Грушковская Елена

Я - ур-рамак

Аннотация:

Раса длинноухих подразделяется на две группы: красноухих и синеухих, причём вторых - меньшинство. И, как в любом обществе, где есть "проблемное" меньшинство, существует дискриминация. В чём же состоит проблема? В том, что некоторые синеухие обладают способностью превращаться в животных, то есть, являются оборотнями. Исторически так сложилось, что для допуска в красноухое общество абсолютно всем синеухим предписано делать инъекции, подавляющие способность перекидываться. И неважно, что истинных оборотней среди них не так уж много: если ты синеухий, изволь два раза в год проходить курс уколов, иначе ты не имеешь права проживать, учиться, работать и получать медицинское обслуживание вместе с красноухими.

Молодой парень У-Он Каро - специалист по ремонту мобильных телефонов, женат всего семь месяцев. Цвет его ушей - красный, но кое-что он держит в секрете и от любимой жены, и от коллег. Знакомство с двумя молодыми оборотнями становится началом кардинальных изменений в его жизни. У-Ону открывается историческая правда о противостоянии "красные - синие", которая привела к нынешнему положению вещей, а также то, каким образом события тысячелетней давности связаны с похищением его сестры и серией зверских убийств. Также непростому испытанию подвергаются рассудок и сердце героя: его настоящему, крепко связанному с красавицей-женой, бросает вызов тысячелетнее прошлое в виде лучницы с родинкой на шее. Что такое Дух Зверя и Мать Нга-Шу, как истинные оборотни остаются самими собой вопреки уколам и кто виноват в эскалации конфликта между красноухими и синеухими? На каждый из этих вопросов найдётся ответ.

Некоторые из тем, которые затрагиваются в книге: дискриминация и сегрегация, а также непростой моральный выбор - открыто и с достоинством нести свою непохожесть или, если это возможно, носить маску, притворяясь представителем большинства. Быть собой или калечить свою сущность? Какими могут быть последствия разрыва с духовным началом и матерью-природой, а также каково влияние малейшего нашего шага на сложное переплетение судеб - нашей и чужих?

Хоть действие происходит и в ином мире, но отражения нашей реальности то тут, то там колышутся на поверхности повествования...

Посвящается моему другу Кириллу (Бэд Кристиан). На каждой главе – следы твоих пушистых лап :) Спасибо за поддержку!

Бусины судьбы

В порядке новом встанут,

Едва шагнёшь ты.

Неизвестный автор

-- Глава 1. Зуд в ушах

У-Он Каро проснулся от невыносимого зуда – будто по его ушным раковинам ползали тучи рыжих ядовитых муравьёв. Хотелось расцарапать, растереть зудящую кожу, содрать её с проклятых ушей... У-Он сдержался. Не открывая глаз, он начал осторожно поглаживать и массировать пальцами свои локаторы, чтобы невзначай не пораниться ногтями. Его жена Э-Ар спала, свернувшись клубочком у него под боком. Корча от непереносимой муки жуткие гримасы, У-Он нежно тёр уши... А хотелось просто разодрать их в кровь.

Встав с постели, У-Он бесшумно проскользнул в ванную и включил холодную воду. Нагибаясь к раковине, он обмывал то одно ухо, то другое. Размером и формой их он мог гордиться... Они были похожи на совки для сыпучих продуктов – вроде того, каким старый Ай-Ок Варо насыпал в кульки жареные орешки в сахаре, по три номы за кулёк... В детстве это было любимым лакомством У-Она. Больше шести-восьми ном у него в карманах тогда не водилось – родители не баловали.

Воспоминания о хрустящих орешках даже как будто уменьшили проклятый зуд. Плюс холодная вода, само собой. Вроде, полегчало. У-Он выпрямился и глянул в зеркало. Уши рдели, как лепестки мако-мако. То, что надо.

Э-Ар только что проснулась, и её остренькое, как мордочка лисы, личико удивлённо тыкалось в соседнюю подушку: куда делся муж?

– Доброе утро, лопоухая, – сказал У-Он, садясь на край постели и нежно теребя алые шелковистые ушки жены.

Тёмные глаза Э-Ар заискрились и прищурились от удовольствия, а тонкие пальцы игриво поползли вверх по груди У-Она. Сейчас они доберутся до его многострадальных ушей... Он приготовился стискивать зубы. Мелькнула унылая мысль: "Сколько можно так мучиться?"

Он вытерпел, и Э-Ар не заметила, что ритуал, который должен был приносить радость и удовольствие, причинял ему неприятные ощущения.

Подперев щёку рукой, он смотрел, как жена в кокетливом фартучке жарит омлет с зеленью и пряностями – его любимый завтрак. Сама она сидела на какой-то новомодной диете и вместо завтрака жевала побеги сельдониса. Глядя, как её белые зубы с хрустом уничтожают один сочный побег за другим, он не удержался от ехидства:

– Слушай, ты так в травоядное скоро превратишься.

Э-Ар не обиделась, только фыркнула, шлёпнув на тарелку готовый омлет. Перед ней стояло целое блюдо сельдониса, и она, сидя напротив У-Она, звучно хрумкала.

– ЧуднАя ты, – усмехнулся У-Он. – Зачем тебе какие-то диеты? Мне и так нравится, как ты выглядишь.

– Ничего ты не понимаешь, глупый, – ответила она снисходительно, перестав жевать. – Сельдонис очищает организм, улучшает пищеварение и обмен веществ... Он очень полезен и вкусен! На, попробуй.

У-Он отвернулся было от протянутого ему побега, но под укоризненным взглядом Э-Ар не посмел отказаться. С постной физиономией и угасшим взглядом он принялся жевать. И что только Э-Ар в этом находит? Трава как трава. Безвкусная какая-то. Если бы с солью, возможно, было бы ещё терпимо...

– Ну, как? – полюбопытствовала жена.

– Ээ... ммм... – промычал он, чавкая. – Ну... Ничего себе так. Ага.

– Ещё? – обрадованно спросила Э-Ар, протягивая ему второй побег.

"Вот влип", – обречённо подумал У-Он, в то время как его зубы уже хрустели "травой". Э-Ар сияла довольством.

– Слушай, а может, ты со мной за компанию посидишь на диете? – осенило её. – А то готовить отдельно для тебя и для себя как-то неудобно, правда? Было бы проще, если бы мы с тобой ели одно и то же. Меньше заморочек!

У-Он не разделял её энтузиазма. Питаться травой? Этак можно и ноги протянуть. Нет, он был не готов отказаться от любимой еды, а потому вцепился в тарелку с омлетом, которую Э-Ар попыталась у него забрать.

– Э-э! Не так резко! – воскликнул он. – Может, я это... постепенно буду? В смысле, привыкать.

Глаза жены насмешливо заискрились.

– Что, силы воли не хватит? – поддела она У-Она.

Да, на "слабо" брать она умела, это всегда безотказно срабатывало с У-Оном. Э-Ар знала, на какие точки давить. Семь месяцев назад, когда они ещё не были женаты, У-Он как-то не замечал этого – он был просто влюблённым остолопом. Сейчас он прозрел и понял, какая Э-Ар хитренькая особа, но это не мешало ему любить её с прежней силой.

– Спорим, что тебе слабо? – подначивала она.

У-Он хмыкнул и решительно отодвинул тарелку с омлетом.

– А вот и не слабо, – сказал он. – Давай сюда свою траву.

В течение пяти минут он героически жевал безвкусные побеги, а жена, поставив локти на стол и подперев ладонями подбородок, с любопытством наблюдала. В её глазах искрились смешинки. Да уж, мужик сказал – мужик сделал! Встав, она взялась за край тарелки с омлетом.

– Я убираю? – спросила она.

– Убирай, – кивнул У-Он, вычищая языком застрявшие в зубах кусочки сельдониса.

Э-Ар хитро прищурилась.

– Уверен?

У-Он сглотнул.

– Да.

Проводив тоскливым взглядом исчезнувшую в глубине холодильника тарелку, он поднялся из-за стола.

– Сейчас я быстренько тебе обед соберу, – сказала Э-Ар. – Ты пока одевайся.

По дороге на работу У-Он проходил мимо "Диванного рая". Скудный травяной завтрак не произвёл впечатления на его желудок, внутри было как-то тоскливо и неуютно... Хотелось чего-нибудь вкусненького. Воровато оглянувшись, будто Э-Ар могла его увидеть, У-Он толкнул дверь и шагнул внутрь.

Заведение оправдывало своё название: зал был полон уютных диванчиков со столиками. Большой экран на стене никогда не выключался, на нём мелькали то кадры новостей, то спортивных соревнований, то фильмы, то реклама. В соседнюю стену был встроен подсвеченный аквариум с яркими рыбами. Посетителей в этот час было немного, и рыжий вислоухий Ум-Ат скучал за стойкой один. Официанты приходили на работу ближе к полудню – тогда начинался наплыв посетителей, а по утрам Ум-Ат управлялся сам. Зато и уходили работники тоже поздно – в полночь.

Звякнул колокольчик над дверью, и Ум-Ат, привычно вскинув взгляд на нового клиента, узнал У-Она и приветственно задёргал ярко-розовыми ушами:

– Доброе утро!

– Привет, Ум-Ат, – кивнул тот. – Я буквально на пять минут – чего-нибудь перехватить, да на работу бежать надо. Специально пораньше вышел.

Сев на высокий стул у пустой стойки, он положил рядом с собой пакет с обедом и подтащил к себе меню. От названий блюд рот наполнился слюной.

– Так, мне двойную порцию блинчиков с мясом и чашку фуль-фуля.

Через пять минут заказ был принесён. Ум-Ат предложил:

– Может, за столиком будет удобнее?

– Умм, – отрицательно промычал У-Он, уже успевший до отказа набить рот. – Нормально.

Несколько секунд Ум-Ат молча, с деланным безразличием наблюдал, как У-Он ест, но природное любопытство взяло верх, и он поинтересовался:

– А чего это ты сегодня прямо с утра к нам заглянул? Да ещё и голодный, как медведь? Что, жене ночью не угодил, э? – И Ум-Ат понимающе подмигнул.

У-Он, делавший в это время большой глоток сладкого горячего фуль-фуля, поперхнулся и булькнул в чашку. Другие посетители вроде бы не обращали на него внимания, хотя не могли не слышать слов Ум-Ата.

– Да нет, просто моей половине вздумалось сегодня посадить меня на вегетарианскую диету, – ответил У-Он. – На завтрак сожрал целую тарелку этих... как их? Молодых побегов сельдониса.

– Ай-ай-ай, не повезло, однако! – посочувствовал Ум-Ат.

– Она сама на этой диете, – сказал У-Он. – И хочет, чтоб я тоже... За компанию. А на обед она дала мне вот... – Он развернул пакет и скривился. – Овощной салатик!

– Н-да, – покачал У-Ат головой. – А твоя плотоядная натура требует мяса, понимаю!.. Этим дамам как взбредёт что-нибудь... А чего она вдруг на диету решила сесть? Она же вроде и так... э-э, в хорошей форме. Зачем ей?

– Видимо, её что-то не устраивает, – мрачно ответил У-Он, запихивая остаток блинчика в рот.

Жуя, он смотрел в окно. Осень, его любимое время года. На смену невыносимой летней жаре пришло мягкое ровное тепло – приятное, не обжигающее, а деревья пестрели нарядами самых сумасбродных расцветок. В Темурамаку осень вообще была самым приятным временем – не жарким и не холодным, с множеством солнечных сухих дней, а дождливая прохлада наступала только ближе к зиме. С будущей женой У-Он познакомился именно осенью...

Звякнул колокольчик: новый посетитель, а точнее, двое – парень и девушка, очень симпатичные. Он – сероглазый платиновый блондин, она – обладательница больших карих глаз и каштановых волос с солнечной рыжинкой, похожая на длинноногую косулю – только рожек не хватало. Стройные, молодые ребята – в общем, красивая пара... Всё бы хорошо, если бы не их уши.

У парня они вызывающе торчали в стороны локаторами, как у самого У-Она, подвижные и чуткие, а у его спутницы едва виднелись, почти скрытые пышной копной волос. Они просвечивали в утренних солнечных лучах и были не красными или розовыми, как у большинства жителей Темурамаку, а голубыми. Синеухие или ур-рамаки – так их называли.

Ребята прошли к ближайшему свободному столику и сели на диван. Счастливые и поглощённые друг другом, они не замечали косых взглядов, которые на них бросали остальные посетители – все до одного красноухие.

Ум-Ат подошёл к столику молодой пары и подал меню, с любопытством поглядывая то на одного, то на другого. Он не демонстрировал враждебности, но что-то неуловимо изменилось и в его походке, и в движениях рук, и во взгляде. Ну да, он обслуживал СИНЕУХИХ.

– Что будем заказывать? – служебным тоном осведомился он.

– Уль-И, ты что будешь? – спросил синеухий парень свою спутницу.

"Красивое имя, – подумал У-Он. – Уль-И..."

Девушка долго выбирала, водя по строчкам меню тонким пальцем с длинным острым коготком, а Ум-Ат стоял, нетерпеливо притопывая носком ноги и глядя в потолок.

– Вот, – наконец остановила свой выбор Уль-И. – Мне, пожалуйста, ррубату с ма'аровым пюре. И подливкой. И чашку фуль-фуля, только несладкого, пожалуйста.

"Тоже, наверно, на диете, – подумалось У-Ону. – Не ест сладкого. Хотя нет, в остальном-то она себе не отказывает. Э-Ар назвала бы это жутко тяжёлой пищей".

– Ррубату прожаренную или с кровью? – спросил Ум-Ат.

В зале повисла тишина. Казалось, не только Ум-Ат, но и все посетители ждали, что ответит девушка. Ур-рамаки, как известно, были большими любителями мясного. В далёкие времена они, обращаясь ночами в зверей, охотились и жрали мясо сырым, но постепенно среди них становилось всё меньше способных превращаться, а современные медикаменты вообще сводили эту способность на нет. Ур-рамаки стали такими же, как их красноухие собратья, отличаясь только цветом ушных раковин, да изредка – крупными клыками.

Уль-И, пронзив Ум-Ата вызывающим взглядом из-под длинных ресниц, отчеканила:

– С кровью, если можно. И чтобы крови было побольше!

Только сейчас ребята заметили, как все на них смотрели. Девушка усмехнулась, а парень прищурился. Они бросали вызов всем, молодые и смелые – У-Он даже позавидовал. Он бы так не смог, наверно...

– Гм, хорошо, – солидно кивнул Ум-Ат. И обратился к парню: – А вы?

– Мне то же самое, – ответил тот.

– Понял, сейчас всё будет.

Он ушёл, а парень с девушкой улыбнулись друг другу. У-Он поймал и себя на невольной улыбке – так ему понравилась эта парочка. Ну и что же, что у них синие уши? Вполне славные ребята. Наверно, пожениться собираются... У-Он стёр улыбку, пока кто-нибудь не заметил.

Испуганно звякнул колокольчик: это в кафе ввалился здоровяк Ор-Дук Ваарос, их с Э-Ар сосед по дому, из квартиры напротив. Немалый рост, необъятная спина, обвислое брюшко, короткая шея и пунцовые уши на стриженой ёжиком голове – вот и весь его портрет. Работал он истопником в котельной на деревообрабатывающей фабрике и весь свой заработок умудрялся за неделю проматывать на выпивку и развлечения. А потом, естественно, клал зубы на полку и просил у всех в долг – до следующей получки.

Он сразу заметил У-Она у стойки и подсел к нему. От удара его железной ручищи по лопатке изо рта У-Она чуть не вылетел блинчик.

– ЗдорОво! Ты чего это тут завтракаешь? Жена, что ль, дома не кормит?

"Далось им всем – кормит, не кормит", – с досадой подумал У-Он. И про себя порадовался, что он не жук: тогда от него мокрого места не осталось бы после такого приветствия. Будто дубиной по спине огрели.

– Да так, – уклончиво ответил он, пожав плечами. С Ор-Дуком ему не особенно хотелось беседовать, да к тому же, он загривком чувствовал, что сосед сейчас попросит одолжить ему денег.

– Слышь, парень, не отсыплешь мне чуток из своего бумажника, а? – спросил Ор-Дук. – А то я совсем на мели.

Ну, что и требовалось доказать. У-Он с кислой миной жевал блинчик.

– Да ладно тебе, чего морду скривил? Отдам я, ты же меня знаешь! – упрашивал сосед.

Отдавал Ор-Дук редко и, как правило, лишь частично. Э-Ар уже ворчала всякий раз, когда У-Он по доброте душевной одалживал ему. "Если он живёт не по средствам, это его проблемы, – повторяла она. – Нечего ходить и побираться! Пусть меньше пьёт и по девочкам не шастает – глядишь, и в долги влезать не придётся!"

– Э-э... Я как бы... Мы с Э-Ар сами сейчас на мели, – ответил У-Он. – Извини, приятель.

Ор-Дук свёл куцые брови к мясистой переносице.

– Жёнушка подучила так отвечать, да? Эх, ты, подкаблучник! – И он презрительно и с сожалением скривился.

У-Он решил не вестись. Он сам прекрасно знал, что никакой он не подкаблучник, а что думали об этом соседи... Плевать. Они с Э-Ар просто любили друг друга, и точка. В самом деле, сколько можно практически безвозвратно отдавать свои трудовые деньги этому разгильдяю? Никакая мужская солидарность этого уже не оправдывала.

– Извини, Ор, – повторил У-Он твёрдо. – Не получится. В другой раз как-нибудь.

– Эх, хороший ты был парень, пока не женился, – вздохнул Ор-Дук. – А жена появилась – и всё, как подменили тебя. Да что ж за жизнь-то такая?!

И в порыве чувств он хватил кулачищем по пакету с обедом. Пакет – в лепёшку. Что там внутри, и представить было страшно... Наверно, вместо овощного салата придётся есть овощное пюре, усмехнулся У-Он.

И тут Ор-Дук заметил за столиком ур-рамаков, ждавших своего заказа.

– А это ещё что такое? – пробормотал он возмущённо. – Что делают синеухие в приличном заведении?

Ор-Дук был из тех ребят, которые терпеть не могли ур-рамаков, несмотря ни на какие призывы к толерантности. И он не скрывал своей ненависти к синеухим. Ноздри его мясистого носа раздулись и злобно засвистели.

В это время Ум-Ат принёс ур-рамакам заказ. Аккуратно переставив тарелки и чашки с подноса на столик, он отошёл за стойку и, увидев Ор-Дука, кивнул ему. Тот, свистя носом, спросил:

– Какого лешего здесь делают синеухие?

Ум-Ат и ухом не повёл.

– Как видишь, завтракают, – ответил он спокойно.

Ор-Дук выкатил глаза.

– Ты что, пускаешь их сюда?!

Ум-Ат невозмутимо протирал салфеткой бокалы.

– А почему их нельзя пускать?

– Это же... синеухие!

– И что?

Все посетители, конечно, слышали этот диалог – и красноухие, и синеухие. Виновники ярости Ор-Дука работали вилками и челюстями, делая вид, что разговор их не касается, хотя от У-Она не укрылась тень тревоги, промелькнувшая во взгляде девушки. Парень успокоительно дотронулся до её руки.

– А то, что это – синеухие, и им не место здесь! – вскричал Ор-Дук, не имея других аргументов.

"Дикость какая", – подумал У-Он. Ему стало не по себе, блинчики не лезли в горло.

– Ор, не скандаль, а? – не повышая голоса, попросил Ум-Ат. – Перед клиентами неловко.

Но Ор-Дуку явно хотелось разборок. Сжимая и разжимая кулаки, он неспешно направился к столику.

– Вы, синеухие уроды! А ну, выметайтесь отсюда, не портите воздух в приличном заведении!

Глаза парня приобрели жутковатый серебристый блеск, на скулах заиграли желваки. Положив вилку и нож на край тарелки, он так же, как Ор-Дук, играл кулаками. Девушка бросала на него испуганные взгляды.

– Ло-Ир, не надо, – чуть слышно сказала она. – Может, просто уйдём?

– Не бойся, – ответил он спокойно.

Его глаза заволокло холодной серебристой плёнкой, от блеска которой по спине У-Она пробежал морозец. Вот они какие, глаза оборотня... Может, этот парень – один из тех немногих, кто ещё умеет превращаться в зверя? Или это – просто легенды, и среди ур-рамаков не осталось "перевёртышей"?

– Вот именно, убирайтесь отсюда! – прорычал Ор-Дук.

– Хозяин заведения, кажется, сказал, что мы можем остаться, – ответил синеухий парень невозмутимо, хотя его серебристый взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Хозяин ничего такого не говорил, – с издёвкой ответил Ор-Дук.

– А мне послышалось, что он не имеет ничего против нашего присутствия, – возразил парень.

По улице тяжело прогрохотал грузовик, от вибрации противно зазвенело стекло бокалов: "Ззззз..." – аж зубы сводило. Некстати снова зачесались уши, и У-Он осторожно потёр их. А посетители перестали жевать и, затаив дыхание, ждали.

– Тебе послышалось?! – торжествующе взревел Ор-Дук, найдя наконец подходящий момент для перехода от слов к делу. – Так я тебе сейчас прочищу твои синие уши!

Он замахнулся, девушка закрыла лицо ладонями...

Удар не попал в цель: кулак Ор-Дука был перехвачен на лету синеухим пареньком. Стискивая его до треска костей, молодой ур-рамак проговорил всё тем же невозмутимым тоном:

– Зря вы так. Мы же ничего плохого не делаем, а вот вы хулиганите.

Неуловимое движение – и пальцы Ор-Дука были выгнуты в болевом захвате. Хрустнули суставы. Скуля, он осел на пол.

– Это вам урок, как следует вести себя в общественных местах, – с улыбкой сказал парень.

– Ыыыйууйййй... – скулил Ор-Дук, скаля зубы от боли.

– Ло-Ир, хватит, – дрожащим голоском попросила девушка. – Ему же больно...

– Ему и должно быть больно, милая, – ответил парень. – Иначе он не запомнит урок.

– Пусти, хорёк вонючиййййй... уйййй, – сдавленно выл Ор-Дук.

– Больше не будете хулиганить? – строго спросил Ло-Ир.

– Да пош-ш-шёл тыыыы... ыыыййй...

– Неправильный ответ.

Нажатие, хруст, и вой Ор-Дука перешёл в писк.

– Ой-ой-ой, Ло, хватит, пусти его, не надо больше, – застонала Уль-И, морщась от ужаса и жалости.

– Ну что ж, скажите спасибо Уль-И, – проговорил Ло-Ир. – По её просьбе я вас отпускаю.

Он разжал захват, и Ор-Дук плюхнулся на зад, держа на отлёте руку с торчащими под неестественным углом пальцами.

– Вам больше не больно? – встревоженно спросила Уль-И.

– Заткнись, кошка драная, – прошипел тот.

Глаза Ло-Ира вспыхнули ледяной амальгамой.

– Как ты назвал мою девушку?..

– Ло, не надо, это он просто от боли, – попыталась заступиться Уль-И.

Но Ло-Ир встал, тонкий и прямой, как стрела, шагнул к Ор-Дуку и одним рывком заставил его подняться на ноги.

– Ты можешь говорить что угодно обо мне, но оскорблять мою девушку я тебе не позволю, – сказал он.

Короткий размах, удар – и Ор-Дук полетел через весь зал, с грохотом опрокидывая столики и разбивая посуду. Одна посетительница – не Уль-И – взвизгнула, забравшись с ногами на диванчик, другие, повскакав со своих мест, отпрыгнули на безопасное расстояние.

– Вот теперь – всё, – улыбнулся Ло-Ир. Бросив на свой столик возле тарелки несколько денежных купюр, он сказал Ум-Ату: – Тут за наш заказ и за ущерб заведению.

Тот, проворно подхватив деньги, моментально пересчитал и расплылся в улыбке:

– Да ну что вы, какие пустяки! Пара-тройка разбитых тарелок – всего-то! Заходите к нам ещё, будем вам очень рады!

– Не знаю, придём ли мы ещё, – с сомнением ответил Ло-Ир, глянув на свою девушку. – Наверно, Уль-И здесь не очень понравилось... Встречаются тут у вас посетители... не очень приятные, мягко скажем.

– Это редкость, что вы! – замахал руками Ум-Ат. – У нас очень тихая и приличная публика... в основном. А из неприятных, как вы изволили выразиться... – Ум-Ат покосился на лежавшего в отключке Ор-Дука, – только этот. Но он редко заходит. Он предпочитает иные заведения.

Публика тем временем потихоньку возвращалась на места, к своим тарелкам (если те остались целы), всё ещё опасливо косясь на возмутителей спокойствия.

– Здесь очень мило в целом, – сказала Уль-И. – Уютненько.

– Ну хорошо, вы нас убедили, – обаятельно улыбнулся Ло-Ир, обнимая её за плечи, и У-Он слегка напрягся, заметив у него во рту выступающие из дёсен бугры клыков. – Мы как-нибудь зайдём сюда ещё. А сейчас нам пора.

Ум-Ат проводил синеухих до самой двери, потом вернулся в зал и объявил:

– Всё хорошо, уважаемые посетители, кушайте спокойно! Приношу извинения за причинённые неудобства.

Посетители жевали, ворча себе под нос. Впрочем, обижен никто не был: видимо, не каждый день им доводилось видеть такой боевик, да не на экране, а "живьём"! Море адреналина!

Очнувшийся Ор-Дук принялся ворчать и скулить:

– Вот перевёртыш проклятый... Он мне пальцы сломал!..

– Не сломал, а только вывихнул, – хладнокровно возразил Ум-Ат. – Давай, вправлю.

– А ты умеешь? – недоверчиво спросил Ор-Дук.

– Доводилось, – кратко и сухо ответил Ум-Ат.

Хрястнули суставы, и от рёва Ор-Дука задребезжали оконные стёкла. Изрыгая потоки отборной грязной ругани, он тряс рукой, а Ум-Ат посмеивался.

– Всё, всё, чего орёшь-то? И выбирай выражения – тут дамы, между прочим, присутствуют!..

– Где этот маленький вонючий гадёныш?! Я с него живьём шкуру сдеру! – неистовствовал Ор-Дук.

– Поздно после драки кулаками махать, – усмехнулся Ум-Ат. – Уделали тебя, как есть уделали. На обе лопатки положили.

Да, синеухий парень оказался не промах, мысленно согласился У-Он. С виду не такой уж силач, мальчишка совсем, а в два счёта сделал такого громилу! А девушка ещё и жалела Ор-Дука... Он её оскорбил, обозвал драной кошкой, а она просила своего парня, чтобы он не делал этому гаду больно! Добрая, видно, очень... Э-Ар на её месте, наверно, ещё и сама бы добавила оскорбителю боли – коленом в пах, например.

– Слушай, налей чего-нибудь выпить, а? – вдруг попросил Ор-Дук, разминая рукой охрипшее от воплей горло. – И это... На счёт мой запиши, я потом расплачусь всенепременно.

– В кредит больше не отпускаю, – сухо ответил Ум-Ат.

– Ну, в последний раз! Будь другом, а?

Ум-Ат остался непреклонен.

– Извини, но только при условии уплаты наличными.

Плюнув и пнув диванчик, Ор-Дук тяжело затопал к выходу, бубня себе под нос проклятия.

У-Он, глянув на часы, спохватился: он уже на десять минут опаздывал. Вроде вышел пораньше... Но кто ж знал, что тут такое разыграется! Открыв бумажник и шлёпнув на стойку деньги, он сказал:

– Ладно, побежал... С этим шоу я опоздал уже!

– Да уж, шоу получилось отменное, – засмеялся Ум-Ат, треща ушами, как стрекоза крылышками. – Давненько такого не было! А этот синеухий парнишка щедро заплатил, ежа ему в задницу! Если он каждый раз будет так платить, пусть хоть все тарелки переколотит, хе-хе-хе... Вот только что-то сомневаюсь я, что это его собственные денежки... Папочки-толстосума, наверно. Ну да ладно, какая разница. Слышь, ты это... – Ум-Ат положил руку на плечо уже собравшемуся уходить У-Ону. – Может, возьмёшь с собой что-нибудь? А то обед-то твой приказал долго жить, похоже!

Действительно, от удара кулаком весь салат вылетел из тонкостенного пластикового контейнера и размазался по внутренней поверхности пакета. Теперь всё это можно было только отправить в мусорное ведро, что У-Он и сделал со вздохом. Не то чтобы он так любил овощной салат, просто жалко было труда Э-Ар. Она старалась, резала, крошила, заправляла, а этот дурило – бах кулаком! – и всё всмятку.

– Хорошая идея, – согласился У-Он. – Знаешь, заверни-ка мне парочку ррубат и гарнир какой-нибудь в придачу.

– Ррубаты жарить надо, – ответил Ум-Ат. – Будешь ждать? Ты же вроде опаздываешь.

– Так заверни, сырыми, – подумав, попросил У-Он. – У нас там гриль есть, поджарю сам.

С новым обедом в бумажном пакете под мышкой он вышел на улицу и припустил трусцой. Можно было бы и на автобусе подъехать, но... У-Он махнул рукой. Не критично.

Работал он в мастерской по ремонту бытовой техники. Хозяин наведывался с проверкой, как правило, после обеда, так что небольшое опоздание не было такой уж страшной бедой. Приёмщица Ка-Линн весело поприветствовала его:

– Ах ты, соня-засоня! Соизволил явиться! А если б хозяин с утра нагрянул?

– И тебе привет, – улыбнулся У-Он. – Я не проспал, просто... задержали кое-какие обстоятельства.

– Расскажешь? – сразу захлопала Ка-Линн густо накрашенными ресницами.

– Может, и расскажу.

По сравнению с чистеньким и аккуратным передним залом, где сидела приёмщица, помещение мастерской выглядело жутко захламлённым. Горы деталей, приборов, инструментов... Но У-Он прекрасно ориентировался в этом бардаке и мог моментально найти нужную вещь, и такой "порядок" их расположения его вполне устраивал. После уборки же, напротив, невозможно было что-либо найти.

У-Он скинул куртку и повесил в шкафчик, сунул в холодильник обед и плюхнулся на свой стул.

– А где все остальные? – крикнул он приёмщице.

– Ай-Лэн предупредил, что пошёл лечить зубы, и его сегодня не будет, – ответила та, прислонившись к дверному косяку и кокетливо наматывая золотистый локон на палец. – А Да-Летти вышел за угол за своими любимыми пончиками.

У-Он хмыкнул.

– Вот обжора... Не успел на работу явиться, а уже о еде печётся.

Всё было как обычно. У-Он погрузился в работу, на время забыв о происшествии в кафе, зуд в ушах также пока не беспокоил его. Пару раз он, правда, машинально почесался, но это было не в счёт. В обеденный перерыв он достал из холодильника пакет и хотел было сунуть ррубаты в микроволновку с грилем, но странное желание посетило его вдруг... Желание съесть эти куски мяса сырыми.

И он вонзил зубы в холодную, влажноватую, сочащуюся кровью ррубату. Ммм! А сырое мясо оказалось ничуть не хуже жареного или варёного. Как он раньше этого не знал? Своеобразный, неповторимый вкус... Ни с чем не сравнимый. Вкус крови.

Однако вытаращенные глаза толстяка Да-Летти вернули его в реальность.

– Да так, поэкспериментировать с едой захотелось, – с кривой усмешкой объяснил он.

Он сам испугался собственных желаний. Испугалось, видимо, и его нутро, потому что через час У-Он ощутил сильные и мучительные позывы в кишечнике.

Когда он побежал в туалет в третий раз, Да-Летти ехидненько заметил:

– Ну что, доигрался, экспериментатор?

– Да иди ты, – простонал У-Он. Ему было уже больно садиться.

Отчего же? Что он такое "не то" съел? Он ломал голову, скорчившись на унитазе. Сырое мясо? А может, сочетание сельдониса и фуль-фуля? Загадка...

Пришлось посылать Ка-Линн в аптеку за средством от диареи: сам У-Он не добежал бы...

Да, что-то из съеденного не пошло ему на пользу. Но вот что?

-- Глава 2. Неполная трансформация

Кое-как уняв взбунтовавшиеся кишки, У-Он задумался. Не к добру всё это, ох, не к добру... И этот зуд в ушах, и внезапное желание есть сырое мясо, и эта встреча в кафе... Парень с амальгамой в глазах. Жуткий, нездешний взгляд.

Впрочем, насчёт зуда у него имелись кое-какие подозрения: возможно, дело было в искусственном пигменте – побочные эффекты или что-то вроде того. Правда, раньше из-за этого ничего подобного не возникало, У-Он нормально переносил инъекции и жил относительно спокойно. Может, Там-Ир вколол ему какую-то дрянь вместо качественного препарата? Надо будет наведаться к нему... Да, пожалуй, сегодня же после работы.

– Чего это тебя на сырое мясо потянуло? – всё не унимался Да-Летти. – Ты, часом, ночами не разгуливаешь в обличье зверюги?

Толстый любитель пончиков подшучивал, конечно, но У-Ону было не по себе. В каждой шутке – лишь доля шутки... А остальное?

– Пончик, как ты относишься к синеухим? – спросил У-Он.

Да-Летти, отняв глаз от окуляра микроскопа, выпрямился на стуле. Его пальцы-сосиски, несмотря на кажущуюся неловкость, виртуозно справлялись с пайкой мельчайших деталей, а рот, если не был занят едой, беспрестанно болтал. Вопрос У-Она слегка удивил толстяка, но он оказался не прочь высказать своё мнение и по этой теме.

– К синеухим-то? Ну... Странные они. Откуда они взялись? Непонятно. Мутация какая-то? Болезнь? Кто его знает... Может, и не превращаются они в зверей больше, но я бы держался от них подальше на всякий случай.

– А если бы в школе у твоего сына появился синеухий одноклассник, ты забрал бы его из этой школы? – поинтересовался У-Он.

– Есть там парочка синих, – ответил Да-Летти. – Но, к счастью, не в классе моего парня. Не знаю, может, и не стал бы... Уж больно много хлопот с переводом в другую школу. Да и куда от них денешься? Всюду они, куда ни сунься. И богачи среди них есть, и дельцы разные, живут-здравствуют под солнцем. Но если бы я узнал, что мой пацан с ними якшается, я б ему задал...

У-Он, задумчиво переворачивая пинцетом "дохлую" микросхему, спросил риторически:

– Неужели всё из-за цвета ушей?..

У-Он уже сожалел, что поднял эту тему. С толстяком было всё ясно: умеренный ур-рамакофоб. С грустной улыбкой он подцепил микросхему и поднёс к глазам, разглядывая маркировку на корпусе, потом вздохнул и бросил её в пакет к остальному хламу. Отслужила своё деталька.

– А чего это ты про синеухих разговор завёл? – поинтересовался Да-Летти.

– Да так... – У-Он пожал плечами.

– Хм. – Толстяк заинтересованно прищурился. – Сырые ррубаты уплетал, теперь вот про этих заговорил... С чего бы это вдруг?

– Да видел сегодня в кафе парочку синеухих, – признался У-Он.

– Они сырое мясо заказали? – выпучил глаза Да-Летти.

– Да нет, немного поджаренное, – усмехнулся У-Он. – Но с кровью.

– И ты, глядя на них, решил... ну... сырую ррубату стрескать?

– Вроде того.

Да-Летти передёрнулся.

– Брр... Не представляю себе, как можно сырое мясо жрать!

– Ну, едят же животные, – сказал У-Он. – Хищники.

– Но мы же не животные! – заключил Да-Летти. – И вообще, хватит на эту тему... А то у меня весь аппетит пропадёт!

И он выудил из коробки очередной пухлый пончик, любовно оглядел со всех сторон и впился зубами в его круглый бок. У-Ону стало грустно и тошно... Хотелось поскорее добраться домой, зарыться лицом в пушистые рыжие волосы Э-Ар и забыть всё на свете.

Нет, сначала нужно было зайти в салон Там-Ира, куда У-Он и отправился после окончания рабочего дня. Пешком туда добираться было далековато, и он вскочил в автобус. Однако ему сразу не повезло.

– Свободных мест нет! – раздался гнусавый голос.

– А можно, я стоя? – робко попросил У-Он.

– Не предусмотрены стоячие места!

Пришлось спрыгнуть с подножки на тротуар. Автобус укатил. Поглядывая на часы, У-Он высматривал следующий... Обычно в это время он был уже дома, но сегодня Э-Ар придётся его подождать. Тёплый осенний вечер был полон густо-оранжевого солнечного света, уютного и немного грустного, прощального. Ещё час – и стемнеет. Сейчас бы побродить по аллеям парка под руку с Э-Ар, собирая букет из разноцветных листьев, а он был вынужден ждать транспорт, чтобы добраться до этого салона, будь он трижды неладен, и решить вопрос с пигментом (если он вообще как-либо решался). А потом – снова ждать транспорт и ехать из этой дали домой. У-Он предпочёл бы сразу последнее, но... Вот именно – "но", и очень большое.

Наконец ему удалось сесть в автобус, и через полчаса он был почти на месте. Почти, потому что от остановки до салона нужно было ещё топать пешком полквартала, плутая переулками.

И вот, он открыл дверь салона татуировок "Меддья". В маленькой приёмной, размером не больше прихожей, помещался диванчик-уголок, тумбочка с альбомами и стойка, за которой сидела черноволосая девушка-администратор с удлинёнными нежно-розовыми ушами, поглощённая чтением книги. У-Он немного помялся перед ней. Девушка – ноль внимания. Тогда он легонько постучал пальцем по стойке.

– Мм? – отозвалась любительница чтения на рабочем месте, не отрывая взгляда от страницы.

– Здравствуйте, мне нужен Там-Ир, – сказал У-Он.

Девушка подняла на него аккуратно подведённые и, как ему показалось, сонные глаза.

– Там-Ир сейчас занят, у него клиент, – проговорила она медленно и устало.

– А когда он с ним закончит? – спросил У-Он.

– Откуда мне знать, – пожала та плечами и перевернула страницу книги, прижав её пальцем с длинным, причудливо расписанным ногтем.

– У меня срочное дело, – настаивал У-Он.

Девушка устало и раздражённо цокнула языком и вздохнула.

– У нас по записи, понимаете? – растягивая слова, как жвачку, ответила она. – Записываетесь и приходите к назначенному времени... У мастеров весь день расписан.

– Я в курсе, – сухо улыбнулся У-Он. – Но у меня ОЧЕНЬ важное дело. И оно не терпит отлагательств.

В задумчиво-сонных глазах администраторши медленно отражался мыслительный процесс. Наконец, неприятная догадка окончательно сформировалась у неё в мозгу, и она её озвучила:

– Претензии, что ли?

"На месте Там-Ира я бы уволил эту особу", – подумал У-Он с нарастающим раздражением.

– Можно сказать и так, – сказал он вслух.

Администраторша приняла служебно-внимательный вид (вероятно, по её представлению, он предполагал наличие пустого взгляда в брови посетителю и сцепленных замком пальцев) и сказала:

– Слушаю вас. В чём состоят ваши претензии?

– Простите, но это я должен обсудить с Там-Иром лично, – ответил У-Он вкрадчиво. – С глазу на глаз. Мне нужно поговорить с ним самим.

А про себя он отметил, что его запас терпения и вежливости неуклонно иссякает. При воспоминании об утреннем мучительном зуде хотелось начать хамить, но он из последних сил держался в рамках приличий.

– Что у вас там за претензии-то такие, я не понимаю! – жвачно-тягуче удивилась девушка, опять возмущённо цокнув.

Решая, стоило ли преодолевать притяжение стула и книги, чтобы сообщить хозяину салона о клиенте, она задумчиво пожевала губами и в конце концов предприняла попытку оторвать зад от сиденья... Это было так тяжело, что ей понадобилось опереться обеими руками о край стойки, но она таки сделала это. Заглянув в кабинет и держа зад слегка на отлёте (видимо, его всё ещё неимоверно притягивало к стулу – даже за дверной косяк держаться приходилось, чтобы не уволокло обратно), она громогласно объявила:

– Там-Ир, там клиент с претензиями.

Она произнесла это так, будто в приёмной у неё находился не У-Он, а какое-то чудо-юдо чешуйчатое.

Послышался голос Там-Ира:

– Что за претензии?

– Ему надо пообщаться с тобой лично, – ответила администраторша.

Пока к У-Ону была обращена её задняя сторона, он успел заглянуть на обложку книги: уж очень стало любопытно, что за невероятно увлекательное чтиво держало внимание администраторши так крепко. "ЛЮБОВЬ ОБОРОТНЯ", эротический триллер. Н-да, в самый раз. А ну-ка, хоть абзац...

"Холодная когтистая лапа опустилась ей на плечо... Ам-Ума обмерла, словно пронзённая тысячей ледяных иголочек, и её уха коснулось мертвящее дыхание.

- Я пришёл за тобой, Ам-Ума, – услышала она низкий и глухой, рычащий голос. – Ты обещала хранить мне верность до конца... Ты сдержала своё обещание?"

Брр... Жуть. У-Он нахмурился, пролистал дальше, заложив палец на том месте, где книга была открыта. Так, а вот и эротика пошла...

"Его широкий шершавый язык прошёлся по внутренней стороне её бёдер, а она, закрыв глаза и откинув голову, вцепилась пальцами в густую жёсткую шерсть на его загривке, топорщившуюся дыбом от возбуждения. Он ласкал её в зверином обличье, и Ам-Ума не без содрогания осознавала, что это нравится ей даже больше обычного способа..."

Он положил книгу, открыв её на прежнем месте, и едва успел увернуться от возвращающегося под силой притяжения зада администраторши: она отпустила дверной косяк, и больше ничто не удерживало её. Зад приземлился на своё насиженное место, а его обладательница вернулась к чтению. В дверном проёме появился Там-Ир – в резиновых перчатках, со смуглой сверкающей лысиной и прижатыми к голове светло-охристыми заострёнными ушами. Увидев У-Она, он чуть приметно шевельнул бровью.

– А-а... Э-э... Мм... Подожди немного, хорошо? – сказал он. – Сейчас я закончу с клиентом, и тогда поговорим.

– А долго ещё? – спросил У-Он.

– Думаю, не очень, – ответил Там-Ир. – Не более получаса.

Что делать? У-Он остался ждать, примостившись на узком диванчике и от скуки листая альбом с изображениями татуировок.

Да, ярко-красный, как лепестки мако-мако, цвет ушей У-Она не был настоящим, впрочем, как и охристый цвет ушей Там-Ира. Уже три года, с тех пор как У-Он приехал в этот город, он посещал салон, чтобы поддерживать "нормальный" цвет ушных раковин с помощью синтетического пигмента. От татуажа это отличалось тем, что цвет ушей получался более естественным, и результат выглядел идеально сразу же – без долгого шелушения, воспаления и припухлости, но пигмент держался в коже только два месяца, и процедуры приходилось повторять. Сам препарат также отличался от тех, что использовались для обычного татуажа, и был гораздо дороже. Услуга по смене цвета ушей не рекламировалась открыто и была почти подпольной, и никаких гарантий, следовательно, не давалось. У-Он и не ждал ничего особенного от разговора с Там-Иром, но совсем не попытаться что-то выяснить тоже не мог.

Наконец Там-Ир освободился. Клиент, здоровенный белобрысый парень в кожаной жилетке, вышел из зала с повязкой на мускулистом плече. Это была далеко не первая его татуировка: другую его руку покрывал сине-зелёный узор. Появившись в дверях, Там-Ир чуть приметно кивнул У-Ону, и тот, оставив куртку на крючке, проследовал за ним в каморку за кабинетом. Включив свет и плотно закрыв дверь, Там-Ир спросил:

– Ну что, какие проблемы?

В этой каморке пылилось старое стоматологическое кресло, тумбочка, швабры, вёдра, пылесос. Присев на край тумбочки, У-Он ответил:

– Зуд в ушах. Что за пигмент ты мне вколол?

Там-Ир, глянув на его уши, потеребил свою коротко подстриженную бородку.

– Да вроде нормально выглядят твои уши.

– Но чешутся страшно! – Тумбочка пошатнулась под У-Оном, и он встал.

– Пигмент как пигмент, всё как обычно, – сказал Там-Ир. – Я сам таким пользуюсь, из той же партии, и ничего.

– А если...

– Нет, если ты беспокоишься по поводу стерильности инструментов, то мы за этим всегда следим. У нас в салоне с этим полный порядок.

– Но из-за чего это может быть?

– Откуда я знаю!

У-Он снова присел на край шатающейся тумбочки. Примерно такого ответа он и ожидал. Да и чего можно было вообще ожидать, если процедуры эти даже в списке услуг салона не значились?

– Ты хочешь предъявить мне какие-то претензии? Ты же знаешь, я занимаюсь этим неофициально... – начал Там-Ир, отгораживаясь от У-Она ладонями.

– Я в курсе, – перебил У-Он. – Я лишь хочу знать... Ты уверен, что вколол мне доброкачественный пигмент, а не туфту какую-то?

– Слушай, я не стал бы колоть клиентам то, что не пробовал на себе! – обиженно округлил глаза Там-Ир. – Ты знаешь, что у меня с ушами та же... гм, проблема. – Он потрогал мочку уха, скользнул ладонью по гладкому затылку. – Ещё раз говорю, себе я брал краситель из той же партии, что и твой... Никакого зуда. В поставщике я уверен, он всегда снабжал и снабжает меня качественной продукцией.

У-Он обхватил и смял свои несчастные уши, вздохнул.

– Что делать-то тогда?

– Дай, посмотрю. Повернись к свету. – Там-Ир ещё раз внимательно и придирчиво обследовал уши У-Она, оттягивая мочки и заглядывая на тыльную сторону. – Ну, ничего такого я не вижу. Ни раздражения, ни сыпи, ни язвочек... Нормальная кожа.

– Чего она чешется-то тогда? – жалобно спросил У-Он. – Отвечай, специалист!

Там-Ир подумал, пощипывая бородку.

– Ну, не знаю... А ты уколы делаешь? Когда в последний раз курс проходил?

Курсы уколов нужно было проходить два раза в год, пятнадцать инъекций в каждом курсе. Когда У-Он последний раз кололся? Да как раз три года назад это и было... Точнее, в прошлой жизни. Приехав сюда уже с красными ушами, при постановке на учёт в больнице по новому месту жительства он умолчал о некоторых своих особенностях... И, естественно, не попросил направление на уколы. На работу он устроился удачно – почти сразу, да ещё и недалеко от дома. Новая жизнь потекла своим чередом, а о старой он пытался забыть. А потом пришло счастье по имени Э-Ар, и У-Он начисто забыл, что когда-то жил по-другому...

И сейчас он сидел на шаткой тумбочке в подсобке тату-салона, а рядом стоял Там-Ир, поблёскивая лысиной в свете тусклой лампочки. В уши У-Она просочился его вопрос:

– Что, пропустил курс?

У-Он поднял на него взгляд. Там-Ир покачал головой:

– Я так и думал!

– Не один курс, Там-Ир, – пробормотал У-Он. – Несколько.

– Ты сдурел! – поразился тот. – А что твой врач говорит?

– Врач ничего не знает. В моей новой медицинской карте даже не отмечено, что я... С тех пор, как я сюда приехал, я не проходил ни одного серьёзного обследования.

У-Он умолк, с кривой усмешкой покачиваясь на тумбочке и разглядывая свои туфли.

– И жена не знает? – догадался Там-Ир.

У-Он кивнул.

– Ну ты даёшь, парень, – вздохнул Там-Ир.

– Думаешь, это из-за того, что я перестал колоться? – спросил У-Он.

– Если честно – не знаю, брат. – Там-Ир опустился в кресло, откинулся на спинку и положил руки с переплетёнными пальцами себе на голову. – Не могу сказать точно, потому что, в отличие от тебя, колюсь регулярно... Правда, как-то я пропустил курс – один-единственный раз. Закрутился, забыл... Врач мне потом такой втык сделал, что я больше ни разу не пропускаю. Советую тебе всё-таки сказать врачу. А то кто его знает, чем это может кончиться...

– А может, это всё-таки из-за пигмента? – со слабой надеждой спросил У-Он.

Там-Ир отрицательно качнул блестящим черепом.

– Исключено. Препарат нормальный – говорю же, на себе пробовал, – да и кожа твоих ушей выглядит здоровой. Что-то тут другое, приятель. Так мне моя задница подсказывает.

У-Он хмыкнул.

– А ты заднице больше доверяешь, чем голове? – съехидничал он.

Там-Ир хохотнул, блеснув зубами, и У-Он заметил у него клыки – не слишком бросающиеся в глаза, но всё же выступающие чуть больше обычного. Ну да, всё правильно. Так и должно быть.

– Моя задница – точнейший и чувствительнейший прибор! Она чует то, что голове и не снилось! – заявил Там-Ир, выкарабкиваясь из кресла.

Он был невысок, но хорошо сложен: под тонкой водолазкой болотного цвета рельефно проступали мускулы. Открыв дверь подсобки, он кивнул У-Ону:

– Ладно, пошли.

У-Он обречённо поднялся с тумбочки, придавленный тяжестью нового подозрения. Если не некачественный пигмент был виноват, то что же с ним происходило? В раздумьях глядя в ладную спину Там-Ира, шагавшего впереди уверенной пружинистой походкой, У-Он еле волочил ноги...

– Ещё раз мой тебе совет, – негромко сказал Там-Ир на прощание, подавая ему куртку, – обратись к врачу.

Оказавшись на улице, У-Он с полминуты стоял, щурясь на фонарь. Синева сумерек расползалась по улицам, вечерняя прохлада пробралась в рукава куртки. У-Он запахнул полы и вжикнул молнией. Что-то подозрительное опять зашевелилось в животе. Как бы не... Так, а таблетки от поноса он с собой захватил? Пощупав карманы, У-Он шёпотом выругался. Видно, оставил в мастерской, растяпа. Ну что ж, теперь придётся как-то терпеть до дома... Он зашагал к остановке автобуса.

В одном из сумрачных переулков его внимание привлекла подозрительная компания. Группа из пяти или шести крепких парней окружила пару, в которой У-Он узнал утренних синеухих посетителей кафе. Он остановился и притаился за углом. Здравый смысл подсказывал ему вызвать полицию, причём немедленно, пока эти отморозки не начали избивать ребят обрезками металлических труб и цепями, которыми они были вооружены, но ноги У-Она ослабели и будто приросли к асфальту. В животе начало бурлить ощутимее.

– Ну что, уроды синеухие?! Вас же предупреждали, чтобы вы не шатались по этому району! Ни одной синеухой твари тут не должно быть, это наша территория!

Голос синеухого парня прозвучал в тишине пустынного переулка спокойно и отчётливо:

– Город принадлежит всем жителям, и они имеют право свободно ходить там, где им вздумается.

– Да что ты говоришь! – с издёвкой ответил один из уличных бандитов. – Урод ты недоделанный! Умничать он тут будет! Нет, ребятки, х*р вам в глотку, а не свобода! Тут наши правила, и вы их нарушили. И за это твоя девчонка отсосёт у нас всех по очереди. А нет – её мозги размажутся по забору! А потом и твои!

Позвякивали цепи, готовые в кровь рассекать живую плоть, а трубы похлопывали по ладоням: ещё секунда – и они будут дробить черепа и ломать кости. Шуршали по асфальту листья, а окна домов были слепы к тому, что происходило в переулке. У-Он стоял за углом, закусив кулак, и прикидывал варианты действий. Броситься на помощь? Взять на себя вон того, крайнего бандита с цепью. Синеухий парень неплохо показал себя в кафе, и, судя по всему, ему ничего не стоило уложить сразу двух-трёх противников... Свои шансы У-Он не брался оценивать точно. Был и риск получить трубой по голове и не вернуться домой, к Э-Ар. Но оставаться в стороне...

Закусив до боли костяшки пальцев, У-Он решился. Только бы кишки не подвели... Угораздило же его сожрать целое блюдо этой дурацкой травы!

Шагнув из своего укрытия, он сказал громко:

– Эй, ребята! Я немного заблудился, где тут ближайшая автобусная остановка?

– Иди, гуляй! – посоветовали ему. – Пока тебе тоже не перепало!

Чувствуя лёгкую дурноту в желудке, У-Он всё же не двинулся с места.

– Я бы рад погулять, но не знаю, куда мне идти, – ответил он с простодушным видом. – Боюсь, так я совсем заплутаю!

Один бандит сказал другому:

– Он правда такой недоумок или прикидывается?

– Прикидывается или нет, но он начинает меня бесить, – ответил второй.

У-Он же во время этой "светской беседы" наблюдал за синеухим парнем, во внешности которого на глазах происходили странные перемены: его рост увеличился, под одеждой вздулись бугры мускулов, кожа покрылась светлой шерстью с круглыми тёмными пятнами, форма пальцев рук изменилась, и на них выросли огромные кривые когти стального цвета. Лицо трансформировалось в звериную морду, усатую и клыкастую, с ледяным серебристым блеском в круглых безжалостных глазах. Слышался треск швов: одежда синеухого парня оказалась этому существу явно не по размеру. Чуть пригнувшись, оно приняло боевую стойку и издало низкий гортанный рык, от которого все волоски на теле У-Она зашевелились, как наэлектризованные.

Все ругательства застряли у бандитов в горле при виде этого двуногого зверя, торчащие когти которого запросто могли вспороть живот. Чудовище сделало шаг вперёд, помахивая вырвавшимся из-под брюк пушистым хвостом и скаля кошмарные клыки, а шпана попятилась. С каждым шагом пятнистого монстра парни отступали, сразу позабыв и об У-Оне, и о девушке, прижавшейся к бетонному забору. Чудовище оглушительно рявкнуло и сделало предупреждающий выпад, и шпана с воплем "Оборотень!" бросилась бежать, а У-Он ощутил невыносимый тягучий спазм в кишках и скорчился в три погибели, схватившись за живот. Кусты! Немедленно, какие-нибудь кусты!

Спасительные кусты обнаружились за ближайшим домом, и весьма пышные – в самый раз. Царапая лицо и руки, У-Он полез в самую середину, на ходу расстёгивая брюки. Присев, он дал себе волю...

Вдруг откуда-то сзади раздалось шипение и дикий вой, и что-то вцепилось У-Ону в зад. У-Он сам взвыл ещё громче, нащупал что-то пушистое и яростно царапающееся, отодрал от себя и вышвырнул из кустов. Существо с обиженным "мяяуууаууу!!!" шлёпнулось чёрным меховым клубком на землю и рвануло со всех четырёх лап прочь.

– Ффу, чуть разрыв сердца не случился, – пробормотал У-Он.

После этого живот у него скрутило ещё сильнее, и он обильно удобрил кусты. Ну, вроде, всё... Пока – всё.

Выбравшись наружу, он вздрогнул, встретившись со взглядом серебристых глаз синеухого парня, уже принявшего свой прежний облик. Тут же стояла и девушка, беззвучно смеясь в кулачок.

– Сильно испугался? – спросил парень с беззлобной усмешкой.

О его недавнем превращении в чудовище напоминали только висевшие на нём лохмотья одежды. У-Он ответил:

– Да нет, это я просто сегодня что-то не то съел. Серьёзно говорю! Ничего смешного. – Но на его лице уже сама собой расплывалась улыбка. – Да ещё эта тварь в кустах...

– Да уж, мы видели полёт бедного животного, – усмехнулся парень. – Кажется, оно было в шоке.

– Да я сам в шоке, – фыркнул У-Он.

И они все втроём засмеялись. У-Он ощутил облегчение – во всех смыслах.

– Как тебя зовут? – спросил парень.

– У-Он Каро.

Парень порылся в карманах и извлёк визитку.

– Ло-Ир Деку-Вердо, – представился он, протягивая её. – А это моя девушка, Уль-И.

У-Он взял визитку.

– Я знаю, как вас зовут, – сказал он. – Видел вас сегодня утром в кафе "Диванный рай".

– Вот оно что! – усмехнулся Ло-Ир. – Да, мы завтракали там.

Об инциденте с Ор-Дуком он не сказал ни слова, а У-Он не решился заводить разговор на эту тему. Ребята проводили его до автобусной остановки. По дороге они сказали друг другу пару слов о себе. Ло-Ир был сыном влиятельного в городе бизнесмена, учился по экономической специальности. Уль-И училась в медицинском колледже. Когда У-Он спросил их о превращении, Ло-Ир ответил:

– Это была только неполная трансформация.

У-Он сглотнул.

– А когда полная – это как? – полюбопытствовал он.

Глаза Ло-Ира снова блеснули серебром.

– Это когда с двух конечностей становишься на четыре.

– А Уль-И тоже умеет это?

– Умеет. Только она – другое животное.

– А разве вы не ходите на уколы?

Ло-Ир ответил:

– Нет. Можно жить и без них, научившись контролировать себя.

У-Ону вдруг пришла в голову идея.

– Слушайте, а приходите ко мне в гости! Жена, правда, недавно села на диету, но я попробую уговорить её приготовить что-нибудь вкусное. Она здорово готовит, настоящая мастерица!

Ребята переглянулись.

– Спасибо за приглашение, – улыбнулся Ло-Ир. – С удовольствием. Когда?

– Ну, когда вам будет удобно. Лучше в выходной, конечно.

У-Он назвал свой адрес и объяснил, как туда добраться, и на том они расстались. Сидя в почти пустом автобусе, он чувствовал слабость под коленями. Пальцы подрагивали, а когда У-Он закрывал глаза, сиденье начинало уплывать из-под него. Ещё бы – столько впечатлений... Прислонившись виском к стеклу, он думал, не поступил ли он опрометчиво, пригласив этих ребят на обед – всё-таки они были настоящими ур-рамаками, да ещё и обладали редкой способностью превращаться в зверей. Откуда вообще взялась эта идея – пригласить их? У-Он и сам не знал. Просто почувствовал в них что-то своё, родное... И они как будто почувствовали то же самое, потому что разговаривали с ним, как со своим, несмотря на цвет его ушей.

Фальшивый, кстати, цвет. У-Он сделал его себе, потому что хотел быть как все. Так было проще, но на душе при этом становилось всё гаже день ото дня.

-- Глава 3. Парк аттракционов

Сидя в автобусе, У-Он думал: "Когда я слышал эту фамилию – Деку-Вердо? Что-то знакомое..." Возможно, он и слышал, ведь молодой оборотень сказал, что его отец – бизнесмен, влиятельная персона в городе. Но У-Ону не давала покоя мысль: кажется, он слышал эту фамилию ещё ДО ТОГО, как приехал сюда... Очень давно.

* * *

Детство и ранняя юность У-Она прошли в гетто. Его родной город Уммаканатль был не очень-то дружелюбен к синеухим жителям, и они вынуждены были селиться в отдельных районах, со своими школами, магазинами и больницами. В Уммаканатле было два таких гетто – районы Лулукан и Каа'алоа. Появление синеухих за пределами гетто не приветствовалось. Что стояло за этим словом – "не приветствовалось" – У-Он испытал на собственной шкуре.

Ни в Каа'алоа, ни в родном для У-Она Лулукане, к большому несчастью детей, не было парка аттракционов, зато в соседнем районе Кхал-Ойн он имелся, и великолепный – настоящий рай для ребятишек. Увы, Кхал-Ойн был районом красноухих, и родители строго запрещали своим чадам туда ходить.

Но какой запрет удержит ребёнка, жаждущего развлечений? Карусели У-Он с младшей сестрой и дворовыми приятелями видели только на картинках, и этот парк был их сверкающей радужной мечтой, тогда как в реальности в их распоряжении имелись только старые скрипучие качели. На них, даже сильно раскачавшись, едва-едва до второго этажа достанешь, а в парке... О, в парке было огромное колесо с кабинками – выше самых высоких деревьев и выше крыш! Ну, по крайней мере, должно было быть. А кто в детстве не мечтает взглянуть на верхушки деревьев не снизу, а сверху?..

– Да как мы найдём этот парк? – беспокоился Кум-Ай, очкастый толстяк, отличник и нытик. – Мы же просто там заблудимся!

Вылазку в Кхал-Ойн они обсуждали у тех самых старых качелей во дворе. Дело было весной: на деревьях начали лопаться почки. Их было четверо: У-Он, его сестрёнка Тиш-Им, толстяк Кум-Ай и белобрысый Йан-Ко. Тиш-Им задумчиво грызла ноготь, сидя на качелях.

– Ничего, у кого-нибудь дорогу спросим, – бодро ответил Йан-Ко, с силой толкнув качели. Тиш-Им, не ожидавшая этого, взвизгнула и соскользнула с сиденья, а Йан-Ко засмеялся, довольный своей выходкой. Девочка, сердито оправляя задравшуюся клетчатую юбку, пробурчала себе под нос что-то нелестное в адрес его умственных способностей.

Они с У-Оном были одной масти – темноволосые, с жгуче-карими, почти чёрными глазами, но светлой кожей. У-Он был угрюмоват, замкнут и вечно взъерошен, как волчонок, а Тиш-Им обладала более весёлым и открытым характером, хотя и на неё временами накатывала задумчивость. Иногда её взгляд вдруг становился отрешённым, она каменела и некоторое время – от нескольких секунд до минуты – ни на что не реагировала. Год тому назад её обследовали, и врач сказал, что это болезнь. Падучая – так он её назвал. Впрочем, Тиш-Им никогда не падала, просто замирала на несколько мгновений, а потом как ни в чём не бывало продолжала движение. О своих выпадениях из реальности она ничего не помнила.

Очкарик Кум-Ай продолжал просчитывать худшие варианты развития событий.

– И у кого ты спросишь дорогу? Так тебе, синеухому, и покажут её, жди!

– Найдётся какой-нибудь добрый человек, – пожал плечами Йан-Ко. Его оптимизм порой граничил с беспечностью.

У-Он, до сих пор молчавший, подал голос:

– Красноухие не все сплошь злые. Есть среди них и нормальные люди. Некоторые даже хорошо к нам относятся.

Решено было попытать счастья, и они вчетвером отправились в Кхал-Ойн. Кум-Ай всю дорогу ныл и предрекал всяческие беды, пока У-Он на него не рыкнул:

– Заткнись уже, а? Если боишься – никто тебя с нами идти не заставляет. Зато ты никогда не прокатишься на колесе.

Круглое веснушчатое лицо Кум-Ая отражало муку мученическую. С одной стороны, он был не прочь прокатиться на аттракционах, а с другой – боялся возможных неприятностей, которые их подстерегали за пределами гетто.

– Ну что, струсил? – насмешливо спросил его У-Он. – Или ты с нами?

– Ммм... Эээ... – промямлил Кум-Ай. – Я с вами!

– Ладно. Тогда не каркай!

Кум-Ай заткнулся, но продолжал трусить – молча. Задачки по математике он щёлкал, как орешки, на счёт "раз", и безотказно давал списывать, но вот по части уличных драк был полный ноль. Он предпочитал стерпеть обиду, нежели дать сдачи.

Йан-Ко слыл задирой и скандалистом, но силён был больше на словах, чем физически. Язык его был длинен, но вот удар слабоват. У-Он считал, что к такому языку, как у Йан-Ко, следовало иметь в придачу гору мускулов, чтобы противостоять последствиям несдержанности. Сам он хоть и был не слишком разговорчив, зато бил – будь здоров. Драчуном он не был, но постоять за себя мог, а частенько приходилось спасать ещё и попавшего в передрягу Йан-Ко, когда тот не мог справиться своими силами. Вляпываться в неприятности Йан-Ко был великий мастер, но вот выпутаться из них без посторонней помощи зачастую у него не получалось. И для этого у него был друг – У-Он.

Тиш-Им... А что – Тиш-Им? Она была просто младшей сестрёнкой, и У-Он любил её. Немного чудаковатая, то общительная, то замкнутая, с периодическими "стоп-кадрами", она не имела постоянных друзей, училась средне, в центре внимания быть не любила. Огрызаться в ответ на обиду не умела и нуждалась в защите.

Вот такая в этот пасмурный весенний день шла по улице компания: отличник-нытик, незадачливый забияка, странная девочка и У-Он – один боец на всех.

Если хорошенько припомнить, шило в заднице сидело у Йан-Ко. Это была его идея – выбраться в парк аттракционов. Он так красноречиво расписывал его прелести, напропалую фантазируя, что чудаковатые, нездешние глаза Тиш-Им мечтательно засияли, а у Кум-Ая отвисла нижняя губа. У-Он тоже невольно загорелся. Они никогда в жизни не катались на настоящих каруселях...

Но одно дело – мечтать, и совсем другое – претворить мечту в жизнь. Когда дело дошло до исполнения задуманного, Кум-Ай, как обычно, начал выдвигать нескончаемые "а вдруг", грозя заразить своим пораженчеством впечатлительную Тиш-Им. Йан-Ко и У-Он решительно пресекли его нытьё. Дело было за малым – деньгами. Ребята опустошили свои копилки. Впрочем, о ценах на аттракционы они не имели никакого понятия, но большей суммы у них просто не было.

Кхал-Ойн встретил их неприветливой серостью каменных стен, озабоченным шумом транспорта и настороженными взглядами прохожих. Здесь даже ветер казался каким-то по-особенному злым – налетал из-за угла и норовил сорвать с головы Тиш-Им шерстяной берет. Ребята сжались в кучку, и даже у Йан-Ко, больше всех рвавшегося на карусели, поубавилось энтузиазма. У-Он попытался их подбодрить:

– Ладно вам, не трусьте. Здесь живут такие же люди, как мы. Не звери же. Не съедят нас, поди!

Звери здесь жили или люди, но пока что-то никто не горел желанием помочь четверым плутавшим по улицам детям. Первый прохожий, мужчина с кожаной папкой под мышкой, отмахнулся и пробежал дальше, девушка на шпильках, растерянно глянув на уши ребят, глупо улыбнулась и пробормотала "не знаю". Старичок в сером пальто проскрипел:

– Шли бы вы домой, детки! Нечего вам тут делать... Не доведёт оно вас до добра...

Кум-Ай снова начал ныть:

– Не нравится мне это... Ой, не нравится...

– Не нравится – оставался бы дома, – проворчал У-Он. – А коль уж ты с нами, то не скули!

– Всё будет нормалёк, прорвёмся, – поддержал Йан-Ко, бодрясь, хотя уверенности в его голосе прозвучало не очень-то много.

Тиш-Им вцепилась в рукав У-Она, затравленно озираясь по сторонам.

– Да найдём мы этот парк, – грубовато успокоил её У-Он. – Не дрейфь!

– Всё будет нормалёк, всё будет отлично, – повторял Йан-Ко дрожащим голосом, храбрясь изо всех сил, но не слишком преуспевая в этом. – Всё будет путём, всё будет классно!..

Наконец им повезло: встречный парень, к которому они обратились, откликнулся на их просьбу объяснить дорогу к парку.

– Значит так, ребятки, – начал он, отчего-то пританцовывая на месте. – Идёте по этой улице, где мы сейчас стоим, до большого перекрёстка. Там ещё магазин с такой яркой вывеской, красно-жёлтой. Сразу увидите... Значит, там сворачиваете налево... Налево, а не направо, запомните! Идёте прямо два квартала. Потом сворачиваете... снова налево. Там будет такой скверик со скамеечками. Идёте мимо него ещё один квартал, и там вам будет ваш парк с каруселями!..

Пока он объяснял, лицо его то и дело странно подёргивалось, как будто он всеми силами старался не расхохотаться. Когда У-Он его поблагодарил, парень фыркнул в кулак и отвернулся.

– Желаю вам знатно повеселиться! – бросил он через плечо, уходя прочь.

Ребята проводили взглядами его удаляющуюся фигуру.

– Странный он какой-то, – поделился своим впечатлением Кум-Ай.

– Ну, хоть дорогу объяснил – и на том спасибо, – ответил Йан-Ко.

– Не нравится мне всё это, – вздохнул толстяк.

У-Он рассердился и отвесил отличнику подзатыльник.

– Слушай, ты достал уже своим нытьём! Всё не так уж плохо! Вот, дорогу нам уже объяснили – чего тебе ещё надо?!

Кум-Ай только вжал мелкокучерявую голову в плечи и пробормотал дрожащим голосом:

– А если это неправильная дорога...

– Вот и узнаем! – рявкнул У-Он.

Впрочем, сомнения закрались и в его душу. Уж очень странно вёл себя этот тип. Плясал, рожи корчил.

– Может, он дуренюх? – глубокомысленно изрёк Йан-Ко.

– Кто? – нахмурился У-Он.

– Ну, наркоман, – пояснил тот. – Может, с утра дозу принял и... вот?

– Да хрен его знает, – буркнул У-Он. – Пошли.

Ребята двинулись по объяснённому им маршруту, но... Или они неправильно запомнили дорогу, или этот парень и впрямь им наболтал какую-то ерунду. Парка они не нашли, только заблудились среди высоких, угрюмых зданий. Ветер с шуршанием нёс по пустынной улице какие-то обрывки газет, пакеты, фантики.

– Как-то здесь... неуютно, – прошептала Тиш-Им, поднимая воротник куртки.

Кум-Ай снова начал сокрушаться:

– Ну вот, я же говорил!.. Этот клоун сказал нам неправильную дорогу! Красноухим нельзя верить... Они только и думают, как бы нас провести, посмеяться над нами...

У-Он не знал, что ему возразить, да и возражать, собственно, уже не очень хотелось... Приходилось признать, что в чём-то толстяк был прав. У-Он окинул взглядом приунывших друзей. Почему-то он чувствовал себя в ответе за них, хотя идея выбраться в парк изначально ему не принадлежала. Йан-Ко втравил всех в неприятности, а расхлёбывать эту кашу, видимо, придётся, как обычно, У-Ону...

– Сопли подобрать, – грубовато скомандовал он. – Не раскисать! Мы найдём парк и прокатимся на всех каруселях, не будь я У-Он Каро. Надо спросить дорогу у какого-нибудь полицейского – уж он-то точно не станет водить нас за нос. Ну, потопали!

И они потопали, подгоняемые в спину негостеприимным ветром.

– Всё будет нормалёк, всё будет отлично, – повторял Йан-Ко, как заведённый. – Всё будет хорошо, всё... будет... нор... ма...

Последние его слова съёжились, как охваченный огнём сухой лист: храбрая четвёрка искателей приключений наткнулась на группу взрослых ребят, лет пятнадцати-шестнадцати, которые расположились на сложенных стопкой у забора бесхозных бетонных плитах. Они курили толстую самокрутку, передавая её друг другу и по очереди затягиваясь.

– Слышь, чё-то не вставляет, – сказал один парень другому. – Хреновая трава!

Тут они увидели "храбрую четвёрку", лишь с виду казавшуюся храброй, а на самом деле порядком струсившую.

– О-па! А это кто к нам пожаловал? А уши у них какие-то странные!

Парни вальяжно и неторопливо слезли с плит и окружили ребят. Обуты они были в высокие ботинки на толстой подошве, на всех были кожаные куртки и различные прибамбасы – серьги, пирсинг, перстни. У-Он бросил быстрый взгляд вокруг: улица была пустынна, издалека доносился шум транспорта. Там ехали люди, которым не было никакого дела до их неприятностей. Помощи ждать было особо неоткуда...

– И что это мы делаем здесь, а? – спросил один из взрослых парней, с торчащими во все стороны волосами и следами рассасывавшегося синяка под глазом. – Тут с таким цветом ушей ходить не положено.

– Мы идём в парк аттракционов, – ответил У-Он, стараясь говорить спокойно.

– Ага! Значит, на каруселях покататься, мороженого поесть, – прищурился парень. – Я б тоже покатался. А вы – как? – обратился он к своей компании.

Ему ответили:

– А чё не покататься... Идея – класс!

– Может, хоть от каруселей башка закружится, раз эта дрянная трава не действует, гы-гы!..

– Гыыы...

Парни, похохатывая, сомкнули кольцо плотнее вокруг четвёрки.

– Вот только денежек у нас нету, – с сожалением признал парень с фингалом и грязно выругался. Остальные заржали.

– Ну, а мы здесь при чём? – спросил У-Он.

Парень с фингалом вытаращил глаза и округлил рот.

– О! Да ты хамишь, синеухий! Он ведь хамит, ребята?

– Хамит, паскуда, – согласились остальные.

Парень с подбитым глазом сплюнул на асфальт. Его лицо приобрело жёсткое и беспощадное выражение.

– При чём тут вы? А при том, что за нахождение в районе красноухих надо платить! Ну-ка, мелюзга синеухая, выворачивай карманы! И не врите, что у вас нет денег. Раз идёте на карусели, бренчалки-хрустелки у вас должны быть!

У-Он, сжав кулаки, сказал твёрдо:

– Это наши деньги. И мы вам их отдавать не собираемся.

– О как, – хмыкнул парень.

Воодушевлённый примером У-Она Йан-Ко подпел:

– А как называется твоя причёска? "Дёрнуло током"? Наверно, чтобы её сделать, надо сунуть пальцы в розетку, а потом побрызгать лаком? Да, и красивые тени. Но почему только на одном глазу? Надо было и второй накрасить! Какой фирмы, кстати? Я своей бабушке такие же подарю!

Кто-то хохотнул, но тут же заткнулся под свирепым взглядом парня с фингалом. У-Он сжал челюсти, чтобы сдержать нервный смех. К горлу подступала лёгкая дурнота, по спине бежал холодок. Йан-Ко продемонстрировал силу своего языка, но удастся ли У-Ону показать силу мускулов? Нет, им не отбиться от шестерых взрослых и сильных ребят. Безнадёжное дело... Неужели придётся раскошеливаться? И – прощай, карусели?.. От этой мысли во рту стало горько.

– Выворачивай карманы, – прошипел парень с фингалом. – Хотел отпустить вас живыми, но вы хамить начали... Что ж, сами нарвались.

У-Он почувствовал, как кто-то вцепился в его рукав. Тиш-Им. Он кожей чувствовал её страх, и на его скулах заходили желваки. Если они тронут её хоть пальцем... Ледяная лапа ярости стиснула его кишки.

– У-Он, может, отдадим им деньги? – пробормотал где-то возле уха трусливый голос Кум-Ая. – А то ведь... гм.

– Во, толстяк правильно мыслит! – одобрил коротко стриженый парень с серьгой в ухе. – Давайте, а то ваши папы-мамы получат вас по кусочкам!

– Вы не имеете права отнимать у нас деньги, – сказал У-Он. Спина задеревенела, внутренности превратились в кусок льда.

– Ого, о правах он заговорил! – усмехнулся парень с подбитым глазом. – Запомни, малолетняя синеухая тварь: есть только одно право – право сильного. И оно сейчас не на твоей стороне! Гони деньги!

У-Он получил лёгкий толчок в плечо и пошатнулся. Парень с фингалом надвигался на него. Краем глаза У-Он видел, как Кум-Ай достал из кармана свои сбережения и трясущейся рукой протянул их одному из парней.

– Возьмите, пожалуйста... Только отпустите... – пролепетал он.

Парень грубо забрал деньги, оценил сумму.

– Да тут только на бутылку газировки, – сказал он разочарованно. – Получи, жирдяй!..

И он наподдал Кум-Аю коленом под зад, да так крепко, что тот не устоял на ногах. Падая, он умудрился поймать слетевшие очки.

– Жирдяй, – плюнул в него парень, сунув в карман полученные от Кум-Ая жалкие крохи.

Йан-Ко змеёй извивался в руках двоих парней: один удерживал, другой обшаривал карманы. Мальчишка всё-таки умудрился лягнуть в пах того, кто его обшаривал, и тот, согнувшись, со стоном закрыл руками пострадавшее место. Что за этим последовало, У-Он не видел: обзор загородил парень с фингалом. Он снова толкнул У-Она – сильнее, чем в первый раз, но У-Он всё же устоял, хоть и отшатнулся. С ним начало происходить что-то странное: поле зрения сузилось, и противник ему виделся как бы сквозь круглое окошко в красновато-коричневой искрящейся пелене. Кончики пальцев онемели, в них чувствовалось лёгкое покалывание, кости ныли. Получив очередной толчок, У-Он размахнулся и ударил.

Как сок спелого туматля, брызнула кровь из носа парня с фингалом, побежала густыми струйками, запятнав футболку на груди. Проведя пальцами над верхней губой, парень глянул на них, а потом уставился на У-Она высветленными яростью глазами.

– Зверёныш! – прорычал он. – Ты мне нос сломал!

От удара в грудь У-Он отлетел на несколько шагов и шмякнулся спиной об асфальт. Дыхание сбилось, пелена перед глазами сомкнулась, и он на какой-то миг перестал видеть. Тишину пустынной улицы пронзил девчоночий крик, и всё внутри У-Она сжалось и выкрутилось жгутом...

Они ТРОНУЛИ Тиш-Им. Они посмели её тронуть.

Кристаллы ярости пронзили мозг, кости пальцев заныли просто нестерпимо – было такое чувство, будто они росли в длину, разрывая плоть... Прояснившимся зрением У-Он увидел, что это не кости разорвали плоть, а выросли огромные, загнутые, желтоватые острые когти. Чудовищные! Да и форма рук изменилась: пальцы стали узловатыми, под кожей проступали толстые шнуры жил. Удивляться времени не было, нужно было наказать негодяя, осмелившегося сделать больно его сестре.

У-Он поднялся на ноги. Йан-Ко отчаянно лягался, охаживая по рёбрам пытавшегося к нему подступиться парня, но его шея была в удушающем захвате локтевым сгибом. На лбу Йан-Ко вздулись вены, лицо побагровело. Ноги лягались всё более вяло. Кум-Ай сидел на асфальте, в одной руке сжимая очки, а другой размазывая по лицу слёзы.

А Тиш-Им билась в руках двоих подонков.

