Furtails
Мишель Пейвер
«Хроники темных времен-2 (Сердце Волка)»
#NO YIFF #магия #фентези #волк #хуман

Сердце Волка

Мишель Пейвер


Хроники темных времен #2

Мальчик из племени Волка обладает магической силой, но еще не знает об этом. Первобытный Лес помогает ему выживать без всякого волшебства. Но вот пришел день, когда Торак должен узнать правду, чтобы спасти Лес и его обитателей от смертельной опасности. Вместе с Тораком в путь отправляются его подруга Ренн и Волк, что давно уже ходит за ним по пятам. Неудачи преследуют их, они не раз рискуют жизнью, спасаясь от черных шаманов…

Как поступить, когда благие намерения привели тебя на край пропасти, а спасители яростно размахивают перед твоим носом боевым топором? Как спасти Лес?

Может, это известно верному Волку?




Глава первая


На том берегу ручья совершенно неожиданно появился зубр.


Только что там спокойно шелестела ивовая листва, пронизанная солнечным светом, — и вдруг перед Тораком возникла она. В холке зубриха была выше самого высокого мужчины, а огромными изогнутыми рогами запросто могла завалить медведя.


«Если она вздумает напасть, — думал Торак, — беды не миновать».


К несчастью, ветер дул в ее сторону, и он, затаив дыхание, смотрел, как зубриха ворочает тупой черной мордой, пытаясь по запаху определить, где затаился враг. Грозно всхрапнув, она стала рыть землю мощным передним копытом.


И тут Торак заметил, что из зарослей выглядывает зубренок. Зубры обычно довольно добродушны — но только не тогда, когда у них есть детеныши.


Торак неслышно отступил в тень. Если он ничем не привлечет к себе внимания зубрихи, она, возможно, нападать и не станет.


Но зубриха, явно чуя его присутствие, опять всхрапнула и поддела листья папоротников могучими рогами. Впрочем, вскоре она, видимо, решила, что охотиться на нее никто не собирается, и с явным облегчением плюхнулась в болотце на берегу.


И Торак наконец решился перевести дыхание.


Зубренок, неуверенно ступая, направился к матери, поскользнулся, жалобно замычал и упал. Зубриха подняла голову и, подталкивая детеныша носом, помогла ему встать, а потом снова с наслаждением улеглась в грязь.


Скорчившись за кустом можжевельника, Торак судорожно пытался сообразить, как быть. Фин-Кединн, вождь племени Ворона, велел ему принести охапку ивовой коры, отмокавшей в ручье. Возвращаться на стоянку с пустыми руками Тораку не хотелось. Но еще меньше ему хотелось угодить зубру на рога.


И он решил немного подождать.


День выдался жаркий; уже наступил самый светлый месяц в году, и лес был допьяна напоен солнцем. В ветвях деревьев звучали, отдаваясь звонким эхом, птичьи трели, теплый юго-восточный ветер приносил аромат цветущей липы. Вскоре Торак перестал слышать только стук собственного сердца и увидел, как в кустах орешника в поисках пищи преспокойно шныряет стайка зеленушек. Потом заметил гадюку, мирно гревшуюся на камне, и попытался сосредоточиться на этих привычных вещах, но, как это часто случалось с ним, непослушные мысли тут же переключились на Волка.


Волк теперь, наверное, совсем уже взрослый, а каким смешным детенышем он был, когда они впервые встретились; как он все время спотыкался, припадал на передние лапы, прося поиграть, как выпрашивал чернику…


«Не смей думать о Волке! — рассердился на себя Торак. — Его больше нет. Он никогда не вернется, никогда! Думай об этой вот зубрихе, или о гадюке, или…»


Вот тут-то он и заметил того охотника.


Охотник был на его стороне ручья, шагов на двадцать ниже по течению, но стоял более удачно: ветер в этом месте дул как раз в его сторону от зубрихи. Лица охотника в глубокой тени разглядеть было невозможно, но на нем, как и на Тораке, была легкая куртка из оленьей кожи, штаны до колен и светлые кожаные башмаки. На шее у него Торак заметил кабаний клык и догадался: значит, он из племени Кабана.


В ином случае Торак бы этому даже обрадовался. Люди из племени Кабана вполне дружелюбно относились к представителям племени Ворона, среди которых он провел последние полгода. Но с этим охотником явно было что-то не так. Ноги у него как-то странно заплетались, голова моталась из стороны в сторону, и мало того: он явно выслеживал зубра! На поясе у него висели два охотничьих топора из синеватого сланца, и Торак, не веря собственным глазам, увидел, как он отвязал один топор и готовится метнуть его в зверя.


Он что, с ума сошел? Кто же охотится на зубров в одиночку! Ведь это самый сильный зверь в Лесу. Зачем же этот парень на рожон лезет? Или смерти ищет?


Зубриха, ничего, к счастью, пока не замечавшая, что-то проворчала и еще глубже зарылась в грязь, наслаждаясь каждой минутой избавления от проклятой мошки. В это время детеныш, вырывший из земли целый куст кипрея, вопросительно посмотрел на мать, явно надеясь, что она придет ему на помощь.


Торак не выдержал, привстал и несколько раз предупреждающе махнул незнакомцу рукой, точно отталкивая его ладонью: Опасно! Уходи!


Но охотник ничего не видел. Согнув в локте смуглую руку, он прицелился и… метнул топор.


Топор просвистел в воздухе и вонзился в землю не более чем в локте от зубренка.


Малыш испуганно отбежал в сторону, а его мамаша с грозным ревом вскочила и бросилась в ту сторону, откуда грозила опасность. Однако запаха охотника она по-прежнему не чуяла.


Невероятно, но охотник явно собирался метнуть и второй топор!


— Нет! — хрипло прошептал Торак. — Ты в лучшем случае только ранишь ее, и тогда она точно убьет нас обоих!


Но охотник уже отвязал топор от пояса и прицеливался.


«Думай, думай! — подгонял себя Торак. — Если этот топор попадет в цель, зубриху ничто не остановит. Но если ее удастся просто удивить или слегка напугать, а не ранить, она, возможно, только притворится, что нападает, а потом уйдет вместе с детенышем. В общем, нужно, чтобы этот тип из племени Кабана ни в коем случае не задел ее своим топором».


Набрав в грудь побольше воздуха, Торак высоко подпрыгнул на месте и, махая руками, закричал:


— Сюда! Сюда!


В какой-то степени это помогло. Зубриха, яростно взревев, бросилась на Торака, и топор мгновение спустя вонзился в землю точно в том месте, где она только что стояла. А пока она шлепала через болотце к Тораку, тот успел спрятаться за ствол огромного дуба.


Залезть на дерево времени у него не хватило — зубриха была уже рядом, он слышал ее сердитое сопение и даже за деревом чувствовал исходивший от нее жар…


И вдруг в самый последний момент она резко свернула в сторону, махнула хвостом и двинулась в чащу, круша густой подлесок. Зубренок бежал следом.


После их ухода на берегу ручья воцарилась прямо-таки оглушительная тишина.


Пот струился по лицу Торака, когда он в полном изнеможении прислонился к стволу дуба.


А незнакомый охотник стоял и, опустив голову, тупо раскачивался из стороны в сторону.


— Ты что же это делаешь, а? — задыхаясь, возмущенно завопил Торак. — Мы же оба погибнуть могли!


Охотник, не сказав ему в ответ ни слова, перепрыгнул через ручей, подобрал свои топоры, заткнул их за пояс и, шаркая ногами, вернулся на прежнее место. Лица его Торак по-прежнему разглядеть не мог из-за густой тени, зато отлично видел мускулистые ноги и руки и жуткий изогнутый нож, вырубленный из слюдяной пластины. «Если дело дойдет до схватки, — думал он, — мне несдобровать». Ему ведь еще и тринадцати не исполнилось.


Внезапно охотник привалился к стволу дерева — его жестоко рвало.


Торак, тут же позабыв о своих опасениях, бросился на помощь.


Незнакомец уже совершенно обессилел. Опустившись на четвереньки, он исторгал из себя комки какой-то желтой слизи. Потом конвульсивно содрогнулся и выплюнул темный скользкий клубок размером примерно с кулачок ребенка и больше всего похожий на… клок волос!


Вздохнул ветер, шевельнул ветви деревьев, на лицо незнакомца упал солнечный луч, и Торак наконец смог как следует его разглядеть.


Этот человек наверняка был болен или безумен: там, где он вырвал у себя клочья волос — на голове и на подбородке, — виднелись кровоточащие проплешины. А все его лицо покрывали струпья темно-желтого цвета, превратившиеся в сплошную жуткую корку, похожую на березовый гриб. Слизь по-прежнему душила его, он, кашляя и задыхаясь, выплюнул еще один комок волос и, присев на корточки, принялся остервенело чесать руку, покрытую ужасными пузырями.


Торак невольно попятился; рука его сама собой потянулась к племенному оберегу — кусочку волчьей шкуры, пришитому к куртке. Что же с ним такое, с этим охотником?


Вот Ренн бы сразу определила. Она как-то объясняла ему, что лихорадка чаще всего нападает на человека как раз в пору летнего Солнцестояния, потому что короткими светлыми ночами, когда солнце почти не ложится спать, у червячков, которые переносят разные болезни, более чем достаточно времени, чтобы выбраться из болот и напасть на людей. Вот только если это тоже лихорадка, то такой лихорадки Торак никогда в жизни не видел!


Он ломал голову, как бы помочь этому несчастному. В мешочке с целебными травами у него остались только сушеные листья мать-и-мачехи.


— Давай я попробую тебе помочь, — дрожащим голосом предложил он. — У меня есть немного… Ой, что ты, не надо так! Вон у тебя уже кровь пошла!


Но охотник продолжал остервенело чесаться, оскалив зубы. Было ясно, что он уже не в силах терпеть невыносимый зуд и даже боль кажется ему избавлением от этих мучений. Вдруг он, впившись себе в кожу ногтями, стал яростно сдирать вздувшиеся пузыри; кровь ручейками потекла по руке.


— Не надо! — крикнул Торак. — Что ты делаешь?


Незнакомец зарычал и, точно зверь, прыгнул на него, прямо-таки пришпилив к земле.


Над Тораком совсем близко склонилось его лицо, покрытое жуткой коростой, безумные глаза заплыли гноем.


— Не тронь меня! — с трудом вымолвил мальчик. — Мое имя… Торак! Я из… племени Волка, я…


Незнакомец склонился еще ниже, едва не касаясь лица Торака и обдавая его зловонным дыханием.


— Она… идет! — прошипел он.


Тщетно пытаясь проглотить застрявший в горле комок, Торак испуганно спросил:


— Кто это — ОНА?


Покрытое струпьями лицо безумца исказилось от ужаса.


— Ты что, сам не видишь? — Изо рта у него так и разлетались брызги желтоватой слюны. — Она идет! И теперь всем нам конец!


Он отпустил Торака, с трудом поднялся на ноги, болезненно щурясь от солнечного света, а потом с такой скоростью бросился прочь, с хрустом ломясь сквозь густой подлесок, словно за ним гнались все злые духи Иного Мира.


Торак, опершись на локоть и тяжело дыша, смотрел ему вслед.


И вдруг понял, что все птицы умолкли.


Лес с ужасом взирал на происходящее.


Торак медленно встал. Ветер успел повернуть и дул теперь с востока, он стал заметно холоднее. И деревья, словно охваченные зябкой дрожью, качались и что-то шептали друг другу. «Жаль, — думал Торак, — что я не понимаю их языка». Впрочем, он испытывал, видимо, примерно те же чувства, что и деревья: с восточным ветром в Лес шло что-то страшное и неотвратимое.


Значит, она действительно идет.


Идет страшная болезнь.


Торак бегом бросился туда, где оставил лук и стрелы, подобрал их, а вот вытаскивать из ручья связку ивовой коры и тащить ее к стоянке времени уже не было: надо как можно скорее предупредить людей из племени Ворона!





Глава вторая






— Где Фин-Кединн? — крикнул Торак, влетая на стоянку.


— В соседней долине, — ответил ему мужчина, потрошивший одного лосося за другим. — Пошел за кизиловыми ветками — древки для стрел делать.


— А Саеунн? Где наша колдунья?


— Она на Скале, по костям гадает, — сказала Тораку девушка, которая нанизывала рыбьи головы на тонкую жилу. — Но тебе лучше подождать, пока она сама оттуда вернется.


Торак даже зубами скрипнул от досады. Ну да, вон она, колдунья племени Ворона, — торчит на самой вершине Сторожевой Скалы. Маленькая, сгорбленная фигурка Саеунн издали очень напоминала нахохлившуюся птицу. Старая колдунья внимательно смотрела на лежавшие на земле кости, к ней подошел ворон, хранитель племени, остановился, сложил свои жесткие черные крылья и хрипло каркнул!


Так, кому же еще можно было бы все рассказать?


Ренн в поселке нет — ушла на охоту. Ослака, у которого пока что поселился Торак, нигде не видно. У стоек, где вялилась рыба, он заметил Зиалота и Пуа — эти подростки из племени Ворона были по возрасту ближе всех к нему, но именно к ним он обратился бы в последнюю очередь: они его откровенно недолюбливали, считая чужаком. Все остальные были заняты ловлей лосося, и вряд ли кто-то стал бы слушать немыслимую историю о каком-то больном охотнике, которого он встретил в Лесу. Торак беспомощно оглядывался и уже почти начинал сомневаться в том, что действительно видел того страшного безумца: все вокруг дышало покоем, все занимались привычными делами.


Стоянка племени Ворона находилась у излучины реки — там, где Широкая Вода, вырываясь из сумрачной горловины, с ревом огибает Сторожевую Скалу и устремляется к порогам. Именно эти пороги многочисленные стаи лосося каждое лето и пытаются преодолеть, завершая свое трудное путешествие от моря в горные реки. Река сопротивляется, с яростью отбрасывая их назад, но рыбы раз за разом возобновляют свои попытки, пробиваясь вверх по течению сквозь нагромождение валунов, тучи водяных брызг и пены, совершая сложнейшие прыжки и сверкая в воздухе серебристыми боками, пока не выбьются из сил и не погибнут или же не достигнут тихих заводей по ту сторону горловины, если, конечно, не попадут на острогу к людям из племени Ворона.


Когда лосось шел на нерест, люди вбивали в дно реки колья и устраивали над водой нечто вроде плетеных мостков, достаточно прочных и способных выдержать сразу нескольких рыбаков, вооруженных острогами. Такая рыбная ловля требовала сноровки, ибо, свалившись в воду, ты рисковал получить увечье, а то и утонуть — река была безжалостна, а острые скалы у порогов торчали, как обломки хищных зубов. Но зато и добыча стоила риска.


В жилищах не было сейчас ни души; все старались поскорее, пока не испортилась рыба, обработать дневной улов: коптили, вялили, делали лепешки из лососины. Мужчины, женщины и дети чистили чешую, сдирали шкурку и потрошили рыбин, а потом старательно разделяли ярко-оранжевые тушки по хребту, очищая их от костей и оставляя нетронутыми хвосты — за хвост было удобно подвешивать обе вычищенные половинки над костром, присоединив их к большой связке. Зиалот и Пуа растирали ягоды можжевельника; затем эти ягоды смешают с вяленым и разрезанным на ломтики мясом, во-первых, чтобы придать ему особый аромат, а во-вторых, отбить неприятный запах, если он появится.


В умелых руках не пропадало ничего, ни одной косточки. Шкурки будут заготовлены впрок, многие из них впоследствии послужат отличными трутницами; из глаз и костей сварят клей; печень и икра — отличное угощение за ужином и прекрасное подношение хранителю племени Ворона и духам самих лососей.


Все лесные племена — Кабана, Ивы, Выдры, Гадюки, — стоявшие на берегах рек, стремились принять участие в сборе богатого «урожая». А в тех местах, где не было стоянок людей, к реке подходили другие охотники: медведи, рыси, орлы, волки. Для всех время идущего на нерест лосося было праздником — за несколько дней можно было существенно пополнить запасы пищи, которая даст людям силы долгой тяжелой зимой.


«Так было с Начала Времен, — думал Торак. — Разве может какой-то больной безумец все это изменить?»


Он вдруг вспомнил покрытое страшной коростой лицо незнакомца и его заплывшие гноем глаза.


И в этот момент увидел, как из их жилища вышел Ослак. Сердце Торака радостно подпрыгнуло: уж Ослак-то, конечно, знает, как поступить!


Но, к его удивлению, Ослаку слушать рассказ о больном охотнике было явно неинтересно, его куда больше интересовал новый крепеж острия на остроге.


— Так ты говоришь, тот человек был из племени Кабана? — сказал он, нахмурившись и почесывая тыльную сторону ладони. — Ну, так пусть о нем и позаботится их колдун. — Он кинул Тораку острогу. — Ступай-ка лучше к реке — знаешь, где плоские камни? — и посмотрим, сумеешь ли ты лосося добыть.


Торак растерянно посмотрел на него:


— Но, Ослак…


— Ступай, ступай! — рявкнул Ослак.


И Торак нехотя подчинился. Странно. И совершенно непохоже на Ослака. Ослак очень редко выходил из себя, на самом деле Торак его сердитым вообще ни разу не видел. Это был огромный, добродушный великан со спутанной бородой, несмотря на довольно-таки пугающую внешность, — он потерял ухо и изрядную часть щеки, не достигнув взаимопонимания с росомахой. И — что было характерно для Ослака — росомаху он ни в чем не винил.


«Это моя ошибка, — говорил он, если его спрашивали, что с ним случилось, — я сам ее испугал».


Такой уж он был, Ослак. Именно он и его жена Ведна первыми позвали Торака к себе жить, когда он решил остаться в племени Ворона, и всегда были к нему добры. С другой стороны, Ослак был самым сильным человеком в племени, так что Торак возражать ему не решился.


Но, взяв у Ослака острогу, он вдруг увидел нечто такое, отчего застыл как вкопанный: вся тыльная сторона руки великана была покрыта волдырями.


— Что это… у тебя на руке? — спросил он.


— Мошкара покусала, — сказал Ослак, расчесывая волдыри. — Комары в этом году — жуть, я таких сроду не видел. Всю ночь мне спать не давали.


— Да вроде на комариные укусы не похоже, — с сомнением сказал Торак. — А… не болит?


Ослак, продолжая чесаться, пожал плечами:


— Да странное какое-то ощущение: словно из меня вся жизненная сила вытекает, вся моя телесная душа, только ведь быть такого не может, верно? — Ослак, болезненно щурясь, посмотрел на Торака; казалось, дневной свет режет ему глаза, лицо его выглядело каким-то по-детски испуганным.


Торак с трудом сглотнул комок в горле и сказал:


— Я не думаю, что телесная душа может выйти из человека через простую ссадину или порез — она только через рот во время сна выходит или… когда… болен. — Он помолчал. — Я, пожалуй, поищу Саеунн.


Ослак нахмурился:


— Не нужна мне Саеунн! Ступай к реке! — Лицо его страшно исказилось. Он вдруг превратился в злобного великана, который, стиснув кулаки, навис над Тораком.


Потом ему, похоже, удалось взять себя в руки.


— Ладно… — пробормотал он. — Ты пока оставь меня в покое, хорошо? Иди-иди. Тулл ждет.


— Хорошо-хорошо, уже иду, — сказал Торак, как мог спокойно.


И, уже направляясь к реке, все-таки оглянулся и увидел, что Ослак по-прежнему расчесывает волдыри на руках, приборматывая: «Утекает, утекает…» Потом он встал, собираясь, видимо, идти домой, повернулся к Тораку спиной, и тот сразу заметил у него за изуродованным росомахой ухом проплешину, где волосы были явно вырваны, и жуткий темно-желтый нарост, похожий на березовый гриб.


У Торака похолодело внутри.


Он бегом бросился к реке, где на плоском камне у берега сидел младший брат Ослака, Тулл, и чистил свой нож.


— Тулл! — закричал Торак. — Мне кажется, Ослак болен!


И тут же сбивчиво, то и дело путаясь и задыхаясь от волнения, принялся рассказывать Туллу о встрече с больным охотником, но на Тулла эта история никакого впечатления не произвела.


— Да это все мошка проклятая! — сказал он. — Каждое лето от нее спасу нет. А Ослака мошка прямо-таки с ума сводит.


— Это не мошка! — возразил Торак.


— Да ты сам посмотри: вон он, сидит себе спокойно, и все у него в порядке. — Тулл указал в сторону плетеных мостков.


И точно: там на корточках сидел Ослак, держа в руках острогу; на конце остроги уже трепыхался очередной лосось.


Торак, закусив губу, огляделся. Вокруг царили мир и покой. Ребятишки играли на берегу, кидаясь целыми пригоршнями блестящей рыбьей чешуи. Бесстрашные молодые вороны дразнили собак, нахально дергая их за хвосты. Пятилетний сынишка Тулла, Дари, шлепал босиком по мелководью, держа в руке игрушечного зубра, которого Ослак сделал ему из сосновой шишки.


И все же душа Торака была полна дурных предчувствий. Однако он сжал в руке острогу и направился к Плоским камням.


Так назывались четыре больших валуна, расположенные чуть ниже плетеных мостков и ближе к порогам; по этим камням можно было добраться чуть ли не до середины реки. С них начинающие рыболовы и учились бить рыбу острогой, потому что на них гораздо легче было сохранить равновесие, чем на шатких мостках. Тулл указал Тораку на первый камень, но Торак упрямо направился на четвертый, самый дальний от берега. Он и сам не знал, чего ждет; понимал только, что должен быть начеку.


— Следи за рыбой! — крикнул ему с берега Тулл. — Нечего на воду смотреть!


Но не смотреть на воду Торак не мог. Она так и кипела вокруг скользких, покрытых мокрыми лишайниками валунов, и в ней то и дело серебристыми вспышками мелькали крупные рыбины. Острога оказалась слишком длинной и тяжелой, и замахиваться ею, сохраняя при этом равновесие, было очень нелегко. На конце у остроги был острый трезубец из рога — таким легко можно было удержать любую рыбу, если, конечно, Тораку когда-нибудь удастся эту рыбу проткнуть. Пока что все его попытки заканчивались неудачей. Когда он жил с отцом, они ловили рыбу только с помощью лески и крючка. Поэтому с острогой он умел управляться — о чем Зиалот не упускал случая напомнить ему — не лучше семилетнего малыша.


Торак заставил себя сосредоточиться. Ударил. Промахнулся. И чуть не свалился в воду.


— Ты дождись, когда она с тобой поравняется, а уж потом бей! — заорал ему с берега Тулл. — И смотри, когда она вниз по течению идет, усталая!


Торак предпринял еще одну попытку. И снова промахнулся.


От костров, где вялили и коптили рыбу, послышался сдавленный смех. Лицо Торака вспыхнуло. Зиалот явно наслаждался его неловкостью.


— Ничего, у тебя уже лучше получается! — снова крикнул Тулл, желая подбодрить Торака, поскольку хвалить его пока что было не за что. — Так и продолжай! А я скоро вернусь! — И Тулл отошел от берега, чтобы подбросить топлива в костры, над которыми вялилась рыба, а маленький Дари остался играть со своим зубренком на мелководье.


На какое-то время Торак забыл обо всем, поглощенный одним желанием: непременно поймать рыбу и при этом не уронить острогу и не свалиться в реку. Вскоре он был мокрым с головы до ног: брызги так и летели — могучая, быстрая река накатывала на валун волну за волной.


Вдруг с мостков донесся громкий крик, и Торак резко вскинул голову. И тут же с облегчением вздохнул: оказалось, это Ослак надел на острогу очередного лосося. Одним ударом прикончив рыбину, он опустился на колено и привычным движением снял ее с острия.


«Да нет, с ним действительно все в порядке», — решил Торак.


И тут заметил, что Ослак опять принялся расчесывать руку. Потом вдруг яростно вцепился в ту здоровенную болячку за ухом.


Лосось извивался у его ног на мостках, потом соскользнул в воду, но Ослак, не обратив на него ни малейшего внимания, свирепо оскалился, содрал болячку и… сунул ее в рот.


Торака передернуло от отвращения, он чуть в воду не свалился.


Солнце зашло за тучу. Вода почернела. Издыхающий лосось, пойманный Ослаком, проплыл мимо камня, глядя на Торака равнодушными мертвыми глазами.


Торак обернулся к берегу. На мелководье никого не было.


Дари исчез.


Со стороны мостков снова раздался крик Ослака.


Торак быстро повернулся туда и оцепенел от ужаса.


Дари, пошатываясь, шел по мосткам к дяде, а Ослак манил его к себе, даже не думая немедленно вернуть малыша на берег.


— Иди ко мне, Дари! — громко звал он племянника, и Торак увидел, что лицо его искажено какой-то свирепой алчностью. — Иди скорей сюда! Я не позволю им забрать наши души!





Глава третья






На берегу никто не замечал того, что творится на мостках.


«Нет, — решил Торак, — я должен немедленно что-то предпринять!»


Держа в руках острогу, он повернулся к берегу и тут заметил, что из Леса с разных сторон почти одновременно появились двое.


С востока к стоянке направлялась Ренн, в одной руке держа свой любимый лук, а в другой — связку лесных голубей.


А с запада, слегка прихрамывая и опираясь на посох, шел Фин-Кединн; на плече он нес вязанку кизиловых веток.


Оба в один миг поняли, что происходит, и каждый медленно опустил на землю свою ношу.


Чтобы Ослак их не заметил, Торак поспешил отвлечь великана.


— Что случилось, Ослак? — крикнул он. — Может, я чем могу помочь?


— Никто мне помочь не сможет! — проревел Ослак. — Мои души из меня вытекают! А они их едят!


Теперь уже многие перестали работать и смотрели на Ослака. Мать Дари с криком бросилась к мосткам, но Тулл удержал ее. Жена Ослака, Ведна, стиснув кулаки так, что побелели костяшки пальцев, прижала их ко рту. На Сторожевой Скале неподвижно застыла Саеунн.


Ренн тем временем уже добралась до мостков, и все же Фин-Кединн, несмотря на свою хромоту, опередил ее. И молча протянул ей свой посох.


— Кто ест твои души? — продолжал громко вопрошать Торак.


— Да рыбы же! — Желтая слизь показалась на губах Ослака. — Своими зубами! Своими острыми зубищами! — И ткнул пальцем в кишащую лососем воду, где, как ему казалось, страшные твари с зубами грызли и сокрушали его телесную душу.


Тораку стало страшно. Ведь и правда, такое случается порой с телесной душой человека, если он слишком низко наклонится над водой, но обычно река не причиняет людям вреда. Вот если человек болен, тогда река действительно может вызвать у него головокружение, и он свалится в воду.


— Скоро мои души меня покинут, — простонал Ослак, — и я стану жалким призраком! Иди сюда, Дари! Река хочет забрать нас!


Ребенок колебался, но, постояв немного, снова потихоньку пошел к дяде, прижимая к груди сделанного из сосновой шишки игрушечного зубра.


Только в эту минуту Торак осмелился наконец посмотреть на Фин-Кединна.


Лицо вождя застыло, словно высеченное из песчаника. Он перехватил взгляд Торака и, прижав указательный палец к губам, глазами сказал ему: «Ты находишься между ними и порогами. Постарайся перехватить их».


Торак кивнул. Ему было холодно. Он обхватил себя руками. Ноги от стояния на мокром валуне совершенно застыли, руки начинали дрожать.


Наконец Дари добрался до Ослака, и тот, отбросив в сторону острогу, подхватил малыша на руки. Мостки качнулись и угрожающе просели под ним.


— Эй, Ослак, — негромко окликнул его Фин-Кединн, но голос его странным образом оказался хорошо слышен всем, несмотря на шум порогов. — Вернись-ка на берег.


— Отвяжись! — рявкнул Ослак.


И Торак, к своему ужасу, увидел, что Ослак уже готов дернуть за сплетенную из лыка веревку, один конец которой был привязан к столбикам, поддерживающим мостки; один сильный рывок — и мостки рухнут, а вместе с ними Ослак и Дари.


И Торак не выдержал:


— Ослак, послушай меня, это я, Торак! Не надо…


Ослак злобно огрызнулся:


— А кто ты такой, чтобы указывать мне, что надо, а что не надо? Ты вообще не из нашего племени! Кукушонок! Ешь нашу пищу, живешь в наших домах! Я-то слышал, как ты тайком в Лес ходил и выл там, звал своего Волка! Все мы это слышали! Что, никак смириться не хочешь с тем, что он никогда к тебе не вернется?


Ренн даже сморщилась от сострадания, но Торак и глазом не моргнул. Он видел то, чего пока не замечал Ослак: Фин-Кединн, чуть прихрамывая, осторожно подбирался к разбушевавшемуся великану.


Вдруг Ослак пошатнулся, угрожающе качнулись мостки…


Дари от испуга раскрыл рот и во все горло заревел.


Фин-Кединн так и застыл на месте.


— Эй, Ослак! — снова негромко окликнул он.


Ослак резко обернулся и злобно оскалился:


— Лучше держись от меня подальше!


Фин-Кединн поднял руки, словно говоря, что и не собирался к нему приближаться. Заметив, что все племя в ужасе взирает на них, вождь преспокойно уселся на мостки, скрестив ноги. Он был шагах в шести от берега и отлично понимал: если Ослак дернет за веревку, мостки непременно обрушатся, но тем не менее вид у него был настолько безмятежный, точно он сидит вечерком у костра.


— Ослак, — помолчав, спокойно сказал Фин-Кединн, — ты же прекрасно знаешь, что племя выбрало меня вождем во имя своего спокойствия и безопасности.


Ослак облизнул губы, но ничего не ответил.


— И поскольку ты тоже член нашего племени, — продолжал Фин-Кединн, — я непременно постараюсь и тебе обеспечить полную безопасность. Ты только опусти Дари на мостки и позволь ему подойти ко мне. А я отнесу его к матери, хорошо?


Лицо Ослака слегка расслабилось и как-то обвисло.


— Отпусти мальчика, — повторил Фин-Кединн. — Ему давно ужинать пора…


Сила, заключенная в его тихом голосе, явно начинала действовать. Ослак медленно разжал ручонки Дари, которыми тот обвил его шею, и опустил малыша на мостки.


Некоторое время Дари смотрел на него, словно прося разрешения, потом повернулся и пополз к Фин-Кединну.


Фин-Кединн приподнялся, опершись на одно колено, и протянул к ребенку руки.


И тут Дари случайно выронил прямо в воду своего игрушечного зубра из сосновой шишки и, с горестным воплем потянувшись за ним, чуть сам не свалился в реку. Но Фин-Кединн успел вскочить, схватить его за безрукавку и прижать к себе.


По собравшейся на берегу толпе пролетел вздох облегчения.


У Торака от пережитого ужаса подкашивались ноги. Он видел, что вождь племени Ворона, осторожно ступая, несет Дари к берегу. Вот он уже совсем близко, вот Тулл берет у него Дари и крепко прижимает сына к груди…


А Ослак так и остался стоять на мостках, похожий на косматого озадаченного зубра. Веревка давно выскользнула у него из рук; он не сводил глаз с бурлящей воды. Фин-Кединн, не говоря ни слова, вернулся к нему, взял за плечи и что-то неслышно прошептал ему на ухо.


После его слов тело Ослака разом обмякло, и он послушно пошел с Фин-Кединном на берег. Там на него набросились разом несколько мужчин и повалили на землю. Ослак, казалось, был весьма этим озадачен и, похоже, вообще не понимал, как он сюда попал.


Торак, перепрыгивая с одного плоского камня на другой, тоже добрался до берега и бросил острогу на песок, чувствуя, что его бьет страшный озноб.


— Что с тобой? Тебе плохо? — встревоженно спросила Ренн. На ее темно-рыжих волосах блестели водяные брызги, а лицо было настолько бледным, что на скулах отчетливо проступила племенная татуировка — три темные полоски.


Торак покачал головой, понимая, впрочем, что Ренн ему не обмануть.


А чуть поодаль от них Фин-Кединн спрашивал у Саеунн, уже успевшей спуститься со Сторожевой Скалы:


— Что с ним такое?


Вокруг них уже собралось почти все племя. Старая колдунья сокрушенно покачала головой:


— Его души борются друг с другом.


— Значит, это что-то вроде безумия? — предположил Фин-Кединн.


— Возможно, — ответила Саеунн. — Но я такого никогда не видела.


— Я видел, — вмешался Торак. И быстро рассказал вождю и колдунье о своей встрече с охотником из племени Кабана.


Саеунн слушала его очень внимательно, и лицо ее все больше мрачнело. Она была старше всех в племени, причем на много-много лет. Старость иссушила ее плоть и отполировала обтянутый кожей череп так, что он приобрел оттенок старой кости, а заострившимися чертами лица колдунья куда больше походила на ворона, чем на женщину.


— Да, мне и кости сказали о том же, — горестно вздохнула она. — Я их раскинула и прочла послание, которое гласило: «Она идет».


— Есть и еще кое-что, — сказала Ренн. — Когда я охотилась, то встретила в Лесу несколько человек из племени Ивы. Один из них был болен. Весь в язвах. Взгляд безумный. Жуть! — Глаза Ренн казались черными, бездонными колодцами, когда она посмотрела Саеунн прямо в лицо. — Кстати, колдун из племени Ивы прислал тебе весточку: сказал, что тоже раскидывал кости и кости три дня подряд говорили ему одно и то же: «Она идет».


Люди вокруг зашептались, скрещивая пальцы, чтобы отогнать неведомое зло. Некоторые благоговейно касались своих тотемных знаков — черных блестящих перьев ворона, прикрепленных к одежде.


Молодой охотник Итан решительно шагнул вперед, но лицо его выглядело растерянным.


— Я оставил Беру на холме, она там капканы проверяла. У нее на руках были такие же волдыри, как у Ослака. Зря я, наверное, ее там оставил, да?


Фин-Кединн покачал головой. Лицо его оставалось непроницаемым; он задумчиво гладил свою темно-рыжую бороду, но Торак чувствовал, что мысли вождя не знают покоя.


Затем Фин-Кединн, будто очнувшись от своих мыслей, стал быстро раздавать приказания:


— Тулл, Итан, возьмите еще людей и быстро соорудите жилище в липовой роще, подальше от стоянки. Потом отведите туда Ослака и глаз с него не спускайте. А ты, Ведна, даже близко не должна к нему подходить. Прости, но иного выхода у нас нет. — Он повернулся к Саеунн, и его голубые глаза блеснули. — В полночь с помощью исцеляющего обряда ты выяснишь, в чем тут причина.





Глава четвертая






Ученица колдуньи взяла рог зубра, зачерпнула им горячей золы из костра и высыпала еще дымящуюся золу прямо на свою обнаженную ладонь. Торак так и охнул.


Но ученица колдуньи даже не поморщилась. У ее ног Ослак яростно скреб ногтями землю, однако связан он был крепко. Да к тому же его еще и примотали ремнями к носилкам из оленьей шкуры в ожидании последнего заклинания. Бера уже прошла этот обряд, и ее снова унесли в жилище, построенное для больных, — она дико кричала, и ей становилось только хуже.


Колдунья племени Ворона и ее ученица испробовали все. Саеунн мазала языки больных кровью земли, чтобы изгнать безумие. Затем, привязав к пальцам рыболовные крючки, она впала в транс, надеясь с помощью этих крючков поймать ускользающие души несчастных. Потом принялась окуривать больных дымом можжевельника, чтобы изгнать из их плоти червей, вызывающих болезнь. Но ничто не помогало.


Племя Ворона притихло, ожидая, когда Саеунн приготовится к последнему магическому ритуалу. Языки пламени высвечивали в темноте напряженные лица людей.


Ночь была жаркой, звездной. Почти полная луна скользила в небесах над Лесом. Ветер улегся, но в воздухе слышалось множество звуков. Потрескивали костры, над которыми вялилась рыба. Покрикивали вороны в узкой речной горловине. Ревела вода у порогов.


Колдунья подошла к носилкам, на которых лежал Ослак, и простерла костлявые руки к луне. В одной руке она сжимала свой магический амулет, в другой — красную стрелу с кремневым наконечником.


Торак украдкой взглянул на ученицу колдуньи, но по лицу ее сейчас ничего прочесть было невозможно: его толстым слоем покрывала речная глина. И это существо с маской вместо лица совсем не было похоже на прежнюю Ренн.


— О, огонь, очисти телесную душу этого человека… — монотонно выпевала Саеунн, кружа у носилок.


А Ренн, присев на корточки возле Ослака, тонкой струйкой сыпала ему на босые ступни горячую золу. Ослак стонал от боли и до крови кусал губы.


— О, огонь, очисти его племенную душу…


И Ренн посыпала золой то место на груди Ослака, где билось сердце.


— О, огонь, очисти его внешнюю душу, его Нануак…


И Ренн старательно растерла горячую золу по лбу больного.


— Сожги, сожги поселившийся в нем недуг…


Ослак что-то злобно выкрикнул и плюнул в колдунью кровавой слюной.


Шепот разочарования волной пробежал по толпе. Чары не действовали.


Торак даже дышать перестал. И Лес у него за спиной тоже затих. Даже листья осин, похоже, перестали трепетать, ожидая результатов исцеляющего обряда.


Как завороженный Торак смотрел на Саеунн, которая концом красной стрелы рисовала на груди Ослака спираль и хрипло бормотала:


— Выходи, болезнь, выходи! Из мозга костей — в кости. Из костей — в плоть…


Вдруг Торак, вцепившись пальцами в живот, согнулся пополам от неожиданной резкой боли. Продолжая слушать, как колдунья выпевает свои заклятия, он чувствовал, что внутренности ему словно раздирает что-то острое…


Колдунья медленно закончила рисовать на груди Ослака спираль и снова забормотала:


— Из плоти — в кожу. Из кожи — в стрелу…


И снова у Торака резко свело живот; казалось, боль ему причиняют именно слова Саеунн…


«А что, если и я заболел? — мелькнула у него мысль. — Что, если эта болезнь так и начинается?»


Кто-то крепко взял его за плечо. Это был Фин-Кединн, но смотрел вождь не на него, а на колдунью.


— Из стрелы, — пронзительно выкрикнула Саеунн, вставая на ноги, — в огонь! — И она сунула стрелу в пышущие жаром угли костра.


К небу взвилось зеленоватое пламя.


Ослак дико вскрикнул.


По толпе пролетел испуганный шепот.


Саеунн бессильно уронила руки.


Чары не помогли.


Торак, зажав живот руками, боролся с приступами дурноты.


Вдруг у костра мелькнула черная тень. То был ворон, хранитель племени. Ворон летел прямо на Торака. Торак хотел было уклониться, но Фин-Кединн удержал его на месте, и ворон в последнюю секунду свернул в сторону. Хранитель явно был разгневан: его племя подверглось нападению врага! Но Торак никак не мог понять, почему ворон набросился именно на него.


Он попытался перехватить взгляд Ренн, но она даже головы в его сторону не повернула. Стоя на коленях возле Ослака, она внимательно вглядывалась в те отметины, которые оставили на земле его ногти.


Вырвавшись из цепких рук Фин-Кединна, Торак бросился бежать — мимо часовых, прочь из лагеря, в Лес.


Добравшись до залитой лунным светом полянки, он рухнул на землю, цепляясь руками за ствол ясеня, и его снова так скрутило, что потемнело в глазах. Потом к горлу подступила тошнота, и Торака начало выворачивать наизнанку.





Закричала сова.


Торак поднял голову и некоторое время смотрел на холодные звезды, просвечивавшие сквозь черную листву ясеня. Потом соскользнул на землю и, свернувшись клубком, обхватил голову руками.


Тошнота и головокружение почти прошли, но его сильно знобило. Ему было страшно и одиноко. Но рассказать об этом он не мог никому, даже Ренн. Пусть она его друг, но она также и ученица колдуньи. И нельзя, чтобы она это узнала. Этого никто знать не должен. Если он действительно болен, то лучше умереть в полном одиночестве здесь, в Лесу, чем привязанным к носилкам.


И тут в душу его закралось ужасное подозрение. Ослак говорил, что они пожирают его души… Было ли то бормотанием безумца или все же в его словах имелась толика правды?


Торак закрыл глаза, пытаясь ни о чем больше не думать и только слушать ночные звуки Леса — трели черного дрозда, попискивания малиновок в подлеске, кормивших птенцов.


Всю свою жизнь Торак бродил по горам и долам с отцом, держась от людей подальше. Истинные обитатели леса, звери и птицы, были его друзьями и спутниками. И по людям он никогда не скучал. Так что жить в племени Ворона ему оказалось нелегко. Столько лиц вокруг! Так мало времени удается побыть одному. К тому же в этом племени он был чужаком. И жизнь, которую вели эти люди, очень сильно отличалась от его прежней жизни.


А еще Торак ужасно скучал по Волку.


Это уже после гибели отца он наткнулся в Лесу на маленького волчонка. Два месяца потом они вместе охотились в лесу, и не раз обоим грозила страшная опасность. Тогда Волк вел себя как самый обыкновенный детеныш — без конца путался под ногами и во все совал свой нос. Но порой Торак чувствовал, что именно он ведет его; в такие минуты янтарные глаза волчонка светились странной уверенностью. Впрочем, Торак всегда чувствовал в своем четвероногом друге родственную душу; Волк был ему братом. И сейчас без Волка ему было очень, очень плохо.


Тораку часто хотелось отправиться его искать, но в глубине души он понимал: ему никогда больше не найти дороги к Священной Горе. Да и Ренн подтвердила его опасения, с обычной прямотой заявив:


— Прошлая зима действительно оказалась не такой, как все прочие. Но теперь… Нет, Торак, я думаю, из твоих поисков ничего не выйдет.


— Да знаю я! — с досадой откликнулся он. — Но мне кажется, что если все-таки время от времени звать Волка, то он, может быть, меня услышит и придет.


Прошло полгода, но Волк так и не появился. Торак пытался убедить себя, что это даже хорошо: значит, Волк вполне счастлив со своей новой стаей. Но отчего-то сознавать это было больнее всего. Неужели Волк совсем позабыл о нем?


Издали с ветром до него донеслись едва слышные знакомые звуки.


Торак тут же сел.


Волчья стая! Воют, празднуя удачную охоту.


Торак позабыл и о болезни, и обо всем на свете — волчья песня подхватила его, точно мощный поток.


Он отлично различал сильные голоса главных волков стаи, и более слабые и высокие голоса остальных ее членов, которые лишь уважительно вторили основным певцам, и срывающиеся на визг голоса волчат, пробовавших присоединиться к общему хору. Но, увы, среди всех этих голосов не было слышно того единственного голоса, который он так страстно мечтал услышать.


Впрочем, он знал, что не услышит этого голоса. Его Волк далеко на севере со своей стаей. А волки, которых он слышит сейчас, живут в восточной части Леса, совсем недалеко отсюда, на холмах.


И все-таки попытаться нужно было непременно! Закрыв глаза, Торак поднес сложенные рупором ладони ко рту и провыл волчье приветствие.


В голосах волков сразу послышались тревога и напряжение.


«Где ты охотишься, волк-одиночка?» — провыла главная волчица. Вопрос прозвучал резко, точно приказ.


«На расстоянии многих прыжков от вас, — ответил Торак по-волчьи. — Скажи, среди вас есть больные?»


Он не был уверен, что сумел правильно выразить эту мысль, и, похоже, волки поняли его неправильно.


«Наша стая — хорошая стая! — обиженно завыли они. — Самая лучшая стая в Лесу!»


Торак в общем-то не слишком надеялся, что они поймут его. Не так уж хорошо он понимал волчий язык, а выражать по-волчьи собственные мысли почти совсем не умел.


«А все же, — подумал он с внезапной острой болью, — мой Волк непременно понял бы меня!»


Волчья песнь вдруг смолкла.


Торак открыл глаза. И снова очутился на залитой лунным светом поляне, в зарослях темных папоротников и таволги — точно ото сна очнулся.


Негромко захлопали крылья, и на ветку рядом села кукушка. Она внимательно смотрела на Торака круглым глазом в желтом ободке.


Он вспомнил, как Ослак презрительно прорычал: «Ты вообще не из нашего племени! Кукушонок!» Конечно, это был просто бред сумасшедшего, но в чем-то Ослак прав. Кукушка пискнула и улетела: кто-то ее спугнул.


Торак бесшумно встал, рука сама собой потянулась к ножу.


Залитая ярким светом поляна казалась совершенно пустой.


В двух шагах к востоку протекал небольшой ручеек, стремившийся к Широкой Воде. Торак осторожно осмотрел ближнюю часть берега в поисках каких-либо следов, но ничего не обнаружил, не нашел даже шерстинок, застрявших в траве, или надломленных веточек.


Но кто-то все-таки прятался рядом! Торак чувствовал это!


Подняв голову, он внимательно вгляделся в темную крону раскидистого бука.


И заметил, что из ветвей прямо на него смотрит какое-то существо. Маленькое. Злобное. Волосы как сухая трава, а лицо — из листьев!


Он видел его одно лишь мгновение. Затем вздохнул ветер, шевельнул ветки, и существо исчезло.





Он так и стоял под деревом, застыв как истукан, держа в руке нож и задрав голову вверх, когда его отыскала Ренн.


— Что случилось? — встревоженно спросила она. — Почему ты убежал? Ты что, съел что-нибудь не то? — Ей явно не хотелось высказывать вслух предположение о том, что и он, возможно, болен.


— Да нет, со мной все в порядке, — соврал Торак. Но руки его сильно дрожали, когда он засовывал нож в ножны.


— У тебя губы совсем серые, — заметила Ренн.


— Ничего, все уже прошло, — снова соврал он.


Когда Торак уселся с нею рядом под буком, Ренн мельком глянула ему на руки: никаких волдырей видно не было, и она вздохнула с облегчением, стараясь, впрочем, не выдать охватившую ее радость.


— Может, тебе плохой гриб попался? — предположила она.


— А Тайный Народ, — не слушая ее, спросил вдруг Торак, — какой он на вид?


— Что? Да ты же не хуже меня знаешь, что они точно такие же, как мы с тобой! Хотя, если повернутся спиной, то может показаться, что они будто сгнили…


— А лица у них какие?


— Я же сказала: как и у нас! А что? Почему ты спрашиваешь?


Торак покачал головой:


— Мне показалось, я что-то такое видел… И подумал: а что, если это Тайный Народ ту болезнь вызвал?


— Нет, — сказала Ренн. — Это вряд ли. — Она по-прежнему не решалась рассказать ему, что узнала во время исцеляющего обряда. Нет, это же просто несправедливо!


После всего того, что Тораку довелось пережить прошлой зимой!..


Чтобы отложить неприятный разговор, Ренн спустилась к ручью и принялась смывать с лица глину, но сперва с трудом сковырнула с ладоней толстый слой, позволявший спокойно держать в руках горячую золу. Потом нарвала целую пригоршню влажного мха и вернулась к Тораку.


— Приложи мох ко лбу, — велела она ему. — Сразу легче станет.


Усевшись напротив, она вытряхнула из своего мешочка с припасами несколько лесных орехов и принялась камнем разбивать скорлупки. Одно ядрышко она протянула Тораку, но он отказался. Она чувствовала, что им обоим не хочется говорить о болезни, но оба они только о ней и думают.


Торак спросил, как она его отыскала.


Ренн фыркнула:


— Я, может, и не умею разговаривать по-волчьи, но уж твой-то вой запросто где хочешь узнаю! — Она помолчала. — От Волка по-прежнему ни слуху ни духу?


— Нет.


Ренн съела еще орех.


— Скажи, ведь этот исцеляющий обряд… не помог? — наконец неуверенно спросил Торак.


— Пожалуй, после него им стало еще хуже. Теперь и Ослак, и Бера считают всех в племени своими врагами. — Ренн нахмурилась. — Саеунн говорит, что слышала раньше о подобных недугах — только очень-очень давно, сразу после Великой Волны. Тогда вымирали целые племена. Например, племя Косули, племя Бобра. Она говорит, что когда-то, возможно, существовало средство, способное исцелить эту болезнь, но теперь все позабыли, как готовить это лекарство. А еще она говорит — это болезнь, которая коренится в страхе. И сама как бы выращивает этот страх. Как дерево — листья.


— Как дерево — листья, — шепотом повторил Торак. Подобрав с земли веточку, он принялся неторопливо счищать с нее кору. — А откуда она приходит, эта болезнь?


Все. Больше молчать было нельзя. Ей придется все ему рассказать!


— Помнишь, — нехотя начала Ренн, — что Ослак говорил на мостках?


Торак стиснул пальцами палочку.


— Да. Я тоже все время об этом думаю. Он сказал: «Они едят мои души…» — Торак сглотнул комок в горле. — Неужели это Пожиратели Душ?


И вдруг понял, что птицы вокруг перестали петь, а темные деревья насторожились.


— Ты ведь это хотела сказать? — спросил он Ренн. — По-твоему, именно Пожиратели Душ болезнь вызывают?


Ренн ответила не сразу:


— Возможно. А тебе так не кажется?


Торак вскочил и нервно забегал по поляне, сшибая своей палкой верхушки папоротников. Потом остановился и сказал, пожав плечами:


— Не знаю. Я не знаю даже, кто они такие.


— Торак…


— Единственное, что я знаю, — воскликнул он с неожиданной яростью, — что они были колдунами и лечили людей, а потом стали творить зло! И еще я знаю, что мой отец был их заклятым врагом, хотя сам он никогда ничего мне и не рассказывал. — Торак срубил верхушку папоротника. — И еще я знаю, что случилось нечто такое, что сломило их, лишило их власти, и они куда-то исчезли, а люди стали думать, что они исчезли навсегда. Но это было не так. И прошлым летом… — он запнулся, — прошлым летом какой-то хромоногий Пожиратель Душ создал того медведя, который убил моего отца!


Торак сердито топнул ногой и отшвырнул свою палку.


— А что, если ты ошибаешься, Ренн? — спросил он, взяв себя в руки. — Что, если это вовсе и не…


— Торак… нет, ты послушай меня! Дело в том, что Ослак начертил на земле знак. Это был трезубец — таким колдуны ловят души. И это — символ Пожирателей Душ.





Глава пятая






Пожиратели Душ!


Их существование тесно переплелось с его жизнью, и все же он знал о них очень мало. Знал лишь, что их семеро, все они из разных племен и каждый одержим жаждой власти.


Где-то ниже по течению пронзительно взвизгнула лисица. В противоположном углу жилища не спала, ворочалась с боку на бок Ведна: тревожилась, бедная, о муже. А Торак, свернувшись в спальном мешке, думал, какое же зло должно было поселиться в этих Пожирателях Душ, если они способны наслать на людей такую болезнь, от которой они вымирают целыми племенами…


Неужели потом это зло будет править всем Лесом?


Нет, подчинить себе Лес не может никто! Никто не может завоевать деревья или сделать так, чтобы звери перестали следовать древнейшему распорядку жизни, в основе которого лежит лунный месяц. Никто не может приказывать охотникам, где именно они должны охотиться.


Когда Торак наконец заснул, то и во сне не обрел покоя. Сон, приснившийся ему, был поистине ужасен: скрючившись на темном склоне какого-то холма и похолодев от ужаса, он видел, как к нему подползают безликие Пожиратели Душ. Он попытался встать, бежать от них, оттолкнулся рукой от земли, и рука его наткнулась на что-то мягкое, покрытое чешуей. И эта тварь извивалась и кусалась! Он в ужасе рванулся в сторону, но оказалось, что корни деревьев плотно обвили его ноги. Какая-то темная крылатая тень, шурша кожистыми крыльями, камнем упала с небес… И тут Пожиратели Душ настигли его, и злоба, исходившая от них, обжигала, как огонь…





Когда Торак проснулся, наступал рассвет. Дыхание Леса окутало деревья туманной дымкой. И он уже твердо знал, что должен сделать.


— Ослаку лучше не стало? — спросил он Ведну, помедлив на пороге.


— Да нет, все то же, — вздохнула она.


Торак заметил, что глаза у нее покраснели от слез, но она так гневно глянула на него, что ему сразу расхотелось ей сочувствовать.


— Ты Фин-Кединна не видела? — спросил он. — Мне с ним поговорить нужно.


— Он на берегу. Только ты бы лучше оставил его в покое.


Но Торак слушать ее не стал.


Вокруг уже вовсю кипела работа. Рыболовы с острогами в руках застыли на мостках над рекой, кто-то разжигал костры, кто-то готовил еду. Издалека доносился звонкий стук молота по камню. Все старались чем-то занять себя, чтобы не думать об Ослаке и Бере, связанных и запертых в отдельном жилище.


Торак пошел по тропе, идущей вдоль берега вниз по течению реки — мимо порогов и за излучину. Вскоре стоянка скрылась из виду. Здесь Широкая Вода становилась значительно спокойнее, лососи мелькали в темно-зеленой воде, точно серебристые дротики.


Фин-Кединн, устроившись на валуне у самой воды, мастерил нож. Необходимые для этой работы инструменты лежали рядом: два тяжелых камня, служившие молотом и наковальней, правильный камень и чаша, полная черной кипящей сосновой смолы. У ног Фин-Кединна во мху высилась небольшая горка каменных осколков, острых, как иглы.


Стоило Тораку подойти к вождю племени ближе, и сердце его радостно забилось. Он всегда восхищался Фин-Кединном, но немного побаивался его. Когда погиб отец, Фин-Кединн принял Торака в свое племя, но ни разу не предложил усыновить его. И вел себя с ним как бы немного отстраненно, словно решил не подпускать его к себе слишком близко.


Торак остановился и, сжав кулаки, выдавил из себя:


— Мне нужно поговорить с тобой.


— Ну так говори, — кивнул Фин-Кединн, не поднимая глаз.


Торак судорожно сглотнул и пробормотал довольно невнятно:


— Пожиратели Душ… Это они насылают болезнь! А мне самой судьбой велено с ними сражаться. И я буду сражаться с ними!


Фин-Кединн молча изучал темно-желтый камень размером с его кулак. Это было Морское Яйцо: редкая вещь в Лесу. Племя Ворона использовало для изготовления оружия в основном слюду, рог или кость, потому что кремень — да еще в виде Морского Яйца — можно было найти только на побережье, где морские племена обменивали его на рог и шкурки лосося.


Торак в отчаянии смотрел на молчавшего вождя, но все же попробовал начать еще раз:


— Я должен остановить их! Я должен положить этому конец!


— Как? — спокойно спросил Фин-Кединн. — Ты же не знаешь, где они. И никто из нас не знает. — Одним из тяжелых камней, точно молотком, он простучал все Морское Яйцо, чтобы убедиться, что в кремне нет трещин.


У Торака невольно выступили на глазах слезы, и он поспешно стряхнул их с ресниц: этот осторожный стук камня о камень вызвал в его душе болезненные воспоминания. Он вырос под эти звуки — отец часто колол кремень у костра, — и они казались ему воплощением безопасности. Ах, как он ошибался!


— Ренн сказала мне, — начал он, — что когда-то давно сюда уже приходила такая болезнь. И тогда ее умели лечить. Так, может быть…


— Именно это я всю ночь и пытался выяснить, — сказал Фин-Кединн. — Ходят слухи, что один из колдунов, живущих в самом Сердце Леса, знает, как исцелить такой недуг.


— Где же его найти? — вскричал Торак. — И как раздобыть это средство?


Фин-Кединн один раз сильно и резко ударил по кремню, и у «яйца» ровненько откололась самая верхушка. Внутри Морское Яйцо было темно-янтарным с красноватыми прожилками.


— Не спеши, — сказал вождь. — Сперва подумай. Нетерпение не доведет тебя до добра.


Торак послушно замолчал и сел на землю, теребя травинку.


Маленьким молоточком из рога Фин-Кединн осторожно, тщательно рассчитывая силу удара, откалывал от кремня острые кусочки определенного размера и толщины.


Тук! Тук! — неторопливо приговаривал молоток, словно призывая Торака проявить терпение.


Наконец Фин-Кединн заговорил:


— Ночью на лодке к нам приплыла женщина из племени Выдры. У них там двое заболевших.


Торак похолодел. Племя Выдры обитало далеко на востоке, на берегу озера Топора.


— Значит, она уже везде… — пробормотал он. — И мне надо поскорее отыскать дорогу к тому колдуну в Сердце Леса! Если еще осталась хоть какая-то надежда…


Фин-Кединн вздохнул.


— А кого еще ты можешь послать? — спросил Торак, читая на лице вождя сомнение. — Ты нужен здесь. Саеунн слишком стара для такого путешествия. Все остальные тоже заняты: нужно ухаживать за больными, охотиться, ловить лосося…


Фин-Кединн выбрал резец из оленьего рога примерно в палец длиной и несколькими легкими движениями заточил один из осколков кремня.


— Племена, обитающие в лесной чаще, нашими делами почти не интересуются. Почему ты решил, что они захотят нам помочь?


— А это еще одна причина, по которой пойти туда должен именно я! — загорелся Торак. — Моя мать родом из племени Благородного Оленя! Так что я им все-таки родственник, они должны будут меня выслушать!


Правда, матери своей Торак не знал: она умерла, едва он успел появиться на свет, а потому особой уверенности в собственных словах сейчас не испытывал.


Лицо Фин-Кединна слегка дрогнуло и снова окаменело; взяв в руки будущую рукоять ножа — кусок берцовой кости северного оленя с заранее проделанной в ней щелью, — он обмакнул заточенный осколок кремня в сосновую смолу и воткнул его в прорезь.


— А тебе не приходило в голову, — сказал он, — что Пожиратели Душ именно этого и добиваются? — Его синие глаза так пронзительно сверкнули, что Торак не выдержал и потупился. — Прошлой зимой, после твоего сражения с заколдованным медведем, я запретил всем говорить об этом случае с чужаками. Впрочем, тебе это известно.


Торак кивнул.


— И теперь единственное, что может быть известно Пожирателям Душ, это то, что кто-то из лесных жителей обладает волшебной силой. Но они не знают, кто именно. — Фин-Кединн помолчал. — Они не знают, кто это, Торак! Как не знают и того, какова природа этой силы. И никто из нас не знает.


Торак затаил дыхание. Фин-Кединн эхом повторил слова его умирающего отца:


— «Держись от людей подальше, Торак! Если они узнают, на что ты способен…»


А на ЧТО он способен? Некоторое время он был уверен, что отец имел в виду его способность разговаривать по-волчьи. Но из слов Фин-Кединна следовало, что это еще далеко не все.


— Даже сама эта болезнь, — продолжал меж тем вождь племени Ворона, — может быть просто ловушкой, способом выманить тебя, заставить раскрыться.


— Но даже если это и так, что я-то могу с этим поделать? — горестно воскликнул Торак. — Я должен помочь Ослаку! Не могу видеть, как он страдает!


Суровое лицо Фин-Кединна смягчилось.


— Да, я понимаю. Мне это тоже невыносимо тяжело.


Оба надолго замолчали. Фин-Кединн отколол и заточил еще несколько тонких пластинок кремня, а Торак задумчиво смотрел за реку. Солнце поднялось уже высоко, и вода ослепительно сверкала. Прищурившись, Торак заметил на том берегу цаплю, затем обратил внимание на ворона, подбиравшегося к вялившейся на стойках лососине.


Между тем нож был уже готов: примерно в локоть длиной, весь покрытый острыми зубцами, чем-то напоминавшими зубы росомахи. Фин-Кединн обмотал рукоять сильно расплющенным и ставшим совсем мягким сосновым корнем, чтобы руке было приятнее и удобнее держать оружие, и удовлетворенно заметил:


— Ну вот! А теперь покажи-ка мне твой нож.


Торак нахмурился:


— Что?


— Ты же слышал. Покажи мне твой нож.


Озадаченный этой странной просьбой, Торак вытащил из ножен отцовский нож и протянул его вождю.


Этот нож был очень красив: лезвие из голубой слюды имело форму вытянутого листка, а рукоять, сделанную из оленьего рога, отец обмотал для удобства лосиными жилами. По словам отца, голубое лезвие сделал мастер из племени Тюленя, к которому принадлежала мать отца. Это она подарила нож отцу Торака, когда тот достиг возраста настоящего мужчины: а уж рукоять он сделал сам, по своему вкусу. Перед смертью он отдал свой нож Тораку, и Торак очень им гордился.


