цепляясь за день прошедший, и по большому счёту, как и полагается нормальному уличному босяку, «не был, не состоял, не привлекался».

Хотя в последнем он слегка кривил душой.

Спасибо странным местным законам, что ещё пару лет как минимум за мелкие и не очень мелкие проступки уголовка ему не грозит. Максимум – детраспределитель. А вот затем жизнь станет сложнее: лет с пятнадцати могут и в колонию для малолеток упечь, а с шестнадцати – так и вовсе без сомнения упекут. Рано или поздно.

Ну а что поделать?

Таким, как он, иначе попросту нельзя. Не в грузчики же идти?

Чтобы без продыху с утра до ночи гробить здоровье за унизительные гроши, а через несколько лет оказаться выкинутым по состоянию этого самого здоровья, как те опустившиеся типы, что побираются у кабаков?

Или, может, «бизнес» открыть?

Так ведь на это ещё стартовый капитал наворовать надо!

Ну и что сказать? А главное – как?

Как спрессовать всё то, что можно о себе поведать в какой-нибудь краткий и внятный рассказ?

Одно дело – поверхностный трёп с теми, кто хотя бы по одну сторону жизни. И совсем другое – те, выходцы из «параллельного мира».

Мира, в котором есть нормальный дом, нормальная семья и уверенность в завтрашнем дне. Пусть даже и иллюзорная.

Тимка поморщился. Раздумывать на подобные глубокие темы он не любил. Головы не хватит, да и сколь ни думай, всё равно ведь ничегошеньки не изменится, так? Просто… Какие-то вещи лучше держать при себе – меньше хлопот будет.

– Чё примолк? – поторопила Вейка.

– Да так… Задумался, – кот шмыгнул носом. – В общем, про меня неинтересно.

– Ну вот и про нас неинтересно, – подытожил Рик. – Спать ложись. Чем дольше спишь, тем быстрее время летит.

– А… зачем, чтоб оно быстрее летело? – Тимка поёрзал на простынях, устраиваясь поудобнее.

– Зачем-зачем… – вновь встряла Вейка. – Быстрей отмучаешься, вот зачем.

Словно в подтверждение её слов снова застонал Пакетик. А у самого Тимки не то от мыслей о сложностях жизни, не то от вколотых лекарств вдруг возникло какое-то очень странное, пугающе странное ощущение: словно кто-то водит пёрышком прямо по извилинам. Ощущение было не то чтоб сильно неприятным, но… внезапно пугающим.

И странное это пёрышко двоилось, троилось, множилось… Едва ощутимые касания становились всё навязчивее и настойчивее. Настолько, что Тимка даже почесал макушку, но особого эффекта это не дало.

Он насупился и уселся.

От перемены позы неприятный зуд на мгновение стих, но вскоре возобновился вновь.

Тимка потряс головой, ощупал затылок и лоб – не налипло ли чего? – не муравьи ли или ещё какая гадость?

Но нет, с головой вроде всё как обычно, а вот чесалось чем дальше, тем сильнее. Причём, словно бы... изнутри.

Он постарался подавить панику и сохранить спокойствие. Заорать на весь этот концлагерь? «Помогите, мозгам щекотно?»

Немыслимо!

Тимка никогда не звал на помощь.

Закон улиц таков, что чем меньше кому-то обязан, тем спокойней жить. А уж добровольно орать «помогите!»…

Нет уж!

Тем более что пугающее ощущение вроде прекращало набирать обороты. Да и боли не причиняло. Скорее щекотку. Неприятную, пугающую, но вполне терпимую.

Тимка вытянулся на жёстком лежаке и уставился в потолок. В голову лезла всякая чушь, в основном какие-то давным-давно забытые эпизоды из его короткой ещё, но довольно насыщенной жизни. И драки до содранной шкуры, и первые глупые привязанности. Первые обманы и разочарования, радости, горести, печали… Словно кто-то нарезал сотни кадров из киноплёнки и один за другим совал их ему под нос. Показывал, а затем прислушивался, приглядывался, следил.

Тьфу, чёрт… Второй день в каталажке, а уже мозги в кашу…

Может быть – это следствие вколотого профессором «лекарства»?

Тимка решительно перевернулся на бок, носом к стенке, и попытался заснуть вопреки навязчивому зуду и странной свистопляске в мыслях.

«Раз – здоровенный уродливый кабан прыгнул через забор… Два – здоровенный уродливый кабан прыгнул через забор… Три…»

Мысли, вопреки его воле продолжали вытряхивать давно, казалось бы, позабытое. И главное – без малейших на то причин!

И вот это уже пугало всерьёз. Пугало до противной мелкой дрожи и испарины на лбу.

«Пятьдесят два – здоровенный уродливый…»

Тимка старательно обрывал взбунтовавшиеся воспоминания, сосредоточившись на образе здешнего бугая-охранника, зачем-то тупо прыгавшего через покосившийся дощатый заборчик у заброшенного дома. Дома, где пару лет он с Финькой… Тьфу!

«Пятьдесят три – здоровенный уродливый кабан…»

…Пока дом этот не заняла банда Супчика. Супчик – полуволк- полупёс, получивший забавную кличку за…

«Пятьдесят четыре – здоровенный уродливый кабаааан…»

Тимка столь старательно отгонял непрошеные воспоминания, что те словно сдались и наконец-то оставили его в покое. И зуд под черепом вдруг пропал. Настолько резко и сразу, – словно сработал какой-то рубильник. На действие лекарств, вколотых ему профессором, подобное уже ну никак не тянуло. Обычно ведь всякая химия действует вполне плавно, будь то обезболивающее или травка, спиртное пойло или шприц «черняшки». А тут бац – и нету. Аж тишина в ушах.

Звенит. И ни шороха, ни скрипа.

А вдруг этот странный зуд был у всех? И куда сильнее, чем у него? А вдруг – все от него померли? Вдруг это какой-нибудь зловещий способ всех их быстро «зачистить»? И выжил только он один?

Тимка с трудом подавил желание кого-нибудь позвать. На весь коридор, лишь бы кто откликнулся. И пусть обругают, обзовут последними словами, только бы прорвать эту ватную тишину, только бы убедиться что не остался один в этом большом и тёмном помещении.

Увы, это было бы слишком глупо.

А Тимка не любил выглядеть глупо и орать не решился.

Хотя гнетущая тишина и полная темнота пугали его сейчас больше, чем когда-либо ранее. А вдруг и впрямь никто не отзовётся?

Захотелось, как в детстве, скрыться под одеялом, отгородиться им от всех ночных страхов и мерещившихся во тьме пугающих образов.

Увы – здесь и одеяла-то нет. А тонкая влажная простыня не даёт даже иллюзии защиты.

Поворочавшись, он кое-как всё же сумел забыться тяжёлым утренним сном.

Глава 2: Бунт марионеток

По закону подлости, стоило ему сомкнуть веки, как тут же снова притащился охранник. И Тимку, сонного и измученного ночной битвой с взбунтовавшимися мыслями, повели на процедуры.

Спросонья он даже не сразу заметил, что вопреки здешней практике, «по одному и по очереди», в коридоре сегодня пасётся целая толпа. А охранники всё извлекают и извлекают «постояльцев» из камер. Вытаскивают и сгоняют в подобие неровной неряшливой шеренги.

Это было странно.

Не иначе как что-то стряслось.

А если что-то стряслось, то оно – достаточно серьёзное, чтобы охрана так вскипишилась. А раз где-то происходит нечто серьёзное, то это – потенциальный шанс сделать ноги.

Сон мгновенно слетел, и Тимка бдительно завертел головой по сторонам.

Как оказалось, конвоиров было всё же меньше, чем пленников, потому персонального надзирателя каждому не досталось.

«Плюс один к шансу рвануть когти», – машинально отметил кот.

Он с интересом покосился на сонных соседей. Казалось бы – что такое пара суток в казематах? А поди ж ты… грезилось, что прошла уж не одна неделя. И что сейчас, спустя эту «неделю», он словно бы заново видит всех, с кем делил сомнительные «радости» этого местечка уже больше суток. И видит уже не на расстоянии в десяток футов, не за двойным частоколом стальных прутьев – а буквально на расстоянии вытянутой руки!

Углядев извлечённую из камеры рысь, Тимка обрадованно разулыбался. Сонная и помятая, как и все поднятые внезапной побудкой, Рона переминалась совсем рядом и придерживала свою майку, словно тщетно надеясь растянуть её до самых коленок. Встретившись взглядом с надоедливым соседом, рысь по обыкновению закатила глаза и отвернулась. Но Тимку подобная реакция не смутила. А вот то, что вблизи оказалось – он едва достаёт макушкой до Ронкиного подбородка – изрядно… ээ… обескураживало.

С расстояния она казалась как-то… миниатюрнее, что ли. Наверное – из-за нюансов рысьих пропорций. Покрытая густым мехом, Ронкина лапа казалась чуть ли не втрое толще Тимкиной. Этакая ладошка-подушка с широкими и крепкими пальцами, широким крупным запястьем и мощным предплечьем.

Конечно же, как минимум треть этих размеров создавал невероятно густой светло-бурый мех, но и без него у неё всё было «чуть больше, чем надо» – грудь, талия, попа…

Тимка облизывался на всё новые и новые открывавшиеся вблизи детали, а девчонка старательно продолжала игнорировать его присутствие, хотя было заметно, что это стоит ей всё больших усилий.

Должно быть, со стороны парочка выглядела комично: крепкая, довольно «увесистая» рысь и тощий субтильный кошак, макушка которого едва ли чуть выше её плеча.

Преодолев замешательство и растерянность, Тимка снизу вверх нахально пялился на хмурую физиономию соседки. Стараясь, впрочем, не сползать взглядом на вырез майки. А то мало ли... Чего доброго и эта затрещину отвесит. Решётки-то уже не спасут!

Не выдержав, Ронка сверху вниз покосилась на кота краем глаза.

Тут же отвела взгляд, уставившись куда-то за горизонт и старательно делая вид, что в упор не замечает его повышенного внимания.

Сердито дёрнула уголком рта.

Тимка мерзко хихикнул, продолжая беззастенчиво таращиться на розовый рысий нос и крепкий тяжёлый подбородок, на густой рыжевато-бежевый мех манишки и огромные зелёные глазища. Немного заспанные, но от того лишь ещё более милые.

И соседка не выдержала снова. Искристо блеснули изумрудные глаза, уголок рта снова дрогнул. Но, вроде бы, уже не столь сердито, а будто сдерживая непрошеную улыбку.

Охранники же тем временем продолжали извлекать из оставшихся камер всё новых и новых пленников. И Тимка машинально приветствовал Рика, безошибочно определил в толпе ехидную Вейку – и впрямь оказавшуюся кошкой, хоть и постарше его на вид, но тощенькую и хрупкую, почти мальчишеского телосложения.

А ещё из дальней камеры извлекли пугливых близняшек-бельчат, похожих друг на дружку, как зеркальное отражение.

И, как и обещал вчера Рик, понял Тимка и происхождение странного прозвища у Ронкиного соседа.

Лис – если верить окраске и меху – зачем-то нацепил на голову бумажный пакет. Ни дать ни взять ребёнок, играющий в «привидение». Пакет, две дырки… не хватает только белой простыни на плечи. Но простыню тот оставил в камере. Да и смотрелась натянутая на голову маска совсем не забавно. Веяло от него чем-то жутким. Что у него там под пакетом? К чему эта маска и почему он всегда молчит?

Кот опасливо сместился поближе к Ронке и заработал отрезвляющий тычок луктем по рёбрам – держи, мол, дистанцию.

Охранники на маску Пакетика внимания почему-то не обращали. Что тоже было странно – вот Тимкины карманы вытряхнули подчистую. Да и вообще всю одежду отобрали. Как и у всех остальных товарищей по несчастью. А этому, ишь, целый бумажный пакет оставили!

Кто, почему и зачем сделал такое исключение для странного лиса – оставалось загадкой.

Впрочем, бумажный кулёк, конечно же, не гвоздь, не проволока и не заточка… Что можно сделать с кульком в камере? Разве что на бошку напялить.

На всякий случай Тимка поприветствовал молчаливого ещё раз. Пакетик скользнул по нему прорезями маски и промолчал.

Помаленьку заочно знакомые обитатели камер подтягивались в кучку посреди коридора. Некоторые обменивались невнятным бурчанием с Роной, та отвечала.

Кота рысь по-прежнему демонстративно игнорировала. Хотя нет-нет да и стреляла изумрудным глазом, когда думала, что он не заметит.

Тимка в жизни не видел столь странного и неестественно яркого оттенка. Как говорится – глаз не отвести. Он даже почти не пялился на сиськи и задницу. Хотя вблизи и то и другое было тоже… ммм… весьма и весьма... занятно.

– Дырку проглядишь, – хихикнула подкравшаяся Вейка в самое кошачье ухо.

Ронка сердито фыркнула, а вздрогнувший Тимка, справившись со смущением и некоторым опасением за целостность своей шкурки, не удержался от очередной выходки:

– Ну скажи: доооооброеее ууууутро… Ну? – протянул он, снизу вверх пытаясь поймать упорно ускользающий Ронкин взгляд.

Та до последнего пыталась сохранять насупленный неприступный вид, свысока смотрела в пространство поверх его головы и хмурилась. Но судя по всему, всерьёз злиться на Тимку у неё почему-то не получалось. Вот по кремовой физиономии пробежала первая маленькая волна, вторая. Почти незаметная – так, лишь намёк на движение. А вот уже посильнее, позаметнее. Дёрнулся ус, поджатые губы напряглись под его пристальным взглядом... И, наконец, не выдержав хихиканья соседей и его прилипчивого внимания, рысь сдавленно фыркнула и разом утратила весь свой неприступный и хмурый вид. Спохватилась, сердито зыркнула на кота.

Наблюдавшие пантомиму зрители приглушённо прыснули, опасливо покосились на охрану.

– Вот засранец… – вздохнула Ронка.

– Я тоже рад тебя видеть, – довольный собой, засиял Тимка. «Засранец» из её уст звучало как лучший комплимент в его жизни. Прям аж настроение поднялось. – Как спалось?

– Заткнулись там! – рявкнул один из охранников, закончивший задвигать решётки их камер. – Пшли!

Узники послушно поплелись в заданном направлении, окружённые охранниками – двое спереди, трое сзади. В целом, если бы вдруг все внезапно рванули в разные стороны, кто-нибудь – да, сбежал бы. Ну, окажись они посреди обычной улицы, а не в тесных каменных лабиринтах с натыканными там-сям неприступными стальными дверями.

Тимка вздохнул.

Он топал рядом с Ронкой, борясь с желанием набраться наглости и ухватить её за руку. С одной стороны – когда ещё выпадет шанс. С другой стороны – хрен его знает, как на это среагируют охранники. И не прилетит ли затрещина от самой Ронки. Да и прилюдная демонстрация подобного рода казалась ему чем-то вроде постыдной слабости…

Топая по коридору, он усиленно косился на соседку и спотыкался на ровном месте. В груди трепыхалось и тянуло. И почему-то, несмотря на всю незавидность положения, Тимку буквально так и распирало от хорошего настроения и чего-то такого, чему он никак не мог подобрать названия.

А вместе с тем пришла и лёгкая досада – безумно хотелось немного отстать, чтобы вдоволь полюбоваться на рысиные округлости, но топающие во второй шеренге соседи не позволяли это сделать непринуждённо и незаметно для охранников. Чёрт их знает, как они на такое среагируют. Решив не рисковать, Тимка плёлся рядом, искоса таращась на соседку снизу вверх.

И ракурс не тот, и голову свернуть можно. Но открывавшийся вид определённо стоил усилий.

– Под ноги смотри, – буркнула Рона, когда кот в очередной раз чуть не рухнул, запнувшись о неприметный порожек. Уголок её рта чуть дёрнулся – не то презрительно, не то в польщённой от такого его внимания улыбке… Тимка надеялся на последнее. И немного сердился на себя, вдруг поняв, как нелепо, должно быть, смотрится в глазах окружающих. Да ещё эта ехидная кошка поглядывает на него с такой мордой, словно едва сдерживается, чтобы не запеть противным голосом: «жених и невеста – тили-тили тесто!».

Нет, в любовь с первого взгляда и прочую чушь он не верил. Вообще, кто придумал это глупое слово «любовь»? Любовь – это для идиотов… Которые готовы пожертвовать гордостью и для всех окружающих выглядеть полными кретинами. Вот он, Тимка, никогда не влюбится! А это… Это… Ну просто ему приятно смотреть на неё. Не более.

Ну ладно, может быть – чуть более… Ведь она так забавно дуется и злится, у неё такие красивые глаза, классные сиськи и маечка, едва прикрывающая всё то, что словно магнитом притягивало его озабоченный взгляд. Упругий подтянутый зад гипнотически покачивался совсем рядом, а полноватые увесистые ляжки, едва прикрытые краешком короткой майки вызывали сухость в горле и какую-то глупую, раздражающую дрожь глубоко внутри. В очередной раз запнувшись и едва не рухнув под ноги идущих следом, Тимка стряхнул одолевшее наваждение и решительным образом постарался не думать ни о чём этаком. Вон, в конце концов у Вейки задница ничуть не хуже, пусть и разика в два поуже и ощутимо меньше, но и сама она вся такая хрупкая и миниатюрная… но по-своему ничуть не менее привлекательная. Если бы не острый ядовитый язычок и вульгарные, вызывающие манеры.

Ростиком с Тимку, кошка явно была постарше. И тоже цепляла взгляд. Впрочем, последние полгода его взгляд цепляли почти все существа женского пола. И далеко не всегда – семейства кошачьих.

Вот, например, молчаливой волчице с фигурой повезло меньше: комплекцией она вообще походила на тощего долговязого пацана. Ни сисек толком, ни задницы. Ну, так, одно название. Зато на мордашку вполне ничего, несмотря на вечно угрюмый взгляд глубоко посаженных глаз и вечно нахмуренные, почти сросшиеся на переносице брови.

Было в ней что-то такое, что… Словно почуяв его взгляд, волчица начала оборачиваться и Тимка на всякий случай поспешно отвернулся.

Запнувшись в пятый раз и заработав предупреждающее шипение охранника, он героическим усилием воли заставил себя смотреть под ноги, а не в спины и хвосты соседок.

Перед очередной дверью псы «уплотнили» их конвой так, что идти стало трудно: того и гляди наступишь кому-нибудь на пятки или идущие следом отдавят твои собственные.

Пара коридоров, знакомое пластиковое окошко с другим охранником – и Тимка увидел то самое помещение, напомнившее ему вокзал. Несмотря на ранний час, суеты здесь стало ещё больше, чем с его последнего визита. Обитатели «научного сектора» носились, казалось, с удвоенной скоростью.

А ещё там и сям возвышались закованные в пластиковые латы матово-чёрные фигуры. Непроницаемые забрала зеркально-чёрных шлемов вращались по сторонам с грацией танковой башни, а в руках эти красавцы сжимали странного вида оружие, не похожее ни на что из виденного им ранее.

– Интересно… Чернышей тут раньше не было, – едва слышно буркнул Рик, топавший позади Тимки.

«Черныши», как обозвал их лис, и впрямь смотрелись… экзотично. Тимка сто раз видел и полицию, и спецназ, и военных, и чёрт-те кого ещё, до зубов увешанного оружием. Но вот таких типчиков, словно бы сошедших с экрана какого-нибудь фантастического фильма, раньше ему не попадалось. Да и автоматы у них тоже были какие-то уж сильно навороченные. Непростые такие…

– Видать, какая-то шишка прикатила, – подала голос Вейка. – Сейчас наших мясников будут иметь в разные места без вазелина.

– Откуда знаешь? – так же едва слышно буркнул Тимка.

– Видела уже. Раз в неделю приезжает тут один… Генеральчик, – Вейка презрительно повела плечиком.

«Генеральчик» и впрямь был.

Низенький, квадратный, крепко сбитый бультерьер с розовым шрамом поперёк крысиной морды. Правда, кителя с погонами на нём не было. Лишь невнятный серый костюм со вполне прозаическим галстуком стального отлива. Но выправка была и впрямь военная. Словно появись рядом старший по званию, он в мгновение ока вытянется в струнку и лихо отмахнёт «честь». Вот только старше него по рангу тут явно никого не было. И местная братия порхала и кружилась вокруг пса как стая белокрылых мошек.

В сопровождении нескольких «чёрных» и кружении белохалатников, генерал неспешно дефилировал вдоль рассортированных на кучки пленников, выслушивая подобострастные пояснения свиты. Тимка же глазел по сторонам, разглядывая пленников из других блоков: белки, бобры и даже копытные – конь, бычок, ослик… Да что там копытные – даже парочка замотанных в какие-то лохмотья крыс! Последние держались особнячком, неразборчиво бормоча и огрызаясь на поигрывавших шоковыми дубинками охранников.

Тем временем бультерьер со свитой добрался и до их скромного отряда.

– А это у нас… Эээ? – «генерал» почти дружелюбно скользнул взглядом по их кучке и остановился.

– Шестой блок, в основном контрольная группа, неформат и несколько неудачных, – почтительно наклонившись к начальственному уху, прокомментировал один из хорьков.

– Так чего вы их сюда притащили, если показать нечего? – зарокотал бультерьер. – Что вы мне эти отбросы суёте? Ваш проект получает абсурдное финансирование, все ваши заказы исполняются по первому требованию, а за полгода работы – лишь три успешных и полсотни недоделов?

– Понимаете… Полученные технологии слишком… Ориентированы. Такое впечатление, что они разработаны и апробированы на каком-то определённом виде, нюансы строения которого и позволили… Словом, на адаптацию требуется несколько больше времени, чем мы предполагали и…

– Чуть больше?! – шрам «генерала» побагровел. – Это два месяца у вас «чуть больше»?

Розовый нос хорька побледнел так, словно из его организма внезапно выкачали пару галлонов крови.

– Мы делаем всё, что в наших… – залопотал было он, но был оттёрт в сторону более смелым коллегой.

Выдвинувшийся из толпы пучеглазый мопс ростом был ещё ниже генерала и едва доставал тому до плеча макушкой. Меланхолично покосившись на пленников, он заговорщицки поманил генерала пальцем. Злобно скривившись, бультерьер брезгливо покосился на коротышку и неохотно склонился, подставив ухо.

Кося взглядом на пленников, мопс зашептал высокому начальству что-то такое, от чего физиономия генерала изумлённо вытянулась.

– Да? – с явным недоверием покосившись на докладчика, бультерьер ещё раз обвёл взглядом подростков, подолгу задерживаясь на каждом и словно пытаясь рассмотреть что-то ведомое лишь ему одному. – И кто?

Мопс самодовольно посмотрел на него, и генерал вновь подставил ему ухо.

– Хм… – бультерьер вновь прошёлся по толпе взглядом, задержался на волчице и задумчиво выпятил челюсть. – Ну что ж... Неплохо. И главный вопрос…

– Сто футов уверенно. И расстояние растёт, – уже не переходя на таинственный шёпот отозвался мопс. – Ещё немного практики и, полагаю, мы удвоим мощность.

Бультерьер довольно прищурился и явно пришёл в хорошее расположение духа:

– Ну что ж – показывайте. Надеюсь, это будет не как в прошлый раз.

– Конечно-конечно. Прошу за мной! – мопс засеменил прочь, и толпа учёных расступилась, давая ему дорогу.

– А этих – куда? – подал голос охранник.

– Пусть пока здесь… Мало ли, – отмахнулся хорёк и чуть не бегом припустил за высоким начальством.

Тимка переглянулся с Риком:

– Недоделки? – растерянно повторил он услышанный обрывок.

Лис сердито дёрнул плечом и отвернулся.

Заключённые в окружении четырёх конвойных продолжали топтаться на месте, со скучающим видом наблюдая царившую вокруг суету. Охранники, так же как и пленники, старались лишний раз не пялиться на непроницаемые забрала чёрных.

Минут пятнадцать ничего не происходило, затем в дальнем углу зала суета вскипела с новой силой. Показался «генерал» в окружении вьющихся вокруг него белых халатов и обрамлении нескольких «чернышей». Вид у него был раздражённый, не сказать – разгневанный. Размашистым шагом он стремительно пронёсся мимо.

– И чтобы через десять дней… Нет, через неделю! Чтобы через неделю!!!

– Но сэр… мы…

– Мне плевать. Либо вы это сделаете, либо!..

– Сэр, мы не можем так рисковать, всё почти готово, но…

– Небольшие доработки? Ещё месяц, два? У нас нет столько времени, я жду результата десятого! И если вы здесь… Если ещё хоть раз!!! – бультерьер приостановился и многозначительно уткнул выставленный указательный палец в один из белых халатов. Многозначительно потыкал, словно примериваясь, не проткнуть ли провинившегося учёного словно рапирой, усилием воли сдержался и решительным шагом двинулся дальше.

– Сэр, осмелюсь заметить, увеличение дозировки может вызвать… – заспешил проштрафившийся яйцеголовый за высоким начальством.

– Да мне плевать! Слышите, мне плевать! У вас более чем достаточно – вон, целое стадо! – уходящий «генерал» не глядя махнул рукой на скопление пленников. – Если этого мало, пропускайте каждого по двум программам. По трём, если понадобится!

– Сэр, побочные эффекты…

– Я повторю ещё раз: мне плевать! Либо вы даёте результат, либо отправляетесь в…

Рокот разгневанного пса и лепет свиты отдалились настолько, что слова разобрать уже не удавалось.

Пленники переглянулись ещё раз.

– Похоже, мы попали, – выразила общие опасения Вейка.

– Может, всю эту шарашку закроют нафиг? Через пару недель? – вполголоса предположил Рик.

– Ага. И всех вернут к мамочке и папочке. И мы будем жить долго и счастливо! – едко огрызнулась кошка. – Размечтался!

– Чем бы это всё ни закончилось, нам от этого вряд ли станет легче, – подал голос Рик. И выразительно провёл кугтем по горлу.

– Долго нам тут торчать? – обратился Тимка к ближайшему вертухаю.

– Заткнись! Сколько скажут, столько и будешь, – буркнул пёс.

– Сесть-то хоть можно? – не заткнулся Тимка. Стоять на ногах неподвижно добрых полчаса было мучительно.

Пара охранников покосилась на нахала, но инструкций насчёт сидения у них не было. Не дожидаясь, пока в их мозгах найдётся ответ на этот непростой вопрос, Тимка уселся на пол прямо там, где стоял. Один из псов потянулся было за дубинкой и кот приготовился вскочить, но к его облегчению второй охранник придержал коллегу за локоть.

– Сели все. Быстро!

Соседи расселись на полу, кто-то облегчённо вздохнул.

Псы оглядели подопечных сверху вниз и, видимо, удовлетворившись осмотром, тоже принялись глазеть по сторонам, поигрывая дубинками и украдкой поглядывая на «чёрных». Разом придя в движение, ожившие «черныши» вдруг развернулись и двинулись к выходу.

В сопровождении хорька и мопса вернулся уже знакомый Тимке хомяк-профессор.

Белохалатники о чём-то спорили, но по мере приближения к компании сбавляли тон. Остановившись напротив сидящих, они принялись рассматривать «материал».

– Встать! – на всякий случай рявкнул охранник.

Пленники нехотя зашевелились. Подниматься на ноги кому-то было лениво, а кому-то и вовсе крайне утомительно. Сам Тимка провёл тут всего два дня, но и он уже ощущал некоторую… Ну не слабость, а так – вялость. Что уж сказать о тех, кто провёл тут не один месяц? На прогулки их, похоже, не особо-то выводят, а от непрерывного сидения или лежания в камерах мышцы слабеют на глазах.

Так что на фоне всех остальных сам Тимка выглядел вполне бодрячком и поощрительных тычков дубинками сумел избежать.

– Ну что, коллеги, – подытожил бурную дискуссию хомяк. – Давайте делить.

– Беру этого, – мопс ткнул пальцем в Тимку.

– Этого не дам, – упёрся хомяк. – Мы только-только начали процедуры. Нужно ещё как минимум неделю, чтобы…

– У нас нет этой недели!

– Коллега, ваш проект вывернет ему мозги наизнанку, а что я буду делать с очередным шизиком? Мне нужен здоровый, вменяемый «феникс»! Возьмите вон того, с мешком!

Хомяк кивнул на Пакетика.

– А мне, значит, нужен ваш дефективный? – возмутился мопс. – У него вон и так с головой что-то…

– Это чисто снаружи. Внутри – здоровее нас с вами, – льстиво заулыбался хомяк.

– Нет уж. Хочу этого! – мопс вновь кивнул на Тимку.

– Бог мой… Ну зачем он вам? Возьмите вот хотя бы её! – хомяк вытащил из толпы Вейку, поставил перед мопсом и, ухватив за подбородок, покрутил кошачью голову из стороны в сторону. – Смотрите, бодрая, здоровая… проект «Си», никаких дефектов!

– Она же старая! – возмутился мопс.

– Это я старая?! – возмутилась Вейка.

– Старушка! – фыркнул Рик, нахально шлёпнув кошку по оттопыренному заду.

– Ну-ка тихо! – рявкнул охранник, заставив вздрогнуть и пленников, и белых халатов.

– Понимаете, коллега… – мопс снял очки и собрался было протереть их полой своего замызганного халата, но в последний момент остановился, изучая ткань сомнительной чистоты так, словно бы увидел её в первый раз. – Понимаете, коллега… В нашем деле – чем моложе, тем лучше. Мне ли вам рассказывать? Меньше адаптационный период, меньше сопротивление, меньше нагрузки, меньше травмы, выше приспособляемость и обучаемость…

Не то машинально, не то в виде своеобразного унижения, мопс небрежно завладел полой белоснежного одеяния хорька и протёр свою оптику, прежде чем тот опомнился и вырвал халат обратно.

– Проклятье, я же уже вколол ему… – далее хомяк произнёс слово, выговорить которое Тимка вряд ли был бы способен, даже если бы учил его специально. – У нас счёт на дни, и если сейчас мы заменим его… Это минус два дня. Даже нет – три дня!

– Согласитесь, проект «Эш» – это не ваш вшивый «феникс». Фениксов вы уже делали, и не раз, им этого мало. Если же всё получится в «Эш», нам удесятерят финансирование. Этот чёртов солдафон расцелует вас во все места лично! Он ещё вам кофе будет подавать!

Хомяк вздохнул и покосился на молчащего хорька. Шокированный наглым использованием его халата, тот запоздало вскинул глаза на коллег и невпопад ответил:

– Да-да, неделя!

Хомяк и мопс синхронно вздохнули.

– Их обратно, а этого – в «Эш», – хомяк извлёк из толпы Тимку и толкнул к мопсу. – Стоп! А вот эту ко мне!

Профессор ухватил за руку Ронку. Тимка обернулся. Рысь смотрела на него, а он… Почему-то ему до крайности не хотелось, чтобы Ронке ставили уколы. А ещё тот пугающий «побочный эффект» сегодняшней ночью… Предупредить бы надо. Но как? Как объяснить всё это странное и страшное? Как сказать, что не надо бояться? Тимка вспомнил овладевшую им панику и вздрогнул.

– Пойдём-с, юноша, – поторопил мопс.

Тимка покорно поплёлся в указанном направлении, лихорадочно пытаясь подобрать слова, которыми кратко, а главное быстро, можно было бы объяснить Ронке тот самый пугающий эффект, что пережил он этой ночью. Но как ни крути – рождавшиеся фразы выглядели одна другой дебильней и страннее. А дверь, к которой вёл его новый профессор была уже в считанных шагах. В последний миг стремление предупредить Ронку решительно перевесило нежелание показаться придурком всем прочим и он, обернувшись, выкрикнул первое, что показалось хоть мало-мальски внятно передающим предстоящее той ощущение:

– Эй, куцехвостая! Если мозги зачешутся – просто считай, как перед сном, будто хочешь заснуть! – выкрикнул Тимка и мысленно скривился, осознав, как всё же тупо и странно прозвучал этот совет для непосвящённых.

Рик весело присвистнул и покрутил пальцем у виска ему вслед, белки-близняшки перестали пялиться по сторонам и уставились на уходящего кота, а Вейка не замедлила в очередной раз капнуть желчью:

– Мозг? Зачешется… Надо же… У него есть мозг! И он чесался! Мыть – пробовал?

Сама же Рона скептично выгнула бровь, но не нашлась что ответить на такое «откровение». Проглотив «куцехвостую», она лишь проводила его долгим неопределённым взглядом.

Меж тем охранники уже подталкивали оставшуюся компанию к выходу, а профессор и ассистент нетерпеливо влекли его в противоположный проход.

– Эй, псих, а это у тебя заразно? – выкрикнула издали Вейка, напросившись-таки на подзатыльник от конвоира.

Увлекаемый мопсом, Тимка до самого поворота за угол пытался оглядываться – как знать, доведётся ли ещё раз увидеться? Хотелось бы верить, что ничего страшного очередной «профессор» с ним не сотворит. Ну не за день во всяком разе… Но мало ли? Радовало лишь то, что Ронка не стала в этот раз строить из себя невесть что. Напротив, во взгляде её зелёных глазищ словно бы плеснулось… Сочувствие? Беспокойство за него?

– Я не псих! – поспешил заверить Тимка, в закрывающуюся позади дверь. – Это… Сама поймёшь!

Последние слова пришлось почти выкрикнуть – потерявший терпение лаборант ухватил его за шиворот и потащил прочь силой, не обращая внимания на трогательное «прощание» и вялое, боязливое сопротивление.

Очкастый «профессор» шёл рядом, чуть приотстав, и сообщал, куда свернуть. В принципе, от этого сморчка Тимке сбежать бы уж точно удалось, вот только опять же – куда? И есть ли более верный способ попортить себе здоровье, чем разозлив здешних охранников?

Может, понадеяться, что «авось пронесёт» и профессорские «проЭкты» обломятся?

А он, Тимка, окажется каким-нибудь «непригодным», «неподходящим»?

– Мозг, значит… – пробормотал мопс, искоса поглядывая на него. – Любопытно, любопытно.

Тимка предпочёл не развивать эту тему и промолчал, несмотря на пытливый подозрительный взгляд профессора.

Попетляв по коридорам, они пришли в большой просторный кабинет, размерами этак раза в четыре больше, чем тот, в котором ему вкатили укол. Но – несмотря на свои габариты, тесным показался и этот зал. Внутри обнаружился добрый десяток белохалатников, склонившихся над всякими научными причиндалами, из которых Тимка опознавал разве что колбочки и пробирочки.

Не обращая внимания на приветствия и сбивчивые вопросы подчинённых, мопс провёл Тимку в дверь в противоположной стене. Здесь обнаружился ещё более просторный зал с потолком футов тридцать, не меньше. С кучей странных сооружений, в которых напрочь тонул взгляд.

Какие-то опутанные кабелями кресла, нагромождения приборов, столбов, клеток, чего-то похожего на антенны или пыточные приспособления и прочая непонятная требуха.

На уровне второго этажа в этом зале тянулся ряд окон каких-то кабинетов поменьше, а с потолка свисали связки кабелей, светильники и вездесущие антенны.

И во всех этих техноджунглях бурлила жизнь: белые халаты роились вокруг каждого сооружения, разбившись на несколько кучек, в некоторых из которых Тимкин взгляд выхватывал бежевые майки подопытных.

В одном из ближайших кресел, опутанный проводами пёс неподвижно таращился на подвешенный перед ним монитор остекленелым взглядом. На экране с безумной скоростью сменялись картинки, символы и какая-то совсем уж неразборчивая муть, а учёные, облепившие постамент с креслом оживлённо колдовали над своей техникой.

На идущую сквозь весь этот хаос троицу в этом зале почти не обращали внимания.

На следующем постаменте в почти таком же кресле тоже кто-то сидел.

Хотя, судя по едва удерживаемым белыми халатами конечностям, сидеть он там ой как не хотел.

– Сюда, – прервал Тимкину экскурсию мопс, протолкнув в направлении неприметной дверцы. Здесь пленник увидел шеренги столов, микроскопов и стайку вездесущих лаборантов.

Последовательно миновав зал с компьютерами, зал с какими-то пустующими цилиндрическими аквариумами, нечто похожее на библиотеку, нечто похожее на канцелярский офис, снова компьютерный зал, снова железный коридор и внезапно кафетерий, они вошли в ещё один блок с толстенными стальными дверями. А затем – в очередную лабораторию с микроскопами и компьютерами.

Комнаты тянулись и тянулись.

Подземный комплекс, похоже, занимал площадь с небольшой городок, хоть автобусы пускай.

Но путешествие, к немалому Тимкиному облегчению, всё же завершилось – замыкавшей пассаж комнатой. На удивление пустой, если не считать огромного причудливого пульта в одной её половине и нескольких подозрительных цилиндров – в другой.

Четыре толстенных трубы от пола до потолка Тимке не понравились сразу. От них веяло… чем-то особенно нехорошим, зловещим. Стальные створки одного из сооружений были распахнуты и внутри виднелся такой же «аквариум» как в комнате, которую они не так давно миновали. Только вот там цилиндры пустовали, а тут, в заполняющем цилиндр голубоватом растворе плавали кабели, провода и трубки, мешанина которых чем-то неуловимо напоминала выпущенные кишки.

От созерцания этого сооружения у него возникало странное жутковатое ощущение. Будто смотришь на чью-то свежевырытую могилу.

Тимку передёрнуло.

– Ну-ка, подойди туда… – указал Мопс на один из цилиндров.

К немалому его облегчению – не на тот, что был распахнут, а на ближайший к нему.

Подозрительно оглянувшись на устроившихся за пультом белохалатников, Тимка нерешительно приблизился и встал, где сказали. Оглянувшись на профессора, вздрогнул – с потолка быстро и бесшумно скользнула вниз толстая стеклянная перегородка. Плотно войдя в паз на полу, она разделила комнату надвое: по одну сторону – белохалатники и пульт, а по другую – Тимка и подозрительные цилиндры.

Подобная «герметизация» изрядно пугала и кот затравленно завертел головой от пульта к цилиндру и обратно.

Толстенное зеленовато-дымчатое стекло, поделившее комнату пополам, не позволяло разглядеть деталей – лишь силуэты, склонившихся над приборами учёных.

Доставивший его мопс, стоял позади лаборантов и с интересом таращился на Тимку.

Ухо уловило шорох, и кот нервно уставился на цилиндр. Расколовшая его вертикальная трещина начала расползаться в стороны – стальные полукруглые створки расходились всё шире и шире, открывая очередную стеклянную капсулу. Но в этот раз – не пустую.

Там, за толстым стеклом в голубоватой жидкости кто-то плавал. Перепуганный кот отшатнулся прочь и вжался лопатками в разделившую комнату перегородку.

Густое переплетение трубок в «аквариуме» не позволяло толком определить вид «утопленника», но без сомнения это было что-то двуногое. Не то лис, не то кто-то ещё из семейства пёсьих. С неестественно белым, практически седым мехом.

Кот нервно оглянулся на сгрудившихся за пультом учёных, вновь посмотрел на цилиндр…

Подвешенный в баке не шевелился и кошачье любопытство перевесило первоначальный испуг. Ещё раз нервно оглянувшись на учёных, Тимка неуверенно шагнул к «аквариуму».

– Не бойся, – раздался с потолка усиленный динамиками голос мопса. – Можешь смотреть сколько хочешь.

Тимка приблизился, пугливо замер в шаге от стеклянной капсулы, настороженно разглядывая пленника.

Тело седого плавало свободно и расслабленно. Ну, если не считать опутывавших его трубок и проводков.

– Он… мёртв? – нервно сглотнув, уточнил Тимка.

– Нет, зачем же. Сейчас проснётся, – отозвались динамики.

– А… Я тут зачем? – на секунду кот испугался, что вот сейчас этого беднягу вытащат из цилиндра, а вместо него – засунут самого Тимку. Навеки.

– Маленький тест, не более. Не стоит беспокоиться.

Ну да – не стоит, как же!

Наученный горьким опытом Тимка всегда начинал беспокоиться именно с этой фразы.

Сейчас же он и вовсе был на грани паники. Многое, очень многое он мог себе представить: и мерзкие на вкус таблетки, и болючие уколы, и даже распиливание на органы… бррр... Но вот висеть этак в колбе, как какой-нибудь музейный экспонат…

Он бы точно сейчас рванул прочь, если бы не понимание насколько огромные размеры имеет его подземная тюрьма и тот факт, что выход из отгороженного пространства начисто перекрывала герметичная стеклянная «штора».

Впрочем, меж цилиндров в стене виднелась какая-то маленькая дверка, но вряд ли она вела в спасительные лабиринты вентиляционной системы. Скорее уж на склад или какой-нибудь чулан.

Тимка оторвал взгляд от дверцы и с тревогой уставился на «утопленника».

Каково это – вот так висеть в жидкости столько времени? Ни сесть, ни встать, даже спать – и то в этом аквариуме!

А гадить, пардон, куда?

Он машинально глянул на дно колбы, ожидая увидеть там продукты естественных отправлений, но дно было чистым. Может, беднягу выпускают на ночь в камеру?

Кот скользнул взглядом по мужским причиндалам «утопленника».

«Мальчик».

Он смущённо поднял взгляд, испытывая неловкость от разглядывания кого-то беспомощного и голого. И вздрогнул, встретившись взглядом с проснувшимся «утопленником».

Лис, пёс или кто он там был… «Аквалангист» смотрел на него. Не шевелясь и не моргая. Просто открыл глаза и смотрел. И глаза эти на белой, покрытой седым мехом морде, были, пожалуй, самой жуткой деталью картины. Абсолютно чёрные, от края до края. Без белков и зрачков. Маленькие озёра бездонной тьмы.

Определить, куда именно смотрит «утопленник», с уверенностью было нельзя. Но Тимка до мурашек вдоль спины был уверен, что глаза эти смотрят точно на него. Прямо в него. И даже – словно бы сквозь.

Он непроизвольно отшатнулся и, не отрывая взгляда от странного создания, попятился прочь.

Голова жуткого пленника едва заметно повернулась следом.

– Ничего не чувствуешь? – поинтересовались динамики.

Тимка чувствовал страх.

Можно даже сказать, лёгкий ужас.

Точь-в-точь как тогда, когда он чуть не сорвался с крыши, повиснув на самом краешке, в кровь обдирая пальцы и ощущая, что неумолимо сползает в пустоту спиной вперёд.

Но вряд ли белохалатников интересовало это его воспоминание.

– А что я должен чувствовать? – сглотнув ещё раз, уточнил он, не в силах отвести взгляд от жутких глаз «аквалангиста».

– Ну… Что-нибудь сильно… Эээ… Странное, – уточнил мопс.

– Да вроде нет, – кот пялился на «аквалангиста», а тот пялился на него. – Ничего такого.

Показалось или голубоватый раствор в колбе порозовел?

Тимка внезапно ощутил в голове то самое пугающе щекотное свербение. И расстояние меж ним и аквариумом словно бы само собой сократилось.

Щекотка под черепом усилилась. Вернувшееся пёрышко скользило по извилинам, забиралось в закоулки, прыгало из стороны в сторону как упорная нахальная блоха, раз за разом уходящая от ловких, но недостаточно быстрых пальцев.

Но, в отличие от минувшей ночи ощущение это было не столь сильным, как ранее. Так, бледная тень, почти неощутимое касание и на десятую часть не столь сильное и пугающее, как в первый раз.

– Кажется… Кажется, чувствую, – Тимка допятился до перегородки, упёрся в неё спиной и рефлекторно потрогал макушку ладонью. – Это он? Он делает?

– Ага! – чему-то обрадовался мопс. И буркнул в сторону от микрофона: – Ингибиторы, два кубика. И закрывай.

– Эй? – Тимка вжался в перегородку плотнее, с опаской прислушиваясь к собственным ощущениям.

– Так значит, – словно продолжая оборванный диалог, заговорил мопс, – ты уже где-то встречал подобное ощущение?

– Д-да, – после паузы отозвался Тимка. – Вчера. Ночью.

– Вот как? Интересно… – задумчиво протянул профессор. И вновь буркнул в сторону от микрофона: – Принеси-ка мне карту.

– Какую карту? – отозвался один из сидевших за пультом.

– Помещений, болван! Карту помещений! Кто-то из наших дотянулся аж до тюремного блока. Это успех, успех, чёрт побери! Вот только – кто? И как ему это удалось – без маяка?

Тимка краем уха ловил обрывки маловнятных диалогов, не в силах отвести глаза от пленника в аквариуме.

Между ушами по-прежнему зудело, но теперь как-то по-другому… Как-то совсем странно. Не больно, но от того не менее пугающе. Словно чей-то огромный язык потёрся о внутреннюю сторону черепа. Потёрся и прилип.

И Тимкина рука сама собой дрогнула и пошла в сторону. Кот вздрогнул и дёрнул её обратно, но желание повести рукой, шагнуть вперёд, что-то сделать было нестерпимым. Как бывает, когда долго-долго сидел неподвижно и вдруг непередаваемо, невыносимо сильно захотелось качнуть ногой. Просто взять и качнуть.

Чёртов телепат, похоже, как-то некисло влиял на мозги. Желание шевельнуться было настолько сильным и… Словно бы исходило от него самого. Словно это он сам хотел пошевелиться. Но ведь он – не хотел? Или хотел?

Тимка с усилием убрал руки за спину и для верности придавил их спиной к прозрачной стенке. Так, на всякий случай.

В отличие от телепатов в кино, этот, подвешенный в стеклянной колбе, не мог дёргать всех за ниточки как марионетки. Стоило захотеть – и Тимка легко избавлялся от навязываемых извне импульсов. Но от этого их странное противостояние всё равно не становилось менее пугающе. Одно дело в кино глазеть, совсем другое – ощущать и осознавать что какая-то часть твоих желаний навязана извне.

Ловить себя на том, что твои собственные руки сами собой тянутся в стороны. Что ноги норовят шагнуть, невзирая на протесты сознания. Просто так, сами собой.

«А может… Может, этот чувак и не хочет «контролировать»? – пришла в голову другая мысль.

Своя ли? Или тоже навязанная извне?

Тимка не знал уже, чему верить в своих ощущениях, а в ногах от страхов и опасений образовалась противная ватная слабость. Но искушение поверить интересной мысли было слишком велико, слишком непреодолимо. В конце концов, зачем этому, в пробирке, желать причинить вред ему, Тимке? Они же вроде как по одну сторону барьера? Ну, почти.

Оба – просто подопытные куски мяса в этих странных застенках.

Он шагнул вперёд, позволив телу двигаться, как тому хотелось. Ну, то есть – как хотелось тому, кто висел сейчас в пробирке и словно бы дёргал его за невидимые ниточки.

Шаг, ещё… Тимку повлекло к дверце между цилиндрами. Поняв нужное направление, он оглянулся на стеклянную перегородку. За пультом образовалась суета, а в динамиках слышались резкие выкрики: мопс отчего-то злился и орал на подчинённых. Те сыпали паническими ответами, уловить смысл которых Тимке почему-то никак не удавалось. Доносившиеся звуки словно растянулись и отдалились, замедлились, отставая от разворачивающихся вокруг событий. Нечто подобное слышится, если нырнуть под воду с головой и прислушаться.

Внезапно стеклянная перегородка пошла вверх, а к компании белохалатников присоединились два запыхавшихся охранника.

Как в замедленной съёмке он округлившимися глазами смотрел на то, как псы вскидывают пистолеты, как нацеливаются на него чёрные зрачки дул и как расцветают в них маленькие, совсем безобидные на вид алые вспышки.

Тимку обдало пороховой вонью, забрызгало чем-то мокрым и засыпало мелким стеклянным крошевом.

Испуганно ойкнув, кот метнулся прочь, за дверь. Ту самую спасительную дверцу, что располагалась в углу комнаты, чуть позади и в стороне от цилиндров.

Не заперто!

Но увы и ах – никакого выхода в комнатушке не оказалось.

Тупик с нагромождением каких-то приборов и ещё двух цилиндров, как те, что он видел снаружи. С той лишь разницей, что один из них пустовал, а второй был наглухо закрыт стальными створками.

Кот в панике заметался по комнате в поисках выхода, заглядывая в щели меж нагромождений оборудования, тщетно дёргая крепкие вентиляционные решётки… Нет, нет, нет и нет – стальные ребристые квадраты накрепко прикручены к стене, а за дверью уже слышится топот охранников, ни с того ни с сего решивших вдруг пострелять.

Бредово и бессмысленно как вязкий ночной кошмар. Чего он такого сделал-то, что все так забегали и разозлились? Они же сами хотели, чтобы он подошёл?

В голове стоял туман, события последних минут как-то смазались и подзабылись, да и думать обо всём этом было особо некогда: спасительная дверца начала открываться, и Тимка в отчаянии шмыгнул в первый попавшийся закоулок, забился поглубже. Выдохнул, захрипел от натуги, протискиваясь в щель меж двух железных ящиков, вцепился в какие-то провода и шланги, подтянул себя ещё, ещё… За ноги ухватились лапищи охранников, его потащили обратно. Заорав, Тимка выпустил из ладоней обрывок кабеля и какой-то шланг, пыхнувший в нос сладковатым, удушливым запахом.

Отчаянно взбрыкнув и, кажется, угодив пяткой в рожу тащившего, он шарахнулся к противоположной стене – за выступ очередного утыканного лампочками шкафа.

Массивные охранники толкаясь и кряхтя, пытались схватить его одновременно, но вместо этого лишь мешали друг дружке. Демонстрируя чудеса ловкости, Тимка раз за разом невероятными кульбитами уходил от их лапищ, то проскальзывая между ног, то в последний миг уворачиваясь от сталкивающихся рук. Отскакивал, отпрыгивал, кувырками и подкатами метался в тесном закутке, заставляя охранников сдавленно материться и сталкиваться друг с дружкой.

Увы, при всей неповоротливости псов долго ускользать от цепкой хватки в такой тесноте не смог бы никто.

И в очередном прыжке Тимку ухватили за хвост, рывком сдёрнули вниз со шкафа с какой-то аппаратурой, перехватили за шкирку и встряхнули так, что клацнули зубы…

При виде приближающегося пудового кулачища пойманный пленник зажмурился и обмяк.

Говорят, в такие моменты жизнь проносится перед глазами и время словно бы останавливается. Но то ли жизнь у него была ещё слишком короткая, то ли время не пожелало достаточно остановиться…

И «пауза» продлилась не так долго, как хотелось. Не дольше, чем потребовалось запыхавшемуся псу замахнуться и от души врезать по многострадальному кошачьему носу пудовым кулачищем.

– Осторожней ты, пришибёшь! – рыкнул охранник.

– Да и хер с ним. Ишь, вёрткий какой! – буркнул второй, потирая разбитый кулак.

– Ну и тащи его теперь сам!

– Ну и потащу!

Громила перевёл дыхание и со вздохом подцепил за шиворот распластанное на полу бесчувственное кошачье тельце.

В узкую дверцу суетливо сунулся мопс. Встревожено окинул хозяйство маленькой комнатки цепким подозрительным взглядом – не сломали ли чего, не разбили ль?

Подойдя к цилиндру с закрытыми створками, внимательно прищурился, осмотрел и чуть не обнюхал его поверхность. Подозрительно покосился на беглеца, обмякшего в лапах охранников, и посторонился, пропуская компанию обратно в главный зал.

***

Сознание вернулось рывком. И куда раньше, чем ему бы хотелось. Какое-то время, опасаясь продолжения побоев, Тимка не подавал признаков жизни, прислушиваясь к ощущениям с закрытыми глазами. Судя по покачиванию – его куда-то несли. И несли довольно небрежно, явно не беспокоясь о том, заденет ли пленник какой-нибудь острый угол или нет.

Осторожно разлепив веки, кот с удивлением уставился на проплывавшую перед самым носом стену из белоснежного кафеля. Из разбитого носа нещадно текло – тяжёлые алые капли щекотно срывались прочь, летели к стене и разбивались о неё густыми маслянистыми кляксами. Уступая место всё новым и новым каплям, они тотчас уплывали куда-то вниз.

Заметив, что пленник пришёл в себя, охранник грубовато встряхнул его за шиворот и бесконечно проплывавшая мимо стена внезапно стала полом.

Вокруг раздавались голоса, но доносились они словно через толстый-толстый слой воды.

Тимка помотал башкой и, окончательно вспомнив последние минуты, с испугом покосился в сторону разбитой колбы.

Голубоватая жидкость, в которой некогда плавал телепат, теперь превратилась в грязно багровый раствор, в три струи вытекавший на пол через дырки в толстом, потрескавшемся стекле.

Стремительно теряя поддержку жидкости, тело убитого «аквалангиста» безвольно и безжизненно обвисало на проводках и трубках – словно полотенце, небрежно наброшенное на крючок в ванной комнате.

Тимка с ужасом глазел на страшную сцену, отчаянно не понимая – зачем, ну зачем?!

Беспомощный в колбе, таинственный некто всё равно ведь не мог никуда бежать!

С детской непосредственностью, немного пообвыкнув в казематах, Тимка только-только отогнал тяжёлые мысли, только-только смирился с судьбой и перестал видеть во всём этом нечто ужасающе, непоправимо кошмарное, как вдруг…

Ну, «попал». Ну, будет неприятно. Может, даже больно.

Может, даже – на полжизни. А то и на всю…

Но чтобы вот так – бессмысленно и тупо убить беспомощного и, в общем-то, ничего не сделавшего пленника?

Осознание, сколь мало стоит здесь жизнь таких, как он, отрезвило и вогнало в ужас, вернуло панику и ощущение такой безысходности, от которой внутренности стягиваются в тугой холодный ком.

Тем временем Тимку протащили мимо пульта и белые халаты в уютных креслах проводили разбитую кошачью физиономию опасливыми любопытствующими взглядами.

Вернулся мопс, уставился на него, задумчиво пожевал губами.

– Надо же… Кто бы мог подумать.

– А? – Тимка заморгал и попытался утвердиться на ногах, несмотря на сильное головокружение от недавнего нокаута. – Чё?

– Интересный ты фрукт, говорю, – задумчиво протянул профессор, пытаясь что-то высмотреть в помутневших кошачьих глазах, оттянув веко. Тимка зашатался и пару раз пытался упасть, но лапа охранника надёжно придерживала его за шиворот.

– Ладно, с этим мы разберёмся позже. В камеру его, – скомандовал мопс.

И Тимку поволокли прочь.

***

– Удваиваю! – Стив ехидно взглянул на Джека, мучительно пытавшегося определить по его физиономии: блефует напарник или пора пасануть от греха подальше.

Охранники сидели в маленьком и тесном помещении и резались в джингл. Вообще-то карты на посту были под запретом, но попасться они не боялись: мониторная была, пожалуй, единственным местом, где можно было не опасаться внезапного визита начальства.

Запалить нарушение, незаметно для них миновав десятки камер, не смог бы ни один, даже самый ушлый командир. Вот и расслаблялись охранники как умели.

В крохотной комнатушке едва помещались кресло дежурного, десяток мониторов и невесть где добытый Стивом ящик, заменявший ему табуретку. В качестве столика служила толстая картонка, всунутая под один из мониторов. На ней-то и лежала стопка потёртых засаленных карт и тощая горка мятых купюр.

Джек безнадёжно пролетал и Стив уже предвкушал небольшую пирушку в кафетерии за счёт товарища, когда взгляд напарника вдруг помутился и стал каким-то до странного отрешённым.

Словно вслушиваясь во что-то едва слышное, едва различимое, но очень-очень важное, рослый пёс положил карты на «стол» и замер.

– Эй? – заметив странное оцепенение напарника, Стив пощёлкал пальцами перед его физиономией. Обычно Джеку были не свойственны столь длительные размышления, за что Стив и любил перекинуться с ним в картишки. Но сейчас происходило что-то странное даже для Джека.

Неловко поднявшись, пёс двинулся к выходу.

– Эй, дружище? Ты чего? – Стив недоумённо нахмурился.

– Сейчас… сейчас. Я… сейчас, – буркнул Джек, неловко выбираясь в коридор, словно внезапно изрядно опьянел и едва стоял на ногах.

– Джеееек? Ты не перегрелся? – Стив на всякий случай сгрёб будущий выигрыш и выглянул вслед напарнику.

Вообще-то инструкция строжайше запрещала покидать мониторную – никогда и ни при каких обстоятельствах дежурный не должен был отходить от экранов, не оставив себе замены. Даже если в сортир приспичит, без подмены обходчика – хоть обосрись, но сиди.

Но дежурил за мониторами вообще-то Джек. Сам же Стив как раз и был обходчиком.

Так что… как бы всё нормально.

Но от мониторов отходить нельзя.

Несмотря на то, что с первого дня его работы здесь ничего особо серьёзного отродясь не случалось. Особенно в ночную смену, когда вся босота уже распихана по камерам и вряд ли способна создать проблемы.

Разрываясь меж желанием соблюсти инструкции и тревогой за сбрендившего напарника, Стив уставился на экраны, отслеживая прогулку Джека до сортира. По крайней мере, хотелось верить – что всего лишь до сортира. Ибо куда ещё мог подорваться этот дурилка посреди партии? Видать, совсем припёрло.

Ему вдруг захотелось обругать идиота-напарника прямо в общем эфире, но он сдержался. Вместо этого Стив покосился на карты товарища. Нехорошо, конечно, но… а вот нефиг срать во время партии! Нет чтоб честно сдаться!

Не устояв перед искушением, охранник приподнял карту соперника. В конце концов, пусть это будет «маленьким штрафом». И потом – ну что такое одна карта?

Туз треф. Фига себе!

Стив покосился в монитор, где Джек в очередной раз перешёл из кадра в кадр. Напарник миновал сортир и топал дальше.

Гм…

Стив утопил тангенту рации:

– Эй, Джек! Тебе определённо пора покупать GPS! Сортир ты только что прошёл!

Но напарник молча топал вперёд, не снисходя до ответа. За это Стив «штрафанул» его ещё раз – подсмотрел короля треф.

Нехорошо ни разу. Чёрт.

По закону подлости третья карта наверняка дама треф, и тогда плакали уже почти выигранные десять баксов.

Искушение было слишком велико, но Стив, будучи всё же более-менее порядочным, боролся с ним до последнего. Да и странное поведение напарника начинало беспокоить уже всерьёз.

Куда попёрся этот засранец? И почему не отвечает?

– Джек? Эй? Алё! Оглох что ли?

Но напарник молчал. Подойдя к одной из дверей пёс неловко ткнул карточкой в магнитный замок и вошёл.

Стив выругался. Внутри этой лаборатории камер не было. Их вообще редко ставили в лабораториях – секретность, мать её.

«Ах ты ж вонючка… напугать меня решил, дурилка? Ну я тебя щас напугаю!» – Стив нервно хихикнул, раскусив коварные планы напарника.

Выглянув в коридор, он не удержался и быстрым движением подсмотрел оставшиеся карты. Точно – дама треф! Падла, так и знал! Везучий сукин сын, чтоб тебя!

Шмыгнув в коридор, Стив на полусогнутых пробежал по маршруту Джека и, сбавив шаг перед последним поворотом, дальше пошёл крадучись.

Засранец наверняка поджидает в тёмной лаборатории. Чтобы, как только он обеспокоится всерьёз и сунется проверять, что там – выскочить и напугать до икоты.

В скучные ночные дежурства охрана нередко коротала время, развлекаясь чем в голову придёт. И какой фигнёй они тут только не маялись! Чего стоил один лишь заезд на офисных креслах с Джеком в роли спортивного комментатора «автогонок»!

Маясь бездельем и скукой, охраннички отводили душу постоянно придумывая поводы поржать. Розыгрыши, тонкие и не очень подколки, передававшиеся из уст в уста местные легенды эпических провалов…

Но сейчас… сейчас Джек явно перебарщивал и задуманная каверза была явно не умной. Хотя бы потому, что за вскрытую карточкой охраны лабораторию утром придётся отчитываться и краснеть перед начальником смены.

И вот оно того стоит? Всё это, проделанное лишь для того, чтобы совсем по-детски напугать напарника и рассказывать потом всем какая уморительно испуганная рожа была у доверчивой жертвы и как легко повелась она на эту тупую детскую шалость.

Засранец в общем, что с него взять.

Но, чёрт побери, на каждый хитрый болт найдётся своя жопа с закоулками!

Стив и сам отнюдь не прочь рассказать эту историю, детали которой уже вызрели и распустились в его мыслях во всей развесистой красе.

Вот только в его версии истории роль клоуна отводилась другому.

Пёс выглянул из-за угла: ну так и есть! Приоткрытая дверь в тёмную лабораторию. Классика жанра.

Манит, как магнит. Прям как в дешёвых ужастиках.

Не обладая бурным воображением, но располагая внушительной мышечной массой, Стив не часто испытывал чувство страха всерьёз. Но, нельзя не отдать должное – вышло у Джека вполне страшновато. Аж холодок вдоль загривка.

И ведь всё равно волей-неволей вздрогнешь, когда напарник с рыком выскочит из тёмного угла!

Помедлив, пёс бесшумно прокрался к двери, гадая, где прячется Джек – слева или справа от тёмного провала. Вот угостить бы засранца дубинкой, да по заднице…

– Бу! – Стив ввалился в комнату, растопырив руки и состроив грозную физиономию. Но Джека за дверью не было. Насколько хватало взгляда и света из открытой двери – большой пульт с несколькими пустыми креслами за ним, какие-то цилиндры у дальней стенки… и ещё одна дверь меж ними. Также зловеще приоткрытая, но в этот раз освещённая.

Помещение за дверью озарял зловещий бледный свет, источаемый какими-то индикаторами и приборными шкалами.

А вот это уже точно не порядок!

По спине Стива забегали мурашки и пёс потянулся к рации.

– Пост девять. Южный, не спишь? – негромко буркнул он в решётчатый микрофон.

– Не сплю, девятый. Чё там у вас? – оглушительно, как показалось Стиву, откликнулась рация.

– Южный, Джек чё-то мутит в лаборатории, – пёс осторожно отступил в коридор, тихонько прочистив пересохшее горло.

– В каком смысле – мутит? – буркнула рация.

– Не знаю… просто встал и пошёл. Я думал, в сортир, а он чего-то… вот сюда.

– Сюда – это куда? – начал злиться Южный.

– Щас… момент, – Стив выглянул в коридор и пригляделся к табличке на двери.

– Церебро… торе… реа… чего-то там, – попробовал разобрать сложное слово охранник.

– Идиот! Номер скажи!

– А… ну да. Тридцать девять! Тридцать девятый номер!

– Ёбт!

– Южный? Чё делать то?

– Валить оттуда, на**й! – рявкнул Южный. – Как он вообще туда попал?!

– Понял тебя, Южный.

– Стоять! Стой и никого не выпускай. Щас… Пришлю наряд.

Стив отступил от двери подальше. В голове крутились разные нехорошие мысли. Чёртов засранец… Джек! Ну кто бы мог подумать – неужели шпион?

Да нет… бред какой-то – вот так просто взять, встать и пойти прямо посреди партии. Если б был шпионом – по идее, должен был бы сначала нейтрализовать свидетеля. А уж потом шариться по местным тайным закромам. Нет-нет, полный бред. Но и на розыгрыш происходящее уже также не тянуло. Уж очень далеко зашло.

Ещё и шухер начался… Ой, не стоило Южного дёргать. Может, всё банально и безобидно… А прибежит «летучка» – и таких люлей им обоим вставит…

А утром ещё начохраны добавит. Лично. И за ложную тревогу, и за то, что пост покинули оба сразу…

Вот уж не было печали!

В глубине тёмной комнаты мерещилось движение.

– Джек? Джек, ну хватит! Щас Южный своих орлов пришлёт – вот они тебе пошутят…

– Джек?

Стив ещё чуть попятился. Шерсть на загривке встала дыбом.

Джек и впрямь был там. Вышел из двери, как ни в чём не бывало.

И пошёл.

Прямо на него, сквозь него. Словно его и вовсе тут нет, словно не загораживает он проход всей своей массой.

Остекленелый, неестественно отсутствующий взгляд на миг скользнул по Стиву. Нехорошо так скользнул, неправильно.

Невольно попятившись дальше, растерянный охранник помахал перед лицом напарника растопыренными пальцами, пощёлкал.

– Джек? Эй! Ты чё, курнул что ль чего? А ну-ка стой! Э!

Но Джек шёл, не реагируя ни на слова, ни на вытащенный Стивом «демократизатор».

– Джек, я серьёзно! – почти умоляюще протянул Стив, неуклюжим спотыкающимся шагом продолжая пятиться уже в коридоре.

Огреть дубинкой? Крутануть подсечку? Но ведь это Джек! Чёрт побери, просто болван Джек!

Как утопающий за соломинку, пёс схватился за рацию: – Южный, Южный! Вижу его. И он какой-то странный! Словно контуженый…

– Девятка! Стреляй на поражение!

– Чё? – продолжая пятиться, Стив растерянно отстранился от рации. Внезапно упёршись спиной в стенку, пёс вздрогнул.

– Я сказал – огонь на поражение!

– Чё? – повторил Стив и через силу потянулся к кобуре. Джек был уже в пяти шагах и продолжал надвигаться. Неспешным, спокойным шагом. С безмятежным лицом и каким-то странно-возвышенным, словно бы просветлённым взглядом.

И отсутствующий взгляд этот вгонял в жуть куда сильнее, чем любые стонущие и неуклюже переваливающиеся киношные зомби.

А ещё за спиной напарника кто-то был. Кто-то маленький… какая-то блёклая, мутная тень, которая расплылась и исчезла, как только вспотевший от страха охранник пробовал сфокусировать на ней взгляд.

Не обращая внимания на Стива, Джек протопал мимо и остановился на перекрёстке коридора. Медленно и неестественно дёрнул носом влево, затем вправо. Ни дать ни взять – марионетка в руках пьяного кукловода.

– Джек! Ну стой же ты, падла! – Стив кинулся вслед напарнику, обогнал, заступил путь, упёрся в грудь пятернёй, одновременно нашаривая непослушной рукой подвешенную на поясе кобуру. Застёжка выскальзывала из пальцев и никак не желала выпустить уютную ребристую рукоятку пистолета на волю.