Парень с фингалом снова кинулся на У-Она, но тот ловко обошёл его и с криком бросился на обидчиков сестры: один из них удерживал её, а другой пытался стащить с неё колготки. Вместо крика из горла вырвался звериный рык, раскрытая на всю ширину когтистая пятерня полоснула по гладкому лицу шестнадцатилетнего отморозка, оставив пять красных полос. Парень взвыл и отшатнулся, закрывая окровавленное лицо руками, а второй побледнел и сразу выпустил Тиш-Им, когда У-Он развернулся к нему. Девочка соскользнула наземь и поползла в сторону, утирая слёзы.

В ушах горячо пульсировала кровь. У-Он, не раздумывая, набросился на опешившего парня и вонзился зубами в его ухо, рванул. Жалобный вой парня, солоноватый вкус во рту и кусок уха на асфальте. Язык царапнули удлинившиеся клыки.

– Бей зверёныша!

На У-Она накинулись сзади, повалили. Сквозь просвет между чьими-то ногами в высоких ботинках он увидел два внимательных, гипнотических серебристо-серых глаза, наблюдавших за дракой из сверкающего чёрного лимузина. По мановению руки в белоснежной манжете и чёрной кожаной перчатке из машины выскочили три дюжих коротко стриженых молодца и в два счёта раскидали парней, что навалились на У-Она. Спокойный, звучный мужской голос сказал из машины:

– Ребята, ребята, полегче. Это же малолетние балбесы. Дети.

Детьми он назвал эту уличную шпану, не иначе. Банду в кожаных куртках как ветром сдуло – драпанули, показав тыл! Первым обратился в бегство их украшенный фингалом предводитель, на ходу отдав команду:

– Пацаны, ноги!..

Тем временем крепкая рука помогла У-Ону встать.

– Ты цел, малец?

У-Он посмотрел на свою руку: она стала прежней, жёлтые острые когти снова превратились в человеческие розовые ногти, и только чужая кровь под ними напоминала о недавней метаморфозе. Громко бренчали сопли в носу шмыгающего Кум-Ая, всхлипывала Тиш-Им, шуршал по тротуару гоняемый ветром обрывок газеты, а на асфальте лежал растоптанный кусок уха. У-Он провёл языком по зубам. Они тоже вернулись к нормальной длине.

С мягким щелчком открылась дверца лимузина, и на асфальт ступил короткий чёрный сапог с острым носком, на каблуке сантиметров в пять-шесть. Приподнявшийся при движении край штанины с идеально наведённой стрелкой снова лёг на обычное место, скрыв голенище, и к одной ноге присоединилась другая.

Небольшие ярко-красные уши были почти до кончиков скрыты чуть вьющимися платиновыми волосами, а короткий чёрный двубортный плащ с широким поясом сидел на широкоплечей фигуре идеально. Элегантный длинноволосый господин, осмотрев "поле битвы", остановил взгляд серебристо-серых глаз на сидевшей на асфальте Тиш-Им. Опираясь на сложенный зонтик, как на трость, он подошёл к девочке, снял тугую перчатку и спросил, подавая руку:

– Вы не ушиблись, юная леди? Позвольте вам помочь.

Тиш-Им, вытерев рукавом мокрые глаза, смотрела на него, как зачарованная. Вложив в его холеную руку свою маленькую обветренную кисть, она поднялась на ноги и смущённо одёрнула короткую юбку. Спокойно сложенные губы господина тронула улыбка.

– Вижу, вы в порядке. Я рад.

Он выглядел молодо – лет на тридцать, не больше, и обладал не идеальными, но приятными чертами лица. Ярче всего выделялись на нём большие, светло-серые глаза, временами отливавшие блеском амальгамы. Подойдя к У-Ону, он взял его руку с окровавленными ногтями, рассматривал пару секунд, потом тронул кончиком зонтика кусочек уха на асфальте и проговорил загадочно:

– Вот ты и попробовал кровь на вкус, маленький волчонок. – И, окинув смеющимся взглядом четвёрку "попаданцев" в неприятности, спросил: – Ну что, мои храбрые ребятки, какими вы судьбами здесь?

У-Он смотрел на него исподлобья. Друг он или враг? Учитывая то, что дюжие охранники этого господина спасли их из беды, его можно было считать другом, но вот цвет ушей...

Уже пришедший в себя Йан-Ко поспешил доложить спасителю:

– Мы шли в парк аттракционов, спрашивали у прохожих дорогу, и один парень нам объяснил... Но, наверно, неправильно. Чтобы мы заблудились. И мы заблудились... А потом на нас напали эти. Хотели отобрать наши деньги, господин... э-э...

– Меня зовут Рай-Ан Деку-Вердо, – представился элегантный господин.

– Господин Деку-Вердо, – закончил Йан-Ко.

– Где вы живёте? – спросил тот.

– В Лулукане. Там нет парков с каруселями, только старые качели. – И Йан-Ко вздохнул.

– И вы выбрались из гетто, только чтобы покататься там? – нахмурился господин Деку-Вердо. – Это же небезопасно для вас! Неужели вы не знаете этого?

У-Он поднял голову и сказал:

– Да, мы знаем. Потому что мы синеухие. Но мы никогда раньше не катались на настоящих каруселях.

Господин Деку-Вердо улыбнулся и сказал:

– Не синеухие, а ур-рамаки. Именуй себя только так, мой юный друг.

При этом его глаза блеснули этим таинственным серебристым отливом, который, появившись на миг, тут же исчез, подобно пробежавшему по стальному клинку блику света.

– Значит, вы никогда не катались на каруселях? – проговорил он задумчиво. – Что ж, вам повезло, ребятки. Если хотите, я могу вас подвезти до парка. Мы с сыном как раз туда едем.

Ребята не поверили своим ушам. Их приглашали сесть в этот потрясающий, роскошный лимузин, а пунктом назначения был парк их мечты! Сказка, не иначе...

Впрочем, сказка всё же оказалась реальностью. Мальчишки, забыв обо всём на свете, заскочили первыми и расселись на кожаных сиденьях, осматривая салон с немым восторгом.

– Дам нужно пропускать вперёд, – строго заметил господин Деку-Вердо. – Где ваши манеры? Безобразие, господа!

Но несмотря на строгость тона, глаза его улыбались, и мальчишки ответили только смущённым "хы-хы". Тиш-Им в нерешительности остановилась перед открытой дверцей, и господин Деку-Вердо галантно подал ей руку.

– Прошу вас, садитесь, юная леди.

Сын их спасителя, мальчик лет шести-семи в чёрном костюмчике и пушистом белом свитере, смотрел на четвёрку спокойно, без удивления. Он был маленькой копией отца: те же платиновые волосы и светло-серые глаза с серебристым отливом. Уши у него были такие же – глянцево-красные. Ангелочек, да и только, но серьёзный не по годам. Сложив розовые губы в вежливую улыбку, он сказал:

– Здравствуйте.

– Привет, – ответил У-Он.

– Здрасьте, – пробормотал Йан-Ко.

Кум-Ай тоже пробормотал что-то приветственное. Тиш-Им открыто улыбнулась и протянула мальчику руку.

– Привет.

Деку-Вердо-младший ответил ей такой же лучистой улыбкой и пожал протянутую руку.

Это был незабываемый день. Парк ошеломил ребят с первого взгляда, и они застыли с раскрытыми ртами, не зная, куда кинуться в первую очередь. Господин Деку-Вердо засмеялся:

– Ну что, нравится?

– Нравится – не то слово! – от души воскликнул Йан-Ко. – Это... Это... ВАЩЕ ОБАЛДЕТЬ!

Впрочем, многим посетителям парка пришлось не по душе присутствие синеухих. На одной из каруселей несколько родителей демонстративно забрали своих детей и ушли, заявив, что не желают, чтобы их чада катались вместе с ур-рамаками. Их примеру последовали и все остальные, кто занял очередь на этот аттракцион. Карусель опустела. Господин Деку-Вердо хмыкнул им вслед.

– Ну что ж, дети, кажется, эта карусель целиком в вашем распоряжении, – сказал он. – Замечательно!

Но тут возникло препятствие в виде карусельщика. Он заявил, что не будет запускать аттракцион только ради пятерых клиентов, так как это себе в убыток, и так далее, и тому подобное.

– Хорошо, – невозмутимо сказал господин Деку-Вердо, доставая бумажник. – Я оплачиваю не только билеты для этих ребят, но и все пустые места, как если бы они были занятыми. Такой вариант вас устроит?

Карусельщик был сражён его щедростью. Впрочем, глядя на господина Деку-Вердо, не возникало сомнений, что он был в состоянии купить не только этот аттракцион с карусельщиком в придачу, но и весь этот парк.

Несколько "волшебных" денежных купюр – и счастье полёта стало для ребят явью. Они крутились на карусели с визгом и хохотом, а добрый волшебник стоял на земле, вонзив острый кончик зонта в песок, и улыбался. Выглянувшее из-за туч солнце ослепительно сверкало на запонках его белоснежных манжет, когда он ловил посланный сыном воздушный поцелуй, а охранники стояли поодаль, сканируя взглядами все триста шестьдесят градусов обзора.

Да, это был потрясающий, неповторимый день. Ребята перекатались на всех аттракционах, и благодаря присутствию, а также щедрости господина Деку-Вердо никто не осмелился их обидеть. Правда, со стороны красноухих граждан всё же была ещё парочка попыток протеста, но рядом с их всемогущим благодетелем ребята могли ничего не страшиться. Когда открывался чей-то рот, он доставал свой бездонный бумажник, и рот тут же захлопывался.

Они катались бы до самого закрытия парка, но под конец у Тиш-Им закружилась голова, и её затошнило.

– Хватит с вас на сегодня впечатлений, моя юная леди, – сказал господин Деку-Вердо. – Да и нам пора домой, сынок.

Вошедшие во вкус мальчишки заныли:

– Ну ещё кружочек, господин Деку-Вердо, ну пожалуйста!

– Друзья мои, вас уже, вероятно, хватились дома, – ответил тот ласково, но твёрдо.

Хорошего никогда не бывает много – это У-Он давно понял. Всегда хочется ещё и ещё, но находятся какие-то ограничивающие обстоятельства. Он досадовал на сестрёнку, из-за которой пришлось закончить веселье, но не мог не понимать, что вечным счастье не бывает. Почувствовавшую себя плохо Тиш-Им господин Деку-Вердо нёс к машине на руках, а она, робко обняв его за шею, смотрела на него влюблёнными глазами.

Да, это был счастливый день.

Дома влетело обоим – и У-Ону, и Тиш-Им. Мама, разумеется, заметила кровь под ногтями У-Она, и от объяснений было невозможно отвертеться.

Потом был визит к врачу. Сидя в скучном белом кабинете, У-Он смотрел, как нудный доктор выписывает рецепт. Отныне ему предстояло вместо препарата RX-400 колоть RX-600.

* * *

Ещё три года назад У-Он колол RX-800. Сейчас – ничего.

Выйдя из автобуса, он быстрым шагом направился к дому. Кишки как будто успокоились, но зад горел от царапин, нанесённых им той разъярённой фурией в кустах. Всё, больше никакого сельдониса. Никаких диет.

Окно его квартиры светилось. У-Он улыбнулся. Его ждали и любили там. Однако, предстояло сообщить жене, что он пригласил на воскресный обед двоих ур-рамаков.

– Уфф, – выдохнул он и решительно вошёл в дом.

-- Глава 4. Истинная сущность

Увеличение дозировки препарата RX сработало: у У-Она больше не наблюдалось ни появления когтей, ни других признаков оборотня. Да и значило ли это, что он – настоящий оборотень? В гетто слыхом не слыхивали, чтобы кто-то из синеухих ещё мог обращаться в зверя. Так, остаточные явления. Врач так и сказал матери У-Она, и она, казалось, была рада услышать, что её сын – обычный синеухий, без этой жутковатой способности.

* * *

Квартира встретила У-Она сумраком прихожей и бормотанием телевизора в гостиной. Он принюхался: ужином не пахло. Неужели Э-Ар – серьёзно насчёт диеты? Перспектива жевать траву совсем не улыбалась У-Ону, особенно сейчас, когда в нём всколыхнулись плотоядные инстинкты. Воспоминание о сельдонисе вызвало у него в животе новый болезненный спазм и бурчание.

– О нет, только не опять! – простонал он.

Метнувшись в туалет, он едва успел спустить брюки... Уфф, вот же наказание! Нет, с него хватит героизма... Больше на "слабо" он не поведётся.

Сидя в туалете, он услышал лёгкие шаги жены: она прошла на кухню, включила свет. Загремела посудой, открыла холодильник. На неё это было не похоже: обычно по вечерам У-Она всегда ждал готовый ужин, а сейчас Э-Ар как будто только что спохватилась.

Переходя из туалета в ванную, он крикнул в кухню:

– Привет, ушастик! Извини, что задержался!

– Угум, – послышался отклик жены.

Вымыв руки, У-Он заглянул на кухню: оттуда доносился энергичный стук ложки. Э-Ар выглядела сонной и помятой, хмурилась, сердито смешивая в эмалированной миске что-то белое с чем-то жёлтым. Творог с яйцами, определил У-Он. На плите стояла сковородка – значит, будут чишукеки (сырники – прим. авт.). У-Он облизнулся.

– Прости, с ужином я сегодня что-то... никак, – сказала Э-Ар через плечо, бросая в творожно-яичную массу пару ложек муки. – Сейчас быстренько чишукеки поджарю.

– А сайакурима (кисломолочный продукт наподобие сметаны – прим. авт.) есть? – поинтересовался У-Он, подходя сзади и кладя руки на талию жены.

– Глянь в холодильник, должна быть там, – ответила она, не реагируя на его заигрывание.

На сковороде аппетитно шипели чишукеки, а жена стояла с лопаточкой в руке, устало опираясь на рабочую поверхность рядом с плитой.

– Ты чего такая? – спросил У-Он, сочувственно приподнимая брови домиком.

Э-Ар поморщилась.

– Да так, недомогание какое-то. Пришла с работы, прилегла, уснула... Ужин не успела приготовить.

У-Он встал из-за стола, озабоченно пощупал её лоб.

– Ты заболела?

– Да нет, так... ерунда, пройдёт, – неохотно проронила Э-Ар.

– Кстати, раз уж речь зашла о недомоганиях... Я этот твой сельдонис больше в рот не возьму, – сказал У-Он. – Я сегодня на работе весь день с толчка не слезал, потом по дороге домой приспичило – пришлось в кусты лезть, и вот сейчас... еле до туалета добежал. Кто его знает – может, ещё бежать придётся.

– Да, я читала, что у него послабляющий эффект, – задумчиво кивнула Э-Ар с тенью улыбки в уголках губ.

– Так это... предупреждать надо! – воскликнул У-Он обиженно.

– Извини. – Жена, устало прикрыв глаза, потёрлась щекой о его плечо. – Я сама его в первый раз пробую. Не знала, что он так... сильно действует.

– И решила сначала испытать его на мне? – невесело усмехнулся У-Он. – Установить, так сказать, максимальную дозу экспериментальным путём?

– Прости, – снова промурлыкала Э-Ар. – Моя промашка. Теперь будем знать, что сельдониса нельзя есть так много.

– Ну вот, промахиваешься ты, а страдает моя... мой кишечник, – проворчал У-Он.

Но слишком сильно сердиться он не мог себе позволить: во-первых, его огорчило недомогание Э-Ар и её болезненный вид, а во-вторых, ему предстояло обрадовать её новостью о том, что в выходные у них будут в гостях синеухие ребята. Беспечно приглашая их отведать вкусную стряпню своей жены, он почему-то не удосужился подумать: а как к этому отнесётся она сама?..

На тему синеухих они с ней, помнится, вообще не говорили. И настоящий цвет ушей У-Она был тайной не только для коллег, но и для жены.

Э-Ар поставила перед ним тарелку с вкусно дымящейся горкой круглых, румяных чишукеков, политых сайакуримой, оставив себе только три штуки. Спохватившись, поставила чайник и достала из шкафчика коробочку с заваркой для тоо. У-Он любил этот напиток из листьев, цветков и почек высокогорного растения тоо за его горьковато-пряный аромат и приятную терпкость. Кстати, он и закреплял – в самый раз для взбунтовавшегося нутра У-Она.

– Ты чего себе так мало положила? – спросил он, кивнув на тарелку жены с пока ещё не тронутыми чишукеками.

– Да я не особенно хочу есть, – ответила она рассеянно.

Когда горячие творожные лепёшечки согрели желудок У-Она, внутри у него ёкнуло, и он напрягся в тревожном ожидании, но... ничего. Обошлось. А крепкий тоо окончательно успокоил его внутренности, и он, разомлевший, довольный и сытый, с сожалением посматривал на Э-Ар, домучивающую ещё только второй чишукек. Что с ней такое, интересно знать? Женский организм был для У-Она чем-то непонятным и загадочным. У женщин постоянно что-то не в порядке, и поди разберись, что именно... Ещё утром она была бодра и полна сил, а сейчас вся как-то сникла и побледнела. Другое дело – телефон или музыкальный центр. Разобрал – понял. А тут...

Сколько ни тяни, а говорить надо. Прочистив размякшее после тоо горло, У-Он начал:

– Ушастик, тут такое дело...

Э-Ар тут же навострила свои пунцовые локаторы. Вся вялая, бледная, а ухо – раз! – и дернулось кверху. Глаза тусклые, а ухо настороже. У-Он, собравшись с духом, продолжил:

– Я пригласил к нам в выходные пару своих знакомых. Я подумал – может, ты приготовишь что-нибудь особенное? Хотя, вообще-то, теперь и не знаю, как быть... Если ты собралась разболеться...

– Нет, пусть приходят, – негромко, но быстро ответила Э-Ар. – Хоть какое-то развлечение. Когда – в тульйойль или в ирйойль?

– Мы договорились на тульйойль, на два часа, – ответил У-Он осторожно. – А ты уверена, что будешь хорошо себя чувствовать?

– Нормально, оклемаюсь, – кивнула Э-Ар. – Я люблю, когда приходят гости. А кто они? Кто-нибудь с твоей работы?

– Э-мм, – замялся У-Он. – Не совсем. Понимаешь, они... Синеухие. Это ничего?

В наставшей тишине тикали часы и громко стучало сердце У-Она. Теперь уже оба уха Э-Ар работали в режиме приёма с усилением сигнала, глаза округлились, одна бровь приподнялась. У-Он, прижав уши, ждал.

– Нууу, – протянула Э-Ар, округлив губы в очаровательный поцелуйчик, – синеухие так синеухие. Что в этом такого? Пусть приходят, я приготовлю что-нибудь мясное. – И "поцелуйчик" Э-Ар перетёк в обольстительную улыбку, а глаза превратились в щёлочки, янтарно искрящиеся сквозь пушистые метёлки ресниц.

У-Он с облегчением расслабился. Всё-таки Э-Ар – умница, и предрассудками её головка не забита. Ему неудержимо захотелось нежно потеребить её уши, и он сделал это, привстав и перегнувшись через маленький кухонный стол. Э-Ар зажмурилась от удовольствия и заурчала.

Утром в тульйойль Э-Ар послала У-Она в магазин, вручив ему длинный список продуктов. Когда он вернулся, нагруженный двумя тяжёлыми пакетами, по квартире расхаживало существо в махровом халате, в бигуди и с толстым слоем какого-то кремообразного зеленоватого вещества на лице. Только по фигуре и голосу оторопевший У-Он узнал свою жену.

– Ой, – вырвалось у него.

Э-Ар тем временем схватила оба пакета с продуктами и поволокла их на кухню. У-Он запоздало воскликнул ей вслед:

– Ушастик, куда? Тяжело ведь, я бы отнёс!

На полпути Э-Ар всё же поставила один пакет на пол, и У-Он взял его. Пыхтя и отдуваясь, жена втащила первый пакет на стол.

– Уф, как ты только всё это приволок!

– Сколько заказала, столько и приволок, – усмехнулся У-Он. – Всё по списку.

– Ладно, давай займись уборкой, а я буду готовить, – распорядилась Э-Ар.

У-Он взялся за пылесос и тряпку, а с кухни послышался энергичный стук молотка для отбивания мяса. Когда раздался телефонный звонок, У-Он мгновенно ощутил укол беспокойства: это не могли быть Ло-Ир с Уль-И. Им он дал номер своего мобильного, а звонил стационарный телефон.

– Я подойду! – крикнула Э-Ар. – Не включай пока пылесос, а то будет не слышно!

Через пять минут она вошла в комнату с озадаченным видом – это можно было разглядеть даже сквозь толстый слой косметической маски.

– К нам сегодня придут мама с папой, – сообщила она. – Боюсь, им не понравятся твои знакомые. Мне-то – ничего, а вот они синеухих... как бы это сказать... недолюбливают. Так уж получилось. – И Э-Ар состроила жалобно-виноватую гримаску.

У-Он выпрямился и бросил тряпку на столик, который протирал.

– А ты не могла что-нибудь придумать? – спросил он с досадой. – Ну, будто у нас сегодня другие планы, что мы надолго уйдём из дома... Или что-то в таком роде?

Э-Ар развела руками.

– Не получилось... Ну, ты же знаешь мою маму! Когда она говорит, слово вставить невозможно. "Мы совсем ненадолго, только на чашечку тоо, не беспокойся, ничего особенного готовить не нужно, придём не с пустыми руками", – скороговоркой передала она слова матери, весьма правдоподобно подражая и её голосу, и темпу речи.

– Ну, и во сколько они придут? – обречённо спросил У-Он.

– В два, – в тон ему ответила Э-Ар.

– Мда... – У-Он почесал за ухом.

Они сели на диван и некоторое время молчали.

– А ты не можешь позвонить своим синеухим и перенести визит? – спросила Э-Ар и, не дав У-Ону раскрыть рта, тут же ответила сама: – Нет, это неудобно как-то... Пригласили, а потом сами же всё отменили... Да и второй раз столько готовить хлопотно... Да. Кажется, сегодня нам предстоит напряжённый обед. Ммм... А может, и обойдётся всё.

– Ло-Ир и Уль-И – очень славные ребята, – сказал У-Он. – Может быть, они понравятся твоим родителям.

– Хотелось бы надеяться, – вздохнула Э-Ар. И тут же подскочила, будто снизу в неё вонзилось шило: – Ой, у меня же там мясной рулет!..

Она умчалась на кухню, а У-Он сидел в задумчивости. С родителями жены у него сложились не слишком тёплые отношения. Не сказать чтобы враждебные, но и не особенно дружественные. Тесть – ректор университета и тёща – декан одного из его факультетов (филологического, кажется) были ужасными снобами и свысока относились к У-Ону, скромному мастеру сервисного центра по ремонту техники. И каким бы высококлассным специалистом в своей области он ни был, в их глазах это мало что значило. Они были светилами науки, а он чинил телефоны.

А если бы они узнали, что он – синеухий? Тогда вряд ли их с Э-Ар свадьба вообще состоялась бы. На этой свадьбе родных У-Она не было. Ему пришлось объяснять, что они живут слишком далеко (и это было правдой) и такое путешествие им не по карману (что тоже было недалеко от истины). На характере Э-Ар, как ни странно, не отразились привычки и взгляды родителей, и она весьма разочаровала их – не пошла по их стопам в науку, а стала учительницей младших классов. И, к тому же, в мужья выбрала не преуспевающего бизнесмена, не дипломата, не доктора наук, не офицера, а его, У-Она. Простого парня. Её родители проглотили это, но так и не переварили.

Это был всего лишь второй их визит за семь месяцев совместной жизни У-Она и Э-Ар. И если первый больше напоминал посещение комиссии из социальной службы – с целью оценки состояния жилищных условий, то чего ждать от сегодняшнего?..

Без двадцати два мимо него продефилировала, стуча высокими каблучками, сногсшибательная красавица. Исчезли халат, бигуди и маска, и Э-Ар предстала перед У-Оном в голубовато-сиреневом платье, янтарных браслетах на обеих руках и с пышной волнистой рыжей гривой, рассыпанной по плечам и спине. Всё, что смог произнести обалдевший У-Он, было:

– Ух ты!

Крася губы у зеркала в прихожей – последний штрих! – Э-Ар только хмыкнула.

– И это всё, что ты можешь сказать?

– Ну... – У-Он приблизился и встал у жены за плечом, любуясь её отражением в зеркале. – Ты сегодня божественно красива, вот.

Э-Ар гордо вздёрнула лисью мордочку.

– Спасибо, я знаю, – сказала она не без самодовольства.

У-Он засмеялся. Из состояния блаженной влюблённости его вывел звонок мобильного.

– Привет, это Ло-Ир, – раздался в динамике молодой мужской голос. – Мы с Уль-И уже в пути.

– А, привет! Мы вас ждём, конечно же, – ответил У-Он. – Моя жена приготовила просто фантастический обед.

– Мы сгораем от нетерпения всё попробовать, – весело отозвался Ло-Ир.

И вот – звонок в дверь, и Э-Ар простучала каблуками в прихожую, повеяв на У-Она ароматом духов. Щёлкнули отпираемые замки, и голос Э-Ар сказал весело и безмятежно:

– Привет, мам, привет, пап.

У-Он, сжав челюсти, сидел на диване и слушал.

– О, как ты сегодня умопомрачительно выглядишь, роднуля! Надеюсь, мы своим приходом не нарушили ваших планов? Вы куда-то собирались? – Голос тёщи – как смычком по нервам. У-Он мысленно пожалел студентов, вынужденных слушать её на лекциях. Расстроенная виолончель.

– Нет, мам, просто так получилось, что мы ждём в гости друзей У-Она, – ответила Э-Ар. Её голос по сравнению с голосом матери разливался лёгким, прозрачным перезвоном металлофона, ясный и свежий, как лесной родник, и слушать его было одно наслаждение.

– Ах вот как! – снова заныла виолончель, доводя У-Она до зубной боли. – Значит, мы правильно сделали, что купили такой большой торт! Я хотела взять поменьше, но отец настоял вот на этом, преогромном!

– О, мам, спасибо! У нас и так куча еды наготовлена, ну да ладно, торт тоже будет весьма кстати.

У-Он всё-таки заставил себя встать и выйти им навстречу с любезной и гостеприимной улыбкой на лице.

– Здравствуйте, госпожа Отерис. Господин Отерис, моё почтение, – поклонился он.

Госпожа Отерис, обладая занудно-виолончельным голосом, также и фигурой напоминала этот инструмент, только без "талии" и перевёрнутый вниз грифом. Она как бы состояла из частей разных женщин: будто к ногам манекенщицы приделали бесформенное туловище толстухи. Брючный костюм ещё больше подчёркивал её нелепое телосложение: если в платье она была бы уличной тумбой для афиш, то в брюках и жакете смотрелась бочкой на длинных ногах. Белые крупные бусы покоились на её бюсте почти параллельно земле, а обведённый тёмной помадой рот утопал в дряблых, обвисших складках её щёк. Её муж был весьма под стать ей – крупный, солидный, сытый господин с интеллигентной седеющей бородкой и в очках в золотой оправе. У него в руках была коробка с тортом весьма внушительного размера и пакет с фруктами, а госпожа Отерис держала холеными пальцами, похожими на перетянутые в двух местах сосиски, бутылку какой-то ягодной настойки.

– Здравствуйте, голубчик, – снисходительно ответила она на приветствие.

Тесть промолчал, только важно кивнул У-Ону головой, блеснув очками.

У-Он протянул руки:

– Позвольте торт и фрукты, я отнесу на кухню.

Пока он мыл фрукты, родители жены чинно уселись на диван.

– Ну, дорогая, рассказывай, как вы поживаете, – запела виолончель.

– У нас всё прекрасно, мама, – бодро ответила Э-Ар.

– Да, вид у тебя вполне цветущий, – продолжала пилить госпожа Отерис, безбожно не попадая в ноты. – А тебя ещё не утомила работа в школе? Ох уж эти дети!.. Этот шум, гвалт! Я не выдержала бы и получаса там! По мне, так лучше студенты: они, по крайней мере, ведут себя сдержаннее.

– Мне нравится работать с малышами, – честно ответила Э-Ар. – Они искренние и открытые, а вот студенты... Они уже себе на уме.

– Зря, зря ты не стала защищать диссертацию! – посетовала госпожа Отерис. – Познакомилась бы с молодым человеком нашего круга, вышла бы замуж...

– Мама! – с досадой перебила Э-Ар. – Ну, не начинай опять.

У-Он в это время стоял за дверью с блюдом вымытых фруктов. Сжав зубы, он надел маску вежливости и вошёл. "Как официант", – подумал он, ставя блюдо на стол. И вид соответствующий: белая рубашка, чёрные брюки – только фартука не хватает и салфетки через руку. Госпожа Отерис смолкла на секунду, но тут же заговорила на другую тему:

– У-Он, как ваши успехи, карьера?

Да уж, знала она, чем уязвить. Какая могла быть карьера у мастера-ремонтника? Разве что податься в частное предпринимательство? Но это было рискованно, да пока и не по средствам У-Ону.

– Благодарю вас, я доволен своей работой, – ответил он сдержанно.

– Всё там же, в... э-э, сервисном центре? – спросила госпожа Отерис.

– Да.

– Простите, я запамятовала... Вы его директор?

– Нет, я просто мастер.

– А!.. Понятно.

При этом госпожа Отерис многозначительно переглянулась с мужем, который до сих пор хранил важное и глубокомысленное молчание, предоставляя своей половине возможность играть первую скрипку, то есть, виолончель.

Звонок в дверь заставил У-Она напрячься и ощутить лёгкий зуд в ушах.

– А! Это, видимо, друзья У-Она, – встрепенулась Э-Ар.

– Я открою, – глухо ответил тот.

В сложившихся обстоятельствах У-Он не был рад приходу Ло-Ира с Уль-И, и это, видимо, было написано на его лице, потому что молодой ур-рамак спросил:

– Что-то случилось?

Ло-Ир был в сером костюме с голубой рубашкой, девушка – в чёрном коротком платье и белой кожаной куртке. Уши ребят беззастенчиво синели из-под волос. У-Он вздохнул.

– Родители жены припёрлись, – сообщил он шёпотом. – Когда их никто не звал.

Ло-Ир, заблестев амальгамой в глазах, понимающе усмехнулся.

– А ты их, стало быть, не перевариваешь.

– Скорее, это они не переваривают меня, – ответил У-Он. – К тому же, они не любят синеухих.

Ло-Ир, серьёзно заглянув У-Ону в глаза, спросил тихо:

– Скажи мне одно: их общество тебе неприятно?

– Да уж мало хорошего, – признал тот.

Беловолосый ур-рамак кивнул.

– Ну, значит, сейчас они вылетят отсюда, как пробка из бутылки.

– Подожди... Ты хочешь... – начал У-Он встревоженно.

Парень улыбнулся и ободряюще похлопал У-Она по плечу.

– Всё будет тип-топ.

Мягкой, уверенной походкой крупного хищника он вошёл в гостиную. Уль-И грациозно шагала следом за ним, а позади них плёлся У-Он с выражением "как бы чего не вышло" на лице.

– Всем привет, – сказал Ло-Ир низким бархатным голосом, в котором мягко перекатывались опасные рычащие нотки, и обнажил в улыбке выступающие клыки. – Позвольте представиться: меня зовут Ло-Ир Деку-Вердо, а это моя девушка Уль-И.

Э-Ар, поддавшись его звериным чарам, поднялась с кресла и сделала шаг ему навстречу. Госпожа Отерис, опомнившись и сообразив, кто находился перед ними, вскочила и вцепилась в её руку:

– Дорогая, стой! Не подходи к нему, это же... это же...

Под гипнотическим серебристо-холодным взглядом Ло-Ира слова застряли у неё в горле. Тот закончил за неё:

– Ур-рамак, правильно. Но я не причиню никакого вреда вашей дочери. Не беспокойтесь, – кивнул он господину Отерису, также вскочившему со своего места.

И с этими словами он галантно поцеловал руку Э-Ар, которая стояла, глядя на него, как зачарованная. Поскольку рядом находилась его девушка, Ло-Ир продержал руку Э-Ар в своей ни секундой дольше, чем того требовали приличия, но от У-Она не укрылось задумчивое восхищение, промелькнувшее в его взгляде: беловолосый ур-рамак был, видимо, весьма неравнодушен к женской красоте. Глаза Э-Ар из тёмно-янтарных стали цвета медового топаза, и она пролепетала:

– Здравствуйте... Мне очень приятно с вами познакомиться.

– Наслышан о ваших кулинарных способностях, – клыкасто улыбнулся Ло-Ир.

– Прошу... пожалуйста, к столу, – пригласила Э-Ар.

Ло-Ир ласково кивнул своей девушке, и они уселись на места, предложенные им хозяйкой.

– Мама, папа, присаживайтесь, – пригласила Э-Ар родителей.

Те, однако, не спешили присоединиться. Вид у них был такой, будто их дочь только что усадила за стол пару диких медведей.

– Мы, пожалуй, пойдём, дорогая, – пробормотала госпожа Отерис.

– Как, вы уже уходите? – спросил Ло-Ир с искусно разыгранным удивлением. – Стол выглядит просто потрясающе. Хозяйка так старалась, а вы даже не хотите ничего попробовать?

Чета Отерисов, заикаясь, пятилась к двери.

– Н-нет, мы, п-пожалуй... Извините...

– Мама, папа, куда вы? А торт? – воскликнула Э-Ар. – Нам ведь не съесть такой большой торт без вас!

– О! И торт есть? Здорово! – обрадовался Ло-Ир. И, потирая руки, окинул взглядом стол: – Просто не терпится начать! Не хватает только вас, – плотоядно улыбнулся он Отерисам и подмигнул У-Ону. "Ага, в качестве основного блюда", – мысленно продолжил тот фразу Ло-Ира, при этом хрюкнув от смеха.

Видимо, Отерисы именно так и решили, потому что они ретировались задом всё быстрее. Господин Отерис вдруг кинулся вперёд и, схватив дочь за руку, силой потащил за собой.

– Скорее, Э-Ар, уходим отсюда, – забормотал он, нервно блестя очками. – Я не оставлю тебя в лапах этих чудовищ!..

Э-Ар упёрлась.

– Папа... ты что?.. Никуда я не пойду! И вы с мамой оставайтесь!

– Нет, нет, бросай всё и уходим сейчас же! – настаивал отец, боязливо косясь на хищно улыбающегося Ло-Ира. – Это... оборотни!

– Папа, пусти, ты мне делаешь больно! – воскликнула Э-Ар, пытаясь освободиться от его рук.

Нотки страдания, прозвучавшие в её голосе, подействовали на У-Она, как хлыст. Как в далёком детстве, когда уличная шпана посмела тронуть его сестру, алая пелена ярости сомкнулась перед его глазами, пальцы пронзила боль, и в следующее мгновение он уже стискивал запястье тестя, а его горло вибрировало низким, утробным рыком. Растущие с фантастической скоростью когти вонзились в плоть, и господин Отерис вскрикнул.

На плечо У-Она легла тяжёлая рука.

– Остынь, брат мой, – сказал дружелюбный, но твёрдый и строгий голос. – Пусть он идёт.

У-Он, повинуясь, разжал хватку. Тесть, скуля и держась за окровавленное запястье, был оттащен его женой к выходу, и Отерисы, невзирая на свою солидную комплекцию и возраст, скрылись с поистине заячьим проворством.

От взгляда совсем посветлевших от ужаса, медово-жёлтых глаз жены У-Он пришёл в себя окончательно. Взбухшие на руке толстые шнуры жил разгладились, когти спрятались. Давно, очень давно этого с ним не происходило... С того самого случая в детстве.

И Э-Ар это видела.

Пятясь, она наткнулась на журнальный столик и упала бы, но Ло-Ир молниеносно оказался рядом и подхватил её. Ещё какую-то долю секунды назад он стоял рядом с У-Оном, а сейчас уже обнимал за плечи Э-Ар.

– Успокойся, – сказал он. – Никто не причинит тебе вреда.

Она, глядя на него округлившимися и пожелтевшими глазами, пролепетала чуть слышно:

– Вы... вы...

– Да, – кивнул Ло-Ир. – Мы истинные оборотни.

– Но ведь их же не осталось...

– Остались, Э-Ар, ещё как остались. Нас немного, но мы есть.

Э-Ар перевела угасающий, предобморочный взгляд на У-Она, от которого у него внутри всё неистово сжалось. Неужели она теперь будет бояться его?..

– А У-Он... – шевельнулись её губы.

– Он прежде всего твой муж, – сказал Ло-Ир мягко. – И он очень тебя любит. Не забывай об этом. Только это и имеет значение. Ну... иди к нему.

Она не хотела идти, У-Он это видел. И ему было больно. Он проклинал свою сущность, так некстати вырвавшуюся наружу. Лучше бы он никогда не переставал колоть препарат RX и оставался тихим, скромным синеухим, скрывающим истинный цвет своих ушей, лишь бы не видеть сейчас этот страх в глазах Э-Ар. Он был готов увидеть в них всё что угодно, кроме страха.

Ло-Ир тихонько подталкивал её к У-Ону, и она, хоть и маленькими шажками, но приближалась. Когда У-Он протянул к ней руки, она вздрогнула и отпрянула, но он успел её привлечь к себе. Гладя её волосы и теребя уши, он шептал:

– Ушастик мой... Это я. Твой У-Он. Я люблю тебя.

Постепенно она перестала дрожать в его объятиях. Вскоре послышались её всхлипы. У-Он взял её за подбородок и заглянул в глаза.

– Ты сделал папе больно, – всхлипнула Э-Ар.

– Прости, – вздохнул У-Он. – Это потому что сначала ОН сделал больно ТЕБЕ. И я просто... потерял голову. Никому... ты слышишь? Никому я не позволю тронуть тебя хотя бы пальцем! Потому что я люблю тебя больше всего на свете.

Он говорил Э-Ар слова, которые в иных обстоятельствах, наверное, сказал бы ей только наедине, но сейчас его не смущало присутствие Ло-Ира и Уль-И. Он ощущал их как родных, как часть себя – часть, от которой у него не было секретов.

– Правда? – шмыгнула Э-Ар носом.

– Да, – от всего сердца ответил У-Он.

Пока они стояли обнявшись, Ло-Ир с Уль-И снова уселись за стол. Беловолосый ур-рамак сказал с улыбкой:

– Ну, все успокоились, да? Давайте тогда наконец воздадим должное этому прекрасному обеду! У меня уже в животе урчит от голода!

У-Он, удостоверяясь, что Э-Ар действительно успокоилась, ещё раз заглянул ей в глаза и потеребил уши. Она робко, сквозь слёзы улыбнулась. Всё-таки она ещё побаивалась. У-Он вздохнул.

Гости ели с аппетитом, нахваливая кулинарное искусство хозяйки; особенно пришёлся им по вкусу мясной рулет, который был покрыт снаружи хрустящей корочкой, а внутри остался мягким и сочным, чуть с кровью – именно так, как нравилось ур-рамакам. Сама хозяйка только несмело улыбалась в ответ на комплименты и почти ни к чему не притрагивалась. Не лез кусок в горло и У-Ону: он был расстроен, чувствуя состояние Э-Ар. Когда он под столом дотронулся до её руки, она вздрогнула... А раньше улыбнулась бы. Он всего лишь хотел её подбодрить, а вышло ещё хуже.

После обеда женщины стали убирать со стола, а У-Он с Ло-Иром стояли на балконе, любуясь золотисто-багряным осенним безумием, застывшим в янтарных лучах солнца. Беловолосый оборотень, достав красный мешочек, набил трубку какой-то курительной смесью и задымил на весь балкон. Дым был совсем не едкий, а даже приятный: в нём чувствовалась тонкая, печальная горчинка и таинственная изысканность экзотических благовоний.

– А я тебя помню, – сказал У-Он. – Мы встречались в детстве. Твой отец тогда подвёз меня с друзьями до парка аттракционов.

Ло-Ир кивнул.

– И я этот случай помню. Ты выпустил когти и здорово расцарапал одному парню лицо.

– Только у тебя и твоего отца тогда уши были красные, – припомнил У-Он. – А сейчас синие. Почему?

Ло-Ир, попыхивая трубкой и щурясь от дыма, ответил:

– Так было нужно. Мы с отцом скрывали свою сущность, как ты сейчас. До поры. Теперь настают иные времена... Маски упадут, и тем, кто изменил своей сути, сильно не поздоровится...

– Говоришь загадками, – усмехнулся У-Он.

– Скоро поймёшь, – ответил Ло-Ир, разглядывая опустившийся ему на ладонь красновато-жёлтый резной листок. – Ты, похоже, потомок клана Белогрудого Волка, который считается исчезнувшим. Потому мой отец тогда и заинтересовался тобой.

У-Он хмыкнул. Всё это было пока слишком туманно.

– Мой отец – глава клана Белого Ягуара, – продолжал Ло-Ир задумчиво, отпустив листок в свободный полёт. – Ещё есть кланы Чёрного Медведя, Рыси, Росомахи, Огненной Лисицы, Седого Оленя и Орла. Нас, истинных оборотней, осталось мало... А большинство нынешних синеухих только называются ур-рамаками, но по духу они сравнялись с красноухими. Как и красноухие, они утратили знания, убив Зверя в себе. А Зверь этого не прощает. Для него они, увы, потеряны.

– Гм... Что-то пока малопонятно, – пробормотал У-Он, теребя себя за кончик уха.

Впрочем, слова Ло-Ира вызвали в его душе странный отклик. Смутная тоска заныла в груди – тоска по чему-то покинутому и давно позабытому, но родному. Мурашки волнения пробежали по спине от звука этих имён: Белый Ягуар, Чёрный Медведь... Белогрудый Волк. Знакомо, очень знакомо.

– Тебе надо встретиться с Учителем, – сказал Ло-Ир. – Твоя судьба неразрывно связана с нашими, и никуда тебе от нас не деться.

***Уважаемые читатели! Копирование текста – только для личного пользования. Для размещения на других ресурсах требуется разрешение автора!***

-- Глава 5. Дух Зверя

– Значит, ты синеухий?

Пальцы Э-Ар застыли в нервном обхвате на кружке с остывающим тоо. У-Он нежно дотронулся до них: холодные. Он накрыл их обеими ладонями, и ресницы жены вскинулись вверх. Кажется, опять вздрогнула.

– Я – ур-рамак, – сказал У-Он.

Э-Ар помолчала, грустно глядя на него, потом снова уронила взгляд в кружку.

– Мог хотя бы мне сказать, когда мы ещё только встречались...

У-Он невесело усмехнулся одним углом рта.

– И ты крепко подумала бы, прежде чем выходить за меня, да? Да, наверно, стоило тебе признаться... Прости.

Пальцы Э-Ар дрогнули под его ладонями, она встрепенулась, приоткрыв губы в порыве что-то сказать. Но сникла.

– Я не осуждаю тебя за то, что ты скрывал это, – проговорила она глухо. – Красил уши. Быть не таким, как все, трудно.

– Спасибо, что понимаешь, – проронил У-Он, отходя к окну.

Моросил скучный дождик, и яркая осенняя роскошь цветов поблекла, вымокла и поникла. В сердце глухо ныла и скреблась когтями тоска... Белогрудые Волки. У-Он закрывал глаза и видел большого зверя на мощных длинных лапах, с чёрно-серебристым мехом и белым треугольным "нагрудником". Хвост – огромный, пушистый, которым зверь вполне мог укрыться, свернувшись клубком. Высота волка в холке была с кухонный стол, на который со стуком поставила кружку Э-Ар.

Её носик ткнулся в плечо У-Она, тепло дыхания робко проникло сквозь ткань рубашки.

– Я не против синеухости... Синеухие... Ну, то есть, ур-рамаки... Они ничем не хуже нас. Вот только эти когти... И то, как ты рычал... Это было страшновато. – Пальчик Э-Ар заискивающе выводил на плече У-Она крендельки и завитушки. – Я даже испугалась за папу, ты ведь поранил его. Уши – ладно, но о своей способности превращаться в зверя ты мог бы мне сказать.

У-Он поймал её рисующую крендельки руку, повернулся к ней лицом и привлёк к себе. Рыжая, стройная и гибкая, как ветка яннаги, и горячая, как огонь... Глаза – то янтарь, то мёд. Как там? Огненная Лисица? Похожа... Могла бы быть ею. Если бы у неё были синие уши.

– Я не мог сказать, – выдохнул У-Он, касаясь губами её уха. – Потому что и сам толком не знал, могу ли... Пока не пропустил шесть курсов инъекций.

– А зачем... зачем ты пропускал? – Э-Ар изогнулась в его объятиях, не решаясь прижаться всем телом, но и не отстраняясь.

– Сам не знаю. – У-Он дышал ей в ухо, чувствуя, как по телу разбегаются мурашки возбуждения. Запах Э-Ар, аромат тоо от её губ, щекотное прикосновение пушистой пряди её волос – всё это будоражило не менее сильно, чем призраки воспоминаний о собственных истоках.

– Наверно, чтобы не привлекать этим внимания? Ведь это выдало бы в тебе сине... то есть, ур-рамака? – Э-Ар переместила руки с плеч У-Она на его шею, обвив её горячим кольцом.

Он чувствовал быстрый стук её сердца. Возбуждение или страх?..

– Да, наверно. Зачем красноухому колоть RX?

...И то, и другое. Она не решалась обнять его крепко, готовая в любую секунду вырваться и убежать. Нет, убежать он ей не даст: руки налились жаром и силой, и он сжал ими податливое, гибкое тело Э-Ар. Попалась лисичка. Она в панике пискнула, когда он чуть прикусил ей ухо, но У-Он только засмеялся, зарываясь лицом ей в шею и вдыхая запах кожи и волос своей женщины.

Потом она лежала, свернувшись клубочком, притихшая и не то озадаченная, не то испуганная, натянув одеяло до носа и как бы отгораживаясь им от У-Она. Интересно, что её так впечатлило? Когтей он вроде не выпускал, порычал только, разве что. Ну, так не на Э-Ар же, а от удовольствия.

– Ты чего? – спросил он, поворачиваясь на бок, лицом к ней.

Она задумалась ещё глубже прежнего. Чтобы растормошить её, У-Он отодвинул край одеяла и пощекотал Э-Ар под подбородком.

– Выглядишь так, будто мы не любовью занимались, а смотрели фильм ужасов, – пошутил он. – И самое страшное чудище вдруг прыгнуло на тебя с экрана.

– Почти так и есть. – Э-Ар уткнулась в подушку так, что был виден только один глаз – медово-жёлтый, медленно темнеющий.

У-Он хмыкнул и насупился. Не хватало, чтобы она ещё и в постели его боялась. Зверь он, что ли, какой?

А ведь таки да. Кто, как не зверь? Потомок клана Белогрудого Волка...

– Иди ко мне.

Ему хотелось согреть её, успокоить. У-Он сгрёб Э-Ар, прижал к себе и молча лежал с ней в обнимку, иногда нюхая её пушистые рыжие волосы.

Интересно, по какой линии ему передалась кровь Волков – по отцовской или материнской? Он помнил волосы матери – чёрные как смоль, с редкой проседью, и её жгуче-тёмные глаза с затаённой искоркой. Отец в минуты нежности называл её "волчонком"...

* * *

Ай-Маа Найко никогда не была особенно красивой: широко расставленные глаза, коротковатый нос, большой рот, нездоровый цвет лица. Надежды матери на то, что из девочки-дурнушки она вырастет если не в красавицу, то хотя бы в девушку с приемлемой внешностью, не оправдались. Ни лицом, ни фигурой природа Ай-Маа не наградила. Кожа у неё была смуглой с болезненным желтоватым оттенком, а губы – розовато-серыми. Лишь в том природа расщедрилась, что наделила Ай-Маа длинными чёрными волосами – ниже пояса, да такими густыми, что её небольшие заострённые синие уши почти полностью скрывались под ними.

– Не видать тебе женихов, – вздыхала мать. – Учись делу какому-нибудь, что ли. Чтоб сама себя прокормить могла, если замуж не выйдешь.

И Ай-Маа училась – на закройщицу. Училище располагалось, по счастью, в её родном гетто, Каа'алоа, и работу в ателье она нашла здесь же. Зная о своей непривлекательности, о женихах и не мечтала. Была диковатой, нелюдимой, одевалась скромно, а модным стрижкам предпочитала косу, по-старомодному уложенную в тяжёлый узел на затылке. Напряжённый, испытующий взгляд её тёмно-карих глаз мало кто мог выдержать без смущения, и её за спиной называли "волчонком". Покупая раз в неделю в мясном магазине кусок говяжьей вырезки, она держалась чинно и спокойно, и никому не пришло бы в голову заподозрить, что, придя домой, она эту вырезку не поджарит и не запечёт, а съест сырой. Вот такая у Ай-Маа была тайная слабость, которой она стыдилась, и которую безуспешно пыталась заглушить курсами инъекций препарата RX. Подруг среди работниц ателье она не приобрела, держалась особняком. И все были весьма удивлены, что однажды за ней начал ухаживать мужчина.

Он был клиентом – заказал костюм. На вид ему было за сорок, его виски уже начали седеть. Мягкий взгляд с грустинкой в глубине серо-голубых глаз, добрая открытая улыбка, приятный голос – чем-то он напомнил девушке отца, умершего за полгода до окончания ею училища. Когда она снимала с него мерки, он сказал:

– Какие у вас волосы чудесные!

Ай-Маа ничего не ответила, даже не покраснела, но уши налились жаром и запульсировали.

Заказчик приходил на примерки в срок, не привередничал и не придирался. К тому времени, когда костюм был готов, Ай-Маа знала, что клиента звали Вук-Хим Каро, что он уже десять лет как вдовец, детей в браке не нажил. Работал директором школы в другом гетто – Лулукане.

Ему было сорок три, ей – двадцать четыре. Чувствуя доброе к себе отношение, Ай-Маа потянулась к нему, но поначалу больше как к отцу, чем как к мужчине – претенденту на её руку и сердце. Её нового знакомого не отпугнули ни её непривлекательная внешность, ни замкнутый нрав, ни резковатые манеры. Он не отошёл в сторону с усмешкой, как все, а смотрел на неё со своей доброй грустинкой в глазах, и тепло его руки, касающейся её волос, и смущало, и трогало, и странно волновало Ай-Маа. Но когда он в первый раз поцеловал её, девушка отреагировала резко и нервно – хоть пощёчину и не дала, но, колюче засверкав глазами, потребовала, чтобы он больше этого не делал.

– Почему? – засмеялся он.

Ай-Маа, пощупав под волосами запылавшие жаром уши, ответила:

– Знаю я... чего может хотеть одинокий мужчина от такой девушки, как я! Затащить в постель, а потом...

Господин Каро не рассердился и не удивился – только улыбнулся в ответ.

– Волчонок ты мой... ни разу не целованный, – сказал он, глядя на неё с грустной нежностью.

А на глазах у Ай-Маа вдруг выступили жгучие слёзы. Они неудержимо текли, как она ни старалась загнать их обратно, кусая губы, моргая и задерживая дыхание до боли в груди. Это и в самом деле был её первый поцелуй, и признаваться в том, что она "засиделась в девках" до двадцати четырёх лет, когда все вокруг теряли девственность в четырнадцать-пятнадцать, было для неё мучительно. А господин Каро уже нащупал под её волосами уши и нежно мял их пальцами. Он больше не пытался её поцеловать, просто погладил по голове, как ребёнка.

– Ладно... Я докажу серьёзность своих намерений, – улыбнулся он. – Сегодня вечером жди меня в гости.

И он пришёл – в новом костюме, который скроила для него Ай-Маа. Оказалось – просить её руки. Мать, приятно удивлённая, попотчевала гостя, как полагается, и сказала, что она не против отдать ему свою дочь, если та согласна. Ай-Маа пробормотала, заикаясь:

– М-мне надо п-подумать...

Потом, наедине, мать бросилась к ней с объятиями:

– Вот порадовала так порадовала, доченька!.. И где же ты такого жениха нашла? Какой видный мужчина, и сразу понятно – порядочный и хороший! Вот что я тебе скажу: выходи за него, даже не задумывайся! Я бы сама за него вышла, да зачем уж мне теперь... И так свой век доживу, а вот тебе устраиваться в жизни надо.

– А ничего, что ему уже за сорок? – усомнилась Ай-Маа, у которой всё ещё не могло уложиться в голове: она – выйдет замуж?

– Э, дорогая! Старый волк, да зубы остры, – сказала мать, многозначительно подняв палец. – Не упускай такой шанс, лучшей судьбы при твоей-то "красоте" тебе и не найти. Кто ещё тебя возьмёт?

– И вовсе не во внешности дело, – буркнула Ай-Маа, уязвлённая. Она и сама знала, что не хороша собой, но слушать это от других, пусть даже от собственной матери – увольте!

Не о таком "принце" она мечтала... Да, всё-таки мечтала, как и все девушки. Хотя почти и не надеялась дождаться. Что делать? Отказать господину Каро и ждать дальше?

Она решила ещё подождать, чем вызвала у матери бурю раздражения. Господин Каро грустно улыбнулся и сказал:

– Ну что ж, насильно мил не будешь... Позволь остаться твоим другом. Ты можешь рассчитывать на меня во всём.

Мать с укоризной качала головой, глядя на эту дружбу: она считала, что дочь упускает свой единственный шанс создать семью. Но "волчонок" Ай-Маа, при всей своей внешней угловатой угрюмости и замкнутости, была всё же не без романтичной жилки в характере... Она ждала "принца".

"Принц" лишь промаячил на горизонте, оставив на сердце Ай-Маа рубец. Его звали Ан-Ким, он только что принял от своего отца небольшой бизнес в гетто – торговлю канцтоварами. Ан-Ким сочетал в себе все достоинства "принца": был красив, молод, энергичен и обаятелен. Но все эти достоинства перевешивал один большой недостаток: у него уже была подруга. Ай-Маа страдала по нему, не смея признаться в своих чувствах и плача в жилетку господину Каро. Больше ей было не с кем поделиться своей сердечной болью: после её легкомысленного отказа школьному директору мать и слушать ничего не желала, а отца не было в живых.

Разочарование пришло, как катастрофа. Ан-Ким пригласил Ай-Маа на свой день рождения, и девушка не удержалась – пришла. Её почти и не приглашал никто, и она была тронута этим жестом Ан-Кима. На вечеринке именинник напился и повздорил со своей девушкой, а утешения стал искать у Ай-Маа, уединившись с ней в укромном уголке. Она чистосердечно и безо всякой задней мысли успокаивала его – словами, но слов Ан-Киму показалось мало, и он перешёл к делу, за чем его и застукала подруга. Он ещё не успел зайти с Ай-Маа слишком далеко, но от его разъярённой возлюбленной крепко досталось обоим. Именинник получил от своей пассии в глаз, а Ай-Маа взбешённая девица вцепилась в волосы.

Поначалу Ай-Маа оторопела и не сразу смогла отбиться, но виноватой она себя не чувствовала – напротив, это Ан-Ким выставил её на позор, а его подруга пыталась лишить её единственного украшения – шевелюры. Уже несколько недель подряд Ай-Маа боролась со своим пристрастием к сырому мясу и не брала его в рот, держа себя "в узде"; она даже не думала, к чему это могло привести. А привело это к тому, что Ай-Маа озверела...

Девушка Ан-Кима выла, заливаясь слезами и прижимая салфетку к окровавленному лицу, а все с ужасом смотрели на Ай-Маа. А что? Она только защищалась от этой фурии и даже не успела заметить трансформацию своих рук. Всего лишь хотела царапнуть противницу ногтями по лицу, а получилось – когтями...

Именинник даже протрезвел.

– Ты что, RX не колешь? – набросился он на Ай-Маа. – Сумасшедшая! Выметайся отсюда, и чтоб я тебя больше не видел!

Оказаться в центре скандала, быть грубо выставленной дорогим её сердцу человеком, да ещё и потерять над собой контроль до частичного превращения в зверя – всё это было слишком для нервов Ай-Маа. Рыдая, она поплелась домой.

По дороге её чуть не сбила машина, девушка упала в лужу и пришла домой в ужасном состоянии – грязная и почти невменяемая от горя. Едва переступив порог, она упала на руки потрясённого господина Каро, сидевшего у них в гостях. Мать только всплеснула руками, застыв с приоткрытым ртом.

Глядя на Ай-Маа, они заподозрили самое страшное: уж не изнасиловали ли её?.. Да, пожалуй, это можно было назвать изнасилованием, но скорее моральным, нежели физическим, в чём Ай-Маа и заверила их, когда немного успокоилась. Господин Каро был возмущён и разгневан до такой степени, что хотел немедленно пойти к Ан-Киму и дать ему пощёчину. В его добрых светлых глазах зажёгся жёсткий, непривычный и жутковатый огонь, при виде которого Ай-Маа невольно содрогнулась: наверно, вот так же выглядела и она, потеряв власть над собой на вечеринке. Нет, его ни в коем случае нельзя было отпускать в таком воинственном настрое – кто знает, что он мог натворить сгоряча? Ай-Маа встретилась взглядом с матерью: та, видимо, думала сейчас об этом же.

– Я должен пойти и высказать этому мерзавцу всё!.. – негодовал господин Каро, сжимая кулаки.

Нет, когти у него не росли, но этот огонь в глазах...

– Не надо, господин Каро, прошу вас! – И Ай-Маа со слезами повисла у него на шее.

Тот сначала пытался мягко высвободиться, но девушка вцепилась в него, как клещ, и тряслась от рыданий. Господин Каро растерялся, обмяк и сдался – прижал Ай-Маа к себе и стал успокаивать, гладя по голове.

– В самом деле, не стоит оно того, – присоединилась к уговорам мать. – Ещё руки об эту мразь пачкать! Да чтоб ему провалиться!

В общем, господин Каро так и не пошёл к Ан-Киму выяснять отношения: Ай-Маа после такого потрясения заболела, и он навещал её каждый день, принося фрукты и лакомства. Когда она, заикаясь от смущения, попросила его принести ей лучше кусочек сырого мяса, он мягко улыбнулся и кивнул. На следующий день он, протягивая ей на тарелке кусок говяжьей вырезки, сказал:

– Самое свежее, что я смог найти.

Теперь он знал "постыдный" секрет Ай-Маа, и это его не шокировало и не отталкивало. Такие секреты знают только самые близкие... В общем-то, он уже давно и был для неё самым близким человеком после матери.

Она стала его женой – через три года после предложения руки и сердца. Ей было двадцать семь, ему – сорок шесть. Он был уже в том возрасте, когда мужчина ценит в женщине не внешнюю красоту и сексапильность, а внутренние качества – как раз то сочетание, которое Ай-Маа собой и представляла.

Ан-Ким, к слову, через год после того случая на вечеринке заболел "чёрным безумием" – недугом, от которого не было спасения. Начиналось оно с нарастающей нервозности и утомляемости, переходящей в помешательство – тихое или буйное, в зависимости от личности больного, и заканчивалось истощением, параличом и смертью. Поражал этот недуг как синеухих, так и красноухих – без разбора. Сколько ни бились врачи в поисках лечения, между словами "чёрное безумие" и "смерть" можно было поставить знак равенства. Через полгода после начала болезни Ан-Кима не стало.

Итак, Ай-Маа Найко стала Ай-Маа Каро, но нисколько не сожалела об этом. В чувствах супруга к ней сочетались любовь мужа и нежность отца. Ай-Маа с гордостью носила обручальный браслет, и работницы ателье удивлённо и не без зависти качали головами: как это она, угрюмый "волчонок", дурнушка, каких поискать, умудрилась выйти замуж? Да ей же на роду было написано вековать старой девой!..

Время шло, замужняя жизнь Ай-Маа текла благополучно, вот только она никак не могла забеременеть. Минуло уже четыре года со дня свадьбы, но порадовать мать внуками у неё не получалось. Муж грешил на себя – как-никак, уже пятьдесят стукнуло, но обследование показало, что его семя вполне способно к оплодотворению. Ай-Маа тоже была здорова. Что же мешало им зачать ребёнка?

Они переехали из района Каа'алоа в Лулукан, поближе к работе мужа, и Ай-Маа устроилась в местное ателье. Там она на удивление быстро влилась в новый коллектив; её приняли дружелюбно, никто не шушукался у неё за спиной, и с парой портних они стали даже близкими приятельницами. Одна из них, узнав о проблеме Ай-Маа, посоветовала ей сходить к знахарке. Ай-Маа поначалу посмеялась:

– Да ты что! Мы же не в древние времена живём, чтобы по лекарям, колдунам да бабкам ходить! Есть ведь современная медицина, и неплохая.

– Не скажи, – покачала головой подруга. – Помогла тебе хоть на капельку эта хвалёная медицина? Нет.

И она принялась рассказывать о знахарке такие чудеса, что Ай-Маа задумалась. Может, и правда, этой бабке доступны такие области, в которых обычная медицина теряется, как младенец в лесу? Домой она пришла под впечатлением и тут же рассказала всё мужу. Тот лишь посмеялся над ней:

– Ох и дремучие вы, девушки! Верите всяким шарлатанам, которым только и нужно, что выманить побольше денег у таких доверчивых простушек! Даже не думай, волчонок. Справимся как-нибудь без твоих бабок-знахарок. – И с этими словами Вук-Хим поцеловал её в лоб и в глаза.

Хоть в словах мужа и был некий резон, но Ай-Маа запала в душу эта идея. Через неделю она попросила у подруги адрес знахарки и тайком от мужа отправилась к ней.

Жила знахарка на окраине гетто, в двухэтажном доме на четыре квартиры; пробираясь через двор к входу, Ай-Маа почти по щиколотку утопала в грязи, а поднимаясь к заветной двери, пару раз чуть не запнулась о шастающих под ногами котов. Задранные трубой хвосты, горящие глаза и вызывающий мяв со всех сторон произвели на неё неизгладимое впечатление. Кошачью свадьбу они тут устроили, что ли, прямо на лестнице?.. А на коврике перед дверью сидела белая кошечка с голубыми невинными глазами.

"Бабка" оказалась совсем ещё не старой женщиной с цепкими, пронзительными глазами и глубоким голосом. Открыв дверь и окинув Ай-Маа взглядом с ног до головы, она подхватила белую кошечку с коврика.

– Ах ты, распутница! Глаза твои бесстыжие!

Ай-Маа сначала оторопела, подумав, что эти слова адресованы ей, но знахарка обращалась к кошке, сводившей с ума всех местных кавалеров. Без слов, кивком головы знахарка пригласила Ай-Маа внутрь. "Будто ждала меня", – промелькнуло в голове молодой женщины.

Квартира была вполне обычная, уютная и опрятная, отделанная в тёмно-красных и коричневых тонах, на первый взгляд ничем не выдававшая рода занятий своей хозяйки. Разве что немного сумрачная. А может, это просто потому что вечер был такой – угрюмый и тёмный? Ай-Маа исподтишка разглядывала знахарку. Двигалась женщина плавно и быстро, а глаза у неё были круглые и светлые, хищные, рысьи. Чёрное платье, красная ажурная шаль на плечах, волосы с обильной проседью, собранные сзади в сетку.

– Быть тебе матерью двоих детей, – сказала знахарка, отпуская кошку. Та белой молнией сразу скрылась в глубине квартиры. – Зачнёшь и родишь благополучно, если не будешь убивать в себе Зверя, калеча свой дух.

Ай-Маа так и села в ближайшее кресло: ноги подкосились. Она ещё ничего не сказала, а женщина уже всё знала!

Знахарка чуть усмехнулась и тоже села – к круглому столу, покрытому вышитой скатертью, с лампой посередине. Склонив голову набок и прищурившись, она смотрела на Ай-Маа задумчиво.

– Тело твоё, девочка, не поражено болезнью, а вот дух нездоров, – сказала она. И добавила со вздохом: – Как, впрочем, и у многих сейчас. От духа всё идёт.

Тикали часы, у соседей за стеной плакал ребёнок.

– Так что мне делать? – чуть слышно спросила Ай-Маа.

Знахарка провела ладонью по скатерти, расправляя на ней складки.

– Скажу тебе, что делать, – кивнула она. – Год живи без уколов. В мясе себе не отказывай. Забеременеешь – тоже не колись, пока не родишь. Но самое главное – надо снова открыть себя Духу Зверя.

– А... как это?

Знахарка помолчала, потом проговорила устало:

– Не могут ур-рамаки жить счастливо, будучи отлучёнными от Зверя. Он даёт им силу и направляет по нужному пути, без единения с ним нет равновесия в нашем мире... Что ж, помогу тебе открыть себя Зверю. Откинься в кресле и закрой глаза.

Что это? Квартира исчезла, вокруг был лес. Ай-Маа бежала между деревьями... на четырёх ногах. Дух захватывало от этого бега, её переполнял бешеный восторг и упоение свободой. Зелёный шатёр одобрительно шелестел над головой, а она всё мчалась и мчалась... навстречу чему-то забытому, но родному. И не было конца этому бегу и этому счастью...

...Пахло какими-то травами, из чайника в чашку лилась, уютно журча, струйка янтарного отвара. Всё ещё немного слабая и растерянная, Ай-Маа пошевелилась в кресле. В горле страшно пересохло, так что звук льющейся влаги был прекраснее самой совершенной музыки в мире.

– Выпей и ступай домой. – В уголках рысьих глаз знахарки притаилась улыбка. – Денег не надо. Радость Зверя от восстановления единства со своим детёнышем дороже любых денег.

Это было правдой – Ай-Маа чувствовала её, эту радость. Даже слёзы на глазах выступили. Домой она шла, улыбаясь и плача одновременно.

Выполняя указания женщины с рысьими глазами, она пропустила два курса инъекций RX. Ей пришло из процедурного кабинета два извещения о неявках, но она их проигнорировала. Вот если бы на работу сообщили, неприятности не заставили бы себя ждать – до увольнения, может, дело и не дошло бы, но выговор и штраф можно было схлопотать точно. Но сообщали лишь после третьего пропуска, да и то не всегда. А некоторые работодатели, особенно если сами были из синеухих, закрывали на это глаза – лишь бы человек хорошо работал и не кидался на коллег. А Ай-Маа вела себя прилично и работала, как всегда, образцово. По ней вообще было не заметно, что она не колола RX – только цвет лица улучшился и глаза заблестели.

Когда она сообщила мужу, что наконец-то ждёт ребёнка, тот чуть не заплакал от радости. В его возрасте можно было бы уже иметь внуков.

– Ну вот, волчонок... Я же говорил, что всё получится, – сказал он, нежно теребя Ай-Маа за уши. – И к бабкам этим твоим ходить не пришлось.

Она только таинственно улыбнулась. Если бы он знал!..

Родился мальчик. Счастливая и умиротворённая в своём долгожданном материнстве, Ай-Маа чувствовала непреодолимое желание снова сходить к той знахарке с рысьими глазами и поблагодарить её.

Длинные чёрные пряди её волос, посеребрённые первой сединой, выбивались из-под берета и трепетали на ветру, когда она, стуча каблуками ботинок по тротуару, катила перед собой коляску. Небывалое дело – мужчины оборачивались ей вслед. Красивее черты её лица не стали, но дело было не в них самих, а во внутреннем свете, их озарявшем, и в блеске огромных глаз, тёмных, как звёздная бездна. Ай-Маа уверенно шагала, прямая и гордая, источая волны звериной силы и страсти – это-то и притягивало к ней мужские взгляды. Осенний ветер, балуясь, сорвал с её головы берет, и проходивший мимо синеухий незнакомец поймал его.

– Девушка, вот ваш...

Ай-Маа, принимая возвращаемый берет, поблагодарила прохожего ослепительной клыкастой улыбкой и продолжила свой путь, а он ещё долго смотрел ей вслед со смесью восхищения и замешательства во взгляде. Когда фигура в приталенном бежевом пальто и с размётанной чёрно-серебристой копной волос скрылась из виду, мужчина поморгал, стряхивая наваждение, что-то пробормотал себе под нос и пошёл дальше – не сразу, однако, вспомнив, куда ему надо идти.

А листья кружились и падали.

Ай-Маа успела вовремя: знахарка паковала вещи, по-видимому, собираясь съезжать. Дверь квартиры была распахнута настежь, белая кошка в прихожей дремала в корзинке с байковой подстилкой.

– А, это ты, – бросила знахарка через плечо, занятая чемоданами. – Правильно сделала, что принесла ребёнка. Надо и его открыть Зверю. Он важен для равновесия.

Взяв малыша, она заглянула ему в личико и улыбнулась, спросила:

– Как его имя?

– У-Он, – ответила Ай-Маа.

Знахарка закрыла глаза и постояла так, с плотно сжатыми губами, несколько секунд, потом положила свёрток с малышом на стол и сделала какие-то движения руками над головкой ребёнка. Коснувшись его лобика пальцами, она повернулась к Ай-Маа и сказала:

– Знаю, ты снова станешь убивать в себе Зверя. Ты вынуждена это делать, иначе общество красноухих тебя отвергнет. Помни одно: что бы твой сын ни стал делать, не препятствуй ему.

Даже возобновление инъекций уже не помешало Ай-Маа через три года родить У-Ону сестрёнку, Тиш-Им. Она не говорила с детьми о Звере: муж не одобрял этих разговоров, называя их "дремучими пережитками старины". От отца брат с сестрой унаследовали светлую кожу, а от матери – тёмные волосы и глаза. И Дух Зверя.

-- Глава 6. Историю пишут победители

– Вот так-то, мой друг. Историю пишут победители, – подытожил Рай-Ан Деку-Вердо.

Падающие листья и пляшущие на дорожках солнечные зайчики сливались под ногами в один легкомысленный золотой хоровод, клумбы пестрели осенними цветами, доверчивые ручные птахи пищали и слетали с веток, чтобы поклевать крупы прямо из ладони хозяина. Эта идиллическая картинка совсем не соответствовала тому, что творилось на душе У-Она после всего того, что глава клана Белого Ягуара рассказал ему.

У-Он молча шёл рядом с хозяином дома по садовой дорожке. Тот почти не изменился с той достопамятной встречи – лишь вместо платиновых локонов до плеч у него была теперь короткая стрижка. Ну и, само собой, теперь У-Он смотрел ему в глаза прямо, а не снизу вверх: в росте они сравнялись. Но ощущал он Рай-Ана так же, как в детстве: У-Он был котёнком, а тот – львом.

А пичуги смело садились этому льву, а точнее, ягуару на руку и клевали крупу, пища и оттесняя друг друга. Хозяин смотрел на их возню с задумчивой усмешкой.

– Не боятся, привыкли, что их тут кормят, – сказал он. – И в их глупые птичьи головы даже не приходит, что в любую минуту они сами могут стать кормом!..

Его кошачьи глаза блеснули амальгамой, клыки обнажились в белоснежном оскале, и одна зазевавшаяся (самая жадная) пташка очутилась в западне: Рай-Ан молниеносно накрыл её второй рукой. "Неужели съест?" – подумал У-Он.

– Вот так и люди, – вздохнул Рай-Ан. – Кидаются на выгоду, не задумываясь: а вдруг – погибель? Осознание приходит, как правило, слишком поздно.

Он поднёс руки к лицу и заглянул внутрь сквозь щель между пальцами.

– Бьётся-то как, бедняжка... Испугалась. Страшно умирать, а как же. Но – сама виновата. Надо было улетать быстрее, а не жадничать! – Ещё приоткрыв ладони, так что птичья головка высунулась наружу, Рай-Ан сказал ласково: – Ну, не бойся, не бойся... Я пошутил. Живи, пташка.

Поцеловав испуганно вертящуюся по сторонам головку, он разжал руки, и птичка выпорхнула. Рай-Ан проводил её коварной улыбкой – ни дать ни взять, сытый кот, которому вздумалось поиграть. Он был в высоких сапогах для верховой езды и длинном чёрном плаще с глубокой шлицей сзади, а его шею уютно обнимал пушистый ворот белого свитера.

– Скоро будем обедать, – сказал он буднично. – Что бы тебе ещё показать тут?.. А, конюшню. Пошли.

Были времена, когда народ ур-рамаков не делился по цвету ушей: синими они были у всех. И превращаться в зверя не считалось чем-то постыдным и страшным – это было естественно. Тогда все это могли, и Дух Зверя покровительствовал своим детям, пока они были ему открыты. Но, как водится, не обходилось без крайностей. Встречались среди ур-рамаков неистовые и невоздержанные оборотни, жестокость которых наводила ужас на сородичей. Не Дух Зверя был тому виной, а тьма в их душах. Они терроризировали своих же соплеменников, убивали для забавы и самоутверждения как себе подобных, так и меньших братьев, животных. Их называли к'йобо-маками – "бешеными оборотнями". И вот, устав терпеть бесчинства, ур-рамаки стали объединяться для борьбы против к'йобо-маков. Началась война. Неистовая сила не спасла бешеных: их было меньше, и они проиграли – подверглись полному истреблению.

В ходе этой войны и родилась идея о том, что нужно усмирять в себе Зверя, дабы не впасть в крайность, подобно к'йобо-макам... Идея, основанная на заблуждении, так как не Зверь был виноват в их жестокости. Сам по себе Зверь ни зол, ни добр; что есть зло и что – добро, решают люди. Учителя говорили об этом, но только меньшая часть ур-рамаков прислушалась к ним, а те, кто не прислушался, стали калечить собственную сущность. Они прибегли к обряду отлучения от Духа Зверя, использовавшемуся раньше крайне редко, лишь в качестве самого страшного наказания: отлучённый утрачивал способность обращаться в животное. Но если он сам был ещё достаточно силён и без этой способности, то его потомки уже не наследовали той звериной силы, здоровья и долголетия, что присущи всем настоящим ур-рамакам.

Ударившись в другую крайность, этому наказанию будущие красноухие и подвергали себя добровольно и убеждали – а порой и принуждали других сделать то же. Если глава клана отрёкся от Зверя, то и весь клан не мог поступить иначе. Тех же, кто отказывался, объявляли вне закона и безжалостно преследовали как "последователей бешеных". На этой почве едва не разразилась новая братоубийственная междоусобица, и только Учителя удержали оставшихся верными Духу Зверя от восстания. Троим самым сильным Учителям удалось повлиять на лидеров нового сообщества и убедить их прекратить преследования. Оборотней оставили в покое, но отныне они были изгоями.

Время шло, глава самого сильного из кланов, Хумо-Тай Лаэно, объединил все земли в одно королевство. Потом монархия стала конституционной. Уши, через которые, как считалось издревле, Дух Зверя входит в тело, стали красными у тех ур-рамаков, что отныне не признавали себя его детьми. Само это наименование – "ур-рамак" – теперь стало относиться только к приверженцам старого образа жизни и обладателям синих ушей. Как ни странно, несмотря на то, что синеухие насильственно не разрывали свою связь со Зверем, они всё же почувствовали её ослабление и начали понемногу терять силу и способности. То, что сотворили с собой красноухие, повлияло на всё – искорёжило реальность и нарушило равновесие. Мир перекосился и покатился... по другим рельсам. Под откос? Возможно. Сейчас было возможно всё.

– Сейчас мир подкатывается к очередной точке развилки, – сказал Рай-Ан. – Перед ним несколько путей, и по какому он покатится дальше – неизвестно. В прошлый раз нам не удалось вырулить на нормальный, и мы пошли по... очень скверному пути. Теперь снова близится шанс что-то изменить. Редкий шанс, когда даже пёрышко, в нужный момент уроненное на чашу весов, свернёт всю эту махину на совершенно иную дорогу.

– Почему в учебниках истории ничего подобного не написано? – спросил У-Он, слушавший всё это в неком подобии транса.

– Так всегда бывает, – усмехнулся Рай-Ан.

Упоминание Духа Зверя было теперь сродни ругательству, на древние знания ур-рамаков был также наложен запрет. Учителя удалились от мира, к настоящему моменту их осталось всего три. Историю "подкорректировали" несколько раз, и теперь только истинные оборотни в своей памяти хранили правду о том, что случилось. По официальной же, самой последней версии, которую У-Он учил в школе, изначально уши у всех были красными, а синеухие появились в результате неизвестной генетической мутации. Этимология древнего слова "ур-рамак" была утрачена, и никто сейчас не знал, что так когда-то назывался весь народ длинноухих. А обозначало это слово "дитя Зверя".

А сто лет назад изобрели препарат RX – специально для ур-рамаков, желающих "выйти из тени". Цель была благая – снять или хотя бы уменьшить напряжение в обществе, создаваемое соседством оборотней, и многие синеухие восприняли это как шанс на улучшение своего положения. С одной стороны, это действительно позволило многим из них поднять голову, но с другой – окончательно подорвало остатки звериной силы, которая в них ещё сохранялась. За равные (по крайней мере, на бумаге) с красноухими права они заплатили окончательным отрывом от Духа Зверя. Нынешнее поколение ур-рамаков почти поголовно ничем не отличалось от красноухих собратьев по физическим и духовным параметрам и не знало своей настоящей истории – весьма печальной, надо признать. Лишь любовь к мясу да цвет ушей – вот всё, что у современных синеухих осталось от тех, настоящих ур-рамаков. Ну, и ещё у некоторых из них – своеобразное звериное обаяние и чутье, позволявшее им порой неплохо устраиваться в жизни. Но несмотря на успешность отдельных представителей и прописанные в законах права, отношение к ним красноухих было в целом презрительное. У-Он испытал его на себе сполна.

О том, что не все ур-рамаки регулярно кололи себе RX, У-Он подозревал – хотя бы исходя из своего опыта, но о том, что существовали и такие оборотни, которые вообще его не кололи, он узнал с удивлением и – что скрывать? – долей тайной гордости за находчивых соплеменников. В ход шло всё: подкуп врачей, "запудривание мозгов" – психическое воздействие на медперсонал, махинации с подменой настоящего препарата пустышкой ("запудривание" плюс ловкость рук), устройство на работу в больницы своих людей, а также сложные комбинации этих способов. Процветала взаимовыручка: для истинного оборотня было делом чести помочь собрату обмануть врачей. Это называлось "делиться возможностями". Оборотень, обладающий в данный момент бОльшими возможностями для проделывания трюков подобного рода (статус, деньги, связи, способности) помогал своим обделённым в этом плане собратьям. Как правило, этим занимались главы кланов и их приближённые – "правые и левые руки", а также помощники – "глаза" и "уши". Ну, а если так случалось (редко, но случалось), что врач был синеухим, то он сам зачастую помогал оборотням обманывать себя из чувства солидарности. Бескорыстно.