Но Фин-Кединн, повертев отцовский нож в руках, покачал головой:


— Слишком тяжел для тебя. Это нож колдуна, и сделан он для проведения магических обрядов. — Он вернул нож Тораку, помолчал и прибавил: — Впрочем, он всегда слишком легкомысленно относился к подобным вещам.


Тораку страшно хотелось, чтобы Фин-Кединн сказал еще что-нибудь об отце, но он больше не прибавил ни слова. Критически осмотрев свой новый нож, Фин-Кединн провел по лезвию указательным пальцем, проверяя его остроту и балансировку. Нож был отличный.


Просто замечательный нож!


Вождь подбросил нож, ловко поймал его за лезвие и протянул Тораку:


— Возьми. Я его для тебя делал.


Потрясенный до глубины души, Торак не сразу решился принять столь ценный подарок.


Но Фин-Кединн одним движением руки остановил поток его благодарственных излияний и встал, тяжело опираясь на посох.


— Отныне, — сказал он сурово, — прячь подальше отцовский нож да и материн рожок с охрой тоже. А если тебя кто-нибудь спросит о родителях, ничего никому о них не расссказывай.


— Но я не понимаю… — начал было Торак и умолк, потому что Фин-Кединн, не слушая его, вдруг уставился на реку и замер как вкопанный.


Торак прикрыл глаза рукой от солнца, но оно все равно слепило так, что видно было плохо. Торак разглядел цаплю на том берегу и какое-то бревно, плывущее по самой середине реки вниз, к порогам.


В лагере вдруг пронзительно закричала какая-то женщина: ее жуткий вопль заглушил даже грохот порогов. Торак похолодел от ужаса.


От стоянки по тропе бежали мужчины и женщины.


У Торака перехватило дыхание.


Это вовсе не бревно плыло по реке к порогам.


Это был Ослак.





Глава шестая






Ослак не оставил себе путей к отступлению. Он перегрыз связывавшие его ремни, незаметно выскользнул из охраняемого жилища для больных, взобрался на Сторожевую Скалу и бросился с нее в реку.


Скорее всего, он умер сразу, ударившись о воду. Во всяком случае, Торак очень на это надеялся. Даже думать не хотелось о том, что Ослак, возможно, будет еще жив, когда достигнет порогов.


На стойбище царила мертвая тишина. Даже Ведна умолкла и стояла, застыв как изваяние, когда мужчины пронесли мимо нее на носилках тело Ослака. Носильщики старались не касаться мертвого руками, ибо это могло рассердить его души, которые все еще находились поблизости, а рисковать подобным образом было опасно.


Когда носилки опустили на землю возле жилища Ослака, колдунья Саеунн тут же села рядом и, надев на палец специальный кожаный наперсток, нанесла красной охрой на тело покойного Метки Смерти — они должны были помочь его душам остаться вместе во время путешествия в Иной Мир. А потом соплеменники отнесут тело Ослака в Лес и постараются сделать это как можно быстрее, чтобы не искушать его души соблазном остаться среди живых.


Фин-Кединн стоял чуть в стороне и лицо его казалось высеченным из гранита. Он никак не проявил своего горя, когда велел удвоить надзор за Верой, вынести из жилища Ослака все его имущество и бросить в костер. Но Торак видел, как нелегко ему дается это внешнее спокойствие. Ведь именно он, вождь племени, обещал Ослаку обеспечить его безопасность. И теперь, конечно же, станет казнить себя за то, что ему это не удалось.


Вина — страшное бремя.


Торак тоже чувствовал, как она камнем легла на его душу.


Нет, хватит бездействовать! Когда племя Ворона отправится в Лес провожать Ослака в последний путь, он, Торак, останется здесь — он ведь не член племени — и получит возможность уйти незамеченным. А потом попытается проникнуть в Сердце Леса и отыскать средство, способное исцелять от этой проклятой болезни.


Но сперва необходимо еще кое-что сделать.


Готовясь к похоронам, женщины принесли глину для нанесения особых меток. И пока все были заняты, Торак осторожно пробрался к подножию Сторожевой Скалы. Если его подозрения справедливы, если существо с лицом из листьев имеет какое-то отношение к смерти Ослака, то оно, возможно, оставило следы.


Обращенная к реке сторона Сторожевой Скалы была почти отвесной, зато с противоположной, восточной, стороны Скала напоминала просто довольно крутой холм. Здесь взобраться наверх можно было без особого труда, особенно если соблюдать известную осторожность. Земля у подножия была утрамбована множеством ног, как и тропа, ведущая на вершину по восточному склону. И все же, хорошенько приглядевшись, кое-какие следы на утоптанной земле Торак разобрать сумел.


Среди них были и отпечатки ног сухонькой Саеунн, вчера поднимавшейся на вершину, и следы собачьих лап, поперек которых виднелись отчетливые трехпалые птичьи «галочки»: собака бежала наверх, а ворон дразнил ее. И поверх всего этого виднелись отпечатки ног крупного мужчины — но только его пальцев и пяток. Ослак, видимо, торопился и взбирался на вершину Скалы бегом.


У Торака перехватило дыхание, но он постарался проглотить застрявший в горле горький комок: ничего, потом будешь горевать, когда в путь выйдешь!


Он медленно пошел по следам Ослака на вершину скалы.


На бегу из-под ног Ослака во все стороны разлетались камешки и мох. В одном месте он, видимо, поскользнулся, упал и сильно ударился: на земле виднелись капельки крови. А потом снова бросился бежать.


«Да уж, бежал он со всех ног, — думал Торак. — Словно за ним гнались все злые духи Иного Мира!»


На вершине скалы Торак наконец нашел то, что так боялся увидеть. Новые следы. Маленькие и едва заметные. Но было совершенно ясно: тот, кто оставил эти следы, бежать и не думал. Он стоял совершенно неподвижно почти у самого края обрыва и смотрел, как Ослак прыгает вниз, навстречу смерти.


Ступни неведомого существа были не больше, чем у ребенка лет восьми-девяти.


Но заканчивались они острыми когтями.





Племя уже готовилось к отправке в Лес, когда Торак разыскал Ренн. Устроившись возле большого костра, она растирала в ступке охру для предстоящего похоронного обряда.


На лице у нее речной глиной были нанесены полоски — знак траура у племени Ворона, — но полоски уже успели расплыться: слезы прорыли в глине бороздки. Никогда раньше Торак не видел, чтобы Ренн плакала. Заметив его, она принялась старательно моргать, стряхивая с ресниц слезы.


— Ренн, — сказал он, присаживаясь возле нее на корточки и стараясь говорить как можно тише, чтобы никто их не услышал, — я хочу кое-что рассказать тебе. Дело в том, что когда я поднялся на Сторожевую Скалу…


— А что ты там делал?


— Я нашел там следы.


Саеунн окликнула Ренн с противоположного конца поляны:


— Идем, Ренн! Пора!


— Здесь есть кто-то чужой! — твердо заявил Торак. — И я его видел!


И снова колдунья позвала Ренн.


— Торак, я должна идти! — Ссыпав охру в мешочек и сунув его в сумку с целебными травами, Ренн вскочила. — Мы недолго. Расскажешь мне все, когда я вернусь, хорошо? И следы покажешь.


Торак кивнул, стараясь не встречаться с ней взглядом. Его ведь уже не будет здесь, когда она вернется! А сказать ей, что уходит, он не мог, потому что она, конечно же, попытается остановить его или потребует взять ее с собой. А этого ни в коем случае нельзя допустить. Если Фин-Кединн прав и существует возможность того, что Пожиратели Душ пытаются заманить его, Торака, в ловушку, то уж жизнью Ренн он рисковать никак не намерен. Впрочем, и своей собственной тоже.


— Мне очень жаль, что тебе нельзя с нами пойти, — сказала Ренн, и на душе у Торака стало еще хуже. Затем она убежала, чтобы занять место во главе племени рядом со своим дядей Фин-Кединном.


Торак смотрел, как племя Ворона уходит в Лес. Он знал, что сперва они унесут тело Ослака довольно далеко от стоянки, а потом начнут строить Помост Смерти — небольшое возвышение из стволов и веток рябины, — на который возложат тело покойного головой против течения реки. И подобно лососям, души Ослака отправятся в свое последнее странствие вверх по реке, к Высоким Горам.


Обряд у Помоста Смерти короток; попрощавшись с покойным, племя оставит его тело в Лесу, чтобы оно стало пищей обитателей Леса, которые прежде, при жизни, служили пищей самому Ослаку. А через три лунных месяца Ведна соберет его кости и отнесет их на кладбище племени. И в течение пяти ближайших лет ни она, ни кто-либо другой не станут произносить имя Ослака вслух. Этот закон соблюдается очень строго — иначе души умершего могут начать вмешиваться в жизнь живых, а это сулит множество неприятностей.


Стоя на поляне, Торак смотрел вслед процессии, пока последний человек из племени Ворона не исчез в Лесу. На стоянке остались только собаки, сторожившие улов лосося. Чувствуя себя безмерно одиноким, Торак бросился собирать пожитки.


В свой легкий плетеный ранец он сунул небольшой новый бурдюк для приготовления пищи, мешочек с целебными снадобьями, трутницу, рыболовные крючки, отцовский нож, завернутый в кусок сыромятной кожи, и материн рожок с охрой; отдельно положил лук, колчан со стрелами и скатанный спальный мешок; за пояс сунул небольшой базальтовый топорик. Он старался не вспоминать о том дне, когда прошлой осенью вот так же спешно собирал пожитки, а рядом умирал его отец…


Торак стиснул в руке рукоять нового ножа, подаренного ему Фин-Кединном. Этот нож действительно был легче и удобней для него, чем отцовский, но ни один нож на свете никогда не сумеет заменить бесценный дар отца…


«НЕ СМЕЙ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ! — приказал он себе. — Сейчас самое главное — поскорее убраться отсюда подальше, пока они не вернулись, и на этот раз не забыть прихватить с собой хотя бы небольшой запас еды».


После того что случилось с Ослаком, он видеть не мог лососину: ни копченую, ни вяленую в виде сухих лепешек, сдобренных ягодами можжевельника. Вместо рыбы он взял несколько ломтиков вяленой лосятины из той связки, что висела в жилище Тулла. Этого ему должно хватить на те несколько дней, которые потребуются, чтобы добраться до Сердца Леса.


Но сколько дней займет этот путь? Три? Пять? Торак не знал. Он никогда даже близко к этим местам не подходил и за всю свою жизнь видел только двух обитателей лесной чащи: молчаливую женщину из племени Благородного Оленя с красной полоской в волосах, сделанной «кровью земли», и ту девушку с дикими глазами из племени Зубра, череп которой был так уродливо облеплен желтой глиной. Ни та ни другая не проявили к нему ни малейшего интереса, и, несмотря на то что он тогда сказал Фин-Кединну о своем родстве с племенем Благородного Оленя, на теплый прием в этом племени он вовсе не рассчитывал.


Когда он проходил мимо жилища вождя, его словно ударило: ведь он, возможно, навсегда покидает племя Ворона!


«Сперва ты потерял отца, потом Волка. Теперь вот Ослака, и Фин-Кединна, и Ренн…»


В жилище было темно. Угол, занимаемый Фин-Кединном, теперь был пуст и аккуратно прибран, а вот в уголке, где жила Ренн, царил страшный беспорядок: ее спальный мешок был скомкан и весь усыпан стрелами, которые она не успела закончить… Ренн, конечно же, страшно разозлится, потому что он ушел без нее. Но попрощаться с ней он никак не мог.


И тут ему пришла в голову удачная мысль. Он выбежал наружу, отыскал плоский белый камешек, потом срезал с ближайшего вяза полоску коры, предварительно пробормотав слова благодарности духу дерева, и тщательно разжевал кору. Выплюнув красноватую кашицу на ладонь, он нарисовал на камешке свой племенной знак: две прерывистые линии, точно две цепочки волчьих следов; одна из линий посредине казалась разорванной, но этот пропуск не был частью знака — так Торак хотел изобразить маленький шрам у себя на щеке, чтобы Ренн сразу догадалась, кто это рисовал.


Закончив «послание», Торак на мгновение замер, уставившись на свои руки, красные от сока вяза. Прошлой осенью он точно так же перепачкался, когда давал Волку ИМЯ. Он тогда и волчонку лапы соком измазал, а потом просто в отчаяние пришел, когда этот дурачок принялся сок слизывать…


— Не думай о Волке! — во весь голос выкрикнул он. — Ни о ком из них не думай!


Пустая стоянка ответила ему насмешливым молчанием. «Что ж, Торак, теперь ты сам по себе».


Он торопливо сунул белый камешек под спальный мешок Ренн и выбрался на солнце.


Лес был полон птичьего гомона и до боли прекрасен. Но Торака это совершенно не радовало.


Закинув за плечо лук, он решительно повернул на восток, туда, где находилось самое Сердце Леса.





Глава седьмая






Тоска бежала рядом с Волком, точно один из невидимых собратьев по стае.


Он страшно тосковал по Большому Бесхвостому. Ему очень хотелось вновь увидеть его странную, лишенную шерсти морду, услышать его смешной, по-щенячьи неровный вой и эти странные звуки, похожие на лай или повизгиванье, которые он издает, когда смеется…


Много раз Волк отбегал подальше от стаи и выл, призывая Большого Брата. Много раз бегал по кругу, не зная, как поступить, и разрываясь между зовом Горы и зовом Большого Брата.


Других волков — волков из его новой стаи — страшно удивляло подобное поведение.


«Но ведь теперь у тебя есть мы! — говорили они. — И кроме того, ты еще так молод! Тебе столькому предстоит учиться! Ты даже охотиться на крупную дичь еще не умеешь — разве сможешь ты прожить в одиночку? Останься с нами!»


Они были сильной, дружной стаей, и бывали времена, когда Волк действительно чувствовал себя счастливым на Горе Большого Грома. Они устраивали веселые игры, например: «поймай-лемминга-в-снегу»; или прыгали в озера, распугивая уток. И все-таки эти волки совсем не понимали его.


Вот о чем думал Волк, бежавший к вершине своего любимого холма, куда долетали запахи Леса.


Отсюда до Леса нужно было бежать очень-очень долго, и все же, стоя на вершине этого холма, Волк легко улавливал и запах новорожденного козленка, от которого пасть у него наполнялась слюной, и острый аромат смолы, исходивший от сломанной ветром ели. Он слышал неторопливое чавканье кабана, валявшегося в болотце, и пронзительный писк детеныша выдры, свалившегося с ветки. О, как ему хотелось вновь очутиться в Лесу, рядом с Большим Братом!


Но как же ему вернуться туда?


Волка останавливала не столько мысль о том, что придется покинуть стаю, сколько страх перед Большим Громом. Большой Гром ни за что не позволит ему уйти отсюда!


Гром мог напасть на него в любую минуту — даже сейчас, когда Наверху все ясно и тихо и не слышно Его гневного дыхания. Большой Гром мог, наслав бурю, сровнять Лес с землей; мог наслать на Лес того Яркого Зверя, Который Больно Кусается, и мгновенно обратить в прах деревья, скалы и даже волков. Он был всемогущ. И это Волк понимал отлично: ведь именно Большой Гром отнял у него родителей и братьев, когда он был еще совсем малышом, уничтожив всю стаю.


Он тогда отошел от Логова совсем чуть-чуть, на разведку, а когда вернулся, Логова как не бывало. И все волки — его мать, отец, братья, сестры — лежали в грязи мокрые, холодные и неподвижные. Большому Грому даже близко подходить не понадобилось, чтобы их уничтожить.


Он просто послал с гор Быструю Воду, и она с ревом обрушилась на Логово и всех утопила.


В те дни Волк чувствовал себя страшно одиноким и ему очень-очень хотелось есть. А потом в его жизни появился Большой Бесхвостый. Он делился с Волком своей добычей, позволял сворачиваться клубком у него на груди, когда они ложились спать. Они вместе пели волчьи песни и играли шкурками убитых зверюшек. Большой Бесхвостый стал его братом.


И был он, конечно же, настоящим волком, это любой мог почуять, но все-таки волком необычным. На голове у него росла длинная темная шерсть, зато на всем остальном теле шерсти не было вовсе; вместо шерсти на Большом Брате болталась какая-то чересчур свободная вторая шкура — и он запросто мог ее с себя снять! Морда у него была не вытянутая, а плоская, а его жалкие маленькие зубы оказались безнадежно тупыми. Но самое странное — у Большого Брата вообще не было хвоста!


Зато пел и говорил он как настоящий волк, хотя ему никогда и не удавалось взять верхние ноты. И глаза у него были волчьи: светло-серые, полные затаенного света. А уж в том, что сердце и душа у него самые что ни на есть волчьи, сомневаться и вовсе не приходилось.


И сейчас Волк в очередной раз стоял на вершине холма и чувствовал, как его опять охватывает горькая печаль. Он поднял морду и тоскливо завыл.


Вдруг чуткий нос его уловил какой-то незнакомый запах.


Пахло не охотником и не добычей, не деревьями и не землей, не Быстрой Водой и не валунами. Нет, запах был плохой! Очень плохой! И ветер разносил этот отвратительный запах по всему Лесу!


Волк даже заскулил от беспокойства. Его Большой Бесхвостый Брат сейчас там, внизу, и ему грозит неведомая опасность!


Теперь Волк точно знал, что нужно делать. Пусть этот Большой Гром приходит за ним! Он больше его не боится! Ведь сейчас он так нужен Бесхвостому Брату!


И Волк прыжками понесся с вершины горы вниз, к Лесу.





Пока он бежал, Тьма два раза сменяла Свет, но он ни разу не изменил своего курса: хвост держал точно к Горам, а нос — туда, где Горячий Яркий Глаз ложится спать.


И по пятам за Волком, щелкая зубами, гнался страх.


Он боялся гнева незнакомых волков, чью территорию ему приходилось пересекать; если бы они его поймали, то запросто могли бы разорвать на куски.


Он боялся гнева Большого Грома.


Но больше всего он боялся за своего Бесхвостого Брата.


Волк все бежал, и страшный запах становился все сильнее. Да, кто-то ужасный напал на Лес!


Без устали Волк сновал среди деревьев, отыскивая стаи бесхвостых. Одни из них пахли кабаном, другие — выдрой, но он знал, что нужная ему стая должна пахнуть вороном. Большой Брат присоединился тогда именно к этой стае.


И наконец ему удалось ее отыскать — на берегу свирепой Быстрой Воды.


Как он и ожидал, никто даже не заметил, что он рядом. Это была одна из очень странных вещей в поведении бесхвостых. Хотя во многих отношениях они очень напоминали волков — были умны и храбры, любили поговорить и поиграть, самозабвенно любили свою стаю, — но вот чутья СОВСЕМ не имели и были почти глухими. Так что Волка никто не заметил, хотя он в поисках Большого Брата слонялся у самого их Логова.


Но найти его не мог.


Весь прошлый день шел дождь, и многие запахи просто смыло, но если бы Высокий Бесхвостый был тут, Волк непременно бы его учуял.


Вдруг повеяло знакомым запахом: вожак этих бесхвостых сидел возле Яркого Зверя, Который Больно Кусается, и рядом с ним на корточках сидела та молоденькая бесхвостая самка, которую Большой Брат считал своей сестрой. Она что-то говорила вожаку, слегка повизгивая, как это делают все бесхвостые, и голос ее звучал одновременно сердито и печально.


Волк понял: она тоже беспокоится о Высоком Бесхвостом.


И принялся еще более старательно искать его. Но нашел лишь большое пятно совершенно голой земли, которое пахло свежей золой, и несколько странных прямых деревьев, с которых свисало множество рыбин. Помедлив минутку. Волк проглотил несколько штук и снова бросился в Лес на поиски Бесхвостого Брата.


Быть может, Брат пошел на охоту? Да, это вполне возможно. И вряд ли он успел уйти далеко — ведь все бесхвостые бегают на задних лапах, а значит, гораздо медленнее, чем волки.


Однако Волк по-прежнему ничего не находил.


Ужасная истина вдруг обрушилась на него, придавив, точно ствол упавшего дерева.


Высокий Бесхвостый ушел навсегда!





Глава восьмая






Чтобы не встретиться ни с кем из племени Ворона, Торак старался держаться подальше от привычных троп и шел по тайным извилистым оленьим тропкам, которые вели вверх по течению Широкой Воды.


Звери в Лесу, поняв вскоре, что этот человек ни на кого охотиться не собирается, перестали бояться. Лось, проходя мимо Торака, то и дело останавливался и спокойно жевал кипрей. Олени, помахивая хвостиками, неторопливо удалялись в чащу, но вскоре опять выглядывали, проверяя, там ли еще человек. Две диких свиньи с толстенькими мохнатыми поросятами лишь приподняли морды, когда он прошел рядом, и посмотрели на него.


Под пологом Леса молодая кудрявая листва еще только пробивалась из почек, а на залитых солнцем верхушках деревьев уже почти вся распустилась и сочно зеленела. Торак шел довольно быстро. Как и все лесные люди, он путешествовал налегке, взяв с собой только самое необходимое — для охоты, для разведения костра и для сна.


Всю свою жизнь он бродил по лесу с отцом; стоянку они устраивали чаше всего на одну или на две-три ночи, а потом шли дальше. Они никогда подолгу не задерживались на одном месте, и преодолеть эту привычку Тораку оказалось труднее всего, когда он стал жить в племени Ворона, потому что это племя меняло стоянку не чаше чем раз в три-четыре месяца.


И потом, их было так много! Двадцать восемь мужчин, женщин и детей. И еще младенцы. До прошлой зимы Торак ни разу ни одного новорожденного младенца не видел и все время удивлялся и спрашивал Ренн: «А разве они не могут ходить? Чем же они весь день занимаются?» И Ренн так смеялась, что даже падала на землю от смеха.


А он страшно на нее сердился. Но теперь эти воспоминания заставили его лишь сильнее тосковать по Ренн и Фин-Кединну.


Выйдя из долины Широкой Воды чуть южнее Гремящих Водопадов, Торак двинулся на восток, в следующую долину. Там он встретил двух охотников из племени Ивы, которые плыли вниз по реке в лодках-долбленках. К счастью, они очень спешили и не стали спрашивать его, куда он направляется; они пристали к берегу лишь на несколько минут, чтобы предупредить его о грозящей опасности.


— С нашей стоянки вчера ночью удалось сбежать одному больному, — сказал один охотник. — Как услышишь его вой, сразу беги. Он больше не понимает, что он человек.


Второй охотник, горестно покачав головой, прибавил:


— Ох уж эта болезнь! И откуда она только взялась? Кажется, даже само дыхание лета теперь отравлено.


День начинал клониться к вечеру, когда Торак почувствовал, что за ним следят.


Он много раз останавливался и прислушивался, но так ничего и не услышал, а когда резко оборачивался или даже возвращался на несколько шагов назад, тоже ничего не замечал. Однако он чуял: преследователь рядом! Когда стали сгущаться тени, Тораку за каждым кустом стали мерещиться утратившие разум и бессмысленно рыщущие по Лесу маленькие злобные твари с острыми когтями и лицами из листьев.


Он устроил ночевку возле шумливой речушки, где синими светящимися стрелами носились озерные стрекозы, а комары чуть не сожрали его заживо, пока он не натерся соком полыни.


Впервые за последние шесть месяцев Торак ночевал один в Лесу. Он очень старался, выбирая для ночевки подходящее место: ровный участок земли достаточно высоко над рекой во избежание внезапных наводнений и подальше от муравейников и видимых троп лесных обитателей, и, разумеется, не под старым или сухим деревом, ветки которого могли свалиться на него ночью.


После душных жилищ из оленьих шкур, которые строит племя Ворона, Торак с наслаждением вернулся к тому образу жизни, который они вели с отцом, и быстро построил себе временное убежище из живых деревьев. Он выбрал три молоденьких бука, пригнул их друг к другу, связал сосновым корневищем, и получилось некое подобие шалаша. Сверху Торак набросал веток, потом мха, а потом еще веток. Утром достаточно будет развязать верхушки буков — и деревца как ни в чем не бывало снова потянутся к солнцу.


Сделав себе подстилку из прошлогодней ломкой буковой коры, он втащил свои пожитки в шалаш. Там сильно пахло землей и Лесом.


— Эх, хорошо! — воскликнул Торак и тут же почувствовал, что голос его звучит как-то неестественно.


Ночь была теплая, дул южный ветер, так что Торак с помощью кремней и трута из березовой коры развел совсем небольшой костерок, обложив его камнями, чтобы огонь не сбежал в Лес.


Он вспоминал те ночи, когда они с отцом подолгу сидели над красными угольями, дивясь этому загадочному существу — своему доброму другу огню, дающему людям жизнь. Интересно, а что снится огню, когда он спит внутри древесины? И куда он уходит, когда умирает?


Впервые за все это время Торак как следует задумался о своих сородичах из племени Благородного Оленя, с которыми, возможно, вскоре встретится. Как-то они его примут? Будет ли он чувствовать себя в этом племени чужаком? Ведь, в конце концов, сложись все иначе, он тоже принадлежал бы к их племени, потому что мать даже чаще дает новорожденному ребенку свое племенное имя, а не имя его отца. И тогда он, Торак, тоже вырос бы в самом Сердце Леса, и отец, возможно, не погиб бы, и с Волком они никогда бы не встретились…


Нет, это уж слишком! Куда его, однако, занесло! И, запретив себе думать об отце и о Волке, Торак отправился на поиски пищи.


Он выкопал несколько сладких корней дикой орхидеи и запек их в золе, потом сделал нечто вроде горячей каши из листьев мари, сдобренной диким чесноком. Получилось довольно вкусно, но есть ему пока не хотелось, и он решил оставить кашу на потом.


Торак подвешивал бурдюк с теплой кашей повыше на ветку дерева, чтобы уберечь его от лесных воришек, когда по Лесу гулким эхом разнесся жуткий вопль.


И от этого вопля у Торака все похолодело внутри.


Это было не визгливое, заливистое тявканье рассерженной лисицы и не призывное рычание рыси, ищущей подругу. Это кричал человек. Или то существо, которое раньше было человеком. Крик доносился, судя по всему, из западной части Леса.


Чувствуя, как в сердце заползает страх, Торак смотрел на сгущавшиеся под деревьями тени. Скоро летнее солнцестояние, так что ночь будет короткой. Но и на самую короткую ночь его мужества с трудом хватит!


Впрочем, Лес был еще полон болтовни дроздов и хриплого хохота дятлов. В эту пору птицы поют всю ночь. И Торак был несказанно рад такой компании.


«А племя Ворона, — подумал он вдруг, — сидит сейчас у большого костра. На стоянке пахнет древесным дымом и вяленой лососиной. Слышится раскатистый смех Ослака…»


Нет. «Даже само дыхание лета отравлено» — так сказал тот охотник.


Торак быстро раскатал спальный мешок и нырнул в него, положив рядом оружие. Еще несколько минут назад спать ему совсем не хотелось. Теперь же он вдруг почувствовал себя смертельно усталым.


И мгновенно уснул.


И сквозь сон услышал чей-то пронзительный хохот. Мучительно пытаясь проснуться, он понял, что это не хохот, а стон — уже знакомый ему и смертельно опасный…


Еще секунда — и сон мигом слетел с него: он услышал шум падающего дерева — и дерево падало в его сторону!


Ноги запутались в спальном мешке, и Торак никак не мог их высвободить. Извиваясь, как гусеница, он выполз из шалаша, с трудом вскочил и прямо в мешке неловко прыгнул в сторону, тут же упал, чуть не угодив в костер, и перекатился в заросли папоротников как раз в ту минуту, когда прямо на его шалаш рухнуло здоровенное дерево.


Искры так и взвились к небесам. Качнулись темные ветви. И тут же замерли — успокоились.


Торак неподвижно лежал среди папоротников, сердце его бешено билось, по спине текли струйки холодного пота. Он ведь проверил все поврежденные бурей деревья вокруг! Совершенно точно проверил! Да и ветра-то почти нет!


И он вспомнил тот смех. Злобный и в то же время странно напоминающий смех ребенка. Нет, этот смех ему не приснился!


Не решаясь встать, Торак еще некоторое время выжидал, пока не убедился, что вроде бы остальные деревья стоят на месте. Потом выпутался наконец из мешка и пошел обследовать то, что осталось от его шалаша.


Упавший на шалаш крепкий молодой ясень напрочь сломал три юных бука, вершинки которых Торак связал вместе; кроме того, ясень полностью перекрыл ему доступ к оставшимся в шалаше вещам. Впрочем, если повезет, пожитки свои ему вытащить удастся, во всяком случае при свете костра Торак сумел разглядеть, что они как будто целы. А вот если бы сам он вовремя не проснулся, его точно раздавило бы деревом.


И все же… если этот преследователь хочет его убить, то зачем ему понадобилось предупреждать Торака своим смехом? Или он играет с ним, как кошка с мышью? Насылает на него опасность за опасностью и с любопытством наблюдает, что из этого получится.


Костер все еще горел. Взяв в одну руку горящую ветку, а в другую — нож, Торак внимательно осмотрел ствол упавшего ясеня.


И вскоре обнаружил следы от топора. Неглубокие, неровные, сделанные весьма неумело. Однако этого вполне хватило, чтобы дерево повалилось.


«Странно, — думал он, — а на земле не видно никаких следов. И ни малейших признаков того, что кто-то стоял возле ясеня и рубил его».


Торак еще раз осмотрел все вокруг, светя себе горящей веткой. Нет, ничего. Может, он что-то пропустил? Вряд ли. Уж следы-то он умеет читать очень хорошо.


Коснувшись пальцем ручейка древесного сока, сочившегося по стволу ясеня, Торак понял, что сок уже загустел — значит, ствол был подрублен заранее, а потом его осталось только чуть толкнуть. Что преследователь и сделал, едва Торак уснул.


«Опять же странно, — нахмурился Торак. — Ведь нельзя же повалить дерево абсолютно неслышно!» Так почему же он ничего не услышал?


И тут до него дошло: он ведь ходил за водой к реке! Пока он наполнял бурдюк, шум воды, естественно, заглушал все прочие звуки!


Стоя среди темных деревьев над умирающими юными буками, Торак мечтал об одном: чтобы рядом оказался Волк. От внимания Волка ничто бы не ускользнуло. У него такой тонкий слух, что он слышит даже, как проплывают в небе облака. И такой острый нюх, что он чует даже дыхание рыбы.


— Но Волка здесь нет! — сердито сказал себе Торак. — Он очень далеко отсюда, на Священной Горе.


Впервые за шесть месяцев он даже завыть не мог от тоски по своему утраченному другу: и представить себе невозможно, кто — или что — может ответить на его горестный призыв.


Выудить из-под обломков шалаша свои пожитки и построить новое убежище Тораку удалось только к середине ночи, и он просто падал от усталости. Очень неприятно, конечно, что он невольно послужил причиной гибели трех молоденьких деревьев. Прямо-таки чувствовалось, как их души парят в воздухе, тоскующие, растерянные, не в силах понять, почему их лишили законного права вырасти и стать настоящими большими деревьями.


«Это все твоя вина, — казалось, шептали Тораку другие деревья. — Это ты принес в Лес зло…»


На этот раз Торак не рискнул забираться в спальный мешок. Вместо этого он разжег костер у входа в свой новый шалаш и уселся там, накинув мешок на плечи и держа на коленях топор. Спать вроде бы совсем не хотелось. И хотелось, чтобы поскорее наступил рассвет…


Проснулся он внезапно. И опять от ощущения, что за ним следят, но на этот раз ощущение было несколько иным. И в воздухе висел какой-то странный запах: горячий, сильный и, в общем, знакомый, немного напоминавший запах гулявника, но толком он со сна никак не мог определить, что же это за запах.


И тут он заметил, что по ту сторону костра кто-то стоит и смотрит на него блестящими глазами. Рука сама собой стиснула рукоять топора.


— Ты кто? — хрипло спросил Торак.


Существо что-то проворчало в ответ.


— Кто ты? — повторил он свой вопрос.


Существо шевельнулось, пламя костра осветило его, и Торак окаменел от ужаса.


Перед ним стоял дикий кабан. Огромный самец длиной от морды до хвоста в два больших прыжка и весом побольше, чем трое крупных мужчин. Его большие мохнатые коричневые уши стояли торчком, а маленькие глазки настороженно смотрели прямо на Торака.


Торак заставил себя стоять неподвижно. Кабан обычно не нападает первым, если, конечно, не ранен или не защищает своих детенышей. Но разъяренный кабан способен бежать так же быстро, как олень, и он совершенно неуязвим.


— Я не желаю тебе зла, — тихо сказал кабану Торак, зная, что тот его, конечно же, не поймет, но, может быть, догадается о смысле сказанного по мирному тону.


Большие кабаньи уши шевельнулись. В отблесках костра сверкнули желтоватые клыки. Зверь раздраженно заворчат и, опустив массивную голову, принялся рыть землю вокруг разрушенного шалаша.


Ему, собственно, нужна была только еда. Начало лета — скудный период для кабанов, от прошлогодних осенних ягод и желудей к этому времени остаются одни воспоминания. Ничего удивительного, что кабан так старательно выкапывает из земли всякие корешки, жуков, червей и вообще все, что можно съесть.


На Торака зверь больше никакого внимания не обращал, и тот через некоторое время даже решился заползти в спальный мешок и, свернувшись в клубок, лежал очень тихо, прислушиваясь к успокаивающему сопению кабана. Новый сосед был, пожалуй, грубоват и настроен не слишком дружелюбно, но все равно Торак был ему рад. У кабанов отличные слух и нюх. Пока он рядом, никто — ни больной безумец, ни тот злобный преследователь — не сможет подойти близко.


Но ведь вскоре кабан уйдет.


Глядя на красные угли костра, Торак думал, что, наверное, Фин-Кединн был прав; похоже, он действительно позволил заманить себя в ловушку, уйдя из племени Ворона. И очень похоже, что тот преследователь — кто бы он ни был — завел его именно туда, куда и хотел. И теперь он остался в Лесу совсем один.





Но кто бы он ни был, этот преследователь, в ту ночь он потрудился на славу.


Когда Торак наконец проснулся и выполз из своего шалаша, моросил дождь. Кабан ушел, костер потух, и кто-то откатил от него в разные стороны камни, затоптав кострище. Кто-то также пробрался в шалаш, пока Торак спал, вытащил у него из колчана, лежавшего под головой, все стрелы и воткнул их в кострище, словно пытаясь создать некий рисунок.


И Торак сразу узнал этот знак. Это был трезубец, знак Пожирателей Душ.


Опустившись на колено, Торак выдернул из кострища одну стрелу.


— Ну хорошо, — громко сказал он, поднимаясь на ноги. — Я знаю, что ты умен; я знаю, что ты отлично умеешь ко мне подкрадываться. Но ты самый настоящий трус, если сейчас же не выйдешь и не встретишься со мной лицом к лицу!


Но никто не вышел к нему из промокшего от дождя подлеска.


— Трус! — крикнул Торак.


Лес ждал.


Тораку отвечало лишь гулкое эхо.


— Чего тебе от меня надо? — продолжал выкрикивать Торак. — Выходи! Давай встретимся в честном бою! Скажи хотя бы, чего ты от меня хочешь?


Но в ответ он слышал лишь шелест дождя по листьям да отдаленный стук дятла. Капли беззвучно стекали по разгоряченному лицу Торака.





Миновало утро, а дождь все не кончался. Торак любил дождь: он приносил прохладу и разгонял мошкару. Торак довольно быстро миновал еще две долины и немного воспрянул духом. Ощущение того, что за ним следят, несколько ослабло. И того безумного воя он больше не слышал.


Возможно, все это благодаря тому, что кабан постоянно находился где-то рядом. Торак его не видел, но следы его незримого присутствия замечал то и дело. Большие участки вывернутого дерна, где он рылся в поисках корешков и червей. Грязную яму у корней большого бука, где он валялся; перепачканную грязью кору, о которую он всласть почесался после грязевой ванны.


Тораку все это лишь прибавляло бодрости. У него появился новый товарищ. Интересно, думал он, сколько этому кабану лет? И не отец ли он тех мохнатых поросят, которых он видел накануне?


День уже клонился к вечеру, когда их пути наконец пересеклись. Мальчик и кабан напились из одного ручья и улеглись отдыхать на одной и той же уютной, навевающей дрему полянке. А один раз, когда оба принялись искать древесные грибы, кабан вдруг грозным ревом отогнал Торака подальше и даже растоптал гриб, который Торак собирался съесть. Торак только потом понял, почему кабан так вел себя, — когда рассмотрел гриб повнимательней. Это оказался вовсе не съедобный древесный гриб, а очень похожий на него ядовитый; и теперь, когда кабан раздавил его, стала видна его сердцевина неприятного красного цвета. Собственно, кабан только что спас его и по-своему, хотя и довольно сердито, посоветовал впредь быть осторожнее.


Дождь продолжал идти и на следующее утро. Весь Лес был окутан туманом, точно плащом. Но когда Торак продолжил свой путь на восток, то вскоре понял, что не только туман скрывает от него свет солнца: сам Лес становился все гуще и темнее.


Торак привык к Открытому Лесу, где кроны деревьев пропускали много солнца, да и подлесок был не слишком густым. А сейчас он добрался уже до тех холмов, что сторожили Сердце Леса. Гигантские дубы, подобно сторожевым башням, высились над мальчиком, широко раскинув могучие ветви и словно приказывая: поверни назад! А в подлеске Торак скрывался с головой; это были настоящие заросли черного тиса и ядовитого болиголова. Небо совсем скрылось за непроницаемой пестротой листвяного покрова.


Весь день кабана поблизости не было, и Торак даже соскучился по нему. Кроме того, он опасался не только своего таинственного преследователя, но и то, что ждало впереди, начинало его страшить.


Все чаше он вспоминал истории, которые рассказывал ему отец. «В Сердце Леса, Торак, все по-другому. Там и деревья словно всегда настороже, и люди куда более подозрительные. Если когда-либо осмелишься забраться туда, будь осторожен. И помни, что летом Великий Дух часто бродит по лесной чаше в обличье высокого человека с оленьими рогами…»


Уже к вечеру, и по-прежнему под дождем, Торак решил остановиться у ручья и немного передохнуть. Повесив оружие на ветку падуба, он подошел к воде, чтобы наполнить бурдюк.


На влажной земле отчетливо виднелись свежие следы. Кабан уже побывал здесь, и совсем недавно, — его копытца глубоко отпечатались в мокром песке. Было приятно узнать, что его друг неподалеку. Опустившись на колени и сунув горлышко бурдюка в воду, Торак почуял знакомый горчичный запах и усмехнулся.


— А я-то думал, куда ты подевался! — пробормотал он.


На другом берегу ручья шевельнулись папоротники — и оттуда появился кабан.


Но с ним явно что-то случилось. Жесткая бурая шерсть слиплась от пота. Маленькие глазки, обведенные красными ободками, тупо смотрели прямо на Торака.


Торак выронил бурдюк и попятился.


Кабан злобно завизжал.


И бросился на него.





Глава девятая






Торак стремительно отскочил за ближайшее дерево, и кабан пролетел мимо.


Ужас придал Тораку сил. Подпрыгнув, он ухватился за ветку и повис на ней, болтая в воздухе ногами и стараясь взобраться на дерево — только что клыки зверя вонзились в ствол в том месте, где он стоял.


Дерево задрожало. Торак что было сил вцепился в кору.


Наконец ему удалось закинуть ногу и оседлать ветку, потом он подтянулся и добрался до развилки. Кабан, казалось, вот-вот до него достанет, но выше Торак подняться не мог: ветки у дерева были слишком тонкими. Башмаки с него сразу свалились, а грязные ноги скользили по мокрой коре; он всем телом прильнул к стволу дерева, чтобы немного успокоиться. Вдруг под ним с треском подломилась одна из веток. Кабан тут же вскочил, поднял голову и злобно уставился на Торака.


Его карие глаза, совсем недавно такие спокойные и мудрые, вылезли из орбит и налились кровью. Что же с ним случилось? Отчего он вдруг превратился в обезумевшее чудовище? И почему это так похоже на то, что происходило с Ослаком?


— Но я ведь твой друг! — прошептал Торак.


Кабан хрипло взревел и с шумом помчался куда-то в чашу.


Не возвращался он долго, и Торак наконец осмелился вздохнуть с облегчением, хоть и понимал, что спускаться на землю еще рано. Кабаны весьма хитры и умеют, затаившись, дождаться подходящей минуты. И этот тоже мог оказаться где угодно.


От неудобной позы ноги у Торака затекли, стоило чуть шевельнуться, и правую скрутила судорога. Он опустил глаза, желая растереть ногу, и с изумлением обнаружил, что ноги стали такими скользкими потому, что вымазаны не грязью, а кровью! Видно, кабан все же успел задеть его клыком, но Торак сгоряча этого даже не почувствовал. Что ж, теперь, сидя на дереве, он уже ничем себе помочь не может.


Дождь почти перестал. Стало даже проглядывать солнце. Вокруг виднелись сплошь дубы и падубы, а внизу — настоящие заросли папоротников и таволги. В солнечном свете все это выглядело удивительно мирно.


Но в воздухе висел горчичный запах кабана. Зверь мог быть в пяти шагах от Торака, и все равно Торак никогда бы его не заметил. Пока не стало бы слишком поздно.


Прямо под Тораком горихвостка, слетев на лист лопуха, пила дождевую воду, и он решил, что осторожная птичка никогда бы не сделала этого, если бы кабан прятался поблизости.


Чтобы в этом убедиться, он вытащил нож и, быстро пробормотав слова извинения духу ивы, срезал небольшую ветку и бросил ее вниз.


Горихвостка тут же улетела. А папоротники словно взорвались.


Прижимаясь к дереву, Торак смотрел, как кабан терзает брошенную им ветку. Зверь поддевал ее клыками, топтал и в итоге, совершенно измочалив, вбил в землю. Если бы Торак спрыгнул вниз, на месте этой ветки оказался бы он сам.


Отшвырнув истерзанную ветку вместе с землей в папоротники, кабан резко развернулся, нагнул ниже голову и бросился на дерево.


Он с такой силой ударил плечом о ствол, что земля вздрогнула, словно на нее упал с горы здоровенный валун. С веток несчастной ивы дождем посыпались листья. А Торак, сдвинув брови, еще крепче вцепился в ветку.


Кабан ударил снова.


И еще раз.


И еще.


Ужас охватил Торака: он понял, что кабан пытается выкорчевать иву.


И это вполне ему по силам. Теперь-то Торак понимал, что выбрал неподходящее дерево. Вместо коренастого дуба или хотя бы падуба, вполне способных выдержать натиск разъяренного кабана, он взобрался на довольно молодую иву, у которой ствол лишь немногим толще его собственного тела.


«Ох, какой же ты дурак, Торак!» — обругал он себя.


Еще удар клыками — на этот раз послышался громкий треск, и у основания дерева в коре возникла изрядная трещина, через которую виднелась розовато-коричневая древесина; по стволу, поблескивая, побежала струйка древесного сока…


Делай же что-нибудь! Думай! Думай быстрее!


Ну хорошо. Возможно, он сумеет добраться до ближайшего дуба, если ему удастся проползти по этой ветке…


Торак сделал всего несколько движений и тут же вернулся назад. Нечего и надеяться! Ветка, может, и выглядит достаточно прочной, да только его веса она ни за что не выдержит. Это же ива, у нее очень хрупкая древесина, которая запросто ломается и крошится. Так что он выбрал не только самое маленькое здесь дерево, но и наименее прочное.


И вдруг по совершенно непонятной причине кабан прекратил свои атаки. Тораку это внезапное спокойствие зверя показалось, пожалуй, еще более пугающим, чем его бешеная ярость.


Он понимал, что это схватка не на жизнь, а на смерть и он, Торак, скорее всего, проиграет: его топор, лук и стрелы, аккуратно подвешенные к ветке падуба, находились от него всего в нескольких шагах, но были абсолютно недосягаемы.


Надежда постепенно гасла в его душе. Выхода не было. Впереди неминуемая гибель.


Почти не сознавая, что делает, он поднес сложенные рупором ладони к губам и громко позвал по-волчьи:


— Волк! Где ты? Помоги!


Но никакого ответа ветер ему не принес. Волк был далеко отсюда, на Священной Горе.


И людей в этой части Леса, похоже, вообще нет. Никто не услышит его крика, никто не придет ему на помощь!


То, что он попросил о помощи по-волчьи, вызвало у него острое ощущение собственной уязвимости и одновременно придало ему сил.


«Ты же из племени Волка, — сказал себе Торак. — Ты не позволишь себе умереть загнанным на ветку, точно жалкая белка!»


Он быстро, не позволяя сомнениям укорениться в его душе, срезал ветку ивы чуть длиннее собственной руки, очистил ее от сучков, а тонкий конец расщепил вдоль. Получилась упругая и довольно крепкая вилка. До ветки, на которой висит его оружие, всего два-три шага, так что, если повезет, можно попробовать подцепить расщепленной палкой шнурок на рукояти топора, снять топор с ветки и подтащить к себе.


Внизу, прямо под ним, над потемневшей от пота кабаньей спиной облачком висел пар.


К счастью, та ветка ивы, по которой нужно было подобраться поближе к цели, оказалась и самой крепкой. Торак осторожно прополз по ней, насколько осмелился, и потянулся к топору, зажав в руке расщепленную палку.


Но не достал.


Он вернулся назад, снял с себя ремень из сыромятной кожи, обвязал один его конец вокруг ствола ивы, а задругой схватился покрепче и снова пополз по ветке; теперь он смог продвинуться значительно дальше.


И на этот раз — ура! — ему удалось подцепить расщепленным концом веревочную петлю на рукояти топора и осторожно снять топор с ветки падуба.


Но топор оказался слишком тяжелым. Расщепленная ветка угрожающе согнулась… Не в силах что-либо предпринять, Торак смотрел, как топор медленно соскальзывает с ее конца и падает вниз, воткнувшись лезвием в землю.


Кабан пронзительно завизжал, поддел топор клыками и зашвырнул его в папоротники.


Но Торак решил не сдаваться. Он снова вытянулся в струнку и попытался подцепить расщепленной палкой свой лук. Ему удалось осторожно поддеть его за тетиву. Лук был значительно легче топора — всего лишь тонкая полоска тиса с натянутым на нее сухожилием, — и Торак легко снял его с ветки.


Как только лук вновь оказался у него за плечами, в душе его опять вспыхнула надежда на спасение.


— Видел? — крикнул он кабану. — Ты ведь небось не думал, что я смогу это сделать?


Так, теперь колчан. По-прежнему крепко держась за ремень, Торак довольно быстро сумел подцепить расщепленным концом палки и колчан со стрелами. Сам колчан почти ничего не весил — это был всего лишь сплетенный из травы конус, — но, когда Торак потянул его к себе, он качнулся и стрелы так и посыпались из него на землю. Торак резким движением перехватил колчан — и вовремя: там еще осталось три стрелы.


Но сейчас он был рад и этому, громко воскликнув:


— Целых три стрелы!


Три стрелы… Три стрелы… чтобы убить взрослого кабана? С тем же успехом можно попытаться свалить огромного лося пучком полевых цветов!


Кабан всхрапнул и возобновил свои атаки.


«Бедная ива! Вряд ли она долго продержится», — подумал Торак.


Скрючившись, обхватив ногами содрогающийся от ударов ствол дерева, он тщетно пытался прицелиться, но ближайшая ветка все время толкала его под правую руку…


Наконец ему все-таки удалось выстрелить. Стрела вонзилась кабану в плечо. Зверь взревел от боли, но от дерева не отступился. Легкая стрела причинила ему вреда не больше, чем укус овода.


Стиснув зубы, Торак выстрелил снова. Но вторая стрела лишь скользнула по мощному черепу кабана, не причинив ему никакого вреда.


«Думай, думай! — твердил себе Торак. — Если попасть кабану в плечо или в башку, ему это хоть бы что. А вот если как следует прицелиться и твоя стрела угодит ему под лопатку, то, возможно, заденет и сердце…»


Еще удар — ива затрещала и вся затряслась. Вскоре кабан до него доберется…


А кабан тем временем обежал вокруг дерева и приготовился к новой атаке. И тут Торак разглядел у него под передней ногой более светлое пятно шерсти. Он прицелился точно в это пятно и выстрелил.


Сразу было видно: стрела вошла очень глубоко. Кабан пронзительно заверещал и рухнул на бок.


Воцарилась тишина.


Торак слышал только свое возбужденное дыхание и стук дождевых капель по листьям папоротника.


Кабан лежал неподвижно.


Торак выжидал, пока у него не кончилось терпение. Увидев, что зверь больше не шевелится, он осторожно спустился с дерева.


И, оказавшись на взрытой земле спиной к умирающей иве, почувствовал себя совершенно беззащитным. У него больше не было ни стрел, ни топора — только нож.


Должно быть, кабан все-таки мертв. Его покрытые пеной бока больше не вздымаются, значит, он не дышит…


Рисковать, однако, нельзя. До мертвого кабана всего шага три, но подойдет он к нему только тогда, когда отыщет топор.


Торак бесшумно скользнул за изуродованный ствол ивы и принялся шарить в папоротниках: топор должен быть где-то здесь.


А кабан у него за спиной, пошатываясь, поднялся на ноги.


Торака охватило отчаяние: ну где же топор?!


И в то мгновение, когда кабан бросился на него, он наконец увидел свой топор.


Схватив его, он резко повернулся и вонзил острие в мощную кабанью шею.


Кабан замертво рухнул на землю.





Торак стоял над ним, застыв как изваяние. Ноги не держали его, грудь тяжело вздымалась, а в руках он по-прежнему до боли крепко сжимал топор.


Дождь струился по его щекам, как слезы, и печально стучал по листьям. Тораку было не по себе. Никогда в жизни он никого не убивал просто так, не ради пропитания. И никогда не убивал друга.


Выронив топор, он опустился на колени и положил дрожащую руку на горячий колючий бок кабана.


— Прости меня, друг, — сказал он. — Но мне пришлось это сделать. И да обретут мир и покой твои души!


Подернутые пеленой глаза незряче уставились на него. Души уже покинули тело кабана. Торак чувствовал их присутствие. Совсем рядом. И они были разгневаны.


— Я отнесусь к тебе с должным уважением, — сказал Торак, поглаживая мокрый от пота кабаний бок. — Обещаю.


Он раздвинул шерсть — и охнул. Глубоко в ребра кабана вонзился какой-то странный дротик.


С помощью ножа Торак извлек его и вымыл в ручье. Ничего подобного он раньше не видел. Острие дротика имело форму листа, но с какими-то опасными острыми зазубринами, и было сделано из закаленного на огне дерева.


У него за спиной среди деревьев послышался смех. Он резко обернулся. Но смех словно растаял в Лесу.


И только тут до него дошел смысл находки. Так вот почему кабан вдруг напал на него! Он вовсе не был болен. Он был просто ранен. И ужасно страдал. Кто-то беспощадно жестокий и злобный ранил его и вопреки всем священным законам охоты не прикончил, а, напротив, стал преследовать, гонять по Лесу, заставив обезуметь от боли и зверски атаковать любого, кто попадется ему на пути.


А поскольку в этой части Леса, кроме Торака, никого из людей, похоже, больше не было, значит, тот, кому принадлежит дротик, ранивший кабана, наверняка в качестве первой жертвы несчастного зверя избрал именно его, Торака!





Глава десятая






Торак завернул кусок кабаньей печенки в листья лопуха и сунул сверток в развилку дерева.


— Спасибо хранителю племени за эту пищу, — пробормотал он, как бесчисленное множество раз делал и прежде.


Но впервые в жизни он никакой благодарности не испытывал. У него перед глазами по-прежнему стоял старый мудрый кабан, роющийся в прелой листве, кабан, который всю ночь охранял его покой и составлял ему компанию… Из головы у Торака не шли и те толстенькие лохматые кабанята, потерявшие отца…


Потом он, прихрамывая, вернулся к огромной туше, громоздившейся на земле. С невероятным трудом ему удалось перевернуть кабана и вспороть ему брюхо, чтобы извлечь внутренности, но на большее сил у него не хватило.


До сих пор самой крупной его добычей был самец косули, да и то пришлось потом целых два дня трудиться без устали, чтобы обработать тушу и заготовить пищу впрок. Но кабан во много раз больше той косули. Чтобы все сделать как следует, ему понадобится, наверное, полмесяца.


А он не может задерживаться здесь так долго. Он должен поскорее добраться до Сердца Леса и найти средство, исцеляющее от той страшной болезни!


Но выбора не было. Самый древний закон гласил: если ты убил, то отнесись к своей добыче с должным уважением, используя ее всю без остатка. Таковы условия договора, заключенного давным-давно между племенами людей и Великим Духом. Тораку придется все сделать как полагается, иначе на его голову могут обрушиться самые невероятные беды и несчастья.


Кстати, нужно что-то сделать и с раной на ноге: ее жжет как огнем, и даже дождь не приносит ни малейшего облегчения.


У ручья Торак нашел кустик мыльнянки. Растерев мокрые листья в скользкую кашицу, он тщательно промыл рану. Боль при этом была такая, что у него даже слезы на глазах выступили.


Теперь рану требовалось непременно зашить. Торак вытащил из ранца несколько костяных иголок — ранец в целости и сохранности так и висел на ветке падуба — и выбрал самую тонкую из них, потом подобрал подходящую нить. Те нити из сухожилий косули, которые он тогда сделал сам, были довольно толстые и неровные; Ведна, увидев их, презрительно поджала губы и тут же выдала ему несколько нитей из своего запаса. Тораку эти нити показались тонкими, как паутинки, и он восхищенным шепотом поблагодарил Ведну.


В первый раз проткнув кожу костяной иглой, Торак даже застонал от боли и запрыгал на одной ноге с торчащей из лодыжки иголкой. Потом, собравшись с силами, все же сделал следующий стежок. Когда он закончил зашивать рану, слезы у него из глаз лились ручьем.


Теперь нужно было наложить повязку. Для обеззараживания раны Торак использован кашицу из пережеванной ивовой коры — уж коры-то тут хватало! — хотя больно было ужасно. Затем последовала мягкая прокладка из свежего древесного гриба, а сверху тонкий слой бересты, крепко обхватывавший ногу и державший все остальное.


Покончив с этим, Торак почувствовал, что его всего трясет как в лихорадке. Боль была еще довольно сильной, но все же явно утихала.


Торак отыскал свои башмаки — они были перепачканы грязью, но совершенно целы — и осторожно натянул их.


«Хорошо еще, — думал он, — что это летние башмаки с подметкой из сыромятной кожи и мягкими боковинами из оленьей шкуры — они не станут давить на рану».


Остаток древесного гриба он сунул в ранец, чтобы через денек-другой сменить повязку.


Через денек-другой…


Через денек-другой он все еще будет здесь обрабатывать убитого кабана. Если, конечно, неведомый преследователь его самого не прикончит.


Дождь прекратился. Вода, стекая по листьям ивы, капала на тушу кабана. Парочка воронов слетела на землю, с надеждой поглядывая на добычу. Торак отогнал птиц прочь.


Голова у него кружилась, перед глазами мелькали темные пятна. Только теперь он догадался, что совершенно ослабел от голода.


«Разделка туши подождет, — решил он. — Сперва необходимо поесть».


Он давно уже прикончил те запасы, которые прихватил с собой, но теперь мяса у него будет более чем достаточно. Однако никогда еще ему не была так неприятна мысль о мясе.


Вороны зорко следили за тем, как Торак заставляет себя съесть остатки кабаньей печени. Напиться крови оказалось еще труднее. К сожалению, большая ее часть уже успела впитаться в землю, и теперь эту ошибку исправить было уже невозможно, хотя подобное поведение охотника и противоречило условиям договора, что наверняка принесет ему немалые неприятности. Чтобы хоть как-то оправдаться перед убитым зверем, Торак достал из ранца чашку из бересты и собрал в нее кровь, скопившуюся на туше в ямках. Он старался не вспоминать, как долгим зимним вечером эту чашку мастерил для него Ослак, и не думать о том, что пьет сейчас кровь того, кто стал ему другом.


Чтобы отбить противный вкус, он накрошил в чашку молодых стеблей лопуха. А потом — наконец-то! — принялся за разделку туши.


Чтобы только освежевать ее, ему потребовалось немало времени, и было уже почти темно, когда он с этим покончил. Он с трудом разогнул спину, руки ныли от усталости, ноги дрожали. Он был весь покрыт кровью, его бил озноб, настолько он вымотался. А на земле валялась только что снятая с кабана шкура, больше похожая на грязную вонючую кучу чего-то непонятного. Ее еще предстояло долго мыть, соскребать с нее остатки мяса и жира и несколько дней дубить с помощью древесной золы и кашицы из костного мозга. Потом придется вялить мясо, расщеплять кости, делать рыболовные крючки и наконечники для стрел и много чего еще.


А он еще даже шалаша себе не построил и костра не разжег, хотя скоро совсем стемнеет…


— Одного желания маловато, — сказал кто-то у него за спиной.


Торак вздрогнул и обернулся.


Но никого не увидел. Папоротники вокруг были в человеческий рост, и под ними лежала густая тень.


— Ты кто? — спросил он. И решительно шагнул вперед — но вспомнил, что оружие его осталось у кабаньей туши.


И тут он его наконец увидел. Из папоротников выглядывало чье-то лицо.


Лицо из листьев.





Глава одиннадцатая






Существо с лицом из листьев было не одно. Второе такое же виднелось неподалеку. Потом еще одно и еще. Торак был окружен.


Чем больше этих людей появлялось из-за деревьев, тем отчетливее он видел, что их лица, хоть и напоминают лицо его преследователя, все же совсем иные: это были просто люди, мужчины и женщины, и никаких когтей у них не имелось.


Свои длинные темные волосы они заплетали в косы, вплетая в них олений мех. Мужчины красили бороды зеленой краской, и бороды эти походили на мох, свисавший с еловых стволов и ветвей. Губы и у мужчин, и у женщин были окаймлены пятнышками татуировки темно-зеленого цвета. Но самым странным в облике этих людей были все же листья на лице. Приглядевшись, Торак понял, что это тоже сплошная темно-зеленая татуировка: на лицах женщин изображены листья дуба, а мужчин — листья падуба. Глаза их выглядывали из этой татуировки, словно из ветвей дерева. Даже сейчас, когда все они стояли вокруг Торака на поляне, ему казалось, что они прячутся от него.


Босые, в узких штанах до колен, они были одеты в безрукавки, сплетенные из лыка, но такие тонкие и мягкие, каких Торак никогда прежде не видел. Каждый держал в руках великолепный, отлично промасленный лук с наложенной на него стрелой с зеленым слюдяным наконечником и хвостовым оперением из перьев дятла. Все стрелы были нацелены на него, Торака.


Он быстро приложил к сердцу стиснутые кулаки — это был самый распространенный жест дружеского расположения.


Но лесные жители и не подумали опустить свои луки.


— Вы… живете в Сердце Леса? — хрипло прошептал Торак, догадываясь, что это именно так, ибо почуял в этих людях нечто совершенно отличное от его преследователя. От них веяло дикостью и неведомой опасностью — но не злом.


— Да, — сказала та женщина, что заговорила с ним первой. — Ты достиг его границ и должен теперь повернуть назад.


— А я считал, что Сердце Леса дальше к востоку…


— Ты ошибался, — сказала женщина, и голос ее был холоден, точно глубокое лесное озеро. Ее орехового цвета глаза, посаженные слишком близко на узком лице, недоверчиво смотрели на него; выглядела она, пожалуй, старше всех остальных.


«Уж не она ли их вождь?» — подумал Торак.


— Ты достиг границ Истинного Леса, — повторила она. — Дальше тебе не пройти.


«Истинного Леса»? Торак невольно разозлился. Да что творится в том Лесу, где он родился и вырос?