Проснуться… проснуться! Вот щас проснуться, очнуться обратно на посту. Заснув за игрой… проснуться!

Неловким, ломаным движением Джек вскинул свой пистолет одновременно с напарником. Оглушительно громыхнули два выстрела.

– Девятка, что там у тебя? – пробухтела рация. – Девятка?

Джек равнодушно перешагнул через распластанное тело Стива, скользнул пустым взглядом по выпавшей рации и неспешно двинулся дальше, не обращая внимания на кровь, толчками сочившуюся из дырочки в его груди.

***

– Доктор Бэйн! У нас ЧП! – чётко, по-военному, пролаяли в трубке.

Разбуженный среди ночи, мопс вздохнул и сел в кровати.

– Что?

– В вашей лаборатории проблемы! Один из охранников в вашем секторе только что открыл огонь по напарнику.

– Он заходил внутрь? – сон слетел мгновенно.

– Да, да, он заходил внутрь! В 39-ю лабораторию! – ругнулись в телефоне. На заднем плане послышались какие-то вопли и забористый мат вперемешку с характерным шипением рации.

– Заблокировать сектор. Я сейчас буду, – мопс скатился с кровати. – Никого не впускать и не выпускать. И ради бога, что бы ни случилось, не глядите на него!

– Что? Не глядеть на кого? – донеслось из телефона, но профессор уже бросил трубку на рычаг.

Вот не было печали!

И это когда всё так хорошо шло, когда он почти нашёл новый, вполне вменяемый экземпляр!

Проклятье!

Долбаный генерал, долбаная инспекция, тупые охранники, сующие нос чёрт-те куда…

***

Подоспевшая «летучка» от Южного, топоча берцами, вылетела из-за угла. И тотчас с матюгами и руганью кинулась обратно, когда Джек разрядил в них остатки пистолетной обоймы.

– Эй, придурок! – рыкнул предводитель отряда. – Бросай оружие, мордой в пол!

Джек не ответил. Он молча шёл на них, перезаряжая обойму, пока автоматная очередь не перечеркнула его строчкой багровых клякс.

– Проклятье! Мать твою! – громыхнул стрелявший. Здоровенный, кубических пропорций, матёрый волчара легко держал массивный автомат одной ручищей.

Подошёл, машинально отбросил пинком пистолет от распростёртого тела. Пусть и с пустой обоймой, пусть и в руке у трупа – но рефлексы есть рефлексы.

– Что это, мать его, было? – волк склонил лобастую голову набок, разглядывая безмятежную, словно бы даже счастливую физиономию покойника.

– Альфа, доложите ситуацию! – пробухтела рация на его груди.

– Южный, всё под контролем. Уложили мы вашего психа, – волк склонил голову на бок и подозрительно зыркнул в коридор, где на миг почудилось какое-то неясное движение. Сощурился, но никакой угрозы не разглядел.

– Перекройте сектор, карантин категории Б, – распорядился Южный.

– Что, тут ещё у кого-то крыша потекла? – усмехнулся волк.

– Винни, я серьёзно. Осторожней там. Проф щас будет… Да, он ещё сказал: «не смотрите ему в глаза».

– Кому – ему? Трупаку? Или у него там снова что-то сбежало? – Винни ухмыльнулся шире. – Ох уж эти яйцеголовые…

– Не знаю, не успел уточнить. Проф отключился, видимо – бежит к нам. Но вы там всё равно осторожнее. Хрен его знает, чё там у него…

– Да не вопрос, Южный. Я всегда осторожен, – волк закинул автомат на плечо, оглядывая почтительно молчащих спецназовцев с ободряющей ухмылкой. Замер ненадолго и, не меняясь в лице, уложил весь отряд одной длинной очередью. Пара солдат успела в агонии стиснуть спусковые крючки, но пули их автоматов лишь вспороли подвесной потолок и разбили пару ламп.

А волк двинулся дальше.

– Винни? – вопросительно буркнула выпавшая на пол рация. – Винни, что там за стрельба? Ещё кого-то нашли?

Винни молчал.

***

– Проф, я не знаю, что это за херня, но мы потеряли уже двенадцать солдат!

– Я же сказал – закрыть все переходы, полный карантин!

– Мы закрыли, – оправдывался барс, и в голосе его слышались панические нотки. – Но эта ваша хрень… она проходит сквозь двери.

– Южный, Южный! У нас тут… – забубнила рация. – Чарли с катушек съехал. Мы его спеленали.

– Отлично, семнадцатый! Держитесь! – барс перевёл взгляд на профессора. – Не пора ли вам объяснить, чё за хрень тут происходит?

– Один из подопытных сбежал, – мопс по-хозяйски плюхнулся в пустующее кресло. – У него… в общем, что-то типа гипноза. Упрощённо говоря. Чем больше дистанция – тем меньше воздействие. При прямом визуальном контакте воздействие наиболее сильное.

– То есть мы ловим какого-то босяка из вашего зверинца, способного превращать в зомби здоровенных парней с пушками?

Мопс вздохнул и устало потёр переносицу.

– Эксперимент вышел из-под контроля. Я был почти уверен, что он сдохнет от передозировки, но Куратор категорически настаивал ускорить.

– Грёбаная срань, – резюмировал Южный и развернулся к пульту:

– Внимание! Ловим босяка из лаборатории. С небольшого расстояния уродец крутит вам мозги, но судя по всему, больше чем одного за раз обработать не может. Так что ходим группами и внимательно смотрим на соседей. Если кто поведёт себя странно – пакуем до выяснения. Заметив какие-нибудь странные ощущения – немедленно докладываете.

– Эй, Южный. У меня только что смена должна была закончиться. И щас я испытываю странное ощущение, понимая, что премии за весь этот шухер мне не дадут… – буркнула рация. На заднем плане послышались смешки.

– Это кто это там такой умный? – рыкнул барс. – Вас, дармоедов, тут и так неплохо кормят.

Мопс сложил кончики пальцев домиком, задумчиво уставился в мониторы. Покосился на барса.

– Скажи им, кто убьёт… объект, получит тысячу премии. Возьмёт живым – тридцать тысяч.

Барс выгнул бровь и вновь включил рацию:

– Внимание! За нейтрализацию беглого – тыща премии. Если живьём возьмёте – тридцать.

– Вижу его, Южный! – вклинился в разговор кто-то ещё.

– Где?

– Коридор 7В, пятый пролёт. Веду преследование.

– Удачи, десятый. Не разделяйтесь!

Мопс и барс смотрели на группу мониторов, отображающих происходящее в соответствующем коридоре.

Толпа солдат, настороженно переглядываясь, втягивалась в кафетерий, ощетинившись автоматами.

В помещении было пусто – лишь раскуроченный торговый автомат искрил и позвякивал в раздражающе мигающем свете единственной включённой лампы.

В стеклянном крошеве разбитой витрины виднелись разбросанные по полу печенюшки, шоколадные батончики и прочая снедь. Неподалёку валялись фантики и погнутый стул.

– Ну и где эта тварь? – буркнул один из стоявших в первом ряду.

– Может – за стойкой?

– Эй, урод! Вылезай, отбегался! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

– Вылезай, тварь, мы тебя не больно убьём! – гыгыкнул другой.

Выронив автомат, первый из них растерянно плюхнулся на колени и вдруг принялся сгребать ладонями стеклянное крошево, торопливо и жадно запихивая «добычу» в рот, словно какое-то безумно вкусное лакомство. Прежде чем оторопевшие солдаты успели ухватить его за руки и оторвать от жуткого занятия, бедняга успел заглотить полную пригоршню стекляшек и теперь конвульсивно бился в руках коллег, блюя кровью, хрипя и закатывая глаза.

– Ммммать твою!

Второй солдат замахал руками, словно отгоняя от себя таёжного гнуса, выронил автомат и попятился прочь, царапая лицо и разрывая одёжку когтями. Упал, покатился по полу, оставляя кровавые пятна на кафельном полу, сшиб несколько стульев и принялся корчиться, раздирая когтями собственную плоть.

Солдаты испуганно попятились и вдруг один за другим начали метаться по комнате. Кто-то падал и дёргался, словно пытаясь ногами отшвырнуть что-то маленькое и злобное, кто-то принялся палить по сторонам, отстреливаясь от невидимой прочим угрозы. Один из охранников и вовсе, тщательно прицелившись, пристрелил огнетушитель. Громыхнуло, и комнату заволокло облаком порошковой взвеси.

Барс и мопс зачарованно уставились в монитор, затянутый колышущимися белёсыми клубами. В развороченном кафетерии метались скрюченные тени и полыхали вспышки выстрелов.

На мониторе, отображающем коридор снаружи, распахнулась дверь, и на пол, чихая и кашляя, вывалилась пара уцелевших солдат.

Заблокировав дверь, волк и лис прижались спиной к стальной переборке.

– Это пипец! – панически выдохнул лис. – Грёбаный ад…

Веко его судорожно дёргалось.

Волк не ответил – округлив глаза, он вдруг попятился прочь, вытаращившись на напарника словно на какого-то невероятно жуткого монстра.

В глазах солдата плескался первобытный ужас.

– Эй, эй… эй! Нет, стой!!! Эй! Очнись! – лис тоже попятился, опасаясь, что «загипнотизированный» начнёт палить по глюкам. Примирительно подняв ладони, он продемонстрировал отсутствие оружия. – Видишь? Это же я! Я! Я не вооружён. Слышишь меня? Слушай меня! Тебе всё кажется, всё это чёртовы глюки! Слышишь?

Волк пятился, с ужасом таращась на жуткую тварь. Склизкую, источающую разноцветный гной и нестерпимую, режущую глаза вонь.

Монстр что-то лопотал и хлюпал, угрожающе шевелил жилистыми склизкими отростками, каждый из которых заканчивался миниатюрными зубастыми пастями. И весь этот наполненный гноем бурдюк надвигался, мерзко колыхаясь и перекатываясь, словно внутри – под толстой пупырчатой шкурой трепыхалось и шевелилось не одно, а сразу несколько живых существ.

Заорав, волк рванул спусковой крючок и не отпускал, пока у автомата не опустел рожок магазина.

Пробитый пулями, бурдюк лопнул, брызнувший гной залил грудь солдата, ожог глаза и принялся разъедать ткань и портупею. Потекли расползающиеся волокна, едким паром задымилась шерсть.

Тошнотворная кислотная жижа на глазах плавила плоть и кости, капала в надорванные в истошном крике лёгкие…

***

Мопс и барс зачаровано смотрели на то, как один из уцелевших прошил из автомата второго, а затем вдруг попятился, замахал руками, зашатался как пьяный, пытаясь стряхнуть с себя что-то невидимое.

Упав, солдат принялся кататься по полу, раздирая собственную плоть когтями.

– Мда, – резюмировал профессор жуткую сцену. – Какой потенциал…

– Почему мы не видим эту мразь на камерах? – барс в ярости смёл с пульта бумаги, кружку с давно остывшим кофе и прочую мелочёвку.

– Откуда мне знать, – Бэйн пожал плечами. – Может, он не хочет. Чтобы его видели. Закройте все шлюзы и проведите дезинфекцию.

– План А? – мрачно скрипнул креслом Южный. – У нас ведь только один «запасной план» – ликвидация всего объекта с полной зачисткой.

Мопс мрачно покосился на барса, не удостоив того ответом, вновь уставился на мониторы. Он словно разом постарел, сгорбился…

А источник неприятностей неумолимо продвигался вперёд, походя сметая все заслоны. Группы немедленного реагирования на глазах сходили с ума, стреляли в подмогу, в друг друга и не забывали при этом разблокировать всё новые и новые двери для сбежавшего чудовища.

А система шлюзов-отсекателей включалась тут только в одном случае – за миг до того, как в коридор подавался люизит – тёмно-коричневая взвесь с приятным запахом герани, способным просочиться даже сквозь противогаз. Просочиться и превратить всё живое в исходящие гноем бурдюки.

Лас Бэйн не любил радикальных мер. Будь его воля – он вообще не стал бы проектировать подобные жутковатые системы.

Из-за них он первые полгода в этом месте просто не мог спокойно работать. Ходить по этим жутким коридорам, зная, что в каждом из них находился баллон с люизитом? Бррр…

Одно время он даже порывался носить с собой противогаз. Пока эта хомячья морда, толстяк Вилкс, не просветил его, что обычные противогазы люизит не остановят. И, сволочь такая, продемонстрировал ещё и то, что получается от ничтожной дозы на примере своих долбанных ящериц. После этого Бэйн ещё долго ходил в ОЗК, пугая остальных сотрудников и сделавшись посмешищем всего комплекса.

Но сейчас… Сейчас идея разом погрузить всю эту юдоль печалей в преисподнюю… была пугающе заманчивой.

Нервно похрустывая пальцами, мопс забился в своё кресло с ногами и отчаянно трусил. Трусил как никогда в жизни.

Не за карьеру, которой после подобной зачистки, скорее всего, придёт конец. Не за то, чем зарабатывать на жизнь дальше.

За саму эту жизнь.

За жизнь в мире, в который вот-вот вырвется созданный им монстр. Чудовище, выращенное его собственными руками. И, в соответствии с канонами жанра, готовое пожрать создателя.

Нет, нет… только не паниковать. Только не паниковать!

Мопс сморщился и яростно потёр виски.

Остановить вырвавшийся ужас, не убив при том всех, кто ещё останется в коридорах, камерах и лабораториях – нереально. Хотя… Что у нас самое слабое место в системе? Солдаты? Любое существо с определённым объёмом мозга…

А значит – стоит отозвать этих придурков, как, оставшись наедине с блокированными дверями и безмозглыми механизмами, эта тварь ничего и не сможет.

Конечно, рано или поздно придётся туда войти. Но если выждать несколько недель, пока тварь не издохнет от голода в этих катакомбах?

Ах если бы.

У него там уже и так запас трупов не на один месяц. А ещё тюремный блок, где мясо вполне живое и не на одну неделю хватит…

Интересно – начнёт ли он их жрать, когда оголодает?

Или будет держаться до последнего, а там уж и трупы загниют?

Это было бы замечательно. И сильно сократило бы срок карантина.

Но что если придурошный генерал, узнав о ЧП – отдаст приказ штурмовать?

Что если он сам, собственнолично проложит рвущемуся к ним ужасу кровавую дорожку на волю?

Осталось-то ему всего ничего – пара поворотов до коридоров, ведущих в камеры запасника. А там – рукой подать к лифтовому шлюзу и лестницам наружу. И попробуй объясни тупому солдафону, как всё серьёзно!

НАСКОЛЬКО всё серьёзно.

Да будь оно всё проклято!

– Отзови всех. Просто блокируйте двери и уходите, – решился Бэйн.

– А этот? Как же ваш карманный монстр? – спросил барс.

– Да куда он денется…

– Общий отход! – скомандовал в рацию барс. – Отходим, отходим! Закрыть все двери и отступать к шлюзу.

– Южный, у нас тут полно сбрендивших, они заперлись в 2Е. Мы не можем их бросить! – отозвался командир одной из «летучек».

– Им вы уже ничем не поможете. Уходите, – покачал головой мопс.

– Валите оттуда! Быстро! – рявкнул барс, глядя, как на очередном мониторе начинают кататься и ползать по полу ещё несколько солдат. – Коридор Е – в карантин!

– Есть в карантин, – откликнулся один из рядовых, захлопнув дверь прямо перед волной набегавших. В изолированной комнате выли и катались по полу солдаты. Истошно орали, царапали стены, бросались на двери всем телом. Двое ещё сохранявших ясный разум, отчаянно барабанили в закрывшуюся перед носом дверь, то умоляя, то осыпая проклятьями перекрывшего ход солдата.

Выживший «по ту сторону» с ужасом смотрел в их перекошенные лица сквозь толстое армированное стекло и вплавленную в его толщу стальную сетку.

– Да-а, профессор. Наделали вы нам головняков… – протянул барс, стараясь отвести взгляд от монитора со страшной сценой. И раз за разом невольно возвращаясь к ней вновь.

Щёку Южного подёргивал нервный тик. Барс с сожалением покосился на осколки кружки в луже разлитого кофе.

– Если б знать, где упадёшь – соломки б подстелил… – зло буркнул мопс. – И вообще, все эти объекты были по уши накачаны снотворным и ингибиторами. Но, видимо что-то пошло не так… Звоните куратору.

– Пять утра, – напомнил Южный и осёкся встретив злобный взгляд профессора. Сдавшись, барс потянулся к трубке, но на полпути к телефону замер, застыл, словно парализованный ужасом того, что увидел на одном из экранов.

– Ну что там ещё? – мопс хмуро проследил взглядом по направлению, куда указывал трясущийся палец.

– Ё… О…– пёс попытался отвести взгляд и даже сумел оторваться от монитора, упасть и сползти с кресла.

Забившись под пульт, он дёрнул за ногу барса, но получил такой пинок, что ударился затылком о стенку пульта и едва не отключился.

Подвывая от страха, профессор отшатнулся и отполз подальше. Происходящее вокруг казалось ему сном – жутким, тягуче-липким кошмаром, сквозь который откуда-то сверху смутно доносились какие-то щелчки.

Пару секунд он растерянно прислушивался к этим звукам, пока не различил в мешанине пощёлкиваний то, от чего шерсть вдоль спины сама собой вздыбилась.

Звук поворота ключа. Ключа, который открывал защитный купол ТОЙ САМОЙ кнопки.

– Нет!!! Не-е-ет! Очнись, очнись, сволочь! – мопс выскочил из-под пульта, накинулся на охранника, молотя чахлыми кулачками по широченной спине, даже попробовал укусить за мощное, накачанное плечо, но получил новую небрежную зуботычину и отлетел в другой угол.

Понимая, что не успевает да и вряд ли может всерьёз противостоять барсу, он лихорадочно заметался взглядом по караулке, присматривая что-нибудь увесистое и машинально прикидывая что делать потом – когда дежурный обмякнет, получив этим чем-нибудь по затылку.

Но единственным подходящим предметом в этом помещении была расколотая кружка, в яростном порыве сметённая дежурным с края пульта.

Тяжело дыша, мопс остановился, переводя дух и потирая повреждённые места. И с бескрайним облегчением запоздало вспоминая, что для включения системы зачистки требуется ещё и пароль, который рядовой солдафон мог получить лишь от него или лично куратора комплекса.

– И какой же у нас пароль, профессор? – раздался в мозгу вкрадчивый шелестящий голос. Словно шептал целый хор. Сотни и тысячи голосов со всех сторон, этакий адский хор – вроде бы и синхронно, но каждый голос – с чуточку разной скоростью и интонацией. Мопс взвизгнул и нырнул под пульт.

– Ай-яй-яй… – издевательски прошелестело, казалось, прямо в ухо. Барс согнулся, заглядывая под пульт, и Бэйн в ужасе уставился на его глаза. Зрачки солдата, растянутые во всю радужку, казались двумя дырами в бездну. С уголков глаз стекали кровавые ручейки из разорванных чудовищной деформацией капилляров. Жутковатая маска дрогнула, исказилась, словно какой-то неловкий кукольник кое-как раздвигает уголки рта подконтрольной марионетки в два-три приёма.

Чертыхаясь и скуля от страха, мопс засучил ногами, пытаясь отползти подальше от этого безумного взгляда, от потянувшейся к кобуре лапищи…

Под черепом возникло мерзостное ощущение, словно к внутренней стороне кости присосалась гигантская зубастая пиявка. Перед глазами, несмотря на все усилия профессора не думать об этом, сами собой всплыли цифры кода.

– Спасибочки, – мерзко хихикнул Голос.

Подвывая от ужаса, Бэйн свернулся калачиком под пультом, стискивая голову так, что казалось, ещё немного – и та лопнет, как перезрелый арбуз.

А марионетка-барс вновь защёлкал кнопками пульта. И каждый щелчок, словно пуля, вонзался в профессора, заставляя несчастного вздрагивать и ещё сильнее стискивать голову.

***

После «смотрин» по поводу визита генерала пленников развели обратно по камерам, накормили и остаток дня не беспокоили. Мучимый скукой, Тимка без особого успеха пробовал разговорить то одного, то другого соседа, но его либо просто игнорировали, либо разговоры быстро заходили в тупик. О настоящем и будущем говорить было бессмысленно, да и особо нечего. А попытки сунуть нос в чьё-нибудь прошлое заканчивались одинаково: собеседник впадал в угрюмость и раздражительность, обрывал разговор и долго не реагировал на все его увещевания и расспросы.

– Да ну вас, – не выдержал Тимка и, сердито плюхнувшись на свой лежак, отвернулся носом к стенке.

Повалялся, разглядывая испещрённые рисунками стены, повздыхал и попытался заснуть.

Он добросовестно посчитал воображаемых кабанов до сотни, а затем и ещё раз, но лишь тщетно ворочался с боку на бок, ловя на себе подозрительные и настороженные взгляды соседей.

Вскочив, он прогулялся по камере, в тысячный раз посмотрел на замок, подёргал толстые прутья и поглазел на Ронку, спящую в камере напротив… Снова пытался заснуть, снова вскочил и повторил все манипуляции.

Увы и ах – до недавнего времени сон всегда казался ему бессмысленной тратой времени, отпущенного на жизнь. Но теперь, когда он был единственным способом «промотать время вперёд», до того самого момента, как хоть что-то начнёт происходить, – этот чёртов сон, словно в отместку за всё его старое пренебрежение никак не шёл.

Обычно Тимке всегда было чем заняться, да и жизнь его оставалась более чем… нескучной. Но сейчас… вот этак тупо сидеть и ничего не делать – казалось на удивление мучительно.

Первые дни ещё терпимо, но чем дальше – тем страшнее.

Болтаясь по кабакам в надежде подзаработать на мелких поручениях, а то и разжиться объедком-другим на халяву, Тимка не раз слыхал истории бывалых про тюремную жизнь. И он не раз представлял себе, каково это – загреметь в настоящую тюрягу и «мотать срок».

Взрослые вообще странный народ – готовы добровольно и сами тратить свои кровные, лишь бы изолировать тех, кто имел наглость «позаимствовать» у них что-либо напрямую.

Нет, конечно, некоторые особо отмороженные умудрялись набедокурить и по-крупному, а то и вовсе кого-нибудь пришить… Но сколько их, настоящих отморозков, на фоне тех, кто сидит по сути ни за что?

О, Тимка и сам бы не прочь был платить эти ихние налоги, лишь бы в жизни вокруг стало поменьше разных уродов. Но ведь большинство сидельцев – так, мелкая рыбёшка типа него самого. Ну, подумаешь – бумажник подрезал или мобилку отжал, делов-то на десять баксов! Но нет же – общество готово платить не в пример большие деньги, чем обычно зарабатывает вся эта шелупонь, лишь бы «наказать».

Ха-ха три раза! Можно подумать, для большинства тех, кто попадает в тюрьмы это такое уж наказание.

Быть может, если бы им напрямую давали те деньги, что тратятся на содержание орды охранников, самих зон и всего, что к ним прилагается, – может быть тогда бы, большинство тех, кто там сидит и вовсе не сделало бы ничего такого, что так не нравится полицаям.

Вот он, Тимка, точно бы не делал.

Увы и ах, бесплатная жрачка, время от времени раздаваемая святошами, по вкусу не сравнится и с сомнительными, но не в пример более вкусными пирожками базарных торговок. А вот на них приходилось зарабатывать в поте лица и нередко рискуя здоровьем. В то время как в тюрьмах, если верить рассказам сидельцев, кормили как на убой. И совершенно бесплатно. Где, спрашивается, грёбаная справедливость?

Глупый, глупый мир! И как все эти умники из телевизора не видят таких очевидных решений? Он, Тимка, сделал бы всё совсем иначе, да только кто же его спросит?

И ведь что самое смешное, чтобы получить эту крышу над головой и бесплатную кормёжку, надо сделать какую-нибудь пакость, нарушающую эти их законы. Просто так ведь пожить не пустят!

Тимка вспомнил, как в прошлом году внаглую ввалился в полицейский участок, околевая от мороза. В тот год в их районе внезапно понаставили на подъезды кодовых замков и найти нормальную лёжку стало проблемой.

Сейчас, когда на замках уже образовались потёртости на нужных кнопках, с пары попыток угадать код – ерундовое дело, но тогда… Тогда это было шоком, крушением привычного мира.

В тот раз ему повезло – не прогнали в ночь и не посадили в камеру. Напротив, скучающий дежурный полицай налил ему кофе и поделился бутербродом. Аж чуть не прослезился от умиления, наблюдая, как Тимка уплетает подношение, сжимая пластиковый стаканчик негнущимися с мороза пальцами. Дерьмовый кофе был тошнотворно горьким, но попросить ещё и сахар наглости ему в тот раз не хватило.

Поутру, не дожидаясь, когда его поведут в детприёмник, Тимка сбежал. И даже в знак признательности не прихватил у овчара тугой бумажник с парой мятых двадцаток и металлической мелочью – деньги, на которые мог бы безбедно прожить ещё несколько дней.

За подобные сантименты, дружок детства Финька, конечно бы, не преминул обозвать его слабаком и рохлей, но Тимка и сам это прекрасно знал.

И не раз ещё оказываясь в подобных ситуациях – никак не мог заставить себя перешагнуть ту черту, за которой лежит эта их «взрослая жизнь». Где надо думать только о себе и напрочь забыть все глупости, лишь усложняющие эту самую жизнь слабакам и рохлям.

А тюрьма… Нет, он не то чтобы рвался туда, скорее – время от времени позволял себе помечтать. Что где-то там, далеко, есть место, где бесплатно дают чистую постель и кормят. И при этом не лезут в душу всевозможные наставники, не заставляют учить какую-то бредовую чушь из заплесневелых книжек. Не секут розгами за малейшие провинности. Место, где можно просто жить и ни о чём не думать. Ещё бы погулять выпускали и вообще – рай!

Бывали моменты, когда он уже почти совсем было решался плюнуть на всё и сотворить что-нибудь достаточно убедительное для «взросляка», но решительный порыв всячески тормозило опасение загреметь на «малолетку». Где законы были не в пример злей и жёстче, да в изобилии присутствовали вездесущие святоши с их учебниками. И розгами.

При воспоминании о столкновении с этим радикальным средством насаждения нравственности и богобоязненности, поджившие на спине шрамы болезненно заныли.

Эх, взрослая статья ему не светит ещё года три-четыре. Может, и к лучшему?

Иной раз, оттаивая в подъезде после пробежки по зимнему морозцу, Тимка всерьёз представлял, как кого-нибудь пришьёт. Ну, чтоб статья посерьёзней.

И на несколько лет – в тепло уютной камерки, с бесплатной кормёжкой и уверенностью, что всё это никуда не денется завтра, послезавтра и послепослезавтра. И делать для того, чтобы получить это всё, больше ничего не надо. Ну, разве что один раз – в порядке «пропуска» в этот санаторий.

Увы, как сказали бы сверстники и в частности Финька – Тимка был слишком слабаком, чтобы кого-нибудь замочить. Даже за-ради обеспечения себе «санатория» на несколько лет. Даже ту мерзкую бабульку, живущую своей нормальной и, наверное, сытой жизнью в этой своей уютной личной квартирке. Но при том почему-то остро недовольную наличием на чердаке её дома лёжки двух беспризорников.

А он ведь не мешал, не шумел и не беспокоил ничем, стараясь даже на глаза никому лишний раз не попадаться!

Но нет же – надо стукануть «куда следует»!

И вот в одно прекрасное утро, проснувшись от грохота полицейских сапог на лестнице, – приходится бросить весь с таким трудом нажитый скарб и бежать по скользким заснеженным крышам, в любой миг рискуя свалиться вниз и свернуть себе шею.

Максимум, на что его хватило в тот раз, – это притащить кулёк дерьма и выразить свою бесконечную благодарность бабке, выпачкав им дверную ручку и основательную часть двери. Ну и «освежить» собранным на крыше птичьим помётом развешенное на её балконе бельё.

Вспомнив об этом эпизоде своей бурной биографии, кот зловредно ухмыльнулся и представив, как, должно быть, изменилась в лице старая карга, едва не захихикал в голос.

Пора бы, кстати, навестить старушенцию вновь. Пожалуй, даже стоит сделать это традицией – раз в месяц например или чуть чаще.

Очень уж было жалко брошенного на чердаке скарба, вывезенного набежавшими полицаями и пропавшего с того дня Финьку. Ведь ограбили фактически! Просто взяли и всё отняли, средь бела дня! По беспределу!

Особенно жалко было электрочайник, повидавший не один десяток переездов и переживший с ним немало приключений. Что уж говорить про и вовсе нелепо потерянный перочинный ножик? Между прочим – Финькин подарок, выпавший из его дырявого кармана во время бесконечного марафона по крутобоким крышам.

Который месяц откладывал заштопать и вот поди ж ты – дооткладывался.

Тимка вздохнул.

Эх и где сейчас друг? Дай бог, если жив вообще. И не загремел в такое же вот сомнительное заведение.

Уж лучше уж к святошам!

Вспомнив о самой своей серьёзной утрате, Тимка погрустнел.

Поначалу пропавший серебристо-чёрный лисёнок мерещился ему на каждом углу – где только глаз улавливал что-нибудь соответствующего цвета. Он регулярно без устали мотался по всем «ихним» местам, распрашивал общих знакомых, но никто и нигде Финьку так и не видел.

Спустя месяцы воспоминания поблёкли и истёрлись, а через год он вспоминал о пропавшем друге детства уже и не каждый месяц. За что сейчас почему-то было неимоверно стыдно и как-то по-особенному грустно.

В конце концов, несмотря на постоянные насмешки и помыкательства – единственное родное существо в этом большом и безразличном к ним обоим мире.

От грустных воспоминаний настроение окончательно испортилось и в глазах подло защипало. И он, по обыкновению, постарался просто не думать обо всём этом – ведь мужчины не плачут.

Ворочаясь на жёсткой лежанке, Тимка таращился то в потолок, то на Ронкину задницу, аппетитные округлости которой не удавалось скрыть и тонкой казённой простынке.

Впрочем, подолгу разглядывать было хоть и приятнее, чем потолок, но быстро становилось неудобным. «По физиологическим причинам», как сказал бы ехидный Финька.

Тимка вздохнул и сердито покосился на предательски встопорщившуюся майку.

Пожалуй, именно это и раздражало в просторном балахоне больше всего. Пока сидишь в своём углу – всё лишнее ещё как-то можно прикрыть; а ну как некстати припрётся охрана и вот прям в таком виде, на посмешище всем, потащит по коридору?

А «это» без ручного вмешательства само ведь не проходит.

Кот сердито отвернулся от решётки. Улёгся на бок, зажмурив глаза.

Попытался не думать ни о чём этаком и в особенности о тонкой Ронкиной маечке, которую она столь мило и забавно одёргивает как можно ниже, но длины которой едва хватает, чтобы соблюсти грань приличий.

Не думать о том, как эта тонкая мягкая ткань шелковисто соскальзывает, сама собой задирается вверх, соблазнительно оголяет округлые тяжёленькие ляжки, задирается всё выше и выше по мясистой попке и замирает, собравшись складками где-то в районе талии.

Легко сказать – не думать. Стоило отвернуться и смежить веки, как взбудораженное воображение тотчас подменяло сценку с мирно спящей девчонкой куда менее невинными картинами. С её же участием.

И стоило хоть раз позволить мыслям потечь в том направлении, как сосредоточиться на чём-то другом стало не проще, чем попытаться отлить в таком вот состоянии.

«В состоянии стояния», – снова ехидно хихикнул воображаемый Финька.

Тимка сердито выдохнул и перевернулся на живот. Недовольно поёрзал, пытаясь найти положение, в котором последствие нескромных мыслей не создавало бы дискомфорта. Пару лет назад он уже открыл для себя вполне приятный способ быстрого избавления от этого досадного явления, но рукоблудить здесь, в окружении кучи народу – немыслимо.

Как-то раз ему уже довелось понаблюдать такой «сольный концерт» со стороны.

Зрелище было – нелепее не придумать. Он добросовестно сдерживался, сколько мог, делая вид, что спит. Но не в силах победить кошачье любопытство – краем глаза со смесью интереса, брезгливости и много каких ещё самых противоречивых чувств, созерцал дурацкое выражение на морде соседа, сосредоточенного на этом самом процессе. Чтобы не заржать, ему пришлось прикусить край простыни.

Но когда учащённое сопение с соседней койки разбудило кого-то ещё… И когда этот кто-то таки заржал, Тимку прорвало вместе со всем остальным населением палаты.

Застигнутый врасплох, бедолага от стыда спрятался под одеялом с головой. И долго ещё потом был объектом сальных шуток всей группы.

Припомнив эти события, Тимка фыркнул. И тотчас насторожился вновь – уж не начался ли у него вчерашний бред с невпопад лезущими мыслями? Словно кто-то невидимый неспешно листает страницы его воспоминаний, с любопытством разглядывая открывавшиеся образы. Но нет – знакомого щекочущего свербения в затылке вроде бы не ощущалось. И то хлеб.

Он перевернулся на спину. Снова на бок. Вновь на живот. И ещё раз на бок.

Нет, на животе, пожалуй, всё же лучше.

Пристроив подбородок на скрещённые перед собой руки, он старательно разглядывал край лежака, изо всех сил стараясь не думать о всё сильнее беспокоящем явлении.

От движений простыня, на которой он лежал, чуть сдвинулась, обнажив краешек рисунка, нацарапанного на деревянной полке кем-то из прежних обитателей. В поисках на что бы отвлечься, Тимка сдвинул простыню сильнее.

Тьфу ты, госссподи…

Нацарапанный рисунок изображал то, что в кабаках называлось «догги стайл».

Тимка с негодованием занавесил народное творчество краем простыни. Подумав, отогнул тряпицу вновь и, выпустив коготь, сосредоточенно сопя доработал пошлый рисунок парой деталей – подрисовал нижнему персонажу рысьи кисточки.

***

Мерзкое кваканье визгливо разносилось по коридорам, резало слух и вызывало какую-то болезненную дрожь вдоль позвоночника. Тимка поморщился. Наверное, в подобных случаях принято писать «на самом интересном месте».

Но «самое интересное место» в его сне уже давно кончилось, о чём свидетельствовало недвусмысленное влажное пятно по центру простыни. Тимка стыдливо скомкал свидетельство конфуза и встревоженно прислушался к звукам в коридоре. Какая-то странная беготня. И сирена.

– Кажись, у них там изрядный шухер. Сирены я тут отродясь не слыхивала, – прокомментировала Вейка из своей камеры.

– Надеюсь, – буркнул Рик.

Тимка промолчал.

И потому, что толком не проснулся, и потому, что мыслей по поводу происходящего не было. Просто вообще.

А ещё он немного дулся на неразговорчивых соседей за вчерашний бойкот и испытывал перед Ронкой лёгкий стыд за приснившееся непотребство.

А возникшая за дальней дверью беготня то стихала, то приближалась вновь. Где-то в многочисленных переходах и коридорах комплекса что-то стрекотало – словно работала вдалеке гигантская швейная машинка. Или несколько.

В камере напротив вскинулась и Рона. В царившей вокруг темноте её фигуристый силуэт был едва различим – после отбоя свет в камерах погас и, так как окон в их казематах не было, разглядеть что-то в кромешной тьме было нереально даже для его кошачьих глаз.

Да и пялиться на соседку после всего, что творилось ночью – пусть и лишь в его бредовых мыслях, было как-то немножечко стыдно.

– Интересно, – снова подал голос Рик. – Надеюсь, это полиция.

– Идиот, клали они на твою полицию, – фыркнула кошка.

Разговор опять стих – пленники напряжённо вслушивались в разносившиеся за стальной дверью звуки.

Внезапно в их коридоре распахнулась другая дверь и с караулки протопали двое испуганных дежурных охранников.

Тимка присел у решётки, пытаясь по звукам различить, что же там, вдали, происходит. Неужто кто сбежал? Да так, что всех на ноги подняли этой чёртовой сиреной?

Но в кого тогда стрельба? И почему так долго – в тесных коридорах вроде некуда особо промахнуться. А там будто война началась. Только пушек не хватает. Массовый бунт?

Дальняя дверь вновь распахнулась – возвращались оба недавно пробежавших охранника.

– Да ну их на… – на бегу негодующе буркнул пёс. – Я на такое не подписывался.

– Верно мыслишь, коллега, – хмыкнул бегущий следом, запыхавшийся грузный свин.

– Эй? – Рик, судя по голосу, приник к прутьям. – Чё там у вас?

Но до ответа пробегавшие охранники не снизошли – молча протопотали мимо и захлопнули за собой дверь.

Почти сразу следом за ними в тюремный коридор ввалилась целая ватага солдат. Захлопнув за собой дверь, они подпёрли её обломком деревянной скамьи, забряцали железом и, матерясь по поводу темноты, осторожно побрели через тюремный блок, нервно подсвечивая себе фонариками. Столпившиеся у решёток пленники испуганно жмурились.

Один из солдат ругнулся и трусцой метнувшись к противоположному концу коридора, замолотил кулаками по железной двери:

– Откройте, ублюдки!

Но с той стороны молчали.

– Джонс, ну чё там? – крикнули из толпы.

– Заперто! – солдат вновь что есть силы громыхнул в дверь ботинком.

– Вот уррроды, – рыкнули в толпе.

– Тссс! Я что-то слышу!

– Отойди от двери, идиот! Все прочь от двери!

Толпа попятилась, лязгая затворами автоматов и настороженно косясь на затихших в камерах пленников. То и дело узкие лучи фонариков, закреплённых на их автоматах, выхватывали из темноты то одну, то другую испуганную физиономию.

– Внимание, внимание! Всему персоналу немедленно покинуть объект! Начата процедура стерилизации, – сообщил с потолка приятный женский голос.

– Твою же мать, вот уроды! – завопил кто-то из солдат.

Возившийся с запертой дверью пёс, выругался, отскочил на пару шагов и в отчаянии дал очередь. Сноп искр и несколько зловещих росчерков с визгливым рикошетом просвистели вдоль коридора. Попадавшие на пол солдаты завопили на придурка, а Тимка даже не сразу сообразил, что случилось. И почему вдруг обожгло ухо.

Инстинктивно шарахнувшись подальше от решётки, он наступил босой пяткой на какой-то раскалённый кусочек и подпрыгнул.

Пуля.

А если б на пол-ладони ниже?

Он потрогал кровоточащую царапинку пальцем.

Ближайший солдат развернулся на шорох и, вскинув автомат, поймал кота в луч фонаря.

В ногах мгновенно образовалась ватная слабость.

– Отставить! – рявкнул кто-то ещё. – Они всё равно покойники.

– До начала стерилизации – десять минут. Всему персоналу немедленно покинуть объект, – напомнил вежливый женский голос из развешанных под потолком динамиков.

– Вот срань! – солдаты заметались по коридору, замолотили прикладами в дверь – и та, наконец, подалась. Сквозь щель полился пронзительно яркий свет.

– Поднажмииии! – завизжали в толпе.

И в это время у противоположной двери с отчётливым тихим стуком упала деревянная подпорка.

Негромко так упала, но эффект был как от пушечного выстрела.

Солдаты замерли, в ужасе нацелив фонарики на медленно, почти неразличимо глазу расширяющуюся щель. По ту сторону было черным-черно. Неестественно, непроницаемо черно.

Кто-то шумно сглотнул, и автоматчики вскинули стволы.

Секунды тянулись мучительно медленно. Казалось, время замерло. И тишина повисла такая, что слышен был лишь бешеный стук их сердец.

Впрочем, возможно, то стучало лишь Тимкино сердчишко, заглушающее для него всё то немногое, что ещё могло разобрать чуткое кошачье ухо после оглушительной пальбы в этих тесных стенах.

– Огонь! – взвизгнул кто-то, и по глазам вновь резанули ослепительные росчерки.

Тимка забился в угол, зажмурился и зажал уши. Он оглох и ослеп, беспомощно дрожа и отчаянно вжимаясь в угол под лежанкой. А вокруг вопили, стреляли и метались. Сталкиваясь и лязгая чем-то железным, солдаты заполошно палили из автоматов и совсем рядом от него вновь срикошетила пуля.

А затем крики сменили тон.

Тимка в жизни не слышал, чтобы так орали. Надрывно, взахлёб.

За решёткой словно на мгновение разверзся ад и стали слышны вопли грешников. Или чертей.

От их истошного визга и предсмертных хрипов шерсть вставала дыбом и сводило челюсти. На Тимку брызнуло горячим и мокрым, а спустя небольшую вечность, всё стихло. Закончилось столь же внезапно и быстро, как началось.

Преодолевая крупную мучительную дрожь, он приоткрыл глаз и попытался разглядеть, что происходит снаружи камеры, но темнота была абсолютной и даже оглохшие уши не различали больше ничего кроме тоненького звенящего писка.

Приоткрыв рот, он напряжённо таращился в темноту, но перед глазами лишь плавали радужные пятна от автоматных вспышек и росчерков рикошетов.

– Ронка? Рик? – позвал он, с трудом различая собственный голос в ватной, звенящей тишине. Скорее даже не слыша, а ощущая его вибрации.

– Эй? Кто-нибудь?

Ответа не последовало.

Или, быть может, после всей этой пальбы ещё не вернулся слух?

Тимка напряжённо таращился в темень, но пятна перед глазами плотным пёстрым ковром застилали всё поле зрения.

А затем по коридору вновь кто-то прошёл. Неспешно, едва слышно. Босиком прошлёпал мимо, на миг остановился, пошуршал и звякнул чем-то невидимым. Словно уронил на пол кошелёк с мелочью.

Подать голос Тимка не рискнул – на него словно пахнуло могильным холодом.

Как-то раз, пробираясь ночью через кладбище, он с перепугу принял за зомби подвыпившего кладбищенского сторожа. То ли перебрал старик тогда, то ли что. Но когда он вдруг с кряхтеньем полез из отверстой могилы – Тимка присел и едва не испачкал портки.

Сейчас ощущение было до ужаса похожим. Этакий парализующий леденящий страх. Словно чья-то гигантская холодная ладонь на миг сжала, стиснула его как крохотную беспомощную игрушку… Стиснула и отпустила.

Расхаживавший во тьме ужас прошелестел мимо.

– Рооон? Есть кто живой? – спустя десяток секунд рискнул позвать кот.

– Есть, – отозвался Рик.

– Тут, – буркнула Вейка.

Один за другим пленники подавали голос. Все, кроме немого Пакетика. Впрочем, шуршание его бумажной маски тоже вполне сошло за отзыв на перекличке.

– Чё это было? – озвучила общий вопрос Рона.

– Какая-то чёртова срань, – выдала свою версию Вейка. – Хотя нам, похоже, уже без разницы.

Словно в подтверждение её слов вежливый женский голос из динамиков напомнил:

– До начала стерилизации пять минут. Всему персона… – и захлебнулся на середине фразы.

– Грёбаная жизнь, – вздохнула кошка. – Ну что… наверное, всем пока и всё такое?

– Погоди ещё, может, не всё так плохо, – подала голос волчица.

– Сильно сомневаюсь, – вздохнула рысь. – Не с нашим счастьем.

– Эй, рыжий! – снова Вейка. Голос кошки с его непередаваемо ехидными нотками перепутать с кем-либо из присутствующих было просто невозможно. – Давно хотела сказать… классная у тебя задница!

– Спасибо, учту, – фыркнул лис.

Тимка уселся у решётки, высунув нос.

– Рон, а Рон?

Рысь не ответила, но он уже и так начал различать её силуэт у решётки.

– Я тоже хотел сказать…

– Ой, ради бога. Заткнись хоть ты! Дай подохнуть спокойно! – не выдержала соседка.

Тимка улыбнулся – несмотря на отповедь, он уже без сомнений видел, что рысь сидит у решётки. И смотрит явно на него. Своим косым взглядом, словно вовсе и не на него даже, а куда-то в сторону.

Он оглядел коридор – зрение мало-помалу прояснялось, и на полу уже можно было различить какие-то смутные силуэты. Словно кто-то разбросал тюки или мешки…

Кот вздрогнул, запоздало сообразив, что никакие это не тюки и не мешки… А самые что ни на есть трупы. Тела оставшихся здесь автоматчиков.

Но у автоматчиков есть автоматы.

Он вскинулся, попробовал дотянуться до ближайшего силуэта, но тщетно: даже до боли вывернув плечо, он никак не мог достать до ближайшего силуэта и кончиком когтя.

– Эй, народ. Тут это… солдатики все затрупели. На полу валяются. Может, кто из вас дотянется? – крикнул Тимка.

В камерах завозились.

А в кошачьем черепе снова зачесалось. Знакомо этак.

Сразу вспомнился седой «аквалангист» из стеклянного цилиндра.

Но ведь его убили? Может быть, кто-то из них, здесь присутствующих, – такой же? Оттого и ощущение куда сильнее – потому что ближе? Сколько там докторишка говорил? Сто футов? Двести?

«Эй! Ты кто?» – «громко подумал» Тимка.

Таинственный любитель порыться в чужих мозгах промолчал, но щекотное ощущение не уходило.

– Чёрт, рожки пустые, – сообщил Рик, судя по лязганью железа, дотянувшийся-таки до автомата.

– Да расслабьтесь, – хмыкнула Вейка. – Осталось пара минут, если верить этой дуре.

«Справа».

– А? – Тимка навострил уши, определив незнакомый шелестящий голос.

«Справа».

– Что – справа? – переспросил кот.

– О, наш болтливый соседушка окончательно съехал с катушек, – прокомментировала Вейка. – Болтает сам с собой.

Но Тимка не обратил на это внимание. Поняв, что голос незнакомца слышен только ему (ох уж эти телепаты хреновы!), кот зашарил по полу и через несколько секунд нащупал массивное кольцо со связкой ключей.

«Спасибо!» – мысленно поблагодарил он Голос, но тот вновь промолчал.

Лихорадочно перебирая связку, Тимка загромыхал замком, один за другим всовывая то один то другой ключ и пробуя повернуть.

Сработало!

На пятом ключе замок клацнул, и, отбросив увесистый железный крендель прочь, кот с усилием откатил дверь в сторону.

– Эй? Чё там такое? – разом всполошились пленники на гул откатившейся решётки.

– Ключи нашёл! – едва сдерживая шальную радость, чуть не завопил во всё горло Тимка.

В камерах поднялся гвалт.

Спотыкаясь о трупы и оскальзываясь в лужах крови, он заспешил к другим замкам. От стараний поторопиться и страха того, что любая секунда может стать для них последней, тряслись руки и бросало то в жар, то в холод.

Скольких он успеет выпустить до этой их «стерилизации»? Не сдохнет ли здесь и сам, за компанию? Или – как раз выпуская последнего пленника? А может быть – рвануться к выходу прямо сейчас, а этим – просто кинуть ключи и пусть выбираются сами – кому как повезёт?

«Было бы логично», – прокомментировал его действия воображаемый Финька.

Но, обмирая от страха перед таинственной «стерилизацией», превозмогая мерзкий неудержимый колотун, Тимка упорно возился с замком Ронкиной камеры.

«Не потому что это Ронка. А потому что камера ближе всех», – упредил он ехидную реплику воображаемого приятеля.

А потом… кого выпускать потом?.. Он лихорадочно перебирал ключи, один за другим примеряя их к замку и раздумывал над тем, что делать дальше.

Освободить безмолвного Пакетика, Рика? Или Вейку, волчицу, близняшек? Кто там ещё – дальше по коридору? И сколько их там ещё? А этот таинственный воображаемый голос? Друг или враг?

А если выпустить всех ему не успеть?

Тимка ненавидел подобные ситуации, всегда боялся ответственности и выбора. Ну, не то чтобы совсем-совсем боялся, но, скажем так – до ужаса не любил.

Необходимость делать Выбор – тот, который с большой буквы, – угнетала его с детства. Настолько, что пока они бродяжили вместе с Финькой, серебристо-чёрный лисёнок легко принимал решения за них обоих. Не всегда удачные, подчас и вовсе ведущие к провалу и опасностям, но… Тимка рад был и такому раскладу. Ведь если что не так – всегда можно было поворчать на лисятину, мол, «сам дурак». А он, Тимка, – просто делал, что сказали.

Но сейчас… сейчас-то он один! И решать – ему и только ему!

И кто бы знал, как это чертовски бесит.

Замок Ронкиной камеры клацнул, и кот отшвырнул тяжёлый крендель прочь, едва не выронив при этом и связку с ключами.

Подхватил драгоценность в последний момент, в темноте столкнувшись с рысьей ладошкой.

Машинально потянул ключи на себя, но Ронка без особых усилий вырвала добычу, едва не уронив его на собственную грудь. В иное время он ничего не имел бы против, но сейчас… сейчас он просто покорно уступил право принимать решение ей.

«Да и слава богу, как говорится».

– Брысь отсюда! – неожиданно рявкнула рысь, развернув его мордой к двери и чувствительным пинком придавая ускорение. – Бегом!

Машинально Тимка шатнулся в заданном направлении, но тотчас же сердито вернулся.

А Ронка уже возилась с дверью Пакетика. Остальные пленники угрюмо молчали, ожидая не то своей очереди, не то таинственной и пугающей «стерилизации».

Наперебой орать «выпусти меня!», хвала всевышнему, они перестали. Тимка не вынес бы подобных воплей, мешающих думать и влияющих на принятие Решения. И Ронкино вмешательство тоже не слишком-то облегчило бродившие в его голове мысли.

– Давай мне половину! – он кинулся обратно и вцепился в болтавшуюся в её руке связку с ключами.

Едва не рассыпав их по полу, они кое-как разогнули проволочное кольцо и разделили ключи примерно надвое.

В четыре руки дело пошло легче.

Выпущенные узники получали свою «половину полвины» ключей и тоже вливались в процесс, за считанные мгновения доведя число свободных рук до восьми.

И вот уже вся ватага несётся по коридору, врезаясь в стены и сталкиваясь между собой. Поворот, ещё поворот. Развилка.

«Налево», – подсказал голос в Тимкиной голове, и кот продублировал его истошным воплем. Разделившаяся было кучка, замявшись на развилке, ринулась в указанном им направлении.

– Откуда ты знаешь, куда? – пропыхтела бегущая рядом кошка.

– Не… важно, – задыхающийся от бега, Тимка на миг обернулся и с ужасом увидел падающие за их спинами перегородки.

Споткнувшись о чьё-то распростёртое тело, он едва не рухнул, но крепкая рысиная лапа помогла удержать равновесие.

«Влево!»

– Туда! – Тимка врезался в приоткрытую дверь, снова чуть не рухнул на труп и, пробежав пару шагов на четвереньках, поднялся на ноги уже сам.

Ноги скользили в лужах крови, больно оступались на каких-то обломках и разбросанном угловатом оружии… А за спиной уже раздавались пугающе тихие хлопки и зловещее шипение. Пахнуло каким-то цветочным ароматом, совершенно неуместным в этом жутком подземелье…

– Не дышите! – выкрикнула Рона, с разбега врезаясь в очередную дверь.

«Можно подумать, это поможет», – мысленно прохрипел Тимка пересохшим ртом.

Ладно хоть двери не заперты. Налети они на кодовый замок – и всё, приплыли. Но кто-то уже прошёл этим путём перед ними. Прошёл, сметая все преграды, убивая всё что попадалось ему на пути.

Кто-то.

Или что-то.

Может быть, тот страшный невидимка, пахнущий могильным холодом и плесенью? Может, он и есть чёртов телепат? Но его же убили, он сам видел!

«Эй!» – мысленно позвал Тимка. Но таинственный спаситель опять молчал.

– Йиииеееехаааааааа! – завопил Рик, когда они, задыхаясь не то от бега, не то от газа, вылетели на свежий воздух. Бегущий последним, Пакетик проскользил на заднице под самой опускавшейся с потолка пластиной-отсечкой.

Увидев обширный открытый двор с мечущимися по нему солдатами, Рик осёкся и поспешно шмыгнул в тень за выставленные вдоль стен грузовики.

На улице была ночь и шарившие по двору прожекторы, с одной стороны представляли угрозу, а с другой – слепили самих солдат и лишь делали компанию беглецов менее заметной в облюбованной ими тени.

Впрочем, носившимся туда-сюда солдатам явно было не до беглецов. Да и любой нечаянный шум с лихвой перекрывал оглушительный вой сирены.

Не сговариваясь, компания дружно двинулась вдоль стенки, пригибаясь и прячась за приткнувшимися к ней грузовиками.

Одна из машин работала и в ней сидел водитель. Это нежданное препятствие пришлось преодолевать ползком.

– Мы всё равно умрём, – прохрипела Вейка. – Там явно был какой-то газ – слышали запах?

– Заткнись! – одёрнула кошку Рона. – Почувствуй ты запах – давно бы окочурилась уже.

– А что там было насчёт моей задницы? – пошло ухмыляясь, напомнил кошке Рик. За что под смех присутствующих немедленно заработал от неё тычок под рёбра.

А Тимка, выбравшись с противоположного конца шеренги грузовиков, упал спиной на холодный бампер и, до боли в груди раздувая лёгкие, всасывал прохладный ночной воздух.

Воздух свободы.

Над ним плыло небо, усеянное звёздами. А в небе плыл самолёт. Или дирижабль, приветственно подмигивавший огоньком сквозь мелкую дождевую морось.

– Не спим, не спим! Уходим, пока все не очухались! – командирским тоном рыкнула рысь.

– Да дай ты отдышаться! Раскомандовалась тут! – простонала Вейка. – У меня, кажется, голова кружится. И нос щиплет. Всё, я тут помру.

– Пошли, пошли! Вперёд! – рысь пихнула Тимку вслед за уже удалявшимся Риком, пропустила вперёд растерянную, испуганно и хмуро озирающуюся волчицу. Близнецы бельчата, не дожидаясь понуканий, шмыгнули следом. Остались Вейка и Пакетик. Самостоятельно идти кошка явно не собиралась, и лис с бумажным колпаком на морде осторожно подхватил её на руки. Ойкнув, кошка с удивлением и опаской покосилась на чёрные прорези маски, но сопротивляться не стала.

Всё так же молча Пакетик зашагал вперёд, не обращая внимания на уставившегося ему вслед Рика и «прикрывавшую» их отход Рону.

Несмотря на всю суету и панику, рысь не забыла прихватить из оставленных ими коридоров чей-то автомат.

Стараясь держаться тени, компания просочилась в какой-то тесный закоулок, пробралась за нагромождением ящиков и огромных катушек кабеля, миновала мусорный курган и выбралась почти вплотную к забору.

Поверх шеренги бетонных плит тянулось несколько витков колючей проволоки, а чуть поодаль громоздилась деревянная, наспех сколоченная вышка. Стоявший на ней охранник испуганно таращился на суету у центрального выхода.

К вышке, за спиной часового приглашающе тянулась лестница.

– Тихо все! По стеночке туда. Быстро! – скомандовала рысь, оценив ситуацию и первой двинувшись к вышке.

– И что ты – вежливо попросишь его нас пропустить? – шёпотом осведомилась Вейка со своей обычной ехидцей.

– Я буду убедительна, – Рона стянула с плеча автомат, перехватила поудобнее и злобно ухмыльнулась.

– Он же разряжен, – напомнил Рик. – Они все патроны выпулили.

– Но он-то об этом не знает? – рысь деловито осмотрела оружие с таким видом, словно с юных лет только и занималась тем, что бегала по улице с автоматами и снимала часовых. Со знанием дела оттянув затвор, она заглянула в открывшуюся дырку, отпустила и, положив палец на курок, двинулась к вышке.

Беглецы испуганно таращились вслед самозваной «командирше».

Тимка шмыгнул носом и хмуро покосился на Рика. По идее, единственный более-менее крупный пацан в их компашке должен бы предложить себя в качестве довеска к автомату. Было бы убедительнее.

Или Пакетик.

Вон как легко держится, все уже остановились, а он и не подумал кошку на ноги поставить. Стоит себе, на руках держит, словно невесомую пушинку. И будто не пробежали они сейчас чёрт-те сколько коридоров и дверей.

Ронка, конечно, тоже вполне крупная, но, чёрт побери, сексапильная фигуристая девка в короткой, едва скрывающей задницу майке, даже с автоматом куда менее убедительна, чем жилистый парень. Да ещё и в зловещей маске на морде.

Но прежде чем он успел открыть рот и озвучить напрашивающиеся мысли, Ронка уже полезла на приставленную к вышке лестницу.

– Ишь ты… – только и буркнул Рик. Не то одобрительно, не то сердито. И ревниво зыркнул на второго лиса, так и не выпустившего кошку, но таращившегося вслед Роне.

Остальные переглянулись.

– Чем это так смердит? – вдруг спохватилась Вейка и капризно наморщила нос.

Она трепыхнулась на руках Пакетика, вывернулась и подозрительно принюхалась.

– Фу… ну и запах. Тебя что – головой в сортир макали? – она потянулась к бумажной маске, но лис перехватил её ладошку. Мягко, но решительно.

Теперь на странноватый сладковатый запах обратил внимание и Тимка. Словно что-то сгнило и протухло. И запах этот явно шёл от лиса. Точнее – из-под его бумажной маски.

– Фу, отойди от меня, вонючка! – Вейка вырвала руку и отпихнула его прочь, – …блевану щас.

Тимка с неодобрением покосился в её сторону. Полдороги её, дуру, на руках тащили, так ещё сейчас и нос воротит!

Хотя запашок, конечно, и впрямь мерзкий.

Настолько, что даже страшно представить, что там, под маской этой, творится. И почему он не разговаривает? Может, рана какая? А может, он вообще – зомби?

Тимка припомнил пахнувший в темноте могильный дух.

Но нет, там, на месте бойни, скорее пахло сырой землёй и плесенью, а тут – вполне банальной гнильцой и тухлятиной, как за мясной лавкой Помойки в жаркий июньский денёк.

Пакетик тем временем отступил на шаг, потом ещё. Развернулся и вдруг ринулся прочь.

– Эй! – Тимка кинулся следом. – Ты куда?!

Догнать вонючку удалось не без труда – лис, казалось, не знал усталости и если бы сам не замер на краю освещённой площадки, настигнуть его у Тимки вряд ли бы вышло.

Вцепившись в лисий локоть, кот отчаянно потянул его обратно:

– Стой же ты… Блин. Ну чёрт побери!.. Ох…

Молниеносно развернувшись, Пакетик одной рукой ухватил его за горло и легко, без видимых усилий вздёрнул вверх.

Тимкины лапы оторвались от земли, и кот беспомощно повис в воздухе, тщетно пытаясь разжать неожиданно крепкую руку двумя своими.

Жутковатая маска с чёрными провалами глазниц. Хрип беспомощного кота. Капающий с неба дождь – едва заметная противная морось.

«Как нелепо», – пронеслось в мутнеющем сознании.

Но прежде чем в глазах окончательно потемнело, лис спохватился и разжал ладонь. Тимка выпал и неловко растянулся на асфальте, кашляя и растирая отдавленное горло.

Чёрт побери… это было больно.

И жутко.

Как попасть в гидравлический захват мусоросборника.

Того, который контейнеры подхватывает.

А ведь Пакетик был немногим крупнее – ну на голову с небольшим выше. Ну в плечах пошире… Но даже каменные лапы здоровенных охранников не оставляли ощущения такой неумолимой несокрушимости, как эта пугающая хватка!

Тимка до сих пор с трудом проглатывал воздух. Словно не дышал, а пил. Глотал обжигающе холодную жидкость.

Безмолвный лис вновь развернулся, собираясь уйти. И кот снова машинально вцепился ему в локоть. Запоздало испугавшись повторения аттракциона, он даже зажмурился, но пальцы так и не разжал.

Впрочем, никакой расправы не последовало.

Лис в маске замер, словно решая, что делать дальше. Или к чему-то прислушиваясь. Просто стоял, не оборачиваясь, но и не вырываясь. И словно бы даже намеренно отвернувшись сильнее. Будто безумно хотел вырваться и сбежать, но в то же время – хотел и остаться.

Тимка всей шкурой чувствовал эту странную «переломность момента». И зачастил, захлёбываясь и боясь упустить эти самые важные секунды:

– Нашёл на что дуться. Ну ляпнула эта дура… Что с неё взять… Ну, куда ты пойдёшь? Нам бы сейчас вместе, а… Слышишь?

Лис резко развернулся, нависнув над тощим кошаком и почти в упор уткнувшись в его нос собственным. Намокающая под дождиком маска теперь уже не казалась забавной, а неразличимая темнота глазниц и вовсе вгоняла в дрожь.

Под дождём бумага подмокла, и на ней стали проступать какие-то тёмные пятна – не то гной, не то кровь… Тимке не хотелось об этом думать. А ещё в нос ударила совсем уж невыносимая вонь, от которой его замутило и к горлу подкатил рвотный позыв.

Секунд пять Пакетик молча нависал над ним, не издавая ни звука. А Тимка, едва сдерживая дрожь и желание отшатнуться, таращился в жуткие прорези размокающей на глазах маски, отчаянно пытаясь не морщиться от тошнотворного запаха.

На секунду ему показалось, что в тёмных провалах блеснули глаза, но может быть – лишь показалось? Может быть, там и впрямь – лишь пустые провалы глазниц да могильные черви? Что там, под этой маской? Что может испытывать это странное создание сейчас?

Бедняга явно неровно дышит к ехидной кошке.

А ещё – наверняка и сам мучается от этого своего смрада.

Там, в казематах, на расстоянии в десяток шагов, этой вони почти не ощущалось – вентиляция была на уровне. Но здесь, с расстояния в пару дюймов…

А может, загадочный телепат – это он и есть? Недаром же бытует мнение, что природа компенсирует увечным их недостатки! Да и силён этот «квазиморда» – не по наружности.

«Это ты?» – мысленно спросил Тимка, подозревая теперь таинственного помощника в каждом.

Но таинственный Голос в очередной раз промолчал.

Тем временем лис отстранился. Как показалось Тимке, с каким-то сдавленным не то хрипом, не то вздохом. То ли скрывая мучительные эмоции, то ли просто стараясь лишний раз не дышать в сторону кота.

Набравшись смелости, Тимка вновь ухватил обмякшую ладонь уродца и осторожно потянул обратно в сторону компании.

И неожиданно сильный лис покорно обмяк и шагнул следом.

Но едва Тимка развернулся в нужном направлении, как чуть не налетел на нового персонажа этой странной драмы.

Низкорослый нескладный мыш стоял прямо позади него – вероятно, уже довольно долгое время. Стоял и пялился куда-то в район Тимкиной коленки.

Голову малыша покрывали грязные бинты, а вместо майки-балахона на нём было нечто вроде набедренной повязки из каких-то невнятных тряпок не первой свежести.

Дрожа под прохладным летним ветром, малыш зябко поджимал то одну то другую промокшую в луже лапку, но выбраться на сухое место почему-то не пытался.

В их сторону мыш не смотрел, словно полностью отрешившись от всего происходившего вокруг. Просто молча стоял и беззвучно шевелил губами, будто какой-то псих или умалишённый.

И было в этой отстранённости нечто едва ли не более жуткое, чем в маске Пакетика. Да и стоял новенький как-то слишком близко. Пугающе близко.

Наверное, ещё вчера Тимку до дрожи напугал бы этот забинтованный фрукт и его странное поведение. Но сегодня… Сегодня на него обрушилось уж слишком много страхов, так что в какой-то момент он вдруг просто перестал бояться. Во всяком случае – не такую мелюзгу, пусть и с прибабахом.

Мелкий коротколапый мыш едва доставал макушкой Тимке до середины рёбер.

Лет девять-десять. Может, чуть старше.

С мышами возраст не вдруг определишь – растут они странно… За пару-тройку лет вырастают насколько могут и остаются такими до глубокой старости. Что мальчишки, что взрослые или старики… Но этот вроде бы совсем мелкий. Уж точно не старше Тимки. И тоже явно беглый. Может, таинственный спаситель, заваривший всю эту кашу, точно так же вскрыл и другие тюремные блоки? Были ведь на общем смотре и десятки других узников?

Кот присел перед найдёнышем, разглядывая неказистого беглеца и тщетно пытаясь заглянуть в глаза. Словно противясь этому, мыш опустил нос пониже.

– Эй, ты ещё откуда вылез? – Тимка осторожно дотронулся до мышиного плечика.

Странный гость неопределённо дёрнул противоположным плечом и отвернулся.

– Ещё один немой на мою голову, – буркнул Тимка. – Ну… иди, что ль, и ты с нами.

Собирать – так уж всех. Тимка не то чтобы любил компании… как правило, скорее уж наоборот, но… Здесь и сейчас – иной случай. Слишком уж много пережили вместе. Слишком уж… ну, в общем, вместе, наверное и впрямь проще.

Чем больше плот – тем меньше качка.

И он ухватил малыша за руку и потащил обоих обратно.

Вздрогнув от прикосновения, мыш повёл в его сторону носом, но сопротивляться не стал.

– Ну и на кой ты притащил Мистера Вонючку обратно? – неприветливо буркнула Вейка. – И где нашёл… это?

Кошка брезгливо ткнула пальчиком в направлении мыша.

– Ой, заткнись уже, а? – Динка чувствительно пихнула её луктем по рёбрам, и кошка возмущённо вскинулась.

– А ты меня не затыкай! А то…

– А то что? – волчица была хоть и тощая, но ростом выходила на голову выше. Да и выглядела… весьма крепче кошки. И смотрела с этаким злым задором – словно только и мечтала о хорошей драке.

Вейка насупилась, но вякнуть что-нибудь из своего обычного репертуара не решилась.

Попытавшись разрядить обстановку, Рик фамильярно приобнял обеих за талии:

– Девочки, не ссорьтесь.

И тут же схлопотал от обеих – по рёбрам и по морде.

– Ну мля… вы чё? Дуры! Уж и пошутить нельзя… – он отступил, потирая ушибленные места.