Однако высшим пилотажем была способность некоторых истинных оборотней нейтрализовать в своём организме уже введённый препарат. Это было по плечу немногим – лишь самым опытным и сильным. На это уходило много энергии, и к концу курса они падали без сил. Восстановление занимало до нескольких дней. Именно таким способом и пользовался глава клана Белого Ягуара, Рай-Ан Деку-Вердо.

Приехав в его загородный дом, У-Он думал, что уже там его ждёт встреча с Учителем, но оказалось, что до этого ещё далеко. Учитель жил в какой-то глуши, и дом Рай-Ана был только промежуточным пунктом. Ну и, видимо, в планах старшего из Белых Ягуаров было подготовить У-Она к встрече с ним. Мда... Подготовил он его так, что У-Он прийти в себя не мог от свалившейся на него правды об ур-рамаках. И о том, что история – в сущности, послушная рабыня в руках власть имущих.

Он следовал за блестящими сапогами хозяина дома – смотреть конюшню, которая представляла собой уютный золотистый теремок с деревянной отделкой, окружённый зелёной лужайкой. На огороженном плацу, покрытом смесью песка и опилок, резвились две лошади.

– Вообще-то, у меня их три, – сказал Рай-Ан, подходя к ограде. И добавил с чуть заметной улыбкой: – На третьей, видимо, сейчас катаются.

Подошедший конюх сообщил:

– Господин Деку-Вердо, ваша гостья уехала кататься, обещала вернуться к обеду... Да вот и она, легка на помине!

У-Он одновременно с Рай-Аном повернулся на топот копыт: по дорожке к конюшне подъезжала всадница. Хозяин дома, засияв улыбкой, устремился ей навстречу. Соскочив на землю, девушка отдала поводья конюху и похлопала напоследок лошадь по шее. Облегающий костюм для верховой езды и сапоги сидели на ней превосходно, подчёркивая изящество её стройной фигуры, волосы были убраны под жокейку.

– Ну что, накаталась? – ласково спросил Рай-Ан, завладевая её рукой в кожаной перчатке.

– Ага, – весело ответила та, сияя ему глазами из-под козырька. – Проголодалась просто жутко!

– Обед уже на подходе, – сказал хозяин дома. – Ты как раз вовремя.

У-Он смотрел и слушал, не веря глазам и ушам. Нет, ни зрение, ни слух не обманывали его: это была Тиш-Им. Похоже, чувствовала она себя здесь совсем как дома! И смотрела на Рай-Ана всё теми же восхищённо-влюблёнными глазами, что и тогда, в детстве, когда он устроил им праздник аттракционов. Он же с улыбкой держал её руку в своей, и хищная холодная амальгама в его взгляде сменилась человеческой теплотой и задумчивой нежностью. Что между ними было?.. Впрочем, кажется, всё предельно ясно. У-Он потёр вмиг вспотевшие уши. Уфф... Ну и дела, однако! Много же поменялось в её жизни за три года, что они не виделись!

Тиш-Им наконец посмотрела на него и засияла ещё радостнее. Улыбка – от уха до уха, а клыки – ого-го, какие! Насколько У-Он помнил, они у неё никогда заметно не выступали. Неужели тоже без уколов?

– У-Он! – воскликнула она и с разбегу повисла на шее брата. – Привет! Ты какими судьбами здесь?

– Я тебя об этом же хотел бы спросить, сестрёнка, – усмехнулся У-Он.

– А я гощу здесь у Рай... то есть, у господина Деку-Вердо, – последовал её смущённый ответ.

– Я же сказал, что можно без церемоний, – сказал Рай-Ан, подходя. – Для тебя я просто Рай-Ан.

У-Он прищурился. Так-так, интересно. Что же всё-таки тут между ними происходит? Если она ещё "церемонится", значит, близки они или пока не стали, или стали, но – буквально только что, просто Тиш-Им ещё стесняется вести себя с ним как с возлюбленным при посторонних. Это вполне в её характере.

А хозяин дома, обняв за плечи их обоих, спросил:

– Ну что, ребятки, пойдём обедать? – И тут же сам себе ответил: – А пойдём! Уже всё готово, наверно. Я, знаете ли, тоже проголодался.

-- Глава 7. Примета времени

– Что ты на меня так смотришь? – усмехнулся Рай-Ан. – У меня с твоей сестрой нет ничего... о чём ты подумал. Я отношусь к ней как к дочери. Я знал Тиш-Им ещё ребёнком – её и тебя.

У-Он не успел ничего ответить: на лестнице послышались шаги. Это спускалась Тиш-Им, переодевшаяся в не прикрывающую пупок белую блузку и узкие чёрные брюки с усыпанным стразами белым ремешком. Её блестящие тёмные волосы были забраны на затылке в хвост, в ушах сверкали серьги.

Мда... Что случилось с его глазами? Они видели её как будто впервые. Ещё три года назад У-Он был убеждён, что внешность Тиш-Им – никакая. Скромная и неприметная, невидимка для мужчин. А сейчас он с удивлением понимал, что его младшая сестра, оказывается, весьма эффектная девушка. Не красавица, но взгляд притягивает... и не отпускает. Или дело было просто в одежде, причёске и макияже?

От У-Она не ускользнуло, как во взгляде хозяина дома снова проступила нежность: он тоже любовался Тиш-Им с нескрываемым удовольствием. В общем, он мог не рассказывать сказки о своём целомудренном отеческом отношении к ней, У-Он ни за что не поверил бы, что Рай-Ан ни разу не смотрел на неё глазами мужчины и не допускал хотя бы мысленно возможность зайти с ней гораздо дальше. Впрочем, что в этом плохого? Да ничего, в сущности, но если по вине этого хитрого кота прольётся хоть одна её слезинка... У-Он сжал кулаки.

И встретился с понимающим взглядом Рай-Ана. Лёгкий холодок пробежал по его плечам и спине, а кишки вдруг сжались в комок. Он ничего не говорил вслух, но Белый Ягуар как будто услышал его мысли и посмотрел на него. "Хитрый кот"... Уфф, хорошо, что У-Он не выразился мысленно как-нибудь покрепче. Неудобно бы получилось: гостю вроде бы не пристало ругать хозяина.

Столовая была оформлена в тёплом золотистом, коричневом и бежевом тонах. В углу тикали старинные напольные часы с маятником, одну стену занимал шкаф с посудой и хрусталём, а другую скрывал зелёный водопад из длинных плетей комнатного растения – У-Он забыл, как оно называлось. Такое же, помнилось ему, украшало стену в учительской. С этой комнатой у него были связаны воспоминания о не очень приятных моментах. Не то чтобы У-Он постоянно хулиганил в школе, но бывало всякое. И когда это "всякое" случалось, его вызвали туда для беседы...

Рай-Ан галантно подвинул стул, когда Тиш-Им садилась, и гостеприимным жестом показал У-Ону на место по левую руку от себя. Стол был сервирован превосходно, как в дорогом ресторане, и ломился от яств. Его украшала ваза с цветами и блюдо фруктов.

– Ну что ж, приятного нам аппетита, – сказал хозяин дома.

Было два мясных блюда, суп, пирожки, рыба с гарниром и десерт. У-Он никак не мог отделаться от ощущения, что обедает в учительской, и чувствовал себя странно. Тиш-Им была задумчивой и молчаливой, а серьги в её ушах сверкали ярче звёзд. Бриллианты, не иначе, подумалось У-Ону. Но суммы денег, достаточные для того, чтобы купить такие, у неё вряд ли водились – значит, чей-то подарок. Не исключено даже, что Рай-Ана.

Хозяин дома ел с завидным аппетитом. Хлебнув супа, расправившись с обоими мясными блюдами и умяв пару пирожков, он с наслаждением принялся за рыбу.

– Ты что вдруг загрустила, дорогая? – обратился он к Тиш-Им. – Слова не проронишь. Что с тобой?

– Всё в порядке, – чуть улыбнулась та.

– Даже не поинтересуешься, для чего приехал твой брат, – заметил Рай-Ан. – Завтра мы с ним выезжаем в Нир-ам-Айяль, к Учителю. Так что несколько дней я буду отсутствовать. Ты, если хочешь, можешь остаться, а можешь ехать домой.

Тиш-Им вскинула на него погрустневший взгляд.

– Понятно, – тихо сказала она.

Да, многое изменилось за эти три года. Похоже, она и знала больше У-Она – не удивилась, когда Рай-Ан упомянул Учителя. Интересные дела!..

– Не огорчайся. – Рай-Ан мягко накрыл её руку своей. – Это же не навсегда, мы ещё увидимся. Я обязательно позвоню тебе, как только вернусь.

"Вернусь", а не "вернёмся", насторожился У-Он. И подумал: "Он вернётся, а я, что ли, там останусь? Ещё интереснее!"

Обед подошёл к концу. Рай-Ан, пододвигая Тиш-Им блюдо с фруктами, сказал:

– Бери. Полезно для пищеварения.

Она нехотя взяла яблоко. У-Он взял грушу, а хозяин дома фрукты, по-видимому, не очень любил. Глядя на его белые, острые зубы, невольно думалось, что они созданы для разрывания плоти, а растительная пища не представляла для их обладателя большого интереса. Впрочем, овощной гарнир он съел и, наверно, счёл это достаточной порцией на сегодня. Достав из внутреннего кармана кисет с курительной смесью и небольшую трубку, он встал и отошёл к окну. По столовой поплыл знакомый У-Ону аромат экзотических благовоний.

– Вижу, вам не терпится пообщаться, – сказал Рай-Ан, затягиваясь и выпуская дым. – Вы давно не виделись, и вам есть что сказать друг другу. Не буду вам мешать, пойду к себе в кабинет. Мне тоже есть чем заняться. Надо сделать пару звонков.

Когда он проходил мимо Тиш-Им, она встрепенулась и сделала движение к нему, как бы желая его задержать. Рай-Ан, улыбнувшись, склонился и поцеловал ей руку. Кивнув У-Ону, он вышел.

Они перешли в гостиную, где Тиш-Им села на диван и наконец-то впилась зубами в красный бок яблока. По ней было пока не очень заметно, что она горела желанием пообщаться с У-Оном. Так они и сидели: у Тиш-Им рот был набит яблоком, а у У-Она – грушей.

Он доел первым. И спросил:

– Ну, что скажешь, сестрёнка?

Тиш-Им пожала плечами. У-Он, не зная, с чего начать, заметил:

– Ты изменилась. Здорово выглядишь.

Она приняла комплимент молча, не переставая жевать. У-Он спросил:

– Давно с Рай-Аном... дружишь?

Тиш-Им сверкнула колючими искорками в тёмных глазах.

– А ты имеешь что-то против этого?

– Да не знаю... Не то чтобы... – У-Он откинулся на спинку кресла, вертя в пальцах огрызок и не зная, куда его деть. Не на столик же класть?

– Он прекрасный человек, – нервно сказала Тиш-Им, стискивая в руках недоеденное яблоко. – Он сделал для нас... и для меня много хорошего. И вообще, ты его совсем не знаешь, чтобы делать выводы...

– Стоп, стоп, сестрёнка, – перебил У-Он. – Я вообще ещё не успел ничего сказать. Чего ты на меня наезжаешь? Что с тобой? Ты не рада меня видеть?

– Извини. – Тиш-Им выдохнула, прижав к запылавшей румянцем щеке прохладный бок яблока. – Я, конечно, рада... Просто... Не обращай внимания. Всё в порядке.

* * *

Господин Деку-Вердо запал в душу Тиш-Им с того самого первого раза, когда по мановению его руки здоровенные охранники спасли их с У-Оном и школьными приятелями от взрослых ребят, приставших к ним на улице.

Когда он, загадочный и элегантный, помог ей подняться с асфальта и усадил в свой шикарный лимузин, обращаясь с ней как с леди, а не сопливой девчонкой, она поняла: вот он, идеал настоящего мужчины. Они так накатались на каруселях, что Тиш-Им стало нехорошо, и господин Деку-Вердо нёс её до машины на руках. Вдыхая холодный изысканный аромат его туалетной воды, она вовсе не думала о том, что он слишком стар для неё, а через десять лет, когда она наконец станет взрослой, он будет ещё старше. Тиш-Им казалось, что господин Деку-Вердо никогда не изменится.

В другой раз она увидела его в школе. Казалось бы, что красноухий (тогда у него были красные уши) забыл в квартале ур-рамаков? Как выяснилось, он собирался помочь школе материально. И сделал это: на его деньги отремонтировали здание и купили новое оборудование для кабинетов химии и информатики.

А потом господин Деку-Вердо с сыном куда-то уехал – с глаз Тиш-Им долой, но не из её сердца. Она часто вспоминала его и мечтала когда-нибудь встретить такого, как он...

У-Он уехал искать счастья в Темурамаку – город, в котором не было гетто, и синеухие жили и работали рядом с красноухими. Звонил он редко и бывал немногословен, сообщая лишь обычно, что жив-здоров, работает, и всё у него в порядке. Регулярно высылал деньги своей семье.

Через год после его отъезда начал болеть отец. Диагноз прозвучал как смертный приговор: "чёрное безумие". Мать уволилась с работы, чтобы ухаживать за ним, а Тиш-Им пришлось вкалывать за двоих: днём она учила детей музыке, а вечерами мыла полы в той же школе. У-Он продолжал присылать часть своего заработка, жёстко экономя в своём быту на всём. И всё равно денег не хватало. Увидев в газете объявление: "Требуется приходящая домработница сроком на полгода. Зарплата высокая, цвет ушей не имеет значения", Тиш-Им решила попытать удачи.

Экономя на транспорте, она давно ходила пешком. Её старенькие ботинки хлюпали по весенней слякоти, ветер пытался пробраться под шарфик и холодил уши. Нужный адрес находился в часе ходьбы, и она немного продрогла в демисезонном пальто, под которым был строгий костюм и тонкая блузка, самая лучшая и самая дорогая в её скромном гардеробе. Уши она спрятала под косынку.

Это оказался богатый дом в районе красноухих. Её встретил охранник, который принял у неё пальто, косынку и шарф, после чего проводил на второй этаж, в кабинет хозяина. По дороге Тиш-Им, слегка нервничая, поправляла воротничок блузки и лацканы жакета. Всё ли в порядке в её внешнем виде? Пусть она и бедная, но гордая... И только нужда заставила её, учительницу музыки, наниматься прислугой, потому что в таких домах горничная за месяц получает больше, чем она своими уроками – за три.

А хозяином оказался господин Деку-Вердо! Тиш-Им его сразу узнала и на пару минут лишилась дара речи. Её сердце затрепыхалось и повисло на тонкой ниточке над бездной. Да, те же глаза с холодным серебристым отблеском, тот же элегантный и подтянутый вид... Волосы, правда, острижены, но и так ему тоже шло.

Но больше всего Тиш-Им поразило то, что уши его были... синими. Да, теперь всё становилось на свои места. Вот почему он тогда спас их от молодых красноухих отморозков и почему помогал школе в районе ур-рамаков!

– Здравствуйте, вы по объявлению? – спросил господин Деку-Вердо, вставая с большого коричневого кресла.

Тиш-Им смогла только кивнуть в ответ. Да, это была его неизменная галантность: обычно работодатели-мужчины не утруждались отрыванием своих задов от кресел, встречая её на собеседовании, а он учтиво встал перед дамой – пусть и потенциальной прислугой – и чуть нагнул светловолосую голову в поклоне.

– Присаживайтесь, прошу вас... Итак, работа только на полгода, – продолжил он, когда Тиш-Им села. – Я живу сейчас в другом городе, а временно вернуться сюда меня заставляют дела. Пока я живу здесь, мне нужна домработница. Готовить не нужно, только уборка и стирка два раза в неделю. Ну и, возможно, кое-какие мелкие поручения.

Тиш-Им стояла ни жива ни мертва. Язык отнялся, губы дрожали, душа превратилась в надутый до отказа парус. Видимо, она сильно побледнела, потому что хозяин дома обеспокоенно спросил:

– Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?

– Господин Деку-Вердо... Это я, – пролепетала она. – Тиш-Им Каро... Помните? Парк аттракционов. Ваша охрана раскидала эту уличную шпану, которая к нам пристала... Там была я, мой брат У-Он и наши школьные приятели. Вы отвезли нас в парк, и мы там катались... А потом мне стало нехорошо, и вы несли меня на руках... Помните? Это я, та самая девочка... А потом вы ещё нашей школе помогали...

От волнения Тиш-Им заикалась, задыхалась и под конец своей сбивчивой речи, поймав ртом воздух, откинулась на спинку стула...

Глоток воды пролился в её горло. Похоже, у неё снова был "стоп-кадр", абсанс. Обычно Тиш-Им не помнила об этих провалах, но судя по тому, что господин Деку-Вердо был уже не за столом, а сидел на корточках, держа её за руку, на несколько секунд она выпала из реальности.

– Не волнуйтесь так, пожалуйста. – Он поставил стакан на стол и накрыл руку Тиш-Им сверху второй ладонью. – Да, я помню. Разве можно забыть столь очаровательную юную леди?

"Юная леди". Именно так он её назвал тогда. Значит, и правда помнил.

– Вам лучше?

– Да, спасибо... Не знаю, отчего я вдруг так разволновалась.

Тиш-Им выдавила смущённую улыбку, а господин Деку-Вердо улыбнулся ласково и чуть грустно. В его глазах было такое понимание, что Тиш-Им подумалось: не иначе, он только что заглянул в её мысли... И ей стало ещё более не по себе. Ладонь господина Деку-Вердо грела её руку, но по спине бежали холодные мурашки.

В течение следующих получаса она рассказывала о себе, а он слушал и помогал вопросами. Его интересовало всё: где она училась, где работала, о чём мечтала. По поводу их бедственного положения он сказал:

– Постараюсь помочь. Но от чёрного безумия ещё никто не выздоравливал, увы... Оно – примета нашего времени, страшная примета. А что касается работы... Может быть, вы не будете утруждать себя делом, к которому не лежит ваша душа? Я ведь вижу, что вы переступили через себя, придя устраиваться домработницей. А деньгами я вашей семье и так помогу.

Тиш-Им даже вздрогнула: случайно или нет, но он попал в точку. И всё же она попыталась возразить, чувствуя приливающий к щекам жар:

– Ничего подобного! Я считаю любую работу достойной...

– И всё же работу учительницы музыки вы считаете более достойной, чем работу прислуги, хоть за последнюю и платят порой больше, – мягко перебил господин Деку-Вердо, выделив голосом слово "прислуги". И опять попал в точку. Именно так Тиш-Им думала. Но вслух этого слова она не произносила...

– Вовсе нет, я... – снова начала она и осеклась под всё понимающим, безгранично проницательным взглядом собеседника. С ним было бесполезно кривить душой: казалось, он видел её насквозь.

– Хорошо! – Господин Деку-Вердо хлопнул себя по колену и решительно встал. – Если вы настаиваете, я вас принимаю. Можете приступать завтра.

– Завтра? – встрепенулась Тиш-Им. – Спасибо, господин...

– Рай-Ан, – перебил он. – Просто Рай-Ан. Прошу вас, без церемоний.

– Хорошо, как скажете, – просияв, поспешно согласилась Тиш-Им. – Во сколько мне приходить?

– А во сколько вы заканчиваете свою основную работу?

– Ну... когда как, смотря сколько уроков. Но к пяти вечера я, как правило, уже освобождаюсь.

– Тогда жду вас к половине седьмого. Успеете?

– Да. Конечно.

– Ну, тогда договорились. Увидимся завтра.

Домой Тиш-Им не шла – летела. Сердце колотилось, щёки пламенели, а ноги не чувствовали земли. "Рай-Ан, Рай-Ан", – стучало в висках. Годы ничуть его не изменили, время было словно не властно над ним. Длинные волосы – красиво, но с короткой стрижкой ему, пожалуй, даже лучше. Более мужественный вид.

"О чём я только думаю!" – вздохнула Тиш-Им, качая головой.

Проезжавшая мимо на большой скорости машина обрызгала её из лужи. Она даже не расстроилась. Ерунда! Когда пятна подсохнут, их можно будет легко удалить щёткой.

"Синие уши. Значит, он наш. Наш!" – вот что гораздо больше занимало её мысли.

Дома были крики и стоны отца и усталое, напряжённое лицо матери. Её чёрно-серебристая коса, как всегда, была аккуратно уложена на затылке, а возле губ залегли суровые и горькие морщинки. Впрочем, их тут же тронула улыбка – в ответ на улыбку Тиш-Им.

– Ты чего такая радостная? – спросила мать.

– Мам, я на дополнительную работу устроилась, – сообщила Тиш-Им. И рассказала о своём собеседовании.

Мать помолчала. Её брови чуть сдвинулись.

– Значит, в богатом доме убирать, – проговорила она. Не то чтобы неодобрительно, а... как-то грустно, что ли. – Ну что ж... Хоть такая, а всё же работа. – И спросила уже деловито: – А платить-то сколько будут?

– Не знаю точно, но, кажется, много, – засмеялась Тиш-Им. – Во всяком случае, намного больше, чем я получаю в школе искусств. Но самое главное не это, мам!

– И что же?

– Это ОН!

И Тиш-Им взяла паузу, выжидая, что скажет мать. Та, однако, не сразу поняла, о чём речь.

– Кто – он? – непонимающе нахмурилась она.

– Ой, мам, господин Деку-Вердо! Тот красноухий богач, который нас с ребятами в детстве на каруселях катал! Помнишь, я тебе рассказывала? – Тиш-Им вытаращила глаза, переходя к самой ошеломительной новости. – Так вот... Ты сейчас упадёшь. Он на самом деле не красноухий, а синеухий! Наш!

Мать озадаченно усмехнулась.

– Надо же...

На следующий день, закончив занятия, Тиш-Им забежала домой буквально на десять минут – только перекусить. Отец вёл себя тише, чем вчера. Мать, наливая и ставя на стол тарелку супа, сказала:

– Ну что, удачи тебе на новой работе.

– Спасибо, мам. – Тиш-Им сверкнула улыбкой, которая, как в зеркале, отразилась на лице матери, приоткрыв её чуть удлинённые клыки. Сырое мясо Ай-Маа позволяла себе всё реже: регулярное его употребление пробивало слишком большую брешь в их оскудевшем семейном бюджете.

Во что одеться? – озадачилась вдруг Тиш-Им. Может, нужна была какая-то униформа, фартук? Но господин Деку-Вердо ничего об этом не говорил, а потому она решила, что сойдёт просто что-нибудь скромное, что запачкать не жалко: старые брюки, футболка и шерстяная кофта.

Её встретил тот же охранник. Он принял её пальто с не совсем отчистившимися пятнами и сказал, что хозяин ждёт в кабинете. Тиш-Им поднялась и постучала в дверь.

– Войдите! – услышала она.

Увидев её, господин Деку-Вердо встал из-за стола и погасил экран компьютера.

– Здравствуйте, Тиш-Им, рад вас снова видеть, – улыбнулся он. И выступающие клыки ничуть не портили приветливость его улыбки.

– Я готова приступать, – сказала она. – С чего начать?

– Пойдёмте, я покажу вам ваше рабочее место, – ответил господин Деку-Вердо.

В светло-бежевом шерстяном кардигане поверх белой водолазки и в свободных серых брюках он выглядел уютно и по-домашнему, но не менее элегантно, чем в деловом костюме. Он умел одеваться со вкусом.

Когда они вошли в просторный зал с примыкающей к нему лоджией, внушительных размеров домашним кинотеатром и роялем, Тиш-Им подумала, что с этой комнаты ей и предстоит начать уборку, но господин Деку-Вердо, взяв её за пальцы, подвёл к роялю и попросил:

– Сыграйте мне что-нибудь, пожалуйста. – И, видя немое изумление Тиш-Им, засмеялся: – Мне на данный момент больше интересно, что вы представляете из себя как музыкант, чем как домработница. Считайте это моей маленькой прихотью.

Тиш-Им озадаченно села за роскошный инструмент... Пробежала пальцами по клавишам, и струны отзывались чистым, глубоким звуком. Похоже, первым делом хозяин пригласил не домработницу, а настройщика.

– Как вам инструмент? – спросил господин Деку-Вердо.

– Превосходный, – искренне похвалила Тиш-Им. И, зажав руки между колен, с нервным смешком спросила в свою очередь: – Нет, вы правда не шутите? Может, я всё-таки должна здесь убрать, а не играть?

– Играйте, прошу вас, – серьёзно ответил хозяин дома. – Уборка подождёт. Сначала – музыка.

Первые звуки падали удивлённо и тяжело, как капли начинающегося дождя, а потом полились всё увереннее. Нот не было, Тиш-Им играла по памяти своё любимое – "Закат солнца" Ум-Но Кьяму, а господин Деку-Вердо слушал, стоя возле рояля. Когда стих последний звук, Тиш-Им подняла на него вопросительный взгляд: маленькая прихоть удовлетворена? Можно приступать к уборке?

– Ещё что-нибудь, – попросил тот.

Тиш-Им сыграла ещё. Господин Деку-Вердо расхаживал по залу, скрестив на груди руки и скользя взглядом по лепным карнизам под потолком.

– Прекрасно, – сказал он. – А если я дам вам ноты?

Он принёс целую стопку нот. Что делать? Тиш-Им продолжила исполнять его "маленькую прихоть". Пока она играла, на рояле появилась бутылка буодо* и два бокала. (*Лёгкий алкогольный напиток – прим. авт.)

– Нужно немного промочить горло, – с улыбкой сказал хозяин. И поинтересовался: – А петь вы умеете?

Тиш-Им про себя хмыкнула: что за вопрос! Умела, и ещё как, и это умение она продемонстрировала со всем возможным старанием. Всё это было хоть и забавно, но странно... Она пришла сюда убирать, а попала на свой сольный концерт.

По настоянию хозяина она выпила бокал буодо. Они немного поговорили о музыке, и оказалось, что господин Деку-Вердо весьма сведущ в этой области. Современную эстраду он терпеть не мог, предпочитал классику. А эстрада, по его словам, давала неправильные вибрации. Что это значило, Тиш-Им постеснялась спросить, но господин Деку-Вердо пояснил сам:

– Слушая этих скакунов по сцене, можно заболеть. Или отупеть. Или – то и другое.

До уборки дело так и не дошло. В девять часов хозяин объявил, что Тиш-Им на сегодня свободна. Весьма удивлённая тем, как прошёл её первый рабочий день, она спросила, когда ей приходить в следующий раз. Господин Деку-Вердо, улыбнувшись, как сытый кот, ответил:

– Мне хотелось бы видеть вас каждый день... Но договор есть договор, а по нему – два раза в неделю. Приходите через два дня, в то же время.

В следующий раз всё повторилось: Тиш-Им снова играла и пела, а наградой ей стал ужин при свечах.

– Вас что-то смущает? – спросил господин Деку-Вердо, заметив её скованность.

Тиш-Им не решилась ответить, что её смущает вообще всё. Вместо этого она сказала:

– Ну... Этот прекрасный инструмент и я... Мы как-то не смотримся вместе. Я считаю для себя неприемлемым садиться к нему в таком затрапезном виде.

– Так что же мешает вам в следующий раз прийти в вечернем платье? – улыбнулся владелец инструмента. – У вас оно есть?

Тиш-Им молча потупила взгляд.

– Понятно, – промолвил господин Деку-Вердо. – Ну, это поправимо.

Через два дня курьер доставил ей большую коробку, в которой Тиш-Им увидела алый шёлк, чёрный шифон и блёстки. У неё чуть не подкосились ноги, когда это великолепие прохладно и невесомо окутало её тело. Платье подошло идеально, а мать только нахмурила брови и покачала головой. Но это были ещё не все сюрпризы: в четверть седьмого у дома остановился чёрный лимузин. Шофёр вручил ей записку:

"Чтобы Ваше платье не испачкалось по дороге – погода довольно слякотная, – мой водитель доставит Вас ко мне. Жду Вас с нетерпением. Ваш Рай-Ан Деку-Вердо".

К платью Тиш-Им обула свои единственные выходные туфли на высоком каблуке. Убогое пальтецо на время скрыло её роскошный наряд, но не полностью – длинный многослойный подол приходилось подбирать, чтобы он не коснулся грязи.

Господин Деку-Вердо вышел к ней в белом смокинге. С удовольствием оглядев её с головы до ног, он протянул ей футляр.

– Вы выглядите изумительно. Но, по-моему, вам не хватает вот этого.

С бархатной подкладки её ослепили бриллиантовым блеском колье и серьги.

– Я... Я не могу этого принять, – пробормотала потрясённая Тиш-Им.

– Ну, хотя бы примерьте, – лукаво улыбнулся господин Деку-Вердо.

Он сам застегнул ей колье и осторожно вдел в уши серьги, а потом, отойдя на несколько шагов, любовался ею, чем вогнал девушку в жгучее смущение. Поцеловав её пальцы, сказал:

– Нет, обтягивать эти ручки хозяйственными перчатками и заставлять их драить пол и туалет – бесчеловечно. Просто бесчеловечно. Так не должно быть, и так не будет, или я не Рай-Ан Деку-Вердо.

Он подвёл её к роялю и торжественно проговорил:

– Вот теперь вы друг другу под стать.

В этот вечер он сел рядом с ней за инструмент, и они сыграли в четыре руки. Окутанная исходящим от него теплом, Тиш-Им осмелела и позволила себе коснуться его ноги коленом. Случайно это вышло или намеренно, она сама не поняла; господин Деку-Вердо никак не отреагировал, и они продолжали играть. Вдруг Тиш-Им заметила, что рук на клавиатуре не четыре, а три: одной Рай-Ан обнимал её за талию. Тут и она перестала играть.

Господин Деку-Вердо закрыл крышку и встал.

– Давайте лучше потанцуем. – И нажал кнопку на музыкальном центре.

– И всё-таки странно, – сказала Тиш-Им, переступая ногами в медленном танце, – я когда-нибудь начну делать свою работу?

– Вы её и так делаете, – ответил господин Деку-Вердо. – И превосходно. Вечер в обществе прекрасной девушки – что может быть лучше?

– Но кто же будет вытирать пыль? – усмехнулась Тиш-Им. – И стирать ваши рубашки?

– С этим прекрасно справляется домработница.

– Стоп... Какая ещё домработница? – Тиш-Им остановилась. – А я тогда кто?

Господин Деку-Вердо взял её за руки.

– А вы... Вы – цветок, которым нужно любоваться, – сказал он с нежностью во взгляде. – И беречь его.

– Постойте, постойте... – Тиш-Им в панике высвободила руки. – И за это вы собираетесь платить мне? Я правильно понимаю?

– Абсолютно.

– Нет, это... выше моего понимания!

Господин Деку-Вердо заглянул ей в глаза ласково и серьёзно.

– Я не хочу, чтобы вы делали то, для чего не созданы. Вы отказались принять от меня материальную помощь просто так – что ж, я даю вам возможность сделать что-то взамен. Какая вам разница, что именно? Или вы предпочитаете мыть туалет?

– Да, туалет можно мыть за деньги! – воскликнула Тиш-Им. – Но за ВОТ ЭТО ВСЁ я деньги брать не могу! Это... неправильно! Или... – Внезапная догадка обожгла нутро Тиш-Им, и она отшатнулась, прищурившись. – Или вы хотите от меня чего-то... большего, чем просто приятные беседы, танцы и игра на рояле? Нет уж, увольте... Этим я заниматься за деньги точно не стану, даже если буду голодать! За кого вы меня принимаете?

Во взгляде господина Деку-Вердо проступила горечь. Он подошёл к музыкальному центру и остановил воспроизведение.

– Девочка... – проговорил он грустно. – Зачем ты так? Плохого же ты мнения обо мне, если думаешь, что я способен на такое в отношении тебя – тебя, которую я знал ещё ребёнком! Ты выросла и стала прекрасной девушкой, но для меня ты осталась всё той же малышкой, на которую напали уличные отморозки... Я всегда мечтал о дочери. Сын у меня есть, а вот дочки нет. Не сложилось. Когда я тебя увидел, я подумал: "Вот такую дочку я хотел бы". И то, о чём ты говоришь... Нет. У меня и в мыслях такого не было. Мне просто нравится любоваться тобой, слышать твой голос, видеть тебя красивой, нарядной, улыбающейся... Ты прекрасна. И ты не должна страдать и нуждаться.

Тиш-Им уже сожалела о вырвавшихся у неё словах – до жгучей пульсирующей боли в груди и кома в горле. Как она могла заподозрить его в столь низких побуждениях?

– Простите, – пробормотала она.

Господин Деку-Вердо вздохнул.

– И это тоже примета нашего времени – когда за тем, что делаешь от души и с добрыми намерениями, усматривают какие-то недостойные мотивы... Всё перевернулось с ног на голову.

Всё, что Тиш-Им могла выговорить, было "простите, господин Деку-Вердо". Его тёплая рука легла ей на голову.

– Прощу, если будешь называть меня Рай-Ан.

Господин Деку-Вердо оплатил пребывание отца Тиш-Им в специальном хосписе, и это сняло тяготы по уходу за ним с плеч его дочери и жены – вплоть до самой его смерти. Под конец он уже никого не узнавал и не мог даже разговаривать. У-Он приезжал на его похороны уже с красными ушами, пряча глаза за тёмными очками и стараясь не привлекать к себе внимания. Перекрашивание обходилось недёшево.

Также Рай-Ан помог Ай-Маа открыть её собственное ателье, а Тиш-Им благодаря ему открыла вокальную студию для детей, оснащённую звуковым оборудованием по последнему слову техники, и ребятам было очень интересно там заниматься. Студия была расположена на границе "синего" и "красного" районов, и туда не гнушались отдавать своих детей и толерантно настроенные красноухие родители.

У-Он не знал, что подняться его родным помог именно Рай-Ан: по просьбе своего спонсора и благодетеля Тиш-Им и Ай-Маа не называли никому его имени. Он вообще многое делал анонимно или по возможности стараясь привлекать к своим благим делам минимум внимания, но, тем не менее, пользовался среди ур-рамаков огромным уважением и авторитетом. Взамен на свою помощь он просил немного – лишь дружбу и готовность оказать ответную услугу (с обязательной оговоркой, что необходимость в ней, впрочем, может так никогда и не наступить). Клан Белого Ягуара считался самым сильным на данный момент, и на советах слово его главы имело наибольший вес.

Спускаясь по лестнице, Тиш-Им слышала, как Рай-Ан говорил У-Ону о том, что он относится к ней лишь как к дочери и ничего большего между ними нет. Эти слова отозвались болью в её сердце и стали причиной её молчаливости и грусти за обедом.

Потому что она ХОТЕЛА большего. Всегда.

-- Глава 8. Ягуар и Медведь

– Надолго я там застряну? – спросил У-Он.

– Это как Учитель скажет, – ответил Рай-Ан.

– Я взял отпуск только на две недели.

Рай-Ан усмехнулся.

– Уложишься в две недели – хорошо. Нет – ну что ж... Найдёшь другую работу, только и всего.

– Ну, работа-то – ладно. Но если я пропаду надолго, Э-Ар же там с ума сходить будет! – озвучил У-Он свою главную заботу.

Подошёл охранник с дорожной сумкой, и Рай-Ан немного посторонился, пропуская его к багажнику. День начинался погожий, пространство было вновь наполнено мельтешением солнечных зайчиков и осенним багрово-золотым огнём листвы.

– Я понимаю, о любимой женщине нельзя не думать совсем, – сказал Рай-Ан, улыбнувшись одними глазами. – Но поверь, есть вещи поважнее, чем "уволят – не уволят". То, о чём ты сейчас беспокоишься – пустяки по сравнению с этим.

– Рай-Ан! – раздался звонкий голос – с щемящей осенней печалью, как прощальный крик птиц, улетающих в тёплые края.

По дорожке от дома бежала Тиш-Им. Убранные в хвост волосы болтались из стороны в сторону на бегу, глаза сверкали... У-Он приготовился наблюдать душещипательную сцену. Сейчас Тиш-Им с разбегу повиснет на шее Рай-Ана... Нет, не повисла – застыла прямо перед ним, не добегая одного шага.

– Рай-Ан, я...

– Что, милая? – Тот взял её за руки и вопросительно заглянул в глаза.

Тиш-Им, быстро взглянув на У-Она, сказала:

– Мне не по себе... Какое-то предчувствие.

Рай-Ан, привлекая Тиш-Им к себе, нежно чмокнул её в нос.

– Всё будет хорошо. Мы должны туда поехать, это необходимо, без этого – никак. Но ты права... Я не из тех, кто игнорирует предчувствия. Знаешь, что? Оставайся здесь, под охраной, и дождись меня. – Тиш-Им хотела что-то сказать, но Рай-Ан прижал её губы пальцем. – За меня не беспокойся. Я могу за себя постоять.

Они приехали на аэродром, где их ждал личный самолёт Рай-Ана. Далеко не такой большой, как пассажирские лайнеры, но обеспечивающий все условия для комфортного перелёта. У-Он тихонько присвистнул, войдя в салон. Сколько же денег у главы клана Белого Ягуара? Удовольствие летать на собственном самолёте стоит недёшево...

– Надеюсь, тебя не укачивает? – спросил Рай-Ан. – А то я, кажется, не захватил таблетки. Мне самому они не нужны, а вот про тебя я не подумал.

На вестибулярный аппарат У-Он не жаловался, но перед взлётом грыз ногти: это было его первое в жизни путешествие по воздуху.

Перелёт занял три часа. Они сели на частном аэродроме, поблизости от которого не было видно никаких построек – только поле, а вдалеке сквозь дымку виднелись горные вершины. С самолёта они пересели на внедорожник, который уже ждал их на парковке.

Полтора часа они ехали по трассе, потом свернули на извилистую грунтовую дорогу. Два часа петляния – и они приехали наконец в Нир-ам-Айяль. Даже деревней это поселение назвать было трудно: это была, по-видимому, заброшенная турбаза, на которой обосновались несколько семей ур-рамаков. У ворот гостей встретили пятеро мужчин внушительного телосложения, в которых У-Он сразу почуял истинных оборотней. Из оружия у каждого на поясе была пара ножей в чехлах, и ничего огнестрельного на первый взгляд у них не имелось. Но кто мог гарантировать, что в многочисленных карманах их камуфляжных брюк и таких же рубашек не нашлось бы чего-нибудь смертоносного? Самый высокий из них, заросший чёрными кудрями и бородой почти до самых глаз, выступил вперёд и спросил:

– Кто такие и к кому?

Рай-Ан представился:

– Рай-Ан Деку-Вердо, глава клана Белого Ягуара. Это – моя охрана, – он кивнул на двух телохранителей, стоявших позади. – Мы к Учителю.

Чернобородый перевёл тяжёлый, испытующий взгляд на У-Она:

– А ты кто?

У-Он назвал своё имя.

– Какого клана? – спросил чернобородый.

– Клан Белогрудого Волка, – ответил за У-Она Рай-Ан.

Чернобородый угрожающе блеснул белоснежным оскалом:

– Этого клана больше нет!

– Поверь моему слову, брат мой, его потомки выжили, – сказал Рай-Ан. – Только рассеяны по земле. Почти все они давно утратили силу и даже не знают своей родословной. У-Он – один из них. Мы прибыли к Учителю по очень важному делу издалека, устали и проголодались в дороге...

Чернобородый усмехнулся.

– Складно говоришь, Ягуар. В твоих словах я не чувствую подвоха... Меня зовут Сайи-То Кузур, клан Росомахи. Впустить-то мы вас впустим и даже накормим, только с Учителем увидеться вы сейчас не сможете: он позавчера ушёл в лес, когда вернётся – не сказал. Думаю, раньше, чем через неделю, он обратно не придёт. А может, и позже. Будете ждать?

Рай-Ан подумал.

– Обременять вас не хотелось бы... А как-нибудь найти его в лесу нельзя? – спросил он.

– Найти-то можно, только не советую, – усмехнулся Сайи-То. – Учитель не любит, когда его беспокоят в такое время.

– Видимо, придётся побеспокоить. Дело важное и срочное, – сказал Рай-Ан.

– Ну что ж, моё дело – предупредить, – ответил Сайи-То. – Рур-Ки вас проводит к лесному домику, а в остальном – пеняйте на себя! – И он снова белозубо оскалился в улыбке. – Оружие, какое имеется – сдать. И – проходим!

Территория бывшей базы, а ныне – резиденции Учителя представляла собой один большой сад. Росли тут и фруктовые деревья, и ягодные кусты, а в глубине сада виднелись парники и грядки. С грядок урожай был уже снят, а вот в парниках ещё что-то росло. Жилой корпус был двухэтажный, по всему второму этажу тянулась общая лоджия без перегородок; кроме него имелись и хозяйственные постройки, а вся территория по периметру была обнесена забором-сеткой. Сторожевых псов У-Он не заметил. Впрочем, нужны ли оборотням собаки, если они сами обладают звериным чутьём?

Внутренняя обстановка была простой и скуповатой. В холле на первом этаже пахло краской: черноволосая девушка в длинной пёстрой юбке писала на стене пейзаж с водопадом. Пёстрой её юбка была не только за счёт рисунка из павлиньих перьев, но и пятен от краски. Отставив одну ногу назад и упираясь носком поношенной спортивной балетки в пол, она вдохновенно рисовала склонённые к воде ветки, а вошедших не удостоила ни малейшего внимания. У-Он невольно задержал взгляд на её точёных смуглых щиколотках, и она, как будто почувствовав это кожей, обернулась. Растрёпанная копна крупных кудрей обрамляла изящное личико с острым подбородком, чернобровое и большеглазое, придавая ему бунтарский, диковатый вид и делая его обладательницу похожей на мальчишку-сорванца. Темпераментный изгиб бровей, тонкий нос с чуть приметной горбинкой, чёрные опахала ресниц, длинная шея, статная фигура – вся эта красота была естественной, вольной и дикой... И столь непохожей на ухоженную красоту Э-Ар.

– Здрасьте, – пробормотал У-Он, чувствуя, как на лице расплывается глупая ухмылка.

Девушка, смерив его взглядом, не ответила на приветствие, только заносчиво хмыкнула и вернулась к своему занятию. "Невоспитанная девица, однако, – подумал У-Он. – Но рисует, надо признать, неплохо".

Комнаты на втором этаже, в которых их разместили, были когда-то двухместными номерами: на дверях ещё висели таблички с цифрами, а внутри стояло по две деревянных кровати с голыми матрасами и подушками.

– Оставляйте вещи тут, – сказал Сайи-То. – Постельное принесут потом. А сейчас айда в столовую... Организуем что-нибудь для голодных путников.

Пятеро оборотней сопровождали гостей, как конвой, не отставая ни на шаг. Сайи-То шагал впереди, ступая на удивление мягко и неслышно для своей комплекции, так же передвигались и остальные мужчины. При виде этого неотступного сопровождения У-Ону невольно подумалось: а кто они с Рай-Аном здесь, собственно? Гости или уже пленники?

Ресторан с примыкающей к нему кухней располагался на первом этаже. Покрытые скатертями в голубую клеточку столики и весёлые занавески на окнах придавали помещению уютный вид, тогда как комнаты с кроватями без постельного белья по сравнению с ним выглядели по-казённому. В центре четыре столика были сдвинуты в один большой, и именно на него показал кивком Сайи-То.

– Присаживайтесь, а я пока кликну женщин, они сообразят что-нибудь поесть... Обед у нас сегодня уже прошёл, ну да ничего – что-то должно было остаться.

Блеснув яркими белками глаз, он сделал какой-то еле заметный знак остальным четверым оборотням, и они без слов уселись за соседний столик, достав две колоды карт.

– Приглядывать за нами остались, – шепнул Рай-Ан У-Ону.

У одного из оборотней шевельнулось ухо – но и только. Четвёрка делала вид, что занята игрой. Ребятами они были дюжими, не уступая телохранителям главы клана Белого Ягуара, а ножи с их поясов свисали довольно внушительной длины.

Минут через пять послышалось глубокое, раскатистое контральто, которое становилось всё громче по мере приближения:

-...Кого там ещё принесло? И на вас-то не наготовишься, такую прорву каждый день жрёте – как целый полк, да вот теперь ещё гости какие-то!.. И чего им только надо в наших краях?

– Не шуми, Дом-Нэй, гости важные, к Учителю, – урезонивающе басил в ответ Сайи-То. – От обеда осталось что-нибудь? Вот и разогрей.

– Гостей объедками кормить?! – воскликнула женщина. – Где это видано? Не смеши мою м***!

– Гм, кхм, – смущённо крякнул Сайи-То. Он-то знал, что гости всё слышат. – Вот и поди пойми тебя. То ты гостям не рада, то собираешься для них свежий обед стряпать...

Дверной проём загородила собой могучая, дородная фигура – ни дать ни взять, оживший буфет. Стало понятно, почему Сайи-То разговаривал с ней довольно-таки смиренно и мягко: упёртые в бока кулаки этой бабищи по размеру не уступали его собственным, да и роста они были почти одинакового, а вот в обхвате туловища она намного превосходила чернобородого ур-рамака. Рай-Ан поднялся, У-Он последовал его примеру, встали и телохранители. Завидев гостей, шкафообразная Дом-Нэй тут же переменилась в лице и расплылась в смущённой улыбке, обнажив ряд желтоватых, весьма плотоядных зубов:

– Ой... День добрый, рада приветствовать! Вы уж простите, обед у нас уже прошёл. Сейчас я по-быстрому что-нибудь сготовлю... Что ж такое сготовить, чтобы вам не ждать-то? А, в морозильнике же ньёку есть! Вот их и сварю, это мигом! – Развернувшись кругом, она наткнулась на стоявшего за её спиной Сайи-То, которому она создавала непреодолимое препятствие в дверях. – Уйди с дороги, морда бородатая!

Только благодаря быстрой реакции Сайи-То столкновения удалось избежать. В кухне загрохотала посуда, а Сайи-То, улыбаясь в бороду, присел за большой стол.

– Великая Дом-Нэй – госпожа и богиня кухни, – сказал он. – Прогневишь её – останешься без обеда.

– А ты чего тут уселся? – Дом-Нэй раздала всем вилки, тарелки и поставила кувшинчик со сливочным соусом. – На твою долю варить не буду, ты уже обедал!

– Эх, а я-то надеялся, что и мне перепадёт, – Сайи-То разочарованно хлопнул себя по колену.

– Брюхо лопнет по два раза обедать, – безапелляционно отрезала повелительница кастрюль и величественно уплыла, покачивая подолом синего платья в белый горошек.

Через пятнадцать минут улыбающаяся богиня кухни вошла в зал с большой аппетитно дымящейся миской, полной ньёку – шариков мясного фарша со специями, завёрнутых в тонко раскатанное тесто. У У-Она слюнки потекли от одного их запаха. Дом-Нэй большой деревянной ложкой щедро отсыпала в каждую тарелку и поставила миску на стол. В ней ещё оставалось немного ньёку – на одну или две порции. Строго сдвинув брови, Дом-Нэй сказала Сайи-То:

– И не облизывайся! Это – если гостям добавка понадобится.

Ньёку были выше всяческих похвал – в меру острые, сочные, а сливочный соус – нежный и жирный. У-Он наелся до отвала и с удовольствием выпил чашку травяного отвара, чтобы смыть лёгкое жжение от специй.

– Ну что ж, коли вам так срочно нужно к Учителю, то Рур-Ки отведёт вас к лесному домику, куда он приходит отдыхать, – сказал Сайи-То. – Но предупреждаю ещё раз: Учителю это может не понравиться...

– Как-нибудь переживём, – усмехнулся Рай-Ан.

– ...А незваным гостям может и не поздоровиться, – добавил Сайи-То значительно.

– Это наши проблемы. Справимся.

– Ну что ж... – Сайи-То обернулся через плечо. – Рур-Ки!

Один из играющих за соседним столиком в карты оборотней – самый молодой, с пшеничными волосами и бесстрашно-нагловатыми серыми глазами – поднялся и подошёл.

– Рур-Ки Ринкус, клан Рыси, – представился он. – Рад служить тебе, Белый Ягуар.

Они вышли втроём – У-Он, Рай-Ан и их провожатый. Охрану Сайи-То посоветовал оставить: чем меньше незваных гостей, тем слабее будет недовольство Учителя. У-Он нёс в рюкзаке бутерброды и термос с тоо, фляжку местного морса и аптечку; то и дело под ногами попадались алые россыпи спелой буракки, плодоносившей с конца лета и до первых морозов, и он, нагибаясь, рвал и отправлял в рот сочные кисло-сладкие ягоды. Едва ли не ежесекундно под его ногой что-нибудь хрустело, или его била по лицу ветка, и Рур-Ки, двигавшийся по лесу бесшумно и быстро, только качал головой, видимо, думая: "Вот ещё городской увалень на нашу голову свалился..."

Через полтора часа Рай-Ан предложил сделать короткий привал. Рур-Ки, не выказывавший пока ни малейшего признака усталости, пожал плечами, как бы говоря: "Как вам будет угодно".

– Минут на десять, а то пить хочется после обеда, – сказал Рай-Ан.

У-Он достал фляжку с морсом и протянул ему, а сам, приметив полянку, принялся собирать полупрозрачную, брызжущую соком буракку, горстями отправляя её в рот. Свежие лесные ягоды для него, городского жителя, были в диковинку, а буракку он вообще пробовал в первый раз.

– Вкусно? – раздался голос Рур-Ки.

– Угум, – промычал У-Он с набитым ягодами ртом. – Никогда нишего вкушнее не пробовал!

– Ты не увлекайся слишком, – усмехнулся светловолосый оборотень. – Буракка, если много её съесть, послабляет здорово. Особенно с непривычки. Потом, когда постоянно её ешь, уже не так. Привыкаешь.

У-Он даже перестал жевать – полный ягодной кашицы рот так и остался открытым.

– Что ж ты раньше-то не предупредил? – воскликнул он через секунду, проглотив. Воспоминания об опыте с сельдонисом заставили его кишки вздрогнуть.

Рай-Ан, сидевший с фляжкой на стволе поваленного дерева, посмеивался. Стряхнув с ладоней остатки ягод, У-Он поднялся с корточек.

– Ну что же мне "везёт"-то всё время так?.. – буркнул он себе под нос.

– Кто себя от природы отделяет, того она не балует, – раздался голос Рур-Ки, да так близко, что У-Он слегка вздрогнул. Повернулся на звук, но его хлопнули по плечу с противоположной стороны.

Повернулся снова и встретил взгляд бесстрашных рысьих глаз – как в стену упёрся.

– Не раз ещё споткнёшься, пока вновь её частью станешь, – сказал Рур-Ки.

Присев, он собрал несколько ягод и бросил себе в рот, насмешливо поглядывая на У-Она.

Рай-Ан встал и отдал У-Ону фляжку.

– Идём дальше.

Они двигались ещё два часа, пока не вышли на поляну, на которой стоял потемневший от времени бревенчатый домик. На этом их проводник счёл свою миссию завершённой и объявил, что возвращается – не хочет попадаться на глаза Учителю.

– Большое спасибо за помощь, брат мой, – поблагодарил его Рай-Ан.

Рур-Ки как ветром сдуло в буквальном смысле: вот он только что стоял в тени деревьев, и – нет его. Ни шороха, ни треска ветки под ногой... Был и пропал.

– Быстрый малый, – усмехнулся Рай-Ан, направляясь к домику.

На стук в высохшую, обшарпанную некрашеную дверь никто не отозвался. Более того – домик оказался не заперт, и они вошли внутрь.

День уже клонился к вечеру, и в единственной комнате с маленьким окошком было сумрачно. Свет карманного фонарика Рай-Ана озарил массивный деревянный стол с двумя скамейками, у стены – длинную лавку и низкий, но широкий топчан с тюфяком, под потолком – лежанку вроде полатей. Имелась небольшая кирпичная печь с плитой, на которой стоял закопчённый чайник, а посреди стола – масляная лампа с потускневшим от пыли стеклом. В углу у двери – веник, на крючках – чья-то одежда.

– Никого нет, – сказал У-Он. – Что будем делать?

– Ждать, что же ещё? – ответил Рай-Ан, проверяя, есть ли в лампе масло.

Масло булькало, и он зажёг её. Комната озарилась тусклым светом. Ноги У-Она после трёх с половиной часов ходьбы ныли, и он, устало плюхнувшись на скамейку, облокотился на стол. Время в этом домике, казалось, застыло много лет назад, когда электричества, машин и прочих благ цивилизации не было и в помине.

– А если Учитель сюда не зайдёт? – озвучил У-Он только что пришедшую ему в голову мысль. – А, например, сразу направится домой? Получится, что мы тут напрасно проторчим?

Рай-Ан, стоя у окошка, подчёркнуто спокойно ответил:

– Да. Если не зайдёт, то напрасно.

– И?.. – спросил У-Он, чувствуя, что беседовать Рай-Ан сейчас не склонен.

Тот не ответил, и У-Ону оставалось только гадать, что крылось за его молчанием. Наверно, он всё-таки каким-то непостижимым образом знал, что Учитель сюда придёт.

Они ждали молча. Рай-Ан устроился полулёжа на топчане, погружённый в какие-то свои мысли, а У-Он от нечего делать возился с мобильным телефоном. Сеть здесь не ловилась, и ему оставалось только играть в игры.

Стемнело. В животе У-Она снова требовательно заныло, а сытный обед казался теперь давнишним сном. Хорошо, что они захватили бутерброды! Подтащив рюкзак к столу, он выложил их, достал термос, стаканчики и обратился к Рай-Ану:

– Может, по бутерброду?

Тот был словно в трансе: глаза под полуопущенными веками потускнели, он не двигался и, казалось, даже не дышал. Подождав секунду, У-Он окликнул его погромче:

– Я говорю – может, перекусим? Есть не хотите?

Взгляд Рай-Ана ожил. Он сел прямо, зажмурился, поморгал, размял шею. "Спал он, что ли, с открытыми глазами?" – подумал У-Он.

– Можно и перекусить, – сказал Рай-Ан, вставая и подходя к столу.

Тоо уже немного остыл в термосе. У-Он ел за столом, а Рай-Ан жевал бутерброд, стоя у окна. Но что можно было разглядеть в этой темени?

– Ложись где-нибудь, – сказал глава клана Белого Ягуара после ужина, садясь на топчан и развязывая шнурки высоких ботинок. – Нечего без толку жечь лампу.

У-Он тоже разулся и полез на лежанку под потолком. Там оказались какие-то пахучие шкуры, на которых он, морщась, устроился. Доски скрипели под тяжестью его тела, а внизу Рай-Ан погасил свет. В наступившем кромешном мраке скрипнул топчан, стукнули об пол сброшенные ботинки, и всё стихло.

Всё, да не всё. Вскоре У-Он начал различать какие-то лесные звуки, совершенно незнакомые, а потому заставлявшие его напряжённо вслушиваться. Впрочем, какая опасность могла грозить им в доме? Хотя дверь не показалась У-Ону очень надёжной. Оружие осталось там, в резиденции Учителя. Даже ножа... Хотя нет, складной ножик лежал в рюкзаке, о нём У-Он промолчал, когда охранники сдавали оружие. К обыску оборотни прибегать не стали, поверили гостям на слово.

Но складной ножик – разве же это оружие?.. Против крупного зверя он – иголка.

– Если знать, куда бить, и складной ножик – оружие, – вдруг раздалось в темноте.

У-Он вздрогнул. Да, он подозревал, что Рай-Ан читает или каким-то образом угадывает мысли, но чтобы вот так...

– Ты очень громко думаешь, – засмеялся тот. – Успокойся, нам ничто не угрожает. Спи.

Задремать У-Ону удалось с трудом, и тут же ему начал сниться дурацкий сон: будто к домику подходит старик-великан с волочащейся по земле белой бородой и длинной клюкой толщиной с бревно. Гневно сверкая глазами из-под кустистых бровей, он громовым голосом кричит: "Я же просил меня не беспокоить! А ну, пошли вон отсюда!" Вышедшего на крыльцо Рай-Ана старичище хватает за шкирку, как щенка, и швыряет о ствол дерева, а У-Она хочет зашибить своей гигантской клюкой...

У-Он проснулся. Запах шкур, пот на лбу. Нажав на часах кнопку подсветки, он глянул время: полвторого ночи. На полу лежало пятно лунного света, и попривыкшие к темноте глаза У-Она различали обстановку комнаты – стол с термосом и лампой, скамейки, даже веник у двери. Успокоившись, он снова опустил было голову на шкуру, как вдруг кто-то начал скрестись в дверь, громко сопя. У-Он замер.

Скребущийся звук стих, но движение не прекратилось. Кто-то бродил вокруг дома, пофыркивая. Всей кожей У-Он чувствовал: это не человек, а зверь. Очень большой. Как он это определил, У-Он и сам не понимал. Просто чувствовал кожей, солнечным сплетением... и задом тоже. "Моя задница чует приключения", – промелькнуло в голове.

Всё стихло. Ушёл? Хорошо бы, а то из оружия – только складной ножик... Ну, кроме лезвия, в нём ещё была пилка для ногтей, ножницы, консервный нож, отвёртка, шило и открывалка для бутылок.

Снова что-то зашуршало, но потом надолго затихло. С колотящимся сердцем У-Он слез с лежанки: ему вдруг почудилось, что его кто-то окликнул. Не голосом, нет... Просто нервы запели, как струны, будто их тронула чья-то рука. Будто сама ночь, огромная и чёрная звёздная бездна, заглядывала в окно и звала его к себе. Это она ходила там, воплотившись в могучем мохнатом теле, потому что ей стало любопытно: кто, не побоявшись её, вошёл в этот лес и лёг спать, как у себя дома?

Мягко ступая по половицам, У-Он подкрался к рюкзаку, лежавшему на скамейке. Может, складной ножик и плохое оружие, но всё лучше, чем никакого. Вот он... Ещё бы найти в потёмках лезвие среди всех этих приспособлений. Его пальцы лихорадочно щупали, а луна светила в окно. Ночь звала его на поединок.

Скрипнула дверь, влажная прохлада дохнула в лицо. "Ну же, выходи", – звала ночь. У-Он ступил на крыльцо, держа нож перед собой. Ступенька, ещё ступенька. Земля. Луна сияла над верхушками деревьев, заливая всю полянку призрачным мертвенным светом, а ночь затаилась... чтобы тронуть холодной рукой за плечо.

Вздрогнув и обернувшись, У-Он остолбенел. Буквально в нескольких шагах от него огромная, мохнатая чёрная туша с красноватым блеском в глазах поднялась на задние лапы и заревела, разинув зубастую пасть. Это был медведь, но невероятно большой – в природе таких громадин просто не могло существовать.

У-Он стоял, будто пригвождённый к месту, чувствуя онемение, расползающееся на руках от кончиков пальцев, а на лице – с губ. Одновременно какая-то холодная сила сдавливала обручем череп и не давала отвести взгляд от горящих адским пламенем глаз чудовища, которое с рёвом надвигалось на него, сверкая в лунном свете смертоносными зубами и когтями. Нож выпал из онемевшей руки.

Вдруг над головой У-Она мелькнула тень, и на загривок медведю прыгнул серебристый зверь с пятнистой шкурой и длинным хвостом. Медведь завалился на спину, чтобы придавить его своим чудовищным весом, но тот ловко вывернулся и отскочил, отвлекая его внимание на себя. "Это Рай-Ан перекинулся", – всплыло в парализованных, сдавленных холодным обручем мозгах У-Она. Вздыбленная на загривке шерсть белого ягуара серебрилась под луной, глаза вызывающе сверкали безжалостной амальгамой, и медведь вынужден был переключиться с потенциальной добычи на нежданного противника.

С минуту звери рычали и рявкали друг на друга, демонстрируя мощь своих клыков и стараясь своим видом заставить противника дрогнуть. Но запугивание не помогло – каждый стоял на своём и не собирался ретироваться. Ягуар прыгнул первым, и они покатились по земле ревущим и воющим клубком. У-Он и хотел бы помочь Рай-Ану, но, как ни старался, не мог вызвать у себя хотя бы трансформацию рук. Даже когти не появлялись: из У-Она будто разом выкачали силы. Он был опустошён, руки повисли безвольными тряпками, ноги подгибались, а в животе... Проклятье! Урчание и невыносимая тянущая боль заставили его согнуться пополам и осесть на землю.

Усмирить взбунтовавшиеся кишки он был не в силах, а потому со стонами и ругательствами заполз за угол домика. Какой же он Белогрудый Волк, если его чуть что – сразу скручивает медвежья болезнь?.. Её мощные лапы мяли и терзали ему нутро, пока оно полностью не опустошилось, а рёв на поляне тем временем стих. С беспокойством вслушиваясь, У-Он вместо туалетной бумаги, оставшейся в рюкзаке, воспользовался широким мягким листком таккианы, по удачному стечению обстоятельств росшей у самой стены.

Ни медведя, ни ягуара не оказалось на поляне. Только сейчас У-Он заметил, что был без обуви, в одних носках. И где же нож? Нет, пожалуй, сейчас его не найти: слишком темно. Окошко между тем уютно светилось... Как же это понимать?

В свете лампы глаза Рай-Ана, уже вернувшегося в человеческий вид, ещё поблёскивали амальгамой; он зашнуровывал ботинок, когда У-Он вошёл. На топчане сидел сутулый бородатый незнакомец, кряжистый, широкоплечий и совсем ещё не старый: его тёмно-каштановые волосы были лишь на висках тронуты сединой, да в бороде она блестела. На нём были штаны непонятного цвета и мятая расстёгнутая рубашка, а обут он был в чёрные войлочные боты. Застёгивая рубашку, он смотрел на У-Она с добродушной усмешкой в уголках глаз – рот утопал в бороде.

– Значит, когти волчьи, а болезнь медвежья, ммм? – прогудел он приятным, глубоко нутряным голосом, какой в городе и не услышишь. Там голоса были тонкими, открытыми, звенящими, в них чувствовался скрип искусственной кожи и синтетики, а голос незнакомца был шерстисто-тёплым и плотным, как войлок его обуви.

– Я... ягод переел, – хрипло ответил У-Он и вопросительно взглянул на Рай-Ана.

Тот усмехнулся.

– Да, бураккой он увлёкся по дороге, Учитель. Видно, с непривычки его и...

Учитель?! У-Он так и сел. Не на пол – благо, скамейка была близко. Значит, вот этот ухмыляющийся бородач с седеющей курчавой порослью на груди – и есть он? Но когда он успел вернуться? Или...

Медведь?..

– Ты думал, мы дерёмся? – проговорил Учитель задумчиво, подтверждая эту догадку. – Да нет, это было дружеское приветствие. Давно мы с Рай-Аном не виделись, сил друг друга не пытали... Заматерел он, совсем взрослым стал.

Рай-Ан чуть наклонил голову в ответ на эти слова. Учитель встал, накинул тёплую жилетку и принялся растапливать печку.

– Отвар сейчас сделаем, – пробурчал он в бороду. – И живот закрепит, и душу отогреет. А домой, так и быть, утром пойдём, раз уж нашли вы меня тут.

...Трещал огонь в печи, на плите закипал чайник. Учитель спросил, обращаясь к Рай-Ану:

– Поющего волчонка что не привёз?

Тот оживился, блеснул глазами.

– Да я подумал, что ей пока не нужно во всё это...

– Надо было привезти, – медленно проговорил Учитель, забрав бороду в руку.

– Могу съездить за ней, – ответил Рай-Ан.

Учитель, качнув головой, вздохнул.

– Нет, друг, ветер уже в другую сторону подул... Нехороший ветер.

– Ты думаешь..

– Да. Советую тебе как можно скорее возвращаться.

Эти двое понимали друг друга с полуслова – да что там, без слов. А вот У-Он сидел, чувствуя себя младенцем при разговоре взрослых: смысл фраз, которыми они перебрасывались, был для него не более ясен, чем какая-нибудь шифровка. И он встрял в разговор:

– Простите, а...

Учитель и Рай-Ан посмотрели на него, и У-Он почувствовал себя поджариваемой на сковороде рыбой. Но раз уж набрался наглости, назад пути нет, и он продолжил:

– Э... А "поющий волчонок" – это вы о ком, Учитель?

– Ты. Говори мне "ты", мальчик, – ответил тот, еле приметным жестом перебив Рай-Ана, собиравшегося что-то сказать У-Ону, и тот покорно закрыл рот. Посмотрев на У-Она пару мгновений с задумчивым прищуром, Учитель промолвил: – Туго же ты соображаешь, волчонок. Дай руку.

У-Он протянул руку, и Учитель, взяв её, закрыл глаза. Через пару секунд открыв их, он сказал:

– Клан Белогрудого Волка почти стёрт. Одни его потомки убили в себе Зверя, и их уши покраснели; другие, с синими ушами, убивают уколами. Почти уже убили... Силы в них нет. А в тебе – есть. Есть она и в твоей матери. И в сестре, которая поёт. – Помолчав, Учитель закончил с улыбкой: – И будет она в ТВОЁМ маленьком волчонке. И в волчонке, что родится у твоей сестры. Может так статься, что клан Белогрудого Волка возродится. И возглавлять его – тебе. – Палец Учителя уткнулся в грудь У-Она. – Но... пока ты и сам ещё щенок. Весьма глупый, надо сказать.

И Учитель направился к исходящему на плите паром чайнику, оставив У-Она в ещё большем замешательстве, чем прежде. Рай-Ан хмуро и озабоченно молчал, скрестив на груди руки, и, похоже, ничего не собирался объяснять У-Ону.

Отвар был запарен в термосе, откуда Учитель без сожаления выплеснул остатки холодного тоо. Из-за печи появились мешочки с травами; щепотка из одного, щепотка из другого, кипяток, крышка. У-Ону не верилось, что вот этот деревенский мужик в мятой рубахе и нелепых войлочных круглоносых чунях и есть Учитель, но он боялся даже подумать так, чтобы никого ненароком не оскорбить. Если уж Рай-Ан читал его мысли, как открытую книгу...

Стаканчик с тёмно-коричневым душистым отваром было невозможно взять в руки. Держа его за самые края, У-Он дул на обжигающий напиток. Он был горьким, и Учитель достал гостям по липкому, янтарно-золотистому кусочку сотового мёда из деревянной кадушечки.

– Ну, пейте и отдыхать, – сказал он. – Утро поведает нам больше, чем ночь. Да, кстати. – Учитель положил на стол складной нож У-Она. – Не ты потерял?

Из корпуса торчало не лезвие, а пилочка для ногтей. У-Он смущённо крякнул. Мда. Отличное оружие против медведя!.. Маникюр ему сделать, разве что.

-- Глава 9. Чёрные псы

– Ну что в нём такого особенного, дочка, что ты за него так цепляешься? Какие такие достоинства, которых нет у других?

В отсутствие У-Она к Э-Ар снова нагрянули родители. Мать принесла большую коробку пирожных и заставила Э-Ар заварить тоо побольше и покрепче – "для обстоятельной беседы". Говорила в основном она, а отец присутствовал, по-видимому, для пущей убедительности, потому что вся его роль сводилась к поддакиванию. Всякий раз, когда жена к нему обращалась за поддержкой, господин Отерис значительно кивал и утвердительно мычал. Слов ему по сценарию было не положено.

Родители уговаривали Э-Ар уйти от мужа. Случившееся на обеде так напугало их, что они почти слёзно умоляли её оставить У-Она и вернуться домой, к ним. Точнее, это мать умоляла, а отец только кивал, когда от него это требовалось, время от времени щупая повязку на пораненной когтями У-Она руке.

– Доченька, пойми, ты же в опасности! – виолончелью стонала мать, не забывая между делом уминать пирожные одно за другим. – Это же... это же шайка оборотней, от которой надо бежать, и как можно дальше! – продолжала она с набитым ртом. – Ну вот, ты меня расстроила... А когда я расстроена, я всегда набрасываюсь на сладкое... – Она с досадой махнула рукой и шумно отхлебнула глоток тоо.

Э-Ар с самого начала разговора сидела с напряжённо сдвинутыми бровями, не притрагиваясь ни к пирожным, ни к тоо.

– Мама, чем я тебя расстроила? – спросила она, воспользовавшись моментом, пока рот матери был занят. – Я-то что сделала?

Та фыркнула и раздражённо звякнула чашкой о блюдце.

– Чем, ты спрашиваешь?.. Да хотя бы тем, что, не послушав нас с отцом, вышла замуж за этого... синеухого! – Последнее слово она произнесла с оттенком пренебрежения, скривив губы.

– Мама... ну зачем так? – со сдержанной укоризной проговорила Э-Ар. – Я не понимаю, что в этом плохого.

Ярко накрашенные губы матери затряслись.

– Что плохого? – переспросила она, задохнувшись от избытка возмущения. – Что плохого?! Он же обманул нас... обманул тебя, ввёл в заблуждение! Красил уши! Ну, сами по себе уши – ещё ладно... Но ведь он оказался оборотнем! И он не делал уколы! Он не задумывался о том, что тем самым подвергает тебя опасности!

– Какой опасности? У-Он никогда не причинил бы мне вреда! – возразила Э-Ар, тоже заводясь. – За всё время, что мы живём вместе, он ни разу не вышел из себя... ничего такого не сделал!

– Ничего такого? А это?! – Мать схватила отца за пострадавшую руку, да так крепко, что тот поморщился от боли. – Он же своими когтищами твоему отцу чуть руку не оторвал! Только не говори, что ты не видела, каким жутким был твой ненаглядный У-Он! Просто зверюга! Он был готов растерзать отца!

Э-Ар не знала, что возразить. Выглядел У-Он в тот момент действительно жутко... Но она не верила, что он был способен на что-то по-настоящему ужасное. На убийство, например. Нет, никогда. Она просто чувствовала это... сердцем, наверное.

– Он бы не сделал этого, – упрямо повторила она. – И не просите меня бросить его. Я этого не сделаю, во-первых, потому что люблю его, а он – меня... А во-вторых, у нас с ним будет ребёнок.

Мать пару секунд сидела с открытым ртом, моргая, а потом откинулась на спинку стула, как будто ей стало дурно. Одной рукой она схватилась за сердце, а другой обмахивалась.

– Ох... Капли... У тебя есть что-нибудь от сердца?.. – выдохнула она, закатывая глаза.

– Да... сейчас посмотрю, – ответила Э-Ар, вставая. Она подозревала, что мать просто пытается играть на её чувствах: сердце у неё было всегда в полном порядке. Хотя... кто его знает. Всё когда-то бывает в первый раз.

– Ну, пошевелись же! – подал голос отец, выходя из своей немой роли. – Не видишь – матери плохо! – И спросил озабоченно: – Дорогая, может, врача?..

Мать только отрицательно мотнула головой.

Э-Ар нашла лекарство и накапала в рюмку с водой. Её не покидало нехорошее чувство, что перед ней разыгрывают спектакль. А то, что подобным образом вели себя два близких ей человека, усугубляло это неприятное ощущение фальши.

Мать выпила капли, поморщилась и заела пирожным.

– Нет, нет, это невозможно, – выдохнула она. – Отродье оборотня в нашей семье?.. Нет, не бывать этому! Ты должна прервать беременность.

Эти слова обдали Э-Ар сначала холодом, потом жаром. Возмущение, негодование, горечь – всё это смешалось, захлестнуло её тяжёлой волной и лишило дара речи на несколько мгновений. Поймав ртом воздух, Э-Ар припечатала ладонью к столу гневное:

– Нет! Не смей так говорить о нашем ребёнке... и о своём внуке!

Мать вздрогнула, подпрыгнув на стуле и снова схватившись за грудь. Она онемела, взглядом умоляя отца о помощи. Тот, решительно поправив очки, обратил на Э-Ар возмущённый взгляд.

– Дочь! Как ты разговариваешь с матерью?

– Так, как считаю правильным, – отчеканила Э-Ар жёстко. – Это моя жизнь, и вы не проживёте её за меня! И только я сама буду принимать решения, как мне жить и что делать.

Отец заморгал за стёклами очков, бессильно развёл руками и сказал, обращаясь к матери:

– Вот так всегда! Всегда поступает по-своему! Что прикажешь с ней делать?

Мать тем временем вылила остатки уже холодной заварки себе в чашку и, морщась от терпкости, выпила одним духом.

– Ну ничего... ничего, – сказала она. – У меня есть знакомый гинеколог, который всё уладит... за определённую плату, конечно...

– Нет! – крикнула Э-Ар и выбежала из комнаты.

В ванной она умылась холодной водой, пытаясь унять дрожь в пальцах. Сделать аборт?.. Убить ребёнка? Их с У-Оном первенца?.. Да как такая мысль вообще могла зародиться в голове у матери? Губы Э-Ар задрожали, из глаз покатились слёзы.

И тут раздался звонок в дверь. У Э-Ар вдруг всё обледенело внутри от странного предчувствия.

Она не сразу решилась открыть. Пока Э-Ар на цыпочках подкрадывалась к двери, звонок повторился несколько раз, настойчиво и тревожно. Может, У-Он вернулся? Но у него свои ключи...

– Кто там? – спросила она робко.

– Э-Ар, открой скорее! Это Ло-Ир!

– Ло-Ир? Что случилось?

– Случилось... Впусти меня быстрее, это важно!

Молодой беловолосый оборотень выглядел так, будто только что подрался: на скуле красовался кровоподтёк, джинсы на колене порваны и пропитаны кровью. Едва переступив порог, он заявил:

– Э-Ар, уходим отсюда немедленно.

Э-Ар растерялась.

– Но... почему? Куда? Что происходит?

Ло-Ир взял её за плечи и проговорил устало и серьёзно:

– Времени мало. С минуты на минуту к тебе могут нагрянуть очень неприятные гости. Они напали на загородный дом отца, пока тот был в отъезде, перебили почти всю охрану и похитили Тиш-Им, сестру твоего мужа. Меня только что пытались убить. Ребята очень серьёзные, отбиться я бы не смог, пришлось бежать... Еле ушёл я от них. Отец направил меня к тебе... Он... В общем, у него предчувствие, что ты тоже можешь быть в опасности.

– Предчувствие?

– Долго объяснять, просто пойдём со мной, я отвезу тебя в безопасное место. Хорошо, что я успел до них.

– Подожди, постой... – Э-Ар медленно провела похолодевшими пальцами по щекам. – Кто эти люди? Что им надо?

– Мы пока не знаем, – ответил Ло-Ир, еле сдерживая нетерпение. – Но выясним. Пожалуйста, идём, времени очень мало!

– Подождите, не так быстро, юноша, – раздался голос матери.

Подошедшие родители с вызывающим и воинственным видом встали по обе стороны от Э-Ар.

– Куда вы собираетесь забрать нашу дочь? – выступил отец. – Откуда нам знать – а может, вы и есть похититель? Нечего тут лапшу нам на уши вешать!

Более бредового предположения Э-Ар не слышала в своей жизни. Ло-Иру она почему-то безотчётно верила – как У-Ону, и ей почему-то казалось, что он говорит правду.

– Папа! – воскликнула она, закатив глаза. – Не глупи! Ло-Ир никакой не похититель!

– А ты помолчи, – перебил отец. – С ним ещё нужно разобраться, кто он такой.

– Некогда разбираться, уважаемый, – теряя терпение, ответил Ло-Ир с низкими рычащими нотками в голосе, от которых у Э-Ар пробежали по коже мурашки. – Счёт идёт на минуты! Вам я бы тоже посоветовал покинуть этот дом от греха подальше.

– А вы тут не командуйте, вы не у себя дома, чтобы говорить нам, куда идти и что делать, – парировал отец. Держа руки в карманах и вызывающе щурясь, он подошёл к Ло-Иру. – Думаете, если вы сын какого-то там синеухого выскочки-нувориша, на вас управы нет? Найдётся! Мы сейчас полицию вызовем!

– Па-апа! – изнеможённо простонала Э-Ар.

– Молчи, – опять отрезал он. – Ты никуда с ним не пойдёшь, даже думать не смей.

Глядя отцу в глаза, Ло-Ир холодно блеснул амальгамой во взгляде, и Э-Ар на секунду показалось, что он даже стал выше ростом и шире в плечах. Воинственного настроя у отца сразу как-то поубавилось.

– Э-Ар, идём, – сказал молодой оборотень. – Мы должны были уже пять минут назад отсюда уйти, но вместо этого всё ещё разговариваем.

– Стой, где стоишь, Э-Ар! – приказал отец.

И тут в дверь снова позвонили. Настала жуткая тишина.

Ло-Ир беззвучно, как тень, скользнул к кухонному окну, шёпотом выругался.

– Дождались... Они пришли.

Мать вдруг решительно двинулась к двери, не обращая внимания на бешеную жестикуляцию всех остальных, призывавших её этого не делать. Зачем-то поправив причёску и бусы, она вежливо и спокойно спросила:

– Кто там?

Из-за двери ответил заикающийся женский голос:

– Это с-соседка... Из квартиры н-напротив. Я уезжаю и хот-тела бы оставить вам на сохранение к-ключи от моей двери...

Мать обернулась, всем видом как бы говоря: "Ну вот, всего лишь! Стоило из-за этого волноваться!" А вслух сказала:

– Подождите одну минуту!

Отец, беззвучно возмущаясь, оттащил её от двери.

– Эта соседка обычно заикается? – шёпотом спросил Ло-Ир у Э-Ар.

Она отрицательно мотнула головой.

– Значит, они её заставили.

Ло-Ир метнулся к балкону, выходившему на задний двор, выглянул. На его скулах заиграли решительные желваки, и он устремил пронзительно-гипнотизирующий взгляд на Э-Ар.

– Иди сюда, – позвал он, протягивая ей руку.

– А родители? – пролепетала Э-Ар.