— Я пришел как друг, — сказал он. Он очень старался говорить дружелюбно, но, видно, не слишком в этом преуспел. — Меня зовут Торак. И в Сердце Леса у меня есть родичи по матери — в племени Дуба и в племени Благородного Оленя. А вы из какого племени?


Женщина выпрямилась и усмехнулась.


— Из племени Лесной Лошади, — сказала она презрительно. — И ты, конечно же, сразу бы это понял, если бы говорил правду.


— Но я говорю правду! — возмутился Торак.


— А ты докажи.


С пылающими щеками Торак подошел к своему ранцу и вытащил оттуда материн рожок с охрой, сделанный из выдолбленного кончика рога благородного оленя. Фин-Кединн, правда, велел никому этот рожок не показывать, но иного доказательства Торак придумать не смог.


— Вот. — И он протянул рожок женщине.


Та отскочила, словно он на нее замахнулся, и гневно сверкнула глазами.


— Немедленно положи его на землю! — крикнула она. — Мы никогда не прикасаемся к чужакам и их имуществу! А что, если ты злой дух или призрак?


— Извини, — торопливо сказал Торак. — Хорошо, я… я положу его здесь.


Он положил рожок на землю, и женщина-вождь наклонилась, чтобы как следует его рассмотреть. А Торак стоял и думал, что эти люди из лесного племени, похоже, имеют куда больше общего со своими тотемами, чем всего лишь полоски оленьего меха, вплетенные в косы.


— Да, это сделано в племени Благородного Оленя, — объявила женщина-вождь.


По толпе прошелестел возглас изумления.


Женщина, на шаг приблизившись к Тораку, уставилась ему прямо в лицо.


— В тебе, пожалуй, действительно есть что-то от обитателей Истинного Леса, несмотря на все то зло, которое ты сотворил здесь. Однако твоя племенная татуировка нам неизвестна. Дальше ты пройти не сможешь.


— Что? — рассердился Торак. — Но я должен!


— Он не может войти в Истинный Лес! — заявил один из окружавших его людей. — Вы только гляньте, как он обошелся с кабаном!


— И с ивой! — подхватил второй. — Посмотрите: она умирает в грязи, а он даже ничем не облегчил ее страданий!


— Разве можно облегчить страдания дерева? — с негодованием спросил Торак.


Семь пар ореховых глаз гневно сверкнули на лицах сквозь листвяную татуировку.


— Ты очень дурно поступил с нашими братом и сестрой, — сказала женщина-вождь. — Этого ты не можешь отрицать.


Торак быстро глянул на несчастную, измочаленную кабаньими клыками иву, на перепачканную землей кабанью тушу и сказал:


— Возьмите их себе.


— Что? — прищурилась женщина-вождь.


— Возьмите себе и кабана, и дерево, — повторил Торак. — Я ведь один, а вас семеро. Вы лучше меня сумеете с ними управиться. И тогда всем нам, возможно, удастся избежать грядущих бед и несчастий.


Женщина-вождь колебалась, явно подозревая некий подвох. Потом повернулась к своим людям, но, к удивлению Торака, ничего им не сказала, а лишь слегка, почти незаметно махнула несколько раз рукой.


И сразу же четверо мужчин вышли вперед, подняли свои легкие изящные ножи из зеленой слюды и разом вонзили их в тушу кабана. С поразительной быстротой и сноровкой они разделали тушу, затем уложили куски мяса вместе со шкурой и внутренностями в тонкие сетки из лыка, которые извлекли из своих ранцев, и закинули поклажу за плечи.


— Мы еще вернемся за нашей сестрой, — сказал один из них, поклонившись иве и бросив враждебный взгляд на Торака. — И доставим ее к месту упокоения.


Едва прозвучали эти слова, как он исчез, словно растворившись в лесу вместе со своими тремя товарищами.


Исчезли и все следы кабаньей туши, остались лишь клыки, которые одна из женщин положила перед Тораком и сурово сказала:


— Это ты должен сохранить, чтобы всегда помнить о том зле, которое причинил лесному зверю. Будь ты действительно жителем Истинного Леса, тебя бы непременно заставили носить их вечно — в качестве наказания.


Торак обратился к женщине-вождю:


— Я понимаю, что поступил неправильно, но зла я никому причинять не хотел!


— Это не имеет значения.


Торак вздохнул и попробовал зайти с другого конца:


— Я ведь здесь только потому, что нам нужна ваша помощь. В Лес пришла страшная болезнь…


— Мы знаем, — отрезала женщина-вождь.


— Знаете? Так у вас, значит, кто-то болен?


Женщина надменно вскинула голову:


— У нас, в Истинном Лесу, этой болезни нет. Мы хорошо охраняем свои границы. Но деревья о многом рассказывают нам. Например, о том зле, что преследует их сестер на западе. Они шепчут, откуда идет зло.


Торак немного подумал и сказал:


— Говорят, что один из ваших колдунов знает средство от этой болезни.


— Нет у нас никакого средства!


От удивления Торак даже рот раскрыл.


— Я понимаю, что разгневал вас, — осторожно начал он, — но мне очень жаль, что так получилось. И если в вашем племени этого лекарства нет, то, может быть, в другом племени…


— Никакого средства в Истинном Лесу нет! — решительно прервала его женщина-вождь. — Нет его у нас! Просто торопыги из племени Выдры слишком много болтают! Они всегда были чересчур суетливы и болтливы — в точности как покровитель их племени!


— Неужели вы действительно ничем не можете нам помочь? — не веря ей, вскричал Торак. — Ни вы, ни другие обитатели лесной чащи? Ведь люди умирают!


— Мне очень жаль, — сказала женщина-вождь, и в голосе ее не прозвучало ни капли сожаления. — Но против истины я пойти не могу. То, что ты ищешь, находится на берегу Моря.


Торак так и уставился на нее:


— НА БЕРЕГУ МОРЯ?!


— Тебе нужно идти на запад. Так говорят деревья. Ступай на запад и иди до тех пор, пока не увидишь, что дальше дороги нет. Там ты, возможно, найдешь то, что ищешь.


— Но почему я должен тебе верить? — воскликнул Торак. — Ты же просто хочешь от меня избавиться!


На лице женщины-вождя точно сомкнулась зеленая листва.


— Деревья никогда не лгут! Если бы в сердце твоем действительно было что-то от Истинного Леса, а не какая-то жалкая щепка, ты бы и сам это знал. Но ты этого не знаешь, иначе не сотворил бы здесь столько зла!


— Но я вовсе не хотел убивать этого кабана! — возмутился Торак. — Мне пришлось это сделать. Он первым на меня напал. Кто-то ранил его, а добивать не стал, вот он и обезумел от боли.


Оставшиеся возле него лесные люди в ужасе вскрикнули.


— Это поистине страшное преступление! — помолчав, сказала женщина-вождь. — Но где доказательства? И почему мы ничего не знаем об этом? Ведь без нашего ведома в Истинном Лесу даже сучок хрустнуть не может.


Торак наклонился и поднял с земли дротик, который вытащил из кабаньего бока. Затем, вспомнив о категорическом нежелании лесных людей прикасаться к чужим вещам, снова положил дротик на землю и молча указал на него.


К такой реакции он готов не был: женщина-вождь не закричала, а зарычала от гнева, обнажив на редкость белые зубы, так и сверкавшие меж темно-зеленых татуированных губ:


— Так ты что же, осмеливаешься нас в этом обвинять?


— Конечно же нет! — воскликнул Торак. И только тут увидел то, чего не заметил раньше: связку дротиков из темного дерева, свисавших у нее с пояса, — в точности таких, как тот, которым был ранен кабан.


— Кого же ты, в таком случае, обвиняешь? — упорно требовала ответа женщина-вождь. — Какое-то другое лесное племя? Ну? Говори быстро, не то умрешь!


— Не знаю я! — выкрикнул Торак. — То есть я хочу сказать… я его видел, но я не знаю, кто он такой! Только этот дротик действительно застрял у кабана в боку!


Он вздохнул с облегчением, увидев, что лесные люди опустили свои луки.


— Про себя я называю его преследователем, — продолжал Торак. — У него такое же лицо, как у вас… Нет, нет, я хотел сказать: у него на лице тоже татуировка в виде листьев, но само лицо маленькое, как у ребенка. А на руках и на ногах у него когти.


Женщина-вождь отшатнулась. Губы ее превратились в тонкую полоску, покрытое татуировкой лицо сильно побледнело.


— Ты должен немедленно уйти отсюда, — тяжело дыша, вымолвила она. — Если сделаешь еще хоть шаг в сторону Истинного Леса, то клянусь всеми деревьями, давшими мне жизнь, следующий твой шаг принесет тебе смерть!


Торак посмотрел ей прямо в глаза и увидел в них страх.


— Так ты знаешь, кто он, верно? — медленно проговорил он. — Скажи же, кто меня преследует? Ведь тебе это прекрасно известно!


Женщина-вождь не ответила. Она снова слегка махнула рукой, и ее спутники разом повернулись к ней спиной и растворились среди деревьев.


— Нет! — крикнул Торак, бросаясь за ними. — Сперва скажите мне, кто он! Скажите мне хотя бы это!


У самой его щеки просвистела стрела.


— Скажите, кто меня преследует! — еще громче крикнул он.


Женщина-вождь, уже готовая тоже исчезнуть в чаще, в последнюю секунду все же обернулась и прошептала:


— Токорот…


— Но что это значит? — спросил Торак.


— Токорот…


И ее зеленое лицо пропало в листве.


Но еще долго после того, как она растворилась в зелени Леса, это имя звучало в ушах Торака, точно высказанная вслух дурная мысль: Токорот…





Глава двенадцатая






— Токорот? — спросила Ренн, баюкая перевязанную руку. — А что это такое?


— Не здесь! — резко оборвала ее Саеунн.


И, не сказав больше ни слова, решительно двинулась через всю стоянку. Согнутая и скрюченная, точно старое дерево, исхлестанное бурями и ветрами, ходила она удивительно быстро, расчищая себе путь посохом. Они миновали тех, кто занимался чисткой и вялением рыбы, прошли мимо Сторожевой Скалы и углубились в тенистую речную горловину. Саеунн не оглядывалась: она была совершенно уверена, что Ренн следует за нею.


Закусив от досады губу, Ренн действительно спешила следом за колдуньей. И успела заметить, проходя по стоянке, что люди посматривают на нее столь же опасливо, как и на старую колдунью. Теперь Ренн все чаще воспринимали как ученицу Саеунн. И самой Ренн это страшно не нравилось.


Всего три дня назад болезнь впервые появилась среди них, но с тех пор в племени заболели еще четверо. Чтобы они не принесли вреда ни себе, ни другим, Фин-Кединн пошел на весьма крутые меры: больных заперли в пещере на том берегу реки и постоянно охраняли.


Ренн прямо-таки чувствовала запах висевшего в воздухе страха. Невозможно было не заметить, какой ужас таится в глазах людей. Неужели я буду следующим? А может, ты?


Она страшно боялась, что из-за того укуса на руке следующей будет как раз она. Ей просто необходимо было поделиться с кем-то своими опасениями и услышать, что она ошибается. Но Саеунн запретила ей говорить об этом.


В былые времена это бы Ренн ни за что не остановило, она всегда открыто выказывала неповиновение Саеунн и не видела причин изменять своим привычкам. Но сейчас рядом не оказалось никого из тех, кому она обычно поверяла свои тайные мысли и опасения. Ослак умер. Ведна вернулась к своим сородичам в племя Ивы. Торак исчез.


Ох уж этот Торак! Прошло уже два дня, но стоило Ренн вспомнить о нем, и она тут же приходила в ярость. Он ей больше не друг! Друзья не убегают прочь, не сказав ни слова и оставив «на память» лишь какой-то раскрашенный камешек!


Чтобы как-то отвлечься от мучительной тревоги, Ренн каждый день уходила на охоту, и, поскольку она была очень хорошей охотницей, Фин-Кединн отпускал ее. Именно во время охоты она и получила тот укус. Так что и в этом она отчасти тоже винила Торака.


Это случилось утром. Встав на рассвете, Ренн шла по окутанному туманной дымкой Лесу к густому орешнику на юго-восточном краю речной долины, где накануне поставила несколько ловушек.


Добравшись туда и осмотрев ловушки, она уже решила, что все они пусты, но тут со дна одной из них донесся тихий шорох.


И Ренн, позабыв первое, и основное, из тех правил охоты, которым учил ее Фин-Кединн, не глядя сунула руку в ловушку.


Боль была просто ужасной. От вопля Ренн весь Лес, казалось, содрогнулся, даже лесные голуби с шумом слетели с ветвей.


Подвывая, она потянула руку, но тот, кто ее укусил, держал крепко. Видеть его она не могла — ловушку скрывала слишком густая листва, — но и вырвать из его зубов руку ей тоже не удавалось. Тогда, выхватив нож, Ренн решительно, не глядя, во что-то его вонзила — и в ужасе отпрянула. Это оказалась не гадюка и не ласка, это был РЕБЕНОК! Сверкнули из-под грязных волос блестящие глаза, мелькнули острые коричневые зубы, впившиеся ей в ладонь…


Она снова замахнулась ножом, надеясь отпугнуть его, — и невиданное существо, злобно на нее глянув, выпустило ее руку, зашипело — да-да, зашипело, точно разгневанная росомаха! — и исчезло.


А через несколько мгновений к Ренн подбежали Тулл и Фин-Кединн с топорами наготове.


Ренн и сама не поняла, почему сразу не рассказала им о том, что с ней случилось. Пряча руку за спиной, она постаралась скрыть и то, как потрясена и испугана столь неожиданным нападением.


— До чего же глупо я поступила! Сунула руку в ловушку, даже не заглянув туда! — с нервным смехом призналась она. — Мне еще повезло, что это была всего лишь ласка!


Тулл вздохнул с явным облегчением и тут же пошел назад, на стоянку. Но Фин-Кединн уходить не спешил и пытливо смотрел на Ренн. Она молчала, хоть глаз и не отвела.


И вот теперь, когда старая колдунья наконец остановилась, углубившись в горловину реки уже шагов на двадцать, Ренн не выдержала.


— Так что же это было такое? — снова спросила она, настороженно озираясь. Она не любила заходить сюда и редко это делала без особой надобности.


Даже в полдень все здесь укрывала густая тень. В горловине всегда было полутемно, ее мрачные крутые берега скрывали от глаз все, кроме узкой полоски неба. Широкая Вода тоже явно не любила эту горловину: она сердито неслась по ней, словно стараясь поскорее миновать хаотичное нагромождение валунов.


Ренн вздрогнула: тут любой «токорот» подкрадется к тебе сзади, а ты и не заметишь…


— Токорот, — пробормотала Саеунн, заставив Ренн подпрыгнуть от неожиданности.


— Но что это такое?


Саеунн не ответила. Поджав ноги и натянув на костлявые колени свою длинную рубаху, она скорчилась на клочке красноватой глины у самой воды. Из-под края рубахи торчали ее босые ноги с коричневыми загнутыми ногтями.


Как-то раз Торак сказал Ренн, что Саеунн напоминает ему ворона. «Старого ворона, в котором уже никаких добрых чувств не осталось». Самой же Ренн колдунья казалась больше похожей на выжженную солнцем землю: иссохшую и очень-очень твердую. Но насчет добрых чувств Торак был прав. Ренн знала старую колдунью всю свою жизнь, но ни разу не видела, чтобы та улыбалась.


— С какой это стати я тебе о токороте рассказывать буду? — отрывисто прокаркала Саеунн. — О токороте ты, видите ли, узнать захотела, а колдовству учиться у тебя желания нет!


— А мне колдовством заниматься не нравится! — насупилась Ренн.


— Но у тебя к этому призвание. Ты обладаешь даром предвидения.


— У меня и к охоте призвание, но ты…


— Ты просто забиваешь себе голову этой охотой! — сердито отрезала Саеунн. — Собственной судьбы избежать хочешь. Все, что угодно, лишь бы не становиться колдуньей!


Ренн набрала полную грудь воздуха, стараясь сдержать гнев. Спорить с Саеунн — все равно что пытаться расколоть кремень с помощью перышка. К тому же Ренн чувствовала: в словах колдуньи есть доля правды.


И она решила пока проявить терпение.


— Расскажи мне, пожалуйста, кто такой токорот, — кротко попросила она.





— Токорот, — начала Саеунн, — это ребенок, которого растили в одиночестве и в полной темноте, как призрака или злого духа.


И стоило ей заговорить, как небо совсем помрачнело и пошел мелкий дождь, покрывая оспинками красноватую землю на берегу.


— Токорот, — продолжала колдунья, — не знает ни добра, ни зла, ни правды, ни неправды. Он совершенно лишен милосердия, ибо его учили лишь ненавидеть этот мир. Он не подчиняется никому, кроме своего создателя. — Саеунн неотрывно смотрела на черную, быстро бегущую воду. — Он — один из тех, кого обитатели Леса боятся больше всего. Я и не думала, что за свою жизнь услышу хоть об одном токороте.


Ренн посмотрела на укушенную токоротом руку. Несмотря на повязку из мать-и-мачехи с паутиной, которую наложила Саеунн, рана мучительно болела.


— Ты сказала «кроме своего создателя». Кого ты имела в виду? — спросила Ренн.


Высохшей лапкой, похожей на коготь ворона, Саеунн стиснула посох и пояснила:


— Того, кто похитил этого ребенка. А потом, пленив злого духа, поместил его в тело пленника, точно в ловушку, превратив несчастное дитя в призрака.


Ренн недоверчиво покачала головой:


— Но почему же я никогда прежде об этом не слыхала?


— В наши дни лишь очень немногие знают о токоротах, — сказала Саеунн. — Еще меньше тех, кто осмеливается говорить о них. И потом, — прибавила она, пристально глядя на Ренн, — ты ведь совсем не хотела учиться магии и колдовству. Или ты об этом забыла?


Ренн вспыхнула.


— А как их создают? — спросила она.


И удивилась, увидев, что уголки безгубого рта колдуньи изогнулись в одобрительной гримасе, весьма напоминавшей улыбку.


— Ты смотришь в корень, это хорошо. Именно так и поступают настоящие колдуны.


Ренн промолчала.


Саеунн начертила на земле какую-то метку, не показывая ее Ренн.


— Считаюсь, что черная магия, которой пользуются при создании токорота, — сказала она, — давным-давно позабыта. Во всяком случае, так думали мы. Но, видно, кто-то заново постиг это искусство. — Колдунья убрала руку, и Ренн стал виден изображенный ею символ: трезубец, знак Пожирателей Душ.


В общем-то Ренн именно это и ожидала увидеть и все же была потрясена, когда ее подозрения подтвердились.


— Но… КАК ИМЕННО их создают? — снова спросила она, и тихий голос ее был едва слышен за ревом Широкой Воды.


Саеунн опустила подбородок на колени и, сжавшись в комок, уставилась на воду Ренн проследила за ее взглядом — вниз, к самому темному дну реки.


— Сперва, — начала колдунья, — добывают ребенка. Скорее всего, просто похищают, когда родные на минутку отвернутся. Ребенка начинают искать всем племенем, думая, что он заблудился в Лесу. Но никогда не находят. И тогда людям остается только оплакать малыша и считать, что он либо действительно заблудился, либо его утащили рысь или медведь.


Ренн кивнула. Она знала людей, у которых именно так пропал ребенок. Все их знали, и ей всегда было их ужасно жаль. Она ведь тоже очень рано потеряла родителей. Ее отец пропадал целых пять месяцев, пока не нашли его тело. Ренн тогда было семь лет, и она хорошо запомнила, сколь мучительна неизвестность.


— На самом деле для этого ребенка куда лучше было бы, — мрачно продолжала Саеунн, — чтобы его медведь съел. Стать добычей дикого зверя куда лучше, чем токоротом.


Ренн нахмурилась:


— Почему? Ведь он, по крайней мере, остается жив.


— Жив? — Саеунн сжала в кулачок свою костлявую лапку. — Да его годами, месяц за месяцем держат в темноте, в холоде, так что он едва дышит! И еды ему не дают никакой, кроме гнилого мяса летучих мышей, причем вместе с мышиным пометом! Но хуже всего то, что он совершенно не видит людей. Никого. По крайней мере до тех пор, пока совершенно не позабудет даже прикосновение материнской руки, не позабудет даже собственное имя.


Ренн вдруг стало холодно, словно и ей в душу проникало то страшное зло, о котором рассказывала Саеунн.


— А затем, — сказала Саеунн, — когда от ребенка уже не осталось почти ничего, кроме пустой оболочки, его создатель с помощью магии призывает злого духа, заманивает его в тело токорота и запирает там.


— Ты хочешь сказать, заманивает в тело ребенка, — пробормотала Ренн. — Он ведь пока еще ребенок.


— Нет, это уже не ребенок, а призрак, — ровным тоном возразила Саеунн. — И души его теперь навечно пребывают в рабстве у злого духа.


— Но…


— Почему ты в этом сомневаешься? — спросила Саеунн.


— Потому что он все еще остается ребенком! И может быть, его еще можно спасти…


— Дурочка! Никогда не позволяй доброте сбивать тебя с толку! Скажи-ка мне: что такое злой дух? Быстро! Отвечай!


Теперь уже рассердилась Ренн:


— Это все знают! Зачем ты заставляешь меня отвечать на глупый вопрос?


— Не спорь, девочка, делай, как я говорю!


Ренн, с трудом заставив себя смириться, сказала:


— Злой дух начинает существовать, когда кто-то умирает и его души разбредаются в разные стороны. Первым делом умерший утрачивает свою племенную душу. Поскольку у него остаются только его телесная душа и внешняя душа, Нануак, он более не чувствует своей принадлежности ни к одному из племен и не понимает, что правильно, а что неправильно. И начинает ненавидеть живых… — Ренн вдруг умолкла: ей вспомнилось, как прошлой осенью она глядела в глаза злому духу и не видела в них ничего, кроме горячей, испепеляющей ненависти. — И с этих пор он существует только для того, чтобы уничтожать все живое! — выпалила она. — Только уничтожать!


Колдунья ударила своим посохом о землю и издала карканье, весьма похожее на смех.


— Хорошо! Хорошо! — Она наклонилась вперед, и Ренн увидела, как на виске у нее пульсирует толстая темная жилка. — Вот ты и описала токорота. Он, конечно, может выглядеть как ребенок, но не позволяй себя одурачивать! Это всего лишь телесная оболочка. Злой дух победил. Души того ребенка похоронены так глубоко, что им никогда оттуда не выбраться.


Ренн обхватила себя руками, ее бил озноб.


— И как только можно сотворить такое с ребенком!


Саеунн лишь пожала костлявыми плечами, словно существование зла было для нее слишком очевидным, чтобы об этом имело смысл рассуждать.


— А для чего создают токоротов? — спросила Ренн. — С чего кому-то вдруг пришло в голову создать такое существо?


— Чтобы заставить кого-то — скажем, тебя — что-либо сделать. Чтобы проскользнуть в твое жилище. Чтобы что-то украсть. Чтобы кого-то изуродовать. Или запугать до смерти. Как ты думаешь, почему Фин-Кединн каждую ночь выставляет сторожей?


Ренн охнула и спросила:


— Ты хочешь сказать… Так ты знала, что токорот здесь?


— С тех пор как пришла болезнь. Мы только не знали, почему он здесь появился.


Ренн задумалась.


— Значит… ты считаешь, что болезнь принес токорот?


— Токорот лишь выполняет приказ своего создателя.


— Пожирателя Душ?


Саеунн кивнула:


— Токорот вызывает болезнь по приказу своего хозяина, а вот как именно, мы понять не можем.


Ренн снова помолчала, потом сказала задумчиво:


— Мне кажется, Торак его видел. Перед уходом он пытался предупредить меня. Но… он не понял, кто это был. — И тут в голову ей пришла новая мысль. — А что, если этот токорот не один?


— О, я думаю, в этом мы можем не сомневаться!


Ренн обдумала ответ колдуньи и спросила:


— Значит, один из токоротов может находиться здесь, а другой — отправиться вслед за Тораком?


Саеунн только руками развела.


Внезапно Лес, в котором Ренн выросла с рождения, показался ей полным тайной угрозы.


— Но ПОЧЕМУ они вызывают болезнь? ЧТО им нужно?


— Не знаю, — покачала головой Саеунн.


И это испугало Ренн больше всего. Ведь Саеунн — колдунья, она должна это знать!


Ренн чувствовала, как по спине ползет противный холодок. Глядя на кипящую темную воду, она думала о том, как Торак идет сейчас на восток и, возможно, его по пятам преследует некто куда более ужасный, чем все то, с чем ему доводилось сталкиваться прежде…


— Ты уже не сможешь предупредить его об опасности, — строго сказана ей Саеунн. — Слишком поздно. Тебе никогда его не найти в Сердце Леса.


— Я знаю, — сказала Ренн, не оборачиваясь.


А про себя прибавила: «И все-таки я непременно попробую его отыскать!»





Глава тринадцатая






Волк не мог отыскать Большого Бесхвостого, но понимал, что должен продолжать попытки. Один раз он учуял его запах в зарослях молоденьких буков — там Большой Брат выкопал себе Логово, — но потом снова его запах потерял. Запах Большого Брата был перемешан с запахом кабана и жуткой вонью, исходившей от того Зла, которое охотилось в Лесу. И еще чувствовался новый запах — запах злого духа. Этот запах Волк усвоил с детства, он будил в его душе самые горькие воспоминания.


Волк еще раз сменил направление, но так ничего и не обнаружил. И все это время страх, щелкая зубами, гнался за ним по пятам.


Большой Гром сердился на него за то, что он покинул Священную Гору. Волк чувствовал это каждой шерстинкой, и в лапах неприятно покалывало. Он знал: Большой Гром гонится за ним и вскоре непременно нападет.


Наверху совсем потемнело, сердитое дыхание Большого Грома раскачивало ветви деревьев. Звуки становились все громче, запахи острее — так бывало всегда, стоило Грому заворчать.


Наконец Волк почуял след Большого Бесхвостого и чуть не завыл от радости. Теперь он ясно видел впереди цель и мчался к ней, вспугивая дичь. Впрочем, все понимали, что ни на кого охотиться Волк не будет. Бобер скользнул с речного берега в воду и спокойно поплыл к своей норе. Самка благородного оленя с детенышем нырнула в спасительные заросли.


Большой Гром с яростью обрушивал на Лес струи воды, прибивая к земле папоротники и клоня деревья, как траву. Раздался оглушительный грохот — и сверху на Волка обрушился Яркий Зверь, Который Больно Кусается, промахнувшись всего на ширину лапы. Зато он попал в росшую рядом сосну. Дерево пронзительно вскрикнуло, и Яркий Зверь тут же пожрал его целиком. Волк успел отскочить — но один из детенышей Яркого Зверя упал прямо перед ним и больно укусил его за переднюю лапу. Взвизгнув, Волк высоко подпрыгнул и бросился прочь, в носу у него стоял запах умирающего дерева.


Он был испуган, как маленький волчонок. Ему очень хотелось, чтобы рядом оказалась мать. И Большой Бесхвостый Брат. Он чувствовал себя очень одиноким, и ему было очень, очень страшно.





Ренн была совсем одна в чаще Леса и уже начинала бояться.


Еще два дня назад она тайком ушла со стоянки, но Торака так и не нашла. Дважды она слышала какие-то безумные вопли, эхом разносившиеся по всему Лесу, а один раз у нее над головой что-то подозрительно зашуршало в ветвях. Теперь у нее было такое ощущение, словно за каждым кустом, за каждым деревом скрывается токорот.


К тому же приближалась гроза. Великий Дух явно был разгневан.


В просвете между ветвями Ренн видела край серого, как волчья шкура, облака, то и дело слышалось ворчание грома. Оставаться в Лесу становилось опасно, нужно было поскорее где-нибудь укрыться от грозы.


На восточном краю долины, среди гранитных утесов, Ренн приметила несколько темных пятен — вполне возможно, это пещеры. И она бросилась бежать туда, на бегу прихватывая с собой валежник для костра.


Гроза разразилась, как всегда, внезапно. Великий Дух своими ударами пробивал тучи насквозь, выпуская наружу дождь и слепящие зигзаги молний, которые так и сверкали над Лесом. Неподалеку вспыхнуло дерево. Если Ренн не поостережется, то вполне может стать следующей жертвой.


Наконец она отыскала пещеру, но, хоть и промокла насквозь, сразу войти в нее не решилась. Любая пещера может оказаться и убежищем, и смертельно опасной ловушкой. Так что Ренн, стоя у самого входа, сперва внимательно осмотрелась, пытаясь обнаружить следы медведя или кабана и удостовериться, что здесь можно стоять в полный рост и верхний свод достаточно мощный, иначе молния запросто могла бы найти подходящую щелку и ударить ее в голову. Решив наконец, что никакой опасности нет, Ренн прошла в глубь пещеры.


Она вся дрожала от холода и мечтала согреться у костра, но сперва все же позаботилась об оружии: вытащила лук из чехла, сшитого из шкурок лосося, и повесила его на корень, торчавший из стены пещеры. Затем высыпала из колчана стрелы, чтобы их просушить, иначе они могли согнуться. И только после этого разожгла костер.


Снаружи бушевала гроза.


«Интересно, — думала Ренн, — а где сейчас Торак, нашел ли он убежище от бури?»


Проследить его путь от стоянки оказалось нелегко, сперва Ренн могла лишь догадываться, куда он пошел. Она разумно предположила, что Торак наверняка будет держаться подальше от привычных троп племени, но какое именно направление он выбрал? Медведи и другие лесные охотники предпочитают оставаться неподалеку от реки, к берегам которой приходят на водопой те, на кого они охотятся, а это значит, что протоптанные лосями и оленями тропы находятся чуть выше. Ренн не сомневалась, что после событий прошлой осени Торак, конечно же, постарается избегать встреч с медведями и, скорее всего, выберет тропу, протоптанную кем-то из копытных.


Она поняла, что была права, когда наткнулась на сделанный Тораком шалаш, однако ее до смерти перепугало то, что шалаш оказался полностью разрушен рухнувшим на него ясенем. И испытала огромное облегчение, не обнаружив там тела Торака; а вскоре увидела неподалеку и новый шалаш. Ренн сразу поняла, что это шалаш Торака, потому что его кострище имело форму звезды, а люди племени Ворона никогда так костры не разводят.


Но на следующее утро она опять потеряла его след. Он оказался совершенно затоптан кабаном…


Услышав, как шипит и плюется костер, Ренн очнулась от грустных мыслей и вернулась к действительности.


Укушенная токоротом рука мучительно ныла. Сев поближе к огню, она вспомнила острые коричневые зубы токорота, его злобное шипение…


— Нет, надо все-таки чего-нибудь поесть, — сказала она вслух, чтобы отогнать эти неприятные видения.


В ранце у нее было вяленое лосиное мясо, копченая рыба и лепешки из лосося — хотя, желая схитрить, она взяла не свежие, только что приготовленные лепешки, а воспользовалась личным запасом Саеунн и прихватила из ее жилища аккуратную стопку рыбных лепешек, уложенную в длинную высушенную кишку зубра.


Ренн вытащила одну лепешку, отломила кусочек для хранителя племени, а остальное съела. Эти лепешки сохранились со времен прошлогоднего улова, но были еще вполне хороши. Их вкус остро напомнил Ренн о родном племени.


Перед ней лежал плетеный колчан, плести такие колчаны ее научил Ослак. На пальцы левой руки она надела два кожаных колечка-оберега, подаренные ей Бедной. Ее правое запястье украшал браслет-оберег из полированной зеленой слюды, который сделал для нее Фин-Кединн, когда учил ее стрелять. Ренн редко снимала этот браслет, из-за этого брат частенько поддразнивал ее. Брат… Он погиб минувшей зимой. И Ренн постаралась отогнать болезненные воспоминания.


Чтобы немного развлечься, она вытащила из ранца маленький свисток из птичьей косточки, который Торак подарил ей прошлой осенью. Свисток, правда, совсем не свистел, но Ренн всегда носила его с собой — он издавал звуки, которых она не могла слышать, зато прекрасно слышал Волк, и однажды это спасло ей жизнь.


Вот и теперь она, повертев свисток в руках, нерешительно подула в него.


Но, естественно, ничего не произошло.


Она, впрочем, ничего и не ожидала. Ведь Волк так далеко отсюда, на Священной Горе…


Чувствуя себя невероятно одинокой, Ренн развернула спальный мешок и улеглась поверх него у огня, свернувшись клубком.





Проснулась она от ощущения, что в пещере наверняка есть кто-то еще.


Гроза уже пронеслась, но дождь все еще лил как из ведра; вода, журча, просачивалась сквозь невидимые щели в стенах пещеры. Костер почти потух и еле светился. А за ним, у самого входа в пещеру, в темноте кто-то прятался, и этот «кто-то» внимательно следил за Ренн.


Она быстро вскочила, нащупав в полутьме свой топор.


У входа в пещеру качнулась какая-то тень, однако тень была, пожалуй, слишком большой для токорота. Кто это там? Рысь? Медведь?


Впрочем, сопение медведя она бы, конечно, услышала. И он ни за что не стал бы прятаться у входа, а влез бы внутрь.


Но отчего-то эти мысли Ренн отнюдь не успокоили.


— Кто там? — спросила она.


И скорее почувствовала, чем услышала, что незваный гость сделал шаг вперед. Кто бы это ни был, двигался он легче дыхания.


И тут перед ней вспыхнули два горящих глаза.


Ренн громко вскрикнула.


Неведомое существо тут же отступило назад, но вскоре опять подошло к самой границе освещенного потухающим костром круга.


И у Ренн перехватило дыхание.


Это был волк. Большой, с мохнатой, насквозь промокшей серой шкурой. Низко опустив голову, он настороженно принюхивался, но не казался ни грозным, ни испуганным. Просто несколько напряженным.


Ренн рассматривала густой черный чепрак на спине волка, его большие янтарные глаза.


Янтарные глаза…


Не может быть!


Она медленно положила на землю топор.


— ВОЛК! НЕУЖЕЛИ ЭТО ТЫ?





Глава четырнадцатая






— Волк, это ты? — снова спросила Ренн.


Хвост у волка был опущен, но он слабо вилял им, уши настороженно стояли торчком. Он внимательно наблюдал за Ренн, но в глаза ей смотреть избегал — и весь дрожал, хоть она и не могла сказать отчего — от холода, от страха или от возбуждения.


Ренн вскочила на ноги:


— Волк! Это же я, Ренн! Ох, Волк, ведь это ты, правда?


Но в ответ на ее радостные вопли волк с тихим ворчанием попятился, горестно, как показалось Ренн, посвистывая носом.


Ренн не помнила, с помощью каких звуков Торак здоровался с Волком, и, опустившись на четвереньки, ласково улыбнулась, пытаясь заглянуть ему в глаза.


Что, похоже, было совершенно неправильно. Волк отвернулся и снова попятился.


А может, это вовсе и не Волк? Когда они виделись в последний раз, он был еще совсем волчонком. Неужели он успел так вымахать? Теперь это был взрослый волк, от носа до хвоста раза в полтора длиннее самой Ренн. И, стоя рядом с ним, она видела, что в холке он ростом ей до пояса.


Раньше у него была пушистая светло-серая шерстка с черными пятнышками на плечах. Теперь он весь был покрыт густой и блестящей серой шерстью с промельками белого, черного, серебристого и рыжего, как у лисы. Но плечи и спину ему по-прежнему укрывал черный чепрак. И эти невероятные янтарные глаза!


Гром грянул прямо у них над головой.


Ренн даже присела от неожиданности.


Волк взвизгнул и метнулся к дальней стене пещеры. Он прижал уши и весь дрожал.


«Кто бы он ни был, — думала Ренн, — он все-таки еще не совсем взрослый. Он только кажется большим, а в душе по-прежнему отчасти волчонок».


И она ласково и негромко сказала ему:


— Не бойся, все хорошо. Здесь ты в безопасности.


Уши волка шевельнулись: он явно прислушивался.


— Волк, это ты? — снова спросила Ренн. — Это ведь ты, правда?


Волк, склонив голову набок, посмотрел на нее.


И тут Ренн догадалась. Из мешочка с припасами она вытащила горсть сушеной черники и на ладони протянула ему. Малышом Волк чернику просто обожал.


Волк потянулся к ее протянутой руке, смешно пошевелил черным носом и деликатно слизнул угощение.


— Ох, Волк! — радостно вскричала Ренн. — Значит, это все-таки ты!


Он снова метнулся в тень, испуганный ее криком.


Ренн вытряхнула на ладонь еще немного сушеной черники. Поколебавшись, волк все же подошел и быстро смахнул ягоды языком. Потом осторожно потрогал зубами колечки-обереги. Чтобы его отвлечь, Ренн положила на землю лепешку из лососины. Волк очень знакомым ей жестом тронул лепешку передней лапой — и сглотнул ее целиком, не жуя.


Еще четыре рыбные лепешки одна за другой последовали в волчью пасть. Теперь Ренн уже не сомневалась: это Волк. Тот Волк, которого она так хорошо знала, очень любил лепешки из лососины.


Она на четвереньках подползла к нему и, погладив по светлой шерсти на шее, прошептала:


— Это же я, Ренн.


Но Волк опять вскочил, отбежал к выходу из пещеры и, поскуливая, принялся бегать там кругами. Ренн поняла, что опять сделала что-то не так.


В отчаянии она отошла к костру и села.


— А ты здесь зачем, Волк? — спросила она, хоть и знала, что он ее слов не поймет. — Ты тоже хочешь отыскать Торака?


Волк слизнул с лап рыбные крошки, пересек пещеру и улегся у ее дальней стены, положив морду на лапы.


Гроза отходила к северу: Великий Дух решил вернуться в свои горные чертоги. Пещеру наполняло журчание дождевых струй и сильный запах мокрой волчьей шерсти.


Ренн страшно хотелось рассказать Волку, как она рада его видеть, и спросить, не видел ли он следов Торака, но она не знала, как это сделать. Она никогда особенно не прислушивалась, когда Торак разговаривал с Волком. Это вызывало в ее душе какую-то странную тревогу, ей начинало казаться, что и Торака она по-настоящему совсем не знает. Теперь же она тщетно старалась вспомнить хоть какие-то звуки из их «волчьих» бесед.


«Волки, — сказал ей как-то Торак, — в отличие от нас, совсем мало говорят с помощью голоса. И гораздо больше — с помощью лап и хвоста. А еще — шерсти, ушей, ну и… всего тела».


«Но у тебя же нет хвоста, — резонно заметила Ренн. — И шерсти нет. И ушами ты двигать не умеешь. Как же ты с ним разговариваешь?»


«Я действительно понимаю не все, что он говорит мне. Это очень трудно! И все же мы как-то ухитряемся сказать друг другу самое главное».


Если уж Торак говорил, как ему трудно говорить с Волком, то вряд ли это получится у нее. Но если они так и не сумеют сказать друг другу ни слова, то как сможет Волк помочь ей отыскать Торака?





Этой бесхвостой самки Волк совершенно не понимал!


Ее радостное повизгиванье, впрочем, убедило его, что настроена она вполне дружелюбно, но все остальное было совершенно не ясно: порой она вроде бы угрожала, порой извинялась, а порой явно чувствовала себя очень неуверенно.


Сперва она, похоже, обрадовалась, увидев его, хотя он чувствовал, что она полна страха и недоверия. Потом она вдруг самым непристойным образом уставилась на него, да еще и на четвереньки встала! Она, правда, сразу же попыталась извиниться и угостила его черникой и вкусной плоской рыбкой без глаз с запахом можжевельника. А потом еще и горло ему почесала. В общем, Волк настолько запутался, что от волнения даже забегал кругами.


Теперь, когда Тьма давно кончилась, Волку надоело ждать, когда же она наконец проснется. Он взял да и прыгнул на нее, предлагая поиграть.


Но она его оттолкнула и что-то сказала на языке бесхвостых. Звучало это примерно как «Ди! Ди!». Волк помнил, что такие звуки издавал и Большой Бесхвостый Брат. Похоже, они заменяли бесхвостым рычание.


Он оставил бесхвостую самку в покое и дал ей возможность прийти в себя и, спотыкаясь, выбраться из пещеры. Сам же он отошел в сторонку, обследовал их Логово и вскоре уже копал в земле ямку, наслаждаясь силой своих лап и ощущением лесной земли.


Потом Волк услыхал, как в своей норе шуршит мышь. Немного поплясав над этим местом, он поймал мышь, высоко подбросил ее и раскусил пополам. Закусил несколькими жуками и червяком и снова потрусил к пещере.


Горячий Яркий Глаз уже сиял наверху, и Волк понял, что Большой Гром отсюда ушел. С огромным облегчением Волк бежал сквозь папоротники, наслаждаясь падающими с них каплями дождя и слушая, как молоденькая сорока обследует свое гнездо после грозы, как в соседней долине большой олень чешет брюхо о ствол упавшей ели. След бесхвостой самки он отыскал уже у самой Быстрой Воды: она стояла на берегу, держа в передних лапах Длинный Коготь, Который Умеет Летать. Коготь был нацелен на утку.


Пугать уток Волк всегда страшно любил. Благодаря этой забаве он научился плавать — прыгнул, как ему казалось, в какую-то Маленькую Воду, на поверхности которой плавали листья, и сразу пошел ко дну. Сейчас ему тоже очень хотелось прыгнуть в Воду и заставить уток взлететь с испуганным шумом. Не охотиться на них, а только слегка позабавиться.


Но сперва нужно было все выяснить до конца с этой бесхвостой самкой.


Он вежливо ждал, спрашивая ее подрагиванием ушей, охотится она на этих уток или нет.


Но она на его безмолвные вопросы совершенно не реагировала.


Волк еще немного подождал. Он знал, что все бесхвостые слышат и чуют так плохо, что можно прыгать у них под самым носом, а они тебя и не заметят.


Но через некоторое время он решил, что теперь, наверное, уже можно, и пополз сквозь папоротники к тому месту, где плавали ни о чем не подозревавшие утки.


От его шумного прыжка утки, естественно, тут же взлетели, возмущенно закрякав и доставив ему огромное удовольствие.


А вот бесхвостая самка сердито закричала: «Ди! Ди!», размахивая своим Длинным Когтем, чем немало удивила Волка.


Обиженный, Волк потрусил прочь. Ей следовало все-таки сказать ему, что она охотится. Он ведь спрашивал!


Но обижался он недолго. И когда, отбежав немного, стал осматриваться, то, подумав, решил: а ведь бесхвостая самка нужна ему — нужна для того, чтобы отыскать Большого Брата.


Волк не знал, почему это так, просто в душе у него возникла та самая хорошо знакомая ему уверенность. И эта уверенность свидетельствовала о том, что ему следует остаться рядом с этой бесхвостой самкой.


Горячий Яркий Глаз был совсем наверху, когда она наконец двинулась по оленьей тропе на поиски Большого Бесхвостого. Будучи вожаком, она шла впереди, а Волк трусил за нею следом, что требовало от него определенных усилий: шла она ужасно медленно, ковыляла, как новорожденный волчонок.


Через некоторое время они остановились у Маленькой Воды, и бесхвостая самка дала ему немного той пахнущей можжевельником рыбки. Но когда Волк лизнул ее в морду и, тоненько скуля, попросил еще, она засмеялась и оттолкнула его.


Он все еще размышлял над тем, почему она засмеялась, когда ветер вдруг переменил направление, и ему прямо в ноздри ударил знакомый запах.


Волк замер. Потом поднял морду и стал сильно и глубоко втягивать ноздрями воздух. Да! Это был он, самый лучший запах в Лесу! Запах Большого Бесхвостого Брата!


Волк повернул назад и, следуя за оставшимся в воздухе следом, бежал до той самой сосны, которой несколько дней назад Большой Бесхвостый коснулся своей передней лапой. Волк внимательно проследил, куда ведет дальше след его запаха.


Им надо вернуться назад! Они шли совсем не в том направлении! Высокий Бесхвостый и не думал углубляться в лесную чащу! Он шел в обратном направлении, туда, где Горячий Яркий Глаз опускается на землю и ложится спать!


Бесхвостая самка ушла уже слишком далеко, и Волк ее не видел, но хорошо слышал, как она с шумом пробирается сквозь густые папоротники, направляясь совсем не в ту сторону.


Он громко пролаял ей: «Не туда! Назад! Назад! Назад!»


Ему ужасно хотелось немедленно броситься догонять Большого Брата, ибо он прямо-таки шкурой чувствовал, что тот уходит все дальше и уже находится на расстоянии многих прыжков отсюда. Но бесхвостая самка по-прежнему отказывалась его понимать.


Зарычав от отчаяния, Волк бросился за ней, твердо намереваясь ее вернуть.


Она с изумлением уставилась на него.


Волк прыгнул на нее, сбил с ног и, придавив лапами ей грудь, залаял.


Она явно испугалась. Похоже, ей даже дышать было трудно.


Ну и ладно. Пусть остается!


И Волк, крутнувшись на одной передней лапе, рысью понесся на поиски Большого Бесхвостого Брата.





Совершенно ошеломленная поведением Волка, Ренн поднялась с земли и отряхнулась.


После его ухода Лес показался ей совершенно опустевшим, но гордость пока не позволяла ей воспользоваться свистком из птичьей косточки и позвать его. Ведь Волк бросил ее! Вот именно, бросил!


В чрезвычайно мрачном настроении Ренн добралась до очередной развилки и остановилась. Найти бы хоть какой-нибудь знак того, что Торак пошел именно в эту сторону! Но она ничего не находила. И видела перед собой лишь густую зеленую стену падубов и сочащихся влагой папоротников.


А с чего это Волк был так возбужден? И потом повернул на запад… Похоже, он и ее звал за собой. На запад? Но ведь это путь к Морю. С какой стати Тораку идти к Морю? Он ведь шел в Сердце Леса.


И вдруг прямо перед нею на тропе опять появился Волк.


Радость всколыхнулась в душе Ренн, но на этот раз ей удалось сдержать восторженный вопль. В прошлый раз это явно было ошибкой. А повторять старые ошибки она была не намерена.


Присев перед Волком на корточки, она тихим голосом сказала ему, что очень рада его видеть. Она очень старалась не смотреть ему в глаза, лишь иногда позволяя себе встретиться с ним взглядом.


Волк подошел к ней, виляя хвостом. Ткнулся носом ей в щеку, ласково пощекотал усами, лизнул.


Она осторожно почесала его за ухом, и он снова благодарно лизнул ей руку, на этот раз воздержавшись от попыток попробовать на вкус ее кольца-обереги.


А потом он повернулся и медленно потрусил… на запад.


— На запад? — громко спросила Ренн. — Ты уверен?


Волк обернулся через плечо, и в его янтарных глазах она прочла непоколебимую уверенность.


— Значит, идем на запад, — покорно согласилась она.


И Волк побежал по тропе, а Ренн, стараясь не отставать, последовала за ним.





Глава пятнадцатая






Торак почувствовал в воздухе привкус соли и остановился.


Этот привкус пробудил память о том, как он однажды уже побывал на морском берегу — пять лет назад. И одного раза ему оказалось достаточно.


У него над головой вздыхали на ветру сосны. Широкая Вода, раздвигая деревья и огибая валуны, стремительно неслась на север, к Морю, мечтая поскорее его достичь. А вот Тораку туда совсем не хотелось. Но ведь женщина-вождь того лесного племени ясно сказала: то, что он ищет, находится у Моря. Может быть, он сделал глупость, поверив ей? Торак с горечью сознавал: с тех пор как он покинул племя Ворона, он ни на шаг не приблизился к заветному средству от страшной болезни. Мало того, сначала он шел на восток, теперь повернул на запад — словно кто-то швыряет его, как кость на игральный камень.


Два дня назад он повернул на запад у самой границы Истинного Леса, как называла его та женщина-вождь.


Два дня и две ночи он был настороже, ожидая нападения преследователя. Но тот, явно находясь где-то рядом, больше не показывался и не затевал с Тораком своих смертельно опасных игр.


А вот прошлой ночью все вдруг переменилось к худшему — и по причине, не имевшей ни малейшего отношения к преследователю.


Торак сидел у костра, изо всех сил стараясь не уснуть, и слушал, как гроза, тихо ворча, затихает где-то в восточных холмах. Дважды до него доносился уже знакомый жестокий смех. Дважды он выбегал из шалаша, но ничего страшного не обнаруживал: лишь шелестели на ветру ветви деревьев да сверкали в небесах звезды.


А потом — откуда-то издали — до него донесся волчий вой.


С бешено бьющимся сердцем Торак напряженно пытался понять, о чем поют волки. Но вой был еле слышен, да и сосны слишком сильно шумели. Он так ничего и не смог разобрать…


В отчаянии Торак упал ничком на землю, широко раскинув руки и прижав ладони к земле — так можно порой уловить даже самые слабые колебания земли, с помощью которых иногда общаются между собой волки.


Нет, ничего он не слышал!


Может, ему померещился этот вой? Просто послышалось то, что ему так хотелось услышать?..


Почти всю ночь Торак не спал, но волки молчали. Да нет, конечно же, ему просто померещилось! Но в душе он знал, что действительно слышал этот вой.


К действительности его вернул пронзительный крик какой-то морской птицы.


Деревья справа стали редеть. Торак решил посмотреть, что там, и чуть не свалился с обрывистого утеса. Утес был невысоким, но совершенно отвесным. У его подножия земля стала более рыхлой, из нее выступали наружу узловатые корни деревьев. Над головой с пронзительными, тревожными криками метались морские птицы. Похоже, на этом утесе они гнездились.


Теперь Торак вел себя куда осторожнее. Оставив утес справа, он снова двинулся на запад. Сосновые иглы, толстым слоем устилавшие землю, делали его шаги совершенно бесшумными. Вокруг стояла такая тишина, что даже собственное дыхание показалось Тораку слишком громким. Наконец начался пологий спуск, деревья перед ним вдруг расступились, и в глаза ударил ослепительно-яркий солнечный свет. Он вышел из Леса.


Но стоило ему увидеть Море, как вновь нахлынули горькие воспоминания.


Ему тогда исполнилось семь лет, и он прямо-таки кипел от возбуждения и восторга. Еще бы: до сих пор отец держал его вдали от людей, но сегодня они вместе шли на Большой Совет племен.


Отец не сказал Тораку, почему они идут туда, и не объяснил, зачем нужно вымазать лицо ягодным соком. Он просто превратил все в игру, сказав, что лучше, если никто не узнает их имен.


Тораку эта игра показалась просто замечательной. В своем детском невежестве он считал, что и все остальные люди на Совете будут считать точно так же.


Когда они добрались до устья Широкой Воды, ее берег оказался прямо-таки усыпан множеством жилищ, точно разноцветными пятнами. Торак никогда еще не видел столько всяких домов — из дерева, из коры, из дерна, из шкур… И такого количества людей он тоже никогда еще не видел…


Однако его радостное возбуждение продолжалось недолго. Другие дети сразу почуяли в нем чужака и сомкнули ряды для совместной атаки.


Первой бросила в Торака камень какая-то девчонка из племени Гадюки. У нее были пухлые, как у белки, щеки, и она насмешливо кричала: «Твой отец сумасшедший! Он потому и сбежал из своего племени, что проглотил дыхание призрака!» Противной девчонке вторили ребятишки из племен Ивы и Лосося. «Сумасшедшие! Сумасшедшие! — весело выкрикивали они. — Лица раскрасили, а в головах пусто!»


Если бы Торак был постарше, он бы понял, что тут одному не справиться, и отступил бы. Но он был еще мал, и от гнева перед глазами у него плыл красный туман: никто и никогда еще так не оскорблял его отца!


Набрав полную горсть камней, он уже приготовился дать отпор своим обидчикам, но руку его перехватил подошедший отец. Странно, отца, похоже, эти оскорбления совсем не задевали! Он только засмеялся, подхватил Торака на руки, высоко подбросил и пошел с ним назад, к Лесу.


И в ту ночь, когда он умер, он тоже смеялся. Смеялся над шуткой Торака, когда они разбивали лагерь. А потом пришел тот медведь…


С тех пор прошло уже девять лунных месяцев, но временами Торак все еще не мог поверить, что отец ушел навсегда.


Иногда утром, едва проснувшись, он лежал в своем спальном мешке и думал о том, что ему очень многое нужно рассказать отцу. О Волке, о Ренн, о Фин-Кединне…


А потом понимание вновь обрушивалось на него. Нет, никогда он ничего отцу не расскажет!


«НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!» — велел он себе.


Но, сколько себе ни приказывай, это не помогало — ни тогда, ни сейчас.


Вскоре Торак добрался до узкого изогнутого пляжа, покрытого серым песком. Всюду грудами лежала пурпурная морская трава, от которой исходил сильный солоноватый и довольно противный запах. Слева хаотично громоздились скалы, их, казалось, специально пытались расколоть гигантским молотом. Справа Широкая Вода величаво несла свои воды в сверкающее Море.


Тораку стало не по себе. Этот мир был ему совсем незнаком. Чайки кричали над головой, и крики их были совсем непохожи на мелодичное пение лесных птиц. На песке виднелись чьи-то странные следы: широкая полоса, а по бокам от нее глубоко вдавленные полумесяцы и вмятины от когтей. Торак догадался, что здесь какое-то крупное, тяжелое животное волочило свое тело к воде, но не знал даже, охотник это был или добыча.


Он взобрался на скалу; под ногами хрустели крошечные белые ракушки, похожие на раковины обыкновенных улиток, но названия их он не знал. Как не знал и названия тех мясистых растений, что росли в трещинах камней, их желтые цветы трепетали на ветру.


В нескольких шагах от него черно-белая птица, похожая на сороку, но с длинным красным клювом, клюнула одну из раковин, прилепившихся к скале. Она так сильно и резко ударила клювом, что раковина раскололась. Птица съела ее содержимое и полетела прочь с громким, пронзительным криком.


Торак некоторое время смотрел ей вслед. Потом опустился на колени у самой кромки воды и стал всматриваться в этот странный, колышащийся мир. Он видел золотисто-коричневые листья, похожие на листья папоротника, и тонкие, точно нити, зеленые водоросли. Когда он опустил в воду руку и коснулся этих растений, то золотистые листья оказались слизистыми и скользкими, как мокрая оленья шкура, а зеленые водоросли липли к пальцам, точно мокрые волосы. Какое-то существо с бородавчатой оранжевой раковиной на спине, почуяв упавшую на него тень, скользнуло за камень.


От солоноватого душного запаха водорослей у Торака разболелась голова; морская вода сияла так, что слепило глаза. Торака охватило непреодолимое желание убежать обратно в Лес, спрятаться там и никогда больше оттуда не выходить.


И тут он вспомнил о лесных племенах, пораженных страшным недугом. Если он не найдет спасительного средства…


Торак заставил себя остаться на морском берегу. Взяв себя в руки, он отправился на поиски пищи.


Он не знал, что здесь, на берегу, годится в пищу, а что нет, но еще на опушке Леса нашел целую полянку сочной мари и как следует ею запасся. Сложив из плавника костер, Торак разогрел в огне несколько крупных камней, наполнил бурдюк для приготовления пищи морской водой примерно до половины, подвесил его у костра на подходящую корягу и раздвоенной палкой кинул в воду раскаленные камни. Затем туда же последовала марь и остатки зайчатины — зайца Торак поймал в силок прошлой ночью. Вскоре довольно вкусная, хотя и слишком соленая похлебка была готова.


Торак устал, но напряжение этого дня давало себя знать: спать ему не хотелось. Сняв с себя одежду, он старательно вымылся. После морской воды кожа казалась хоть и чистой, но какой-то немного липкой. Торак натянул штаны, а башмаки и куртку разложил на камнях, чтобы просушить и проветрить.


На дне ранца он наткнулся на кабаньи клыки.


Возможно, та женщина — вождь одного из лесных племен — была права. Возможно, действительно следовало бы сделать из этих клыков амулет и повесить на шею в память о друге, которого ему, Тораку, пришлось убить…


Он тщательно вымыл клыки в ямке на поверхности большого камня, где собралось немного дождевой воды, и палочкой содрал с их внутренней стороны присохшую плоть. Чистые клыки он разложил на камне, чтоб просохли.


Затем Торак натянул поперек небольшого заливчика леску с крючками из шипов ежевики; ему показалось, что там должна быть рыба — она вполне могла кормиться в более теплой воде среди водорослей. В качестве наживки он использовал кусочки мяса, которые соскоблил с кабаньих клыков. Однако чтобы крючки ушли под воду, требовались камни-грузила.


На берегу валялось сколько угодно голышей, но в ранце у Торака больше не осталось ни одной полоски сыромятной кожи, чтобы привязать камни к леске. Желания нарезать для этой цели стебли слизистых коричневатых водорослей у него что-то не возникло. В воде наверняка живет какой-нибудь Тайный Народ, вдруг эти водоросли принадлежат ему?


Пары расщепленных сосновых корней, решил Торак, будет вполне достаточно. А это означало, что нужно вернуться в Лес.


Среди деревьев он сразу почувствовал себя в безопасности и стал судорожно выдумывать причину, чтобы подольше здесь задержаться. Может, нарезать побольше сосновых корневищ? Всегда ведь полезно иметь что-то про запас. А для этого нужно зайти поглубже в Лес, потому что нельзя срезать больше двух корневищ у одного дерева…


Солнце уже садилось, когда Торак вернулся к Морю. Его вещи лежали на прежнем месте, на скале.


Почти на прежнем месте.


Кто бы ни рылся в его пожитках, сколь бы ни старался он не сдвигать вещи с места, Торак мгновенно заметил, что вещи сдвинуты, а кустик желтых цветов возле ранца слегка примят — сперва ранец стоял как раз на этом кустике. Кабаньи клыки тоже лежали не там, где он их оставил: на камне еще видны были влажные отметины в том месте, где они лежали прежде.


Торак бесшумно скользнул обратно в Лес, пригибаясь к самой земле.


«Жаль, что подлесок здесь совсем низкий», — думал он.


Вскоре шагах в тридцати от него на песчаном пляже послышались голоса. Из-за скал вылезли двое мальчишек и медленно пошли по берегу, высматривая следы.


Оба они были крупнее Торака и, скорее всего, примерно на год его старше. Лица их потемнели от загара, длинные, до желтизны выгоревшие волосы заплетены в косы и украшены раковинами. Поперек лба волосы их были перехвачены узкими полосками серой кожи, прикрывавшими глаза от солнца, отчего лица мальчишек удивительно походили на равнодушные деревянные маски.


Но Тораку вовсе не требовалось заглядывать им в глаза, чтобы понять: они задумали недоброе. Об этом свидетельствовало и их оружие: увесистые гарпуны с зазубренными костяными наконечниками и ножи из синего кремня. У того, что был поменьше ростом, имелась еще праща, заткнутая за пояс.


Они были босые, в штанах до колен, сшитых из какой-то мягкой серой шкуры, и в безрукавках, благодаря которым Торак разглядел волнистую татуировку, покрывавшую их руки. На безрукавках красовались клочки шкуры их тотемного животного: блестящей, серой, с маленькими темными пятнышками. Интересно, кто покровитель их племени? Кит? Тюлень? Торак не знал.


Но самое странное в их облике было то, что все это — и татуировку на руках, и знак покровителя племени на безрукавках — Торак мог видеть сквозь другие куртки, надетые поверх всего остального и закрывавшие их руки до запястий! Эти верхние куртки были сшиты из какой-то очень легкой и почти совершенно прозрачной желтоватой шкуры.


«Интересно, что же это за зверь такой, у которого шкура прозрачная?» — думал Торак.


— Он не мог уйти далеко, — услышал он голос того мальчишки, что был поменьше ростом.


В вечерней тишине любой звук всегда слышен особенно отчетливо.


— Он, наверное, снова среди деревьев спрятался, — сказал второй. — Как эти — как их там зовут — лошади, что ли?


Его спутник фыркнул:


— По-моему, Детлан, лошади прятаться в лесу не умеют.