– Иди вон с ним пошути, – кивнула кошка на Пакетика, и бумажная маска, словно бы с иронией, повернулась к Рику и чуть склонилась на бок словно приглашая и впрямь попробовать. Лис поспешно отступил ещё на шаг и почти скрылся за волчицей.

– Ладно, проехали, – резюмировала Вейка. – И ты, Мистер Вонючка, извини и всё такое.

Она неопределённо пошевелила пальцами в воздухе.

– Ну а ты кто будешь? – волчица присела перед мышем.

– Неважно, – мыш впервые поднял взгляд, и Тимка напрягся – глаза у него были какие-то… нездоровые. Без белков – сплошная чернота.

– Опаньки… – волчица непроизвольно отшатнулась. – Это что с тобой?

Мыш скривился и вновь уставился себе под ноги.

– Парад уродов, – буркнула Вейка. – А где там наша машина смерти?

Все дружно поглядели на вышку, но никакого шевеления отсюда видно не было.

– Что делать-то будем? Когда выберемся? – вновь подал голос Рик.

– Ты выберись сначала… – Вейка демонстративно отошла в наветренную от Пакетика сторону, не заботясь о неодобрительных взглядах остальных и с нетерпением покосилась на вышку.

Бельчата – тоже малышня ещё младше Тимки – старательно делали вид, что исходящий от Пакетика смердёж ничуть их не беспокоит.

Один из близняшек таращился на него, второй – разглядывал забинтованного мыша.

Динка на гнилостную вонь не реагировала никак.

Спустя мгновение из тени показалась рысь. Скользнула удивлённым взглядом по новенькому и поманила компанию к вышке.

– С часовым мы… договорились. Валим.

И они «повалили».

– Глаза в пол! – рысь поднесла к кошачьей морде увесистый кулак и Тимка послушно потупился, стараясь не думать о том, какое зрелище бы открылось, задери он голову вверх – пока Ронка в её короткой маечке карабкалась бы выше по лестнице. – По одному следом.

Окинув компанию суровым взглядом, самозваная предводительница беглой компании ловко вскарабкалась по лестнице и свесилась вниз с дощатой площадки:

– Следующий!

Тимка попытался было переместиться в конец очереди, но никто из пленников не горел желанием лезть перед остальными. В результате пришлось карабкаться следом, проклиная просторную майку и отчаянно надеясь, что у всех, кто остался внизу хватит такта не задирать головы вверх.

«Уговорённый» часовой был пристёгнут собственными наручниками к поддерживающему крышу столбику. Пёс хмуро таращился на прибывающих беглецов и молчал.

Вскарабкавшись на вышку, компания набилась на тесном пятачке так, что напиравшие сзади невольно притиснули Тимку к рысьей спинке… и всему, что там пониже… Рона порывисто обернулась, и он непроизвольно зажмурился, ожидая плюхи и молясь, чтобы последствия этого невольного контакта не проявились под проклятым балахоном слишком явно.

Конечно, паника, дождь и холодный ветерок никак не способствовали подобным конфузам, но не слишком избалованный женским вниманием, Тимка несмотря ни на что ощутил в паху предательское оживление.

К счастью, то ли Ронка не успела ничего заметить, то ли решила сделать вид, что не заметила, но в данный момент её явно больше интересовал способ спуска вниз.

– Первым – ты, – она ткнула пальцем в Рика, затем в Пакетика. – Затем ты. Ловите мелких, остальные сами.

– Почему я? – возмутился Рик, косясь на ухмыльнувшегося охранника. – Эй!!! Ааааа!!! Ып…!!!

Не дожидаясь развития диалога, лис в маске небрежно взвалил Рика на плечо и непринуждённо спрыгнул с ним в темноту. Прямо через борт. Прямо с высоты раза в три превосходящую его собственный рост.

Тимке на миг даже почудился хруст костей – высота была футов десять, если не больше. Многие ломали ноги, сигая и с куда меньших высот. А уж ощущения взваленного на плечо Рика и вовсе представить сложно. Выглянув за борт и убедившись, что с первопроходцами всё в порядке, они принялись по одному перебираться наружу – на приступочек по нижнему краю борта. Приседали, свешивались на руках, жмурились и прыгали вниз как неуклюжие кульки с мусором.

Капризную Вейку пришлось выпихивать чуть ли не силой.

Сдавленно взвизгнув, она неловко сорвалась вниз, но в очередной раз была спасена Пакетиком.

Следом молча сиганула Динка, уверенным резким скачком миновав руки собиравшихся ловить её Рика и Пакетика. Тяжело приземлилась чуть в сторонке, едва ли не по колено уйдя в размякшую от дождя землю. Следом отправились близняшки, мыш и сам Тимка. Ронка прыгнула последней. Сбросив наземь какой-то свёрток, она ловко приземлилась и с перекатом ушла в сторону. Да так ловко, словно не один день тренировалась сигать с подобной высотищи.

– Акробаты, пля… – буркнула Вейка, с опаской косясь на маску в очередной раз поймавшего её Пакетика. Размокшая бумага облепила лисий череп, и теперь тот выглядел как какая-то нелепая корявая поделка из папье-маше – того и гляди расползётся от неосторожного движения. И что же они тогда там увидят?

Представить, от какой раны могла исходить такая вонь, Тимка сильно затруднялся. Видал он и ножевые, и пулевые, и гангрену, и проказу, и даже накладные язвы профессиональных нищих, изготовляемые из протухшего мяса. Но все их запахи ни в какое сравнение не шли с амбрэ, исходившем от размокшей маски.

Подхватив с земли свёрток, Рона набросила на почти голого мыша стянутую с охранника куртку. Помимо этого своеобразного трофея, в добытом и сброшенном сверху свёртке оказался какой-то пакет. Судя по запаху – ужин.

От запаха котлет и картофельного гарнира у Тимки тотчас заурчало в животе.

Аж желудок свело при мысли о толстом сочном бутерброде. Пакетик же с пристальным интересом впился своими прорезями для глаз в пластиковый мешок.

– Это хочешь? – уловив его интерес, Рона помахала свёртком, и лис поспешно закивал.

– Ну на, держи, – рысь освободила пакет, в котором и впрямь были бутерброды и пластиковый контейнер с картошкой и котлетой.

– Надеюсь, никто не будет возражать, если это мы отдадим самым мелким? – не дожидаясь ответа, рысь разделила ужин охранника меж бельчатами и мышем.

Все почему-то посмотрели на Вейку, но кошка молча надула губки и отвернулась, сделав вид, что любуется окрестностями.

Пакетик же и вовсе сбежал в кусты, вероятно – сооружать себе новый «шлем».

В очередной раз посочувствовав уродцу, Тимка невольно представил себя на его месте. Каково это – таскать этакую маску, прячась от мира, выслушивать по поводу вони… и вообще? Эта хрень, наверное, ещё и болит нехило!

И тут за забором громыхнуло.

В небо взвились огненные клубы и чадный дым. Впрочем – на фоне ночного неба, дыма почти не было видно. А вот султан пламени, вероятно, был заметен даже из города, огни которого виднелись неподалёку.

Оглушённые взрывом и сбитые с ног тугим потоком горячего воздуха, беглецы метнулись в ночь. Благо никому и в голову не пришло отделяться от толпы. Коротколапого мыша подхватил на руки неутомимый Пакетик, остальные дёрнули своим ходом.

Выдохшись, скатились в какие-то буераки, заросшие бурьяном и папоротником, попадали на землю.

– Ну и что дальше? – хмуро осведомилась кошка, шумно всасывая воздух.

– Я знаю, что дальше, – помедлив, вызвался Тимка. – Идёмте.

– Куда?

– Придём – увидишь. Или есть другие предложения? – не услышав возражений, кот повёл компанию прочь.

Если их каким-то образом не вывезли вообще в другой город, то там, впереди, виднелась окраина Бричпорта, который Тимка знал как свои пять пальцев.

Ну точно, вот и портовый маяк и покачивающиеся на воде огни кораблей. А значит… значит, всё не так уж плохо.

Над шоссе, оставшемся изрядно в стороне от их маршрута, пронеслось звено вертолётов, а следом – потянулась колонна грузовиков, направлявшихся к базе.

Глава 3: Кошмары во сне и наяву

– Генерал, – бесцветно, без интонаций прошелестел тёмный экран. – Вы разочаровываете.

При звуках этого негромкого шепчущего голоса Рэйно Паркер всегда испытывал какой-то необъяснимый потаённый ужас. Бультерьер никогда и никого не боялся. Ни по молодости – бесшабашно ввязываясь в самые рисковые миссии, ни на подводной охоте на акул, когда едва не лишился руки. Ни даже часом ранее этого момента, побывав на ковре у министра обороны, визжавшего и брызгавшего слюной по поводу фиаско на объекте J6.

Ничего не боялся Рэйно. Ничего, кроме этого тихого шелестящего голоса.

Генерал потел и молчал, сосредоточенно пялясь в монитор ноутбука, словно всерьёз надеясь различить на нём что-то, кроме беспросветной, абсолютной тьмы.

Оправдываться он не любил – либо виноват, либо нет. Но начальству лучше знать. Начальство разберётся. Начальству тоже порой хочется выпустить пар после разноса «свыше» и устроить кому-нибудь показательную порку на ковре.

А вот с шептунами сложнее. Они никогда не злятся. В обычном смысле этого слова. И пар они тоже не выпускают. Они «делают выводы».

И заканчивается это порой куда печальней, чем любые разносы «в кабинетах».

Не раз и не два ему приходилось присутствовать при расследованиях жутковатых казней. В том, что он видит именно казнь, сомнений не возникало ни у кого.

Один раз это была просто кучка белёсого пепла, второй – живописно рассыпавшиеся по полу куски тела. Не два, не три – десяток!

Невероятно аккуратно нарезанные самым причудливым образом, они ещё курились парком, когда в запертый кабинет ворвались перепуганные охранники.

И – никого.

Никаких следов, никаких улик, только эти странные, пугающе аккуратные куски. Словно несчастного резали каким-то станком или прибором. Словно кто-то небрежно рассёк фотографию невероятно тонкой, острейшей бритвой. Рассёк и небрежно сдул обрезки на пол.

Но кто или что могли сотворить такое с живым телом?

Ни один нож, ни один меч или какой иной вид известного ему оружия не могли оставить столь чистых, неестественно идеальных срезов.

– Это уже второй провал за последние полгода. Мы начинаем думать, что ошиблись в вас, – продолжил шелестящий голос, возвращая генерала к действительности.

Паркер вспотел ещё сильнее, нервно пригладил короткий ёжик волос и едва справился с желанием вытащить из кармана последнюю конфету.

И сжевать её прямо здесь, перед ноутбуком.

Плевать!

Всё равно ведь они знают, не могут не знать, что он давно и безнадёжно подсел и на этот их крючок. Один из многих, заботливо подсунутых ему в последние годы.

Власть, деньги, положение. Успешная головокружительная карьера и вершина пирамиды – могущество. Не обусловленное карьерой и вверенной властью, а личная, персональная мощь. Пугающая сила, невероятная выносливость, скорость… Всё это таится в одной маленькой мятной конфетке. Одна конфетка в день и всё это твоё! Но дать обратный ход, отказаться, прекратить – уже не выйдет! Не получится.

– Может быть, хотите сказать что-нибудь в своё оправдание? – поинтересовался шуршащий голос.

– Нет, – Рэйно изо всех сил старался выглядеть твёрдым, сильным и уверенным в себе. Таким, каким он был ещё несколько месяцев назад.

Бультерьер уставился прямо в центр экрана, туда, где в непроглядной тьме что-то вроде бы шевельнулось. Впрочем, с уверенностью сказать, что различил какое-либо движение, пёс не мог.

Чёрт, да кого он обманывает?

Для этих, таинственных и всемогущих – он просто очередной винтик.

Пешка в большой и странной игре.

И сомневаться в том, что он уже не в силах отказаться от последнего их подарка, тоже, увы, не приходилось.

Как и в том, что шептунам прекрасно известны и все его неоднократные попытки это сделать. Провести без проклятых конфет хотя бы два или три дня. Про попытки заставить яйцеголовых проанализировать и воссоздать дьявольский подарок. И про ошарашивший вердикт – тоже.

«Это же просто конфеты. Вы серьёзно хотите, чтобы мы сделали вам фунт мятных конфет?».

Про всё это его таинственный «наставник» без сомнения знал.

Знал про все метания и страхи, сомнения и надежды. Как видел все его ходы на три шага вперёд. Как всегда знал о том, какие слова и какой шишке надо озвучить, за какую ниточку потянуть, чтобы карьера подопечного в очередной раз сделала стремительный, головокружительный скачок ввысь.

За каких-то три года сержант Рэйно превратился в генерала Паркера, из тесной городской квартирки перебрался в трёхэтажный особняк и стал вхож в высокие кабинеты. Даже с президентом пару раз «ручкался».

И всё это – благодаря таинственным шептунам, которые всегда в курсе всех тайн в любых кабинетах, на любых уровнях. Говоривший с ним голос никогда не менялся, но Паркеру отчего-то казалась, что собеседников как минимум двое, а может и больше. Может его «ведёт» целое подразделение?

Хотя, какая, к чёрту разница?

Он, целый генерал, навытяжку сидит перед выключенным ноутбуком, и словно в трансе слушает этот по-змеиному шипящий голос. Слушает и из последних сил пытается не потерять лицо и остатки самоуважения. Не замечать собственное участившееся сердцебиение, накатывающий жар и то и дело сменяющий его противный мерзкий холодок под рёбрами.

При звуках этого едва слышного шелестящего шёпота внутри всё обрывалось и проваливалось куда-то в район пяток. Почти точно так, как в далёком-далёком детстве, когда он катался на дьявольских горках. То самое ощущение, когда вагончик, взлетевший на очередной пик, на миг замедлялся, останавливался почти полностью, чтобы уже в следующую секунду низринуться в пропасть.

– Нам импонирует ваше самообладание, генерал. И умение признавать поражение, – словно прочтя его мысли, прошелестел невидимый собеседник. – Но прежде всего нам нужны результаты.

– Понимаю, – буркнул Паркер. И едва удержался от унизительно-заискивающего «сделаем всё, что в наших силах!».

– Будем считать – у вас последняя попытка. Третья ошибка – недопустима. От успеха нашего маленького мероприятия непосредственно зависит и ваша дальнейшая судьба. И судьба вашей родины. Через пятнадцать минут с вами свяжется министр и предложит возобновить программу на объекте N3. Вы согласитесь. И проследите, чтобы в этот раз были приняты все возможные меры для предотвращения… инцидентов. Удвойте усилия по розыску и изоляции проекта «Эш». Столь впечатляющие… полевые испытания можно считать успехом.

Паркер кивнул. Сжимавший кишки страх стал понемногу отступать, а пересохшее горло сумело-таки протолкнуть внутрь застрявший в нём ком.

– До свидания, генерал, – попрощался шептун. – Наш подарок в обычном месте.

«Пронесло».

Почудилось, или в последних фразах таинственного собеседника вдруг прорезались эмоции? Что-то вроде… приязни? Поощрения?

Ноутбук затих, но пёс ещё долго сидел в кресле неподвижно, покусывая сжатый кулак и таращась в погасший экран.

«Вашей родины».

Вот оно как.

В первый год их странного сотрудничества Паркер свято верил, что имеет дело с дурачившимися сотрудниками контрразведки, проверявшими его на лояльность.

Затем – с кем-то из центрального управления. Затем, когда размах проворачиваемых дел стал кружить голову и дополнился отчётливым подозрительным душком – он уверился, что шептуны и есть то самое «теневое правительство», столь обожаемое параноиками всех мастей и жёлтой прессой.

И вот сейчас… это их «вашей родины».

Пёс нервно нащупал сигару и закурил, с неудовольствием отметив, как подрагивают пальцы.

В кармане кителя лежала очередная конфета.

А в соседней комнате на бильярдном столе, как обычно, должен был появиться очередной кейс. Появиться бесследно и необъяснимо. Битком набитый всякими полезными бирюльками и чертежами, от которых приходят в такой экстаз ботаники. И с дискетой, содержащей информацию о счетах и паролях, от которых приходил в экстаз лично он.

Но самое главное – чемоданчик содержал новую порцию волшебных конфет.

Паркер выдохнул дым, откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

«Вашей родины», чёрт подери!

И ведь можно не сомневаться, что это не случайная оговорка! С шептунами вообще никогда не бывает случайностей.

У них всё рассчитано на пять ходов вперёд. Да что там – на все десять!

И если уж дали «намёк» – значит, именно так и задумано. И тщательно рассчитано. И должно привести его к каким-то выводам и действиям.

Вот только каким?

Генерал задумчиво провёл пальцем по своему шраму.

Что ж. Это многое бы объяснило. Все эти странные и пугающие технологии, дьявольские конфеты и совершенно необъяснимым образом появляющиеся в запертой, охраняемой комнате «подарки».

И ноутбук. Чёртов проклятый ноутбук. Который, как оказалось, может работать и без подключения к сети. Даже в полностью изолированной от любых радиоволн комнате. Даже будучи выключенным и даже с извлечённым аккумулятором!

Более того – стоило забыть или намеренно оставить дьявольскую машинку вдалеке от себя, как средством связи с таинственными покровителями могло в самый неподходящий момент выступить любое электронное устройство.

Телефон, музыкальный центр и даже телевизор!

Но при этом странный шепчущий голос не в силах была зафиксировать никакая аппаратура. Все попытки записать шептунов на плёнку не приводили ровным счётом ни к чему. Ни один диктофон, ни один микрофон и даже неведомо где раздобытый антикварный фонограф не могли сохранить этот проклятый голос!

Кто? Кто мог владеть столь впечатляющими технологиями, опережающими порой даже самые смелые и бредовый фантазии киношников?!

ЮНР? Сибры? Могли ли полудикие варвары или хитрозадые косоглазики настолько опередить их в развитии? И если да – то к чему тогда такая театральность, весь этот глупый выпендрёж и фокусы с ниоткуда возникающими посылками?

Обладая подобными технологиями они могли бы покорить любую страну, любое правительство! Забросить бомбу куда надо, купить всё что пожелают. Подарить кому следует чёртовы конфеты.

Может быть, плюнуть на всё и рассказать об этом министру? Или сразу президенту, лично?

Паркер нервно затушил сигарету в пепельнице и потёр виски.

Нет… нет!

Где гарантии, что все они не общаются с такими вот шептунами? Что достигли своих постов сами, без помощи извне? Если куплены не все, то – кто конкретно?

Паркер откинулся в кресле и устало прикрыл глаза.

***

Голый бетонный потолок нависал столь низко, что большинству беглецов приходилось пригибать головы. Дополняли угнетающе мрачную обстановку кривобокие кирпичные стены с торчащими из них толстенными трубами, украшенными парой подслеповато отблёскивавших манометров.

Пыль, грязь и свисающая с прорех изоляции стекловата. Три вросшие в земляной пол ступеньки и характерный для подобных мест особый затхлый запах.

– Мда-а… халупа на пять звёзд, – протянула Вейка, брезгливо осматривая грязную тесную каморку, больше походившую на звериную нору, чем на чьё-то жилище.

– Ну уж… чем богаты, – Тимка насупился и недовольно посторонился, впуская в каморку продрогшую под дождём компанию.

Дрожа от холода, беглецы робко набились внутрь, настороженно и пугливо завертели носами.

Не пентхаус, конечно. И даже не барак. Тесновато, темно и холодно – но зато ведь своё, на халяву!

А что самое важное – располагался технический бункер далеко за городом, в месте не то чтобы сильно посещаемом. Во всяком случае за те несколько месяцев, что Тимка провёл в этой теплушке, никакие незваные гости его ни разу не беспокоили.

Котельная, от которой тянулись трубы, не работала уже много лет и ни отопления, ни электричества в облюбованной им каморке не было. Выручал тусклый старинный фонарь. Шахтёрский, с большим тяжёлым аккумулятором, соединённым с фонарём толстым коротким кабелем.

Сковырнув проржавевший «родной» замок, Тимка заменил его на свой, по случаю раздобытый на местном блошином рынке. Теперь процесс входа выглядел так: извлекаем из ближайшей кочки ключик, открываем замок и свинчиваем одно из накладных «ушек», привинченное к внутренней стороне дверного короба. Вставляем замок обратно, закрываем дверь изнутри и завинчиваем «ушко» на место.

Вуаля!

Снаружи болтается массивный амбарный замок, и никакой залётный гость ни в жизнь не догадается, что внутри каморки кто-то есть.

Нашарив под трубой фонарик, Тимка с гордостью закрепил его на краю вентиля и донельзя довольный собой, обернулся к компании в ожидании похвал и восторгов.

Увы, продрогшие и промокшие беглецы комфорта и величия инженерной мысли не оценили.

– И что, тут ты и живёшь? – иронично спросил Рик в промежутках меж попытками отдышаться.

– Нет, вообще-то я во дворце живу. А это так, летняя резиденция, – желчно буркнул Тимка.

После затяжной пробежки он порядком запыхался и сам, но, в отличие от остальной компании, к подобного рода марафонам был вполне привычен. Профессия, как говорится, обязывает.

Сквозь сиплые натужные вдохи послышались смешки и фырканье.

– А основная резиденция, надо полагать, это когда в городе на рождество ЛЕДОВЫЙ дворец строят? – подколола ехидная кошка и ощутивший себя отмщённым, лис молча показал ей большой палец.

Вейка скользнула по нему равнодушным взглядом и, скрестив руки под грудью, с ироничной ухмылкой привалилась спинкой к стене.

Не придумав подходяще едкого ответа, Тимка сердито сунулся в угол и присел у трубы. На свет появился скатанный в рулон матрас и тонкое замызганное одеяло. И то и другое явно не было рассчитано на восемь рыл, но к приходу такого количества внезапных гостей он как-то не готовился.

Беглецы скептично покосились на расстеленную «постель» и скрестили взгляды на коте.

– Что? – развёл ладони Тимка.

Гости промолчали и только Рик устало шмыгнул носом.

Согнав всю компанию на расстеленный матрас, Тимка набросил одеяльце на свободный участок земляного пола.

Укрыться теперь будет нечем, но это всё равно лучше, чем оставить кого-то на голой земле. А тепло… тепло они надышат. Благо, что общая площадь каморки не превышает и трёх шагов в любую сторону.

Набившаяся внутрь компания растерянно перетаптывалась в центре то и дело невольно натыкаясь на соседей. Причём некоторые – рыжие и наглые – натыкались куда чаще прочих. За что то и дело удостаивались раздражённого бурчания, а то и чувствительных тычков луктем по рёбрам.

Обессиленно попадав кто где был, компания с облегчёнными стонами кое-как разместилась на матрасе и одеяле.

Испуганные, настороженные взгляды. Растерянность, оторопь и отзвуки былой памяти.

Удирая от настигающего стрёкота вертолётов, петляя в поле от шаривших неподалёку прожекторных лучей, вся ватага думала лишь о том, как бы не отстать, не потерять бегущих рядом. Теперь же, когда угроза попасться вновь миновала, большинство беглецов невольно приходили к одному общему для всех вопросу – «и что теперь?».

Но хуже всего то, что разгорячённые бегом тела начинали всё сильнее ощущать холод от насквозь промокшей одёжки.

Дрожа и постукивая зубами они молча переглядывались, не то размышляя о чём-то своём, не то гадая о чём думают сейчас остальные.

Сграбастав фонарик, Рона обвела лучом постукивающую зубами компанию, ненадолго задержав своеобразный «прожектор» на мыше.

По самые пятки завёрнутый в трофейную куртку, коротышка безучастно таращился в пространство. Преодолев большую часть пути на руках у Пакетика, он тем не менее каким-то образом умудрился расквасить нос, но на падавшую на пол капель не обращал ни малейшего внимания.

Охнув, Рона поставила фонарь обратно и занялась раненым.

– А вода тут есть? – пропыхтел лис, оглядываясь по углам и отчётливо сглатывая пересохшим горлом. В наполненной их дыханием каморке звук показался неожиданно громким и Тимке тотчас захотелось пить.

– Нету, – он пнул давным-давно опустевшую пластиковую бутыль и шумно шмыгнул носом.

Пить хотелось всё сильнее, но тащиться до ближайшего озера, рискуя вновь налететь на погоню было бы полным идиотизмом. Теплушка и так по невероятному, невозможному стечению обстоятельств находилась в каком-то десятке миль от пугающей шарашки из которой они столь удачно рванули когти. Ни к чему искушать судьбу и капризничать, тем более, когда хоть крохотный запас воды у каждого при себе.

Озарённый идеей, просиявший кот сграбастал мокрую тюремную майку в кулак и выдавил в пересохшее горло тонкую струйку влаги.

Остальные в компании неодобрительно уставились на него и растерянно переглянулись.

Первым не выдержал Рик, за ним повторили бельчата и, наконец, рысь. Последней сдалась кошка.

Трагически вздохнув и в очередной раз закатив глаза, Вейка запрокинула голову и осторожно выжала на язык пару капель. Поморщилась, но тут же оживилась и принялась комкать майку столь усердно, что подол опасно пополз вверх, мгновенно притянув к себе большинство взглядов.

Заинтересованных – мальчишечьих и негодующих – девчачьих.

Спасла положение Ронкина затрещина, заставившая отвернуться даже упорного лиса.

Безучастным к происходившему остался разве что мыш и поправлявший недавно обновлённую маску Пакетик. Воздержалась и волчица – молчаливой мрачной тенью она держалась позади всех, с какой-то особенной насторожённостью пугливо поглядывая на компанию из-под густых, нахмуренных бровей.

– Так. Одёжки – отжать! – почти приказным тоном распорядилась рысь.

– Ну да, щаз-з, – спохватившаяся Вейка зло зыркнула на пахабно осклабившегося лиса, уже предвкушавшего «зрелища».

Взгляд Рика беззастенчиво прогуливался по всем изгибам её фигурки, без зазрения совести задерживаясь на наиболее интересных выпуклостях и впадинках.

Не выдержав, крупная и крепкая рысь заслонила кошку собой. Взгляд Рика тотчас сфокусировался на самой выдающейся части её тела и Роне пришлось раздражённо поднять его голову за подбородок.

Нацелив указательный палец она открыла было рот для сердитой отповеди, но в последний момент то ли раздумала, то ли затруднилась с подбором слов и так и застыла на пару секунд.

– Ой, да подумаешь… – Рик закатил глаза и хихикнул.

– Быстро отвернулся! – Рона подтолкнула лисий нос в нужном направлении и Рик, недовольно бурча себе под нос, отвернулся с видом оскорблённой невинности.

Издевательская улыбочка при этом обрела какой-то по-особенному похотливый вид.

– А вы чё уставились? – Рона сердито зыркнула на Тимку с бельчатами и мальчишки поспешили последовать примеру «наказанного».

Рысь обернулась к Пакетику и тот, не дожидаясь оклика, дисциплинировано отвернулся в свой угол.

Суровый Ронкин взгляд сфокусировался на безучастном мыше.

– Тебе – отдельное приглашение?

Грозный командирский тон столь разительно не вязался с мягкостью и пышногрудой крутобёдрой фигуркой, что Тимка едва сдерживал ухмылку.

Пользуясь тем, что рысь отвернулась, он с неприкрытым интересом разглядывал филейные части самозванной предводительницы.

Промокшая тюремная майка немного растянулась и отвисла, прикрывая теперь куда больше, чем раньше, но вместе с тем ничуть не скрывая цепляющих взгляд форм и очертаний.

Уловив краем глаза, что нахальный лис пялится в том же направлении, Тимка с негодованием и ревностью уставился на него. Но рыжий нахал и не подумал отвлечься – то ли в упор не замечая его недовольства, то ли подчёркнуто игнорируя негодующий Тимкин взгляд.

Насупившись, кот вновь уставился на рысий зад, словно пытаясь «насмотреть» впрок. Но удовольствие было напрочь испорчено, и он то и дело с нарастающим раздражением поглядывал на «конкурента».

Близнецы-бельчата с интересом таращились на них снизу вверх, тщетно пытаясь проследить куда все так смотрят и что в этом такого интересного.

Заметив их перегляды, Вейка в очередной раз закатила глаза и скорчила карикатурно-брезгливую гримаску, словно съела что-то неимоверно кислое.

Тем временем, развернув заторможённого мыша, рысь обернулась к компании, заставив мальчишек торопливо вернуться к прежним позам.

– Вот так! И только попробуйте обернуться!

Позади зашуршали тряпкой, по земляному полу забарабанили капли.

Тимка сглотнул и чтобы хоть как-то отвлечь разыгравшееся воображение, скосил глаза на лиса. Рик ответил косым ироничным взглядом и заговорщицки подмигнул, не забыв сопроводить это фамильярным тычком по кошачьим рёбрам.

Тимка вяло изобразил короткую кислую улыбку и хмуро отвернулся.

Попытки не думать о происходящем сейчас за их спинами, казалось, лишь подстёгивали воображение, словно в издёвку, подсовывающее внутреннему взору всё более и более соблазнительные кадры.

И ни холод и голод, ни неутолённая до конца жажда приближающийся конфуз ничуть не сдерживали.

Тимка старательно стиснул зубы, зажмурился и постарался не думать о чём-нибудь запредельно гадком, но где там! Словно железные опилки за приближающимся к ним магнитом, все мысли упорно соскакивали на всё более и более навязчивые картины.

– Поворачивайтесь, – смилостивились за их спинами через некоторое время. – Ваша очередь.

– Чур не подглядывать! – покосившись на подчёркнуто отвернувшихся девчонок, хихикнул Рик.

Прозвучало так, словно он ничуть не сомневался в обратном. Более того – был отнюдь не против, чтобы те поподглядывали.

Неспешно, словно красуясь, он сдёрнул майку, демонстрируя вполне рельефные для его возраста мышцы и на зависть гармоничное сложение.

Тимка ревниво покосился на крепкий бицепс, вздохнул и, закатив глаза, невольно повторил недавнюю Вейкину гримаску. Сам он, едва доставая лису до плеча на фоне этого озабоченного «аполлона» выглядел сопляк-сопляком. Тощий, со впалой грудью и торчащими ключицами, он безумно завидовал открывшемуся зрелищу самой чёрной завистью.

Стягивать майку при столь плотном стечении народа он постеснялся и теперь переминался без дела, не зная чем себя занять и как не выглядеть при этом идиотом.

Таращиться в стенку перед собой – глупо, разглядывать самовлюблённого лиса со всеми его мускулами – неловко. А отвернувшись в сторону, Тимка наткнулся на голышом щеголявших бельчат. «На брудершафт» стянув майки, они покосились на взрослых и торопливо отжав одёжки, в той же странной манере нацепили их друг на дружку.

Развернувшись в единственном направлении, где взгляд не смущали нескромные сцены, Тимка уставился в девчачьи спины.

Рысь и волчица о чём-то шептались, а вредная кошка, пользуясь моментом, беззастенчиво и нагло таращилась в их сторону, с неприкрытым интересом изучая пушистый лисий зад. И негодующее выражение на Тимкиной мордахе ничуть её не смущало.

– Эй! Так нечестно! – делано вознегодовал Рик, краем глаза убедившись в её к себе внимании, но при этом не делая и намёка на попытки прикрыться.

Спохватившаяся рысь отвесила кошке символический подзатыльник, и та нехотя отвернулась.

– Ну а ты чего клювом щёлкаешь? – заметив, что Тимка и не подумал последовать общему примеру, вновь пихнул его Рик.

– И так сойдёт, – стараясь не соскользнуть взглядом ниже лисьего торса, кот хмуро покосился в его сторону и отвернулся.

Рыжий ему окончательно разонравился.

Хотя, чего греха таить – майку и впрямь не мешало бы отжать. Да только раздеваться в такой толпе для него было немыслимо, да и поздновато… А выходить на улицу лишь для этого – как-то глупо. Разве что, подыскать приличный повод?

– Пойду травы притащу. Будет заместо подушек, – как можно более непринуждённо буркнул он и, скрутив болт с «засова», скользнул в промозглое стылое утро.

Притормозив на порожке, он с затаённой надеждой оглянулся на рысь, но Ронка присоединиться и не подумала.

Вздохнув, дрожащий кот выбрался наружу, оглядел окрестности и наспех собрав охапку травы, свалил у входа. Прислушавшись и убедившись, что наружу никто вроде не ломится, кот для верности придержал дверь пяткой и торопливо сдёрнув майку, отжал.

Уфф…

Конечно, теперь одёжку предстоит просушить собственным телом, но, по крайней мере теперь это будет сделать в разы проще. Облизнув мокрые ладони, он чихнул и поплёлся обратно.

К тому моменту вся честная компания уже худо-бедно распределилась по полу, заполнив свободное пространство почти полностью.

Стуча зубами от холода, дрожащая кошка прижалась к напрягшейся волчице. Замерев с этим своим вечно хмурым и чем-то недовольным взглядом, та словно окаменела и уставилась в стену.

Недолго думая, пройдоха Рик деловито пристроился позади кошки и непринуждённо обхватил её за талию, за что тут же заработал чувствительный тычок луктем.

Пакетик и мыш, забившись по разным углам, сохраняли неподвижность. Мыш – безучастно таращась в пространство, Пакетик – словно пытаясь вжаться в стенку и раствориться в бетоне. Исходивший от него запашок в этом тесном загоне по идее должен был стать невыносимым, но почти не ощущался. Не то притерпелись уже, не то помогло невольное купание под дождём.

Замыкала лежбище Рона, расположившаяся почти у самых ступенек.

Застыв на входе с охапкой травы, Тимка обвёл каморку взглядом, присматривая свободное местечко для себя. Но в горизонтальном положении тела беглецов заполняли каморку почти полностью. К добытой же им траве при этом никто не проявлял ни малейшего интереса.

– Ну, всё? Все в сборе? Спим! Свет гашу! – оповестила Ронка, потянувшись к фонарику.

Мысленно чертыхнувшись, он ссыпал притащенную охапку у входа и наспех обтёр парой пучков испачканные коленки и пятки, стараясь не таращиться на сбившиеся в кучу тела и не разглядывать рысь слишком явно.

С одной стороны он, конечно, уже размечтался этак пристроиться к кому-нибудь на манер Рика… С другой – в зелёных глазищах этого «кого-нибудь» столь отчётливо промелькнули искорки ехидства, словно все его грязные мыслишки внезапно вспыхнули на кошачьей физиономии огромными светящимися буквами.

Зардевшийся кот смутился и лихорадочно прикидывая расклад, принялся вытирать пятки вторично.

– Ну хватит уже, что ты возишься? – поторопила рысь. – Всё, я вырубаю!

Она крутнула выключатель и погасший фонарик погрузил каморку во тьму.

Он заморгал, тщетно пытаясь различить в беспросветном мраке хотя бы очертания, хотя бы намёк на то, кто и где улёгся и отчаянно боясь неосторожно наступить на чью-нибудь ногу или того хуже – какое-нибудь куда более чувствительное место.

Чёрт… Чёрт, чёрт, чёрт! И что – расположиться на бетонных ступеньках в собственном доме?!

Да какого фига?!

Решительно насупясь, он шагнул на одеяло, нашарил стопой чью-то ногу, осторожно перешагнул и по памяти двинулся в дальний, относительно свободный угол.

Вот ведь… секунду назад он с замиранием сердца мечтал пристроиться под тёплый рысий бок (о нет, без всяких нахальных поползновений в стиле Рика! Просто рядом!), а сейчас…

Он на миг замер, припоминая кто где лежал, как вдруг ноги с внезапной бесцеремонностью подсекла чья-то пятка и не ожидавший такого коварства, Тимка неловко повалился прямо в крепкие широкие ладони.

Ойкнув от неожиданности, он сердито трепыхнулся, ощущая себя какой-то дурацкой игрушкой. Нет, он конечно и сам только что мечтал прижаться к чему-нибудь мягкому и тёплому, но – сзади и животом, а не спереди и спиной!

Негодующе пыхтя, он по инерции дёрнулся вновь, но мягкая широкая лапа, оказалась неожиданно крепкой и легко удержала его в прежнем положении. Примерно таком, как засыпающий ребёнок держал бы в объятиях плюшевую игрушку.

Растерянность и негодование, смущение и паника от этих прикосновений – бесцеремонных, но в то же время мягких и… неожиданно приятных.

По инерции потрепыхавшись ещё разок-другой, Тимка сдался и замер.

Происходящее было… пугающе странным. Не сказать – ошарашивающим. Вечно неприступный, напускной сердитый вид и это её подчёркнуто прохладное к нему, Тимке, отношение... Нет, в голове не укладывается!

Но вот поди ж ты! Сама, по собственной воле уложила рядом!

Но всё равно было обидно.

Обидно, что объект воздыханий глядит на тебя как на сопливую малышню… Этакий плюшевый хамелеончик под боком. Без которого неуютно засыпать и который нафиг не сдался днём.

Сердито скрестив на груди руки, Тимка насупился.

А крепкая рыськина лапа подтянула его поближе. Вплотную. Так что лопаткам и спине мгновенно стало жарко от прикосновения чего-то мягкого и упругого.

Тимку бросило в жар, а внизу, несмотря на холод и влажные тряпки, мгновенно обозначилось дикое, болезненное напряжение.

Едва не дёрнувшись вновь, он в панике замер. Перехватило даже дыхание – рысья лапа, расслабленно сползла на его живот. В непроглядной тьме каморки различить подробности не удавалось, но всем своим телом, каждой клеточкой своей души Тимка ощущал сколь бесконечно мало, опасно мало расстояние меж этой самой лапой и тем местом, что сейчас онемело от болезненного напряжения.

Сглотнув враз пересохшим горлом, кот застыл, испуганно пялясь во тьму и не решаясь сомкнуть сам собой приоткрывшийся рот.

Нет, вырываться силком точно не вариант – чего доброго фонарик кто включит, и тут он – шарахается с оттопыренной в интересном месте майкой! Позору не оберёшься!

Нет уж, лучше так, чем…

Ронкина лапа снова дрогнула и Тимка в очередной раз затаил дыхание.

Сейчас, вот сейчас эта широкая, похожая на небольшую подушку, ладонь соскользнёт ещё на дюйм ниже, наткнётся на «это самое» и тогда… Что может произойти тогда, Тимка представить не мог. Но ничуть не сомневался, что ничем хорошим для него это не закончится.

Но томительные секунды шли, а ничего не происходило – спокойно посапывая и, наверное, даже не подозревая о его мучениях, Рона спала.

А вот парочка на расстоянии считанных дюймов от его носа – судя по участившемуся дыханию и сопению, нимало не смущаясь присутствием прочих, занималась чем-то непотребным. До чутких Тимкиных ушей донёсся удар по чему-то мягкому и, на миг позабыв о собственной драме, кот злорадно ухмыльнулся: не иначе очередное поползновение рыжего камикадзе Вейка вознаградила ударом локтя в лисьи рёбра.

Сдавленно «ххыкнув», лис ненадолго затих, но уже через пару минут вновь послышались шорохи – продрогшая кошка отлипла от волчицы и уже сама нащупав руку нахала, завернулась в него как в одеяло.

Тимка мрачно вздохнул. Подпитываемое яркими ощущениями и отсутствием зрительных образов, воображение принялось достраивать происходящее рядом, опираясь на шебуршание и шевеление.

Вот лисья лапа, полежав пару мгновений на дозволенном месте, вдруг начинает сползать к местам поинтересней, вот кошка раздражённо сопя, хватает эту ладонь и возвращает на место, а вот наглый лис пытается двинуться в обратном направлении.

В голове было пусто, а немногие связные мысли, не успев толком оформиться, вдруг трусливо шмыгали прочь. Но уже в следующую секунду жгучий стыд и предчувствие позора внезапно сменялись головокружительной бесшабашностью и мечтами о том, чтобы Ронкина ладошка сползла ниже.

Впрочем, секундой позже с новой силой накатывали стыд и смущение. И даже страх, что нечто подобное и впрямь может случиться. И как знать, что произойдёт потом? Высмеют при всей компании? Молча отвесят тумака и изгонят спать на улицу?

Усугубляло панику и то, что несмотря на свой вполне «взрослый» возраст, Тимка до сих пор не знал, как это всё… ээээ… должно происходить. Ну то есть теоретически-то он, конечно, представлял… Но только очень, очень приблизительно.

И не факт, что правильно.

Во всяком разе Финькиным россказням, как одногодка «зажёг с вон той тёлкой», Тимка не верил. Подробностей в этих историях было не особенно, да и все они, каждый раз состояли из того, что мальчишкам не раз доводилось слышать по кабакам и прочим подобным местечкам.

А Ронка…

Тимка собрался было вздохнуть во всю грудь, но в последний момент испугался и замер, боясь и впрямь столкнуть рыськину лапу вниз.

Грудь мучительно сдавило – попробовали бы вы сдержать вздох, когда ну очччень-очень хочется!

Бешено колотившееся сердце замирало от каждого едва ощутимого движения за спиной. От щекочущих шею выдохов. От едва ощутимых непроизвольных (или намеренных?!) подрагиваний рысьей ладошки в опасной близости от… А от горячих, упёршихся в загривок округлостей несчастного котёнка и вовсе бросало в болезненную дрожь.

Виновница же кошачьих волнений, не замечая ничего этакого, похоже безмятежно дрыхла.

Иначе как объяснить щекотно ткнувшийся в кошачью шею нос?

Колючая и демонстративно строгая, Ронка в жизни бы не позволила себе ничего этакого. Ну, во всяком случае – «наяву», днём. А ночью?

Да нет, бред. Брееед, бред, бред!

Ох, как бы ещё не получить утром – за это вот всё… Когда она проснётся.

Тимка неосторожно дрогнул – на миг почудилось, словно проваливается сквозь пол и спиной вперёд летит в пропасть. Содрогнувшись всем телом он перепуганно сжался, ощутив, как Ронкина ладонь скатывается вниз ещё на пару дюймов.

Спит или нет? Может и впрямь – дразнит его намеренно?

Кот в панике зажмурился, но неумолимо сползавшая вниз ладонь вдруг сонным движением вернулась на рёбра и лишь по-хозяйски подтянула его поближе.

Одёжка меж стиснутых тел практически просохла и Тимке невыносимо захотелось потянуться, размять затёкшие мышцы и перекатиться на другой бок. Удерживало лишь то, что в его текущем состоянии это было бы весьма близко к самоубийству.

Тем временем со стороны парочки донеслось учащённое сопение и новые шорохи. Предвкушая очередной «ххык» от отрезвляющего отпора, Тимка расплылся в ехидной усмешке, но сколь ни вслушивался он в темноте, долгожданного звука всё не было и не было.

И лишь услышав судорожный сдавленный вздох, Тимка понял, что Рик всё ж таки добился своего. И сейчас «это самое» только что происходило в кромешной тьме в каком-то футе от него!

Вот же блин! И не смущаются ничуть, не думают, что у этой странной «радиопостановки» могут быть если не зрители, то как минимум невольные слушатели!

Едва сдержавшись, чтобы не выразить своё отношение возмущённым фырком, Тимка завистливо вздохнул.

***

Монстр. Чудовище. Тварь.

Подходящее название для таких уродов.

Наверное…

Наверное, такие ошибки природы, а точнее сказать – науки, не имеют права на жизнь.

Наверное, жизнь – это слишком роскошный подарок.

Опасный и слишком щедрый.

Жизнь несмотря ни на что и вопреки всему, включая здравый смысл.

Виноваты ли чудовища в своей природе?

Порой судьба просто не оставляет выбора. Короткий пшик сладковатого газа и вот ты уже приходишь в себя в адском пыточном кресле, по рукам и ногам прикованный холодными металлическими захватами, с ног до головы облепленный сетью каких-то датчиков и переплетением причудливых распорок, отчего-то похожих на строительные леса лилипутов.

О, это мучительное желание обернуться, скосить глаза, увидеть того, кто стоит за спиной. Но где там! До боли ввинтившиеся в череп стержни надёжно фиксируют голову так, словно вросли в неё.

Но самое страшное – «синдром марионетки». Беспомощной маленькой куклы, нити которой почему-то спутаны в небрежный клубок и запрятаны глубоко в череп.

И вот сейчас одному из будущих кукловодов предстоит наощупь распутать, разобрать этот неправильный клубочек, проанализировать и уяснить какая из нитей куда ведёт и за что отвечает.

Мучительный, безысходный ужас.

Ощущение неподконтрольности собственного тела, реагировавшего на это грубое вмешательство самым причудливым образом – то судорогами в пальцах, то ложным чувством потери равновесия, то внезапным солёным или горьким привкусом во рту, а то и чередующимися волнами жара и холода.

Но ещё страшнее – чистейшая, дистиллированная боль. Невыносимая, сводящая с ума боль. Растворяющая тело и низводящая мысли до совершенно животного уровня.

А ещё хуже – наслаждение. Нестерпимо сильное, всепоглощающее наслаждение, вплотную граничащее с болью.

А потом… потом всё кончилось. Схлынуло, ссыпалось как подсохшая кровяная короста, унеся с собой чувства, эмоции, страхи. Отставив лишь глухую чёрную злобу и бессмысленную иступлённую ненависть.

Квинтэссенция зла и боли, зависть и целый океан боли.

Нет, не физической – всего лишь душевной.

Но боли того самого сорта, которой нестерпимо хочется поделиться с кем-нибудь. Бескорыстно, от души поделиться со всеми, кто никогда раньше не испытывал, не переживал ничего подобного. Со всеми теми, кто даже не подозревает обо всех этих чудесных и упоительно жутких чувствах. С теми, кто живёт в своём придуманном мире, в глупых иллюзиях ложных ценностей и обманчивой безопасности.

Живёт, прожигая свои никчёмные жизни – бессмысленные, тупые и жалкие.

Жрёт, спит и гадит. Снова жрёт, снова спит и гадит.

И плодится.

Чтобы новое поколение таких же псевдоразумных сорняков продолжало заниматься тем же.

О, конечно и в этой компостной куче изредка находится кто-то, кто создаёт по-настоящему великие вещи. Изобретения, открытия, искусство… Но – сколько их, таких созидателей от общей массы? Процент, полпроцента? Одна сотая?

Заслуживает ли этот жалкий мирок, погрязший во лжи и подлости, право на жизнь?

Если и да – то исключительно благодаря тем самым «полпроцентам».

А с другой стороны один из этих умников как раз и придумал …Тварь.

Создал, взрастил… И пал жертвой собственного детища.

Своей гордыни и спеси, самоуверенности и глупости.

О, мысли мучителей всегда переполняла гордость собой и нетерпеливое предвкушение каких-то мелочных побед, ведущих к мелочным выгодам и мелочному же успеху.

Порча.

Изрядный слой грязных, липких и вязких мыслишек, число которых лишь увеличивается с каждым прожитым днём, с каждым перенесённым разочарованием.

Увеличивается, словно густая мазутная плёнка, затягивающая собой всю поверхность колодца.

И как ни крути, как ни изощряйся в попытках черпнуть из такого колодца воды – всегда непременно прихватишь и порчу.

И не избавишься, не отфильтруешь и не притерпишься к этому мерзкому, тошнотворному привкусу чужих потаённых мыслишек.

Даже «запить» его – и то не удастся. Чем больше «пьёшь» – тем гаже привкус. Тем больше порчи, тем сильнее хочется «запить» её новым глотком.

Мерзкая, невероятно жестокая насмешка.

Всё равно что работать в кондитерской и не переносить сладкое. Но при этом раз за разом всё пробовать и пробовать то одно, то другое пирожное в тщетной надежде, что рано или поздно попадётся не сладкое.

Наивно.

Почти так же наивно, как мысли создателей.

О да! Совершенное, непревзойдённое оружие воздействия. Оружие, способное убивать не прикасаясь, подчинять одним лишь взглядом. Оружие, от которого нет защиты. Бездна, в которую медленно рушился мир. Бездна, в которой слышится приближающийся рёв хаоса.

Но – в чём смысл?

Породить, высвободить эту силу лишь ради сиюминутных благ для какой-то горстки ничтожеств, насквозь пропитанных тошнотворными, двуличными мыслишками?

Ради их наивной и глупой мечты о безграничной власти над себе подобными?

А ведь они так до сих пор и не поняли, не осознали и половины масштабов своей ошибки!

Нет, определённо высший смысл не в служении. Не этому примитивному сорту ничтожеств.

Но… что же тогда?

Может быть – предназначение в том, чтобы разнести, расплескать всю эту компостную кучу? Стерилизовать и зачистить грядки, тщательно, с пристрастием выполоть все сорняки, обеспечив не приспособленным выживать дарованиям и жизненное пространство и отсутствие конкуренции?

Полоть, полоть и полоть, в надежде, что может быть, когда-нибудь – пусть даже спустя несколько поколений, на грядке появятся-таки первые ростки? Те самые, исключительно полезные, целеустремлённые и чистые? Незатронутые порчей маленькие новые миры?

Может быть – именно это и стало бы той самой высшей справедливостью, единственным верным путём и смыслом?

Предназначение, судьба.

Миссия разрушения, почти как у библейского «антихриста».

Чернильная клякса ухмыльнулась бы, если бы не разучилась испытывать столь яркие эмоции.

Сравнить себя с библейским персонажем! Тянет, по меньшей мере, на манию величия.

Хотя, конечно, высокая роль проклятия мироздания, воплощённого ужаса весьма приятна и соблазнительна…

Увы – всё прозаичней. Всего лишь Тварь.

Мутант, по чьей-то наивности наделённый невероятной, неизмеримой силой.

Злобное порождение чужого гения и садизма, готовое пожрать своих создателей. Хотя почему готовое? По сути уже пожравшее. В каком-то смысле.

И теперь, лениво ковыряясь во рту зубочисткой, неторопливо прикидывающее, чем бы заняться дальше.

Тварь не видела в темноте, но глаза, как и прочие атавизмы, давно уже были без надобности. Стоит закрыть их, как вокруг разворачивается подробнейший план мироздания. Всё заполняется светом – ослепительным, чистым, перламутровым.

Сотни оттенков белого. Режущего глаз… глаза… ну – то… тот орган, который рисовал эти картины.

И в этом свете чернильно-чёрная, клубящаяся смрадным дымом клякса. Омерзительная, чужеродная в этом месте по самой своей сути. И каждая искорка, каждый лучик напоминают о его чуждости, неуместности во всём этом сверкающем великолепии.

А если потянуться, коснуться какого-нибудь светлячка – можно открыть его, как книгу. Порыться в хитросплетениях и узорах. Изящных, интересных… порой полезных или удивительных. Но общая картина всех этих узоров… Это как выложить из бриллиантов десятифутовые буквы, складывающиеся в неприличное слово.

Но и к этой бессмысленной рутинности тварь порой испытывала болезненную зависть.

И ненависть.

Ведь зависть – это эмоция. А эмоция – это слабость. А слабости стоит ненавидеть.

Тварь лишена всего.

Но зато может легко отнять это «всё» у кого угодно. Задуть небрежным всплеском чернильной тьмы. Стереть, уничтожить. Но увы – не поменяться местами.

Сознание чернильной кляксы бурлило от мыслей, парадоксов и разрывающих противоречий. От ненависти, дающей силы жить дальше. От боли, которая теперь всегда рядом. Непрерывно, нераздельно, навеки.

Ненависть.

К миру, к населяющим его светлячкам, пребывающим в счастливом неведении, КАК всё на самом деле устроено. Ненависти к себе.

К тем, кто остался там, погребёнными в обрушившихся подземельях.

К тем, кому повезло там не остаться.

Есть ли в этом мире тот, кого можно назначить крайним?

Или, быть может, самым правильным было бы начать с себя?

Может быть.

Но что помешает тем, другим, наделать ещё сотню таких же тварей?

А эти, все, которые сейчас вокруг? Словно издёвка. Зачем они? Почему?

Любопытство?

Может быть.

Подходящее объяснение странного позыва. Сделать нечто такое, за что эта группа светлячков должна бы быть благодарна. Если бы знала – кому.

Но можно не сомневаться, что узнай они настоящую природу своего спасения, благодарность была бы последней эмоцией, которую они бы проявили.

Страх, подозрение, ненависть.

И это было бы логично, знакомо и привычно. Так и нужно, так уж повелось.

Но без их благодарности Тварь уж как-нибудь обойдётся.

А вот любопытство… Пожалуй, это единственная слабость, в которой не стыдно признаться себе, кем бы ты ни был: букашкой, Тварью или… Богом.

Может быть, и Бог (если он есть) тоже порой изнывает от любопытства?

Интересно, как он на самом деле воспринимает их всех – светлячков и тёмные кляксы, странные серые облака, перекатывающиеся где-то глубоко под землёй и недосягаемые для его прикосновений… всё это причудливое шевеление и копошение, называемое «жизнь»?

Настал день, когда марионетка осознала в себе силы не только подглядывать чужие мысли, но и навязывать свои.

День, когда марионетка отважилась подёргать за ниточки кукловода.

Увы и ах – новооткрытая способность была слишком слаба и белые халаты легко преодолели и пересилили воздействие.

На этом пугающие операции прекратились и начались бесконечные тесты.

Рукотворного монстра заставляли воздействовать на других светляков, накачивали усиливающими способности препаратами, пытались «тренировать» и стравливать с другими, такими же как он.

Вторая попытка побега также закончилась провалом – списав «бракованный» экземпляр, белые халаты подвесили его в депривационном баке, подключили к системе принудительного жизнеобеспечения и напичкали снотворным. И как знать, как сложилась бы судьба рукотворного монстра дальше, если бы не один из «братьев», ненависть которого к создателям превысила чувство самосохранения. И привела к тому, к чему привела. Ценой собственной жизни песец умудрился подтолкнуть события тем единственным путём, который сделал побег возможным. Выпустил в мир чудовище, отомстившее всем за всё.

Тьма не испытывала благодарности – ведь истинной причиной такого поступка было просто желание отомстить. Любой ценой, максимально жестоко и по возможности быстро. И месть свершилась. Хотя его нетерпеливый спаситель этого и не увидел.

И вот – свобода.

Большой и враждебный мир и стайка беглецов, обязанных своим спасением монстру. Беглецов, которые, подвывая от ужаса, разбегутся куда глаза глядят, стоит им хоть на чуток осознать истинную природу своего спасения.

Но пока… Пока Тьма привычно выпустила отростки, потянулась к светлячкам, обволокла прожилками дымчатых нитей, перебирая чужие мысли, скользя вдоль их узоров, заглядывая в открывшиеся миры, как ребёнок – в калейдоскоп.

Подглядывать и подслушивать – наверное, единственная радость в подобном существовании. Если только этот термин можно применить к удовлетворению вечно голодного любопытства.

Соприкасаясь со светлячком, чернильная клякса на миг словно бы сама становилась им. Обретала новое тело, ненадолго принимая чужие правила игры, «оживала». Вновь испытывала подслушанные и подсмотренные эмоции.

Молодые, почти невинные, почти не запачканные, не заляпанные порчей. Почти не воняющие злыми и грязными мыслями.

Тьма была глупым котом, готовым напрочь отлежать руку, чтобы ненароком не разбудить прильнувшую к нему рысь.

Тьма была рысью, из последних сил державшей уверенный и решительный вид, но где-то глубоко внутри не испытывавшей ничего и близко похожего.

Тьма была волчицей, чьи странные, слишком быстрые мысли сливались в какое-то дикое, безумное бормотание, из которого удавалось выхватить лишь обрывочный, совсем поверхностный привкус.

Холодный привкус безмерной грусти и противоречий, привкус сожалений, тоски и отчаянья. Какая-то пугающая, мрачная, безысходная обречённость.

Тьма была лисом, чьи мысли сосредоточились исключительно на любимом занятии всех простейших: едва сдерживаемом желании наброситься на кошку и оприходовать её по полной программе. Прямо тут, не думая о том, что и кто скажет при виде подобной сцены. Но который всё же ограничился лишь запущенной меж её ног лапой.

Тьма была кошкой, которая умудрилась свить себе не менее сложный и запутанный клубок противоречий. Где в равных пропорциях уживались любовь и ненависть, обиды, страх… И… что-то ещё, чему Тварь не знала названия.

И вся эта хитрая паутина, казалось, издавала тоненький звон – словно от перетянутых струн, которые всё ещё продолжают натягивать. Ещё, ещё и ещё! До предела, до упора и ещё чуть-чуть сильнее.

Тварь даже залюбовалась этим плетением, на миг усомнившись, что сможет его распутать и проанализировать. Кошка приподняла бедро, пропуская крадущуюся ладонь к заветной цели, учащённо задышала. И вместе с ней Тварь ощущала это движение – уловила и впитала ощущения и со стороны кошки, и со стороны лиса. Чернильная клякса какое-то время пила эмоции обоих, зачарованно следя за процессом, прислушиваясь к их ощущениям и непроизвольно покачиваясь в такт этим странным движениям, как змея перед дудкой факира.

Клякса подглядывала, краем сознания фильтруя эхо чужих эмоций. Деля с ними подсмотренное наслаждение, словно на миг полностью сливаясь с чужим сознанием.

Подсматривала, пока не накатило надменное отрицание и презрительная брезгливость.

Едва избегнув гибели, едва нашедшие хоть какое-то укрытие от вероятной погони, голодные и продрогшие – они теребили и мяли собственные тела, извлекая поток удовольствия. Обманывая, словно бы насмехаясь над миллионы лет формировавшимся механизмом эволюции. Процессом, предназначенным порождать таинство жизни, но вместо этого – цинично и вульгарно используемым для извлечения эндорфинов и тактильных ощущений.

Созерцание этой неуёмной тяги к получению удовольствий вызывало негодование и брезгливость. Всё равно как поэту увидеть небрежно и цинично подложенный под ножку стола томик стихов.

Мерзость.

Животные.

Сорняки, наделённые разумом. Пребывающие на вершине всех пищевых цепочек… но – сорняки!

Дымчатые щупальца, преодолев болезненное любопытство, брезгливо отдёрнулись от разгорячённых тел и потянулись дальше.

Простительные животные радости не к лицу высшим созданиям.

Позабыв о парочке запыхавшихся любовников, Тварь обратила внимание на ещё одно причудливое явление. Невероятно, невозможное с точки зрения всего того, что наука считала возможным.

У близнецов. У близнеца… Короче, у того создания, кем бы оно ни было на оба тела приходился ровно один светляк. Заглядывать в них было всё равно что смотреть в бесконечный зеркальный коридор, тонуть в тысячах, миллионах отражений.

Существо одно, но… сразу в двух местах. Одновременно!

От осознания этого кружилась голова и путались мысли. Но сам источник этой странной рекурсии безмятежно спал и сколь-нибудь связных объяснений из его мыслей вытянуть не удавалось.

Тьма вздохнула и сфокусировалась на светляке, что скрывал уродства тела под странной целлофановой маской. Исходившее от него сияние с лихвой перекрывало яркость всех остальных беглецов вместе взятых. Даже исходившие из него нити, казалось, были раскалены так, что дымно-чернильное щупальце не сразу решилось их коснуться. А когда коснулось – в панике отдёрнулось прочь.

Раскалённые нити несли боль. Сотни, тысячи оттенков сводящей с ума боли. Каждая клетка тела, каждая мысль – светляк был буквально насквозь пропитан ей, как бисквитный торт кремом.

Тьма в ужасе отдёрнулась, сжалась, стянулась в тугой мяч, испуганно прислушиваясь к отголоскам боли, что метались в ней до сих пор. Боли столь сильной, что на фоне неё меркли даже собственные воспоминания обо всех пережитых кошмарах.

Преодолев шок, Тварь с удивлением и любопытством закружилась вокруг пылающих нитей, опасливо разглядывая странный, на удивление чистый узор его мыслей. На этом светляке почти не было скверны – крохотные брызги порчи, невесть как угодившие на него недавно, на глазах таяли, исчезали, растворяясь в бьющем из светляка сиянии как капельки воды на раскалённой сковородке.

Боль?

Неужели всё так просто? Просто боль… адская, нестерпимая боль – и скверна тает, уходит? Становится не важной и не нужной?

Но где же ненависть, обиды на тех, кто сделал его таким? Кто изменил его жизнь, изменил наверняка против воли? Навсегда отнял сон, поселил эту бескрайнюю бесконечную боль? Как же страх и желание мести? Где зависть ко всем, у кого всё не так?

Тварь взвихрилась, закружилась вокруг странного создания, нетерпеливо касаясь и боязливо отдёргивая кончики щупалец от раскалённых, пронизанных болью нитей.

***

– Что это? – пожилой, взъерошенный енот брезгливо отпихнул от себя тощую пачку листиков с подцепленными к ним фотографиями.

– Это сенсация, мистер Купер, сенсация! – со всей убедительностью, на которую была способна, в который раз повторила Джейн. От нетерпения лисичка поёрзывала на стуле, а енот в кресле редактора старательно отводил взгляд от её коленок.

– Тарелка на орбите? Пропавший астроном и всемирный заговор? Поймите, мисс Бенсон… мы не жёлтая пресса. Зрители «Бричпорт Ньюз» не хотят видеть эту чу… эмм… эти непроверенные факты, – енот глубоко вздохнул, печально глядя на журналистку из-под кустистых бровей. Его так и подмывало опустить взгляд на куда более интересные достопримечательности, но с дочкой Бенсона – «того самого Бенсона» – подобная непочтительность могла выйти боком.

Смущённо стянув очки с носа, Купер принялся протирать стёкла.

– Но он пропал! Бесследно пропал, сразу как опубликовал эти снимки! – Джейн с трудом сдерживалась, чтобы не вскочить и не забегать по кабинету.

– Ну и что? Знаете, сколько у нас бесследно пропавших в год? – Купер не удержался и украдкой приподнял взгляд на её коленку.

– Но это!!! Это?! – Джейн яростно подвинула под нос редактора пару мутных фотографий.

Вздохнув ещё раз, енот нацепил очки обратно и скользнул по снимкам скучающим взглядом.

– Я вижу здесь только пустое небо и звёзды.

– А вы присмотритесь, присмотритесь! – Джейн не выдержала, вскочила. Обежав стол, обвела пальцем какую-то окружность и постучала коготком по её центру. – Вот!

С трудом заставив себя оторвать взгляд от провокационно шикарного декольте, пожилой енот снова вздохнул и нехотя посмотрел на указанное место.

– Ну, видите?

– Не вижу.

– Ну вот, вот же! Вот!!! – горячилась Джейн, не замечая в порыве спора, что взгляд босса вновь вернулся к глубокому вырезу.

– Пятно. Чёрное. Может, самолёт, дирижабль… Может, вообще облако! – енот повторно заставил себя оторвать взгляд от прелестей журналистки и в который раз вздохнул.

– Это «облако» – десять миль в диаметре! Это не самолёт, не дирижабль и не… Чёрт, эта штука болтается на орбите! И она огромна!

– Или это просто пылинка на линзе телескопа, – енот с сожалением отодвинулся чуть в сторону от нависшего над ним соблазнительного бюста.

Эх, не будь эта фифочка дочуркой самого Бенсона, крупнейшего акционера его телеканала – сто раз бы уже наорал и выгнал дуру к чёртовой бабушке. Или предложил бы этой цыпочке продолжить диалог на мягком уютном диване.

Купер покосился в сторону упомянутого предмета мебели и вздрогнув, стыдливо отвёл взгляд.

Приняв суровый начальственный вид он попытался сосредоточиться на физиономии лисички.

– Я бы тоже скорее поверила в пылинку, если бы он не пропал! Понимаете – пропал! – Джейн была красива. Особенно в гневе.

– Банальное совпадение. Может, получил по голове в трущобах… может, просто поехал на дачу, и бац – сердечный приступ. И документов при себе не было… Ну мало ли… Ну что мне – объяснять вам, как оно бывает? – енот выбрался из-за стола и мягко повлёк разгорячённую спором девицу прочь из кабинета. – Приносите доказательства получше. Чтоб всё хорошо видно, чтоб всё предельно однозначно… Как полагается. И всё будет, всё покажем! Хоть в прямом эфире!

– Но…

Мягко выставив назойливое чадо Бенсона, главный редактор «Бричпорт Ньюз» облегчённо выдохнул, привалился спиной к двери и утомлённо прикрыв глаза, помассировал переносицу.

Рывок.

Низкорослый енот от неожиданности едва не потерял равновесие.

Ох, ну что за день? Нелёгкий выбор – заработать себе врага в лице дочки Бенсона или навлечь гнев самого старика Гарольда, пропустив эту желтушную чушь в эфир?

Убедившись, что попыток ворваться обратно не последует, Генри вернулся за стол. Раздражённо смахнул «сенсационный материал» в корзину для бумаг. Сложил пальцы домиком. Подумал… и, помедлив, достал «сенсацию» обратно.

Не потому, что задумался о бреднях Бенсоновской дочки всерьёз. Так, на случай проявлений недовольства старика Бенсона. Никогда ведь не лишне иметь материальное подтверждение своих слов.

Кипя негодованием, Джейн размашисто шагала по коридору. Старый пердун ещё пожалеет! Ооо, он ещё приползёт к ней сам, как только она найдёт, добудет эти чёртовы «более весомые подтверждения»!

– Джейн! Постой! – кто-то ухватил её за локоть, намереваясь остановить, но вместо этого чуть не улетел следом – настолько сильным был рывок.

Спохватившись, лисичка виновато обернулась.

– Ох. Прости, Чарли…

– Смотри, что я нашёл! Тебе понравится! – догнавший её бурундук лихо сдвинул на затылок бейсболку и дерзко уставился на её бюст, словно обращался «к ним» напрямую.

Не отрывая взгляда от груди напарницы, озабоченный бурундук помахал фотографией.

Вздохнув, она выхватила снимок и шлёпнула по макушке коротышки. Не сильно, так, проформы ради. В каком-то смысле нахальство помощника даже льстило.

Придя работать на крупнейший телеканал города, она и представить себе не могла, какой странный эффект на окружающих произведёт её фамилия. Точнее, не столько даже её, сколько отца.

Большинство сотрудников, узнав КТО её папа тут же начинали шарахаться и почтительно заикаться. Другие же – наоборот, столь натужно и навязчиво пытались набиваться в друзья, льстить и угождать, что вызывали скорее гнев и смущение.