– Им они не нужны. Им нужна ты.

– Я без мамы и папы не...

Э-Ар хотела сказать: "Я без мамы и папы не пойду", но её челюсть будто придержала невидимая сильная рука, а голосовые связки словно прижали пальцем. Уже не невидимая, а настоящая рука Ло-Ира сжала её запястье и притянула к балконной двери.

– Я посажу тебя на закорки. Обхвати меня руками и ногами и держись изо всех сил.

Амальгама его глаз затягивала её внутрь, в зазеркалье его воли, и Э-Ар не смогла ослушаться.

– Погодите, вы куда? – шагнул к ним отец. – Там же третий этаж!

– А вот теперь, папаша, вызывай полицию, – ответил Ло-Ир, сверкнув зубами и глазами. – И ни в коем случае не открывай дверь.

Холодный ветер растрепал волосы Э-Ар. Она висела на Ло-Ире сзади, а он, вскарабкавшись на стоявшую на балконе старую тумбочку, сказал:

– Зажмурься и держись изо всех сил. И ничего не бойся.

Она зажмурилась. Прыжок... Сердце упало в бездну. Затрещали ветки, царапая её по лицу, а тело Ло-Ира совершало мощные рывки. Удар о землю. Они больше никуда не падали, и Э-Ар открыла глаза.

Как оказалось, Ло-Ир приземлился на ноги. Не разбиться им помогло дерево, по веткам которого он и спустился. Оглядевшись по сторонам, он рванул с места с такой скоростью, что у Э-Ар в глазах потемнело.

– Я сле... сле... зу! – пропыхтела она, трясясь у него за спиной. – Са... са... ма по... бе... гу!

– Так быстро, как я – не сможешь! – ответил Ло-Ир. – Держись!

Он действительно бежал фантастически быстро – и это с Э-Ар в качестве ноши! Но через минуту этого бега оказалось, что их догоняет чёрная машина.

– Проклятье, – скрипнул зубами Ло-Ир. Достав из кармана мобильный, он сунул его Э-Ар. – Подержи!

Держась одной рукой, Э-Ар взяла телефон и сунула себе в карман.

– А сейчас... кое-что произойдёт, – выдохнул Ло-Ир. – Ты только не бойся и главное – не свались с меня!

Не прекращая бежать, он выгнул грудь колесом, застонал, и через мгновение его стон перешёл в звериный рык. Под руками Э-Ар его тело стало увеличиваться, мускулы чудовищно вздувались, одежда трещала по швам. Э-Ар закричала, цепляясь за светлую пятнистую шерсть и сжимая ногами бока зверя, который скакал уже на четырёх лапах. Талия его осталась по-человечески тонкой, и лишь на ней держались лохмотья джинсов. Сзади мелькал длинный пушистый хвост, а вокруг шеи болтались остатки куртки. Чтобы не свалиться, Э-Ар вцепилась в них. Ягуар, сорвав с себя ремень, взял его в зубы посередине, а концы бросил Э-Ар, чтобы она держалась за него, как за уздечку.

Чёрная машина изрядно отстала. Зверь мчался огромными прыжками, не соблюдая никаких правил уличного движения, перепрыгивая с тротуара на проезжую часть и обратно. Преследовать его было трудно, потому что он был гораздо маневреннее любого автомобиля. Впрочем, бежал он хоть и быстро, но старался не сбросить с себя истерично вцепившуюся в него и кричащую Э-Ар.

Вдруг по ним открыли стрельбу. Э-Ар обернулась... Лучше бы она этого не делала. За ними гналось трое чёрных, огромных полупсов-полулюдей с горящими глазами. Бежали и стреляли, перепрыгивая через машины. Но, в отличие от пятнистого зверя, скакавшего на всех четырёх, они бежали на двух задних лапах: в передних у них было по автомату.

Белый ягуар, тяжело приземляясь на крыши, капоты и багажники машин, оставлял на них глубокие вмятины. Э-Ар чувствовала, что не удержится и сейчас сорвётся: руки и ноги ослабели.

– Я па-а-адаю... – закричала она, заваливаясь набок.

Но упасть ей не дала мощная лапа: дальше ягуар побежал на трёх, одной прижимая Э-Ар к себе. Разумеется, это сильно снизило его скорость. Вдруг он рявкнул и дёрнулся... Пятнистая шерсть на его плече окрасилась кровью. "Они в него попали, – с ужасом содрогнулась Э-Ар. – Нам конец".

Но до конца было ещё далеко. Несмотря на ранение, ягуар был вполне способен передвигаться, и всё ещё очень быстро. По пожарной лестнице он взобрался на крышу; чёрные псы не отставали: высунув красные языки, они карабкались следом, а автоматы болтались у них за спинами. Погоня продолжилась уже не по улицам, а над ними. Цепляясь за неохватную, могучую шею ягуара, Э-Ар молилась, чтобы больше ни одна пуля не настигла его... Странные слова вертелись у неё в мыслях: "Дух Зверя, сохрани нас... Помоги нам..." Или это кто-то другой молился в её голове?

Ягуар прыгал с крыши на крышу, с лёгкостью преодолевая пяти-, десяти- и даже пятнадцатиметровые промежутки между домами, одновременно уворачиваясь от пуль. Э-Ар казалось, что в эти моменты время вокруг застывало, и зверь просто подныривал под медленно летящие смертоносные кометы с хвостом из воздуха с вращающимся металлическим ядром или перепрыгивал через них. Псы-преследователи скакали за ними, вынужденные совершать прыжки такой же длины, что иногда давалось им не без труда. Ягуар был прирождённым прыгуном, для него и двадцать метров не являлись препятствием: хоть у него и не было крыльев, но Э-Ар казалось, что он умел летать. Внизу серел асфальт, вверху – тучи, в ушах свистел ветер, а под руками Э-Ар напряжённо работали его разгорячённые мускулы. И пахло кровью...

А вот чёрные псы летать не умели, да и стрельба на бегу удавалась им не так хорошо, как из машины. Когда под ягуаром с Э-Ар разверзлась очередная пропасть улицы, это был не просто прыжок, а супер-мега-прыжок, холодящий нутро и головокружительный. "Не допрыгнем, упадём..." – сжалось сердце Э-Ар. Допрыгнули! Да!..

И сорвались.

Лапы ягуара заскользили, и он повис на краю крыши, уцепившись за неё выпущенными когтями. Двое преследователей затормозили у противоположного края, вовремя сообразив, что им на сей раз не перепрыгнуть, а один, переоценив свои возможности, устремился следом за ягуаром и рухнул вниз, не долетев. Э-Ар, понимая, что ягуару, чтобы спасти их обоих, понадобится вторая передняя лапа, вцепилась в него что было сил – и руками, и ногами. Зверь ухватился освободившейся лапой за водосточный жёлоб, но тот не выдержал их веса и начал отрываться. Э-Ар закричала.

Они упали, но ягуар сумел уцепиться за балкон. Во время этого падения Э-Ар сильно ушибла спину и от боли взвыла, но каким-то чудом удержалась на звере. Чёрным псам на крыше между тем стало гораздо удобнее стрелять, и они опять открыли огонь. Э-Ар ощутила, как что-то ужалило её в левое бедро. Ягуар зарычал, выпустил край балкона, и они снова рухнули...

Снова балкон, потом ещё один и ещё – зверь не переставал двигаться, чтобы не быть слишком лёгкой мишенью. Что-то жёлтое внизу... Э-Ар не успела понять. Последний прыжок – и они лежали в кузове грузовика, на куче песка. Чёрные псы остались на крыше.

Э-Ар осторожно дотронулась до шеи ягуара, лежавшего с устало зажмуренными глазами. Его пятнистая шкура была вся в крови, бока тяжело вздымались. Э-Ар попыталась его осмотреть.

– Ты сильно ранен?

Зверь издал что-то среднее между стоном и рычанием. Э-Ар, склонившись над ним в смешанном порыве сострадания, восхищения, уважения и нежности, погладила его по усатой морде, мягким ушам, мощной шее. И поцеловала в нос. Ягуар заурчал устало и ласково, а потом лизнул её в лицо шершавым языком. Э-Ар засмеялась, зарываясь пальцами в его густой тёплый мех. На её глазах снова произошла метаморфоза: зверь вернулся в человеческий облик. На песке рядом с ней лежал Ло-Ир, окровавленный, в ошмётках одежды, усталый и бледный, но улыбающийся.

– Сильно испугалась? – спросил он, дотрагиваясь до её щеки.

– Не знаю... Я слегка... в шоке, – простонала Э-Ар. – И меня, кажется, зацепило.

Ло-Ир приподнялся, сел и осмотрел её ногу.

– Пустяки, только мышцу насквозь пробило. Сейчас.

Одной из полосок ткани, оставшейся от его куртки, он перевязал кровоточащее бедро Э-Ар.

– А ты? – беспокоилась она. – Ты же в нескольких местах ранен.

– На нас, оборотнях, всё быстро заживает, – улыбнулся Ло-Ир. – Только ранения в голову и сердце смертельны, а всё остальное – ерунда. Видишь, уже кровь остановилась.

– Мне страшно, – всхлипнула Э-Ар, уткнувшись ему в плечо. – Я беременна... А если из-за всего этого я потеряю ребёнка?

Ло-Ир помолчал, потом зарылся носом в её волосы.

– Ух ты... Значит, скоро на свет появится новый маленький оборотень, и нас станет больше. Нет... Нет, мы, оборотни, крепко держимся за жизнь. С твоим малышом всё будет в порядке. Не волнуйся.

Он обнял её и уложил на песок. Э-Ар думала: а что бы подумал У-Он, если бы увидел эту картину? Она – в объятиях полуголого парня, пусть сильно потрёпанного и окровавленного, но всё равно чертовски привлекательного? Обрывки одежды почти не прикрывали его сильного, гармонично сложенного, прекрасного тела, а раны и кровь... Они были ему нипочём. Он их не замечал, весь поглощённый обнюхиванием её волос.

– Рыжик, – щекотно выдохнул он ей на ухо.

Э-Ар поёжилась.

– Ты чего?

Ло-Ир, урча, тыкался носом в её шею.

– Ничего... Просто мне хочется тебя защищать. Всегда.

Они выехали на грузовике за пределы города. Решив, что они достаточно далеко ушли от преследователей, Ло-Ир подхватил Э-Ар на руки и выпрыгнул из кузова на обочину. Бережно усадив её на траву, он попросил у неё назад свой телефон.

– Отец, это я... Да, успел, она со мной. В нас стреляли, обоих немного зацепило... Нет, пустяки. Мы сейчас за городом, на пятьдесят втором шоссе, минутах в двадцати езды от границы... Направление на восток, на Мурауи. Пришли кого-нибудь, чтобы нас забрали.

Закончив разговор, Ло-Ир растянулся на траве. Э-Ар, лёжа на боку, всхлипывала. Кажется, начиналась истерика. Что это за псы? Зачем они хотели убить их с Ло-Иром? Что стало с родителями? Не грозит ли опасность У-Ону? Вопросов было слишком много, и от всех них хотелось рвать на себе волосы и выть.

– Что я им сделала? – плакала Э-Ар. – Я их даже не знаю... За что мне всё это?!

– Ну-ка, тихо. – Её снова обняли руки Ло-Ира, а его дыхание щекотало и грело ей лоб. – Мы не дадим тебя в обиду, Рыжик.

– У-Ону что-нибудь угрожает? – всхлипнула Э-Ар.

– Думаю, там, где он сейчас находится, он в гораздо большей безопасности, чем мы, – ответил Ло-Ир.

– А где он?

– С Учителем.

– А кто это?

Ло-Ир тихонько засмеялся.

– Всё узнаешь, обязательно... Но потом.

– А я хочу сейчас! – расплакалась Э-Ар.

Ло-Ир потёрся носом об её ухо, урча, как большой кот.

– Потерпи, Рыжик. Мы во всём разберёмся. Кто бы ни были эти псы, мы им спуску не дадим.

– А если они убили маму с папой? – спросила Э-Ар, содрогаясь от рыданий. – Почему ты меня забрал, а их оставил там?..

Ло-Ир вздохнул.

– Был шанс уйти всем вместе, но помешала их чрезмерная болтливость и глупость – уж извини, что я так о твоих родителях говорю. Пришлось принимать решение быстро... Я мог вытащить только кого-то одного. Задача была – предотвратить покушение на тебя или твоё похищение, и я её выполнил.

Через час Э-Ар лежала на мягком диване в гостиной большого дома, а её раной занималась Уль-И. В другой комнате перевязывали Ло-Ира.

Увидев в руках девушки шприц, Э-Ар насторожилась:

– А это что?

– Сыворотка из крови оборотней, – с улыбкой ответила та. – С ней твоя рана быстрее заживёт.

– А я сама при этом не превращусь... в кого-нибудь? – спросила Э-Ар, с испугом и недоверием глядя на блестящую иглу.

– Не знаю, можно ли красноухого превратить в оборотня, – задумчиво ответила Уль-И. – Чтобы быть им, нужна связь с Духом Зверя с самого рождения, а у вас, красноухих, она уже много веков разорвана. Даже если её восстановить... не знаю, вернётся ли при этом сила и способность превращаться в зверя. От этого укола – точно не превратишься.

И игла вонзилась.

– Ну, как тут наша гостья? – раздался голос, очень похожий на голос Ло-Ира, но более зрело звучащий.

Его обладатель был и внешне похож на Ло-Ира – даже амальгама в глазах у него поблёскивала точно так же, и волосы были того же платинового оттенка. Наверно, это его отец, догадалась Э-Ар. Но выглядел он скорее как его старший брат.

– Ничего, жить будет, – улыбнулась Уль-И, прикрывая Э-Ар по пояс пледом.

– Меня зовут Рай-Ан, – представился отец Ло-Ира, присаживаясь на диван. – Здесь ты в безопасности. Вижу, у тебя много вопросов... Что ж, можешь задавать.

– Что с У-Оном? – спросила Э-Ар. Это её сейчас больше всего волновало.

– Он у Учителя, – ответил Рай-Ан. – Это далеко отсюда, в укромном уголке... За него не беспокойся.

– А кто эти... чёрные псы? Что им нужно?

Рай-Ан вздохнул, между его бровей пролегла суровая складка.

– Мы пока не знаем, что им нужно. Но это оборотни, такие же, как мы. Вот это больше всего и озадачивает. Мы были готовы ожидать такое скорее уж от вас, красноухих, чем от своих.

– А можно как-нибудь узнать, что с моими родителями? Я боюсь за них, они остались там... – Э-Ар, чувствуя озноб, натянула плед выше к подбородку.

– Попробую послать туда кого-нибудь, – пообещал Рай-Ан. – Ещё какие-то вопросы? Задавай, не стесняйся.

– Скажите, а... А то, что У-Он – синеу... то есть, ур-рамак, как-то повлияет на нашего с ним ребёнка?

Рай-Ан улыбнулся.

– Тебя беспокоит, кто у вас родится?

Э-Ар кивнула.

– Думаю, Дух Зверя уже ждёт рождения этого малыша наравне с его родителями, – сказал Рай-Ан мягко, завораживая Э-Ар взглядом. – И примет его как своё дитя. Но ты не должна этого бояться, потому что, по правде говоря, так и должно быть. Все мы – и красноухие, и синеухие – изначально его дети. Он примет и тебя, если ты захочешь принять его в себя. Уши твои от этого не посинеют, и в животное ты превращаться вряд ли сможешь, но вот твои потомки – при условии, что они не будут убивать Зверя в себе – могут стать настоящими ур-рамаками. Ну, ладно... Думаю, на сегодня с тебя довольно впечатлений. – Рай-Ан поднялся. – Тебе необходим отдых.

Он уже повернулся, чтобы уйти, но Э-Ар, сама не зная, зачем, сказала:

– Я думаю, Тиш-Им жива. Вы вернёте её, я верю.

Рай-Ан остановился и пронзил её таким взглядом, что Э-Ар ощутила себя куском мяса на разделочной доске.

– Верь. Порой вера – это единственное, что у нас есть. Но это уже много.

-- Глава 10. Погром

Руки и ноги двенадцатилетней Ла-Амы занемели от крепко стягивавшей их верёвки, и без одежды она совсем замёрзла холодной осенней ночью. На ней не было даже трусиков – как и на остальных трёх девочках, вместе с которыми она сюда попала. И, видимо, им было уже не суждено выбраться...

Ещё этим утром мама поцеловала её, провожая в школу, а сейчас Ла-Ама сидела голая и связанная на холодном полу, прижимаясь спиной к спинам товарок по несчастью. Сумрачную пещеру озарял только тускло-оранжевый, пляшущий свет факелов, воткнутых в щели между камнями. В горло Ла-Амы лез мерзкий запах, заставляя его сжиматься от тошноты, а с высокой каменной плиты у стены на неё безжалостно взирали круглые, совиные глаза чудовища с собачьей головой и обнажённой женской грудью. Ноги искусно высеченного в камне чудовища походили на волчьи или собачьи, а руки были человеческими, но с длинными загнутыми когтями. Вокруг ног змеёй обвивался голый крысиный хвост.

Увидев близко перед собой раскрашенное белым и красным лицо, Ла-Ама тоненько вскрикнула. Лицо ухмыльнулось, глядя на неё жёлтыми глазами с вертикальными зрачками, грубый палец с когтем потрогал верёвку на её ноге.

– Ще, моччна вяровь? – спросил хриплый, рычащий голос на каком-то странном наречии. – Нитчь, трощчке тьерпливощще. Буде вольна наскро.

Как ни странно, как ни жутко звучали эти слова, смысл их девочка смутно улавливала... Что-то знакомое... "Ничего, потерпи, будешь скоро свободна", что ли?..

– Отпустите меня домой, пожалуйста, – всхлипнула Ла-Ама.

Раскрашенное лицо зловеще заулыбалось. На голове его обладателя красовался капюшон из серой собачьей шкуры с частью морды. Над лбом нависал собачий нос и клыки. И точно такие же клыки торчали в его рту, осклабившемся в улыбке.

– Яко туо нажзыва?

Ла-Ама, дрожа от холода и смертельного отчаяния, молчала.

– Пытамо, яко туойе ймэно? – рыкнул собакоголовый.

Девочка поняла, чего от неё хотели. Имя.

– Ла-Ама, – пролепетала она. – Отпустите меня... Я хочу домой...

Собакоголовый встал. Обращаясь к высеченному на плите чудовищу, он сказал:

– Влийке мати Нга-Шу! Пржинещщу туви тето дитэ Ла-Ама! Пршиме йео крву, а нейм дайе жичще и шийле!

Звуки, перекатываясь в его клыкастом рту, выходили раскатисто и шипяще. Никогда Ла-Ама не слышала более страшного языка. И не тем он был страшен, что звучал жутко и завораживающе, а тем, что напоминал её родной, но невероятно исковерканный, и смысл слов холодными щупальцами касался её души. "Жичще и шийле" – жизнь и сила... Это она поняла. Или, скорее, почувствовала-угадала. А вот что такое "крву"?

Остальные три девочки, голые, замёрзшие на каменном полу, обречённо хныкали и дрожали. Собакоголовый и у них спросил имена, а потом снова обратился к "мати Нга-Шу" ("нг" произносилось гнусаво-заднеязычно), объявляя, что приносит ей их "крву". Из глубины пещеры появились ещё пять длинноволосых мужских фигур с раскрашенными лицами и звериными глазами, раздетых до пояса. Собакоголовый гавкнул им уже что-то нечленораздельное, и они уселись на пол вокруг грубо отёсанной прямоугольной глыбы перед каменным чудовищем. Глыба эта была шириной с небольшой столик, а в высоту доходила сидящим мужчинам до середины живота. Её покрывали какие-то тёмные пятна.

Собакоголовый упал на колени перед каменным идолом и начал раскачиваться из стороны в сторону, издавая монотонный гудящий звук. Мужчины последовали его примеру. Они раскачивались и раскачивались в каком-то трансе, закрыв глаза и гудя нескончаемым "мммм", поблёскивая голыми мускулистыми торсами и встряхивая волосами.

Пока они раскачивались, Ла-Ама, извиваясь всем телом и кряхтя, пыталась высвободиться из пут, но верёвки были затянуты крепко, безжалостно впиваясь в тело. Она уже не чувствовала кистей рук и ступней. Собакоголовый тем временем замер с широко открытыми глазами.

– Нашед час, – сказал он. – Трэбво да пролэва крва!

Ла-Ама замерла... Она поняла, что такое "крва". Тёмные пятна на каменной глыбе.

Один из длинноволосых поднялся и подошёл к девочкам, вопросительно оглянулся на собакоголового. Тот с рыком показал пальцем. Ла-Ама помертвела: ей почудилось, что на неё. Длинноволосый нагнулся и схватил... её соседку. Ла-Ама, обмякнув, жадно дышала. Кто знает, сколько вдохов ей ещё осталось?

Девочку уложили на глыбу. Длинноволосые легко удерживали её худенькое трепыхающееся тело за руки и ноги, а собакоголовый, склонившись, смотрел ей в глаза, пока она не перестала биться. Взгляд её остекленел, тело безвольно обмякло, и главарь жестом приказал длинноволосым развязать верёвки. Пока они занимались этим, он достал из чехла на поясе длинный нож, попробовал на когте остроту лезвия и ухмыльнулся, поймав полный ужаса взгляд Ла-Амы.

– Ще, страйщнэ? Тако и найе бе.

– Ненавижу вас, – сквозь зубы ответила Ла-Ама. – Вы мерзкие...

Собакоголовый кивнул.

– Ещте по добре. Мати Нга-Шу буде йист туи омразьжну и страйх. То – найдобре йедело про неи. – И, занося над безжизненно распростёртой на глыбе девочкой нож, сказал: – Узре! То буде й з тобэ.

Один из длинноволосых поставил рядом с глыбой большой таз. Ла-Ама зажмурилась, но закрыть уши не могла. Слабый вскрик жертвы, потом что-то влажно шмякнулось в тазик, потом ещё и ещё... Чавкающие, мокрые звуки. Ла-Ама отдала бы всё на свете, только бы не слышать их. Девочек-соседок рвало, и она тоже чувствовала, как к горлу подкатило. Ягодицами она ощутила расползающуюся тёплую лужу... Не свою – чужую. Значит, ещё и описались.

И её тоже вырвало.

Выпотрошенные тела четырёх красноухих девочек нашли в мусорном контейнере в "красном" районе Уммаканатля. На них были характерные следы когтей и зубов, в ранах обнаружилась слюна оборотней, так что ни у кого не возникло сомнений, делом чьих рук было это зверство.

На следующий день после обнаружения девочек были найдены ещё два трупа – беременной женщины и молодого парня. У парня были обглоданы ноги и разодрано горло, а у женщины вспорот живот. От вырванного из чрева матери ребёнка осталась только головка.

Во всех медпунктах, где делали уколы RX, проводилась проверка отчётности. Полиция искала тех, кто, возможно, уклонялся от инъекций препарата. Информация попала в новостные сюжеты, и в городе началась паника. А потом – погромы в гетто.

Ай-Маа почему-то не хотелось выходить на работу: было дурное предчувствие. Но она заставила себя прийти в ателье – хотя бы для того, чтобы настроить нервничающих работниц на деловой лад и подбодрить. Весь день только и было пересудов, что об этих зверских убийствах.

Во время обеденного перерыва она услышала разговор швей:

– Ой, девочки, что-то будет... Как бы всё это для нас боком не вышло.

– А нам-то каким боком?

– А таким... Красноухим только дай повод. Опять начнутся притеснения... Мало им, что заставляют нас этой дрянью колоться, так ещё что-нибудь придумают.

– С них, пожалуй, станется... А мне вот интересно, кто из наших докатился до такого озверения? И главное – как? Не кололся, что ли?

– Тёмная история... Кто их знает.

– Ужас, конечно... Детей убивать... женщин беременных! Это ж ничего святого нет у них. Звери просто. Бешеные звери.

– Бешеные оборотни...

Ай-Маа сочла своим долгом вмешаться.

– Так, что это тут за разговорчики? Обед кончился уже, пора за работу!

Разогнав девушек по рабочим местам, она села в своё кресло и уже в который раз набрала номер дочери. Тиш-Им не отвечала уже три дня, и материнское сердце тревожно ныло.

А под конец рабочего дня в ателье ворвалась банда в чёрных шерстяных масках. Приёмщица заказов Ай-Се, едва успевшая поднять телефонную трубку, чтобы позвонить в полицию, была убита на месте ударом обрезка металлической трубы по голове.

Один из бандитов, пока его сообщники работали дубинками и трубами, направился к примерочным и выстрелил из короткоствольного ружья в занавеску. Отдёрнув её, он удовлетворённо хмыкнул: зеркала были забрызганы кровью, а с пола на него смотрела расширенными от ужаса глазами закройщица. Её лицо было тоже в брызгах, а рядом лежала клиентка в юбке и белом лифчике, с бесформенной кровавой кашей вместо лица. Глаза закройщицы умоляли: пощадите, не убивайте. Пока бандит перезаряжал ружьё, она сидела с дрожащими губами и бегущими по щекам слезами.

– Сдохни, синеухая сука, – сказал он глухо из-под маски, прицеливаясь. – Вы убиваете наших детей... И за это вам – смерть!

Его рука не дрогнула при виде трясущихся губ и слёз на глазах. Выстрел снёс женщине полчерепа, и она упала рядом со своей клиенткой.

Банда работала слаженно: пока одни избивали работниц и по воле несчастного случая оказавшихся в ателье клиентов, другие обливали всё бензином. Но не всем им удалось уйти невредимыми. Первому не повезло парню с ружьём: одна из занавесок примерочных вдруг отдёрнулась, и оттуда на него бросился зверь в только что сшитом, но уже трещащем по швам костюме. По кисточкам на ушах в нём можно было узнать рысь, но размером он был с тигра, вставшего на задние лапы. Ружьё отлетело, хрустнула шея, и оборотень, отбросив тело, как манекен, с рыком двинулся на троих бандитов, орудовавших в холле.

Ай-Маа, сидя в своём кабинете, чувствовала жар в груди и боль в пальцах. И жгучую ненависть к этим подонкам, которые пришли избивать ни в чём не повинных женщин. Закрыв глаза, она ощутила себя бегущей по лесу – совсем как много лет назад у знахарки, открывшей ей связь с Духом Зверя, благодаря которой она родила У-Она. Открыв глаза, Ай-Маа посмотрела на руки. Они изменились, став похожими на звериные лапы, а на пальцах выросли острые когти. "Иди и защищай своих", – позвал её какой-то голос. Ай-Маа встала и глянула на себя в настенное зеркало: на искажённом, немного вытянувшемся и приобретшем волчьи черты лице тлели красными угольками глаза. Ещё не морда, но уже не лицо. Дать волю Зверю? Без сомнения.

Ворвавшийся в кабинет бандит замер на пороге.

– А это ещё кто? – пробормотал он и выругался.

Ай-Маа, оскалив клыки, прорычала:

– Я – ур-рамак!

Парень не успел ударить: она перехватила его руку с дубинкой. Другой рукой она сорвала с него маску. Ярко-красные уши... А на вид – лет восемнадцать, не больше. Перекошенная от страха мордашка, совсем мальчишеская. Мог бы быть её сыном. Но разве сын поднимает руку на мать?..

– Что, не ждали встретить тут оборотней? – низким, рычащим голосом проговорила она. – Думали, мы так – обычные безобидные синеухие? Да, в большинстве своём мы и правда безобидны. Но не все!

Она так сжала руку парня, что дубинка со стуком упала на пол. Выкрутив ему руку за спину, Ай-Маа сгребла его за волосы. Парень заскулил:

– Тётенька, отпустите, не бейте...

Она ощутила запах мочи. Ещё и обделался от страха!

– Отпустите, тётенька, – хныкал горе-погромщик.

Что с ним делать? Ай-Маа стало его отчего-то жаль: мальчишка совсем. Она хотела швырнуть его сквозь оконное стекло, но подумала по-хозяйски: стекло не казённое, а своё, потом новое вставлять, себе в убыток будет. Держа парня за волосы одной рукой, она подвела его к окну, открыла раму, и только тогда вышвырнула – на его счастье, с первого этажа. При этом она почти не ощутила напряжения, будто выбросила тряпичную куклу.

Парень, шмякнувшись на газон, вскочил и, прихрамывая, бросился наутёк. Ай-Маа крикнула ему вслед:

– Беги к своей матери! И пусть она тебя хорошенько выдерет, чтобы не связывался с дурной компанией!

Она бросилась в мастерскую. Там орудовали трое красноухих: двое согнали в кучку швей, угрожая им цепью и трубой, а третий расплёскивал бензин. Ай-Маа, не задумываясь, прыгнула на спину парню с цепью, крикнув перепуганным девушкам:

– Не стойте, как овцы на скотобойне! Помогайте!

Парню с цепью она сломала шею, а второй, с трубой, обалдев, уставился на неё и пропустил момент, когда одна из девушек, Вэй-Ка, схватила со стола большие ножницы.

– Ах ты, старая волчица! – воскликнул третий, бросая канистру и выхватывая нож.

Они надвигались на Ай-Маа вдвоём: один с трубой, второй – с ножом. Она хищно улыбнулась, пригибаясь и выставляя вперёд когти.

– Зря ты это сказал, мальчишка. Может, я и волчица, но ещё не старая!

Зверь овладел Ай-Маа до конца, наполняя тело силой и упругостью. Полностью она не превращалась, и одежда на ней не рвалась, но и с голыми руками она была сейчас опасной. Впрочем, вооружиться Ай-Маа успела, забрав у убитого цепь. Вращая ею, она заставляла противников держаться на расстоянии и медлить. Девушки тем временем забились под стол, как трусливые кошки, и только Вэй-Ка, сжимая ножницы, чего-то выжидала, сидя на корточках почти на виду.

Вращая цепью, Ай-Маа видела краем глаза, как девушка прикрыла веки и чуть нагнула голову. Что-то с ней происходило. Лицо её пошло буграми, на открытых до локтя руках вздулись жилы, а ногти начали вытягиваться и загибаться. Значит, не на одну Ай-Маа в этом ателье недостаточно действовали уколы...

– Ну, давай уже что ли, старуха, – подначивал парень с ножом. – А то смотри – я тебе коготки-то подрежу!..

– Молоко на губах не обсохло, – рыкнула Ай-Маа.

Она хлестнула цепью, но попала по трубе. Цепь обмоталась вокруг трубы, и красноухий, дёрнув, вырвал её у Ай-Маа. Оставшись безоружной, Ай-Маа на секунду растерялась, и оба противника кинулись на неё. Трубу она успела схватить рукой, а вот нож вонзился ей в бедро. Но боль только разозлила Зверя в ней, и Ай-Маа, схватив ранившего её парня за горло, приподняла и отшвырнула что было сил.

Он отлетел на несколько шагов и упал на спину. В этот момент Вэй-Ка, сверкая алым огнём в глазах, прыгнула на него, как кошка, и всадила ножницы ему в грудь. Парень с трубой взвыл: Ай-Маа вцепилась в его промежность, проткнув когтями ткань брюк и вонзив их в плоть. Другой рукой она вырвала у него трубу и ткнула его в живот. Он отшатнулся, согнувшись, а Ай-Маа принялась охаживать его по спине и бокам, рыча:

– Мерзавцы... Засранцы... Убирайтесь... Убирайтесь отсюда!

Парень, не разгибаясь, заковылял прочь, подгоняемый ударами трубы по заду. Ай-Маа выгнала его в холл, где тоже вовсю шло сражение. Двое погромщиков уже лежали – то ли мёртвые, то ли без сознания, а один, оставшийся на ногах, отмахивался от клиента-оборотня манекеном. Бывший обладатель трубы крикнул сообщнику:

– Валим отсюда!

Тот бросил манекен, и они, чуть не выломав дверь, вывалились на улицу. Но один из них напоследок успел-таки на бегу поджечь комок бумаги и бросить внутрь.

Но до бензиновой лужи на полу он не добросил. Оборотень схватил со стены огнетушитель и залил горящую бумажку пеной. Поджог не состоялся.

– Мерзавцы красноухие, – прорычала Ай-Маа.

Грянул выстрел, и что-то обожгло ей бок. Она обернулась. Один из валявшихся на полу мертвецов "ожил" и добрался до ружья... А в следующий миг на череп стрелявшего обрушился удар оборотня, превративший его уже в настоящего покойника.

Упасть ей не дали сильные лапы. Или руки? Её бережно опустили на диванчик, и она увидела перед собой зелёные кошачьи глаза на человеческом лице.

– Потерпите, всё будет хорошо, – сказал приятный, низкий мужской голос. И уже другим, властным и требовательным тоном позвал: – Девушки! Да, да, вы. Нет ли у вас какого-нибудь мягкого материала?

– Ва... ватин подойдёт? – отозвался робкий заикающийся голос. Из-за нарастающего шума в ушах Ай-Маа не поняла, чей.

– Давайте, и поскорее! Кровотечение сильное.

Пока кто-то там ходил за ватином, большая тёплая рука гладила лоб Ай-Маа, вытирая с него холодный пот.

С примотанным к боку куском ватина, сложенным в несколько раз, её перенесли в машину и усадили на заднее сиденье.

– Сейчас поедем в больницу, – сказал зеленоглазый оборотень. – Только переоденусь... Я мигом.

Ай-Маа закрыла глаза и провалилась в тошнотворную бездну. Тиш-Им не отвечает... Что-то случилось.

Из полузабытья её вывел звук захлопнувшейся дверцы и урчание мотора.

– Ну всё, поехали.

Ай-Маа снова закрыла глаза. От движения тошнило ещё сильнее.

– Вот проклятье, – проворчал оборотень. – Новый костюм – в клочья. Даже поносить не успел!

– А ателье... как там они... – прошептала Ай-Маа.

– Там уже с минуты на минуту будет полиция. Да и врачей они, я думаю, догадаются вызвать. Так что всё будет хорошо.

Она бежала по лесу, под зелёным шатром листвы. Тело было сильным, послушным, быстрым, легко перепрыгивало через поваленные стволы. Как в прошлый раз – навстречу чему-то знакомому и родному. Только в прошлый раз она не успела найти это... А сейчас? Успеет ли?

Бег продолжался, разливая в каждом мускуле волны наслаждения. Грудь дышала, сердце билось, глаза видели. Что могло быть прекраснее?

Только встреча с Ним. С тем, к кому она бежала.

И Он выскочил из-за дерева – огромный пятнистый зверь с зелёными глазами и кисточками на ушах. Она с рычанием припала к земле, а Он подошёл и обнюхал её, ласково урча. И ткнулся носом ей в ухо.

Её вздыбленная шерсть улеглась от этой неожиданной ласки. "Что ты делаешь?" – хотела Ай-Маа спросить, но получился вопросительный скулёж. А он потёрся носом о её нос.

А в следующий миг её гладили руки – не лапы. Под этими ладонями её шерсть исчезла, превратившись в гладкую кожу, а морда под поцелуями снова стала лицом. Они лежали нагие на мягкой подстилке из мха, и Ай-Маа, не в силах противиться, раскрыла губы навстречу горячему щекотному проникновению...

Мох превратился в матрас. Голубые стены, белый потолок, блестящие никелированные бортики больничной кровати. Вертикальные жалюзи, тумбочка, а на ней – блюдечко с кусочками сырого мяса.

Лёгкая боль в боку подсказала ей, что надо быть поосторожнее в движениях: слишком проворно Ай-Маа потянулась за мясом. Тёплая рука легла ей на плечо.

– Тихонько... Тебе ещё нельзя так вскакивать.

Это был он, зеленоглазый оборотень. Кэр-Айн... Откуда она знала его имя?

– Проголодалась? На, ешь.

Он взял блюдечко, присел на табурет у кровати и поднёс один кусочек мяса к её рту. Почему они уже на "ты"? Ну да... После того, что между ними было в лесу, вполне можно переходить на "ты".

Стоп... Было ли? А может, померещилось? Ай-Маа почувствовала, что краснеет от смущения.

– Ну, что ты? Ешь. Тебе необходимо подкрепить силы чем-то материальным, – засмеялся Кэр-Айн.

Ай-Маа взяла зубами мясо. Стоило ей ощутить вкус крови, как нутро отозвалось голодным урчанием.

– Ещё? – спросил Кэр-Айн с улыбкой.

– Угум... угум, – отозвалась она.

Чувствовала себя Ай-Маа почти хорошо. Небольшая слабость, и только. Ну, и лёгкая боль под повязкой при резких движениях. А в бедре, получившем ножевую рану, вообще не было никаких особенных ощущений.

– Тебе перелили мою кровь, – сказал Кэр-Айн. – Так что, хочешь ты того или нет, между нами теперь связь... Через которую я немного помог тебе.

Рот Ай-Маа был занят едой, и она только вопросительно двинула бровями.

– Помог справиться с раной. – Пальцы Кэр-Айна поднесли ей новый кусочек. – Но ты и сама по себе удивительная... Сильная настолько, что часть препарата RX твой организм сам нейтрализует. Ты можешь научиться нейтрализовать его и полностью – такое у нас умеют очень немногие. Управлять своим телом через дух.

Он говорил, глядя на Ай-Маа с нежностью, заботливо поднося к её рту кусочки мяса, по мере того как она съедала. Ей вдруг подумалось: неужели он, привлекательный молодой мужчина, может смотреть на неё ТАК? Ведь у неё уже и морщины, и седина... о которых там, в лесу, она почему-то совершенно забыла.

Она посмотрела на свои руки – руки пятидесятисемилетней женщины... Обычно они выдают возраст безжалостно, но сейчас они говорили, что их обладательнице от силы лет тридцать пять – сорок. Как такое могло быть?

Зеркало! Всё на свете – за зеркало!

– Ты прекрасна, – тепло улыбнулся Кэр-Айн. – Мы, истинные ур-рамаки, выглядим на столько лет, на сколько себя чувствуем.

– Это ты... меня сделал такой?

– Чуть-чуть помог. Остальное ты сделала сама.

На следующий день он снова принёс ей сырое мясо и... зеркало. Мысли, что ли, её прочитал? Как бы то ни было, она слегка нервничала, беря зеркало в руки.

Вместо рано постаревшей от нескончаемых забот, труда и многих огорчений женщины Ай-Маа увидела там молодую смуглянку с огромными тёмными глазами. Седина из её косы никуда не делась, но теперь не старила, а только украшала её благородным серебром. Лица же своего Ай-Маа попросту не узнала.

– Мне что, сделали пластическую операцию? – пробормотала она.

– Нет, – улыбнулся Кэр-Айн. – Это ты.

– Нет, не я! – воскликнула Ай-Маа. – Я себя... не узнаю!

– А ты присмотрись. – Зеленоглазый оборотень обнял её за плечи, вместе с ней заглядывая в зеркало.

Ай-Маа смотрела и не могла поверить. Нет, она не могла сама по себе вдруг превратиться из дурнушки в эту красавицу. Может, зеркало с подвохом? Она улыбнулась, и отражение тоже улыбнулось, став ещё миловиднее. Что за личико! Нет, не идеально правильное, но до того хорошенькое, что хотелось его расцеловать. Тиш-Им... Вот кого оно напоминало.

Тревога снова заныла в сердце, и Ай-Маа со вздохом опустила зеркало.

– Что? – спросил Кэр-Айн, заглядывая ей в глаза.

– Ничего, – ответила Ай-Маа, выдавив улыбку. – Я всё-таки не понимаю... Это я или не я в зеркале?

– Ты, – серьёзно и ласково ответил Кэр-Айн. – Просто ты научилась видеть настоящую себя, не ограничиваясь поверхностью своей физической оболочки. То, что ты видишь – это и есть ты.

– То есть... – пробормотала Ай-Маа, холодея от разочарования. – Ты видишь меня так же, или...

"По-прежнему старухой" она не смогла договорить: слёзы задрожали в голосе. А зеленоглазый оборотень сказал:

– Так же. Я с самого начала видел тебя так.

– А другие...

Тут она вспомнила тот солнечный осенний день, когда она шла с коляской – гордая молодая мать. У-Он, её первенец, спал себе, даже не подозревая, как счастлива его мама. И – прекрасна в своём счастье. Мужчины сворачивали шеи, оглядываясь на неё, а она не могла понять, почему.

Дух Зверя наполнял тогда её сердце до краёв, и сейчас она ощущала то же самое.

– Мы выглядим так, как себя чувствуем, – повторил Кэр-Айн, беря руку Ай-Маа в свои.

– Значит, я не старуха, – пробормотала Ай-Маа, не зная, то ли ей смеяться, то ли плакать.

– Нет, ты – Женщина. Прекрасная и достойная восхищения. – Кэр-Айн поцеловал её руку и добавил с улыбкой: – А ещё невероятно бесстрашная и боевая.

Ай-Маа молодо и звонко засмеялась, хмелея и утопая в тёплой зелени его глаз. Неужели это возможно снова?.. После легкомысленного "принца" канцтоваров Ан-Кима, разбившего вдребезги её сердце, после надёжного Вук-Хима, мужа-отца, за которым она преданно ухаживала на смертном одре, подумывая о том, что и ей скоро отправляться вслед за ним... В третий раз? Вот этот молодой зеленоглазый оборотень? Брось, сказала она себе. В пятьдесят семь лет... Смешно.

– Почему смешно? – Кэр-Айн завладел второй её рукой. – Жизнь только начинается.

– Но ты моложе меня, – вздохнула она, с нежностью глядя в его изумрудно искрящиеся, лукавые кошачьи глаза.

Он придвинулся ближе, окутывая Ай-Маа исходящими от него волнами тепла.

– Откуда тебе знать, сколько мне лет? Мы выглядим так, как себя чувствуем – забыла? У меня уже взрослые внуки, так что ты по сравнению со мной – девочка.

– Ты женат? – вздрогнула Ай-Маа.

– Вдовец, – ответил он тихо. – Мою жену унесло чёрное безумие.

– Моего мужа – тоже, – сказала Ай-Маа.

Они помолчали. В открытую форточку влетел жёлтый лист и опустился на одеяло.

– Давай не будем о грустном, – сказал Кэр-Айн и потёрся носом об её ухо – совсем как в лесном сне. А потом положил руки на край её матраса, а сверху – голову. Устал, наверное, подумала Ай-Маа, чувствуя прилив тепла к сердцу. Что за связь между ними? И как он ей помог через неё? Как бы то ни было, много сил потратил, наверно... Её рука, лаская, легла на его волосы.

А в другой руке Ай-Маа вертела осенний листок. Значит, пятьдесят семь – это только начало?..

-- Глава 11. Браконьеры и первая охота

Рур-Ки, Най-Ам и Сат-Ол лесными призраками скользили между стволов: земляного цвета куртки и штаны делали их неприметными, мокасины придавали поступи мягкость и неслышность. У-Он был одет так же, как они, но вот собственными мокасинами пока не обзавёлся – пробирался по лесу в тех же ботинках, в которых приехал. Если куртка и штаны для него нашлись без проблем, то с обувью тут всё обстояло сложнее.

Ему объяснили, что мокасины должны быть у каждого свои, надевать их с чужой ноги было не принято. В идеале, каждый ур-рамак был обязан сам уметь их шить, или же обувь для него должен был сшить друг, мужчина или женщина – неважно. Главное – вкладываемое в работу "тепло". Только такие мокасины могли и хорошо носиться, и приносить удачу, и не препятствовать энергетическому обмену с землёй.

Сам шить мокасины У-Он, конечно, не умел, а где найти такого друга – мужчину или женщину – не знал, потому и неуклюже топал в своих "вездеходах". Он пытался подражать походке молодых оборотней – скользящей, как бы ласкающей землю, но берцы, пусть и облегченной модели, были не очень подходящей для этого обувью. По сравнению с мокасинами они были как танки.

Хрустнула ветка под его ногой. Рур-Ки, обернувшись, нахмурился и предостерегающе приложил палец к губам. Его пышная светло-русая шевелюра была подвязана вокруг головы тесёмкой, серые глаза со стальным отблеском предвещали что-то серьёзное. У-Он, извиняясь за неловкость, кивнул.

Ему сразу сказали: кто не работает, тот не ест. За свой хлеб и мясо придётся потопать и попотеть, бездельников здесь нет. Что ж, он был согласен делать всё, что скажут: на шее сидеть он не привык ни у кого. А перед тем, как они вышли сегодня в лес, У-Она позвал к себе Учитель. Разговор был странный. У-Он приготовился выслушать напутствие, какие-нибудь наставления, но тот лишь спросил:

"Хорошо спал?"

"Да, спасибо", – ответил У-Он.

Учитель усмехнулся:

"За что благодаришь?"

У-Он слегка опешил. Пока он в замешательстве стоял, хлопая глазами, Учитель подошёл и слегка ударил его по лбу.

Пол исчез из-под ног У-Она, перед глазами сомкнулась чёрная пелена, и его затошнило. Очнулся он по-прежнему на ногах, поддерживаемый под локоть Учителем.

"Устоял, смотри-ка, – улыбнулся тот в бороду. – Крепкая голова. Будем надеяться, что не пустая".

У-Ону очень хотелось спросить, что всё это значило, но вместо слов у него из горла вырвался не то рык, не то урчание. А Учитель сказал:

"Меньше говори. Смотри в четыре глаза, слушай в четыре уха. Благодари за дело, не за спрос. – И добавил задумчиво: – А вот мне плохо спалось..."

Когда они вчетвером вышли проверять лесные угодья Нир-ам-Айяль, У-Она ещё подташнивало, и он недоумевал: что с ним сделали и зачем после этого заставляют ещё куда-то идти? Самочувствие оставляло желать лучшего. О том, чтобы смотреть в четыре глаза и слушать в четыре уха, не могло быть и речи. Тут хотя бы себе под ноги как-то смотреть, чтобы не запнуться о корягу.

Впрочем, ему быстро становилось лучше. Крепкая свежесть осеннего лесного воздуха скоро привела его в чувство и взбодрила, зрение прояснилось и даже обострилось. У-Он начал ярче ощущать запахи – раздавленных ногой ягод буракки, опавших листьев, грибов... Ещё какие-то, незнакомые. И, конечно, тепло и запах своих спутников – Рур-Ки, Най-Ама и Сат-Ола. Закрывая глаза, он мог даже определить, кто из них где находится.

Нир-ам-Айяль был чем-то вроде заповедника, только неофициального: оборотни оберегали и сам лес, и живущих в нём зверей. Сами они питались в основном мясом с местной фермы, на которой часть мужчин трудилась пастухами, охраняя стадо лучше любых собак. Иногда они позволяли себе и охотиться, но весьма умеренно и с соблюдением ритуала. Чужаки попадались редко, но если уж попадались, то, по словам Рур-Ки, мало им не казалось...

Светловолосый оборотень замер с приподнятой рукой, Най-Ам и Сат-Ол молча пригнулись и затаились. А У-Она угораздило прошептать:

– Что случилось?

Рур-Ки беззвучно оскалился, подняв палец. Он всматривался вперёд, в пространство между стволами. У-Он спросил, как ему казалось, ещё тише:

– Там кто-то есть?

И получил чувствительный тычок в спину от коренастого темноволосого Най-Ама. Недоуменно обернувшись, он увидел внушительные клыки и свирепый взгляд.

– Понял, понял, молчу, – нарушил он тишину в третий и последний раз.

Пригнувшись, Рур-Ки издал оглушительный рявк, а потом бросился вперёд. Най-Ам и Сат-Ол – за ним, и У-Ону не оставалось ничего, как только последовать их примеру.

Рык Рур-Ки спугнул тонконогую косулю на полянке. Изящное животное прыгнуло и исчезло – только его и видели, а Рур-Ки погнался за незнакомцем в камуфляжном костюме и с ружьём. В несколько прыжков он его настиг и повалил на землю, придавив собой, а У-Он, действуя по интуиции, отобрал ружьё. Охотник оказался красноухим средних лет, с проседью в тёмных волосах и загорелым лицом в складках.

А Най-Ам и Сат-Ол уже вели на поляну ещё двоих красноухих, на вид помоложе. Их оружие висело у оборотней за плечами, а сами охотники имели растерянный и взъерошенный вид – совсем как попавшиеся на шалости школьники. Сытые, с обрюзгшими щеками и круглыми брюшками, они были совершенно не похожи на здешних обитателей – подтянутых, мускулистых, гибких оборотней.

– Значит, браконьерствуем, да? – Рур-Ки, знаком велев У-Ону прижать красноухого, встал.

У-Он, держа руки нарушителя скрученными за спиной, сел верхом на его поясницу. Тот, пытаясь поднять голову, грубо закричал:

– Вы кто такие? Вы по какому праву нас задерживаете, срываете нам охоту? Да вы вообще знаете, на кого наехали?! Да я из вас... я вас на фарш пущу! – И он дёрнулся, пытаясь выбраться из-под У-Она.

– Да нам начхать, кто ты такой, – негромко и спокойно сказал Рур-Ки. – Там, у себя, ты можешь быть шишкой на ровном месте, а здесь, у нас, ты никто. Так что разговаривай потише и повежливее, папаша. Ты на чужой территории.

У седого глаза чуть не вылезли из орбит, лицо сначала собралось в гармошку, а потом заорало и заплевалось, сыпля ругательствами через слово:

– Да какой я тебе папаша, ***?! Я тебя, урод, и твоих недоносков в землю зарою!

– Это уж мы скорее тебя тут зароем, – усмехнулся Рур-Ки, подмигнув У-Ону. – Это наш лес и наша дичь, и для нас ты – браконьер.

Он сделал чуть приметный знак Най-Аму и Сат-Олу. У-Он не понял, что они сделали, но охотники, которых они держали, вдруг закатили глаза и повалились на землю. Рур-Ки, вынув из чехла нож, полюбовался клинком и, небрежно поигрывая им, присел. Подняв голову седого за подбородок, он показал ему звериный оскал во всей красе.

– Да, это как раз мы можем похоронить вас здесь, так что никто концов не сыщет, – прорычал он, плавно, без нажима проводя острием по щекам и подбородку седого. – Будете числиться пропавшими без вести. Пойми одну простую вещь, папаша: нельзя убивать для забавы. Если не голоден – не тронь. Это закон. Но таким, как ты, плевать!..

Презрительно приподнятая верхняя губа Рур-Ки дрожала над клыками, зрачки превратились в чёрные вертикальные щелки. Встав, он вынул из кармана моток верёвки и бросил У-Ону.

– Свяжи ему руки за спиной.

Седой посерел лицом: он понял, кто перед ним. Пока У-Он связывал ему руки, он бормотал (куда делись его нахрапистость и апломб!):

– Слушайте, ребята... Ну ладно вам, а? Если мы зашли на вашу территорию, я готов извиниться и свалить отсюда. Мы ж никого не успели убить... Вы нам помешали. Мы вообще думали, что этот лес – ничей!

Най-Ам и Сат-Ол взвалили бесчувственных охотников себе на плечи, а седого повели на верёвке. Рур-Ки шагал впереди, а вести седого доверили У-Ону.

– Эй, я с вами разговариваю! – нервничал тот. – Ну, давайте, я штраф заплачу? Сколько? У меня достаточно денег! Вам всем хватит!

Рур-Ки бросил через плечо:

– Не нужны нам твои деньги.

Они пришли в лесной домик – тот самый, в котором У-Он с Рай-Аном встретились с Учителем. Там охотников уложили и связали, заткнув им рты кляпами, а У-Ону велели остаться с ними до ночи.

– Ночью придёт кто-нибудь из старших и обработает их, – сказал Рур-Ки. – Красноухие не должны выносить отсюда ничего – даже воспоминаний. Покарауль их, чтоб не умудрились как-нибудь сбежать.

– Ладно, – кивнул У-Он. – А на обед можно будет сходить? День-то долгий.

Рур-Ки усмехнулся.

– Еду сам себе поймаешь. Но помни простые правила: убивать добычу надо быстро, не причиняя мучений, попросить прощения, поблагодарить и вручить её дух Зверю. Неправильно убитую добычу есть нельзя. Да, и ещё. Будешь превращаться – не забудь раздеться.

Ошарашенный У-Он раскрыл рот, но слова не находились. Рур-Ки похлопал его по плечу, сверкнул на прощание клыкастой улыбкой, и три молодых оборотня скрылись в лесу.

У-Он сел на крылечко, в высшей степени озадаченный. Нет, он, конечно, был согласен на любую работу, лишь бы подружиться с местными, влиться в их общину. Сторожить – не такое уж сложное поручение, но оставлять без горячего обеда – это уже слишком с их стороны!

– Нет, ну нормально! "Поймаешь еду сам"! – проворчал он себе под нос. – А ничего, что я ни толком превращаться, ни охотиться не умею?

Сторожить было скучно. Двое охотников помоложе всё ещё пребывали в бесчувственности, а седой глядел злыми глазами, лёжа на топчане с кляпом во рту. У-Он от нечего делать стал гулять вокруг домика, дыша воздухом. Всё-таки он здесь не такой, как в городе. Никакого сравнения. Ещё бы Э-Ар сюда! Можно было бы устроить пикник, а потом завалиться на полати и... У-Он улыбнулся своим игривым мыслям и вздохнул. Увы, жена была далеко. Зато под самым носом находилась Бэл-Айя, та черноволосая надменная девица, что расписывала стену в холле пейзажем. Хороша чертовски, но столь же чертовски горда – до сих пор не удостоила его ни одного слова. Приёмная дочь самого Учителя, как сказали ему. Чьего клана – У-Ону было пока непонятно. Интересно, она умела шить мокасины? Вот было бы забавно попросить её сшить ему их!..

Поймав себя на мыслях о другой женщине, У-Он усовестился... ненадолго. В конце концов, мысли – ещё не измена. Да и ни о чём "таком" особенном он не думал, собственно. А мокасины нужны, безусловно: они и легче, чем берцы, и двигаться в них можно гораздо тише, и, к тому же, массаж ступней о неровности земли через мягкую кожаную подошву... Говорят, полезно для здоровья. Ну и, конечно, мокасины – это статус "своего": у всех тут они есть, и только один У-Он, как чужак – в ботинках.

Когда он заглянул в дом, седой что-то активно замычал, явно желая высказаться. У-Он подошёл.

– Ну, что?

Ответом было нечленораздельное мычание.

– Ничего не понимаю, что ты говоришь, – покачал головой У-Он. – Освободить тебе рот, что ли?

Кляп был вынут, и седой, отплевавшись, заявил:

– В туалет хочу – не могу! Развяжи, а?

– Ага, щас! – хмыкнул У-Он. – Думаешь, я идиот? Сбежать хочешь, ясно же.

Седой с выражением покорности судьбе на лице сказал:

– А смысл-то? Куда бежать? Места незнакомые, заблужусь. Потом ваши же меня и поймают снова. Ну, не будь извергом, а? Приспичило – сил нет. Никуда я не денусь, развяжи.

Извергом У-Он не был, но решил смотреть в оба. Развязав седого, он выпустил его из домика. Тот не делал резких движений: спокойно зашёл за дерево, начал неторопливо возиться с брюками... И вдруг как дал стрекача! У-Он даже не ожидал от него такой прыти: мужик он был в возрасте, и застарелым табачным запахом от него несло – значит, дыхалка неважная и бегун он никакой. У-Он с досадой бросился вдогонку: ему было стыдно подвести Рур-Ки. Эх, ну как же предсказуемо всё!

С самого начала погони стало ясно, что седому не убежать. У-Он гнался за ним без особого напряжения, но расстояние между ними неуклонно сокращалось. Он даже весело крикнул седому вслед:

– Э-э! Мужик! Не выбивайся из сил! Всё равно догоню!

Кончилось всё это и вовсе смешно: у седого на бегу свалились штаны, и он со всего разбега полетел на землю. Тут-то У-Он и настиг беглеца, прыгнул сверху и снова прижал своим весом.

– Ну что? Убежал?

Седой морщился: ушибся, видимо, при падении.

– Ну, в общем, дурака свалял, конечно, – признал он, тяжело дыша.

– Вот именно, – засмеялся У-Он.

Они полежали немного, переводя дух.

– Слушай, может, отпустишь? – спросил седой. – Я тебе денег дам.

У-Он поморщился. От звучания этого слова – "деньги" – ему становилось и смешно, и противно. Здесь, под этим высоким строгим небом, среди молчаливых стволов, в этой зябкой, наполненной осенними запахами тишине сама мысль о деньгах была глупой и неуместной.

– Что ты всё заладил – деньги, деньги! – проговорил У-Он. – Думаешь, всё на свете можно решить с их помощью?

– Подавляющее большинство проблем, – ответил седой.

– Ошибаешься, дядя.

– Я прав.

– Ну, значит, мне с твоей правдой не по пути. Вставай, возвращаемся.

Они пошли обратно к домику. Седой плёлся покорно и устало: набегался, по-видимому. Пару раз он прижимал руку к левой стороне груди, морщась.

– Слушай, что вы с нами сделать-то собираетесь? – спросил он. – Убить, что ли?

– Убить – вряд ли, – подумав, ответил У-Он. – Вы же никого застрелить не успели. Скорее всего, отделаетесь воспитательной беседой. Хотя... не знаю. Это не я решаю.

В домике седой попросил не связывать его, пообещав, что пытаться бежать больше не будет. Уж очень, по его словам, тяжело и неудобно лежать связанным – всё тело ноет. У-Он буквально несколько минут назад убедился, что бегун тот никудышный, оружие охотников оборотни забрали с собой, а в рукопашной седому тоже ничего особо не светило. У-Он не мог гарантировать, что в пылу драки у него не начнётся трансформация, а если она начнётся, противнику может и не поздоровиться.

– Ладно, только без глупостей, – сказал он.

– Был бы я помоложе – обязательно натворил бы глупостей, – усмехнулся седой. – А сейчас уже...

Махнув рукой, он улёгся на топчан и закрыл глаза.

У-Он снова заскучал. Даже заняться тут было нечем. Ничего съестного в домике тоже не обнаружилось, только какие-то высушенные травы да пустая кадушка из-под мёда, которым их с Рай-Аном угощал Учитель. Вспомнив его вкус, У-Он облизнулся и тоскливо вздохнул. В животе уже начал сосать голодный червячок, а как поймать себе еду, У-Он не имел понятия. Пойти, что ли, грибов поискать? Сковородка есть, можно поджарить... Ах, так ведь масла нет! Не на чем жарить. Да и хорошо ли он их знал, эти грибы? В том-то и дело, что не очень. Так и отравиться недолго.

Есть хотелось всё сильнее. А ещё – в туалет. С беспокойством глянув на отвернувшегося к стене седого, У-Он вышел из домика и быстро справил малую нужду за углом. Всё-таки надо было его снова связать безо всякой жалости: ведь косулю он не склонен был пожалеть.

Когда У-Он вернулся, седого на топчане не оказалось. Не успел он удивиться, как получил удар по голове.

...Пришёл в себя он на полу. Голова гудела болью, рядом валялась сковородка (та самая, на которой он поджарил бы грибы, если бы набрал их и если бы нашлось масло). У-Он потрогал место удара: крови не было, только болезненное вздутие прощупывалось под волосами. Или череп у него оказался крепкий, или седой ударил слабо... "Кстати, а где он?"

Седой пропал. Верёвки на двух его товарищах, по-прежнему лежавших в отключке, были развязаны: видимо, седой пытался привести их в чувство и увести с собой, но не смог и убежал один. У-Он сел, и смена положения отозвалась болью в голове. Зарычав от досады, он подумал: неужели нельзя было и седого "вырубить", как этих двух? Спят себе спокойно, никаких хлопот не доставляют. Или это что-то вроде испытания его способностей, проверка? Хорошая проверка, нечего сказать!.. Ударь седой чуть сильнее, и...

– Ну, мужик... На этот раз ты меня реально разозлил, – прорычал У-Он.

Боль пронзила пальцы: из них лезли острые, как кинжалы, когти. Ногам стало тесно в ботинках, вся одежда тоже вдруг стала как будто мала У-Ону. "Превращаюсь", – мелькнуло в голове. Рыча от боли в груди, он срывал с себя всё, пока не лопнуло по швам: совет Рур-Ки всплыл в памяти как раз кстати. Его всего корёжило от боли, а особенно – копчик. С трудом повернув плохо гнущуюся шею, он увидел сзади чёрный хвост. Взглянув на свои руки, У-Он закричал: они превратились в покрытые чёрно-серебристой шерстью когтистые лапы. Но вместо крика вырвался вой...

Он выскочил на крыльцо, озираясь. Видел он как будто сквозь жёлтое стекло, а на двух ногах стало неудобно двигаться – очень хотелось опуститься на четвереньки, что У-Он и сделал. Стало гораздо лучше: из поясницы ушло напряжение, пропало ощущение неустойчивости, а руки (или передние лапы?) прочно упёрлись в землю. Запах седого бил ему в нос, а к запаху примешивалось что-то ещё... "Добраться до машины, уехать, убраться отсюда". Это были не его мысли, а чужие. Седого. След был свежим, ярким, в нём седой был весь как на ладони – его характер, личность, привычки. У-Он чувствовал всё это, и в нём поднималось негодование: это чужак, разрушитель, возомнивший себя хозяином всего на свете... Ему было плевать на лес, на зверей. И ему здесь не место... Не место!

У-Он побежал по следу во всю мощь и скорость своих преображённых ног. Стволы деревьев так и мелькали, оставаясь позади, встречный ветер обдувал лицо (морду?), а земля... Казалось, это не У-Он бежал, а она сама несла его, как заботливая и любящая мать. Она – живая, понял он. Она чувствует. И всё вокруг – тоже живое: каждое дерево, каждая травинка. Листья падали и умирали, и от этого сердце У-Она грустно сжималось... Но он знал, что весной распустятся новые. Так должно быть, и это повторяется из года в год – веками.

След ощущался всё чётче и сильнее: седой был близко. "Чтоб им провалиться, проклятые оборотни, добежать бы до машины". "Нет, мужик, уже не добежишь", – злорадно подумал У-Он, прибавляя скорость. Он уже увидел мелькавшую за деревьями фигуру, слышал тяжёлое дыхание, чуял застарелую табачную вонь и – помчался на обгон.

Забежав вперёд, У-Он выскочил из-за дерева прямо перед седым, пригнув голову и оскалившись. Тот резко затормозил, и его горло издало булькающий звук. Страх! У-Он мог бы сжать лапой его сердце и раздавить. Седой был полностью в его власти.

В три прыжка он настиг его и повалил наземь. Серая бледность лица, ужас в глазах, бескровные губы, бешеный стук сердца... Тёплая кровь, текущая по жилам, и мягкая, податливая плоть. Мясо! Вот каково, оказывается, поймать жертву! У-Он дохнул седому в лицо, издав низкое и гортанное, раскатистое рычание... и скривился. Нет, слишком уж мужик отравлен табаком и всеми этими ароматизаторами, консервантами, загустителями и стабилизаторами... Скверная пища – плохая кровь, невкусное мясо.

А ещё У-Он вдруг увидел красноухую девочку лет шести, в белом платьице. "Дедуля, догоняй!" Детский смех наполнил его череп головокружительным эхом, и У-Он присел на хвост. Седой загнанно дышал. Последняя его мысль была о внучке.

Эта девочка помешала У-Ону окончательно превратиться в зверя. Он отпустил седого, и тот, бороздя локтями и пятками землю, стал отползать на спине. Потом поднялся и нетвёрдо, оступаясь на каждом шагу, начал обходить У-Она, чтобы продолжить убегать в прежнем направлении...

Поручение, вспомнил У-Он. Ему же велели сторожить охотников, чтобы не сбежали. Поднявшись, он зарычал. Седой испуганно замер.

– Что? – хрипло спросил он.

У-Он преградил ему дорогу.

– Ну, чего? – занервничал седой. – Отпускаешь меня – так отпускай!

Он снова попытался обойти У-Она, но тот в один прыжок вновь оказался у него на пути и зарычал ещё более угрожающе. Плечи седого обречённо обвисли.

– Что? Туда, да? – робким и севшим голосом спросил он, показав пальцем в направлении, противоположном тому, в котором двигался прежде. – Ну, как скажешь... Туда так туда.

Он знал теперь, что пытаться бежать – бесполезно. Его конвоировало огромное, похожее на волка чудовище, которому ничего не стоило одним лёгким движением челюстей оторвать ему голову. Седой покорно и обречённо шел вперёд, а У-Он – следом, забавляясь тем, что мог воспринимать себя его глазами. Он виделся седому огромным, намного больше обычного волка, с колоссальными клыками и горящими глазами. Ничего, пусть боится... Пусть уважает Зверя и лес, пусть не простирает свою уничтожающую руку над землёй, будучи недостойным по ней ходить.

Они вернулись в домик. Товарищи седого так и не приходили в себя – лежали в тех же позах. У-Он вдруг понял, что они всё слышат, чувствуют и понимают, но не могут пошевелиться. Он ощущал их страх. Сколько ещё продлится это полукоматозное состояние? Неизвестно. Может, их снова связать – на случай, если очнутся раньше, чем придут старшие оборотни? Получить по голове сковородкой У-Ону больше не хотелось...

Он пришёл в себя сидящим на полу. Исчезло всё, что делало его зверем: шерсть, когти и хвост. У-Он был совершенно голым. Поёживаясь от осенней прохлады (в домике было давно не топлено), он натянул одежду и обулся, потрогал шишку под волосами... и ничего не почувствовал. Бугорок ещё прощупывался, но был безболезненным.

– Ты это... извини, что я тебя того... сковородой, – сказал седой.

У-Он задумчиво посмотрел на него. Разговаривать не хотелось. Он молча взял верёвку и подошёл. Седой вздохнул и заложил руки за спину.

У-Он связал его не чрезмерно туго, чтобы не причинять боли и не останавливать кровоток, но основательно. Проделав то же самое с его товарищами, он вышел на крыльцо и сел.

Впечатления от превращения были столь сильны, что он забыл о голоде. Он просто сидел, дышал осенней грустью и вслушивался в шёпот засыпающих деревьев. Нагнувшись, приложил ладонь к холодной земле, закрыл глаза и... повис в пустоте. Но пустота эта шелестела десятками голосов, среди которых У-Он узнал голос Э-Ар. "У-Он!" – позвала она. Он вздрогнул и очнулся.

Тревожный холодок пробежал по его спине и растворился в шелесте опадающей листвы. Он понял, что успел безумно соскучиться по жене – по её рыжим волосам, меняющим цвет глазам, остренькой лисьей мордочке... Примет ли она его таким, каким он здесь стал? Нет, он всегда таким был, но здесь его сущность раскрылась до конца. Впрочем, это было ещё только начало.

Стемнело. У-Он зажёг масляную лампу и оставил её на столе, а сам встал в дверях, прислонившись к косяку. Голод пылал пожаром, а надвигающаяся ночь звала, манила, вселяя в сердце странную тоску. Хотелось выть. Или бежать бесконечно долго, мчаться непонятно куда, пока не кончатся силы... Тоска нарастала, превращаясь в боль, от которой У-Он заметался, царапая растущими когтями деревянный косяк. Долой одежду, долой человеческий облик, пусть синие уши станут пушистыми, а нос – чутким. Бежать, бежать!..

Он снова стал зверем, и не было на свете ничего лучше этого. И не было ничего прекраснее ночи, луны, леса и ветра в ушах.

У-Он замер, прислушиваясь и принюхиваясь. Живое тепло. Он повёл ухом, улавливая шуршание и возню. Многих запахов он ещё не знал, но то, что возилось в темноте, было небольшим и явно не представляло для него опасности. Подгоняемый невыносимым голодом, он бросился на звук... И отскочил, взвыв: в нос ему вонзились колючки. Ёж! Кляня себя за поспешность, он тёр лапой пострадавший нос, а ёж, конечно же, свернулся в колючий шар. Можно было, конечно, попробовать развернуть его, но У-Он решил не возиться с такой мелочью и поискать кого-нибудь покрупнее. Ежу сегодня повезло... "Живи, колючка!" – подумал У-Он.

Но первой его добычей стала мышь. Бросаясь на всё живое и движущееся, он прихлопнул её лапой прежде, чем она успела юркнуть в траву. Невелика добыча, но следовало соблюсти правила. Мысленно вздохнув, он подумал: "Ну что ж... Прости, мышка, я был голоден. Конечно, ты мне – на один зуб, но всё равно спасибо. Да примет Зверь твой дух". И с этими словами У-Он проглотил крошечную тушку, не жуя.

"Браво, великий охотник У-Он, – думал он, по-прежнему голодный, пробираясь между стволами. – Славная добыча!"

Этой ночью ему не повезло: только на опушке леса попалась ему лисица, но он, вспомнив Э-Ар, дал ей уйти. Он продолжил бы охоту, и, может быть, его упорство было бы вознаграждено, но У-Он решил, что пора возвращаться в домик: что о нём подумают старшие оборотни, если обнаружат, что вверенные под его охрану красноухие остались без присмотра, а он сам где-то шастает?

Он не был особенно огорчён тем, что не удалось никого поймать: впечатлений и без того хватало. Обратную дорогу У-Он нашёл без труда – по своему следу; перед домиком он вернул себе человеческий облик, немного пришёл в себя и осторожно, будто вор, заглянул в светящееся окошко...

Горела лампа, топилась печь. Охотников не было: топчан пустовал, лавка у стены – тоже. Неужели сбежали? Нет, он чуял: оборотни были здесь недавно. Кто-то знакомый... Сайи-То? Возможно. Значит, забрали красноухих куда-то. А он отсутствовал... Нехорошо.

Что делать? Не торчать же на ночном холоде голышом! Кто бы там ни ждал его, встречи не миновать всё равно. У-Он вошёл... Никого. Странно. Печь топится, на плите – чайник, лампа светит. Может, вышли ненадолго? Ну, тем лучше: у него есть время одеться.

Натягивая штаны, он учуял вкусный запах... На печке стояла корзинка, укутанная тряпицей. Очарованный ароматом, У-Он подкрался, отогнул край ткани. Пирожки с мясом! Видно, от сегодняшнего обеда, а на печку их поставили, чтобы они согрелись. Рот У-Она наполнился слюной, в животе заурчало... Съесть незаметно пару штук, чтобы дотерпеть до завтрака? Хотя кто его знает: может, за отлучку его без завтрака оставят. Не размышляя долго, У-Он схватил пирожок и впился зубами. Ммм... Мясо!

– Ну, с рождением тебя, Волк, – раздалось с полатей.

У-Он застыл с пирожком во рту: на пол спустился Учитель.

– Ешь, ешь... Первая охота редко у кого бывает удачной.

У-Он смущённо прожевал, проглотил и спросил:

– А красноухие где?

Учитель, доставая откуда-то из-под лавки мешочек с травами, сказал:

– Чужаки уже далеко. Не беспокойся, больше они сюда – ни ногой.

В глиняном кувшинчике с крышечкой он заварил травяной чай. Отбросив смущение в пользу голода, У-Он уплетал пирожки, а Учитель, потрогав его шишку, сказал:

– Да, и правда крепкая. Выдержала.

У-Он проглотил и открыл рот, чтобы задать давно интересовавший его вопрос, но Учитель ответил, не дожидаясь, пока он его сформулирует:

– Чтобы способность обращаться в зверя пробудилась, тебе нужен был удар, толчок. Ты сегодня получил их два. – И с улыбкой добавил: – А тем, что это обойдётся без вредных последствий, ты обязан своей крепкой голове.

Утром красноухие охотники проснулись под открытым небом. Рядом – палатка, на траве – скатерть с остатками обильного застолья, бутылки... Неподалёку – машина. Головы у всех троих страшно гудели, как с перепоя.

– Мда, – пробормотал седой. – Кажется, охота удалась...

Он помнил только, как они приехали, а дальше – провал. Даже как напивались, не помнил. А при виде желтеющего леса вдали в нём поднимались какое-то беспричинное беспокойство и страх, желание поскорее отсюда убраться. Что-то недоброе таилось там...

– Ну, ребята, опохмелимся – и домой, – сказал он. – Не нравится мне тут. Странное место...

Через час палатка была сложена, остатки еды и посуда собраны. Охотники сели в машину и покатили прочь от странного леса, чтобы никогда сюда не возвращаться.

-- Глава 12. Водопад прошлого

– Я видел это место, но водопада там нет.

Бэл-Айя обернулась и хмыкнула. Ничего не ответив, она продолжила писать фигуру медведя. Пейзаж с водопадом был окончен, теперь она расписывала вторую стену, а У-Он досаждал ей тем, что стоял и смотрел.

– Уйди, ты мне мешаешь, – буркнула она.

У-Он только осклабился в улыбке во все тридцать два зуба и не двинулся с места. Чёрные кудри не закрывали длинную шею девушки, и он откровенно любовался её изящными изгибами. Что-то знакомое ему мерещилось в этих плавных линиях, но чего-то явно не хватало... Чего? У-Он искал и глазами, и в памяти, но не мог выудить из неё этот недостающий кусочек. Что-то ещё должно было быть на этой гладкой лебединой шее.

– Твоя картина хорошая, но ей недостаёт реализма, – набравшись нахальства, заявил он. Он сейчас сознательно пытался рассердить Бэл-Айю, заставить её отреагировать. Зачем? У-Он и сам не понимал. Но зачем-то это ему было нужно.

Его критическое замечание возымело действие: черноволосая художница бросила на него угрюмый и колючий взгляд.

– Почему это?

– Потому что водопада нет в этом месте, – ответил У-Он. – Это как бы... э-э... твоя фантазия.

Глаза девушки потемнели и антрацитово заблестели.

– Это не фантазия, – процедила она. – Это альтернативный пласт.

– А что это? – полюбопытствовал У-Он.

Бэл-Айя хотела ответить, но дальше беззвучного движения губ дело не пошло. Она отвернулась и продолжила наносить на стену мазки. У-Он как заворожённый следил за уверенными движениями кисти, в то же время пытаясь достать-таки из недр несговорчивой памяти эту занозу. Чего не хватало, казалось бы, совершенной во всех отношениях шее Бэл-Айи?

– А покажи мне это, – попросил он.

– Что?

– Ну... этот альтернативный пласт.

Девушка фыркнула.

– Я занята, не видишь? Нет у меня времени. Оставь меня в покое.

– Я не отстану, – заявил У-Он. – Пока не покажешь.

Чтобы продемонстрировать своё упорство, он уселся на пол, подвернув ноги калачиком. Бэл-Айя не повела и бровью, продолжая работать так, словно У-Она здесь и близко не было. Ни одной антрацитовой блёстки в его сторону, ни одного щекотного взмаха густых ресниц... Они почему-то щекотали сердце У-Она, эти тёмные щёточки, и это чувство тоже было головокружительно знакомым.

От долгого сидения на жёстком зад его затёк, а смуглянка по-прежнему бессердечно не замечала его присутствия. Потом она принялась мыть кисти, и У-Он оживился, чувствуя приближение удобного момента. Теперь можно было встать.

– Так как насчёт... – начал он.

Ноль внимания. Девушка упорно делала вид, будто У-Он – прозрачный. Заноза раскалилась, её срочно требовалось вытащить... Вспомнить бы. У-Он в бессильном отчаянии провожал уходящую Бэл-Айю взглядом, потом сжал кулаки и увязался за ней. Остановился он только тогда, когда перед его носом захлопнулась дверь.

У-Он встряхнул головой. Бр-р, что за наваждение! С чего он взял, что на её шее должно что-то быть? Что? Родинка, может быть?

Да, родинки там очень не хватало. Чуть ниже линии роста волос.

Ерунда какая-то.

Тем временем дверь открылась, и Бэл-Айя появилась на пороге – в маскировочном лесном костюме и мокасинах, с матерчатой сумкой через плечо. Бесшумным летящим шагом она устремилась во двор, и У-Он, мучимый занозой в памяти, бросился вдогонку.

– Эй, ты куда? Можно с тобой... в смысле, ты не будешь возражать, если я...?

В ответ – молчание и покачивание бахромы на брюках и сумке.

Бэл-Айя неслышно скользила по лесу. Остановившись у молодого дерева с раной на коре, она достала из сумки свёрток с садовым варом и принялась бережно замазывать повреждение. Закончив, она ласково приложила ладони к коре, приблизила к стволу лицо, и её губы зашевелились. У-Он наблюдал с почтительного расстояния, не в силах отвести взгляд от её тонкой фигурки.

В лесу у девушки было множество дел. Она лечила деревья, беззвучно разговаривая с ними, собирала какие-то коренья, выручала попавших в беду зверюшек... У-Он неотступно следовал за ней, за несуществующей, но такой тёплой и знакомой родинкой на её шее.

"Где я её раньше видел?"

В том-то и дело, что не мог он её нигде видеть.

Тогда что это за наваждение?

Через пару часов Бэл-Айя уселась на выступающий из земли корень у подножия старого дерева. Присела почтительно, бросив снизу вверх на лесного старожила спрашивающий разрешения взгляд. Великан благосклонно ронял жёлто-багровые листья, а девушка достала из расшитой цветными лоскутками сумки пирожок и впилась в него крепкими белоснежными зубами. У притаившегося за кустами У-Она заурчало в животе, да так громко, что это выдало его присутствие. Впрочем, вряд ли Бэл-Айя действительно не замечала У-Она. Он был уверен, что замечала она гораздо больше его самого...

Улыбка приоткрыла её небольшие, но острые клыки.

– Не завтракал, что ли? – спросила она совсем не враждебно, а спокойно, буднично и чуть насмешливо.

Действительно, во рту У-Она не было с утра ни крошки: он почему-то полагал, что его позовут к завтраку, но приглашения не последовало. А сам он на кухню сунуться постеснялся, вспомнив её грозную шкафоподобную владычицу Дом-Нэй. Даже старшие оборотни относились к ней уважительно, а у женщин она и вовсе пользовалась непререкаемым авторитетом – как у Учителя.

– Ага, что-то пропустил я сегодня завтрак, – признался У-Он.