— Откуда ты знаешь, Асриф? — спросил Детлан. — Ты же никогда ни одной лошади не видел.


— Зато я о них слышал, — сказал Асриф. — Ладно, пошли. Он не вернется.


— Да уж, пусть лучше не возвращается, — сказал Детлан. — Выдумал тоже! Море своим вонючим лесным барахлом пачкать!


Торак, затаив дыхание, смотрел, как мальчишки направляются к скалам.


Из-под низко нависшего над водой утеса они извлекли два длинных легких челнока, обтянутых шкурами. Таких лодок Торак еще никогда не видел: совершенно плоские, они на корме и на носу были туго обтянуты какими-то серыми шкурами. И весили наверняка совсем мало, потому что каждый из мальчишек без труда водрузил лодку на голову и понес к воде.


Торак видел, как на мелководье они опустили лодки на воду и запрыгнули в них. Затем друг за другом, ловко орудуя узким двухлопастным веслом, почти бесшумно скользнули за скалы и исчезли.


Но было ясно, что расслабляться рано. Торак прямо-таки чуял, что тут какая-то ловушка. Нет уж, лучше он подождет их здесь, в Лесу. Будучи охотником, ждать он умел отлично.


Ветер совсем стих, и вода стала гладкой, как полированная слюда. Тишину нарушали лишь легкие шлепки и причмокиванье маленьких волн, набегавших на берег, да плеск утки, щипавшей водоросли на мелководье.


Солнце село. Улетела, расправив крылья, утка. Спускались сумерки. Но сейчас, в середине Самого Светлого Месяца, ночи совсем короткие и больше похожи на затянувшийся вечер…


Торак выжидал.


Уже близился рассвет, когда он решил, что теперь-то уж вполне безопасно и можно выходить. Руки и ноги у него страшно затекли от слишком долгого лежания в неудобной позе, и он, неловко ступая, стал подниматься на скалы.


Ранец был мокрым от росы, но все его содержимое оказалось на месте.


Тораку страшно хотелось есть, и он решил сразу проверить свои рыболовные снасти. Наклонившись, чтобы вытащить леску, он отбросил в сторону целую груду водорослей, которые успел набросать ветер.


Вот только… ветра-то никакого не было! Как же эти водоросли сюда попали?


Торак рванулся назад, и в то же мгновение вокруг его лодыжки обвилась веревочная петля, свалив его на песок.





Глава шестнадцатая






Падая, Торак ударился головой о камень. Чья-то высокая фигура заслонила солнце.


Но, несмотря на боль и слепящий солнечный свет, Торак сумел разглядеть темное загорелое лицо, скрытое в тени, и очень светлые желтоватые волосы своего пленителя; в одной руке он держал нож, в другой — веревку, тугой петлей обхватившую его лодыжку.


— Я поймал его, — сказал он, обращаясь к кому-то невидимому. А Тораку пригрозил: — Лежи смирно, не то сделаю тебе очень больно. — В голосе его, впрочем, никакой злобы не чувствовалось, но было совершенно ясно, что он поступит так, как сказал.


Торак, однако, совсем не собирался лежать смирно. Он знал не так уж много боевых приемов, зато прекрасно умел с помощью хитрости отвлечь внимание противника. Когда его пленитель наклонился, чтобы связать ему руки, он выхватил нож. Незнакомый парнишка вздрогнул, невольно повернул голову, следя за движением ножа, и тогда Торак свободной ногой изо всех сил ударил его по голени. Взвыв от боли, тот рухнул на камни.


Торак мгновенно перерезал веревку на лодыжке и опрометью бросился в Лес, пригибаясь и петляя в зарослях кипрея, чтобы не дать преследователям возможности прицелиться в него из лука.


— Никуда ты от нас не убежишь, Лесной Мальчик! — услышал он за спиной чей-то насмешливый голос и сразу понял, кому он принадлежит: тому, с пращой за поясом, по имени Асриф.


Пробежав еще шагов шестьдесят, Торак припал к стволу упавшей сосны, кусая губы и пытаясь перевести дыхание, с хрипом вырывавшееся из груди и вполне способное его выдать, потому что в Лесу стояла мертвая тишина и каждый звук, производимый им, был слышен отчетливо.


— Сдавайся, ты окружен! — раздался крик второго мальчишки где-то справа, и Торак узнал голос высокого Детлана.


— Тебе лучше сразу выйти, — спокойно потребовал третий, тоже очень высокий мальчишка, стоя на скале.


«А ты попробуй заставь меня выйти!» — проворчал про себя Торак.


Прямо у него над головой по стволу дерева шмякнул здоровенный камень.


— Смотри, как бы тебе в беду не попасть, Лесной Мальчик! — поддразнил его Асриф. Судя по тому, как громко он кричал, у него явно и в мыслях не было украдкой подбираться к Тораку.


— И как только ты смог сотворить такое? — возмущенно крикнул ему Детлан.


— И, главное, почему ты это сделал? — крикнул высокий парень.


«Почему? И что я такое сделал?» — удивлялся про себя Торак. Но потом догадался: разговорами они просто пытаются его отвлечь, а сами тем временем подкрадываются все ближе.


Он быстро и осторожно огляделся. Перед ним простирался пологий, заросший густой растительностью склон холма. Ольха, ива, бледно-зеленый мох, кудрявая белая таволга… Если знаешь Лес, такая растительность скажет тебе одно: там болото. Но, судя по тому, что эти мальчишки говорили о лошадях, Леса они, похоже, совсем не знают.


Пригибаясь совсем низко к земле, Торак пополз к болоту. Судя по запаху, здесь было довольно глубоко, и вокруг главного бочажка — шагов двадцать в длину и пятнадцать в ширину — топь. Просто так не обойдешь. Придется перебираться прямо здесь, причем бесшумно. А когда он окажется по ту сторону бочага, то уж как-нибудь постарается заманить противника в трясину.


Если, конечно, сам туда не провалится.


Торак осторожно взобрался на иву, нависавшую над топью, убедившись сперва, что дерево не сухое и не гнилое. Затем прополз как можно дальше по выступающей ветке. На другой стороне болота росла ольха. Если он сможет до этой ольхи добраться…


Торак прыгнул и приземлился возле ольхи, успев ухватиться за ее ветку, но все же угодив ногами в холодную вонючую жижу. Ветка затрещала под его тяжестью, и он поспешно выдохнул слова извинения, обращенные к духу дерева.


Позади слышались крики:


— Вон он!


Преследователи ломились сквозь заросли, производя больше шуму, чем целое стадо зубров! Торак бросился вверх по склону, царапая лодыжки колючим можжевельником.


И услышал позади плеск и злобные вопли. Отлично! Они вляпались прямо в трясину.


— Грязные лесные штучки! — вопил один.


— Тебе это так не пройдет! — выл другой.


«Однако, судя по воплям, их там всего двое… — думал Торак. — А где же третий? Тот высокий парень, что стоял на скале?»


Однако времени на догадки не было. Торак мигом взлетел на вершину холма и наверняка свалился бы с утеса, если бы в последнюю минуту не схватился рукой за молоденькое деревце.


Он с трудом подавил вопль разочарования: уйти ему удалось совсем не так далеко, как он рассчитывал.


Это болотце не слишком задержит его преследователей, и даже если ему удастся сползти с крутого берега, река здесь все равно слишком широка, чтобы он решился ее переплыть, а они в своих легоньких лодчонках мигом его настигнут. Придется продвигаться вдоль берега реки вверх по течению. Торак надеялся только на то, что в Лесу ему все-таки удастся оторваться от преследователей. Но в таком случае ему придется оставить свое оружие там, на скалах, хотя нож у него, конечно, всегда с собой…


Нож…


Тот нож, который он держал сейчас в руке, сделал для него Фин-Кединн, а вот отцовский нож, самое дорогое, что у него есть, остался в ранце!


Над головой у него раздался треск — прямо на него летела здоровенная ветка, и увернуться от нее он не успел. Ветка так больно ударила его по локтю, что он невольно вскрикнул.


— Вон он, наверху! — тут же завопили его светловолосые преследователи.


И тотчас послышался уже знакомый негромкий смех. Торак поднял глаза и увидел, как среди ветвей мелькнуло и скрылось лицо из листьев.


Камень угодил ему прямо в лицо, и он упал, подмяв под себя какое-то деревце.


— Все, мы его взяли, — услышал Торак чей-то голос и сквозь пелену боли увидел того высокого парня, что стоял на скалах; парень спокойно приближался к нему, огибая сосновые стволы. — Асриф, — укоризненно сказал он, — я же просил: только не в голову. Ты же мог убить его!


Асриф засунул за пояс свою пращу и, усмехнувшись, воскликнул:


— Вот уж я бы расстроился!





И снова они побрели к тем скалам на морском берегу: Торак со связанными за спиной руками, а вокруг его пленители. Серые полоски кожи они со лбов сняли, но физиономии у них от этого симпатичнее не стали. Во всей их повадке Торак чувствовал жестокость — вон как они вцепились в свои ножи! Кстати, ножи были очень странные, а рукояти сделаны не поймешь из чего: и не из дерева, и не из рога, и не из кости.


Высокий парень, так ловко поймавший Торака, бросив веревку, подошел к нему совсем близко. У него было умное лицо и внимательные спокойные глаза — но холодные, как синий кремень.


— Тебе не следовало убегать, — тихо сказал он. — Убегают только трусы.


— Я не трус! — возмутился Торак, глядя ему прямо в глаза. Скула, в которую попал камень, сильно болела, истерзанные камнями и можжевельником ступни и лодыжки жгло как огнем.


Асриф противненько захихикал:


— Ой, и попал же ты в беду, Лесной Мальчик! — Он чем-то напоминал Тораку ласку и так же показывал острые зубы в неприятной усмешке. — Правда ведь, Бейл? Попал он в беду?


Высокий парнишка, которого, как оказалось, звали Бейл, не ответил.


— Я вот не понимаю! — сказал Дстлан, качая головой. — Пакостить Море своими лесными штучками! С какой стати ты это сделал, а? — Его густые брови сошлись над переносицей в одну сплошную линию, и Торак догадался: этот Детлан не слишком умен, зато отлично выполняет команды других.


Похоже, именно Бейл был в этой компании вожаком, так что Торак обратился к нему:


— Я не знаю, в чем вы меня обвиняете, но я никогда…


— Шкура косули — раз, — сердито бросил Бейл, — шкура северного оленя — два. Дерево из леса — три. Неужели в тебе ни капли уважения нет?


— Уважения К ЧЕМУ? — изумился Торак.


Детлан даже рот от удивления открыл.


Асриф хлопнул себя по лбу:


— Да он наверняка спятил! Точно, сумасшедший и есть!


Бейл прищурился:


— Нет. Он отлично знал, что делает. — Он обернулся к Тораку. — Ты принес свои нечистые лесные шкуры прямо на берег Моря! Ты поставил свою жалкую ловушку, трус, чтобы проткнуть наши кожаные челноки! Да еще и забросил эту дрянь прямо в воду!


— Я просто рыбу ловил, — пожал плечами Торак.


— Ты нарушил закон! — прорычал Бейл. — Ты испоганил Море своими лесными пожитками!


Глубоко вздохнув и взяв себя в руки, Торак сказал:


— Мое имя Торак. Я из племени Волка. А вы из какого племени?


— Тюленя, естественно. — Бейл похлопал по полоске серой шкуры у себя на груди. — Ты что ж, не можешь шкуру тюленя от других отличить?


— Нет, — покачал головой Торак, — я никогда тюленей не видел.


— Никогда не видел тюленей? — ужаснулся Детлан.


Асриф снова громко рассмеялся:


— Я же говорил, что он сумасшедший!


Кровь бросилась Тораку в лицо. Он сердито повторил:


— Я из племени Волка. Но я также…


— Значит, вот это как раз и означает, что ты из племени Волка? — фыркнул Асриф, ткнув куском плавника в полоску волчьей шкуры на безрукавке Торака.


Бейл презрительно оттопырил губу.


— Значит, это и есть волчья шкура? По-моему, это довольно жалкие существа.


— Ты бы никогда так не сказал, если б хоть одного из них увидел, — с жаром возразил Торак. И, повернувшись к Асрифу, гневно крикнул: — Не тронь! — Этот кусочек шкуры отец вырезал для него прошлой весной, когда они нашли в пещере мертвого волка-одиночку. С тех пор Торак с ним не расставался: зимой он был пришит к теплой куртке, а сейчас — к безрукавке. И Тораку даже подумать было страшно о том, что этот клочок волчьей шкуры вскоре может расползтись в клочья.


Бейл быстро глянул в сторону Асрифа, и тот, покорно пожав плечами, отбросил палку в сторону.


— Да, я принадлежу к племени Волка, — продолжал Торак, обращаясь к Бейлу, — но мать моего отца была из племени Тюленя. Так что, нравится это тебе или нет, а мы с тобой родственники.


— Это ложь! — гневно крикнул Бейл. — Если бы ты был нашим сородичем, то знал бы закон Моря!


— Бейл, — вмешался Детлан, — нам пора возвращаться. Она что-то беспокоится.


Бейл быстро оглянулся: по Морю шла сильная зыбь.


— Это все ты виноват! — набросился он на Торака. — Рассердил Мать-Море, испоганил Ее воды всякой дрянью!


Асриф, разумеется, тут же воспользовался случаем:


— Ох, Лесной Мальчик, та скала тебе как раз подойдет!


— Какая еще скала? — тупо спросил Торак.


И Асриф с гадкой улыбкой пояснил:


— Да есть тут один риф. Недалеко от нашего острова. Ты ведь знаешь, что такое риф, верно?


— Это такая скала в Море, — вмешался Детлан, который, похоже, все пытался постичь степень невежества Торака.


— Тебе дают бурдюк с водой, — продолжал Асриф, — и все. Никакой еды. И ты целый месяц торчишь один на этой скале. Некоторых Мать-Море оставляет в живых, а некоторых просто смывает со скалы. — Усмешка его несколько поблекла, в голубых глазах плеснулся страх. — Ну да, — повторил он, — смывает со скалы прямо Охотникам в зубы.


— Довольно, Асриф, — велел ему Бейл. — Все равно его придется взять с собой, а там пусть наш вождь решает.


— НЕТ!! — протестующе завопил Торак.


Но Бейл словно его не слышал.


— Ты, Асриф, — продолжал он, — собери все вещи, которые можно обменять. А ты, Детлан, разведи костер: нам необходимо очиститься и, главное, его очистить. Ну а я пока свою лодку починю. — С этими словами Бейл спрыгнул вниз и направился к воде.


Детлан, казалось, был рад заняться чем-то привычным, он тут же набрал огромную охапку сухих водорослей и целую гору плавника, и вскоре на берегу уже вовсю пылал костер, от которого к небесам поднимались перистые языки серого дыма.


— Что вы хотите со мной сделать? — спросил Торак.


— Всего лишь дать тебе попробовать Море на вкус, — сказал Асриф, улыбаясь, как ласка.


— Хоть от тебя так воняет Лесом, что тебе даже близко нельзя к нашим челнокам подходить! — заметил Детлан с глубочайшим презрением.


И не успел Торак возразить ему, как Детлан содрал с него одежду и толкнул прямо в костер.


К счастью, Тораку удалось вовремя отскочить и перепрыгнуть через жаркое пламя, но по ту сторону костра его уже ждал Асриф, вооруженный гарпуном. Размахивая своим грозным оружием, он заставил Торака снова прыгнуть — назад, сквозь облако горьковатого удушливого дыма.


Снова и снова они заставляли его прыгать через костер, пока из глаз у него ручьем не полились слезы, а горло не стало жечь, как огнем. И тогда они столкнули его в Море.


Холод, охвативший Торака, был подобен удару в грудь. Он вдоволь нахлебался соленой воды, пока, барахтаясь и брыкаясь, не выбрался на поверхность, но путы на руках разорвать так и не смог.


Кто-то грубо схватил его, вытащил из воды на камни и бросил там, кашляющего и задыхающегося. Затем его пленители разрезали ремешки, стягивавшие ему запястья, и надели на него безрукавку из серой шкуры и штаны, принесенные Асрифом. Но Торак все равно чувствовал себя нагим и беззащитным без своего ножа и без знака своего племени, кроме того, ему было противно надевать чужую одежду.


— Отдайте мне… мои… вещи! — стуча зубами, сердито сказал он.


— На твое счастье, племя Лосося с нами меняться не захотело, — фыркнул Асриф, — не то тебе и вовсе голым пришлось бы плыть!


— Вы только посмотрите, до чего он худой! — воскликнул Детлан, рывком ставя Торака на ноги. — Неужели у них в Лесу добычи не хватает?


Подталкивая Торака, они потащили его по песчаному берегу к лодкам. Асриф быстро поправил большие неуклюжие узлы, завернутые в шкуры и лежавшие в его челноке на носу и на корме. А Бейл, сидевший на корточках возле своей лодки, смазывал свежую заплатку у нее на борту чем-то весьма похожим на жир, выливая его из маленького кожаного бурдючка. Руки его словно ласкали борт челнока, однако при виде Торака он нахмурился и проворчал:


— Возьми его к себе, Детлан. Не хочу, чтобы он к моей лодке прикасался!


— Давай залезай, — скомандовал Детлан, подталкивая Торака к третьему челноку, который, как и лодка Асрифа, оказался завален какими-то узлами; там же лежали и пожитки Торака. Впрочем, на корме еще оставалось свободное место.


Торак колебался.


— А твой друг, Бейл… Почему он так сердится на меня?


Ответил ему Асриф:


— Один из твоих дурацких рыболовных крючков проткнул его челнок. Тебе еще повезло, что он его залатать сумел.


Торак удивился:


— Но ведь это всего лишь лодка!


Асриф и Детлан так и раскрыли рты.


— Челнок — это не просто лодка, — заявил Детлан. — Для нас челнок — самый надежный товарищ по охоте! Не вздумай когда-нибудь сказать такую глупость при Бейле!


Торак судорожно сглотнул:


— Но я и не думал…


— Ты лучше залезай, — пробормотал Детлан. — Садись на корме, а ногами упрись в поперечину. И не вздумай шевелиться! Если проткнешь ногой шкуру, мы оба пойдем ко дну.


Кожаная плоскодонка качалась при каждом движении, и Тораку приходилось изо всех сил цепляться за ее низенькие борта, чтобы не свалиться в воду. Детлан, хотя и был значительно тяжелее, запрыгнул в лодку так ловко, что даже не качнул ее. Торак заметил, как крепко он прижимает ляжки к бортам, чтобы сохранить равновесие.


Бейл плыл впереди, с поразительной скоростью скользя по волнам. Ветер был попутный, и легкие челноки летели, точно морские птицы.


Обернувшись, Торак с ужасом увидел, как быстро удаляется от него Лес.


Вскоре они достигли островов, которые он видел с берега, но, к большой тревоге Торака, продолжали плыть.


— Но я думал, что мы плывем на ваши острова! — робко спросил он.


— Ну да! — усмехнулся плывший с ними рядом Асриф.


— Но тогда почему же мы проплыли мимо них?


Детлан посмотрел на него через плечо и засмеялся:


— Наши острова гораздо дальше! Нам до них еще целый день плыть!


— ЧТО?! — вскричал Торак.


Вскоре миновали последний островок, и теперь справа и слева расстилалось безбрежное море. Ни клочка суши Торак больше не видел. Крепко ухватившись за борта, он смотрел в мутную воду.


— Тут дна нет, — упавшим голосом сказал он.


— Естественно, нет! — откликнулся Детлан. — Это же Море!


Торак, извернувшись, посмотрел назад: тонкая полоска берега тонула в волнах. И с нею вместе тонули и все его надежды найти лекарство, способное победить страшную болезнь.


Вдруг ветер донес до его ушей волчий вой. И не просто волчий вой! Это был он, его Волк!


«Где ты? Я здесь! А ты где?»


Торак, забыв обо всем, вскочил на ноги и что было сил закричал:


— ВОЛК!!!


— Сядь немедленно! — взревел Детлан.


— Теперь уже слишком поздно возвращаться! — с притворным сочувствием покачал головой Асриф. — И даже не думай прыгать в воду! Потому что тогда нам придется тебя пристрелить!


Слишком поздно…


Слишком поздно. Торак слушал призывный вой Волка, а Лес уже почти исчез из виду…


— ВОЛК!!! — снова отчаянно крикнул он.


Значит, Волк все-таки услышал его мольбу! И храбро пренебрег гневом Великого Духа, чтобы отыскать своего Бесхвостого Брата! И теперь Торак сам виноват в том, что им уж никогда друг с другом не встретиться.





Глава семнадцатая






Три кожаных челнока летели по волнам, а солнце опускалось все ниже над морем, и в сердце Торака гасла последняя надежда.


Он прямо-таки видел, как Волк с воем мечется по берегу, не в силах понять, почему Большой Брат его предал.


Думать об этом было невыносимо! Ну почему он не догадался сразу завыть ему в ответ! Но в ту минуту он словно оцепенел. А потом смог только крикнуть по-человечьи. И теперь они уже слишком далеко от берега, Волк его не услышит, и в памяти останется только горестный вопрос: «Где ты, Большой Брат?»


Торак проклинал себя за то, что невольно нарушил какой-то дурацкий «закон Моря». Если бы Ренн была рядом, такого никогда бы не случилось! И эти мальчишки из племени Тюленя не злились бы на него, и он сейчас снова встретился бы с Волком…


Порыв ветра бросил Тораку в лицо соленые брызги, в глазах защипало. Рану на ноге пронзила острая боль, Торак дернулся и чуть не полетел за борт.


— Сиди спокойно! — не оборачиваясь, сказал ему Детлан. — Если упадешь в воду, я тебя вылавливать не стану.


— Понятно тебе, Лесной Мальчик? — тут же не преминул встрять Асриф.


— Не ори, Асриф, экономь силы, — осадил его Бейл. — Плыть нам еще порядком.


Торак крепче вцепился в борта онемевшими пальцами. Куда ни посмотри — всюду только волны! Море поглотило и Лес, и Священную Гору, и племя Ворона, и Волка… Торак чувствовал себя маленьким и жалким, он казался себе не больше песчинки на бугристой водной шкуре этого неведомого, огромного, без конца вздыхающего зверя.


Он тщетно пытался хоть что-нибудь разглядеть в непроницаемой тьме.


«Интересно, — вдруг подумал он, — а если я действительно упаду в воду, то сразу пойду на дно или буду погружаться медленно-медленно, так и не достигая предела этой темной бездны?..»


В темноте промелькнула какая-то птица. Сперва Торак решил, что это гусь, но потом увидел, что птица совершенно черная и летит так низко, что концы ее крыльев почти касаются поверхности воды.


Через некоторое время они проплыли мимо целой стаи небольших пухленьких птичек, преспокойно сидевших на воде и беседовавших друг с другом, хотя разговор их больше напоминал протяжные стоны, а не обычный птичий шебет. У птиц были черные спинки, белые брюшки и очень яркие треугольные красные и желтые клювы.


Детлан заметил, что Торак удивленно смотрит на птиц, нахмурился и сердито пояснил:


— Это тупики. Так они называются: тупики. Разве у вас в Лесу таких нет?


Торак покачал головой и спросил:


— А они кем считаются: охотниками или добычей?


— И тем и другим, — сказал Детлан. — Но мы на них никогда не охотимся. Колдуны считают тупиков священными птицами. — Он помолчал, явно колеблясь, но все же не смог преодолеть своего отвращения к невежеству Торака. — Тупики не такие, как другие птицы, — пояснил он. — Они умеют не только летать по воздуху и нырять в Море, но и в землю закапываться. Потому-то их и считают священными. Ведь они могут навещать духов!


Асриф, как всегда прислушивавшийся к их разговору, подплыл ближе.


— Спорим, — с усмешкой крикнул он Тораку, — что ничего подобного у вас в Лесу нет?


Таких птиц в Лесу Торак действительно никогда не встречал, но признаваться в этом не собирался, лишь сердито глянул на Асрифа.


Уже давно наступил вечер, но солнце по-прежнему висело в небе низко-низко над горизонтом. Еще бы, ведь сейчас белые ночи, скоро летнее Солнцестояние — в эту пору солнце вообще не ложится спать.


А вот Торак сейчас многое бы отдал за то, чтобы хоть немного поспать. Ноги у него так затекли, что он почти не чувствовал их. Он то и дело клевал носом и тут же, вздрогнув, просыпался.


Вдруг откуда-то из морских глубин послышалось пение.


И все три представителя племени Тюленя мигом осушили весла.


Бейл, опустив на лоб свою кожаную повязку, внимательно осмотрел поверхность вод. Асриф как-то странно оскалился. Детлан пробормотал что-то неслышно и стиснул в руке амулет, висевший на груди.


Торак наклонился над бортом и прислушался.


Песня долетала издалека, и пел ее какой-то одинокий голос… Протяжная, переливчатая мелодия вызывала в душе неясную тревогу. Песне вторило эхо, столь же бесконечное, как и эти глубины. Казалось, поет само Море, поет и жалуется на что-то…


— Это Охотники, — выдохнул Детлан.


— Да, вон они, — подтвердил Асриф, указывая на северо-запад.


Бейл согласно кивнул и сказал:


— Они косяк мойвы преследуют. Нам нужно вести себя как можно осторожнее, чтобы их не потревожить.


Торак, прищурившись, посмотрел на низкое солнце, но ничего не увидел. Затем — шагах в десяти — он различил широкую полосу совершенно спокойной воды. Такие же полосы или пятна образуются и на поверхности реки в тех местах, где вода течет над скалой или большим камнем.


— Что это? — прошептал он.


— Косяк мойвы, — тихо, не оборачиваясь, ответил Детлан. — Рыба пыталась скрыться на глубине, но Охотники заставляют ее подняться на поверхность. Вот почему сюда чайки летят.


Действительно, словно из ниоткуда налетело множество морских птиц, они кружили над полосой спокойной воды с возбужденными пронзительными криками. По словам Детлана, эти Охотники нападают на рыбу снизу, из глубины… Торак представил себе ужас, царящий в огромной стае мойвы, ищущей спасения от страшной угрозы и не находящей его…


— Но кто они такие, эти Охотники?


— На воду смотри! — прошептал Детлан.


Торак прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше видеть, и вскоре Море словно вскипело. Вся его поверхность покрылась пузырьками. Вода стала светло-зеленой.


— Это мойва поднимается, — пояснил Детлан. — А Охотники прямо под косяком. Рыбе больше некуда податься, только наверх…


Над кипящей водой собиралось все больше чаек, казалось, они превратились в одно сплошное крикливое облако. И наконец счала видна плотная масса рыбы, поднимавшаяся к поверхности: гладкие извивающиеся тела рыбок были так тесно прижаты друг к другу, что даже цвет Моря изменился и стал серебристым. Охваченные паникой, мойвы выскакивали из воды в безнадежных попытках спастись, но там их уже поджидали чайки.


Одна рыбка вылетела из воды совсем рядом с Тораком — серебристый дротик длиной примерно с его ладонь, — и тут же какая-то огромная птица с размахом крыльев больше, чем весь их челнок в длину, схватила рыбку когтистой лапой и унесла в небо. Вытянув шею, Торак посмотрел вверх и узнал широкие маховые перья в крыльях орла.


За орлом устремилась какая-то наглая чайка, надеясь, видно, тоже поживиться, но морской орел презрительно дернул пепельно-серым хвостом и полетел прочь.


А над водой чайки устроили из-за добычи дикую драку. Торак видел, как одна чайка пыталась улететь прочь с наполовину проглоченной мойвой, торчавшей у нее из клюва, а две другие преследовали ее, пытаясь вытащить рыбку за хвост.


И тут он увидел нечто такое, что заставило его позабыть о чайках.


Поверхность вод взрезал огромный черный плавник.


У Торака перехватило дыхание.


Плавник, возвышаясь над водой в человеческий рост, летел по волнам гораздо быстрее челноков.


— Ах! — выдохнул Детлан. — Вот и Охотники пожаловали!


Торак посмотрел на своих пленителей. Все трое с ужасом — а Бейл еще и с восхищением — смотрели на плавник.


Над водой появился второй громадный плавник, потом третий — у последнего чуть ниже острой вершины виднелась глубокая зазубрина: похоже, кто-то откусил чудовищу кусок плавника. Охотники двигались очень быстро, уверенно окружая косяк рыбы.


«Так вот кто такие Охотники!» — думал Торак. Отец когда-то пытался рассказать ему о китах, рисуя их на земле, но Торак и представить себе не мог, до чего же они на самом деле огромны. Он внутренне содрогнулся, понимая, насколько все они сейчас уязвимы в своих челноках, хрупких, как яичная скорлупа…


Вдруг он услышал всплеск и обернулся: целый столб брызг взметнулся в небеса, потом над волнами взвился огромный черный хвост и, ударив по воде, снова скрылся, подняв очередной фонтан брызг. Воды вокруг уже не было видно — сплошное кипение пены и солнечных зайчиков. На этот раз Охотник с зазубренным плавником повернул совсем близко от Торака, не давая рыбе вырваться из кольца, и рядом с ним Торак заметил детеныша — маленький спинной плавничок старался не отставать от большого.


Охотники все сужали круги — ныряли и снова выныривали на поверхность с полной пастью рыбы. А потом — совершенно внезапно — исчезли.


Торак, не дыша, все всматривался в морскую даль. Охотники могли оказаться где угодно, даже прямо под их челноком…


И действительно, за спиной у него раздалось громкое хрипловатое «хушшш!», на челнок обрушился фонтан брызг, и показался тот самый Охотник с зазубренным плавником. Он был так близко, что Торак, наверное, мог бы коснуться его огромной тупорылой морды — черной сверху и белой снизу, темные глаза косатки тоже были подведены белыми полумесяцами. Раскрылась огромная пасть, и Торак увидел острые белые зубы, каждый длиннее его среднего пальца. Несколько мгновений он смотрел прямо в черные блестящие глаза Охотника, затем кит изогнулся дугой и нырнул.


Потрясенный до глубины души, Торак обхватил себя руками и стал ждать нападения, но Охотник так больше и не появился. Охота закончилась; остались только чайки, дерущиеся из-за окровавленных ошметков, да блестящая рыбья чешуя, медленно погружавшаяся в зеленую воду.


Бейл поклонился Морю в том месте, где только что были Охотники, снова взял в руки весло и двинулся дальше. Остальные молча последовали за ним.


И только когда они уже порядком отплыли от места охоты, Детлан наконец повернулся к Тораку и сказал:


— Ну вот, теперь ты их видел.


Торак ответил не сразу. Помолчав, он промолвил:


— Они тоже охотятся стаей, как волки.


Детлан нахмурился.


— Морские Охотники не похожи ни на одно лесное существо, известное тебе. Они в Море самые быстрые. И самые умные. И самые опасные. — Он нервно сглотнул. — Один-единственный Охотник может устроить такой водоворот, в котором утонет даже самая большая лодка. Один удар его хвоста ломает человеку позвоночник, точно какой-то рыбешке!


Торак глянул через плечо и спросил:


— А на людей они охотятся?


— Нет. Пока мы не начинаем охотиться на них.


— А вы на них охотитесь?


Детлан гневно сверкнул глазами:


— Конечно же нет! Охотники священны для Матери-Моря! И кроме того, — добавил он, — они всегда мстят за причиненное их сородичам зло. — Суровое лицо Детлана стало задумчивым. — Есть одна история о том, как однажды, еще до Большой Волны, один мальчишка из племени Большого Баклана стал причиной гибели молодого Охотника. Он совсем этого не хотел, все получилось случайно: Охотник просто запутался в сетях, которые тот парень поставил на тюленей. Однако парнишка успел метнуть гарпун и ранить Охотника, прежде чем сообразил, кто угодил в его сети. — Детлан покачал головой. — Он так перепугался, что больше никогда не выходил в Море. Всю жизнь — представляешь? — он провел на берегу с женщинами и детьми. Но когда он стал уже совсем стариком, его охватило такое страстное желание еще хоть разок выйти в Море, что он упросил своего сына взять его с собой. — Детлан облизнул губы и закончил: — Охотники, разумеется, их уже ждали. И больше уж никто и никогда не видел ни отца, ни сына.


Торак немного подумал и сказал:


— Но ведь… он же не нарочно убил того молодого кита! Неужели он не мог найти какой-нибудь способ примириться с его сородичами?


И снова Детлан покачал головой, после чего оба долгое время хранили молчание.


Ветер совсем улегся, когда они достигли окутанного туманом берега. Бейл и Асриф исчезли в тумане. Весло Детлана бесшумно погружалось в воду.


Справа мелькнула совершенно голая скала, на ее вершине Торак разглядел одинокую чайку.


— Вон она, — мотнул головой Детлан, — та скала.


Из тумана послышался ядовитый смешок Асрифа:


— Скоро, скоро и ты туда отправишься, Лесной Мальчик!


Торак, стиснув зубы, твердо решил не показывать своего испуга, не доставлять удовольствия своим врагам, хотя внутри у него все похолодело. Скала показалась ему совсем небольшой, не намного больше их челнока и не намного выше самого Торака. Одной большой волны вполне хватит, чтобы смыть его с такой скалы в Море. Он даже представить себе не мог, как можно выжить на этом камне хотя бы в течение одного дня, не говоря уж о месяце.


Туман по-прежнему окружал их со всех сторон, и Торак чувствовал, как он капельками оседает на кожу и на его странную новую одежду.


Впереди в воде что-то заплескалось.


Торак захлопал глазами от удивления.


Существо исчезло, но вскоре снова появилось совсем рядом с ним. Морда у него удивительно походила на собачью — такая большая серая собака с тупой усатой мордой и большими внимательными черными глазами.


Детлан, увидев животное, улыбнулся и крикнул:


— Бейл! Асриф! Хранитель пришел, нам дорогу домой показывает!


Тюлень перевернулся в воде, продемонстрировав светлое пятнистое брюхо. Потом, сделав круг, поскреб морду ластом, очень похожим на пухлую руку, сомкнул ноздри и нырнул на глубину, но вскоре вынырнул и опять принялся плавать кругами поблизости от лодок.


«Так вот он какой, тюлень», — думал Торак. В этом животном была необычная смесь смешной неуклюжести и удивительной ловкости и красоты.


Хранитель племени вел их отлично. Туман исчез столь же внезапно, как и возник; они вдруг вновь вышли на залитое солнцем пространство.


— Ну, вот мы и дома! — радостно засмеялся Детлан и высоко поднял свое весло, с которого падали сверкающие капли воды.


У Торака перехватило дыхание: таких островов, какой раскинулся сейчас перед ним, он в жизни не видывал.


Три острых пика вздымались в небеса прямо из морских глубин. Леса тут, похоже, не было и в помине — только горы и Море. Мрачные, почти отвесные склоны скал причудливыми пятнами облепили колонии морских птиц; голубые, как вены, водопады красиво падали с ледяных вершин на скалистые плечи гор. Лишь у подножия гор Торак смог разглядеть узкую полоску зелени, а чуть ниже — округлую бухту с песчаным пляжем; заходящее солнце окрасило песок в нежно-розовый цвет.


На песке стайкой собралось несколько серых жилищ, над которыми вился дымок. На стойках возле жилищ лежали точно такие же легкие челноки, как те, на которых они приплыли сюда. На некотором отдалении от жилищ Торак заметил два молодых деревца, явно посаженных специально и связанных верхушками, чтобы получилось некое подобие арки. Вот только листва на деревьях удивила его: она была ярко-алой, и он с некоторой тревогой подумал: «А для чего может служить эта арка?»


От суши их уже отделяла совсем неширокая полоска воды, с острова доносились громкие крики птиц, и, приглядевшись, Торак с удивлением увидел, что птиц там великое множество. Утесы прямо-таки кишели ими, они садились, взлетали, копошились в щелях и гнездах, кормили птенцов. А вот жилища племени Тюленя Тораку совсем не понравились: они показались ему какими-то ненадежными и чересчур тесными. Он никак не мог себе представить, что можно всю жизнь прожить на какой-то узенькой полоске земли между горами и Морем.


— Это и есть наши острова, острова Тюленя, — сообщил Бейл, подплывая ближе к челноку Детлана, и в голосе его явно звучала гордость.


— Сколько же здесь островов? — удивился Торак. Он пока что смог разглядеть только один.


Бейл посмотрел на него с подозрением.


— Этот и еще два поменьше, на севере. На них живут племена Большого Баклана, или Корморана, и Бурой Водоросли. Но этот — родной остров нашего племени Тюленя. Он самый большой, а потому все здешние острова и носят его имя. Самый большой и самый лучший!


«Ну конечно, — кисло подумал Торак, — все, к чему имеют отношение люди из племени Тюленя, непременно должно быть самым лучшим!»


Но вскоре подобные мысли вылетели у него из головы: в бухте у берега творилось нечто странное. Страшное. Вода вокруг вся стала ярко-алой, и вовсе не потому, что была подсвечена заходящим солнцем.


И тут Торак почуял знакомый сладко-соленый запах, в застывшем от безветрия воздухе он чувствовался особенно сильно. Неужели это…


Увы, он оказался прав.


Залив Тюленя был полон крови.





Глава восемнадцатая






В ушах у Торака звенело от воплей чаек, запах крови вызывал тошноту.


Он с ужасом смотрел, как детишки плещутся на мелководье в пенных волнах алого цвета, как женщины преспокойно моют шкуры в алой воде. Возле костров как тени сновали мужчины, аккуратно складывая огромные куски мяса возле деревьев, образующих арку. Их руки, ноги, лица — все было красным. Казалось, эти люди Тораку просто снятся.


— Кто-то здорово поохотился, — заметил Асриф.


— Впервые за это лето, — подхватил Бейл. — Эх, а мы эту охоту пропустили! — Последние слова прозвучали так, словно во всем был виноват Торак.


И тут наконец Торак понял: все это мясо получено от одного-единственного убитого животного! Приглядевшись, он увидел хвостовой плавник — куда длиннее их челнока. А то, что он принял за молодые деревца, на самом деле оказалось китовыми челюстями.


«Да, скорее всего, — думал он, — это все-таки был кит, хотя и не Охотник».


Огромные челюсти украшали не зубы, а нечто вроде жесткой шетки из черного волоса; этот волос какой-то мужчина аккуратно срезал ножом. Покончив с этим, он и себе тоже срезал волосы, и теперь они тоже лежали у его ног, как черный китовый ус.


Лишь спрыгнув на скользкую красную гальку, Торак наконец понял, до чего же счастливо все племя. Веселье прямо-таки кипело — все праздновали удачную охоту. Еще бы, такая добыча означала запас пищи на много дней вперед!


Бейл тоже выпрыгнул на берег и велел Тораку:


— Оставайся пока здесь. А после пира Ислинн решит, что с тобой делать.


Оставшись один на прибрежной гальке, Торак болезненно чувствовал каждый взгляд, брошенный на него, чужака. В племени Ворона он тоже был чужаком, но здесь на него смотрели куда более подозрительно. А ведь эти люди все-таки его сородичи!


Он видел, что Бейл отвязал привезенные им тюки и бросил их к ногам какого-то человека, вышедшего ему навстречу и исхлестанного, казалось, всеми ветрами на свете. Судя по тому, как сильно они походили друг на друга, Торак догадался, что это отец и сын.


Потом Торак стал смотреть, как Детлан втаскивает свою лодку на подставку возле дома; ему помогали улыбчивая женщина и маленькая девочка, его сестренка, которая так и скакала вокруг, стараясь обратить на себя внимание брата. Детлан выглядел немного растерянным, но явно был рад ее видеть.


Асрифа, по-прежнему стоявшего на мелководье, бранила какая-то сердитая женщина, ростом еще меньше, чем он сам.


— Ты должен был привезти два тюка лососиных шкурок! — кричала она, тыча ему в грудь пальцем. — Как же ты мог один позабыть?


— Да не знаю я! — вяло отбивался Асриф. — Я их оба привязывал. Я точно помню! А теперь одного почему-то нет…


Торак снова посмотрел на Бейла: тот что-то говорил отцу, указывая на него, Торака, а потом вдруг подбежал к какому-то человеку у костра и возбужденно заговорил с ним.


Сгустились сумерки. Люди племени Тюленя разошлись по домам, чтобы подготовиться к вечернему пиру, а Торак все ждал на берегу. Сильно болела ушибленная камнем скула. И ужасно хотелось есть.


Теперь он уже не удивлялся тому, что никто и не подумал его привязывать. Бежать тут было некуда: отвесные утесы склонились над Морем; южный конец бухты завершался водопадом, а на северном ее конце узкая тропа вела на выступ, нависавший над водой, точно нос гигантской лодки. Пока эти люди сами его не отпустят, ему отсюда не выбраться. Так и будет сидеть здесь, как в западне, а тем временем лесные племена станут постепенно вымирать от страшной болезни…


Небо стало темно-синим. До Торака долетали ароматы пищи. Он видел, как бурдюки для готовки пищи подвешивают на какие-то странные перекладины, весьма похожие на китовые кости; светловолосые женщины, весело болтая, помешивали варево. Женщины племени Тюленя гораздо больше украшали себя татуировкой, хотя волнистые голубые линии покрывали их ноги, а не руки, как у мужчин.


Неподалеку от них стайка девушек хихикала, копаясь в груде дымящейся земли, от которой исходил вкусный запах запеченного мяса. Торак знал о таком способе приготовления пищи — так готовили мясо и в племени Ворона, — но сам никогда еще не видел, как это делается. Здоровенный кусок китового мяса размером, наверное, с самого Торака завернули в водоросли и положили в яму, всю выложенную раскаленными на костре камнями, а сверху забросали водорослями и песком.


Наблюдая за женщинами, Торак заметил, что приготовлением пищи занимаются только они; мужчины были заняты разделкой китовой туши — срезали мясо с костей и разделывали скелет. Странно. Неужели девушки из племени Тюленя никогда не охотятся? Вот бы Ренн удивилась!


Голодными глазами Торак следил за тем, как племя собирается в кружок у костра. Но за ним по-прежнему так никто и не пришел.


Затем над собравшимися пролетел негромкий шумок, точно вздох Моря, и все племя дружно подняло руки. Кто-то вышел из круга, и Торак узнал того человека, который тогда срезал себе волосы. В руках у него была корзина, полная мойвы. Он подошел к арке из китовых челюстей и поставил подношение прямо под нею. Торак догадался: это благодарность киту за то, что тот отдал свою жизнь ради жизни племени. А тот человек почему-то не вернулся к пирующим, а направился к темной пещере, видневшейся у подножия скалистого уступа, что нависал над морем.


Когда Торак уже почти утратил всякую надежду на то, что ему когда-нибудь дадут поесть, за ним пришел Детлан. Он отвел его к костру и усадил рядом с Асрифом и Бейлом, но на некотором расстоянии от всех остальных.


Какая-то девушка подала Тораку миску с едой. Миска оказалась такой тяжелой, что Торак чуть не уронил ее и страшно удивился, увидев, что она сделана из камня.


«Великий Лес! — думал он. — Зачем же делать миски из камня? И как быть с ними, когда стоянку переносят на другое место?»


Вдруг в голову ему пришла тревожная мысль: «А что, если племя Тюленя никогда не переносит стоянку на другое место?»


— Ешь, — сказал Детлан, протягивая ему ложку.


Торак заглянул в миску. Там лежал здоровенный кусок темно-розового мяса, накрытый сверху толстым ломтем серого жира, и еще кусочек другого мяса странного багряного оттенка. Все это плавало в какой-то густой похлебке, сильно пахнувшей Морем; в похлебке Торак различил половинку мойвы и две длинные бледные штуковины, похожие на чьи-то пальцы.


— В чем дело? — спросил Бейл. — Или для тебя эта еда недостаточно хороша? Скажи еще спасибо, что тебе вообще дали поесть.


— Ты что, трепангов никогда не ел? — спросил Асриф.


— А что это такое? — в свою очередь спросил Торак.


— Красное — это мясо кита, — пояснил Детлан, — а сверху — китовый жир. — Он ловко разрезал и поддел ножом кусочек более темного, пурпурного мяса. — А это китовое сердце. Очень хорошая вешь! Дает силу и мужество. У нас все обязательно съедают по кусочку. — И он сунул темное мясо в рот.


— Спорим, у вас в Лесу нет такой вкусной еды! — сказал Асриф.


Торак не стал ему отвечать и принялся за еду. Китовое мясо показалось ему чересчур волокнистым, жир — мягким и довольно противным, а странные твари, похожие на пальцы, вообще были какие-то безвкусные. Но рыба ему понравилась. И очень приятно, что в похлебке плавали ягоды можжевельника.


— Неужели ты действительно до сих пор ни одного тюленя не видел? — спросил Детлан.


— К чему время зря терять, Детлан? — заметил Бейл.


Но Детлан, похоже, воспринимал невежество Торака как личное оскорбление.


— Тюлени дают нам ВСЕ! — пылко воскликнул он. — Одежду, жилища, лодки, пищу, гарпуны, светильники… — Детлан умолк, пытаясь вспомнить, не забыл ли он чего-нибудь важного.


— А из чего ваши куртки? — спросил Торак, не сдержав любопытства. — Ведь эта тонкая шкурка, сквозь которую все видно, никак не может принадлежать тюленю.


— А она принадлежит! — воскликнул Асриф. — Это его кишки.


— Я же сказал тебе, — продолжал объяснять Детлан, — что тюлени дают нам все. Мы — люди Тюленя.


Торак нахмурился:


— Но разве можно охотиться на покровителя своего племени? Это ведь запрещено законом! Почему же вы это делаете?


Все трое с ужасом переглянулись.


— Мы никогда этого не делаем! — искренне возмутился Детлан. И похлопал по пятнистому клочку тюленьей шкуры у себя на груди. — Вот покровитель нашего племени! Пестрый тюлень! А охотимся мы на серого тюленя, ясно?


Торак никогда не слышал о подобных разграничениях, и они неприятно поразили его, показавшись весьма сомнительными, если не фальшивыми. Должно быть, эти сомнения отчасти отразились у него на лице, потому что Детлан, поглядев на него, угрожающе сдвинул брови.


— Я же сказал тебе: ты только зря время теряешь, Детлан. — Бейл встал и повернулся к Тораку: — Пошли. Пора показать тебя нашему вождю.





Ислинн, вождь племени Тюленя, был стар, худ и морщинист, казалось, неведомый недуг постепенно высасывает из него жизнь.


Его кудрявые седые волосы, заплетенные в косы, и бороду украшали бусинки из синей слюды, а уши — какие-то перекрученные раковины, похожие на дротики, которые своим весом растянули ему мочки ушей чуть ли не до плеч.


Бейл силой заставил Торака опуститься перед вождем на колени, затем назвал имя пленника и рассказал, как именно Торак нарушил законы Моря.


Выслушав его, многие вскочили и с громкими криками бросились к арке из китовых челюстей, прикладывая к ней ладони. Вождь же лишь пригладил дрожащей рукой свою седую бороду, но ничего не сказал, переводя слезящиеся глаза с одного мальчика на другого. Торак так и не мог понять, что скрывается в этих глазах: ум или полное его отсутствие.


Наконец Ислинн заговорил.


— Так, по твоим словам, ты нам родней приходишься? — Его хриплый голос звучал так, словно у него не хватало сил исторгнуть звуки из груди.


— Мать моего отца была из племени Тюленя, — сказал Торак.


— Как его звали?


— Я не могу назвать его имя. Он прошлой осенью умер.


Вождь немного подумал и что-то шепнул сидевшему с ним рядом мужчине. Лицо этого человека скрывал дым костра, но по его густым светлым волосам и мускулистым ногам Торак безошибочно догадался, что он значительно моложе Ислинна. На нем были самые простые штаны и безрукавка, зато пояс поражал своим великолепием. Сделанный из кожаных косичек, он был ладони в две шириной, и его украшала бахрома из красных и желтых клювов тупиков.


«Тупики, — подумал Торак, — священные птицы. Это, должно быть, колдун».


— Тогда назови имя матери твоего отца, — велел ему вождь.


Торак назвал.


Вождь задумчиво поджал губы.


Среди собравшихся кто-то тихо охнул.


— Я знал эту женщину, — прохрипел Ислинн. — Она действительно вышла замуж за человека из Леса. Но я не знал, что она родила сына.


— А может, никакого сына она и не родила? Откуда нам знать? — буркнул колдун, не поворачивая головы. — Откуда нам знать, что этот мальчишка — именно тот, за кого он себя выдает? — Колдун говорил очень тихо, и люди почтительно склонились к нему, ловя каждое его слово.


Торака поразил его голос: низкий, глубокий, он струился ровно и неторопливо, однако в нем чувствовалась удивительная мощь, придававшая ему сходство с затаенной силой Моря. Человек, обладающий таким голосом, способен заставить слушать любого. На мгновение Торак почти забыл, что этот самый человек только что назвал его лжецом.


Вождь задумчиво кивал:


— И я подумал о том же, Тенрис.


Дым отнесло в сторону, и Торак впервые увидел лицо колдуна — точнее, одну сторону его лица, потому что Тенрис по-прежнему сидел к нему боком. Черты его лица были довольно красивы, хотя и излишне резки: прямой нос, крупный рот с морщинками по углам, какие бывают утех, кто часто улыбается или смеется, и темно-золотистая бородка, подстриженная очень коротко и не скрывавшая мужественных очертаний его подбородка.


Торак чувствовал, что именно Тенрис пользуется настоящей властью в племени Тюленя, именно он и будет решать его судьбу. Что-то в нем неуловимо напоминало Тораку Фин-Кединна.


— Я говорю правду, — сказал он. — Я действительно в родстве с вами.


— Но нам мало твоих заверений, — возразил колдун и повернулся к нему.


При свете костра Торак увидел, что вся левая сторона его лица обезображена ужасными ожогами, а светлый серый глаз выглядывает из начисто лишенной ресниц глазницы. Череп тоже покрывали розовые шрамы. Нетронутыми остались только губы. Колдун сухо усмехнулся, глядя на Торака и словно призывая его не пугаться и не хлопать изумленно глазами.


Торак прижал кулаки к сердцу и с поклоном сказал:


— Я признаю, что нарушил ваш закон, но сделал это по неведению. Отец никогда не учил меня морским законам.


Колдун Тенрис с сомнением покачал изуродованной головой и спросил:


— В таком случае что же ты делал на берегу Моря?


— Одна женщина, вождь лесного племени, сказала, что у Моря я смогу найти то, что мне так необходимо.


— И что же ты ищешь?


— Лекарство.


— Лекарство? Ты что, болен?


Торак молча покачал головой. Немного подумав, он рассказал Тенрису и вождю, как в Лес пришла страшная болезнь.


Он никак не ожидал, что его рассказ произведет на всех столь сильное впечатление.


Вождь в ужасе воздел к небесам свои морщинистые руки.


Многие люди закричали и заплакали.


Бейл вскочил на ноги, лицо его гневно потемнело.


— Почему же ты не предупредил нас? — набросился он на Торака. — Что, если ты притащил эту болезнь сюда и у нас снова начнут умирать люди?


Торак удивленно уставился на него:


— Так вам эта болезнь знакома? Вы знаете, как ею болеют?


Но Бейл на Торака уже не смотрел, лицо его исказила гримаса душевной боли.


— Она приходила сюда три лета назад, — мрачно пояснил Ислинн. — И первым умер младший братишка Бейла. Потом еще трое. И среди них — мой сын.


— Но, значит, вы все-таки сумели ее победить? — Торак с трудом сдерживал охватившее его возбуждение. — Вы нашли от нее лекарство?


— Это лекарство — для людей из племени Тюленя! — сердито огрызнулся Бейл. — А вовсе не для тебя!


— Но вы должны дать его мне! — вскричал Торак.


Бейл резко обернулся к нему:


— ДОЛЖНЫ? Ты нарушил наш закон, ты рассердил Мать-Море и еще говоришь, что мы что-то должны!


— Вы же не знаете, что творится в Лесу! — возмутился Торак. — Люди болеют и в племени Ворона, и в племени Кабана, и в племени Выдры, и в племени Ивы… Скоро там уже не будет хватать людей для охоты…


— А почему нас должно это заботить? — спросил вождь.


По собравшимся у костра пролетел шепоток одобрения.


— Уж не потому ли, — усмехнулся Тенрис, — что ты якобы являешься нашим родственником?


— Но я действительно ваш родственник! — рассердился Торак. — И могу это доказать! Где мой ранец?


Тенрис только глянул в сторону Асрифа, и тот, сразу все поняв, бросился к одному из жилищ и очень скоро вернулся с ранцем Торака.


Торак торопливо вытащил завернутый в шкуру отцовский нож, развернул его и протянул колдуну.


— Вот, — сказал он, — это лезвие сделано людьми из племени Тюленя. Отцу этот нож подарила его мать. А рукоять он уже потом сам сделал.


Тенрис притих, изучая нож. Торак заметил, что и левая рука у него тоже сожжена, а пальцы скрючились, точно птичьи когти. Правая же его рука осталась невредимой. Длинные смуглые пальцы колдуна дрожали, когда он касался лезвия ножа.


С бешено бьющимся сердцем Торак ждал, что он скажет.


Вождь тоже смотрел на отцовский нож очень внимательно. И похоже, ему этот нож совсем не нравился.


— Тенрис, — потрясенно выдохнул он, — разве такое возможно?


— Да, — прошептал Тенрис. — Рукоять сделана из рога благородного оленя, а лезвие — из морской слюды. — Он поднял голову и уставился на Торака, взгляд его стал совсем ледяным. — Ты говоришь, это сделал твой отец. Кто же он был такой, что осмелился смешивать Лес и Море?


Торак не ответил.


— Я полагаю, — сказал Тенрис, — что он, скорее всего, был колдуном.


Хоть и с опозданием, но все же вспомнив предостережения Фин-Кединна, Торак покачал головой.


И удивился: уголок рта Тенриса дрогнул в мимолетной улыбке.


— А ты, Торак, и врать-то как следует не умеешь, — заметил он.


Торака мучили сомнения, но он все же сказал:


— Фин-Кединн велел мне ничего не говорить об отце.


— Фин-Кединн? — переспросил Тенрис. — Я слыхал это имя. Он что, тоже колдун?


— Нет, — сказал Торак.


— Но ведь в племени Ворона наверняка есть колдуны.


— Есть. Саеунн.


— Значит, это она учила тебя колдовству?


— Нет, она меня ничему не учила. Я охотник, как и мой отец. И он учил меня охотиться и распознавать следы, а вовсе не колдовству.


Тенрис посмотрел ему прямо в глаза, и Торак вдруг ощутил всю силу его ума — словно сквозь облака ударил ослепительно-яркий солнечный луч.


Внезапно лицо колдуна смягчилось, и он сказал вождю:


— Мальчик говорит правду. Он действительно наш сородич.


Вождь, прищурившись, но не говоря ни слова, посмотрел на Торака.


Бейл, не веря, замотал головой.


— Значит, вы мне поможете? — спросил Торак. — Вы дадите мне это лекарство?


Тенрис почтительно поклонился Ислинну:


— Тебе решать, вождь. — И он что-то неслышно шепнул старику.


Вождь сделал знак Тенрису и Бейлу, и они помогли ему встать на ноги.


— Раз уж ты наш родственник, — прокаркал Ислинн, — мы и обращаться с тобой будем соответственно. — Он помолчал, переводя дыхание. — Если кто-то из нашего племени нарушит закон Моря, он обязан искупить свою вину. Ты тоже должен будешь постараться умиротворить оскорбленную тобой Мать-Море. Завтра тебя отвезут на Одинокую Скалу и оставят там ровно на месяц.





Глава девятнадцатая






Тораку снилось, что он снова на опушке Леса. Солнце светило вовсю, ослепительной синевой сверкало Море, а сам он, задыхаясь от смеха, катался по песку с Волком.


Волк был в восторге — он вилял хвостом, молотил лапами по песку, высоко подпрыгивал… Потом приземлился прямо Тораку на грудь, уронив его наземь, и принялся ласково вылизывать ему лицо. Торак, ухватив Волка за загривок, тоже лизнул его в морду и принялся с помощью тихих повизгиваний и подвываний рассказывать, как сильно скучал по нему.


До чего же Волк вырос! Его бока и ляжки стали крепкими, мускулистыми, а встав на задние лапы и положив передние Тораку на плечи, он оказывался одного с ним роста. Но все же остался прежним Волком, и прежними были его ясные янтарные глаза, и по-прежнему пахла ароматными травами его теплая пушистая шерсть. И вел он себя по-прежнему, проявляя ту же странную смесь любви к щенячьим играм с невероятной, загадочной мудростью.


Волк шершавым языком лизнул Торака в щеку и бросился бежать куда-то по песку, но через несколько секунд вернулся, тряся зажатым в зубах клоком морских водорослей и предлагая Тораку отнять их у него… И уже в следующую секунду они оба вместе с водорослями оказались в холодной морской воде. Оба гребли изо всех сил, стараясь спастись. Торак знал, что Волк до смерти боится глубокой воды. Он поднял морду как можно выше, уши отвел назад и плотно прижал их к голове; его янтарные глаза почернели от ужаса. Торак старался держаться как можно ближе к нему, чтобы хоть как-то его подбодрить, но чувствовал, что руки и ноги тяжелы, как во сне, и двигаются с трудом, а потому его относит все дальше, дальше…


И тут поверх спины Волка он увидел плавник Охотника.


Волк еще не заметил опасности, но он был ближе к Охотнику, чем Торак, и первым попадет к нему в пасть…


Торак попытался крикнуть, предупредить Волка, но уста его не исторгли ни звука. Нет, им не спастись! И земли не видать. Вокруг только безжалостное Море. А Охотник между тем подплывал все ближе…


Нет, Торак не мог позволить ему схватить Волка! Это решение было столь же определенным, как те ледяные волны, что хлестали ему в лицо, и столь же твердым, как его знание собственного имени. Он не колебался ни секунды. Он знал, что должен сделать.


Набрав в грудь как можно больше воздуха, Торак нырнул. Двигался он, правда, с убийственной скованностью, но все же умудрился как-то проплыть под Волком, вынырнуть на поверхность и преградить Охотнику путь. Теперь Волк оказался у него за спиной, теперь у него все-таки еще оставалась надежда на спасение…


А у Торака ее больше не было, ничто не отгораживало его от высокого черного плавника. Он видел, как к нему, пенясь, катится серебристая волна и в ней — огромную тупорылую голову. Охотник стремительно приближался, и сердце Торака, казалось, вот-вот разорвется от ужаса.


Раскрылась огромная зубастая пасть, сейчас Охотник проглотит его…


Торак вздрогнул и… проснулся.


Он находился в жилище племени Тюленя вместе с другими спящими людьми. Почувствовав, что щеки его мокры от слез, Торак вытер лицо, но горечь в душе не прошла: ему страстно хотелось вернуться в тот сон, к Волку… Нет! Волк сейчас далеко, а его, Торака, вскоре отправят на Одинокую Скалу.


Несколько минут он лежал с открытыми глазами, уставившись в темноту. Над ним виднелись изогнутые китовые ребра, составлявшие каркас жилища, крытого тюленьими шкурами; эти шкуры, свисавшие почти до земли, тихо покачивались. Казалось, жилище дышит.


«Значит, тот кит все-таки меня проглотил», — подумал Торак.


Он встал и стал осторожно пробираться между спящими. Бейл тут же настороженно повернулся и приоткрыл глаз, но ничего не сказал и дал ему пройти. Что ж, они оба прекрасно знали: бежать ему отсюда некуда.


Торак, спотыкаясь, вышел в серую мглу. В вышине парили над острыми пиками гор облака, медленно стекая вниз по склонам и превращаясь в туман. Вокруг никто даже не шелохнулся, собаки и те спали.


Хотелось пить, и Торак пошел вдоль берега туда, где с утеса с грохотом падала вода и по каменистому руслу устремлялась к Морю. Здесь растительность оказалась куда более пышной, чем ему показалось вчера вечером. В траве виднелись яркие пятна желтых лютиков и пурпурной луговой герани, а вся нижняя часть утесов заросла рябинами и березами.