Одному Чарли изначально было решительно начхать на то, чью фамилию она носит. И хотя он, конечно, неотёсанный мужлан, озабоченный клоун и коротышка… один факт того, что он не выпрыгивает из штанов в попытках выслужиться и не сочится едва сдерживаемым презрением, полагая, что всем в этой жизни она обязана исключительно фамилии отца… Один факт этого – уже достаточен, чтобы стерпеть многое.

– Фу ты гос-с-споди! Что это?! – Джейн чуть не выронила фотографию.

– Это то, из-за чего северная ветка сегодня встала на полчаса, – Чарли подошёл к ней, нахально прижался щекой к плечу, сделав вид, что намерен показать на фото что-то важное, а на деле – лишь используя очередной повод прижаться к ней поплотнее. – Кстати, это обошлось мне в сто баксов.

Джейн, решив поначалу, что фото оторванной конечности – какой-то дурацкий розыгрыш, преодолевая гадливость, уставилась на снимок вторично.

Оторванная чуть выше запястья, кисть руки выглядела странно. Пальцы-трубочки, плоские когти-пластинки – как у шимпа. Но вместе с тем – белёсая шкура и почти полное отсутствие шерсти. Словно ладонь несчастного часа три варили в крутом кипятке.

– А самое интересное, что ЭТО… – Чарли выдержал театральную паузу, задумчиво ковыряя кончиком языка остатки пищи меж зубов. – Самое интересное, что ЭТО забрали гэбэшники. Вместе с тем, кто ЭТО сбил.

– Продолжай, – глаза Джейн загорелись ощущением новой тайны. Она даже не отодвинулась, когда нахальный бурундук словно «невзначай» прислонился к её бедру.

***

Дикий, истошный вопль порвал тишину. Визг длился, длился и длился, вгоняя в панический ступор, набивая мышцы ватной мягкостью и заставляя вскакивать и бездумно бежать. В панике мчаться прочь, куда угодно, лишь бы подальше от этого жуткого звука…

Тимка не раз попадал в переделки и повидал в порту немало всяких гадостей – включая падение контейнера, раздробившего ноги одному из грузчиков. Видал и сдираемую тонкими полосками кожу, и паяльную лампу, сжигающую живую плоть… Но никто, никогда и нигде не издавал и бледного подобия этого воя. Да и может ли вообще такой ор исходить из глотки живого существа?

Обитатели землянки в панике заметались, спросонья сталкиваясь в темноте и тесноте, падая на пол и путаясь в своих и чужих конечностях.

Столь же внезапно, как и начался, пугающий крик оборвался.

Впрочем, заметавшимся в тесной землянке было уже не до того. Набив несколько шишек от столкновений с чьими-то головами, локтями и коленями, Тимка едва успел распахнуть дверь теплушки, как накатившая сзади толпа буквально вынесла его на улицу.

И лишь когда все попадали снаружи на зелёную травку и свежий воздух, когда, заполошно озираясь и наспех протирая заспанные глаза, сумели победить первобытный страх… Лишь тогда пришло понимание, что никто ни за кем не гонится и никто никого не убивает.

– Ч-что… ч-что это было? – пытаясь подняться на подгибающиеся ноги, спросил Рик.

– Кто орал? Чё стряслось? Кого убили? – приходили в себя другие.

– Кажется, кому-то приснился плохой сон… – предположила Динка, оглядывая пострадавших в давке.

В отличие от всех остальных сама волчица выглядела вполне невозмутимо, не сказать – меланхолично.

– Плохой сон? Плохой сон?! Мать вашу… Да я заикой чуть не стала!!! – заорала Вейка. Кошку била крупная дрожь, унять которую ей никак не удавалось. И удачно подвернувшийся Рик, конечно же, воспользовался удобным моментом. И придержал её за плечи.

– В жизни не слышала, чтобы кто-нибудь ТАК орал, – почти слово в слово повторила Тимкины мысли Рона. – Это что же должно присниться…

– Меня сейчас больше интересует, какая сволочь орала! – Вейка пристально, с подозрением уставилась на Пакетика. Безмолвный лис выразительно развёл руками и для верности помотал головой – «не могу знать», мол.

– Я орал, – признался показавшийся на пороге землянки мыш. – Простите.

Не голос, а какое-то карканье. Аж слышать больно.

– Хрена себе! – выразил общую мысль Рик. – Ну ты даёшь, мелочь!

– Бедный… – рысь, как заботливая мамаша, присела перед взмокшим мышонком, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но тот, как обычно, отводил взгляд и предпочитал рассматривать пальцы собственных ног. – Что же тебе такое приснилось-то…

– Сон. Просто плохой сон. Мне жаль, – мыш досадливо поморщился и попытался высвободиться, но рысь держала его крепко. – Пусти. Мне… лучше уйти.

Отрывистые фразы малыша как-то разительно контрастировали с его наружностью – худенький, сутулый, болезненный на вид. Обычный ребёнок, но… какой-то слишком серьёзный. И слишком… мрачный.

Тимка покосился на бельчат, смотревшихся куда старше и живее. Невзирая на все их злоключения, те вполне умудрялись находить в жизни хоть какие-то радости: то кидались в окружающих травяным катышем, то просто путались под ногами и совали любопытные носы в каждую щёлку. Словом, вели себя вполне обычно – для своего возраста.

Мыш же – почти всегда сохранял неподвижность и был пугающе угрюм и серьёзен. А этот его вечный взгляд в никуда…

– Уйти? – Рона развернула коротышку обратно и чуть ли не насильно усадила рядом с собой. – И куда же ты, интересно, пойдёшь? Да ещё в таком виде?

Грызун неопределённо дёрнул плечом, но промолчал.

Переводя дух, окружающие хмуро переглядывались – данный вопрос заботил каждого.

– У кого-нибудь из нас вообще есть куда идти? – обращаясь уже ко всем, поинтересовалась Рона.

Ответов не последовало.

– Ты! – рысь выбрала Рика, как ведущий на телевикторине.

Лис помялся, ловя скрестившиеся на нём взгляды.

– Ну, чё молчишь, рыжий, – поторопила Вейка. – Общессность ждёт. Поведай, типа, кем будешь, откуда родом и куда двинешь.

Лис помялся, пряча глаза и явно не желая обсуждать подобные вопросы. Но требовательные взгляды, что называется, припирали к стенке.

– Жрать хочу, – невпопад буркнул он. – И нормальную одёжку.

– Слушайте… вчера нам повезло. Невероятно повезло. Тим… – рысь запнулась на его имени – не то забыла и не сразу вспомнила, не то… словно бы пробуя на вкус его звучание. – Тим… привёл нас сюда.

Взгляды скрестились на объекте обсуждения и кот почувствовал непривычный жар смущения. Он стоял в центре круга, ощущая, как пламенеют от их взглядов нос и уши.

Ироничный – у Вейки, скептический – у Рика. Благодарно-любопытные – у бельчат. Сосредоточенный и мрачный – у Динки. Разобрать, что творилось за грязным целлофановым пакетом, как обычно, не удавалось.

Ну а забинтованный мыш по обыкновению пялился в землю.

Примолкшая компания выжидательно таращилась на кота, а тот не знал куда деться и как себя вести. Столь пристальное внимание нервировало и смущало, но не обретя глупый вид, укрыться от этих взглядов было негде.

– Полагаю, нам нужно бы, как минимум… – Ронка смущённо улыбнулась, – сказать спасибо за ночлег.

Собравшиеся нестройным хором выразили благодарность, как школьники по команде учительницы. Кое-кто хихикнул.

– …И подумать, что делать дальше, – продолжала рысь, сурово глядя, как все машинально стягиваются в подобие неровного круга.

Засмущавшись окончательно, кот поспешно шмыгнул в сторонку, притулившись меж бельчатами и волчицей.

– Дальше… А что дальше… освободим ваше уютное гнёздышко и… как-нибудь, – криво ухмыльнулся Рик, от которого явно не укрылись вчерашние Тимкины «приключения».

Ронка смущённо нахмурилась, но от примеренной на себя роли «старосты» не отказалась:

– Ну, это пусть хозяин норки решает.

Все взгляды вновь скрестились на Тимке и на новой волне смущения, кот едва справился с желанием крепко зажмуриться и для верности даже прикрыть лицо ладонями.

О том, что же собственно «дальше», он подумать просто не успел. Не до того было. Всё как-то… слишком быстро и сразу.

Просто сбежал. Все бежали, и он бежал. А узнав местность – просто привёл всех на собственную лёжку. Так получилось.

И внезапная «важная роль», а тем более необходимость что-то решать его изрядно пугали.

Ах, если бы в подколке Рика было чуть больше реальности!

Тимка боязливо покосился на рысь, пытаясь уловить от неё какую-нибудь подсказку или намёк.

Но та смотрела выжидательно. Можно даже сказать – настороженно. Как и все остальные. Словно и не было вчера… ничего.

Тьфу чёрт… так ведь и не было ничего!

«Плюшевый хамелеончик» навоображал себе чёрт-те чего… – мысленно одёрнул себя он. И не более того.

Или… всё-таки – было?

Он с трудом оторвался от зелёных рысьих глаз и по примеру мыша уставился на собственные ноги. В душе царил полный сумбур и раздрай. Накатывало какое-то странное, глуповато-дурашливое настроение. Словно «травки» нюхнул.

Воистину – «тонул в её глазах».

Это тупое выражение, ещё вчера казавшееся ему предельно идиотским и словно бы насквозь пропитанным дебильным пафосом и фальшью… Сегодня… сегодня оно приобретало чуть больший смысл и натуральность.

Ведь Тимка и впрямь тонул. Безнадёжно и глупо.

И взгляд словно сам собой, как намагниченный, так и норовил прилипнуть к ней хотя бы краешком. Понимая, как всё это выглядит со стороны, он лишний раз старался не пялиться. И даже злился на себя за эти не в ту степь скачущие мысли, за нагромождение сумбурных эмоций и за то, что не в силах распутать этот клубок сам.

А особенно за то, что тянуло пялиться и дальше, ещё и ещё, каждый раз, при любом удобном случае!

А ещё в голову лезли смутные и не всегда приличные образы.

Но больше всего бесило то, что не особо понимал, чего же хочет – чем, собственно, все эти обрывочные мечтания и фантазии должны закончиться.

Хотел бы он, чтобы она осталась? Глупый вопрос!

И даже… даже если для неё он так и останется «плюшевым хамелеончиком» – всё равно хотел бы!

Хотел бы он, чтобы остались все прочие? Не особо.

Наверное, если бы Ронка пожелала – он легко послал бы всех подальше не моргнув глазом. В конце концов, в этом мире каждый сам за себя и всех чужих проблем не порешаешь. Здоровья не хватит.

А совесть – она штука гибкая. Привыкнет.

Но с другой стороны – ведь недавно и сам вот этак… совсем недавно внезапно оказался один и без собственного угла.

Пройдя, пережив подобное хотя бы раз – волей-неволей начнёшь смотреть на мир иначе. Совсем иначе.

Нет, пожалуй брякнуть «убирайтесь» на данный момент явно выше его сил.

Несмотря на то, что теснота и запахи толпы в его жилище изрядно раздражали.

Не каждый из них в отдельности, не кто-то конкретный. Скорее – само то, что начиналось, когда вокруг скапливалось полно народа. Все галдят или бормочут, всем что-то нужно, все пялятся, шевелятся в поле зрения, отвлекая и сбивая с мыслей.

И приходится думать о том, чтобы чего этакое не сделать… от чего все начнут ржать. Не говоря уж о том, что толпу не «выключишь», как фонарик. Не останешься в тишине и одиночестве – когда особенно хочется забиться в угол и ни о чём не думать. Когда любое копошение вокруг нервирует и злит.

Нет, Тимка не любил толпу. Ещё с первого своего визита в детприёмник.

А уж просыпаться каждый день в окружении кучи народу, в тесноте и запахе их тел… приятного и вовсе мало.

Но вместе с тем… закон улиц гласит – чем больше банда, тем страшнее. Ну, в том смысле, что кучей-то оно… и впрямь попроще. Наверное.

И пусть половина из них – девчонки, а половина практически дети… И на нормальную банду эта жалкая горстка ну никак не тянет… Но как-нибудь.

Тимка вздохнул и ссутулился.

– Так что скажешь? – прервала затянувшееся молчание рысь.

Вернувшись к реальности, он обежал взглядом их лица и вздохнул.

Страх, скрытый за подчёркнутой иронией, опаска, настороженность. Надежда, неожиданно тёплая улыбка, ожидание…

Страх остаться в одиночестве.

Вот что их объединяет – страх.

Боязнь остаться наедине с этим миром.

Ещё неделю назад Тимка был совершеннейший, абсолютнейший одиночка. Вполне самостоятельный и самодостаточный. Во всяком разе – с тех пор, как сгинул Финька.

Мог ли он подумать, что жизнь может перемениться… настолько круто? И что подобный глупый страх – страх одиночества – может прийти и к нему?

Сказал бы кто – не поверил!

А ещё где-то в районе голодного и пустого желудка противно ныло и свербело. Ведь со вчерашнего дня ни крошки во рту. Но дело не в том. К голодовке-то Тимка привычен. А вот необходимость в очередной раз принимать серьёзное решение, отмотать которое назад уже не получится, нервировала и сильно.

Ох как не любил он подобных решений!

Как облегчённо вздыхал, когда безбашенный чёрный лис охотно избавлял его от этой необходимости, легко и беззаботно принимая решения за них обоих…

Будь его воля – Тимка вообще пустил бы всё на самотёк. К чему лишний раз ломать голову над сложными дилеммами, проявлять твёрдость и решительность, когда «оно само»? Как-нибудь.

Пауза затягивалась, и беглецы на глазах мрачнели. Настороженно переглядываясь меж собой и явно уже ожидая услышать «нет».

Тимка вздохнул.

– Оставайтесь, конечно, – буркнул он и поспешно опустил глаза, боясь, как бы предательская влага, столь некстати затопившая глаза, не сорвалась и не капнула с носа.

Распустить сопли на глазах у девчонок – это «абзац», как сказал бы Финька.

Что такое «абзац», Тимка не знал. Но смутно догадывался, что, нечто куда серьёзнее, чем «п….ц».

– Теперь второй вопрос, – продолжила тем временем рысь, прежде чем кто-либо открыл рот. – Кто остаётся, а у кого есть куда вернуться?

Компания вновь переглянулась, и кот, пользуясь моментом, украдкой поднял взгляд на Рону. И поймал точно такой же встречный взгляд – как зеркальное отражение.

Она смотрела на него. На него!

Вроде бы без какого-либо «особого» выражения. Но – на него! Из всей толпы – на него!

И от этого на душе стало легко и беззаботно, словно не сидел он сейчас в одной майке и без гроша в кармане, не жил в тесной теплушке, не спал на земляном полу и не старался изо всех сил не думать о том, что же будет завтра.

Всё равно ведь это странное «завтра» не наступит никогда. Проснёшься завтра и опаньки – уже снова «сегодня!».

И пофиг, что угрюмо урчит пустой желудок, не важно, что он совершенно не представлял, как прокормить новообретённую банду и что со всеми ними делать. Главное, чтобы ОНА была рядом.

Вот только… сейчас между ними сидит мышонок, безучастно хмурым взглядом таращившийся на что-то в траве.

А сама Ронка вполне непринуждённо обнимает того обеими руками, прижимая к себе. Ко всему тому, к чему так хотелось вновь прижаться ему, Тимке.

О, наверное, для неё это было в порядке вещей… Он и сам не раз видел, как ведут себя мамаши с карапузами, устраивающие пикник на парковом газоне.

Но лично для него, выросшего в городских подворотнях, большая часть прикосновений к другим сводилась к дракам с уличной шантрапой. Всё остальное Тимка относил к «розовым соплям», недостойным настоящего мужчины.

Но вот сейчас… сейчас Тимка безумно завидовал забинтованному грызуну. И немного злился. На себя, на саму эту зависть, на крикливого грызуна и на то, что ему ни за что ни про что досталась столь смачная порция «розовых соплей».

И пусть для самой рыси в этом объятии и не было ничего «этакого», Тимке от этого не легче.

Во взгляде Ронки же проскользнули искорки иронии. Словно прочла все эти его мыслишки и переживания. И мысленно улыбнулась.

Тимка сердито отвернулся и уставился на кошку.

Не то чтобы «в отместку Ронке» – просто потому, что пялиться на других было менее удобно: сидели они слишком близко к объекту его болезненных страданий и глаза нет-нет да норовили бы соскользнуть на неё. А Вейка… ехидная кошка сама по себе тоже вполне приятна для разглядывания – миниатюрная, гибкая… изящная.

С непринуждённой ехидцей поглядывающая на мир золотыми раскосыми глазками с длинными пушистыми ресницами.

Иссиня-чёрная шёрстка с белой манишкой.

И если б не ядовитый язычок да вредный нрав…

Но даже сейчас, немытая и местами всклокоченная, в грязной тюремной майке, она выглядела… зовуще.

Словно каждая поза, каждый жест продуманы и рассчитаны так, чтобы подать её наиболее выгодно. Каждое движение приковывает случайный взгляд – подтянутое к подбородку колено задирает просторную майку, оголяя бедро, но не открывая при том слишком многого. Хотя взгляд так и прилипает к границе плоти и ткани.

Поворот плеч – и майка обтягивает маленькую, но хорошо заметную грудь. И готовый уже соскользнуть взгляд вновь цепляется за сползающий с плеча рукав. За ключицу, показавшуюся в широком вороте. За едва заметную выпуклость соска.

Тимка не знал и не мог описать это животное притяжение. Глазеть на кошку было приятно. Пожалуй, не меньше, чем на рысь. Может, даже чуточку приятнее.

Капельку.

Но возникавшее при этом ощущение было иным. Может быть потому, что Вейка не выглядела сильной. Скорее наоборот – хрупкой и беззащитной. Ну, если не считать колкого язычка.

А сам Тимка на фоне кошки в роли мужчины-защитника смотрелся куда убедительнее, чем на фоне рослой и крепкой Роны.

Да, Вейка умела нравиться.

Ворот майки на ней был настолько широк, что кошка могла бы при желании надевать эту майку с любой стороны – хоть снизу, хоть сверху. Случайно или намеренно, но держался этот балахон лишь на одном плечике. И второе, цепляя взгляд, торчало из ворота. И вроде – плечо как плечо. Не сказать уж, что есть в нём нечто особенное. Но… в комплекте с этой сползающей майкой… Ему раз за разом невольно представлялось, как эту майку поправить. Или… просто обнять эти узкие плечики, потереться щекой о её… Сказать, что всё будет хорошо и…

Бррр. Тимка поспешно отогнал шаловливые мысли и попытался вернуться к общему обсуждению, но несмотря на все усилия с большим трудом понимал бормотание окружающих.

Кошка же, перехватив его взгляд, едва заметно приподняла бровь. И, словно дразнясь, чуть повела плечом, отчего майка сильней подчеркнула грудь.

Небольшие аккуратные губки чуть дрогнули, обозначив едва заметную, почти неразличимую улыбку. Не то чтобы вызывающую, не то чтобы дразнящую… Скорее… довольную что ли?

Как нашкодивший ребёнок, застигнутый на месте преступления, Тимка потупился, ощущая, как вновь зарделись уши. Непроизвольно покосился на Рика.

Недобро прищурившись лис смотрел на него.

Наверное, минуту назад у самого Тимки был такой же колючий сердитый взгляд при разглядывании Роны, облапившей мыша.

Мрачно вздохнув, кот виновато потупился и мимолётным коротким взглядом обвёл остальную компанию.

Бельчата глазели на мыша, волчица – на всех по очереди. А рысь… в её сторону Тимка покоситься не рискнул.

Заметила? Не заметила? А если заметила – царапнуло ли её тоже?

И поделом, если царапнуло!

Хотя что он… Куда там пялится «плюшевый хамелеончик», её всяко волнует куда меньше, чем забинтованный мыш.

– Ну что ж… – вновь подала голос рысь. – Похоже, у нас тут клуб «не хочу о прошлом». Идти некуда, мосты сожжены и всё такое?

– Ну, не знаю, как вам, а у меня вполне нормальная семья, – с превосходством фыркнула Вейка.

– Ага. Значит, на одного жильца меньше будет, – резюмировала Рона.

Улыбка кошки стала натянутой, а Рик встревоженно вскинул взгляд.

– Вообще-то я не из этого города. Так что, так и быть, придётся какое-то время всё же с вами поболтаться, – буркнула кошка. – Пока на билет не раздобуду, да тряпки поприличнее.

– Хорошо, ещё кто? – Рона обвела взглядом кружок.

– Я, – вздохнул Рик. – Наверное.

– Остальные?

Остальные молчали.

– Хорошо… первая проблема – шмотки. В этом, – Рона потеребила край майки, – на улицу не выйдешь.

– И жрать, – напомнил Рик.

– И еда, – согласилась рысь. – У кого какие мысли?

– Я достану, – буркнул Тимка. – Ну, еду во всяком разе.

– Это где, интересно? – подозрительно прищурилась рысь.

– Неважно, – Тимка беззаботно отмахнулся и поднялся на ноги. Посмотрел на стоящее в зените солнце и поморщился. – Только попозже. Ночью.

– Жрать-то сейчас охота, а не вечером, – вздохнул Рик.

– Ну, иди травки пожуй, – хихикнула Вейка. – Или рыбку налови!

– Рыбку? В порту? – Тимка фыркнул. – Не советую.

Он прошёлся вокруг, мысленно перебирая места, где были неплохие шансы поживиться. Головы сидящих с надеждой поворачивались следом за ним.

Приятно, чёрт побери!

Приятно ощущать себя этаким «добытчиком».

Который всех спасает. От которого все зависят.

Все эти беспомощные и растерянные, не приспособленные для уличной жизни.

И от осознания этой значимости сами собой расправлялись плечи и выпячивалась грудь. Ну – насколько было что выпячивать.

В голове его уже созрел план.

Осталось лишь подыскать помощников. Ведь в одиночку тащить охапку одёжек на девятерых… Он прищурился и окинул близняшек оценивающим взглядом. Не слишком уж малышня, чтобы не справиться, но и не шибко себе на уме, как все те, что постарше. И смотрят на него, что называется, снизу вверх. В рот заглядывают.

– Эй вы, оба! Со мной пойдёте, поможете тащить.

– Может, лучше кого постарше? – скептично хмыкнул Рик, явно намекая на себя, любимого.

– Постарше не пойдёт.

– Это ещё почему?

– Долго объяснять, – отрезал Тимка.

Недавние стрессы и побег на какое-то время выбили его из привычного образа, но по мере возвращения в естественную среду обитания возвращались и прежние привычки.

Залог выживания на улицах – никакой неуверенности в себе. Чуточку наглости, чуточку беспардонности, немного грубости и нахальства. Главное – не перестараться, не перейти грань терпения кого-то из присутствующих. А то и по щам огрести недолго.

Ну а причина… не объяснять же во всеуслышание, что наличие в команде крепенького рослого Рика напрочь обесценивало бы его личный, Тимкин «подвиг» в глазах окружающих. Тут ведь уже не так однозначно, кто с кем идёт, а?

А малышня – это всего лишь малышня.

Кот похлопал по ляжкам, словно надеясь отыскать на тюремной майке карманы. Увы – карманов, естественно, не было. А потому закурить папироску и окончательно «стать взрослым» не получилось.

Не придумав эквивалента куреву, Тимка смачно сплюнул в сторону. Пришлось, правда, поднапрячься, поскольку пересохший рот подобным процедурам не способствовал, но в целом… В целом вышло неплохо и вполне авторитетно.

Вот только Ронка почему-то поморщилась и отвернулась.

***

Ночной дождик оставил на площади множество мелких лужиц. И утреннее, пронзительно голубое небо смотрелось в них белоснежными барашками облаков. Воздух дышал свежестью – сегодня весна официально уступала место лету, и всё живое, казалось, отмечало этот первый июньский день с удвоенным старанием.

В кронах деревьев чирикали птахи, в траве сновали мелкие ящерки и пейзаж вполне можно было бы назвать идиллическим, если бы не опалённые пламенем руины старинного завода. Бывшей электростанции, бывшего объекта J6, бывшей «контрольной точки» одного из этапов головокружительной карьеры генерала. Сейчас, похоже, превратившейся в многоточие.

Весть о ликвидации застала его врасплох. Всё складывалось так хорошо, так удачно… С появлением в его жизни шептунов он давно уж не допускал и мысли о возможных провалах.

И вот – на тебе.

Курящиеся дымком руины, крах мечтаний многих месяцев.

Генерал Паркер стоял у самых ворот, заложив руки за спину и широко расставив ноги. Хмурый взгляд пса бессмысленно блуждал по фасаду строения, словно не замечая копошившихся там-сям солдат.

Чуть позади бультерьера боязливо ёжился овчар-адъютант, с опаской косившийся на то, как на тяжёлых челюстях генерала опасно перекатываются желваки.

Обычно подобное зловещее молчание предвещало небольшой армагеддон для виновных, имевших глупость навлечь на себя генеральский гнев. Но сейчас… сейчас все виновные остались там – погребёнными под десятками футов земли и бетонных перекрытий. И ярость генерала не находила выхода.

А значит – громоотводом мог стать любой, неосторожно подвернувшийся под руку.

Но адъютант, в отличие от всех прочих, не мог позволить себе убраться подальше от назревающего взрыва, переждать, затаиться… Всё, что было в его силах, – стараться быть как можно тише и незаметнее. Не привлекать лишнего внимания, не раздражать начальство неосторожным движением, ни даже шорохом одежды.

Покачиваясь с носка на пятку, генерал проводил угрюмым взглядом два ярко-жёлтых комбинезона. Солдаты, лица которых были скрыты противогазами, тащили труп кого-то из охраны комплекса. С носилок свешивалась конечность. Разобрать, была ли это рука или нога, не представлялось возможным. Безобразно раздувшаяся, покрытая язвами, часть тела покачивалась на манер щупальца – так, словно костей внутри не было.

Извлечённые из-под завалов тела аккуратно складывали у стен, где ещё несколько комбинезонов пытались составить список погибших.

Отвернувшись, генерал зашагал к палаточному лагерю, раскинутому сразу за забором.

Проследовав к штабной палатке, он позволил адъютанту услужливо откинуть полог и, пригнувшись, вошёл внутрь.

– Д-доброе утро, – с жёсткого складного стула навстречу ему поднялся хомяк.

Не отвечая на глупое приветствие и игнорируя робко протянутую для рукопожатия лапку, генерал прошёл к столу и уселся на второй стул. Адъютант, словно угадывая мысли, тут же подсунул ему замызганную тетрадь.

Полистав перепись опознанных, Паркер поморщился: перепуганный толстяк не решаясь сесть обратно, переминался у его стола, не замечая, что тень от него падает на тетрадь и мешает читать.

– Сядь! – мрачно буркнул бультерьер.

Хомяк поспешно плюхнулся обратно на стульчик. От него разило потом и страхом. Он подобострастно мелко-мелко кивал и едва слышно нервозно поддакивал.

– Как зовут?

– Вв-вилли. Вилли Фрейн.

Генерал откинулся на стуле, буравя профессора суровым взглядом и барабаня пальцами по столешнице. Пожевал губами.

Хомяк поёжился, боязливо поглядывая на широкую собачью ладонь с коротко обрезанными когтями на крепких, жилистых пальцах.

– Итак… что здесь произошло? Ваша версия.

– Из сектора Бэйна сбежал подопытный. Проект «Эш», – хомяк пожал плечами. – Я же уже сто раз всё рассказал. Бэйн включил систему зачистки… Бум!

– Тело сбежавшего так и не нашли, – Паркер с прищуром уставился на хомяка.

– Ну… может быть…

– Не может. Его здесь нет, – отрезал бультерьер.

Вскочив, он хлопнул ладонями по столу и навис над учёным.

– Как нет «стилхаммера», «феникса» и ещё десятка подопытных. Ваш зверинец разбежался, несмотря на карантин и зачистку!

Хомяк сжался и зажмурился, словно ожидая, что генерал вот-вот перейдёт от грозных криков к рукоприкладству.

– В «стилхаммер» встроен чип дальней связи. Мы сможем отследить… – едва слышно пролепетал он.

Генерал мгновенно сменил гнев на милость, плюхнулся обратно на стул и задумчиво прищурился:

– Отследить, говоришь… Но ведь оборудование осталось там, внизу, – Паркер вновь уставился на профессора. – Насколько реально всё это… восстановить?

– Большинство отчётов по экспериментам, чертежи и формулы хранились в центральном компьютере. Должны быть частоты, коды доступа… – обмирая от страха пролепетал хомяк.

– Когда?

– Думаю… неделя, может чуть дольше, – профессор нервно хрустнул пальцами и взбодрился. Сомнительное будущее начало оформляться во вполне приятную картину. Теперь, когда выскочка Бэйн канул в прошлое… Для него лично и его проекта открывалась заманчивая перспектива.

– Три дня, – припечатал Паркер.

Тяжёлый взгляд генерала уткнулся в переносицу профессора. Хомяк, казалось, уменьшился в размерах, стёк на стуле, как подтаявшее мороженое.

– Но…

– Три дня, – повторил генерал, продолжая сверлить трусоватого профессора немигающим взглядом.

Глядя на ужимки и панический страх толстяка, он едва сохранял на лице подобающе грозное выражение, борясь с желанием презрительно расхохотаться прямо в перепуганную круглощёкую физиономию.

Настроение помаленьку улучшалось.

***

Бельчата и впрямь производили впечатление малышни – довольно крепенькие даже, для своего возраста. Жаль, на фоне уличной босоты всё равно слишком уж выделялись. Ухоженные, упитанные, какие-то совершенно домашние.

Если б сам не знал, откуда сбежали – ни в жизнь не поверил, что эта парочка не маменькины сынки, не нюхавшие пороха.

На босяках-то к этим годам обычно уже и мышцы пожёстче, и шкурка пообтрёпанней. Да и во взгляде уже не наивное любопытство и доброжелательность, а колючая диковатая насторожённость. Ожидание чего угодно и когда угодно. А эти двое… Эх-х-хе-хе…

Впрочем, нельзя не признать, что безукоризненная дисциплина в виде беспрекословного подчинения и почтительного заискивающего внимания к «старшему по званию» почти полностью компенсировали лоховскую наружность.

А остальное приложится. Не могут – научим, не хотят – заставим.

Улица заставит.

И первое, чему учит уличная мудрость – не привлекать внимания.

Легко сказать – в этаких-то балахонах! Тимка с наслаждением вышвырнул бы осточертевшие тюремные тряпки, будь у них хоть какая-то альтернатива.

Увы, единственным способом не выглядеть подозрительно в глазах прохожих – оставалось закосить под купальщиков, возвращающихся с пляжа. А именно – снять майки и повязать их на бёдрах, типа поверх плавок или шорт.

Благо погода стояла тёплая, неподалёку пригородного посёлка был относительно чистый заливчик и в него и впрямь нередко хаживала купаться местная голытьба.

Словом, полуголая компания мальчишек в этом пейзаже была бы наименее подозрительной деталью из всех возможных.

Увы – лишь издали.

С расстояния, на котором короткий Тимкин мех сглаживал и скрывал шрамы. А шрамов на нём было прилично. На плечах и груди – заработанные от драк и падений, но гуще всего – вдоль хребта.

Шрамы от розог за кощунственный вопрос «если Бог всех любит, то почему всех постоянно наказывает?».

Не найдясь что ответить словами, разгневанный наставник объяснил, как сумел. Ответа Тимка не понял, но за урок был вполне благодарен. Во-первых усвоил истину «молчанье – золото!», а во-вторых шрамы украшают.

А с таким «джентльменским набором», как у него – не стыдно закосить под бывалого и в самой суровой компании. А при нужде – если поймали на горяченьком – давануть на жалость. Ну и перед девчонками пофорсить, опять же… Вот разгуливать с разукрашенной тушкой перед потенциальными свидетелями – не лучший способ не привлекать внимание и быть максимально незаметным.

Благо ещё, что короткий густой мех почти скрывал эти отметины, но вблизи и под ярким солнцем прорехи в шёрстке были всё же заметны.

И бельчата, перематывавшие свои балахоны по ту сторону куста, вытаращились на него округлившимися глазами.

Важно подмигнув им, Тимка повязал майку на ляжки и направился в сторону видневшегося у дороги посёлка.

До самого Бричпорта топать было ещё добрый десяток миль, да и урвать что-нибудь в городе не в пример сложнее. Не говоря уж о риске напороться на скучающую компанию припортового отребья и удирать потом восвояси, теряя добычу и остатки достоинства.

А потому, невзирая на заповедь номер два – «не тырить возле дома», – Тимка решил сделать исключение. И поглядеть, что же там, в посёлке, плохо лежит.

Самое сложное здесь было – не спешить. Ведь местные мальчишки, утомлённые пляжем и купанием, ходили неспешно и вразвалочку. А целеустремлённо несущаяся куда-то троица незамедлительно привлекла бы внимание всех местных.

К тому же безумно хотелось пить и – чего греха таить – окунуться по шею и смыть пот и страхи вчерашнего дня. И он, неспешно прогулявшись вдоль озера, исполнил сначала первый, а потом и второй пункт своих мечтаний.

Игнорируя вопросительные взгляды бельчат, Тимка растянулся на травке, нежась в лучах клонившегося к закату солнца.

Близость к разгромленной лаборатории несколько напрягала, но судя по проводившему их взрыву сейчас там всяко не до горстки беглых детишек.

Помедлив, братцы-белки попадали по обе стороны от него.

– Мы что, никуда не пойдём? – не выдержал правый.

– Пойдём. Но позже, – Тимка сорвал соломинку и важно сунул в зубы. – Вот солнце сядет и пойдём.

– А… при чём тут солнце? – близнецы недоумённо таращились то на предводителя, то на клонившееся к горизонту светило и явно не улавливали хода мысли.

– Потом увидите, – Тимка хитро ухмыльнулся и перекатил во рту соломинку. – Лучше вон сходите искупнитесь, пока время есть.

Бельчата с сомнением покосились на озеро, поминутно оглядываясь на «босса», нерешительно забрались по колено, а затем и по пояс. Забираться дальше они не решились.

Поглядывая на их забавы сквозь щёлочки век, кот незаметно уснул.

И снилось ему вчерашнее – тяжёленькая рысья лапа, горячее, обжигающе горячее прикосновение её тела. Как эта самая тяжёленькая мягкая ладошка сползает всё ниже, ниже и ниже…

– Эй! Проснись!

– Стемнело!

– Уже!

Последние два слова близняшки произнесли порознь, но так, что прозвучало как одна цельная фраза. Будто нарочно тренировались.

Поморщившись, Тимка хмуро покосился на почти ночное небо и с недовольным стоном потянулся.

Размяв затёкшие конечности, он нехотя встал, ополоснул лицо прохладной озёрной водой и повёл их маленький отряд к посёлку.

Подходящий домишко нашёлся достаточно быстро. В это время суток, в уже сгущавшихся сумерках, в большинстве местных домов уже было достаточно темно, чтобы включить свет, но слишком рано, чтобы уже спать.

А значит – владельцы тех домиков, где свет не горел – куда-то опрометчиво отлучились.

За забором ближайшего такого домика их встретило предостерегающее шипение – сторожевая ящерица размером с Тимку, звякнув цепью выбралась из конуры и неприветливо уставилась на маленькую компанию.

Со вторым домом им повезло больше – ящериная конура здесь начисто отсутствовала. Да ещё и в окнах первого этажа гостеприимно распахнули форточку.

Как говорится – «сам Бог велел».

По-шпионски оглядевшись и убедившись, что на них никто не пялится, Тимка поплевал на ладони и лихо перемахнул невысокий заборчик.

– Стоять тут, никуда не ходить, ничего не трогать. Ждать меня, – распорядился он, выглянув обратно и, не обращая внимания на вытянувшиеся мордашки близнецов, крадучись двинулся к дому.

Осторожности ради подпрыгнул у пары окон, пытаясь углядеть не затаились ли внутри коварные хозяева. Но рассмотреть что-либо с ещё светлой улицы в тёмном доме не удавалось.

– Вроде чисто, сигайте сюды! – вернувшись к забору, Тимка оглядел улицу и помахал бельчатам

– Ты собираешься что-то украсть? – подозрительно осведомились братья.

– Чо? – содержание и смысл вопроса даже не сразу дошли до него. А когда дошли, Тимка грозно нахмурился и мотнул головой: – Ну-ка быстро сюда, пока никто не заметил! Ну?!

Близняшки неохотно подчинились. Но глядели теперь мрачно и… словно бы разочарованно.

– Ты не говорил, что мы идём воровать! – зашептали бельчата хором.

– Во-первых – не воровать, а… брать на время, – назидательно пояснил Тимка. – Во-вторых – подумаешь, старое шмотьё… Нам-то оно нужнее!

– Всё равно – неправильно! Почему бы просто не попросить?

– Ты с какой луны свалился? – Тимка посмотрел в кристально честные глаза и встретил такой невинный взгляд, что внезапно ощутил себя последней сволочью.

Это раздражало. И выводило из равновесия «договор о ненападении», с таким трудом заключённый с совестью.

Вот ведь… какие все вокруг правильные и честные. Аж прям тошнит!

Договориться с собой в своё время было несложно – не украсть, а «раздобыть». Не подрезать, что плохо лежит, а «найти». Не отжать содержимое карманов у городской мелкоты, а «дай поносить». Голод не тётка, хочешь жить – умей вертеться!

Просто не нужно даже в мыслях употреблять те слова, на которые совесть делает охотничью стойку. И мало-помалу она перестанет ворчать на любую мелочь по поводу и без повода, а потом и вовсе привыкнет.

А эти… Святая простота!

Тимка зло прищурился, разглядывая замерших у окна близняшек, но внятно выразить свои мысли по этому поводу так и не сумел.

На язык шла одна лишь бессвязная брань.

– Короче! Будет тут всякая малышня меня жизни учить. Не нравится – валите обратно. Помощнички хреновы.

Бельчата насупились, но бунтовать не решились. Не то боясь возвращаться в одиночестве, не то опасаясь ускоряющих тумаков от старшего товарища…

Как бы там ни было, на беличьих физиономиях невооружённым взглядом читалось, как ещё недавно заоблачный Тимкин авторитет упал ниже плинтуса.

Ну да и чёрт с ними. Паиньки недоделанные.

– Ну-ка, подсадите! – Тимка показал близняшкам, как сцепить руки, и легко взлетел до гостеприимно распахнутой форточки. Проскользнул в узкое отверстие, распахнул окно и свесился обратно, помогая бельчатам вскарабкаться следом.

В доме пахло пирожками, древесными стружками и чёрт-те чем ещё. Домашним, уютным.

– Живут же… – мрачно буркнул Тимка, озираясь в тёмной комнате. На фоне его тесной каморки помещение казалось необъятно огромным и зажиточным.

Близнецы с опаской жались у него за спиной, неодобрительно хмурясь и хором вздыхая.

Стараясь не обращать внимания на их вздохи, Тимка прошёлся по коридору, осторожно заглядывая во все двери – не остался ли в доме, не дай бог, какой-нибудь задремавший старичок, который проснувшись в самое неподходящее время вдруг попрётся прогуляться по всем этим хоромам и запалит всю компанию?

Но нет: прихожая, столовая, гостиная, кухня, спальня, ещё одна спальня – всё тихо и пусто…

О, то, что надо!

Похоже, в доме жило довольно многочисленное и совсем не бездетное семейство. А значит – найдётся и одёжка подходящих размеров. Во всяком разе, не столь просторная, как если бы в доме жили одни лишь взрослые.

И Тимка небрежно и решительно распахнув дверцы шкафа, принялся вытряхивать на пол всё его содержимое.

Поворошил образовавшуюся у ног кучу и принялся отшвыривать то, что показалось подходящим, на ближайшую кровать.

Близнецы же принялись ловить и собирать то, что было им забраковано и зачем-то аккуратно складывать обратно.

Поморщившись, Тимка двинулся дальше, с нарастающим раздражением ощущая на спине их укоризненные осуждающие взгляды.

Вот ведь послал бог помощничков!

Но стоило ему сердито обернуться, как бельчата поспешно прятали глазки и понуро опускали ушки. Да и вслух больше ничего не говорили.

И от этого их молчаливого недовольства Тимка злился ещё сильнее – хотелось сорвать подкатившую злость, обругать их «в ответку», но… вроде как «тупо не было повода».

Помогают худо-бедно, молчат, слушаются? Так чего ещё надо…

На какой-то миг Тимке показалось, что он подобрал нужные слова и сформулировал Ту Самую Мысль, но стоило обернуться и вновь увидеть поспешно отдёргивающиеся взгляды, как заготовленные слова рухнули будто карточный домик.

С нарастающим раздражением он распахивал всё новые и новые шкафы, небрежно и зло вытряхивая их содержимое на пол со смесью стыда и удовлетворения, косясь на то, как терпеливо и молча бельчата собирают разбросанные вещи.

Закатив глаза, Тимка вздохнул. Воистину – молчаливый укор куда хуже слов. Пусть даже самых обидных. На них-то хоть ответить можно. А чем ответишь на чужие не высказанные вслух мысли? Начнёшь оправдываться – так лишь глупей себя почувствуешь. Хотя и так – куда уж глупее?

Он вообще бы с радостью бросил это занятие. Перетерпел до завтра, а поутру рванул бы на местный рынок. Щипнул пару тугих карманов и на вырученные деньги накупил бы всякой жрачки. И совесть спокойна: у них, счастливых обладателей этих самых тугих карманов – и так много. Не помрут.

Да и деньги – они все одинаковые, чего не скажешь о вещах. Вещи тырить некрасиво. К вещам ведь привыкаешь, они быстро становятся частью тебя. Любимая майка, любимый фонарик, любимые часы или плеер… По вполне понятным причинам подобных вещей и привязанностей в его жизни было настолько мало, что потеря даже сломанной пополам пуговицы порой была настоящей трагедией.

Но как узнать – к каким из вещей хозяева привязаны, а к каким – нет?

Деловито запихивая добычу в добытые здесь же пакеты, Тимка вновь встретился с близнецами взглядом, но в этот раз отвёл взор первым. Отвёл и сердито тряхнул головой. Вот мало ему собственных заморочек, так ещё эти. Туда же! Можно подумать он сам не понимает, что плохо и всё такое, но ведь кто-то должен?

Наживут. Новые шмотки для тех у кого есть целый собственный дом – не такая уж большая проблема.

А что есть у них? Нора в техническом бункере на заброшенной теплотрассе?

Кое-как успокоив завозившуюся совесть, Тимка подпрыгнул и стянул с вешалки старомодную фетровую шляпу. Натянув её на голову и нацепив широченный, изрядно обвисающий в плечах пиджак, кот посмотрелся в зеркало прихожей.

Забавно.

Но по улице так не походишь.

Выглянувшие следом бельчата не выдержали и хихикнули.

Со вздохом повесив пиджак и шляпу обратно, Тимка примерил кепку. Надвинул на самый нос, покрутился перед зеркалом. Самое то. Великовата, но сойдёт.

С видом бывалого урки, он оглянулся на братьев и подбоченился.

– Ну, чё стоим? Переодевайтесь во что глянулось и валим!

Загнав бельчат в комнату и оставшись в прихожей один, он торопливо скинул «юбку» из тюремной майки и натянул присмотренную мешковатую футболку и просторные шорты с огромными удобными карманами. Напялил кепку обратно, с удовлетворением оглядел получившееся в зеркале и подмигнул своему отражению.

Ну вот, совсем другое дело! Нормальный пацанский прикид.

Подойдя к двери, за которой возились белки, кот осторожно стукнул по деревяшке костяшкой пальца:

– Ну? Чё так долго?

– Сейчас, – отозвался кто-то из близняшек.

Пожав плечами, Тимка прогулялся в кухню. Сунул нос в холодильник и самодовольно хмыкнул.

Обширное семейство жило не то чтобы слишком зажиточно, но и далеко не голодало.

На столе появилась палка колбасы, рулончик сосисок, огромная бутыль газировки, пакет молока, десяток банок консервов, половинка копчёной курицы, кусок торта, приличный шмат сыра, рыбное филе и груда шоколадных батончиков.

В довершение натюрморта нашёлся также относительно свежий хлеб.

В дверь робко поскреблись и в приоткрывшуюся щель просунулись любопытные беличьи мордахи. Переодеваться они, естественно, и не подумали.

Тимка стоически вздохнул и придвинул к ним бутерброд. Не столько из заботы об их пустых желудках, сколько в качестве своеобразного «подкупа».

Вроде как, слопай близняшки бутер, глядишь и «святости» в них поубавится.

И Тимка перестанет наконец ощущать это их молчаливое осуждение.

Бельчата уставились на подношение, как загипнотизированные и облизнулись. Но, несмотря на протестующее урчание желудков, взять их так и не решились.

Тимка вздохнул и зачавкал собственным бутером. Картинно жмурясь, причмокивая и наигранно постанывая от удовольствия.

Бельчата синхронно сглотнули.

А он открутил у курицы ножку и продолжил свои безжалостные провокации с удвоенными усилиями.

На ум почему-то пришла библейская притча про яблоко и змея, отчего Тимка едва не поперхнулся куриной ножкой и закашлялся.

Близняшки же пялились то на кота, то на лежавший перед ними бутер.

Постучав себя в грудь и прокашлявшись, Тимка набулькал в кружку молока и, усевшись на стул, неспешно отхлёбывал белую влагу, смакуя каждый глоток, но не забывая показательно облизываться и причмокивать.

И если испытание бутербродом близняшки вынесли, то муки жажды стали последней каплей. Сдавшись, бельчата сгребли пакет и по очереди присосались к дырке.

Глядя, как, обливаясь от спешки, малышня высасывает сливки, Тимка торжествующе ухмыльнулся. Да, голод не тётка, а собственной святостью сыт не будешь. Впрочем, озвучивать свои мысли он милосердно не стал.

Лишь ухмыльнулся шире, с умилением наблюдая, как близняшки одновременно вгрызаются в бутерброд с разных сторон, стачивая его до тех пор, пока не столкнутся носами. За первым бутером последовал второй, а потом и третий.

Причём вместо того, чтобы взять себе по одному и поесть нормально, близнецы упорно предпочитали делать всё до странного одновременно.

Но вместе с благодушной сытостью к бельчатам вернулись и их детские заморочки по поводу «можно и нельзя» и запоздалый стыд.

На середине трапезы бельчата посмурнели, виновато и пристыженно поглядывая на Тимку. Вот-вот переглянутся, потупят глазки и, сгорая от стыда, стыдливо отложат недоеденный бутер обратно.

Но друг на дружку близнецы не смотрели. Вообще.

Что, кстати, странно.

Тимка вдруг припомнил, что и раньше ни разу не видел, чтоб бельчата переглядывались.

А ведь близняшкам прям-таки полагается переглядываться!

Все виденные им двойняшки всегда этак многозначительно переглядывались – по поводу и без, многозначительно, заговорщицки, виновато… Да даже просто так – без каких-либо особых целей.

А эти… не то чтобы намеренно отворачиваются, опасаясь сталкиваться взглядами. Скорее, словно бы не испытывают надобности, что ли. Но при этом во всех их движениях какая-то невероятная, неестественная синхронность.

Тимка кинул бельчонку яблоко, тот сгрыз половину, не глядя перебросил огрызок близнецу – небрежно, через плечо. А тот, всё так же не глядя, непринуждённо поймал брошенное яблоко, хоть и стоял к брату спиной.

Впору в цирке выступать!

В очередной раз позавидовав парочке, Тимка даже представил себе своего собственного двойника – каким бы он был. Мог бы быть. Этакую точную копию, с такими же мыслями, с такими же мечтами и чаяниями. Копию себя. Может ли быть в этом мире что-нибудь более ценное? Ох и дел бы они наворотили!

Увы – с этим ему повезло так же, как и со всем прочим.

И даже Финька, единственный, кого он мог бы назвать другом… Наверное.

Даже вредный лис никогда не упускал шанса подколоть, поддеть и обсмеять по любому поводу. О «взаимопонимании» и говорить не приходится, не то что о чём-то подобном той удивительной, невозможной синхронности, что демонстрируют бельчата.

– Уф, ладно! Пора валить. Чего доброго, хозяева вернутся, – помрачневший Тимка удовлетворённо похлопал себя по округлившемуся пузу, шумно рыгнул и принялся сгребать в пакеты оставшуюся снедь.

Бельчата шмыгнули прочь, и к моменту, когда он, нагруженный двумя объёмистыми сумками, заглянул в разграбленную спальню, близнецы уже натягивали майки. Правда, выбранные ими одёжки были на размер меньше, чем следовало. Майки туго обтягивали торсы, а короткие шорты-боксёрки больше тянули на нижнее бельё, чем на одёжку для улицы. Впрочем, сейчас Тимке было не до показа мод, кот уже представлял своё триумфальное появление в «стойбище» со всем добытым богатством.

Наспех утрамбовав в скинутые балахоны всё награбленное, подтянув узлы и проверив, крепко ли держат, они перебросили тюки через подоконник.

Удовлетворённо вздохнув, Тимка огляделся – не пропустил ли ещё чего важного…

Ах да – обувь.

Босиком по травке, конечно, хорошо, но по городу этак не особо побегаешь. Горячий асфальт днём, колючий мусор, а то и битое бутылочное стекло ночью к подобным экспериментам особо не располагают.

Нашарив в прихожей шлёпанцы и сандалии он выгреб десяток пар разнокалиберной обувки и утрамбовал в отдельный пакет.

По пятам сопровождаемый близняшками, наведался он и в спальню для взрослых.

Эх, сколько всего полезного! Но попробуй под этими укоряющими взглядами прихватить что-то типа маленького магнитофончика или женских украшений с трюмо!

Ладно, ограничимся предметами первой необходимости.

Хотя… знал бы, что они такие правильные – уж лучше б рыжего прихватил. Или того же Пакетика. Вот уж кто точно бы молчал. А какие у него там глаза под маской – какая нахрен разница? Всё равно не видно.

Высадив горе-помощничков из окна и побросав им тюки награбленного, Тимка в пару прыжков скакнул в коридор, где прихватил с тумбочки пачку папирос и коробок спичек. Рядом валялась зажигалка, но спички были интереснее. Хотя зажигалку он тоже прихватил – всё в хозяйстве пригодится.

В окне снова появились обеспокоенные задержкой беличьи мордахи. И Тимка не удержался от маленького представления. Чуть подбросив коробок, поймал на тыльную сторону ладони, щёлкнул по нему костяшкой пальца, заставив встать на попа, выдернул ладонь, поймал закрутившуюся волчком коробочку и небрежно сунул в карман. В беличьих глазёнках вновь забрезжило нечто похожее на восхищение, и Тимкино настроение поползло вверх.

– Ну, чё встали? Валим! – отяжелевший от обильного ужина, он неловко спрыгнул с подоконника и с кряхтением взвалив на загривок тяжёлый баул, поспешил за близнецами.

***

– Не имеете права! Да я вас… – Джейн в негодовании стиснула кулаки и как могла грозно вытаращилась на невозмутимого широкоплечего полицая.

Оттеснив журналистку от накрытого клеёнкой тела, бык пошире расставил ноги и вызывающе скрестил руки на груди. Двое тащивших носилки задвинули ношу в фургончик без стёкол. Лица их скрывали пластиковые забрала – непроницаемо-зеркальные, встроенные в капюшоны комбинезонов химзащиты.

– Чарли! – лисичка обернулась к бурундуку. – Ты снимаешь?!

– Снимаю, снимаю… – Чарли нацелился камерой на меланхоличную рожу быка. Здоровяк безразлично уставился в объектив. Челюсти его размеренно перетирали внушительный ком жвачки.

От негодования и растерянности Джейн сбилась с дыхания. Никто… никто и никогда не решался вот этак бесцеремонно выставить её прочь! Её!

Тряхнув чёлкой, она обернулась к камере и подняла микрофон.

– Здравствуйте! С вами Джейн Бенсон, и это репортаж с места находки… находки столь странной и необычной, что представители охраны правопорядка не очень-то рады прессе! – она злобно покосилась на здоровяка, но выражение на его роже не изменилось ни на гран.

Потеряв интерес к назойливым репортёрам, «копыто» блуждал скучающим взглядом по улице, лениво перекатывал жвачку и нимало не смущался перспективой показа его физиономии в новостях с ехидным, нелицеприятным комментарием.

Вскинув бровь, Джейн решительно обернулась к камере и продолжила:

– Как вы, наверное, помните, пару дней назад движение на восточной ветке Бричпортского метро было остановлено на целых полчаса. Причиной тому стал несчастный случай, произошедший между станциями Милдгейт и Крюйт-молл. И хотя несчастные случаи в метро – явление нередкое… данный эпизод привлёк наше внимание своей необычностью.

Джейн вновь покосилась на охранника, но бык по-прежнему сохранял безучастно-безразличный вид.

– Как сообщил нам анонимный источник, – а вот при этих словах бесстрастное лицо дрогнуло, и бык с вялым интересом уставился на журналистку, – власти скрывают некую тайну. Дело в том, что пострадавший – не обычный несчастный, решивший свести счёты с жизнью!

Бык едва заметно выгнул бровь, но попыток прогнать назойливых репортёров не сделал.

– В наши руки попали фотографии с места происшествия, – торжествующе выдохнула Джейн. – Сейчас вы увидите их на своих экранах.

Безразличный охранник зыркнул по сторонам, словно ожидая увидеть эти самые экраны прямо здесь и сейчас… Не увидел и, выплюнув жвачку, несколько раздражённо уставился на репортёров.

Разумеется, никаких зрителей и фотографий на их экранах у Джейн не было. Три месяца работы на телеканале – не тот срок, чтобы вести прямые репортажи. Будь ты хоть дочкой владельца заведения, хоть…

Словом, запись ещё предстояло привезти в студию, обработать, вмонтировать крупный план снимков, раздобытых Чарли, и уж потом, с одобрения мистера Купера или ближайших его помощников, всё это могло попасть в эфир.

Ну а пока – пока для упрощения монтажа она говорила заученный текст, на который гладко лягут студийные спецэффекты.

– И вот сейчас мы находимся у неприметного учреждения без вывески. Именно сюда, по нашим данным, было доставлено то самое тело. Тело, фрагмент которого вы видели на этом фото!

Она сместилась в сторону, позволяя Чарли отснять вид возившихся с носилками комбинезонов.

– А сейчас таинственные останки, по-видимому, направляются…

В дверях здания появился ещё один мрачный тип – волк. Охранники обменялись взглядами, и волк двинулся к съёмочной группе.

– Как видите – местная охрана не слишком рада нашему появлению… Эй, что вы себе позво…

Волк отодвинул её в сторону и протянул лапу к камере.

Низкорослый Чарли, макушка которого едва доставала до груди охранника, разумеется, не мог оказать никакого серьёзного сопротивления. И камера перекочевала в лапы громилы.

Пощёлкав кнопками, тот со скучающим видом молча извлёк кассету.

– Да как вы смеете!!! – задохнулась Джейн. – Да я…

– Вы? Вы получите разрешение на съёмку закрытых объектов и тогда вернётесь. Может быть, – волк помахал кассетой. – А пока это останется у нас.

Охранник прошёл «сквозь» них, заставив её и Чарли поспешно уступить ему дорогу.

Потеряв к ним интерес, волк уселся в кабину машины сопровождения и, обдав репортёров едким облачком выхлопных газов, кавалькада покатила прочь.

– Гадство, – прокомментировала Джейн, бессильно сжимая кулаки. – Догоним?

– Не думаю, что это хорошая идея, – Чарли надвинул козырёк на самый нос. – Помнишь, как нас подрезали в прошлый раз?

Лисичка вздохнула и позволила увлечь себя к машине.

– Чё такая кислая? – бурундук толкнул её луктем.

– Ты зато весёлый, – Джейн поморщилась и посмурнела ещё больше.

– Хочешь фокус? – Чарли улыбался всё шире, словно изнутри его так и распирала какая-нибудь очередная плоская шутка.

– Не хочу, – Джейн плюхнулась на сиденье рядом с водительским и с подозрением покосилась на помощника. – Поехали, а?

– Уверена? – Чарли уже похрюкивал от сдерживаемого смеха.

– Ну, колись уже, – Джейн сердито сдула упавшую на глаза чёлку и недовольно покосилась на коротышку.

– А что мне за это будет? – поинтересовался нахал.

Лисичка не нашлась что ответить. Вместо этого она сердито сорвала с него кепку и уставилась так, словно собиралась всерьёз задать взбучку.

– Тихо-тихо-тихо! – Чарли примирительно выставил ладошки. – Внимание – фокус!

Он устроил камеру на коленях и, убедившись, что завладел её вниманием, извлёк… кассету.

– Вуаля!

Джейн зачарованно уставилась на пластмассовый прямоугольник.

– Но… как… – она осторожно приняла подношение обеими руками, не в силах поверить и понять.

– Элементарно, – до неприличия довольный собой, Чарли щёлкнул креплениями, и с камеры отвалилась массивная пластиковая нашлёпка с лючком кассетоприёмника. Под нашлёпкой обнаружилась ещё одна дверца… То есть не ещё одна – под лючком была настоящая камера! А вот нашлёпка – просто запчасть от какой-то другой камеры, ловко прилаженная поверх.

Из неё-то и извлекалась кассета, которую «конфисковал» наивный солдафон.

– Ну, как тебе идея? – бурундук расплылся в ухмылке. – Самое сложное было сделать эту большую красную кнопку. Чтобы даже самый тупой охранник догадался, куда нажать, чтобы вынуть фальшь-кассету. Гениально, да?

Джейн сжала пластмассовый прямоугольник покрепче, настроение хитрожопого коллеги передалось и ей. Они заговорщицки переглянулись и коварно захихикали.

– На поцелуй тянет? – бурундук самодовольно поиграл бровью, испортив всё торжество момента.

– Нет! – Джейн моментально приняла суровый неприступный вид и даже отодвинулась.

– Ну хоть в щёчку?! – заканючил Чарли, с надеждой подставив скулу и картинно зажмурясь.

Фыркнув, Джейн натянула на него отнятую ранее бейсболку – чуть сильнее, чем требовалось, с оттяжкой придержав козырёк. – Поехали давай, казанова!

– Грубо, – Чарли повернул ключ зажигания и театрально вздохнул. – Очень грубо.

Жёлтый «Лемми» с фиолетовым логотипом «Бричпорт Ньюз» заурчал и вырулил на шоссе.

Глава 4: Два в одном и луна-парк

Обратную дорогу бельчата помалкивали – то ли притомились топать, то ли всё ещё дулись на Тимку.

Теперь, когда все риски были позади, отойдя от посёлка на безопасное расстояние, кот вновь испытывал неловкость. Не то чтобы у него было хоть малейшее сомнение в правильности идеи разжиться поношенными шмотками, не то чтобы он ощущал хоть каплю какой-нибудь вины… Но… Тягостное молчание несколько напрягало.

Но – не начинать же выяснять отношения, оправдываться? Глупо же! Ведь никаких «предъяв» братцы-белки ему не делали. Топали себе впереди, время от времени поочерёдно оглядываясь, проверяя – не отстал ли?

А ведь он даже не знает, как их зовут. «Близняшки», «белки», «эй ты!».

Вполне хватало для общения. Раньше.

Сейчас же – внезапно стало как-то неловко. Словно совсем уж наплевать на прибившуюся к их компашке малышню. Примерно так же, как бывало порой всем плевать на него самого.

Погружённый в невесёлые мысли, Тимка шлёпал позади бельчат.

Навьюченный увесистой сумкой и парой пакетов съестного, он хмуро разглядывал пушистые беличьи хвосты, синхронно покачивавшиеся из стороны в сторону и… завидовал.

Выросший на улицах, он как и любой типичный беспризорник не раз и не два вливался в разного рода сомнительные компашки. Увы, для самых мелких и тем паче новеньких, преимущества «банды» частенько сводило на нет пренебрежительное, а то и вовсе издевательское отношение «коренных».

В итоге Тимка быстро разочаровывался и пускался в самостоятельное плавание, чтобы в скором времени вновь куда-нибудь примкнуть.

Чреда лежбищ и чужих, полузабытых лиц и кличек сливалась в сплошную пёструю ленту. Щедрая на приключения кочевая жизнь не оставляла места для долгоиграющих привязанностей и лишних сантиментов, карая за эту непозволительную роскошь порой жестоко и беспощадно.

Год, почти целый год, на протяжении которого они с Финькой делили невзгоды и радости – самое яркое и одновременно самое болезненное воспоминание в его недолгой ещё жизни.

Несколько месяцев тоски и мерзейшего настроения, бессонницы и бесконечных воспоминаний о том, как вместе попрошайничали и подворовывали, как обустраивали очередное новое жилище и строили планы на будущее. Как мечтали о том, что когда-нибудь обязательно разбогатеют. Надо лишь подождать, потерпеть, не прозевать свой шанс.

Увы, «когда-нибудь» – это слишком долго. А в его случае – всё равно, что «никогда».

Ведь стоило расслабиться и перестать всерьёз опасаться размолвки, способной положить конец их маленькой банде – как жизнь в очередной раз болезненно щёлкнула по носу.

Финька пропал.

А он, Тимка, ещё много-много месяцев не находил себе места от тоски и глюков. Вздрагивал и взволнованно вскидывался, когда в толпе мелькал серебристо-чёрный мех или мерещился в полусне знакомый ехидный голос.

Ворочаясь и подолгу не в силах заснуть, он раз за разом возвращался к этому мерзкому, гнетущему чувству потери. Сотни, тысячи раз обещал он себе что больше никогда – ни за что и никогда сроду ни к кому не привяжется.

И вот поди ж ты – вновь соблазн! Искушение ощутить себя частью какой-то компании, чего-то большего чем отдельно взятый бродячий пацан.

И ладно бы только это! Маячившие перед глазами бельчата погружали его в мрачную угрюмую зависть. Зависть к тому, что у каждого из них был второй. Одинаковый, как зеркальное отражение. Понимающий с полуслова, с полувзгляда. Вообще без слов! Кто-то, кто всегда рядом. Кто-то, для кого ты такая же неотъемлемая часть себя…

Вон, даже топают в ногу – словно солдаты на плацу. И даже одёжку выбрали одинаковую – фиг различишь.

Идти оставалось ещё прилично, повисшее молчание давило всё сильнее, и Тимка решился:

– Зовут-то вас как? – грубовато поинтересовался он.

– Джейк, – отозвался левый близняшка.

– А тебя? – не дождавшись ответа от правого, покосился в его сторону кот.

– Джейк, – буркнул и правый.

– Не понял! – Тимка с подозрением уставился на двойняшек – прикалываются, что ли?

– Мы – Джейк, – обернулся левый.

– Оба? – подозрительно насупился Тимка.

Ну точно – прикалываются, черти. Кому в здравом уме придёт в голову давать одно и то же имя и без того как две капли воды похожим близняшкам?

Бельчата промолчали.

– Ээ… и как вас различать?

– А зачем тебе? – огорошил встречным вопросом правый Джейк.

– Ну… Гм… – Тимка даже не нашёлся что ответить. – Ну вот вы сами-то друг дружку как отличаете?

– А нам – зачем? – хихикнул левый, несмотря на попытки сохранить подчёркнутую мрачность и осуждающе-виноватый вид.

– Тьфу на вас, – насупился Тимка, не зная, как поддержать зашедший в тупик разговор.

Но, против его ожиданий, бельчата оттаяли – притормозили шаг, расступились, пропуская предводителя маленькой экспедиции вровень с собой. Одинаково синхронно покосили глазом.

– Хочешь фокус? – улыбнулся левый.

Бельчонок обогнал кота и брата, обернулся к ним лицом, вышагивая задом наперёд и словно чудом избегая ям и кочек.

– Валяй, – Тимка с интересом перехватил сползающую сумку, гадая каким образом близнец определяет приближение препятствий и то, насколько высоко и далеко нужно перенести ногу, чтобы не споткнуться на очередной кочке.

– Покажи несколько пальцев, – попросил бельчонок, не переставая пятиться и словно бы вовсе не замечая неровностей дороги.

Тимка выразительно приподнял занимавшие руки пакеты. Но бельчонок продолжал таращиться, и кот со вздохом остановился. Поставил пакеты в пыль, растёр затёкшие ладошки.

Передышка весьма кстати – первому предлагать посидеть на травке и отдохнуть было как-то несолидно, а переть на себе обувку и жратву – между прочим, совсем не то, что почти невесомые тючки со шмотками.

– Ну, – Тимка показал два растопыренных пальца.

Правый бельчонок, остановившийся вровень с братом, но не поворачиваясь лицом к ним, показал над плечом аналогичный жест.

– Тоже мне фокус, – фыркнул Тимка. – Ты ему моргнул там или ещё чего.

– А так? – бельчонок прошёл чуть дальше, так что теперь не мог видеть брата при всём желании. – Ещё раз!

Тимка поджал большой палец и выставил четыре оставшихся, бдительно следя, чтобы второй «фокусник» не обернулся и не подсмотрел какие-нибудь тайные знаки от братца. Но тот мгновенно угадал и новое число. И ещё раз, и ещё, практически мгновенно повторяя все жесты едва ли не раньше, чем Тимка заканчивал движение.

Повторил бельчонок и совсем сложные жесты. И даже из скрещённых и согнутых колечком пальцев – если сигнал на количество у них и был, то в отличие от цифр, подобные закорюки братья вряд ли могли заранее условиться как-то обозначать.

Но даже эти странные символы правый Джейк повторил без запинки и задержки.

И даже почти повторил выразительно отогнутый средний палец, но в последний момент смущённо фыркнул и укоризненно обернулся.

Тимка озадаченно присел на траву и тряхнул головой.

– Сдаюсь. Как вы это делаете? – кот глядел то на одного, то на другого бельчонка, но стоило ему перевести взгляд на одного из близнецов, как тот смущённо отворачивался. Зато поворачивался другой, на которого Тимка в тот момент не смотрел. И наоборот. Ни дать ни взять – как игрушка с фигурками кузнецов, закреплёнными на двух деревянных дощечках.