Бэл-Айя кивком показала ему на место рядом с собой. У-Он, удивлённый переменой её настроения с угрюмо-нелюдимого на почти дружелюбное, подошёл и примостился на соседней коряге. Сиденье было не из удобных, он предпочёл бы траву. А что, собственно, мешало ему сесть на неё? Что за скованность на него вдруг накатила? Или это из-за ресниц Бэл-Айи, щекотавших ему сердце?

Пересев с коряги прямо на траву, У-Он устроил поудобнее ноги. Рядом с его огромными ботинками лёгкие мокасины девушки казались детскими. Украшенные похожими на ягоды тёмно-красными бусинами и кусочками цветной ткани, они выглядели даже нарядно.

– На, – предложила она, достав из сумки второй пирожок.

– Спасибо, – смущённо улыбнулся У-Он.

Пирожок был, как и дерево, великан – с трудом умещался на ладони, и мясной начинки в него было положено щедро, а поджаристая корочка так и манила вонзить в неё зубы. У-Он втянул ноздрями вкусный запах, и тут же его рот наполнился слюной. Жадно отхватив огромный кусок, он принялся с трудом жевать, и вид его до отказа набитого рта вызвал у девушки улыбку. При этом на её смуглых щеках вспрыгнули озорные ямочки.

– Не жадничай, никто не отберёт, – засмеялась она.

У-Он и сам не знал, зачем откусил так много. То ли от голода, то ли под действием этого колдовства. Ресницы-кудри-ямочки... Родинка, которой нет.

– Ты не сошьёшь мне такие же? – спросил он, кивком показывая на мокасины. Наваждение он пытался победить нахальством.

Рот Бэл-Айи тоже был занят пирожком, поэтому она только хмыкнула. И, прожевав, спросила:

– С какой это стати я буду шить тебе мокасины? Мы с тобой едва знакомы.

– Может прозвучать странно, но мне почему-то кажется, что я знаю тебя уже давно... – У-Он поднял голову, щурясь от колючих солнечных лучиков, пробивавшихся сквозь несолидно рыжую осеннюю крону лесного долгожителя.

Девушка снова хмыкнула. К ней вернулась её прежняя насмешливость. У-Он, обращая на это столько же внимания, сколько уделял он опавшей листве под ногами, добавил с открытой улыбкой:

– А у тебя такого чувства не возникает?

Бэл-Айя ничего не ответила. Впрочем, от него не ускользнуло некое беспокойство, промелькнувшее в её взгляде. Спрятав эту искорку в тени ресниц, она принялась сосредоточенно жевать. У-Он последовал её примеру и энергично набросился на восхитительно вкусный пирожок. Доев, он глазел на неё, как ребёнок смотрит на манящий красотой, огромный игрушечный дом, и ничего не мог с собой поделать.

– Ну, и что ты во мне такого увидел? – За язвительным тоном в голосе смуглянки крылось смущение.

У-Он искренне пожал плечами. И спросил:

– А ты родинки какие-нибудь не сводила?

– Нет, – буркнула Бэл-Айя, видимо, сочтя вопрос дурацким. И добавила тихо: – Чудной ты...

У-Он снова невпопад пожал плечами.

– Это ты на меня так действуешь, – признался он.

Сопротивляться наваждению было не только бесполезно, но и чревато неприятным напряжением, поэтому У-Он просто расслабился и отдался на его милость, позволяя лучикам солнца шаловливо бегать по своему лицу. Бэл-Айя доела пирожок, достала из сумки фляжку и сделала глоток. Её губы заалели от ягодного морса, вызвав в животе У-Она болезненно-сладкий спазм.

– Можно мне глоточек? – попросил он хрипло, протягивая руку к фляжке.

Фляжка легла ему в руку. Её бок ещё хранил тепло ладони Бэл-Айи, а на горлышке была ягодная влага, смешанная с влагой её губ и блеском осеннего солнца. В животе У-Она потеплело, как от буодо.

Помолчав, Бэл-Айя спросила задумчиво:

– Значит, ты считаешь, моей картине не хватает реализма?

У-Он был готов извиниться за эти слова, которые были просто средством привлечения внимания, но девушка задала второй вопрос:

– Тебе нравится меня доставать?

Возможно, улыбка, расползшаяся на лице У-Она, была глупой. Он чувствовал это, но маска серьёзности была ему сейчас не по силам. Слишком расслабили его эти непоседливые солнечные зайчики, которые дерево пропускало сквозь свою крону со снисходительностью доброго дедушки.

– Просто когда ты сердишься, ты становишься ещё красивее, – ляпнул У-Он, не в силах стереть дурацкую ухмылку с лица. Он будто охмелел от этого морса.

Бэл-Айя фыркнула:

– Прости, ты не оригинален. – И, пружинисто встав, спросила почти с вызовом: – Ну что, хочешь посмотреть на мою "фантазию"?

– Ну, и?.. Как я и говорил, его здесь нет, – сказал У-Он.

Водопада не было. Только широкие каменные уступы, по которым когда-то текла вода, замшелые камни, обнажённые корни, печальные поникшие стволы и опавшие листья, скопившиеся в каждом углублении.

В потемневших глазах Бэл-Айи снова замерцал таинственный антрацитовый блеск, выбросив на спину У-Она горсть мурашек. Рука девушки поднялась и будто бы толкнула невидимую вращающуюся дверь, отчего лес поплыл вокруг У-Она, а земля тошнотворно качнулась. На ногах он устоял, только в голове зазвенело, да в желудке бултыхнулась дурнота. Что-то похожее он чувствовал после того, как Учитель ударил его по лбу, разве только провала в черноту сейчас не было.

Всё тот же лес окружал его, ничего вроде бы не изменилось... Кроме невесть откуда взявшегося шума водопада. Седые струи ниспадали по каменным плечам, бурля между бархатной зелени мха и устремляясь широким потоком вглубь леса.

Когда дурнота в желудке улеглась, У-Он с немым изумлением уставился на Бэл-Айю. Читая в его глазах вопрос, она усмехнулась:

– Вот это и есть альтернативный пласт.

– Пласт чего? – пробормотал У-Он.

– Реальности.

– И ты вот так просто его... перелистнула, как страницу? Как ты это сделала?

Бэл-Айя козочкой вспрыгнула на скользкий камень, огибаемый струями воды. Слегка балансируя руками, встала устойчивее.

– В двух словах не объяснишь, – сказала она, вдыхая полной грудью.

У-Он озирался, ища хоть какие-нибудь намёки на нереальность окружающего. Он больно ущипнул себя – ничего не изменилось. Сказал себе: "Это сон. Я просыпаюсь", – тоже ничего. Вода была холодной и, как полагается, мокрой, мох – упругим и сырым, воздух – пронзительно-свежим.

– Где мы вообще? – задал он ошеломлённый вопрос. – Это какой-то сон?

Бэл-Айя, перепрыгнув на соседний камень, снова удержала равновесие и ответила:

– Нет, не сон. Реальность. Просто другая.

– Ничего себе! – У-Он нервно засмеялся. – А обратно мы сможем вернуться?

– Сможем.

Девушка спрыгнула на берег, ополоснула напоследок в студёной воде руки и мокрыми ладонями развернула У-Она кругом. Пространство гулко дрогнуло, как железный лист, желудок У-Она подпрыгнул, и водопада не стало. Снова камни, опавшие листья и пересохшее русло.

– Уфф... – У-Он помотал головой, приходя в себя. – Кажется, на полный желудок это лучше не делать. Из меня пирожок чуть обратно не запросился...

– Это с непривычки, – небрежно бросила Бэл-Айя.

– А вот так "переключиться" где угодно можно? – спросил У-Он, присаживаясь на камень. Слегка кружилась голова.

– Есть определённые места, где альтернативный пласт легко ухватить, – сказала девушка, вскарабкиваясь на соседний крупный валун. – Этот пересохший водопад – как раз такое место. Оно не единственное, в лесу есть ещё несколько. А в принципе, можно это проделать где угодно, но тут нужен опыт и навык. Я пока умею только так – в таких вот местах сцепления пластов.

– Ничего себе, – пробормотал У-Он.

Он замолк, придавленный впечатлением от произошедшего. Камень, на котором он сидел, только что омывался водой, а сейчас воды не было и в помине.

– А там... в этой другой реальности... кто-то живёт? – с трудом подбирая слова, спросил он. – В смысле... это чужой мир со своими жителями или наш же?

– Наш, – последовал ответ девушки. – Это вариант нашей реальности, только с несколько иначе построенными причинно-следственными связями. Это нереализованный вариант, а тот, в котором мы сейчас находимся – реализованный. Но при желании и, опять же, умении можно подменить настоящий вариант на другой, где всё потечёт по-другому.

– Как это – подменить? – У-Ону даже стало холодно и жутковато от этих слов. Неужели такие вещи существуют?.. Бэл-Айя так просто говорила о них, будто это было чем-то обыденным – как почистить зубы перед сном.

– Так. Вытащить альтернативный пласт и заставить мир катиться по другим рельсам, – ответила Бэл-Айя. – Конечно, надо ещё суметь выбрать для этого подходящий момент... Сложно это всё, – девушка устало прикрыла глаза, обхватив колени руками.

Заноза снова кольнула, пелена наваждения накрыла У-Она: что-то неуловимо знакомое было в этом движении – в том, как Бэл-Айя обхватила руками колени. Когда же это было? Что за дежавю? "Было, было", – зудела заноза. У-Он в беспокойстве заёрзал на камне, потом встал. Слова не шли на язык, запутавшись в сетях эмоций, которые поднялись со дна души, как стая вспугнутых птиц.

Взгляд девушки в тени ресниц был мутноватым и матовым, без блеска.

– Ты чего?

– Ммм, – промычал У-Он. – Сам не знаю. Слушай... А давай ещё раз? Мне надо посмотреть на этот водопад снова, я как будто что-то... не могу ухватить.

– По-моему, с тебя на сегодня хватит острых ощущений. – Бэл-Айя неохотно разогнула одну ногу.

– Пожалуйста, мне надо ещё разок, – настаивал У-Он. Ощущения и правда были не из приятных, но они всколыхнули в нём что-то... Нужно было поднять это из глубин памяти до конца.

– Тебя может стошнить, – предупредила Бэл-Айя.

– Не стошнит.

– Ладно. Сам напросился.

И снова гулкое сотрясение пространства, уход почвы из-под ног и вдруг – удар. У-Он очнулся на траве с гудящей головой и привкусом крови во рту. Оглушённый рёвом клыкастого чудовища – огромного чёрного пса, он отполз на локтях, шаря по земле в поисках оружия. Меч лежал в полуметре, примяв собой легкомысленные жёлтые цветочки, но до него нужно было ещё дотянуться, опередив приближающуюся смертоносную пасть. "Не успеваю", – понял он.

Что-то светлое мелькнуло сбоку. Белый ягуар! Рай-Ан бил себя хвостом по бокам, пригнув голову и угрожающе скалясь, а его кольчуга и одежда лежали в стороне. Он решил всё-таки противопоставить чёрному псу не человеческое оружие, а когти, зубы и силу лап. И пусть имя сейчас у него было почему-то другое – Амо-Ин, но это был он, У-Он узнал его.

Чёрный и белый звери сцепились на берегу бурлящего потока. Пёс был ранен железом, но всё ещё силён, и белому ягуару не помешала бы помощь. У-Он потянулся за мечом... Боль. Кажется, рёбра сломаны. Сбросить одежду, перекинуться. К чему сдерживать в себе Зверя сейчас, когда другу нужна помощь? Бешеным оборотням он этим и не уподобится, ибо они убивают без смысла, распаляя собственную ярость.

Одежду он снять не успел: звериная ипостась рванулась наружу, но он сумел остановить её на четверти от полного превращения. Когтистой волосатой рукой он подхватил меч, освободив от его тяжести жёлтые цветочки, и на четверть зверем поднялся с травы...

Прийти на помощь белому ягуару ему помешал второй чёрный пёс, выскочивший из-за деревьев. Этот был меньше размером, чем противник ягуара, и наполовину превращён – передвигался на двух ногах и мчался на У-Она с мечом. Железо ударилось о железо...

Рай-Ан взвыл: зубы пса впились в его плечо. У-Он вскинулся и оскалил клыки, почувствовав боль друга, но на него наседал противник. Слишком много ярости было у бешеного оборотня: она вибрировала в мече, капала с клыков, горела под шкурой. Она сбивала У-Она с ног, как обжигающий ураган. Тяжело было даже поднять руку. "Стать прозрачным, как стекло, текучим, как вода, упругим, как мох", – вспыхнуло в памяти. Это и будет оружием против этой сметающей всё на своём пути ярости и обернёт её против её же обладателя...

Податливая упругость мха приняла на себя удар злобы пса и мягко отразила его. Сам У-Он был при этом спокоен, как гладь озёрной воды на рассвете. Оглушённый собственной яростью, пёс отшатнулся и опустил клинок, и У-Он взмахнул светлым и ярким, как молния, мечом. Пёсья голова покатилась по траве, а когда остановилась, у неё оказалось человеческое лицо.

Густые волосы и когти на руках исчезли, У-Он вернулся в людской облик. От боли в боку пришлось опуститься на колено. Погладив испуганные жёлтые цветочки, У-Он улыбнулся и зарылся пальцами в прохладную траву.

Подкатывающийся к нему новый сгусток ярости он почувствовал за несколько мгновений до того, как из-за стволов показались ещё двое псов. Ягуар с псом-великаном дрались в ручье, окрашивая его струи в розовый цвет. "Потерпи немного, я сейчас", – мысленно сказал У-Он другу, вставая и встречая новых противников поднятым мечом.

Он отражал их ярость мягкостью мха. Оттолкнув таким образом одного пса, он сцеплялся с другим, но чувствовал, что надолго его не хватит. Он весь горел, силы таяли, а удары псов становились всё тяжелее. Возможно, он, Дан-Клай, старший сын главы клана Белогрудого Волка, встретил бы свою смерть у этого водопада, если бы не стрела.

Она просвистела откуда-то сверху и попала в глаз одному из псов. Он рухнул наземь, теряя звериный облик, а шею второго У-Он – Дан-Клай задел мечом, окрылённый неожиданной помощью. Голову не отрубил, но артерии перерезал.

Прочно упираясь в ветки дерева стройными ногами в зелёных чулках и прислонившись плечом к стволу, сверху на У-Она смотрела прекрасная лучница. Хоть её волосы, заплетённые в толстую косу, были золотисто-орехового цвета, а глаза сияли солнечным янтарём, он узнал её: это была Бэл-Айя. Мгновение – и она была уже на земле, а ещё спустя миг он утонул в медовой мягкости её губ.

"Ты умница, – сказал он, обнимая её. – Спасибо тебе. А теперь попробуй сделать то же самое для ягуара".

Тонкие пальцы достали из колчана стрелу и наложили на тетиву, зоркие глаза поймали цель. Ари-Ун – так звали Бэл-Айю – поморщилась и проговорила:

"Нет, слишком рискованно. Они сплелись в клубок, я могу попасть в ягуара".

"Хорошо, тогда будь наготове, я попробую заставить их расцепиться", – сказал У-Он.

Белого ягуара уже можно было назвать красным: его пятнистая шерсть пропиталась кровью ран. Его противник, вожак бешеных оборотней, тоже был весь покрыт ранами, но на фоне его чёрной шерсти они не так бросались в глаза. Тяжело дыша и поскальзываясь на камнях, оборотни вспарывали друг другу плоть клыками, наносили удары тяжёлыми когтистыми лапами, и это была только физическая сторона схватки. Сражались они и ментально: чёрный пёс в основном агрессивно атаковал и давил, а ягуар уходил от атак, заставляя противника тратить психические силы. В этот момент У-Он окликнул пса:

"Эй, ты! Блохастая псина! Сразись лучше со мной!"

Окрик не возымел действия. Тогда У-Он запустил в пса раскалённую иглу психического вызова. Она вонзилась куда надо: пёс вздыбил мокрую шерсть на загривке и повернул оскаленную пасть в сторону У-Она. Налитые кровью глаза бешеного обещали ему долгую и мучительную смерть.

Рык ягуара можно было перевести как "не лезь!", но У-Он продолжал злить пса и отвлекать его на себя. Понося вожака бешеных бранью, он колол его психическими "иглами", еле выдерживая потоки его огнедышащей ярости. С негромким коротким свистом воздух рассекла стрела и вонзилась в могучую шею чёрного пса, но только разозлила его и вызвала в его глазах вспышку адского огня. Не издав ни звука, вожак бешеных развернулся в сторону стрелявшего – а там побледневшая Бэл-Айя уже вновь натягивала лук. Острый слух У-Она уловил тихий скрип тетивы. Вторую стрелу чёрный пёс получил в плечо, но и она не остановила его: чудовище, подняв тучу брызг, выпрыгнуло из ручья и бросилось на девушку.

От потери любимого существа У-Она отделяли несколько прыжков бешеного оборотня. У Бэл-Айи не было шансов спасти себя самой: ни сделать третий выстрел, ни перекинуться она уже не успевала. У-Он встретился взглядом с белым ягуаром, и они, не сговариваясь, одновременно устремились вслед бешеному.

Стройные ноги в зелёных чулках бежали по жёлтым цветам, едва их касаясь, чудовищные чёрные лапы оставляли глубокие вмятины, а следом отмеряли длинные прыжки мягкие лапы огромной кошки. Ягуар настиг бешеного первым и придавил его всей своей тяжестью к земле, прыгнув ему на спину. И вовремя: ноги девушки споткнулись, и она, вскрикнув, покатилась по траве. Коса, соскользнув с шеи, открыла родинку, похожую на крыло бабочки.

Сомкнув ветки, лес укрыл от неба гибель вожака бешеных. Клыки ягуара намертво впились сзади в его шею, а меч У-Она вошёл между его рёбер.

– Да очнись же! Вставай, надо уходить отсюда!

У-Он лежал на траве, а Бэл-Айя трясла его и била по щекам. Ореховое золото её косы через десять веков превратилось в копну вороных кудрей, а солнечный янтарь глаз – в блестящий антрацит, но это была она – Ари-Ун, его любовь. Он поймал бьющие его руки за тонкие запястья и смотрел в лицо, узнавая в нём те, прежние черты. Они неуловимо проступали из глубины столетий.

– Я знаю, почему ты должна сшить мне мокасины, – сказал он.

Она застонала.

– Да не время сейчас... Сюда идут чужие, я чую! Нас выследили!

У-Он тоже чуял знакомую ярость. Он узнал бы их и через сто веков: бешеные оборотни. Но ведь их уничтожили в той войне? Или это какая-то иная реальность, где водопад не пересох, а бешеные всё ещё существуют?

Ветер шуршал опавшими листьями по каменным уступам. Воды не было, а бешеные надвигались из леса.

-- Глава 13. Вепрь-отшельник

С утра из непроглядных серых туч моросил нудный дождик. Э-Ар, стоя в проёме балконной двери, дышала сырой свежестью осени и время от времени пыталась дозвониться родителям. Ни отец, ни мать не отвечали. Слушая гудки, Э-Ар хмурила молочно-белый гладкий лоб и покусывала губу.

Уезжая утром, хозяин дома, Рай-Ан, сказал ей: "Ничего не бойся. Ты здесь в безопасности". Ло-Ир ушёл чуть позже, на прощание ласково заглянув ей в глаза. Э-Ар невольно любовалась кошачьей скользящей пластичностью его движений, а вспоминая его в облике ягуара, чувствовала лёгкий уважительный трепет.

Минувшая ночь выдалась странной. Э-Ар уже лежала в постели, когда в комнату бесшумно проскользнула тень большого зверя. Огромная пятнистая кошка подошла к кровати и обнюхала свесившуюся с края матраса руку молодой женщины. Прохладная петля страха лёгким шарфом обняла плечи Э-Ар и заставила вжаться в постель под зачаровывающим взглядом серебристо мерцающих в сумраке глаз зверя. Кто это был – Ло-Ир или его отец? Каким-то непостижимым образом Э-Ар знала: это Ло-Ир. Раны, полученные им в погоне, уже затянулись... Невероятно быстро. Как и её рана после впрыскивания сыворотки. Усатая морда ягуара приблизилась, и что-то мокрое и шершавое скользнуло по губам Э-Ар. Не понимая, снится это ей или происходит наяву, она выпростала руку из-под одеяла и дотронулась до густой шерсти великолепного зверя, зарылась в неё пальцами, а его язык влажно щекотал ей подбородок, щёки и шею. Со смесью восторга, страха и изумления Э-Ар скользила ладонью по мягкой шерсти; зверь был большой и тёплый, и ей вдруг захотелось уснуть с ним в обнимку. Хоть она и осознавала, что живой ягуар – не мягкая игрушка, а опасный оборотень, зубастый хищник, но в ней всколыхнулась нежность. Страх всё ещё щекотал ей сердце, но нежность одерживала верх, и Э-Ар почесала зверю за пушистым ухом. Серебристые глаза сузились от удовольствия.

– Хороший... Хороший пушистик, – пролепетала Э-Ар. И, осмелев, добавила: – Котяра ты пятнистый... Ух...

Она сама не заметила, как глубокий треугольный вырез её футболки оказался прямо перед мордой "пятнистого котяры", и испуганно ойкнула, когда нахальный нос ягуара ткнулся ей в грудь.

– Ты что это? Шалишь! – Она взяла морду ягуара обеими ладонями и заглянула в мерцающие амальгамой глаза. – Я вообще-то замужем, котик.

Но необъяснимая нежность мягкой лапой сжала её сердце. Красивый и опасный хищник улёгся на коврике рядом с кроватью, а Э-Ар, свесив руку, ворошила пальцами его шерсть. Так она и уснула.

Когда серое дождливое утро заглянуло в окно, коврик был пуст. Э-Ар озадаченно вспомнила ночной визит... Может, ей всё это пригрезилось? Лучше бы пригрезилось, потому что... Щёки Э-Ар порозовели, когда она скосила глаза в вырез своей футболки. Разумеется, У-Ону не нужно было об этом знать.

Но ласковый взгляд Ло-Ира убедил её, что это всё-таки было, а не приснилось. Он словно накрыл тёплой ладонью её сердце, и она ослабела от смущения. Сейчас, глядя на мокрый двор из-под козырька балкона, Э-Ар только хмыкнула: хорош красавец... Мало ему, что ли, своей девушки? Котяра похотливый. Хотя была ли с его стороны похоть? – тут же усомнилась она. Кажется, только теплота и нежность. Такая же, какая поселилась в её собственном сердце.

Гудки улетали в тревожную пустоту. Э-Ар со вздохом нажала "отбой" и положила трубку. В этом доме чуть ли не в каждой комнате было по телефону.

Какое-то движение внизу привлекло её внимание. У чугунных ворот стоял высокий, грузный незнакомец в плаще-балахоне с поднятым капюшоном и через прутья разговаривал с охранником. Вид у гостя был властный и надменный, несмотря на потёртый плащ неопределённого цвета и не очень-то элегантную обувь. Будь Э-Ар одета во что-то подобное, вряд ли она чувствовала бы себя так уверенно... Но то – Э-Ар, а незнакомца собственный внешний вид, похоже, мало волновал. Более того, охраннику визитёр внушил такое почтение, какое не внушил бы и разодетый богач на лимузине. Ворота открылись, и мужчина вошёл. Э-Ар вздрогнула: цепкий, всезнающий взгляд его маленьких глаз из-под мокрого капюшона ударил её, как выпущенный из пращи камень. Да и сами глаза были твёрдыми и тёмными, как отшлифованные кусочки вулканического стекла.

Первым желанием Э-Ар было закрыться в своей спальне и не выходить ни при каких обстоятельствах. А ещё лучше – спрятаться под кровать, как маленькая девчонка. Ещё никто не внушал ей такого... Страха? Беспокойства? Смущения? Даже слово было трудно подобрать, чтобы назвать то чувство, которое Э-Ар испытала при виде этого незнакомца. И всё же она кое-как собралась с духом, велев себе вспомнить, что она всё-таки взрослый человек, и спустилась вниз.

Гость, уже без своего балахона, сидел развалившись в одном из кресел лицом к лестнице, так что Э-Ар снова натолкнулась на его взгляд, как на остро отточенную пику. Одет был гость в мешковатые штаны, заправленные в грубые, стоптанные и грязные сапожищи и чёрную шерстяную жилетку поверх мятой серой рубашки. Вблизи он показался Э-Ар просто огромным: казалось, кресло вот-вот сплющится под его весом. Впрочем, его нельзя было назвать толстяком, заплывшим жиром, хоть он и обладал солидным брюшком: скорее он был могуч, как дикий кабан. Даже в его грубом, заросшем щетиной лице было что-то кабанье – особенно в мрачной, жёсткой линии его рта и очертаниях тяжёлой нижней челюсти. Когда он заговорил, оказалось, что нижние его клыки значительно длиннее верхних.

– Хорошо, что вышла. Чего прятаться-то? Чай, не съем я тебя, – проговорил гость низким, хрипловатым голосом. И добавил: – Красивые бабёнки – не для того, чтоб их есть... а чтоб любить их!

Довольный своим изречением, он издал короткий смешок, подхрюкнув при этом, и его живот вздрогнул. Брился гость, по всей видимости, редко и неохотно, а стрижку носил самую немудрящую – наголо. Тёмная щетина на вертикальных складках его щёк и на голове была примерно одинаковой длины.

– Что, нравлюсь? – ухмыльнулся он, окинув шокированную Э-Ар оценивающим взглядом. – И ты мне нравишься, красавица... Отвык я в своей дыре от по-настоящему красивых баб! Одни дуры деревенские, а ты – ишь, лощёная да ухоженная... Эй! Малый!

На окрик явился охранник с вопросом "чего изволите?" на лице. Видно, он уже признал незнакомца за начальство. Гость, крякнув – в области живота его фигура сгибалась с трудом, – стянул сапоги и бросил ему:

– Приведи-ка в порядок мою обувь, паренёк, да побыстрее. Уж больно тут чисто вылизаны полы у вас, грех топтать... Да смотри, чтоб блестели! А не то языком чистить заставлю!..

Поймав сапоги, охранник расторопно удалился, а Э-Ар еле сдержала желание зажать нос: лучше бы этот боров не разувался... "Боров" нахмурился.

– Чего носик морщишь? Мужского запаха не нюхала? Эх вы, городские... Вам подавай хлыщей разряженных-напомаженных, так что их от баб не отличить. И что они могут? У зеркала тряпки только примерять, тьфу! Эх... Ну ладно. Хозяина дома нет, а у меня к нему разговор. Обождать придётся. Вели, что ли, еды какой собрать: проголодался я с дороги.

Э-Ар, выполняя его просьбу (по тону скорее похожую на требование), была рада покинуть гостиную, наполнившуюся "мужским запахом". Передав экономке, что гость голоден, она едва не поддалась желанию всё-таки уйти к себе и бросить неприятного визитёра на произвол судьбы, но воспитание взяло верх. Чувствуя себя обязанной в отсутствие Рай-Ана побыть за хозяйку, она вернулась. Присев по возможности подальше от источника "мужского запаха", она с чопорным видом осведомилась:

– Не желаете ли с дороги принять душ или ванну? Ванная комната к вашим услугам.

Гость, насмешливо прищурив и без того маленькие поросячьи глазки, ответил:

– Дерзишь, милая... Намекаешь, что я воняю и для твоего изнеженного носика моё общество неприятно. Ладно, так уж и быть, приму ванну, но только если ты потрёшь мне спинку.

Ничего, кроме "э-э, гм-гм" Э-Ар не нашлась ответить. Может быть, предложение насчёт ванны и правда прозвучало несколько нетактично, но терпеть этот, с позволения сказать, мужской запах было просто невыносимо.

– То, как человек выглядит и как пахнет – не главное, – сказал гость чуть мягче – насколько это позволял его грубый голос. – Уж прости, что поучаю, но я постарше тебя буду, а значит, имею на то право.

Где-то в глубине души Э-Ар находила его слова не лишёнными смысла, но это не прибавляло ей желания находиться рядом с этим свиночеловеком. И не только из-за запаха. Ей было неуютно под взглядом его маленьких глаз, в которых отражалось нечто большее, чем разум – чёрная бездна, жутковатая и всезнающая, смотрела из них. Обладай космос глазами, они могли бы быть именно такими – из чёрного вулканического стекла, подсвеченного изнутри этим нечеловеческим, нездешним отблеском.

Тем временем вернулся охранник с сапогами. До зеркального блеска ему их, конечно, натереть не удалось – это было в принципе невозможно, но теперь они стали, по крайней мере, чистыми. Гость счёл его работу удовлетворительной и, к облегчению Э-Ар, обулся.

Обед (или по времени скорее второй завтрак) был подан в столовую, о чём экономка и доложила.

– Вот и славно, – крякнул гость, поднимаясь с кресла. И снисходительно бросил Э-Ар: – Пойдём, красавица, составишь мне компанию.

При виде сияющей скатерти и букета осенних цветов посередине стола он хмыкнул:

– Всё чинно-благородно, как в лучших домах... Ну-ну. Где уж нам, со свиным рылом, на таких скатертях обедать...

Усевшись, гость ещё раз окинул взглядом идеально сервированный стол и поморщился. Экономка стояла с недоуменным видом: что этому неотёсанному кабану могло не понравиться в её работе? Поймав её взгляд, тот усмехнулся:

– Да всё ты хорошо сделала, я не в претензии... Вот только скатёрочку эту чистенькую убери.

Брови экономки поползли вверх: очевидно, она сталкивалась с таким требованием впервые.

– Э... но зачем? – изумилась она.

– Убери, убери, – повторил гость. – Пачкотню устрою, а тебе потом стирать.

– Гм... Ничего, это моя работа, – попробовала возразить экономка.

Гость сдвинул брови:

– Убирай, я сказал... Тебя же от лишних хлопот избавляю, глупая баба.

Экономка с оскорблённым видом принялась убирать всё со стола. Э-Ар сначала наблюдала за процессом, а потом, чтобы ускорить его, встала и принялась ей помогать. Скатерть была убрана, и посуда вернулась на стол. Глянув на букет, гость сделал рукой отпускающий жест:

– И это тоже тут лишнее.

Когда всё, что, по его мнению, было лишним, исчезло со стола, гость без особых церемоний принялся за еду. Ссутулившись над тарелкой, он жадно насыщался – другим словом процесс поглощения им пищи нельзя было назвать. Он обходился без ножа, пихая в рот большие куски, шумно жевал и чавкал, срыгивал, ронял вокруг тарелки крошки и капли соуса. Э-Ар сидела, лишь для вида ковыряя вилкой в тарелке. Перестав на мгновение чавкать, гость спросил:

– А ты чего не ешь?

– Я... ела недавно, не голодна, – ответила она.

– А... ну, как знаешь, – ответил гость. Вдруг поморщившись, будто на зуб ему попался камушек, он поёрзал на стуле и издал оглушительный и раскатистый треск. – Ну вот, так-то полегче, – удовлетворённо прокомментировал он сей звук. – А то брюхо вспучило.

Разумеется, после этой свинской выходки ни о каком аппетите у Э-Ар и речи быть не могло. Она сидела с каменным лицом и просто ждала, когда гость закончит утолять голод. Когда на столе не осталось ни крошки еды, кроме той, что почти не тронутой лежала в тарелке Э-Ар, гость вопросительно взглянул на неё:

– Не будешь?

Она отрицательно качнула головой. Гость протянул руку к тарелке:

– Давай... Не пропадать же добру.

Нимало не побрезговав, он съел и её порцию. Наконец, отвалившись на спинку стула и сыто отрыгнув, он заявил:

– Эх, ещё б столько же съел, да уже не помещается.

Придя убирать со стола, экономка оценила масштабы "пачкотни", устроенной гостем, и внутренне согласилась, что скатерть от этого свинства действительно стоило поберечь. Но за "глупую бабу" она была всё ещё обижена, а гость ещё и усугубил свою вину, шлёпнув её по заду со словами:

– Молодец, хорошо готовишь!..

Экономка остолбенела, вся олицетворённое негодование, а гость разразился утробным смешком, в конце которого опять хрюкнул. А потом спросил:

– А выпивка какая-нибудь в этом доме имеется?

Пребывая в состоянии глубокого морального потрясения, экономка принесла самое лучшее буодо, какое только имелось в доме – тридцатилетней выдержки, одна бутылка которого стоила её месячной зарплаты, но гость, отхлебнув, презрительно скривился и обозвал его "бабским пойлом". После чего велел принести из кармана его плаща фляжку с "настоящей штукой" и рюмки в количестве трёх штук. Разлив в них свою "штуку", он скомандовал:

– Оцените, дамы. И запомните этот вкус.

Э-Ар поднесла рюмку к губам и с опаской понюхала. В нос ей резко ударило спиртовым запахом. Экономка стала отказываться, но под космическим взглядом обсидиановых глаз гостя осеклась и залпом вылила в себя содержимое рюмки. Из глаз её брызнули слёзы, она задохнулась и зашлась в приступе кашля.

– Вот это и есть выпивка, – торжествующе сказал гость. – А не это ваше дрянное буодо.

Э-Ар поставила рюмку.

– Спасибо, но я воздержусь, – сказала она твёрдо. – Мне сейчас нельзя.

Гость насупился.

– Я беременна, – обосновала Э-Ар свой отказ.

– А, ну тогда ладно, – согласился гость. – Детёныша беречь надо.

Он выпил обе рюмки – свою и Э-Ар, налил ещё и снова выпил, даже не поморщившись. С удобством расположившись в гостиной, он время от времени прикладывался к фляжке. Э-Ар, взяв на себя обязанности хозяйки, сидела с ним на случай, если гостю что-то понадобится.

И понадобилось. Кивнув на камин, он велел:

– Разведи-ка огонь, красавица.

Э-Ар принялась неумело растапливать камин. Дрова не хотели загораться, спички гасли, а взгляд гостя сверлил ей затылок. Понаблюдав за её неуклюжими попытками, гость с досадой вздохнул:

– Эх ты, неумёха... Смотри, как надо.

Он убрал с колосниковой решётки горку сложенных Э-Ар поленьев, положил на её место слой растопочной щепки из ведра рядом с камином, пару скомканных газетных листов, сверху – несколько четвертушек дров и поджёг. Когда огонь разгорелся, он подбросил пару поленьев покрупнее.

– Всё, дальше сама сможешь. Подбрасывай, да и все дела.

Разгибаясь, он скользнул взглядом по груди стоявшей рядом Э-Ар. Секунда – и она оказалась прижатой к его тугому, как барабан, животу.

– Вы что? – возмутилась Э-Ар.

– Уж и обнять тебя разок нельзя? – ухмыльнулся гость, не ослабляя хватки.

– Я замужем! – Э-Ар упиралась руками ему в грудь, отворачивая лицо от его кабаньих клыков и небритой физиономии.

– А муж твой далеко, – тихо и вкрадчиво возразил гость. – И ничего не узнает. А если и узнает – всё равно ему со мной не потягаться.

В голове Э-Ар промелькнуло: а откуда он вообще знал об отъезде У-Она? Вдруг на всю гостиную прогремел молодой гневный голос:

– А ну, убрал от неё руки, грязный свин!

Гость отпустил Э-Ар и повернулся всем туловищем к осмелившемуся бросить ему вызов Ло-Иру. Что произошло дальше, Э-Ар не поняла. Она ясно видела, что гость не пошевелил и пальцем, но Ло-Ир остановился и пошатнулся, прижав руку к сердцу, а потом упал в кресло. Гость, держа руки в карманах, вразвалочку подошёл к нему и спросил беззлобно:

– А сначала здороваться со старшими тебя не учили, сынок?

Ло-Ир, бледнее смерти, прохрипел:

– А тебя, свинья, не учили уважительно относиться к женщинам?..

Гость, рассматривая его как будто с любопытством, сказал:

– Ты хотел проучить грязного свина, лапающего чужих жен? Что ж, цель благая. Но к её достижению ты подошёл неверно, и я могу прямо сейчас остановить тебе сердце, если захочу. Но я не буду этого делать, чтобы ты, глупый мальчишка, ещё пожил и кое-чему научился в этой жизни. А за девчонку не беспокойся, не собирался я её трогать. Так, пошутковал малость. – Гость усмехнулся, покосившись на Э-Ар. – Уж больно хороша, чертовка. В том захолустье, где я живу последние лет этак... гм, неважно, сколько. Там с красивыми бабами – беда. Нету их. Вот её увидел и сомлел чуток.

Пока он так говорил, Ло-Ир находился при смерти – по крайней мере, Э-Ар была в этом уверена. Бросившись на гостя, она яростно забарабанила кулачками по его могучей спине.

– Прекратите! – закричала она. – Прекратите немедленно! Вы же его убьёте!

Тот стоял под её ударами с непоколебимостью горы, которую решила использовать в качестве боксёрской груши мышь.

– Даже как бьёт она – и то приятно, – сказал он задумчиво. И обратился к уже порядком запыхавшейся Э-Ар: – Пониже маленько постучи, красавица... Разомни мне там, а то, знаешь ли, ломота как вступит иногда...

– Кто ты такой? – прохрипел Ло-Ир.

Гость хмыкнул.

– Вот молодёжь... Ничего не знают, не помнят, историей не интересуются. Хотя, пожалуй, я слишком долго сидел в своём логове, могли меня и подзабыть. Меня зовут Одоми, мальчик.

Почти закатившиеся глаза молодого ягуара широко раскрылись.

– Учитель Одоми? Простите... Я не узнал вас...

Уже в следующую секунду он задышал свободно: Одоми его отпустил.

– Не Учитель я больше. Уже давно никого не учу, – сказал он устало, опускаясь в соседнее кресло и доставая фляжку. – И вот до чего я докатился... Ты прав, мальчик. Я действительно грязный свин.

Рай-Ан ехал домой после очередного нервного, непродуктивного, бестолкового – в общем, скверного дня. Розыск, проводимый его собственной службой безопасности, пока ничего не дал: ни на личности похитителей Тиш-Им, ни на её местонахождение пролить свет не удавалось. Убийства и беспорядки продолжались. Однако, в почерке убийц (а в том, что их несколько, и полиция, и сам Рай-Ан уже были уверены) появилось кое-что новое: в списке их жертв значились уже не только красноухие, но и синеухие граждане. Это значило, что враг был общим у людей с ушами обоих цветов.

С расследованием похищения Тиш-Им Рай-Ан так замотался, что пропустил очередной укол RX, чего с ним раньше никогда не происходило. Голос врача в телефонном динамике сказал:

– Господин Деку-Вердо, вы должны были явиться на инъекцию вчера к пятнадцати тридцати. Если в течение трёх дней вы не придёте, мы будем вынуждены сообщить в полицию. Простите, уж такие мы получили инструкции в связи с этими убийствами...

Рай-Ан еле сдержал рык. Взяв себя в руки, ответил вежливо:

– Это вы меня простите, я совершенно замотался с делами. Я могу заехать прямо сейчас?

– Да, конечно, можете, – ответил доктор.

Рай-Ан заехал в процедурный кабинет и сделал укол. Выйдя и сев в машину, он приказал водителю:

– Домой, Эн-Кин.

Эн-Кин вёл машину по привычному маршруту и не подозревал, что сейчас происходило в организме хозяина. А происходило там разрушение препарата RX. Внешне это ничем не выражалось: над Рай-Аном не поднимался дымок, он не падал в обморок, не скрежетал зубами и не стонал. Он сидел в обычной позе человека, едущего домой после тяжёлого дня. А на коленях у него лежала папка с документами, в которой было письмо от похитителей.

Выходя из машины, он чуть пошатнулся и вынужден был ухватиться за дверцу: глаза застлала чёрная пелена.

– Вы в порядке, господин Деку-Вердо? – осведомился водитель.

Рай-Ан, бледный и сосредоточенный, смотрел невидящим взглядом в одну точку перед собой.

– Да, я в порядке, – глухо отозвался он, прижимая к себе папку.

И твёрдым шагом направился к дому, где ему уже открывал дверь охранник.

От него же он узнал, что в доме гость – огромный, неряшливый, грубый и бесцеремонный оборотень с кабаньими клыками. Гость явился в половине одиннадцатого утра и за всё время своего пребывания в доме проявил себя следующим образом: натоптал грязными сапогами на ковре, сожрал всю еду в холодильнике, экстравагантным поведением шокировал женщин, также чуть не убил Ло-Ира, одним взглядом вызвав у него сердечный приступ, а потом произвёл над Э-Ар какой-то ритуал. Сейчас гость и Ло-Ир дружески беседовали в кабинете, а Э-Ар спала после произведенных над нею манипуляций.

Кабаньи клыки, бесцеремонное поведение, способность одним взглядом вызывать сердечный приступ – всё это могло значить только то, что гостем в доме был Учитель Одоми или, как его чаще называли, Вепрь-отшельник.

Давным-давно удалившись в какую-то глушь, он уже никого не обучал, как Учитель Баэрам Чёрный Медведь, наставник Рай-Ана, или Учитель Акхара Горный Орёл. И в прежние времена Одоми отличался тяжёлым характером и весьма "свинской" репутацией, которая, впрочем, не мешала ему быть сильным и харизматичным наставником. Далеко не всем удавалось выдержать у него ученичество, и многие покидали Одоми, а на тех, кто всё-таки выдержал, навсегда оставался отпечаток его особой закалки.

В своё время Рай-Ан оказался в числе покинувших Одоми учеников. Он ушёл от Вепря не потому, что не выдержал сурового обращения со стороны наставника, а после ссоры. С тех пор его новым наставником стал Баэрам Чёрный Медведь.

Разрыв тяжело переживали оба – и учитель, и ученик, хотя ни один так и не признался в этом. Рай-Ан не попросил прощения, а Вепрь не позвал его назад. Лишь единственный раз они встретились после этого; слов примирения друг другу они так и не сказали, но Рай-Ан прочёл в глазах Вепря, что тот чувствует всё то же, что и он: горечь и сожаление.

Они не виделись с той самой встречи. Одоми полностью отошёл от дел и уже много лет не давал о себе знать. И вот теперь Вепрь пришёл к бывшему ученику сам. Что же заставило старого секача подняться из логова?

Одоми почти не изменился, только слегка обрюзг. Зажав в зубах трубку со старинной крепкой курительной смесью, он развалился в дорогом кожаном кресле за столом Рай-Ана, а Ло-Ир, подтащив к столу второе кресло из мягкого гарнитура в углу, с раскрытым ртом слушал рассказ Вепря о былых временах. О да, Вепрь мог порассказать много интересного, ибо ему действительно было о чём поведать.

– Здравствуй, Рай-Ан, – сказал он, выпуская дым и глядя на Рай-Ана своими нездешними обсидиановыми глазами.

– Здравствуйте, Учитель Одоми, – ответил глава клана Белого Ягуара, останавливаясь перед собственным письменным столом, будто пришёл на собеседование к будущему работодателю.

Вепрь пошевелился, и кресло жалобно скрипнуло под ним.

– Не зови меня Учителем, мальчик, я утратил этот статус, – проговорил он, устало опуская веки.

– Бывших Учителей не бывает, Одоми, – возразил Рай-Ан тихо и уважительно.

Вепрь усмехнулся уголком рта. Потом строго взглянул на сидевшего в расслабленной позе Ло-Ира и сказал:

– Встань, уступи место отцу!

Тот, по-мальчишески смутившись, вскочил, а Вепрь буркнул:

– Что за манеры у детей... – И, когда Рай-Ан уселся, добавил уже мягче: – Иди, мальчик. Нам с твоим отцом нужно поговорить... Потом он сам расскажет тебе, если сочтёт нужным.

Сын вопросительно взглянул на Рай-Ана. Тот кивнул: "Иди".

Оставшись наедине, они долго молчали. О чём? О прошлом, о настоящем, о будущем... Обо всём. О том, что было и что могло бы быть. О том, чего хотелось и что так никогда и не произошло.

Наконец Вепрь нарушил молчание. Пододвигая к Рай-Ану красный и тугой, вышитый бисером кисет, произнёс:

– Вот, привёз тебе настоящего у-ока. Тот, что куришь ты... – Вепрь поморщился, – как плохая пародия.

– Спасибо, Одоми, – поблагодарил Рай-Ан, склоняя голову. – Это дорогой подарок... Настоящего у-ока сейчас днём с огнём не сыскать.

– Закуривай, – сказал Вепрь.

Рай-Ан открыл кисет и набил трубку. По аромату этот у-ок мало отличался от смеси, которую он обычно курил, но вот эффект... От первой затяжки кабинет слегка поплыл вокруг Рай-Ана, а потом он вдруг ощутил тепло во всём теле. Слабости – следствия больших энергозатрат на нейтрализацию RX – как не бывало. И это, как оказалось, было только началом действия.

– О тех, кто покидал меня, я не жалел, – провибрировал сквозь дымовую завесу голос Одоми. – Они были слабы, потому и не выдерживали. Но ты – иное дело.... Ты не был слаб, и о тебе я сожалел. Ты был одним из лучших.

– Я тоже сожалею, Учитель, – глухо пробормотал Рай-Ан, чувствуя сухую горечь, подступившую к сердцу.

– Сожалеть о прошлом нет смысла, ибо мы не можем его изменить. А вот настоящее и будущее – можем. Но прошлое иногда даёт о себе знать. Что у тебя там?

Рай-Ан отстранил от себя папку с документами: от неё будто исходила тёмная, злая вибрация. Там пульсировало прошлое.

Он достал письмо и развернул. Вепрь кивнул: "Читай".

– "Твоя девчонка находится у меня. Я знаю, ты хочешь видеть её свободной и невредимой. Это возможно. Выкуп за неё – твоя жизнь. Если ты готов заплатить эту цену, приходи в то место, которое указано на карте, через три дня с момента получения этого письма", – прочёл Рай-Ан. Голос едва повиновался ему: прошлое так и клокотало в этих словах – как лава в готовом взорваться вулкане. – Подпись: "Йедук-Шай". Карта прилагается. И – вот...

Из дрогнувших пальцев Рай-Ана выпал перевязанный ниткой тёмный локон волос. Вепрь подцепил его, потёр между пальцами, понюхал.

– Ты готов заплатить эту цену? – спросил он.

В тишине кабинета, наполненного дурманными клубами у-ока и погружённого в уютный сумрак, прозвучало приглушённо-горькое, но твёрдое:

– Да.

Вепрь взглянул на Рай-Ана задумчиво из-под отяжелевших век.

– Значит, любишь... А ты знаешь, кто такой Йедук-Шай?

– Он был вожаком бешеных оборотней, – проговорил Рай-Ан. – С его смерти прошла уже тысяча лет. Не понимаю, зачем кому-то подписываться его именем? Дурацкая шутка.

– А если это ОН? Собственной персоной? – Взгляд Вепря был тёмен и непроницаем, вокруг его фигуры в свете настольной лампы сонно колыхались длинные петли дыма.

Рай-Ан выпрямился в кресле, почувствовав дурноту в желудке. Звон железа, шум водопада, розовая от крови вода, жёлтые цветочки... Из тошнотворной глубины веков его вытащил на поверхность голос Вепря:

– Бешеные оборотни – чёрные псы Матери Нга-Шу. С их уничтожением она впала в спячку, так как некому стало ей поклоняться. Её главный служитель Йедук-Шай снова пришёл в этот мир и пробудил её... Он набрал новых псов ей в услужение. У Нга-Шу нет личности, нет воли, есть только инстинкт – питаться. Её пища – злоба, ненависть, страх, гнев, ярость, уныние, печаль, вражда. Впрочем, и без своих слуг-псов она питалась потихоньку – во все времена люди творили много дурного... Но силы её были уже не те, она стала сонной и слабой. А Йедук-Шай раздразнил её аппетит, и теперь она требует ещё и ещё. Чем больше её кормят, тем больше тёмной силы получают поклоняющиеся ей и соединённые с ней. И они творят зло, чтобы Нга-Шу процветала. Ты заметил, что в последнее время в мире стало твориться неладное? Всё катится в тартарары. Это раздувшаяся, раскормленная Нга-Шу нарушает равновесие. То решение красноухих отречься от Духа Зверя, чтобы и у Нга-Шу не стало прямого доступа к их душам, было ошибочным. Оно и стало первопричиной того, что сейчас происходит. Нельзя жить без Духа. БезДУХовность – причина любого упадка. Потому и мрём мы от "чёрного безумия", как мухи.

Рай-Ан, откинувшись в кресле, плыл по баюкающим волнам дыма. Собственный голос казался ему мальчишеским и смешным.

– Нас было трое там, у водопада, – сказал он. – Он жаждет нашей крови.

– Если он её получит, сила Нга-Шу возрастёт в разы, – прогудел ответ Вепря. – Я пришёл, чтобы сказать то, что не скажет тебе никто, даже твой Учитель. – На слове "Учитель" Вепрь сделал особое ударение, в котором таилась тень былой горечи. – А если и скажет, то другими словами.

– А в чём разница? – спросил Рай-Ан, поворачивая голову туда, куда звали дурманные петли дыма. – Слова – другие, смысл – тот же.

– Разница есть. Не мне тебе объяснять, что причину и её отдалённое следствие порой, на первый взгляд, трудно связать между собой... Если будут сказаны одни слова, надломленный росток засохнет. Если другие – выживет и вырастет в дерево. Вот тебе и разница.

Рай-Ан глотнул дыма и зарылся пальцами в траву, усеянную жёлтыми цветочками. Кровь сочилась из ран, но враг был повержен. Оказалось – только на время.

– Расклад таков: если ты убьёшь его сейчас, ему не одолеть тебя никогда, сколько бы раз он снова ни возвращался. Ему уже не оправиться от этого поражения. Но если ты убьёшь его, погибнет кто-то из тех, кто тебе дорог. За всё – своя плата. – Одоми вытряхнул пепел из трубки и вложил локон волос Рай-Ану в карман. – Ладно... Поди, посмотри, как там девочка. Я открыл её Духу Зверя: с ним у её ребёнка больше шансов родиться ур-рамаком.

Дымные петли остались позади, но транс не прошёл. Рай-Ан стоял на пороге спальни, держась за косяк, и не верил глазам: вместо рыжеволосой красавицы Э-Ар в постели лежала его скромная и милая Тиш-Им. Отдать жизнь за то, чтобы она вот так спокойно спала, не боясь никакой угрозы, и видела только хорошие сны? Без сомнений – да.

Он моргнул, и наваждение исчезло: по подушке рассыпалась рыжая шевелюра, на белом гладком лбу поблёскивали капельки пота. Дыхание Э-Ар было ровным. Рай-Ан вышел и тихонько прикрыл за собой дверь.

Потом они с Вепрем снова курили у-ок и молчали о том, что было, что будет, и чему не суждено сбыться. В непроглядной тьме глаз Одоми отражался бесконечный танец дымных струй.

– Хоть ты и ушёл от меня, но позволь мне сейчас снова ненадолго стать твоим Учителем. Возможно, вещь, которой я хочу тебя напоследок научить, тебе скоро пригодится.

Втягивая жадными глотками завораживающие волны дыма, Рай-Ан склонил голову и сказал:

– С благодарностью принимаю от тебя знание, Учитель.

-- Глава 14. Имя и смерть не имеют значения

– Их слишком много! Бежим, я знаю, как от них уйти!

Бэл-Айя тянула У-Она за руку, а он, заторможенный и обалдевший, стоял истуканом и смотрел на неё. И было отчего: он вытащил "занозу", и память прорвало, как плотину. Из-за деревьев надвигалась опасность, а У-Он никак не мог прийти в себя.

– Кажется, я люблю тебя, – сказал он.

– Замечательная новость! – воскликнула девушка нетерпеливо. – Обсудим это позже, а сейчас надо уходить! Немедленно!

Странный звук, стрекочуще-сухой, тихий и жуткий заставил У-Она инстинктивно приникнуть к земле, утянув за собой и Бэл-Айю. И как раз вовремя: над ними со свистом пролетела сетка. Её "добычей" стал куст.

– Нормальненько, – пробормотал У-Он. – Похоже, нас хотят изловить живьём!

Глаза девушки округлились.

– Ну и реакция у тебя...

– Сам в шоке, – ответил У-Он. – Куда бежать?

– За мной!

Пара секунд – и пересохший водопад остался далеко позади. Спину обжигала знакомая ярость, а запах чёрных псов раздражал нюх. Сердце мчалось бешеным галопом, а прошлое разворачивалось длинным шлейфом, цепляясь за деревья... Битвы, раны, охоты, горячий обхват ног любимой женщины и мучительно сладкая смерть в её объятиях. А после – воскрешение, и снова – мелькающие мимо стволы, упругая подушка мха под ногами, тёплая кровь добычи, льющаяся в горло. "Прости, брат, что пришлось тебя убить... Дух Зверя примет тебя и позаботится о тебе". Несколько раз на краю сознания У-Она вспыхивали призраки сеток – белые на тёмном фоне, и тело мгновенно реагировало, уклоняясь и защищая бегущую рядом девушку. Он "видел" их, не оборачиваясь, ещё до того, как они были выпущены: это странное объёмное внутреннее "зрение" охватывало все триста шестьдесят градусов. Сетки пролетали мимо, глаза Бэл-Айи сверкали, ноги едва касались травы...

– Сюда!

Бэл-Айя нырнула в пышные оранжево-красные кусты, У-Он полез следом. За кустами оказалась каменная расселина – вход в подземную пещеру. Бэл-Айя скользнула в неё ногами вперёд и исчезла: ни вскрика, ни ударов – только сухой треск. Сзади накатывал давящий шар ярости, и У-Он очертя голову бросился следом за девушкой.

Оцарапав о камни спину, он провалился в пустоту и с треском шлёпнулся на огромную кучу хвороста и сухих листьев. Бэл-Айя уже делала ему знаки слезть с кучи и отойти в сторону. Как только он это сделал, чиркнула спичка, и сухие листья вспыхнули.

– Чтоб им было не слишком удобно спрыгивать за нами, – процедила Бэл-Айя.

Достав из сумки фонарик на резинке, она включила его и нацепила на голову.

– За мной.

Они торопливо двинулись по каменному коридору природного происхождения, лишь слегка расширенному рукой человека. Девушка проходила почти в полный рост, а У-Ону приходилось пригибаться сильнее. Через минуту она остановилась, присела на корточки и принялась натягивать у пола шнурок. Скудный свет от её фонарика позволил У-Ону лишь в самых общих чертах оценить механизм встроенной в коридор ловушки: запинаешься о шнурок – сверху на тебя падает груда камней. Приведя ловушку в готовность, Бэл-Айя сделала У-Ону знак быстро двигаться дальше. Сзади уже слышался визг и доносился гадкий запах палёной собачьей шерсти.

– Сунулись-таки за нами, – хмыкнула девушка. – Ну ничего, есть у нас в запасе ещё парочка сюрпризов для них...

Через некоторое расстояние была расположена ещё одна ловушка – мощная падающая решётка, перекрывающая проход. Кроме того, попадание под острые наконечники её прутьев грозило смертельным исходом. Спусковой механизм на сей раз скрывался в самом полу, уже без шнурков.

– Иди за мной строго след в след, – велела Бэл-Айя. – Ступай только туда, куда ступаю я.

Следовать её указанию, полагаясь исключительно на глаза, было бы делом трудновыполнимым, если бы У-Он не чувствовал девушку иным способом, минуя зрение. Он улавливал её тепло в пространстве даже с закрытыми глазами – родное, дорогое ему до щемящей нежности в груди. Она оставляла за собой энергетические фантомы, и У-Он по этим следам мог бы с лёгкостью повторить все её движения.

Грохот камней возвестил о том, что первая ловушка сработала, и у преследователей возникла задержка. Возможно, кто-то из них был ранен или оглушён, а в коридоре образовался немаленький завал. А каждая выигранная минута была сейчас драгоценным подарком.

– Что это за катакомбы? – полюбопытствовал У-Он. – Это предусмотрено специально на случай погони?

– Догадливый, – усмехнулась Бэл-Айя. – И одна из моих обязанностей – регулярно осматривать тут всё и поддерживать в готовом к использованию состоянии... – Она застыла на месте, подняв руку: – Стоп! Через вот эти камни надо перепрыгнуть: они лежат на прогнивших досках, а под ними яма с острыми кольями.

Места для прыжка было маловато – У-Ону с трудом хватало, чтобы развернуться, но они исхитрились перескочить через замаскированную яму. Коридор разветвлялся, и Бэл-Айя устремилась в правый проход. Фонарик стал скоро не нужен: над их головами, на высоте примерно третьего-четвёртого этажа, открылось отверстие, ведущее на поверхность. Из него свешивалась верёвочная лестница.

– Туда.

Выбравшись, они втянули лестницу наверх, чтобы преследователи, если доберутся до этого места, не могли ею воспользоваться.

"Заноза", которую У-Он выдернул, оказалась затычкой бездонной бочки памяти, содержимое которой теперь затапливало его голову. Он барахтался в прошлом, как брошенный в воду щенок, и то, другое "Я" расправляло свои плечи внутри у "Я" нынешнего... И, кажется, "костюмчик" был ему маловат.

Поймав бегущую Бэл-Айю за руку, он остановил её, прижал к стволу дерева и, вглядываясь в её удивлённые глаза, настойчиво спрашивал:

– Ты помнишь, как мы переходили по мосту через ручей, и доски под тобой проломились?.. Ты чуть не упала в воду, но я тебя вытащил. А помнишь... мы были ещё ребятишками... и ночью полезли на пасеку к толстому Фэй-Туму за мёдом? Мало того, что нас пчёлы покусали, толстяк кнутом огрел, так ещё и дома досталось... Я потом неделю сидеть не мог – задница горела! А тебя гулять не пускали...

– Ты о чём?.. Что ты несёшь? – Девушка пыталась высвободиться, но У-Он читал в тёмной глубине её глаз смятение: у неё тоже сидела в памяти "заноза". Но сидела крепче, чем у него. – Что за бред! Брось, пусти, нам надо бежать домой!

Но У-Он не пускал. Напротив, стискивал всё крепче – и руками, и мысленно, стараясь подцепить и вынуть "затычку". Он не понял, почему смуглое лицо Бэл-Айи посерело, губы стали бескровными, и почему она прислонилась затылком к стволу дерева, закрыв глаза.

– Помнишь... как у нас было в первый раз? Нас застигла гроза, и мы пережидали её в пещерке, что на выходе из леса. Ты вся дрожала... с розовыми пятнышками на щеках... Снаружи громыхало и лило, пахло мокрой травой, свежестью... и у тебя пальцы ягодами пахли. А от кожи чем-то таким пахло... не знаю. Цветами какими-то, травами... а от волос – отваром маруши. Ты им полоскала, чтоб волосы с золотым отливом были.

– Маруша для светлых волос, – простонала Бэл-Айя. – Я корой ильдука полоскаю, для тёмных... Не дави... мне плохо!

– Я тебя целовал в родинки, – продолжал У-Он, скользя ладонями по её щекам и отводя с её посеревшего лба вороные кудри. – У тебя их много было... А сзади на шее – как крыло бабочки... Моя любимая родинка.

– Пожалуйста... хватит... – чуть слышно умоляла Бэл-Айя. – Ты слишком сильно давишь...

Он почти касался ртом её губ, щекотал дыханием её подбородок. Он не хотел, чтобы ей было плохо, просто пытался напомнить. Может, поцелуй окажется действеннее? Бэл-Айя не реагировала на ласку его губ, стояла помертвевшая. Её бледность испугала его, и он бросил попытки достучаться до её памяти.

– Всё, всё... прости. Я больше не буду. – У-Он обнял её, прильнул к её щеке своей щекой. У неё даже кожа похолодела и покрылась липким потом.

– Никогда... – прошелестел её голос у его уха. – Никогда больше не смей насиловать ничью психику... Дурак...

У-Он перебирал пальцами её кудри.

– ТВОЮ психику я не буду насиловать, обещаю. А что до остальных... посмотрим по ситуации.

– Идиот... – Бэл-Айя уронила голову и уткнулась лбом ему в плечо. – Нашёл подходящий момент... Нам надо спешить.

У-Он сам не ожидал от себя такого. Его тогдашнее "Я" уже вырвалось за пределы нынешнего и начало растворять его в себе. Или ему только казалось, что растворяет? Как бы то ни было, тогда он знал и умел намного больше, чем сейчас. Отчасти это его пугало, отчасти – даже забавляло. Ему даже захотелось дождаться псов и проверить, на что он в действительности способен... Размяться.

Оказалось, он высказал эту мысль вслух. И Бэл-Айе она не понравилась.

– С ума сошёл?

– Ты беги домой за подмогой, а я пойду посмотрю, чем они там заняты, – сказал У-Он с диковатой улыбкой.

– Я без тебя никуда не пойду! – уцепилась за него девушка.

У-Он присмотрелся к беспокойному блеску в её глазах: неужели что-то вспомнила? Дотронувшись ладонями до её щёк, он мягко проник взглядом глубже... Она вздрогнула, и У-Он остановился. Нет, насиловать в самом деле нельзя.

Её руки поднялись и легли ему на запястья.

– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – сказала Бэл-Айя тихо. – Я... Мне... тоже кажется, что я знаю тебя уже давно... Но я не помню всего того, о чём ты говоришь...

– Ты вспомнишь, – улыбнулся он и поцеловал её.

Ответ её губ был тревожно-отчаянным и вместе с тем доверчиво-нежным, а руки с запястий У-Она переместились на его шею и обвили её тёплым кольцом. Ну вот, совсем другое дело...

– Со мной ничего не случится, – сказал он. – Беги, зови подмогу и ДУМАЙ, что всё будет хорошо.

Её губы дрогнули и приоткрылись, но У-Он прижал их пальцем.

– Верь мне, ладно?

Она кивнула.

У-Он вернулся к дыре. Как он и предполагал, псы туда добрались, но не могли вылезти на поверхность. Их было трое, покрытых короткой, но густой чёрной шерстью, с собачьими мордами, но человекообразными фигурами, приспособленными как к прямохождению, так и к бегу на четырёх конечностях. Рослые и мускулистые, в боевой экипировке, они с изумлением в жёлтых холодных глазах смотрели снизу на У-Она, высунув языки.

– Ну что, ребята? Высоковато? – спросил он спокойно и буднично, почти дружелюбно. – Так я вам сейчас лестницу сброшу, она тут есть!

Он действительно сбросил им верёвочную лестницу, озадачив псов ещё больше.

– Вылезайте, я один. И без оружия. – Стоя на краю дыры, У-Он развёл руки в стороны и повернулся вокруг себя, демонстрируя отсутствие подвоха. – Вылезайте, потолкуем.

Он чувствовал их недоумение и недоверие, а также напряжённую готовность броситься и растерзать того, кого им приказано. От этой их агрессивной готовности у него начинало покалывать и пощипывать под диафрагмой... Знакомое чувство, и псы были те же, что и тогда, у водопада. Не ТЕ САМЫЕ, но похожие. Словом, всё было знакомым до головокружения... Оставалось только позволить своему "Я" вспомнить всё, что оно умело, когда У-Она звали Дан-Клаем.

Псы выбрались и приготовились стрелять сетками, но У-Он, глядя им в глаза, представил, что лес поворачивается вокруг них. Он попробовал качнуть картинку усилием воли, а центр вращения находился у него за грудиной. Деревья действительно поплыли, и оружие дрогнуло в руках у псов. У-Он раскручивал лес всё сильнее, сам оставаясь неподвижным, и у него на глазах псы начали терять звериный облик. Шерсть исчезала, собачьи морды превращались в человеческие лица, искажённые нестерпимой тошнотой, и У-Он увидел небольшие, чёрные с красными прожилками воронки, покачивающиеся у их пупков. Они были похожи на обрывки пуповины, свободные концы которых растворялись в пространстве. У-Он резко крутанул лес в противоположную сторону, и воронки начали вытягиваться и истончаться. Бывших псов бросило на колени и выворачивало наизнанку.

– Мать Нга-Шу... помоги... – хрипели они, поливая траву содержимым своих желудков.

– Она не поможет, – сказал У-Он. – Она никому не помогает. Это вас надо от неё спасать.

Он вращал лес вокруг себя то в одну, то в другую сторону, стараясь оборвать "пуповины", к чему бы они ни были прикреплены другим концом. А вскоре и стало видно, к чему они крепились. Небо застелила собой бесформенная, как облако, густая тёмная сеть из тонких волокон, мерцающих красными огоньками, и именно с ней были соединены пупки псов. Вращение леса потревожило сеть, она забурлила, содрогаясь, нити стали "давиться" красными искорками и рваться. Изменения происходили и с "пуповинами". Красные прожилки в них стали истончаться, усыхать, гаснуть, оставалась только чёрная безжизненная субстанция, вращающаяся, как столбы торнадо. Последняя смена направления вращения – и маленькие чёрные смерчи рассеялись, а псы, точнее, уже люди, упали на траву без сил и с опустошёнными желудками.

У-Он присел на корточки: у него самого слегка закружилась голова.

– Всё, парни, никакой больше Нга-Шу, – выдохнул он. – С какой стати вы должны ей служить?

Они попытались снова поднять оружие, но У-Он, воспользовавшись их слабостью, отобрал его у них и отбросил подальше.

– Отбой, отбой... Зачем нам воевать, если можно поговорить мирно? Кто вас послал и с какой целью?

– Да пошёл ты...

– С удовольствием пойду, – усмехнулся У-Он. – А вас свяжу и брошу в ту дыру. Может, повторить катание на центрифуге, а? Вам, похоже, понравилось блевать, да? Что ж, могу устроить.

Псы заскулили, пытаясь подняться с травы. У-Он уселся и с улыбкой снова двинул лес вокруг них. Послышались стоны:

– Хва-атит...

– Прекрати, ублюдок...

– Говорите, на кого работаете, тогда прекращу, – засмеялся У-Он.

Псы ещё немного поупорствовали, но через пару минут тошнотворной круговерти сдались.

– Верховный жрец Йедук-Шай приказал нам доставить тебя и девчонку к нему... Живыми.

При звуке этого имени У-Он снова услышал звон мечей и ощутил прохладу усыпанной жёлтыми цветочками травы. Красная вода в ручье и пёс-великан с торчащими из могучего тела стрелами... Вожак бешеных вернулся? Как, интересно, его теперь звали?

Спутав псов одной из их же сеток, У-Он стал ждать возвращения Бэл-Айи с подмогой. При мыслях о девушке у него согрелось сердце, захотелось снова сдаться в мягкий плен её губ и... что греха таить, ощутить горячий обхват её ног на своих бёдрах – как много веков назад.

Он потерял её спустя три года после той схватки. Её убил пылавший к ней безответной страстью Уук-Шим из клана Короткохвостых Волков. Убил за то, что она ему отказала. От мести У-Она удержал отец, а убийцу судили и приговорили к растерзанию заживо. Привести приговор в исполнение вызвалось много желающих, и У-Он был первый в их числе. И всё же ему не позволили стать исполнителем: родственников и друзей жертвы не допускали к казни преступника, предать его смерти должны были сторонние, беспристрастные и незаинтересованные оборотни.

Убийца сбежал накануне казни и исчез. Или кто-то ему помог – выяснить этого так и не удалось.

Нет, У-Он не прожил одиночкой всю оставшуюся жизнь. Через десять лет он взял жену, и она принесла ему детей. У-Он был по-своему к ней привязан и никогда не обижал, но родинка в форме крыла бабочки была выжжена на его сердце и отзывалась глухой болью ещё долгие годы, до самой его...

– Вон он!

У-Он вздрогнул и вынырнул из скорбных глубин памяти: к нему бежала та, кого он безвременно потерял – живая, невредимая и ставшая ещё прекраснее, чем прежде. Другая и вместе с тем та же. Смерть больше не имела значения, смена имён не имела значения также.

– Неплохой улов, новичок, – присвистнул Сайи-То, рассматривая пленённых псов. – А ты не промах, я погляжу. – И, слегка ткнув одного из пленных носком ноги, спросил: – Кто такие?

Псы молчали, окружённые десятком оборотней. За них ответил У-Он:

– Их послали захватить меня и Бэл-Айю. Это бешеные оборотни.

Сайи-То насупился.

– Брешешь? Их же извели давно, откуда они могли взяться снова?

– Нет, брат, это они. Долгая история, – вздохнул У-Он. И улыбнулся девушке.

Всего бешеных в группе захвата было шестеро. Один погиб в пещере, двое были ранены. Их вытащили оттуда и понесли в Берлогу – так называлась резиденция Учителя Баэрама Чёрного Медведя. Уцелевшие псы вели себя смирно и шли своими ногами: "разминка" У-Она лишила их сил настолько, что они не могли даже перекинуться. Лица у них были отрешённые, взгляд – сонный и мутный.

Бэл-Айя держалась позади всех. У-Он поравнялся с ней и взял за руку. В первую секунду её кисть была вялой, а потом ответила горячим пожатием.

– Я же говорил, что всё будет хорошо, – улыбнулся У-Он.

На её щеках вспрыгнули ямочки, глаза засияли тёплым светом. У-Ону неистово захотелось её расцеловать, но он сдержался: слишком много народу было рядом.

Учитель велел похоронить погибшего в лесу, раненых расположить в хозяйственном помещении, уцелевших запереть в погребе. Он лично провёл над ранеными обряд отлучения от Матери Нга-Шу и открытия Духу Зверя. Распорядился:

– Лечить их. Посмотрим, может, удастся сделать их из бешеных нормальными.

Побывав в погребе, он сказал:

– А над этими молодцами уже кто-то поработал. Связь с Нга-Шу у них разорвана, причём грубо и топорно... Выдрана "с мясом", если можно так сказать. Если раненым надо лечить тело, то этим придётся лечить душу.

У-Он спрятал взгляд в пол. "С мясом" – это была его работа.

– Пойдём-ка, подышим воздухом, – услышал он спокойный голос Учителя.

Гуляя между опустевших грядок, Баэрам слушал историю У-Она. С самого начала, от водопада и жёлтых цветов до сегодняшней "разминки".

– Значит, Йедук-Шай снова пришёл в наш мир, – проговорил он задумчиво. – С душой, отягощённой стремлением отомстить за свою гибель. И не только тем троим, вонзившим в него свои зубы, меч и стрелы, но и всем остальным. Всему миру. Он пришёл, чтобы открыть мир Матери Нга-Шу...

– Нужно остановить его, – сказал У-Он, не раздумывая.

– Мир уже давно пронизан нитями её связей, – ответил Учитель, поднимая с земли веточку. – Целой сетью... Сетью, по которой она питается. С этим ещё можно было мириться, пока это не нарушало равновесия, но баланс качнулся в её сторону. Йедук-Шай раскармливает её, и сеть крепнет. Раньше можно было даже почти безболезненно убирать целые её куски – там, где она становилась слишком густой... Что мы и делали время от времени. Сейчас всё уже не так просто. Если Йедук-Шай удовлетворит свою мстительность, копившуюся веками, Нга-Шу получит через него такой большой и лакомый "кусок", что... Не берусь сказать, чем это аукнется. Боюсь, нам будет уже не выпутаться из её сети. А попытка порвать её может привести к гибели.

– Чьей? – еле слышно спросил У-Он.

Учитель согнул пальцами веточку.

– Всех.

Треск сломанной веточки потряс нутро У-Она, как громовой раскат. Будто небо раскололось и посыпалось на землю. Сеть, которую он видел... Какая же она густая!..

– Я не могу вспомнить...

Клочковатые тёмные облака нависли над Берлогой до жути низко, опавшие листья осенними бабочками порхали и метались в порывах ветра. Некоторые близко подлетали к лицу Бэл-Айи и тут же отлетали, пугаясь тоскующе-тревожного выражения на нём. Этот сумрачный вечер она вместе с У-Оном провожала на балконе. Зябко кутаясь в его куртку, девушка что-то выискивала взглядом в неспокойном небе.

– Не будем торопиться, – мягко сказал У-Он. – Не получилось сейчас – получится потом.

– Но я ХОЧУ вспомнить, – тихо, но с нажимом ответила Бэл-Айя. – У меня будто что-то зудит... там. – Нервным движением она показала себе на темя. – Так и рвётся наружу...

– Значит, прорвётся, – убеждённо кивнул У-Он.

Бэл-Айя вздохнула, опустила голову. Чёрные кудри поникли, печально колыхаясь на ветру. У-Он бережно обнял её хрупкие плечи, боясь прижать крепче, чтобы не сломать эту тонкую тростинку, поднял её лицо за подбородок и заглянул в тоскливую, тёмную глубину её глаз.

– Просто верь мне, – сказал он ласково. – Я тебя знаю, и ты меня – тоже.

– Как меня звали тогда? – спросила она.

– Ари-Ун.

Девушка закрыла глаза, вслушиваясь в звуки имени.

– Как будто знакомое, – неуверенно проговорила она. – Как заброшенный дом с заколоченными окнами... в котором я играла в далёком детстве. А тебя как звали?

– Дан-Клай.

– Дан-Клай, – повторила Бэл-Айя, как будто перекатывая это имя во рту и пытаясь понять вкус. – Что-то родное. Как тёплое молоко в блюдечке у кошки, стоящем возле пятна солнечного света, который падает в окно...

– Ты не пробовала стихи писать? – улыбнулся У-Он. – У тебя здорово получается рисовать образы словами.

– Стихи – нет... Я – только кистью и красками...

Слова девушки заглушил поцелуй.

Ночь в холодном плаще с завистью заглядывала в окно комнаты, где горела свеча. Она завидовала этой свече, которая отгоняла мрак от пары, слившейся по притяжению памяти в одно целое. Имена для них не имели значения, смерть – тоже.

Сквозь дремоту У-Он видел, как Бэл-Айя, накинув на голое тело полосатый плед с плетёного кресла, выводила на стене зелёным мелком какие-то строчки. В другой её руке возмущённо подрагивал пламенем огарок свечи, недовольный тряской и перемещениями. Догорал бы себе спокойно на тумбочке, так нет же – вздумалось ей в его последние минуты устроить ему весёлую жизнь...

У-Он высунул руку из-под одеяла:

– Чего ты там? Иди сюда...

– Сейчас, – буркнула в ответ Бэл-Айя.

Мелок тихо постукивал, запечатлевая на стене её ночное озарение и убаюкивая У-Она. Разбудила его возня под боком: это Бэл-Айя потушила наконец огарок, вернулась под одеяло и пыталась угнездить поуютнее свои озябшие ноги.

– Ступни как ледышки, – сонно проворчал У-Он. – Чего ты там писала полночи?

– Утром прочитаешь, – шепнула девушка, прижимаясь к нему.

Эти прижимания прогнали сон и возымели своё действие. У-Он основательно наказал Бэл-Айю за долгое отсутствие в постели, за вдохновение в столь неудобный час и за холодные конечности.

Проснулся он в голубых утренних сумерках совершенно замёрзшим: Бэл-Айя стянула на себя одеяло и сжалась под ним в комочек. Причину похолодания в комнате У-Он через минуту выяснил: оказалось, балконная дверь была закрыта неплотно, и в щель дуло. Выйдя на балкон, он восхищённо пробормотал:

– Ух ты...

В утренней тишине падали огромные, пушистые хлопья снега, присыпая яркие листья. Дыхание превращалось в туман, а в воздухе чувствовалась близость зимы.

Полюбовавшись снегом, У-Он вспомнил о ночном бдении Бэл-Айи с мелком в руке, и его разобрало любопытство. Вернувшись в комнату, он глянул мельком на спящую девушку и улыбнулся.

Умирающий огарок свечи озарил написанное на стене стихотворение.

Моё имя – как дом,

Где играла я в детстве.

Не живут больше в нём,

Пуст и дом по соседству.

Сорняками зарос

Старый сад, где качели

На волне моих грёз

Сами в небо летели.

Пыльно дома лицо,

Позабыто, дремотно.

Покосилось крыльцо,

Заколочены окна.

Поросло всё быльём...

Здесь, мурлыкая кошкой,

Жило имя твоё

И лакало из плошки.

– Это мой первый стих, так что... без особых притязаний на высокую поэзию, – послышался хрипловатый со сна голос Бэл-Айи.

– Слушай, а хорошо получилось! – У-Он обернулся к ней с улыбкой. – Я же говорил, что ты умеешь рисовать не только красками, но и словами.

-- Глава 15. Сердце Нга-Шу

Статуя из чёрного мрамора была прекрасна и уродлива одновременно: прекрасна по технике исполнения и уродлива по сущности той, кого она изображала. Собачья голова с оскаленной пастью и круглыми глазами навыкате, пустыми и безумными, сидела на женском туловище с гротескно большими, набухшими грудями. Руки существа были, напротив, не по-женски мускулистые и могучие, с длинными загнутыми когтями. Чудовище чуть присело на мощных задних лапах, руками упираясь в передний край пьедестала и обвив вокруг себя тонкий, как змея, голый хвост.

– Очень хорошо, – кивнул верховный жрец Йедук-Шай, осматривая новую статую Нга-Шу для главного святилища. – Ты достойно справился и заслуживаешь соответствующей награды.

Мастер, невысокий и коренастый, с чёрной повязкой на отсутствующем правом глазу, заискивающе поклонился, пытаясь угадать, что за награду ему сулят. Взгляд светло-карих, почти жёлтых глаз верховного жреца был чем-то похож на взгляд статуи – такой же пустой и холодный. В нём не было не только ничего человеческого, но и даже звериного. Просто – ничего. Желтокожий и темнобровый, с полными губами, чуть приплюснутым носом и до блеска выбритым черепом, неподвижностью своих черт он сам походил на статую. Лицо его было маской, и в его присутствии становилось темно, холодно и жутко.

Жёлтые глаза окатили мастера волной неземного холода.

– Ты, столь хорошо изобразивший нашу Мать, достоин соединиться с ней!

По мановению его пальца стоявшие у входа в зал чёрные псы схватили мастера и поволокли прочь. Верховный жрец проводил его бесстрастным взглядом, слушая музыку его криков – его страха. Пища для Матери.