Тораку казалось, что племя Тюленя поступает жестоко, позволяя ему бродить по острову и наслаждаться призрачной свободой. Он чувствовал себя рыбой, угодившей в сеть: еще живет, еще плавает, но уже знает, что выхода нет.


Опустившись у ручья на колени, он зачерпнул в пригоршню ледяной воды, напился и, подняв глаза, заметил, что его давнишний преследователь притаился на противоположном берегу за валуном и внимательно за ним наблюдает.


У Торака все похолодело внутри. Ледяная вода сочилась меж пальцами, но он этого не чувствовал.


— Чего тебе нужно? — хрипло спросил он.


Существо не ответило и даже не пошевелилось. Его тело почти целиком скрывалось под спутанной гривой волос, лишь поблескивали глаза. Да еще хорошо видны были острые когти.


— Почему ты преследуешь меня? — крикнул Торак. — Скажи наконец, чего ты от меня хочешь?


Какая-то тень скользнула по камням — Торак вздрогнул, поднял голову и увидел низко летевшую чайку. Когда же он снова опустил глаза, существо на том берегу уже исчезло.


Торак с криком бросился через ручей, разбрызгивая воду, однако никого среди валунов и кустов можжевельника так и не нашел.


Нет, эта тварь ему не почудилась! Вернувшись назад, он наклонился, чтобы осмотреть камень, за которым прятался преследователь, и сразу увидел на покрывавших валун лишайниках следы когтей.


В душе у Торака поднялась целая буря. Значит, преследователь тоже переплыл Море и теперь…


— С кем это ты разговаривал? — сказал кто-то у него за спиной. Он обернулся и увидел Бейла, который подозрительно смотрел на него. — Я слышал, ты с кем-то разговаривал. С кем?


— Ни с кем, — смутился Торак. — Я… это я сам с собой.


Почему это существо последовало за ним? И главное, КАК ему удалось перебраться через Море?


И вдруг он вспомнил, что у Асрифа пропал один из узлов со шкурками лосося. Да, конечно! Пока мальчишки занимались своим пленником, эта тварь выбросила все из одного мешка и спряталась туда сама. Торака даже затошнило, когда он представил себе, как близко был от него преследователь, когда они плыли по Морю. Свернулся себе на дне челнока…


— Я тебе не верю! — заявил Бейл. — И потом, если ты действительно разговаривал сам с собой, то с чего это у тебя такой виноватый вид?


Торак не ответил. Вид у него был виноватый, потому что он и чувствовал себя виноватым.


«Что, если ты притащил эту болезнь сюда и у нас снова начнут умирать люди?» — крикнул ему вчера Бейл.


Он, конечно, и понятия не имел о том преследователе, но все равно…


Торак перешел через ручей и, мрачно глянув на Бейла, спросил:


— Где Тенрис? Мне с ним поговорить надо.


Бейл прищурил голубые глаза:


— О чем это? Он тебе помогать не станет, не надейся.


Но Торак даже внимания не обратил на его слова: у него возникла одна идея, правда довольно опасная. Но иметь дело с колдунами всегда опасно. Зато Тенрис, возможно, поможет ему избавиться от смертельно опасной ссылки на ту скалу.


— Где он? — снова упрямо спросил Торак.


Бейл мотнул головой в сторону нависавшего над Морем утеса.


— Там. Только говорить с тобой он не станет.


— Еще как станет! — возразил Торак.





Тропа, извиваясь, вела Торака вверх по крутому плечу горы, кое-где ему приходилось даже ползти на четвереньках.


Задыхаясь, он добрался наконец до вершины и оказался на узком каменистом выступе — на том самом, который, постепенно расширяясь, нависал над Морем. Ровно посредине выступа торчал гранитный валун, превращенный в довольно грубое изображение рыбы. На валуне лежала горка Морских Яиц. Рядом сидел, скрестив ноги, колдун Тенрис и что-то шептал себе под нос.


— Послушай, Тенрис, — выпалил Торак, — мне нужно тебе кое-что сказать.


— Только не так громко, — осадил его Тенрис, не оборачиваясь. — И шагай осторожней, чтобы не наступить на линии.


Посмотрев под ноги, Торак увидел, что весь выступ, точно паутиной, опутан тонкими серебристыми линиями. Их явно никто не вырезал в камне, но тем не менее казалось, что линии эти специально выгравировали в сером граните и тщательно отполировали — такими они были гладкими и сияющими; очевидно, их не могли разрушить ни лишайники, ни непогода. Приглядевшись внимательней, Торак стал различать сотканные этими линиями изображения Охотников, разных рыб, морских орлов и тюленей: одни из них охотились, другие, помещенные один над другим, как бы поедали свою добычу, и все они танцевали вечный танец охотника и его жертвы.


Наконец колдун племени Тюленя поднялся с земли, бережно держа на ладони три Морских Яйца, и принялся раскладывать их по периметру площадки вокруг валуна, служившего, видимо, жертвенным камнем.


— Ты пришел, чтобы поторговаться насчет своей жизни? — спросил он.


— Да, — честно ответил Торак.


— Но ты оскорбил Мать-Море!


— Я не хотел…


— Ей это безразлично. — Тенрис положил на землю очередной кремень и, не оборачиваясь, велел Тораку: — Иди-ка сюда, помоги мне. Подавай мне по одному вон те Морские Яйца.


Торак хотел было возразить, но промолчал и принялся помогать Тенрису. Они вместе продвигались по самому краю Утеса, и один раз Торак, глянув вниз, успел увидеть далекое кипение морских волн.


— Сегодня Мать-Море кажется спокойной, верно? — спросил Тенрис, проследив за его взглядом. — А ты хотя бы немного представляешь себе, сколь Она могущественна?


Торак покачал головой.


Поразительно изящным движением Тенрис нагнулся и положил на землю еще один кремень, на поясе у него тихонько звякнули разноцветные птичьи клювики.


— Тот человек из нашего племени, которому удалось убить кита — благодаря чему мы вчера так отлично попировали, — был вынужден срезать свои волосы, чтобы умилостивить Мать-Море, потому что он отнял у Нее одного из Ее детей. А теперь ему еще придется три дня прожить в полном одиночестве, поститься и не прикасаться к своей жене. И лишь когда души убитого кита вернутся в лоно Матери-Моря, сможет вернуться к людям и он. — Тенрис указал на Морские Яйца, лежавшие у его ног. — И вот сейчас я как раз и прокладываю с помощью этих камней путь, по которому души кита смогут найти свою Мать. — Тенрис помолчал и прибавил: — Тебе необходимо понять вот что, Торак: Мать-Море куда более жестока к своим обидчикам и куда менее предсказуема, чем ваш Лес.


Снизу до них донесся шум голосов. Посмотрев туда, Торак увидел, что весь лагерь просыпается. Бейл о чем-то разговаривал с двумя мужчинами, указывая на Утес.


— Тенрис, — торопливо сказал Торак, — мне совершенно необходимо…


Тенрис поднял руку, приказывая ему молчать.


— Ее чертоги — в бездонной глубине, — сказал он еле слышно. — Она сильнее всех, сильнее даже солнца. Когда Она нами довольна, то посылает нам для охоты тюленей, рыбу и морских птиц. Когда же Она разгневана, то никого из них от себя не отпускает и сердито бьет хвостом, поднимая бурю. Когда Она делает вдох, бывает отлив, когда выдох — прилив. — Тенрис помолчал, глядя на фигурки людей внизу. — Она убивает без предупреждения, но лишена и злобы, и милосердия. Много зим назад с запада пришла Великая Волна. Выжили только те, кто успел вскарабкаться на этот Утес. — Тенрис повернулся к Тораку. — Сила ветра очень велика, Торак, но сила Моря просто невообразима!


«Интересно, — думал Торак, — зачем он говорит мне все это?»


— Я рассказываю тебе об этом потому, что всякое знание есть сила, — сказал колдун, словно услышав его мысли.


Торак вздрогнул.


— Так это здесь ты готовишь свои снадобья? — оглянувшись, спросил он.


Как ни странно, но в ответ Тенрис суховато улыбнулся и сказал:


— Я все ждал, когда же ты наконец решишься об этом спросить!


Подойдя к жертвенному камню, он взял крабью клешню, лежавшую на нем, поднес ее к губам и выдул из нее тоненькую струйку голубоватого ароматного дыма.


— Что касается лекарства от той болезни, — спокойно продолжил он, окутавшись клубами голубого дыма, — важно, не где, а когда. Его можно изготовить только раз в году — ночью. Уже сама эта ночь исполнена волшебного могущества. Догадываешься, что это за ночь?


Торак, чуть запнувшись, сказал:


— Канун летнего Солнцестояния?


Тенрис быстро и пронзительно на него глянул:


— А мне казалось, ты не разбираешься в магии.


— Я и не разбираюсь. Но я родился в эту ночь, как же я могу ничего не знать о ней? Кроме того, все знают, что это ночь самых больших перемен и что магические чары в эту ночь…


— Тоже грозят большими переменами, — закончил за него Тенрис. И снова улыбнулся. — Все в жизни связано с переменами, Торак. Дерево превращается в лист. Дичь — в охотника. Мальчик — в мужчину. Ты хорошо соображаешь, Торак. Я многому мог бы научить тебя, но увы: ты приговорен к пребыванию на Одинокой Скале.


И Торак не упустил предоставившейся ему возможности:


— Именно об этом я и хотел поговорить с тобой. Я… я не собираюсь отправляться на эту Скалу!


Тенрис замер. В ярком утреннем свете его ожоги выглядели особенно страшно.


— Что ты сказал?


Торак глубоко вздохнул и повторил:


— Я не собираюсь отправляться на Скалу. А ты все-таки приготовишь это лекарство. И я отнесу его в Лес, к тем…


— Значит, я приготовлю тебе лекарство? — задумчиво повторил Тенрис. И голос его прозвучал так холодно, что Тораку показалось, будто солнце снова зашло. — И почему же я вдруг стану этим заниматься?


— Потому что, если ты этого не сделаешь, — медленно ответил Торак, — болезнь вскоре поразит все твое племя.





Он рассказал Тенрису о преследующем его существе и о том, как этот преследователь добрался до Тюленьего острова. Не утаил он и своих подозрений на тот счет, что преследователь этот, скорее всего, шпион, посланный Пожирателями Душ, и разносчик болезни. Тенрис слушал его молча, не перебивая. Он лишь попыхивал своей трубочкой из крабьей клешни. Торак не смог бы даже предположить, какие чувства испытывает колдун в эти минуты, но чувствовал, как напряженно работает его мысль.


Он с пониманием смотрел, как колдун задумчиво кружит возле жертвенного камня, затем берет последнее Морское Яйцо и направляется к нему.


— Так это все ты задумал? — спросил Тенрис.


— Конечно же нет! — в ужасе воскликнул Торак.


— Видишь ли, я терпеть не могу, когда меня обманывают.


— Но я вовсе тебя не обманываю! Я действительно не знал, что это существо продолжает меня преследовать и даже решилось переплыть Море. Тенрис, я ведь всего лишь прошу тебя приготовить лекарство, потому что…


— «Всего лишь»? — насмешливо оборвал его Тенрис. — Это ведь не какое-то жалкое снадобье, которое я запросто могу отлить тебе из бадьи! В прошлый раз мне потребовалось целых три месяца, чтобы наконец получилось то, что надо! Мне пришлось ползать по Орлиным Высотам, чтобы отыскать корень одного растения, которое больше нигде не встретишь. А в канун летнего Солнцестояния мне пришлось плести такое магическое заклятье, какого никто не мог и не пытался плести со времен Великой Волны!


Торак облизнул пересохшие губы и напомнил:


— До Солнцестояния всего четыре дня.


Тенрис уставился на него, качая головой:


— Значит, сдаваться ты все-таки не намерен?


— Я не могу, — просто сказал Торак. — В Лесу полно больных.


Тенрис, покрутив в руках Морское Яйцо, глянул на него, и глаза его опасно блеснули.


— А скажи: что может помешать мне отправить тебя на Одинокую Скалу и сохранить лекарство для племени Тюленя?


Торак хотел возразить, но промолчал. Такая мысль в голову ему не приходила.


— То-то же! — усмехнулся Тенрис. — Пусть это послужит тебе уроком. Никогда не пытайся меряться силой воли с колдуном. Тем более со мной.


Торак гордо вскинул голову и возмущенно заметил:


— А я думал, колдуны существуют для того, чтобы помогать людям!


— Да что ты знаешь о колдунах! Ты ведь всего лишь охотник!


— Но неужели ты не понимаешь: ты НУЖЕН! Нужен и племени Ворона, и племени Выдры, и племени Ивы, и племени Кабана, и всем прочим лесным племенам! Если ты отправишь меня на эту Скалу, то кто же доставит им спасительное средство?


Тенрис опустил последнее Морское Яйцо на землю у самых ног и сказал:


— Но если я все же буду готовить лекарство, тебе придется мне помочь.


Торак даже дышать перестал, а Тенрис спокойно продолжил:


— Каждое лето морские племена празднуют день Солнцестояния. И каждый раз необходимые обряды отправляются на разных островах. В этом году наступила очередь острова Корморана. Многие из нашего племени отплывают туда уже сегодня; остальные отправятся следом за ними чуть погодя. Вскоре стоянка совершенно опустеет.


— Я сделаю все, что потребуется, — сказал Торак.


К его удивлению, Тенрис рассмеялся:


— Эх ты, торопыга! Ты ведь даже не знаешь, в чем дело!


— Я сделаю все, что потребуется, — повторил Торак.


Тенрис долго смотрел на мальчика сверху вниз, на мгновение его изуродованное лицо исказила гримаса жалости, и он прошептал:


— Бедный маленький Торак! Ты просто не представляешь себе, на что соглашаешься. Ты не понимаешь даже, где сейчас находишься.


Торак глянул вниз и наконец увидел тот рисунок, который Тенрис выкладывал с помощью Морских Яиц. Это была огромная спираль, и они стояли в самом ее центре, точно две мухи, попавшие в паучью сеть.





Глава двадцатая






Ренн обыскала весь берег, но никаких следов Торака так и не обнаружила.


Волк днем и ночью без устали шел по запаху, петляя меж деревьями и то и дело возвращаясь к Ренн, чтобы она не отстала и не заблудилась.


Когда же они достигли устья Широкой Воды, деловитость Волка вдруг сменилась диким, каким-то отчаянным возбуждением. Поскуливая, он метался по берегу, а потом закинул голову и завыл. И до чего же Ренн показался страшным этот тоскливый, пробирающий до костей вой!


Поиски привели их к двум кострищам: большому и небрежно затоптанному на скалах и маленькому, аккуратному, которое наверняка оставил Торак. Нашли они и его леску с двойными крючками. А больше ничего. Где же сам Торак?


«Похоже, он просто канул в Море!» — думала Ренн.


В ту ночь она, свернувшись клубком в спальном мешке и слушая вздохи волн, никак не могла уснуть. Что же случилось с Тораком? Мать-Море вполне могла послать огромную волну и утопить его даже на расстоянии полета стрелы от берега, если он чем-то рассердил Ее. Да и подвластные Ей Тайные Обитатели Вод могли утащить его и теперь прячут под своими длинными зелеными волосами…


Лишь под утро Ренн заснула тревожным сном.


А Волк всю ночь носился взад-вперед по берегу.


И утром она нашла его там же. Он не желал ни есть, ни охотиться — проявил лишь мимолетный интерес к глупышам, гнездившимся на утесе. Вообще-то хорошо, что он к ним не полез, потому что детеныши глупышей отлично «стреляют» в непрошеных гостей омерзительно пахнущей жижей, а предупредить об этом Волка Ренн никак не могла. Когда наступил полдень, она поняла, что дольше им оставаться здесь нельзя, и сказала Волку:


— Мне нужна помощь. — Она знала, конечно, что он ее слов не понял, но ей необходимо было поговорить хоть с кем-нибудь. — Пойдешь со мной?


Волк дернул ушами, но остался стоять на месте.


— Возможно, Торака кто-нибудь видел, — продолжала Ренн. — Охотники или… еще кто-нибудь. Давай, пошли!


Волк одним прыжком взлетел на скалу и уставился в морскую даль.


— Волк, ну пожалуйста! Я не хочу идти без тебя!


Волк даже головы не повернул.


Ну вот, она и получила ответ. Что ж, придется идти одной. Ренн рывком закинула за плечи ранец и двинулась к Лесу.


А Волк у нее за спиной закинул голову и горестно завыл.





Волк не знал, что ему делать.


Вообще-то следовало остаться здесь, в этом ужасном месте, и ждать Большого Брата; с другой стороны, нельзя было бросать и бесхвостую самку, которая снова направилась к Лесу.


Здесь Волку очень не нравилось. Песок то и дело попадал в глаза, горячие камни обжигали лапы, а нахальные птицы-рыболовы противными голосами кричали ему, чтобы он немедленно убирался прочь. Но больше всего Волка страшило то огромное стонущее и вздыхающее существо, что громоздилось перед ним. От существа исходил холодный древний запах, который отчего-то казался Волку знакомым, хотя в Лесу его никогда этому запаху не учили. И он чувствовал, что если это чудовищное существо проснется…


Волк не понимал, почему Большой Бесхвостый ушел туда, куда он, его брат, последовать не может, и почему запах Бесхвостого так сильно смешан с запахами еще троих бесхвостых самцов, хотя и не совсем еще взрослых. По их запаху Волк догадался, что они чем-то очень рассержены, да к тому же они были не из Леса, а принадлежали этой Великой Воде.


А теперь ушла и бесхвостая самка. Вон она продирается сквозь деревья, производя, как и все бесхвостые, жуткий шум. Волку не хотелось, чтобы она уходила. Иногда она бывала довольно противной и сердилась на него, но могла быть и умной, и доброй. Может, все-таки последовать за нею? Но что, если Большой Брат вернется, а здесь никого не будет?


И Волк все бегал и бегал кругами, не зная, как поступить.





Ренн никак не ожидала, что так сильно будет скучать по Волку.


Она тосковала по его теплому боку, которым он любил привалиться к ней, и по его смешным нетерпеливым поскуливаниям, когда он выпрашивал лепешку из лосося. Она скучала даже по его хулиганским выходкам, которые он позволял себе, когда, например, гонял уток.


Жаль, что он предпочел остаться и ждать на берегу, а не пошел с нею. Ренн чувствовала себя очень одинокой, когда переходила по плоским камням на тот берег Широкой Воды, чтобы попасть в березовую рощу. Уже не в первый раз спрашивала она себя: что она делает так далеко от родного племени в чаще Леса, где свирепствует страшная болезнь? Ведь если Тораку действительно хотелось, чтобы она пошла с ним, то достаточно было всего лишь попросить. А теперь ей приходится гоняться за ним по всему Лесу, хотя, скорее всего, она ему совершенно не нужна.


Она заходила все глубже в чащу, и ее начинала тревожить царившая там странная, застывшая тишина. Не пел ни один щегол! И на деревьях не шелохнулся ни один листок!


Но ведь и здесь наверняка должны жить люди. Ренн немного знала эту часть Леса. Когда ей исполнилось девять лет, Фин-Кединн отправил ее на некоторое время в племя Кита, чтобы она немного поучилась законам и обычаям морских племен. Вдоль морского побережья охотилось немало племен: племя Кита, племя Морского Орла, племя Лосося, племя Ивы. Весной они приходили сюда ловить треску, а летом — лосося и сельдь; зимой они также охотились на тюленей, спасавшихся здесь от холодных ветров. Но сейчас Лес казался Ренн просто вымершим.


Впереди деревья стали редеть, и Ренн увидела несколько больших неопрятных жилищ, сделанных из ветвей и напоминавших орлиные гнезда. Она немного воспрянула духом. Племя Морского Орла было одним из наиболее гостеприимных морских племен. Люди из этого племени хоть и отличались некоторой заносчивостью, но гостей всегда встречали хорошо и всегда очень спокойно относились к смешению законов Леса и Моря — ведь и покровитель их племени, морской орел, охотился и добывал себе пищу и в Лесу, и на Море.


Однако стоянка оказалась брошенной. Над черными кострищами еще висел горьковатый запах древесного дыма. Ренн опустилась на колени и пощупала золу: все еще теплая. Она подошла к мусорной куче и обнаружила еще влажные раковины съедобных моллюсков. Значит, племя ушло совсем недавно.


И вдруг за спиной у нее раздался тяжелый вздох.


Она резко обернулась.


Вздохи доносились из ближайшего жилища.


Держа нож наготове, Ренн подошла ближе:


— Есть здесь кто-нибудь?


Из темноты послышалось хриплое рычание.


Ренн похолодела от ужаса.


А темнота вдруг словно взорвалась.


Ренн с криком отскочила в сторону.


И прыгнувший прямо на нее человек вдруг замер на месте. Перед глазами у Ренн все плыло, но она сумела разглядеть, что руки у него крепко связаны в запястьях плетеными ремешками из сыромятной кожи.


— Ты что это делаешь? — закричал кто-то у нее за спиной. Чьи-то сильные руки оттащили ее прочь от жилища. — Ты что, тоже больна? — Схвативший ее за плечи мужчина тащил ее все дальше и дальше. — Да отвечай же! Ты больна? Что это у тебя с рукой?


— Укус, — заикаясь, пролепетала Ренн. — Это просто укус. Я не больна…


Не обращая внимания на ее слова, мужчина грубо повернул ее голову к свету, осматривая лицо и волосы. Не обнаружив никаких струпьев, он наконец отпустил ее.


— Я не больна! — сердито повторила она. — А здесь-то что случилось?


— То же, что и везде, — буркнул он.


— Болезнь… — прошептала Ренн.


А у входа в жилище существо, которое тоже некогда было человеком, село на землю и, раскачиваясь взад-вперед, что-то невнятно бормотало, то и дело принимаясь рычать по-звериному. На голове у него влажно поблескивали кровавые пятна и полоски там, где он вырвал себе волосы целыми прядями. Глаза больного заплыли гноем.


Спасший Ренн мужчина искоса посмотрел в его сторону, и лицо его исказилось от боли.


— Он был моим лучшим другом, — сказал он. — Я не смог заставить себя убить его. А лучше, если б смог. — Он повернулся к Ренн. — А ты кто такая? И что здесь делаешь?


— Я — Ренн, — сказала она. — Из племени Ворона. А ты кто?


— Тиу. — Он поднял левую руку, и на тыльной стороне его ладони Ренн увидела племенную татуировку: четырехпалую когтистую лапу морского орла.


— Что же теперь будет с твоим другом? — спросила Ренн.


Тиу встал, подошел к дереву и вытащил с силой воткнутую в него острогу.


— Дня через два он разгрызет свои путы. Что ж, он имеет столько же прав на спасение, как все мы.


— Но… он ведь может кого-нибудь поранить или убить.


Тиу покачал головой:


— Через два дня мы будем уже далеко отсюда.


— Вы покидаете Лес? — спросила Ренн.


В последний раз взглянув на своего друга, Тиу решительно повернулся и пошел прочь со стоянки, явно направляясь на запад, к Морю.


Ренн бегом бросилась за ним.


— Мы поплывем на остров Большого Баклана, или Корморана, — сказал он ей на ходу. — В этом году их черед отправлять праздничные обряды. Скоро ведь летнее Солнцестояние. И они, в отличие от других племен, пока не боятся, так что позволили нам прибыть к ним.


— А что же другие племена? — спросила Ренн, когда они достигли укромной бухточки, где люди торопливо грузили пожитки в грубые, но весьма прочные лодки, обтянутые шкурами.


— Племя Кита и племя Лосося еще несколько дней назад отправилось на остров Большого Баклана. А племя Ивы решило пойти на юг. — Тиу вдруг с подозрением глянул на Ренн. — А ты почему здесь? Почему ты не вместе со своим племенем?


— Я ищу своего друга. Ты его не видел? Его зовут Торак. Худенький, чуточку повыше меня ростом, волосы черные и…


— Нет, — сказал Тиу, отворачиваясь и помогая какой-то женщине дотащить до лодки большой узел.


— Я его видел! — крикнул молодой мужчина, грузивший в лодку мотки веревки.


— Когда? — бросилась к нему Ренн. — Где? С ним все в порядке?


— Его увезли люди из племени Тюленя, — сказал парень. — И скорее всего, ты его больше никогда не увидишь.





— Несколько дней назад сюда приплыли трое мальчишек из племени Тюленя, — рассказывал Ренн этот парень по имени Кьо. — Они привезли кремни и одежду из тюленьих шкур, да только меняться с ними мне что-то не хотелось, и я им даже не показался. — Кьо нахмурился. — А люди из племени Кита с ними менялись. И так уж им хотелось заполучить Морские Яйца, что даже о болезни этим ребятам не сказали! Отпугнуть боялись…


— А Торак что? — прервала его Ренн. — Ты сказал, что видел, как они забрали его.


— Я видел только какого-то мальчишку у них в челноке, — пожал плечами Кьо. — Темноволосого, как ты и говорила. Худого, с сердитым лицом и множеством синяков и ссадин. Без боя он им явно не сдался!


Ренн стиснула кулаки:


— Но зачем они его с собой-то увезли?


Кьо снова пожал плечами:


— Да кто их знает. Эти люди из племени Тюленя не такие, как мы. Они так и не научились жить в мире с Лесом.


— Мне необходимо во что бы то ни стало попасть на их остров! — воскликнула Ренн.


— Ты что! Это невозможно, — фыркнул Тиу.


— Но ведь вы же плывете на остров Большого Баклана, — возразила Ренн, — а их остров недалеко от Тюленьего острова, верно ведь?


— Как ты не понимаешь! — рассердился Тиу. — Мы с племенем Тюленя никогда не ссорились и хотим, чтобы так все и оставалось!


— Но мой друг в опасности!


— Мы все в опасности! — еще больше разозлился Тиу.


Ренн видела, какие встревоженные лица у всех этих занятых сборами людей, и думала: «Как же мне убедить их?»


— Я вам вот что скажу, — начала она. — Мой друг… Торак… Дело в том, что он может такое, чего не может никто. Он, возможно, и лекарство от этой болезни найти сумеет.


Тиу, скрестив руки на груди, подозрительно посмотрел на Ренн:


— Ты все выдумываешь!


— Нет, не выдумываю. Послушайте меня, и я расскажу вам, кто он такой. — Ренн понимала, что нарушает приказ Фин-Кединна, но Фин-Кединна сейчас рядом с ней не было. — Помните, что было прошлой зимой? Помните того медведя? О нем ведь все знали.


Кое-кто перестал собирать пожитки и подошел поближе, чтобы послушать, что скажет девочка.


— Этот медведь убил нескольких человек из нашего племени, — продолжала Ренн. — Он и здесь тоже убивал людей, верно? Я знаю, что в племени Ивы погибли двое. А в вашем племени, как мы слышали, он уволок в Лес ребенка.


Тиу так и вскинулся:


— К чему говорить об этом? Что хорошего в таких разговорах?


— А к тому, — спокойно ответила Ренн, — что мой друг, Торак, и есть тот человек, который избавил Лес от проклятого медведя!


Тиу изумленно посмотрел на нее:


— Ты же сказала, что он еще мальчишка…


— Я сказала, что он может многое. И на самом деле он действительно гораздо сильнее, чем кажется. И Фин-Кединн непременно подтвердил бы это. Вы ведь знаете Фин-Кединна?


Тиу кивнул:


— Его тут многие знают и уважают.


— Он мой дядя. И он бы тоже сказал, что все это правда.


Ренн с тревогой ждала, пока Тиу в сторонке советовался со своими сородичами. Через несколько минут он вернулся и сказал:


— Извини. Но мы не хотим ссориться с племенем Тюленя.


— А вы не везите меня к ним на стоянку, — предложила Ренн. — Высадите меня где-нибудь подальше от них, а уж там я сама разберусь.


Кьо нерешительно сказал, глядя на Тиу:


— Я знаю там одну бухточку. Она далеко от их стоянки, на юго-западе. Если там причалить, они никогда не узнают.


— А я могу дать девочке подходящую морскую одежду, — сказала одна из женщин, — и обряд очищения мы с ней перед путешествием пройдем. Тиу, помоги девочке, не можем же мы бросить ее тут одну!


Тиу вздохнул.


— Ты хочешь от нас слишком многого, — сказал он Ренн.


— Я знаю, — согласилась она.


И поняла, что уже почти добилась своего, когда вдруг за кустом можжевельника заметила блеск знакомых янтарных глаз, которые внимательно следили за нею.


Сердце Ренн радостно подпрыгнуло.


Она повернулась к Тиу и сказала взволнованно:


— Но я хочу попросить вас и еще кое о чем!


— Что-о?


— Есть… еще кое-кто, кому тоже необходимо туда поехать!





Берег звенел от смеха.


Племя Морского Орла с грустью покидало свою стоянку, оставляя там двоих умерших и одного утратившего в результате болезни разум, и все же вид молодого волка, покрытого вонючим пометом глупыша, заставил всех заулыбаться.


— Да его даже обряду очищения подвергать не нужно, — заметил кто-то. — Он, похоже, сам уже сделал все, что требуется!


Ренн было безразлично, насколько грязен Волк. Больше всего ей хотелось обнять его за шею, однако она лишь тихонько поздоровалась с ним и почесала ему бочок.


Волк в ответ слабо вильнул хвостом. Выглядел он совсем несчастным. Противная птица выстрелила ему прямо в морду мерзкой липкой жижей, а он сделал только хуже, пытаясь стереть эту гадость и покатавшись по песку. Ему здорово досталось, однако этот жестокий урок научил его никогда больше не трогать детенышей глупыша.


— А я думала, тебе нравятся сильные запахи, — тихонько сказала Волку Ренн.


Волк потерся мордой о ее безрукавку в тщетной попытке избавиться от проклятой вони.


Тиу, пробегая мимо них с огромным тюком в руках, бросил через плечо:


— Ладно. Если сможешь загнать его в мою лодку, то пусть отправляется с нами. Если нет, придется тебе его здесь оставить.


— Я его не оставлю, — сказала Ренн.


— Тогда поторопись! Мы отплываем!


— Идем, Волк! — сказала Ренн и бегом бросилась к лодке.


Волк даже не пошевелился. Так и стоял, расставив лапы и, весь взъерошившись, с отвращением смотрел на лодку, качавшуюся у берега.


Сердце у Ренн ушло в пятки.


Совершенно не обязательно знать волчий язык, чтобы понять сейчас мысли Волка: «Я в эту штуковину никогда не полезу. Никогда, никогда!»





Глава двадцать первая






Тораку снова приснился Волк, он взволнованно предупреждал его: «Уфф! Уфф! Опасность! Тень! Охота!»


«Какая еще тень? — спросил Торак. — Где тень?»


Но Волк уже убегал — все дальше, дальше… И Торак не мог побежать за ним, потому что кто-то крепко держал его…


— Отпустите меня! — кричал он, размахивая кулаками.


— Проснись! — сказал ему Бейл.


— Что? — Торак открыл глаза и увидел, что он по-прежнему в этом чужом жилище, а из-под шкур, закрывавших вход, уже струится дневной свет.


После того разговора с Тенрисом он ждал еще целый день, пока колдун племени Тюленя убеждал Ислинна не отсылать Торака на Одинокую Скалу. Миг Солнцестояния все приближался, а в Лесу по-прежнему свирепствовала проклятая болезнь…


— Кто такой Волк? — резко спросил Бейл.


— Что? Никто. Я не понимаю, о чем ты.


Но Бейла было не провести.


— Ты еще даже не проснулся как следует, а уже врешь, — с отвращением сказал он.


Торак промолчал. Сон о Волке тяжело лег на душу. «Тень. Охота». Что бы это значило? Неужели Волк знает о том преследователе? Или это что-то совсем другое?


— Вставай! — Бейл сердито пнул его в бок.


— Зачем? Мы что, в горы пойдем?


— В горы пойдем завтра. А сегодня мне придется учить тебя с челноком обращаться.


— ТЫ? А почему ты?


— Спроси Тенриса! Это его затея. — Судя по тону Бейла, ему эта затея нравилась не больше, чем Тораку. — Возьми чего-нибудь перекусить — днем есть захочется. Встретимся на берегу. Я пока что челноки подгоню.


— Но почему ты именно Бейлу велел меня учить? — спросил Торак у Тенриса, отыскав его на скалах; колдун собирал морские водоросли. — Почему не кому-нибудь другому?


«Кому угодно!» — думал он.


Колдун криво усмехнулся:


— Значит, вот как ты меня благодаришь за то, что я спас тебя от Скалы?


— Но ведь именно Бейл… он…


— Именно он лучше всех умеет с челноком управляться, — сказал Тенрис. — На, подержи-ка корзинку и смотри внимательно, может, чему-нибудь и научишься.


— Но…


— Вот это ламинария, или бурая водоросль, — сказал Тенрис, беря в руки длинный кожистый стебель. — Если ее высушить, она становится твердой, вот такой. — И колдун похлопал по рукоятке своего ножа. — А если ее как следует промыть в родниковой воде и потом вымочить в тюленьем жире, то можно сделать отличную веревку. Видел, как я ее срезал? Всегда оставляй корень, чтобы она могла снова отрасти. Это очень важно.


Поскольку Торак продолжал упрямо молчать, колдун тоже умолк, а потом сказал:


— Бейл тебе там очень даже пригодится. И Асриф тоже — он у нас лучше всех умеет по скалам лазать. А Детлан — парень покладистый и очень сильный; он отличный помощник.


— Значит, со мной пойдут все трое?


— Торак, ты не сможешь сделать это в одиночку.


— Я знаю. Но я думал, что ты со мной поплывешь. Ведь именно ты отыскал туда дорогу. Почему же теперь ты не хочешь еще раз сплавать туда?


Тораку нравился колдун племени Тюленя. Он чем-то напоминал ему Фин-Кединна, но был, пожалуй, добрее и доступнее.


Тенрис со вздохом коснулся покрытой шрамами щеки.


— Тот огонь, что сделал это, обжег меня не только снаружи. Он опалил мне легкие. — Он кинул стебель ламинарии в корзину. — Я буду бесполезен тебе на большой высоте.


— Я не знал. Прости… — потрясенно пролепетал Торак.


— И ты меня прости, — мягко сказал Тенрис. — Но есть и еще одна причина, по которой я посылаю именно этих ребят. Они твои сородичи, Торак. И, хочешь ты этого или нет, ты должен завоевать их доверие.


— А мне их доверие безразлично! — заносчиво вскинул голову Торак.


— Да нет, тут ты не прав. — Голос колдуна звучал мягко, однако в нем безошибочно угадывалась непререкаемая воля. — Главное — Бейл. Если тебе удастся завоевать расположение Бейла, за ним потянутся и остальные. А стало быть, и за тобой. — Губы Тенриса чуть дрогнули в улыбке. — Постарайся побыстрее усваивать его уроки, это тебе здорово поможет.





— Нет, нет, да нет же! — кричал Бейл, подгребая к лодке Торака так ловко и быстро, что уже одно это приводило Торака в бешенство. — Упрись ногами в борта и не качайся, а как бы перемешай свой вес вместе с лодкой… Нет, не наклоняйся ты так — перевернешься же!


Бейл причалил свой челнок к борту Торака.


— Я же говорил тебе! Не махай веслом, чтобы сохранить равновесие! Весло не для того предназначено! Упрись как следует задом и ляжками, а руками не размахивай. Во время охоты в Море приходится порой здоровенного тюленя в челнок втаскивать, тогда уж точно обе руки нужны.


— Если б еще этот ваш челнок так не вертелся все время! — с досадой пробормотал Торак.


Челночок с его низкими бортами, плоским дном и острым как лезвие ножа носом действительно то и дело норовил перевернуться, и Торак чувствовал себя примерно как жук, пытающийся удержаться на плывущей соломинке.


— Челнок тут ни при чем, — возразил Бейл, — ты сам виноват.


— А почему у него борта такие низкие?


— Если их сделать выше, придется слишком много сил тратить на борьбу с ветром. Ладно, попробуй еще раз. Нет! Я же тебе сказал! Не шлепай веслом по воде, а как бы разрезай ее! И делай это тихо и аккуратно. Очень-очень тихо!


— Да я стараюсь! — буркнул Торак сквозь стиснутые зубы.


— Вот и старайся! — отрезал Бейл. — У вас в Лесу что, лодок нет?


— Конечно есть! — Торак с тоской вспомнил долбленки племени Кабана и надежные челноки племени Ворона, сделанные из оленьих шкур. — У нас очень хорошие прочные лодки, и мы никогда…


— На хороших и прочных в Море не больно-то далеко уплывешь, — презрительно заметил Бейл. — За лодкой с низкой осадкой целый хвост пузырьков остается. По этим пузырькам тюлени сразу догадаются, что ты к ним плывешь, они такую лодку и за пятьдесят бросков гарпуна услышат! И потом, такая посудина не способна быстро поворачиваться, так что она просто разломится от удара первой же большой волны. Нет, на Море надо не пробиваться сквозь волны, а скользить по ним, как корморан…


Большая волна ударила прямо в нос челнока, обрызгав Торака с головы до ног.


Рядом на берегу засмеялись дети. Самые маленькие пускали кораблики, выкопав ямки в песке, выстлав их кусками тюленьей шкуры и напустив туда воды. Дети постарше плескались на мелководье, заодно учась управлять челноками. Они-то могли не опасаться того, что их челноки могут перевернуться: эти учебные суденышки были оснащены поперечными перекладинами, с обеих сторон снабженными — для лучшей плавучести и устойчивости — мешками из тюленьих кишок, наполненными воздухом.


Когда Бейл пригрозил Тораку, что пересадит его в такую лодку для начинающих, тот пришел в ярость, но теперь, после изнурительного дня учебы, почти смирился с такой возможностью. Бейл оказался суровым наставником, не спускал своему ученику ни единой ошибки и безжалостно его гонял. Торак не сомневался: вечером он скажет Тенрису, что такого неумеху научить ничему нельзя.


И похоже, мечте Бейла непременно избавиться от Торака суждено было сбыться. Торак промок до костей, от слепящего солнца голова у него болела и кружилась. Перенапряженные ляжки и плечи прямо-таки умоляли об отдыхе, руки дрожали от усталости. Он уже едва держал в руках весло, не говоря уж о том, чтобы плыть, сохраняя равновесие.


И пример Бейла, мастерски управлявшегося со своим челноком, ничуть его не вдохновлял. Хотя Бейл одним движением кисти разворачивал суденышко в любую сторону и мог даже встать в челноке во весь рост, словно на берегу. Кстати сказать, он и не думал бахвалиться своим умением. Просто чувствовал себя на воде как дома, даже не задумываясь о том, какое движение ему нужно совершить в следующую секунду.


Теперь, когда поднялся ветерок, Торак лишь с огромным трудом оставался на плаву. Бейл решительно подплыл к нему вплотную и вставил один конец своего весла в сделанную из ремней уключину, что позволило ему второй конец весла оставить в воде и высвободить обе руки.


— Тебе придется постараться еще сильнее, — сказал он, перегибаясь через борт и принимаясь черпаком вычерпывать воду из лодки Торака.


— А иначе что? — спросил Торак. — Вы уплывете без меня?


— Да, именно на это я и надеюсь.


— Дай мне еще немного времени! — взмолился Торак. — Я же всего один день учусь челноком управлять! А ты небось лет с шести на нем плаваешь.


— С пяти. — Бейл глянул в сторону ребятишек, возившихся с учебным челноком на мелководье, и по лицу его пробежала тень печали. — Мой брат начал даже раньше.


— Дай мне еще хоть разок попробовать как следует! — повторил свою просьбу Торак.


Бейл минутку подумал и сказал:


— Хорошо. Отсюда ты поплывешь впереди, а я пойду за тобой. И старайся не думать каждый раз, как тебе лучше ударить веслом. Просто внимательно следи за Морем и старайся работать веслом как можно быстрее и легче.


Торак вывел челнок вперед и попытался плыть так, как говорил Бейл.


Сперва у него по-прежнему ничего не получалось, он лишь беспомощно крутился на месте, челнок подскакивал, точно заяц весной на полянке, а противные волны норовили плеснуть прямо в лицо.


Но потом что-то произошло. Торак и не заметил, как весло стало превращаться в продолжение его руки. Лопасти начали разрезать воду почти беззвучно, и при каждом гребке Торак ощущал под собой толщу воды, однако теперь мощь Моря его поддерживала, а не была направлена против него. Он плыл все быстрее, и вдруг его лодочка точно сама прыгнула вперед, и они понеслись над волнами, легкие и свободные, как птицы.


— Я понял! — радостно крикнул Торак.


Бейл нагнал его и поплыл рядом, внимательно, но без улыбки наблюдая за его движениями.


— Как здорово! — орал Торак. — Нет, ну как здорово!


Бейл еле заметно кивнул, закусив губу, чтобы не рассмеяться.


Неожиданный порыв ветра вдруг подхватил челнок Торака, закрутил его и направил прямо на Бейла.


— Сворачивай! — кричал ему Бейл. — Сильнее греби, сильнее! Ты меня сейчас протаранишь!


Торак кивнул и, вовсю сражаясь с ветром, приналег на весло, но весло вдруг как-то странно дернулось, и он чуть не вылетел за борт. Вытащив весло из воды, он с ужасом увидел, что одна лопасть отломилась и исчезла.


— Осторожней! — кричал ему Бейл, но Торак летел прямо на него и ничего уже поделать не мог.


— Я не могу повернуть! — отчаянно завопил он.


Бейл налег на весло и прямо-таки бросил свой челнок в сторону, в самый последний момент все же избежав столкновения. Челнок Торака пролетел мимо и почти сразу перевернулся.


Одежда тянула Торака на дно, и он испытал огромное облегчение и благодарность, когда Бейл ухватил его за ворот безрукавки.


— Ты что же это, а? — сердито орал он. — Ты же мог нас обоих утопить!


— Это просто случайность, — пробормотал Торак.


— Случайность? Да ты же пытался меня протаранить! — Бейл был в ярости, но все же подтащил к себе второй челнок и придержал его, пока Торак туда влезал.


— А я говорю — случайность! — возмутился Торак. — У меня весло сломалось!


— Не может такого быть! Весла делают из самого прочного плавника…


— Да? Тогда посмотри сам! — И Торак с торжеством продемонстрирован то, что осталось от его весла. — Если ваши весла такие крепкие, то почему же мое переломилось, как щепа для растопки? — Он посмотрел внимательней и вдруг прикусил язык: весло кто-то явно подрезал! Причем не до конца — чтобы сперва никто ничего не заметил, но при малейшем дополнительном усилии ненадежное весло наверняка сломалось бы.


— Что это? — Бейл удивленно смотрел на него.


А Торак думал о своем преследователе. Впрочем, подстроить эту пакость мог кто угодно: сам Бейл, или Асриф, или Детлан… или любой другой человек из племени Тюленя…


Не говоря ни слова, он протянул Бейлу сломанное весло. Бейл взял его, внимательно изучил и очень быстро обнаружил надрез.


— И ты, конечно, думаешь, что это сделал я, — сказал он.


— А что, это не ты?


— Нет!


— Но ты ведь хотел, чтобы у меня ничего не вышло. Ты сам так сказал.


— Потому что ты наверняка будешь нас задерживать или попадешь в беду и тебя придется спасать.


— Никуда я не попаду, — сказал Торак, отнюдь не испытывая подобной уверенности. — Бейл, послушай: нам всем нужно одно и то же — лекарство от этой болезни.


— И ты хочешь, чтобы я верил, что она угрожает и моему племени? — насмешливо спросил Бейл. — Только потому, что тебе каким-то образом удалось упросить Тенриса не отправлять тебя на Скалу, да?


Торак изумленно уставился на него:


— Что ты хочешь этим сказать?


— Я не знаю, какую там историю ты рассказал Тенрису, — Бейл говорил с явным презрением, — но я точно знаю: ты просто лживый маленький трус, который все, что угодно, сделает, лишь бы шкуру свою спасти! — Он швырнул Тораку сломанное весло. — Вот потому ты и готов был поверить, что я способен на такую подлость. Видно, у вас в Лесу подобные вещи не в новинку.





Оскорбительные слова Бейла все еще звучали у Торака в ушах, когда он осторожно вел челнок к берегу. Бейл давно уплыл вперед и теперь уже высадился на берег и тащил свой челнок к стойкам. Видимо, он считал, что говорить им больше не о чем.


«Ты не сможешь сделать это в одиночку, — сказал ему тогда Тенрис. — Главное — Бейл… остальные потянутся за ним».


Тенрис прав. Торак понимал: он обязательно должен доказать Бейлу, что говорил правду.


Но если он сможет доказать, что его преследователь тоже переправился на остров, Бейлу придется ему поверить.


«Найди следы! — сказал себе Торак. — С таким доказательством даже Бейл поспорить не сможет».


А отыскать чей-то след ему, Тораку, вполне по силам. Пусть он почти не умеет управляться с челноком, но уж следы-то он находить умеет!


Когда Торак добрался до южной оконечности бухты, уже спускались сумерки — точнее, наступил тот короткий, полный голубоватого света период, который в преддверии летнего Солнцестояния считается сумерками. Оставив лодку на берегу, Торак пересек ручей и пошел дальше по берегу. Крачки встревоженно кружили над ним, спускаясь порой совсем низко, но он не обращал на них внимания.


Время для поисков он выбрал наилучшее: низкое солнце делало тени более контрастными.


«Хорошо, — думал Торак, — что племя Тюленя занято подготовкой к ужину».


Никто и не заметил, что он поплыл на юг и высадился там на берег. Ему ужасно не хотелось никому ничего объяснять.


На мягкой земле он не обнаружил никаких следов, но чуть дальше, на траве, кое-какие едва заметные следы все же имелись: кто-то маленький сбил с травы росу. Уж не его ли преследователь проходил здесь?


След в росе всегда мало заметен, но Торак воспользовался приемом, которому научил его отец: чуть склонив голову, он смотрел на след как бы искоса, краешком глаза.


Несколько раз он терял след, но потом след вывел его на обросшие ракушками скалы, уходившие прямо в Море. На камнях у самой кромки воды росла корявая березка. Но, к удивлению Торака, след вел не к этой березке, а дальше, в скалы. Вскоре Торак заметил на валуне кусочек сбитого при ходьбе лишайника и почуял запах гнили — преследователь явно рылся в куче мертвых водорослей.


И наконец на полоске мокрого песка, оставшегося после отлива, он его увидел: отчетливый отпечаток ноги с острыми когтями. След был совсем свежий. Даже муравьи и песчаные мухи не успели хоть чуть-чуть обрушить его края.


«Посмотрел бы ты на это, Бейл!» — с торжеством подумал Торак.


Слева от него послышался противный смешок. Торак сразу узнал преследователя: маленький, сгорбленный, он кутался в свои жуткие космы, как в водоросли.


Торак был слишком возбужден, чтобы испугаться. Вот оно, доказательство, которое так ему необходимо! Если он сможет поймать это существо, Бейлу придется признать свое поражение.


Но преследователь тут же бросился бежать.


Торак за ним.


Гнилые водоросли скользили под ногами, в голове у него звучал сигнал опасности. Он понимал: преследователю только того и надо, чтобы он поскользнулся и упал в Море.


Вскоре перед ним оказалась расщелина, где кипящие валы вздымали целые фонтаны брызг. Перепрыгнуть здесь было невозможно, однако преследователю это как-то удалось. И теперь он преспокойно стоял по ту сторону, злобно посверкивая глазами и словно подзадоривая Торака, призывая его тоже прыгнуть.


— Ну нет! — крикнул ему Торак. — Не дождешься! Я не настолько глуп!


Преследователь зашипел, показывая коричневые зубы, и мгновенно нырнул в сгустившуюся среди скал тьму, постукивая по камням когтями.


Торак бросился к тому краю расщелины, где водоросли показались ему относительно сухими, во всяком случае, не такими предательски скользкими. Едва он ступил на них, как в голову ему пришла странная мысль: а откуда здесь эти сухие водоросли? Среди таких брызг?..


Увы, он сообразил это слишком поздно. Водоросли провалились у него под ногой, и он полетел в воду.


«Ну и дурак же ты, Торак! — казнил он себя. — Это же была ловушка! Самая обыкновенная ловушка!»


Холод он почувствовал сразу. Весь облепленный водорослями, он судорожно дрыгал руками и ногами, чтобы, держась повыше над водой, выбрать подходящее местечко и вылезти на камни. Приливные волны оказались куда сильнее, чем он мог представить себе сверху, но выбраться на берег будет, видимо, не так уж трудно. Однако гордость Торака была сильно задета. А преследователя, разумеется, и след простыл.


Сдирая с лица прилипшие водоросли, Торак потянулся к прибрежным скалам, стараясь ухватиться за какой-нибудь выступ. Но водоросли упрямо сопротивлялись. Содрать их с лица ему никак не удавалось… как не удавалось и продраться сквозь них к берегу…


«А ведь это совсем и не водоросли, — с удивлением понял Торак. — Это сеть, сплетенная из стеблей ламинарии. Сеть для ловли тюленей. Значит, я свалился прямо в тюленью сеть! — ужаснулся он. — Именно в нее-то, по всей видимости, преследователь и старался меня загнать!»


Прибой с такой силой ударил Торака о камни, что у него перехватило дыхание. А бороться с отступающей от берега водой оказалось еще труднее, тем более что ноги его были опутаны сетью. Ее, похоже, привязали к вершине скалы и спустили под воду с помощью нескольких грузил или просто тяжелого камня, потому что она так тянула Торака на дно, что он выбивался из сил, пытаясь удержать над водой хотя бы плечи и голову.


«Как же будет смеяться Бейл, когда узнает об этом! — с горечью думал он. — И как все племя Тюленя будет смеяться, когда обнаружат меня, копошащегося в тюленьей сети, всего на расстоянии полета стрелы от стоянки!»


Если бы у него был с собой нож, он бы моментально освободился! Однако племя Тюленя не доверяло ему, и оружия его лишили. Что ж, придется звать на помощь, усугубляя и без того неизбежные насмешки и издевательства.


— Помогите! — крикнул Торак. — Я здесь! Эй, кто-нибудь, помогите!


Ветер просвистел над заливом. Над головой пронзительно орали крачки. Море с грохотом билось о скалы. Но никто не пришел ему на помощь. Никто не мог услышать его.


Он уже устал бороться с водой. А волны, как ни странно, поднимались все выше, уже чуть не заливаясь ему в рот…


И тут он осознал горькую и страшную истину: он попался в капкан, никто из людей здесь его не услышит, а прилив уже начался.


Вода быстро прибывала…





Глава двадцать вторая






Прилив все продолжался, и Тораку приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы держать голову над водой.


Волна то тащила его на глубину, то вновь швыряла на скалы. Море било его упорно, не давая вздохнуть. Торака уже тошнило от соленого вкуса и пряного запаха морской воды, в ушах гудело от непрерывных стонов и вздохов. Море поймало его и отпускать явно не собиралось.


Торак пытался закрыть свою душу, не думать о своем могучем пленителе, пытался найти какой-то выход, надежду на спасение. Ведь, в конце концов, он же как-то попал в эти сети! Значит, хотя бы вход в них должен быть. Но отчего-то ни входа, ни выхода из сетей он никак не находил.


Ячейки были так малы, что Торак даже кулак не мог в них просунуть, а узлы тверды, как камень, нечего и пытаться развязать их пальцами, тем более что и пальцы у него совсем онемели от холода. И плетеные из ламинарии веревки невозможно было ни разорвать, ни перекусить.


«Мы ставим очень прочные сети, они даже взрослого тюленя запросто удерживают», — объяснял ему Детлан за обедом.


Да уж, сети оказались действительно прочнее некуда!


Ах, если б только у него был нож!.. Впрочем, нельзя ли его чем-нибудь заменить?..


Волна снова больно ударила Торака о скалу, и он сильно ободрался о покрывавшие ее бок ракушки.


Ракушки! У них ведь довольно острые края! Если ему удастся оторвать от скалы хотя бы одну, то, может быть…


Волна потащила его назад и снова ударила о скалу. Стремясь как можно скорее вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха, Торак слышал вокруг нескончаемый хохот Моря.


«Не слушай! — велел он себе. — Слушай лучше себя, слушай, как стучит кровь у тебя в висках, что угодно слушай, только не Море…»


Пытаясь все же сопротивляться волнам и держать голову над водой, Торак просунул большой палец и два соседних сквозь одну из ячей и ухватился за ближайшую ракушку.


Но моллюск крепко держался за скалу и отделяться от нее не желал. Торак, рыча, впился в ракушку ногтями, но она по-прежнему крепко сидела на камне, чувствуя себя частью этой скалы.


И тут он вспомнил ту черно-белую птицу, что пыталась разбить ракушку, вытащив ее на берег. Таких птиц он видел и здесь, на острове Тюленей. Детлан еще называл их «ловцами ракушек». Торак вспомнил, как та птица все-таки вскрыла ракушку: одним резким движением всунув в нее клюв и не давая моллюску сдвинуть створки.


Он нащупал другую ракушку и попытался сделать то же самое, нанеся по ракушке скользящий удар кулаком. Ракушка раскрылась, но выскользнула у него из пальцев и, медленно кружа, стала опускаться вниз, на недосягаемую глубину.


И снова утробный смех Моря заставил Торака содрогнуться.


«Ты не можешь победить меня! — казалось, шептало ему Море. — Сдавайся! Сдавайся!»


«Нет! — возопила вся его душа. — Так быстро я не сдамся!»


И этот внутренний вопль вырвался наружу в рыдании. Нет, он не может погибнуть так быстро. Ему нужно еще отыскать лекарство, отнести его в Лес, убедиться, что все племена спасены. А еще ему нужно обязательно снова увидеть Волка, и Ренн, и Фин-Кединна…


Если бы этот груз не тащил сеть ко дну, он, возможно, еще сумел бы вырваться…


Эта мысль неожиданно привела его в чувство, точно пощечина. Если удастся выбросить из сети тянущий ее ко дну камень, то прилив может стать ему другом: заставив Море действовать против его воли, он заставит прилив приподнять его и вынести прямо на скалы.


«Нечего зря терять время и возиться с какими-то ракушками! — сердясь на себя, думал Торак. — Надо нырнуть поглубже, найти этот камень и попытаться выбросить его из сети!»


Он набрал в грудь побольше воздуха и нырнул.


Было страшновато оказаться в совершенно чужом для него мире, в мире Матери-Моря, в кипящем водовороте черной воды и скользких водорослей. Торак не сумел сразу отыскать веревку, к которой был привязан груз, и теперь даже, пожалуй, низ от верха уже не мог отличить.


Пришлось снова вынырнуть на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Волны стали еще выше. Теперь ему приходилось вытягиваться и чуть ли не подпрыгивать, чтобы они не заливали ему лицо. От соли горели губы, жгло в горле, страшно щипало глаза. Ноги были словно каменные, а мысли от холода стали расплывчатыми, как туман.


— Помогите! — крикнул Торак. — Эй, кто-нибудь! — И, захлебнувшись водой, страшно закашлялся.


Темнело. Он уже почти ничего не видел — только скалы, нависавшие над ним, и темно-синее небо, утыканное крошечными звездочками, которые, казалось, тоже тонули в этой темной синеве, все больше удаляясь от него…


Утонуть… Самая страшная смерть из всех! Чувствовать, как Мать-Море выдавливает из тебя жизнь, гонит твои души в разные стороны. А без Меток Смерти душам никогда уже не найти друг друга. И он, Торак, превратится в морского духа, вечного скитальца, который ненавидит все живое и стремится уничтожить его, стереть с лица земли…


Волна опять накрыла его с головой, он наглотался морской воды и закашлялся.


«Мне неведомы жалость и ненависть, — казалось, шепчет ему прямо в ухо Мать-Море, — неведомы добро и зло. Я сильнее даже солнца. Я существовала и буду существовать вечно. Я — Мать-Море…»


Как же он устал! У него нет больше сил сражаться с этими волнами, он должен прекратить борьбу и хотя бы немного отдохнуть…


Торак перестал барахтаться и тут же ушел под воду, чувствуя, как Мать-Море обнимает его крепко-крепко, так крепко, что грудь его вот-вот разорвется…


Что-то серебристо сверкнуло в темноте.


«Наверное, рыба, — сонно подумал Торак. — Маленькая. Должно быть, мойва».


И почти сразу его окружило множество рыб, целая стая, сверкая серебристой чешуей, явилась посмотреть, как погибает в их родной стихии это крупное земное существо.


А Торак погружался все глубже, и серебристые рыбки, погружаясь с ним вместе, обтекали его точно струи светящейся реки, а Море тем временем продолжало сокрушать его в своих могучих объятиях…


Он вдруг почувствовал какой-то болезненный, тошнотворный удар в живот, казалось, его выпотрошили, как рыбу, выпустили наружу все кишки. И в то же мгновение сокрушительные морские объятия ослабели, исчезло ощущение холода и темноты. И сеть больше уже не тянула его вниз, а соль не разъедала глаза и горло. И отчего-то даже кровь перестала болезненно стучать в висках. Торак казался себе удивительно легким и подвижным, как рыбка, и, как рыбка, не чувствовал ни тепла, ни холода, став частью Моря.


И до чего же ясно теперь он видел все вокруг! Вода казалась ему совершенно прозрачной, вся муть куда-то исчезла, и скалы, водоросли, рыбы — все стало живым, ярким, только каким-то странно вытянутым по краям. Торак и сам не понимал, как это произошло, но чувствовал, что действительно стал рыбой. Он ощущал слабый трепет воды, когда мимо проплывало любое, даже самое мелкое существо, и понимал осторожное любопытство рыбьей стаи. Он совершенно спокойно воспринимал то, что мощные валы над ним бьются о скалы и откатываются назад, а глубоко внизу, под ним, тяжко вздыхает Море.


Вдруг среди собравшихся вокруг него рыбешек возникла паника — казалось, налетела гроза, блеснула молния, ударил гром! — и Торак тоже почувствовал приближение опасности. Кто-то охотился на них в глубине. Кто-то огромный…


Кто это там? Торак тщетно пытался совладать со страхом, передавшимся ему от рыбьей стаи и ставшим теперь и его собственным. Кто там охотится на нас?


Стая ему не ответила. Вместо ответа она свилась в светящуюся полосу и исчезла в морских просторах, убегая от рыщущего внизу Охотника и оставив Торака одного.


И снова у него как иногда, до превращения в тюленя, засосало под ложечкой… и он снова стал Тораком, и смотрел, как стая мойвы исчезает во тьме.


Грудь жгло огнем, казалось, она вот-вот разорвется, кровь так и ревела в ушах. Времени гадать, что с ним только что произошло, не было. Он тонул!


Торак, ничего не видя вокруг, стал изо всех сил барахтаться, бить ногами и руками, вырываясь из смертоносных объятий Матери-Моря, но сеть была на Ее стороне; сеть крепко держала Торака, не давая ему всплыть.


Вдруг рядом с ним возник столб странно светлой воды, и его отшвырнуло в сторону. Очевидно, что-то крупное плюхнулось с берега в воду и нырнуло, устремляясь прямо к нему. Мощные зубы яростно рванули сеть, выпуская Торака на свободу…


Он чувствовал, как его подхватили чьи-то руки и потащили, пытаясь вытянуть на берег, но рукам этим явно не хватало силы, и он снова и снова соскальзывал в воду, обдирая руки о ракушки.


Наконец, собрав последние силы, Торак оттолкнулся ногами и выскочил из воды достаточно высоко, чтобы эти незнакомые руки смогли удержать его и вытащить на берег.


Мать-Море тяжко вздохнула и выпустила свою жертву.


Торак лежал на камнях, хватая ртом воздух, точно выброшенная из воды рыба. Щекой он чувствовал колючие ракушки. На зубах хрустели кусочки водорослей. Но никогда в жизни он не чувствовал лучшего вкуса!


— Что это ты делал под водой? — шепотом спросил у него кто-то; голос показался Тораку странно знакомым.