Сдвинешь влево – один стукнет, а другой замахнётся. Двинешь вправо – наоборот. И так до опупения.

Тимка фыркнул и опрокинувшись на травку, с наслаждением потянулся. Удовлетворённо вздохнул и с деланым безразличием уставился в небо, всем своим видом демонстрируя, что уже и позабыл обо всех явленных чудесах, да и не очень-то горел желанием узнать секрет этих фокусов.

Детишки любят владеть тайнами. Но сами же готовы растрепать их всем кому ни попадя, кто проявит лишь немного интереса и умело выразит восхищение.

Тимка и сам хорошо помнил, как наглый Финька частенько разводил его на подобных моментах, цинично заставляя выбалтывать так и распиравшие его «тайны».

И действительно – не прошло и минуты, как бельчата не выдержали. В поле зрения, заслонив густо усыпанное звёздами небо, появились две озадаченные его безразличием мордахи.

– Не догадался? – близняшки синхронно моргнули и Тимка вздрогнул от внезапно пришедшей мысли.

Вот он, тот таинственный «голос»? Ибо чем ещё, как не чтением мыслей, объяснить всё это шоу?

Но с другой стороны… зачем тогда одному надо непременно видеть, что именно он показывает? Могли бы и оба к нему спиной стоять – было бы ещё эффектнее.

Нет, по ходу «голос» – это не они. Или… они, но намеренно таким образом маскируются? Или – это у них только меж собой работает? Но тогда почему слышал и он? Бррр… Мозги сломаешь.

Тимка всё же с подозрением оглядел близняшек и «громко» подумал: «Щас вот сорву крапивы, да каааак…»

Но довольные собой, бельчата не дрогнули и даже в лице ничуть не изменились. Знай себе лыбятся от уха до уха.

Попадав по обе стороны от него, двойняшки непринуждённо пристроили головы на кошачьи рёбра.

Тимка не нашёлся как среагировать на подобную фамильярность – и замер. Мелькнула мысль, что для них – неразлучных на протяжении всей жизни – подобное поведение может и в порядке нормы, но вот для него…

Большая часть прикосновений в Тимкиной жизни сводилась к дракам, хватанию за шиворот разъярёнными прохожими и тому подобным не очень приятным явлениям.

Вчерашняя ночь в объятиях Ронки открыла для него новую веху в этой стороне жизни. Но если там и тогда он был не прочь продлить это ощущение сколь угодно долго, то сейчас испытывал скорее неловкость и скованность.

– Мы одно целое, – вдруг неожиданно серьёзно произнесли близняшки и синхронно покосились на Тимкин нос, ожидая реакции.

И от этого странного двухголосия – от абсолютной его синхронности, которой не добиться ни одному хору в мире, – по Тимкиной спине пронеслись мурашки.

– Джейк один, – произнёс левый, подняв в небо руку с выставленным в сторону пальцем.

– А тела два, – произнёс правый, повторив этот жест, но оставив на ладони уже два пальца.

– Да ну вас! – Тимка чуть не вскочил. Разыгрывают, черти! Ну как есть разыгрывают!

– Честно-честно! – снова хором заверили близняшки, уставившись в загоравшиеся на небе звёздочки.

Тимка же устал лежать с руками за головой, но опустить их в более удобное положение было некуда – не на белок же. Пришлось скрестить на груди, невольно приняв вид неприступного недоверия.

Джейк синхронно повернул голову. Головы.

Понятие личного пространства им явно было незнакомо и оба беличьих носа едва не уткнулись в Тимкин.

Ошарашенный не укладывающейся в голове концепцией, он недоверчиво и даже с подозрением уставился на улыбчивых близняшек.

В голове заметались сотни идей о том, как лично он бы «размахнулся» в использовании подобного, будь у него самого два одинаковых тела. Мысли путались и заводили в столь далёкие дали, что кружилась голова.

Это ж ведь уму непостижимо, какие возможности! Относительно честно, не рискуя попасться на мухляже, можно легко уделать всех в карты!

А казино? А напёрстки? А в драке?..

От нахлынувших комбинаций и перспектив у Тимки перехватило дыхание.

Конечно, было бы куда круче, если бы близняшки не походили друг на друга как две капли воды. Меньше подозрений. Но ТАКОЕ-то уж всё равно никому и в голову не придёт! Даже близко!

В лучшем случае подумают на некую систему тайных сигналов меж братьями. А её-то у них как раз и нет!

– Ммм… И зачем вы… то есть ты… Чёрт, такие тайны вообще не стоит никому доверять! – вконец запутавшись и сбившись с мысли, пробурчал кот.

– Ты хороший, – огорошила левая половина Джейка.

– Тебе можно, – дополнила правая половина.

– Эмм… – Тимка в очередной раз не нашёлся что ответить и мрачно уставился в небо.

«Хорошим» себя он как-то не считал. Скорее уж напротив. Подумать страшно, сколько терпил, лишившихся своих пухлых кошельков, поминали его «незлым тихим», а на деле – и злым и громким словом! Что-что, а уж определение «хороший» в отношении мелкого уличного воришки по меньшей мере странно.

Хотя, конечно, для всей этой внезапно свалившейся на его многострадальную шею ватаги – он сейчас прям весь из себя ангел-хранитель, ни дать ни взять.

Тимка грустно улыбнулся.

Неверно истолковав его молчание, белки встревожились. И над котом вновь нависли две мордахи. Ещё ближе, чем раньше. И Тимка едва не вздрогнул, на секунду испугавшись, что сейчас его придушат и закопают прямо тут, запоздало пожалев о накатившей откровенности.

Но Джейк… Джейки… бельчата глядели с обеспокоенностью. И с какой-то наивной детской доверчивостью, от которой Тимка и сам непроизвольно расплылся в ухмылке.

– Ты ведь никому не расскажешь?

Тимка тут же устыдился своих наполеоновских планов о прагматичном применении беличьих достоинств. Хотя на смену одним глупостям немедленно пришли в голову другие. Ни разу не прагматичные, но ещё более… смущающие.

По глупым мыслям он вообще был рекордсмен. Наверное.

– Не расскажу, – заверил кот. – Да и кто поверит.

Он с вновь подступившим подозрением покосился сначала на одного, затем на другого бельчонка, словно до сих пор подозревая затянувшийся розыгрыш. Словно ожидая, что те не выдержат и расхохочутся над тем как он повёлся на это бредовое откровение.

Но вопреки его подозрениям на беличьих мордахах не было и намёка на затаённое веселье. Скорее – совсем детская глупая наивность и доверчивость, при виде которой он почему-то вновь ощутил себя редкостным негодяем.

Успокоенные бельчата снова прильнули к его бокам, свернувшись в тёплые клубки и, казалось, вознамерившись заснуть прямо здесь.

– Так, всё… домой! – подскочил Тимка, окончательно выбитый из равновесия и смущённый столь бесцеремонным вторжением в личное пространство.

Сонно моргая, Джейки покорно подхватили вьюки со шмотками, и маленькая экспедиция двинулась дальше.

Благо показавшаяся в небе луна уже давала достаточно света, чтобы не спотыкаться о неровности поля.

***

Тварь клубилась в комнате, незримо касаясь светлячков, просачиваясь в хитросплетения их глупых мыслей, витая вокруг вкусных противоречий, заглядывая на пыльные полки чужой памяти.

С этими, которые остались, – всё было просто. Прикосновения к их мысленным нитям не ощущал никто. Кроме того самого, кто когда-то волей судьбы очутился в той самой камере, где некогда держали и Тварь. И невольно стал маячком и приёмником. Каким-то непонятным образом ощутил прикосновение извне, запаниковал и даже стал сопротивляться.

Его переплетения были гуще, запутанней… но в то же время в них был какой-то странный, своеобразный порядок и закономерность. Словно все узоры кто-то разделил на несколько кучек, почти никак не связанных меж собой и подключающихся к мыслительному процессу то по очереди, то на первый взгляд в совершенно хаотичном порядке.

Но при этом – никаких следов вмешательства извне не было. И это было странно. Нетипично.

У остальных – почти у всех здесь присутствующих – в полках памяти были провалы: вырванные куски, прорехи, заполненные какой-то бессвязной трухой, и местами даже явные следы грубого, неумелого вмешательства.

Это было заметно, это было очевидно.

Впрочем, большую часть этих прорех в собственных узорах светляки создали себе сами.

И в этом Тварь, пожалуй, могла бы позавидовать им всем. Этой их способности забывать, сглаживать колючки страхов, притуплять иглы боли, менять всё, что вплеталось в их сумбурные узоры так, чтобы всё плавно и неприметно вплеталось и встраивалось в их странные системы мировоззрений. Врастало, не причиняя никакого дискомфорта и раздражения… Дополняло, а не разрушало картину мира.

Собственный узор Твари сохранял всё неизменным. Как кусок янтаря, в который угодила доисторическая муха. Как музей боли и страха, мучительного давящего ужаса. Слой за слоем на этот клубок наматывалась тонкая нить, к которой намертво прилипало всё увиденное, услышанное и воспринятое любым доступным способом.

Иной раз, в очередном приступе саморазрушения, Тварь безумно тянуло выплеснуть всё это на первого попавшегося светляка. Вывернуться наизнанку, позволить чужому взгляду углубиться в её собственное плетение. И пусть светляк в ужасе шарахнется, пусть брезгливо поморщится, пусть возненавидит.

Не важно, что будет потом. Главное – что кто-то увидит. Всё как оно есть.

Зачем? На этот вопрос ответа пока не было.

Может быть – подспудное, толком не оформившееся желание изменить? Не важно что, лишь бы не так – не как сейчас?

А может быть – любопытство? Непреодолимое навязчивое любопытство и стремление подкрепить практикой теорию. Подспудное желание быть пойманным? Как в той глупой теории про маньяков и серийных убийц, обрывки мыслей о которых Тварь столь часто выхватывала из пёстрого хаоса тех, кто остался в разгромленном подземном комплексе?

Если верить этой наивной теории – каждый рано или поздно стремится быть узнанным. Предстать перед судом, насладиться ужасом и ненавистью, отвращением и неприятием окружающих?

О, в каком-то роде подобное желание подвести итог вполне понятно и объяснимо.

Получить бирочку с названием.

С диагнозом, определением.

С классификацией – кто ты и что ты есть.

Иррациональная тяга поглядеться на себя в зеркале чужого мнения.

Но… с другой стороны – позволить судить себя всяким ничтожествам – это ли не слабость?

Другое дело – если найти кого-то хоть минимально интересного. Достойного?

Может быть.

Тварь потянулась к светлячку, окружённому ореолом боли. Всегда, неотступно и непрерывно следовавшей за ним. Сросшейся, пропитавшей всё его существо, но при этом – не изменившей, не замутившей светлячковый свет. Напротив – словно бы защищающей и очищающей его от порчи, вовсю пятнающей других.

Может быть – он?

«Здравствуй», – шепнула тьма светлячку.

И тело светляка вскинулось, заозиралось вокруг, пытаясь понять, кто из присутствующих заговорил с ним. Но никто из набившихся в каморку и близко не смотрел в его сторону.

«Я схожу с ума?»

Страх. Неожиданно мощная волна застарелой паники. Столь огромной и сильной, словно копилась годами.

«Нет».

Новый прилив сумбура и круговерти мыслей, расплескавшихся, разошедшихся рябью как от брошенного в пруд камня.

И родившийся из этого мельтешения образ иконы.

Внезапно.

«Это… Ты?» – мысленно спросил светляк, невольно представляя картинку из библии, распятый силуэт и распевающих на облачках пернатых ангелов.

Тварь фыркнула бы, если бы могла испытывать веселье.

Воистину – неожиданная ассоциация. Хотя вполне объяснимая.

Проследив заметавшиеся внутри светлячка искры, клубящиеся щупальца Твари осторожно скользнули по наименее раскалённым нитям, перебирая, ощупывая образы.

В чреде привычных картинок ярким вкраплением мелькнул и вовсе странный образ – некто похожий на шимпа, но с до неузнаваемости искажёнными чертами лица. Искажёнными куда больше и заметнее, чем это обычно принято в церковной атрибутике. Уплощённое до уродливости лицо, голова с огромным, неестественно крупным лбом. Почти полностью лишённая шерсти, голова в окружении дурацкого нимба с характерным «многослойным» выражением на лице. Выражением, в котором каждый при желании мог усмотреть осуждение и строгость, грусть и страдания или любое иное из подходящих случаю и настроению смотрящего выражений.

Занятный способ манипулирования. Столь простой и очевидный… Что даже как-то внезапно стыдно. Всё равно что давить танком муравейник.

Искушение поиграть в бога было столь сильным и ярким, что на какое-то время вогнало Тварь в ступор и новый приступ самокопаний.

Воистину – «если Бога нет, то его следовало бы придумать»!

Хотя бы потому, что это избавит любого, с кем заговорит бесплотный голос от необходимости лгать или, упаси боже, говорить правду. Избавит и самих светляков от неуёмной тяги докапываться до истины и желания во что бы то ни стало отождествить бесплотный голос с конкретным телом.

Удобно. Соблазнительно. Идеально.

Но… выдавать себя за Него было как-то… неуютно.

И по сути, и по содержанию.

Да и в отношении самих светляков… как-то нечестно.

«Увы. Скорее – дьявол», – после продолжительной паузы откликнулась Тварь.

Светляк отчётливо вздрогнул. То ли не ожидал получить ответ, втайне надеясь списать почудившийся голос на глюки подсознания, то ли всерьёз поверив грустной шутке.

«Как жизнь?» – не дождавшись внятной реакции, продолжила Тварь.

«Чо?» – общение с «потусторонним», похоже, изрядно пошатнуло психику бедолаги, а манера общения инфернального голоса окончательно выбила из привычной колеи ожиданий.

В переплетении светляковых мыслей заметались панические искры, всё затянулось в тугой звенящий узел, едва не ущипнувший собственные дымящиеся нити Твари.

Забавно.

«Я говорю, «как жизнь?» – терпеливо повторил голос.

И светляк вновь забегал глазами по присутствующим. Не то в попытках определить не разыгрывает ли его кто, не то всерьёз надеясь уловить запах серы.

Тварь легко могла бы внушить ему и запах. Стоило коснуться пары струнок в плетении, как светлячок легко получил бы искомое ощущение даже невзирая на то, что физически не ощущал запахи уже долгое-долгое время.

«Сам не видишь?» – наконец нашёлся с ответом подопытный.

«Вижу».

«Тогда чо спрашиваешь?»

«Так интереснее».

Тело светляка вновь замотало головой, на этот раз оно словно пыталось вытряхнуть странный голос из ушей, да так яро, что присутствующие обернулись на шорох маски.

Светляк замер.

«Я схожу с ума?»

«...не больше, чем остальные…»

«…слышу дурацкие голоса…»

«…хочешь тишины?»

Не ответив, светляк до боли сдавил голову руками.

«Банально. Мог бы просто сказать», – констатировал бесплотный голос.

И тьма замолкла.

Реакция светляка была забавной, но до скуки предсказуемой: не прошло и пары минут, как неразговорчивый угрюмец уже и сам хотел поболтать.

И уже сам окликнул самозваного «дьявола»:

«Эй? Эй, ты тут ещё?»

Но тьма не отозвалась. Иррациональное желание общаться с низшими формами жизни – прошло. К тому же – в границы восприятия уже входила возвращавшаяся троица добытчиков.

«Эй?! Вернись!» – беззвучно надрывался светляк, рассыпая искры эмоций.

Но Тварь уже переключилась на более интересные объекты.

***

Приоткрытая дверь и царившая в землянке темнота на секунду вызвали у кота панику: а ну как все бросили их и сбежали? Или стряслось чего, пока их не было?

Придержав ближайшего Джейка за плечо, он бесшумно поставил сумки в траву и крадучись приблизился к землянке. Сердце ёкнуло и замерло… Но нет – всё в порядке. Сидят себе, клювами щёлкают... А дверь открыта! Заходи, бери что хочешь!

Не удержавшись, Тимка ворвался внутрь с диким безумным криком.

В землянке испуганно завопили и заметались, сталкиваясь и падая друг на друга.

– Идиот! Нельзя же так пугать! – набросились на него, едва осознав, что реальной угрозы нет.

– Вот я ему!

– Засранец!

Тимку уронили на пол, но бить не стали – слишком рады были возвращению.

– А чего вы с открытой дверью сидите? А если б не я вернулся, а кто посторонний? – деланно возмущался он, пытаясь выбраться из чьих-то цепких лап.

– Да кто сюда притащится в такое время? – фыркнула Вейка.

– В жизни всякое случается. А если сиживать с дверью нараспашку, то случаться будет чаще! – буркнул Тимка, с трудом принимая сидячее положение и отбрыкиваясь от по инерции вцепившихся в него рук. – Разбирайте подарочки.

– Ого! – восхитился кто-то в темноте, щупая подтаскиваемый белками улов.

– Это откуда столько? – настороженно поинтересовалась Рона.

– Так… места надо знать, – Тимка покосился на близняшек, и ухмыльнулся. Бельчата вздохнули и виновато потупились.

– Не хочу даже предполагать, что это за места… – сердито начала рысь, но на неё зашикали остальные, а потом и вовсе оттёрли в сторону.

– Дай сюда! – Тимка выдернул из-под ног Пакетика погасший фонарь. – Тут ручка есть – если покрутить, аккумулятор зарядится.

Он отстегнул крышку, откинул складную ручку и показал, что делать. Лис в маске продолжил крутить, и фонарь вскоре разгорелся вновь.

– А сейчас – жрачка! – Тимка победно вскинул руку с увесистым мешком. – Та-даааам!

– Во-первых, не жрачка, а еда… – продолжила занудствовать Рона. – А во-вторых – руки мыли?

Но оголодавшие беглецы уже не слушали – буквально в лоскуты разрывая притащенные свёртки и вгрызаясь во всё, что извлекалось и второпях ронялось на несвежий матрас.

Отложив фонарь, замотанный в маску лис неожиданно робко выхватил из сталкивающихся рук один из относительно целых мешков и утянул в свой угол.

Тимка пристроился возле Ронки и вскоре был вознаграждён сосиской. Есть уже, в принципе, не хотелось – но как тут удержаться? И Тимка откусил подношение, не утруждаясь предварительно принять его из рысьей лапы в свою.

Рона, совсем не предполагавшая устраивать столь двусмысленные сцены кормления с рук, от неожиданности едва не выпустила огрызок из пальцев.

Нахмурилась, попробовала сердито впихнуть сосиску в Тимкину ладонь, но хитрый кот заранее скрестил руки, спрятав ладони подмышками. А затем и вовсе нахально завалился на бок, попытавшись пристроить голову на Ронкином бедре. В конце концов – может же герой рассчитывать хоть на какое-нибудь поощрение?

Эх, куда там!

Подзатыльник, дополненный грубо сунутым в рот куском хлеба, быстро вернул его к реальности.

Зато Рику, не замедлившему повторить схожий манёвр в отношении кошки – повезло не в пример больше.

С улыбкой скармливая лису кусочек за кусочком, кошка попутно почёсывала его за скулой. А рыжий нахал довольно жмурился и млел, не обращая ни малейшего внимания на завистливые Тимкины взгляды.

Ну как тут не надуться?

Вздохнув, кот пристроился на свободном пятачке, кое-как вытянулся и сердито отвернулся носом к стенке.

«Подумаешь… Ну не очень-то хотелось».

Нет, ни на что этакое он и не рассчитывал толком. Заигрался на почве глуповато-дурашливого настроения и наивного ощущения, что вот это их сборище – уже почти как семья.

Но – отрезвляющий щелчок по носу и настроение враз меняется на противоположное. И всё это нелепое и наивное враз уходит, откатывается прочь, оставляя после себя обычную гнетущую пустоту.

Пугливую и настороженную, как дикая помойная ящерица.

Он попытался заснуть, не обращая внимание на чавканье и переговоры соседей, но где там!

Всем же пофиг, что некоторые тут спать пытаются! Мало того, что шуршат и чавкают, так ещё и трындят о всякой чуши, спорят, обсуждают.

А самое главное – ни грамма уважения к добытчику! Знай себе делят шмотки и на него, Тимку – чихали с высокой горки. Словно его тут и нет вовсе, словно не пытается он наконец заснуть!

Шорохи и разговоры за спиной мгновенно начали бесить.

Промучившись добрых полчаса, он уже почти было погрузился в дрёму, когда шебуршание за спиной сменило тональность – перекусив и распределив обноски, компания начала устраиваться на ночлег.

И кто-то нахально плюхнулся за спиной, прижавшись к нему горячим боком.

Моментально позабыв обиды, Тимка с надеждой вскинул голову, но вместо пятнистой рысиной мордахи за плечами обнаружился Джейк. Обе беличьи тушки непринуждённо притиснулись к нему поближе, свернувшись в тесный плотный клубок из переплетённых хвостов и конечностей.

И всё бы ничего, если бы излишне дружелюбная малышня не отрезала начисто малейший шанс на повторение вчерашних обнимашек с Ронкой!

Тимка сердито зыркнул на близнецов, на деловито устраивавшуюся в сторонке рысь и раздражённо вздохнув, отвернулся обратно.

Секунду он раздумывал над тем, чтобы демонстративно отодвинуться или отпихнуть малышню в сторону, но в последний момент не решился. Стоически вздохнув, Тимка раздражённо скрестил на груди руки и хмуро уставился в стенку.

Здесь, в тесном пространстве под толстенной трубой, подпёртый со спины белками, он ощущал себя в относительном уединении. Но заснуть под все эти мрачные мысли, шорохи и возню не получалось ещё долго.

***

Разрубленное, пожёванное колёсами поезда, тело неизвестного лежало на столе патологоанатома. Изувеченное лицо не позволяло представить себе, как несчастный выглядел при жизни, но и от того, что удавалось рассмотреть, веяло чем-то чужеродным.

Белёсая кожа с редким, местами относительно густым мехом, странные, неестественные пропорции тела. Ладонь с неприятного вида трубчатыми пальцами с некоторой натяжкой можно было бы принять за конечность шимпа, но в то же время – рука существа отличалась от ладони шимпа в той же мере, в которой сами шимпы отличались от всех прочих.

Если у обезьяньих пальцев были мощные, выделяющиеся суставы, то пальцы создания выглядели слабыми и словно бы больными. Одутловатые и округлые, с жёсткими плоскими нашлёпками в том месте, где должны были располагаться когти они вызывали какую-то странную, подспудную неприязнь.

Нижние же конечности покойника и вовсе смотрелись странно. Вместо ожидаемых обезьяньих ладоней уродливо-длинные костистые ноги заканчивались чем-то отдалённо похожим на деформированные, обросшие кожей копыта из которых торчало по огромному уродливому пальцу с целой бахромой из рудиментарных, омерзительно скрюченных пальцев поменьше.

Хвоста – даже рудиментарного – у создания тоже не было.

– Начинайте, – стараясь не морщиться, генерал застыл, заложив руки за спину и широко расставив ноги.

Кивнув, белые комбинезоны склонились над телом. Зажужжали дисковые пилы, с тошнотворным звуком вгрызаясь в плоть и кости.

Паркер не выдержал и поморщился: мерзкий звук до отвращения напомнил визг бормашины. А ещё потянуло гарью. Точнее – палёной костью: пила учёного, возившегося с головой трупа, с гнусным чавканьем провалилась в череп.

Подавив рвотный позыв, генерал не без усилия придал лицу скучающе-безразличный вид и даже демонстративно похрустел шеей.

Белохалатники же деловито суетились вокруг трупа, неуловимо напоминая каких-то доисторических падальщиков, с жадным урчанием терзающих добычу. Мимо пронесли спиленную крышку черепа, и генерал отвернулся.

– Сэр? Журналюги уже суют свой нос. Кто-то слил про... это, – подошедший солдат кивнул на раздираемое учёными тело.

– Что значит «слил»? – Паркер, рост которого был заметно ниже солдата, уставился на него снизу вверх.

– Сегодня парочка чокнутых журналюг чуть не вломилась в анатомичку с камерой на перевес. Грозились поднять шум, вывести всех на чистую воду и всё такое.

– И?

– Ну, Мейсон забрал кассету, которую те наснимали, но…

– Идиоты. Гос-с-поди, ну что за идиоты! – Паркер поморщился. – Показали бы другой труп, нормальный. А теперь эти щелкопёры вцепятся как репейник… Что за газетёнка, кстати?

– Телевизионщики. «Бричпорт Ньюз». Коротышка на подхвате и баба. Лет двадцати. Рыжая.

– Имя? – простонал генерал, кривясь как от зубной боли.

– Узнаем. Сей момент узнаем, – солдат метнулся прочь.

Паркер вздохнул и покосился на копошившихся во внутренностях трупа яйцеголовых.

Торчать тут не имело смысла. Общее представление о находке он получил, подробный доклад ляжет к нему на стол завтра… А нюхать всё это и слушать омерзительные звуки извлекаемых кишок… Брр.

Генерал поморщился и размашисто зашагал вслед за солдатом.

***

Пробуждение началось по вчерашнему сценарию – с дикого истошного вопля. Впрочем, в этот раз паника была чисто символической. Едва подскочив, все быстро вспомнили о вчерашнем и с дружным негодованием уставились на мыша.

– Мать моя женщина… – резюмировала Вейка общую мысль. – Определённо надо что-то делать с этим грёбаным будильником!

Крикливый мыш, потерянно озираясь, забился в угол и загнанно хлопал на них невидящими мутными глазами. Видать – не до конца ещё выпутался из своих кошмаров. Коротышку била крупная дрожь, пальцы сами собой сжимались и разжимались, не то выписывая какие-то странные узоры, не то пытаясь «наигрывать» непонятную мелодию на невидимом пианино.

– Бедняжка… – рысь притянула его к себе, утешительно погладила по плечу. – Ну всё, всё… это был сон, просто сон…

Сердито высвободившись, мыш попытался выскочить прочь, но был вновь перехвачен и насильно усажен на пол.

– Ну куда ты, дурачок? – легко удерживая трепыхающегося малыша, Ронка с беспокойством осмотрела его грязные бинты. Повязка на голове испачкалась и растрепалась, но заменить бинты всё равно было нечем. Разве что майки тюремные на лоскуты пустить… Теперь, когда у них есть одёжка, вроде как старые шмотки уже без надобности. Но грязные, пропитанные дождём и потом их тел, заскорузлые подсохшие тряпки в качестве бинтов вызывали определённые сомнения.

Тем временем, пленённый мыш сдался и, обмякнув в её широких ладонях, покорно принял сооружённый волчицей бутерброд.

– Мда, – поморщилась кошка. – Если каждое утро начинать с подобного, мы тут сами все шизанёмся.

На неё зашикали.

Приходя в себя, население землянки протирало глаза и помаленьку подтягивалось к устроенному в центре «столу» – обрывкам целлофанового пакета и остаткам вчерашней трапезы.

Прилипчивые близняшки жались по обе стороны Тимки, поминутно заглядывали в глаза, словно порываясь задать неловкий вопрос, но никак на это не решаясь. Поначалу подобное в какой-то мере льстило, но быстро начало раздражать – никакой возможности улучить момент и пристроиться поближе к Ронке. Не то чтобы он всерьёз на что-то рассчитывал, просто… этакое трудно объяснимое подспудное стремление поболтаться рядом. Вот как у белок.

Поболтаться и поглазеть на всё достойное внимания, пока никто не видит, куда именно он пялится. А поглазеть там на что – было. Более чем!

Сменившая тюремные майки, раздобытая вчера одежда в большинстве случаев оказалась для всех куда просторнее, чем требовалось. Но к немалой Ронкиной досаде, понравившаяся ей рубаха, на её обширном бюсте могла застегнуться разве что на выдохе. Вдох же грозил риском травмировать кого-нибудь «выстрелившей» пуговицей. Сердито вздохнув, Рона смирилась и с крайней неохотой расстегнула пару пуговиц. Получилось не то чтобы вызывающе, но всё же явно за гранью приличий, которую рысь для себя очертила.

Особенно раздражало то, что взгляды мужской части компании тотчас начали «спотыкаться» об это её невольное декольте, а обладатели этих взглядов нередко теряли нить беседы и отвечали невпопад.

Внутренне клокоча от едва сдерживаемого раздражения, Рона мрачно косилась на Вейку.

Словно назло ей, кошка мало того, что завладела куда более просторной рубахой, так ещё использовала столь ценную длину вопиюще расточительным образом!

И не подумав застёгивать пуговицы, та попросту стянула полы рубашки в большой небрежный узел. Без тени смущения оголив плоский мускулистый животик и словно напоказ выставив небольшую, но вполне округлую грудь.

И хотя эта «новая мишень» в значительной мере оттянула на себя большую часть нескромных взглядов, созерцать весь этот вульгарный разгул бесстыдства раздражало едва ли не больше, чем тесные, слишком плотно облегающие зад шорты.

Упомянутый предмет одежды, в отличие от рубахи застегнулся на ней без особых проблем. Но, мало того, что облепил рысий зад слишком тесно, сидел на нём как-то не так. В итоге Рону невыносимо тянуло поправлять и растягивать упрямую тряпку чуть не каждую минуту. Хоть вообще расстёгивай, да прежний тюремный балахон нацепляй! Тот, хоть и короткий – но зато не столь тесный!

Но больше всех в плане одежды «повезло» волчице. Тихоня и скромница, она столь сдержано и робко держалась позади всех, что на долю молчуньи досталась лишь не по сезону тёплая водолазка и мешковатые, но не шибко широкие шорты с кучей карманов. Натянув это всё, тощая нескладная волчица окончательно стала похожа на голенастого костлявого мальчишку. Впрочем, саму Диану обновка, казалось всецело устраивала. Во всяком разе ничего сверх обычной своей мрачной задумчивости та ничуть не выказывала.

Обоим лисам достались майки и шорты – обычная в их краях летняя одёжка. Многострадальному мышу выделили не по размеру просторные шорты и длинную, чуть не до колен доходившую рубаху.

Осмотрев доставшиеся шмотки, коротышка вздохнул. Рубашка на нём походила скорее на банный халат, а шорты свисали чуть ли не до лодыжек. И это при том, что при желании он явно мог натянуть их по самые подмышки. Выглядело всё это более чем уморительно, но самому объекту хихиканий всеобщее веселье радости не добавляло.

– Ну, какие планы на день? – азартно вгрызаясь в бутерброд, поинтересовался Тимка.

Ответом ему было чавканье, неразборчивое мычание и пожатия плеч.

– Планы… какие у нас могут быть планы? – с набитым ртом буркнул Рик.

– Документы нужны. А документы – это полиция. А полиция – это правительство, – нахмурилась Вейка.

– А правительство – это… – в тон ей поддакнул лис. Но чем продолжить логическую цепочку – не нашёлся и смущённо замолк.

– Документы? – Тимка презрительно скривился. – Фигня всё это. В Бричпорте полно народа, кто вполне нормально живёт без всяких там бумажек.

– Нормально – это вот как здесь, сейчас? – фыркнула Вейка, брезгливо обводя взглядом землянку.

– Ну почему… – смутился Тимка. – Есть места и получше.

– Места получше и стоят подороже, – кошка нахально отобрала у Рика остаток бутерброда, игнорируя протестующее мычание и деловито куснула. – А дефег у фас нет.

– Деньги – дело наживное, – оптимистично ухмыльнулся Тимка. – Вчера у нас и одежды-то не было!

– Кстати, об одежде… – вскинулась Рона, явно намереваясь уточнить происхождение Тимкиной добычи.

– А ещё в городе сейчас луна-парк! – поспешил тот сменить тему…

– Ага. Вот только каруселек нам щас и не хватало! – скептично хмыкнула кошка, по-хозяйски непринуждённо устраивая босые пятки у Рика на коленях.

– Ну… Луна-парк – это раз в год, – Тимка со вздохом отвёл взгляд от её стройных ножек и огляделся вокруг в поисках поддержки. Ухватил за подбородок одного из Джейков и «продемонстрировал общественности» беличью мордаху в профиль и анфас. – Смотрите, вон мелкие как обрадовались!

Джейк покорно изобразил бурный энтузиазм, покивал и фальшиво улыбнулся. Вокруг послышались смешки.

– Ага, особенно этот, – Вейка ткнула пальчиком в сторону мыша. – Вон как радуется.

Мыш, по обыкновению таращившийся в никуда, повернул голову к ним.

Понять, на кого конкретно он смотрит, было нельзя, но взгляд вышел… на удивление неприятный.

– Ишь ты… – хмыкнула Динка, разглядывая мыша с похожим выражением. Не то дразнясь, не то мусоля какую-то мрачную мысль. – Малыш-то наш суров.

– Так что? – Тимка поспешил вернуть всех к идее побродить по луна-парку. И в очередной раз покосился на Ронку: – Ты хоть раз была в луна-парке?

– Ну, была, – пожала плечами рысь. – Но сейчас мы не в том положении, чтобы заниматься этими глупостями. К тому же нас наверняка ищут.

– Чушь. Кому мы нужны? Всё сгорело! – Тимка беззаботно отмахнулся и ухватил очередной бутерброд. – Да и луна-парк – последнее место, где кому-либо в здравом уме пришло бы в голову нас искать.

– Сгорело, не сгорело, но – стоит ли это такого риска? – Рона сердито шлёпнула Рика по протянутой к очередному бутерброду лапе. – Хватит с тебя! Другим оставь!

– Да какой риск? – не сдавался Тимка. – В Бричпорте три миллиона рыл, чуть не четверть из них каждый вечер тащится в луна-парк. Кого можно найти в такой толпе?

– Его, например, – Ронка кивнула на Пакетика. – Издалека видно. И ни с кем не спутаешь.

Пластиковый пакет с прорезями для глаз виновато потупился.

– Ну… хорошо, – Тимка пожал плечами. – Этого тут оставим. Заодно и барахло постережёт.

Оставлять беднягу «дома», в то время как все пойдут веселиться, Тимке было неловко. Но что поделать – с такой маской он и впрямь привлекал бы чересчур много внимания.

А уж без маски – поди и вовсе хоть в комнату страха без грима.

Смрадный гнилостный дух, исходивший от лиса порядком попритерпелся, но с минувшей ночи вроде бы усилился.

Сердобольная Ронка уже раз пять порывалась забраться под пластиковый пакет и осмотреть рану, но безмолвный лис каждый раз мягко перехватывал и отводил её руки в сторону.

– Всё равно мы слишком заметны такой толпой! И денег у нас нет! – рассудительно произнесла волчица.

– Вчера у нас не… – начал было Тимка и осёкся, испуганно покосившись на Рону.

– Кстати, а где… – вновь спохватилась та, явно собираясь развить тему происхождения вчерашней Тимкиной добычи.

– Короче! Кто за вылазку в город? – вдруг вклинилась в диалог Вейка. – Подымите руку!

И первой последовала своему предложению.

«За» было большинство: близняшки, кошка и Рик, готовый проголосовать за любой каприз подружки. Ну и сам Тимка и, что вовсе удивительно – вечно мрачная и замкнутая волчица.

Остающийся дома Пакетик не считался. Забинтованный мыш энтузиазма тоже не демонстрировал, но и протестов особо не высказывал.

– В общем – единогласно, – резюмировала Вейка, победно глядя на нахмурившуюся рысь. Ронка сердито вскинула подбородок, но от желчных комментариев воздержалась.

– Тогда, пожалуй, собираемся. До обеда побродим в городе, а там уж и на луна-парк наскребём, – Тимка деловито вытер ладони о майку и, встретив гневный рысиный взгляд, с искренним недоумением развёл руки:

– Что?

***

– Также выставлены посты на вокзале, в порту, аэропорту, – закончил адъютант.

– Угу, – Паркер задумчиво покосился на выключенный ноутбук.

За прошедшие сутки беглецы умудрились не засветиться нигде – ни на сотню миль вдоль шоссе, ни в пригороде, ни в городе. Словно не кучка беглых беспризорников, а отряд бывалых диверсантов, обученных ускользать от облав и оцеплений. Растворились без следа.

– Фрейна ко мне, – генерал повертел в пальцах сточенный карандаш. Извлёк с пояса внушительный десантный нож и принялся затачивать.

В приоткрытую дверь робко сунулся хомячий нос.

– Сэр? – почему-то не решившись открыть дверь шире, профессор с усилием протиснул себя внутрь. Прямо-таки втёк, словно бы на миг превратившись из округлого толстячка в плоский блин.

– Садись, – генерал сосредоточенно снял стружку с карандаша, выдерживая паузу, придирчиво осмотрел плоды своих трудов.

Хомяк примостился на краешке табуретки, нервно зыркнул на игольно-острый кончик карандашного стержня и задержался взглядом на внушительном десантном ноже в ладони генерала.

– Их до сих пор не нашли, – Паркер снял ещё одну стружку и поверх острия стрельнул глазами в профессора. – Третьи сутки.

– Неудивительно. Забились куда-нибудь и боятся, – Фрейн осторожно пожал плечами. – Вылезут. Куда денутся. День-два попрячутся – и вылезут.

– А если нет? – вкрадчиво спросил Паркер, словно бы обращаясь к карандашу и начисто не замечая профессора.

– Тогда только ждать, когда восстановим блок связи со «стилхаммером», – Фрейн постарался хранить спокойный уравновешенный вид, но бегающие глазки и несколько суетливые движения безошибочно выдавали Паркеру этот типаж. Типичный трусливый лизоблюд. Впадающий в благоговейную оторопь каждый раз, как представал перед кем-то, кого считал неизмеримо выше себя. Мучительно желая угодить «власти», из штанов бы выпрыгнул от старания.

Паркер и сам когда-то – лет этак в двадцать, будучи совсем ещё зелёным капралом, попадая в высокие кабинеты – вот так же непроизвольно робел и невольно скатывался на заискивающий тон.

Сейчас он вспоминал это всё с ноткой брезгливости и некоторым презрением к себе тогдашнему.

За прошедшие годы он попривык и к просторным кабинетам, и к огромным столам под зелёным сукном. Привык к золочёным стульям затейливой резьбы и к вычурным, подчёркнуто старомодным письменным приборам.

А ещё – привык и к обитателям этих кабинетов.

Напыщенным ничтожествам, давно утратившим связь с реальностью. Попавшим сюда благодаря деньгам и связям, готовности лизнуть нужный зад обитателя более просторного кабинета и оперативно свалить вину на всех сидящих ниже.

Хитрые, изворотливые, искушённые.

Но совершенно ни на что не годные без своего статуса.

По поводу всего этого генерал испытывал более чем смешанные чувства. С одной стороны – гордился стремительной карьерой и тем, что теперь и сам в какой-то мере «кабинетная элита». С другой – презирал все эти холёные лица, дорогой маникюр, вечно теряющиеся запонки и прочие нелепые атрибуты и условности.

– А если… – Паркер потрогал карандашное остриё подушечкой пальца, – если восстановить коды не получится?

Теперь, оказавшись у самой верхушки этой пирамиды и увидев все закулисные игры с другого ракурса, он как-то незаметно для себя утратил страсть, азарт… То, что двигало молодым, с огоньком в глазах капралом. То, что заставило его когда-то влиться в эту дурацкую гонку, в борьбу за власть и влияние, деньги и положение. Радоваться каждой преодолённой ступеньке, каждому дюйму успеха.

Всё это посыпалось, пролилось на него как из рога изобилия. После пары лет подковёрных интриг, некрасивых поступков и унизительных заигрываний с обитателями кабинетов он, Рэйно Паркер, словно бы вынырнул из проруби. Вдохнул полной грудью воздух свободы… Свободы не унижаться, не заискивать. Свободы быть собой, ощущать себя фигурой. Ну – если на миг позабыть о тех, кому он этой самой карьерой обязан. О странных шепчущих голосах из выключенного компьютера.

– Тогда у нас ещё остаётся проект «Эш». Шестой номер сохранился, утром мы извлекли бак – все показатели в норме… – хомяк порыскал глазками по углам стола, не решаясь пялиться на генерала впрямую. – Бильдштейн предлагает покатать его по городу – чем чёрт не шутит, вдруг они почуют друг дружку издали?

…Теперь у него был свой кабинет. Но радости это не приносило. У него было всё – больше, чем он мог мечтать тогда, в бытность свою капралом. Ему открылись тайны и знания, за которые многие бы в этом мире продали душу.

Но с каждой ступенькой выше – всё становилось с ног на уши.

Плохие – становились хорошими, хорошие – оказывались плохими… Он долгое время жил этой игрой – игрой, призом в которой была власть. Но сейчас, с годами, неожиданно для себя самого, генерал всё чаще и чаще стал впадать в задумчивость и предаваться сомнениям.

Иллюзии длились недолго, и свобода кончилась так же внезапно, как наступила. Точнее – и не было у него никакой свободы. Были правила игры, нарушение которых каралось потерей положения, влияния и денег.

И вот сейчас в очередной раз ему предстояло поиграть в «клин клином». Рискнуть выпустить в мир ещё одно чудовище, в крохотной, призрачной надежде найти сбежавшее.

– Что ж. Под вашу ответственность, – бультерьер удостоил профессора коротким колким взглядом и многозначительной, по-акульему зубастой улыбкой.

– Конечно. Разумеется, – бормочущий толстячок с облегчением выкатился прочь – обернувшись в дверях, чуть не раскланялся от облегчения.

«Под вашу ответственность».

Если бы!

Случись что – никто не тронет этот меховой мешок трусливого подобострастия. Спросят с него, с Паркера! Да ещё так спросят…

Бультерьер вздохнул и повертел карандаш. Поднял на уровень глаз, чтобы тщательно заточенное графитовое остриё чётче обозначилось на свету.

– Генерал… – прошелестел знакомый тихий голос.

Отложив карандаш чуть дрогнувшей рукой, Паркер медленно повернулся к выключенному ноутбуку.

***

Путешествие до города заняло почти час. Стайка детишек, бредущих вдоль дороги, особого внимания не привлекала. Лишь проносившиеся редкие машины обдавали их холодным ветерком, да изредка сигналили клаксоном: осторожней, мол, на обочине.

Каждый раз как совсем рядом – буквально в паре шагов проносилось авто, внутри у Тимки всё тревожно сжималось. А вдруг рука водителя дрогнет? Вдруг под колесо подвернётся камень или корявый, насквозь проржавевший гвоздь? От мыслей о том, как в тебя врезается тонна несущегося по асфальту железа вдоль хребта бегали мурашки, а внутренности прошибал тревожный холодок. Но то, с каким упорством и трогательным беспокойством Рона пыталась оттащить его подальше от обочины стоило любого риска. И он раз за разом незаметно и плавно норовил сместиться поближе к скоростному шоссе.

Лишь приблизившись к пригородному кварталу, где прошлым днём раздобыл одёжку, Тимка прекратил дурачиться и стал поглядывать по сторонам с удвоенным вниманием. Не признал ли кто из местных краденые одёжки? Не подкрадывается ли с недобрым взглядом?

Но к немалому его облегчению никто из местных особого интереса к их компании не выказывал. Если не считать резвящихся вдоль обочин ящериц и помятых старинных колымаг, водители которых подрабатывали здесь извозом.

Но лишний раз искушать судьбу и тащиться прямиком через посёлок Тимка не стал. Тем паче небольшой крюк через порт лишь украсит их экскурсию.

Ведь порт – это, можно сказать, главная местная достопримечательность. Растянувшийся по всему берегу, рассечённый пирсами и волноломами, утыканный громадными решётчатыми кранами, он и впрямь производил впечатление. Даже на десятом, на сотом посещении.

В общей сложности, порт и давал городу основной доход и способы честного заработка на жизнь. Ну или почти честного. Весь Бричпорт – по крайней мере большая часть его жителей – в той или иной степени кормились портом. Тем, что здесь разгружалось, загружалось, сортировалось, хранилось и продавалось. Теми, кто тут работал.

Судовладельцы и их конторы, грузчики, матросы, крановщики и водилы… Персонал, обслуживающий их всех, – продавцы в пивных и пабах, парикмахеры… Прачечные, булочные, бакалейные лавки…

Вся жизнь бурлила и кипела вокруг порта, создавая здесь причудливую смесь суеты большого мегаполиса и неповторимое очарование старинного патриархального пригорода.

Огромный бричпортский причал – один из крупнейших на побережье пролива. Сюда ведь даже военные плавучие города могли приткнуться!

Одна такая стальная крепость с хищным остроносым силуэтом, покрытая лесом антенн, ощетинившаяся сотнями пушек и палубных надстроек, как раз возвышалась у самого горизонта, довлея и нависая над гражданскими судами как небоскрёб над рахитичными деревенскими избушками.

На фоне этой громады даже многотонные океанские сухогрузы и танкеры казались мелкими и какими-то словно игрушечными.

Плавучий город стоял на закрытом пирсе, укутанном в несколько слоёв стальной сеткой и колючей проволокой, под бдительным присмотром нескольких вышек охраны и нескольких зачехлённых зениток.

На территории военного сектора также имелись свои магазинчики, пабы и ночлежки. Ведь в город военных не выпускали, хотя вопреки правилам тот или иной служивый нередко и отлучался в самоволку – на поиски приключений и запрещённых на территории военной базы вещиц.

В остальном же пространстве порта медленно кочевали буксиры и неповоротливые толстенькие баржи.

Не столь величественные, как «крейсер», но зато способные вместить аж пару сотен матросов и бесчисленное количество контейнеров, содержимым которых время от времени пыталась поживиться местная голытьба.

Как правило, контейнеры эти оказывались слишком прочными или слишком охраняемыми, чтобы ценную начинку можно было спереть вот так просто. Однако порой нет-нет да и удавалось особо отчаянным и наглым слямзить себе что-нибудь ценное.

И тогда шефа портовой полиции «взбадривали», а тот, в свою очередь, отыгрывался на подчинённых. Неделю-другую в порту было относительно тихо, охранники гоняли шпану и проституток, да и вообще всех, кто хоть чем-то привлекал внимание и не походил на типичного местного трудягу.

Но проходила неделя, максимум две – и всё плавно возвращалось на круги своя.

Тимка любил порт. Здесь пахло рыбой, солярой и… свободой.

Здесь никому не было до тебя дела.

По крайней мере, если не разгуливать, отсвечивая пачкой денег.

Хочешь – броди по пирсам, уворачиваясь от грузовиков.

Хочешь – лазай по кранам.

Снимать никто не полезет, да и ловить всерьёз не станут – кому оно надо?

Помимо эстетического удовольствия забраться ввысь, на шатающуюся и скрипящую конструкцию, дрожа от пронизывающего ветра и собственного страха, была в этом развлечении и вполне практическая польза.

Ведь словарный запас крановщиков, как оказалось, куда более смачен и обширен, чем легендарный сорокаэтажный мат грузчиков. Просто с земли крановщиков обычно не слышно. Но оторвись стропа с контейнера или порвись на перегрузе «авоська» – ооо! Почерпнутые тут выражения способны вогнать в краску даже видавших виды завсегдатаев самых сомнительных питейных баров.

Словом, жила в порту масса интересного народа. И была тут, конечно и своя, трущобная жизнь. Городские же жители – те, что обитали в чистеньких, ухоженных домиках выше по склону, сюда обычно не забредали.

Во всяком случае – без охраны.

Поэтому дела истинных владельцев всего этого великолепия всё больше вели всевозможные поручители, управляющие и прочие «представители».

Даже полиция была здесь своя – портовая.

Существовала она скорее для вида, пресекая разве что совсем уж наглые поползновения и бунты профсоюзов. А вот частная охранка лютовала. Больше половины трупов, регулярно находимых в местных закоулках, без сомнения, были на их совести. Пойманные воришки, бродяга, ставший ненужным свидетелем и прочая братия исправно пополняли сводки криминальных происшествий.

Ну а до таких, как Тимка, здесь обычно никому и никогда не было дела. Обложат матом, в крайнем случае – запульнут щебёнкой, но так – не прицельно, острастки ради.

Собственно, в самом порту нарваться на приключения шансов было куда меньше, чем в кварталах, что отделяли порт от города. Где, в основном и гнездилось местное население со всеми их многочисленными отпрысками.

Тимка вёл оторопевшую компанию вдоль пирсов, с видом хозяина здешних мест показывая и рассказывая про местные красоты, повествуя об их истории с такой гордостью, словно принимал участие в возведении всего этого великолепия лично.

Огромные, высотой с дом, козловые краны. Неспешно катящие по бетонке исполинские грузовики, одно колесо которых порой бывало в четыре, а то и пять Тимкиных ростов. Облепившие очередной сухогруз докеры и куча пьяных весёлых матросов, со смехом швырнувших ему мелкую монетку.

Циклопические конструкции кранов, пёстрые нагромождения контейнеров, временных и постоянных строений, складов, мусора и механизмов вызывали у экскурсии восторженные «вау» и охи.

Впервые открыв для себя это место, он и сам не вылезал отсюда почти год. Пока не прижился на Помойке – огромном базаре, битком набитом самым причудливым и разношёрстым народцем. Законы там были куда суровей, а жизнь суетливей и порой даже опасней, но зато и в плане добычи пропитания Помойка открывала не в пример более широкие возможности.

Хотя морской романтикой там, увы, не пахло. Скорее уж – мочой и гниющим мусором.

Но всё это, включая толстый слой мусора под ногами, ничуть не смущало стадо потеющих и вечно злых горожан, готовых до инфаркта торговаться с продавцами всякой фигни за каждый цент. А уж за стыренный кошелёк – так и вовсе бить до потери пульса, ломая пальцы и отбивая внутренности.

Спасало в таких случаях исконное кошачье проворство и мальчишечья резвость. Ну и профессиональная сноровка, конечно. Выбирай жертву понеповоротливее и побезобиднее и всё будет чики-пуки. Пробегут за тобой шагов тридцать, запыхаются и смирятся с потерей.

И Тимка «работал», старательно добывая из глубоких карманов кошельки, часы, мобилки, ключи от авто и прочие полезные ископаемые.

Но порт… порт – это совсем другое. Порт – это манящий запах свободы, это наглые чайки, норовившие вырвать из рук честно купленную сосиску, это приключения и кайф от возможности полазать по заброшенным, полузатопленным судам, нашедшим последний приют у Крысиного квартала. Кстати – то ещё местечко. Трущобы внутри трущоб.

А ещё в порту у Тимки было несколько хороших знакомых «на ключевых должностях» – водитель грузовика, крановщик, сварщики и каменщик…

Порт – это жизнь. И даже привычный ко всем этим чудесам, проходя под тысячетонным балочным краном, он каждый раз и сам ощущал, как начинает сильнее биться сердце.

Добрых полчаса компания топала вдоль пирсов, а порт всё не кончался и не кончался. На них покрикивали, но и только. Грузчики, водители, матросы. Кто-то с усмешкой, кто-то с угрозой, но дальше криков, дело обычно не шло.

Не встречая особых проблем, беглецы пересекли порт и углубились в трущобы.

– Так… А теперь – башкой не вертим, по сторонам не пялимся. Делаем вид, что сто раз тут ходили и немного скучаем. Улыбон вырубить! – проинструктировал всех Тимка и подкрепил свои слова символическим подзатыльником одному из Джейков.

Нахлобучив кепку на нос, он вразвалочку двинулся вперёд. Притихшая компания, тревожно поглядывая по сторонам, потянулась следом.

В отличие от самого порта, куда забредали в основном мальчишки да мелкая шушера, здесь, на окраинах, можно было нарваться всерьёз.

В этих узких улочках, старинных домах с дворами-колодцами, причудливо натыканными там и сям «новостройками» столетней давности… Именно здесь рождалась большая часть заметок в колонке криминальной хроники.

Грабили обычно богатеньких чужаков, но порой от скуки мяли рёбра и некстати подвернувшейся голытьбе из «своих».

Ведь если нет ценных предметов или денег – то и просто поиздеваться неплохо. Не со зла, а так... от скуки – тумаков наставить. Или, напротив, отмутузить всерьёз – за попытку сопротивления.

В остальном всё как везде. Главное – не выделяться.

Не показывать и тени сомнения в своём праве находиться в этом месте здесь и сейчас. Ни капли страха или смущения, ведь на страх тут особый рефлекс. Страх – это жертва!

И они брели по улице, стараясь не ускорять шаг под взглядами немногочисленных пока ещё компаний.

Настороженно глазели по сторонам, с удивлением созерцая облупившиеся фасады, отвалившуюся лепнину и прочий упадок.

В этих старинных обшарпанных домах ютились небогатые семейства портовых трудяг. Ну а в домах поновей, построенных ещё во времена расцвета Бричпорта, – местные аборигены, занявшие чуть более высокое место на социальной лестнице.

Озлобленные на всех, частью пытающиеся жить по установленным свыше правилам, частью – стремящиеся отыграться на ком-нибудь заведомо более слабом, но в основной своей массе – относительно мирные.

А вот сынки и дочки портовых рабочих, в отличие от папаш, в немалой своей части предпочитали зарабатывать отнюдь не путом, а незатейливым и старым как мир способом – разбоем и грабежами. В основном, конечно, по мелочи, но случалось, что и по-крупному.

Самые бойкие ходили на промысел в город, ну а местное опустившееся отребье не гнушалось гоп-стопить в своих же подворотнях.

Впрочем, утренние часы здесь – всегда самые спокойные. Так что дальше нескольких задиристых комментариев в стиле «опа-опа, ты гляди, какая попа…» и «эй, крошка, а у тебя были когда-нибудь НАСТОЯЩИЕ парни?», прозвучавшим от местных ещё жиденьких компашек, дело не зашло.

Вскинувшийся было Рик связываться с превосходящими силами не рискнул, за что заработал презрительный Вейкин взгляд.

Притихшая экспедиция петляла по кварталам, поглядывая на потрескавшиеся грязные фасады, свисающее там-сям мокрое бельё и пёстрое нагромождение всевозможного барахла. «Спальный район», как называли это место городские.

Откуда произошло это название Тимка не знал. Но подозревал, что как раз от этих, утренних часов. В верхнем городе в это время уже вовсю кипела жизнь. А здесь – в это время все ещё спали. Те, кому на работу в порт, – уходили затемно. Ну а те, кто не работал, – дрыхли до обеда, а то и до вечера, выползая на поиски приключений, денег или дозы. Порой тут не скрываясь шастали даже крысы – народец, как правило избегавший покидать гетто при свете дня, да и вообще попадаться кому-либо на глаза.

Проститутки, мелкие бандюки, разбойнички посолидней, шулеры, каталы, бухие терпилы – всё это гнездилось здесь. В портовых кварталах, в опасном соседстве от гетто. Но днём тут было относительно безопасно и даже по-своему мило.

– Долго ещё идти? – в сотый, должно быть, раз поинтересовались бельчата.

– Действительно… уже сто раз пожалела, что с вами попёрлась, – поддержала близнецов Вейка. – Знала бы, что это за тридевять земель – сидела б дома на пару с зомби.

– Да пришли, пришли уже почти, – обрадовал компанию Тимка. – На автобусе, конечно, было б быстрее. Но только на автобус у нас щас денег нет.

– Тут ещё и автобус есть? – вяло удивился Рик.

– Ну да. И такси, – Тимка даже немного обиделся за родной город. – А в центре ещё и метро есть.

– Ну охренеть. Прям… цивилизация, – издевательски фыркнула Вейка.

Тимка промолчал – отвечать на колкости и вечные нападки ему было лениво. Особенно в таком благодушном настроении, как сейчас.

Тем более что унылые серые домишки наконец расступились, открывая зрелище, не слишком уступающее величию портовых пейзажей.

Помойка.

Именно так, с большой буквы.

Базар, образованный на месте настоящей помойки, откуда, собственно и пошло это название. Бытовало мнение, что оно имело и более возвышенный смысл. В некотором роде философский – не просто помойка, а Помойка Жизни.

Место, куда город выплёвывал всех, кто не сумел прижиться на чистеньких благообразных улочках, в суетливых нервных офисах. В тесных бюджетных квартирках и шикарных пентхаусах на верхних этажах небоскрёбов. На том, что называлось «социальной лестницей».

Термин этот Тимка не раз слышал от вечно пьяных местных философов, попрошайничающих на обширных улицах Помойки.

Сам же бескрайний рынок, раскинувшись на пространстве, по габаритам немногим уступавшем порту, напоминал слоёный бисквит. По слухам, когда-то здесь был не то угольный карьер, не то циклопических размеров воронка. Словом, огромная яма, в которую поначалу со всего города свозили мусор.

В итоге от ямы не осталось и следа. Зато образовалась благодатная рыхлая «почва» со множеством пустот естественного и рукотворного происхождения.

И сколько ни копай вниз – под образующими тротуар деревянными плитами, под бетонными нашлёпками, кирпичной кладкой и прочими видами покрытий находился мусор. Здесь можно было наткнуться на всё, что когда-либо производил город. Помятые холодильники, разбитые телевизоры, шкафы, автомобили и даже фюзеляж самолёта.

Пустой, обглоданный местными «старателями», со свинченными сиденьями и приборами, с выдранными жилами проводов и кабелей, но – целый, настоящий самолёт времён второй мировой.

На Помойке жили, кормились и работали. Многочисленное население рынка год за годом, поколение за поколением вгрызалось вглубь этой массы, сооружая и обустраивая растущие вниз многоуровневые катакомбы.

Ночлежки, бары, бордели – чего только не было там, под поверхностью.

Значительная часть местных «бизнесменов» покупала, продавала и мастерила всякие штуки. Говаривали, что на Помойке можно найти всё. То есть – абсолютно всё, что только можно найти в любом другом месте страны.

А если и нет – то уж точно можно достать.

На заказ.

И не важно, у кого и как это будет украдено.

Вверх, выше пары, максимум тройки этажей здешние постройки почему-то не росли. Только вниз. На много, много этажей вниз.

Настолько глубоко, что даже во время самых отчаянных рейдов городской полиции немногие фараоны рисковали соваться в эти катакомбы. А те, что имели глупость это сделать, – частенько не возвращались вовсе.

Днём же по узким извилистым венам-дорожкам струились сонные, шаркающие ногами неисчислимые вереницы горожан и туристов. Искатели дешёвых шмоток, всякого мелкого барахла и множества таких штуковин, достать которые можно было только здесь. Горожан, прибывших из той, другой жизни. Сытой, нормальной жизни, где есть своя собственная квартира, а то и целый дом. Где есть страховки, телевизоры и все прочие прелести цивилизации, о которых обитатели Помойки знали в основном понаслышке и относились с недоверчивой иронией.

Над извилистыми торговыми рядами высились кособокие коробки, контейнеры, деревянные конструкции, ларьки и будки, вагончики и чёрт-те что ещё. Во всех них тоже что-то продавали, мастерили или брали в залог.

Для местных Помойка, как и порт для «портовых», была центром вселенной. Центром жизни, вокруг которой крутилось всё – дом, «карьера», семья.

Как и порт, Помойка жила своей собственной жизнью. Как будто отдельно от города. Словно кусочек вообще иной, далёкой-далёкой страны. Суверенной страны со своими границами и пограничниками. Со своими законами, писаными и неписаными правилами и обычаями.

Полиция – ни портовая, ни городская – сюда почти не забредала. А местная охранка, поделённая меж несколькими криминальными авторитетами, отстаивала интересы Помойки с рьяностью удельных князьков.

Всех, кто приходил сюда из города днём, вообще словно бы лишь терпели. Как некое неизбежное зло – позволяли бродить вдоль рядов, пока не опустеет кошелёк. Пока эта сложная пищеварительная система не высосет из них все зелёненькие бумажные «витамины» с портретами давно покойных президентов и не выплюнет за границы организма как ненужные уже отходы.

Компания за Тимкиной спиной восхищённо притихла, потрясённо взирая на открывшееся столпотворение и простиравшиеся до горизонта нагромождения.

Экскурсовод же хитро ухмыльнулся, вспоминая как и сам, несколько лет назад, вот так же замер, не в силах оторвать взгляд от моря колышущихся голов. Оглохнув от гомона и шарканья ног, копошения и шебуршания. От разношёрстной, сливающейся в колышущееся марево, толпы. От пронзительных выкриков торговок и зазывал, всей этой суеты и шума.

Сейчас, спустя годы, намётанный Тимкин глаз уже безошибочно вычленял в толпе «охотников» и «лошар», машинально оценивал опасности и вероятности, бдительно прыгал по лицам на знакомых и полузнакомых, примелькавшихся и явно чужих.

Тимка был местным.

И всё это кипение, затейливыми водоворотами обтекавшее ларьки и лавки, было для него своим, привычным и понятным, как морской шторм для бывалого матроса. Он знал тут каждую щёлочку, каждую лесенку и потайную нору. Знал большинство нищих, воротил и кидал, воров, торгашей и охранников. А что самое важное – большинство из них знали его, Тимку.

– Стойте здесь, никуда не уходите, – бросил он и, не обращая внимания на обеспокоенные возгласы за спиной, нырнул в толпу.

С разбегу присмотренный «лох» – толстый холёный бобёр, надвое разделённый джинсами по экватору, в сопровождении не менее упитанного отпрыска, медленно дрейфовал в толпе. Брезгливо разглядывал лотки и развалы, потел под начинающим припекать солнцем. Утирал несвежим платочком жирную шею и часто отхлёбывал из пластиковой бутылочки. Словом, самая приятная кондиция: уже не столь бдительный, сколь утомлённый. В меру расслабленный и вялый – бери голыми руками.

С беззаботным видом Тимка прогуливался в толпе, изучая краем глаза бобровое семейство. Туго врезаясь в обширное пузо, джинсы на присмотренном лохе были натянуты так, что извлечь из заднего кармана его объёмистый бумажник – нечего было и думать.

А бумажник-то тугой. Слишком тугой, чтобы оставлять его на откуп другим щипачам, которых в местной экосистеме было не меньше, чем на болоте комаров.

Словно почуяв внимание, бобёр подозрительно зыркнул на Тимку, и тот улыбнулся – как мог дружелюбнее и искренней, словно собирался поклянчить милостыню, но всё никак не решался.

Скривившись, будущий терпила оттопырил губу и презрительно отвернулся. Выждав минутку, Тимка на пару шажков сократил расстояние и подмигнул мальчишке за лотком, торговавшему какими-то рыболовными снастями.

Паренёк был знакомый. В том смысле, что тоже здесь примелькавшийся. На Помойке вообще почти все друг друга знали – если не по именам, то хотя бы в лицо. Не лично, так заочно – со слов соседей по торговле и жилью.

– Верну, – шепнул он продавцу и, прежде чем мальчишка успел запротестовать, стянул с лотка моток лески и бумажку с воткнутыми в неё крючками.

– Э… Эээ!!! – только и успел вякнуть продавец, не привыкший к такому обращению. Воровать мелочёвку с прилавков здесь было не принято. Во-первых – кому ж её продать, как не местным же? А во-вторых – риск быть пойманным и побитым – сильно перевешивал любые возможные выгоды.

Если уж и тырить – то по-крупному.

А лески и крючки – товар грошовый… Но прежде чем растерянный паренёк успел вякнуть что-нибудь ещё, Тимка уже канул обратно в толпу.

Покупатели, ковырявшиеся в товаре, оживились и с интересом уставились на продавца – побежит ли догонять? Бросит ли товар без пригляда?

Не побежал.

Чертыхаясь и костеря наглеца на все корки, горностай раздражённо уставился на придирчивого покупателя, добрых полчаса ворошившего пальцем блёсны и крючки.

– Дядя, ты брать чё-нить будешь или не? Тут не выставка, мля!

Догнав неспешно продвигавшегося в потоке бобра, Тимка двинулся на сближение, на ходу закрепляя крючок на леске.

Руками выдернуть заветный бумажник без серьёзного рывка и шухера не выйдет. А вот «рыбалка» – способ куда более безопасный. Главное, чтобы поблизости не очутился кто-то, кто уже на себе испытал этот приёмчик. Кто прям спит и видит, как поймать несчастного карманника.

Аккуратно вонзив крючок в край бобриного портмоне, Тимка слегка приотстал, стараясь, чтобы леска, соединившая его и будущую жертву не натянулась. И чтобы никакой шустрила не ломанулся на обгон, не попытался проломиться сквозь эту нить, сорвав всю операцию.

Впрочем, риск подобного был минимален – никого сильно заполошного и суетливого вокруг не наблюдалось. Напротив – толпа неспешно несла их мимо лотков, стиснув так плотно, что никто никого не обгонял и даже не пытался.

Убежать в такой толкучке нечего было и думать. Как и рвануть против течения – затопчут нафиг.

Но впереди был небольшой перекрёсточек – и водоворот пешеходов, менявших направление. Со сладким обмиранием в теле, Тимка покорно переставлял ноги, следуя течению толпы и кончиками пальцев удерживая свою жертву на постепенно удлинявшемся поводке.

Ловил на себе подозрительные взгляды, но особого внимания не привлекал – руки держал перед собой, поднятыми к подбородку. Самая надёжная поза, чтобы никто из окружающих не обеспокоился внезапно за собственный карман. И вот он – поворот. Рывок! Бумажник рыбкой летит прямо в Тимкину ладошку.

«А?! Чо…?! Держи ворааааа!»

Беспомощно барахтающегося толстяка закружило и понесло течением, как дурацкий поплавок. Возмущённые его трепыханием, не особо вникая в ситуацию, окружавшие потерпевшего горожане недолго думая насовали бедолаге в тыкву, едва не опрокинули и повлекли дальше, невзирая на всё его возмущение и негодование.

Тимка же благополучно утёк в другое «русло», для верности сделал ещё пару поворотов и, окончательно затерявшись в толпе, осторожно огляделся. Погони нигде видно не было, нездорового интереса к его скромной персоне тоже никто не проявлял. Отдышавшись, Тимка осторожно выгреб из бумажника деньги, а сам кошелёк благополучно выронил под ноги толпы.

Если владельцу повезёт – портмоне его, со всеми пластиковыми карточками, водительскими правами и прочими признаками горожанина, найдут местные побирушки. И уже на следующий день он сможет получить их прямо на дом. С курьером. За небольшое, разумеется, чисто символическое вознаграждение.