Когда-то мнение окружающих было ему небезразлично, и он старался быть как все и не выделяться. Но те времена давно миновали: вспомнив, кем он был тысячу лет назад, на чьё-либо ничтожное мнение он плюнул. Его обувь – подобие мокасин с обвивающей голень тесьмой – была изготовлена из кожи жертв, принесённых им Матери Нга-Шу. Из неё же была накидка, покрывавшая его плечи. Его запястья украшали браслеты из их волос и зубов, а на шее было костяное ожерелье из фаланг пальцев – белых и покрашенных в чёрный цвет. Всё это он не стеснялся носить и тогда, когда ему приходилось контактировать с окружающим миром: проверять, как его подчинённые ведут дела, было всё же иногда необходимо. Он в принципе не испытывал стеснения нигде и никогда, но здесь, в Северной Храмине, он чувствовал себя по-настоящему дома. Южная была им не столь любима: верховный жрец более тяготел к холодному климату. На юге у него был наместник.

Сидя в кресле с высокой спинкой, он наблюдал, как мастер-скульптор принимал свою "награду". Жалкий синеухий, предки которого потеряли способность перекидываться сто лет назад, с криками метался по огороженному решёткой манежу и умолял пощадить его. Он пытался взобраться на решётку, но спастись от зубов Борг-Хума ещё никому не удавалось... Этот монстр и в человеческом-то облике мог голыми руками разорвать кого угодно, а сейчас представлял собой покрытую черной шерстью гору с челюстями размером с ковш экскаватора. Мастер был ему на один зубок.

– За что?! – раздался вопль одноглазого скульптора. – Разве я плохо сделал работу?!

– Напротив, ты сделал её хорошо, – ответил верховный жрец. – И даже более чем. Ты создал шедевр своей жизни. Ты исполнил своё предназначение и отправишься к Матери.

Мастер, вскарабкавшись на решётку, просунул сквозь прутья руку и в мольбе протянул её к верховному жрецу.

– Я могу сделать ещё... Много, сколько пожелаете! Только оставьте мне жизнь, уберите это чудовище от меня!

– Ты сделал ВСЁ, что от тебя требовалось. Больше ничего не нужно.

Верховный жрец смотрел, как чудовищная пасть сдирает жертву с решётки, швыряет её на песчаный пол, рвёт, разбрасывая по манежу клочья плоти и внутренностей. Кровь лилась рекой, а он сидел неподвижно и невозмутимо. Когда брызги крови от неистовствующей пасти Борг-Хума долетели до его щеки, даже ресницы его не дрогнули.

Откинувшись гладким затылком на спинку кресла, он закрыл глаза и увидел сеть. Тёмно-сизая, как грозовые тучи, она пульсировала красными огоньками в такт низкому и глухому, ритмичному звуку: "Бух, бух... Бух, бух..." Это билось сердце Матери – спокойно и медленно. Она была довольна.

Кто-то ещё находился в зале – для него это была безликая толпа, хотя каждого из них он в своё время самолично соединял с Нга-Шу. Он воспринимал их целостно, как единый организм с множеством глаз, лап, когтей и сердец, излучающий однородное поле преданности Матери и верховному жрецу. Если чьи-то излучения выбивались из общего поля, Йедук-Шай сразу это замечал. Сомнений и колебаний он не терпел: "Служи верно или умри".

У него разнылись плечо, шея и бок – весьма некстати. Следов от смертельных ран, полученных им тысячу лет назад, на его нынешнем теле не было, но боль осталась. От неё иногда помогало тёплое прикосновение нежных женских рук.

Его покои наполнились негромкими звуками музыки и запахом самок. Две из них исполняли на ковре перед кроватью эротический танец, соблазнительно извиваясь и позвякивая украшениями, а трое других делали верховному жрецу массаж. Одна, сидя верхом на его пояснице, разминала ему плечи и шею, вторая массировала ступни, а третья занималась его головой. Когда их ловкие руки проходились по чувствительным точкам, он гортанно постанывал. Танцовщицы завлекали призывно-бесстыдными взглядами, но мысли Йедук-Шая снова и снова возвращались к юной пленнице, похищенной из дома Белого Ягуара. Лица её он ещё не удосужился разглядеть, и сейчас ему пришло в голову познакомиться с нею поближе.

Властным и небрежным движением руки он отпустил женщин и стал одеваться. Подумав, ограничился только штанами, обувью и костяными украшениями, торс оставив голым. Голову он покрыл капюшоном из собачьей шкуры с зубами и стеклянными глазами. Захватив с собой шубу из чернобурой лисы (слуги Нга-Шу не уважали и не щадили меньших братьев и носить их шкуры не считали зазорным), он направился к девушке.

Пёс-охранник открыл ему дверь. Обстановка комнаты, в которой держали пленницу, была более чем аскетичной: один голый матрас на полу да ведро для отправления нужды. Комната не отапливалась, и раздетая догола девушка, сжавшись в комок, дрожала от холода. В стороне от матраса стояла миска с нетронутой и уже подпортившейся едой.

Йедук-Шай оценил её: хороша. Грудь была прикрыта распущенными волосами, но ножки её он мог обозреть беспрепятственно. Очаровательная молодая самочка.

Он спросил её, почему она не ест, но пленница лишь затравленно скалилась, приподнимая верхнюю губу и обнажая небольшие, но остренькие клыки. Не понимала она речи предков... А Йедук-Шай не любил современного языка, уродливого, куцего и невыразительного, и подчинённые поневоле приноровились и научились понимать старый, на котором он предпочитал изъясняться.

Йедук-Шай неохотно повторил вопрос на нелюбимом им новом языке:

– Отчего не ешь?

Девушка молчала, глядя на него волчонком.

– Как твоё имя? – спросил он.

Она отвернулась. Верховный жрец подошёл, нагнулся и повернул её лицо к себе, взяв за подбородок.

– Что, разговаривать не умеешь? А... понятно, не хочешь. Жаль, а я хотел услышать твой голосок. На, накинь. – Он бросил ей шубу.

– Отдайте мою одежду, – глухо процедила девушка.

– О, вот и голосок прорезался, – усмехнулся Йедук-Шай. Впрочем, на лице его усмешка не отразилась. – А это чем тебе не одежда? По-моему, гораздо лучше и теплее твоей.

– Мне нужна МОЯ! – в голосе пленницы послышались дерзкие нотки.

– А ты с характером, – проговорил Йедук-Шай. – Ты мне нравишься. С удовольствием обломаю твои хорошенькие клыки. И не такие обламывал.

Вызвать у неё удушье и боль за грудиной не составило ему труда. Приём как будто подействовал: девушка закуталась в шубу, но покорной она стала лишь внешне, верховный жрец это чувствовал. Внутри у неё был неподатливый стержень. Что ж, тем хуже для неё, такие выживают реже мягкотелых: что сломано, того не склеишь.

– Но если будешь хорошей девочкой, я не обижу тебя, – сказал он.

Подхватив её на руки, Йедук-Шай понёс девушку в свои покои. Там было и теплее, и удобства не в пример лучше. Опустив её на широкую постель, он присел рядом, забрался рукой под шубу и скользнул по её шелковистому бедру. Она сразу оскалилась и брыкнула своими стройными ножками, чуть не попав верховному жрецу по челюсти, но он быстро усмирил её дерзость, захлестнув на её горле невидимую удавку.

– Не лягайся, козочка. Чем больше сопротивляешься, тем больнее будет.

Откинув полы шубы, он любовался её прекрасным молодым телом. Бёдра и грудь в меру развиты, без излишней худобы, но и без лишнего жира. Задержав взгляд на курчавом тёмном лобке, спросил:

– Интересно, мужчина уже проникал в это лоно?

Но и без её ответа он чуял в ней неиспорченную девственность. Она пахла невинностью...

– Лакомый же кусок я отнял у Белого Ягуара, – проговорил он. – Этот кусочек он, видно, приберегал для себя... Гм... Лишить тебя невинности сейчас или подождать и сделать это на глазах у него? Первое – сладко, но второе – слаще вдвойне!

С этими словами Йедук-Шай запахнул на девушке шубу и снял свой собачий капюшон. Надевая рубашку, он услышал:

– Урод лысый... Рай-Ан с тебя шкуру сдерёт.

Его лицо-маска не дрогнуло, ничего не отразив.

– А я думаю, всё будет наоборот, – ответил он.

Пленницу он велел вернуть обратно в её комнату, шубу милостиво оставив ей. Настала пора взглянуть, как шла работа по установке новой статуи в главном святилище.

По дороге туда к нему подошёл с докладом Нарт-Эй – командир боевых псов.

– Верховный жрец, группа захвата в Нир-ам-Айяле провалила операцию. Все шестеро находятся на территории Берлоги в качестве пленных. По непроверенным данным, один убит.

– Идиоты, – пожал плечами Йедук-Шай.

– Какие будут дальнейшие указания, верховный жрец?

Вместо ответа Йедук-Шай стиснул горло Нарт-Эя невидимой удавкой и держал до тех пор, пока тот не посинел. Когда он, шатаясь, рухнул на колени, верховный жрец отпустил его, повторив:

– Вы идиоты.

– Простите, верховный жрец... виноват... – прохрипел Нарт-Эй. – Жду дальнейших приказов...

– Штурмуйте Берлогу, – сказал Йедук-Шай. – Если и на сей раз вы не доставите ко мне этих двоих – скормлю тебя Борг-Хуму.

– Слушаюсь, верховный жрец... Мы не подведём!

Снег растаял, оставив после себя слякоть. Учитель и старшие оборотни были заняты лечением раненых и перевоспитанием пленных псов. У-Она одолевали сомнения в том, что последнее – возможно.

– Нет ничего невозможного, – задумчиво прогудел в бороду Учитель.

Оказалось, что после отлучения от Нга-Шу и возвращения в лоно Духа Зверя псы перестали быть таковыми. В них начала проступать их истинная сущность: до того, как стать чёрным псом Матери Нга-Шу, кто-то из них был медведем, кто-то – рысью, кто-то – волком.

– Нга-Шу подменила вашу звериную суть, – объяснял им Баэрам. – Она подавила в вас вашего зверя, навязав вам своего – чёрного пса. А Дух Зверя устроен иначе, он многолик. Он обладает множеством ипостасей, благодаря которым существует разнообразие видов ур-рамаков. Дух Зверя первичен в нас, и от него зависит всё остальное – телесное. Поэтому и возможно рождение потомства в союзах между разными видами ур-рамаков – между волком и рысью, например, или между медведем и лисой. Но в кого будет превращаться ур-рамак, рождённый у медведя и лисы, зависит от структуры Духа Зверя в момент зачатия ребёнка. Баланс между его ипостасями всё время меняется, регулируя численность кланов. Дух Зверя даёт жизнь, а Нга-Шу её отнимает. Да, она наделяет своего слугу большой силой, но заставляет его причинять боль и страдания другим, чтобы ими питаться. Силу эту слуга может использовать только во зло окружающим, а если даже и захочет совершить благо, всё равно получится зло. Предки красноухих, дабы предотвратить возможность появления новых бешеных, предпочли перестать быть оборотнями вообще. Они слишком радикально подошли к проблеме, вместе с сорной травой выдрав и добрые всходы. Но проблема не была решена, а только отодвинулась на тысячу лет в будущее. И вот, результат – вы, неплохие по своей сути ур-рамаки, стали бешеными оборотнями, чёрными псами Матери Нга-Шу. Всё хорошее, что есть в вас, она задавила, выдвинув на первый план дурное.

Бывшие псы хмуро молчали. Один наконец сказал:

– Папаша, кончай промывку мозгов. Лучше скажи, что нам светит? Какие у вас на нас планы? Убьёте или отпустите?

Учитель усмехнулся, покачав головой.

– Как мы можем убить братьев по Духу Зверя? – ответил он мягко. – Вы свободны в выборе дальнейшего пути. Можете остаться здесь, и мы поможем вам восстановить душу, покалеченную влиянием Нга-Шу, а можете идти на все четыре стороны. Но должен предупредить: обратно к Йедук-Шаю вам дороги нет. Не думаю, что он примет вас с распростёртыми объятиями.

– Ну... – бывший пёс поднялся на ноги. – Тогда я пошёл. Мне тут особо нечего делать. Ребята, – оглянулся он на товарищей. – Вы – как? Со мной?

– Не спешите, – сказал Баэрам. – Подумайте.

– Да нечего тут думать, – ответил нетерпеливый парень. – Топать надо.

– Дело твоё, – вздохнул Учитель. – Можешь взять еды в дорогу.

Один ушёл, двое других остались думать. Задумался и У-Он. Насколько прочно мир запутался в сети Нга-Шу, и будет ли она продолжать крепчать, если уничтожить Йедук-Шая и его псов? Или она распространилась, как грибница, и от неё уже не избавиться?

– Нга-Шу – часть мироздания, как Дух Зверя и как все мы, – ответил Учитель на ещё не заданный вслух вопрос У-Она. – Убить её невозможно: покуда в мире творится дурное, всегда будет пища для неё. Её можно не кормить, и она ослабеет сама. Но для этого необходимо, чтобы в лучшую сторону изменился сам мир.

– Но это возможно?

– Спроси что-нибудь полегче...

У-Он пошёл искать Бэл-Айю. Ноги сами вели его к ней, ему постоянно хотелось быть рядом, видеть её улыбку, целовать её глаза. Каждая минута с ней стоила года, а без неё, казалось, и само дыхание не имело смысла.

Он застал её за шитьём зимних мужских мокасин из коричневой замши, на тёплой меховой подкладке. Один мокасин был уже готов, над вторым Бэл-Айя сейчас трудилась, сидя на круглой подушечке на полу своей мастерской, полной картин.

– Это – для кого? – спросил У-Он, присаживаясь перед ней и с улыбкой заглядывая в её сосредоточенно-строгое лицо.

– Для тебя, – ответила девушка. – Решила сшить тёплые: зима на носу.

– Можно этот примерить?

Бэл-Айя кивнула, не отрывая взгляда от работы. У-Он расшнуровал и снял ботинок, а вместо него надел готовый мокасин. По размеру он подошёл идеально, ноге в нём было тепло, уютно и мягко, но самое главное – по сравнению с ботинком мокасин был непривычно лёгок.

– Просто отлично, – похвалил У-Он.

Бэл-Айя шила, высунув от усердия язык на щеку. У-Он, с нежностью наблюдая за ней, засмеялся.

– Что смешного? – буркнула она. – Я ещё украшу их тесьмой и чёрными бусинами, вот тогда это и будут настоящие мокасины.

Но улыбка так и просилась к ней на лицо, ямочки были готовы вот-вот заплясать на её щеках. Опустив недоделанный мокасин на колени, она подняла искрящийся взгляд на У-Она.

– Ну, что? Я не могу работать, когда смотрят! – Смех уже дрожал в её голосе.

У-Он придвинулся ближе, взял её лицо в свои ладони и поцеловал. Руки Бэл-Айи по-прежнему сжимали мокасин, но губы весьма охотно ответили на поцелуй.

– Ты пришёл мне мешать? Для тебя же делаю.

– Ничего, успеешь доделать. – У-Он отложил незаконченный мокасин в сторону и увлёк девушку в своих объятиях на пол.

Рур-Ки Ринкус, сын главы клана Рыси, шагая вдоль забора, всматривался в ночной осенний мрак. Учитель сказал: быть настороже. Что-то будет.

И троица друзей – он, Сат-Ол и Най-Ам – патрулировала сейчас периметр Берлоги, пока все остальные отдыхали. Впрочем, спал ли Сайи-То, было неизвестно: если и спал, то вполглаза. Слишком уж он озабоченно щурился, отправляя друзей в дозор.

А этот новичок, У-Он, точно спал. И, возможно, не один... Рур-Ки скрежетнул зубами. За полтора года обучения здесь ему не удалось добиться от Бэл-Айи даже благосклонного взгляда, а этот тип пришёл и провернул операцию по покорению неприступной крепости за считанные дни. Рур-Ки не досталось даже дружеского поцелуя, а У-Он получил и поцелуи, и, похоже, всё остальное... Ну, а как иначе? Если женщина шьёт мужчине мокасины, это может означать только одно.

А ведь этот гад, кажется, женат. И девушка ему нужна, скорее всего, лишь для забавы.

Так, спокойно, сказал он себе. Забурлившая в Рур-Ки глухая злоба мешала ему слышать и видеть.

– Скучновато что-то, – сказал Най-Ам. – Может, покурим?

Они набили трубки и закурили. Дым улетал к колыхающимся теням, растворяясь во мраке, и не было слышно ничего, кроме обычных звуков ночи и привычных, знакомых запахов. У-ок, который они курили, не отбивал обоняния. У Учителя приглушённо светилось окно. Он не спал, ждал чего-то.

Докурив, друзья снова разбрелись вдоль забора.

"Нет, ну что за народ – женщины! – думал Рур-Ки. – Зла на них нет... И так перед нею, и сяк – целых полтора года выделываешься, из шкуры вон лезешь, чтобы она на тебя взглянула... И хоть бы что-нибудь!.. А стоит приехать какому-то хмырю и подмигнуть – пожалуйста, она побежала за ним. Мокасины ему... Тьфу! Бабы".

Этот "хмырь" ещё и чёрных псов за собой притащил. Вернее, это они за ним притащились. На месте Учителя Рур-Ки просто отдал бы им У-Она, и дело с концом. Раз он им так нужен, пусть получат его и убираются отсюда.

Он взглянул во тьму по ту сторону металлической сетки и замер. Она тоже смотрела на него холодными, жёлтыми светящимися глазами. Причём – сразу несколькими парами.

Голову сдавило обручем боли, а по телу будто прокатился огромный раскалённый валун. Ноги превратились в разваренную лапшу, а через забор бесшумно перемахнула чёрная тень. Ветер был виноват в том, что они не почуяли запах чужаков вовремя...

Когда к первой тени присоединилась вторая, Рур-Ки уже успел преодолеть последствия ментального удара. Выхватив из чехлов оба длинных кинжала, он прыгнул чужаку на загривок и вонзил клинки ему в шею по самые рукоятки. Спрыгнув на землю, он издал предупреждающий боевой клич, но короткая автоматная очередь скосила его наземь.

Одна за другой чёрные тени с жёлтыми глазами перескакивали через забор, но нежданными гостями они не были. Оборотни лежали на постелях одетыми и с оружием, так что им оставалось только вскочить и принять бой.

Услышав выстрелы, У-Он коротко бросил Бэл-Айе: "Сиди здесь!" – и выскочил во двор. Оборотни сражались с чёрными псами: холодное оружие против огнестрельного. Но в быстроте и искусстве обращения с ножами, бумерангами и острыми тэй – метательными железными пластинками – оборотням равных не было. А пули редко достигали своей цели: когда палец нажимал на спуск, оборотня уже не было там, где он только что находился.

Сайи-То в боевом облике – на четверть от полной трансформации – показывал чудеса акробатики, подскакивая, перекатываясь, меча кинжалы и тэй, а также раздавая оказавшимся слишком близко псам удары своими страшными когтями. Будучи лучшим забойщиком скота на ферме, снабжавшей Берлогу мясом, он и в бою применял свои навыки. Коронным его приёмом было очутиться за спиной врага и ударить ножом между основанием черепа и первым позвонком. "Ударом мясника" он успел прикончить уже трёх псов, когда наконец заметил У-Она.

– Что стоишь? – рыкнул он. – Присоединяйся!

Хотел У-Он или нет, а в бой вступить пришлось: на него уже мчались два чёрных чудовища с жёлтыми глазами. Видимо, у них был всё тот же приказ – взять его живым, потому что они не стреляли. Двор, где шло сражение, тускло освещался только парой окон, но этого оборотням было достаточно. И, как оказалось, У-Ону тоже. Ему вообще не нужны были глаза, чтобы видеть, что происходит: включился иной, немного странный, но не менее действенный, чем зрение, вид восприятия. Снова всё было как при нападении в лесу: У-Он засекал "призраки" движущихся живых существ и предметов на триста шестьдесят градусов вокруг себя. Ментальный удар двух спешивших к нему псов он отразил "мягкостью мха", отскочил, припал к земле и инстинктивно включил единственное доступное ему сейчас оружие.

Центр вращения на этот раз находился не за грудиной, а в животе. Раскручивая вокруг себя пространство, У-Он захватывал псов в его радиус, как в ловушку. Попавшиеся в неё враги жалобно выли, хватались за животы и...

– Фу, – поморщил нос Сайи-То. – Хоть бы до кустов, что ли, добегали... А то весь двор ведь загадят, свиньи!..

Увы, до кустов псы добегать не успевали. А оборотни настигали их там, где им приспичивало присесть, чтобы опорожнить обезумевшие кишки. В У-Она пытались стрелять шприцами со снотворным, но безуспешно. Его прежнее "Я" окончательно развернулось и вспомнило все свои навыки.

– У-Он, берегись! – закричал вдруг знакомый голос.

Это Бэл-Айя не усидела в доме и полезла в драку. Она прыгнула на спину псу, целившемуся в У-Она, и всадила ему в загривок нож. Тот взревел, стряхнул с себя девушку и ударил её лапищей в грудь. Бэл-Айя отлетела, упала на землю, прокатилась и замерла в жуткой и безжизненной позе.

Это был последний удар, который чёрный пёс нанёс в своей жизни. В следующий миг на него набросился огромный белогрудый волк и разорвал ему горло.

В плечо волку вонзился-таки шприц, и двое псов, подскочив, схватили его и попытались вытащить за забор, но на весь двор раздался громовой рёв, от которого даже листья на деревьях задрожали, а сердца всех слышавших замерли. Гигантский чёрный медведь, грузно переваливаясь на могучих лапах, вышел из-за угла дома. Пространство завибрировало, наполняясь щекочущим ужасом, но оборотни, понимая Учителя без слов, легли на землю и стали "текучими, как вода, и прозрачными, как стекло".

Для псов всё обстояло гораздо хуже. Медведь у них на глазах увеличивался в размерах, заполняя собой весь двор. Те, кто оставался в сознании, были охвачены со всех сторон тьмой, которая лезла им в горло, как медвежья шерсть, удушала и ослепляла. Они запутались в её складках, пытаясь спастись от разрывающего их мозг невидимого взгляда...

Грозно-сизая сеть содрогнулась от удара, потускнела и натянулась, а бьющееся в ней огромное сердце стало давать сбои. Верховный жрец Йедук-Шай в Северной Храмине пошатнулся и схватился за грудь.

Во дворе остались только мёртвые псы: остальных как ветром сдуло. Оборотни понемногу приходили в себя и поднимались. Медведь подошёл к лежащему на земле У-Ону и выдернул зубами шприц из его плеча. Потом он склонился над Бэл-Айей, обнюхал её лицо и лизнул в губы.

У-Он проснулся уже утром. Ощущения были как с сильнейшего похмелья. Тошнило, во рту пересохло. Повернув голову, он увидел знакомые строчки, написанные на стене зелёным мелком.

"Бэл-Айя!" – стукнуло сердце. От удара в грудь она покатилась по земле безжизненной тряпичной куклой...

Он сел. В голове сразу затрезвонила сотня будильников, взгляд застелила пелена. Рядом прогудел голос Сайи-То:

– Ну, как ты, новичок?

Встряхнув головой и поморгав, чтобы прогнать пелену, У-Он пробормотал:

– Я не новичок... Уж лет с тысячу.

Сайи-То, сидевший в плетёном кресле, усмехнулся в бороду.

– Гм, что сказать... Ты и вправду неплох. Задал ты им... слабительного. Кто тебя такому научил?

– Они ушли? – спросил У-Он вместо ответа.

– Вернее сказать – удрали, – хмыкнул Сайи-То. – Оставив после себя кучи...

От него У-Он узнал, что среди обитателей Берлоги убитых не было. Шестеро оборотней получили раны – лёгкие и средней тяжести, только Рур-Ки был в тяжёлом состоянии. И Бэл-Айя лежала без сознания.

Держа её руку в своей, У-Он повторял про себя: "Только не снова. Только не опять". Закрывая глаза, он видел завёрнутое в холст тело на носилках и старика-проводника, идущего впереди с длинной палкой и щупающего дорогу. Солнечные зайчики легкомысленно мельтешили на смертном саване, под ногами чавкала болотная грязь, а старик, знающий тропки, вёл похоронную процессию. Чирикали птицы, а сердце висело в груди мёртвым камнем.

"Всё, пришли. Тут топь непролазная", – сказал старик.

Болото приняло завёрнутое в холстину тело, поглотило вместе с золотисто-ореховыми волосами и родинками, навсегда скрыв его от глаз У-Она. Кровавыми брызгами рассыпалась под ногами болотная ягода тультуль, и на обратном пути У-Он рвал и ел её, кисло-вяжущую, чтобы хоть чем-то пронять окаменевшее горло.

Открыв глаза, он увидел склонившегося над Бэл-Айей Учителя. Ладонь Баэрама лежала на бледном лбу девушки. Поморщившись от кислого привкуса тультули во рту, У-Он хрипло спросил:

– Учитель?..

Больше ничего его сдавленное горло выговорить не смогло. Но Баэрам понял. Сказал:

– Мы сделали всё. Остальное зависит от неё. – И добавил с улыбкой: – Истинные ур-рамаки – народ живучий.

У-Он весь день просидел возле Бэл-Айи. Не пошёл обедать, когда позвали, отказался, когда еду ему принесли прямо в комнату. Когда на его плечо легла рука Сайи-То, сказал:

– Я не хочу.

Рука настойчиво похлопала У-Она по лопатке.

– Я не насчёт еды. На балкон выйдем, подышим.

У-Ону казалось, если он отпустит руку Бэл-Айи, она умрёт.

– Нет, я с ней, – мотнул он головой.

– Я с ней пока посижу, – раздался звучный голос.

Русобородый и сероглазый оборотень из старших занял место У-Она у постели девушки. На балконе Сайи-То достал две трубки и кисет.

– Я не курю, – отказался У-Он.

– Это у-ок, – сказал Сайи-То. – Затянись пару раз – полегчает.

Взяв в рот чубук трубки, У-Он втянул в себя горьковатый дым. С непривычки закашлялся, но по совету Сайи-То сразу же сделал вторую затяжку. В горле слегка першило и было тепло. Эта покалывающая теплота спустилась из горла в грудь, затем – в живот, а потом потеплели и руки. И, как ни удивительно, сердце.

Когда У-Он вернулся к Бэл-Айе, она по-прежнему дышала.

Она так дышала до вечера, а вечером открыла глаза. У-Он чуть не упал со стула, увидев, как дрогнули и поднялись её ресницы.

– Я помню тебя, – чуть слышно прошептала она. – Тогда, в грозу, в пещере, когда мы... Ты сказал, что у тебя были девушки до меня, но я не поверила. У тебя это тоже было в первый раз.

У-Он зарылся пальцами в её волосы и просто позволял её ресницам щекотать свои губы: вся его жизнь сосредоточилась на их кончиках, и каждый их взмах был для него глотком воздуха.

Отогнать от Бэл-Айи его было невозможно никакими способами. Он не отходил от неё, пока сам не свалился от усталости.

И провалился...

"Бух, бух... Бух, бух..." – слышались глухие, тяжёлые удары чего-то огромного. Будто гигантское сердце билось где-то в глубине, и в такт ему по сизым спутанным нитям густой сети текли красные сгустки света. В одном из этих сгустков У-Он увидел лицо-маску с непроницаемыми жёлто-карими глазами и жёстким, холодным складом мясистых, чуть сплюснутых губ.

"Твоя сестра у меня", – сказало это лицо.

Его черты поплыли, начали меняться, и в красном каплеобразном сгустке всплыло другое лицо, опалив душу У-Она жгучим дыханием чёрной, как уголь, ненависти. "Приветствую тебя, Дан-Клай. Узнал меня? А твоя сестрёнка, оказывается, девственница!" У-Он хотел ударить его, но с очередным "бух, бух" красный сгусток унёс издевательски хохочущее лицо и затерялся в сизой сети среди тысяч таких же сгустков...

Домотканая ковровая дорожка разбудила У-Она пощёчиной. Вцепившись в неё выросшими за мгновение ока когтями, он проскрежетал сквозь зубы:

– Йедук-Шай...

-- Глава 16. Горные Орлы

В пустой квартире У-Она звонил телефон. За окном покачивались ветки, роняя жёлто-красные листья, на столе стояла коробка с испортившимися и засохшими пирожными, немытые чашки, а также флакончик с сердечными каплями и рюмка. А ответить было некому, и телефон смолк.

У-Он положил трубку. Его мобильный в Нир-ам-Айяле оказался вне зоны действия сети и мог послужить разве что записной книжкой, где были собраны нужные номера, но чтобы позвонить домой, У-Ону пришлось отправиться на ферму: только там был телефон. Междугородняя связь работала, но дома никто не отвечал. Может быть, Э-Ар на работе? Ло-Иру он не дозвонился, а номера Рай-Ана не знал, поэтому пришлось звонить домой, жене. Жене, о которой У-Он ни разу не вспомнил с того момента, как у пересохшего водопада он встретился со своим прежним "Я" и своей прежней любимой – Ари-Ун, которую теперь звали Бэл-Айя.

Возвращение в настоящее было подобно всплытию с большой глубины. Прошлое обрушилось на него такой лавиной, что "здесь" и "сейчас" отступили на дальний план, и У-Он на время забыл, что он живёт в Темурамаку, работает в мастерской по ремонту бытовой техники и что у него есть сестра и жена. Э-Ар, рыжая красавица с глазами, меняющими свой цвет с тёмного янтаря до медового опала, была его настоящим, а Ари-Ун с родинкой в форме крыла бабочки на шее – прошлым. Её тело тысячу лет назад приняло болото, и безмерную скорбь по ней У-Он заел пригоршней кислой ягоды тультули...

Но Бэл-Айя была СЕЙЧАС. Пусть без родинки, но была и тоже помнила его. На ногах У-Она были сшитые ею мокасины, а на стене в его комнате зеленели строчки её стихов об именах. "Моё имя – как дом..."

Где теперь был дом У-Она? Здесь, в лесу, где живут свободные ур-рамаки, или там, во враждебном, суетливом городе, не любящем синеухих? У-Он думал об этом, набирая номер мобильного жены. Зачем он звонил ей? Чтобы сказать: "Здравствуй, дорогая, прости, но я больше не тот, кого ты любила"?

Могло ли быть ей что-то известно о Тиш-Им? Вряд ли: они друг с другом даже не общались. Гудки вызывали пустоту, и У-Он положил трубку в очередной раз. Оставалось только одно – ехать самому. Медлить было нельзя.

Бэл-Айя чувствовала себя почти хорошо, но надолго вставать с постели ей ещё не разрешали. У-Он принёс ей завтрак и смотрел, как она ела. Смотрел так, будто хотел навсегда запечатлеть в памяти эти щекочущие сердце ресницы и ямочки на щеках, эти антрацитовые блёстки в глазах и изящный, немного хищный вырез ноздрей. Снаружи – чёрная, как уголёк, тёплая, осязаемая, а внутри – прекрасная лучница с орехово-золотистой косой... Его краткое медовое счастье с трагическим привкусом тультули.

Её ресницы вскинулись, защекотав его сердце.

– Ты что такой грустный? – спросила Бэл-Айя.

У-Он вздохнул. Как ни тяжелы были эти слова-глыбы, но приходилось двигать их.

– Мне придётся уехать. Моя сестра в опасности. Я пытался с фермы позвонить домой, но ни до кого не дозвонился...

Бэл-Айя положила вилку, отодвинула тарелку и нахохлилась, закрыв глаза, будто ей стало зябко. У-Он вопросительно приподнял брови.

– Ты чего это? Ешь давай... Тебе надо поправляться.

Обхватив себя руками, Бэл-Айя молчала. У-Он понимал её: он сам чувствовал то же, что и она. Не успели встретиться, вспомнить друг друга, и вот – расставание...

Когда девушка открыла глаза, слёз в них не было.

– Ты не вернёшься... И я больше тебя не увижу, – проговорила она глухо.

– Да с чего ты взяла-то? – У-Он засмеялся, вороша пальцами её кудри и поглаживая ей шею в том месте, где когда-то была родинка. – Вернусь, потому что – как я без тебя? Куда, зачем? Не знаю. Не мыслю себя без тебя. Поэтому не сомневайся – вернусь.

– Не всё зависит от нашего желания.

Бэл-Айя снова закрыла глаза и поникла головой. У-Он, подсев ближе, обнял её за плечи – родные, хрупкие, тёплые. Нежно прижавшись губами к её виску, он сказал:

– Не корми Нга-Шу своим унынием. Улыбайся и смейся ей назло. И ДУМАЙ, что я вернусь.

Говоря это, У-Он сам не знал, кого он убеждает – её или себя...

Когда он сообщил о своём решении уехать Учителю, тот ответил:

– Что бы я ни сказал тебе сейчас, это тебя не остановит. Скажу лишь одно: вариантов, как поступить, всегда много, немудрено запутаться в поиске своего истинного пути. Только поступок по совести будет ТВОИМ поступком. Но как бы ты ни поступил, у других неизбежно будет другая, своя правда, отличная от твоей.

Русобородый оборотень, тот самый, что подменял У-Она у постели Бэл-Айи, пока они с Сайи-То курили у-ок на балконе, отвёз его в посёлок, на автовокзал. У-Он купил билет и спустя два часа рассеянно смотрел на мелькающие за окном деревья. У него было такое чувство, будто он уехал без сердца.

В последовавшую за его отъездом ночь жизнь Рур-Ки повисла на волоске. Пули из его тела удалось извлечь не все, две остались внутри. Вся надежда была на собственные силы его организма, способность к быстрой регенерации у которого была высокой, как у всех истинных оборотней, не делавших уколы RX. Но полученные им раны даже для его молодого сильного тела оказались нелёгким испытанием.

Под утро он пришёл в себя, хрипло дыша и глядя в потолок сумрачной комнаты невидящим взглядом. Баэрам и Сайи-То, дежурившие у его постели, стряхнули дремоту и с напряжённым вниманием всмотрелись в блестящее от пота лицо раненого. Настал решающий момент.

На руках Рур-Ки вздулись жилы, зашевелилась, растя и густея, шерсть, заострились когти. На ушах выросли рысьи кисточки. Он боролся.

Изменения потекли вспять, Рур-Ки вернулся в человеческий облик, дыша уже спокойно. Учитель закрыл глаза и задремал.

А утром в Берлогу прибыли гости. Прибыли они необычным для большинства ур-рамаков способом – по воздуху, но, тем не менее, являлись ур-рамаками. Три гигантских орла, снижаясь, на лету трансформировались, возвращая себе человекообразную форму тела. Но не до конца: когда они сели перед воротами, на них оставалась густая шуба из перьев, покрывавшая их от плеч до ступней. Кожа на последних осталась плотной, а орлиные когти хоть и уменьшились, но не исчезли. От перьев очистились только лица и кисти рук, а на голове оперение превратилось в волосы. У двоих орлов шевелюра была каштановая с отдельными светлыми прядями, а у третьего пробивалась седина.

– Назовите себя и цель прибытия, – обратился к ним оборотень-охранник.

Один из молодых Орлов ответил гордо:

– Вы имеете честь видеть Учителя Акхару Горного Орла! Он прибыл, чтобы увидеться со своим братом Баэрамом Чёрным Медведем.

Гости были впущены и с почтением проведены в дом. Баэрам, немного усталый после ночного бдения у постели Рур-Ки, с улыбкой спустился в общий зал.

– Брат Акхара! Рад тебе, ты желанный гость в моём доме, – пробасил он приветливо, протягивая руки старшему из Орлов.

Тот вложил в них свои лишённые перьев ладони и троекратно поцеловался с Баэрамом. Для этого ему пришлось немного склониться: Горный Орёл был почти на целую голову выше хозяина Берлоги, статен и широкоплеч, с величавой осанкой и гордой посадкой головы.

– Здравствуй, брат Баэрам, – сказал он неожиданно молодым, звучным голосом. – Моих сыновей ты, надеюсь, помнишь? Хотя, когда ты их в последний раз видел, они были ещё мальчиками. Это старший, Рийам-Гор, а это младший, Лаэм-Тан.

Сыновья Акхары поклонились, Баэрам ответил им кивком и улыбкой в бороду. Братья были похожи и между собой, и на своего отца – красивые, гладколицые, темнобровые и золотоглазые молодые ур-рамаки с выраженно орлиными носами. Старший был чуть выше ростом, а у младшего немного сильнее вились волосы.

– Не голодны ли вы? – спросил Баэрам. – Завтрак у нас уже прошёл, а обед нескоро.

– Ничего, голод до обеда дотерпит, – улыбнулся Акхара. – А вот желание поговорить с тобой требует удовлетворения незамедлительно.

Разговор состоялся в комнате Баэрама. Гости не отказались выкурить по трубке у-ока и немного расслабились после долгого перелёта.

– В мире творится какое-то безумие, – проговорил Акхара, поджимая когтистые пальцы ног и задумчиво скрещивая на груди руки, одетые широкими рукавами из перьев. – Агрессия выплёскивается в невиданных масштабах, началась новая волна гонений на синеухих... Хоть я и сижу почти безвылазно в Горном Чертоге и редко покидаю его окрестности, но даже туда доходят слухи о зверских расправах и погромах. И сеть Нга-Шу сильно разрослась и окрепла.... Давно не было слышно её сердца, очень давно. Но на днях я слышал его биение. Может быть, ты, брат, более осведомлён о происходящем?

– Да, мне есть что рассказать вам, – кивнул Баэрам. – И новости неутешительные.

Орлы слушали его рассказ в молчании, и с каждым словом их лица темнели и суровели. Когда Баэрам умолк, чтобы затянуться у-оком, Акхара промолвил задумчиво и печально:

– Орлы всегда жили уединённо, ни во что особо не вмешиваясь, но на этот раз они не смогут остаться в стороне. Рано или поздно и мы будем вовлечены в это... Ты сказал, на вас было совершено нападение. В недобрый же час я посетил тебя... Вы понесли потери?

– К счастью, потерь у нас нет, только раненые, – ответил Баэрам.

– О, тогда позволь мне их осмотреть, – оживился Акхара. – Быть может, я смогу помочь.

– Благодарю тебя, брат, – с теплотой в голосе ответил Баэрам, наклонив косматую голову. – Большинство из них чувствует себя удовлетворительно, только одному пареньку пришлось плохо, его раны очень тяжёлые. И твой дар целителя пришёлся бы очень кстати.

– Покажи мне его, – сказал Горный Орёл, с готовностью поднимаясь на ноги. – А мои сыновья посмотрят остальных. Думаю, им это будет по силам.

Взгляд золотисто-карих проницательных глаз встретился с мутным, потусторонним взглядом измученного ранами молодого оборотня. На пробитую пулями грудь легли тёплые ладони, а перья мягко защекотали её.

– Сложный случай... Хоть он и не соединён с Нга-Шу прямым каналом, но она пьёт его боль своей сетью, – сделал Акхара заключение. – И замедляет процесс выздоровления. Нужно очистить от сети это место. Брат Баэрам, мне понадобится твоя помощь.

Хозяин Берлоги косолапо подошёл и тоже склонился над Рур-Ки.

– Это довольно рискованно, – заметил он. – Сеть уже не та, что прежде. Безболезненно и без последствий для мира рвать её уже нельзя. Если раньше её нити были капиллярами, то теперь они сравнимы с венами и артериями.

– А мы их прижжём, – Акхара закрыл глаза и чуть нагнул голову. – И "кровотечения" не будет.

***Если Вы читаете этот текст не на Самиздате, значит, он был скопирован без разрешения автора! А если Вы ещё и заплатили за него, то на странице автора http://samlib.ru/g/grushkowskaja_e_a/ его можно было прочитать бесплатно!***

Бэл-Айе стало невмоготу лежать в постели. От тоски и тревоги она не знала, куда себя девать, хотелось чем-то заняться, и она встала и оделась. Зашла в свою мастерскую. Там лежали обрезки замши и меха от мокасин... Сердце дёрнулось и заныло, как больной зуб. А под ним разлилась холодная, давящая безысходность. Хотелось бежать и выть...

В пустой комнате У-Она Бэл-Айя остановилась, глядя на строчки своего первого в жизни стихотворения. Бумаги и ручки под рукой тогда не оказалось, а вот цветных мелков у неё было хоть отбавляй. "...Жило имя твоё и лакало из плошки". Дан-Клай... Имя светлое, как день, зелёное, как солнечный луг, и звонкое, как удар меча о меч. Ласковое, как обволакивающая горло сладость мёда, и яркое, как вспышка молнии.

Кажется, опять из души просился стих. Бэл-Айя усмехнулась сквозь слёзы.

Смахнув их с глаз, девушка направилась в малый зал, оборудованный под палату для раненых. Там пахло кровью и терпким, болезненным потом. Дежуривший там русобородый Мирим-Эл строго нахмурился:

– Ты чего вскочила? Тебе ещё лежать надо.

– Належалась уже, – буркнула она. – Надоело бездельничать. Если надо повязку кому-то поменять – я готова.

Кто-то поймал её за край юбки.

– Поменяй мне...

Сат-Ол, один из троицы, первой встретившей нападение чёрных псов, лежал с перебинтованной головой, правой рукой и плечом. Бинты пропитались кровью, но он улыбался. Бэл-Айя присела возле него, дотрагиваясь до пахучих повязок, спросила с сочувствием:

– Что, мой хороший, больно?

– Ничего, красавица, терпимо, – заигрывающе оскалился Сат-Ол. – А ты пришла – и вовсе перестало.

– Сейчас.

Бэл-Айя вымыла руки, достала лежавшие в ванночке со спиртом ножницы и принялась разрезать пропитанные кровью бинты. Очистив кожу вокруг ран, Бэл-Айя наложила новые повязки. Сразу же послышались голоса остальных раненых:

– И мне смени...

– Мне тоже, пожалуйста...

– Всем сменю, не беспокойтесь, – деловито отозвалась Бэл-Айя, снова направляясь к умывальнику.

В этот момент в палату вошёл Сайи-То с двумя высокими незнакомцами необычного вида: в пернатых "костюмах", с когтистыми ногами, орлиными носами и длинными волнистыми волосами, распущенными по плечам. Короткое и мягкое оперение на груди и животе имело более светлый оттенок, чем на спине и руках, а ноги до колен были одеты в "штаны" из длинных перьев. Голени покрывали светлые и короткие пёрышки, а на ступнях желтела плотная морщинистая кожа. Самые длинные и тёмные перья росли на руках в виде широких, свисающих рукавов. Носатые красавцы были молоды, но держались с достоинством и горделивостью, поблёскивая большими, глубоко посаженными золотистыми глазами. Телосложение незнакомцев отличалось атлетичностью: тонкие талии, подтянутые рельефные прессы, узкие бёдра и могучие груди. Они очень походили друг на друга, только один был чуть крупнее, с более резкими и мужественными чертами, а у второго лицо было изящнее и утончённее, а рост – немного ниже. Подбородки у обоих сверкали гладкостью, без малейшего намёка на щетину. Ну и, конечно, из-под каштановых волос со светлыми прядями выступали голубоватые, даже с сиреневым оттенком уши.

Бэл-Айя возле умывальника, невольно залюбовавшись своеобразной красотой гостей, застыла с мылом в руках, а Сайи-То сказал:

– Вот тут у нас раненые.

– Хорошо, – ответил высокий. (Впрочем, и тот, что пониже, тоже был не маленького роста – даже по сравнению с рослым и могучим Сайи-То.)

Заметив Бэл-Айю, гости склонили гордые головы:

– Приветствуем вас, прекрасная леди.

По сравнению с простыми и грубоватыми в обхождении обитателями Берлоги они просто сражали своей изысканной аристократичностью и величавыми манерами. Бэл-Айя, смущённая таким к себе обращением, кивнула и улыбнулась.

– Здравствуйте...

Более рослый из них обратился к раненым оборотням:

– Приветствуем вас, наши лесные собратья. Мы из клана Горных Орлов, прибыли сюда с отцом, Учителем Акхарой. Он сейчас занят вашим тяжелораненым другом, а мы окажем помощь вам. Меня зовут Рийам-Гор, а это мой младший брат Лаэм-Тан.

– Мы можем сделать так, чтобы ваши раны зажили намного быстрее, – пояснил младший.

Молодые, чистые голоса обоих братьев мелодично звенели, как орлиный клёкот в высоком и солнечном полуденном небе, а их ясные лица с округлыми зоркими глазами сияли спокойным внутренним светом. Оба были отменно хороши, оба одинаково внушали трепет своей гордой орлиной статью, но Бэл-Айя по-женски выше оценила младшего, Лаэм-Тана. Он был и красивее, и имя у него звучало напевнее и мягче, нежели суровое и раскатистое "Рийам-Гор".

– А я как раз повязки меняю, – отчего-то оробев, сказала девушка. – Если вам нужно, чтобы раны были открыты, я сниму бинты.

– Мы можем воздействовать и через бинты, – ответил Рийам-Гор. – С вашего позволения, мы присоединимся и поможем вам с перевязкой.

Вспомнив наконец о мыле у себя в руках, Бэл-Айя вымыла их и уступила место перед умывальником Орлам. Их лишённые перьев кисти были холеными и красивыми, с чистыми и ухоженными ногтями – совсем не то, что грубые руки жителей Берлоги. Лесные ур-рамаки, перекидываясь, бегали ими по земле, а руки Орлов становились крыльями, предназначение которых было рассекать небесные просторы.

Эти холеные руки весьма умело принялись за снятие грязных повязок и накладывание новых. Двигаясь быстро, но бережно и нежно, они не причиняли раненым малейшего неудобства или боли, а потом ложились ладонями на готовые повязки. При этом Орлы закрывали глаза, и их лица становились отрешёнными и самоуглублёнными, а внутреннее сияние усиливалось.

Бэл-Айя наблюдала за их действиями с бегущими по спине мурашками, чувствуя нутром какую-то пульсацию пространства.

– Что ты чувствуешь? – шёпотом спросила она у Сат-Ола, на плече которого сейчас лежали руки Лаэм-Тана.

– Тепло, – так же шёпотом ответил тот, прислушиваясь к своим ощущениям. – И боль совсем прошла... Хорошо... Как после трубочки у-ока.

Пульсация была успокаивающая, мягкая, а между неплотно сомкнутыми ресницами Лаэм-Тана мерцал золотистый свет – тихий, как первый жёлтый отблеск утренней зари. Вдруг в зале стало сумрачно, будто кто-то закрыл занавески... Или это потемнело в глазах у Бэл-Айи? Потолок исчез, а вместо него пульсировала красными огоньками сизая сеть, разветвлённая, как грибница. Медленное глухое буханье, низкое и жуткое, ритмично гнало по нитям красные сгустки света, отзываясь в груди девушки содроганием. Ритм вдруг сбился, удары стали раздаваться хаотично, а нити "грибницы" начали тускнеть, истончаться и чернеть. Они будто засыхали, мертвея, и осыпались тонкой пылью. От боли в груди Бэл-Айя пошатнулась, но ей навстречу засияло золото орлиных глаз, а умирающую сеть от неё заслонили широкие крылья с пальцеобразно расставленными маховыми перьями.

Когда она очнулась, страшное видение уже исчезло, потолок был на своём месте. Её держали на весу сильные руки младшего из Орлов.

– Что это? – пробормотала Бэл-Айя.

– Всё уже кончилось, не бойтесь, – спокойно ответил Лаэм-Тан. – Кажется, это отец сделал больно старухе Нга-Шу.

Он поставил её на ноги, но у Бэл-Айи вдруг закружилась голова, и она, пошатнувшись, невольно уткнулась в его широкую грудь, покрытую светло-коричневыми мягкими пёрышками. Кто-то расторопно подставил стул, и Лаэм-Тан бережно усадил девушку.

– Говорил же ей, что ещё рано вставать с постели, – проворчал Мирим-Эл. Стул поставил он.

Брови Лаэм-Тана дрогнули и нахмурились.

– Вы тоже пострадали при нападении? – спросил он.

– Да, и ей досталось, – ответил за девушку русобородый оборотень. – Прямо в грудь.

Опустившись на колено, младший Орёл устремил взгляд в то место, куда Бэл-Айя получила удар. Его рука неуверенно поднялась.

– Леди, я прошу меня простить, – начал он. – Но чтобы вам помочь, мне необходимо дотронуться до вашей... гм, гм... груди. Вы позволите?

Его щёки даже немного порозовели от смущения. Заразившись от него, Бэл-Айя почувствовала, что тоже краснеет.

– Ну... Если вам не трудно, – пробормотала она.

– Вовсе нет, – чуть слышно ответил Лаэм-Тан. Его золотистые глаза стали совсем круглыми.

Эта пикантная ситуация развеселила раненых оборотней.

– Да ладно вам, ребята, – сказал кто-то. – Это же, прошу прощения, не обжимания, а лечебная процедура! Так что завязывайте стесняться и приступайте!

Послышались сдержанные смешки и фырканье в кулаки. Сайи-То, также присутствовавший в импровизированной палате, сурово цыкнул, и они постепенно стихли. Большая тёплая ладонь Лаэм-Тана легла на грудь Бэл-Айи, и девушка снова ощутила успокаивающую пульсацию, только центр её был теперь у неё внутри, под рёбрами. От каждого толчка по телу разбегались волны приятного тепла и лёгкие уютные мурашки. Почувствовав позывы к кашлю, она напряглась, но уже через несколько секунд в груди всё улеглось.

Спустя минуту Лаэм-Тан отнял руку и проговорил:

– Теперь вам лучше прилечь в постель, желательно тепло укрыться. Вам может захотеться спать – не противьтесь этому. Сон закрепит результат.

– Пошли, – сказал русобородый Мирим-Эл, беря Бэл-Айю за локоть. Ему больше всех хотелось, чтобы она оставалась в постели, и теперь, по его мнению, не осталось никаких препятствий к тому, чтобы её туда уложить.

В дверях Бэл-Айя обернулась и сказала Лаэм-Тану с улыбкой:

– Спасибо вам.

– Не за что, – ответил он, блеснув рядом ровных красивых зубов.

Мирим-Эл заботливо укрыл её двумя одеялами. Второе он взял из опустевшей комнаты У-Она, и Бэл-Айя утонула в родном запахе. Сердце её снова принялась грызть безысходная тоска, и девушка позволила себе, пока никто этого не видел, намочить подушку слезами. Незаметно к ней подкрался сон, ласково осушил её мокрые щёки и придавил веки тёплой тяжестью.

Она была родом из почти исчезнувшего клана Черногривых Волков. В нём остались только женщины, и самая старшая из них, бабушка Бэл-Айи, умерла десять лет тому назад, когда девочке было двенадцать. Спустя два года мать, уехав на север на заработки, не вернулась. Бэл-Айе сообщили: несчастный случай, взрыв. Тётя не особо волновалась о судьбе племянницы, и Бэл-Айя жила случайными заработками, за три года сменив с десяток работ. А в семнадцать, устроившись на ферму в Нир-ам-Айяле, она попала в поле зрения Учителя Баэрама. Способность видеть "то, чего нет" была присуща ей с детства, отчего её считали девочкой со странностями; Учитель же объяснил ей, что это – альтернативные слои реальности, и это никоим образом не странно, а значит, она не сумасшедшая. И вот уже пять лет она жила в Берлоге, работая по хозяйству, занимаясь любимым делом – живописью, а также приобщаясь к знаниям, коими обязан был владеть каждый истинный ур-рамак.

Подкравшийся к ней сон поднял в её памяти завесу с того, что она предпочла бы никогда не вспоминать: удар ножом, свои руки, алые от собственной крови, и ноги убегающего убийцы. Зачем он это сделал? Чтобы она не доставалась другому – тому, кого она любила. Она лежала, заливая кровью траву, а в летнее небо летел стон: "Дан-Клай..." Но Дан-Клая не было рядом, чтобы спасти её...

Уук-Шим – вот было имя убийцы. Гулкое и холодное, как пустой, пахнущий гнилью колодец, на ослизлом дне которого скрыта чья-то постыдная тайна.

Проснувшись, Бэл-Айя лежала, глядя в потолок. Хотелось сбросить с себя холодные щупальца прошлого, уткнуться в грудь У-Она и ни о чём не думать... Но У-Он был далеко. Тихонько заскулив сквозь сжатые зубы, Бэл-Айя впечатала в податливую мягкость подушки отчаянный удар кулака.

Жена Мирим-Эла, Улук-Наа, принесла ей обед. Бэл-Айя едва притронулась к еде: кусок в горло не лез. Рана от ножа ныла фантомной болью – болью из прошлого. Морщась, девушка потрогала место, через которое в её тело когда-то вошла смерть... Всё было цело.

В её комнату постучались, и Бэл-Айя уже чувствовала, кто это.

– Входи, Учитель, – отозвалась она.

Баэрам вошёл. Глядя на Бэл-Айю с ласково-загадочным прищуром, неторопливо присел на край постели, огладил себе бороду и сказал:

– Вижу, тебе лучше, дочка. Я рад.

– Как там Рур-Ки? – спросила девушка.

– Поправится, – кивнул Учитель.

В его голосе прозвучала успокоительная уверенность. Бэл-Айя знала: Учитель не ошибался, если он что-то говорил – так и было. А Баэрам поинтересовался:

– Как тебе наши гости с далёких гор?

– Орлы? Очень... ммм... впечатляющие, – ответила Бэл-Айя, вспомнив золото глаз и блеск улыбки Лаэм-Тана. Трудно было подобрать слово, чтобы описать впечатление, которое производили Орлы. Они восхищали, завораживали, озадачивали. Внушали уважение и трепет.

– Значит, впечатляющие... Это хорошо, – проговорил Баэрам. Подумав пару мгновений, предложил: – А как ты посмотришь на то, чтобы пожить немного с ними в Горном Чертоге?

Бэл-Айя изумлённо уставилась на него.

– Учитель... я даже не знаю... с чего это вдруг? – пробормотала она, запинаясь.

Баэрам вздохнул.

– Скажу правду: я хочу отправить тебя под крыло к брату Акхаре, потому что считаю, что там ты будешь в большей безопасности, чем здесь. Я знаю... – Учитель закрыл на миг глаза, а когда открыл снова, они были усталыми и грустными. – Знаю, что ты – весомая карта в этой партии, одна из трёх самых главных, которые вывести из игры очень сложно... Но я хочу попытаться тебя уберечь. Завтра утром ты вылетишь с Орлами.

– Но Учитель, я... – Бэл-Айя встряхнула кудрями и сдавила пальцами виски, не зная, какими словами объяснить, с чего начать. – У-Он...

– Знаю, – кивнул Баэрам. – Знаю... Это не насовсем: ты вернёшься, когда всё уляжется. Но ты должна знать, девочка: у него есть жена. Она ждёт ребёнка. У-Он пока не знает о нём, но скоро узнает и встанет перед выбором.

Оглушённая и помертвевшая, Бэл-Айя медленно откинулась на подушку. "Дан-Клай, Дан-Клай", – жалобно пели струны арфы из солнечных лучей их последнего лета. Звенели травы и вздыхал ветер, плыли облака и умирали бабочки... Уже без неё. Она вернулась, а они всё так же звенели, плыли и умирали, как тысячу лет назад.

Чтобы Бэл-Айя могла удержаться на спине Орла во время перелёта, за один вечер было изготовлено приспособление вроде сумки на лямках. Бэл-Айя должна была сесть в неё, высунув ноги в отверстия, и сумка пристёгивалась лямками к Орлу. Выглядела она странно и забавно: то ли мешок, то ли нелепо высокие трусы... Бэл-Айя собрала в рюкзак вещи – немногочисленную одежду и бельё, а самое главное – краски и кисти. Акхара с улыбкой сказал, что холсты у них найдутся, и ей не придётся тосковать без своего любимого занятия.

Дабы не простудиться, ей пришлось натянуть несколько одёжек, а сверху – лесной костюм и тёплые мокасины. Обмотавшись пушистым шарфом, она сказала:

– Я готова...

Кто из Орлов был согласен позволить ей себя оседлать? Вопрос разрешился сам собой: по взгляду Лаэм-Тана было видно, что он очень даже не против прокатить Бэл-Айю на себе. Она просунула ноги в отверстия сумки, лямки обхватили пояс молодого Орла и его грудь крест-накрест, а Рийам-Гор взял вещи девушки. Учитель Акхара летел налегке.

Она улетала, а её картины в мастерской оставались. Оставалось и стихотворение на стене, и одеяло, пахнущее У-Оном...

Волосы Лаэм-Тана превратились в перья, а нос – в клюв, и только золото глаз осталось прежним. Широкие крылья мощными взмахами подняли Бэл-Айю над Берлогой и над лесом, и она поначалу в головокружительном страхе вцепилась в лямки, но вдруг почувствовала знакомую успокоительную пульсацию... Она закрыла глаза и прижалась щекой к перьям. Холодок в животе отступал. Орёл был тёплый, огромный и сильный; чего ей бояться? Что он устанет? Да она сейчас по сравнению с ним была не больше щенка.

Ветер упруго упирался в лицо и трепал волосы, сумка обхватывала её почти до лопаток, и Бэл-Айя попробовала немного выпрямиться, насколько позволяла её ширина. Она сидела на Орле верхом, нагнувшись вперёд и держась за лямки, а под ней мчалось пёстрое море осеннего леса. Позади остались Берлога и Нир-ам-Айяль, но прошлое было по-прежнему с ней, и Дан-Клай был навеки в её сердце, и У-Он... какой бы выбор он ни сделал.

А впереди открывался бесконечно далёкий и никогда не приближающийся горизонт.

-- Глава 17. Бойня на площади Акоа

– Вон ещё одна синеухая тварь! – раздался чей-то крик, полный необузданной злобы. – Бей её!

Мысль о том, что следовало обойти стороной эту площадь, была слишком запоздалой. И теперь красноухий тип с кривыми, торчащими в стороны передними зубами показывал на Уль-И пальцем, а в глазах у него не было ничего, кроме тупой агрессии и ненависти.

Красноухие налетали на синеухих и вырывали у них из рук плакаты с надписями "Свободу Чор-Йану Ланно", "Нет увольнениям" и "Мы – не убийцы", с которыми те вышли на площадь Акоа, чтобы выразить протест. Загадочные убийства продолжались, а полиция до сих пор не могла поймать тех, кто их совершал. Но за два дня до этой демонстрации она арестовала синеухого Чор-Йану Ланно, пропустившего курс инъекций RX, по обвинению в убийстве красноухой девочки.

– Им нужен козёл отпущения, – сказал Ланно в коротком утреннем новостном сюжете. – У них нет прямых улик, что это совершил именно я, но те факты, что я пропустил один-единственный курс уколов и что девочка жила со мной по соседству, для них уже, видимо, достаточное доказательство.

Ланно был законопослушным гражданином, никогда ранее не привлекавшимся к ответственности, учился в докторантуре и работал над диссертацией по филологии. И всё же нашлись среди синеухих те, кто ему не верил, искренне считая его монстром и убийцей, но те, кто вышел на площадь Акоа, были убеждены в невиновности Ланно. А ещё среди них были те, кто недавно потерял работу; конечно, в качестве причины увольнения цвет ушей не значился, но всем было ясно, что их уволили именно за это.

Холодным осенним утром они собрались на площади, чтобы выразить мирный протест, но навстречу им вышла толпа агрессивно настроенных красноухих, вооружённых деревянными битами, цепями, кирпичами, бутылками с отбитым дном и ножами. И мирный протест обернулся кровавым столкновением.

Уль-И шла пошла пешком, чтобы успокоиться. Дыша холодным, пахнущим сыростью и тоской воздухом, она отмахивалась от назойливо маячащей перед её мысленным взглядом картины: Ло-Ир сидел рядом с Э-Ар и нежно держал её за руку. Нет, не лез целоваться, не обнимал за талию или иные места, но в его взгляде было что-то такое, отчего по сердцу Уль-И словно царапнули когтями. В животе пульсировал болезненный ком, горло сжимала горечь недоумения: что это могло значить? Ло-Ир, с которым они были вместе уже два года, мог "запасть" на замужнюю женщину, к тому же ждущую ребёнка от своего мужа?.. – такое допущение было чересчур нелепым, чтобы уложиться у неё в голове. Оно и не укладывалось, своими острыми углами раня её душу.

Слишком глубоко погружённая в эти мысли, Уль-И не заметила, как оказалась среди массовой драки. Под ногами у неё валялся затоптанный плакат с выполненной от руки надписью: "Мы – не убийцы!" Кто-то накануне старательно выводил и раскрашивал эти буквы зелёным маркером, а сейчас труд и чувства этого человека лежали, порванные и притоптанные грязной обувью к сырой брусчатке.

Первым её желанием было поскорее убраться: она явно очутилась в неподходящее время в неподходящем месте. Надо же ей было так погрузиться в свои чувства и позволить им отрезать восприятие окружающего! Эмоции не должны брать верх над чутьём и осторожностью – так её учили, а она забыла. А теперь было слишком поздно уносить ноги: Уль-И заметили.

Кривозубый тип с битой в руке показывал на неё пальцем, и по его крику на Уль-И устремилось ещё несколько ненавидящих взглядов. Поборов леденящую волну паники, девушка попыталась вспомнить и использовать для своей защиты то, чему её учили – то, что ей до этого момента применять на практике ещё не приходилось.

Их же ненависть она использовала, чтобы раскрутить убийственный смерч психической атаки внутри себя. Вырвавшись из её груди, он налетел на красноухих и заставил их замереть на месте, побледнеть, а потом с истерическими воплями, визгом и воем броситься наутёк. "Получилось? – даже с каким-то удивлением отметила Уль-И. – Кажется, да..." Но к ней бежали с дубинками и горлышками от бутылок ещё трое. Она успела задеть краем "смерча" только одного, и он затормозил с перекошенным от страха лицом, а двое были уже близко... слишком близко. Уль-И внезапно бросилась им под ноги, перекувырнулась по брусчатке и оказалась у них за спиной. "Смерч" она раскручивала вокруг себя, и все, кто попадал в его радиус, начинали визжать от раздирающего их нервы ужаса. Вдруг – удар в плечо и боль. Кирпич... Уль-И, чувствуя, как во рту увеличиваются клыки, обрушила на того, кто кинул его, всю силу "смерча". Теперь её действительно разозлили!..

Она не стала останавливать начавшуюся трансформацию. Бросивший кирпич красноухий корчился и хрипел, почерневший, с пеной у рта. Уль-И безжалостно давила его, как мерзкую букашку, высвобождая холодную ярость и вливая её в "смерч". Додавить ей метателя кирпичей не дали, отвлекли: её спину обжёг удар цепью. Видно, у кого-то психика оказалась покрепче, и он продрался сквозь "смерч". Боль только подхлестнула Уль-И, и она обернулась к новому врагу с оскаленной пастью и готовыми к бою когтями. Она была из клана Огненной Лисицы и не собиралась этого скрывать. Удар лапы – и обладатель цепи лежал в нокауте.

– Оборотень! Бей оборотня! – вскрикнул кто-то, но особой уверенности в голосе не прозвучало: видимо, кричавший был на периферии действия "смерча".

Уль-И обернулась на голос и пронзила его обладателя взглядом – насквозь, до самых кишок. Он затрясся и упал без чувств. Стоявший у него за спиной красноухий с квадратными от ужаса глазами попятился и получил по голове битой от своего же товарища – по ошибке.

Лиц Уль-И не различала, все красноухие казались ей сейчас одинаковыми. Они даже источали одинаковый запах, от которого её тошнило. Тупая, ненавидящая толпа, не заслуживающая ни уважения, ни жалости, ни снисхождения. Поколение недоучек, умеющих только жрать, гадить и размножаться. А это что за ничтожество? Сам бледный, с серыми губами, мобильный телефон в руке трясётся, но снимает. Уль-И подскочила к нему вплотную, обеспечив ему крупный план своей пасти, а потом сбила этого "оператора" с ног. Но укусить не успела: в бок ей что-то впилось.

Множество одинаковых касок с прозрачными забралами, похожих на мокрые ягоды чёрной ариоки, плотным потоком потеснило толпу. Кирпичи, летевшие в синеухих, теперь полетели в щиты полицейских. В ответ пополз слезоточивый газ. Уль-И, не понимая, что ужалило её в бок, поднялась с покрытой пятнами крови и усыпанной битым стеклом брусчатки. Фотовспышка отозвалась болью в глазах, а вслед за этим её снова ужалило – в плечо. Полиция стреляла в неё, причём боевыми пулями, а не резиновыми. Выпустив на них "смерч", Уль-И бросилась следом сама... Щиты расступались, каски колыхались и рассыпались – полиция дрогнула. Торжествуя, Уль-И раздавала лапами удары направо и налево, разгоняя "смерчем" всех, кто оказался поблизости, не щадя и вездесущих телевизионщиков. Ей бы сейчас уйти – никто не смог бы задержать её, но что-то не позволяло ей показать тыл, сбежать с места боя: это выглядело бы трусостью. Нет, эти красноухие должны увидеть, что ур-рамаки не сдаются и бьются до конца!

Отскочив от полицейских щитов, она встала на четыре лапы, низко пригнув голову. С её шерсти на брусчатку капала кровь. "Смерч" тяжело вращался, поднимая дыбом волосы у всех попавших в его радиус и пробегая по их нервам волнами страха. "Они увидят, что ур-рамаки – не трусы".

"Бух, бух... Бух, бух", – билось её сердце. А вместо туч в небе в такт его ударам пульсировала красными огоньками сизая сеть, похожая на грибницу.

Э-Ар приснился странный сон: будто она бежала по лесу на четырёх ногах. Не ползла на четвереньках, а бежала, весело отталкиваясь от земли. Её переполняла радость, рёбра щекотал изнутри смех, стволы деревьев мелькали, оставаясь позади. Проснувшись, она долго не могла понять, где находится: роскошная обстановка чужой спальни совершенно ни о чём ей не говорила. Кровать с балдахином и мягким изголовьем, тёмно-красные обои с золотым рисунком, янтарно-коричневый паркетный пол, лепные карнизы под потолком... У стены – резной лакированный комод и квадратное зеркало в богатой сверкающей оправе. На пуфике перед кроватью лежал халат, тоже ей не принадлежавший, но ничего другого поблизости просто не было, а потому Э-Ар, натянув его, откинула тюлевую драпировку, открыла балконную дверь и высунула голову в осеннюю сырую прохладу. Чугунные ворота... Кажется, кто-то возле них должен был стоять.

Плащ-балахон и взгляд-удар из-под мокрого капюшона. Она вспомнила: Одоми. Он что-то сделал с ней – дотронулся до лба, и она провалилась... в счастливый бег по лесу на четырёх конечностях. Где же этот свин? Неужели всё ещё в доме? Нет, завтрака в его компании она не перенесёт!.. А может быть, уже обеда – неважно. Мало того, что ест по-свински, так ещё и газы пускает за столом... ни в какие рамки. Какой бы легендой и знаменитостью он ни был, это его не оправдывало.

Э-Ар окончательно всё вспомнила и сникла под тяжестью навалившихся на неё обстоятельств. Закрыв балконную дверь, взялась за точёный столб балдахина и прислонилась к нему головой. Где же носит У-Она? Почему не отвечают родители?

Она схватила телефон и снова набрала их домашний номер. К её огромному облегчению, трубку сняли, и ответил голос матери:

– Да...

– Мама? Мам, это я! Вы как там с папой, живы?! – воскликнула Э-Ар.

Секундная пауза, и мать закричала в трубку:

– Э-Ар! Роднуля моя, где ты? С тобой всё в порядке?

– Да, да, мама, со мной всё хорошо, – чувствуя от радости и облегчения лёгкое головокружение, успокоила её Э-Ар. – Я в доме Рай-Ана Деку-Вердо.

– Тебя там... держат как заложницу? – дрожащим голосом спросила мать.

– Да нет, что ты! – засмеялась Э-Ар. – Ло-Ир – это сын Рай-Ана – наоборот, спас меня от чёрных псов, которые и хотели меня похитить. Они вас не тронули?

– Нет... Нет, но какой это был ужас, – простонала мать. – Э-Ар, отец в больнице с инфарктом!

Э-Ар села на кровать. От огорчения у неё сжалось и заболело горло.

– Мам, как он себя чувствует? Что говорят врачи?

– Как он может себя чувствовать? Плохо, конечно... Родная, ты лучше скажи, как хоть эти звери с тобой обращаются? – Послышались всхлипы.

Э-Ар нахмурилась и закрыла глаза, но продолжала куда-то медленно плыть вместе с комнатой. Родители живы, псы их не тронули, и это главное. Отец поправится, иначе просто быть не может.

– Мам, никакие они не "звери". Успокойся. То есть, конечно, да, они превращаются в зверей, но многие из них, как мне думается, будут получше нас, красноухих. Не думай о них плохо, ты просто их не знаешь...

– А ты, значит, их хорошо узнала? – Усмешка у матери из-за всхлипов получилась слезливой и горькой.

– Они необычные, – стараясь говорить мягко и спокойно, ответила Э-Ар. Да жёстко у неё и не получилось бы из-за этого странного головокружения. – Мудрые и сильные. И совсем не жестокие изверги, как ты думаешь.

Ей вспомнилась шершавая влажность языка ягуара на шее и щекотное прикосновение его усатой серебристоглазой морды в вырезе футболки. Что-то запретно-чувственное и непонятное было и этом, но и... что греха таить!... приятное. А возможность гладить и обнимать этого большого и опасного зверя, как домашнего кота, и умиляла, и щекотала нервы одновременно. Да ещё головокружение это... Оттого голос Э-Ар был еле слышным, когда она сказала:

– Они очень... очень славные. Не волнуйся за меня, я в полном порядке.

– Ты говоришь, как запрограммированная! – вдруг воскликнула мать. – Очнись, они запудрили тебе мозги!

Как ни рада была Э-Ар тому, что родители живы, сейчас она раздражённо поморщилась, и ей захотелось поскорее закончить этот разговор.

– Мам, перестань. Бред какой-то... Никто мне ничего не пудрил, успокойся. Ладно, я позже ещё позвоню. Целую, передавай привет папе.

"Хм... Не пудрил?" – подумалось ей, когда она положила трубку. Тогда как назвать то, что сделал с ней этот свин Одоми? Всё это было как-то подозрительно... И очень странный рисунок появился на потолке – в виде сизой сети-грибницы с бегающими по ней красными огоньками. Э-Ар раньше его не замечала. Новомодные обои, или...?

"Бух, бух... Бух, бух", – низкие, глухие удары. Сердцебиение – её или чьё-то?..

"Бух, бух", – кто-то бил её по щекам, а точнее, слегка похлопывал, но удары гулко отзывались у неё в голове. Неясное светлое пятно превратилось в лицо с тревожно поблёскивающей амальгамной плёнкой в глазах.

– Э-Ар, что с тобой?

На потолке больше не было той сети, только глянцевое покрытие с двумя рядами точечных светильников, но сердце билось – теперь уже точно её собственное. Заботливые руки Ло-Ира приподняли Э-Ар и помогли сесть на ковре.

– Я, наверно, сошла с ума, – пробормотала она, облокотившись на мягкий край постели.

Светловолосый оборотень, сидя рядом на корточках, спросил:

– Почему ты так думаешь?

От него приятно пахло: запах чистого, молодого, здорового тела смешивался с чуть приметным, ненавязчивым ароматом парфюма, свежим и прохладным. А может быть, это был лосьон после бритья. Э-Ар подняла палец, указывая на потолок.

– Там...

Ло-Ир поднял глаза, ничего особенного не увидел и вернул удивлённый и настороженный взгляд на Э-Ар.

– Сеть, – пробормотала она. – Сизая, как грозовые тучи. И огоньки красные. Померещилось, наверно...

Брови молодого ур-рамака сдвинулись. Он помог Э-Ар усесться на кровать и присел рядом.

– Не померещилось, Рыжик. Это Нга-Шу. Она питается негативом: болью, ненавистью, гневом, враждой... И страхом. Поэтому не бойся.

Его рука обняла Э-Ар за плечи, одев её чувством защищённости и уюта, как тёплой, пушистой шубой.

– Одоми открыл тебя Духу Зверя, ты теперь будешь видеть и чувствовать мир немного иначе. Ты проспала больше суток, но это нормально. Можно сказать, ты родилась снова, поэтому поздравляю тебя.

Э-Ар поёжилась.

– Сп-пасибо, – с запинкой проронила она. – А эту... сеть я тоже теперь буду видеть?

– Твои глаза открылись, и вещи, невидимые тебе раньше, стали видны. Но ты не должна бояться. Боящийся отдаёт свои силы Нга-Шу. Равно как и гневающийся, и ненавидящий.

Заворожённая серебристым мерцанием глаз Ло-Ира, Э-Ар спросила:

– А любящий?

Он улыбнулся, и его лицо приблизилось, дыша теплом.

– По-настоящему любящий никогда не станет её добычей. Любовью он связан с Духом Зверя, и если только он сам не убьёт в себе любовь и Зверя, он неуязвим для Нга-Шу.

Его ладонь накрыла её руку, и Э-Ар самой захотелось заурчать, как кошка. В этот момент послышалось негромкое "гм, гм": в дверях стояла Уль-И. Вроде ничего особенного они с Ло-Иром не делали, но Э-Ар кольнуло скверное чувство, будто её застали на месте преступления. Молодой оборотень, однако, был невозмутим и светел, как утренняя заря. Улыбнувшись своей девушке, он встал.

– Привет. Тебе тоже ко второму периоду? Поехали вместе, я тебя отвезу.

– Нет, я... лучше пешком прогуляюсь, – ответила девушка, глядя странными, неподвижными глазами куда-то поверх его головы.

– Чего ты? – засмеялся Ло-Ир. – Поехали!

– Нет, спасибо, я... пойду.

Уль-И развернулась и вышла. Послышался удаляющийся стук её каблуков.

– ЧуднАя она какая-то сегодня, – озадаченно усмехнулся Ло-Ир, пожав плечами.

По спине Э-Ар пробежал неприятный холодок, и она поёжилась, всё явственнее чувствуя себя здесь лишней. Ещё не хватало из-за неё размолвок между ними.

– Тебе лучше догнать её, – сказала она. – По-моему, Уль-И что-то не то подумала.

– Что – не то? – Ло-Ир присел перед ней на корточки. – Думаешь, приревновала? Глупости. Ты мне нравишься, я чувствую тебя, как родную... Как сестрёнку. Я всегда был единственным в семье, у меня никогда не было братьев и сестёр. А когда увидел тебя – будто что-то щёлкнуло. У меня такое чувство, будто я тебя знаю всю жизнь... или в прошлой жизни знал. Мне хочется тебя оберегать, защищать... Тебя и твоего малыша. Рыжик...

Он ласково заправил прядь волос Э-Ар ей за ухо, встал.

– Ну... Мне пора. Выпью чашку тоо и – в универ.

Ло-Ир вышел – лёгкий, стремительный, светлый, и Э-Ар стало грустно. Будто солнце зашло. Свернувшись на постели в клубок, она снова натянула одеяло.

Отец уехал на встречу с похитителями, взяв с собой восьмерых дюжих охранников, а Ло-Иру велел остаться дома за старшего. Ло-Ир предпочёл бы поехать с ним: тяжёлое чувство не давало ему покоя. Помочь отцу, защитить его – для этого он вполне годился, будучи уже давно не ребёнком. Физически двадцатилетний младший Ягуар был уже крепок, хотя по законам до вхождения в полную зрелость ему оставалось десять лет, о ментальных приёмах он тоже имел неплохое понятие – казалось бы, что ещё нужно? Несомненно, он был бы весьма полезен отцу в этом опасном деле, но, с другой стороны, оставлять без защиты Э-Ар тоже не следовало. Только поэтому Ло-Ир и не стал возражать против своей роли.

Он не выдумывал, говоря ей о своём странном ощущении, будто он знает её всю жизнь. Оно возникло сразу, когда они в первый раз увиделись, и с тех пор не покидало Ло-Ира. Но это вовсе не означало, что ему немедленно захотелось бросить Уль-И и переключиться на неё. Ни о чём подобном он и не помышлял: Э-Ар была замужем и ждала ребёнка. Но эти весомые обстоятельства не помешали возникновению в его сердце очень тёплого чувства к ней.

На занятиях Ло-Ир был рассеян: мыслями он находился с отцом. На перемене после третьей лекции он решил созвониться-таки с Уль-И: её странная утренняя выходка не то чтобы обеспокоила – скорее, озадачила его. Но вместо её голоса он услышал стандартное сообщение, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. "Дуется... Ладно, пусть, – подумал Ло-Ир. – Заеду за ней в колледж, и всё выясним".

В коридоре студенты обсуждали новость: утром на площади Акоа произошли массовые беспорядки. Митинг синеухих превратился в драку с красноухими, а потом всеобщая заваруха с "мочиловом" была разогнана полицией. Были пострадавшие и погибшие. Стоя за декоративной колонной, Ло-Ир услышал разговор ребят из параллельной группы.

– Правильно, мочить надо этих синих уродов, – сказал мускулистый и коротко стриженный Дайи-Бо Рокус, лучший спортсмен-гребец на гайякке. (Длинная лодка на семь гребцов – прим. авт.)

– Надо, – поддержал его темноволосый красавчик Линн-Зео Тумм, староста группы. – Убийства – их рук дело, железно.

– Так вроде и их самих убивают, – попытался возразить кто-то. – В смысле – и среди них есть жертвы.

Дайи-Бо бросил на возразившего тяжёлый взгляд.

– Мочат своих, чтобы отвести подозрение, – выдал он своё непререкаемое мнение.

– Да нет... Не может быть.

– А я говорю – они это, уроды синие! – И Дайи-Бо заиграл кулаками, сжимая и разжимая их.