Он перевернулся, встал на колени и не сказал, а скорее выплюнул ответ, прозвучавший так, словно во рту у него плескалось полморя:


— Т-тонул…


— Это-то я видела! — Голос зазвенел, в нем странным образом сочетались гнев, сочувствие и страх за него, Торака. — Но зачем ты под воду нырнул? И почему сразу не вылез на скалы, когда стал тонуть?


Торак поднял голову:


— Ренн? Неужели это ты?


— Ш-ш-ш! Еще придет кто-нибудь! Ты стоять-то можешь? Тогда пошли! Идем же!


Тщетно стараясь понять, что происходит, Торак с трудом поднялся на ноги и пошатнулся. Он наверняка снова свалился бы в воду, но Ренн успела схватить его за руку и оттащить подальше от опасного края, к группе березок под нависавшей скалой.


— Сейчас мы пройдем через эту рощицу, — шептала она, — и там есть бухточка, где нас никто не найдет!


Она не выпускала его руки, увлекая его за собой меж огромными валунами и корявыми березками, и наконец они оказались на маленьком пляжике с белым песком, скрывавшемся в тени низко нависающего плеча горы.


Ноги у Торака подкосились, и он упал на песок, не в силах сделать больше ни шагу.


— Как… ты нашла меня? — задыхаясь, спросил он.


— Это не я, — ответила Ренн, — это…


За валуном мелькнула какая-то тень, кто-то опрокинул Торака навзничь, покрывая его лицо горячими «поцелуями» шершавого языка.


— Это Волк тебя нашел! — договорила наконец Ренн.





Глава двадцать третья






Было что-то свирепое, почти отчаянное в том, как они приветствовали друг друга. Волк, поскуливая и махая хвостом, покрывал поцелуями лицо Торака; Торак расслабленно, но точно и сам был волком, лизал Волка в морду, зарывался лицом в его шерсть, что-то судорожно и тихо шепча на волчьем языке, которого Ренн не понимала.


Она опять чувствовала себя лишней. И еще не совсем отошла от только что пережитого ужаса. Перед глазами у нее стояло безжизненное тело Торака глубоко под водой: он висел лицом вниз, и вода колыхала его темные волосы… Она тогда подумала, что Торак утонул, что он мертв.


Руки Ренн все еще дрожали, когда она вытаскивала спрятанные за валуном лук и колчан со стрелами. Потом она встала, решительно закинула за плечи мешок, полный съедобных ракушек, и спросила чуть более резко, чем хотела бы:


— Ну что, идти-то сможешь?


Торак, по-прежнему стоя на коленях и обнимая Волка за шею, оглянулся на нее с таким выражением, словно не знал, кто она такая. Да и сам он — со страшно исцарапанным, распухшим лицом и длинными мокрыми волосами — не очень-то походил на прежнего Торака, который прежде был ее другом.


— Я… я просто поверить не могу… — Из-за невыплаканных слез голос его звучал хрипло и глухо.


— Торак, нам нужно поскорее убираться отсюда! Мы слишком близко от их стоянки. Сюда кто-нибудь может случайно прийти!


Но было ясно, что он по-прежнему ее не понимает.


— Пошли же! — сказала она и потянула его за руку, заставив встать.


Крутой склон, покрытый густым мхом и зарослями вероники, делал подъем еще более трудным. Но, к большой радости Ренн, Торак понемногу пришел в себя и вполне справлялся. Волк так и плясал вокруг них, махая хвостом и то и дело подскакивая к Тораку, чтобы лизнуть его в лицо.


Немного не дойдя до вершины, они остановились, чтобы перевести дух.


— И все-таки… как же вы меня нашли? — согнувшись и упершись руками в колени, чтобы немного сбросить чудовищную усталость, спросил Торак.


— Я собирала на берегу ракушки, — сказала Ренн. — И вдруг Волк зарычал — знаешь, по-особому, — и куда-то побежал… — Она помолчала. — Торак, что с тобой случилось в воде? Почему ты не мог взобраться на камни?


— Я… угодил в сеть для ловли тюленей.


— В се-еть?


— Я пытался выбраться, но не мог. Только Волк сумел разорвать ее. И спас мне жизнь.


Ренн примолкла. Она думала о том, какова же сила любви, что заставила Волка не колеблясь прыгнуть навстречу стихии, которой он боялся больше всего на свете.


— Он ненавидит Море, — сказала она. — Я с огромным трудом уговорила его сесть в лодку.


— Как же тебе это удалось?


Из-под кожаной безрукавки Ренн вытащила шнурок, на котором болтался свисток из птичьей косточки.


Торак взял свисток в руки.


— Значит, если бы я много месяцев назад не дал тебе этот свисток, ты бы ни за что не смогла призвать к себе Волка, заставить его залезть в лодку и привезти сюда? И тогда бы я точно утонул… — Он почесал Волку бочок, а Волк потерся о его руку, смешно сморщив губы в улыбке.


И Ренн снова почувствовала себя лишней. Однако заставила себя встряхнуться и вспомнить, что она ведь ничего не знает о том, что случилось с Тораком с тех пор, как он покинул племя Ворона. И ей ведь тоже нужно многое рассказать ему: о болезни, о токороте…


— Пошли, — сказала она решительно. — Наша стоянка уже недалеко.


Они поднялись на вершину, вспугнув парочку воронов, которые с возмущенным карканьем полетели прочь. Когда Торак увидел, ЧТО лежит внизу, он даже вскрикнул:


— Но ведь это же ЛЕС!


Перед ними была узкая лощина, со всех сторон зажатая отвесными склонами гор и точно топором прорубленная в горном массиве. На дне лощины виднелось длинное узкое озеро, берега которого и склоны над ними сплошь поросли ивняком, рябиной и ясенем.


— Деревья тут невысокие, — сказала Ренн, — но это все-таки деревья. Племя Тюленя, похоже, не любит эти места, так что спрятаться нам оказалось нетрудно. Хотя вчера я видела у озера чьи-то следы. По-моему, мужские.


— Я так соскучился по Лесу! — воскликнул Торак, не отрывая глаз от деревьев.


— Я тоже, — сказала Ренн. — И по копченой лососине, и по жареной оленине… И по обыкновенным ночам — здесь ночи какие-то чересчур светлые. В лесу это совсем незаметно, а здесь… Я просто спать не могу!


— И я тоже, — прошептал Торак.


— Вон моя стоянка, — сказала Ренн, ведя его вниз по укромной горловине ручья, сплошь заросшей папоротниками, таволгой и пустотелыми желтыми метелками подмаренника.


Рядом с каменистым руслом ручья, на правом его берегу, Ренн вырыла себе нечто вроде лисьей норы, у входа в которую, если приглядеться, виднелось кострище. Над норой, точно защищая ее, раскинула свои тонкие ветви рябина.


— Ты пока обсохни у костра, — сказала она Тораку, — а я ракушки приготовлю. Это быстро.


Повесив на ветку колчан и лук, Ренн опустилась на колени у кострища. Остывшие угли почти не давали дыма, потому что она присыпала их золой, а сверху прикрыла корой.


Прежде чем разжечь костер, она над одним краем кострища пристроила плоскую пластину слюды, которая теперь уже хорошо нагрелась. Ренн поплевала на нее, проверяя, достаточно ли она горяча, и плита зашипела. Удовлетворенно хмыкнув, Ренн быстро промыла ракушки в ручье и разложила их на горячей плите.


— А что ты тут ела? — спросил Торак. Он, нахохлившись, сидел у огня. Волк лежал рядом, тесно к нему прижавшись.


— В основном птичьи яйца, — сказала Ренн. — И немножко охотилась, но только на мелкую дичь. Тут, похоже, нет ни лосей, ни оленей. В озере, по-моему, должна быть рыба, но у него слишком открытые берега. Именно поэтому я и пошла на берег Моря. — Она помолчала. — Да со мной все в порядке, я только насчет Волка все беспокоилась. Вороны привели его к какой-то падали, но он явно не наелся. А к морским птицам он теперь и близко не подходит, потому что в него птенец глупыша своим пометом выстрелил. — Ренн слегка усмехнулась. — Ой, он был такой несчастный! Мне пришлось отыскать мыльнянку и как следует его вымыть. Это ему, правда, тоже страшно не понравилось. — Она вдруг умолкла, почувствовав, что слишком разболталась.


Торак, нахмурившись, смотрел в огонь.


— Ренн, я действительно ужасно рад, что вы здесь оказались! — спохватился он.


Ренн посмотрела на него:


— Да? Ну и хорошо.


Проверив готовность ракушек, Ренн ножом сняла их с горячей плиты на большой лист лопуха. Сунув одну из ракушек в развилку рябинового дерева для хранителя своего племени, она разделила остальное на три части и одну часть сразу отложила в траву для Волка, чтобы немного остыла. А потом показала Тораку, как срезать черный блестящий корень моллюска, чтобы добраться до сочного оранжевого мяса. Торак как-то задумчиво посмотрел на ракушки и принялся за еду.


После еды, немного согревшись, он снял с себя безрукавку и повесил ее сушиться на ветку рябины. Ренн сразу заметила, как сильно он похудел, а на лодыжке у него рана зашитая, совсем недавно и весьма грубо. Теперь требовалось уже вытащить нить, и она сказала ему об этом. Торак ответил, что сделает это позже, и спросил, что это за струп у нее на руке.


— Это укус, — ответила Ренн и потерла укушенную руку о бедро. Ей пока еще не хотелось рассказывать Тораку о токороте.


Волк, давно покончив со своей порцией ракушек, пожирал глазами те, что еще оставались у Торака. Торак отдал ему ракушки — есть ему больше не хотелось, сел, положив подбородок на поджатые коленки, и спросил:


— А как дела в Лесу? Болезнь по-прежнему свирепствует?


— Да, — сказала Ренн. И рассказала, что племена покидают привычные места. Рассказала и о том больном безумце, которого видела на брошенной стоянке племени Морского Орла.


Торак нахмурился:


— Знаешь, мне несколько раз снился Волк. Он предупреждал меня: «Тень. Охота». Я думаю, он именно это хотел сказать.


— Ты думаешь, он имел в виду болезнь? — спросила Ренн.


— Не знаю. Я его спрошу.


Торак, наклонив голову, издал какой-то тихий звук — то ли рычание, то ли поскуливание. Волк тут же вскочил, насторожил уши, задрал хвост и, лизнув Торака в уголок рта, что-то просвистел носом в ответ.


— Что он говорит? — спросила Ренн, которой стало не по себе.


— То же самое, что и прежде. «Тень. Охота». Интересно, что это значит?


Ренн принялась чистить нож золой.


— Так ты именно потому и ушел? — спросила она. — Потому, что он предупреждал тебя о чем-то во сне?


— А что? — не понял Торак.


— Ты поэтому ушел, никому ничего не сказав? Ничего не сказав мне? — Она не смогла скрыть обиду, прозвеневшую в ее голосе.


— Я ушел, — спокойно ответил Торак, — чтобы найти лекарство. А тебе не сказал, потому что со мной ты могла бы попасть в беду…


Ренн прервала его:


— Я и так попала в беду! Все мы попали в беду. И никак от нее не избавимся! Какая еще беда может быть хуже этой проклятой болезни?


Торак помолчал, но все же решился и сказал:


— Тот, кто меня преследует.


— Это еще кто?


— Не знаю. Какое-то маленькое существо. Грязное. Отвратительное. С когтями.


— Токорот, — еле слышно выдохнула Ренн.


Торак вскочил:


— Да, так его называли и те люди из племени Лесной Лошади! Это его имя?


Она кивнула.


— Саеунн рассказала мне о нем, когда ты уже ушел. Именно поэтому я и отправилась тебя искать. Она говорит, этих токоротов лесные племена, да и все обитатели Леса, больше всего на свете боятся.


— Токоротов? — переспросил Торак. — Ты хочешь сказать, что он не один такой?


Ренн снова кивнула.


Торак немного подумал.


— Он приплыл на остров Тюленей, спрятавшись в челноке Асрифа…


— Так он здесь? — вскричала Ренн. — На острове?


— Я же сказал: он спрятался в челноке Асрифа. А если так мог сделать один…


— То смогут и другие. Да, они могли спрятаться в лодках племени Морского Орла или других племен.


Оба надолго умолкли, обдумывая такую возможность.


— Но ты действительно уверен, что он здесь? — спросила Ренн.


— Еще бы! — мрачно кивнул Торак. — Я же его собственными глазами видел. Это он устроил мне ловушку, в которую я и угодил, а потом чуть не утонул. — Он помолчал. — Понимаешь, я пытался найти доказательства… следы или что-нибудь в этом роде… чтобы предъявить их этим людям из племени Тюленя…


— Предъявить следы? Но зачем?


— Они помогают мне раздобыть то лекарство.


— Так они тебе, оказывается, помогают? Ничего не понимаю! Они тебя избили, взяли в плен…


— Потом-то они меня отпустили. — И он рассказал ей всю историю с самого начала: о том, как преследователь гнался за ним через весь Лес, как племя Лесной Лошади не пропустило его в Сердце Леса, как люди из племени Тюленя пленили его и назначили ему наказание и как ему этого наказания удалось избежать.


— Я уверен, — сказал он, — что токорот и вызывает болезнь. Но вот что странно: меня-то он не заразил! Он словно… испытывает меня. И я никак не могу взять в толк зачем.


Но Ренн по-прежнему пыталась разобраться в сложившейся ситуации.


— Значит, по твоим словам, ты уже не пленник этих Тюленей?


— Я же сказал: они помогают мне раздобыть лекарство. Они даже научили меня управлять своим челноком. Во всяком случае, пытались научить. И завтра мы уходим на Орлиные Высоты. — Торак посмотрел на восток, где уже разливался свет зари. — Точнее, сегодня.


Ренн потянулась, сорвала стебель мари и принялась его жевать.


— Что-то тут не так, — задумчиво сказана она. — Сперва они тебя избили, а теперь, значит, они тебе помогают?


— Но им тоже нужно это лекарство.


Этот довод Ренн совсем не убедил.


— А лекарство ли это?.. Я слышала об этом корне, но, по-моему, колдуны для приготовления лекарств его не используют.


— Ну и что? — резко возразил Торак. — Уж Тенрис-то знает, что делает.


— Кто такой Тенрис?


— Их колдун. Ренн, к ним такая болезнь уже приходила, и Тенрису удалось многих исцелить! Значит, он может и во второй раз зелье приготовить.


— Даже если он и сможет его приготовить, то что помешает Пожирателям Душ послать других токоротов?


Торак долго смотрел на нее, потом вскочил, несколько раз пробежался туда-сюда и снова вернулся к костру.


— А кто они такие, эти токороты? — спросил он. — Или, может быть, что?


Ренн нахмурилась, глубоко вздохнула и рассказала ему о том, что поведала ей Саеунн.


Торак слушал, и лицо его постепенно бледнело.


— Саеунн говорит, что они больше уже не дети, — закончила свой рассказ Ренн. — Они принадлежат злым духам. Полностью. Телом и душой.


— Как тот медведь, который убил моего отца, — прошептал Торак.


Волк встал, подошел и снова привалился к нему теплым боком. Торак почесал его и придвинулся ближе к ярким углям.


— Когда я запутался в сети, — сказал он, — случилось нечто странное.


Ренн с интересом ждала, что он скажет дальше.


— У меня возникла какая-то странная боль. Где-то глубоко внутри. У меня однажды уже было такое — тогда, во время исцеляющего обряда. Мне казалось… словно меня выпотрошили, как рыбу. — Торак нервно сглотнул. — Я и чувствовал себя, попав в эту сеть… настоящей рыбой!


— ЧТО? — изумилась Ренн.


— Я ощущал… ощущал форму и движение разных вещей под водой, как рыба. — Торак неотрывно смотрел в огонь. — Потом окружавших меня рыбок что-то спугнуло. Они почуяли Охотника — где-то глубоко, в бездне. И я тоже его почуял, Ренн. В точности как те рыбы.


Ренн совсем растерялась:


— Какие рыбы? Что ты такое говоришь, Торак?


Волк вдруг зарычал, отбежал за край освещенного костром круга и, нюхая воздух, встал в боевую стойку: лапы напряжены, хвост, как палка, вытянут параллельно земле. Даже Ренн знала: это означает возможную угрозу.


Она вскочила и схватила свой лук.


Торак тоже мгновенно вскочил, натягивая безрукавку.


И оба услышали доносившийся издалека мальчишечий голос, звавший Торака.


— Это Бейл, — сказал Торак. — Я должен идти, иначе у него возникнут подозрения.


— Кто такой Бейл? — спросила Ренн.


— Ну… Бейл, и все, — пожав плечами, бросил Торак. — Он поймал меня в Лесу, но он…


— И ты хочешь к нему вернуться?


— Ренн, я должен это сделать. До Солнцестояния всего три дня.


— Но… тебе совсем не обязательно плыть по Морю, чтобы достигнуть этих Орлиных Высот! Мы можем пройти по суше, я уверена! У Тиу мать была из племени Тюленя, так что он хорошо знает этот остров и по моей просьбе нарисовал его мне на песке. Мы могли бы выйти прямо сейчас…


И снова до них донесся голос Бейла.


— Но ведь и ты им не доверяешь! — выкрикнула Ренн.


— Я доверяю… некоторым, — сказал он. — Наверное, доверяю.


— И что же это означает?


— Что наверняка я знаю одно! — вдруг разозлился Торак. — Все мои друзья оказываются ранены или убиты, когда они со мной. Это случилось и с Ослаком, и с тем кабаном. Так что тебе лучше держаться пока от меня подальше. И остаться здесь, с Волком.


— Нет! Торак, я…


— Держи Волка при себе, и пусть никто из племени Тюленя вас не видит.


— Значит, ты окончательно решил отправиться вместе с ними на эти Высоты?


— Ренн, я должен!


Она явно пыталась что-то придумать.


— Тогда мы последуем за тобой по суше. Мы с Волком. Тебе, возможно, понадобится наша помощь.


Торак посмотрел ей прямо в глаза, понял, что разубедить ее не удастся, и один раз коротко кивнул.


— Торак! — снова крикнул Бейл.


Торак быстро опустился на одно колено, прижался лбом ко лбу Волка и прошептал ему на ухо что-то непонятное. Волк в ответ коснулся носом подбородка Торака и тонко присвистнул.


Потом Торак поднялся и стал решительно подниматься на вершину холма, снова направляясь в ту сторону, откуда они только что пришли.


— Старайтесь получше прятаться, — бросил он Ренн через плечо. — И осторожней: берегитесь токорота!


Ренн с тревогой огляделась. Ей очень не хотелось, чтобы Торак уходил и оставлял ее здесь, на этом пустынном холме.


Но он уже ушел — бесшумно, как волк, растворился среди деревьев.





Глава двадцать четвертая






— Торак! — орал Бейл. — Торак! Где ты?


Торак рысью спускался с холма к маленькому пляжу с белым песком. Бейла он видеть не мог, но прекрасно слышал, как тот продирается сквозь березовую рощу.


Спотыкаясь от усталости, Торак рухнул на песок и прислонился к валуну, переводя дыхание. Саднили многочисленные ссадины и царапины. Измученное тело слушалось плохо. В душе росла тревога. Было просто чудесно вновь увидеть Ренн и Волка, но он ужасно боялся за них. Что, если с ними что-нибудь случится?


В призрачных рассветных сумерках слабо светился песок на пляже. Торак разглядел свои неровные следы, ведущие из березовой рощи, и вдруг рядом, к своему ужасу, заметил следы Волка и Ренн. Если их увидит Бейл…


Среди берез мелькнул огонек факела. Бейл шел прямо к нему. Скорей!


Торак уже собрался бежать к нему навстречу, но не успел: из-за деревьев выступили две знакомые фигуры, и он услышал голос Асрифа:


— Я же говорил тебе, что он сбежит! Испугался пути до Орлиных Высот, вот и удрал, а потом в лесу спрятался.


Торак метнулся назад и присел за валуном, желая послушать продолжение разговора.


— Возможно, — ответил Бейл. — Впрочем, может быть, он просто попал в беду. — Торак удивился: в голосе Бейла звучала искренняя тревога. — Я не видел даже, выбрался ли он на берег.


— Ну и что? — хмыкнул Асриф. — Ты не обязан за ним присматривать. Я знаю, ты считаешь иначе, потому что он моложе тебя, но, Бейл, он ведь не брат тебе!


— Это я и без тебя знаю, — отрезал Бейл. — Но надо было все-таки убедиться, что он сумел вернуться на берег. В Море такому новичку оставаться небезопасно, особенно сейчас. Если люди из племени Корморана правы…


— Будем надеяться, что нет, — быстро сказал Асриф.


Торак вышел из-за валуна.


— И в чем же они правы? — громко спросил он, бредя к ним по песку и на ходу старательно заметая прошлые следы.


— А с тобой-то что случилось? — крикнул Бейл. В руках у них с Асрифом были факелы из перекрученной ламинарии, вымоченной в тюленьем жире. В неровном свете факела лицо Бейла выглядело усталым и измученным. — Где ты был?


— Доказательства искал, — сказал Торак. — Доказательства того, что я не лгал.


Лицо Бейла замкнулось.


— Придумай-ка историю получше. Тебя ведь почти всю ночь не было.


— Я попался в тюленью сеть.


— В тюленью сеть? — фыркнул Асриф. — Вот уж теперь ты точно врешь! Мы никогда не ставим сети так близко от стоянки — здесь ведь нет никаких тюленей!


— Может, тюленей и нет, — сказал Торак, — да только сеть была, и я именно в нее и угодил. Я вам покажу.


Молясь в душе, чтобы сеть не унесло приливом, он повел их через березовую рощу на берег. Затем, кое-что вспомнив, он предложил подняться чуть выше, на еще сухую полоску песка.


— Мне показалось, ты говорил, что у берега есть сеть, — сказал Бейл.


— Она там, но здесь тоже есть один интересный след. Я сперва вам его покажу.


Ему повезло. Прилив еще не добрался до отпечатков ног токорота, которые были ясно видны при свете факелов.


Бейл опустился возле них на колени.


— Что за существо могло оставить такие следы?


Торак колебался.


— Это страшное существо, — тихо сказал он.


— Эй, я, по-моему, нашел эту сеть! — услышали они крик Асрифа. Он уже вытащил сеть на камни, когда они подбежали к нему. — Но кому пришло в голову ставить тут сеть? — пробормотал он. — Ведь ни один тюлень так близко к берегу не подплывает.


— Они не на тюленей охотились, — сказал Торак, — а на меня.


И снова Асриф презрительно фыркнул:


— Ты все выдумываешь!


— Нет, по-моему, он говорит правду, — возразил Бейл, опускаясь на колени и внимательно рассматривая сеть. Потом перевернул ее и заметил: — А тот, кто ее поставил, знал, что делает!


— Почему ты так думаешь? — спросил Торак.


Бейл посмотрел на него.


— Когда ставят сеть на тюленей, то в верхний ее край продевают крепкую веревку, но крепят к скале лишь одним концом, а второй оставляют свободно висеть в воде, как и весь нижний край сети. Когда тюлень заплывает в сеть, он натягивает веревку, и сеть обматывается вокруг него.


— Ну что ж, так оно и случилось, когда я угодил в эту ловушку! — с чувством сказал Торак. И будто снова почувствовал, как скользкие водоросли опутывают его ноги…


— А посмотрите-ка на это! — Бейл показал им на два ряда зазубренных костяных крючков, которые, как клыки, торчали на двух противоположных краях сети. — Такая сеть уж точно если сомкнётся, то тюленю больше не вырваться.


Торак кивнул:


— А я все никак не мог понять, как это я внутрь попал, а выбраться не могу.


Бейл встал и с подозрением спросил:


— И как же ты все-таки выбрался?


Говорить правду Тораку не хотелось.


— С помощью ракушки, — сказал он. — Отодрал от скалы ракушку и разрезал веревки.


Бейл посмотрел на растерзанную сеть и изумленно поднял брови.


Торак упрямо смотрел на него. Врать Бейлу было противно, но все-таки он еще недостаточно ему доверял. Нет, единственный способ скрыть ото всех появление на острове Ренн и Волка — это стоять на том, что выбрался он самостоятельно.


— Это не важно, как я выбрался, — махнул он рукой. — Важно другое: верите ли вы мне. На остров Тюленей проникло злобное существо, это оно разносит болезнь. И нам необходимо поскорее раздобыть средство для исцеления от нее.


Бейл задумчиво поводил большим пальцем по нижней губе, потом прикусил палец и сказал:


— Ладно, я ошибался. Похоже, ты действительно сказал правду. Или часть правды. Но зачем, скажи мне, кому-то понадобилось ловить тебя в сеть? И почему именно тебя? И кто ты все же такой?


Торак постарался уйти от прямого ответа:


— Я тоже не знаю, чего от меня хочет это существо.


— Ты в этом уверен?


— Совершенно уверен. — Торак помолчал. — А теперь ты скажи мне: о чем вы с Асрифом беседовали только что? Ты что-то говорил о племени Большого Баклана, верно?


Асриф и Бейл обменялись взглядами.


Потом Бейл сказал:


— Сегодня кое-что случилось в проливе между нашими островами. Несколько человек из их племени ловили там рыбу, и на них напали.


— Напали? — удивился Торак.


— Ну да. Это был Охотник.


— Одиночка, — прибавил Асриф. — Со сломанным плавником.


Торак вспомнил огромные черные плавники, кружившие по водной глади, тучи морских птиц над ними и тот гигантский сломанный плавник с острым неровным краем. Вспомнил он и тот ужас, который охватил его вместе со стаей мойвы под водой…


— Понимаешь, — продолжал Бейл, — Охотник очень редко покидает свою стаю. Самцы иногда уплывают в поисках самки, но это случается только зимой. И, судя по рассказам людей из племени Корморана, этот Охотник самку не искал…


— Кто-нибудь погиб? — спросил Торак.


Бейл покачал головой.


— Он вдребезги разбил три лодки и ушел на глубину. Больше они его не видели. Их колдун уверен: оставил тех людей в живых, потому что искал кого-то совсем другого.


— Так, может, он как раз тебя и искал, Лесной Мальчик? — ядовитым тоном спросил Асриф.


— Зачем я ему? — деланно изумился Торак, хотя внутри у него все похолодело. — Или Охотник мстит мне за то, что я по неведению забросил в Море несколько рыболовных крючков?


— Оставь его в покое, Асриф, — сказал Бейл и повернулся к Тораку. — Тенрис так не считает. Но говорит, что дело тут гораздо серьезнее. — Теперь Бейл смотрел Тораку прямо в глаза. — Скажи, может, ты еще что-нибудь такое натворил, в чем тебе лучше было бы сразу признаться?


Торак покачал головой.


— А я бы сказал иначе, — вмешался Асриф. — Ты уверен, что хочешь отправиться с нами на Орлиные Высоты?


— Уверен, — твердо сказал Торак. Но, глядя на темные волны, причмокивавшие у скал, он подобной уверенности совсем не чувствовал. Может быть, он все же сделал что-то не то, даже не подозревая об этом?


— Если никто из нас ничего дурного не совершил, — сказал Бейл, — с нами ничего и не случится. Мы будем следовать тайным указателям, поставленным между шхерами и берегом, а для пущей уверенности Тенрис готовит сейчас одно магическое средство, которое сделает наши челноки невидимыми для врагов. Ладно, — Бейл махнул рукой в сторону стоянки, — надо чего-нибудь поесть. Пора выходить в путь.


Бейл и Асриф быстро шли впереди, а Торак, чуть отставая, следовал за ними. Он снова и снова вспоминал то ощущение, когда там, на глубине, чувствовал себя рыбой и в ужасе смотрел, как спасается от приближающегося Охотника стая мойвы. А еще в ушах у него все время звучало то предупреждение, которое передал ему Волк во сне: «Тень. Охота».


Охота?.. Или все же Охотник?


Может быть. Волк говорил именно об Охотнике?





Долгое время после ухода Торака Ренн сидела у костра и обдумывала его рассказ. И этот его сон. И очень жалела, что не расспросила обо всем подробнее.


Ренн кое-что понимала в снах, потому что ей самой довольно часто снились вещие сны. В детстве ее это даже пугало, и Фин-Кединн, чтобы развеять ее страхи, попросил Саеунн дать ей кое-какие знания о снах. Старая колдунья научила Ренн искать тайный смысл сновидений.


«Сны не всегда означают то, что кажется сначала, — говорила она. — Нужно посмотреть на них как бы со стороны, сбоку — как когда ищешь след в покрытой росой траве».


Тень. Охота.


Что это означало? Болезнь? Или преследования токорота? Или, может, ни то ни другое, а как раз того Охотника, о котором упомянул Торак?


От этой мысли по спине у Ренн пробежал холодок. Во время перехода по Морю племя Морского Орла вело себя очень осторожно: они уже знали от людей из племени Морской Водоросли, что в Море ходит Охотник-одиночка. Очень злой и свирепый. Ей надо было, конечно, рассказать об этом Тораку, но она просто не успела…


Ветер шевельнул ветви рябины, и рука Ренн невольно легла на рукоять ножа. Ночь была теплая, ветреная, деревья так и постанывали под порывами ветра. За каждым валуном Ренн мерещился притаившийся токорот…


Она вскочила на ноги. Хватит пугать себя! Нет никакого смысла сидеть здесь и дрожать от страха. До западной оконечности острова, где находятся Орлиные Высоты, по крайней мере день пути. Вот она сейчас быстро соберет вещи, уничтожит следы стоянки и постарается обогнать Торака и его новых приятелей, плывущих по Морю!


Приняв решение, Ренн сразу почувствовала себя лучше. Она затоптала костер и принялась собирать пожитки.


И, через несколько минут подняв голову, с изумлением увидела, что Волк уже ждет ее на тропе. Значит, он понял, что она будет делать, еще до того, как она сама это поняла!


Такое уже случалось и раньше. Торак называл это «волчьим чутьем», а Ренн считала чем-то совершенно загадочным. Сегодня же это вдруг разозлило Ренн, напомнив, что некоторые вещи в отношении Волка всегда останутся для нее непонятными. А на продуваемом всеми ветрами склоне пустынного холма, где бродит токорот, подобная мысль особого утешения не приносила.


Закинув ранец за плечи, Ренн двинулась по узкой заячьей тропе, которая, петляя среди валунов, предоставляла максимально возможное здесь укрытие. Волк трусил впереди, то и дело останавливаясь и принюхиваясь. Хвост его расслабленно болтался, шерсть на загривке лежала спокойно, и страхи Ренн стали понемногу рассеиваться. Успокоившись, она позволила своим мыслям течь свободно.


«Меня словно выпотрошили, как рыбу, — сказал тогда Торак. — Я и чувствовал себя… рыбой».


Это тревожило Ренн едва ли не больше, чем возможное нападение токорота. Да и самого Торака, похоже, это тоже тревожило сильнее всего.


Ренн вдруг остановилась. «Я и чувствовал себя… рыбой». Что-то всколыхнулось в ее памяти — что-то такое она уже слышала или знала, но вспомнить пока не могла.


Она понимала: это связано с болезнью, но уловить вспыхнувшую мысль не смогла, и она мгновенно погасла, словно уйдя в глубины вод…





«Уфф!»


Предупредительное фырканье Волка вернуло ее к действительности.


Волк застыл, глядя вниз, на озеро.


Ренн упала на землю и отползла за куст можжевельника.


Да, вон там. Скользит по воде какой-то челнок.


Света под деревьями было маловато, и различить, кто сидит в лодке, Ренн не смогла. Она поняла лишь, что это мужчина — или, возможно, юноша — с длинными светлыми волосами, как у всех морских племен. Гребец бесшумно плыл на восток, к стоянке племени Тюленя. Впрочем, время от времени Ренн все-таки слышала, как постукивает его весло о борта лодки.


Что-то в повороте его головы свидетельствовало о том, что плывет он не открыто, а крадется. Ренн находилась от него шагах в сорока и значительно выше, но все же невольно затаила дыхание, глядя, как он, добравшись до противоположного конца озера, выпрыгнул на мелководье.


Она знала, что из озера вытекает ручей, который стремительно несется по дну оврага вниз, к заливу Тюленей. Стены оврага были слишком крутыми, а ручей — слишком бурным, чтобы запросто перейти его вброд.


«И что же теперь этот человек будет делать?» — с любопытством думала она. Единственный удобный путь к заливу — тот узкий пляж с белым песком, который показал ей Тиу.


Ренн смотрела, как мужчина вытащил свой челнок на берег и спрятал его в березовой рощице. А потом действительно направился прямиком к белому пляжику. Значит, поняла Ренн, он либо из племени Тюленя, либо из тех, кто хорошо этот остров знает.


Размышляя над увиденным, Ренн даже втянула щеки и вытянула губы трубочкой. Как же ей поступить? Хотелось, конечно, последовать за этим человеком и выяснить, кто он и что здесь делает; с другой стороны, она должна идти к Орлиным Высотам, иначе не успеет добраться туда раньше Торака и его спутников.


Мысль о Высотах сразу все поставила на свои места. Ренн ни капельки не доверяла этим Тюленям! И не могла позволить Тораку одному отправиться с ними туда. Она, конечно же, пойдет на запад! А потом, когда станет светлее, может быть, и отыщет след этого «лодочника», а заодно и узнает, чем он занимался на озере.


Встав из-за куста, Ренн увидела, что Волк уже куда-то убежал — как всегда, совершенно бесшумно — и оставил ее одну. Скорее всего, он просто решил немного поохотиться, но лучше бы все-таки он остался с нею.


Стараясь производить как можно меньше шума и сжав в ладони свой тотем, Ренн быстро пошла на запад.





Волк был встревожен. Когда он, петляя, подобрался к Логову этих бесхвостых со светлой шерстью на загривке, то почти не обращал внимания на запах мышей-полевок, суетившихся на том берегу Тихой Воды, и на бесхвостую самку, что в одиночестве продиралась теперь сквозь подлесок. Ничего, он мигом ее настигнет, как только убедится, что с Большим Братом ничего не случилось, и найдет что-нибудь поесть.


Бесхвостая самка была щедра к нему, когда ей самой удавалось что-нибудь добыть, хотя заячья нога Волку — на один укус. Он бы сейчас с удовольствием слопал целую косулю! Но в этих странных светлых местах, где до него не пробегал еще ни один волк, косули не водились. Олени и лоси тоже. А к птицам-рыболовам лучше все-таки вообще не приближаться, потому что они тут же стреляют в непрошеного гостя вонючей жижей.


Выписывая очередную петлю и стараясь не обращать внимание на мучительный голод, Волк рысью взлетел на вершину холма, где запахи, всплывающие вверх из долины, были разнообразны и восхитительны; затем он спустился на другую сторону холма, миновал своих друзей, воронов, и бросился к Большой Воде. По усыпанной белыми камешками земле было больно бежать, а вонь, исходившая от этой соленой травы, заставляла его то и дело чихать, но здесь он безошибочно чуял запах Большого Брата. Его след вел Волка до самого Логова бесхвостых.


Держась в густой тени, Волк насторожил уши и принюхался. Нет, Большой Бесхвостый находился сейчас слишком далеко, но чуял и слышал его Волк достаточно хорошо. Впрочем, ни Большой Брат, ни другие бесхвостые наверняка даже не подозревали, что он рядом.


Несколько раз как следует принюхавшись, Волк различил и другие запахи. И от огорчения даже встряхнулся. Эти бесхвостые слишком уж сложные! Один из них, со светлой шерстью на загривке, говорил, как друг, однако скрывал жуткий голод. Да и сам Большой Брат не говорил всего, что чувствует, даже своим собственным собратьям.


Волк так и стоял в неуверенности. И вдруг до него долетел далекий вой — настолько далекий, что он едва сумел его различить. Сперва ему показалось, что это волчий вой, но нет: этот зверь выл иначе. Между отдельными завываниями он вставлял множество громких пощелкиваний зубами и коротких пронзительных повизгиваний.


Волк и раньше уже слышал такой вой: один раз во время того ужасного путешествия на плывущих шкурах и второй раз — прошлым утром. Вой доносился откуда-то из дальних далей Великой Воды. И издавала его огромная черная рыбина из тех, что охотятся стаями, как волки.


По вою черной рыбины Волк понимал, что она оставила свою стаю и теперь скитается по Великой Воде, снедаемая гневом и печалью. Волк от страха даже уши прижал и поджал хвост. Он знал, что против этой черной рыбины он — все равно что новорожденный слепой волчонок.


А вот Большой Бесхвостый против черной рыбины не беспомощен, нет! Но вот что странно: сам он этого совершенно не понимает.


Волк был страшно озадачен, когда впервые почуял это в Большом Брате. Они тогда сидели рядышком возле Яркого Зверя, Который Больно Кусается.


Оказывается, Большой Бесхвостый не знает, кто он такой!





Глава двадцать пятая






— Я сказал Бейлу, что никакого оружия ты с собой не возьмешь, — говорил Тенрис, помогая Тораку донести челнок до воды. — Все твои силы тебе понадобятся, чтобы просто не отстать от них. — Он встревоженно посмотрел на Торака. — Ты выглядишь усталым. Не спал, что ли?


Торак покачал головой. Ему хотелось рассказать колдуну о сети, в которую он попал, и о токороте, но времени не было. Остальные уже грузили свои лодки.


Наступал жаркий день, и Море казалось обманчиво гладким. Но у Торака из головы не шли воспоминания о том ужасе, который исходил от стаи мойвы, и черных плавниках, рассекавших волны.


Тенрис угадал, о чем он думает.


— Я наложил на твой челнок магическое заклятие. Охотник даже и не узнает, что ты рядом.


— Мне жаль, что ты не идешь с нами, — искренне признался Торак.


Тенрис улыбнулся.


— Мне тоже жаль. — Здоровой рукой он коснулся плеча Торака. — Смотри, будь осторожен. — Он быстро повернулся и пошел прочь.


На берегу к Тораку подошел Детлан, держа в руках парку из тюленьих кишок.


— Вот, я думаю, тебе понадобится.


Торак от души поблагодарил его. Парка оказалась жесткой и неуклюжей, душила горло, стискивала запястья, но он знал, как хорошо она спасает от дождя и морских брызг.


— А это лучше сунь за пазуху, под безрукавку, — посоветовал Детлан, протягивая ему скатанную полоску вяленого китового мяса. — Но только не ешь.


— А для чего же оно тогда? — удивился Торак.


— Всегда нужно брать с собой еду, если в Море выходишь, — наставительно сказал Детлан, приподнимая бровь. — Хоть не с пустыми руками ко дну пойдешь, если тонуть будешь.


Торак еще раз удивленно взглянул на кусок мяса и сунул его за пазуху.


На берегу стояло несколько человек из племени Тюленя — из тех, что еще не успели отплыть к острову Корморана и вышли их проводить.


Сестренка Детлана старалась не заплакать. Она помнила, как в прошлый раз к ним приходила эта страшная болезнь, и теперь, боясь, что новая болезнь унесет всю ее семью, она страшно всем надоедала, у каждого проверяя руки в поисках волдырей.


Мать Асрифа на этот раз показалась Тораку удивительно тихой и покорной, она погладила сына по груди и в десятый раз попросила его быть осторожным.


Отец Бейла вложил в руку сына какой-то маленький предмет, Бейл шепотом поблагодарил его, и голубые глаза его отца так и вспыхнули от сдержанной улыбки.


Острая боль пронзила сердце Торака, когда он смотрел на них. Потом он вспомнил Волка и Ренн, и ему сразу полегчало.


— Это амулет? — спросил он у подошедшего к нему Бейла.


Тот, проверяя готовность его челнока, кивнул и пояснил:


— Это ребро самого первого тюленя, которого мне удалось поймать. Отец еще и пищеводом корморана его обмотал, так что, если попадем в шторм, этот амулет наверняка поможет мне пристать к берегу. — Он быстро глянул на Торака. — А ты какой амулет носишь?


— Никакого. Но в Лесу я всегда носил с собой отцовский нож и рожок с охрой, который принадлежал моей матери.


Бейл явно задумался. Потом вдруг помчался назад, к жилищам, и вскоре вернулся, неся небольшой сверток из кожи.


— Вот твои амулеты, — сказал он. — Тенрис говорит, что их тебе можно снова вернуть.


Торак развернул кожу и увидел отцовский нож из голубой слюды, свой мешочек с целебными снадобьями и материнский рожок с охрой.


— Спасибо, — пробормотал он, но Бейл его уже не слышал.


В путь вышли без долгих проводов. Сперва Торак был занят только одним: как бы не перевернуться; но когда стоянка скрылась за мысом, он почувствовал себя увереннее, рискнул оглянуться и увидел, что Тенрис стоит под аркой из китовых челюстей и смотрит им вслед. Отчего-то Тораку стало не по себе. На мгновение ему почудилось, что колдун племени Тюленя проглочен китом.


Держа курс на запад, они отплыли уже довольно далеко от стоянки, сопровождаемые серебристыми чайками и кайрами. Дул легкий бриз, нагоняя рябь на поверхность Моря и делая ее похожей на лицо старой женщины.


— А Оно вполне мирно настроено, — заметил Детлан, подплывая к Тораку.


Но Торака эти слова ничуть не успокоили. Несмотря на обещанные Тенрисом защитные магические чары, он все время вглядывался в морскую даль, опасаясь увидеть среди волн знакомые черные плавники косаток. И каждый раз вздрагивал, когда перед ним из воды выскакивала рыба или на нос челнока падала тень зависшей над ним чайки. Тот гигантский поврежденный плавник мог появиться где угодно — Торак чувствовал это. И сейчас Охотник находился, возможно, прямо под ним…


Они гребли все утро без устали. Солнце медленно плыло к западному краю совершенно безоблачного неба, мимо скользил берег, и Торак удивлялся: как это ему удается не отставать от остальных? Впрочем, вскоре монотонная и ритмичная работа веслом стала навевать на него дремоту.


Он в очередной раз сонно посмотрел за борт и вдруг почти что под собой увидел небольшую темную тень, поднимавшуюся из глубины и стремительно приближавшуюся к поверхности.


Вся сонливость тут же слетела с Торака. Он вздрогнул так, что челнок опасно закачался, затем попытался крикнуть и предупредить остальных, но крик застрял у него в горле.


Гладкая серая голова вылетела на поверхность рядом с его веслом. Тюлень стряхнул воду с усов, зевнул, обнажив немалое количество весьма острых зубов, и уставился на Торака ласковыми любопытными глазами.


Торак осторожно, судорожными толчками, выдохнул воздух.


Тюлень тоже вздохнул, широко раздувая ноздри. Его гладкую серую шкуру сплошь покрывали округлые черные пятнышки.


«Вот почему он ведет себя так дружелюбно, — догадался Торак. — Знает, что охотиться на него не будут».


Бейл тоже увидел тюленя, заулыбался и подплыл поближе.


— Наш Хранитель! — ласково глядя на зверя, сказал он. — Ну, теперь я уверен: у нас все будет хорошо!


Тюлень лениво отплыл на спине в сторонку, завернув задние ласты на брюхо, и стал смотреть, как челноки проплывают мимо него. Потом с негромким «у-ух!» закрыл ноздри и исчез в глубине.


Возможно, именно благодаря Хранителю Охотник, по прозвищу Сломанный Плавник, ни разу не появился вблизи, да и двигались они с такой хорошей скоростью, что после полудня даже решили зайти в маленькую бухточку и немного передохнуть.


Был отлив. Песок, точно паутина, покрывали спутанные морские водоросли и трехпалые отпечатки лап крачек, охотившихся на устриц. Бейл и Асриф разожгли костер, потом сходили к ручью и наполнили бурдюки свежей водой, а Детлан тем временем учил Торака ловить трепангов и разных морских моллюсков. Они набрали целую гору каких-то длинных коричневых раковин, которые испекли в золе, и Тораку эти моллюски, пожалуй, даже понравились, не то что в первый раз. Наверное, он уже начинал привыкать к ним.


Вместе с моллюсками они ели хрустящие стебли какого-то зеленого морского растения, которое собрал Асриф. На вкус оно напоминало соленый лед, и Торак ел его только потому, что это делали все остальные; ему самому куда больше нравились печеные корни алтея, исходившие липким сладким соком. За едой никто не произносил ни слова, и Тораку показалось очень странным, что он чувствует себя совершенно свободно в обществе тех же мальчишек, которые всего четыре дня назад за ним охотились.


День кончился, а они все плыли и плыли. У Торака уже ломило от усталости плечи и ляжки. Он уже не раз начинал клевать носом и опасно клониться на бок, но, вздрогнув, в тот же миг просыпался и с ужасом понимал, что весло чуть не выскользнуло у него из рук. А его приятели из племени Тюленя, казалось, вовсе не знали усталости — плыли себе, размеренно работая веслом, и светлые волосы развевались у них за спинами.


Торак уже утратил всякую надежду на то, что они когда-нибудь остановятся, когда вдруг услыхал шум птичьего базара и, прикрыв глаза от солнечного света, увидел перед собой крутую скалу, вздымавшуюся прямо из Моря и завершавшуюся пиком, очень похожим на плавник Охотника. Над вершиной скалы, в невообразимой вышине, кружили едва различимые глазом темные точки.


«Орлы», — догадался Торак.





— И вы действительно готовы туда подняться? — спросил Торак, закинув голову и вытягивая шею.


— Я это уже делал, — пожал плечами Асриф, однако лицо его побледнело так, что приобрело оттенок мокрого песка.


— Один раз! — тихо заметил Бейл. — Ты поднимался туда только один раз, Асриф. А до орлиных гнезд так и не добрался.


Они стояли как раз под скалой на узкой полоске камней, похожей на чей-то коготь и образованной чередой спускавшихся к Морю утесов. На самом конце «когтя» они и оставили свои легкие челноки, чтобы, как сказал Бейл, «если уж кто-то упадет, то хоть лодки не сломает».


Таких высоких скал Торак никогда в жизни не видел. Покрытые шрамами после многочисленных морозных зим, их мрачные склоны своим темно-красным цветом напоминали сырое китовое мясо. Всюду виднелись пятна птичьего помета, лежавшего толстым слоем. Вонь стояла такая, что Торака подташнивало. От неумолчного птичьего гама у него разболелась голова.


Да уж, если сперва ему показалось, что на утесах в заливе Тюленей птиц очень много, то здешний птичий базар не шел с тем ни в какое сравнение. Похоже, даже перышко не поместилось бы между корморанами, устроившимися на нижних скалах, тесно прижавшись друг к другу. Ярусом выше боролись за каждый клочок пространства орды кайр, а моевки и серебристые чайки, сварливо переговариваясь, сидели еще выше. А утесы на самой вершине занимали огромные бесформенные гнезда орлов.


— Некоторым из этих гнезд сотни зим, — прошептал Бейл. — А многим теперешним орлам уже перевалило за пятьдесят.


Несмотря на дикий шум, он говорил очень тихо и осторожно. Торак отлично его понимал: здесь следовало остерегаться не только орлов. И скалы эти тоже не спали и в любой момент готовы были стряхнуть со своих плеч непрошеных гостей. Внизу лежало множество расколовшихся каменных глыб, а значит, камнепады здесь не редкость.


И все же, если верить Бейлу, люди из племени Тюленя иногда взбирались на Орлиные Высоты, когда запасы пищи подходили к концу и не удавалось собрать достаточное количество птичьих яиц поближе от стоянки. Этим объяснялось и наличие коротких каменных колышков, вбитых в скалу через относительно равные промежутки и явно ведущих к ближайшему из орлиных гнезд. Впрочем, и это гнездо находилось на головокружительной высоте.


Собственно, до него им и предстояло добраться. Но снизу Торак не мог разглядеть вообще ни одного растения поблизости от гнезда, не говоря уж о загадочном «зелике», которое Тенрис описал ему так: «Маленькие кустики примерно в ладонь высотой, листья пурпурно-серые, а корни крючковатые, как когти орла».


От постоянного задирания головы у Торака даже шея заболела, он сильно потер ее и спросил:


— А кто вбил эти колышки?


— Дед моего деда, — ответил Бейл. — Хотя некоторые пришлось заменить, когда утесы сдвигались с места.


— И обычно никто выше ближнего гнезда не поднимается, — прибавил Асриф.


— А сейчас и туда соваться не стоило бы, — рассудительно заметил Детлан. — У орлов период гнездования, и они наверняка решат, что ты, Асриф, за их яйцами охотишься.


— Будем надеяться, что у них хватит мудрости понять, что их яйца ему вовсе не нужны, — сказал Бейл. Из мешочка, висевшего у него на поясе, он вынул какой-то серо-зеленый стебель и, разломив его на четыре части, протянул каждому по кусочку. — Берите.


Детлан и Асриф тут же сунули «угощение» в рот и стали жевать, а Торак с подозрением его рассматривал.


— Что это?


— Ясменник, — ответил Бейл, не переставая жевать. — Помогает от головокружения.


— Я думал, наверх только Асриф полезет.


— Ну да, — подтвердил Бейл. — Но голова-то и у тебя может закружиться, если будешь все время вверх смотреть.


Стебель оказался довольно горьким на вкус, зато в голове у Торака мгновенно прояснилось.


Он чувствовал себя лишним, ненужным, наблюдая, как умело Детлан помогает Асрифу надеть тяжелое, сплетенное из ламинарии снаряжение и проверяет крепость деревянного крюка у него на спине. Бейл, накинув кольцо веревки на плечо, проверял прочность второго крюка.


— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Торак.


Асриф с усмешкой глянул на него; усмешка, правда, больше напоминала гримасу.


— А ты поймай меня, если я упаду!


— Лучше не мешайся под ногами, — буркнул Бейл.


Торак зубами скрипнул от досады. Они ни за что не позволят ему даже помочь!


Скрывая отчаяние, он стал смотреть, как Бейл сильно закинул назад руку и метнул конец веревки с крюком. Веревка упала точно на колышек, торчавший из скалы шагах в десяти у него над головой. Асриф перехватил свесившийся с колышка крюк и зацепил за тот, что был у него за спиной, а Детлан схватил второй конец веревки и туго натянул ее. После чего Асриф, разувшись, осторожно начал подъем, нащупывая трещины и колышки руками и босыми ступнями, а Детлан круг за кругом наматывал на себя веревку, чтобы вовремя натянуть ее и перехватить Асрифа, если тот вдруг сорвется.


Когда Асриф добрался до колышка, через который была перекинута веревка, он, нащупав рядом с ним небольшой выступ и балансируя на цыпочках, прижался лицом и всем телом к скале и свободной рукой отцепил веревку с крюком от своего снаряжения и сбросил ее вниз. Крюк с грохотом рухнул на камни, и Торак едва успел отскочить. А Бейл снова забросил веревку — на этот раз на колышек, расположенный гораздо выше, — очень стараясь не задеть прижавшегося к скале Асрифа. Асрифу пришлось нелегко: нужно было не только сохранить равновесие, но и поймать качающийся крюк, а потом прицепить его к своему снаряжению.


Когда Асриф полез дальше, морские птицы поднялись со скал и стали угрожающе виться вокруг него. Раза два он оскальзывался и повисал над пропастью, и лишь крепкое снаряжение да сила мускулов Детлана не давали ему упасть вниз и разбиться насмерть.


Пока совершенно взмокшие от напряжения Детлан и Бейл удерживали страховочную веревку, Торак стоял в стороне, проклиная собственную беспомощность. Асриф продолжал осторожно ползти вверх. Уже несколько раз — поскольку туда Бейлу было не достать — он закидывал веревку сам, выбирая наиболее близкие колышки, чтобы при броске не потерять равновесия. Теперь он находился совсем близко от орлиного гнезда.


Торак, затаив дыхание и прикрыв глаза ладошкой от слепящего солнца, следил за ним. Вдруг он увидел, как с одного из выступов поднялась в воздух темная сгорбленная тень. Медленно поднимались и опускались огромные крылья с растопыренными маховыми перьями — орел, описывая круги, неторопливо подлетал к Асрифу…





Видя, как одинокий орел кружит над вершиной, Ренн думала о Тораке, зная, что сейчас он там, по ту сторону горы, и все прибавляла ходу.


Хотя солнце уже садилось, жара не спадала, а ветерок, долетавший с озера, приносил с собой очень мало прохлады. Ренн вышла в путь задолго до рассвета, и вскоре — к ее огромному облегчению — к ней присоединился Волк. Но Волк по-прежнему хотел идти на запад, и ей пришлось выдержать целое сражение, чтобы как-то с ним договориться. И сейчас все еще сердитый на нее Волк рысцой бежал впереди — хотя, если она отставала, всегда к ней возвращался.


«Интересно, — думала Ренн, — а он знает, где Торак?»


Или, может, взял след лодки, которую она видела на озере? Она не обнаружила никаких следов того мужчины, зато в кустах на берегу озера нашла еще один спрятанный челнок. Пустой. Наверное, запасной. Но эта находка ничего не сказала ей о том, что же делал незнакомец в этой части острова.


«В наши дни люди из племени Тюленя совсем во внутренние части острова не ходят, — рассказывал ей Тиу. — Раньше-то ходили, но теперь их законы стали куда строже, и они все хотят получше разделить Лес и Море».


«А разве на западном побережье Тюленьего острова никто не живет?» — спросила у него Ренн.


Тиу покачал головой:


«Та часть острова целиком принадлежит орлам. Их дом ты увидишь издалека: высокий красный утес с острой вершиной, похожей на плавник Охотника».


Впервые Ренн увидела эту вершину еще днем. Теперь же, когда озеро давно уже осталось позади, она стояла прямо под этой неприступной скалой.


Отсюда скала действительно казалась совершенно неприступной, покрытая к тому же предательскими каменистыми осыпями, на которых даже кустики вероники не смогли бы удержаться. Слева от нее, впрочем, среди корявых рябинок вполне мог отыскаться проход к южной стороне утеса, спускавшейся к Морю.


«Ладно, эта тропа нам еще пригодится», — думала Ренн.


Но, к ее удивлению, Волка эта тропа совершенно не заинтересовала. Вместо этого он направился на север и исчез в зарослях тощих березок, потом снова вынырнул оттуда, словно приглашая и ее последовать за ним. Встревоженным он не выглядел — просто немного возбужденным. И Ренн решила пойти за ним.


Продираясь сквозь густой березняк, она поняла, что поднимается по каменистому склону, отчего вскоре совершенно задохнулась. Вся исцарапанная, она испытала огромное облегчение, когда подъем наконец кончился и она оказалась на обдуваемом сильным ветром выступе. Далеко внизу раскинулся берег, покрытый блестящим на солнце черным песком. На северном конце пляжа виднелось нагромождение валунов, оставшееся после падения в море одною из утесов. Среди этих камней стаи птиц дико орали и дрались над огромной тушей какого-то мертвого зверя.


«Ах ты, падальщик! — думала Ренн, глядя, как Волк рысью несется туда. — Ничего удивительного, что он был так возбужден. Ну ладно, хоть наестся наконец вдоволь».


И Ренн решила, что раз уж они забрались так далеко, то надо все же посмотреть, что это там такое лежит.


Ветер переменился и дул в ее сторону, она почувствовала запах падали. Уже пробираясь по угольного цвета песку, она увидела Волка: он ловко распугивал птиц. Вороны и чайки пытались атаковать его с воздуха, но он разогнал их всего несколькими удачными бросками. Более мудрые вороны устроились на скалах, спокойно дожидаясь своей очереди.


И тут Ренн поняла, что здесь уже был кто-то из людей. Рядом со следами Волка на песке отчетливо виднелись следы человека. Человек шел спокойно, не бежал. Похоже, это тот самый, что плыл по озеру. И он явно никуда не спешил.


Когда Ренн подошла ближе, запах падали стал настолько силен, что ей пришлось дышать ртом. Солнце слепило глаза, и она плохо различала то, что лежало среди валунов — это было чье-то огромное, раздувшееся тело, обляпанное птичьим пометом. Волк жадно рвал темно-красное мясо.


Когда Ренн подошла ближе, он вежливо отодвинулся к другому концу туши, увеличивая расстояние между ними. Она поняла, что не должна занимать его пространство возле источника пищи, и остановилась. И тут увидела такое, что заставило ее позабыть обо всем на свете.


«Нет, нет! — думала она. — Этого не может быть!»


Волк поднял голову и зарычал на нее, потом неуверенно засвистел носом и завилял хвостом. Он говорил ей, что любит ее, но она подошла слишком близко к его мясу.


Ренн, спотыкаясь, отступила на несколько шагов. Она и так увидела достаточно.


Молодого Охотника кто-то поймал в сплетенную из водорослей сеть, а потом зарубил топором и бросил здесь на съедение птицам, вырубив лишь зубастые челюсти.


Чувствуя, как к горлу подступает тошнота, Ренн упала на колени, глядя на маленький черный плавник, весь израненный острыми птичьими клювами. Зачем кому-то понадобилось сотворить такое? Ведь это ужасное преступление!


И тут Ренн вспомнила рассказы о разгневанном Охотнике-одиночке.


«Ничего удивительного, что он жаждет мести», — подумала она.





Глава двадцать шестая






А на вершине горы Асриф попал в беду.


Он добрался уже до выступа, находившегося лишь чуть ниже орлиного гнезда, но зацепился своим снаряжением за камень и отцепиться не сумел.


— Разрезал бы веревки, и дело с концом, — сказал Детлан, вытягивая шею.


— А страховать он себя тогда чем будет? — спросил у него Бейл.


Детлан промолчал.


— Если он действительно запутался… — начал было Торак.


— То не сможет спуститься вниз! — рявкнул Бейл. — Да, уж мы как-нибудь и сами догадались.


— Я хотел сказать, — продолжал Торак, не обращая внимания на раздражение Бейла, — что я мог бы подняться и попробовать ему помочь.


— ЧТО?! — в один голос вскрикнули Детлан и Бейл.


— Там ведь есть и еще колышки, чуть в стороне, верно? Если бы я смог до них добраться…


— Вот именно, «если», — сказал Бейл. Торак посмотрел на него.


— У тебя есть запасное снаряжение и запасная веревка. Целый моток, я сам видел. И я значительно легче, чем Асриф. И я смотрел, как он поднимался.


Бейл глядел на Торака во все глаза, словно никогда в жизни его не видел.


— И ты бы действительно туда полез? — спросил он.


— Нам очень нужен этот корень, — просто ответил ему Торак. И прибавил: — А что же еще остается делать?





Первые десять шагов дались ему легко. Снаряжение свободно болталось на нем. Но большой деревянный крюк у него на спине был надежно скреплен с крюком на конце страховочной веревки. Быстрый осмотр убедил его, что оба крюка вполне прочные, из хорошей еловой древесины.


Детлан по-прежнему держал страховочную веревку Асрифа, а Бейл страховал Торака, пока тот взбирался на первый колышек.


— Только не смотри вниз, — предупредил его Бейл. — Да и вверх тоже особенно часто не смотри.


Но Торак почти сразу же забыл об этом совете. Ожидая, когда Бейл перебросит веревку на следующий колышек и можно будет перехватить крюк, он все же мельком глянул на Асрифа. Асриф висел очень высоко над ним, а еще выше виднелись ветки, торчавшие из орлиного гнезда. «Но где же сами орлы?» — подумал Торак.


Крюк он перехватил лишь со второй попытки. После нескольких неуклюжих попыток ему удалось зацепить его за второй крюк, торчавший у него за спиной. Почувствовав, как натянулась сзади веревка, он понял, что Бейл готов, и начал подъем.


Колышки сидели в скале крепко, но на слишком большом расстоянии друг от друга. Тораку не хватало роста, и дважды он соскальзывал, но страховка, туго натягиваясь, спасала его от падения.


На скале было настоящее пекло. Перед подъемом Торак снял башмаки и куртку, но все равно прямо-таки обливался потом. Каждый выступ был покрыт скользким слоем птичьего помета. От нестерпимой вони щипало глаза, руки и ноги вскоре стали такими же серыми и скользкими, как птичье гуано.


Закидывать веревку самому оказалось гораздо труднее. Когда это делал Асриф, Торак сразу видел все его просчеты, но сам сумел это сделать лишь после нескольких неудачных бросков. Надо сказать, его здорово поддерживало ощущение того, что отцовский нож висит у него на бедре, а в мешочке со снадобьями чувствуется знакомый вес материного рожка с охрой.