Ну а если повезёт очень – то на кошель наступит и не поленится поднять кто-то из покупателей. А если этот кто-то, вместо того, чтобы прикарманить бумажник себе, не поленится сдать его охране, то толстяк услышит своё имя по матюгальнику и получит свои бумажки обратно ещё до выхода с рынка. Подобные объявления здесь звучали не редко.

Пересчитывая в кармане купюры, Тимка довольно улыбнулся. Обычно столь жирного лоха приходится выпасать чуть не по часу, а то и больше. Ибо в первые полчаса блуждающие по рынку покупатели ещё слишком подозрительны и нервно косясь на окружающих, буквально не выпускают кошельки из рук. Но побродив часик-другой меж лотков, потолкавшись в этой толпе, неизбежно расслабляются. И вот тут уж «ущипнуть» их – плёвое дело.

Жаль только, что половину добытого придётся отдать. Тем, кто официально «владеет» местными карманами.

Ведь за попытки схалявить могут и пальцы переломать.

В лучшем случае.

Ну а надеяться, что «лох» не засланный, что сумма денег в его кармане не известна «крыше» – удел глупцов. Крыша зарабатывает достаточно, чтобы такие засланцы появлялись тут регулярно и помногу. Иначе – кто бы в здравом уме не воровал у воров?

Вот и Тимка никогда не ленился честно и порядочно отстёгивать положенную дольку Химере, одному из «представителей», державших тему «карманного бизнеса».

И тоже, в свою очередь, кому-то там отстёгивавший.

Наверное.

Конечно, можно было бы «немного ошибиться» и отдать меньше положенной половины. И искушение сделать так порой было слишком велико, но… Местные учились считать куда раньше, чем писать и читать. В «трагическую случайность» никто не поверит, да и риск того не стоит.

От добра – добра не ищут.

К тому же ребята Химеры и местные охранники уже не раз и не десять даже выручали Тимку из очень щекотливых ситуаций. Так что – хрен с ним, не жалко. Ну, почти.

Тщательно разделив добытое на две кучки, Тимка сдал положенную «долю» постовой шестёрке – тощему лишайному крысу с ирокезом на плешивой башке.

В кармане после такого «расчёта» осталось всего пяток бумажек, но зато одна из них – целая сотня!

День определённо был удачным, и Тимку так и распирало от гордости.

Закупившись в сосисочной кульком обжигающе горячих колбасок, он отправился к лотку, с которого недавно стянул крючок и леску. При виде него сердитый продавец вновь напрягся, не зная, как реагировать на повторное появление «грабителя».

Улыбаясь как можно дружелюбнее, Тимка щедро протянул ему пятёрку. На подобную сумму здесь можно было скупить половину лотка и продавец даже не сразу решился принять купюру.

Ощущая себя щедрым меценатом, Тимка отправил в рот сосиску и вальяжно проследовал к пятачку, где оставил подопечных.

По счастью, за время его отсутствия никто никуда не делся и даже никто из местных не докопался до явно пришлой компании. Приятели лишь сместились в тенёк, под навес ржавого стального короба.

Обычно там тоже стоял лоточник – пустого места на Помойке не бывает в принципе. Здесь даже на крышах кто-нибудь да сидит, а то и живёт. Но в этот раз им повезло дважды – и лоточник не явился, и место с уютным тенёчком занять ещё никто не рискнул.

– А вот и я! – триумфально вскинув пакет с сосисками, возвестил Тимка. – Та-дааам! Осторожно, горячие!

Ребята накинулись на угощение, одна только Рона укоризненно склонила голову набок и подозрительно щурясь, повела носом – словно вполне догадываясь, каким методом всё это раздобыто.

– Ну а ты чего? – Тимка насильно впихнул ей сосиску, завёрнутую в тонкий, прозрачный от жира бумажный обрывок.

Сохранять осуждающе-назидательный вид, сжимая в лапе обжигающе горячую сосиску – то ещё занятие.

Под смех компании Рона поспешно перебросила сосиску в другую ладонь. А затем ещё раз и ещё, ощущая, как глупо выглядит со стороны, но при этом непроизвольно сглатывая слюну – настолько вкусный дух распространялся от раскалённого подношения.

А тут ещё и нахальная Вейка, карикатурно пародируя её гримасы, довольно смешно изобразила всё это паническое замешательство с охами, ахами и ужимками. Компания захихикала.

Кольнув кошку сердитым взглядом, Рона в очередной раз открыла было рот, чтобы осадить вредину, но сосиска пахла слишком соблазнительно, чтобы откладывать пиршество ещё хоть на секунду. Да и хихикающая компания всё равно вряд ли оценила бы её выпады.

Сдавшись, Рона вздохнула и отправила сосиску в рот.

Всё ещё посмеиваясь над разыгравшейся пантомимой, они побрели прочь, провожаемые пристальным взглядом невзрачного помятого типа, лениво привалившегося к одному из ржавых контейнеров. Помедлив, тип отклеился от нагретой солнцем стенки и, тихо буркнув что-то в лацкан пиджака, двинулся следом.

***

Луна-парк встретил их радостным гулом – пёстрая толпа вливалась в широко распахнутые ворота, где запертый в стеклянной будке билетёр азартно продавал входные купоны. Да, за «посмотреть на карусели» здесь тоже приходилось платить. Пусть цент, но всё же.

В конце дня эти деньги потом раздавали уборщикам, набранным из местных бродяг. За ночь им предстояло выгрести немалый пласт мусора и грязи, готовя территорию к очередному нашествию галдящих и мусорящих горожан.

Не далее как в прошлом году Тимка и сам был в рядах таких уборщиков. Нет, отнюдь не затем, чтобы заработать пригоршню мелочи за ночь каторжного труда. А за возможность поглазеть на все эти карусели и качели когда вокруг нет никого, не считая других уборщиков. А под утро – ещё и на халяву покататься на каруселях, когда проснувшиеся механики раскочегарят свою кухню.

Теперь же он, как и полагается солидному посетителю, платил за вход медяк и с превосходством поглядывал на местных мальчишек, перебиравшихся через высокий решётчатый забор прямо неподалёку от будки билетёрши.

Ловить их никто не пытался и голодранцы всех мастей спокойно сновали туда-обратно целыми стайками.

Приобретя входной талон, Тимка повёл экскурсию по аллейке, покупая билеты на всё, что попадалось на их пути.

Прокатились на «подсолнухе», поглазели на «ракеты» и силомер, заглянули в комнату смеха и ухохатываясь, двинулись в комнату страха.

– В обратном порядке надо было, – утирая выступившие от хохота слёзы, прокомментировала Ронка очередной всплеск веселья по поводу «ужасного» появления косматой деревянной ведьмы. Муляж вылетел с лязгом механизма, не особо испугав даже самых маленьких пассажиров мини-поезда.

Петляя по резким поворотам в тёмном туннеле, сцепка маленьких вагончиков катилась под низким потолком. Сверху реяли полотнища тряпичной «паутины» и «зловеще» раскачивались тусклые лампы. То и дело к самым вагончикам подлетали страшноватые куклы, но раззадоренная праздничным настроением, компания лишь хихикала.

– Мда. Разочаровывает, – вынесла вердикт Вейка.

Ох, лучше бы она промолчала! Словно по заказу или в отместку за их пренебрежительный отзыв, следующий поворот комнаты страха напугал их уже по-настоящему.

Качающиеся под потолком лампы вдруг кончились, но отблесков от них хватило как раз, чтобы рассмотреть, как вагончики летят под откос, уклон становится всё круче, а привычные крашенные в чёрный цвет стены внезапно сменяет жаркий пульсирующий туннель. Влажный, сочащийся слизью, изрыгающий навстречу горячий зловонный ветер и пробирающие до дрожи гулкие, утробные звуки.

Исполинская глотка. Слишком реальная, слишком страшная…

Вокруг завизжали.

Даже ко многому привычный Тимка ощутил, как шерсть на загривке взвивается дыбом, а пальцы сами собой до боли впиваются в поручень.

Вагончики на секунду замерли на краю исполинской ямы и… обрушились вниз, в темноту чьей-то утробы. Но прежде чем он успел разлепить сведённые судорогой зубы и завопить вместе с остальными – наваждение исчезло. Протаранив стальные дверцы, маленький поезд выкатился на свежий воздух под тёплые уютные лучи закатного солнца.

Прямо к новой порции зевак, изумлённо таращившихся на их ошалелые лица.

– М-мать… Это вот щас чо такое было? – путаясь в подгибающихся ногах, кошка с трудом вывалилась из поезда и едва не рухнула, почти повиснув на руке Рика.

Рона встревоженно обернулась, разглядывая одноэтажное и относительно небольшое строение с загадочным, столь разительно отличающимся от дешёвого начала концом. Места для всего того, что они пережили с этим внезапным падением – в этой унылой коробке попросту не было. Да если бы и было – летели они секунд десять. И даже будь внутри гигантская яма – каким образом они не заметили подъёма?

Она ошарашенно переглянулась с остальными и вновь с подозрением оглянулась на дверцы, из которых выкатился «поезд».

Тимка же, несмотря на мимолётный испуг, думал сейчас лишь о том, как широкая рысиная ладонь в момент «падения» вцепилась в его руку, лежащую на поручне.

Это странное ощущение на лапе запомнилось так, словно и сейчас она всё ещё держала его ладонь в своей. За повторение подобного он с радостью бы ещё раз пережил весь этот ужас снова и снова. Хотя теперь, когда он уже знал, что заканчивается такое падение не тупиком в желудке монстра, подобные фортеля, конечно же, вряд ли бы испугали как раньше.

И всё же… было в том пугающем финале нечто странное. Слишком уж… неожиданно круто. Реалистично. Необъяснимо реалистично на фоне всех предварявших этот финальный аккорд довольно посредственных «пугалок».

Тимка подозрительно оглянулся на дверцы, из которых уже появился очередной «поезд». Но сидевшие в нём горожане не выглядели шибко напуганными. Скорее – весёлыми.

И вот это было совсем уж странно.

Если бы не пара до сих пор трясущихся детишек с мечущимися вокруг них мамашами, Тимка и вовсе решил бы, что всё это странное падение им просто померещилось.

Но впереди ждало ещё много развлечений и десятки аттракционов. Ломать голову над неразрешимыми проблемами было глупо, да и некогда. Тем более, что под вечер к парку подтягивалось всё больше и больше гуляющих и очередь к «чёртовым горкам» на глазах удлинялась.

Волчица же, как заботливая мамаша, присела на корточки перед мышем и подтирала капли крови с его носа.

Ударился о поручень?

Тимка перевёл взгляд на «чёртовы горки».

Стройные, невообразимо высокие решётчатые конструкции, неуловимо похожие на строительные леса. Стремительно летящие по горкам вагончики, визжащий в них народ… История с Ронкиной ладонью имела шансы на повтор и он оживлённо потянул компанию в нужном направлении.

– Наверное, детям подобное бы не стоило… – Диана осторожно придержала мыша и одного из Джейков. Второй близнец остановился сам.

Остальные оценивающе посмотрели на «детей».

– Это почему?! – хором возмутились бельчата. – Мы тоже хотим! И мы не дети!

Взгляды переместились на мыша, но тот хранил прежнюю безучастность. Даже несмотря на вновь показавшуюся из разбитого носа каплю крови.

И они всей толпой влились в очередь на подкативший «поезд».

Деньги утекали как сквозь пальцы.

В обычное время такой суммы Тимке хватило бы на добрых пару недель безбедного существования. Сейчас же – ком мятых купюр таял на глазах.

Но за этот праздник жизни он готов был пожертвовать и куда бульшим, чем удачным заработком за день.

Усевшись в вагончик, они медленно покатили на самую высокую горку. Вейка тотчас вцепилась в локоть лиса, и Тимка с надеждой покосился на рысь, но к его разочарованию, Рона ничего подобного делать не собиралась.

Вздохнув, кот принял небрежно-скучающий вид, хотя взгляд нет-нет да и сползал в разрез её рубашки.

На горках он катался и ранее, даже не один десяток раз. Но всё же ощущение кратковременной невесомости на пике аттракциона, этого ускоряющегося падения в пропасть, тяжести, вжимающей в кресла и сходящей на нет при очередном падении – привыкнуть к этому до конца так и не получалось. И внутри всё замирало и обрушивалось в район пяток каждый раз, как поезд с грохотом нырял в очередной спуск.

Вокруг визжали – кто радостно, кто испуганно.

Тимка ещё раз с надеждой покосился на Ронку, но рысь и не подумала пугаться. Ничего из того, что делают обычно девчонки в подобных ситуациях. Лишь сосредоточенно держалась за поручень и лишь раз ответила ему мимолётным странным взглядом.

Одно радовало – на очередном повороте их притиснуло друг к дружке. Да куда плотней, чем Тимка мог надеяться, кайфуя от случайного соприкосновения их бёдер во время подъёма.

И в этот раз она не отодвинулась.

Намеренно?

Или просто не придала значения, не обратила внимания?

Описав финальную длинную петлю, «поезд» остановился у помоста и маленький отряд, смеясь и наперебой делясь впечатлениями, высыпал на землю.

А потом был «Велосипед», составленный из трёх титанических колёс и впрямь напоминавших велосипедные. Только вместо педалей – двухместные кабинки-качели.

Аттракцион ромашка, аттракцион с кольцами, которые требовалось набросить на разнокалиберные столбики, покупка всех местных лакомств и даже пары бутылок пива, приобретённого вопреки бурных протестов Роны.

«По-взрослому» выдув по паре банок, они кое-как уговорили пригубить и её.

И Ронка выпила.

Ещё. И ещё чуть-чуть.

А потом, несмотря на заметно хмельной взгляд, вдруг продемонстрировала класс, небрежно разнеся в тире череду мишеней из пневматического ружья.

«Чпок-чпок-чпок-чпок... чпок!» – пять пулек из барабана одна за другой, почти с автоматной скоростью, поразили уточек, рыбок и ящерок, бандита в маске и зелёного инопланетянина с бластером.

Брови владельца тира взлетели, казалось, к затылку. Пожилой барсук протёр пенсне, снова водрузил его на нос, переводя подозрительный взгляд то на мишени, то на ружьё.

– Так шо там у нас насчёт суперигры? – одарив старичка широкой хмельной ухмылкой, кошка опёрлась о стойку локтями, демонстрируя вызывающее декольте.

Выйдя из ступора, продавец сердито вручил им плюшевого динозаврика. А затем воздушный шар с гелием, ещё одного динозаврика, пластмассового пупса, клоунский парик и нос, воздушного змея и надувную ящерицу.

Раз за разом Рона без промаха выбивала движущиеся, качающиеся, плывущие мишени.

Вокруг стала собираться толпа зевак, отпускавших ехидные комментарии в адрес близящегося разорения тира и восхищённо цокавших языками.

– Стоп! – владелец аттракциона накрыл ладонью остававшиеся в баночке пульки. – Тир закрывается!

Разочарованная компания отчалила от киоска и повторно утешилась сладостями в ближайшей лавке. Не забыли отложить и для оставшегося в землянке Пакетика.

– Ну что… домой, что ли? – прикидывая, который может быть час, озвучил общую мысль Тимка.

Покидать луна-парк не хотелось, особенно теперь, когда всё вокруг тонуло в огнях, а над головой плыло бархатно-чёрное небо, усыпанное алмазами звёзд.

Ласковый ветерок зарывался в шёрстку, охлаждая разгорячённые прогулкой и выпивкой тела, лёгкие разрывались от свежего, непередаваемо вкусного ночного воздуха, а голова кружилась от избытка эмоций и ярких ощущений.

Тимка сфокусировал взгляд на топавших впереди кошке и лисе, романтично держащихся за ручки и внезапно ощутил, что и собственная его рука кого-то держит. Причём когда это случилось, он решительно не помнил.

Удивлённо, словно с некоторым недоверием, Тимка начал было поворачивать голову, но замер, боясь спугнуть мгновение. Не утерпел и всё же покосил глазом.

Рона улыбнулась. Смущённо и словно бы даже виновато.

Напрягшись, она осторожно разжала пальцы и потянула ладонь прочь. Стремясь удержать, продлить это касание, Тимка панически стиснул пальцы.

Играющая музыка, толпы праздношатающихся горожан и тёмное, уже усеянное звёздами небо.

Ему отчаянно хотелось, чтобы это всё длилось и длилось, тянулось без конца и края, ну или… хотя бы час… Но – неумолимое время приближалось к полуночи. Музыка стала стихать, из развешанных там и сям динамиков понеслись приглашения топать домой и непременно возвращаться завтра.

В потоках хлынувших к воротам посетителей с внезапной чёткостью выделился тип. Невзрачное, неприметное лицо, неброская, блёклая одёжка… Обычно по таким субчикам взгляд скользит не задерживаясь, но тут… Очень уж явно этот островок неподвижности выделился в потёкшей к воротам толпе. А вместе с ним и ещё несколько таких же типов, то и дело косившихся на их компанию как бы невзначай, украдкой.

Тимка похолодел.

Расслабившись и позабыв на время обо всех проблемах, он вконец потерял бдительность и… ловушка почти захлопнулась.

Тимка шикнул на друзей, показав глазами на приближающуюся опасность.

– Что?

– В чём дело?

– Тихо. Сейчас резко разворачиваемся и быстро-быстро валим отсюда.

– Зачем? – кошка обернулась, нахмурясь, уставилась прямо на одного из типов. И типу это внимание явно не понравилось. Склонив голову к лацкану пиджака, он что-то пробормотал себе под нос, и остальные загонщики вдруг разом пришли в движение, рванулись к ним.

– Быстро, я сказал! – Тимка грубо пихнул кошку и лиса, остальные, чуть замешкавшись, ринулись следом. Поредевшая толпа шарахалась прочь, провожала бегущих недоумёнными и испуганными взглядами.

Выигранные в тире игрушки, свёрток с едой для Пакетика – всё полетело под ноги настигавшей погоне. Бежавший первым пёс, поскользнувшись на плюшевом динозаврике, кувыркнулся и угодил под ноги коллеге. Потеряв равновесие, оба покатились в пыль, пугая не успевших расступиться прохожих и мешая другим преследователям сократить расстояние.

Но ещё добрый десяток загонщиков продолжал быстро сокращать расстояние.

К счастью, впереди подвернулась корзина с жёсткими резиновыми шариками, которыми патлатый клоун за монетку предлагал кидать в него всем желающим.

Пинком опрокинув корзинку, Тимка в прыжке перемахнул через лоток сахарной ваты, перекатился через тележку с мороженым, попутно прихватив один из рожков прямо из рук оторопелой продавщицы, лизнул и на бегу метнул его в физиономию настигавшего громилы. Не ожидавший такого коварства, пёс споткнулся, зацепил плечом лоток и потерял скорость.

Ловить кота в толпе… Ха-ха три раза!

Поднырнув под расставленные руки очередного набегавшего мужика и увернувшись от хватки доброхота-прохожего, Тимка ловко вывернулся из сграбастанной кем-то майки и, уклонившись от настигающей пятерни понёсся прочь.

Погоня захлебнулась, не преодолев оставленной им полосы препятствий.

Чего и следовало ожидать.

Запыхавшийся Тимка вырвался на относительно просторное место и завертел головой, пытаясь сориентироваться. Уводя погоню от остальных, он начисто потерял направление на ворота и выскочил в стороне от основного потока гуляющих.

Обычно подобного с ним не случалось, но сейчас – ох не вовремя он расслабился! Не вовремя!

– Попался! – торжествующе взвизгнул один из типов, подкравшийся почти вплотную. И ведь если б не этот дурацкий выкрик – мог бы и преуспеть, но…

Привычно качнувшись из стороны в сторону, Тимка изобразил, что собирается метнуться сначала влево, потом вправо и кувырком пролетел по центру расставленных в попытке упредить его манёвр ног.

Грузный громоздкий сенбернар, отчаянно изогнулся, попытался всё же успеть сграбастать его загривок, но лишь окончательно потерял равновесие и неловко шлёпнулся на асфальт далеко позади.

Ох как всё не кстати, как не вовремя-то…

Оставалось надеяться, что Ронка догадается выводить всех прочь из превратившегося в ловушку луна-парка. А выходов тут не густо. И значит, именно там они и встретятся. И хорошо, если без этих уродов…

Увернувшись от очередного набегавшего пса, он вклинился в толпу гуляк, заработал локтями, не обращая внимания на протестующие вопли и ответные тычки, пока наконец не прорвался наружу, по ту сторону ворот.

К невероятному его облегчению, остальная компания уже вырвалась из этого бутылочного горлышка. Но вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят – лишь нервно вглядывалась в пёстрые толпы, по-видимому высматривая его, Тимку.

А со стороны второго выхода, расшвыривая гуляк, неслась к ним вторая кучка преследователей.

– Уфф… ну чё встали – шевелитесь! – Тимка метеором врезался в перепуганную компанию, подталкивая всех к ближайшей машине.

Скучавший бомбила испуганно вытаращился на горохом просыпавшихся в машину пассажиров.

– Шеф, плачу втрое! Тока резче! – подбежав со стороны водителя, Тимка выдрал из кармана ворох оставшихся мелких купюр и швырнул в открытое окно.

Флегматичный сурок пожал плечами и неспешно собрав купюры, лениво потянулся к ключу зажигания.

– Живей, ну живей же! – Тимка буквально забросил в тарантас мыша, пропустил волчицу, подтолкнул рысь и утрамбовал следом обоих белок. Кошка и лис втиснулись на переднее сиденье. А вот для самого Тимки места катастрофически не оставалось – и так не факт, что удастся захлопнуть заднюю дверцу. А типы уже в считанных футах…

– Гони, до вокзала! – рявкнул Тимка, подкрепив команду ударом кулака по крыше авто.

Оторопевший сурок машинально выжал газ.

– А ты?! – крикнул кто-то из девчонок, но машина уже сорвалась с места.

Тимку и набежавших преследователей обдало клубами сизого дыма.

Глава 5: Маска, Бездна и облава

– Ну и что? – стоически вздохнул пожилой енот. – Тело. Гэбэшники. Что здесь такого, что стоило хотя бы минуты нашего эфира?

Скрипнув зубами, Джейн отмотала запись на нужное место и победно ткнула в экран кугтем.

Купер вздохнул ещё раз, вышел из-за стола, чинно прошествовал к ней и замер, перебегая взглядом с одного её глаза на другой. Задумчиво пожевал губами, словно прикидывая, послать Джейн уже сейчас или всё же взглянуть на экран.

Благоразумие победило, и он, вздохнув, покосился на экран. На стоп-кадре отчётливо виднелась нога странных очертаний и с редкой, омерзительно редкой жёсткой даже на вид шерстью, сгущавшейся к лодыжке, но практически полностью отсутствовавшей на ступне.

Енот приподнял на носу очки и склонился к экрану, едва не уткнувшись в него носом. Поморгал на странную конечность, пошевелил бровями, поморщился.

Джейн терпеливо молчала, сдерживая нарастающее торжество. Ну наконец-то! Даже старый хрыч заинтересовался!!!

Енот распрямился.

Вздохнул, потёр поясницу, вздохнул ещё раз и, склонив голову, укоризненно посмотрел на неё из-под кустистых бровей.

– И что?

Джейн втянула воздух, зажмурилась, не находя слов от злости и разочарования. Да он просто издевается! Определённо, старый пердун издевается! Глумится!

Она резко выдохнула, ткнула в кнопку выброса видеокассеты, выдрала её из зажужжавшего механизма, от злости сдвинув даже тяжёлый магнитофон.

– Мисс Бенсон… При всём уважении к вашему отцу… – начал Купер предельно нейтральным тоном. – Я попросил бы вас наконец оставить эту нелепую погоню за дешёвыми сенсациями. Ваши высосанные из пальца…

– Я была там! – Джейн потрясла кассетой перед носом редактора. – Я видела это существо! А снимок? Снимок!

Спохватившись, она победно извлекла из нагрудного кармана снимок жутковатой конечности и шлёпнула на телевизор.

Енот склонил голову, разглядывая бумажный прямоугольник.

– Шимп-альбинос. Или обварился кипятком, – Купер пожал плечами. – Джейн, ну поймите – это не то, что хочет зритель! Вот у нас аккредитация на кулинарное шоу Бибби Гольдштейн…

Джейн закатила глаза, вздохнула. Сгребла фотографию и кассету.

– Я серьёзно, Джейн. Оставьте ваши затеи. Пожалейте отца, если уж вам меня не жалко! – енот попробовал осторожно забрать у неё и снимок и кассету, но Джейн сердито высвободилась и отступила.

– Не хотите – как хотите! Я найду, кому это будет интересно!

– Джеееейн! – Купер попробовал придержать её за локоть, но лисичка ловко извернулась и, негодующе вильнув пышным хвостом, вышла.

Главный редактор «Бричпорт Ньюз» остался стоять посреди кабинета, оторопело провожая взглядом её ягодицы, упруго перекатывавшиеся под тесной юбкой.

Спохватившись, тряхнул головой и перевёл взгляд на бутылку «Хаггесси» за стеклянной дверцей шкафа.

***

Наверное, такие случаи бывают только в кино.

Когда положительные герои успевают что-то в самый последний момент. Бац – и захлопывают дверь перед носом погони. Бац – и успевают перепрыгнуть через разводной мост, перелететь с крыши на крышу или отколоть что-нибудь этакое, от чего погоня безнадёжно отстаёт.

Но то ли киношные везунчики исчерпали весь запас везения, выделенный на положительных героев, то ли Тимка был недостаточно положительным… Словом – и в машину не попал, и сил продолжить бег уже просто не оставалось.

И налетевшие псы сшибли его на асфальт, врезались в багажник автомобиля, замолотили ладонями по ускользающей колымаге. Но перепуганный настигающей погоней, водитель-сурок втопил газ. Содрогаясь на ухабах, развалюха обдала их едким дымом и унеслась прочь.

Прижатый к асфальту, Тимка проводил глазами удаляющееся заднее стекло с приникшими к нему лицами.

Внутри разливалась пустота, а на глаза наворачивались слёзы. И ведь всё так хорошо шло, всё было так чудесно! Казалось – весь мир лежит у ног…

Ан нет – мордой в пыль, пинок под рёбра. Вот и вся свобода.

Дёрнул же чёрт потащить всех в город! Сидели бы сейчас себе на окраинах, в безопасности. Не палились и в ус не дули.

Одно хорошо – теперь остальные станут поосторожнее.

Но – как они теперь, без него? Кто достанет еды и одежды, кто…

От боли и обиды из глаз хлынули слёзы.

– Шеф, одного мы взяли, – предводитель преследователей, склонив голову к лацкану пиджака, прислушался к чему-то в своём ухе, прижимая пальцем невидимый наушник.

– Виноват, сэр. Никак нет, сэр. Делаем всё возможное!

Наушник, вероятно, продолжал вопить, но пёс уже не слушал – беззвучно пародируя бурчание начальства, скорчил кислую гримасу, покривил губы и закатил глаза к небу.

«Бла-бла-бла...», ага.

– Так, номер кто-нить запомнил? – дождавшись конца связи, он сурово зыркнул на одного из подчинённых, отдиравших расплющенного кота от асфальта.

Типы виновато переглянулись, переступая с ноги на ногу и удерживая добычу под руки почти на весу.

– Кажись девятка была, – неуверенно буркнул левый.

Тимка злорадно ухмыльнулся, за что тут же снова огрёб по рёбрам.

Предводитель погони извлёк из кармана ещё одну рацию. Уже не столь миниатюрную, как спрятанная в его пиджаке. Вдавил кнопку и небрежно поднёс к уху.

– Это Вигер, приём.

– Слушаю тебя, Виг, – отозвалась пластиковая коробка.

– Объявляй в перехват: бежевый «Кайни-ло», номер с одной девяткой. Внутри – битком пассажиров. Обнаружишь – доложить. Самостоятельно брать не пытайтесь, приём.

– Подтверждаю, бежевый «Кайни-ло», номер с девяткой, вести на дистанции, не брать.

– Конец связи.

Пёс до хруста костяшек стиснул коробочку в кулаке и уставился на Тимку.

– Это – в фургон.

– Как скажешь, босс, – преследователи легко встряхнули добычу. И, не опуская на землю, небрежно понесли к противоположному краю дороги. Прохожие нервно косились на действо и ускоряли шаг.

Из-за угла вылетел чёрный фургон, гостеприимно распахнул дверцы.

Нормальные, с окнами – для типов. И заднюю сплошную, без окон – для Тимки.

Кот вздохнул и задрал голову к плачущему навстречу небу, ловя губами редкие, почти невесомые капли.

Накатившая апатия лишала воли, сил и желания сопротивляться. Конечно, можно вцепиться в руку одному, лягнуть другого… На секунду отсрочить погрузку в этот чёрный катафалк без окон. Но – что это даст? Вырваться всё равно не удастся.

В лучшем случае зубы выбьют, а то и, не рассчитав сил, переломают рёбра.

– Пшёеел! – Тимку установили на край кузова и небрежным пинком «дослали» внутрь. – Спринтер хренов…

Врезавшись в стальную перегородку, мальчишка стёк на ребристый грязный пол. В глазах мутилось и плыло, но желанное сейчас беспамятство никак не снисходило.

Напротив, распластанный на дне стального короба, он каждой клеточкой, каждым нервом ощущал болезненную дрожь корпуса, каждую кочку и ямочку, попадавшуюся на их пути. Сквозь туман и звон в ушах было слышно как в кабине орут друг на дружку, ругаются с рацией и проклинают беглецов и работу, заставлявшую ловить «чёртову мелкоту» в ночное время.

А потом в кабине радостно заорали, и у Тимки ёкнуло сердце – неужели настигли?

***

– Выметайтесь! И деньги свои заберите! – водила лихорадочно замахал руками, вышвыривая на улицу скомканные купюры. С таким видом, словно стряхивал с себя ядовитых насекомых.

– Но сэр! Пожалуйста! – кое-как приняв сидячее положение, стиснутая набившимися на заднее сиденье телами, Ронка умоляюще коснулась плеча водителя. – Хотя бы ещё немножко, пару кварталов!

– Брысь, я сказал!!! – сурок потянул из-под кресла монтировку, и ребята поспешили выкатиться из машины. – Угораздило ж меня с вами связаться…

Скрежетнув коробкой передач, автомобиль рванул прочь, обдав растерянную компанию вонючими выхлопами.

Нет, начнись всё чуть менее внезапно и не столь… сразу… Всё было бы куда проще. Но вот так – как снег на голову…

Это обескураживало. Это напрочь лишало связности мыслей и вгоняло в ступор.

– Не стоим! Быстро во двор! – первой проявила здравый смысл Рона. И пихнула кошку, ошарашенно таращившуюся вслед укатившей машине. – Идём, идём. Ему ты уже ничем не поможешь.

Компания побежала в подворотню старинного дома-колодца.

– Я очень надеюсь, что выход здесь не один, – опасливо завертел головой Рик, разглядывая возносившиеся вверх обшарпанные стены, там и сям облепленные проржавевшим плющом пожарных лестниц.

– Дворы проходные, – обронила волчица.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво буркнула кошка. – Местная что ль?

Диана скользнула по ней мрачным взглядом и не ответила.

– Нас поймают? – испуганные бельчата совсем по-детски жались к Ронкиному бедру.

Но та, впервые, вопреки обыкновению, не нашлась что сказать. Не утешила, не поступила «по-взрослому». Как правильно, как нужно.

Мысли её были далеко. А из глаз лило ручьём – беззвучно, но без остановки. И она благодарила бога за то, что фонарей в этом дворе не было, а света от пары далёких, ещё не погасших окон, едва хватало, чтобы кое-как различать силуэты и не сталкиваться.

Высвободив руку из «белковорота», она сердито стёрла мокрые дорожки, но подлая влага никак не желала униматься, и дорожки тут же прочертились вновь.

– Ну? Чо делать-то будем? – вздохнула Вейка.

– Что-что… сидим до утра, там видно будет. Авось уляжется всё. Выскользнем из города – и подальше отсюда, – Рик споткнулся обо что-то на земле, нащупал какую-то трубу. Не то ножка от кровати, не то костыль… Взмахнул, примериваясь, и едва не заехал мышу по забинтованной голове.

– Осторожней! – Динка отпихнула его прочь. Оттащила бельчат от рыси, присела перед малышнёй, шепча что-то утешительное и стараясь быть как можно более убедительной.

Рона стояла у стены, зажмурившись, почти касаясь носом влажной кирпичной кладки. Ощущая, как мир вокруг словно бы отдаляется, расступается в стороны. Или это она сама уменьшается? Как приходит какое-то ватное отупение, апатичное безразличие… почти как тогда, после пары месяцев в камере. Наивно было думать, что всё это позади, что чудесное спасение навсегда избавит её от этого мерзкого, невыносимого… Она не могла подобрать слов, чтобы описать это странное состояние, да и не особо стремилась разобраться в своих мыслях сейчас.

Должно быть, так ощущает себя ребёнок, впервые в жизни попавшийся на «удочку».

Когда привязанная к нитке конфета всякий раз за мгновение до того, как быть пойманной, вдруг отдёргивается, взмывает ввысь. Когда прыгаешь раз за разом, в тщетной надежде её поймать, а потом – о чудо! Или, скорее, недосмотр, а то и злой умысел тех, веселящихся на другом конце нити, ты и впрямь ловишь проклятую конфету.

Как, развернув фантик, уже предвкушаешь на языке её чудесный вкус, но вместо самой конфеты видишь просто бумажный комок. Или кое-что похуже.

Так и сейчас. Стоило увериться, что «поймала конфету», как всё пошло под откос.

И хочется выть, царапать стену до крови из-под когтей, биться лбом о кирпичи.

Почему, ну почему она не уговорила всех отказаться от этого дурацкого похода? Ведь было же предчувствие? Было!

Почему не осталась там... с Тимом? Вместо него?

Почему сейчас всё... так странно?

Но ведь есть ещё и другие, которых надо увести прочь, каким-то образом найти дорогу обратно… туда, где в полной неизвестности остался один из них. Не то чтобы совсем беспомощный, но сейчас – вряд ли способный о себе позаботиться. Пойди поброди по улице в такой маске, да ещё будучи немым!

С усилием открыв глаза, рысь обернулась, но ничего не увидела. Тьма вокруг была абсолютной и непроницаемой, словно она продолжала изо всех сил жмуриться. Рона заморгала, попробовала протереть глаза, завертела головой в поисках освещённых окон, луны или хотя бы звёзд. Но во внезапно обступившей тьме не удавалось различить даже собственную, вплотную поднесённую к носу ладонь.

– Чёрт, что это?! Я ни хрена не вижу! – вскрикнула где-то рядом кошка.

– Я тоже! – с некоторым удивлением сообщила волчица, но миг спустя её узкая продолговатая ладонь уверенно нашарила рысий локоть откуда-то слева. – Руки! Дайте руки!

Рысь осторожно вытянула свободную руку в направлении, где была кошка. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и Вейка вцепилась в её ладонь как утопающий в спасательный круг.

– Что за хрень? Это… Какое-то облако? – кошка подтянулась поближе, дотронулась до соседки другой ладонью. – Эй?

– Нет… это точно не газ… – волчица осторожно повлекла их в сторону. – Идём, осторожно… держитесь вместе.

– А где бельчата? – встрепенулась Рона. – И мыш?

– Ау! Мелкота! – Вейка неловко оступилась, едва не рухнув на руки волчицы. – Проклятый дым… Да что за день сегодня такой?!

Дым…

Отчаянно пытаясь проморгаться, Рона коснулась пальцем собственного носа, но как и прежде ничего не увидела. Ни контура, ни силуэта ладони! Словно дым этот плавал не вокруг неё, а… где-то внутри её собственных глаз. Словно дряблый занавес, сотканный из дымящейся тьмы, навеки отделил её от внешнего мира.

Не сговариваясь, девчонки вцепились друг в дружку, крепче сжимая ладони.

– Спокойно! Идём! Медленно, спокойно… Где-нибудь эта хрень да закончится… – нащупывая путь, Динка уверенно и быстро повлекла их прочь. Настолько уверенно, что Рона на миг заподозрила что со зрением у неё всё в полном порядке.

– А малыши? – она попыталась высвободиться и вернуться, но вцепившиеся в ладони спутницы не дали ей такого шанса.

– Перед тем как это… появилось, мне показалось, что они побежали, – буркнула Вейка. – Небось уже где-то там, где эта фиговина заканчивается.

– Я вообще не уверена, что она где-то заканчивается, – Рона ощутила под ногой ямку и едва не вскрикнула, ощутив, как нога проваливается ниже уровня, который она предполагала встретить.

К счастью, ямка была неглубокой, а рука волчицы неожиданно крепкой.

– Проклятье, да что же это такое… ни черта, совсем ни черта не видно, – причитала кошка. – А где небо? Где чёртово небо?!

– Наверное, это какое-то облако. Или газ. Может быть, тут рядом какой-то завод, и по ночам они спускают газ?

– Ага, грёбаный крематорий… – несмотря на заметный испуг, Вейка оставалась в своём репертуаре. – Рик! Риииик!

Но лис не откликнулся, зато на кошку зашикали обе спутницы:

– Тссс! А если мы тут не одни? Если это что-то типа дымовой завесы?

– Если это те, кто нас ловят, – у них-то наверняка есть способ видеть в этой фигне. – Вейка сердито вырвала ладонь, но тут же одумалась и уже сама вцепилась в Ронкин локоть.

И вновь принялась звать своего Рика. Правда – уже шёпотом.

***

– Папа! Мне только двадцать два года! Какое «замуж»?! За кого?! – сжимая телефонную трубку, Джейн негодующе вскочила с кровати, сердито сбросив одеяло на пол. – Что?! Не-не-не-не, даже не думай!

Она подошла к окну, сердито вслушиваясь в голос отца и зябко поджимая пальцы ног. Пушистый дорогущий ковёр до окна не доставал, и босые пятки приятно холодил паркет.

– Да мне плевать, чей он сын! Не хочу я замуж! – лисичка капризно топнула ногой, забыв, что отец не может видеть ни негодующего выражения на её лице, ни этого «жеста».

Передразнивая «предка», она какое-то время бесшумно гримасничала своему отражению в стекле, а потом прошлась по ковру, продолжая паясничать и строить рожи.

Наконец пространные нотации в трубке сменились гудками: папочка в своём репертуаре. Отключился, не дожидаясь ответных прощаний.

Джейн отшвырнула мобильник на диван и вздохнула.

– Пока, папа. Я тоже тебя люблю, – повисшие в пространстве огромной пустой квартиры, слова эти звучали как-то особенно грустно.

Она перевела взгляд на зеркальные двери встроенного в стенку шкафа. Повернулась боком, повела бедром, критически изучая не то полупрозрачный пеньюар, не то собственное телосложение. Повернулась спиной, покачала попкой и, довольно улыбнувшись, отвесила себе смачный шлепок.

В конце концов, очередная блажь папочки вскоре пройдёт, а день сегодня – чудесненький! И никакие матримониальные планы папочки не испортят её неотвратимо приближающегося триумфа!

Покосившись на лежавшую на столе фотографию, Джейн потопала в ванную. Душевая кабинка, джакузи. Одна стена – сплошное зеркало, другие – выстланы плиткой. Ослепительный фаянс умывальника и мини-бассейна. Площадь санузла могла потягаться с небольшой однокомнатной квартиркой. В других же комнатах – и вовсе хоть на велосипеде катайся. Папочка не поскупился. Апартаменты не слабее их загородной виллы – настоящий пентхаус!

Замерев на краю бассейна она осторожно попробовала воду кончиками пальцев и вздохнула – вот вроде как не каждый отец такое подарит… А вроде как нет-нет да и возникнет этакое неприятное ощущение внутри... словно ты предмет, придаток… приз или часть коллекции. Дорогая, красивая, но – просто вещь. Морковка на грядке, которую холят и лелеют, исправно поливают водичкой, но в один прекрасный день – хрум… и свадьба!

И вспоминают о ней в этом почтенном семействе только по торжествам и званым ужинам. Зато стоит только чего-то добиться самой, как папочка не преминет напомнить, что весь секрет успеха – в фамилии, которую ты носишь.

Впрочем, положа руку на сердце, ничего-то она ещё не добилась. Даже несмотря на свою громкую фамилию. Ну, кроме некоторой иллюзии свободы, разве что.

Джейн ополоснулась, вошла в сушилку и, млея под потоками горячего воздуха, потянулась к зубной щётке.

Вот вроде бы – всё хорошо, лучше, чем у большинства. Крыша над головой, богатый отец. Телом бог тоже не обидел. Другая бы ходила по магазинам, клубам… прожигала жизнь и радовалась, а ей вот неймётся! И хочется приключений, свершений, открытий…

А может и впрямь – замуж выскочить? Нет, конечно, не за этого придурка Тилвиша! У него же все дни напролёт – бухло, клубы, бабы… И чего они все в нём находят, окромя кредитки?

Нет, душа просила чего-то... чего-то такого… такого… необычного, невероятного. Чтобы все офигели и ахнули. Чтобы показывали её по телевизору, чтобы не в светской хронике, а…

Нет, сидеть домашней клушей, растить сопливых наследников Тилвишей и… рога…

Увольте!

Лисичка сердито сплюнула зубную пасту и, прополоскав рот, оскалила аккуратные белоснежные зубки в зеркало. Полюбовалась, наградила себя довольной улыбкой и прошлёпала в комнату. Сбросив пеньюар, она натянула майку и шорты, ещё раз оценила себя в зеркале прихожей, поставила кофейник и замерла у окна, прикидывая план действий и разглядывая раскинувшийся пейзаж города с высоты сорок седьмого этажа.

Если долбаный Купер не считает сенсацией даже чёткое внятное фото – пожалуй, стоит и впрямь снизойти до жёлтой прессы. Что там у нас? «Слух», «Желток», «Портовые байки»… ммм... Да, кто-нибудь из них по-любому заинтересуется. Джейн взяла со стола снимок странной безволосой ладони и в сотый раз повертела его перед глазами.

В дверь позвонили.

Хм... кто бы это мог быть? Джейн редко навещали гости – раз в год по случаю, а то и реже. Ну – исключая доставку покупок на дом и почтальона.

Но сегодня она никого не ждала.

Может, дверью ошиблись? И сейчас спохватятся, утопают искать нужную?

Но звонок тренькнул ещё, ещё и ещё.

Да чтоб их! Ну кого там черти принесли в десять утра?!

Джейн отложила снимок и поморщилась.

Она прошлёпала в коридор и с томным видом распахнула дверь. Намеренно не глядя на пришедшего добрую секунду – позволяя налюбоваться собой без стеснения – и лишь затем лениво подняла взгляд на гостя.

Опаньки!

Не сантехник.

И даже не электрик.

В дверях стоял парень. Симпатичный, умеренно мускулистый лис, одетый в хороший добротный костюм. Холёный, опрятненький, ухоженный. Прям как только-только с обложки глянцевого журнала!

Коммивояжёр?

– Приве-е-ет, – недоумённо протянула она и неуверенно улыбнулась.

– Привет, – незваный гость тоже широко улыбнулся… и вдруг пшикнул ей в нос каким-то баллончиком.

Подхватил обмякшее тело, на руках внёс в комнату, ловко прикрыв дверь ногой.

Огляделся, уложил девушку на диван, поправил безвольно свесившуюся руку и с интересом огляделся. Двинувшись в обход комнаты, он деловито открывал ящики комодов, секретера, шкафов и прочих мест, где могли что-то прятать. Затянутый в перчатку палец равнодушно поворошил горстку бижутерии – серёжки, цепочки, браслеты.

Коробка с видеокассетами, альбом с фотографиями, блокноты, старые потрёпанные временем книжки. Задержавшись у журнального столика, незнакомец вскинул брови и подобрал снимок странной конечности. Неопределённо дёрнул уголком губ и, спрятав фотографию во внутренний карман пиджака, небрежно вытряхнул на столик содержимое дамской сумочки.

Горку баночек, коробочек, тюбиков с кремами, духов, тушей и тому подобных бирюлек украсил чёрный брикет видеокассеты.

Лис сноровисто отправил кассету вслед за снимком, неторопливо огляделся и извлёк из кармана телефон-раскладушку.

– Да, я нашёл. Да. Хорошо, – незваный гость посмотрел на бесчувственное тело на диване. – Уверен.

Сложив мобилку, он неторопливо прошёлся по комнате, созерцая учинённый беспорядок и высматривая, не пропустил ли чего за первый проход. Задержался перед стоявшей на полке фотографией – улыбающаяся чета Бенсонов на фоне варанника. Ездовой варан под уздцы, прогулочные костюмы на всём семействе. Богатая, красивая жизнь.

Бросив скучающий взгляд на безвольное тело, незнакомец вышел, тихо и аккуратно прикрыв за собой дверь.

На кухне засвистел чайник.

***

Фургон вдруг взвизгнул тормозами, в кабине радостно завопили:

– Это он, один из этих уродов!!!

В лучах фар и впрямь кто-то стоял – залитый ослепительным светом, словно вырезанный в гравюре силуэт.

Стоял и смотрел на них. Не делая попыток сбежать, ничуть не пугаясь несущейся на него машины. Спокойно дожидаясь, когда фургон затормозит в каком-то шаге от него.

Хлопнули двери, синхронно чавкнули погрузившиеся в грязь сапоги – преследователи выпрыгнули в переулок.

Тёмный отнорок, загаженный, заваленный мусором. С выстроившимися вдоль стен помойными баками. И подсвеченный фарами небольшой силуэт.

Причём уже не в шаге от бампера, а на расстоянии в десятка два шагов. И когда только успел так отскочить?

Выхваченный из тьмы ярким слепящим светом, пленник неподвижно замер в тупике, у самой кирпичной перегородки. За его спиной высилась гротескная, непропорционально огромная тень. Странная, пугающая этой явной диспропорцией и очертаниями, совершенно не совпадавшими с силуэтом того, кто её отбрасывал.

Показалось? Или тень и впрямь шевельнулась? Зажила своей, отдельной от хозяина жизнью?

Передние псы застыли как вкопанные, и налетевшие сзади едва не сшибли их с ног. Замешкавшиеся преследователи, не сговариваясь, уставились на жуткую тень и странный силуэт вдруг шевельнулся. Сам, отдельно от владельца. Расправил плечи, развёл руки. И на месте головы вдруг распахнулись две пронзительно-голубые щёлки.

– Чё за… – псы выхватили пистолеты.

Но беглец по-прежнему стоял в лучах фар. Неподвижно. А вот его жуткая тень подросла ещё, заняв собой почти всю стенку переулка. Потянулась, разводя руки шире. И те вдруг расслоились надвое. Разделились в районе плеч, придав тени и вовсе зловещие очертания.

Глаза преследователей запрыгали с беглеца на тень и обратно. Нет, у загнанного коротышки не стало четыре руки, как у тени. Да и те две, что были – висели неподвижно, не совершая никаких движений.

Тень же с отчётливо слышным стальным лязгом выпустила из пальцев длинные не то ножи, не то когти, помедлила секунду, словно приглашая их начать первыми… И вдруг ринулась вперёд. Ринулась, отслаиваясь от стены, на лету становясь материальной, выпуклой, объёмной…

– Мать твою!!! – выкрикнул кто-то.

Ураганный огонь из пистолетов прошил демона, но никакого видимого эффекта не дал. Оставляя клубящийся дымно-чёрный след, монстр врезался в их ряды, сея смерть и ужас.

***

Тимка вздрогнул – снаружи творилось нечто невообразимое. Лихорадочная пальба, истошные вопли и возня… Фургон содрогнулся, словно в него врезалось что-то тяжёлое. Лихорадочно, заполошно защёлкали выстрелы, и в стальной стенке одно за другим вдруг обозначились два раскалённых колечка. Померкли, потускнели на глазах, оставив лишь бледные светящиеся точки. По полу стальным горохом запрыгали пули.

Запоздало испугавшись, он сжался в комок, но снаружи всё уже стихло. Лишь гнетущая, томительная тишина и комариный звон в ушах.

Ни стрельбы, ни шагов.

Вообще ничего. Словно кто-то вдруг раз – и выключил все звуки.

На секунду Тимке даже почудилось, что мир за пределами этой жестяной коробки перестал существовать. Откроешь дверь – а там пусто.

Спасали от этого пугающего ощущения лишь тонкие лучики света, проникавшие в корпус фургончика через пробитые пулями дыры

Испуганно ощупав голову и многочисленные ушибы, он перекатился на разбитые колени, но чуть не рухнул обратно – ноги не держали.

Болело всё, что только могло: спина, грудь, разбитое и до крови ободранное об асфальт колено. Зад, куда пришёлся пинок, голова и прикушенный во время внезапного торможения язык.

Оскальзываясь и падая, Тимка на четвереньках подполз к двери. Пошарил в районе, где должна быть какая-нибудь рукоятка, но – увы: изнутри обе двери оказались совершенно гладкими. Даже завалящей замочной скважины не было.

Вздохнув, он обессиленно растянулся на полу и закрыл глаза. Мыслей не было, эмоции ушли тоже. Накатило какое-то странное, беспросветное отупение. На миг померещилось, что вернулось знакомое щекочущее ощущение промеж ушей – как тогда, во время побега.

Но сейчас он был слишком измучен болью и переживаниями, чтобы думать об этом. И Тимка, пытаясь успокоить дыхание, просто перевернулся на спину, бездумно уставившись в потолок. В стальной потолок с дырочкой, сквозь которую виднелось небо.

***

Прошлое… оно порой так некстати, так не вовремя. Как набитый старинным барахлом шкаф, в который долгое время добавляли по вещице сквозь едва приоткрытую дверь. Как шкаф, который надеялись никогда не открывать. И в котором вдруг раз – и кончилось место.

И когда в очередной раз было очень-очень нужно впихнуть в него ещё один, мааааленький кусочек прошлого, накопленная внутри гора хлама вдруг хлынула наружу. Полезла изо всех щелей, так и норовя выплеснуться вовне. Растечься уродливым нагромождением никому не нужного барахла.

И ты стоишь и панически пытаешься удержать эту дверь. Не в силах закрыть, не в силах затолкать прошлое обратно. И боясь отпустить, сдаться, позволить всей безобразной куче вывалиться окончательно.

Убить светляков в фургоне.

Замести прошлое под ковёр.

Забыть.

Но прошлое ли? И только ли из желания «замести»?

К клокочущей ярости и желанию мести примешивалось что-то ещё. Какое-то странное, непонятное и неожиданное чувство. Эмоция.

Желание не только вбить прошлое обратно, но и… спасти кусочек настоящего?

Тварь всегда боялась привязанностей. Привязанности – это слабость. Это признак зависимости. Это низведение чистого разума до состояния животных, вынужденных сбиваться в стаи, потому что так проще выжить. Всё равно что признание собственной слабости и ничтожности.

Нужна ли Твари собственная стая?

Ведь можно взять что угодно, никто не остановит. Уже нет.

Так к чему, зачем спасать кого-то, кто, как и все прочие, наверняка убежал бы в ужасе, узнав суть и природу своего спасителя?

В упорядоченных, разложенных по полочкам мыслях вновь возник спутанный сумбурный ком, разложить, распутать который на составляющие, проанализировать и снабдить бирочками отчего-то не получалось.

Это было незнакомо и ново.

Непонятным образом раздражающе и... маняще.

Но самое приятное – удалось освоить новый трюк. Просто отключить зрение светляков. Отсечь, запутать, стянуть узелками их нити, отвечающие за восприятие оптической информации. Не в пример проще, чем пытаться убрать или подменить свой образ в воспринимаемой с нескольких точек картинке.

Проще, но – как и любое другое подобное усилие…

Тварь машинально утёрлась лапой. Как раздражает-то… Это нелепое истечение жидкостей. Кровь. Липкая, почти чёрная в этом свете жижа. И слабость. Неукротимая, непреодолимая слабость, тысячетонным грузом опускавшаяся на плечи, вжимавшая в асфальт, нашёптывающая, умоляющая прилечь и заснуть. Ну или хотя бы сесть. На минуточку, на секунду, на миг!

Может быть, осталось совсем немного – и без каких-нибудь препаратов и уколов это нелепое подобие жизни всё же сдохнет? Развеется, как мимолётный ночной кошмар? Может быть, каждое такое усилие – приближает этот миг?

Существо задрало голову, уставившись на звёзды. Есть ли там что? Есть ли хоть крупица правды в библейских нелепицах?

Впрочем, если и есть этот их рай… Таких как Тварь в него точно не пустят.

Слишком… Слишком не вписывается чернильно-чёрная клякса во весь этот жемчужно-сияющий мир.

Вода из ближайшей лужи смыла кровь и оставила на губах мерзкий, кисловато-железистый привкус.

Фургон!

Как велико искушение!

Просто открыть дверь.

Просто взять и открыть.

И будь что будет!

Увы – некоторые вещи в жизни можно сделать только один раз. После чего число доступных вариантов существенно сократится. Каждый выбор сокращает число доступных вариантов. Отсекает море возможностей. Не оставляет порой путей обратно. Каждый выбор порождает узор. Сужающийся, бесконечно сужающийся узор, сходящийся к далёкой-далёкой точке. К самому последнему Выбору.

Боятся ли Твари? В смысле – боятся ли всерьёз?

Ведь боязнь – это тоже привязанность. Боязнь потерять нечто… жизнь, свободу, какие-нибудь выгоды… А есть ли страх, когда терять нечего? Разве что страх «не обрести». Не обрести то, что будет страшно потом потерять?

Замкнутый круг.

Существо раздражённо мотнуло головой и зло сощурилось: глупости.

Какую чушь только не порождает разум!

***

За стенкой послышалось какое-то странное, подозрительное шебуршание.

Тимка открыл глаза и насторожил уши.

Шаги? Кто-то спрыгнул на крышу… какое-то четвероногое… Четыре лапы – топ, топ… топ… топ.

Уличная ящерка?

Светлая дырка в потолке потемнела – кто-то или что-то заглядывал внутрь. А может, просто наступил лапой, не заметив.

Кот опять прикрыл глаза – смотреть-то теперь и вовсе не на что. С вялым интересом прислушиваясь к происходящему, Тимка представил, как помоечный ящер вертится по крыше, принюхивается – есть ли тут чем полакомиться, не крадётся ли конкурент, а то и хозяин территории? Не придётся ли спасаться бегством или можно подраться?

Топ… топ… топ-топ. Топ.

Фургон качнулся – тот, кто бродил по крыше, спрыгнул на землю. И шаги стали бесшумны. Зато снова в потолке открылось светящееся отверстие. С танцующими в столбике света пылинками.

А потом вдруг лязгнул запор и дверь опасливо приоткрылась. Тимка с изумлением уставился на силуэт спасителя. Силуэты. А Джейк в четыре глаза – на него.

Не в силах поверить во вновь обретённую свободу, кот вывалился из фургона, споткнулся о что-то лежащее под ногами и едва не расквасил нос о брусчатку.

– Ого… – только и выдохнул он, разглядывая труп. Лежавший позади фургона, изрешечённый десятком ран, пёс сжимал длинный окровавленный нож. Из-под тела растекалась огромная лужа крови. До сих пор не подсохшей, изрядно разбавленной дождяной моросью.

Боязливо озираясь, бельчата жались позади Тимки, округлившимися перепуганными глазами таращась то на него то на трупы. Самих покойников бельчата обходили за несколько шагов, словно всерьёз опасаясь, что те вдруг оживут и ухватят их за ноги.

– Вы здесь откуда? – приходя в себя, спохватился кот.

– Я… там… нас высадили через пару улиц. И мы прятались во дворе. А потом… потом вокруг всё потемнело, я побежал… А потом рядом что-то захлопало и закричали, я выглянул… А они все мёртвые лежат.

Поочерёдно дополняя друг друга, бельчата поведали что им страшно и прижались к нему как цыплята к курице.

Тимка почесал затылок.

– Мда, – он обошёл фургон, разглядывая изломанные, изрезанные трупы. – Кто же это их так?

Бельчата синхронно пожали плечами. На покойников они старались не смотреть. И вообще всем своим видом выражали стремление уйти отсюда как можно быстрее и паническую боязнь наступить в пропитавшие асфальт чёрные лужи.

Тимка с подозрением покосился на их мордахи. Откуда узнали, где он? А если не знали – то зачем пугливым мальчишкам шариться в подобном месте, бродя среди раскиданных трупов, которых они так боятся?

Что хорошего в подобной обстановке они ожидали найти в фургоне?

Уж очень не вязалось такое стечение обстоятельств и детские страхи.

И очень всё это напоминало то, что было в разгромленной лаборатории. То, что прошло мимо их камер в погружённом во тьму коридоре.

Да нет, чушь. Он же тогда сам, лично выпустил белок из клетки!

Но сейчас, в свете последних событий и разыгравшейся паники, объятия четырёх маленьких рук, вцепившихся в его шорты, продёргивали вдоль хребта неприятным морозцем.

– Отцепитесь! – он высвободился, и бельчата отступили. Лишь уставились на него снизу вверх виноватыми умоляющими взглядами, от которых Тимке немедленно стало стыдно.

Нервно поджав губы, он покосился на близнецов и присел у ближайшего покойника. От запаха жжёного пороха защипало в носу.

Набравшись храбрости, Тимка осторожно потянул из неловких безвольных пальцев огромный воронёный пистолет.

– Что ты делаешь!!! – Джейк панически всплеснул всеми четырьмя руками.

– Ничего, – Тимка подёргал крючочки, понажимал кнопки, и после пары тройки «комбинаций» в руку ему выпал пустой магазин. – Им это без надобности, а нам…

Второй и третий пистолеты тоже были разряжены.

– А нам? – Джейк недоверчиво нахмурился. – Ты что, собрался в кого-то стрелять?

– А что? – Тимка перекатил ногой голову трупа. – Вот они бы не раздумывали.

Бельчата отвернулись и только тут Тимка заметил, что обоих близняшек изрядно трясёт – аж хвосты вибрируют…

Проверив последние два пистолета, он обнаружил в них по одному патрону. Итого – пять пистолетов и два патрона.

Он вновь покосился на близнецов.

Нет, конечно, беззаботной уверенности в том, что он и впрямь «запросто» может убить, у Тимки не было. Скорее напротив.

Хотя… Если бы у него был пистолет тогда, когда толпа этих вот гнала их по луна-парку, когда все прыгали в машину… может быть, тогда он и не стал бы особо задумываться.

А сейчас – ну какой мальчишка устоит перед возможностью на халяву разжиться «пестиком»?

И пусть он с трудом помещается в ладошке, пусть оттягивает карман так, что шорты норовят сползти на колени… Но оружие есть оружие!

Его, как минимум, можно загнать и получить неплохой навар.

Баксов сто, а то и двести. Нет – штукарь! Не меньше!

А один – на всякий случай, можно и себе оставить. Ну так, пофорсить поиграться, а то и напугать кого пригодится. Ведь на пистолете не написано, есть ли в нём патроны и сколько их там осталось.

Словом, бросать оружие – глупо.

И Тимка сгрёб все найденные пистолеты в стянутый с одного из покойников пиджак и стянул его рукавами в подобие свёртка.

Наткнулся на бумажник и, обшарив покойников основательнее, присоединил к добыче в общей сложности едва ли не тысячу долларов. Сумма, держать которую в руках ему доводилось не часто.

Игнорируя молящие взгляды бельчат, Тимка деловито распихал деньги по разным карманам: всё в хозяйстве пригодится – не время для сантиментов.

– Ну пошли уже, пожалуйста!!! – не выдержал Джейк, преодолев боязнь покойников и в четыре руки потянув кота прочь.

– Да идём, идём, – Тимка оглянулся на фургон. Конечно, в кабине бы тоже не мешало бы пошарить, да и мобилки. Хотя… да чёрт с ними! Кто их знает, что там у них напихано и к чему это может привести.

Окинув место кровавой бойни последним тревожным взглядом, Тимка и бельчата порскнули прочь.

***

– Мы ослепли. Мы в натуре ослепли! – всхлипывала Вейка, забившись в угол между домом и каким-то строением. – Я не хочу… За что?!

– Да успокойся ты! – волчица сердито пихнула кошку луктем. – Эта странная хрень может пройти точно так же, как и наступила.

– Если бы. Мы здесь уже час сидим! Утро скоро…

Рона невольно представила, как просыпаются жильцы дома. Как выходят наружу, как видят трёх девчонок, пускающих сопли и дрожащих от страха, забившихся в какой-то закуток возле дома… Слепых и беспомощных.

Страх, дикий, липкий страх…

А что если это всё – навсегда?

Что если они чем-то отравились в луна-парке?

Что если теперь остаток жизни им коротать вслепую? Наощупь?

А если крысы? Впрочем, ночной народец обычно по городу если и шастал, то не в открытую и, как правило, держась от всех на приличном расстоянии. Но ощущение собственной беспомощности и неизвестности всё равно пугало и заставляло панически прислушиваться – не крадётся ли кто к их троице?

Фантазия рисовала всё более жуткие и реалистичные картины и она непроизвольно сжала пальцы. Со стороны Вейки ей ответило такое же испуганное пожатие. Словно без слов обменялись всем тем невыразимым ужасом, что вгонял в панику и подкатывал к горлу, грозя выплеснуться бессвязным сдавленным рыданием.

До недавнего времени она и близко не задумывалась о том, каково это – жить на ощупь. Нет, конечно, Рона видела слепых время от времени. Но только никогда не примеряла на себя их проблемы всерьёз, по-настоящему.

Как жить, если весь мир исчез?

Если остались только ощущения от прикосновений. Кирпичная стена, асфальт… рука Динки.

Почему она так спокойна? Словно случившееся – не пучина необъяснимого ужаса, а какие-то мелкие неприятности, временные трудности?

Что-то знает, понимает, что случилось? Или – просто-напросто единственная, кто сохранил самообладание?

Сколько ей лет? Пятнадцать, шестнадцать? Больше?

До недавнего времени Рона уверенно ощущала себя самой старшей. И самой опытной. Но сейчас, сейчас, как и паникующей кошке, ей нестерпимо хотелось зарыдать, отчаянно, крепко-накрепко обхватить кого-то руками. Услышать что-нибудь утешительное, почувствовать чью-то, хоть чью-то уверенность! Она даже начала было выпускать кошкину ладонь, но Вейка в панике вцепилась в неё так, что стало даже больно.

Рона шмыгнула носом, сглотнула слёзы и постаралась загнать паническую дрожь поглубже.

Уверенность. Спокойствие и уверенность. Вот чего им сейчас не хватает. Чего, чёрт побери, не хватает ей самой!

– Спокойно. Всё будет хорошо. Никуда не бежим, сидим рядом. Отдайте руки!

Она осторожно высвободила ладонь из руки волчицы, не без усилия отцепила впившуюся в другую ладонь Вейку.

Кошка тотчас нащупала и крепко вцепилась в рысиную рубаху, а сама Рона яростно растёрла виски и глаза. Словно всерьёз надеясь стереть, соскрести проклятую темноту со своих зрачков. Надавила, помассировала так, что глаза заболели, но ничего нового не увидела.

Мелкие… куда все делись?

Бельчата, мыш? А Рик?

Ослепли ли и они тоже, не сидят ли где-нибудь в другом углу этого двора?

А если сбежали – то как поступят потом?

А Тимка… где сейчас этот малахольный?

Из глаз лило в три ручья, но теперь, по крайней мере, больше не надо было опасаться, что заметят. Только бы не хлюпнуть носом… Она открыла рот, но от желания шумно втянуть сопли это не спасало.

– Мы все умрём, – апатично вздохнула кошка. – Я знаю.

– Дура, – судя по голосу, волчица из их троицы беспокоилась меньше всего. – Заткнись, наконец!

– Сама заткнись! Это всё из-за тебя!

Нелепость обвинения была настолько абсурдной, что Динка не нашлась что ответить, но, судя по звуку, отвесила кошке плюху. Вейка тоже в долгу не осталась, и Роне пришлось вмешаться, разнимая завязавшуюся потасовку.

– Ну-ка тихо, вы! – шикнула она и осеклась. Настолько жалко и заплаканно прозвучал собственный голос.

– Опаньки… наша железная киса, оказывается, тоже распустила нюни! – истерично хихикнула кошка.

– Дура! – синхронно рявкнули волчица и рысь, едва не расхохотавшись этой слаженности сквозь слёзы.

– Сами такие. И зачем я только с вами связалась…

– А уж мы-то зачем… – в тон ей буркнула Динка.

– Так! Всё! Заткнулись обе! – Рона пихнула соседок для большей убедительности. – Идёт кто-то.

Рысьи уши настороженно дёрнулись в направлении шороха.

– Показалось? – шёпотом поинтересовалась кошка.

– Я… я что-то вижу! – с затаённой надеждой вскинулась Диана. – Я вижу! Боже…

Клубящаяся тьма вдруг побледнела, отступила и разом, словно небрежно сорванный занавес – исчезла.

В глаза хлынул свет. Точнее – тьма. Но уже не та, чернильно-чёрная, непроницаемая. А вполне нормальная, уютная тьма городской ночи. И звёздное небо. И весь мир, вдруг ставший таким нужным и важным.

– Господи!!! – Вейка вскинулась, таращась на соседок выпученными, в пол-лица глазищами. – Я тоже! Тоже вижу!

Девчонки вскочили, обуреваемые невероятным, ни с чем не сравнимым чувством облегчения. Позабыв, что минуту назад сама чуть не лезла в драку, Вейка повисла на их шеях, едва не уронив всю компанию обратно на тротуар.

– Да тихо вы! – шикнула рысь, отцепляя от себя кошкину руку. Но собственные переживания, да и заплаканная физиономия с припухшим хлюпающим носом не слишком-то способствовали командному тону.

Поспешно утерев лицо полой рубашки, она осмотрелась:

– Куда все делись?

Девчонки завертели головами, но двор был пуст.

– Чёртова хрень. Я в жизни так не пугалась, – бормотала Вейка. – Что всё это было?