Никто не посмел ему больше прекословить. Никто, кроме Ло-Ира. Он вышел из-за колонны и сказал:

– Да нет, Рокус, ты ошибаешься. Убийства – дело рук совсем других людей.

Настала тишина. Кто-то отвёл взгляд, кто-то ухмылялся и шевелил бровями, кто-то смотрел в пол. Дайи-Бо повернулся к Ло-Иру лицом и попытался испепелить взглядом и его, но Ло-Ир только внутренне усмехнулся: в плане навыков психического воздействия Рокус был, как и все красноухие, полный ноль, и эти его штучки могли производить впечатление только на слабых и робких. Ло-Ир мог бы прямо сейчас преподать ему урок, но пока воздержался.

– А ты почём знаешь? – хмыкнул Дайи-Бо. – Может, ты и есть один из них, а?

– Идиот ты, Рокус, – бросил Ло-Ир и повернулся, чтобы уйти. Разговаривать тут было не о чем. И не с кем, кроме, пожалуй, того вихрастого паренька, который попытался возразить. Но его вихры и цыплячья шея выглядели довольно беззащитно, свидетельствуя о том, что их обладатель – плохой спорщик и никуда не годный боец. Что и подтвердилось, когда он смолк под этим "фирменным" взглядом Дайи-Бо.

Не успел Ло-Ир сделать и шага, как на плечо ему тяжело опустилась рука. Так он и думал. Сейчас Дайи-Бо спросит: "Как ты меня назвал?"

– Как ты меня назвал, урод, повтори?

Всё как по сценарию. Ло-Ир обернулся наполовину и повторил спокойно:

– Я назвал тебя идиотом, Рокус. Но, как выяснилось, ты ещё и глухой.

Кто-то фыркнул. Дайи-Бо свирепо обернулся, ища взглядом того, кто это сделал, но у всех были уже непроницаемо-постные лица. Но Ло-Ир знал, что это – вихрастый, и подмигнул ему. Уши у паренька были красные, но душа – вроде бы живая.

– Значит, так, Деку-Вердо! – рявкнул Дайи-Бо, безуспешно сверля Ло-Ира взглядом. – За свои слова ты ответишь, и мне плевать, что твой папаша – какой-то там воротила. Для меня вы оба – обычные синеухие уроды. Встречаемся после периодов на заднем дворе, и там я тебя научу, как ты должен разговаривать.

– Мой отец тут ни при чём, – ответил Ло-Ир холодно. – Я всегда сам отвечаю за свои слова и дела. После лекций я к твоим услугам.

После четвёртого периода Ло-Ир ещё раз попробовал дозвониться Уль-И. Безрезультатно. Огорчённый, он спустился по ступенькам университетского крыльца, блестевшим от недавно прошедшего дождика. Нужно было по возможности побыстрее ткнуть Дайи-Бо носом в землю и ехать на поиски Уль-И. Если он правильно помнил её расписание, сегодня у неё было пять периодов. Для верности он заглянул в органайзер в своём телефоне: там у него было отмечено время окончания занятий Уль-И, чтобы заезжать за ней. Да, всё верно, пять периодов. Должен успеть.

– Ло-Ир! – окликнули его вдруг. – Привет!

Его догонял тот вихрастый парень из параллельной группы. Ло-Ир улыбнулся.

– Привет... Слушай, в лицо я тебя помню, а вот как зовут – не знаю, не доводилось с тобой пересекаться, – сказал он.

– Ки-Оно, – заулыбался в ответ вихрастый. – Ки-Оно Карран. Там это... На заднем дворе уже все собрались, ждут. А я только хотел сказать, чтобы ты знал: я за тебя болею. Но стоять буду с теми, кто против тебя.

– Почему так? – усмехнулся Ло-Ир. Хотя и сам догадывался.

Ки-Оно замялся.

– Ну... Мне здесь ещё учиться.

– Мне тоже, – веско сказал Ло-Ир. – Ладно... Если ты не готов открыто заявить о своих взглядах – это твоё дело. Я всё понимаю. Спасибо тебе.

– Да не за что, в общем-то, – пробормотал Ки-Оно грустно.

На заднем дворе, под уже изрядно облетевшими деревьями, собрался чуть ли не весь их четвёртый курс, и не только: даже с других курсов подтянулся народ. Ло-Ир усмехнулся. Дайи-Бо хотел публично опозориться? Что ж, его выбор.

Зрители разделились: те, кто болел за Дайи-Бо, стояли отдельной группой, значительно большей по численности, чем та, которая симпатизировала Ло-Иру. Он поискал глазами вихрастого Ки-Оно. Да, так и есть, тот стоял с болельщиками Рокуса. Увы, чуда не случилось, и парень не преодолел в последний момент своей робости.

Ло-Ир подошёл к своей "группе поддержки". Вполне понятно, что там были все синеухие студенты их курса, плюс парочка с третьего и один первогодок, кажется. В обеих группах присутствовали не только парни, но и девчонки. Дайи-Бо стоял в компании сразу трёх красоток, самодовольный и уверенный в своей победе; наверно, он рассказывал им, как он сейчас сделает "этого синеухого урода". Высокий, плечистый рыжеватый блондин с пшеничными бровями и пронзительными голубыми глазами, он являл собой для виснувших на нём девиц лучший образец спортивности и мужественности.

Слушая ободряющие слова от своей команды зрителей, Ло-Ир снял куртку и отдал её им на сохранение, а также рюкзак, часы и телефон. День был сырой, холодный и пасмурный, но мышцам предстояла весьма жаркая работа.

– Ну что, синеухий, ещё не обделался от страха? – крикнул ему Дайи-Бо, также сбрасывая куртку и поигрывая рельефными бицепсами. Их плотно облегали рукава белоснежной футболки, выгодно оттеняя бронзовый загар из солярия. – Если сдрейфил, то я удовлетворюсь извинениями. Скажи: "Простите меня, господин Рокус, я – синеухий урод и больше никогда не скажу вам оскорбительных слов!" – а потом лизни мне задницу! При всех! Тогда я, пожалуй, не буду бить твою смазливую мордашку!

Его поддержал хохот болельщиков. Команда Ло-Ира стояла молчаливая и полная презрения к ним.

– Зря ты собрал такую кучу свидетелей, Рокус, – сказал Ло-Ир негромко, щурясь на ветру. – Если тебе хочется со мной подраться – я готов. Но лучше – один на один. Так тебе хотя бы удастся избежать публичного провала.

– Ну, я же говорил, что он сдрейфил! – заорал Дайи-Бо, торжествующе оборачиваясь к своим болельщикам. Потом – к Ло-Иру: – Лижи мою задницу, ублюдок, и извиняйся!

– Что ж, как тебе будет угодно, – сухо ответил младший Ягуар. – Если ты так жаждешь позора на глазах у всего курса – ты его получишь сполна.

Использовать психические приёмы он счёл по отношению к красноухому противнику не совсем честным: если драться, так на равных условиях. Рокус атаковал внезапно и яростно, но Ло-Ир столь же молниеносно уклонился. Когда он ушёл таким образом от нескольких атак, Дайи-Бо крикнул:

– Дерись, мать твою, как следует! Хватит увиливать, трус убогий!

– Мне не хочется тебя калечить, Рокус, – объяснил Ло-Ир.

– Это я тебя щас покалечу! – зарычал тот.

– Сам напросился, – пожал плечами Ло-Ир.

Он отправил Дайи-Бо в нокаут одним-единственным ударом. Ещё секунду назад тот был полон злости и энергии, а сейчас уже лежал распростёртым на газоне, с тонкой струйкой крови, текущей из носа. Секунды шли, а он не шевелился и не поднимался. К нему подбежали несколько болельщиков, принялись его тормошить, осматривать и ощупывать.

– Бо! Бо, ты в порядке? Ты живой? Бо!

Рокус не реагировал. Роскошноволосая блондинка Пэй-Лиа квохтала над ним, как курица, присев на корточки в своей узкой светло-бежевой юбке и на высоченных каблуках. Шов юбки от чрезмерного натяжения лопнул сзади на самом видном месте, и это повергло модницу в едва ли не больший шок, чем вид бесчувственного Дайи-Бо. Вскочив, она закричала Ло-Иру со злостью и слезами:

– Ты его убил, урод!

– Да жив он, – ответили ей. – Без сознания только.

У кого-то нашлась бутылка с водой. Ею полили Дайи-Бо на лицо, и он застонал и поморщился. Это внушило болельщикам надежду на продолжение драки:

– Очухался! Бо, молодец! Вставай, вмажь ему как следует, как ты умеешь!

Какое там!.. Ло-Иру невооружённым глазом было видно, что Дайи-Бо уже не боец. Он не только не мог встать, но даже и сесть без посторонней помощи оказался не в состоянии.

– Всё, ребята, бой окончен, – сказал Ло-Ир. – Расходитесь, смотреть больше не на что.

Надевая куртку и часы, он выслушивал восторженные похвалы и сносил хлопки по спине. Разве что автограф не просили. Озабоченно глянув на циферблат, он отметил, что всё ещё успевает к концу занятий Уль-И.

Возле машины его снова догнал вихрастый Ки-Оно, сияющий улыбкой.

– Ты... я не знаю... монстр просто! – выразил он Ло-Иру своё восхищение. – Вырубил его на третьей минуте боя! Я специально засекал – две минуты десять. А там ещё и тотализатор был, представляешь? Ставки делали.

– Ты на кого-нибудь поставил? – усмехнулся Ло-Ир.

– Нет, – смущённо ответил Ки-Оно. – У меня... Я не богат сегодня.

– Ничего, если не дурак – разбогатеешь когда-нибудь.

И, с грустноватой улыбкой похлопав его по плечу, Ло-Ир сел в машину и завёл мотор.

Медицинский колледж, в котором училась Уль-И, традиционно считался "факультетом невест": на восемьдесят процентов студенческий состав был женского пола. Глянув в зеркало в вестибюле, Ло-Ир не заметил на себе следов драки и остался доволен. Звонка с последнего периода ещё не было, и ему пришлось ждать в коридоре.

Вот звонок прозвенел, студенты начали покидать аудитории, и Ло-Ир попал под обстрел оценивающих девичьих взглядов. Однако сколько он ни искал глазами Уль-И, она так и не встретилась ему, и Ло-Ир ощутил первый укол беспокойства. Специфический запах, царящий в этих помещениях, также не способствовал его успокоению, и он растерянно бродил по коридорам, приглядываясь и принюхиваясь. Слабый запах Уль-И он кое-где уловил, но следы эти были явно старыми.

– Ло-Ир, привет, – услышал он приятный голос.

К нему подошла высокая брюнетка в бежевом брючном костюме, сероглазая и темнобровая – очень красивая. Из-под прямых блестящих волос виднелись кончики синих ушей.

– Привет, – улыбнулся Ло-Ир. – Мы знакомы?

– Уль-И о тебе рассказывала, так что заочно – да, немного знакомы, – ответила девушка. – Я её подруга, Ма-Ин. Ты её ищешь, да?

– Да, – сразу насторожился Ло-Ир. – А ты знаешь, где она?

– Нет, её сегодня не было в колледже, – сказала Ма-Ин, увеличив своим ответом беспокойство Ло-Ира многократно. – Я не могу до неё дозвониться. А когда увидела тебя, хотела спросить то же самое – не знаешь ли ты, где она?

– Мы виделись с ней утром, она направлялась в колледж, – пробормотал младший Ягуар. – Больше я ничего не знаю. Спасибо, Ма-Ин... Пойду её искать дальше.

Дома Уль-И тоже не оказалось. Родители её, по-видимому, были на работе, и дверь Ло-Иру никто не открыл. Он даже спросил у консьержа, не видел ли тот девушку, и тот сказал:

– Видел, как выходила утром, и всё. Как возвращалась – не видел.

У консьержа работал небольшой телевизор, и на экране мелькали кадры новостного сюжета о событиях на площади Акоа. Ло-Ир не стал бы задерживаться, если бы ему не показалась знакомой фигура оборотня, от которой шарахались в стороны полицейские. Даже через экран телевизора была ощутима холодная волна, приподнимающая на теле все волоски и пробегающая по всем внутренностями спазмом страха.

Огненная Лисица. Уль-И. Она была там.

Голос диктора вещал:

– В ходе уличных беспорядков пострадали двести синеухих граждан, сто пятьдесят красноухих, есть сведения о десяти погибших. Также во время полицейской операции был застрелен оборотень, девушка на вид двадцати – двадцати двух лет, личность которой сейчас устанавливается.

Она лежала в обрывках одежды на залитой кровью брусчатке, изрешечённая пулями. Уже в человеческом облике, хрупкая и нежная. А тупые полицейские в чёрных касках стояли и смотрели, кого они убили.

– Молодой человек... Вам что, плохо? Врача вызвать?

Консьерж зачем-то совал Ло-Иру стакан воды. Зарычав, Ло-Ир оттолкнул стакан и, спотыкаясь, направился во двор – к машине.

-- Глава 18. Белый оборотень

Босые ноги Тиш-Им переминались на первому снегу, а коротенькая рубашка трепетала на ветру, как схваченный заморозками осенний лист. Когтистая рука Йедук-Шая крепко держала её повыше локтя, и она приплясывала на обжигающе холодном белом покрывале, под которым похрустывал слой опавших листьев. В этих краях зима наступала явно раньше... А может, просто уже прошло много дней, и осень действительно кончилась – Тиш-Им в плену потеряла счёт времени. Месяц миновал со дня её похищения или неделя – она не могла сказать.

После постоянного полумрака комнаты (или, скорее, тюремной камеры) белизна снега до боли слепила её, и она щурилась – широко открыть глаза было невозможно. Укреплённый огромными каменными глыбами вход в подземный коридор чернел слева в небольшом взгорке, а вокруг высились частоколом тёмные стволы деревьев. Хрусткая и хрупкая, тонкая, как ледок на луже, морозная тишина сводила с ума. Слишком много воздуха, слишком много снега и свободы.

Скованной холодом груди было трудно дышать. Белый туман с перебоями вырывался изо рта, тёмные стволы окружали её жутким молчанием. Лысый череп Йедук-Шая жёлтым яблоком возвышался над укутанными в короткую меховую накидку плечами. А из-за деревьев к ним кто-то шёл, поскрипывая по снегу – о, как же ему повезло, что он обут!

Тиш-Им сквозь болезненный прищур вглядывалась... Знакомые светлые волосы платинового оттенка, стройные ноги в узких чёрных брюках, руки в карманах куртки, небрежно обмотанный шарф. Рай-Ан? Да, это был он! В сердце впились ледяные иголочки...

Он шёл не один – с обеих сторон на некотором расстоянии его сопровождали вооружённые чёрные псы. Их дыхание вырывалось таким же белым туманом...

– Стой! Покажи руки! – каркнул Йедук-Шай.

Рай-Ан остановился и вынул руки из карманов. Пусто. Впрочем, псы его, наверно, уже обыскали на предмет оружия, а со стороны верховного жреца это была просто "тёплая" встреча. Тиш-Им не стоялось на месте, хотелось рвануться к нему навстречу, повиснуть на шее, уткнувшись лицом в шарф, и плакать... плакать бесконечно. Слёзы, подступив к глазам, согрели их. Надо же, ещё что-то тёплое оставалось в её промёрзшем теле...

Рай-Ан был непроницаем. Холодный, чужой, суровый, он взглянул на Тиш-Им, но будто и не увидел её. На девушку словно дохнуло ледяным веянием от него. Слёзы застыли в разрываемых болью глазах.

– Ну что ж... Вот мы и встретились снова, – сказал верховный жрец.

– Позволь моим людям забрать девушку, – не моргнув и глазом, холодно потребовал Рай-Ан.

Йедук-Шай хмыкнул.

– Это было бы слишком легко. Нет! Я просто отпущу её в лес.

– Раздетую? – льдисто сверкнули амальгамой глаза Рай-Ана.

– А почему бы нет? – усмехнулся верховный жрец.

– Мы так не договаривались, Йедук-Шай.

– Условия ставлю здесь только я! – Когти верховного жреца больно впились в руку Тиш-Им. – Я дам ей уйти. Да, без тёплой одежды ей будет трудновато: края тут суровые, зима наступает раньше, чем у вас, но, как бы то ни было, это пусть и маленький, но шанс. А как она его использует, будет зависеть от неё.

И его хватка разжалась. Тиш-Им непонимающе стояла, обхватив себя руками и дрожа. Её выгоняли в лес... вот так? Почти голышом? Верная смерть. Ведь она просто не знала, куда идти. Слёзы уже не катились – замёрзли, наверно. Рай-Ан хотел снять куртку, чтобы отдать ей, но рука Йедук-Шая запрещающим жестом выбросилась вперёд.

– Нет! – рявкнул он. – Она пойдёт так. Иди! – Этот окрик был адресован уже Тиш-Им.

– Но к-куда? – запинаясь, спросила она.

Ответом ей была улыбка-оскал:

– Буди в себе Дух Зверя, детка, и ищи дорогу!

Девушка, дрожа, посмотрела на Рай-Ана. Он, показав рукой себе за плечо – в сторону, откуда он пришёл, – сказал:

– Туда, милая, по моим следам. Всё будет хорошо.

– А... ты? – спросила она.

На его непроницаемом, словно замороженном лице наконец проступило бледное подобие улыбки.

– Иди, малыш. Я подойду чуть позже.

Правда вдруг дохнула ледяным скорбным ужасом: он не подойдёт позже... Он вообще никогда не подойдёт, он просто жертвует собой.

– Нет! – зарыдала Тиш-Им, бросаясь к Рай-Ану.

Её не успели остановить, и она повисла-таки на его шее, сотрясаясь и от рыданий, и от холода. Уткнулась в его шарф, тонко пахнущий туалетной водой, вцепилась закоченевшими пальцами в его куртку.

– Рай-Ан...

Его ладонь легла ей на затылок.

– Мы ещё увидимся, обещаю, – шепнул он. – А я всегда держу своё слово. Иди, маленькая.

Её оторвали от него силой. Чёрные псы, рыча, наставили на неё дула автоматов, и она могла только бессильно смотреть, как Рай-Ан уходил с верховным жрецом в подземный проход. Почему он не превращался в белого ягуара, почему не разрывал их всех в клочья?!

– Рай-Ан! – закричала она, не вытирая катящихся по щекам тёплых слёз. – Рай-Ан...

Он не обернулся, исчез в темноте прохода. Всхлипывая до боли под ложечкой, Тиш-Им побрела по жгучему снегу в указанном ей направлении, следуя за отпечатками ног. Её тело терзал холод, душу разрывало отчаяние. Для чего ей его жертва? Как жить после неё? А главное – зачем, если его, единственного, самого лучшего, не будет в этом сходящем с ума мире?

В ответ – лишь молчание деревьев и снега.

Чтобы хоть немного отогнать холод, она побежала, но быстро устала и выдохлась. Нет, никуда она не дойдёт... Не было сил. Да и желания жить – тоже. Лечь в снег и уснуть. Мороз постепенно убьёт её. Но тогда жертва Рай-Ана будет напрасной...

Обхватив холодный ствол, она переводила дух. Что-нибудь на ноги бы... От рубашки, которую на неё надели, не оторвать ни куска – шёлк не порвёшь. Сев на поваленное дерево, она стала растирать, массировать и щипать заледеневшие ступни. Даже, дотягиваясь, пыталась дышать на них.

Отдохнув, Тиш-Им поплелась дальше. То и дело за стволами ей мерещились чёрные тени, и она, вздрагивая, озиралась. Неужели псы? Она ускорила шаг. Тени не отставали, мало того – их становилось всё больше. Пять или шесть... Нет, восемь. Десять? Тиш-Им сбилась со счёта. Как ожившие куски мрака, они скользили везде, куда ни глянь; чем больше Тиш-Им боялась, тем ближе и больше они становились. Оглушительно стучало её сердце, и с каждым ударом у девушки оставалось всё меньше сил. Куски мрака призрачно мелькали следом... слишком мертвенные и бесплотные, чтобы быть псами. В глазах потемнело, ноги подогнулись, и Тиш-Им упала в снег. В застелившей её взгляд тьме вспыхнули нити, тянущиеся к ней от преследователей. Они опутывали её, как паутина муху. В ушах бухали глухие толчки...

Отчаянно мотая головой и ползя по снегу уже на четвереньках, девушка пыталась содрать с себя эту сеть. Внезапно наткнувшись на что-то тёплое и волосатое, она вскрикнула. Над ней возвышалась чудовищная чёрная гора, покрытая шерстью – гигантский пёс с пастью, не уступающей по размерам ковшу экскаватора. Жёлтые глаза под нависающими мохнатыми клочками бурой шерсти – "бровями" – смотрели сверху с тупой злобой и горели плотоядным огнём, а с нижней губы капала вонючая слюна.

Крик застрял в горле Тиш-Им куском льда. Она разом ослабела и могла делать только жалкие попытки отползти по снегу от надвигающегося на неё чудовища. Сердце провалилось в удушающий чёрный мешок ужаса, а тело под взглядом маленьких жёлтых глаз пса стало беспомощным, как у новорождённого младенца. Встав на дыбы, пёс-оборотень продемонстрировал во всей красе плоское брюхо с твёрдыми мускулами и огромный, покрытый шерстью мужской орган. Из сдавленного горла Тиш-Им вырвался только писк, когда зверюга рухнул на неё всей своей тушей... Но не придавил, а удержался на мощных передних лапах, щекоча её шерстью своего брюха.

Свист внезапно налетевшей метели охладил его пыл. Пространство заполнилось бурлящим снежным безумием, всё окутал ледяной пронизывающий сумрак, и пса будто сдуло с девушки. Сквозь снежную пелену проступил холодный голубоватый свет двух огоньков – у бурана были глаза! В состоянии, близком к коме, Тиш-Им увидела, как метель приняла очертания огромного белого волка с мохнатой гривастой шеей. Его шерсть серебристо светилась, а глаза горели ледяными сапфирами; белые клыки штыками вонзились в брюхо пса-громилы и распороли его.

Бездыханная туша пса чернела на снегу, белый волк пожирал его вывалившиеся внутренности, а Тиш-Им лежала в сугробе, наполовину заметённая. Буран окружал их непроглядной стеной, а в центре было гораздо спокойнее.

Наевшись, волк подошёл к девушке, и его глаза из сапфировых стали чёрными. Леденящая своей древностью бездна смотрела из них, и Тиш-Им, став вдруг легче пёрышка, провалилась в неё. Пасть волка приблизилась, из неё пахло сырым мясом и свежей кровью, но этот запах был девушке не противен. Снова во мраке вспыхнули нити сети, по которым из Тиш-Им уходили силы, но пасть волка с лязгом оборвала их у её грудины. Всё пространство содрогнулось и хлопнуло, как внезапно натянутый ветром парус, и настала чернота.

Ситуация на лесной дороге была такова: два чёрных внедорожника, восемь крепких парней с опущенными автоматами и сорок чёрных псов – с поднятыми на изготовку. Стрельбу никто не начинал. Взятые в кольцо, охранники Рай-Ана не могли ни помочь своему хозяину, ни найти в лесу Тиш-Им. Их окружала стена плотной и осязаемой злобы, от соприкосновения с которой поднимались дыбом волоски даже на бровях, а диафрагму обжигало.

Надежды возлагались на клан Северного Волка, граница территории которого располагалась в полутораста километрах к юго-западу от этого места; он обещал помочь, но подкрепления пока не было видно. Чёрные пёсьи морды злобно таращили холодные жёлтые глаза, и руки восьмёрки охранников сжимали оружие без попыток его применить. Вдруг у одного из псов шевельнулось ухо, другой повёл носом... А третий упал, убитый снайперским выстрелом в голову. Одновременно с ним рухнули ещё четверо, а остальные начали озираться, направляя оружие в разные стороны: выстрелы были явно сделаны не окружёнными охранниками Рай-Ана, которые и пальцем не пошевелили, а кем-то снаружи.

Пули разили наповал одного пса за другим, и те стреляли наугад, временно забыв о своих пленниках. Восьмёрка, воспользовавшись моментом, бросилась бежать.

Им удалось вырваться из окружения. Двое получили лёгкие раны, на их способность передвигаться не повлиявшие. Они бежали по следу главы клана Белого Ягуара, отстреливаясь от преследовавших их псов. Но последним догонять их было не так-то просто: то и дело у них на пути возникали препятствия, берущиеся как бы из ниоткуда: то их сшибала с ног непонятно кем растянутая проволока, то укладывал на снег меткий выстрел, сделанный невидимым снайпером. Создавалось впечатление, будто их преследовали призраки. Одному псу случайно удалось ранить такого невидимку: послышался стон, и на снег осела фигура в белом маскировочном костюме с кровавым пятном на боку. Обрадовавшись, пёс кинулся было добить раненого врага, но получил пулю в сердце от другого невидимки.

"Призраками" и было обещанное подкрепление от клана Северного Волка, воины которого славились своим умением наводить морок на чувства противника, ускользая от его восприятия и таким образом оставаясь как бы невидимыми. Немногочисленный отряд, посланный на подмогу собратьям из другого клана, эффективно задерживал псов и прореживал их ряды.

На бегу частично трансформируясь – специальный покрой костюмов был рассчитан на такой случай, – отряд Рай-Ана нёсся по его следу. Внезапно с неба упал вьюжный мрак, и бойцы замедлили движение, а потом вынуждены были и вовсе остановиться: вокруг на расстоянии вытянутой руки стало не видно ни зги. Откуда взялась эта темень и метель среди ясного дня? Однако ненастье исчезло так же внезапно, как разразилось, и бойцы увидели на снегу обнажённый и окровавленный труп рослого мужчины богатырского телосложения. Здоровяку вспороли живот, и весь снег рядом был в ошмётках внутренностей. Похоже, они стали чьим-то обедом...

Девушка, которую они искали, тоже здесь побывала. Крови на её следах не было, значит, ран она, скорее всего, не получила. Один вопрос: куда она пропала, а также откуда пришёл зверь, пообедавший здесь? Судя по снегу, он будто возник из ниоткуда. Нигде, кроме как возле тела, отпечатков исполинских волчьих лап не было. И ещё одна странность: если тут бушевала метель, почему следы не занесены?

Размеры следов волка были очень крупными – намного больше, чем следы обычного среднего оборотня этого вида. И они таинственным образом обрывались, как будто зверь спустился с неба, а потом снова взлетел...

– Я видел его, – послышался сзади голос.

Из-за деревьев вышли бойцы клана Северного Волка – невысокие, поджарые, в белых костюмах с капюшонами, вооружённые автоматами с оптикой. Присев у трупа и рассмотрев следы, один из них повторил:

– Я видел его... Это Белый Волк-призрак. Никто не знает, где его логово, потому что он не оставляет следов, словно бы перемещаясь по воздуху.

– Сказки, – усмехнулся старший отряда Рай-Ана, Нар-Ук, возвращая речевым органам человеческую форму. – Привидений не бывает.

– Он не привидение, – покачал головой боец из Северных Волков. – Привидения не оставляют следы на снегу. – Он кивнул на отпечатки волчьих лап. – Но привычные для нас законы движения в пространстве для него не писаны. Он старше всех Учителей... да наверно, даже этого леса старше.

Нар-Ук почесал в затылке, и его кошачьи зрачки сузились в две вертикальные щёлки.

– Интересные дела... Если никто не знает, где он живёт, то найти девчонку будет теперь весьма проблематично. Похоже, этот тип её забрал.

– Псы идут! – раздался короткий приглушённый возглас.

Дальше было не до разговоров. Северные Волки снова стали "невидимками", а бойцы-ягуары, выпустив когти, стали карабкаться на деревья.

Группа из десяти псов выбежала на место "кровавого обеда". Вид выпотрошенного трупа ошарашил их буквально на одну секунду, но этого промедления хватило, чтобы в них полетели новые пули. Бой возобновился.

Скованные кандалами босые ноги Рай-Ана спотыкались, ограниченные в ширине шага, но пёс-конвоир то и дело тыкал его в спину дубинкой, подгоняя вперёд по коридору. Разорвать цепи он не мог: на лесной дороге ему сразу же после выхода из машины вкололи RX. Побочные эффекты уже чувствовались: его мутило, подкашивались колени, к горлу то и дело подступал ком тошноты. На сей раз нейтрализовать препарат у себя в организме ему не удавалось: слишком велика была доза, в несколько раз превышавшая обычную. От обычной его так не тошнило бы. Каменные стены, покачиваясь, плыли мимо, по голым плечам бежали мурашки. Из одежды на нём были только брюки, остальное забрали.

Глава клана Северного Волка, Трай-Кан Киткаррн, откликнулся на его просьбу о помощи и пообещал прислать своих бойцов – и из солидарности перед лицом общего врага, и потому что был Рай-Ану многим обязан. Белый Ягуар никогда не просил вознаграждения за услугу – только готовность оказать ответную. И в урочный час Северный Волк не отказался вернуть долг.

Северяне всегда были прекрасными воинами, искусство становиться "невидимками" для противника было их особым талантом, распространённым только внутри клана. Рай-Ан не сомневался, что с их помощью его бойцы вырвутся из окружения, в которое чёрные псы их взяли сразу по прибытии. И найдут Тиш-Им... Как она, должно быть, замёрзла, бедная девочка. Босыми ножками по снегу её мог заставить идти только такой выродок, как Йедук-Шай.

От нового толчка в спину Рай-Ан чуть не упал. Обернувшись, он прошипел:

– Можно не пихаться? Я и так иду.

Если бы RX не угнетал его настолько, что не было сил даже для сколько-нибудь чувствительного ментального удара, этому чересчур усердному конвоиру здорово досталось бы. И всё же нынешние, возрождённые псы не могли сравниться с теми бешеными оборотнями, что были тысячу лет назад... У тех было кое-что большее, чем просто грубая сила и давящая агрессия. Возможно, дело так обстояло не потому, что нынешних плохо обучили, а из-за того, что времена изменились... И оборотни тоже стали уже не те.

От толчка Рай-Ан упал на пол. Над ним возвышалась грудастая статуя из гладко отшлифованного чёрного мрамора, вся в бликах света от трёхногих жаровен с углями, горевших рядом.

– Туо буде ж'ртвованэ Мати Нга-Шу, – сказал Йедук-Шай. – Тисуча години трэба було щекати за тойого дару!

Этот язык гулким эхом отозвался в душе Рай-Ана... Тысячелетним эхом. "Ты будешь принесён в жертву Матери Нга-Шу. Тысячу лет пришлось ждать этого подарка".

За спиной у него был каменный алтарь, а справа, у стены зала – клетка. Его оттащили к ней и затолкали внутрь. Йедук-Шай, поблёскивая желтоватым черепом, воздел руки к каменным сводам зала и поклонился статуе, а потом подошёл к клетке и с хищной улыбкой добавил всё на том же языке:

– Но сначала ты увидишь, как на этом алтаре я лишу невинности твою девчонку!

Рай-Ан только стиснул зубы. Не бывать этому. Тиш-Им уже нашли, псам её не достать, он почему-то знал это. Знал и всё.

– Такая же участь постигнет и двух других, что были у водопада, – проскрежетал верховный жрец. – После этого ничего уже нельзя будет исправить, и даже все ваши Учителя, вместе взятые, ничем не помогут ввергающемуся в хаос миру... Три главных карты в этой партии, длившейся столько веков, будут биты, а без них, сколько ни комбинируй, сколько ни тасуй остальную колоду – желаемого вами исхода не добиться. Я замкну разорванную цепь моей судьбы, и вы уже ничего не сможете со мной сделать, даже если убьёте меня – я всегда буду возвращаться и побеждать! Вам не избавиться от меня и не отправить Мать Нга-Шу в новую спячку. И она, оттолкнувшись от этой отправной точки, взовьётся на новую ступень могущества. Глупые люди, отказавшись от источника жизни своих душ – Духа Зверя, тем самым освободили место для другого покровителя, который заполнит собой образовавшуюся пустоту. Да здравствует новая эра – эра Матери Нга-Шу!

Каждое его слово стискивало Рай-Ана, как железный обруч, не давая дышать. В ушах слышалось биение чьего-то огромного сердца, заставлявшего пульсировать сизые с красным отливом нити сети-грибницы. Собственное сердце Рай-Ана запуталось в ней, а по нитям с шипением тёк голос верховного жреца:

– Кровь девственности твоей ненаглядной малютки прольётся на этот алтарь и даст силу мне и Нга-Шу. Да, я обманул тебя, отпуская девчонку в лес... Это была только видимость, чтобы ты мне поверил. Моим солдатам не составит труда поймать и вернуть её сюда, как птичку в клетку. Раздетая она далеко не ушла! – Йедук-Шай разразился каркающим смехом, но в его глазах была только ледяная пустота.

С трудом разлепив пересохшие губы, Рай-Ан сказал:

– Не слишком-то надейся на своих тупых солдат... Они – только жалкие тени прежних бешеных.

Йедук-Шай ухмыльнулся поверх одетого мехом плеча.

– Может быть, они и туповаты, но яростны и преданны, как и раньше.

– Но и ты уже не тот, – проронил Рай-Ан, еле удерживаясь в сидячем положении.

Верховный жрец повернулся к клетке и взялся за прутья обеими руками с чёрными, длинными и загнутыми ногтями.

– И ты тоже, Ягуар, – клыкасто улыбнулся он. – Как там твой организм – справляется с ударной дозой RX?

Рай-Ан прислонился затылком к прутьям клетки и закрыл глаза. Жутко было смотреть в холодную пустоту зрачков этого безумца, одержимого идеей... И ведь он это всерьёз – вот что было самое страшное.

– Вот то-то же, – торжествующе заключил Йедук-Шай. – Я знаю, что некоторые из вас умеют нейтрализовать препарат, но с такой дозой даже тебе не справиться. И ты умрёшь в ужасных страданиях, моральных и физических. Смирись, Амо-Ин, ты проиграл.

Это имя, прозвучав, камнем упало в душу Рай-Ана, разошлось кругами по поверхности памяти. Цветочки смотрели наивными жёлтыми глазами, как он зализывал раны, и как молодой Волк целовал на шее лучницы с орехово-золотой косой родинку в форме крыла бабочки... Но ледяной ветер голоса Йедук-Шая налетел и сдул эту картину, покрыв её рябью.

– Вы отняли одну мою жизнь, а теперь я взамен заберу три ваши! Я брошу три таких камня, от которых мир захлебнётся волнами насилия и безумия! И его ещё долго будет лихорадить, уж мы это обеспечим. Мы – это я, Великая Мать и её вездесущая сеть!

Негромкий голос у входа в зал заставил Йедук-Шая обернуться:

– Верховный жрец... Разрешите доложить.

– Ну? Что там?

Рай-Ан слушал шелест ветра, колыхавшего жёлтые цветы. Одоми сказал: "Расклад таков: если ты убьёшь его сейчас, ему не одолеть тебя никогда, сколько бы раз он снова ни возвращался. Ему уже не оправиться от этого поражения. Но если ты убьёшь его, погибнет кто-то из тех, кто тебе дорог. За всё – своя плата".

Его выбор был уже сделан: он убьёт Йедук-Шая. Но не сегодня.

– Как так – упустили?! Как вы могли упустить девчонку, которую от холода ноги не слушаются?! Нарт-Эй, я простил тебе твой предыдущий провал в Нир-ам-Айяле, но сейчас... Я был слишком добр к тебе, идиоту! Ты годен только на корм Борг-Хуму!

Командир чёрных псов вздрогнул, будто его хлестнули кнутом, но почтительной позы не потерял.

– Верховный жрец... Борг-Хум мёртв.

Йедук-Шай ничего не сказал. Он закрыл глаза, прислушиваясь к сердцу Нга-Шу: оно билось спокойно, но без одобрения. Пожалуй, Белый Ягуар прав: бешеные были уже не те, что раньше. Словно им чего-то не хватало, и он ничего не мог с этим сделать. Он не мог вдохнуть ту непобедимую силу в их слабые души: они просто не вмещали её. Мир изменился, и оборотни тоже. Измельчали...

– Белому Ягуару помогает Северный Волк, – осмелился Нарт-Эй продолжить свой доклад. – Его воины-"невидимки" нанесли нам урон и помогли людям Ягуара вырваться из кольца. А Борг-Хум был обнаружен с выпущенными и наполовину съеденными кишками.

– Кто его прикончил – Ягуары или Северные Волки? – спросил верховный жрец.

– Похоже, что ни те, ни другие, господин. Следы у тела – волчьи, но среди Северных таких великанов не бывает. Северный Волк – не крупный, а тут просто исполин, и клыки у него – даже я таких не видел. Судя по ранам на теле – больше, чем у Борг-Хума.

– След взяли?

– В том-то и дело, верховный жрец... Ни откуда он пришёл, ни куда ушёл – неизвестно. Следы просто обрываются.

– Прочесать весь лес и найти!

– Слушаюсь, господин... Смею ли я надеяться, что моя казнь пока откладывается?

Йедук-Шай хмыкнул.

– Боюсь, что такого недоумка даже Мать Нга-Шу не захочет принять... Впрочем, мне надо подумать и ещё подыскать кандидата тебе на замену. Я тобой очень недоволен.

– Виноват, верховный жрец... Исправлюсь!

– Вряд ли. Идиотизм – это неизлечимо, – фыркнул Йедук-Шай.

Отмокая в горячей ванне, он предавался размышлениям – увы, пока не слишком радостным. Да, только на Убийц можно было положиться: они выполняли свою задачу более чем успешно, обводя полицию вокруг пальца и заставляя красноухих грызться с синеухими. Но Убийц у него было не так много, каждый из них ценился на вес золота. Вот они как раз более всего и походили по духу на прежних бешеных – элита, ничего не скажешь.

Нужно было ещё подумать, как отомстить Северным Волкам. Раньше он жёг деревни и грабил города, убивая всех без разбора, сейчас же следовало действовать тоньше и осторожнее. Можно было, например, отравить воду – наличие всюду централизованных водопроводных сетей только облегчало эту задачу. Или похитить и убить их детей, а потом подкинуть им тела. Убийцы справились бы с этим на "отлично".

Пора было наконец потешить себя... Он ждал этого момента так долго, и вот – Белый Ягуар был у него в руках, закованный в цепи и обколотый препаратом RX. Без девчонки-девственницы значительная часть энергетической пользы от ритуала пропадала, но и сам по себе Ягуар был ценным и лакомым куском. Или всё-таки подождать, когда найдут и вернут девчонку? Одолеваемый соблазном, Йедук-Шай вылез из ванны, обтёрся и оделся.

Ягуар лежал в клетке неподвижно, с закрытыми глазами. Верховный жрец хмыкнул.

– Спишь? Ну, поспи, поспи... Тебе недолго осталось.

Псы-ищейки вернулись под вечер ни с чем: девчонка как сквозь землю провалилась.

– Если хочешь, чтобы что-то было хорошо сделано, сделай это сам, – проворчал Йедук-Шай. – Никакого проку от вас, тупицы.

Утром, как только рассвело, он сам отправился на место, где нашли Борг-Хума. Накинув шубу из чернобурки, ещё пахнувшую девчонкой, он оседлал своего ездового пса – в местах, где не проедет машина, четыре мохнатых лапы были эффективным средством передвижения. Сам он перекидывался редко – в основном, только после ритуалов.

Утренний морозец пощипывал его голову и уши, два пса бежали чуть впереди, показывая дорогу. Заснеженные лапы сиур (хвойное дерево – прим. авт.) горели и переливались колючими искрами в розоватых лучах солнца, которое ослепительным янтарным шаром пылало между стволами низко над горизонтом. Щурясь, Йедук-Шай нагибался и уворачивался от обвисших веток, но снег всё же иногда срывался ему на голову или плечи.

То, что здесь побывала смерть, верховный жрец понял ещё до того, как увидел кровавые пятна. Нга-Шу приняла Борг-Хума, впитала в себя, и теперь он незримо наблюдал за этим холодным лесным рассветом вместе с ними. Спешившись, Йедук-Шай присел, изучая отпечатки на снегу. Да, действительно, исполинский волк. Девчонка тоже была здесь... Закрыв глаза, он проник внутренним взглядом вглубь пространства и определил обширные повреждения сети Нга-Шу: кто-то будто сжёг её. Несомненно, здесь побывал некто исключительно сильный и умеющий передвигаться весьма нетрадиционным способом: в пространстве остался след от "прокола". Верховный жрец попытался приоткрыть его, но не смог. Проклятье! Как же он не любил натыкаться на закрытые двери!..

Йедук-Шай попробовал вспомнить, кто обладал таким умением. Никто из ныне живущих истинных оборотней уже не был способен на это, даже Учителя. Верховный жрец мысленно устремился в прошлое, на тысячу лет назад...

Так передвигаться могли только четыре Великих Хранителя Сторон Света, но уже в те далёкие времена они были просто легендой. Говорили, что Великие Хранители ушли, развоплотились, растворившись в природе и став духами – Духом Севера, Духом Юга, Востока и Запада.

Неужели Хранитель Севера?.. Нет, бредовая версия. Хотя...

Когда он вернулся в Храмину, там его ошарашили очередной неприятной новостью: Белый Ягуар был мёртв.

– Что? – не поверил верховный жрец. – Как это могло произойти?

– Он сам умер, господин! Мы его не трогали и пальцем, клянусь сетью Матери!

От ментального подзатыльника пёс-конвоир отлетел к стене и сполз по ней. Йедук-Шай прошипел:

– Не бросайся клятвами, дурень.

Белый Ягуар лежал в клетке в той же позе, в какой верховный жрец видел его вчера, подумав, что он спит. Все признаки смерти были налицо: бледность и холод кожи, отсутствие дыхания и сердцебиения.

– Не может этого быть! – прорычал Йедук-Шай, ощупывая и обнюхивая Белого Ягуара.

Не доверяя грубым материальным чувствам, он проник на тонкий уровень. Души не было в этом теле. Ягуар действительно умер.

А это значило, что ритуалу не суждено было состояться.

-- Глава 19. Хранитель Севера

Тиш-Им проснулась, потому что стало светло. Льющийся с потолка свет был не слепящий, естественный, очень похожий на дневной, и испускал его круглый плафон в форме выпуклой линзы. Это устройство очень напоминало трубчатый световод и, похоже, им и являлось.

Комната не имела окон. Стены были составлены из крупных каменных блоков, гладко отшлифованных и подогнанных друг к другу так плотно, что в щель между ними не влезла бы, наверно, даже иголка. Никакого строительного раствора в швах между блоками не наблюдалось.

Откинув тонкое шерстяное одеяло, девушка села. Матрас качнулся... Оказалось, он лежал на жёсткой основе, подвешенной между четырёх каменных столбов. Многострадальные ноги чувствовали себя вполне сносно. А Тиш-Им казалось, что она насмерть их отморозила... Тут девушка вспомнила, как сквозь сон смутно ощущала, будто кто-то поглаживал ей ступни.

Хотя никаких отопительных приборов в комнате Тиш-Им не заметила, было совсем не холодно – для каменного сооружения. Осторожно коснувшись босыми ногами пола, она поняла, почему: камень оказался тёплым. Пол из мощных каменных плит с подогревом – такого она ещё не встречала. Ближайшая стена тоже была на ощупь тёплой.

Дверь отсутствовала – только проём. Тиш-Им вышла в коридор с высоким потолком. Было приятно ступать по нагретому камню босиком, и она поёживалась, покрываясь уютными мурашками. Двери здесь, похоже, отсутствовали везде, и можно было беспрепятственно заглядывать в комнаты и залы, оказавшиеся, впрочем, пустыми. Внутренняя обстановка этого странного сооружения отличалась аскетичностью: ни мебели, ни декоративной отделки – только голые каменные стены и пол. Помещения наполнял естественный дневной свет, который доставляли внутрь трубчатые оптические световоды – весьма экономичная вещь, не требующая электроэнергии.

Один из залов оказался оранжереей, и Тиш-Им не удержалась от соблазна побродить среди роскошной зелени и пёстрых цветов, оказавшись в тропическом лете. Освещение здесь было довольно яркое: на потолке сияло несколько круглых плафонов полуметрового диаметра. По желобам в полу текла тёплая вода, и Тиш-Им, опустив в неё руку, вдруг непреодолимо захотела помыться. За всё время пребывания в плену сделать этого ей ни разу не довелось, и от ощущения нечистоты собственного тела ей было уже противно. Может быть, здесь найдётся что-то вроде ванной?

Шагая дальше по тёплому полу коридора, Тиш-Им уловила соблазнительный звук льющейся воды. Ох, забраться бы сейчас в горячую ванну и смыть с себя всю грязь... Девушка устремилась на звук и вскоре нашла его источник – небольшой светлый зал с квадратным бассейном, отделанным зелёным и белым мрамором и окружённым четырьмя стройными колоннами из лазурита. В лицо Тиш-Им дохнуло влажным паром, и она замерла при виде блестящего, мускулистого мужского торса.

Его обладатель, босой, в закатанных до колен светлых штанах, процеживал сквозь ткань какой-то ароматный отвар, переливая его в стоящий на скамье пузатый кувшин из большого глиняного сосуда с ручками. Серебристо-белые волнистые волосы спускались по спине незнакомца огромной, густой гривой до пояса; верхние пряди были прихвачены на затылке заколкой – чтобы не лезли на лицо. Он был высок и фантастически хорош собой, особенно потрясали его волосы: Тиш-Им никогда ещё не видела у мужчин таких. Брови незнакомца тоже были светлыми, но на пару тонов темнее шевелюры, из-под которой выступали кончики синих ушей. Лоб тонкой диадемой опоясывал вытатуированный светло-коричневый рисунок, повторяя контур бровей и над переносицей сходясь в затейливый вензель.

Встретившись с его синеглазым взглядом, девушка застыла с приоткрытым ртом: горло как будто разучилось производить членораздельную речь. А он улыбнулся, блеснув рядом белоснежных, крепких зубов с чуть приметно выступающими клыками.

– Хочешь помыться? – приветливо спросил он мягким, молодым голосом. – Заходи, всё готово.

– А-а... Э-э... – только и смогла протянуть Тиш-Им, слегка ошарашенная светлой и тёплой красотой незнакомца, видом его рельефного гладкого торса и пронзительной синевой глаз.

– Заходи, что на пороге стоять? – засмеялся он.

Тиш-Им неуверенно вошла. Серебристоволосый красавец нажал на какой-то рычаг, и из небольшого желобка в прямоугольную каменную ванну у стены потекла струя воды. Тиш-Им наконец подчинила себе органы речи и спросила:

– А... а где я нахожусь? Что это за место?

– Здесь живёт Хранитель Севера, – ответил красавец. – Я у него служу, смотрю за домом. Он стоит на горячем источнике, поэтому воду греть не приходится.

Хранитель Севера... Это загадочное имя – или прозвище? – ни о чём не говорило девушке. Впрочем, в нём слышался отзвук какой-то сказки или легенды, похороненной под толщей ушедших поколений. А может, Тиш-Им всё это снилось? Или она просто замёрзла в заснеженном лесу и попала куда-то... в иное измерение? Но всё вокруг было слишком осязаемым и реальным, физически ощутимым: тепло пола, влажный, полный пара воздух, аромат травяного отвара...

– Стены и пол тоже вода обогревает? – поинтересовалась Тиш-Им.

– Пар, – ответил слуга. – Он циркулирует по каналам внутри стен.

Набрав воды, он добавил в ванну из большого бачка несколько ковшиков мутноватой жидкости. Тем же ковшиком он перемешал воду, и по её поверхности поплыли пузырьки мыльной пены.

– Залезай.

– А вы... не могли бы хотя бы отвернуться? – смутилась Тиш-Им.

– Не стесняйся меня, я не собираюсь к тебе приставать, – улыбнулся синеглазый слуга Хранителя. – Лучше говори мне "ты". И доверяй.

Тиш-Им и сама не чувствовала от него никакой угрозы. В его чистых глазах не было ни тени похоти, только грустноватая доброта и тепло. Щадя её застенчивость, он всё-таки отвёл взгляд, и Тиш-Им, быстро сбросив рубашку, забралась в приятно горячую воду. Слуга Хранителя положил на край ванны мочалку.

– А мыла нет? – спросила Тиш-Им, прикрывая грудь руками.

– Вода – со щёлоком. Он моет так же чисто, если не чище.

– Значит, и шампуня тоже нет? Я хотела бы волосы тоже вымыть, а то они уже засаленные...

Слуга поставил на край ванны мисочку с какой-то чёрной кашицей.

– Это древесная зола с отваром из трав, – пояснил он. – Нужно втереть хорошенько в волосы и прополоскать.

Тиш-Им, привыкшей к современным моющим средствам, всё это казалось странным и необычным. Она не представляла себе, как можно вымыться без мыла и шампуня – золой и каким-то щёлоком.

– А щёлок – это что? – спросила она.

– Настой из той же древесной золы, – усмехнулся слуга. – Не сомневайся, чистой будешь.

Что оставалось делать? Тиш-Им погружала мочалку в воду и медленно водила ею по коже, отжимая: сначала надо было отмокнуть. Слуга тем временем взял с полочки гребешок, сел на скамейку и стал прядь за прядью тщательно расчёсывать свою потрясающую шевелюру. В сторону девушки он не смотрел – видимо, чтобы не смущать. Тиш-Им решилась задать вопрос:

– А Хранитель Севера – он кто?

Пропустив между зубьями гребня тонкий пучок волос, слуга ответил:

– Последний из четырёх Хранителей Сторон Света. Они с незапамятных времён поддерживали мир в равновесии. Люди на протяжении всей истории постоянно терзают мироздание своей агрессией и ставят его с ног на голову. Пытаясь исправить положение, сильные из их числа вмешиваются в его тонкую структуру, но часто только кромсают её и нарушают естественное течение процессов в ней. Увы, "сильные" – не всегда значит "мудрые". Грубо говоря, в одном месте зашивают – в другом рвётся. Наступает временная, видимая стабильность, а потом всё начинается снова, порой даже в ещё худшем варианте. Новые вмешательства – новые "дыры" и "шрамы" в Душе Мира. Для большинства из вас её боль неощутима, но те, кто умеет, чувствуют её. Когда люди причиняют Душе Мира слишком сильную боль, тем самым они делают невыносимыми условия собственной жизни.

Околдованная этими странными словами, Тиш-Им машинально водила по плечам мочалкой. Ощущение нереальности происходящего не покидало её, наползая на сознание, как тонкое щекочущее покрывало. Казалось, стоит сдёрнуть его – и всё вернётся в прежнее русло, но сдёрнуть не получалось. Завораживающая иномирность пронизывала всё, что окружало Тиш-Им: от светильников на потолке до тёплой, чуть мыльной воды в каменной ванне.

– Хранители снимали эту боль, – продолжал слуга. – И дыры в Душе Мира затягивались, шрамы и спайки рассасывались. Но иногда такое "лечение" давалось Хранителям ценой собственной жизни... – Он вздохнул и помолчал, а его рука с гребнем замерла. – Так ушли Хранители Юга, Востока и Запада. В последнюю тысячу лет у мира остаётся Хранитель только одной стороны света – Севера. Люди снова причиняют Душе Мира чрезмерную боль. Хранитель Севера пытается снять её и нормализовать ситуацию, но один он не справляется. И возможно, ему тоже придётся отдать свою жизнь, как пришлось его братьям...

Слуга умолк и взглянул на Тиш-Им с грустной улыбкой.

– Что, непонятно?

Девушка, стряхивая скорбное оцепенение, невольно охватившее её от всей этой истории, призналась с неловкой усмешкой:

– Если честно, звучит как... хм, бред.

– Понимаю, тебе трудно воспринимать это, – спокойно и терпеливо ответил слуга Хранителя. – Но ты спросила, кто такой Хранитель – я ответил. Можешь верить, а можешь не верить. Ладно... Мойся, а то вода у тебя в ванне остынет. Потереть тебе спину?

Тиш-Им смущённо отказалась, но толком добраться до спины, конечно, не смогла. Слуга с добродушной усмешкой взял у неё мочалку и принялся тереть её сзади. Нижнюю половину тела она помыла сама, не поднимаясь из воды, а потом, вздохнув, намочила волосы, набрала из мисочки пригоршню чёрной кашицы и шлёпнула себе на голову. Добавив немного воды, растёрла. Ощущения были необычные – не шампунь, однозначно. Отмоются ли волосы? За эти долгие дни они стали такими грязными и жирными... Подошёл слуга Хранителя с кувшином:

– Давай, ополосну.

Зола была тщательно выполоскана травяным отваром из волос, и слуга сказал:

– Иди, окунись в бассейн.

Пришлось подняться во весь рост – нагишом, стыдливо прикрывая грудь руками. Успокаивало лишь то, что парень не пялился на обнажённые прелести Тиш-Им, будто их вообще не существовало. И тем не менее, она постаралась как можно проворнее добраться до мраморного бассейна и погрузиться в чистую горячую воду, слегка бурлившую пузырями. Лазуритовые колонны по углам искрились в свете плафона на потолке, переливаясь серебристыми вкраплениями, как тёмно-синее звёздное небо.

– Приятная водичка, – заметила Тиш-Им, погрузившись по самый подбородок. – Да, горячий источник под боком – это удобно.

Слуга улыбнулся, мягко засияв глазами.

– Поплавай там, я пока сам помоюсь.

Добавив в ванну немного свежей горячей воды из желобка, он скинул штаны и опустился в неё. Тиш-Им не успела вовремя отвернуться и увидела его округлые небольшие ягодицы и сильные, стройные ноги. Пожалуй, более совершенного, прекрасного тела не было ни у кого...

Она опасалась, что красавец-слуга попросит её потереть ему спину, но он ухитрился справиться сам. Свои роскошные волосы он промыл той же золой и отваром, после чего поверг девушку в шок, прыгнув к ней в бассейн. Тиш-Им ойкнула и схватилась за поручень, чтобы выбраться, но на плечи ей тяжело и ласково опустились мужские руки.

– Да не бойся ты, – мягко сказал смеющийся голос, от которого сердце девушки провалилось в тёплую бездну.

Тиш-Им сама не поняла, как оказалась в его объятиях. Он коснулся губами её лба, и...

...Она выпрыгнула из воды на берег и встряхнулась. Туча брызг полетела с её мокрой... шерсти?! Да, всё её тело было покрыто шерстью, а руки и ноги стали лапами. За спиной раскинулось затянутое туманом озеро, которое она с лёгкостью переплыла, чтобы на этом берегу встретиться с Рай-Аном. Лес высокой, чёрной на фоне рассветного неба стеной встал впереди, но она смело углубилась в него.

Тёмные стволы больше не пугали её – они стали привычными и родными, одушевлёнными. Лес был её домом, а дома разве можно чего-то бояться? Она бежала по нему молодой, сильной, дерзкой волчицей, и цветы кланялись ей, роняя из чашечек росу, а души деревьев перешёптывались: "Она... Это она..." Да, это была она, Тиш-Им Каро, и она искала своего любимого – Белого Ягуара.

Но сначала ей встретился белый волк с мохнатой шеей и сапфировыми глазами. "Хранитель Севера", – стукнуло сердце, узнавая. Огромный и великолепный, он гордо стоял, опираясь передними лапами на поваленный ствол и смотрел на Тиш-Им своими невозможно синими глазами, в которых вдруг распахнулась головокружительная древняя бездна. Эти глаза видели рассветы и закаты, когда мир был ещё юным, с ясной, не покалеченной людьми Душой. Тиш-Им благоговейно склонилась перед Хранителем, но он, подойдя, ласково потёрся носом о её нос. Она закрыла глаза и прильнула щекой к его щеке...

Хранитель Севера отступил, кивнув: "Беги!" Тиш-Им через несколько шагов повернулась назад, но его уже не было... Со светлой грустью в сердце она побежала дальше на поиски того, без кого не мыслила своего существования.

И она его увидела: он сражался с огромным чёрным псом в водах лесного источника. Кровь из ран обоих противников окрашивала струи в розовый цвет, клыки рвали плоть, глаза горели непримиримой враждой. Тиш-Им чувствовала боль Ягуара, как свою, но не могла помочь: она была только наблюдательницей без права на вмешательство. Внезапно появился молодой воин из волчьего клана: Тиш-Им чуяла в нём родную кровь. Лицо его было ей не знакомо, но в глазах воина она узнала душу... Это был её брат, У-Он! Он пытался отвлечь чёрного пса на себя, чтобы помочь Ягуару, но безуспешно. В этот момент в воздухе просвистела стрела и вонзилась псу в шею. Чёрное чудовище бросилось на лучника и получило ещё одну стрелу, но и та его не остановила. У-Он и Белый Ягуар одновременно кинулись за псом вдогонку, настигли и вонзили в него зубы и меч.

Лучником оказалась девушка в зелёных чулках. У-Он обнял её и поцеловал в шею, а Рай-Ан, всё ещё в облике ягуара, улёгся на траву, усыпанную жёлтыми цветочками, и принялся вылизывать свои раны. Пёс же, потеряв звериный облик, стал человеком... Тиш-Им, невидимая для всех, приблизилась и всмотрелась в его лицо. Черты его расплывались, виделись ей нечётко, но внезапно он открыл глаза, и Тиш-Им помертвела...

Это был верховный жрец – так себя называл её похититель.

Тиш-Им в ужасе отпрыгнула и упала в воду. Глубина мягко заключила её в свои невозмутимые объятия. Сердце в секундной панике трепыхнулось: откуда здесь взялась такая глубь? Ведь ручей – мелкий, с каменистым руслом... Изо всех сил Тиш-Им устремилась на поверхность, но всплывать было почему-то неимоверно трудно: вода стала густая, как тесто, и сковывала движения, сдавливала грудь. Тут чьи-то спасительные руки обхватили её и подняли, и Тиш-Им, фыркая и выплёвывая попавшую в рот воду, увидела перед собой сапфировую синь глаз слуги Хранителя.

Тут до неё дошло...

– Ты и есть Хранитель Севера!.. Зачем ты представился слугой?..

Тот белозубо улыбнулся.

– Со слугой ты бы чувствовала себя поначалу свободнее, чем с хозяином.

Лазуритовые колонны серебристо мерцали, пузырьки щекотали кожу, и Тиш-Им всё ещё находилась в объятиях Хранителя. Она упёрлась руками в его поблёскивающие капельками воды могучие плечи и пискнула:

– Пустите... пожалуйста.

Его руки разомкнулись, и Тиш-Им отплыла к краю бассейна. Хранитель вышел из воды с прилипшими к широкой мускулистой спине мокрыми волосами, отжал их, взял с полки простыню, развернул и накинул на себя. Вынув из ванны пробку, он выпустил использованную воду, а потом налил туда щёлока и немного разбавил свежей – из желобка.

– Можешь постирать тут свою рубашку, – сказал он. – Сейчас подыщу, во что тебе переодеться.

Через полчаса Тиш-Им, облачённая в рубаху и штаны из суровой ткани, которые были ей велики на несколько размеров, сидела на кухне за массивным деревянным столом и смотрела на пляшущее пламя в печи-камине. Стройный и смуглый парень-слуга с тёмными длинными волосами, притащив освежёванную тушу молодого кабанчика, рубил её на толстом чурбаке. Как и хозяин, слуга ходил раздетым по пояс и босым. Ловко разделав тушу и отложив лучшие куски мяса, он блеснул жгуче-карими глазами из-под угрюмых тёмных бровей:

– А может, так съедим? К чему возиться?

– Поджарим слегка, – сказал Хранитель, подбрасывая в топку дрова. – Нутро нашей гостьи к сырому мясу не привычно из-за той дряни, что она годами себе колола. Ну ничего, – Хранитель улыбнулся, и его глаза ласково заискрились, – научить её очищаться от этой гадости – не проблема. От сети Нга-Шу она теперь свободна, с Духом Зверя соединена, а это главное. Был бы Дух в ней, а тело изменится.

Тиш-Им поёжилась, хотя в кухне было тепло. Как должно измениться её тело? Стать оборотнем? Вид сочащихся кровью кусков сырого мяса не вызывал у неё аппетита, а вот от сдобренной специями отбивной она бы не отказалась. Мясное Тиш-Им всегда любила, хотя были времена, когда она могла его себе позволить только по праздникам.

– Уум-Тай, а мука у нас найдётся? – обратился Хранитель к слуге. – Если баловаться человеческой едой, так уж баловаться.

Мука нашлась, а также масло, соль и кое-какие пряности. Порубленное небольшими кусками мясо было посолено, приправлено, нанизано на вертел и водружено над огнём, и скоро кухня наполнилась вкусным запахом. Этот аромат вызвал у Тиш-Им острый приступ жгучего голода: она даже не помнила, когда в последний раз ела. Хранитель, завязав уже подсохшие волосы в узел, замешал тесто и поджарил тонкие, как блины, лепёшки. Глянув на мясо, сказал:

– Ну и хватит, пожалуй. – Завернув несколько кусков в лепёшку, он вручил свёрток Тиш-Им: – Угощайся.

Её голодный желудок принял это блюдо с восторгом и даже попросил добавки, которую тут же и получил. Потом Хранитель заварил какую-то траву с мёдом, но не тоо. От одной кружки Тиш-Им разомлела и отяжелела. Облокотившись на стол, она сонным взглядом обводила кухню. Здесь наблюдалась всё та же аскетичность обстановки: никаких современных излишеств, только очаг, источник воды (желобок с рычагом), массивный стол с двумя скамейками и чурбак для разделки мяса.

Потом у догорающей печи-камина она сушила волосы. Отмылись они отлично, став лёгкими, рассыпчатыми и скрипучими, слегка пахли отваром. От ощущения чистоты тела, сытости, тепла и уюта её клонило в сон, только слегка тревожила перспектива изменений, которые, по словам Хранителя, должны были с ней скоро произойти.

– Ты не должна этого бояться, – тепло провибрировал возле уха его голос. – Возвращение к своей истинной сути – радость. Ты почувствуешь сама.

Гребень разгребал, разрезал волны волос, сухо потрескивая, а потом вдруг превратился в лодку. Тиш-Им плыла в ней по тихой звёздной глади озера, а сверху на неё вопросительно смотрела бездна... не пустая и холодная, а живая, чувствующая. "Ты – Душа Мира?" – догадалась Тиш-Им с окрыляющим изумлением и благоговением. Бездна не умела кивать, но Тиш-Им в её молчании почувствовала некую утвердительность. Вместе с тем она ощущала, будто её саму изучают и рассматривают. На звёздном лике Души читался вопрос: "Кто ты?" Вместо ответа Тиш-Им распахнула себя ей навстречу, раскинув своё "Я", как платок с рисунком, изображавшим её жизнь. Каждый завиток узора распускался каким-то событием, раскрывались на жизненном полотне цветы её радостей, шелестели сухие листья бед, мерцали звёздочки слёз и сверкали кометы улыбок. А в самом центре выросло ослепительное дерево – любовь. С его золотых листьев капали слёзы разочарований и радости, а цветы с надеждой распускались навстречу новым рассветам. Не раз их подмораживала боль, а тоска срывала с них лепестки, но стоило нежности обогреть ветки своими лучами, как их покрывали новые, ещё более прекрасные цветы...

"Да", – вздохнула Душа, любуясь этим чудом. Ей бы хотелось вырастить огромные сады из таких деревьев, но где взять покой и мир, нужные для их взращивания? Как уберечь их от губительных ураганов боли, бушующих повсюду? Там, где шептались леса, выросли уродливые, злые города; вместо живительного дождя их улицы поливались кровью и насилием, вместо цветов там росли суета и лицемерие, вместо утреннего тумана их пронизывали духовная пустота и холод равнодушия. И сады обратились в пустыни: на сухом песке деревьям нет жизни...

"Что причиняет тебе такую боль?" – спросила Тиш-Им. И получила ответ... Глаза её осушал ветер, но сердце стонало при виде пульсирующей опухоли, пронзившей своими сизыми метастазами весь мир. Сеть-грибница разрасталась, погружая его во мрак, и в ней запутывались, как мухи в паутине, сухие листья-души неразумных людей.

Больше Душа не разговаривала – она только стонала. Тиш-Им, схватившись за голову, тоже завыла от сводящей с ума тоски, а её челнок понесло в водоворот. Звёзды погасли, вместо них голодной пастью зияла чёрная воронка, втягивая в себя всё – жизни, судьбы, надежды и мечты. Из неё не было спасения, и сколько рулевые ни старались, мир терял мачты, рассыпался на щепы и погружался в пучину. Там, среди рулевых, был и Рай-Ан – отчаявшийся и бессильный, как все остальные.

Вдруг вспышка ослепительного света пробежала по сизой сети, раскалив её добела. Отдельные её участки не выдержали и рассыпались в пыль, толстые нити усохли, а тонкие – погасли. Воронка стала рассасываться, и Тиш-Им в её лодочке вынесло на спокойное место, а по восстановившейся звёздной глади плыли, призрачно тая и мерцая сапфировыми искрами, серебристые полосы и завитки, похожие на пряди волос Хранителя...

Скорбно ахнув, Тиш-Им выпорхнула из лодки и сама расстелилась траурным шёлковым покрывалом по успокоенной груди бездны. Нет, не собрать было уже этих призрачных прядей обратно в живого Хранителя, не вернуть осязаемого тепла его рукам, не превратить эти сапфировые искры в глаза. Пролетев над звёздной гладью с уже почти истаявшими следами от серебряных прядей, Тиш-Им набрала в подол чёрного шёлкового платья целую гору сапфировых звёздочек. Промчавшись над землёй, она разбросала по полям синеву глаз Хранителя, а сама упала в озеро...

Люди на земле увидели огромную, яркую падучую звезду, а поля покрылись колышущимся морем синих цветов. И только в рассветном небе таяли прозрачные серебристые облака, похожие на огромные пряди волос...

Люди не поняли, что произошло. Они даже не заметили, что были на грани гибели. Пожав плечами, они вернулись к своим обычным делам: вырубке лесов, строительству каменных джунглей, обману своих ближних, разбиванию сердец, хмельному забытью и кровавой вражде. И только стихи Поэтов заблестели сапфировой болью и поплыли лодочками в море людской суеты, ища живые души. Многие из них так и не нашли свою пристань, канув в пустоту, но в каждой душе, всё же принявшей в себя такую лодочку, зажёгся свет синей искорки. А это значило, что Хранитель был жив: его приютили души людей, даже не знакомых с ним.

...Под Тиш-Им покачивался подвесной матрас, а плафон на потолке озарял комнату бледно-голубым отсветом то ли раннего утра, то ли позднего вечера. Девушка села на постели, вытирая мокрые от слёз щёки. Сон... Это был сон! А ей показалось, что она на самом деле прикоснулась к Душе Мира.

Но если это ей привиделось, значит, ничего не случилось... Не было чёрной воронки, гибнущего мира, и Хранитель был жив! Он не растворился в серебристых облаках, не превратился в синие цветы... Скорее найти его!

Через пять минут метаний по дому, озарённому призрачным светом, Тиш-Им нашла его в одной из комнат, на небольшом каменном возвышении у стены, застеленном тюфяком. Он сидел углублённый в себя, с прямой спиной и подвёрнутыми калачиком ногами; глаза его были закрыты, руки покоились на коленях, а волосы окутывали его фигуру плащом. Плача, Тиш-Им опустилась на колени, подползла и прижалась щекой к его руке.

– Прости... прости, – всхлипывала она.

"Прости нас, людей, – хотела она сказать. – Мы недостойны того, чтобы нас спасать..."

Глаза Хранителя открылись, голубовато мерцая в полумраке. Несколько мгновений его взгляд был заоблачным и далёким, как небо, потом ресницы опустились и сморгнули эту нездешность. Руки участливо протянулись к девушке:

– Ну, что ты... Иди сюда.

Тиш-Им оказалась у него на коленях, точнее – в кольце его подвёрнутых ног. Пропуская между пальцами его шелковистые, осязаемые, РЕАЛЬНЫЕ волосы, она бормотала сквозь судорожные всхлипы:

– Прости... нас... Я не хочу... чтобы ты умирал...

Он только гладил её по голове и щекотал тёплым дыханием её лоб. А потом вдруг сказал:

– Хочешь посмотреть, какой здесь рассвет? Очень красивый. Пойдём.

К выходу пришлось, как ни странно, не спускаться, а подниматься по ступеням. В "прихожей" оказалось значительно прохладнее, чем в остальных комнатах, и здесь Тиш-Им наконец увидела дверь – массивную, вроде банковской. Рядом на стене висело два овчинных полушубка и стояли меховые чуни с высокими голенищами. Надев один полушубок и всунув ноги в чуни, Хранитель кивнул Тиш-Им на второй зимний комплект.

Дверь открылась, и взгляду девушки открылся вид на горную гряду, ощетинившуюся заснеженным лесом. Все склоны поросли островерхими сиурами, а мест, свободных от деревьев, было совсем немного. Солнечные лучи ещё не касались горных вершин, но небо уже посветлело, а лёгкие облака в нём стали золотисто-розовыми. От этого простора у Тиш-Им захватило дух, и она просто стояла в трепетном безмолвии, подавленная величаво-спокойной и даже немного грозной красотой этого места. А когда оглянулась, чтобы узнать, как выглядел дом Хранителя снаружи, то с удивлением увидела, что дверь была проделана прямо в скале. Вместо крыши была заснеженная вершина с поблёскивающими куполами-уловителями световодов. Вокруг росло несколько разлапистых сиур, а перед дверью раскинулась небольшая площадка, на которой они и стояли, обозревая грандиозный горный пейзаж. От её края по склону спускалась каменными уступами тропинка.

– Это что – внутренние помещения дома прямо в горной породе вырублены? – изумилась Тиш-Им.

– Скорее, постройка из каменных блоков замаскирована снаружи под гору, – ответил Хранитель. И с улыбкой приложил палец к губам.

Тиш-Им умолкла, согласная с тем, что этот холодный горный рассвет нужно встречать в почтительной тишине. Устремив взгляд в голубое небо с розовыми облаками и кутаясь в полушубок, она слушала молчание снежного простора. Слегка мёрзли уши и нос, но на сердце было тепло, хоть и щемяще-печально.

И вот, солнце восторжествовало, засияв на вершинах и заполнив грудь Тиш-Им светлой радостью. Порывисто вздохнув, она улыбнулась:

– Как прекрасно...

– Да, – тепло прозвучал рядом голос Хранителя. – А сейчас закрой глаза.

Тиш-Им закрыла. Руки Хранителя легли ей на плечи.

– Лети! – приказал он.

Не успела она ахнуть, как оказалась высоко над домом-горой, над щетинистыми склонами, над румяными вершинами. Свободная и ликующая, Тиш-Им помчалась, не чувствуя тела – она была лишь мыслью и взглядом. Счастливой душой она обнимала землю, освещала небо, а в ушах слышался голос незримого Хранителя:

– Запомни это чувство. Зафиксируй... Запомнила?

"Да такое в жизни не забудешь!" – хотелось крикнуть Тиш-Им ему в ответ.

– Хорошо. Возвращайся!

...Она по-прежнему стояла на площадке перед дверью, только руки были чуть подняты. Даже странно было после этого нереального полёта ощущать твёрдую почву под ногами... Странно и жаль. А Хранитель уже снимал с неё полушубок и чуни, а также рубашку и штаны. Как ни удивительно, холода она не чувствовала.

– Ты волчица, Тиш-Им. Расправь свою сущность, как крылья, на всё это небо, потому что это – настоящая ты!

Она взглянула на свои руки. Ногти на глазах удлинялись, превращаясь в когти, кожа покрывалась чёрными волосами.

– Вспомни чувство полёта... Отпусти радость на волю... И беги!

-- Глава 20. Странная жажда и лесные ягоды

Погружённый в размышления о предстоящей встрече с Э-Ар и нависшей над ним неизбежной перспективе нелёгких объяснений, чреватых ссорой и разрывом отношений, У-Он не заметил, что у автобуса, на котором он ехал домой, был "хвост". На двух бронированных внедорожниках, держась на некотором расстоянии, по пятам за ним следовали солдаты Йедук-Шая – временно в людском облике.

Их было восемь, хоть и разных на лицо, но с одним зверем внутри – чёрным псом Матери Нга-Шу. Родственные и иные их связи были разорваны, и теперь связь у них имелась лишь одна – со своей покровительницей, которой они присягнули на верность.

Они могли бы напасть и просто вытащить нужного им пассажира из салона, но приказ был – не привлекать внимания, и приходилось "вести" автобус, ожидая удобного момента на остановках. Например, когда объект выйдет купить воды или в туалет. Машины у них были быстрые, маршрут медленно ползущего автобуса не являлся секретом, а поэтому псы не боялись потерять У-Она из виду. Они даже остановились на автозаправке, чтобы предусмотрительно долить баки: нельзя было допустить, чтобы топливо кончилось в самый ответственный момент. Дозаправка заняла всего пять минут, но в этот маленький промежуток времени кое-что произошло.

По асфальту шуршали опавшие листья, топливо лилось в баки, а один из псов зашёл в магазинчик при заправочной станции – купить воды и "чего-нибудь пожевать". В это время к одной из машин подошёл низенький, горбатый, седобородый старичок в потрёпанной одежде и старенькой шляпе, с корзиной, полной последних, поздних ягод буракки.

– Сынки, не подвезёте? За ягодами я ходил, да вот притомился, пешком-то возвращаясь... Мне только до Ишмут-Кама, тут близко...

Пёс, державший заправочный шланг, ответил грубо:

– Топай, старик, не до тебя.

Старичок, беззлобно улыбаясь, смотрел на него выцветшими голубыми глазами из-под обвисших полей шляпы.

– Да я вас не обременю, ребятушки. А за помощь отблагодарю вас, не пожалеете...

Пёс окинул его пренебрежительным взглядом. На вид – нищий старик, чем он мог их отблагодарить? Больше хлопот с ним, чем толку от его "благодарности".

– Иди, иди, дед, – непреклонно повторил он. – Некогда нам с тобой возиться! Дела у нас.

– Так это... Я вам помогу в ваших делах, сынки, – сказал старичок, улыбаясь, как блаженный. – Уж не откажите, подвезите до дому, а я вам пригожусь!

Пёс хмыкнул.

– Да чем ты нам можешь пригодиться, старый? Ковыляй, куда ковылял. Сказано тебе – некогда нам. Я непонятно говорю?

Старик вздохнул, задумчиво забирая в руку седую бородёнку.

– Да куда уж понятнее... Невежливые вы, ребятушки, неласковые. Дело-то, поди, недоброе затеяли?..

Из машины раздался грубый голос:

– Слушай, дед, ты что, не понял? Иди отсюда по-хорошему, а то костей не соберёшь!

Старик нахмурился, его глаза потемнели, из блёкло-голубых став серыми со стальным отблеском.

– Хм... Зря ты так, сынок, зря.

В этот момент из магазинчика вышел другой пёс с двумя пакетами: в одном были продукты, в другом – бутылки с водой и банки с миззой (слабоалкогольный шипучий напиток вроде пива – прим. авт). Старик попросил:

– Ну, так хотя бы водички, что ли, дайте глоток, а то мне ещё идти сколько – умаялся, жажда обуяла! Да уж не то и распрощаемся, коль вы такие суровые да недобрые.

– Сам себе купи, – последовал резкий ответ.

Старичок потрогал свои карманы.

– А денег-то я и не захватил, – покачал он головой. – Ну, что с вас убудет, детушки? Глотка воды жалко?

– А ну, пошёл отсюда! – замахнулся на него пёс заправочным шлангом. – Достал уже, попрошайка!

Глаза старика, грозные и тёмные, заблестели сталью из-под седых кустистых бровей. Он отошёл, придерживая обеими руками свою корзину с ягодами.

– Ну ладно, ребятки... Ужо встанет вам та водичка поперёк горла!..

– Иди, иди... Старый хрыч!

Поделив купленные продукты поровну на две машины, псы дали по газам: нужно было нагонять автобус. Тот хоть и двигался не быстро, но следовало поспешить, чтобы не упустить его. Жуя пирожки с мясом и запивая их миззой, они медленно, но верно сокращали расстояние, отделявшее их от объекта, и случай с приставучим стариком был вскоре забыт.

Первому пить захотелось водителю машины, ехавшей впереди. Ему передали бутылку с водой, и он отпил из горлышка несколько глотков. Почмокав, отпил ещё... А потом ещё. К бутылке протянулась рука другого пса:

– Эй, дай-ка мне тоже.

А потом и третий, и четвёртый пёс в машине ощутил муки жажды. В мгновение ока бутылка опустела, из пакета была извлечена вторая... и тоже выпита в два счёта. Чем больше псы пили, тем сильнее им хотелось, и конца этому не было.

Во второй машине творилось то же самое. Жажда была не обычная, а прямо-таки безумная – неестественная и чрезмерная, лишь нарастающая с каждым глотком, а когда вода закончилась, псы занервничали. Пожалуй, "занервничали" – это даже слабо сказано: они просто места себе не находили от сводящей с ума сухости в горле и всеобъемлющего желания промочить его чем-нибудь жидким.

– Ребята, тут что-то не то...

– Тоже мне, великое открытие! Ясно, что тут нечисто... А там точно не осталось ни глоточка?

– Ни капли!

– Это ты всё выдул, Нуук-Май!

– Я?! Да это вы все обезумели, как будто месяц по пустыне ползли!

– Так, хватит лаяться! Лучше смотрите, где можно ещё разжиться водой!

Во встретившемся им придорожном гостиничном комплексе псы скупили едва ли не половину запасов питьевой воды в бутылках. На этом они продержались до маленького городка, а там их переполненные мочевые пузыри отказались удерживать в себе накопившееся чудовищное количество жидкости. Оставив одного товарища присмотреть за машинами, все остальные побежали в кусты, но тот не устоял и бросил свой пост – за той же нестерпимой надобностью.

Облегчившись в кустах, псы вернулись к внедорожникам и обнаружили, что у одного из них проколоты оба передних колеса. Шкодливые подростки были в том виноваты или кто-то другой – выяснять не было времени: из-за всех этих задержек псы уже изрядно отстали от автобуса. Пока одни в поте лица ставили запаски, другие сбегали в ближайший магазин за новыми бутылками с водой: дикая жажда не отпускала.