Среди камней он то и дело замечал совершенно, казалось бы, неуместные здесь комочки розового пуха, дрожавшего на ветру. Крошечные детеныши кайр вытягивали тонкие шейки, следя за ним. Правда, по большей части птицы улетали при виде Торака, но некоторые все же пытались отогнать его от гнезд. Моевки, например, висели над ним, трепеща крыльями, и пронзительно орали. А поднимаясь рядом с выступом, где торчала целая толпа детенышей глупышей, Торак лишь с огромным трудом увернулся от полновесного заряда омерзительно вонючего помета, выпущенного прямо ему в лицо.


И, уже начав сомневаться, что когда-нибудь ему удастся преодолеть этот подъем, он с трудом перевалился через край выступа, находившегося почти рядом с выступом Асрифа.


До него было чуть больше вытянутой руки. Асриф стоял на четвереньках спиной к Тораку; его плечевой ремень сзади безнадежно зацепился за острый край скалы. Ничего удивительного, что он так и не смог сам себя снять с этого камня.


Асриф неловко оглянулся через плечо и попытался изобразить свою обычную насмешливую улыбку, но это у него получилось не слишком хорошо.


— Рад тебя видеть, Лесной Мальчик. — Лицо у него было красным — то ли от усталости, то ли от унижения, Торак не понял.


— Сейчас я попробую тебя отцепить, — сказал он Асрифу и стал медленно продвигаться по узкой трещине, тянувшейся от его выступа к выступу Асрифа.


— Следи за орлами! — посоветовал ему Асриф.


Осмелившись все же осторожно поднять голову и посмотреть наверх, Торак чуть не свалился от неожиданности. Небо у него над головой целиком скрывалось за огромным орлиным гнездом, представлявшим собой кучу спутанных, покрытых лишайниками веток. Гнездо это было, пожалуй, ничуть не меньше любого жилища в племени Ворона. Откуда-то из глубины гнезда слышалось слабое попискиванье птенцов. Но никаких признаков присутствия взрослых орлов Торак не заметил.


— Где они? — шепотом спросил он.


— Кружат высоко над нами, — сказал Асриф. — Я думаю, они понимают, что я застрял. С тобой будет по-другому.


Торак нервно сглотнул и оглянулся на тот выступ, который только что покинул. Его веревка надежной петлей обвивала последний колышек, вбитый чуть выше выступа. Если он оступится, веревка не должна дать ему пролететь слишком далеко вниз. Но веревка может порваться, или он может тоже зацепиться снаряжением за какой-нибудь выступ, или колышек треснет и развалится…


«Ладно, — нетерпеливо прервал он себя, — хватит!»


Он еще немного продвинулся вдоль трещины, вытянулся изо всех сил, но дотянуться до зацепившегося ремня Асрифа так и не смог.


Он попробовал подойти еще ближе, но теперь его не пускала собственная страховка. Он подергал за нее — в ответ Бейл должен был немного отпустить веревку, но ничего не изменилось.


— Он больше ничего не может выпустить, — сказал Асриф. — Веревки не хватает.


Торак глянул вниз, пролетев взглядом с головокружительной высоты к повернутым вверх лицам, и увидел, что Бейл качает головой.


Минутку Торак размышлял. Потом выбрался из своего страховочного снаряжения, оставив его висеть на последнем колышке. Теперь уже ничто не смогло бы удержать его, если б он свалился.


— Что ты сделал? — в ужасе прошипел Асриф.


— Ты лучше попробуй отогнать от меня этих птичек, — велел ему Торак, подбираясь все ближе.


Он снова потянулся к зацепившемуся ремню и на этот раз нащупал его!


Темная тень накрыла его. Торак втянул голову в плечи, а серебристая чайка, гневно и требовательно крича «кьоу!», спикировала на него, но Асриф закричал и даже умудрился бросить в нее камнем, но промахнулся. Чайка, выпустив в обоих нарушителей птичьего спокойствия заряд помета, улетела. Омерзительная белая слизь покрыла волосы Торака и потекла по лицу, чуть не попав в глаза. Кое-как отплевавшись, он снова предпринял попытку освободить ремень.


На этот раз Тораку удалось за него ухватиться, но выпачканные птичьим дерьмом пальцы скользили, и он никак не мог стащить ремень со щербатого камня.


— Подвинься чуточку, — задыхаясь, попросил он Асрифа, — пусть провиснет немного.


Асриф послушно подвинулся.


Резким рывком, который чуть не унес его в пропасть, Торак сорвал ремень с камня и освободил Асрифа.


По-прежнему стоя на четвереньках и открыв от изумления рот, Асриф повернулся, посмотрел Тораку прямо в глаза и пробормотал:


— Спасибо.


Торак коротко кивнул и спросил:


— А корень? Ты корень достал?


Асриф покачал головой.


— ЧТО?


— Я не смог дотянуться. — На лице Асрифа был написан жестокий стыд. — Я выбрал не те колышки и угодил в тупик. Мне надо было подниматься по тому ряду, который выбрал ты.


Торак еще раз осторожно посмотрел вверх и увидел — совсем недалеко и чуть правее — глубокую трещину, зигзагом уходившую под основание орлиного гнезда. У самого верхнего конца трещины, в тени гнезда, торчал кустик растения с темно-пурпурными листьями. Вот оно!


Торак понимал, что надо бы вернуться на тот выступ, который он только что покинул, и надеть страховочное снаряжение. Но веревка и так уже натянута до предела, она все равно не позволит ему добраться до орлиного гнезда… Значит, придется обойтись без страховки.


— Я все-таки попробую до него добраться, — сказал он, хотя совсем не был в этом уверен.





Руки и ноги у него дрожали от напряжения, он ощупью искал любую трещинку, любой выступ, но все же упрямо полз наверх, к орлиному гнезду. Жара донимала его, он безумно устал, от запаха птичьего помета в горле стоял тошнотворный комок…


Вдруг прямо у Торака под ногой край трещины дрогнул и опасно подался; он вовремя успел переместить ногу чуть выше и увидел, как развалился край его прежней опоры. Осколки покатились, посыпались вниз и, ударившись о валуны, разлетелись вдребезги, чуть не поранив Детлана и Бейла.


Торак не успел даже крикнуть, предупредить их. Впрочем, его крик вряд ли понравился бы грозной скале, которая, похоже, уже начинала уставать от суеты, которую устроили непрошеные гости прямо у нее на щеке.


Торак еще немного подтянулся, пытаясь достать заветный корень.


— Осторожней! — крикнул ему Асриф.


Раздался угрожающий клекот, и к Тораку метнулась огромная тень. Оглянувшись и подняв глаза, он увидел, что с небес прямо на него падает орел, вытянув свои страшные когти и целясь ему в лицо. Торак обеими руками цеплялся за утес, он даже голову защитить не мог; оставалось распластаться на камне, прижавшись к нему всем телом. Мелькнули свирепые золотистые глаза орла, его острый черный язык трепетал в разинутом клюве. Громко прошелестели крылья, в размахе превосходившие длину их челноков…


Камень угодил орлу прямо в грудь, и хищник, пронзительно вскрикнув, полетел прочь.


Торак скосил глаза и увидел, что Асриф уже прилаживает в свою пращу второй камень.


Вот только далеко ли улетел орел? Возможно, он настолько испугался, что больше нападать не станет, только вряд ли. Скорее всего, он кружит в вышине, готовясь к новому нападению.


Склон стал чуть более пологим, и Тораку наконец удалось взобраться на тот выступ, где было устроено гнездо. К своему великому облегчению, он обнаружил, что там хватает места даже для того, чтобы, опустившись на правое колено и прижавшись плечом к раскаленной скале, вытянуть левую ногу и вытащить из ножен нож.


Небо у него над головой потемнело. Снова послышался свист могучих крыльев, снова молоточком зазвенело встревоженное «клек, клек!» — на этот раз уже два орла кружили над Тораком — родители, готовые во что бы то ни стало защитить свое потомство.


— Да не нужны мне ваши птенцы! — крикнул им Торак, взмахнув ножом и совсем позабыв, что говорить нужно тихо и резких движений не делать.


Ничего удивительного, что орлов его вопль только еще больше встревожил. Когда он дотянулся наконец до вожделенного кустика и принялся ножом выковыривать его из твердой земли, ему все время казалось, что его вот-вот сбросят с утеса.


Асриф, отлично владея пращой, сумел несколькими камнями отогнать орлов, но далеко они не улетели. Скалы так и звенели от их криков.


— Поторопись! — крикнул Тораку Асриф.


Торак даже не счел нужным ответить: он и сам это прекрасно понимал.


Корень зелика накрепко сросся с прокаленным солнцем «питательным слоем» — гнилыми ветками и старым орлиным пометом — и совершенно не желал с ним расставаться. Пот ручьями стекал по спине и лицу Торака, но он упрямо, кусок за куском, отковыривал отцовским ножом окаменевшую землю. Край выступа, на который он опирался коленом, оказался непрочным и крошился; пока он работал, несколько кусков уже отвалилось и разлетелось вдребезги. Торак в отчаянии схватил проклятый кустик рукой и принялся раскачивать, надеясь поскорее вытащить его из земли.


— ПОТОРОПИСЬ! — снова крикнул Асриф. — У меня камни кончаются!


Наконец Тораку удалось вырвать зелик из почвы. Корешок у него оказался совсем небольшим, не длиннее указательного пальца, и каким-то блеклым, в темных пятнышках. Торак с минуту разглядывал его — не в силах поверить, что столь незначительный предмет способен избавить целые племена от страшной болезни.


— Я его вытащил! — крикнул он Асрифу и, сунув корень за пазуху, убрал нож в ножны и пополз назад, к тому выступу, где оставил свое снаряжение.


Край трещины у него под ногой неожиданно треснул, обломился, и он почти повис в воздухе, успев убрать ногу и прижавшись к скале.


— ОСТОРОЖНЕЙ! — заорал он во все горло, потому что целый каменный пласт, отделившись от скалы, скользнул вниз, прихватив с собой и тот выступ, на котором он оставил свое снаряжение.


Торак в ужасе, не веря собственным глазам, смотрел, как этот пласт, просвистев мимо Асрифа и едва не задев его, плавно, почти лениво, рухнул на камни всего в нескольких шагах от Детлана и Бейла.


Крики орлов сразу куда-то отдалились. Теперь Торак слышал лишь собственное дыхание и тихий перестук ссыпающихся вниз камешков.


Над ним, поднявшись значительно выше, продолжали кружить орлы. Они понимали, что больше их птенцов он не потревожит.


Под ним Асриф, задрав голову, смотрел ему прямо в глаза.


Оба отлично понимали, что это значит, но ни один не хотел произносить вслух необходимые слова. Утратив снаряжение, Торак лишился и последней возможности спуститься с утеса. Можно было, конечно, попытаться потихоньку сползти вниз без страховки, но это почти наверняка закончилось бы падением и гибелью.


Асриф облизнул пересохшие губы и сказал:


— Спускайся на мой выступ.


Торак обдумал это предложение и покачал головой:


— Нет, там двоим места не хватит.


— А может, хватит. Надо попробовать использовать мою страховку и…


— Веревка не выдержит. И тогда разобьемся мы оба.


Асриф промолчал, понимая, что Торак прав.


— Ладно, лови корень! — резко приказал ему Торак.


Асриф открыл было рот, собираясь возразить, но Торак не дал ему вымолвить ни слова.


— Ты же понимаешь, что это единственный выход. Ты спустишься вниз и отнесешь корень Тенрису, а он приготовит лекарство. Для всех.


Голос Торака звучал очень уверенно, но сердце его трепетало, как перепуганный птенец. В душе он, пожалуй, и сам как следует не понимал, что за слова произносит.


Свесившись вниз до предела, он, насколько мог, вытянул руку и осторожно выпустил драгоценный корень. Асриф поймал его на лету и бережно положил за пазуху.


— А как же ты? — растерянно спросил он.


Но у Торака голова работала на удивление ясно. Возможно, все еще действовал стебель ясменника, а возможно, сознание его не желало мириться с безнадежностью создавшегося положения.


Внизу, прямо под Тораком, на узкой каменистой полоске стояли Детлан и Бейл. Дальше раскинулось Море. Если получше оттолкнуться и прыгнуть, то можно попасть не на камни, а в воду… Здесь глубоко…


— Ты бы все-таки попробовал как-то спуститься вниз, — тихо сказал Асриф, и лицо его стало совсем детским, испуганным.


— Ну да, и сорвусь, и упаду прямо на тебя? — возразил Торак. — И куда деваться Детлану и Бейлу? Ведь если я упаду, вы все тоже можете погибнуть!


Асриф судорожно сглотнул:


— Но что же еще…


— Береги голову! — крикнул ему Торак и прыгнул с утеса.





Глава двадцать седьмая






Торак падал сквозь светящуюся зеленую воду, и ему совсем не было страшно, наоборот — он испытывал огромное облегчение от того, что, прыгнув, не разбился о скалы.


После раскаленного утеса вода показалась ему такой холодной, словно его ударили в грудь, но потом прошло и ощущение холода: теперь он падал… прямо в Лес!


Золотистые, пронизанные солнцем водоросли покачивались в такт дыханию Моря. Корни ламинарий терялись где-то во тьме, а меж их изгибающимися стволами, точно ласточки, мелькали серебристые мойвы.


Потом к Тораку подплыл хранитель племени Тюленя, одним взмахом ластов преодолев расстояние между ними. Тюлень перевернулся брюхом вверх и уставился на Торака большими круглыми глазами. Вся его усатая морда, покрытая пузырьками воздуха, излучала такое дружелюбие и детское любопытство, что Тораку стало смешно.


Отлив нес его куда-то в сторону от тюленя, где вода была холоднее. Острая боль вдруг пронзила внутренности. Но ни понять, в чем дело, ни испугаться он не успел: боль оказалась мимолетной и вскоре исчезла, да и холода он больше совсем не чувствовал. Ему стало совсем тепло, он чувствовал себя удивительно легким, невесомым, он был своим в этом прекрасном, нежном, зеленом мире, и ему совершенно не хотелось его покидать.


И все же пришлось подняться наверх и глотнуть воздуха.


Торак неохотно оттолкнулся ногами и стал всплывать. Он возносился вверх неторопливо, по спирали, окутанный облачком серебристых пузырьков. Наконец он вынырнул, и мир над волнами показался ему таким неприветливым и жестоким, что он покрепче зажал ноздри и снова поплыл на глубину — назад, навстречу тому прекрасному зеленому свету. Торак погружался все глубже и глубже и плыл все быстрее — он никогда не думал, что может плыть так быстро! — и вокруг расцветало царство золотисто-зеленых водорослей.


Среди водорослей что-то плавало, и Торак, сгорая от любопытства, решил посмотреть, что это такое.


Это был мертвый мальчик: безжизненное тело его колыхалось в такт течению, и водоросли уже успели обвить его. Торак даже подумал: уж не Асриф ли упал в воду? Или, может, это Детлан? Или Бейл? Но длинные, колышимые водой волосы утопленника оказались значительно темнее, чем у мальчишек из племени Тюленя. Вдруг течение раздвинуло волосы у мальчика на лице, и Торак увидел широко раскрытые серые глаза, высокие худые скулы и на обеих скулах — черно-синюю татуировку племени Волка.


Сжавшись от ужаса, он понял, что смотрит на самого себя.


Мысли его понеслись, точно вспугнутая стайка рыбешек.


«Что это? Неужели я умер? Не потому ли ко мне приплывал хранитель племени Тюленя, провожая меня в последний путь?»


Он постарался взять себя в руки.


«Не будь дураком, Торак! — сказал он себе. — К тебе приплывал тюлень, а ты из племени Волка! И хранитель твоего племени — волк! Но если я не умер, — потрясенно думал Торак, глядя на качавшееся среди водорослей тело мальчика, — то что же тогда со мной происходит?»


Он нырнул, чтобы поближе рассмотреть свое собственное тело, и вдруг резко остановился, передними ластами как бы отталкивая от себя воду.


Ластами?


Да, действительно ластами! Причем он мог управлять ими, как руками, а когда разводил их в стороны, то видел на них короткую серую шерсть, колышимую течением.


Торак ловко перевернулся на спину и немного проплыл, с изумлением обнаружив, что теперь может видеть и далеко вглубь, где пурпурные колючие морские звезды пробираются в темноте по дну морскому. Он отлично слышал, как мелкие, но крепкие зубы рыбок теребят стебли ламинарии, как хрупко позванивают панцири крабов, пробирающихся по камням…


Но больше всего ощущений давали ему усы. С помощью усов он мог бы выследить даже самую мелкую рыбешку, стрелой пролетавшую мимо. Море казалось ему сплошной паутиной спутанных, пересекающихся невидимых следов тысяч и тысяч рыб и морских существ. Он также ощущал сильные медлительные колебания мощных стеблей ламинарии и дыхание волн, откатывавшихся от прибрежных скал. Он висел по-тюленьи вверх брюхом и пытался разобраться в этих бесчисленных переплетающихся следах, уловить их смысл.


А потом он услышал пение. Очень тихое и очень далекое.


Пронзительные вскрики каких-то волшебных существ сменялись целым ливнем яростных щелчков. Это была песнь гнева и утраты, и доносилась она из открытого Моря.


Дрожь пробрала Торака от кончиков усов до конца его короткого широкого хвоста. И он почувствовал великое волнение в водах Моря: неведомое существо с невероятной скоростью неслось прямо к нему…


Душа Торака вдруг преисполнилась ужасающей уверенности: к нему приближался Охотник.


И снова внутренности его скрутил тошнотворный спазм — острая боль затмила разум, — и он вдруг снова стал самим собой, Тораком. Он страшно замерз, ему не хватало воздуха, он почти ничего не видел вокруг, на такой невероятной глубине, но краешком глаза все же успел заметить всплеск серебристых ластов: это хранитель племени Тюленя покидал его, устремляясь к своему убежищу.


А к нему, Тораку, приближался Охотник!


Оттолкнувшись ногами, Торак изо всех сил стал пробиваться вверх. Конечности казались ему странно неповоротливыми и тяжелыми, и двигался он, как во сне, с чудовищной медлительностью, но все же наконец вынырнул на поверхность.


Задыхаясь, кашляя и отплевываясь, Торак с трудом разглядел среди волн знакомые валуны, поросшие ракушками, и с облегчением понял, что течением его отнесло к тому самому выступу скалы, который так похож на коготь зверя. Отчаянно работая руками и ногами, Торак устремился к спасительному берегу. Возможно, он все же успеет до него добраться, прежде чем Охотник…


И тут он увидел, что Асрифу удалось спуститься с утеса. Он прыгал и что-то кричал, размахивая руками, как сумасшедший. А Бейл и Детлан готовились выйти в Море на своих жалких челноках — явно на поиски его, Торака, еще надеясь его спасти. Неужели они не видят, что рискуют куда больше, чем он? У него, по крайней мере, еще есть надежда добраться до когтеобразного выступа, а они в своих лодчонках тут же окажутся во власти разгневанного Охотника…


— НЕТ! — отчаянно закричал Торак. — ВЕРНИТЕСЬ! ВЫХОДИТЕ ИЗ ВОДЫ!


Вряд ли они смогли его услышать. А если и услышали, то, наверное, решили, что он зовет на помощь.


Еще быстрее заработав руками и ногами, Торак снова закричал, высовываясь из воды:


— ВЫХОДИТЕ НА БЕРЕГ! ОХОТНИК СЮДА ИДЕТ! ОХОТНИК!


На этот раз Бейл услышал его, но, вместо того чтобы повернуть челнок к берегу, он еще быстрее принялся грести по направлению к Тораку, удивленно покачивая головой. И Торак, цепенея от страха, увидел, что Море вокруг него стало предательски спокойным и никакого черного плавника нигде не видно. Бейл не понял его предупреждения, потому что не мог видеть Охотника. И не знал, что тот плывет сюда.


— Назад! Вернись назад! — снова крикнул ему Торак. — Сюда Охотник плывет!


Бейл наконец понял — приналег на весло, развернул челнок и крикнул Детлану, чтобы тоже плыл к берегу.


Волны швырнули Торака прямо на каменистый «коготь». Ухватившись за водоросли, он выволок собственное тело на камни за секунду до того, как громкое хриплое «куошш!» взорвалось у него за спиной и высоко в воздух взлетел фонтан брызг.


Рухнув на камни, обессилевший Торак успел все-таки мельком заметить черную спину, аркой изогнувшуюся над водой, и щербатый плавник. Охотник-одиночка был совсем рядом. Торак видел, как со спины кита скатывается вода, потом из Моря на мгновение показалась огромная тупорылая голова Охотника; его непостижимый темный глаз смотрел прямо на Торака. Потом кит снова нырнул, мелькнув в волнах, и черный плавник понесся прямо к челнокам Бейла и Детлана.


Они слишком поздно последовали предостережениям Торака. Бейл, правда, уже почти добрался до скал, откуда Асриф протягивал к нему руки, подбадривая его криками, а вот Детлан отстал, и теперь разъяренный кит настигал его.


Торак с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, бросился к своим товарищам, то и дело оскальзываясь на водорослях. Но обогнать Охотника он, конечно, не мог и с ужасом увидел, как кит настиг Детлана и с силой ударил огромным хвостом, попав по корме челнока и подбросив его в воздух.


Детлан с криком вылетел из лодки, пролетел по воздуху и, рухнув на скалы, тут же беспомощно соскользнул обратно в воду. Асриф и Бейл бежали к нему со всех ног, но черный плавник явно обгонял их — и вдруг в последний момент Охотник резко развернулся и мгновенно исчез в волнах.


Асриф и Бейл вытащили безвольно обвисшее тело Детлана из воды и положили на камни.


Торак, потрясенный до глубины души, затаив дыхание, вглядывался в морскую даль, но ничего не видел. Лишь белая пена клубилась на волнах в том месте, где нырнул Охотник.


Наконец вдали мелькнул черный плавник: Охотник уходил в открытое Море. Кого бы ни искал кит-одиночка, здесь он его явно не нашел. Вздохнув с облегчением, Торак повернулся и побежал к остальным.


Асриф стоял на коленях, зубами вытаскивая затычку из бурдюка с водой. Бейл вытряхивал на камни содержимое своего мешочка с лекарствами. Детлан лежал с закрытыми глазами, и лицо его покрывала смертельная бледность, губы посинели от боли и пережитого потрясения. Но, подойдя поближе, Торак понял, что он жив и дышит.


Бейл быстро глянул на него и озабоченно спросил:


— Ты-то как?


— Все хорошо, — успокоил его Торак и повернулся к Асрифу: — Корень у тебя?


Асриф лишь молча приложил руку к груди.


Челнок Детлана кит разнес в щепы, не лучше выглядела и его нога — из страшной кровавой раны на голени торчала, посверкивая, сломанная кость.


— Почему — за мной? — задыхаясь, спросил вдруг Детлан. — Почему он погнался именно за мной?


Бейл положил руку ему на плечо.


— Вряд ли он именно за тобой гнался, — сказал он. — Иначе ты бы сейчас не лежал здесь — живой.


— Хотя люди из племени Корморана все же сказали правду, — пробормотал Асриф, поднося к губам Детлана бурдюк с водой. — За кем-то этот Сломанный Плавник точно гоняется!


— Но за кем? — пожал плечами Бейл и, повернувшись к Тораку, задал ему тот самый вопрос, который Торак и сам без конца задавал себе: — Но как, клянусь именем Матери-Моря, ты узнал, что Охотник плывет сюда?





Глава двадцать восьмая






Ренн показалось, что Торак очень бледен, когда он опустился на колени возле раненого парнишки. Прячась среди валунов шагах в тридцати от них, она просвистела условный сигнал: песенку горихвостки. Она выбрала горихвостку, потому что горихвостки — птички лесные и Торак наверняка должен обратить на это внимание.


Но он как будто ее и не слышал! Странно — чтобы Торак, и не услышал пения здесь лесной птицы? Наверное, он все же слишком потрясен случившимся.


Ночь была жаркая, липкая — такое затишье обычно стоит перед грозой. Ренн просто обливалась потом, когда наконец сумела пробраться сквозь заросли рябины к подножию утеса и притаиться за валуном. Как раз перед этим Охотник атаковал ребят из племени Тюленя, но ни они, ни Торак, похоже, так и не поняли, почему он напал на них. Зато Ренн это знала. Она все еще чувствовала запах падали, все еще слышала чавканье голодного Волка. Волк был так поглощен едой, что едва обратил внимание на то, что она куда-то ушла.


На закате, когда спустились голубые светящиеся летние сумерки, Ренн по-прежнему ждала, прячась за валуном и отчаянно мечтая рассказать Тораку о жестоком убийстве маленького китенка, но почти столь же отчаянно мечтала она и о том, чтобы ее ни в коем случае не заметили эти мальчишки из племени Тюленя.


Затем к каменистому берегу пристал еще один челнок, и прибывший на нем мужчина с ужасно обгоревшим лицом, одетый в куртку из тюленьих кишок, сразу взял командование на себя. Один из мальчишек, самый маленький и хрупкий, что-то вытащил из-за пазухи, отдал мужчине, и тот бережно положил эту вещь в мешочек, висевший у него на шее. Ренн догадалась, что это, должно быть, и есть корень зелика. Затем обожженный мужчина, использовав куски челнока, вдрызг разнесенного Охотником, уложил сломанную ногу мальчика в лубок, раздавая остальным вполне разумные приказания.


Ренн очень удивило то, как сразу просиял Торак при появлении этого человека. Она даже испытала некий укол ревности — особенно когда мужчина с обожженным лицом велел Тораку собрать топлива для костра и Торак со всех ног кинулся выполнять поручение.


— Ничего, если я наберу просто валежника, а не плавника? — донесся его голос откуда-то из-за валунов.


Мужчина кивнул, и Торак исчез за скалами.


Ренн позабыла о своей ревности. А что, если он все-таки услышал ее сигнал?


Она видела, как Торак наклонился за куском плавника, потом некоторое время брел по берегу и вдруг опять резко свернул к скалам.


— Ты где? — тихо спросил он, оказавшись среди валунов.


— Под рябинками, — прошептала Ренн. — Чуть выше… Нет, еще немного пройди вперед…


Выждав, когда Торак поравняется с ее укрытием, она схватила его за безрукавку и втащила за выступ, который как бы отрезал их ото всех остальных на берегу.


— Ну наконец-то! — выдохнула она. — Я ждала, ждала…


— Где Волк? — резко спросил он.


— В соседней бухточке. Ест. Именно это я…


— Ты лучше тоже собери немного топлива, — пробормотал он. — Я не могу вернуться с пустыми руками.


— Что? Ах да, конечно. — Теперь она хорошо видела, как бледен Торак. И вел он себя очень странно, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Торак, ты здоров? — не выдержала она.


— А ты? — сердито мотнул он головой.


Она решила не обращать на это внимания.


— Слушай. Я знаю, почему на вас напал Охотник. — Ренн рассказала ему о зверски убитом детеныше и о следах того светловолосого лодочника. — Ничего удивительного, что Охотник разгневан, — продолжала она. — Малыш, должно быть, приходился ему сыном или сородичем, а тот негодяй поймал его в ловушку, вырезал челюсти, а остальное бросил гнить!


— Но… зачем кому-то совершать подобное святотатство? — удивился Торак.


— Не знаю. Но уверена, что это связано с магией. Хотя какой колдун осмелится нарушить основной закон… убить Охотника…


— Так это месть! — прошептал Торак, словно о чем-то догадываясь. — Да, конечно. — Он сказал это не сердито и не возмущенно — скорее печально.


— И кто же это сделал? — озадаченно спросила Ренн.


Лицо Торака исказила гримаса боли.


— Когда я был под водой… я плавал, как… Нет… я не могу!..


— Торак, неужели ты не понимаешь, ЧТО это значит? — прервала его Ренн. — Тот лодочник, который это сделал… он ведь из племени Тюленя!


— Что? Что ты такое говоришь?


— Здесь происходит что-то очень страшное, Торак! И племя Тюленя в этом участвует! Может, даже именно они и распространяют ту болезнь! Может, тому колдуну для этого и потребовались китовые челюсти с зубами!


Торак даже отступил от нее на шаг, с недоверием качая головой.


— А тебя не удивляло, — продолжала Ренн, — почему ни один из них так и не заболел, хотя и ты, и токорот провели на острове уже несколько дней?


— Но это ничего не значит! — прошептал Торак.


— Вот как? А почему они в таком случае послали за столь драгоценным и редким корнем одних мальчишек? Если они действительно считали, что им грозит беда, почему не послали более умелых людей, постарше?


— Потому что Асриф лучше всех лазает по скалам и…


— И ты этому веришь?


Торак явно колебался, потом тряхнул головой, отметая собственные сомнения:


— С тех пор как они узнали про болезнь, они все время старались мне помочь!


— Торак…


Он сердито повернулся к ней, не давая сказать ни слова:


— Тенрис спас меня от отправки на Одинокую Скалу! Асриф защищал меня от орлов! Детлан и Бейл бросились в Море навстречу опасности, чтобы СПАСТИ меня от Охотника! Бейл три года назад потерял брата, умершего от этой болезни!


— Почему ты так страстно их защищаешь?


— А почему ты так страстно их обвиняешь?


— Потому что у человека, плывшего на челноке по озеру, были светлые волосы! Потому что его следы говорят о том, что именно он убил китенка!


— Но почти у всех людей из морских племен светлые волосы! И кроме того, ты сама сказала, что слышала, как постукивает его весло о борта лодки! Если ты хоть что-нибудь знаешь о племени Тюленя, тебе должно быть известно, что они плавают совершенно бесшумно! А тот человек, которого ты видела, мог быть из какого угодно племени, хоть из племени Большого Баклана. Может, даже одним из твоих друзей — из племени Морского Орла!


— Но только не одним из твоих друзей — из племени Тюленя! — с горечью воскликнула Ренн.


— Они мне не друзья, — возразил Торак. — Они мои сородичи.


Ренн только глазами захлопала.


Торак холодно на нее глянул, поднял охапку собранного ими топлива и сказал, отводя глаза:


— Мне пора возвращаться.


— Ты что, меня совсем не слушал? — в ужасе воскликнула Ренн.


— Ренн, день летнего Солнцестояния на носу. А нам еще нужно добраться до стоянки.


— ПО МОРЮ? Но вот-вот грянет буря, а Охотник, жаждущий мщения…


— Ничего. Тенрис применит чары, которые скроют нас от него. Он говорит…


— А Тенрис, разумеется, всегда прав!


Торак не ответил.


— Если я правильно тебя поняла, — сказала Ренн, — ты так или иначе намерен туда вернуться — навстречу неминуемой опасности, рискуя благополучием всех лесных племен! — но слушать меня не желаешь.


Торак резко повернулся и пошел прочь.





Через некоторое время птицы устроили на скалах настоящий переполох. Многие снимались с гнезд и улетали вглубь острова. Было ясно: идет сильный шторм.


Короткий сон не принес Тораку желанного отдыха. А вскоре ему уже предстояло выйти в Море вместе с Тенрисом и Бейлом. Согласно их плану, Асриф и Детлан должны были остаться здесь, а остальные поскорее плыть на стоянку и постараться добраться туда до того, как разразится гроза, чтобы Тенрис успел в положенный срок приготовить лекарство.


По ту сторону костра крепко спали Детлан — благодаря приготовленному Тенрисом снотворному зелью — и вконец измученные Асриф и Бейл. Сам же Тенрис сидел у костра, покуривая свою трубку из крабьей клешни.


Торак потер лицо, прогоняя остатки сна. Он чувствовал себя бесконечно усталым, но понимал, что больше ему не заснуть. После ссоры с Ренн в душе у него образовалась странная пустота — точно выжженное пепелище. Они и раньше ссорились, но никогда так яростно. Торак чувствовал, что словно отсек себя от нее — и не только из-за того, что они наговорили друг другу, но главным образом из-за того, что он пережил под водой, когда был тюленем. Тогда он слышал и чувствовал такие вещи, какие дано слышать и чувствовать только тюленю. И все же одновременно он оставался Тораком!





Тенрис выбил трубку о камень, и этот негромкий звук заставил Торака подпрыгнуть.


Колдун чуть приподнял в улыбке уголок рта, и Торак попытался улыбнуться в ответ. Они никак не ожидали прибытия Тенриса, а тот ничего объяснять не стал, сказав просто: «Я почувствовал, что нужен вам». Торак тогда несказанно обрадовался его появлению. И теперь он смотрел, как колдун снова набивает трубку, держа ее в изуродованной руке, а здоровой рукой уминая ароматные листья.


— Бейл рассказал мне, что случилось в Море, — сказал Тенрис. Неторопливо раскурив трубку с помощью головешки, он сделал несколько затяжек, щуря от дыма глаза, и спросил: — Почему же ты не рассказал мне остальное? Откуда ты знал, что Охотник идет сюда?


Торак колебался.


— Я не могу объяснить… Я сам этого не понимаю.


Тенрис удивленно поднял бровь:


— Но ты знаешь больше, чем рассказал Бейлу. Расскажи мне, может быть, я смогу помочь тебе в этом разобраться?


Торак подобрал ноги и уткнулся подбородком в колени, глядя в жаркие недра костра.


— Тюлени… — пробормотал он. — Тюлени с помощью своих усов издалека слышат любые звуки, что разносятся под водой… — Искоса глянув на Тенриса, он заметил, как тот напрягся. — Рядом со мной там был хранитель вашего племени, — продолжал Торак. — И он услышал… нет, почуял Охотника. Издалека. — Он судорожно сглотнул и закончил: — Так я и узнал, что Охотник плывет сюда.


Поскольку Тенрис не произнес ни слова, Торак поднял голову и посмотрел на него.


Колдун племени Тюленя сидел, совершенно забыв о зажатой в руке трубке. Казалось, он потрясен до глубины души.


— В чем дело? Что это означает? — испуганно прошептал Торак.


Трубка выпала из неподвижных пальцев колдуна и скатилась в костер, но Тенрис даже не пошевелился, чтобы достать ее. Он вскочил и, шатаясь, побрел к воде, а потом долго стоял там спиной к Тораку. Когда он наконец снова вернулся к костру, Тораку показалось, что он внезапно сильно постарел, но глаза его возбужденно блестели, когда он сказал:


— А теперь расскажи мне все.


Торак глубоко вздохнул и рассказал ему все.


Это, впрочем, принесло ему огромное облегчение. Ему давно хотелось рассказать кому-нибудь все. Слишком тяжелым для него оказалось бремя этой тайны. Его тревожило, даже пугало одно: слишком уж напряженным показалось ему лицо колдуна, пока тот слушал его рассказ.


Когда Торак умолк, Тенрис некоторое время тоже молчал, потом пригладил здоровой рукой бороду. Торак заметил, как дрожит его рука, и спросил:


— Такое раньше с тобой случалось?


— Да… наверное…


— Наверное? — со странной резкостью переспросил Тенрис. — Что значит «наверное»?


— Я… когда я запутался в сети для ловли тюленей, вокруг меня кружила стая мойвы… И я тоже почувствовал себя мойвой. Но лишь на мгновение!


— На мгновение? И долго это мгновение длилось?


— Ну… сердце несколько раз ударить успело… я не знаю…


Серые глаза колдуна так и впились в него, казалось, Тенрис хочет проникнуть в самые глубины его существа.


— Что… что? — заикаясь, спросил Торак. — Что это со мной?


Тенрис ответил не сразу:


— С тобой… Во всяком случае, ничего плохого. — Он быстро глянул в сторону остальных, чтобы убедиться, что все еще спят, и придвинулся к Тораку поближе. — Просто у тебя… — Он запнулся, качая головой.


— Что у меня? Скажи!


Тенрис вздохнул.


— Как бы тебе объяснить?.. — Взяв палку, он задумчиво поворошил головни, и к небу столбом взвились искры. — У всего в мире есть душа, — начал он наконец. — Это тебе известно. Душа есть и у охотника, и у его жертвы, у реки и у дерева. Не все существа, обладающие душой, могут говорить, но все они могут слышать и думать. Ты, конечно же, знаешь и об этом.


Торак молча кивнул, ожидая, что колдун скажет дальше.


— Три основные души каждого существа — те, что составляют его сущность, — живут в его теле. — Тенрис снова поворошил палкой костер. — Иногда, правда, телесная душа ускользает из тела — например, когда человек болен или спит, — но она редко уходит далеко и вскоре возвращается. — Отбросив палку, Тенрис протянул руки к огню, словно черпая в нем силы. — Но один раз в тысячу лет рождается существо… отличное от всех прочих.


Несмотря на теплый вечер и жарко горевший костер, Тораку стало холодно.


— Души такого существа, — продолжал Тенрис, — способны покидать его тело на сколь угодно долгое время — такого не может добиться ни один колдун, даже когда впадает в транс, исцеляя больного. Его души могут странствовать где угодно. Они также способны проникать в тела других существ. При этом их хозяин начинает видеть, слышать и чувствовать все то, что видит, слышит и чувствует существо, в тело которого его души проникли, но одновременно остается самим собой. — Нервно стиснутые кулаки Тенриса наконец разжались; он спокойно положил руки на колени, повернулся к Тораку и посмотрел прямо в его испуганные глаза. — Это существо, — прошептал он, — обладает блуждающей душой.


У Торака перехватило дыхание.


— Нет… — только и сумел вымолвить он.


Но серые глаза упорно смотрели на него.


— Нет! — воскликнул Торак. — Этого не может быть! Если души покидают тело, значит, тело мертво! И я давно уже должен был бы умереть, потому что расставание с душой и называется смертью!


Тенрис посмотрел на него с жалостью и пониманием.


— Нет, Торак. У того, кто обладает блуждающей душой, тело никогда не покидают все его души: Нануак — его внешняя душа, воплощение его жизненной силы — всегда остается при нем. Она покидает его лишь в миг смерти. Странствуют же лишь душа телесная и душа племенная.


Торак весь дрожал. Он никогда прежде не слышал о странствующих душах. И не желал иметь с этим ничего общего.


Тенрис здоровой рукой коснулся его плеча и слегка встряхнул.


— Ты прав, что боишься. Блуждающая душа — это великая тайна, и мы почти ничего не знаем об этом. И все те малые знания, которые удалось собрать о блуждающих душах, передавались от одного колдуна к другому, и каждый рассказчик постоянно искажал их, понимая в лучшем случае лишь наполовину. — Тенрис снова умолк, словно решая, способен ли Торак воспринять еще хоть что-нибудь из его объяснений. — Однако мы совершенно точно знаем: даже для человека с блуждающей душой очень опасно, когда некоторые души покидают его тело. Очень опасно! И очень тяжело.


«И очень больно!» — подумал Торак, вспомнив то дурнотное болезненное ощущение, когда ему казалось, что внутри у него что-то рвется в клочья….


Вдруг в голову ему пришла мысль, возродившая у него некоторую надежду.


— Но это же ко мне совсем не относится! — с жаром сказал он. — И никакая у меня не блуждающая душа, я могу доказать это! В Лесу на меня напал кабан. Он чуть не убил меня, и я ужасно испугался — но ничего не произошло! У меня не возникло ни того противного ощущения, ни боли, и я ни секунды не чувствовал и не понимал того, что чувствовал он!


Колдун покачал головой:


— Торак, Торак, все бывает совсем не так. Подумай! Ты достаточно много знаешь о магических искусствах, чтобы понимать: даже обычным колдунам, если они хотят вылечить больного, необходима помощь, чтобы высвободить их души. Для этого есть немало различных способов. Транс. Особое зелье, высвобождающее души. Иногда помогает даже голодание или задержка дыхания. Вот и с теми, кто обладает блуждающей душой, бывает по-разному. Для тебя, например, оказалось недостаточно просто испугаться — как в случае с тем кабаном, — чтобы выпустить души на свободу.


Торак вспомнил другие случаи, когда с ним это происходило. Во время исцеляющего обряда — Саеунн тогда использовала особые курения. Когда он попал в сеть и чуть не утонул. И во второй раз он уже тонул — когда вдруг превратился в Хранителя племени Тюленя. Все эти, как ему казалось, случайности начинали обретать строгий порядок и вполне определенный, но такой ужасный смысл…


— Кроме того, — сказал Тенрис, и Торак с удивлением увидел, что губы у него вновь изогнулись в той же полуулыбке, — тебе просто повезло, что души твои не проникли в тело того кабана. Его души очень сильны и, вполне возможно, одержали бы над тобой верх. И ты, оказавшись в этой ловушке, мог навсегда остаться в кабаньем теле.


Торак вскочил, спотыкаясь, отошел к самой воде и долго стоял там, весь дрожа. Он не хотел быть иным! И все же — не потому ли его отец старался не подпускать его к людям? И почему он сказал, умирая: «Я столь многого не успел тебе рассказать»?


— Это проклятие! — пробормотал Торак, стуча зубами. — Я не хочу быть другим, я хочу быть таким же, как все! Это проклятие!


— Нет! — Тенрис подошел и встал с ним рядом. — Это не проклятие, а дар! Сейчас ты, возможно, так не считаешь, но со временем непременно это поймешь!


— Нет, — сказал Торак. — Нет.


— Послушай меня, Торак, — сказал колдун, и его звучный голос дрогнул от избытка чувств. — То, что ты сделал так легко, не учась этому, без проб и предварительных попыток, составляло цель жизни многих мудрейших магов и колдунов. Они мучительно, порой долгие годы стремились достигнуть этого умения — и не достигали. Я знал колдуна, очень хорошего колдуна, который в течение целых шести лет пытался заставить свои души странствовать свободно. Шесть лет он непрерывно разными способами погружался в транс, принимал всякие зелья, постился… Наконец ему это удалось, но… всего на несколько мгновений! И он считал себя счастливейшим из людей!


— Я не хочу этого, — твердо заявил Торак. — Мне никогда…


— Но, Торак, это ведь и есть главная цель магического искусства! — Изуродованное лицо Тенриса в эти мгновения было прекрасно; оно светилось вдохновением и страстью. — Мы изучаем магию не для того, чтобы обманывать глупцов цветными языками пламени! Мы хотим обрести глубинные знания! Хотим познать души других существ! — От волнения у Тенриса перехватило дыхание. — Подумай только, на что ты был бы способен, научившись пользоваться своим даром! Какие великие тайны ты мог бы открыть! Ты мог бы узнать языки всех охотников и их жертв. Ты мог бы обрести такую власть…


— Но мне ничего этого не нужно! — крикнул Торак, и по ту сторону костра шевельнулся во сне Бейл. — Мне ничего этого не нужно! — гораздо тише повторил Торак.


Он никогда еще не чувствовал себя настолько испуганным и сбитым с толку. Всю жизнь он был просто Тораком, а теперь Тенрис уверяет его, что он кто-то совсем другой!


Глядя на холодные бурные волны, Торак страстно мечтал оказаться сейчас рядом с Волком, поведать ему обо всем. Вот только как сделать, чтобы Волк его понял? Вряд ли он сумеет объяснить ему по-волчьи, что такое блуждающая душа. И в данной ситуации это казалось Тораку самым худшим — ибо, не сумев объяснить Волку столь важную вещь, он окажется полностью от него отрезан.


— Что же мне теперь делать? — спросил он холодное Море.


И снова Тенрис положил руку ему на плечо и спокойно сказал:


— Тебе следует поступить так, как мы и собирались. Я сейчас разбужу Бейла, мы подготовимся к отплытию и отвезем корень на стоянку племени. И в канун летнего Солнцестояния — а значит, завтра ночью — мы отнесем корень на Утес, и ты поможешь мне приготовить лекарство. Вот, собственно, и все, что тебе пока предстоит сделать.


Голос его казался Тораку столь же неколебимым, как мощный дуб, что не гнется даже в бурю. И, чувствуя, что черпает в этом голосе силы, Торак сказал:


— Хорошо. Это верно: ничто не может изменить того, что я поклялся сделать. Верно, Тенрис? — Он повернулся и посмотрел колдуну прямо в глаза.


— Верно, — подтвердил Тенрис, — этого уже ничто изменить не может.





Глава двадцать девятая






Наконец-то Волк загнал голод в его Логово и освободился от него! Теперь пора было искать бесхвостую самку и Большого Брата.


Но пока он жадно глотал вкуснейшие куски уже чуть подгнившей черной рыбины, наступила тьма. Не настоящая Тьма, а та темнота, что спускается сверху, когда Большой Гром на что-нибудь сердится. Только теперь Гром сердился не на Волка. Теперь опасность грозила бесхвостым.


Волк быстро бежал по горячей черной земле, потом вверх по склону, потом снова вниз — к тем валунам, за которыми бесхвостая самка ждала Большого Брата. След сказал ему, что Большой Брат тоже приходил сюда и сердито спорил здесь с самкой. Да: сердито спорил! Волк просто собственному чутью поверить не мог! Они тут рычали, показывали друг другу зубы…


Быстро отыскав Яркого Зверя, Который Больно Кусается, Волк обнаружил возле него двух спящих подростков со светлой шерстью на голове и на загривке и, к ужасу своему, понял, что опоздал: Большой Брат уже уплыл отсюда по Великой Воде на одной из этих плавучих шкур.


Скуля от огорчения, Волк карабкался вверх, следуя за запахом бесхвостой самки. А вот она повела себя умно! Она вернулась к Тихой Воде, где ей гораздо меньше грозила опасность со стороны Большого Грома, и там спустила на воду плавучую шкуру. Шла она против ветра, и Волк прекрасно чуял ее след. Теперь он знал, что делать. Он должен последовать за ней. Она ведь тоже очень хочет найти Большого Бесхвостого!


Загремел Большой Гром. Засвистел ветер в долине. Сверху обрушились потоки воды, посланной Большим Громом. Деревья пригибались к самой земле, птиц-рыболовов сбивало ветром со скал, точно листья с деревьев. И все же Волк умудрялся бежать довольно быстро, прыгая, петляя, пролетая над скалами и маленькими сердитыми водопадами, струившимися с вершин.


На бегу его настиг еще один знакомый запах, он резко затормозил и остановился. Подняв морду, несколько раз сильно втянул ноздрями воздух и убедился окончательно.


Когти его так и вцепились в камень. Шерсть встала дыбом.


Это был запах того злого духа.





— Хватай меня за руку! — кричал Тенрис, опасно перегнувшись через борт и протягивая Тораку руку.


Торак, стараясь не захлебнуться и держать голову над водой, пробовал ухватиться за руку Тенриса и уже коснулся ее, но вдруг стеной поднялась новая волна, накрыла его с головой и потащила в темную глубину.


Волна все крутила, крутила его, не давая ни видеть, ни дышать, а потом, словно играя, выбросила его на поверхность. Куртка из тюленьих кишок надулась пузырем, помогая Тораку держаться на воде, и он безвольно болтался на волнах, хватая ртом воздух.


Тенрис исчез. Бейл тоже. Над ним висело черное, как базальт, небо. Трескучие вспышки молний освещали лишь беснующееся Море…


— Тенрис! — изо всех сил заорал Торак. — Бейл! — Но буря мгновенно отнесла его крики вдаль и погасила их.


В мутной пелене брызг Торак заметил перевернутый челнок, качавшийся на волнах, и поплыл к нему. Море так швыряло лодку, словно хотело утопить ее вместе с Тораком, но он успел все же обеими руками ухватиться за борт.


— Тенрис! — крикнул он снова.


Но ответа не было.


Вдруг челнок как-то странно подпрыгнул, и Торака вместе с ним швырнуло на скалы. Едва соображая, Торак одной рукой вцепился в первый же выступ, но челнок не выпустил, хотя Море упорно тянуло челнок к себе, пытаясь и Торака отодрать от скалы. Решать пришлось мгновенно.


Торак разжал руку, отпустил челнок и заполз на скалу. Челнок тут же исчез в темных волнах.


Дрожа всем телом, избитый и исцарапанный, Торак прижимался к камню, не зная, куда выбросили его волны: если на берег острова, то у него еще есть возможность спастись. Если же это всего лишь одинокий риф, то ему грозит неминуемая гибель.


Ощупью он обследовал спасительную скалу и вскоре понял, что она вряд ли намного больше тех жилищ, какие строят в племени Тюленя. И вокруг не было видно ничего, кроме волн.


Паника овладела его душой.


Бейл исчез. Тенрис исчез. А он выброшен на какую-то скалу посреди огромного бушующего Моря.





Буря улеглась столь же внезапно, как и началась.


К тому времени, как Ренн добралась до восточного края озера и опустила наконец весло, вода уже вполне миролюбиво лизала прибрежные скалы, слабо шурша в тростнике.


Ренн даже подумать было страшно, каково пришлось Тораку в открытом Море. Ну почему, почему он ее не послушался! Почему не пошел по суше, а вышел в Море вместе с этим подозрительным колдуном и долговязым мальчишкой!


Она выволокла челнок на берег, вытащила оттуда свой ранец и спальный мешок и спрятала их за валуном. Она не знала, что ее ждет на стоянке, но сомневалась, что там ей понадобится что-то еще, кроме лука и стрел.


Покончив с делами и выпрямившись, Ренн с удивлением заметила, что небо совсем не такое ясное, каким должно быть после грозы. Грязно-белые облака клубились над пиками, языки густого тумана стекали по склонам в ущелье. Над озером уже висел туман. Туман после грозы? Такого ей еще видеть не приходилось!


Ренн чуть ли не бегом бросилась вверх по склону, стремясь поскорее попасть на тот маленький белый пляжик. Взобравшись на вершину холма, она даже охнула от неожиданности: Море совершенно скрылось за желтоватой стеной тумана, и эта стена угрожающе надвигалась прямо на нее.


«Этого не может быть, — подумала Ренн. — Этого просто НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!»


И вспомнила: ведь сегодня канун летнего Солнцестояния, так что возможно все.


Измученная, мокрая, испуганная, она наполовину сползла, наполовину просто скатилась по скользкому склону и, упав на колени, ощутила под ними крупный белый песок.


В канун Солнцестояния возможно все…


Возможно даже, что этот колдун из племени Тюленя прав: Торак действительно обладает блуждающей душой.


Там, на Орлиных Высотах, притаившись среди валунов, она слышала все, но тут же решительно отмела это, как сущую бессмыслицу. Слова этого колдуна не могли быть правдой. Это наверняка какая-то хитрая уловка, решила она.


Но, преодолевая долгий и трудный путь по озеру, Ренн все время думала о том, что услышала, и наконец поняла: это правда.


Торак обладает блуждающей душой.


Блуждающей душой!


О людях с блуждающей душой Ренн слышала и раньше, но только в старинных преданиях, которые ей иногда зимними вечерами рассказывал Фин-Кединн. В этих историях говорилось, как первый Ворон научился парить на ветру, как возникло Первое Дерево, и первое племя людей, и первый человек с блуждающей душой…


Стоя на коленях на жестком белом песке, согнувшись в три погибели и дрожа от холода, Ренн чувствовала — не понимала, а именно чувствовала, — что неким образом именно Торак со своей блуждающей душой оказался причиной всех последних событий — появления токоротов, болезни, поисков лекарства. Вот только она пока что никак не могла уловить связь между всеми этими вещами…





Торак по-прежнему льнул к спасительной скале. Он замерз, промок и страшно хотел есть. Буря унеслась прочь с поразительной внезапностью, но ее тут же сменил густой туман, и Торак чувствовал себя точно в ловушке, не имея ни малейшего представления, где находится. Такой туман может провисеть над Морем несколько дней, но у него, Торака, этих нескольких дней просто нет!


И тут он вспомнил о куске вяленого китового мяса, который Детлан дал ему перед отправкой на Орлиные Высоты. Мясо довольно противно пахло, и его сплошь покрывали пятна морской соли. К тому же, если он это мясо съест, то ему нечего будет принести в дар Матери-Морю. Но он все-таки его съел.


И сразу почувствовал себя лучше. А потом в голову ему пришла одна мысль, которая еще больше взбодрила его. Хотя волшебного корня у него теперь нет — он отдал его Тенрису, — но вполне возможно, что Тенрису все-таки удалось добраться до суши. И тогда еще есть надежда спасти племена от болезни…


Волна ударила с такой силой, что чуть не смыла Торака со скалы.


«Сосредоточься! — велел он себе. — Тебе необходимо как можно скорее убраться с этой скалы и вернуться на остров. Но особого выбора у тебя нет: так или иначе, а плыть все равно придется».


Но сейчас Торак чувствовал себя настолько измученным, что понимал: долго на воде ему не продержаться и, чтобы остаться на плаву, нужна какая-то поддержка.


Итак, челнока нет, нет и весла; есть только мокрая одежда, отцовский нож и материнский рожок с охрой, надежно спрятанный в мешочек с лекарствами. В рожке охры как раз хватит, чтобы нанести Метки Смерти… Впрочем, об этом думать пока рано.


На скалу обрушилось еще несколько высоких волн, и Торак постарался заползти как можно выше и поплотнее запахнуть куртку из тюленьих кишок.


Он вдруг вспомнил, как эта прозрачная парка не дала ему утонуть во время шторма; потом — ребятишки из племени Тюленя плескались на мелководье и учились управлять челноками, укрепленными дополнительной перекладиной, к которой с обоих концов были подвешены наполненные воздухом пузыри из тюленьих кишок…


Решение пришло само собой. Торак стянул с себя парку, срезал ремешки, стягивавшие ее горловину, и использовал их, чтобы плотно завязать одно из отверстий для рук, горловину и низ парки. К отверстию для второй руки он прильнул ртом и стал что было сил надувать получившийся мешок.


Это оказалось непросто, у Торака даже голова закружилась, но в итоге его тяжкие усилия все же увенчались успехом: мешок, правда, получился довольно мягкий, но на воде держался вполне прилично — в этом Торак предпочел убедиться заранее. Теперь он был почти уверен: если привязать этот мешок с воздухом к поясу, это, по крайней мере, не даст ему сразу пойти ко дну, когда у него не хватит сил плыть дальше.


Вокруг бушевало Море, кипели валы тумана. Где-то там, среди волн, за туманом, лежал остров Тюленей. Но где именно?


Куда ни глянь — всюду лишь безжизненная черная поверхность вод. Ни морских птиц, ни плавучих водорослей, ни серебристых течений — ничего, что могло бы указать, в какой стороне земля. И солнца видно не было, так что Торак никак не мог определить, где север и юг. Единственное, в чем он не сомневался, — что его вполне может вынести прямо в открытое Море.


Откуда-то издалека до него вдруг донесся волчий вой.


Торак затаил дыхание.


Вой прозвучал снова. Знакомый протяжный вопль, за которым следовало несколько коротких, резких взгавкиваний. «Где ты?» — спрашивал Волк.


Торак приложил руки ко рту и провыл в ответ: «Я здесь!» И услышал ответ — слабый, но ясно различимый! Голос Волка летел к нему сквозь туман над этим безбрежным Морем!


«Зови меня, брат мой! Зови!» — громко попросил Торак, мгновенно забыв о голоде, холоде, усталости. Теперь ему не страшен был даже Сломанный Плавник — ведь Волк, его Волк, его провожатый, звал его и показывал ему путь к спасению! Он не даст ему пропасть!


От ледяной воды перехватило дыхание, но Торак, не давая себе времени на раздумья, решительно оттолкнулся от скалы и поплыл с привязанным к спине воздушным пузырем, сделанным из парки, — сквозь туман и волны, в которых рыскал Охотник-одиночка.





Скорчившись на белом песчаном пляже и чувствуя себя ужасно одинокой, Ренн услыхала волчий вой, и внутри у нее все похолодело.


Но голосов было два… да, два! Значит, это переговариваются Волк и Торак! Уж вой-то Торака она бы узнала где угодно! И этот их разговор означал только одно: Торак жив!


Наверное, он уже пробирается к стоянке. У Ренн сразу прибавилось сил и мужества, путь туда уже не казался ей таким трудным и опасным.


Сквозь густой туман она ничего не видела и в двух шагах, так что брела сквозь березовую рощу, точно слепая, протянув перед собой обе руки.


Наконец роща кончилась. Но залива Тюленей по-прежнему видно не было. И стоянки тоже. И звуки тоже все смолкли, только где-то рядом слышался шорох набегавших на каменистый берег небольших волн. Волчий вой прекратился.


Выйдя из рощи, Ренн, неуверенно ступая, поплелась в ту сторону, где, как ей казалось, должна быть стоянка.


Вдруг совсем близко послышался скрежет вытаскиваемой на берег лодки, чей-то приглушенный вздох, и — прежде чем Ренн успела отпрянуть назад — из тумана выдвинулась высокая фигура. Незнакомец бросился прямо к ней. Тот высокий мальчишка из племени Тюленей! — узнала его Ренн.


И они тут же с испуганными криками отпрыгнули друг от друга.


— Ты кто? — крикнул мальчишка.


— Где Торак? — не отвечая ему, крикнула Ренн.


Оба тяжело дышали и не сводили друг с друга глаз.


— Да кто же ты?! — снова спросил мальчишка, как-то нехорошо прищуриваясь.


— Я — Ренн, — спокойно сказала Ренн, хотя чувствовала себя совсем не так уверенно. — А Торак где? Что вы с ним сделали?


Глаза мальчишки скользнули по ее луку, потом он снова посмотрел ей в лицо. Взгляд его стал виноватым, плечи поникли.


— Это все буря… — пробормотал он. — Нас разнесло в разные стороны, и я… Я видел, как его лодка перевернулась…


— И что дальше? — холодея, спросила Ренн.


Он потер глаза, и она поняла, что он очень устал.


— Тенрис пытался до него дотянуться. И я тоже. Но не смогли… Тенрис, наверное, все еще его ищет. — Мальчишка, похоже, был искренне огорчен, и если бы он не принадлежал к племени Тюленя, Ренн, наверное, даже пожалела бы его. — Я слышал какие-то странные завывания, — сказал он как-то неуверенно. — Я ничего подобного никогда раньше не слышал.


Ренн хотелось объяснить ему, в чем дело, но она сдержалась. Нет, ему все же не стоит пока доверять, пусть думает, что Торак погиб. Сама-то она в это ни за что не поверит! Она же слышала, как они переговаривались с Волком! Нет, с ними, конечно же, все в порядке.


Еще одна лодка вынырнула из тумана, из нее вылез мужчина и принялся втаскивать лодку на берег. Ренн узнала его: это был колдун племени Тюленя.


Страшно расстроенный, колдун подбежал к ним и только тут заметил Ренн. От удивления он замер как вкопанный, но взял себя в руки и повернулся к мальчику.


— Я не смог его найти, — сказал он. Похоже, он тоже был искренне этим огорчен, и Ренн уже начинала сомневаться в том, что правильно оценила этих Тюленей.


— А это кто ж такая? — спросил у мальчишки колдун и повернулся к Ренн.


Его лицо показалось ей довольно добрым, а голос, спокойный и сильный, напоминал Море в солнечный день. И все же что-то в нем заставило Ренн насторожиться.


— Меня зовут Ренн, — сказала она. — Я из племени Ворона.


— И что же ты делаешь здесь, Ренн из племени Ворона? — спросил колдун.


— Я… ищу Торака. — Ей совсем не хотелось говорить ему об этом, но он одним только своим голосом заставил ее подчиниться.


— И мы тоже, — мрачно кивнул он. — Идем с нами на стоянку. Там и решим, что делать дальше.


На ходу он через голову стащил парку из тюленьих кишок, и Ренн впервые увидела его замечательный магический пояс, украшенный бахромой из разноцветных клювов тупиков.


Клювики тихо брякали, и Ренн вдруг остановилась.


Этот звук кое-что пробудил в ее памяти: именно это бряцанье она слышала, глядя, как тот человек скользит по озеру на своем легком челноке! Морской туман мелкими капельками оседал у нее на коже. Сердце бешено стучало в груди. Головоломка начинала складываться сама собой: токорот — болезнь — Пожиратели Душ…


Колдун племени Тюленя обернулся и спросил у нее, в чем дело, почему она остановилась.