– А я – знаю? – огрызнулась Диана, в свою очередь отпихивая кошку и от себя. – Пойдём отсюда, а то мало ли…

– Вот один! – Вейка первой заметила показавшегося из-за угла Рика. – Ах ты засранец! Ты где был, гад?

– Так это… – ошарашенный Рик неопределённо махнул рукой. – Осмотреться ходил.

Уворачиваясь от тумаков и тычков, он выронил своё импровизированное оружие, и тяжёлая труба не замедлила упасть ему же на ногу.

– Ойй... мля... да вы чё – сдурели? – лис запрыгал на одной ноге. – Совсем крыша потекла!

Вейка, видя его страдания, временно прекратила атаку, с суровым видом скрестив на груди руки и приняв неприступную позу.

– А остальные где? – подошедшая волчица сунула нос в арку, ведущую в соседний двор.

– А я знаю? – Рик зло пнул упавшую трубу другой ногой, зашипел от боли и сморщился снова. Махнул рукой в противоположную сторону. – Вроде туда попёрлись. Наверное, тоже осмотреться.

Рона оглянулась в указанном направлении и уставилась на показавшегося из арки мыша.

– Ну ты-то, ты-то куда полез! – возмутилась рысь. – Исследователь, блин!

Мыш по обыкновению промолчал. Подошёл, уставился куда-то вбок. И подзатыльник не отвесить: дурная голова и так вся забинтована – чего доброго, последние мозги вылетят.

А затем показались и бельчата. А следом за ними… Ронкино сердце ёкнуло, пропустив пару ударов…

– Привет, – вразвалочку приближающийся Тимка как ни в чём не бывало широко ухмыльнулся.

Словно не остался там, на асфальте, жестоко придавленный коленкой здоровяка в штатском! Словно никуда и не пропадал, ни в какой плен не попадался, а так, на пять минут отходил – нужду справить!

Нет, конечно, глупо было надеяться на что-то иное, но эта его беззаботная пофигистичность… В то время как она тут изводилась, представляя всякие ужасы и мучаясь от бессилия что-то сделать… А он… он!!!

И ведь ни в одном глазу!!!

Сдерживаясь из последних сил, Ронка уставилась на кота, яростно сверкая глазами от негодования.

Даже испугалась немного – настолько сильно вдруг захотелось сгрести его в охапку и… Не то обнять на радостях, не то поднять за грудки над землёй и хорошенько встряхнуть.

– Что? – Тимка невинно улыбнулся.

Даже руками развёл – «ну чего, чего уставились-то?».

Физиономия разбита, глаз припух, одёжка выпачкана, коленка ободрана до крови. Стоит и ухмыляется, сжимая в руках странный тряпичный свёрток.

Вот ведь! Поди, едва жив остался, а барахло какое-то – таки приволок!

Невольно повторив позу Вейки, Рона скрестила руки на груди и грозно втянула воздух, пытаясь кратко сформулировать всё, что так рвалось сейчас с языка.

Наблюдавшая сцену издали, волчица фыркнула – настолько рысь и кошка карикатурно повторяли движения друг дружки. Ни дать ни взять – жёнушки, встречающие нерадивых подвыпивших мужей.

Девчонки хмуро переглянулись.

В одинаковых позах, с одинаково насупленными физиономиями, с одинаково скрещёнными руками. Хмуро уставились на мальчишек. К горлу подкатило истеричное, безудержное веселье. И облегчение. И…

Вейка фыркнула первой, подтянув лиса за ворот майки, впилась долгим поцелуем, привстав на цыпочки и задрав ножку. А рыжий нахал, нимало не смущаясь присутствующих, по-хозяйски облапил и помял кошкин зад. Аж чуть от земли не оторвал.

Рона смущённо кашлянула и отвела взгляд. Вздохнула и сердито уставилась на кота.

А мелкий нахал многозначительно поднял брови – словно и впрямь всерьёз надеялся на повторение подобной сцены с собой в главной роли!

– Ага, щаззз… – Рона с негодованием вскинула подбородок. Вот ведь зараза мелкая! А ведь секунду назад ей и впрямь хотелось его чмокнуть! Ну не так, конечно, не развязно и долго, как в устроенном кошкой представлении. Не взасос… Или взасос?

Но эта его наглая самоуверенная моська… это картинно-пошлое движение бровями!

Она запуталась, пытаясь определить, что бесило больше. Сам факт появления у неё подобных мыслей и желаний или то, что не решилась их исполнить? Или то, что шанс был безнадёжно упущен – глупо, безвозвратно упущен и сейчас то, что ещё минуту назад можно было списать на смущённый порыв, теперь выглядело бы пошло и совершенно неуместно. В особенности применительно к самой старшей и ответственной предводительнице их маленького отряда.

Малолетний кошак бесил.

Бесил каждым взглядом, каждым жестом. Он всё делал не так и не к месту. Маленький, наглый, вызывающе самоуверенный проныра, в присутствии которого она всё чаще ощущала себя запредельно нелепо и глупо.

Но в то же время… Почему так защемило внутри? Тогда, когда машина тронулась, а он остался за дверью? И сейчас – когда он появился, приблизился вразвалочку с этой своей нахальной провокационной ухмылкой?

Чушь!

Вздор!

В любом случае, он ещё слишком ребёнок, а она уже слишком «стара». В шестнадцать лет разница в три года – целая пропасть, перешагнуть через которую нереально. Особенно если старший из двух – ты сама.

Самая старшая, самая взрослая.

Единственная, кто понимает, как всё вокруг сложно и непросто.

Она мрачно вздохнула и отвернулась, стараясь не косить завистливым глазом в сторону кошки, до сих пор не отлипшей от лиса.

***

– Упустили? Я вас правильно понял? – Паркер откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Тяжёлая карболитовая трубка допотопного армейского телефона приятно холодила ухо. А вот внутри разливался холодок не из приятных.

Упустили! Упустили!!! Стадо великовозрастных болванов не смогло отловить кучку босяков-голодранцев и парочку неудачных экспериментов!

В горле непроизвольно заклокотало, но усилием воли генерал сдержал гулкий утробный рык. Тем более что тихий, чуть ироничный голос в таких ситуациях пугал куда сильней, чем исступлённые вопли. Уж ему ли этого не знать?

Паркер скосил глаз на неразлучный с ним ноутбук. Адская машина не подавала признаков жизни вот уже полдня. Но – кто знает, не услышат ли его те, на том конце?

– Бросьте все силы, оцепите точку последнего контакта на десять миль. Нет – на пятнадцать! Сейчас буду.

Пёс пружинисто поднялся с кресла, раздражённо бросил трубку на громоздкий аппарат и покрутил головой, разминая шею.

***

Джейн застонала и сползла с дивана. Голова кружилась, в ушах свистело, а в теле была такая слабость, что руки-ноги подгибались и путались.

Упав на четвереньки, лисичка пару минут безуспешно пыталась подняться на ноги. Кое-как усевшись, обвела комнату мутным беспомощным взглядом.

Непрошеный гость исчез. И разумеется – с кассетой и фотографией…

Мда.

Журналистка скривилась – в кои-то веки в руки попали хоть какие-то хвосты чего-то таинственного – и вот на тебе! Не прошло и часа, как кто-то грубо и бесцеремонно наложил на них лапу.

Одно хорошо: теперь её жажда разоблачить какую-нибудь громкую тайну лишь окрепла. Ведь судя по этому визиту – дело-то серьёзное. Более чем серьёзное, раз у кого-то хватило глупости ворваться в дом дочки Бенсона. Того самого Гарольда Бенсона!

Кривясь и морщась, она добралась до исходящего свистом чайника и выключила конфорку.

Упала за кухонный стол, в прострации разглядывая дальний угол кухни.

До недавнего времени сталкиваться с насилием ей не приходилось. Да что там! Вообще практически не приходилось.

Детство Джейн прошло в уютном спокойствии фамильного особняка, в той безмятежной богатой жизни, где не происходит ничего из тех ужасов, с которыми сталкиваются простые смертные. Где всё, что показывают по телевизору, кажется чем-то невообразимо далёким и малореальным.

Теперь же… Теперь же начиналась взрослая самостоятельная жизнь. Но не к этому ли она стремилась? Сама же хотела? Вот – на тебе, пожалуйста!

Грёбаная жизнь – как она есть.

Теперь, после этого беспардонного вторжения, мир предстал для неё совсем иным. Не радужным и безопасным, а злобным, пугающе затаившимся и в любой миг готовым подбросить какую-нибудь подлянку.

Даже собственная квартира уже не казалась таким уж надёжным убежищем, как ещё… сколько тому назад?

Джейн покосилась на настенные часы и вздрогнула, вспомнив о прихожей.

А если этот мерзкий тип вернётся? Или по её душу нагрянет кто-то ещё? Захлопнул ли незваный гость дверь, да и ушёл ли вообще?

Посекундно прислушиваясь и обмирая от страха, она прокралась в прихожую и замерла в трёх шагах от входной двери.

Собралась с силами, придвинулась ближе. На полшага, на треть… На четвертиночку! Чем меньшее расстояние до двери оставалось, тем сильнее билось сердце. Казалось, в любую секунду чёртова дверь вновь распахнётся и давешний улыбчивый тип вернётся. Проскользнёт в квартиру, ототрёт её вглубь и мерзко улыбаясь прикроет дверь за своей спиной.

Вот же тварь. Ублюдок! А эта его паскудная фальшивая улыбочка?

Собравшись с решимостью, лисичка в два прыжка подскочила к двери, щёлкнула засовом, провернула оба замка и только тогда облегчённо перевела дух. Руки противно подрагивали, а ноги сами собой норовили подогнуться. Подумать только – она валялась без сознания. Совсем беспомощная, лежала на диване, пока этот хмырь шарился у неё в квартире!

А если он… если он… воспользовался её беспомощностью?!

Джейн рефлекторно коснулась края трусиков и с подозрением прислушалась к ощущениям.

Было или не было?

Оглушительно тенькнул дверной звонок, и она, чуть не вскрикнув, шарахнулась вглубь комнаты. Спохватилась, замерла, стараясь не производить шума.

Неужели непрошеный «гость» и впрямь вернулся? Но… не думает же он, что она поведётся на этот развод дважды?

Лисичка на цыпочках приблизилась к двери, дрогнувшей рукой потянулась к дверному глазку, преодолевая накативший липкий страх. Секунды растянулись, размазались вширь. Почти замерли.

А может – может, вообще всё это ей показалось, померещилось? Или кто-то ошибся этажом, машинально позвонил? А потом, осознав ошибку, просто ушёл дальше?

Журналистка осторожно сдвинула закрывающий линзу язычок и прильнула к двери.

Никого. Лестничная клетка была пуста.

Ну и к чёрту. Ну и к лучшему!

Шумно выдохнув, она развернулась, но тут дверной звонок пиликнул ещё раз. Настойчиво, пугающе нагло и оглушительно громко. Джейн аж присела от неожиданности.

Что за дурные шутки?

Лисичка нагнулась к замочной скважине и, рассмотрев кусок знакомой майки, облегчённо вздохнула: Чарли.

Торопливо отперев дверь, она втащила коротышку внутрь, окинула лестницу подозрительным, настороженным взглядом и торопливо заперла дверь на все замки.

– Чё-то ты нервная какая-то, подруга, – бурундук деловито жевал жвачку и с неприкрытым интересом пялился на её не застёгнутые шорты. – Случилось чё?

Ойкнув, Джейн шмыгнула в комнату.

– Эй? Так нечестно! – фыркнул бурундук. – Я думал, уже пора отбросить формальности!

***

Когда все ушли, Пакетик уселся в центре землянки и замер до практически полной, неестественной неподвижности. Сохранять её он мог часами. Мог, конечно и сон изобразить, ведь настоящий – полноценный сон остался для него где-то далеко-далеко в прошлом.

Сколько он уже не спал? Год? Два?

С тех пор, как пришла Боль.

С тех пор, как всё изменилось.

Наверное, подобный подарок судьбы стоило бы считать за благо. Высшее благо, лучшее, что может быть в жизни. Ведь это всё равно что получить «бонус» – по сути, вторую жизнь.

Ну, как минимум – треть!

Не валяться бессмысленным, бездумным бревном по восемь-десять часов в сутки, а жить! Жить, думать, что-нибудь делать…

Вот только для того, кто живёт наедине с Болью, подобные подарки более чем сомнительны. Плюс восемь часов боли каждые сутки. Не прекращающейся, не покидающей ни на миг.

Словно каждая клеточка тела – раскалённая или леденящая колючка, словно пронзают тебя тысячи длинных игл. Ломающихся от каждого движения, впивающихся миллионами острых осколков в измученную, истерзанную плоть. Словно заживо содрав шкуру, обсыпают солью и натирают перцем. Словно в венах течёт кипящая кислота, а каждая косточка, каждый хрящик по размеру больше, чем предусмотрено окружающим их мясом.

В целом мире нет таких слов и фраз, хоть на процент, хоть на полпроцента способных описать эту Боль.

Но всё это мелочи, ничто по сравнению с тем, что было раньше. До того, как он научился ощущать всё это …иначе.

Тогда, когда боль сводила с ума, разбивала, дробила сознание на осколки. Настигала каждый осколок и крошила его на ещё более мелкие, почти не осязаемые пылинки.

Китовые дозы химии и странный навязчивый речитатив. Литания из огненных строк, медленно всплывавших из омута памяти.

...Где ворует рассвет нерождённых рука,

Распахнёт небосвод мёртвых звёзд хоровод,

Тень ничейных планет, вырвет время-река,

Тлен несбывшихся мечт, снов покинутых лёд.

Какое-то время всё это ещё удерживало его на самом краю, но…

Во время очередной «процедуры» он всё же узрел Бездну.

Бескрайнее, иссохшее и потрескавшееся поле тянулось от горизонта до горизонта сколько хватало глаз.

Терзавшая тело боль отступила, затихла, скукожилась. Осталась вроде бы рядом, но звучала уже не столь оглушительно, как раньше.

Запаниковав, он порывисто развернулся и… замахал руками, покачнулся на самом краешке обрыва.

Бездна.

Огромная бездонная расщелина делила это странное поле надвое.

Провал, наполненный мглистым, колышущимся маревом, пластами не смешивающегося тумана и… чем-то ещё.

Чем-то, что заставляло всё это колыхаться и перекатываться, лениво вздуваться навстречу единственному наблюдателю, а то и с внезапной алчностью выпускать в его стороны стремительные дымчатые султаны.

Ошарашенный зрелищем, он заворожённо замер на самом краешке, разглядывая Бездну. А Бездна смотрела на него.

Ад? Чистилище? Или какая-нибудь ещё «инстанция»? Бред воспалённого мозга?

Бездна смотрела на него.

Тысячи голосов нашёптывали что-то на разных языках, о чём-то молили, чего-то требовали. Звали, рыдали, смеялись. Угрожали, манили, сулили неземное блаженство и вечный, бескрайний покой.

Один шаг, просто шаг.

И всё завершится.

Навсегда.

Стоит лишь раскинуть руки и упасть в этот мягкий манящий туман. Уступить, подарить Бездне себя. Отдать столь малое… чтобы обрести целую Бездну!

Ослепительный свет хирургической лампы резанул лишённые век глаза десятком новых оттенков боли. Барабанные перепонки пронзили оглушительные, режущие ухо звуки. Шорох одежды, сиплое, оглушительное дыхание. Биение собственного сердца, гул текущей по венам крови и мерзкие, липкие чавки и бульки, издаваемые распятым на хирургической консоли телом. Склонившиеся над ним лица, облепленные респираторами, увеличительной оптикой и бог весть какими ещё приспособлениями.

И Боль. Тысячи, миллионы оттенков Боли.

«Ты чужой средь своих, ты не свой никому,

Глас фальшивых богов неизбывной тоской

Латы ложных надежд, облачающих Тьму.

Шутовская клюка, вечный путь в никуда».

Вспышка.

Тишина. Бескрайняя пустыня и Бездна.

Что будет, если прыгнуть? Встать на самом краю, раскинуть руки и медленно, не торопясь опрокинуться? Упасть в это бескрайнее бездонное марево, в объятия тумана и лететь. Туда, вглубь, навстречу всем этим голосам? Проснётся ли он от удара или Бездна и впрямь бездонна? И что будет тогда с его настоящим, реальным телом? Кома? Смерть?

Он раскидывает руки и кренится вперёд. Сильнее, ещё, ещё заметнее.

Вспышка.

Снова Боль и лица, какая-то прозрачная маска ложится на то, что когда-то было лицом. Его лицом.

«Мыслей злых карусель догоняет весна.

Аромат нелюбви, опаливший сердца,

Сладкий яд из ладоней испей ты до дна.

Только яростной боли открыта душа».

Мучители суетятся, бегают вокруг, пытаясь откачать, вернуть, выдрать из этой странной нирваны свою добычу.

Вспышка!

Он снова сидит на самом краю, беспардонно свесив вниз обе ноги, а Бездна нетерпеливо и алчно облизывает босые пятки. Тянется из глубин султанчиками щекотной, едва заметно мерцающей дымки. Уютной, неожиданно тёплой и нежной.

Где-то там, невообразимо, невозможно далеко продолжают терзать его тело.

А здесь, внизу, огромные пласты вспучиваются, вздуваются и опадают обратно. Сдуваются, отступают, сокращаются как гигантские, титанические лёгкие, исторгая навстречу жаркую упругую волну воздуха.

Вспышка!

Кресло, режущий свет лампы. Лица мучителей, склонившихся по обе стороны стола, озадаченно переглядывающихся и раз за разом пытающихся вернуть в истерзанную оболочку его ускользающее Я.

Вспышка!!!

Уютная пустыня и ласковые, но всё более настойчивые объятья Бездны.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Какой-то стремительно учащающийся писк, бешеный перепляс индикаторов, стрелок и лампочек. Сто девяносто, двести два, двести сорок три, двести шестьдесят девять… Тревожный, панический писк зуммеров, на разные лады сообщающих о том, что что-то пошло не так и сполохи золотых молний, с учащающимся темпом прокатывавшихся по контурам и поверхностям всех видимых объектов.

В опустевшую оболочку вместо прежней начинки вернулась Бездна.

Произошедшее в тот день он не помнил.

Как не помнил толком и то, как медленно, по кусочкам, собирал себя вновь. Как извивался и корчился на холодном бетонном полу. Как всем телом бился о стены, оставляя на них кровавые кляксы и отчётливо заметные глазу выбоины. Как разбрасывая драгоценную еду и ломая зубы, бросался на толстый стальной ухват, которым эту еду пропихивали внутрь камеры.

Недели, месяцы безумия.

Бездна отступила. Неохотно, недовольно ворча, но – ушла.

Вернула бывшему владельцу истерзанную, изувеченную оболочку, Боль и ауру панического страха. Страха, навсегда поселившегося в глазах охранников.

Он выжил.

Удержался на самом краю бездны.

Но, увы, выжил не таким, каким его хотели видеть.

«Недоделка».

«Побочный эффект».

«Локальный дефект».

Что-то там, в глубине скользких серых извилин сработало не так и не в тот момент. Запечатлело, зафиксировало его в один из периодов помутнения, когда в очередном приступе безумия он сорвал, соскоблил с себя лицо. С тех пор на теле заживали любые ранения. Заживали быстро и полностью, практически не оставляя следов. Не заживала лишь рана, нанесённая себе в тот самый день.

Он опасен.

Опасен своим безумием. Этакой жуткой, пугающей червоточиной, затаившейся где-то внутри и только ждущей, чтобы вырваться вновь.

Ощущая это томительное, зловещее присутствие, он всегда и везде, каждой клеточкой, каждой шерстинкой своего тела до паники боялся, что ЭТО вернётся. Вырвется в мир, оттеснит, вновь отодвинет его в сторону. И произойдёт это не в каких-нибудь охраняемых подземельях, а средь бела дня, посреди улицы.

Или того хуже – посреди этой самой землянки.

Здесь, где к нему впервые были добры. Пусть не все – но многие.

Здесь, где он впервые ощутил что-то… чему не мог подобрать слов. Что-то, за что был бесконечно, безгранично признателен и благодарен им всем. Даже тем, кто морщил нос от его запаха, брезгливо вздрагивал и отворачивался каждый раз, как нечаянно натыкался взглядом на его маску.

Здесь, где он со всей безжалостной беспощадностью осознал, что лучшее, что он может для них сделать – это просто уйти. Исчезнуть, раствориться, убраться как можно дальше. Унести свою страшную тайну в другой город, на другой край света. Туда, где Бездна если и вырвется – то не причинит вреда ИМ. Ну… по крайней мере не так неотвратимо и быстро, как это могло произойти здесь и сейчас.

Уйти.

Встать и уйти.

Сделать как нужно, как правильно. Как нужно было сделать ещё там, в самом начале их странного, невозможного во всех смыслах побега.

Задолго до того, как всё внезапно стало столь сложно и… больно.

Панический страх вновь остаться одним. Ужасный, преступно-подлый эгоизм, которому он придумывал сотни, тысячи оправданий. Оправданий, которые ничего, ровным счётом ни черта не значили.

Грызущий изнутри голод становился всё сильней и настойчивей. Царапал, теребил, пощипывал.

Он был голоден почти всегда – стоило прекратить есть, как уже через пять, десять минут организм требовал новую порцию.

Через три часа чувство голода перерастало в грызущую настойчивую боль. К концу дня – от голода начинали путаться мысли, а к следующему утру на первый план, оттирая в сторону разум, начинали прорываться инстинкты.

Там, в подземельях, ему давали столько, что хватило бы на семерых-восьмерых пленников. Здесь – делились смешными крохами, которых едва хватало им самим.

Постыдившись просить больше, вчерашней ночью он выждал пока все заснут и, выбравшись на поверхность, набил рот травой, мхом и даже кусочками древесной коры. Увы, в отличие от желудков травоедов, подобная «пища» могла лишь слегка обмануть, притупить его собственный голод. Отсрочить его возвращение с удвоенными, утроенными силами.

Он нашарил ссыпанный в кучку мусор, потеребил фантики и огрызки, в пятый, должно быть раз, заглянул в опустевшие, измятые консервные банки. Вскрытые прямо когтями, рваные края их крышек местами пятнала кровь. Вскрывая их вчерашней ночью, он так спешил, что порезался. Конечно, для подобных целей куда больше подошли бы когти кота или рыси, но ни хозяин берложки ни чуть более крупная и крепенькая девица не обладали достаточной силой и крепостью пальцев. Вместо этого банки пытались открыть банально расплющив дверью о стальной порожек. Спасая драгоценную пищу от разлёта по всей землянке, он кое-как пробил в их крышках дырки и не без усилия выдрал крышки. Но вот что странно – одна из банок была не мятой. С идеальным, безукоризненным срезом. Словно консервный нож поработал.

Недоумённо повертев находку перед носом, Пакетик нахмурился и огляделся. Консервный нож? У кого здесь был консервный нож? Но… почему же тогда не поделиться, не одолжить его другим? Ведь нож – не сосиска, от него не убудет…

Ещё раз недоверчиво осмотрев странную банку, лис в пару движений отломал аккуратно обрезанную крышку, тщательно согнул её пополам и сунул в карман.

Встал, утпер дверь и оглядел землянку при свете скудного ночного отсвета.

Ничего похожего на нож или какое-либо иное приспособление, способное оставить столь аккуратный, безукоризненно ровный разрез.

Мотнув головой, он выбрался на крыльцо и уставился в небо.

После нескольких лет постоянного пребывания в тесных казематах лабораторного комплекса, находиться здесь, на открытом пространстве до сих пор было немного не по себе. Нависавшее над головой небо пугало своей бездонностью и осознанием того, сколь ничтожен и жалок отдельно взятый комочек плоти, ползающий по огромному, непередаваемо огромному для него миру. Миру, который всего лишь пылинка, одна из мириад подобных пылинок, щедро рассыпанных в космосе на чудовищные, не укладывающиеся в голове расстояния.

И как, вот как можно не бояться, не ёжиться, не обращать внимания на то, что над головой совершенно нет крыши? Что ничто не прикроет, не удержит, не отгородит от этой пугающей бесконечности. Пугающей, едва ли не круче Бездны.

Поглядывая на проступающие звёзды, Пакетик запер дверь, запрятал ключ под оговорённую кочку и, покосившись на пролегавшее рядом шоссе, рысцой побежал прочь, наслаждаясь жаром в разогревающихся, наконец-то выплёскивающих излишки энергии мышцах. Отбежав в поле, подальше от возможных глаз, он ускорился. Ещё и ещё, наслаждаясь давно неведанной свободой. Бегать в подземном комплексе доводилось ему разве что по закрытому, похожему на бублик треку. И это был, пожалуй, единственный, желанный «аттракцион» из всего ассортимента тамошних развлечений.

Бежать так он мог часами. Ещё один маленький подарок судьбы, маленькая компенсация уродства отсутствием усталости. Впрочем, не без подвоха. Не бегать теперь он не мог.

Стоило посидеть несколько часов неподвижно, как тело, казалось, готово было взорваться от избытка накапливаемой энергии. Появлялась тряска в конечностях, глаза застилала багровая пелена… Накатывал лютый, животный голод. А дальше… Что дальше, он не проверял – слишком страшно было ощущать весь этот первобытный удушливый ужас, что начинал сочиться откуда-то из самых потаённых глубин сознания. Вплетаться в мысли, нашёптывать пугающие, отвратительные вещи.

И он бежал, бежал, вспарывая тугой от скорости воздух голой грудью. Врезаясь в безмятежную ночную тишь безмолвным, беззвучным призраком.

Только шелест травы и гул ветра в ушах – в том, что от них осталось.

Бежал, ощущая, как спадает эта жуткая, пугающая дрожь, словно мышцы вот-вот взорвутся от распирающей их энергии.

Дико хотелось есть – со вчерашнего дня после неудачной попытки приобщиться к диете травоядных, голод накинулся на него с утроенной силой. Даже багровая пелена нет-нет да и мелькала порой по краешку поля зрения.

Спугнутые живым снарядом, с одинокого дерева сорвались птицы.

Немного сместив траекторию бега, он буквально взлетел на покосившийся столб, с силой толкнулся, заставив вкопанное в грунт бревно перекоситься в обратную сторону.

Жирный городской голубь взорвался облачком перьев.

Наверное, несчастная птица даже удивиться не успела – откуда здесь, на высоте шести ярдов внезапно возник двуногий.

Босые пятки на полфута вошли в дёрн.

Сдерживая тошноту, лис жадно впился в убитую птицу, чихая и отплёвываясь от лезущих в нос перьев. Порванный челюстями целлофан маски забивался в зубы и на язык, ошмётками прилипал к нёбу, но никакие подобные мелочи уже не могли пересилить жажду и голод.

Где-то там, на задворках сознания несчастную птицу было жалко. Запертое, оттёртое животным инстинктом сознание вопило и сопротивлялось, ужасаясь зрелищем растерзанной окровавленной тушки.

Но ни это сопротивление, ни рвотные спазмы, раз за разом подкатывавшие к самому горлу никак не могли остановить отвратительный ужин.

Сейчас он был просто зверем. Безумно голодным зверем, нашедшим наконец то, что могло утолить голод.

Стряхивая забившиеся в шерсть перья и размазывая птичью кровь по манишке, он выбрел к зарослям кустарника, в прорехах которого виднелся заливчик. Продолговатый изогнутый водоём, к одному из берегов которого лепился коттеджный посёлок.

Забравшись в кустарник поглубже, Пакетик тревожно огляделся и скользнул к водяной поверхности.

Подцепив края маски, потянул обрывки полиэтиленового мешка прочь.

Присохший и успевший местами врасти в плоть, целлофан с хрустом и мерзким чавканьем нехотя отделился от мяса. За ним потянулись волокна, сукровица, слизь, гной и кровь… Неестественно яркая, оранжевая, будто краска.

Мучительные секунды адской, непереносимой боли. Но что эта боль по сравнению с той, которая не ослабевала ни на миг, пропитывала каждую клеточку его тела последние годы? Боль обыкновенная, от физических травм или отделения маски – лишь одна из ноток в этой нескончаемой симфонии.

Увы, от осознания этого собственные действия не становились приятней – расставаться с кусками собственного мяса… было омерзительно.

Со вздохом облегчения лис сдёрнул последние смердящие ошмётки и отшвырнул прочь. Сглотнул кровь, заливавшую безгубый рот, оторвал наползающее на глаз внешнее веко – бесполезный и бессмысленный клочок плоти, которому никогда не стать тем, чем он должен.

Уродливая плоть нарастала каждые три-четыре дня. Гнила, отслаивалась, нарастала вновь… Жуткое, должно быть, зрелище. Со стороны.

А изнутри… Изнутри привыкнуть можно к чему угодно. Даже к тому, что сейчас предстояло сделать.

Он извлёк из кармана припасённую жестянку и принялся обскабливать череп острым краем.

Лоскуты и волокна того, что никак не могло стать мышцами, кожей и шерстью.

Когда-то давно, впервые увидев себя нового в зеркало, он шарахнулся прочь. Забился в угол. Выл и катался по полу, проклинал Бога, мучителей в белых халатах, коварную Бездну… Всех.

Потом он смирился.

Даже временами забывал о своём уродстве – пока в камеру не заглядывал кто-то из охраны. И тогда, под их пугливыми, опасливыми взглядами, ему вновь нестерпимо хотелось забиться в угол. Содрать, смахнуть с себя эту уродливую, вечно гноящуюся маску.

И он срывал, раз за разом.

Срывал, захлёбываясь болью и кровью, находя спасение лишь в чтении врезавшихся когда-то в память строк.

А эти, в белых халатах, с интересом наблюдали за тем, как в считанные дни плоть нарастает вновь.

По крайней мере ЭТО у них получилось.

Его резали, били, кололи, даже стреляли, оставляя пули там, где они завязли.

Он должен был стать совершенным солдатом. Не чувствующим боли, не знающим страха, не ведающим усталости.

Всё это было. Не было только солдата.

Вышвырнутый на ринг, он до последнего сдерживал, не пускал рвущиеся на волю инстинкты, несмотря на любые увещевания, приказы и угрозы. Его избивали до полусмерти и только тогда визжащий от ужаса разум грубо отпихивали инстинкты. Животное бросалось в атаку и если мучители не успевали своевременно улизнуть… остановить расправу не удавалось.

Словом, солдата из него не получилось.

Как и из нескольких десятков тех, кто сошёл с ума задолго до него и вскоре после него. Тех, кто нашёл способ убить себя – перегрызть вены, разбить голову о стены, свернуть себе шею.

Он видел всё. Видел, как умирали они в клетках слева, справа, перед ним и позади. Даже сам одно время пытался поторопить смерть. Но раз за разом это заканчивалось… ничем.

Безумная литания всплывала из памяти как вестник какой-то давным-давно позабытой, прошлой жизни.

Куски какого-то невнятного, никак не складывающегося в цельную картинку не то стиха, не то пророчества определённо затрагивали в нём какие-то струнки. Огненные буквы впивались в сетчатку, вплавлялись в мозг. Требовали внимания, теребили, отвлекали от Боли.

«Только яростной боли открыта душа».

Звучало как издёвка.

Откуда взялись эти строки он не помнил. Как не помнил ничего из своего прошлого, как не помнил порой и совсем свежие, недавние дни. Порой уже на следующий день он не мог вспомнить ничего из казавшегося таким важным и нужным в день вчерашний. Не помнил, кто он и что тут делает.

Не понимал почему так больно и почему все боятся его как чумы.

С удивлением смотрел на опасливых охранников, с безопасного расстояния посредством металлических ухватов подававшие ему миски с едой.

Он выжил. Вопреки и несмотря ни на что. Противореча здравому смыслу и всем прогнозам.

Постепенно охранников сменили другие, а тех – третьи. Постепенно опаска ушла и миски вновь стали передавать из рук в руки, несмотря на явное неодобрение тех, кто ещё помнил. Помнил что-то из далёкого-далёкого прошлого.

А затем его перевели в камеру покомфортнее. И кто-то из охранников не то всерьёз, не то в шутку швырнул ему бумажный пакет, сопроводив это советом «напялить на мерзкую морду».

Вопреки истинным ожиданиям охранника он так и сделал.

О, как он был благодарен за этот бумажный пакет!

За каждый чёртов бумажный мешок, щедро пожертвованный мучителями! Какое непередаваемое, неописуемое наслаждение и чувство защиты дарила эта жалкая маска!

Он натягивал мешок, проделывал дырки для глаз и словно бы разом отстранялся, отдалялся от всего этого мира.

Всё плохое оставалось там, по ту сторону этой тонкой преграды.

И никто – ну или почти никто – не мог видеть его таким, каким он отражался в зеркале.

Зеркала он ненавидел. Разбивал их везде, где только мог. Доставалось порой даже простым оконным стёклам. Всему, что могло отражать голый череп с лохмотьями воспалённой плоти, лишённые век глаза и оскал безгубой пасти.

Его били и сажали в холодный карцер, но боль уже не пугала, а холода он и вовсе не чуял. Истребление мерзких стекляшек на какой-то период стало буквально смыслом его жизни.

И раз за разом, вновь и вновь он продолжал срывать злость и страх на всех, способных отражать предметах.

В конце концов мучители сдались и зеркала пропали. Во всяком разе там, куда его выводили.

И тогда он попросил его сам.

Зеркало.

И к немалому его удивлению, профессор позволил.

В тот день, разглядывая своё новое… лицо, он понял, что смирился.

Окончательно. Принял себя. Нового себя – таким, каков был. Каким стал.

Это было… неописуемо. Эйфория, чуть ли не радость… Какой-то тупой экстаз и счастье от способности глядеть на ЭТО и уже не содрогаться от рвотных спазмов. Глядеть долго, всматриваясь в каждую деталь, каждый лоскуток, каждое пятнышко гноя.

Он таращился в зеркало часами.

На оскал безгубого лица, на жутковатый выкат глаз, на провалы и трещины в черепе, на куцые обрывки хрящей на том месте, где у всех прочих располагались уши.

Раз за разом сдирал неопрятные лоскуты плоти, обнажая кость. Белую. Ослепительно белую, на глазах розовеющую от крови.

Все уроды делятся на два типа – те, что не в силах смириться со своим уродством и большую часть жизни думающие только о нём... И те, которым удалось смириться. Хотя бы внешне.

Смириться – значит жить.

Жить, не думая непрерывно о том, насколько ты омерзителен для окружающих. Не ненавидя их за то, что им повезло больше.

Долгими ночами, когда вокруг воцарялась тишина, он размышлял. Копался в себе, раскладывая мысли по полочкам, анализируя их, выстраивая длинные логические цепочки. Механически нагружая мышцы тысячами бессмысленных упражнений, по кирпичику возводя свою собственную, личную философию.

Того типа, что позволяет из созерцания мухи «надумать» обстоятельный трактат о жизни насекомых, их месте во вселенной и предназначении в этом мире.

А ещё он никогда не сгонял этих вездесущих насекомых. Даже в те редкие моменты, когда они приземлялись на его свежесодранную плоть. Ползали, тыкаясь хоботком, потирали лапки. Находя для себя что-то вкусное.

Наверное, это было одним из признаков подступающего сумасшествия – смотреть на то, как тебя едят. Пусть микроскопическими дозами, выпуская невидимую глазу капельку кислоты. Размягчая плоть и всасывая в хоботок жидкую кашицу. Не ощущая их прикосновений, но осознавая сам факт – едят.

Не это ли – истинное место в пищевой цепочке?

Конечно, он в любой миг мог прихлопнуть бессмысленное насекомое, наверняка даже не понимавшее сколь близко оно от гибели. Мог, но не испытывал такой потребности.

Ведь и сам он – бессмысленная плоть.

Набор молекул, игрушка, чей-то эксперимент, не пригодный больше ни на что, кроме как быть «фениксом номер девять».

Феникс. Возрождённый из пепла. Какая ирония!

Он смирился. Думал, что смирился. Но события последних дней… События после побега показали, что где-то там, где-то глубоко внутри помимо царившей в душе апатии и бесконечной равнины Боли, завалялось нечто… Нечто странное. То, что заставляло угрюмо отворачиваться всякий раз, как он видел кошку и второго. Второго лиса. Симпатичного, привлекательного… и обладающего тем, что он сам начисто утратил. Способностью… нравиться.

Ревность? О нет… какая ревность, у кого? У этого?

Ободранный окровавленный череп уставился на своё отражение. Отвёл взгляд. Нет. Просто… просто ему категорически не нравился тот, второй.

Может быть потому, что тоже был лисом? Или слишком уж напоминал его самого? Только того, прежнего... У которого ещё было лицо и шансы найти любовь.

Шансы на нечто большее, чем безмолвно сидеть в углу, не рискуя лишний раз открыть рот и панически напрягаясь всякий раз, как кто-нибудь смотрит в его сторону? Сидеть, без конца ощущая, видя по лицам присутствующих, что исходящий от него запах… весьма ощутим. Последнее, пожалуй, самое мерзкое. Учитывая, что сам давно утратил любое подобие нюха.

Пакетик вновь качнулся вперёд, медленно и плавно окунув голову в отражение.

Наверное, не стоило.

Чёрт его знает, какие здесь микробы и бактерии… Вода из озера – совсем не то же самое, что стерильная, лабораторная. Где-то там, в глубине сознания он понимал это. Но перспектива заражения раны беспокоила его сейчас куда меньше, чем то, как все морщатся и старательно делают вид, что вокруг ничем не пахнет.

Одна только кошка никогда вид не делала. Напротив, скорее при каждом удобном случае норовила вытереть о него ноги. В фигуральном, конечно, смысле.

«Мистер Вонючка».

«Зомби».

«Хренов ароматизатор».

Но всё это из её уст необъяснимым образом ничуть не раздражало. Нет, не то чтобы приятно, разумеется. Но… ведь он и впрямь вонял.

Смердел, как кусок протухшего мяса. А на правду обижаться глупо.

А уж обижаться на Неё не получалось при всём желании.

Может быть, это своеобразная форма мазохизма? Может, именно потому его так тянет к грубоватой взбалмошной девчонке, самой красивой, самой лучшей из всех?

Лис скользнул в воду целиком.

В пару гребков ушёл в глубину, наслаждаясь каждым движением, прохладой водной толщи и теребившими шерсть струйками. Даже мокрыми шортами, которые было лень снимать – сами высохнут во время пробежки обратно.

Он знал, верил, что вся эта нарочитая грубость, вся эта демонстративная циничность и капризы – всё это напускное. Как колючая ракушка моллюска. А внутри – что-то мягкое, нежное…

Ведь сквозь узкие прорези маски порой видно куда больше, чем без неё.

И каждый раз, стоило кошке в очередной раз «отличиться» и брякнуть что-нибудь этакое, от чего остальные в компании порой бросали на неё косые осуждающие взгляды, каждый раз ему мучительно хотелось вступиться. Обнять, защитить, спрятать. Укрыть ото всех. Объяснить, рассказать им…

Но открыть рот, а тем более повести себя излишне… навязчиво – было для него не менее страшно, чем остаться без маски.

И он молчал и терпел, хотя внутри всё сжималось и сворачивалось, а где-то в тёмных углах даже взрыкивало то самое, что он так старательно загонял вглубь.

Ощутив быстро накатывающее удушье, лис в пару мощных гребков выплыл к берегу, вынырнул и… нос к носу столкнулся с каким-то незадачливым любителем ночных купаний. Деревенский пацан, явно не заметив кровавых ошмётков вокруг, небрежно набросил трусы на ветку кустарника и как раз пробовал воду кончиком пальца.

Бурундучок уставился на показавшийся из воды голый череп, оцепенел, и испуганно икнул.

***

Погоня, пережитые волнения и утомление от долгого путешествия – всё это угнетало. А пуще прочего давили неутешительные мысли о будущем. Казалось бы – всё закончилось, хеппи-энд. Но где там, держи карман шире!

Стоило им углубиться в трущобы, тишину предрассветного часа вспорол гулкий стрёкот – на бреющем, чуть не сшибая антенны с крыш, над городом прошли вертолёты.

А на улицах, буквально в квартале от них, заревели моторы каких-то крупных машин.

В окнах домов там-сям замелькали обеспокоенные, сонные лица горожан и компания перешла на бег.

Страх, паника, желание забиться в глубокую-глубокую нору и никогда оттуда не вылезать.

Они бежали по утреннему городу, испуганно шарахаясь от каждой тени, неловко сталкиваясь на поворотах, обдирая локти в узких переулках.

Подозрительно, пугливо вглядывались в зловеще приоткрытые подъезды, арки и закутки. Наконец шум и суета облавы остались где-то позади и они перешли на шаг.

– Не могу больше… сейчас сдохну, – простонала Вейка, держась за бок и жалобно косясь на Рика. Но тот и сам едва переставлял ноги, отсутствующим взглядом и машинальностью движений походя на зомби.

– Когда же это кончится! – всхлипнула кошка. – Бегаем, бегаем… Чёрт побери, я хочу нормальную кровать, посуду и долбаный душ!

– Если чуть срежем – там пруд есть, – Тимку недавние события утомили куда меньше прочих. За время непродолжительного пребывания в тесной камере мышцы его, в отличие от большинства из их компании ослабнуть просто не успели.

Так что, если не считать помятых рёбер и разбитой коленки, выглядел Тимка вполне бодрячком.

Единственно что, сунув чёртову железку в карман, он здорово погорячился: просторные не по размеру шорты под тяжестью спрятанного в них пистолета так и норовили сползти на колени и их постоянно приходилось подтягивать.

Приотстав, Тимка понадеялся было улучить момент и переместить оружие из штанов в свёрток, но подходящий момент всё никак не наступал: на него постоянно оглядывался то один, то другой из отряда. Причём, словно издеваясь – делали это по очереди, как на дежурстве.

Приходилось отдёргивать руку от карманов и глупо улыбаться – «а я чо, я ничо…».

– Да что там у тебя? – в очередной раз подозрительно зыркнув на свёрток, не выдержала рысь.

– Ничего. Так… – буркнул Тимка, в очередной раз с досадой подтягивая сползающие шорты.

Протопав через погружавшиеся в сон трущобы, компания углубилась в порт. Несмотря на раннее утро – часа четыре, если уже не позже – жизнь здесь ещё кипела. Ну, может быть, чуть менее активно, чем днём, но…

Как ни в чём не бывало работали краны, копошились грузчики и прочий портовый народец. Разносились негромкие басовитые гудки и трели всевозможных погрузчиков, кранов и буксиров. Внимания на кучку подростков никто особо не обращал – своих проблем по уши.

– Правее забираем, – улучив момент, Тимка всё же успел извлечь из штанов пистолет и перепрятать его в свёрток.

Настроение слегка поднялось.

– Вон те дома пройдём, и пруд будет, – он показал на видневшиеся поодаль горбатые крыши коттеджного поселения.

– Пруд? С пиявками? – желчно ухмыльнулась кошка, изобразив деланую радость.

– Пиявок вроде нет, но для тебя могу поискать, – хихикнул Тимка.

– Даа… давно я так не развлекался, – попробовал сменить тему Рик.

– А я говорила! – не утерпела Рона. – Сидели бы дома…

– Ну да, да… – Тимка попытался возмущённо всплеснуть руками, несмотря на свёрток. – Конечно, во всём виноват я, кто бы сомневался.

– Да ладно… – Ронка сбавила шаг, отстав от толпы. Взъерошила Тимкин хохолок и улыбнулась. – Ты у нас герой.

Мальчишка с подозрением покосился на неё: издёвка?

В его мирке похвала была явлением редким. Особенно не будучи приправленной изрядной порцией ехидства и желчи. Ну, так… чтоб не захваливать.

Но Ронка вроде бы не издевалась. Да ещё это мимолётное прикосновение к макушке… С одной стороны – приятно, конечно… С другой – как-то слишком уж «не так».

Не так, как ему хотелось. И даже близко не тянет на то, что перепадало балбесу-лису.

Подобным же образом, наверное, мамаши могли бы потрепать отпрыска. Или сестрица – взлохматить братца.

Будь они наедине, скорее всего он стерпел бы и даже обрадовался… Всё равно ведь, как ни крути – приятно. Но – не под этими насмешливыми взглядами всех прочих!

И Тимка, возмущённо мотнув головой, сердито стряхнул рысью ладошку, тотчас пожалев об этой поспешной резкости.

Ведь приятно? Приятно… Даже, казалось, сил прибавилось. Но…

Запутавшись в эмоциях и ощущениях, Тимка тихонько вздохнул.

– Скоро там твоя лужа? – обернувшись в очередной раз, Вейка споткнулась и едва не растянулась на тропинке. Набрала в грудь воздуха, явно собираясь существенно расширить окружающим словарный запас, но осёкшись под Ронкиным взглядом, лишь шумно выдохнула воздух.

– Скоро, скоро, – Тимка и сам уже не мог дождаться, когда можно будет наконец-то брякнуться на травку и хоть немного расслабить подкашивающиеся ноги.

Но сначала – ополоснуть колено.

Ссадина подсохла, но залившая шёрстку кровь неприятно склеила мех кровяной коростой.

Волчица пару раз порывалась перевязать «ранение», даже всерьёз собралась оторвать клок от собственной водолазки, но Тимка воспротивился.

Вот ещё – нашли рану. Что он, разбитых коленок никогда не «носил»?

Облюбовав кустарник у самой воды, беглецы попадали в траву, переводя дух.

– Боже… какой кайф… – кошка распласталась в позе морской звезды, раскинув ноги и руки. – Эй, кто-нибудь… вода хоть тёплая?

– Ага… с подогревом, – фыркнула волчица, переминаясь поодаль и купаться явно не собираясь.

Сдавленно попискивая, чуть в стороне в воду скользнули близняшки. А затем в поле зрения показалась и рысь. Намокший мех моментально потерял в объёме, и теперь она казалась не столь уж… крепкой и плотной. Скорее фигуристой – с налитой округлой грудью и тяжёленькой попкой. Соединявшая обе эти достопримечательности талия была широковата и, пожалуй, чрезмерно мускулиста, но общей картины отнюдь не портила.

Тимка оторвался от разглядывания «морской звезды» и, сунув в рот травинку, приподнялся на локте, чтобы лучше видеть.

Увы – вдосталь налюбоваться на Ронкину спинку не получилось: забредя на глубину, та погрузилась почти по уши. Обернулась, и Тимка поспешно отвёл глаза. Туда, где чуть в стороне разыгрывалось другое представление.

Подхватив Вейку на руки и нашёптывая ей что-то на ухо, коварно ухмыляющийся Рик потихоньку приближался с ней к краю воды. Не замечая подвоха, кошка расслабленно обхватила его за шею и блаженствовала в сладком неведении. У самой воды, заподозрив неладное, вскинулась, взвизгнула, но было поздно:

– Что ты… Ахх… не…

Плюх!

Отправив кошку в воду – прямо в одёжке, Рик бултыхнулся следом. Ловко увернулся от оплеухи и, плеснув на разъярённую подругу водой, вызывал новый шквал негодования и наскоков. Уворачиваясь и дурачась, парочка возилась в воде, вызывая у всех остальных смущение, показное неодобрение или просто веселье. У Тимки подобное вызывало острый, по-особенному тоскливый приступ зависти.

Согревшись движением, Вейка сменила гнев на милость и даже поплавала.

Разглядывать головы на поверхности озера Тимке быстро наскучило. И он, со вздохом отклеившись от насиженного места, отправился на помывку.

Размочив коросту, приложил к коленке папоротник и покосился на мыша.

Всё это время с обычным своим отсутствующим видом, необщительный коротышка сидел в сторонке, отстранённо таращась куда-то вдаль. То ли на купающихся, то ли сквозь них.

Тимка уселся неподалёку и поёжился: отвлёкшись от своих мыслей, мыш чуть повёл носом в его сторону, но взгляд его при этом оставался неподвижным, как у слепого. Точь-в-точь как у тех попрошаек, что Тимка не раз видал на Помойке. Тех, что по-настоящему были незрячи. Поворачивая голову, они, как правило, не фокусировали взгляд на чём-то конкретном. А вместо этого смотрели, казалось поверх или словно бы сквозь собеседника.

Но в их глазах, по крайней мере, виднелся зрачок. У мыша же – две чёрные бусины. И определить куда они направлены практически нереально. Да ещё это его вечно насупленное, мрачное выражение…

Тимке нестерпимо захотелось пощёлкать перед мышиным носом пальцами, вернуть из тех далей, в которых витали, должно быть, его мысли.

Словно почуяв его внимание, мыш вновь повернул голову. Выражение на его морде ничуть не изменилось, и от этого ощущение какой-то нездоровой неестественности лишь усилилось.

Хотя, что взять с ушибленного? Вон и башка вся забинтована. И сам какой-то весь… пришибленный.

– А ты чё не идёшь? – испытывая неловкость под этим взглядом, брякнул Тимка первое, что пришло в голову. Просто так – чтобы хоть что-то сказать, развеять эту странную паузу и натянутое, нервирующее молчание.

– Не хочу, – голос у мыша был тоже невзрачный. Серенький, бесцветный. Не голос – шелест. Как листва в кроне осеннего дерева.

Возразить на этот простой аргумент было нечего, да и продолжать диалог желание начисто отпало. И Тимка счёл за лучшее заткнуться.

Тем более что на противоположном берегу озера, в рядах гнездившихся у самого берега домишек, вдруг одно за другим начали загораться окна.

– Опаньки… – кот с тревогой всмотрелся в наметившуюся суету. – Эй… народ! Вылазили бы вы оттуда, а?

Обеспокоенно привстав на цыпочках, он приставил ко лбу ладонь, разглядывая зарождавшуюся на противоположном берегу суету.

Мятущиеся лучи фонариков собирались и стягивались в рой, явно собиравшийся двинуться вокруг озера.

– Эй! – Тимка разволновался всерьёз – подобных ночных шествий он тут отродясь не видывал и что бы ни было их причиной – попадаться этой толпе на пути с их стороны было бы крайне неблагоразумно.

Подскочив к берегу, он яростно замахал руками:

– Шухер! Валим от греха подальше!!!

Купающиеся обеспокоенно завертели головами, полезли на берег, торопливо натягивая шмотки.

– Чего там? – первой выскочив на сушу, рысь, казалось, натянула одёжку за пару секунд – даже в кустах не замешкалась.

– Абзац какой-то… – Тимка хмуро смотрел на толпу огоньков. – Может, ищут кого?

– Господи, да когда же это всё закончится… а? – плаксиво протянула кошка. – Сколько нам ещё бегать?!

Мокрый мех на девчонках моментально промочил и одёжки и Тимкины глаза так и норовили «невзначай», между делом, проехаться по всем достойным внимания местечкам. Благо в поднявшейся суете и панике никому до этого дела не было.

– Ну – чё стоим? Валим, валим, пока они сюда не припёрлись! – подоспевшая волчица, казалось, заметила эти его нескромные взгляды и с неопределённым выражением покосилась на Тимку.

Компания поспешила прочь, стараясь держаться так, чтобы густой кустарник как можно дольше скрывал их от надвигающейся из посёлка толпы.

– Бегом, бегом! – Ронка пропускала бегущих мимо себя, подталкивая нерадивых как заправский сержант.

– Да не нас это ищут! – с затаённой надеждой выдохнула Вейка. – Ну зачем этим-то?

– Нас, не нас… какая разница! К чему лишний раз напрашиваться? – отвлёкшийся лис запнулся и едва не пропахал носом землю.

Оглянувшись, Тимка пропустил вперёд белок, тащивших под руки вяло протестовавшего мыша.

Замыкала колонну волчица. Бежала легко, без видимых усилий – так, словно не было у них ни длинной марафонской прогулки, ни беготни от свалившейся на хвосты погони.

В иное время он, быть может, и удивился бы этим фактом, но сейчас – когда от внезапно нахлынувшей усталости спотыкался и путался в собственных лапах, Тимка едва держал темп.

Преодолев поле, запыхавшиеся беглецы углубились в жиденький лесок и попадали в траву.

Позади, встревоженные чем-то «деревенские» рыскали по берегу озерка, нервно подсвечивая себе фонариками. Кое-где в их процессии несли какие-то палки и факелы. В сторону лесополосы вся эта суетливая компания вроде бы и ухом не вела.

– Пронесло, – резюмировала рысь, опасливо выглянув из-за дерева. – Ну, встаём, встаём. Чего расселись? Ещё чуть-чуть и… дома.

Последнее слово прозвучало с едва заметной запинкой.

Но запинку эту, судя по опущенным взглядам, заметили все.

Одни лишь близняшки глазели по сторонам, не заморачиваясь никакими взрослыми мыслями и словно бы вовсе позабыв о случившихся этой ночью кошмарах.

Вздыхая и охая, измотанная колонна кое-как доползла до кошачьего схрона и Тимка поскрёбся в дверь.

Молча ввалившись в землянку, они попадали кто где был.

Оставленный в одиночестве, молчаливый лис в маске с немым вопросом таращился то на одного, то на другого, но никто из запыхавшихся беглецов не горел желанием поведать ему про все обрушившиеся на них приключения.

Особенно в свете того, что купленная для него еда тоже осталась где-то там, под ногами преследователей.

***

Осторожно касаясь светляков, ещё не заснувших, но уже соскальзывающих в вязкий, мягкий сон, Тварь неспешно перебирала их вялые, сонные мысли.

Самое удобное время. Те самые мгновения, что требуются им для отхода ко сну.

Время, когда мысли теряют свою упорядоченность и линейность, а вместо этого скачут и прыгают, будто лучик фонарика, выхватывая из общего месива впечатлений то одно, то другое…

В такие моменты подтолкнуть их в интересующем направлении – проще простого. И ни у кого никогда не возникнет ни подозрений, ни опаски, ни даже тени удивления по этому поводу.

Увы, сегодняшнее вечернее шоу не в пример скромней вчерашнего. Измученные до полного отупения, светляки без сил валялись на полу и погружались в сон, минуя эту самую вкусную стадию. Вырубаясь как выключенные лампочки, засыпая практически без всяких членораздельных мыслей. Те же немногие обрывки, что удавалось всё же нащупать – оказывались ещё скучнее, чем мысли обитателей лабораторий.

Впрочем, оставался ещё и счастливчик, который не спал.

Ещё один повод для зависти, наверное.

Ведь сон – это тоже слабость. Глупая раздражающая своей нелепостью слабость. Бессилие, беспомощность разума.

Сегодня на долю «везунчика» тоже выпали приключения. И Тварь с интересом перебирала всё новые и новые ниточки этого клубка. Вытряхивала, выпутывала из узелков впечатления, эмоции и… боль. Много боли.

Светляк никогда с ней не расставался, но мучился вовсе не этим.

Сейчас его изводило другое – колючее, стальными гудящими струнами натянутое сплетение.

Острое желание убраться прочь, и не менее нестерпимая тяга остаться.

Как «резиночки», в которые любят играть девчонки, – растянутые на пальцах резиновые кольца, которые полагается перехватывать, замысловато подцепляя когтями, и выворачивать, раз за разом образуя новые узоры.

Подобно этой дурацкой игре, светляк без конца теребил и дёргал сейчас свой собственный узор. Крутил, растягивал, перебрасывал.

До боли в висках стискивал зубы. От неспособности ничего изменить, от страха и стыда. Гремучего коктейля того, что с некоторой натяжкой можно назвать «мировосприятием».

Раз за разом упираясь всё в тот же узор, от которого так стремился уйти.

Точно так же, как некогда и сама Тварь изводила себя подобным набором мыслей. И осознание этого внезапного сходства неожиданно взбудоражило, внесло сумбур в давно уже, казалось бы, упорядоченное, систематизированное и распиханное по полочкам её собственное «Я».

Внезапно образовавшийся сумбур ширился, разрастался. Ни дать ни взять – спонтанная автомобильная пробка, внезапно накрывшая один, другой, третий перекрёсток.

Накатило дикое, иррационально-противоестественное желание подойти, коснуться, дотронуться. Заговорить.

Поведать одному уроду, что рядом, здесь, совсем близко есть другой. Пусть не совсем такой же, но… на удивление похожий.

Что два – это уже не один. И пусть уродство их в разном, пусть сравнивать то и это столь же абсурдно, как порезанный палец и оторванную голову, но…

Решиться заговорить сейчас, снова… Было отчего-то труднее, чем вчера.

И пусть светляк и не поймёт, КТО или ЧТО с ним говорит. Пусть даже не сумеет определить в толпе – КТО.

Не в этом дело. А в том – что и как сказать… Сказать-то ведь и нечего. Слишком много и слишком сложно. Настолько, что «выговорить» это всё связно и внятно – не проще, чем «рассосать» упомянутый автомобильный затор. Пожалуй, даже сложнее.

Не получалось, и всё тут!

Как говорится – «язык не поворачивался», если подобный оборот вообще применим к тому, кто наделён правом вплетать в мысли светляка свои собственные.

Да, пожалуй вот он – тот самый. Тот, кого можно впустить, показать то, что скрыто.

Если и есть в этом мире кто-нибудь способный понять и принять сущность Твари, то разве что он, Неспящий.

А если нет? Если всё это ощущение схожести, идентичности и чуть ли не родства – просто иллюзия? Сиюминутный порыв, отказ здравого смысла и трезвой логики? Что если не поймёт, не примет?

Нет, Тварь не умела бояться.

Что может напугать того, кто живёт с нарастающим желанием сдохнуть? Исчезнуть, оборвать мучительный поток мыслей и непрерывное ощущение собственной чуждости всему и вся, ненормальности и неуместности в этом мире чужих иллюзий?

Боится тот, кому есть что терять.

Значит ли это, что страх всё же есть? Что изменилось? Когда и что появилось то, что терять стало страшно?

Неопределённость была мучительна – ещё одна слабость, от которой пока никак не удавалось избавиться.

Как-то раз в кабинете профессора обнаружился настольный сувенир – деревянная пирамидка. Простая деревянная пирамидка с водружённым на самое остриё стальным шариком. Шарик ДОЛЖЕН был скатиться. Неважно, по какой из четырёх граней. Неважно куда. Неважно зачем.

Шаткое равновесие этой системы не имело права на существование.

Ведь это была НЕОПРЕДЕЛЁННОСТЬ. Но… проклятый шарик не падал, а созерцание пирамидки день ото дня сводило с ума. Пирамидка притягивала внимание, путала мысли, затягивала мучительным желанием столкнуть наконец этот чёртов шарик. Просто взять и столкнуть.

Это было глупо, нелогично и пугающе навязчиво.

Тем более, что шарик, как оказалось, был попросту насажен на торчавший из пирамидки штырёк.

И вот сейчас, сейчас вдруг вновь накатило безумное, нестерпимое желание «толкнуть шарик».

И посмотреть, что будет.

И не важно, на какую из граней он скатится. Пусть всё станет хуже, пусть вообще пойдёт прахом. В конце концов – ведь всегда есть тот, универсальный выход.

Выход из любых ситуаций.

«Привет…» – произнесла Тьма.

Светляк вздрогнул, закрутил башкой, судорожно пытаясь рассмотреть что-нибудь в погружённой во мрак землянке. Засветил вполнакала фонарь, повёл лучом по лицам спящих.

Недовольно морщась и отворачиваясь, население тёмной каморки протестующе заворчало.

Мысли светляка спутались, заметались в паническом хороводе… Точь-в-точь, как тогда. В самый первый раз. Но тогда убедить себя, что весь разговор померещился у него получилось. Сейчас же…

Тварь улыбнулась бы, если бы это имело смысл.

Отрицать очевидное, прятать голову в песок, словно глупый страус…

«Опять ты?» – после паузы мысленно откликнулся светляк.

«Я».

Отслеживать сумбурно скачущие мысли в подобных случаях – всё равно, что пытаться прочесть книгу, небрежно пролистывая её страницы за пару секунд. В лучшем случае выхватишь слово-другое. Но общий смысл – непременно упустишь.

Мятущиеся раскалённые нити хлестали, секли дымящиеся щупальца тьмы, сбивали с толку мешаниной самых противоречивых эмоций, не давая порой уследить и понять тот или иной оттенок, ту или иную петлю.

Лихорадочный поиск «разумных версий», бесконечные раздражающие сомнения в собственной нормальности.

«Я схожу с ума?»

«Не больше, чем все».

«Кто ты?»

«Не важно».

«И чего тебе надо?»

«Поговорить, например».

«О чём?»

Простой вопрос. Но как сложно порой на него ответить…

«А о чём бы ты хотел?»

«А я – хотел?»

«Но ты ведь хотел? Вчера?»

«Покажись! Кто ты? Где?!»

«Зачем?»

«Хочу знать, что не сошёл с ума. Голоса в голове – это, знаешь ли… классика», – прорези целлофановой маски напряжённо перескакивали по лицам спящих, но никто из них не выглядел подозрительно. Ну – не подозрительней, чем обычно.

Проснувшаяся кошка погрозила ему кулаком и луч сместился на скукожившегося в противоположном углу мыша. По обыкновению держась максимально отдельно, тот почти весь утонул в утеплённой куртке охранника. Здесь, в каморке, несмотря на тёплую летнюю погодку, он залезал в неё постоянно – словно моллюск в родную ракушку.

Тварь мысленно усмехнулась.

С одной стороны – в словах светляка и впрямь есть логика. С другой… ох уж это наглое «докажи!».

«Докажи, что ты есть».

Забавно.

Может быть, создать ему убедительный глюк? Может быть, прикинуться кем-то из спящих? «Проснуться» и сказать – вот он я? И посмотреть, что будет?

Забавный был бы эксперимент. Особенно наутро, когда проснётся ничего не подозревающий «оригинал».

Но… врать не хотелось. Не то, чтобы для Твари это было проблемой, но… Не сейчас. Не ему.

Простит ли этот светляк такой обман? Не оставит ли это след… На всём, что будет или не будет потом? Увы, как бы ни было велико искушение… Но лишаться своей тайны – слишком страшно.

Так же страшно, как самому светляку стянуть его чёртову маску.

«Ты здесь ещё?» – Пакетик не оставил надежд высмотреть собеседника, но уже не столь активно, как раньше.

«Здесь. Фонарь потуши. Разбудишь кого-нибудь».

Но лис не послушался. Напротив, похоже, и сам собирался будить всех – словно и впрямь надеясь тем самым установить личность таинственного голоса. Вскочив на ноги, втянул воздух. И замер.

«Ну-ну… чего же ты?» – издевательски хмыкнула Тварь. – «Давай, не смущайся…»

Но подать голос для несчастного уродца было немыслимо.

И переплетённое противоречие стянулось в очередной узел решения. Лис выдохнул.

«Зря. Это было бы… забавно».

А вот это, пожалуй, говорить вслух не стоило. Узел светляка сорвался, нить лопнула. Лис снова втянул воздух… но вместо того, чтоб орать – подскочил к металлической двери и занёс кулак.

«Вариант», – признала тьма. – «Но… чего ты добьёшься?»

«А ты? Чего добиваешься ты?»

«Не знаю».

Занесённый кулак замер в когте от двери. Сжался сильнее, медленно и беззвучно упёрся в дверь костяшками.

Землянка вдруг показалась неимоверно тесной и душной. Нестерпимо захотелось выйти.

Лис порывисто обернулся к спящим, словно надеясь сим крайне наивным движением подловить таинственного собеседника.

Открутив гайку, Пакетик толкнул дверь и вывалился в утреннюю прохладу. Остановился, прикрыл дверь, прижался спиной к холодной металлической плоскости.

«Полегчало?» – прорезался Голос.

«Определённо, я схожу с ума», – лис опустился на корточки, скользя спиной по двери. Стиснул голову ладонями.

«Когда сойдёшь – я тебе сообщу», – заверил Голос.

«Не болтать… не болтать самому с собой… всё это кажется… просто кажется. И это пройдёт…» – лис замотал головой сильнее, словно всерьёз надеясь вытряхнуть незримого собеседника из уха. Впился в маску когтями.

Как доказать кому-то, что тот не сошёл с ума, не показываясь и не раскрывая себя?

Что ни скажи, какую картинку не сунь – всё равно запишут в глюки.

А глюк – по сути лишь подтверждение диагноза.

Да по большому счёту и предъявление настоящего тела с точно тем же успехом может быть сочтено глюком и мороком.

Нда уж... Вот уж точно – если кто пожелает записать себя в психи – разубедить его в этом почти нереально.

«Почему ты не можешь просто поверить?»

«Поверить – во что?»

«В меня».

«В бесплотный голос, который звучит у меня в голове?» – лис фыркнул и сморщился.

«Для начала в то, что этот голос – не плод твоего воображения».

«А что же ещё?»

«Например, такой же урод, как ты...»

Лис до боли стиснул челюсти. Глупо не признавать очевидного, глупо злиться на правду, но когда даже твой собственный внутренний голос всерьёз называет тебя уродом…

«…только чуть более страшный».

А вот это уже обидно. И… смешно?

«Чепуха – урод здесь только я», – произносить подобное «вслух» было столь же нелепо и странно, как и общаться с внутренним голосом.

«Мы все уроды. Просто по-разному».

«Я, может, и псих, но не слепой!»

«Не слепой. Ты дурной. Видишь только маски. Такие же глупые, как твоя».

Лис пружинисто вскочил. Стиснул кулак… расслабил… выдохнул.

«Если ты один из нас – то почему так боишься показаться?»

«Не боюсь. Просто не хочу».

«Не доверяешь?» – лис иронично вздохнул.

«А ты бы доверял?»

«Перестань отвечать вопросом на вопрос!»

«Могу и вовсе замолчать».

«Вот и замечательно. Сделай милость – заткнись!»

Тварь обескуражено примолкла.

Нечестно.

Неправильно.

Ведь этот приём известен сотни лет. И это лис, чёртов лис должен был сейчас изводиться в молчании и стремиться хоть с кем-то поболтать!

Тьма негодующе всколыхнулась, раздражённо борясь с нарастающим желанием сдаться.

«Эй».

Вперясь взглядом в рассвет, лис молчал.

«Эй, придурок!»

Молчание.

«Чёрт с тобой, если тебе это так важно… Отойди от двери».