– Не иначе, тот старикан порчу навёл... Зачем ты ему хамил, Улуг-Чум?

– Да кто ж знал, что он такое может?!

– Вот, теперь будешь знать...

– Чего знать-то? Чего?! Что я теперь – каждому встречному старикашке задницу лизать должен?!

– Ну, повежливее разговаривать, как минимум. Мало ли...

– Вот сам и разговаривай!

Втиснувшись в машины, они рванули дальше, то и дело жадно прикладываясь к горлышкам громоздких пятилитровых бутылей, обливаясь на колдобинах и рыча друг на друга. В городке, который они только что покинули, автобус делал короткую остановку, но в силу вышеописанных обстоятельств псы удобный момент упустили, и подстеречь объект не удалось. Дабы не отвлекаться и не терять драгоценное время, они приспособились справлять нужду без остановок – в пустую тару из-под воды, которая потом выбрасывалась в окно. Благодаря этому ухищрению удалось снова нагнать автобус, который всё так же потихоньку следовал по своему маршруту.

Аномальная жажда между тем начала униматься, и псы смогли наконец сосредоточиться на выполнении задания. Впрочем, на следующей остановке объект из автобуса не выходил, но это псов не обескуражило. Они терпеливо продолжали "висеть на хвосте", поджидая удобного момента и надеясь, что парню, за которым они охотились, когда-нибудь всё равно захочется "пи-пи": ехать предстояло ещё не менее двенадцати часов. Вот тогда-то они и схватят его под белы рученьки...

Но на двух последующих остановках история повторилась, и псы начали терять терпение. Они были уже готовы нарушить распоряжение не привлекать внимания и прибегнуть к крайним мерам.

– Сколько можно выжидать? Так он до самого дома спокойненько доедет!

– Тихо... Подождём ещё. Сказано же: брать без шума.

– Да достало уже осторожничать! Что, предлагаешь довести его до дома и там на вокзале взять?

– А что, тоже вариант.

– Бензин только тратить!

– А тебе чего беспокоиться? Не из своего же кармана его оплачиваешь. В общем, отставить препирательства, я в группе старший. Как я сказал, так и будем делать!

– Ну, смотри, старший. Как бы из-за тебя нам всем бошки не пооткручивали...

Впрочем, на очередной остановке в сером грязном городишке было принято решение подобраться к автобусу поближе и посмотреть, что объект там поделывает. Старший группы подозрительно долго рассматривал салон в бинокль, ничего не говоря остальным, и его начали нетерпеливо тормошить:

– Ну, что там?

– Как там наш объектик?

Старший, отняв бинокль от глаз, озадаченно пожевал губами, как-то загадочно скосив зрачки к переносице, поморгал, а потом снова прильнул к окулярам. Лёгкая нервозность его движений насторожила остальных. Они начали перебрасываться шуточками:

– Ну что он там – исчез, что ли?.. Гы-гыыы...

– Свалил, поди, пока мы отлить бегали?

– Ну что, старший, прохлопал ушами?

Старший, отняв от глаз бинокль во второй раз, сказал:

– Заткнитесь, зассанцы! Его там ПРАВДА НЕТ.

Псы перестали ухмыляться, лица их разом вытянулись. В этот момент снаружи раздался слегка картавый, но от этого не менее служебно-строгий голос:

– Добрый день! Сержант Дэйопулус. Проверка документов.

В городке, где с колёсами одного из внедорожников чёрных псов произошла досадная неприятность, У-Он всё-таки вышел из автобуса. Он пытался дозвониться домой и покинул салон, чтобы лучше ловился сигнал. С тоскливо-серого неба нёсся прощальный крик косяка перелётных птиц, одноэтажное здание провинциального автовокзала было на удивление хорошо отделано и выглядело уютно и чистенько – с тёмно-зелёной крышей и светло-зелёными стенами...

...Всё стало каким-то чужим. Странным, непривычным. В город не тянуло – он остался бы в лесу, если бы мог. Уши снова немного чесались, это был их протест против насилия У-Она над своей сущностью – так объяснил ему Учитель Баэрам феномен этого странного зуда. Но как быть дальше? Открыть всем настоящий цвет своих ушей? Но тогда его принудят снова колоть RX, и значит – прощай, Белогрудый Волк? Убивать Зверя в себе... Теперь У-Он понимал, что это значит. И душа его противилась, возмущалась и бунтовала. Что выбрать? Остаться в городе, с Э-Ар, означало либо продолжение притворства, что, признаться честно, уже порядком его утомило, либо признание себя проигравшим, уколы, угнетение Духа Зверя. А Учитель, лес, Бэл-Айя означали свободу, гармонию, мир в душе. На это его сердце откликалось тоской и желанием, оно рвалось, стремилось туда – к истокам, к родной колыбели...

И всё же он не мог не чувствовать, что в лесу ему не отсидеться, не спрятаться от войны, которую объявил Йедук-Шай. Он не мог не принять вызов.

Дома всё ещё никто не подходил к телефону, Ло-Ир тоже не отвечал. Оставалось опять попытаться дозвониться Э-Ар. Как он заговорит с ней? Как назовёт? "Родная"? "Милая"? "Ушастик"? После всего, что у него было с Бэл-Айей, У-Он чувствовал себя больше не вправе так называть Э-Ар...

– Да! У-Он, милый, это ты? – услышал он и вздрогнул.

Родной, нежный голос, чуть взволнованный и НЕРАВНОДУШНЫЙ. Да, ей было не всё равно, где он и что с ним. А ещё в её голосе слышалась любовь. Своим новым, обострённым мировосприятием У-Он чувствовал её, как тёплое биение голубой жилки на шее, как лучик солнца, упавший на лоб, как пушистого цыплёнка на ладони. Это нельзя было перечеркнуть, выбросить на помойку, растоптать, как ненужное барахло. Стоило ему услышать голос Э-Ар, как его встряхнуло всем телом и душой, будто невидимая шаровая молния попала ему в солнечное сплетение. Всё будет гораздо тяжелее, чем он думал...

– У-Он!

Он ответил:

– Привет...

А Э-Ар уже обрушила на него каскад вопросов:

– У-Он, ты где? С тобой всё в порядке? Когда ты намерен возвращаться? Эти чёрные псы... они тебе ничего не сделали?

Он нахмурился. Под сердцем шевельнулся холодный ком тревоги. Значит, эти гады побывали и там.

– Я в порядке, не волнуйся, – поспешил он успокоить Э-Ар. – Чёрные псы... ты их видела?

– Они пытались меня похитить! – сообщила жена. – Но Ло-Ир меня спас. Я сейчас в доме его отца, Рай-Ана Деку-Вердо. Торчу здесь безвылазно под охраной, даже на работу не выйти... Меры предосторожности, так сказать... Ну, если они ещё раз попытаются меня похитить или что-нибудь в таком роде. – Э-Ар вздохнула. – Ну и ситуация... Звонила в школу, говорила с начальством. Там мои объяснения уже как-то напряжённо принимают... Мне кажется, ещё парочка этих вынужденных отгулов-прогулов – и меня просто уволят! – Э-Ар нервно рассмеялась.

У-Он даже на расстоянии чувствовал её эмоции. Он "вошёл в резонанс", и его слегка затрясло. Жуткая смесь... Не хотел бы он быть на её месте сейчас.

– Как ты там? – спросил он. – Цела? Если из-за этих псов ты поранила хотя бы пальчик, я их всех до одного перебью.

У-Он сказал это не ради красного словца и не для того, чтобы показаться ей прежним, любящим мужем. Он действительно был готов убить любого, кто причинил боль Э-Ар.

– Нормально... Я-то – нормально, – опять вздохнула она. – А вот Уль-И... Это просто ужас какой-то. Сегодня в новостях показали... Тут у нас были уличные беспорядки, опять столкновение красноухих с синеухими. Полиция разгоняла... В ходе этого разгона был застрелен оборотень... Этот оборотень – она. Как она там оказалась – не знаю... Да уж... Что называется – не в то время, не в том месте.

У-Он закрыл глаза. Уль-И встала перед его мысленным взглядом... Славная, симпатичная девушка. Представить её мёртвой было даже как-то дико. Но лёгким холодком веяло от её изящного личика – да, смерть наложила на него свою печать... Ну и дела творились дома!

– Рай-Ан уехал, Ло-Ира тоже нет, – уныло сказала Э-Ар. – Наверно, он даже ещё не знает, что его девушка погибла... А я тут одна сижу. Мне страшно, У-Он! Приезжай скорее, пожалуйста, ладно?

– Ну, ты же говоришь, что сидишь под охраной, – ответил У-Он. – Вряд ли псы сунутся в дом Рай-Ана посреди бела дня.

– Наличие охраны не помешало им похитить твою сестру, – возразила Э-Ар нервно. И спохватилась: – Ой, ты же, наверно, ещё не знаешь!.. Тиш-Им похитили! Рай-Ан как раз уехал на встречу с подонками, которые это сделали.

– Я знаю, – мрачно проговорил У-Он. – Подробности про место их встречи тебе, конечно, неизвестны?

– Нет, Рай-Ан меня не посвящал в детали... Ло-Ир, наверно, больше знает, но и он ничего мне не говорит, – совсем севшим, печальным голосом ответила Э-Ар. У-Ону даже послышался всхлип.

– Ты что это там – хлюпаешь носом? – спросил он, стараясь придать голосу бодрое и оптимистичное звучание. – А ну-ка, не раскисать! Я уже в дороге, скоро буду дома.

– Правда? – шмыгнула носом Э-Ар. Значит, всё-таки плакала.

– Да, ушастик, – сказал У-Он. Это слово как-то само собой привычно сорвалось с языка. – Держись там.

– Я не понимаю, что происходит, У-Он. Что нужно этим чёрным псам? Что мы им сделали? Да ещё убийства эти... Просто зверские, без какой-либо системы. Что за психи их совершают и зачем?

– Убийства? Хм... – озадачился У-Он. – Скорее всего, это дело рук всё тех же псов верховного жреца.

Э-Ар сразу насторожилась:

– Какого ещё жреца? Милый, ты что-то знаешь про всё это?

– Это не телефонный разговор, – уклонился от ответа У-Он. – Приеду и попытаюсь тебе всё объяснить.

– Да уж, придётся объяснить, – плаксиво и обиженно сказала жена. – Со мной тут ещё какую-то непонятную штуку сделали... Как же это? А, открыли меня Духу Зверя, вот. Так я не пойму – я что, превращусь теперь в оборотня?

– Не бойся, Э-Ар, – мягко успокоил её У-Он. – Открытие Духу Зверя – это не плохо. Наоборот, хорошо. Можно ли превратить красноухого в оборотня, я не знаю, но вреда тебе это точно никакого не нанесёт.

– Не знаю... Не знаю, – вздохнула она. – А главное – меня никто не спрашивал, хочу я или нет.

Она умолкла. Если бы У-Он был рядом, он обнял бы её и поцеловал в носик.

– Ну... Ещё какие-нибудь новости есть? – спросил он. – А то скоро мой автобус отправляется.

– Есть, – ответила жена. – Папа в больнице с инфарктом...

– Сочувствую, малыш, – вздохнул У-Он. – Ну... Ладно, ты держись там, не унывай. Скоро я буду дома. Если всё будет нормально, то уже сегодня вечером. Ну, я, наверно...

Он хотел сказать: "Я, наверно, пойду в автобус", но голос Э-Ар зацепил его за самое сердце, как мощный гарпун:

– Я же тебе самое главное не сказала! У нас будет ребёнок!

У-Он чуть не согнулся пополам, получив в живот ещё одну шаровую молнию. Нет, похоже, этот узел распутать ему не по силам. Это солнечно-радостное, пушисто-тёплое "у нас будет ребёнок" – взять и отсечь от себя? Не пустив на порог своей души, закрыть перед ним дверь и броситься за крылом бабочки?

Бэл-Айя вернулась к нему из болота, в которое её опустили навсегда. Без орехово-золотой косы, без родинки – они остались в прошлом, за поминальной горстью кислых ягод тультули, но вместо них были её искусные руки, которые умели как нарисовать давно пересохший водопад, так и сшить тёплые, лёгкие мокасины, которые не мешают ногам вбирать земную силу. И были её стихи, которые он – вот чудо! – запомнил наизусть: "Моё имя – как дом..."

– У-Он? Ты слышал? У нас будет ребёнок. Что ты молчишь? Ты рад?..

Он не мог растоптать радость Э-Ар, дрожавшую на кончике клинка тревоги и страха. Не мог выжечь на душе ещё не рождённого волчонка клеймо "нежеланный". А в том, что малыш родится волком, он был уверен. Учитель Баэрам сказал при их самой первой встрече в лесном домике: "В тебе есть сила. Она есть и в твоей матери, и в твоей сестре. Будет она и в твоём маленьком волчонке".

– Слышу... Да, слышу, – хрипло ответил У-Он. – Ушастик, ты не переживай там... Тебе это нельзя, понимаешь? И на начальство, на работу – забей. Самое главное сейчас – ребёнок. Поняла?

– Ладно, – улыбнулась Э-Ар.

Улыбка её походила на луч солнца, проглянувший сквозь тучи и озаривший блеском мокрую от дождя листву. У-Ону не нужно было её видеть, чтобы понять, что она – именно такая. Он просто чувствовал.

Стоя с умолкнувшим телефоном в руке под тяжёлым, давящим на сердце небом, он крикнул ему:

– Ну, и что мне теперь делать?!

Небо хмурилось и молчало.

А рядом раздался весёлый голосок с чуть заметной хрипотцой, не портившей, впрочем, его в целом приятного тембра:

– Ай, красавец, зачем горюешь, э? Скажу тебе, что делать! Вот, купи у меня ягоды отборные, сок их – как кровь сердца, страстью пылающего!

Обладательницей голоса оказалась молодая женщина в пёстрой длинной юбке, черноволосая, смуглая, с ядовитой зеленью в больших, зачаровывающих глазах. Стройная и статная, увешанная блестящими украшениями, на фоне унылого осеннего пейзажа она казалась яркой экзотической бабочкой. Поблёскивая белозубой, чуть клыкастой улыбкой, она показывала У-Ону корзину, полную тультули – той самой ягоды, что ознаменовала для него одну из самых тяжёлых его потерь. Как и буракка, она тоже плодоносила до первого снега, только не имела такого сильного послабляющего действия и была значительно кислее.

– Поздняя тультуль – самая лучшая, прямо сладкая! – нахваливала свой товар зеленоглазая женщина-бабочка, позвякивая браслетами на тонком смуглом запястье. – И просто так её можно есть, и в зиму засахаривать, и варенье варить! Если варить, то бери сахара и ягод в равных частях, а засахаривать – сахара в два раза больше, чем ягод. Бери, красавец, не пожалеешь! Ягодки сама я собирала, да какие попало не брала, только самые хорошие! Цена невелика, всего сто ном за корзинку, а пользы и удовольствия – море! Если жена ребёночка ожидает – самое то ей будет: витаминов в аптеке не покупай, вот – ягоды пусть ест!

Ошарашенный её белозубым, зеленоглазым и браслетозвякающим обаянием, У-Он стоял столбом и слушал с раскрытым ртом. Серьги из золотых монеток блестели в её сиреневато-синих ушах, волосы чернее воронова крыла ниспадали по спине до пояса и были подхвачены вокруг головы сложенной в ленту шёлковой красной косынкой. Губы цвета тультули маняще улыбались, глаза мерцали зелёными искорками, звон браслетов завораживал, и рука У-Она потянулась за кошельком. Сто ном – действительно, не так уж дорого, а витамины Э-Ар сейчас и правда нужны...

А черноволосая красавица, кивками головы поощряя деньгоискательные движения У-Она, приговаривала негромко странную прибаутку:

– Сон ты, сон-оболомон, возьми добра молодца пуще крепкого винца...

Пальцы У-Она отщупывая, осчитывали... или нет, наверно, Ощупывая, ОТсчитывали – да, так правильнее! – денежные купюры по десять ном, а в ушах его звучало, отдаваясь многократным эхом: СССОННН-ОБОЛОМОН-МОН-МОН.......ВОЗЬМИ ДОБРА МОЛОДЦА-ЛОДЦА-ЦА.........ПУЩЕ КРЕПКОГО........ОЛОДЦА.......ПУЩЕ-КРЕПКОГО-ВИНЦА-ИНЦА-НЦА.......

...Весившая сто тонн кубическая голова со скрипом поворочалась на окаменевшей шее, проверяя наличие ушей, глаз, рта и носа. Да, всё было на месте: уши слышали, глаза, хоть и страшно слипались, но что-то смутно видели, рот жевал губами, нос подшмыгивал и худо-бедно дышал. Чуть ниже, под правой лопаткой, дрались две мурашки, оспаривая право на почёсывание, ещё ниже уныло плющил щёки о скамейку плоско-онемевший зад, а где-то далеко... очень далеко, за дорогой, в парке – лежали, навалившись носками друг на друга, как два закадычных приятеля-забулдыги после попойки, бесхозно брошенные ноги. А что же руки? Руки, как две упавшие в обморок девицы, покоились на коленях. И некому было привести их в чувство, приговаривая: "Ну что ж вы, барышни, право слово!.." – и похлопывая по щекам, то есть – по ладоням.

Первыми пришли в себя ноги-забулдыги. Пьяно пошатываясь, они вышли из парка, подтянулись и согнулись в коленях, отчего обморочные руки тоже очнулись и задвигали пальцами. Голова, пытаясь сменить форму с кубической на обычную, свесилась вперёд и вниз, увлекая за собой всё туловище, а ожившая правая рука осуществила мечты обеих мурашек под лопаткой. Увидев это, многотысячные толпы других мурашек высыпали на ещё не совсем протрезвевшие ноги, требуя удовлетворить и их потребности. Только что вернувшиеся из отпуска пальцы протянули ошалело: "Не-е-е... Нам стольких не почесать!"

Проснувшийся мозг включился и попытался устранить начавшиеся во время его отключки разброд и анархию в организме, и это ему с грехом пополам удалось. Хмурый и всё ещё немного кубический, он констатировал: скамейка, навес, автобусы...

Автобусы!

В своём мысленном устремлении У-Он вскрикнул "О, проклятье!" и подскочил на скамейке, чуть не пробив головой навес, но в физической действительности ему удалось только наклонится вперёд, облокотившись на колени, и простонать:

– Бли-и-ин...

Возле его ног на асфальте стояла корзинка с кроваво-алыми ягодами тультули, напоминая о соблазнительных губах, повторявших: "Сон-оболомон, возьми добра молодца..."

Кошелёк! На месте... У-Он открыл его. Как и следовало ожидать, все деньги исчезли – даже монетная мелочь. Околдовала, ведьма зеленоглазая! Воровка... Впрочем, забрала она только наличные, а банковскую карточку не тронула – видимо, во взламывании кодов она была не сильна. А может, её изначально интересовали только наличные, а карточками она вообще не пользовалась, а потому на прямоугольный кусочек пластика в отдельном кармашке просто не обратила внимания? Как бы то ни было, совсем без денег У-Он не остался.

Автобус он свой, конечно, проспал, и тот ушёл без него. В кассе он выяснил, что следующий автобус того же направления подойдёт через час, и на него была возможность приобрести билет. Банкомат в районе вокзала, к счастью, обнаружился, и У-Он смог снять деньги с карточки, не блуждая по незнакомому городку.

Он благополучно продолжил путь, мысленно ругая зеленоглазую воровку на чём свет стоит. Возможно, он ругал бы её гораздо меньше, а может, и поблагодарил бы, если бы знал, что уехавший без него автобус увёл за собой и чёрных псов, сидевших у него "на хвосте".

Тультуль, оставленную ему ею, У-Он вёз домой – жене. Время от времени он брал одну-две штуки и клал в рот; кислый вкус сводил скулы, а в сердце отзывался старой болью – болью по имени Ари-Ун, что была лучницей с орехово-золотой косой и родинкой в форме крыла бабочки на шее.

-- Глава 21. За гранью

Воткнув лопаты в землю и опершись на черенки, чёрные псы дали себе передохнуть. Почва была девственно тяжёлой, вторжению в себя поддавалась с трудом, и с двоих дюжих ребят уже сошло семь потов, пока они копали могилу. Рядом с ямой на первом снегу чернела куча земли, а чуть в стороне лежало тело, завёрнутое в мешковину. Из свёртка виднелись бледные босые ступни и края чёрных штанин.

– Слушай, я уже задолбался копать, – одышливо сказал один пёс другому. – Земля, с...ка, как камень. Может уже хорош рыть, а? Лишь бы мертвяк был прикрыт, и ладно.

Второй, задумчиво глядя в яму примерно метровой глубины и длиной в два, пожал плечами.

– Может, и хорош. Не сбежит же он!

При этих словах оба пса посмотрели на торчащие из-под мешковины ноги и заржали над своей шуточкой.

– А может, выкопается и вылезет?

– Да иди ты... Гы-гыыы...

Решено было остановиться на этой глубине: мертвецу всё равно, а копать уж больно тяжко. Перед тем как опускать тело в яму, псы развернули его. Никто так и не понял, почему этот парень испустил дух: сколько верховный жрец ни принюхивался, так ничего и не вынюхал. Четыре дня тело пролежало в погребе без признаков окоченения и разложения, а потом верховный жрец уехал по срочным делам, не оставив распоряжений, как с ним поступить.

– Штаны хорошие. Я б себе такие хотел.

– Они тебе малы будут.

– В обтяжечку, мож, и налезут.

– Не влезет твоя задница, говорю!

– Влезет.

Пёс принялся стаскивать с покойника брюки – стильные, дорогие, из блестящей ткани "под кожу".

– Да они тянутся, смотри! Налезут как миленькие. Ну-ка, что за фирмА?.. "Джикади и Зевио". Вот же ж кошак драный, мог себе позволить!.. – И пёс с завистливой неприязнью глянул в бледное и спокойное лицо хозяина штанов – теперь уже бывшего.

Тело главы клана Белого Ягуара снова завернули в мешковину и небрежно сбросили в яму. Лопата одного из псов подцепила землю из кучи и кинула в могилу, а второй стоял, прикладывая к себе фирменные брюки и пытаясь понять, удастся ли ему в них пощеголять. Наконец первому надоело работать в одиночку, и он проворчал:

– Бери давай лопату и помогай мне... Чего, как баба, шмотки примеряешь? Успеешь потом.

– Сам ты баба, – обиделся любитель фирменной одежды.

Бросив брюки на снег, он взялся за лопату, и вдвоём псы быстро закидали тело землёй. Начал падать снежок. Могильщики передохнули немного, бездумно слушая скорбное молчание леса, потом взяли лопаты на плечи и побрели в сторону Храмины. Пёс-модник не забыл прихватить с собой приглянувшиеся ему штаны.

Снег уже почти засыпал их следы, когда к свежей могиле прибежали волки. Не оборотни – обыкновенные звери, с тёмно-серыми спинами и светлыми, местами рыжеватыми лапами и животами. Покрытые густым зимним мехом, они бродили вокруг присыпанного снегом холмика, на котором сквозь белое покрывало ещё чернела земля; один из них приблизился и обнюхал холмик, а потом копнул лапой. Трое остальных присоединились.

Рыхлая земля могилы летела из-под волчьих лап на свежий снег, холмик опять превращался в яму. Наконец когти волков зацепились за мешковину. В ход пошли зубы – ткань была содрана, и взглядам зверей открылось бледное лицо человека и его голая грудь.

То, чему напоследок научил Рай-Ана Вепрь-отшельник Одоми, приехавший к нему незадолго до встречи с Йедук-Шаем, действительно пригодилось. Лёжа в клетке, Белый Ягуар дождался, пока зал опустеет и затихнут все звуки, после чего попытался расслабиться. Это было непросто: мешала жёсткость пола и холод. С голым торсом и босыми ногами Рай-Ан немного озяб в этой каменной ловушке, а ещё слегка раздражал свет, проникавший сквозь веки. Хорошо бы, если бы весь этот огонь потух...

Пока он расслаблялся, свет жаровен действительно начал тускнеть: уголь догорал. Жёсткий пол, холод, дискомфорт – всё это НУЖНО было преодолеть, отодвинуть. Жизненно необходимо. Отключиться от телесного вопреки всем неудобствам.

Управлять процессами в теле он умел: при помощи этого умения он избавлялся от препарата RX в крови. Но сейчас ему предстояла задача гораздо более трудная: он должен был умереть, чтобы потом воскреснуть. Он должен был погрузить своё тело в анабиоз, а душой воспарить над телом... Так, чтобы даже верховный жрец, умеющий чувствовать на тонком уровне, принял его за мёртвого. От обычного выхода в Аама (мир духов – прим. авт.) это отличалось тем, что существовал риск не вернуться, потеряв связь с телом. Но другого решения не было. Тиш-Им... Он хотел быть рядом с ней больше всего на свете.

Впитав, как губка, силу земли – связь с ней не могла нарушить даже враждебная энергетика этого места, – Рай-Ан сосредоточился и позволил любви заполнить себя... Тепло тёмных глаз Тиш-Им, их янтарная глубина, белизна кожи и любящий свет улыбки – вот всё, что ему нужно было сейчас.

Исчез зал со статуей Нга-Шу, исчезла клетка, исчезло всё. Физический мир был чем-то чуждым и далёким. Тело стало не живее спального мешка, в котором томилась, тоскуя по Тиш-Им, его душа. Он уже не чувствовал ни биения своего сердца, ни дыхания, ни тепла, ни холода. Мысленным усилием повернувшись на бок, он всплыл вверх. "Бух, бух... Бух, бух", – низкие вибрации пробегали сквозь Рай-Ана, а пространство вокруг него было пронизано сизой сетью-грибницей, и в такт этим вибрациям по нитям двигались красноватые сгустки энергии. Со всех сторон на него дохнуло обжигающим ужасом, и его душа съёжилась, как опалённый огнём древесный листок. Кто-то невидимый пристально смотрел на него из недр этой сети – смотрел со спокойным вниманием хищника, выслеживающего добычу. Рай-Ан сразу узнал невидимого наблюдателя: это могла быть только Нга-Шу. Там, в материальном мире, она ощущалась не так явно и близко, а здесь выступила во всей своей жуткой мощи и вездесущности.

Стоило зерну страха упасть в душу Рай-Ана, как сразу к нему потянулись призрачные существа, амёбообразные, мертвенно-серого цвета, слабо подсвеченные изнутри. Они окружили его со всех сторон, выпуская тонкие щупальца-ложноножки и пытаясь ими его опутать. Он помнил, чему учил его Вепрь: обращаться в бегство нельзя, потому что шлейф страха, распространяющийся следом, приманит ещё больше этих тварей. Нужно сосредоточиться на цели... "Тиш-Им, милая". Тёплый свет её глаз прогнал страх, и Рай-Ана наполнило сияние... Жадные до чужой энергии существа не причинят ему вреда, понял он. Любовь – его защита! От яркой вспышки, вырвавшейся из Рай-Ана, серые сущности просто испарились, да и сеть Нга-Шу будто опалило огнём, в ней образовалась дыра, сквозь которую Рай-Ан и выскользнул навстречу такому же свету, какой наполнял его. Тот, наружный Свет просто притягивал сияющую у него внутри частичку себе подобного, и Рай-Ана вынесло на бескрайнее золотисто-туманное пространство...

С именем Тиш-Им он полетел куда-то с огромной скоростью; была бы у него голова – непременно бы закружилась, но сейчас он ощутил только захватывающий дух трепет. Внизу замелькал океан заснеженного леса, а потом – горная гряда, ощетинившаяся островерхими сиурами. Жилище в горе... Покрытая снегом каменная площадка, мощная дверь под скалистым "козырьком". Рай-Ан легко проник внутрь сквозь неё и очутился прямо над Тиш-Им, спавшей на подвешенном между четырёх столбов матрасе.

В первые минуты (или часы?) он просто любовался девушкой с переполняющей его безграничной любовью. Он окутывал нежностью каждый изгиб тела любимой, каждую её ресничку, каждый волосок и пальчик. Тиш-Им была цела и невредима, это – главное... С ней было всё в порядке, и от этого Рай-Ана наполняло умиротворение и радость. Ради этого он умер бы ещё раз тысячу, вытерпел бы какие угодно загробные мытарства, лишь бы иметь возможность вот так охранять её покой... Девушка чуть вздрогнула и нахмурилась во сне, не открывая глаз; отголосок её страха коснулся Рай-Ана, подобно лёгкой волне электричества. Ох и натерпелась же она, бедная девочка, подумал он с нежной жалостью. Сейчас в его любви к ней было нечто родительское, чистое и высокое, и он укутывал ею Тиш-Им с головы до ног, как в тёплый кокон. "Не бойся, моя родная. Я рядом. Я прогоню твои кошмары".

Вот её глаза открылись – такие мило заспанные, удивлённо-непонимающие, что Рай-Ан растаял от умиления и нежности. Ему хотелось рассмеяться и обнять Тиш-Им, но он не мог ни того, ни другого. Его радость бурлила и скатывалась потоками по склонам гор, растапливая снег и наполняя лес дыханием весны.

Он не отставал от неё ни на шаг, невидимкой следуя за ней всюду, куда бы она ни пошла. Когда она, смущаясь, скинула одежду в присутствии беловолосого незнакомца с татуировкой в виде диадемы на лбу, к его светлой отеческой любви примешалась изрядная доля мужской ревности. Этот тип с роскошной белой гривой сверкал голым торсом перед ней, а она... не знала, куда деть глаза от стыдливости. Она была ещё невинной, его девочка, проклятый Йедук-Шай не успел тронуть её – Рай-Ан это каким-то образом знал. Если этот синеглазый мускулистый тип примется совращать её...

И вдруг "тип" посмотрел прямо на Рай-Ана. В задумчивой сапфировой синеве его глаз отразилось понимание, а чуть приметный дружелюбный кивок головы окончательно развеял иллюзию, что он посмотрел в сторону незримо присутствующего Белого Ягуара случайно. Он ВИДЕЛ его, он знал, что Рай-Ан здесь!

Обомлев, Рай-Ан бессильно наблюдал, как синеглазый бережными движениями ополаскивал волосы Тиш-Им отваром, а та прикрывала грудь руками. Синеглазый оставался при этом невозмутимым, ни единым взглядом, ни движением не показывая какого-либо плотского интереса к Тиш-Им. Он был спокоен, как снежные вершины гор, а в сторону Рай-Ана поглядывал с добродушной усмешкой.

"Я – Хранитель Севера, – уловил Белый Ягуар внутренним слухом чужие слова. – Не тревожься, на твою возлюбленную я не претендую".

Губы синеглазого при этом не шевельнулись, но Рай-Ан не сомневался, что это "сказал" он. Тиш-Им, конечно, ничего не видела и не слышала... И это причиняло Белому Ягуару боль. Оказавшись прямо перед ней, он отчаянно звал её, но – всё впустую. Девушка смотрела сквозь него в сторону бассейна, в который она сейчас собиралась окунуться.

Она начала подниматься из воды... Если б Рай-Ан имел голос, он бы зарычал на беловолосого Хранителя, чтобы тот отвернулся. Хранитель то ли услышал его, то ли сам догадался – повернулся к Тиш-Им спиной, когда она ступила мокрой босой ногой на каменный пол купальни. Впрочем, сам Рай-Ан, не в пример Хранителю, беззастенчиво любовался её наготой, испытывая при этом чисто эстетическое восхищение без примеси телесной похоти. От желаний плоти он был свободен, но это не мешало ему с обожанием и преклонением ласкать взглядом совершенные изгибы её юного тела.

"Гм, гм, – прервал Хранитель его наслаждение. – Мне кажется, это не совсем порядочно с твоей стороны. Ведь она не знает, что ты за ней подглядываешь. Я-то честно отвернулся, а ты?"

Рай-Ан был пристыжён, но просто не мог не смотреть на Тиш-Им. Он всем своим существом устремлялся к ней, он бы хотел слиться с ней в единое целое, чтобы у них была одна душа и одно сердце на двоих. "Люблю, люблю тебя..."

"Нужно открыть её духу Зверя, – сказал ему мысленно Хранитель, плескаясь в ванне. – Пора. А ты не тревожься и доверяй мне".

Что ещё Рай-Ану оставалось в его положении? Когда Хранитель прыгнул обнажённым в бассейн к Тиш-Им, он сцепил несуществующие зубы и приготовился терпеть, но духовная составляющая происходящего отодвинула эти мелочи на задний план. Белому Ягуару был виден радужный яйцеобразный кокон вокруг Тиш-Им; татуировка Хранителя вспыхнула, опоясав его лоб золотым сияющим узором, и он, проведя пальцами по своему лицу, одел этим сиянием и свою руку. Светящейся ладонью он провёл в воздухе вокруг головы Тиш-Им, а потом коснулся её макушки... Кокон девушки откликнулся на это переливчатым мерцанием, и на его поверхности образовалось яркое пятно света. Одной рукой поддерживая обмякшую Тиш-Им, вращательными движениями пальцев другой руки Хранитель превратил световое пятно в конус, вершина которого спроецировалась на макушке девушки.

"Канал связи с Духом Зверя открыт, – сказал Хранитель. – Дело за малым – подтолкнуть первую трансформацию. Да, придётся ей помочь: сказываются долгие годы её закрытости от Духа".

Рай-Ан попытался прикоснуться к основанию светового конуса... Теперь он чувствовал Тиш-Им сильнее, и ему до боли хотелось слиться с ней. Хотелось, чтобы она услышала и тоже почувствовала его.

В этот момент его вдруг словно отбросило взрывной волной, и он оказался у водопада, напротив истекающего кровью Йедук-Шая, стоявшего по колено в воде. С этого всё началось, это они втроём – Белый Ягуар, У-Он и та девушка-лучница – убили верховного жреца. И это убийство накрепко связало их и между собой, и с Йедук-Шаем. Теперь Рай-Ану стали понятны слова Вепря: если он убьёт Йедук-Шая, того это отбросит на ступень вниз и лишит сил, а если их троих убьёт верховный жрец... В этом случае он вскочит сразу на три ступеньки вверх. Ступеньки чего?

"Лестницы Бытия", – сказал Хранитель Севера.

Его голос вернул Рай-Ана обратно в купальню, к Тиш-Им, всё ещё безвольно лежавшей в воде. Её тело вдруг сотрясла судорога, и девушка погрузилась в бассейн с головой. Рай-Ан вздрогнул от боли всей душой. "Тиш-Им, это не твои воспоминания, не твоя боль, а моя... Прости, прости меня, милая".

Потом он снова безотрывно бдел над ней, пока она спала. В радужном коконе происходили какие-то процессы: цвета менялись, перетекая один в другой и образовывая небольшие завихрения, а белый световой конус на макушке, чуть потускнев, время от времени пускал по всему кокону светлые сполохи.

Рай-Ан решился обратиться к Хранителю Севера. "Я думал, все Хранители Сторон Света ушли в незапамятные времена. Вас уже считают просто легендой. Ты – правда один из них?"

"Да. Мои братья действительно ушли, отдав свои жизни ради восстановления равновесия, – ответил тот. – Я – последний из Хранителей... Мне не под силу в одиночку сбалансировать все перекосы, накопившиеся в Мироздании, и залечить все дыры и шрамы в Душе Мира, но я сделаю всё, что смогу. Возможно, приближается моё время... Время уйти вслед за братьями".

Рай-Ану стало больно от этих слов. Невыносимая печаль накрыла его тёмной, как грозовая туча, пеленой, а Хранитель улыбнулся. В его сапфировых глазах не было страха, только грусть. Белый Ягуар видел и его "кокон" – очень красивый: в нём преобладал белый цвет с золотистыми прожилками.

"Это моё предназначение, друг, – сказал Хранитель. – Ради его исполнения я родился и прошёл весь путь своего становления. Близится моя вершина".

"Но как же мир останется совсем без вас?" – печально спросил Рай-Ан.

Хранитель чуть приметным мановением руки наслал на него волну умиротворения... Из физических ощущений это можно было сравнить с тёплыми мурашками. Лёгкая грусть, впрочем, осталась, но тучи развеялись, открыв тёмное, торжественное звёздное небо.

"В мире уже живут трое будущих Хранителей. Я отыскал их и поделился знаниями, и они ещё должны пройти некоторый путь, прежде чем приступить к исполнению своего долга. А четвёртому Хранителю только предстоит быть зачатым. Ты и твоя возлюбленная здесь не случайно".

Рай-Ан вздрогнул – вернее, его душу будто пронзил лёгкий удар тока.

"Да, мой друг, – улыбнулся Хранитель. – Ты правильно догадался. Вы с Тиш-Им зачнёте ребёнка, и он станет одним из нас. Если я не успею сам обучить его, нужные знания ему дадут братья-Хранители. Тебе предначертано стать отцом снова, друг Ягуар. Но твоё дитя тебе принадлежать не будет, и ты не сможешь повлиять на его судьбу".

"То есть... у нас его заберут?" – огорчился Рай-Ан.

"Сначала он будет жить со своими родителями, как все дети, но будь готов к тому, что с двенадцатилетнего возраста братья-Хранители будут забирать его к себе на длительные промежутки времени, а в семнадцать лет он покинет родительский дом насовсем... – Помолчав, Хранитель добавил с грустноватой усмешкой: – Ну... это при условии, что у нас всё получится, и мир не ввергнется во мрак, под власть Нга-Шу".

"То есть... тебе не известно, как всё сложится?"

"Я могу предвидеть развитие событий, но вариативность всегда остаётся... Потому что есть люди, тоже умеющие его предвидеть и изменять реальность. Эти люди, надо сказать, успели наломать немало дров".

Рай-Ан не знал, радоваться ему или грустить. Мысль о том, что он снова станет отцом, грела и утешала, а вот необычная судьба будущего ребёнка внушала немало тревоги. Порой не понять, что такое избранность – дар или тяжёлое бремя...

Он стал свидетелем первой трансформации у Тиш-Им. Она превратилась в чёрную волчицу с белым треугольником на груди, стройную и длинноногую. "Красавица", – с гордостью и нежностью думал Рай-Ан, незримо сопровождая её на первой охоте. Снег обагрился заячьей кровью, а зубы его любимой красавицы разорвали ещё тёплую тушку белого зверька. Волчица склонила изящную голову и закрыла глаза, мысленно произнося ритуальные слова, без которых не обходилось правильное убийство добычи. Она всё сделала как надо, умница. Правда, белый волк (в него превратился Хранитель) немного помог Тиш-Им, выгнав зайца на неё, но поймала и убила она жертву сама, да так ловко и быстро, что Рай-Ан не мог снова не испытать гордость за неё: прирождённая охотница!

Потом, уже вновь в человеческом облике, она сидела на кухне за массивным деревянным столом и задумчиво вертела в пальцах пушистый белый заячий хвостик – всё, что осталось от её первой добычи. Хранитель приготовил травяной отвар, и она пила его маленькими глотками, чуть морщась от горечи и проводя кончиком языка по заметно увеличившимся клыкам. Новизна и непривычность происходящего и пугала, и увлекала её...

"Вот бы Рай-Ан это увидел, – думала она. – Что с ним сейчас?"

Белому Ягуару хотелось крикнуть: "Милая, я здесь!" – но она не услышала бы его. Поэтому он просто снова окутал её коконом своей любви, прогоняя её грусть и мысленно целуя опущенные ресницы. Желание снова обрести тело и поцеловать их по-настоящему накрыло его могучей волной, и Рай-Ан почувствовал, что его тянет куда-то, будто бы непреодолимо засасывает в смерч. Сапфировые глаза Хранителя улыбнулись ему напоследок, и до него долетело эхо слов: "Я послал к тебе помощников..." Пространство вытянулось в извилистый тоннель с огнями на стенках, и невидимая сила понесла Рай-Ана по нему с бешеной скоростью, едва ли не разрывая при этом на атомы...

...Первым чувством, которое он испытал, был холод. Тело-спальный мешок вернулось, но пока не повиновалось ему и казалось каким-то аморфным и будто бы застывшим в куске льда. Рай-Ан не мог понять, где у него руки, а где ноги. Но мысль о том, что конечности непременно должны быть где-то здесь, звенела беспокойным будильничком, скакала сумасшедшей белкой и выудила-таки на поверхность из холодной могилы разума вопрос: "А где я, собственно?" Вслед за ним медведем наступило ему на сердце беспокойство: "А не рано ли я вернулся?" Кто-то тёплым языком лизал ему лицо – нос, губы, веки, брови, при этом сопя и фыркая. Пахло псиной. Серая морда, жёлтые глаза и мокрый розовый язык.

Рай-Ан попытался пошевелиться. Тело было чем-то придавлено, но не тяжело. Какая-то грубая ткань... Земляные края ямы и устремлённые в серое небо верхушки деревьев. Упираясь передними лапами Рай-Ану в грудь, над ним стоял волк и дышал ему в лицо, а справа и слева виднелись морды ещё трёх зверей.

Чувствительность постепенно возвращалась, включилась дрожь. Рай-Ан понял, что жутко замёрз. Земляной холод проникал до самого сердца, хотелось поскорее выбраться, но в повиновение пришли пока только пальцы. Волки растаскивали в стороны мешковину, в которую он был завёрнут, и с краёв ямы сыпались комочки земли, попадая Рай-Ану на лицо, голую грудь и живот. Подчинив себе горло, он застонал. Тело ещё не вполне проснулось от анабиоза, но голова работала на удивление чётко, сознание вернулось в полном объёме. Если яма и лес – значит, его хитрость сработала, и его похоронили, приняв за мертвеца. Вот только откуда тут взялись волки? Без них он вряд ли смог бы сам откопаться и просто задохнулся бы в могиле... Впрочем, яма была неглубока, всего около метра, но при такой слабости и этого хватило бы, чтобы придавить его намертво. Планируя эту затею, он рассчитывал на своих людей и членов клана Северного Волка, но тем, как видно, что-то помешало прийти ему на помощь.

Лёжа в яме, он открыл себя родной стихии ур-рамаков, земле, и попросил её дать ему сил. Волевым усилием он разгонял кровь по жилам, заставляя организм проснуться. RX в его теле, видимо, ещё не распался: Белый Ягуар попытался начать трансформацию, но пока не получалось даже удлинить когти. Сил на нейтрализацию препарата тоже не было. А волки беспокойно бродили вокруг ямы, поглядывая на Рай-Ана.

Откуда они всё-таки здесь?.. В голове почему-то вертелось слово "помощники". Да, они здорово помогли ему – спасли жизнь, можно сказать. И сейчас, когда он, набравшись немного сил от земли, неуклюже выкарабкивался из ямы, они подталкивали его наверх мордами и лапами. Один из зверей нагнулся, и Рай-Ан, обхватив рукой его шею, выбрался наконец из ямы... А в голове мелькали образы: белый волк с сапфировыми глазами, бегущие лапы, деревья... Он даже почувствовал запах крови: снег припорошил место, где кто-то был убит. До него дошло: это волки так "разговаривали" с ним, пытаясь ему что-то сообщить. Удивительного в этом не было: оборотни понимали своих меньших братьев, особенно крупных и умных зверей.

Белый волк... Сапфировые глаза. Хранитель Севера! Жилище в горе, Тиш-Им... Ребёнок. Найти её, обнять, зарыться лицом в её волосы... Захваченный водоворотом чувств, Рай-Ан не заметил, как волки обступили его и тесно прижались к нему боками, отогревая. Это Хранитель их послал! Зарывшись пальцами в густой мех, Белый Ягуар уронил на волчий бок несколько тёплых солёных капель из глаз.

– Спасибо, братцы...

Мешковина, в которой его похоронили, не слишком-то спасала от холода, но он всё равно закутался в неё – хотя бы для психологической поддержки, чтобы не быть совсем голым. Какой-то гад снял с него брюки, и он остался в одних трусах. Ступая босыми ногами по обжигающе ледяному снегу, Рай-Ан в полной мере испытал на себе то, что довелось пережить Тиш-Им... Один из волков шёл впереди, показывая дорогу, двое сопровождали Рай-Ана по бокам, четвёртый был замыкающим. Только мысль о Тиш-Им поддерживала Белого Ягуара и была его двигателем.

...По-видимому, они пришли на место: волки встали полукругом и смотрели на него. Один из зверей копнул лапой снег, и под тонким слоем свежевыпавшего, белого, показался красный. Что делать дальше? Рай-Ан озирался, стуча зубами. Бессловесные твари могли только передавать ему картинки, из которых можно было понять, что белый волк умел исчезать, как бы растворяясь в воздухе.

– Ну... Ну? Что дальше-то, ребята? – выдавил Рай-Ан, еле двигая сведёнными от холода губами. – Белый волк должен прийти сюда или как?

Один волк – тот, что показывал дорогу – повёл мордой и ткнул носом в пустоту. Пространство странно колыхнулось, как поверхность воды, на которую упал листок. Рай-Ан протянул руку, и его кисть погрузилась в странную аномалию. Ничего особенного она не ощутила – ни жжения, ни щекотки, ни тепла, ни влажности. Поверхность аномалии опять пошла волнами, исказив стволы деревьев, будто те были отражениями в воде, в которую бросили камень. Рай-Ан вынул руку... Рука как рука, никаких следов на коже.

– Это что – какой-то портал? – пробормотал он. – Мне туда надо войти?

По оживлению волков стало ясно, что он угадал. Все четверо снова и снова показывали ему картинку, как белый волк исчезает в воздухе. Это могло означать только одно: он входил в эту пространственную аномалию.

– Ну... Спасибо вам, братцы...

Рай-Ан протянул руку к волку, стоявшему ближе всех, и зверь дал ему себя погладить и даже почесать за ухом.

Тиш-Им чуть не закричала: слуга Хранителя вёл вниз по ступенькам дрожащего и синего от холода Рай-Ана, закутанного в мешковину на голое тело. Зажав крик рукой, девушка стояла столбом пару секунд, а потом бросилась, обняла, осыпала поцелуями... Какой же он был ледяной! И, кажется, ничего не видел перед собой.

– Рай-Ан... Рай-Ан, – плача от радости, бормотала Тиш-Им, гладя его холодные щёки.

Она приникла поцелуем к его неподатливым губам, но он только дрожал и смотрел перед собой мутным взглядом.

– Рай-Ан, ну скажи что-нибудь! – дрожащим от слёз голосом воскликнула Тиш-Им.

Рай-Ан, моргнув пару раз, сфокусировал-таки взгляд на ней. Его серые губы шевельнулись в подобии улыбки, и она услышала его сдавленный, спотыкающийся голос:

– Милая... Я же об-бещал, что мы ещё увидимся... Я сдер... жал своё слово.

– Ладно, успеете ещё намиловаться, – добродушно проворчал Уум-Тай. – Тиш-Им, не видишь – гость замёрз, как сосулька?.. Его отогреть срочно надо.

Через десять минут Рай-Ан сидел на кухне у растопленной печи, закутанный в одеяло, а Тиш-Им, вытирая слёзы счастья, сидела перед ним на корточках и сжимала его руки. Хоть его и трясло, а кожа была покрыта пупырышками, взгляд его ожил, и в нём проступил свет взаимной радости. Стиснув руку Тиш-Им, он прижал её к своим губам и зажмурился. Она, гладя Белого Ягуара свободной рукой по колену, осыпала его градом вопросов:

– Как ты оттуда выбрался? Верховный жрец тебя отпустил? Как ты меня нашёл? Ты долго сюда добирался? Ох, наверно, все ноги отморозил! – Она с беспокойством посмотрела на его босые ступни, уже начавшие немного розоветь.

– Н-нет, не долго, – улыбаясь дрожащими губами, ответил Рай-Ан всё ещё немного глухо и сдавленно. – Волки меня откопали... И привели к порталу. Я вошёл там... И очутился здесь.

При слове "откопали" Тиш-Им встала и выпрямилась. С тревогой всматриваясь в любимое лицо, она спросила:

– Что значит "откопали"? Кто тебя закопал, что там произошло?

Рай-Ан поёжился, чуть раздвинул колени, привлёк девушку к себе и обнял, прижавшись головой к её груди.

– П-потом, малыш, – прошептал он. – Потом расскажу, когда отогреюсь немного...

Тиш-Им стояла между его колен, боясь шевельнуться. В животе разливался жар, щёки запылали, сердце заколотилось. Рай-Ан впервые обнимал её так... недвусмысленно. Но дальше объятий он не шёл: на кухне хлопотал, поджаривая мясо и лепёшки, Уум-Тай.

Ел Рай-Ан жадно, сверкая клыками и урча. Тиш-Им к еде не притрагивалась, только смотрела, как он насыщается, и под сердцем у неё пульсировало что-то тёплое. Дуя и обжигаясь, он принялся пить травяной отвар с мёдом, и его лоб заблестел от пота. Подняв глаза от кружки, он улыбнулся Тиш-Им с такой нежностью во взгляде, что ей показалось, будто лавка уплывает из-под неё.

– Молодцы мои помощники, – раздался голос Хранителя. – Всё исполнили толково.

Тиш-Им с непониманием взглянула на него, но он только улыбнулся и налил себе отвара. С Рай-Аном они держались так, будто были знакомы уже давно, и Тиш-Им укрепилась в подозрении, что чего-то не знает. Впрочем, с расспросами ей спешить больше не хотелось: главное – Рай-Ан был жив-здоров и сидел рядом с ней.

Хранитель осмотрел Рай-Ана, помассировал ему ноги и спину, сказал:

– Лёгкое обморожение ног и общее охлаждение, но последствий не будет. Я их снял. Ну что ж... Теперь отдохни немного, Ягуар. Если Уум-Тай приготовил тебе комнату, иди туда и выспись.

Слуга Хранителя притащил в одну из комнат тюфяк, одеяло и подушку, положил всё на плоское каменное возвышение у стены. Также он дал Рай-Ану одежду – такие же штаны и рубашку, что были на Тиш-Им. Уже начинало смеркаться, в доме стало сумрачно, и на полу комнаты горела свеча. В её колышущемся тусклом свете глаза Рай-Ана блестели таинственно и по-кошачьи, и Тиш-Им ощутила укол волнения в низу живота.

– Побудь со мной... Останься, – ласково попросил Белый Ягуар, сжав её пальцы.

Девушка присела на край тюфяка. Вдыхая запах тела Рай-Ана, она прислушивалась к своим ощущениям. В животе будто раскручивалось маленькое торнадо, по всему телу бежали мурашки, а пальцы почему-то похолодели. Губы Рай-Ана, уже отогревшиеся и мягкие, уверенно и ласково прильнули к её лбу.

– Ты – моё самое дорогое на свете существо, – щекоча дыханием её кожу, прошептал он. – Я люблю тебя.

К глазам Тиш-Им вдруг подступили слёзы. Она порывисто обняла Рай-Ана за шею и всхлипывала, а он тихонько смеялся и гладил её по спине, обнимая её крепко и нежно.

Впрочем, ничего между ними этой ночью не произошло: обняв Тиш-Им и уткнувшись носом в её волосы, Рай-Ан уснул. А она ещё долго лежала с открытыми глазами, чувствуя на себе тяжесть его руки и млея от теплоты и близости его тела.

Утром её разбудило тёплое, влажное и щекотное чувство на губах. Внутренне безмолвно ахнув, она моментально натянулась, как струна... Значит, ей не почудилось вчера, и этот блеск в глазах Рай-Ана означал именно ЭТО. Чувствуя её напряжение, он в довершение поцелуя чмокнул её в нос и упал на подушку.

– Ты на меня не обиделась? Я и правда что-то устал вчера... Вырубился, будто меня выключили.

Вместо ответа Тиш-Им спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

Он озорно улыбнулся.

– Я голоден и счастлив.

– Опять голоден? – Тиш-Им со смешком поднялась на локте. – Ты вчера столько съел... Как в тебя только поместилось!

Рай-Ан тоже приподнялся, глядя на девушку со вчерашним таинственным блеском в глазах.

– А такое чувство, будто и не ел. Видно, переварилось всё так быстро.

Из дверного проёма высунулась голова Уум-Тая. При виде Тиш-Им с Рай-Аном, лежащих в одной постели, на его лице проступила понимающая ухмылка.

– Гостю надо бы помыться с дороги... Я там ванну налил и щёлок приготовил. Завтрак уже скоро поспеет.

– Это отлично, – бодро сказал Рай-Ан, поднимаясь с постели и протягивая руку Тиш-Им. И добавил уже немного другим, многозначительным тоном: – Пойдём... Покажи мне, где тут у вас ванная.

Когда в купальне Рай-Ан скинул одежду, Тиш-Им невольно отвела взгляд. Снова поднимался маленький смерч в животе, а сердце было готово пробить грудную клетку.

– Ух ты, бассейн какой, – заметил Белый Ягуар. – Надо будет окунуться.

Он забрался в ванну и поёжился от удовольствия.

– Вода горяченькая... Интересно, как тут устроено отопление?

Тиш-Им, от волнения не зная, куда деть глаза, была рада поговорить на отвлечённо-будничные темы.

– Дом стоит на горячем источнике, – охотно ответила она. – Им всё и обогревается. В стенах и полу циркулирует пар, поэтому они и тёплые.

– Славно, – сказал Рай-Ан и плеснул себе в лицо пригоршню воды. – А мыло тут есть?

– Щёлок, – деловито ответила Тиш-Им, зачерпывая из бачка настой древесной золы ковшиком и наливая в ванну. – Моет не хуже мыла, зато безо всякой химии. Простое и экологически чистое средство.

– Хм, экологически чистое? Интересно. – Рай-Ан растёрся, где мог достать, а потом протянул мочалку Тиш-Им: – Малыш, мне до спины не дотянуться. Потри, пожалуйста.

Смерч в животе раскручивался всё сильнее, а колени почему-то ослабели. Взяв дрожащей рукой мочалку, девушка склонилась и провела ею по рельефной, тренированной спине Рай-Ана... И, падая в воду под напором его руки, даже не вскрикнула: в общем-то, она почти знала, что так будет. Она была готова к этому со вчерашнего вечера, так что врасплох выходка Белого Ягуара её не застала.

– Ну вот, вся одежда мокрая, – пробормотала она, стараясь выглядеть рассерженной. – Что ты делаешь! Пусти!

Впрочем, язык её говорил одно, а руки делали противоположное – обнимали Рай-Ана за шею, якобы в качестве опоры, чтобы не провалиться в воду по горло. А он, чувствуя, что сопротивления нет, только ещё крепче прижал её к себе и поцеловал, а потом стал помогать освободиться от мокрой одежды. Только один раз Тиш-Им остановила его руку:

– Рай-Ан... У меня это впервые.

– Я знаю, милая, – ответил он ласково. – Не бойся. Я люблю тебя больше всех на свете.

Подхватив её на руки, он вместе с ней прыгнул в бассейн, подняв такую тучу брызг, что вода даже выплеснулась на пол купальни. Тиш-Им на сей раз не удержалась от визга и чуть не захлебнулась. Отплёвываясь и фыркая, она ощутила спиной край бассейна и оперлась на него локтями. Рай-Ан проворно подплыл, встал на дно (глубина была ему чуть выше пояса) и под водой мягко раздвинул колени Тиш-Им, пристроившись между ними. Она в последнем порыве страха упёрлась рукой ему в грудь, но Рай-Ан нежно преодолел это неуверенное и слабое сопротивление.

– Маленькая моя, всё будет хорошо. Расслабься. Помни, что я тебя очень люблю.

– Я знаю, – пробормотала Тиш-Им. – Я тебя тоже... очень...

Он заглушил её слова поцелуем.

-- Глава 22. Красные маски

Низкий потолок полуподвального помещения на секунду превратился в пульсирующую красными огоньками сизую сеть, а в висках Ло-Ира что-то низко и глухо бухало, как чьё-то огромное сердце. Это биение отдавалось в его сосудах, и они ритмично натягивались, как струны, причиняя боль и давая Ло-Иру прочувствовать на собственной шкуре смысл выражения "тянуть жилы". Он попытался пошевелиться, но свободу рук и ног намертво сковывали цепи. Он крепко зажмурился – так, что даже голова закружилась, а когда открыл глаза, сеть исчезла. Часть светильников на потолке не работала, два были не совсем исправны и раздражающе мигали; холодно поблёскивая, как причудливые орудия пыток, вокруг стояли спортивные тренажёры. К одному из них Ло-Ир и был прикручен цепями.

– Что, крепкие цепи? Не порвать? – послышался странный, сдавленно-приглушённый голос.

Его обладатель с грохотом, отозвавшимся в голове Ло-Ира болью, подтащил табурет и сел напротив тренажёра. Кожаная куртка и красная пластмассовая маска, на голове – чёрная шапочка. Из прорезей колюче и безжалостно поблёскивали глаза.

– Отвечай, оборотень! – повторил он. – Ты можешь порвать эти цепи? Говорят, вы обладаете огромной силой. Но вот это, – он помахал перед лицом Ло-Ира пустой шприц-ампулой, – лишает вас её.

Сдавленным голосом он говорил, видимо, для того чтобы Ло-Ир его не узнал. На соседних тренажёрах сидело пятеро его сообщников в таких же масках. RX без рецепта врача не отпускался, но эти гады его как-то раздобыли.

– Ты знаешь, кто мы? Мы – "Красные маски", и все синеухие будут нас бояться. Мы не дадим им спокойно спать по ночам!

– Что, будете устраивать кошачьи концерты под их окнами? – усмехнулся Ло-Ир.

Красномасочник злобно засвистел носом, а потом нагнулся и потрогал пальцем лежавший на полу выключатель, от которого к ногам Ло-Ира тянулись провода.

– Сейчас мы проверим, как оборотни переносят электричество.

Выключатель щёлкнул, и тело Ло-Ира пронзила боль. Дыхание перехватило: грудь будто туго стянули обручи, не дававшие ей ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перед глазами замелькали вспышки света, челюсти стиснулись.

Щелчок выключателя прекратил пытку. Красномасочник нагнулся над Ло-Иром.

– Ну как, понравилось?

Судорога отпустила, и Ло-Ир смог сказать:

– Маску ты мог и не надевать... И с голосом мог бы тоже не извращаться. Я всё равно узнал твой запах.

За три с половиной часа до этого он держал за руку плачущую Эл-Маи, которой он принёс весть о гибели Уль-И. Собственные глаза Ло-Ира оставались сухими, и те слёзы, которые он не мог выплакать, проливались из её светло-серых глаз. Её муж – отец, потерявший дочь – поднёс ей стакан воды, присел рядом и обнял. Его глаза влажно блестели, но он держался.

– Это точно? – спросил он.

Ло-Ир заторможенно кивнул. Боль отчего-то не могла излиться слезами и бушевала в душе младшего Белого Ягуара, как бешеный зверь с огромными когтями.

– Мы думали, что она у тебя, звонили, – всхлипнула Эл-Маи. – Но твой телефон был недоступен...

– Простите, что не сказал сразу, – преодолевая сдавленность горла, сказал Ло-Ир. – Я вчера был просто не в состоянии.

Тикали часы, в стёкла стучал дождь. Казалось, Уль-И была жива: здесь, в её квартире, ещё витали её тепло и родной запах. По этому ковру ступали её ноги, на этом кресле она сидела в обнимку с подушкой и смотрела телевизор, у этого окна стояла, глядя на огненную осень... И казалась невероятной и дикой мысль о том, что её тело лежало в морге, пробитое пулями. "...Был застрелен оборотень, девушка на вид двадцати – двадцати двух лет, личность которой сейчас устанавливается". Нет, эти казённые слова не могли быть о ней.

Звонок в дверь бесцеремонно нарушил скорбную тишину. Эл-Маи вздрогнула, подняв голову с плеча мужа.

– Ро-Мун... Не открывай, я никого не хочу видеть, – пролепетала она.

Отец Уль-И, остролицый, небольшой и сухощавый, с лёгкой рыжиной в каштановых волосах, поцеловал жену в висок и поднялся с дивана.

– Успокойся... Я посмотрю, кто там.

Ло-Ир напрягся и ощетинился, почувствовав холодное, враждебное веяние. Те, кто стоял за дверью, пришли явно не с дружеским визитом.

– Ро-Мун Сурай? – послышался в прихожей мужской голос.

– Да... Это я, – ответил отец Уль-И.

– Добрый вечер. Мы из полиции. По поводу вашей дочери.

Эл-Маи закрыла глаза, откинувшись на спинку дивана и обхватив себя руками. Пшеничные волосы, заплетённые в толстую косу, уже местами чуть поблёскивали серебром, но их густоте могла позавидовать любая актриса, снимающаяся в рекламе шампуня. Её лицо с классически правильными чертами могло бы сиять на обложках журналов... Но не сияло. Эл-Маи была хозяйкой магазина тканей. Такой, как она, могла бы стать Уль-И с возрастом... "Хочешь узнать, какой будет невеста через энное количество лет – посмотри на будущую тёщу". Но у Ло-Ира уже не было невесты.

– Мы понимаем, вам сейчас тяжело, но задать вам несколько вопросов нам всё-таки придётся.

Цепкие взгляды двоих полицейских на пару секунд задержались на Ло-Ире. Один из них был молодой, бритый наголо, второй – постарше, с усами, сединой на висках и мятым лицом. Отец Уль-И, встав рядом с Эл-Маи и всем своим видом показывая, что в обиду её не даст, представил её:

– Моя жена.

Та даже не взглянула на вошедших полицейских. Ро-Мун представил им и Ло-Ира:

– Это Ло-Ир Деку-Вердо, наша дочь с ним встречалась.

– Хорошо, – ответил старший. – Значит, все в сборе.

Ро-Мун предложил полицейским присесть и сел сам – рядом с женой, которая продолжала игнорировать их присутствие. Она сидела, чуть отвернув красивое, неподвижно-замкнутое лицо и не вытирая скатывавшихся по щекам слёз. От Ло-Ира не укрылся быстрый оценивающий взгляд старшего полицейского, которым тот окинул мать Уль-И. Похоже, она произвела на него впечатление.

– Значит, вам уже известно о гибели вашей дочери, – сказал он.

Эл-Маи молчала. Ро-Мун ответил:

– Да, известно. Ло-Ир увидел в новостях... И сообщил нам только что. А мы телевизор вчера не смотрели.

– Так, так... Не смотрели, значит. – Полицейский обвёл взглядом гостиную и снова остановил его на лице Эл-Маи, преисполненном отстранённой, гордой скорби. – Ну что ж... Как всё это ни печально, но речь пойдёт об инъекциях препарата RX. Поскольку вы и ваша дочь являетесь синеухими, вы обязаны проходить курсы уколов дважды в год. Однако, как оказалось, Уль-И имеет способность перекидываться в зверя, что она и сделала на площади Акоа. Она нападала на окружающих и представляла опасность, потому и была застрелена. То, что она могла превращаться в зверя, означает только одно: она какое-то время не делала инъекций. А это является нарушением, и вы это знаете. Вам было известно о том, что ваша дочь каким-то образом избегала уколов? Или, может быть, вы сами помогали ей в этом?

Верхняя губа Ро-Муна чуть шевельнулась, как если бы он хотел оскалиться, но сдержался.

– Я думаю, вы уже проверили наши медицинские карты, – проговорил он. – В которых должно быть отмечено, что курсы уколов и наша дочь, и мы сами проходили регулярно.

– Да, мы проверили, и там действительно всё отмечено. Но факты говорят об обратном! – Полицейский вроде бы говорил с Ро-Муном, но то и дело посматривал на его жену. – Возможно, с вашей стороны имеет место обман. Мы намерены это выяснить, и мы выясним, что бы вы ни говорили.

– Выясняйте, – сухо ответил Ро-Мун. Он держался с непреклонным достоинством и спокойствием.

– Выясним, – с нажимом повторил полицейский. Взгляд его не предвещал для Ро-Муна ничего хорошего. – Но было бы лучше, если бы вы сами признались, каким образом вы смухлевали с уколами, не заставляя нас тратить время.

– Нам не в чем признаваться, – ответил Ро-Мун сдержанно. – Видимо, дело в препарате. Возможно, дозировка была недостаточная, но это уже не наша вина, а промах врачей.

Старший полицейский хмыкнул, смерив его недружелюбным взглядом, и ничего не сказал. Вместо него заговорил его молодой напарник. Блеснув лысиной, он чуть нагнулся вперёд, облокотившись на колени.

– Думаю, вам известно об убийствах. И также ни для кого уже не секрет, что совершают их оборотни. Вы понимаете, какие неприятности на себя навлекаете.

Эл-Маи, до сих пор хранившая гордое молчание, наконец посмотрела в сторону полицейских. Её взгляд был полон презрения и негодования.

– Вы что, подозреваете нас? Или нашу дочь?! Вы с ума сошли?

– Отнюдь, – ответил молодой. – Но факт: ваша дочь была оборотнем. Значит, и вы – тоже оборотни. И это, хотите вы того или нет, включает вас в круг подозреваемых. Сейчас вам нужно будет поехать с нами в лабораторию для биологического исследования.

У молодого полицейского была чёткая дикция и напористая манера. Ло-Ир встретил его взгляд ментальным щитом, и он на секунду опешил, но тут же взял себя в руки.

– Какие у вас были отношения с погибшей?

– Близкие, – ответил Ло-Ир. – Мы встречались.

– Вы регулярно делаете уколы?

– Разумеется. Иначе меня бы давно выгнали из университета.

– Мы проверим и вас. Поедете тоже.

У Эл-Маи задрожали губы. Ро-Мун, накрыв её руку своей, сказал:

– Нам с тобой бояться нечего, вины на нас нет. Пусть исследуют... Всё будет хорошо.

Их втроём заставили втиснуться на заднее сиденье вместительной полицейской машины, отделённое от переднего решёткой.

– Как будто мы преступники, – поморщилась Эл-Маи.

В лаборатории у них взяли кровь, слюну, сняли слепки с зубов и взяли отпечатки пальцев, потом доставили в отделение и допросили официально, с протоколом, после чего отпустили, заставив подписать обязательство не покидать пределы города. Дождливый осенний вечер раскинулся перед ними, когда они вышли на крыльцо отделения, а равнодушный мокрый город встретил их холодом улиц. Пока они под козырьком крыльца ждали такси, которое Ло-Ир вызвал по телефону, ему позвонила Э-Ар.

– Ло-Ир, ты где?

– Всё в порядке, я скоро буду дома, – успокоил он её. – Нас с родителями Уль-И допрашивали в полиции, потому я и задержался.

– Допрашивали? – встревожилась Э-Ар. – Зачем?

– Потом расскажу, как приду.

– Ладно... Тут один друг твоего отца приехал, глава клана Рыси. Приехал не один, вместе с мамой У-Она. Я разрешила им остаться и дождаться тебя.

Глава клана – это кстати, отметил Ло-Ир. Уж у него-то должна быть связь с Северными Волками. Всё-таки зря отец не оставил никаких контактов. Мог бы и дать пару телефонов.

– Правильно сделала, Рыжик, умница. Скоро буду. Только посажу родителей Уль-И в такси.

От звука её голоса на сердце Ло-Ира потеплело, и в него будто упал лучик света, разогнав холодный мрак смерти. Она была светлым пятнышком в его душе, озорным и рыжим солнечным зайчиком; только от одной мысли о ней ему стало легче, и Ло-Ир ощутил себя не таким одиноким. Впрочем, вряд ли он теперь мог называть её "Рыжиком", не вызывая недоумения со стороны её мужа, который приехал вчера поздним вечером. Внешне У-Он вроде бы не изменился, но внутренние перемены Ло-Ир в нём почувствовал, и немалые. От него за сто шагов веяло зверем, а в тёмных угрюмоватых глазах плескалось что-то безумное, безбашенное. Только безумие это было с оттенком горечи и затаённой печали.

Подъехало такси.

– Ладно, счастливо вам, – сказал Ло-Ир родителям Уль-И.

– А ты не поедешь? – грустно удивилась Эл-Маи.

Ло-Ир приподнял в усталой улыбке уголки губ и отрицательно качнул головой.

– Промокнешь ведь, – с тоской во взгляде сказала Эл-Маи. – Садись, дорогой, поедем с нами. Выпьем тоо с пирогом, вспомним Уль-И... Даже не верится, что она... – Эл-Маи задавила в горле всхлип, сжав губы.

Её толстую пшеничную косу слегка намочил дождь, несколько тонких прядок прилипло ко лбу. Странно, но так она казалась даже моложе и красивее, чем с аккуратно уложенными волосами. От её материнской заботы сердце Ло-Ира тронула серым крылом тоска: своей матери он не знал. Всё, что ему было известно о женщине, которая произвела его на свет – то, что она была актрисой, женой отца так и не стала и оставила ему ребёнка – его, Ло-Ира. Творчество и богемная жизнь для неё оказались дороже семьи.

– Ничего... Пускай, – сказал Ло-Ир, улыбнувшись дождю, как старому знакомому.

Эл-Маи погладила его по влажным волосам, как маленького, несколько мгновений с грустью смотрела на него, а потом пригнула к себе его голову и поцеловала в лоб.

– Вы с ней были такой красивой парой... Ты можешь приходить к нам, если захочешь. Мы всегда будем рады тебя видеть, сынок.

Ло-Иру очень хотелось её обнять, но... Её ждало такси с открытой дверцей, а его – гость дома. Поэтому он просто проводил взглядом отъезжающую машину, покосился на сумрачную пелену туч, сунул руки в карманы и пошёл домой пешком.

Он прошёл уже пару кварталов, когда услышал за спиной рёв моторов. Красноухая агрессия дышала ему в спину, а из переулка вывернули шестеро мотоциклистов в красных пластмассовых масках. Не боясь крутых разворотов на мокром асфальте, они окружили Ло-Ира, давя на него со всех сторон красной пульсирующей злобой своих масок. Моторы урчали, рычали их сердца, полные ненависти, и от этого рыка пространство задрожало и вспыхнуло не то сетью сосудов, не то переплетением красных нитей. "Не кормите Нга-Шу!" – хотелось Ло-Иру крикнуть этим парням, но они понятия не имели о ней.

Это были не чёрные псы, а всего лишь обычные красноухие. Ло-Ир мог справиться с десятком таких ребят одной левой, но ему захотелось выяснить, кто они такие и что им нужно. Одинаковые маски могли быть признаком какой-то банды, а банду следовало обезвредить, пока она не натворила дел. Ло-Ир решил сыграть в поддавки – подпустить их к себе, а потом уложить их в любой момент психической атакой.

– Шестеро на одного – нечестно, – сказал он.

Переводя взгляд с одного мотоциклиста на другого, он пытался понять, кто тут главный, но по внешним признакам главаря было не определить: все они выглядели одинаково. Чёрные кожаные куртки, чёрные шапочки, красные маски.

Они тянули с нападением: просто стояли вокруг него с работающими моторами, сдерживая рвущиеся вперёд машины. Ло-Ир попытался сам спровоцировать их: топнул ногой и сделал ложный бросок вперёд, будто хотел атаковать. Это сработало: один из банды красных масок рванул навстречу. За мгновение до того как поравняться с Ло-Иром, он выбросил вперёд руку с электрошокером.

...В общем, надо было послушать Эл-Маи и поехать с ними. Сейчас пил бы тоо с пирогом, а не корчился от электрического тока, прикованный к тренажёру. Сколько они вкололи ему препарата? Если одну ампулу, то пустяк, а если несколько...

– Маску ты мог и не надевать... И с голосом мог бы тоже не извращаться. Я всё равно узнал твой запах.

Ло-Ир не блефовал. Его мучителем был Дайи-Бо, которого он вчера уложил на газон университетского двора одним ударом. Видно, тот не простил ему публичного позора и решил отыграться сполна. Банда "красные маски"... Вот же уроды. Давить этих засранцев немедленно, да так, чтобы у них после этого ещё целую неделю психику наизнанку выворачивало!..

Но Ло-Ир не успел сосредоточиться: Дайи-Бо, выведенный из себя тем, что его так легко разоблачили, щёлкнул выключателем самодельного пыточного устройства, собранного из подручных средств.

Другие члены банды попросили его дать и им поиграться, и он с неохотой уступил им выключатель. Они били Ло-Ира током и смеялись, а он корчился от боли и судорог, сводивших дыхательные мышцы. А когда электричество было в очередной раз выключено, почувствовал покалывающую боль в сердце. Ещё один такой "удар" – и оно могло не выдержать...

– Ты отказался извиняться, синеухий говнюк, – прошипел Дайи-Бо из-под маски. – Поэтому я поджарю тебя на медленном огне!

Этих секунд Ло-Иру хватило, чтобы захлестнуть на его шее невидимую удавку паники. После ударов током в глазах двоилось, покалывало сердце, а тело растеклось, как тесто, но эта слабость даже отчасти помогла: не нужно было расслабляться специально, чтобы раскрутить вокруг себя "смерч", который получился особенно мощным. Дайи-Бо завыл не своим голосом и сам сорвал с себя маску, упал на колени и схватился за голову, остальные красномасочники тоже были не в лучшем состоянии. Ло-Ир сидел в центре "смерча", спокойный и безжалостный, усиливая давление. Он мстил. Мстил за свои мучения, за смерть Уль-И, за боль всех синеухих, пострадавших в последнее время от рук таких уродов, как эти.

Бандиты были уже без масок, но лица их покраснели от крови, которая текла из их носов, ушей и глаз. Лампы на потолке заморгали, а розетку, к которой были подсоединены провода от ног Ло-Ира, выбило целым снопом искр. Да, такого славного и мощного "смерча" у него ещё не получалось... Он напрягся, рванулся – цепи лопнули.

Когда Э-Ар рыжей молнией сбежала вниз по лестнице навстречу У-Ону, он пару мгновений стоял, не в силах двинуться, словно этой самой молнией поражённый. Подгибались колени, и было отчего: плечо оттягивала дорожная сумка, руку – корзина с ягодами, а на шее висела жена. Он слегка ошалел от близости её тела, прильнувшего к нему, а когда его губы утонули в поцелуе, У-Он вовсе шатнулся, как пьяный. Э-Ар обрушилась на его сердце, как огромный, мягкий, пушистый и тёплый ком, а искрящиеся радостью и слезами медовые топазы её глаз зажгли его светлым и жарким огнём. Он понял, что ничуть к ней не охладел: его всё так же восхищал и умилял её носик, сводили с ума губы, а тёплые янтарные искорки в её глазах – воспламеняли. Его по-прежнему влекла шелковисто-щекотная мягкость её волос, хотелось в них зарыться лицом и вдохнуть родной запах... Да, теперь её запах У-Он ощущал гораздо сильнее, и тот, как и раньше, кружил ему голову. Но при этом рядом в его душе жила лучница с родинкой-бабочкой, ничуть не желая посторониться и бросая вызов сопернице, владевшей У-Оном на законных основаниях. Чувства к обеим женщинам уживались в его сердце, не заслоняя друг друга, и этим фактом У-Он был немало потрясён. Если бы позволял закон, он жил бы с ними обеими, вот только они непременно бы вцепились друг другу в волосы. У-Он даже внутренне усмехнулся, представив себе это.

– Я уже и не чаяла увидеть тебя живым, – взволнованно прозвучал голос Э-Ар рядом с его ухом, а её дыхание согрело и защекотало его шею.

– Всё хорошо, малыш, я с тобой, – сказал У-Он. – Живой и невредимый, так что волноваться больше не о чем. Вот, ягоды тебе привёз, тебе же витамины нужны. Только они кислые, их или засахарить, или варенье...

Договорить ему не дали губы Э-Ар, и он с наслаждением в них ещё раз погрузился. Потом она бросила себе в рот пару ягод из корзины и смешно сморщилась – сердце У-Она даже ёкнуло от нежности.

– Брр, и правда, кислятина!.. Поцелуй скорее! – И Э-Ар снова потянулась к У-Ону.

Губы её были кисловатыми от тультули. Вот так легкомысленно и бесцеремонно она поступила со вкусом его скорби – вкусом похорон на болоте, но откуда ей было знать? И У-Он не мог на неё за это сердиться, а потому снова поцеловал – крепко, искренне и нежно.

Интерьер дома Рай-Ана подавлял своей роскошью, но Э-Ар удивительно вписывалась в эту обстановку. Не без потаённой грусти и досады У-Ону даже подумалось, что она была прямо-таки рождена для того, чтобы жить в богатых домах, носить бриллианты и ездить в дорогих машинах... Но вместо этого она ютилась с У-Оном в маленькой квартирке, потому что шикарной жизни он не мог ей обеспечить. Утешало только одно: похоже, она была вполне счастлива тем, что у них было.

– Ну что, поехали домой? – спросил У-Он.

Сверху раздался голос Ло-Ира:

– Я думаю, здесь она будет в большей безопасности, чем там, у вас.

Младший Ягуар спускался по лестнице, прямой как стрела и сдержанный до бледности, в чёрных брюках и чёрном джемпере, оттенённом белым воротничком рубашки. "Уль-И", – вспомнил У-Он, и в сердце стукнула печаль. Ло-Ир только что потерял свою девушку, но держался мужественно, посуровевший, повзрослевший и сейчас как никогда похожий на своего отца – даже нотки властности откуда-то взялись, совсем как у Рай-Ана. У-Он поставил на пол корзину с ягодами и сумку, шагнул к Ло-Иру и обнял его.

– Привет... Соболезную... Э-Ар мне уже рассказала, что произошло, – только и смог он проговорить. Он не умел находить проникновенных слов в таких случаях.

– Привет, брат, спасибо тебе, – негромко отозвался Ло-Ир.

Разомкнув объятия, они обменялись ещё и рукопожатием.

– Я правда считаю, что Э-Ар лучше побыть здесь ещё какое-то время, – твёрдо повторил младший Ягуар. – Опасность пока не миновала, а охранять её здесь проще. В вашей квартирке даже дверь-то хилая: один раз садануть – и с петель вылетит.

То, как он спокойно г