Пакетик с подозрением покосился на дверь, но, помедлив, отступил на пару шагов прочь.

«Дальше. Ещё. Отвернись».

«Это зачем ещё?»

«Ты же хотел доверия?»

«И… при чём тут это?»

«Я покажусь – в знак доверия. А ты – в знак доверия – не обернёшься».

Секунду обдумав эту странную мысль, лис раздражённо встряхнул головой.

«Чушь. Какой смысл, если я не должен смотреть?»

«Но ведь ты можешь и обернуться!» – резонно возразил Голос. – «Если сам не доверяешь…»

Возразить на столь странную логику было нечего.

«Ладно… Это даже забавно», – лис демонстративно уселся в траву и скрестил руки на груди. – «Не смотрю».

Игры… доверие… прятки…

Тварь до последнего момента не могла решить – продолжать ли этот странный фарс, не оставить ли всё как есть, не заткнуться ли от греха подальше… Ведь проще, намного проще как раз оставить. Ну или хотя бы отложить. Не спеша обдумать, осмыслить спонтанный фарс, взвесить все за и против.

Чтобы не было этой дурацкой противной дрожи и сумбурной путаницы в мыслях. Чтобы не было никаких лихорадочных «за» и «против», не было мучительных колебаний и паники от попыток принять мгновенное важное решение – как поступить, если лис обернётся?

Да, над этой ситуацией следовало бы подумать денёк-другой. Взвесить, разложить по полочкам, проанализировать и рассортировать собственные приоритеты, мотивы и чаяния. Определить риски и возможные варианты… Подумать о последствиях – для них, для себя. Для всех тех, кто без сомнения ищет всю беглую компанию и рано или поздно, наверняка найдёт – всех или кого-то отдельного.

Нет… Слишком долго. И слишком страшно, что сейчас, именно сейчас может быть упущен тот самый момент. Момент, когда всё может быть проще. Проще, чем потом, после.

Иррациональные эмоции порождают иррациональные действия.

И неслышно переступив через спавших, Тварь толкнула дверь.

«Убить!» – глухо долбил в висок «голос разума». – «Если обернётся – убить!»

«Не думать ни о чём!» – призывало что-то алогичное, нелепое и бессмысленное попискивающее из глубинных закоулков разума. Что-то, чему Тварь никак не могла подобрать определения.

Это самое «что-то» наполняло всё тело странной, до одури приятной дрожью. Ощущением лёгкости, отстранённости… И словно бы пустоты.

Как от пары кубиков морфинового раствора, который, если чуть постараться, можно было выпросить у белых халатов.

Физическое тело словно бы отслаивалось, отставало от движений, запоздало копируя их, как не слишком расторопный мим, подражающий прохожему.

Усеявшая траву утренняя роса смочила босые ноги.

Шаг.

Ещё.

Лис сидел неподвижно, но – боже, какая свистопляска кружилась сейчас в его мыслях! Какое напряжение застыло в каждой мышце…

Тварь замерла в шаге от светляка, через связавшее их переплетение нитей ощущая невероятное, чудовищное напряжение.

Сводящий мышцы страх.

Надежда.

Боль.

Едва сдерживаемое желание обернуться.

Дрожь.

Снова надежда и снова – боль. Нет, не физическая, не привычная и давно сросшаяся с каждой клеточкой тела. А этакое щемящее, безумное стремление вырваться. Выскочить из «зоны отчуждения». Из пузыря диаметром в пару шагов, что словно неощутимый, невидимый кокон окутывал его последние годы.

Яркое, пронзительное желание. Отчаянное, как истошный вопль летящего в бездну, обжигающе, как бурлящая магма.

Подсматривать за этим было нестерпимо – всё равно, как попробовать поглядеть на солнце не жмурясь.

Тьма отшатнулась, отдёрнула щупальца от чужих струн.

Казалось бы, что может быть проще – подарить прикосновение? Тупо ткнуть пальцем.

Пересечь «полосу отчуждения».

Тварь никогда не понимала тяги светляков к тактильным ощущениям. Весь этот обмен рукопожатиями, все эти похлопывания по плечу и, конечно же, их нелепый дурацкий секс.

Сказал бы кто, что в один из «прекрасных» дней придётся тыкать пальцем в чужую плоть…

Хотя… Нельзя не признать, что в какой-то мере это… любопытно.

Нужно лишь преодолеть неловкость и решиться. Коснуться не в привычном сияющем мире, а в грубом, физическом.

Не мыслью, но пальцем.

Обыденное, казалось бы, действие. Но, будто заразившись от светляка этим глупым сумбуром, теперь он тоже видит в сём нечто большее, чем просто тычок одной плоти в другую.

И в голове шумит ураган мыслей, а тело отказывается подчиняться.

Кончик пальца, зависший в дюйме от лисьего загривка, покалывает, словно наэлектризованный. И несчастный этот дюйм кажется непреодолимой пропастью.

Отчаявшись справиться с ураганом чужих и своих мыслей, Тварь просто впитывала этот поток, пропускала сквозь себя, не деля уже на своё и чужое, не пытаясь расплести на внятные и связные нити. Напротив, ощущая, как этот поток захлёстывает её собственные, увлекает обратно, чтобы вернуть перепутанные, сумбурные лохмы.

Да к чёрту!

Вытянутый палец коснулся лисьего загривка, примял пружинящий короткий мех и упёрся в напрягшуюся мышцу.

Этот миг длился, длился и длился. Растягивал в бесконечность секунды, деля их пополам, а затем ещё, ещё и ещё раз.

Обоих словно прошило молнией и время на миг застыло.

Ощущения тел и слипшиеся в сумбурный шквал мысли образовали подобие зеркального коридора. Этакий призрачный тоннель, в котором без конца и края отражались лишь они двое. Разбиваясь на тысячи осколков, в каждом из которых, дробясь на сотни, тысячи фрагментов тоже возникали зеркальные коридоры. Миллионы, мириады маленьких коридорчиков.

Падение в вечность – наверное, так могли бы назвать это ощущение поэты.

Ощутив, как с каждым мгновением это затягивает всё сильнее, Тварь в панике оборвала контакт и отдёрнула палец.

Шквал эмоций смял, спутал чёрные нити, окатил лихорадочной дрожью. Погнал прочь, обратно, туда, где можно затеряться, спрятаться среди тех, других…

Скрыться, отлежаться, рассортировать, обдумать. Проанализировать этот странный всплеск, эту глупую игру.

Просто замереть, поставить на паузу. Отложить, отстраниться, осмыслить.

Тёмный силуэт шарахнулся прочь.

А лис так и не обернулся.

Просто сидел и пялился на рассвет сквозь прорези маски.

***

– Шестеро. Шесть трупов за несколько секунд, – Паркер прошёлся вдоль столов с разложенными на них телами. Вперился мрачным сверлящим взглядом в лица солдат, вытянувшихся вдоль стенки.

Псы молчали – всё, что можно было сказать в оправдание провала, уже было сказано.

И не только сказано.

Сто раз вдоль и поперёк изучены и проанализированы записи камер. Из магазина напротив переулка и той, что установлена за лобовым стеклом служебной машины.

– Генерал! – ожил селектор. – Профессор Кнайп прибыл.

– Впускай.

Стальная дверь комнаты откатилась, пропуская до смешного маленького и нескладного сурка.

– Ваш проект дорого нам обходится, – без предисловий констатировал генерал.

– Ну, во-первых, не мой, а Бэйна, – несмотря на свою явную неуместность в компании нависавших над ним громил, сурок этой разницы в весовых категориях ничуть не смутился. – Я всего лишь ассистент.

– Бэйн мёртв. И разгребать его сбежавшее дерьмо придётся вам.

– И здесь мы переходим к «во-вторых», – дерзкого коротышку, казалось ничуть не смущали ни грозные взгляды, ни резкий тон. Как ни в чём не бывало профессор водрузил на стол принесённый с собой чемоданчик и, щёлкнув замками, откинул крышку.

– И что это? – Паркер приблизился и с любопытством заглянул через плечо низкорослого гостя.

– Это? Временное решение ваших проблем с «Эш-четыре», – торжествующе улыбаясь, сурок вытащил из футляра нечто среднее между лыжными очками и маской газосварщика. – Детектор тета-ритмов и суггестор. Просто до гениальности.

Подойдя к ближайшему бойцу, сурок деловито придвинул к нему стул, вскарабкался на него и с бесцеремонностью одевающей манекен продавщицы принялся натягивать на того «очки».

Здоровенный мускулистый пёс насупился, но в присутствии генерала дать отпор фамильярности не решился. Лишь покорно поджал уши, позволяя мучителю закрепить на его голове подозрительный прибор.

– Итак. Как только субъект попадает под внешнее воздействие… – Кнайп соскочил со стула, извлёк из кармана хромированный цилиндрик и направил на солдата. – Суггестор подавляет активность мозга, погружая объект в глубокую фазу сна.

Солдат обмяк и, как марионетка с обрезанными ниточками, вдруг плюхнулся на пол, звучно приложившись черепом о деревянное покрытие.

Сослуживцы подопытного злобно уставились на профессора, но сурок, полностью игнорируя двух громил, превосходивших его и ростом, и шириной плеч, с видом победителя развернулся к Паркеру.

Генерал скептически поднял бровь.

Со вздохом прошёлся вокруг отключившегося солдата, потыкал тело сапогом.

– По-вашему, ЭТО – решение проблемы? Мои парни будут падать без сознания каждый раз, как ваше чудовище попробует залезть к ним в головы?

– Наше чудовище. Наше. И потом, что вы хотели за пару дней? Я нейрофизик, а не волшебник, – сурок с видом оскорблённой невинности стянул со спящего «очки».

Очнувшийся солдат удивлённо заморгал, снизу вверх глядя на генерала и профессора.

Спохватившись, вскочил и вытянулся рядом с двумя другими, недоумённо потирая набитую шишку. Из последних сил сдерживая ухмылки, сослуживцы не замедлили наградить жертву науки ободряющими тычками.

– Ну что ж… За неимением лучшего… – Паркер принял из рук профессора очки. – Пожалуй, и впрямь – пусть уж эти болваны вырубаются, чем режут друг дружку.

– Сэр! Но что помешает ему убивать тех, кто без сознания... эээ… традиционными способами? – подал голос один из троицы.

Паркер вопросительно повернулся к профессору, но сурок не смутился и в этот раз:

– Он ещё ребёнок. А убить ваших громил… ммм… обычным способом… – сурок выразительно пожал плечами. – Не так уж просто. Кроме того – он ведь никогда не убивал сам. В смысле – руками. К тому же – зачем? Убедившись, что угрозы нет, он сможет уйти. И, скорее всего, этим вполне удовлетворится.

– А если нет? У них теперь пять пистолетов, – рискнул напомнить второй солдат.

– А если нет – то с вами произойдёт то же самое, что и с этими идиотами. Причём – вне зависимости, будет у вас прибор или нет, – профессор сердито мотнул головой на лежащее на столе тело.

Повертев очки в руках, Паркер вздохнул и вскинул взгляд на сурка:

– Что ж… как быстро можно наштамповать этих побрякушек?

– Одну, максимум две в день, – сурок вновь пожал плечами. – Само по себе устройство примитивно, но на его калибровку требуется немало ручной возни.

– А это? – генерал указал взглядом на цилиндрик в руке сурка.

– Имитатор воздействия. Мы записали несколько простейших сигналов «Эш». Устройство может воспроизвести их, но – без подстройки под реципиента.

– Подо что?

– Под объект, на который воздействуем, – профессор терпеливо вздохнул и поставил цилиндрик на край стола. – Проще говоря, мы можем записать несколько сигналов, а затем воспроизвести их. Но наши технологии пока не позволяют ни подстраивать, ни модулировать эти сигналы. Что несколько… снижает эффективность воздействия. И ещё – радиус действия прибора не превышает ярда.

– Так в чём проблема? Увеличьте мощность.

– Мощность тут более чем достаточна. Но даже усилив напряжение в миллионы раз, мы не добьёмся ровным счётом никаких изменений, – сурок утомлённо потёр пухлую щёку. – Понимаете… механические устройства прямолинейны. Они могут воздействовать, лишь непосредственно воспроизводя заданные параметры волн. А волны эти, при любой мощности сигнала сохраняют несущие частоты лишь в считанных дюймах от индуктора, какого бы размера и какой мощности он бы ни был.

– Тогда каким образом эта тварь может залазить в мозги с расстояния в сотни шагов? – Паркер повертел цилиндрик в руках и нашёл едва заметную кнопку. Погладил пальцем, но нажать не рискнул.

– О-о-о, если бы мы это знали… – Кнайп расплылся в снисходительной улыбке и развёл руками. – На данный момент установлено лишь то, что в системах «мозг-мозг» расстояние почему-то влияет заметно меньше, чем при взаимодействии с электромеханическим генератором. Не говоря уж о том, что «Эш-четыре» может почти мгновенно подстраивать модуляцию под любой конкретный объект. Нашим же компьютерам лишь для анализа частотного ландшафта требуется порядка часа, а то и двух. При этом объект нужно засунуть в депривационный бак и держать там всё это время. В обычных, естественных условиях частотный ландшафт меняется в среднем два-три раза в минуту. Ни один вычислительный центр не успеет за этим, даже если соблюсти все остальные условия. Проект «Эш» делает это за секунды.

Солдат из стоявшей поодаль троицы выразительно зевнул и шумно клацнул зубами.

Кнайп иронично покосился на громил и вздохнул:

– Пффф. Ладно, если я больше не нужен, то я предпочёл бы вернуться к работе.

– Одну минуту, – Паркер поставил цилиндрик рядом с очками. – Что конкретно делает эта штука?

– Вгоняет в сон.

– То есть и очки, и эта штука – просто вырубают? – генерал отклеился от стула и навис над сурком, опёршись кулаками о край стола.

– Ну да, – профессор вопросительно вскинул брови. – Что вам не нравится?

– То, как мы узнаем – работают ли чёртовы очки, если эффект от того и другого – одинаковый! – рявкнул бультерьер.

Схватив цилиндрик, он направил его на троицу скучавших солдат и вдавил кнопку. Двое ближайших обмякли и повалились на пол. Третий зажмурился, но тут же опасливо открыл один глаз.

Сурок пожевал губами и впервые смутился.

– М-м-м… Видите ли… на данный момент это единственный тип излучателя, который мы научились воспроизводить. Что это, что это, – профессор поочерёдно коснулся цилиндрика и очков, – по сути, одно и то же. Разве что в очках встроен ещё и детектор резонанса, который, собственно, и включает излучатель.

– Ну и на кой чёрт лепить всё это на очки? – генерал пнул растянувшегося на полу солдата, пёс торопливо вскочил и помог подняться товарищу.

– В перспективе мы сможем добавить сюда много любопытного. Например, фильтр, затрудняющий распознание маркеров. Точная природа воздействия ещё не установлена, но вне всяких сомнений – без достаточно явного визуального контакта, ни один «Эш» не может воздействовать ни на один объект. Точнее, в каком-то роде может, но уровень мощности ничтожен и почти не представляет угрозы. Теоретически это означает, что выполняя калибровку, «Эш» для подстройки ориентируется на картину, которую видит объект.

Профессор почесал переносицу, пожевал губами и продолжил:

– Как правило, наиболее эффективный маркер – это сам «Эш» или нечто отлично ему знакомое. Таким образом, если мы сумеем осложнить идентификацию подобных образов, эффективность воздействия существенно ослабнет.

– И сколько это займёт? – вздохнул Паркер.

– Не знаю… у нас катастрофическая нехватка персонала. Бэйн погиб, серверный кластер и значительная часть данных по проекту уничтожены, – сурок раздражённо захлопнул чемоданчик. – Может, месяцы… А может, и годы.

– У нас нет столько времени, – Паркер вскочил и яростно сверкая глазами, вновь навис над столом.

– У вас нет столько денег, – Кнайп дерзко ухмыльнулся. – Но если вы увеличите финансирование и Бильдштейну удастся восстановить накопленную базу, работа пойдёт быстрее.

Взгляды сурка и бультерьера скрестились.

Глава 6: Гордость и батарейки

Тимка вывалился из сна, словно шестым чувством предвидя неладное.

Повадившиеся дрыхнуть вокруг него, белки вконец обнаглели – один руку закинул, другой и вовсе – ногу. И сопели себе, как ни в чём не бывало.

Стряхнув конечности близняшек, кот настороженно приподнялся на локте.

Обычно различить здесь что-либо вечером и ночью было нереально, но днём… днём в землянку просачивалось несколько скудных лучиков, невесть как находящих щели в дверной коробке.

И он повёл глазами, вглядываясь в силуэты сопящих товарищей. Но вокруг всё было тихо. Если не считать шевеления в углу – самый маленький силуэт ворочался и подёргивался. Обуреваемый очередным кошмаром, мыш, кажется, готовился вновь поработать будильником. Вот только лежал он в другом углу землянки и растолкать его самостоятельно, не перебудив всех остальных, Тимка не мог.

Пришлось потянуться через спящих в обнимку Рика и Вейку и подёргать за ногу второго лиса. Бесшумно, словно и не спал уже, Пакетик вскинул голову и поглядел на него. На удивление быстро поняв, что от него требуется, потеребил мыша.

«Бомба» была разряжена.

– С добрым утром, – улыбнулся Тимка.

Пакетик молча кивнул.

Мыш же, также не отличавшийся разговорчивостью и вовсе проигнорировал приветствие. То ли не «снизошёл», то ли ещё пребывал во власти своих кошмаров. Взмокшая шерсть на нём сбилась в пучки и косички, словно его облили водой, и он до сих пор не до конца просох.

– И все такие разговорчивые… – буркнул кот, брякаясь на спину. – Куда деваться.

Сонные близняшки не замедлили вернуться в прежние позы, подперев его с обоих боков тёплыми тушками. Этак и зиму пережить можно – с таким-то «одеялом». Хоть подобная фамильярность и вызывала у него более чем двоякие эмоции.

Разбуженные шевелением, вокруг начали потихоньку просыпаться и остальные. Землянку наполнило шуршание, приглушённые вздохи и сонное сопение. За ночь в тесной, битком набитой комнатушке весь кислород начисто «сдышали» и кто-то поспешил распахнуть дверь. В землянку ворвался свежий, пьянящий травянистым луговым запахом воздух.

– Пожрать ничего не завалялось? – сладко зевнув, поинтересовалась кошка, выпутываясь из рук Рика.

– Откуда бы… – Ронка без особой надежды поворошила сваленные в углу упаковки. – Старое стрескали, вчерашнее побросали, когда бежали.

Вейка вздохнула, но тут же с удивлением уставилась на протянутое ей яблоко.

Пакетик особым образом наклонил голову.

Немой лис вообще всё делал особенно – каждый поворот, каждый кивок непонятным образом словно бы передавали скрытые маской эмоции. Чуть ли не лучше, чем тренированная мимика хорошего актёра. Воображение словно само дорисовывало то, что происходит там, под его маской. Настолько живо, будто и не было этого куска сморщенного целлофана с дырками для глаз.

– Ээм… – поколебавшись, кошка приняла яблоко кончиками пальцев. Подозрительно покосилась на темнеющие в целлофане прорези. – Ну, типа, спасибо.

Рик нахмурился.

До недавнего времени особой неприязни в адрес второго лиса он не демонстрировал, но «чудотворное» появление яблока, явно пришлось ему не по нраву. И ещё больше не по нраву пришлось то, что кошка, хоть и повертела фрукт с большим сомнением, едой всё же не побрезговала. Разве что обтёрла краем рубахи.

– А ещё есть? – близняшки, заинтересованные появлением фрукта, перескочили поближе к Пакетику.

Немой лис виновато помотал головой и выразительно развёл руками.

Кошка же захрустела подношением, не обращая внимания ни на то, как бельчата буквально заглядывают в рот, ни на то, как хмурятся при виде этой картины большинство остальных обитателей каморки.

– Ну что… – чё делать будем? – вернувшаяся с улицы рысь присела на свободный пятачок.

– В смысле? – Тимка перекатился на бок, подперев голову ладошкой.

– В смысле – вообще. Жильё – как кильки в консервах, еды нет, воды нет, вообще ни черта нет, – рысь вздохнула. – И ещё эти… вчерашние. Нас, поди, ищут по всему городу, только нос высунь.

– Может в другой город махнуть? – Рик ревниво кося то на Пакетика, то на тающий огрызок в кошкиной ладони, сердито отвернулся.

– Думаешь, там не найдут? – скептично хмыкнула Ронка. – Поищут тут, да чего доброго на телевидении наши морды покажут. Наплетут, мол – заразные. Или бандиты. И там уж куда ни сунься…

– А здесь? По-тихому поймают в пару дней, – с аппетитом хрустя яблоком, отозвалась кошка.

На стремительно холодеющие взгляды окружающих Вейка не обращала ни малейшего внимания.

– Ага. Один раз уже поймали, – бахвалисто ухмыльнулся Тимка.

– Кстати, а как ты сбежал тогда? – Ронка обернулась к нему.

– Ну эээ… наподдал им слегка, чтоб не лезли, – не моргнув глазом, соврал он, ничуть не смущаясь под взглядами Джейка. – А чо?

– Ну да, ну да… – скептически протянула рысь, занимаясь уборкой.

– И потом – в Бричпорте миллион рыл. Если не высовываться, задолбаются искать, – кот поспешил сменить тему. – Придумаем что-нибудь. Не в первый раз.

– Например – что? – с набитым ртом снова встряла Вейка. – Банк ограбим, купим личный остров и будем жить припеваючи?

– Ну… банк это слишком круто, – Тимка задумался, сосредоточенно ковыряя в ухе. Извлёк палец, изучил добычу. – Подработаем чуток, наживём барахлишко. А там видно будет.

– Да кем, кем «подработаем»? – вновь подала голос волчица. – Кому мы нужны?

– Ну, другие же как-то крутятся… – с неунывающим оптимизмом, Тимка пожал плечами и улыбнулся, как мог увереннее. – Что-нибудь придумаем.

– Ты уже раз придумал, – напомнила Вейка, явно намекая на идею с луна-парком.

– А у тебя есть идеи получше? – обвинение кольнуло сильнее, чем можно было предполагать. Хотел ведь как лучше! Кто ж знал, что всё так обернётся?

– Вот-вот... заткнулась бы лучше, – с неожиданной злостью поддержала кота Динка. – Принцесса на горошине. Всё ей не так, всё не этак.

– Пфе… – кошка осеклась, обводя взглядом толпу. – А что я? Вы на себя посмотрите. Забились в щель, как тараканы. И делаете вид, что всё хорошо, всё замечательно. Тьфу.

Взгляд жёлто-золотистых глаз метнулся влево-вправо, но особой поддержки нигде не нашёл… Ну, не считая, конечно, Рика. Впрочем, и тот не очень-то спешил встрять в перепалку.

И вот это было уже обидно.

Как лапы распускать – так все герои… Кошка посмотрела на Пакетика, но что творится под маской из целлофана сейчас было не разобрать. Вдобавок отвернулся и он.

– Зато ты у нас вечно ноешь и стонешь. Всё ждёшь, что все вокруг будут на цырлах бегать? – волчица презрительно скривилась.

Ещё секунда и, казалось, эти двое вцепятся друг в дружку. Но тут у кошки было без шансов. Волчица была заметно крепче. Да и на поддержку со стороны прочих, похоже, рассчитывать явно не приходилось.

Оценив расстановку сил, Вейка зло сплюнула недожёванное яблоко:

– Да пошли вы все… – отпихнув попытавшегося было удержать её Рика, она толкнула дверь и выбежала прочь.

Пакетик встревоженно дёрнулся было следом, но в дверь уже выбежал Рик. Обернулся, окинул притихшую компанию злым взглядом и кинулся догонять подругу.

Девчонки хмуро переглянулись.

Волчица виновато пожала плечами и вздохнула:

– Да никуда она не денется. Вернётся.

Тимка с сомнением посмотрел в открытую дверь и тоже вздохнул.

Секунды утекали и парочка уходила прочь… Только что их стало восемь, а может быть уже и семь.

Вернётся ли лис обратно, если ему не удастся уговорить вредную подружку? Или предпочтёт остаться с ней?

И не рассыплется ли это всё, если пустить на самотёк? Тут ведь как в плотине – маленькая течь порождает большие проблемы. Не заткнул пробоину вовремя и пошло-поехало…

Он с ужасом понял, что слишком привязался к ним ко всем. Ну, или почти ко всем. Всё сложно и запущено, всё мрачно и беспросветно… Но, чёрт побери, каждый из их странной компании уже словно неотъемлемая часть целого. Без которой уже нельзя это самое целое и представить. Словно знакомы сто лет, словно по-иному и быть не может. И сейчас, когда один… одна из них уходила…

Тимка почти набрался решимости всё же выскочить следом, но замер, пришпиленный Ронкиным взглядом.

Будь его воля он и вовсе насильно затормозил бы кошку.

Просто не пустил.

И девчонок осадил.

Будь у него хоть половина той властной уверенности, что демонстрировала порой рысь.

Бежать следом? Удержать? Ну, если уж Рик не удержит, то он то – как?

Дурацкая размолвка конкретно испортила настроение. Нашли из-за чего – из-за яблока! Ну, угостил её лис, ну сжевала в одну харю, не поделилась… проблем-то. Если на всех делить, всё равно ведь и на зуб не хватит. А если грызться по пустякам, да разбегаться в разные стороны… особенно сейчас, когда всё так плохо…

Можно подумать последнее яблоко в мире!

Тимка вздохнул ещё раз.

Увы, помимо возвышенных «благих намерений», картинку портил и вполне низменный мотивчик… Очень уж, несмотря на все колючки, ему нравилось поглядывать на кошку. И сорваться сейчас следом, как бы ни было это правильно… казалось, это сродни тому самому выбору, который Тимка так не любил делать.

– Не надо. Пусть сами разберутся… – рысь устало вздохнула и покачала головой.

И Тимкина решимость испарилась.

В конце концов – и правда. Если уж Рик не уговорит…

***

Пикапчик, поскрипывая рессорами, катил по пыльному шоссе, лавируя в густом потоке автомобилей.

– Ну а чего ты хотела, подруга, – Чарли сочувствующе покосил на неё хитрым взглядом. – Обычное дело, скажи спасибо, что только фотку с кассетой забрали. А не тебя прихватили до кучи.

Джейн нахохлилась.

Выходить из дома было страшновато. Даже в компании бойкого бурундука. Даже в толпе или в машине. Теперь везде и всюду её преследовало ощущение, что кто-то пялится в спину из толпы.

И даже когда толпы не было – ощущение чьего-то взгляда никуда не девалось. Такое правдоподобное, такое реалистичное...

Джейн едва сдерживалась, старалась не крутить головой. Убеждала себя, что всё это последствия пережитого стресса, паранойя, пройдёт – если не обращать внимания. Но паранойя не проходила.

И Джейн нервно похрустывала пальцами, покусывала губы и опасливо поглядывала по сторонам. И мрачно зыркала на Чарли, когда тот пытался поднять ей настроение своими плоскими шуточками.

– По крайней мере, теперь ты знаешь, что наступила на хвост кому-то серьёзному, – выложил последний аргумент Чарли. – И это хорошо! Мы раскрутим это дело!

Джейн скептично вздохнула.

С одной стороны раскручивать что-то там ей уже не особо-то хотелось. Махнуть бы сейчас куда-нибудь на курорт. Поваляться на пляже, погреться на солнышке. Понырять с аквалангом или просто покататься на сёрфе. Забыть об этом душном городишке, о подлых улыбчивых типах, папашиной идее-фикс женить её на отпрыске какого-то денежного мешка и даже о Чарли с его плоским пошлым юмором и наглыми заигрываниями.

Но нет.

Нельзя.

Она же Бенсон! Джейн Бенсон.

А Бенсоновский упёртый характер... Вот страшно, реально страшно – а нужно.

Вот назло. Во что бы то ни стало – нужно.

Ибо – какого фига они там возомнили себе, что могут вот этак запросто врываться в жилища честных граждан? Красть улики, скрывать и прятать всякую чертовщину от народа? Кто, если не она? Кто расскажет всем правду?

Джейн расправила плечи.

– Да, Чарли. Раскрутим это дело!

– Ну вот, другое дело! Ясен пень, раскрутим. Во что бы то ни стало! – бурундук хитро ухмыльнулся, кося глазом на раздухарившуюся напарницу. И не удержался от подколки:

– ...Сдохнем, но раскрутим!

И лисичка снова сдулась, как проколотый воздушный шарик. Мрачно зыркнула на заулыбавшегося нахала и сердито пихнула его луктем.

Пикапчик вильнул.

***

Да ну и чёрт с ними. И подумаешь… не очень-то и хотелось!

Размашисто шагая, Вейка выбралась на обочину. Внутри кипело невообразимое месиво эмоций – злость, обида, негодование, страх одиночества…

Ах, если бы был какой достойный выход из ситуации!

Если бы только хоть один из этих… Нет, лучше два. Да, как минимум двое… Если бы только не пустили, не дали хлопнуть дверью. Уговорили остаться. Она бы, так и быть, их простила. Может быть, даже извинилась.

Хотя, видит Бог, за что тут извиняться? И главное – перед кем? Перед невесть с чего вызверившейся волчицей-задавакой? Перед много на себя берущей рысью? Может, ещё и перед малышнёй? Яблоко было одно и на всех его не хватило бы. А раз уж и преподнесли его ей – ну какого фига? Пусть найдут себе другое. Она же у них ничего не просила?

Кошка упрямо тряхнула головой.

Ничего.

Где наша не пропадала, как-нибудь, что-нибудь… Слава богу наружностью природа не обделила. Она потуже затянула подчёркивающий грудь узел.

– Постой! – сзади нагнал-таки Рик. Запыхтел рядом, цепляясь за руки. – Да постой же ты!

– Отвали, – Вейка стряхнула его ладони и прибавила шаг. – Иди к этим своим…

– Да что с тобой такое! – Рик вцепился ей в плечи, вынуждая остановиться.

– Лапы убрал! – Вейка в очередной раз стряхнула его ладони.

– Да постой же ты! – в отчаянии, запыхавшийся лис не мог подобрать слов. – Неужели ты так и уйдёшь? Ну? Хочешь, я с тобой пойду?

Кошка ухмыльнулась. Раньше надо было вякать. А то при всех – язык в щёку, а сейчас вон как заливается.

Забееегал!

Оно и понятно, после позавчерашнего губёшки раскатал, планы настроил…

Вейка смерила кавалера презрительным взглядом:

– Что, испугался, что другие не дадут? А ты понастойчивей.

– Ну… зачем ты так? – Рик запустил пятерню в шерсть на голове, сжал, не в силах подыскать нужные слова.

– Как? – Вейка зло прищурилась. – Да у тебя же всё на морде написано. Отвали, сказала.

Тоже, блин… «Хочешь, с тобой пойду!».

Ещё круче версия.

Ладно б назад тащил, да поубедительнее, чтоб этак… ну… в общем, чтоб не выглядело её возвращение жалким и унизительным. Чтоб не терпеть потом подколок и насмешек. И чтоб не выглядеть проигравшей дурой.

А это… Кому она нужна с таким балластом?

Лис споткнулся и отстал.

А она повернулась обратно и гордо помахивая хвостом и вызывающе покачивая бёдрами, потопала вдоль дороги.

«Ну? Ну ещё раз… попытка номер два. Догоняй же, болван…»

Вейка и сама уже жалела о вспышке, о глупой дурацкой ссоре, о недавних своих словах. И готова была простить этому дураку и рохле всю неубедительность речей и унизительную заминку.

И даже эту жуткую паузу за спиной.

«Ну, где ты там?»

Безумно хотелось обернуться. Но нельзя, нельзя… Чего доброго, окончательно возомнит о себе… И она шла, стараясь не сбиться с шага, не опустить плечи, не оглянуться.

Хотелось, безумно хотелось плюнуть на всё и просто вернуться.

Даже стерпеть неизбежные насмешки других девчонок. И этого недоделанного «альфа-самца», который после такой её капитуляции, как пить дать, станет совсем невыносим.

И злясь на себя, на них всех, на этого… затерявшегося где-то позади и смелого лишь распускать лапы в темноте… она шла и шла. Гордо вскинув голову и стараясь не обращать внимания на вдруг подступившие к глазам слёзы. И настигающий липучий страх.

Ничего.

Пусть себе...

В конце концов, вокруг всегда полно идиотов, готовых в лепёшку разбиться за смутные надежды затащить в постель красивую девчонку. Уж как-нибудь перебьётся.

Словно в подтверждение её слов рядом притормозила машина – ослепительно белый «Вангард» с компанией парней. Оглушающе ударила по ушам музыка.

– Эй, крошка, подвезти? – широко ухмыляясь, предложил мускулистый мастиф в жилетке на голое тело.

Ну как тут удержаться? Торжествующе улыбнувшись, Вейка плюхнулась на заднее сиденье.

Оставшийся позади Рик, ссутулясь и опустив голову, понуро смотрел вслед рванувшей машине.

***

После ухода парочки в землянке повисло гнетущее молчание. Каждый вздыхал о своём, поглядывая на лица друзей, но избегая встречаться глазами.

И всё чаще взгляды сходились на Тимке.

Урчание их пустых желудков, сопровождающее этот молчаливый перегляд, недвусмысленно напоминало о ещё одной проблеме.

Но идти куда-то и что-то делать до ужаса не хотелось.

Настроение ни к чёрту, дурные предчувствия и смутный страх вновь нарваться на преследователей.

Не самое подходящее настроение для охоты.

Половины этого было бы достаточно, чтобы проваляться весь день в землянке, пытаясь заснуть и не думать обо всём странном и необъяснимом, что обрушилось на него вчера.

Привычный к голоду, Тимка легко бы перебился и ещё денёк, в крайнем случае – нарвал бы вечерком яблок в окрестных садах. Но остальные…

Совершенно не приспособленные к такой жизни, остальные украдкой поглядывали на него. Не решаясь никак намекнуть и уж тем более попросить напрямую… Отводя взгляды, чтобы не дай бог не отразилось в них чего лишнего.

Ну, как тут отлежишься?

Вздохнув, Тимка шлёпнул по коленкам и поднялся:

– Ну что… пойду что ль до города прошвырнусь, – сообщил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее. Но получилось натянуто и фальшиво.

– Я с тобой, – хором вызвались близняшки.

– Не сейчас… – подобное рвение льстило, как и обожающие взгляды снизу вверх. Но чёрт его знает, что там творится в городе. И сейчас ему было бы куда спокойней без балласта за спиной. К тому же хотелось побыть наедине с собой – устаканить пляшущие мысли, обдумать вчерашнее, сегодняшнее и, чёрт подери, их невнятное будущее.

Кот подхватил старую тюремную майку, свёрток с пистолетами и прежде чем кто-либо успел вновь поинтересоваться, что в свёртке, выскользнул прочь.

– Осторожней там, – напутствовала рысь.

– Угу, – прикрыв дверь, Тимка огляделся в надежде увидеть сбежавшую парочку.

Но ни лиса, ни кошки нигде не было видно. Печально. Хотя... с другой стороны… Тимка обошёл холм, высмотрел куст поприметнее и, убедившись, что машины на дороге несутся по своим делам, отодрал пласт дёрна. Конечно, мятый пиджак вряд ли может служить достаточной защитой оружию. И стоило бы завернуть всё в промасленную тряпку или хотя бы целлофановый мешок. Да только где ж их тут сейчас взять? Авось как-нибудь пролежит денёк-другой. А там уж он подыщет место получше.

Тимка прикопал свёрток, замаскировал тайник и «по-шпионски» огляделся.

Но ничего подозрительного вокруг не происходило. Разве что вдали спешил поток машин, из которых вряд ли можно было разглядеть, чем он тут занимается. Да и кому придёт в голову подсматривать за уличным босяком?

Отряхнув руки и коленки, Тимка потопал к обочине.

В кармане топорщились множество скомканных купюр, прагматично извлечённых из пиджаков вчерашних покойников. Достаточно много, чтобы можно было не «охотиться» ещё долго, но слишком мало, чтобы снять жилище в городе.

Зато на них можно было добраться до города быстро и с комфортом. Если успеть на автобус. Судя по солнцу в зените – сейчас около полудня, а значит, шансы есть. Правда для этого придётся прогуляться через пригородный район, где, собственно и были добыты шмотки.

Вероятность нарваться на прежних владельцев вещей, конечно, не столь уж велика, чтобы опасаться всерьёз. Но и не столь уж мала, чтобы не вглядываться подозрительно и настороженно в рожи окружающих. Не мелькнёт ли где узнавание, не начнёт ли кто сближаться с недобрым видом.

К счастью, сегодня удача была на Тимкиной стороне и бегать по посёлку от разгневанных терпил ему не пришлось.

Даже автобус подкатил как на заказ – аккурат к его приходу.

Благоразумно переждав, когда измученная поездкой, толпа прибывших рассосётся с остановки, Тимка запрыгнул в раскалённую стальную коробку. Пахло перегретым металлом, краской и бензином. Кататься на автобусе в этакую жару было тем ещё развлечением. Но выбора особо не было – топать до города – по меньшей мере час, да ещё на голодный желудок...

Сунув водиле надорванный бакс, Тимка расплылся в виновато-заискивающей улыбке. Вроде как не на шару же, просто денег других нет…

Скривившись, пожилой лабрадор смерил его неприветливым взглядом, но всё же нехотя мотнул головой – чёрт с тобой, проходи.

В один прыжок влетев в салон, Тимка, качнулся на поручнях и с облегчённым вздохом плюхнулся на заднее сиденье. Теперь оставалось дождаться, когда в автобусе накопится достаточное количество пассажиров.

Настороженно поглядывая на подтягивающийся народ, он поёрзал на истёртом кожзаменителе. Нагретая солнцем, клеёнчатая подушка изрядно припекала задницу даже сквозь шорты. А уж там, где они заканчивались…

Изнывая от жары, Тимка облегчённо перевёл дух лишь когда мотор заурчал и автобус наконец покатил по ухабам. В распахнутые форточки прянуло прохладцей и весь салон испустил дружный вздох облегчения.

Мимо окон потянулись низкорослые, утопающие в зелени домишки.

Глазея в окно, Тимка искоса поглядывал в сады, где нежились в шезлонгах, играли в мяч, бросали ящерицам палочку или тарелочку. Где плескались в личных бассейнах, покачивались в гамаках… Туда, где за пыльным грязным стеклом проплывала жизнь. Чужая красивая жизнь, сложившаяся не в пример удачней его собственной.

Наверное, ему полагалось испытывать зависть или нечто подобное. Но Тимка воспринимал это как некий непоколебимый, незыблемый порядок. В котором, быть может, есть даже некий высший смысл. Ну не могут же все вокруг быть довольными жизнью? Все-все, без исключения?

Ведь жизнь такая штука, в которой довольство одних возможно, лишь пока другие имеют стократ меньше. Лишь пока где-то кто-то вот так же, через пыльное окно краем глаза подсматривает в эту далёкую, бесконечно далёкую идиллию. Туда, где есть собственный дом, ухоженный сад, автомобиль в гараже, специальная трава на газоне и тому подобные вещи.

Но завидовать этому глупо. Всё равно, что завидовать птицам, потому что они умеют летать.

А вот стаканчику пломбира в лапе местного мальчишки, этой маленькой радости в жизни, он завидовал как никогда остро. Непередаваемо остро и страстно.

Разглядывая, как сидящий через пару кресел местный пацан облизывает сочный, на глазах тающий пломбир, Тимка непроизвольно сглотнул.

Енот поднял взгляд и кот поспешил отвернуться.

Автобус в последний раз тряхнуло на ухабе и, кашлянув выхлопной трубой, он, содрогаясь от усилий выкарабкался на шоссе. Пригородная идиллия сменилась пустыми однообразными полями.

Поскрипывая рессорами, колымага катила по раскалённому июльским солнцем асфальту. В распахнутые окна врывался ветер, ерошил волосы. Нестерпимо хотелось пить. Ну или хотя бы «мороженку».

Не удержавшись, Тимка вновь покосился на пацана. Словно издеваясь, енот нарочито медленно, смакуя каждую каплю и поглядывая на Тимку, с наслаждением вылизывал торчащий из вафельного стаканчика белый купол.

Кот презрительно вздёрнул уголок рта и сердито отвернулся.

Уставился в окно, где уже мелькали окраины порта и тянулись грязные заводские кварталы.

С высокими чадящими трубами, изрыгающими разноцветные столбы дыма, с высоченными элеваторами, транспортёрами, огромными грузовиками и затейливо вплетавшимися в эту мешанину железнодорожными путями.

Разглядывать всё это можно было часами.

Иной раз Тимка забредал сюда и пешком. Бродил с компанией таких же, как он босяков-голодранцев. Выискивал там-сям всякие интересные штуки. Которые часто валялись по территории и нужны были разве что сторожам с проходных. Тем, которым было не лениво гоняться за стайкой мальчишек, то и дело таскавших причудливые железяки.

Не то чтобы тут можно было найти что-то по-настоящему ценное – всё, что можно было продать дороже, чем за пару медяков, охранялось не в пример тщательней. Но для городской голытьбы и безнадёжно сломанный газовый резак, «кранчик» от кислородного баллона или ржавый редуктор лебёдки – вполне себе археологическое сокровище.

Автобус притормозил, впуская в салон очередную порцию пассажиров.

Уже не «деревенских», а городских. С настороженными, сердитыми лицами, погружённых в свои нелёгкие городские думы.

Цепкий кошачий взгляд моментально выделил в толпе тощего сонного хорька. Не то возвращавшегося с ночной смены, не то по жизни ушибленного. Снулый тип упёрся в поручень, раскачиваясь у самой двери и не обращая внимания на то, что в салоне было ещё полно свободных мест. Истекая потом, хорёк непрерывно промокал взмокший лоб несвежим платком. При каждом движении в просторном кармане на борту его рубашки вызывающе оконтуривалось нечто, похожее на бумажник.

Тимка никогда не понимал – зачем они носят бумажники?

Бумажник – это не символ солидности и успеха. Это лишь хорошее средство потерять все деньги разом.

Собственные сбережения, ежели таковые ненадолго задерживались в его лапах, он предпочитал распихивать по разным карманам. Если уж из одного что выпадет, то хоть в других останется.

А эти… да что с лохов взять? Кроме бумажника.

Увы, «щипнуть» сонного хорька при пустом салоне – дело рисковое. Того и гляди кто из пассажиров невзначай заметит неладное, да шум подымет.

«Городская рыбалка» дело такое…

Тут всё совсем наоборот, тишина и покой, как на обычной рыбалке – строго противопоказаны. Напротив, чем больше вокруг суеты и толкотни – тем больше шансов поймать что-нибудь «вкусное».

И тем меньше риск здоровью. Такие вот парадоксы.

Так что «работать» лучше в час пик, на городских маршрутах да поближе к центру. Там, где народу погуще.

Пару раз Тимка отваживался посетить чей-нибудь карман в подобных ситуациях, но до недавних пор предпочитал всё же охотиться на Помойке.

Там-то в случае провала – подоспеет охранка, оттеснит разгневанную толпу, утащит запалившегося воришку прочь. Якобы в полицию, а на деле – за ближайший угол. Надаёт тумаков, чтоб не попадался больше, да и отпустит.

Цена такой страховки известна – половина доходов. А здесь, на вольных хлебах, всё рисковей. Но зато и делиться ни с кем не надо. Точнее, может и надо... Но...

Нет, Тимка был совсем не прочь делиться. Пока был один, сам по себе.

Но теперь… теперь-то же на нём ещё восемь… ох нет, уже только шесть ртов. И пары тройки удачных «щипков» в день – никак не хватит на целую неделю вольготной жизни. И сегодня ему предстояло плотненько потрудиться.

Толпа в салоне прибывала с каждой остановкой, а нахальный тип с вызывающе просвечивающим бумажником всё не выходил.

И Тимка, маскируя нарастающий интерес наигранной ленцой и скукой, осторожно переместился поближе.

***

– Я – Буч, – представился водитель «Вангарда».

Остальные двое, тоже назвались, перекрикивая рёв мотора и оглушительный ор магнитолы.

Автомобиль нёсся по шоссе, играючи обходя колымаги попроще.

– Вейка, – кошка улыбнулась, стараясь выглядеть максимально беззаботно и украдкой утёрла пот. – До города подбросите?

– Не вопрос, – Буч и Штрих, хитроглазый прилизанный терьер, переглянулись.

– А тебе куда? – встрял сосед по заднему сиденью, серебристый лис по кличке не то Бонька, не то Понька… За шумом дороги и ревущей музыки разобрать первую букву ей не удалось, а переспрашивать было неудобно.

Вообще вся эта компания, показавшаяся на первый взгляд вполне приятной и перспективной, вдруг резко ей разонравилась. Не то из-за этих их странных переглядов, не то от более чем фамильярного отношения «оньки».

Не успела машина тронуться, как его лапа по-хозяйски расположилась на её плечах. И даже попыталась подтянуть поближе.

Не то чтобы совсем уж нагло и грубо… Но достаточно напрягающе.

И чтобы избежать этого ненужного сейчас сближения кошке пришлось прогнуться вперёд, положить руки на спинки передних кресел и лихорадочно придумывать, о чём бы завязать разговор.

Но не прошло и пяти минут бессмысленной, ничего не значащей болтовни, как лисья лапа сползла с кошкиного плеча на спину. И нахально зацепилась пальцем за верхний край шорт. Обернуться Вейка не решилась. Стряхнуть навязчивую ладонь – тоже.

Авось дальше грязных намёков дело не зайдёт, а там уже и город.

Но стоило ей наклониться вперёд, как взгляд водителя через зеркало заднего вида прилип к образованному рубахой «декольте». А терьер справа, обернувшись, обхватил рукой спинку кресла, а заодно и положенную на неё кошкину руку. Присутствие третьего – лиса на заднем сиденье – похоже, ничуть его не смущало.

Панически ощущая, как ослабевает и сдаётся застёжка над хвостом, Вейка не выдержала и стряхнула лапу агрессора.

– А чё такое? – лис ухмыльнулся и совсем уж нагло подгрёб её к себе поближе.

– Да расслабься, – посоветовал Буч. – Мы ж не маньяки какие-нибудь…

Но расслабиться не получалось.

Серебристый пижон, обвивший ладонью талию, мускулистый бугай на кресле водителя… Пожалуй, оба этих парня вполне могли бы ей понравиться.

По отдельности.

И не так быстро.

Для своих лет Вейка была уже вполне взрослой и, увы, отлично знала, что именно в первую очередь интересует всех …этих.

Порой и сама была не прочь развлечься, если подворачивался приличный самец. Даже в какой-то мере гордилась своим предельно простым взглядом на «это».

И тем, что после первых разочарований научилась разделять – «для души» и «тела».

Порой хотелось чтоб побегали, посуетились вокруг. А порой просто тупо переспать.

Но не так, не как животные на случке. Не как дорожная шлюшка, отрабатывающая проезд.

Да за кого они её принимают?

За портовую шалаву?!

– Эй! Руки придержи! – набравшись смелости, она решительно стряхнула лисью лапу.

– Да ладно, чё ты… – наглец заулыбался шире и уже без малейшего смущения облапил её вновь.

Вейка затравлено оглянулась на Буча, но взгляд, встреченный в зеркале заднего вида не оставлял надежд на разрешение проблемы безболезненным путём. В отличие от большинства нормальных компаний, где «противовес» чрезмерно наглым поползновениям было найти легче лёгкого, здесь, похоже, не побрезговали бы и …по очереди.

А это было уже чересчур.

Даже для её циничного взгляда на подобные дела. И наличие на расстоянии вытянутой руки трёх пускающих слюни самцов начинало изрядно пугать.

– Останови машину!

Глупо требовать такое в подобной ситуации. Выкрик сорвался рефлекторно и прозвучал истерично и глупо.

Компания заржала, а водитель и не подумал сбавить скорость.

– Да чё ты ерепенишься? Нормально всё, – лис чуть сбавил напор, по-видимому, не теряя надежды добиться желаемого без явного сопротивления.

– Останови, говорю! – Вейка в десятый раз сбросила его ладонь со своей талии.

Ещё недавно казавшиеся вполне приятными, мускулистые, жилистые руки соседа теперь вызывали смутные ассоциации с пауками. Большими мохнатыми пауками, так и норовившими забраться под одёжку.

Ну почему, почему всегда попадаются либо сопляки и рохли, либо самоуверенные наглые быдляки, мнящие себя брутальными мужчинками?

Естественно на её протестующие вопли никто и не подумал реагировать – «Вангард» катил себе по шоссе с прежней скоростью, оглушительно орала магнитола. И в зеркале на лобовом стекле покачивались масляные глазки водилы.

Хихикающий терьер засмолил косячок, раскурил и поделился с водителем.

А вконец обнаглевший лис так и норовил подмять её прямо на заднем сиденье. Уже всерьёз раззадорившись её вялым сопротивлением до той стадии, когда у самцов становится плохо с мозгом. Ввиду отлития значительной части крови от головы.

Барахтаясь под ним, кошка уже вполне однозначно ощущала бедром, куда именно эта кровь отлила.

И будь они хотя бы наедине, будь всё хоть чуточку плавнее и не столь бесцеремонно цинично – серебристому, быть может и «перепало» бы.

Но вот так, как с вещью…

Вейка вцепилась в подвернувшуюся ладонь зубами, серебристый заорал и отвесив ей плюху, навалился всем весом. К счастью для неё тесное заднее сиденье «Вангарда» не было рассчитано на сексуальные оргии. И вытянуться на нём во весь рост – можно было и не пытаться. В лучшем случае – поджав ноги и сильно выгнув шею.

И если кошка в таком положении не могла оказать сколь-нибудь достойного сопротивления, то и насильнику никак не удавалось исполнить своих намерений, даже подмяв её под себя.

Стянуть штаны, упираясь головой в окно и коленями в рукоятку противоположной дверцы – та ещё задачка.

На секунду Вейке даже стало смешно от этого неуклюжего барахтанья и сосредоточенного сопения. Настолько нелепо и глупо выглядел лис в попытках стянуть труселя в этой тесноте.

Она даже прекратила активное сопротивление, словно раздумывая – не помочь ли бедолаге и не попробовать ли забыть о присутствии поблизости ещё двоих. Но нет… если мускулистый мастиф, пожалуй, имел шансы, то прилизанный противный терьер – изрядно портил картину. Тот самый тип, который вечно липнет и навязывается, мня себя вершиной мироздания, а на деле всем своим обликом вызывая какое-то подспудное омерзение и неприятие.

И вроде не уродец, но всё в нём какое-то… не такое. Прилизанное, картинное, мерзенькое. Начиная от дурацкого прямого пробора на башке и заканчивая гаденькой улыбочкой и бегающими глазками. Такие типчики в кино вечно играют роли шестёрок у плохих парней, предателей Родины и прочих подобных гадов.

Тем временем пыхтящий лис сумел, наконец, спустить портки и извлечь своё достоинство. И кошка выпустила когти.

«Онька» взвыл – истошно, чуть не фальцетом. Она чуть ослабила хватку и зло ухмыльнулась. О, сколь хорошо она знала, как уязвимо, волшебно уязвимо это местечко! Словно сама природа намеренно и с умыслом придумала этот чудесный «стоп-кран»!

От лисьего вопля Буч вздрогнул и дёрнул руль. «Вангард» вильнул, от них шарахнулись машины, а само спортивное купе нырнуло к обочине и, наконец, остановилось.

– Ты чё, дура, обурела?! – взвился терьер.

Пленённый лис, поспешно приподнявшись над ней на одной руке, замахнулся было всерьёз – кулаком, но стоило вновь чуть усилить давление на его шарики, как он снова жалобно взвыл и замер.

Обернувшийся Буч нахмурился, оценивая ситуацию. Мрачно ухмыльнулся.

– Убью, падла!!! – прошипел серебристый, не рискуя, тем не менее, даже шевелиться.

Нашарив свободной рукой рукоятку дверцы, кошка рванула рычажок. Заперто. И кнопка утоплена – центральное, мать его, управление.

– Открой! – скомандовала она, подтвердив свои слова очередным сжатием чувствительного места. «Онька» заскулил громче и Буч нехотя ткнул на своей двери отпирающую кнопку. Индикатор закрытия выскочил в положение «открыто» и дверь распахнулась.

Свобода!

Изо всех сил стиснув кулак, кошка выскользнула из-под забившегося тела, кубарем скатилась в придорожный овражек и, оскальзываясь на крутом подъёме, метнулась прочь.

Позади истошно визжал надолго обезвреженный лис, но топота и пыхтения погони вроде бы не было слышно. Хотя оборачиваться и проверять было боязно – лишние мгновения порой обходятся слишком дорого. А за использование «стоп-крана» могут так отмутузить – мало не покажется.

***

– Держи-и-и!!! Держи вора-а-а!!!

Тимка пулей пронёсся через перекрёсток, перелетел перила, ловко поднырнул под руки пытавшегося ухватить его прохожего и шмыгнул в переулок.

Последний «щипок» был неаккуратным. И рисковым. Но уж очень соблазнительной была тугая «котлета», оттягивавшая карман «терпилы».

Обычно Тимка связываться с подобными типами не рисковал – поджарый, мускулистый тигр с цепким колючим взглядом выглядел достаточно опасно. К счастью, подобные чижики слишком верят в свои мышцы и габариты, чтобы видеть какую-либо угрозу в тощем уличном оболтусе. Пока не схватятся за пустой карман.

И вот тут уж главное вовремя унести ноги.

Потому как попадись такому – костей не сосчитаешь. Вон, одна ручища с половину обхвата Тимкиной талии. И чем дольше длится погоня, тем больнее будет, если попадёшься.

Воришка оглянулся и сплюнул: вот ведь упорный! Второй квартал гонится. Можно подумать последних копеек лишился!

Запыхавшийся кот метнулся вглубь переулка, где виднелась пожарная лестница. Допрыгнуть до неё с асфальта было нереально, но рядом с чёрным ходом в какую-то лавчонку очень кстати стоял фургончик. Невысокий, но должно хватить.

Воришка взлетел на бампер, крышу кабины, пружинкой выстрелил вдаль – туда, где на девятифутовой недосягаемой высоте виднелся спасительный край лестницы. Повис, ухватившись буквально кончиками пальцев. Под его весом последний пролёт стальной конструкции, заскрипел пружинами и пополз вниз. Туда, где уже подбегал упорный «терпила» и изумлённо матерился водитель фургончика.

Чертыхнувшись, Тимка рванулся вверх, теряя драгоценные секунды и невольно своим же весом опуская лестницу прямо в лапы преследователя. Проклятая железяка была спроектирована так, чтобы снизу на неё было не взобраться, но и спускающимся не пришлось прыгать с высоты. Подвешенный на скрипучих пружинах, последний пролёт под весом спускавшихся легко сползал вниз почти к самому асфальту.

И вот теперь Тимка словно бы завис в воздухе, бессильно перебирая лапами в попытке обогнать движение лестницы вниз. Как чёртов уличный мим, изображающий подъём по лестнице, стоя на асфальте. Энергично карабкающийся кот чертыхнулся, уставился в своё отражение в окне. Отражение лихорадочно сучило конечностями, но оставалось с ним на одном уровне. А за окном на это бесплатное представление пялилась толстая норка в бигудях и старушечьем чепце.

Наконец, через показавшиеся вечностью, бесконечно томительные мгновения, лестничный пролёт упёрся в стопор и Тимка, улыбнувшись на прощанье изумлённой тётке, пулей взлетел вверх. Одна досада – прежде чем удалось забраться достаточно высоко, чтобы нижний пролёт втянулся обратно, упорный преследователь успел ухватиться за нижние перекладины.

И теперь карабкался следом, что было совсем уж ни в какие ворота.

Ну кто в здравом уме будет носиться по крышам за вшивый кошелёк? Можно подумать миллион спёрли. Наверняка в «котлете» пара тройка сотен, ну максимум – тыща. Те, у кого бывает больше, в автобусах, как правило, не ездят.

Выбравшись на край крыши, Тимка оглянулся. Ненормальный продолжал упорно карабкаться вверх, но из-за собственного веса и немалых габаритов несколько отстал.

Задыхаясь от бега и акробатических этюдов на лестнице, кот побежал по наклонному скату. Авось удастся нырнуть обратно, вниз, по другой лестнице, успев пропасть из виду до того, как прилипчивый преследователь заметит, куда именно нырнул обидчик.

Первую лестницу Тимка пропустил – ежу понятно, что сюда погоня сунется в первую очередь. Под второй же лестницей, спускавшейся по ту сторону дома – тусовалась какая-то сомнительная компания. Тоже не вариант. Чего доброго словят, отреагировав на крики преследователя. Зато совсем рядом – в десятке шагов, чья-то добрая душа очень кстати перекинула на крышу соседнего дома толстую деревянную лестницу. Не иначе крысы постарались. В городе их почти не было видно, но вот на крышах да в подвалах – прям как второй, не всем известный город.

С замиранием сердца, оступаясь на поперечинах, Тимка перебежал на крышу соседней пятиэтажки. Главное не смотреть вниз, туда, где призывно покачивается асфальт. Покачивается так, словно началось землетрясение.

Соскочив с лестницы, Тимка утёр взмокший лоб и оглянулся.

Подобные приключения в его планы никак не входили. Эх, знать бы раньше – дался ему этот терпила… И так двоих «ущипнул». А третий вот... поди ж ты!

Но теперь… теперь это был единственный способ отвязаться от погони. Вон как бежит, старается! Марафонец, мать его…

Тимка с беспокойством взглянул на импровизированный мост. Пытаться втянуть его на свою сторону – нечего и думать. Слишком тяжела спасительная лестница, того и гляди утянет за собой вниз и ойкнуть не успеешь.

И кот поспешно пнул импровизированный мостик. Раз, другой, третий. Тяжеленная деревяха нехотя соскользнула с края и величественно ухнула вниз.

Спустя томительные секунды донёсся оглушительный треск и забористый мат разбегавшейся компании.

Тимка упал на четвереньки, переводя дух и восстанавливая дыхание. Настойчивый преследователь, остановившийся на другой крыше, также устало опёрся на колени ладонями, открытым ртом со свистом всасывая воздух и с ненавистью глядя на воришку. Несколько секунд они тупо таращились друг на дружку, потом, слегка переведя дух, Тимка победно ухмыльнулся – «извини, чувак, не в этот раз…».

Тигр зло прищурился и повторно смерил его взглядом. Словно запоминая каждую деталь, каждую чёрточку.

«Смотри-смотри… миллион рыл в городе и шансы пересечься – не стоит заморачиваться».

Даже если Тимка наберётся глупости в ближайшем будущем сунуться в этот район снова. Словно смирившись с поражением, тигр отвернулся. Помедлив, поднялся и молча побрёл прочь.

Странно. Хоть бы обругал. Так упорно гнался...

Тимка извлёк из кармана добытый бумажник. Может, у него там и впрямь что-то сильно ценное было?

Да нет. Денег, правда, прилично – пять сотен и мелочь, всякие карточки, квиточки, прочая бессмысленная и бесполезная требуха… Но вроде всё это не настолько ценно, чтобы столь упорно носиться за вором по крышам. А… вот ещё, какой-то твёрдый продолговатый предмет. Собственно он и составлял основной вес бумажника.

Тимка отстегнул клапан, скрывавший таинственную пластину.

«Ох, мать!»

В кошачьей лапе тускло блеснул полицейский жетон. От неожиданности Тимка чуть не выпустил его, не отшвырнул как ядовитое насекомое.

Ну, понятно.

Теперь понятно.

И угораздило ж нарваться на копа. А если б догнал?

Тимка сунул тощую пачку купюр к себе в карман – законная добыча.

А финтифлюшку из-за которой, похоже, и начался этот сыр-бор, можно и вернуть. Ему-то она без надобности. Перед пацанами хвастануть конечно можно, но стоит ли оно того, чтоб создавать кому-то проблемы? Да ещё – копу?

– Эй! – Тимка размахнулся кошельком, собираясь отправить опустевшее портмоне в спину уходившего терпилы, но оторопел и замер с поднятой рукой.

Тигр летел на него.

Буквально.

Набрав разбег, этот идиот сиганул через разделявшие их четыре ярда. Естественно, не долетел – на что только надеялся, дурень? Но напугать – напугал!

Тимка непроизвольно отступил на пару шагов и неловко плюхнулся на задницу. А не долетевший тигр умудрился-таки каким-то чудом вцепиться в самый краешек крыши. И теперь, обдирая пальцы и царапая когтями жестяную кровлю, тщетно пытался подтянуться. Но поверхности для упора явно не хватало. И всё, что мог горе-альпинист – это беспомощно трепыхаться, медленно сползая в пропасть.

Тимка вздохнул.

Вот идиот. Здоровый, взрослый идиот. И таким придуркам выдают оружие и доверяют бороться с преступностью? Ха. Ха.

Он отвернулся, стараясь не вслушиваться в эти жалкие царапающие звуки и натужное хриплое сопение. Не думать о том, каково это – висеть на самом краешке, удерживаясь лишь кончиками пальцев. Ощущать за спиной провал в десятки ярдов и приближение смачного «чвак». Последнего восклицательного знака, написанного самим собой на асфальте.

Тимка не раз видел разбившихся.

Измятое, скрученное тело, осколки костей, пробивших шкуру. Кровавый нимб вокруг головы и особая, тошнотворная вонь полопавшихся внутренностей. Фу.

Не удержавшись, он начал оборачиваться. Но встретиться взглядом с будущим покойником так и не решился. Замер в пол-оборота. Посмотрел в небо с кудряшками редких, полупрозрачных облачков, словно надеясь отыскать там ответ. Вздохнул и пошёл прочь. Чем тут поможешь такому дылде? Только ухнешься вниз за компанию.

В конце концов – никто ведь не заставлял этого придурка носиться за ним по крышам. И уж тем более воображать себя чемпионом мира по прыжкам в длину.

***

– Хаха! Вы только взгляните на этого лузера!

– Макс, тебя сделал сопливый карманник!

– Эй, Макс, расскажи ещё раз, как это было!

– Макс…

Подколки, насмешки, подначки.

Всё это нормально и обыденно, без них жизнь была бы скучней. Да что там – и вовсе невыносима. Но стать ходячим воплощением анекдота, олицетворением неудачника по жизни и на новом месте? Подумать только, третий день как получил значок и вот на тебе!

Позорище. Ограбленный средь бела дня полицейский!

И кем? Сопляком-карманником!

Боже, какое унижение…

Нестерпимое, обжигающее, заставляющее делать глупости. Будь у него пистолет – подстрелил бы засранца, ей богу бы подстрелил!

А эта его кривая ухмылочка! Он ушёл бы, утёрся, стерпел… пережил бы как-нибудь. Может быть. Настрочил кучу бумажек, придумал менее позорное объяснение утраты. Как-нибудь.

Но когда тебе вот так, нагло, с осознанием полнейшей безнаказанности ухмыляются прямо в рожу…

Он шёл прочь от края крыши, сгорая от стыда и кипя от возмущения. Сделали. Сделали как сопливого желторотика! А ведь почти догнал!

Почти!

Тигр обернулся, словно вбирая последние штрихи «портрета». Ничего-ничего! Будет ещё и на нашей улице праздник!

И захлебнулся от возмущения – малолетний наглец, не отходя от кассы цинично рылся в его бумажнике!

Ну какой взрослый мужик стерпит подобное? Да от кого? От кого?! От этого?!

Ну уж нет! Не сегодня!

Тигр выдохнул, качнулся обратно, понёсся к краю, набирая скорость. Ботинки замолотили по крыше.

Толчок!

Сопляк поднял голову, провожая его полёт изумлённым взглядом. Медленно переходящим в сочувствующий.

Как в замедленной съёмке, словно завязшая в патоке муха, Макс отчаянно перебирал ногами. Будто и впрямь надеясь тем самым продлить прыжок. Увы – и в этой дурной затее он явно переоценил свои силы.

Лузер.

Сокрушительный удар рёбрами о стенку, обдирающая локти и запястья острая кромка водостока. Выворачивающая суставы боль.

Невесть каким чудом он повис, зацепился и удержался на самом краю буквально кончиками пальцев. Но сил подтянуться уже не было. Да и не так уж просто поднять на пальцах двести фунтов живого веса.

Макс посмотрел вниз.

Туда, где вокруг обломков деревянной лестницы уже собиралась толпа зевак. Предусмотрительно выстроившихся кольцом и с интересом глазеющих на него.

Издав нечто среднее меж рыком и стоном, тигр трепыхнулся, но максимум на что его хватило – достать подбородком до края крыши. А дальше… Дальше было просто не за что зацепиться. О том, чтобы раскачавшись, закинуть на край крыши ногу – нечего было и думать. Режущий пальцы, острый тонкий край водостока и без того, казалось, вонзился глубоко в сустав.

Лузер!

Очередной лузер, на потеху толпе готовящийся подтвердить теорию «естественного отбора».

Макс захрипел от безысходности и гнева. На себя, на этих, внизу. На проклятого мальчишку, всего лишь спёршего кошелёк. Ну, подумаешь, аванс. Жалкие четыреста баксов, которые всё равно предстояло отдать за жильё. Стоило оно того? Вот этого?

Воришка, стоя в каких-то паре футов, отвернулся.

По ходу раздумывал – не помочь ли ему разжать пальцы.

Или просто поглазеть на то, как Макс брякнется сам. Ведь руки уже немеют, а скрюченные пальцы корёжат и сминают обжигающие шипы боли.

Боль простреливает до локтей, уже сводит судорогой живот и ноги, бессильно и тщетно шарящие в поисках опоры.

А снизу пялятся, как на аттракционе.

Не делая особых попыток забраться на чёртову крышу и помочь.

Наверняка подобной мысли им и в голову не приходит. Куда там!

Поди обсуждают, как быстро он брякнется и раздумывают, не отойти ли на всякий случай подальше – чтоб кровью не забрызгало.

Наверное, можно было заорать, униженно з