У Ренн даже в висках заломило, когда она смотрела в его красивое, но изуродованное страшными шрамами лицо и думала: «В племени Тюленя есть Пожиратель Душ. Да, среди этих людей прячется Пожиратель Душ, и имя его — Тенрис. И он охотится за Тораком — человеком с блуждающей душой!»


— Ты что такая бледная? — спросил у нее Тенрис своим красивым ласковым голосом.


— Я… просто очень хочу поскорей найти Торака, — сказала она.


— Я тоже! — И уголок его рта чуть приподнялся в слабой улыбке.


Казалось, улыбка эта полна тепла, но, глянув в спокойные, холодные глаза колдуна, Ренн вся похолодела внутри — она с ужасом поняла, что по ее лицу он догадался: она отлично знает, кто он такой и что здесь произошло.


— Идем, — сказал Тенрис и взял ледяные пальцы Ренн в свою теплую ладонь. — Идем, Ренн, нам всем надо чего-нибудь поесть.


И тут он заметил у нее на руке повязку, лицо его исказилось от сострадания.


— Ах, бедняжка, что это?


Прежде чем Ренн успела ответить, он уже повернулся к мальчику и сказал:


— Посмотри-ка, Бейл. Бедная девочка тоже подхватила эту проклятую болезнь.


Бейл некоторое время молча смотрел на руку Ренн, потом невольно потянулся к нашитому на куртку племенному знаку — кусочку тюленьей шкуры.


— Нет у меня никакой болезни! — запротестовала Ренн, пытаясь вырвать руку, но Тенрис был сильнее и держал ее крепко. — Это вовсе не болезнь, это…


— Ничего, ни о чем больше не тревожься, — ласково сказал ей колдун племени Тюленя и взял обе ее руки в свои. — Доверься моим заботам.





Глава тридцатая






Торак проснулся от того, что Волк лизал его в нос.


Он слишком устал, и открывать глаза ему не хотелось. Он придвинулся еще ближе к Волку и зарылся лицом в мягкую шерсть. Чудесное ощущение тепла и безопасности охватило его. И еще — здесь было так тихо! Никаких морских птиц. Только вздохи Моря и биение волчьего сердца рядом с его сердцем.


А Волк все лизал и лизал его.


Торак медленно перебирал в памяти воспоминания о том, как сумел выбраться на берег, как Волк подталкивал его носом и лапами, а потом покрыл его лицо восторженными поцелуями, и они, обнявшись, легли и крепко заснули.


Лизание сменилось легкими шутливыми толчками. Потом толчки стали более резкими. Волк уже требовал: «Проснись!»


Торак открыл глаза.


И увидел шуршащий песок под щекой, усы Волка, которыми тот щекотал его лицо. И больше — ничего!


Их окутывал такой плотный туман, что Торак не мог отличить Море от неба.


Сколько же он проспал?


ЛЕКАРСТВО!


Он резко сел, и в голове сразу загудело. Где это он? И где Тенрис? Ведь, наверное, уже наступила ночь, завтра день Солнцестояния — неужели они упустили единственную возможность изготовить спасительное средство? Или, может быть, туман скрывает солнце? Все-таки утро сейчас или вечер?


Торак с трудом поднялся — в ушах глухо вздохнула кровь. Усталое избитое тело отказывалось ему подчиняться. Горло жгло — пить хотелось ужасно.


Где-то неподалеку слышалось журчание воды. Торак, спотыкаясь, побрел в тумане на этот звук и с плеском ввалился в неглубокий ручей, наполовину задушенный тростником. Он опустился на колени и, черпая ладонями ледяную воду, стал жадно пить.


Волк тут же прибежал следом, двигался он совершенно бесшумно. По-прежнему стоя на коленях, Торак обнял Волка, потерся носом о его нос и от всей души поблагодарил его.


Волк махнул хвостом и лизнул Торака в уголок рта, словно говоря: «Ты же мой брат!»


Почувствовав себя чуточку лучше, Торак встал и огляделся. Он по-прежнему ничего не видел и в двух шагах от себя, но песок показался ему знакомым: белый, довольно крупный, с большим количеством разбитых ракушек. Возможно, он гораздо ближе к стоянке, чем думал…


Справа слышались шлепки волн. Торак побрел по берегу, вдруг навстречу ему из тумана выступили березы и вьющаяся среди валунов тропа. Он бросился туда и услышал, как за спиной у него тихо и угрожающе зарычал Волк.


Торак мигом обернулся.


Волк стоял, опустив голову и грозно приподняв верхнюю губу над мощными клыками.


Торак выхватил нож, упал на четвереньки и спросил по-волчьи, рыча и поскуливая: «В чем дело?»


Ответом по-прежнему было рычание. Шерсть у Волка на загривке встала дыбом.


Тораку стало не по себе. Неведомый страх холодком прополз по спине, но… ничего особенного он впереди разглядеть не мог. Над головой неподвижно застыли ветви берез.


«Я должен идти дальше», — сказал он Волку.


И снова Волк зарычал, требуя, чтобы Торак вернулся назад.


Никогда прежде Торак не оставлял без внимания предупреждения своего друга, ему и теперь казалось, что стоило бы, наверное, послушаться Волка. Но найти Тенриса было совершенно необходимо.


«Я должен идти, — повторил он по-волчьи. — Прошу тебя, пойдем со мной!»


Но, к его огорчению, Волк с рычанием попятился назад.


Душа Торака была полна дурных предчувствий, когда он в полном одиночестве вошел в рощу.


Он уже почти миновал ее, когда чья-то сильная рука схватила его за плечо.


— Вот ты где! — вскричал Тенрис. — Благодарю тебя, Мать-Море! Он жив!


Торак быстро оглянулся, но Волка позади уже не увидел.


— Мы думали, ты утонул! — Тенрис прямо-таки тащил его за собой.


— Ты испугал меня, — сказал ему Торак.


— Извини, — смутился Тенрис, — я не хотел. Идем же, идем! Времени осталось совсем мало, а нам еще нужно добраться до Утеса.


— Корень у тебя? — спросил Торак. Они уже бежали по берегу.


— Да, конечно!


— А что с Бейлом? Он-то до берега добрался?


— Да, у него все хорошо. Он охраняет…


Торак остановился:


— Кого он охраняет?


Лицо Тенриса помрачнело.


— Она больна, Торак. Нам пришлось запереть ее.


— Кого? — спросил Торак. — Кто болен?


— Это не важно, — сказал Тенрис. — Идем, мы зря тратим время.


— Кто она? — настаивал Торак. Но в душе он уже это знал.


— Торак…


— Это ведь Ренн, верно? Тенрис, прошу тебя, пойдем к ней! Мне необходимо ее увидеть.


Тенрис вздохнул:


— Только очень быстро. — И он повел Торака к заброшенной стоянке у дальнего конца залива. Там, чуть дальше, в пещере, тот человек, что убил кита, отбывал свое искупительное заключение. — Мы и в прошлый раз здесь больных держали, — сказал Тенрис.


Вход в пещеру полностью закрывали тюленьи шкуры, подвешенные на раме из китовых костей. Рядом стоял на страже Бейл, вооруженный гарпуном. Увидев Торака, он радостно просиял, но Торак, не сказав ему ни слова, бросился ко входу в пещеру.


И в щель между шкурами сразу увидел Ренн, которая нервно металась по пещере. Там было слишком темно, и Торак не смог как следует ее разглядеть, но сразу заметил ее растрепанные волосы, свирепое выражение лица и… рану на тыльной стороне ладони. Внутри у него все похолодело от ужаса.


Наконец Ренн его заметила и заулыбалась:


— Торак! Ох, слава Великому Духу! Немедленно вызволи меня отсюда!


— Ренн… я не могу, — промямлил Торак. — Ты ведь больна…


Она даже рот раскрыла от удивления:


— Но ты же… Торак! Неужели ты им поверил? Ты же знаешь, что я совершенно здорова!


Тенрис, стоя у Торака за спиной, положил руку ему на плечо и шепнул:


— Они все так говорят.


При виде колдуна Ренн отшатнулась.


— Убирайся прочь! — крикнула она ему и снова повернулась к Тораку: — Я не больна!


— Тенрис прав, — сказал Бейл и так крепко стиснул гарпун, что у него побелели костяшки пальцев. — Мой брат вел себя точно так же.


— Ренн, — сказал Торак, обеими руками опираясь о занавешенный тюленьими шкурами вход в пещеру. — Я принесу тебе лекарство, обещаю. Ты поправишься…


— Мне не нужно лекарство! — гневно бросила она. — Почему ты мне не веришь? — Она указала на Тенриса. — Это все он! Пожиратель Душ!


— Под конец они подозревают всех подряд, — сказал Бейл.


— Ну почему ты мне не веришь? — в отчаянии вскричала Ренн. — Скажи ему: пусть покажет свой знак. Заставь его показать тебе! Он — Пожиратель Душ!


Тенрис коснулся руки Торака.


— Нам пора идти, — тихо сказал он, — иначе будет слишком поздно и для нее, и для всех остальных.


— Нет! Торак… не уходи! — крикнула Ренн. — Он убьет тебя! ТОРАК!! — И она бросилась к выходу из пещеры.


Но Бейл преградил ей путь и шепнул Тораку:


— Иди, не тревожься. Даю слово: я позабочусь о том, чтобы с ней ничего не случилось.


— Ты скоро поправишься, Ренн! — крикнул Торак. — Обещаю! Ты поправишься!


— Торак! — В голосе Ренн зазвенели слезы. — ВЕРНИСЬ!


Ее пронзительные крики еще звучали у Торака в ушах, когда он следом за Тенрисом пробирался в тумане к Утесу.


— Скорее, — бормотал колдун. — Близится миг Солнцестояния, я это чувствую!


Когда они начали подниматься по тропе, Ренн уже не было слышно. Торак слышал лишь собственное дыхание да плеск воды в скалах. Его мучило какое-то удушливое ощущение того, что он поступает неправильно. Только что он дважды пренебрег предостережениями своих лучших друзей — Волка и Ренн…


Позади явственно послышался лязг когтей о камни. Торак резко обернулся. Неужели Волк?


Но в белом клубящемся тумане он ничего не смог разглядеть, кроме Тенриса, шедшего впереди и тоже готового вот-вот раствориться в этом тумане.


— Тенрис! — крикнул Торак. — Подожди меня!


И снова услышал лязг когтей. И увидел, как через тропу в тумане мелькнула сгорбленная фигурка. Это не Волк, понял он. Это токорот!


Торак с криком бросился вперед:


— Тенрис! Осторожней! Токорот!


И тут страшная боль взорвалась вдруг у него в голове, и камни бросились ему навстречу, когда он упал на тропу.





Очнулся Торак внезапно.


Голова дико болела, плечи тоже. Кто-то снял с него безрукавку и голым положил на холодную каменную плиту. Кто-то, связав ему руки в запястьях, задрал их над головой и, точно на крюк, надел на острый выступ скалы. Руки были связаны крепко, тут не выкрутишься. Впрочем, если резко приподняться, можно, наверное, попробовать снять руки с «крюка», а потом…


Кто-то крепко стиснул локти Торака, прижимая его к плите. Кто-то с острыми когтями и ножом. Когда Торак попытался вырваться, когти так и впились ему в лодыжку.


Туман клубился вокруг и, смешиваясь с древесным дымом, казался голубым. Торак слышал потрескиванье огня и чувствовал запах можжевельника. Моря отчего-то он слышать не мог.


«Должно быть, мы где-то очень высоко», — подумал он.


И увидел, что глаза того, кто держит его ноги, горят дьявольским огнем на лице, покрытом сплошной татуировкой из листьев.


От ужаса Торак весь похолодел: значит, он лежит на жертвенном камне под охраной токорота!


Затем в клубах дыма возник и второй токорот: девушка или девочка с всклокоченными грязными волосами чуть ли не до колен. Ее тощие, похожие на палки руки и ноги сплошь покрывали ссадины и синяки. А желтые ногти были такими длинными и острыми, что больше напоминали когти.


Она молча наклонилась над Тораком, и его передернуло от отвращения, когда ее жирные мерзкие космы коснулись его голого живота. Костлявые пальцы ловко вытащили из ножен у него на поясе отцовский нож.


— Чего тебе надо? — прошептал Торак.


Она молча подняла нож, держа его обеими руками, и замахнулась.


— ЧЕГО ТЕБЕ НАДО?!


По-прежнему молча она опустила холодный нож, наставив острие ему на грудь.


Из тумана послышалось негромкое позвякивание — и оба токорота распростерлись на земле.


Из тумана возникла знакомая высокая фигура. На поясе колдуна слабо звякали разноцветные птичьи клювики.


Тораку показалось, что он падает с очень большой высоты. Тенрис… Вся его доброта и ласковое отношение… оказались ложью! Волк был прав. И Ренн была права. А он, Торак, ошибался, ошибался, ошибался!


Колдун племени Тюленя разделся по пояс, обнажив гладкое мускулистое тело, левый бок которого покрывали страшные шрамы от ожогов. Руки он до плеч выпачкал древесной золой, и племенной татуировки на них Торак разобрать не смог. Лицо, тоже вымазанное золой, походило на погребальную маску — как если бы, с тошнотворным ужасом подумал Торак, он уже оплакивал умершего. Тенрис не носил никаких амулетов, кроме какой-то красной загогулины — странного, словно высохшего предмета, висевшего у него на шее; обнаженная грудь колдуна тоже была совершенно чистой, лишь над сердцем отчетливо виднелась небольшая черная татуировка. Магический трезубец для ловли душ. Знак Пожирателя Душ.


— Значит, это ты, — только и смог сказать Торак. — Пожиратель Душ.


— Один из семи, Торак. — Звучный голос Тенриса звучал по-прежнему спокойно и мощно, напоминая Море в солнечный день. — Однако с твоей помощью, — тихо прибавил он, — я стану самым могущественным из них. Я обрету величайшую власть!


Торак медленно покачал головой:


— Я не стану помогать тебе в этом.


Тенрис улыбнулся.


— У тебя нет выбора. — Слегка повернув голову, он что-то резко скомандован токороту; голос его совершенно переменился, став вдруг хриплым и жестким.


Токорот-мальчик куда-то убежал и притащил тяжеленную корзину величиной почти с него самого. Токорот-девочка тем временем поспешила к тропе, ведущей на Утес, и Торак увидел, что она перегораживает тропу грудой плавника.


Токорот, как оказалось, еще не успел до конца закрепить ремнями лодыжки Торака.


«Если удастся как-то отвлечь Тенриса, — думал Торак, — можно попробовать высвободить ноги, а потом подать сигнал Волку и…»


И что тогда? Тенрис вооружен — вон его копье и гарпун лежат у костра наготове, и у обоих токоротов на поясе висят ножи. Трое против одного. Тут, пожалуй, даже и Волку особенно не на что рассчитывать…


— Твои друзья тебе не помогут, — сказал Тенрис, опять словно читая мысли Торака. — Я сделал так, что теперь один из них сторожит другого. Неплохо придумано, правда? — Из принесенной токоротом корзины он извлек несколько бледных конусов и принялся выкладывать их по периметру жертвенного камня. На сей раз он, похоже, ничуть не заботился о том, чтобы это как-то соответствовало рисунку тех серебристых линий, что виднелись на поверхности скалы.


Торак понимал: необходимо заставить колдуна продолжать разговор, чтобы получить отсрочку и возможность придумать какой-нибудь выход.


— Значит, это ты наслал ту болезнь? — спросил он.


— Я ее не насылал, — возразил Тенрис, чуть отступая, чтобы полюбоваться проделанной работой. — Я ее создал. Мой токорот обладает прямо-таки дьявольской способностью пробираться незамеченным в жилища людей. Ну, а я… Я, в общем, очень неплохо разбираюсь в ядах.


— Но… зачем это тебе?


— А это и есть самое интересное, — сказал Тенрис, снова принимаясь расставлять конусы. — Когда я три года назад начинал, то еще и сам толком не знал, как эту «болезнь» использую. Просто знал, что мне необходимо оружие. — Он с сомнением покачал головой. — Видишь ли, порой я и сам не ведаю, что готовит мне будущее.


Страшная догадка шевельнулась в мозгу Торака:


— Значит, братишка Бейла…


Тенрис пожал плечами.


— Я просто хотел узнать, подействует или нет.


— А этим летом? Столько смертей… Для чего тебе все это понадобилось?


Колдун поднял голову, и его серые глаза блеснули.


— Чтобы выкурить тебя из норы! И выяснить, на что ты способен.


Значит, Фин-Кединн все-таки был прав!


— И я своего добился, — продолжал Тенрис, — хотя и не все получилось так, как я ожидал. Видишь ли, я не знал, что это именно ты. Знал лишь, что в Лесу есть некто, обладающий этим великим даром. Вот я и решил: кто бы это ни был, он рано или поздно проявит свои магические способности, стараясь спасти свой народ от болезни. — Уголки его губ слегка изогнулись в коварной улыбке. — Ну а что сделал ты? Ты сам пришел ко мне! Ко мне! И стал умолять меня приготовить лекарство! Ох, не иначе вмешалась сама судьба!


— Ну а лекарство? — спросил Торак. — Значит, лекарство — это тоже обман? Хитрость?


Тенрис фыркнул. Из мешочка, висевшего у него на поясе, он вытащил заветный корень и швырнул его в огонь. — Никакого лекарства не существует, — сказал он. — Я все это придумал.


Пламя окрасилось в яркий пурпурный цвет. Оба токорота точно завороженные подошли совсем близко к костру, уставившись в огонь.


Тенрис презрительно глянул на них и сказал:


— Порой быть колдуном даже слишком просто. Всего и нужно-то немного цветного огня. — И он так пнул девочку-токорота, что та отлетела в сторону. И, шипя, поползла к своей охапке плавника.


А мальчик-токорот, к превеликому огорчению Торака, вновь принялся привязывать к плите его лодыжки. Торак так яростно брыкался, что токорот пырнул его ножом, чтобы заставить лежать смирно.


— Значит, тебе удалось выкурить меня из норы… — Торак вновь попытался втянуть Тенриса в разговор. — Ну, и что дальше?


Тенрис посмотрел на него сверху вниз, лицо его исказила гримаса боли и страстного желания.


— Когда я узнал, на что ты способен, я просто не мог поверить собственным ушам! Чтобы какому-то мальчишке дана была подобная сила! Сила, способная приручить любого охотника, дающая возможность простой сетью ловить любую добычу! Сила, обеспечивающая власть надо всеми племенами… — Он покачал головой. — И как бессмысленно тратилась эта сила!


Он наклонился ниже, и Торак почувствовал исходивший от него горьковатый запах золы.


— Ничего, — прошептал Тенрис, — очень скоро эта сила будет моей! Я сам обрету блуждающую душу. И стану величайшим магом из всех, когда-либо существовавших на свете!


— Но как ты ее обретешь? — хрипло спросил Торак. — Что ты собираешься делать?


— Канун летнего Солнцестояния, — выдохнул колдун, — самая лучшая ночь для совершения магических обрядов. К тому же это ночь твоего появления на свет! О, все складывается просто прекрасно! Все указывает на то, что я поступаю правильно!


Он нежным жестом убрал со лба Торака прядь волос и тихо спросил:


— Помнишь, я говорил тебе, что в такую ночь все на свете меняется, все переходит из одного качества в другое? Я напомню тебе.


Торак тщетно пытался проглотить застрявший в горле комок, губы у него совершенно пересохли.


— Дерево — в лист, — прошептал колдун племени Тюленя, — мальчик — в мужчину… — Он наклонился так низко, что его дыхание обожгло Тораку щеку, и прошептал ему в самое ухо: — Я собираюсь съесть твое сердце.





Глава тридцать первая






Волк сделал то, чего никогда ни один волк делать не должен. Он бросил своего брата в беде. Его настолько потрясло то, что Большой Бесхвостый пренебрег всеми предостережениями, и он так рассердился, что идти с ним не захотел.


И Большой Брат пошел один — прямо к Логову этих бесхвостых со светлой шерстью на загривке. А Волк, взлетев на вершину холма, спустился к Тихой Воде и долго яростно рвал зубами тростник, а потом еще и сжевал здоровенный кусок мертвого дерева — пока из его души не вышла вся злость и обида.


А теперь он стоял по колено в Тихой Воде, пил и думал о том времени, когда был одиноким детенышем, а Большой Брат нашел его и стал делиться с ним своей добычей. Он отдал ему хрустящие копытца первой убитой им косули — поиграть. А когда у маленького Волка лапы начинали болеть от слишком долгого бега, Большой Бесхвостый нес его в своих передних лапах — нес долго-долго, много волчьих прыжков…


Настоящий волк никогда не бросит своего брата в беде.


Волк тоскливо заскулил и бросился назад к Логову бесхвостых. Он снова взлетел на вершину холма, снова рысью спустился вниз, снова бесшумно миновал рощу, петляя меж берез и валунов.


Он не сумел увидеть Логово — его поглотило дыхание Великой Воды, — но запах его чуял. И слышал, как маленькая бесхвостая самка мечется в пещере за Логовом. Волк чувствовал, как она рассержена и встревожена, как она боится, и слышал, как какой-то бесхвостый со светлым загривком рычит на нее. Волк не знал, почему он на нее рычит, но был уверен: кроме них, в пещере больше никого нет.


Вокруг было, пожалуй, даже слишком тихо. Волк чуял леммингов, затаившихся в норках, и слышал, как птицы-рыболовы, гнездящиеся на утесах, опасливо прячут клюв под крыло. Все чего-то ждали. И боялись пошевелиться.


Волк поднял морду, стараясь разобраться в запахах. Очень сильно пахло рыбой и всем тем, что всегда остается у Логова бесхвостых. Волк также чуял запах этих дружелюбных собак-рыболовов, которые плавают в Великой Воде и порой взбираются на скалы. И тот отвратительный, но уже знакомый запах он тоже чуял: запах злого духа.


И этот последний запах стал сильнее, когда Волк сделал несколько неслышных шагов вперед, у него даже шерсть на загривке встала дыбом. В детстве этот запах сильно испугал его. Теперь же он пробудил в нем какой-то странный голод, этот голод был сильнее его инстинкта хищника, сильнее даже, чем Зов Горы…


Но где же все-таки Большой Бесхвостый? Среди всех этих запахов, что кружили в здешнем неподвижном воздухе, Волк так и не мог уловить тот единственный, который так стремился отыскать.


А теперь еще бесхвостая самка и этот, со светлой шерстью на загривке, рычат друг на друга! Волк бросился к ним и увидел, что тот, со светлой шерстью, несет в передних лапах мясо для самки, и это мясо пахнет злым духом!


Волк чувствовал, что самка голодна и хочет есть. Но есть это мясо нельзя! Надо ее остановить! А вдруг и она не обратит внимания на его предостережения, как это сделал Большой Брат? Она ведь, наверное, даже и не поймет, что он будет говорить ей…


Волк опустил голову и пополз вперед, прижимаясь брюхом к земле и передвигая лапы с величайшей осторожностью. У него возник план. Он знал, что уж это-то бесхвостая самка поймет наверняка!


Он зарычит на нее!





— Да не хочу я есть! — рявкнула Ренн, когда мальчишка из племени Тюленя поставил перед ней миску. — И в последний раз говорю тебе: я не больна!


— Ну и ладно. Но ты хотя бы поешь, — пожал плечами мальчишка.


Попятившись, он выбрался из пещеры и немного отвернул тюленью шкуру, закрывавшую вход, оставив щель шириной ладони в две. В пещере сразу стало легче дышать.


Мальчишка этот Ренн совершенно не нравился, но все-таки жаль, что он ушел. Одиночество пугало ее. Она прямо-таки чувствовала, как страдали здесь люди три года назад, их отчаяние насквозь пропитало стены пещеры.


«Но ты-то не больна! — напомнила она себе. — Ты просто устала и хочешь есть. И тревожишься о Тораке».


Она решила попытаться снова поговорить с этим мальчишкой.


— А ты знаешь, почему напал Охотник? — крикнула она.


Ответа не последовало.


— Потому что ваш колдун убил его детеныша, — продолжала Ренн. — Я нашла этого китенка. Он его сетью поймал — такие сети только ваше племя делает. И не взял ничего, кроме челюстей с зубами. Ты как думаешь, может хороший человек так поступить?


Мальчишка по-прежнему не отвечал.


Ренн даже зубами скрипнула, но не сдалась.


— Я точно знаю, что это он, — сказала она. — Я слышала, как брякали птичьи клювы у него на поясе, когда он через озеро плыл.


По ту сторону входа царило молчание, но Ренн могла бы поклясться, что мальчишка внимательно ее слушает: ей хорошо было слышно его напряженное дыхание.


— Зачем обычному человеку зубы Охотника? — вновь заговорила она. — Такие вещи только колдунам нужны. — Она помолчала. — Если я права и это он насылал на людей ту болезнь, значит… Значит, это он убил твоего брата!


Мальчишка за дверью даже дышать перестал.


— Откуда ты знаешь про моего брата? — вдруг спросил он.


— О, я много чего знаю! — сказала Ренн и повторила: — Да, это он убил твоего брата. Я знаю, каково это — потерять брата. Я тоже не так давно брата потеряла.


— Сиди тихо! — пригрозил ей мальчишка.


— Ты подумай, — продолжала Ренн, словно не слыша его слов, — вспомни: перед тем как твой брат заболел, где находился Тенрис? Небось на своем Утесе, верно? Творил какое-то колдовство!


— Ну и что? — послышалось из-за шкур, закрывавших вход. — Он ведь колдун, это его ремесло.


— Он творил колдовство, а потом твой брат заболел, так?


Это была просто догадка, но удачная. Мальчишка опять затаил дыхание, а потом прошептал:


— Он творил колдовство, чтобы принести жертву… Он совершал жертвоприношение…


— Это он тебе так сказал! — заявила Ренн.


Из-за шкур послышался хруст песка: мальчишка нервно ходил взад-вперед.


— Больше никаких разговоров! — резко сказал он Ренн. Но в голосе его слышалось сомнение.


— Ты же знаешь, что я права, — возразила она.


— Я сказал, больше никаких разговоров! — выкрикнул он с каким-то отчаянием.


— Ну почему, почему ты не хочешь меня выслушать! — крикнула в ответ Ренн.


Тюленья шкура вздрогнула, и она поняла, что мальчишка закрыл вход в пещеру.


После этого надолго воцарилось молчание.


Запах мяса плыл по пещере. Ренн долго колебалась, потом все же подошла ближе и стала изучать содержимое миски. Копченое китовое мясо с ягодами можжевельника. Пахнет очень неплохо. Но если она его съест, этот мальчишка, конечно же, подумает, что она сдалась. Ренн решительно поставила миску на землю. Снова походила по пещере. Вернулась — и взяла миску в руки.


Она уже собралась положить в рот первый кусок, когда охранявший ее мальчишка дико вскрикнул, тюленья шкура отлетела в сторону, и в пещеру ворвался Волк. Он прыгнул прямо на Ренн, сильно ударив ее лапами, и она отлетела в сторону, а мясо рассыпалось по полу пещеры. Придавив ее лапами к полу, Волк свирепо рычал, подняв черные верхние губы и показывая здоровенные белые клыки. Ренн попыталась крикнуть, но его передние лапы еще сильней надавили ей на грудь. Да что это с ним такое?


— Волк, — задыхаясь, прошептала она, — Волк, ты что? Это же я!


— Не бойся, я уже иду!


Мальчишка из племени Тюленя влетел в пещеру со своим гарпуном, а Волк, мгновенно оставив Ренн, обернулся к противнику.


— НЕТ! — вскрикнула Ренн. — Не тронь его! Он, должно быть, болен или… с ним еще что-то случилось!


Но мальчишка, не обращая ни малейшего внимания на ее вопли, замахнулся и ударил Волка гарпуном.


Волк отскочил, щелкнул зубами и попытался схватить гарпун за древко.


Только тут до Ренн дошло: путь на волю свободен. Но как же Волк?


Видя, что Волк легко уходит от ударов, Ренн решилась.


Она вскочила и бросилась бежать.


Услышав позади пронзительный вопль мальчишки — это был скорее вопль ярости, а не боли, — Ренн оглянулась и увидела, что Волк выскочил из пещеры и тут же растворился в тумане.


Слишком потрясенная случившимся, чтобы пытаться в нем разобраться, Ренн снова бросилась бежать и тоже нырнула в туман.


Туман стал еще гуще, и она совершенно не представляла, где находится и где искать Торака.


Споткнувшись о кучу плавника, она вслепую сделала еще шаг и налетела на подставку, где вялилось китовое мясо. Из тумана вынырнул силуэт жилища, и Ренн прижала руку ко рту, чтобы не вскрикнуть.


«В любой момент, — с ужасом думала она, — я могу налететь здесь на того мальчишку… или на токорота… или на Пожирателя Душ…»


Вдруг в той стороне, где, видимо, был север, высоко в небо взметнулись языки пламени.


Ренн застыла как вкопанная.


Торак говорил ей, что для приготовления лекарства необходим особый обряд на Утесе. Впрочем, как она теперь понимала, «лекарство», по всей видимости, всего лишь приманка, приготовленная Пожирателем Душ.


И Ренн бегом бросилась в сторону огня.


Сзади послышался какой-то шорох. Она быстро присела. Увы, слишком поздно. Чья-то рука схватила ее за плечо и потащила назад.





На Священном Утесе не осталось и следа от Тенриса, доброго колдуна из племени Тюленя. Эта маска сгорела, оставив лишь горстку пепла и горечь.


Бормоча заклятия, задыхаясь, Пожиратель Душ присел на корточки у жертвенного камня, рисуя у Торака на груди магические знаки. В качестве кисточки ему служил пучок тюленьих усов, привязанных к кости орла. Свою кисть он макал в какую-то темную, жирную, вонючую жижу, и Торак догадался, что это кровь убитого Охотника, а бледные конусовидные предметы, которые Тенрис расставил вокруг него, — это китовые зубы.


Судя по возне, возобновившейся у лодыжек Торака, мальчишка-токорот заканчивал привязывать его ноги к жертвеннику. Торак изо всех сил взбрыкнул, понимая, что его единственная надежда — в таких вот резких телодвижениях.


— Лежи тихо! — рявкнул Тенрис. Он все время что-то жевал, и запах у этой жвачки был просто отвратительный, и, видимо, из-за нее белки его глаз приобрели желтый оттенок, а язык стал совсем черным. Он все меньше походил на человека.


Уголком глаза Торак заметил на тропе, ведущей на вершину Утеса, какое-то движение.


Там за преградой из плавника, сложенной девчонкой-токоротом, которая усердно смачивала дерево тюленьим жиром, стоял… ВОЛК!


У Торака от ужаса защемило сердце. Трое против одного! Если Волк бросится на них, пытаясь ему помочь, они его точно убьют!


— Уфф! — по-волчьи предостерег его Торак. — Уфф! Уфф!


Волк насторожил уши, но не отошел. Он отыскал у самого края обрыва такое место, где девчонка-токорот еще не успела навалить плавника.


«Уходи! — попытался мысленно сказать ему Торак. — Ты мне помочь не сможешь!»


К счастью, ни Тенрис, ни токороты Волка пока не замечали. Все трое смотрели только на Торака.


— Что это ты такое говоришь, а? — сердито нахмурился Тенрис.


Недолго думая Торак обвел глазами кольцо из китовых зубов и спросил:


— Эти зубы… они ведь принадлежали Охотнику, верно? Для чего они?


Тенрис, прищурившись, посмотрел на него.


— Чтобы творить заклятия, — сказал он и снова обмакнул кисточку в кровь. — Когда ты показал мне отцовский нож, я сразу заподозрил, что ты тот самый. Но мне нужно было в этом убедиться.


— И для этого пришлось умереть Охотнику?


— Какое мне дело до какого-то кита? Охотники ничего мне сделать не могут. — Искалеченной, похожей на коготь рукой Тенрис коснулся амулета, висевшего у него на шее. — Это скроет меня от любых глаз!


Торак вспомнил запрокинутое, со стиснутыми зубами лицо Детлана, страдавшего от невыносимой боли, когда Бейл укладывал в лубок его размозженную ногу. Даже если Детлан выживет, он навсегда останется калекой. И все потому, что Тенрису понадобилось «убедиться».


А Волк все принюхивался к тому узкому проходу, который шел по самому краю пропасти…


И Торак поспешил возобновить разговор с Тенрисом:


— Ты вроде бы сразу заподозрил, что я «тот самый». «Тот самый» — это кто?


Изуродованное лицо колдуна потемнело.


— Тот, кто уничтожил медведя.


Торак вздрогнул:


— Того медведя?


— Да. Это я его создал, — сквозь зубы пробормотал Тенрис. — Это я поймал злого духа и загнал его в ловушку — в тело медведя. А ты его уничтожил!


На мгновение Торак даже о Волке позабыл.


— Ты лжешь! — выкрикнул он. — Я знаю: создатель медведя был калекой. Хромым калекой! Бродягой!


Тенрис откинул голову и засмеялся. Все еще смеясь, он встал и прошелся вокруг костра, жалостно хромая.


— Легко, правда? Хотя, должен признаться, хромать мне здорово надоело.


Значит, это Тенрис создал проклятого медведя… который убил отца…


Торак вспомнил поляну, на которой они с отцом в ту последнюю ночь расположились на ночлег, и лицо отца, смеющегося над шуткой Торака. А потом — лицо умирающего отца…


— Это еще что такое? — оскалился Тенрис. — Никак, слезы?


— Ты убил его, — прошептал Торак. — Ты убил моего отца…


И почувствовал, как токорот завязывает последний ремешок у него на лодыжке. Рванувшись изо всех сил, Торак пронзительно вскрикнул:


— ТЫ УБИЛ МОЕГО ОТЦА! — но вырваться не смог: ремни из сыромятной кожи держали крепко.


И тут из тумана стрелой вылетел Волк и прыгнул прямо на Тенриса. Но колдун успел схватить свой гарпун, а токороты, как пауки, разбежались в разные стороны, вытащили ножи и, размахивая ими и горящими ветками из костра, стали наступать на Волка с разных сторон.


— Волк! — крикнул Торак, дергаясь изо всех сил и пытаясь снять связанные руки с острого выступа, но теперь ему мешали еще и привязанные к плите лодыжки. — Уфф! Уфф! Уфф!


Но Тенрис уже метнул гарпун.


Волк высоко подпрыгнул, извернулся, и страшное зазубренное острие пронзило пустой туман.


Тенрис что-то пролаял своим токоротам, и девчонка ткнула горящей веткой в груду плавника на тропе. Пламя взвилось стеной, казалось, оно достает до небес. Размахивая горящими ветвями, токороты бросились на Волка, и тот, рыча, попятился — прямо к стене огня.


Казалось, гибель его неминуема, но в самый последний момент Волк резко развернулся и перепрыгнул через пылающий костер в том самом месте, где на самом краю пропасти еще оставался узенький проход. Токороты с горящими ветками в руках бросились за ним. И в тот же миг пламя с ревом взвилось еще выше. Ловушка захлопнулась. Выход с Утеса закрыла стена сплошного огня.


Тенрис бросил на землю гарпун и, повернувшись к Тораку, сказал:


— Все. Он ушел. Теперь сюда даже твоему волку не пробраться.


— И твоим токоротам тоже! — усмехнулся Торак. Было слышно, как оба токорота с грохотом спускаются со скалы вслед за Волком.


Тенрис пожал плечами.


— Мне они больше не нужны. — Он взял нож, лежавший у Торака на груди. — С остальным я прекрасно справлюсь и без них.


Торак чувствовал, что сердце его готово выскочить из груди. Волк ушел, да и сам он теперь отрезан стеной огня от всякой надежды на спасение. Даже если он высвободит ноги, даже если ему удастся снять с острого выступа связанные руки и скатиться с жертвенного камня — что дальше? Он попал в страшную ловушку: Утес неприступен, а его противник — взрослый мужчина, колдун, который к тому же вооружен ножом и гарпуном и намерен во что бы то ни стало убить Торака и съесть его сердце…


И все же сперва Тораку необходимо было выяснить одну вещь.


— Скажи, почему ты это сделал? — спросил он, глядя прямо в желтые глаза Пожирателя Душ. — Почему убил моего отца?


Тенрис, словно удивляясь его вопросу, покачал головой:


— Ах, до чего ты похож на него! Все хочешь знать: почему да зачем. Почему, почему, почему!


Он обошел вокруг жертвенного камня, крепко сжимая рукоять ножа. Лицо колдуна искривилось, словно воспоминания наполнили его рот горечью.


— Твой отец предал меня! — сказал он наконец. — И был слишком слаб. Бесполезен. Но все же рассчитывал, что сможет…


— Отец не был бесполезным! — воскликнул Торак.


— Да ты-то что понимаешь? — озлился Тенрис.


— Он был моим отцом, — тихо сказал Торак.


Тенрис остановился, посмотрел на него и, обнажив в усмешке свои почерневшие зубы, промолвил:


— И моим братом.





Глава тридцать вторая






Ренн, вытягивая шею, пыталась разглядеть, что происходит на Утесе, но туман был слишком густым, а плечо горы слишком низко нависало над нею. Лишь на мгновение, когда Пожиратель Душ придвинулся к самому краю Утеса, она увидела его черный четкий силуэт на фоне яркого пламени.


— У него в руках нож! — воскликнула она.


— Слишком высоко, — сказал Бейл, стоя с ней рядом. — Нам ни за что не успеть.


— Но нельзя же просто…


— Посмотри: огонь полностью перегораживает тропу. Как ты собираешься попасть на Утес? По воздуху?


Ренн бросила на него подозрительный взгляд. Несмотря на то, что сейчас он вроде бы полностью перешел на ее сторону, она все же не до конца доверяла ему. Но едва она открыла рот, чтобы возразить, как послышался волчий вой.


— А это еще что такое? — спросил Бейл.


— Это Волк, — сказала Ренн. И, приложив к уху согнутую ладошку, воскликнула: — Ой, как плохо! Он где-то далеко, на западе! Но почему он там? Почему не наверху, с Тораком? Если даже Волк не смогло него добраться… — Она лихорадочно пыталась что-нибудь придумать. — Ты прав, — сказала она Бейлу. — Мы не успеем вовремя подняться туда. Принеси-ка мой лук.


У мальчишки даже рот от изумления открылся.


— Я не позволю тебе застрелить его! Что бы он ни сделал…


— А как иначе нам спасти Торака?


— Но Тенрис — все еще наш колдун!


— Бейл, — с нажимом сказала Ренн, — мне не больше твоего хочется его убивать, но что-то предпринять мы просто обязаны!


И тут Пожиратель Душ отошел от края обрыва. Ренн, горестно вскрикнув, отбежала назад, тщетно надеясь снова его увидеть.


— Скала здесь слишком низко нависает, — сказал ей Бейл. — Быстрей. В лодку.


— Что? — не поняла Ренн.


Бейл крепко схватил ее за руку и потащил за собой.


— Жертвенный камень увидеть с земли невозможно, — пояснил он на бегу. — Он виден только с Моря!


Они опрометью бросились к стоянке. Бейл нырнул в свое жилище, через мгновение появился вновь и сунул Ренн ее лук и стрелы. Почти не останавливаясь, он сорвал с опор свой челнок, моментально спустил его на воду, толкнул Ренн на корму, вскочил в лодку и выхватил весло. Ренн обеими руками так и вцепилась в низенькие борта — они прямо-таки с немыслимой скоростью летели по воде.


Поднимался ветер. Это был восточный ветер, и дул он от Леса. Когда Ренн снова повернулась лицом к Утесу, оказалось, что туман расступился и теперь Пожиратель Душ был ей хорошо виден. Он стоял, воздев нож высоко над головой и словно принося его в жертву небесам. У его ног кто-то лежал. Совершенно неподвижно.


— Я вижу их! — крикнула Ренн.


С поразительной ловкостью Бейл развернул челнок и подвел его под самый Утес. Ренн вскочила, покачнулась и наверняка оказалась бы за бортом, если бы Бейл не поймал ее и рывком не заставил сесть.


Руки у нее дрожали, когда она вытаскивала стрелу и вкладывала ее в лук. Несмотря на самоотверженные усилия Бейла, лодчонку так и швыряло на волнах. Ренн понимала, что встать не сможет и стрелять придется с колен.


А Торак по-прежнему лежал без движения, и Ренн похолодела от ужаса: неужели они опоздали?


— Мы слишком далеко, — пробормотал Бейл, — отсюда никто попасть не сумеет…


Стиснув зубы, Ренн заставила себя не слушать его. Она знала: сейчас нужно думать только о цели — так учил ее Фин-Кединн.


Как можно лучше прицелившись, она выстрелила.





Стрела, дугой перечеркнув небеса, вонзилась Тенрису прямо в ладонь. Он взвыл и упал на колени, его нож с грохотом покатился по камням.


Торак, воспользовавшись этим, поспешно вывернулся из ремней, стягивавших его лодыжки, и, собрав последние силы, оперся на пятки и рывком дернулся вперед. Рук своих он почти не чувствовал: они казались чужими, тяжелыми, но ему все же удалось как-то снять их с проклятого выступа и скатиться с жертвенника на землю.


А Тенрис по-прежнему стоял на коленях, зажав одной рукой вторую, раненую. Потом поднялся и, пошатываясь, отошел от края Утеса настолько, чтобы его не могли достать стрелы.


Торак, с огромным трудом заставляя онемевшее тело двигаться, отбежал от него подальше. Постепенно оживающие плечи и запястья жгло как огнем. Сейчас они с Тенрисом стояли по разные стороны от жертвенного камня, прямо у Торака за спиной был край Утеса, нависавший над Морем.


Страшно шипя от боли, Тенрис выдернул из своей ладони стрелу. Пот ручьями струился по его лицу, измазанному золой, и оставлял извилистые дорожки, под которыми проступали красные шрамы ожогов.


— Сдавайся, Торак! — задыхаясь, сказал колдун. — Все кончено!


Послышался волчий вой. Это Волк сообщал Тораку: «Злых духов больше нет!»


— Он далеко, — сказал Тенрис, хватаясь за гарпун. — Он тебе больше не поможет.


— Он и так уже помог мне, — возразил Торак.


Тенрис фыркнул:


— Нет, теперь тебе никто не поможет, Торак. И твои друзья уже не смогут снова выстрелить в меня, поскольку будут бояться попасть в тебя.


Торак не ответил. Он с огромным трудом, собрав последние силы, держался на ногах.


— Сдавайся, Торак! — вновь раздался красивый, звучный голос колдуна. — Признаю: ты отлично держался, но теперь тебе пора передать свою магическую силу тому, кто знает, как ею воспользоваться.


Торак быстро оглянулся. Восточный ветер крепчал, унося туман. Полоска серебряного лунного света пролегла на поверхности Моря.


— Не бойся: я все сделаю быстро, — снова заговорил Тенрис. — Обещаю.


Далеко внизу беспокойно мерцало Море. Торак чувствовал на лице ветер, дующий из Леса, и думал о Волке, о Ренн, о Фин-Кединне, обо всех тех племенах, с которыми даже никогда не встречался. Если он позволит Тенрису отнять у него блуждающую душу, тогда всем этим людям будет вечно грозить смертельная опасность.


— У тебя нет выбора, — прошептал Пожиратель Душ. — И ты это знаешь.


Торак расправил плечи и посмотрел прямо в настойчивые серые глаза колдуна.


Слишком поздно Тенрис догадался о том, что задумал этот мальчишка, — и глаза колдуна расширились от страха и изумления.


— Выбор всегда есть, — сказал Торак и спиной вперед прыгнул с Утеса в Море.





Глава тридцать третья






Вниз, вниз, вниз падал он, стрелой пронзая воду, сквозь золотистый лес водорослей — вниз, вниз, во тьму. Дно тянуло его к себе, и он слабо сопротивлялся, собрав остатки сил. Но сил не хватало. Да и запястья его по-прежнему крепко стягивали ремни, а освободить их он не сумел. Кожаные штаны промокли насквозь и тоже тянули вниз. Нет, на поверхность ему уже никогда не подняться…


Но он же знал это, когда шагнул с Утеса. Он знал, что на этот раз рядом не будет ни дружелюбного тюленя-хранителя, ни Волка, который прыгнет даже в ненавистную воду, чтобы спасти его. На этот раз он, Торак, остался один на один с вечно голодным Морем. И на этот раз ничто его не спасет.


Он повернул голову, чтобы в последний раз взглянуть на свет, и увидел очень высоко над собой чей-то силуэт, закрывавший солнце. Неведомое существо плыло прямо к нему, двигаясь быстрее угря.


В душе Торака вспыхнула искорка надежды. Кто это? Волк? Ренн? Бейл?


Тенрис схватил его за волосы и стал рывками подниматься с ним на поверхность.


Торак вырывался, брыкался, но Пожиратель Душ оказался значительно сильнее. Связанными руками Торак цеплялся за стебли бурых водорослей, замедляя всплытие, и в такие минуты вокруг них возникали целые облака трепещущих серебристых пузырьков. Подобную яростную борьбу они продолжали до тех пор, пока у обоих легкие не стало жечь как огнем, а вода вокруг не покраснела от крови, текшей у Тенриса из раненой руки.


Наконец Пожирателю Душ удалось оторвать руки Торака от стебля ламинарии. Он снова потащил его наверх, крепко прижимая к себе. Сплетясь, точно гадюки на пне, они спиралью всплывали к свету.


И вместе вылетели на поверхность Моря.


— Значит, ты бы предпочел убить себя? — задыхаясь, спросил Тенрис. — Как благородно! Только я тебе такой возможности не предоставлю! — По-прежнему держа Торака за волосы, он стал решительно грести к берегу, отлично управляясь одной рукой и двигаясь быстрыми, уверенными рывками.


Торак попытался укусить его за руку — и тут же получил жестокий удар в висок.


Удар на мгновение оглушил его. Он ушел под воду, а вынырнув, совсем рядом услыхал смертоносное «кушш!» и увидел огромный черный плавник. Стремительно рассекая волны, Охотник мчался прямо на них.


От ужаса у Торака онемело все тело.


Но Тенрис Охотника не замечал, ему слишком хотелось поскорее добраться до берега. Так что действовать нужно было мгновенно.


Собрав самые последние силы, Торак извернулся и связанными руками умудрился сорвать с шеи Пожирателя Душ магический амулет, скрывающий его от врагов.


Тенрис что-то изумленно прорычал и на мгновение несколько ослабил хватку. Этого Тораку вполне хватило: он что было сил лягнул колдуна и тут же отплыл подальше, чтобы тот не смог сразу схватить его.


Тенрис бросился за ним и тут увидел наконец Охотника. Рука его невольно потянулась к заветному амулету, ногти царапнули обнаженную кожу, и он потянулся к Тораку, чтобы выхватить у него амулет. Но Торак успел увернуться и, высунувшись из воды, зашвырнул магический предмет в пенные волны. Тенрис что-то гневно крикнул и нырнул, надеясь поймать амулет, но тот уже пошел ко дну.


Теперь оба они были полностью во власти Охотника, и никто не мог им помочь.


Торак успел заметить, как Сломанный Плавник подныривает под них, высоко взметнув столб пены и брызг, а еще краем глаза он увидел какую-то лодку, стремительно плывущую к ним, — да только ни одна лодка на свете не успела бы добраться до них вовремя….


Но в последний момент Охотник вдруг резко свернул, окатив Торака водой, и устремился к Тенрису.


Торак с изумлением увидел, каким спокойствием дышит изуродованное лицо Пожирателя Душ, обращенное навстречу своей судьбе в облике несущегося прямо к нему огромного кита.


В последний миг Тенрис все же повернул голову и посмотрел Тораку прямо в глаза.


— Спроси Фин-Кединна о своем отце! — крикнул он. — Заставь его рассказать тебе правду… — И исчез в серебристом кружении водяных струй.


До Торака донесся его ужасный вопль, который тут же оборвался, — и огромные челюсти утащили Пожирателя Душ в морские глубины.





Глава тридцать четвертая






Огонь на Утесе уже догорал, и серый дым поднимался к небесам, когда легкая лодочка причалила к берегу.


Бейл взвалил лодку на голову и понес ее к стойке, оставив Ренн и Торака у самой воды. Ни один из них не произнес ни слова, пока они тащились по берегу до ближайшего жилища.


Ренн тщательно вытерла со своего лука водяную пыль, повесила его на балку и прошла внутрь — поискать еды.


Торак принес немного плавника из сложенной поодаль кучи и принялся разжигать костер. Его трясло от холода и нервного напряжения, зато Море полностью смыло у него с груди метки, нанесенные Тенрисом. А вот метки, оставшиеся в его душе, просто так смыть было невозможно.


Ему хотелось все рассказать Ренн: о том, что случилось на Утесе; о том, что у него блуждающая душа, но все эти события были еще слишком свежи в его памяти, и он сказал лишь:


— Ты прости меня. Я ведь действительно подумал, что ты больна. Ты и выглядела больной.


Ренн поставила миску на землю и села с ним рядом.


— Да ладно, — сказала она. — Я-то думала, что ты вообще умер. Похоже, мы оба ошибались. — Она подтолкнула к нему миску. — Я нашла немного китового мяса. А вот ягод можжевельника, боюсь, тут не найдется. Но ничего, и так совсем неплохо, по-моему.


Оба посмотрели на миску, но ни один к еде даже не прикоснулся.


Помолчав, Торак сказал:


— Ренн, никакого лекарства на самом деле нет. То, что Тенрис говорил о чудодейственном корне, он просто выдумал!


Ренн обхватила руками колени, нахмурилась, но ничего не ответила.


— Ты меня слышишь? — рассердился Торак. — Никакого лекарства нет!


Ренн вдруг перестала хмуриться, выпрямилась и как-то странно посмотрела сперва на Торака, потом на мясо.


— Можжевеловые ягоды! — воскликнула она.


— Что? — не понял Торак.


— Когда я сидела в пещере, Бейл принес мне еду, а Волк прыгнул на меня и выбил у меня из рук миску… Я тогда еще решила, что он сошел с ума. Но он… Торак, он же СПАСАЛ меня! Он предупреждал: не ешь это мясо!


Ренн вскочила и принялась ходить взад-вперед.


— Так вот каким образом он разносил эту болезнь! Посылал своих токоротов, чтобы те отравили ягоды можжевельника! Потом ягоды попадали в еду — например, в лепешки из лососины, — и люди заболевали. — Она помолчала. — Вот почему Волк не дал мне съесть то мясо: оно было отравлено! Вот почему я и раньше не заболела, хоть и ела лепешки с можжевеловыми ягодами: эти лепешки я украла у Саеунн, они из ее прошлогодних запасов…


— Наверное, и я потому же не заболел, — подхватил Торак. — Я ведь ни одной свежей лепешки с собой не взял.


Они уставились друг на друга.


— Значит, если избавиться от собранных в этом году можжевеловых ягод, — сказала Ренн, — и от лепешек из лососины…


— То люди, возможно, поправятся!


— А может, им и вовсе никакого лечения не понадобится…


Оба понимали: это и есть искомый ответ. Торак прямо-таки нутром это чувствовал. И решение это обладало тем изяществом, которое Тенрис наверняка сумел бы оценить…


Как он, должно быть, смеялся, наблюдая, как они стремятся отыскать спасительное средство, которого не существует в природе! Каким умным он чувствовал себя! Каким могущественным!


Однако даже после всего этого Торак все равно не мог его ненавидеть. Тенрис приходился ему родственником, он ему по-настоящему нравился. И ему, Тораку, тоже очень хотелось нравиться Тенрису…


Уткнувшись лбом в согнутые колени, он мучительно старался вытравить из души эту боль, но красивое изуродованное лицо Тенриса по-прежнему стояло у него перед глазами. И по-прежнему в ушах звучал его голос: «Спроси Фин-Кединна о своем отце! Заставь его рассказать тебе правду!»


Какую правду? Что он имел в виду?


К ним подбежал Бейл и сказал, задыхаясь:


— Скорей! Идемте скорей!





Он вел их к южной оконечности залива, через ручей, протекавший у подножия скалы близ водопада.


Оба токорота лежали на камнях — там, где и упали с обрыва. Ручей уже успел забрызгать их сумрачные физиономии и переломанные конечности-палки.


Задрав голову, Торак посмотрел на отвесный склон, пытаясь понять, что заставило их именно здесь карабкаться вверх. Потом вспомнил вой Волка: «Злых духов больше нет!»


— Кто это? — шепотом спросил Бейл.


— Токороты, — еще тише шепнула Ренн.


Бейл охнул:


— Я думал, они только в сказках бывают! Я думал…


Девочка-токорот застонала, и по ее тщедушному телу пробежала судорога.


— Она еще жива, — сказал Торак. Жалость шевельнулась у него в сердце. Сейчас токороты выглядели совсем детьми, не старше восьми-девяти лет.


— Это же убийцы! — мрачно заявил Бейл и, вытащив нож, двинулся к токоротам.


Но путь ему преградил вынырнувший из-за валуна Волк, рычанием предупреждавший: дальше ни шагу!


Бейл застыл как вкопанный.


— Что же… — Он не договорил.


Торак опустился на одно колено. Волк тут же подбежал к нему, приветливо урча, и лизнул в щеку. Торак быстро глянул на Ренн:


— Он говорит, что прогнал злых духов прочь.


— Куда? — спросила Ренн. — Куда же эти духи направились?


Торак пристально посмотрел Волку в глаза, покачал головой и сказал:


— Я не буду у него об этом спрашивать. Их больше нет. И этого достаточно.


Бейл изумленно смотрел на него.


— Ты можешь с ним разговаривать? С этим зверем?


— С Волком, — сказал Торак. — С моим братом.


— Значит, это и есть волк, — сказал Бейл. И поклонился, прижав одну руку к сердцу. — Прекрасно.


Девочка-токорот опять шевельнулась.


Ренн опустилась возле нее на колени. Лицо ее посуровело.


— Им недолго осталось, — сказала она и повернулась к Тораку: — Где твой рожок с лекарствами? У тебя еще осталось немного охры?


Торак молча протянул ей рожок.


— Что вы делаете? — возмущенно воскликнул Бейл.


— Собираемся нанести Метки Смерти, — сказала Ренн.


— Они их не заслуживают! — вскричал Бейл.


И тут Ренн, внезапно рассвирепев, накинулась на него:


— Они тоже когда-то были детьми! Их души все еще там, глубоко внутри! Им понадобится помощь, чтобы обрести свободу…


— Но они же убийцы! — Чувствовалось, что Бейла ничем не проймешь.


— Пусть Ренн сделает то, что нужно, — сказал ему Торак, отводя в сторону. — Она хорошо в таких вещах разбирается.


И они вместе стали смотреть, как Ренн, смешав порошок охры с водой и сделав густую кашицу, каждому из токоротов нанесла Метки Смерти на лоб, на сердце и на пятки.


Все это время Волк сидел с нею рядом, тихонько посвистывая и удовлетворенно метя хвостом по траве. В его золотистых глазах горел какой-то странный свет.


«Интересно, — думал Торак, — что же он видит?»


Лицо Ренн вдруг стало далеким, отстраненным. Она что-то нашептывала себе под нос, и Тораку стало немного не по себе. Он догадывался: она призывает детские души, зовет их выйти из глубин того неведомого убежища, в котором они до сих пор скрывались.


Мальчик-токорот вдруг судорожно сжал кулаки. А девочка вздрогнула и открыла глаза.


По щеке Ренн скатилась слеза.


— Идите с миром, — прошептала она. — Теперь вы свободны. Свободны…


Дрожь пробежала по всему телу мальчика-токорота, и он затих навсегда. Девочка судорожно вздохнула и — вытянулась.


Ветерок шевельнул желтые головки цветов. Волк повернул голову, словно проследив взглядом за чем-то быстро промелькнувшим и скрывшимся вдали.


— Они ушли, — тихо сказала Ренн.





На следующий день племя Тюленя вернулось с острова Большого Баклана. Торак, Ренн и Бейл имели долгий разговор с вождем племени.


Как ни странно, Ислинн оказался не так уж и огорчен вестью о гибели колдуна Тенриса. Напротив, в него, казалось, вдохнуло новые силы понимание того, что вся ответственность за племя теперь ложится на него одного. Он даже выглядеть стал моложе, когда деловито раздавал приказания — посылал самых быстрых своих гонцов в Лес, чтобы предупредить тамошние племена насчет яда, и отправлял лодку с людьми за Асрифом и Детланом. Тела обоих токоротов он велел поместить в челнок, оттащить подальше от берега и предать Морю.


Покончив с неотложными делами, Ислинн приказал всем удалиться из его жилища — за исключением Торака.


— Завтра я велю Бейлу проводить тебя, — сказал он. — Он позаботится о том, чтобы ты смог спокойно вернуться назад.


— Благодарю тебя, вождь, — равнодушно откликнулся Торак.


Вождь внимательно посмотрел на него.


— Ты не прав, что винишь себя. Он ведь и меня обманул, а я прожил на свете куда больше лет, чем ты.


Торак не ответил.


— Ты горюешь о нем! — догадался Ислинн, и Торак удивился тому, что старик сумел это почувствовать.


— Он был добр ко мне, — сказал Торак. — Почти до того ужасного конца… Неужели он с самого начала притворялся?


Старый вождь смотрел на него, и по глазам его читалось, что он на своем веку видывал немало всякой лжи, зла и безумия.


— Сомневаюсь, что он и сам смог бы ответить на этот вопрос. — Ислинн помолчал. — Возвращайся в Лес, Торак. Там твое место. Но если тебе когда-нибудь понадобится приют, ты всегда найдешь его здесь.


Торак благодарно прижал к сердцу стиснутые кулаки.


«Вряд ли, — думал он, — я когда-либо воспользуюсь твоим предложением, Ислинн, но все равно, спасибо тебе. Хотя для меня на этом острове слишком много печальных призраков».


Утром они покинули Тюлений остров. Волк плыл вместе с Тораком, а Ренн — с Бейлом. В небе сверкало солнце, довольно резкий западный ветер был для них попутным и сильно помог им в пути. Когда они вышли из залива Тюленей, Торак в последний раз оглянулся. Над приземистыми жилищами поднимался дымок, на мелководье плескались детишки. Рябины и березы гладили своими ветвями подножие скал, а над утесами кружили морские птицы.


Торак чувствовал, что этот ненадежный каменистый мир, вечно пребывающий во власти Моря, чужой для него, однако мир этот был по-своему богат и прекрасен, и Торак в конце концов понял, почему Бейл так любит его.


Затем он перевел взгляд на Священный Утес, и настроение у него сразу испортилось. Он так и не смог заставить себя снова подняться туда. Бейл сам сходил на Утес, разыскал там его нож и молча отдал ему.


Они шли с очень хорошей скоростью, и сопровождали их только тупики да морские орлы. Однажды вдалеке мелькнул, как показалось Тораку, высокий сломанный плавник и некоторое время плыл следом за ними. Потом так же внезапно пропал из виду.


День уже близился к концу, когда Волк вдруг тихо заворчал и приподнялся на корме, насторожив уши и виляя хвостом. Бейл, обернувшись, что-то крикнул Тораку, но тот его не понял, и тогда Ренн с улыбкой подняла над головой свой лук и помахала им.


Лишь тогда, чуть повернув голову, Торак увидел, как над волнами поднимается Лес.





Когда они добрались до берега, уже наступила ночь, хотя огромное солнце все еще висело над Морем.


Торак быстро переоделся в свою старую безрукавку и кожаные штаны, а одежду из тюленьей шкуры бережно связал в узелок. Он с благодарностью погладил кусочек волчьей шкуры на своей куртке, ласково коснулся старого ранца, лука и спального мешка. Но, передав Бейлу узелок с одеждой и помогая ему собираться в обратный путь, он все думал: «Свидимся ли мы еще когда-нибудь?»


Бейл решил не мешкая плыть обратно. Он молчал, когда они спускались по берегу к мелководью, и Торак не сомневался: он вспоминает тот день, когда они с Детланом и Асрифом оказали такой грубый прием незнакомому мальчишке, явившемуся из Леса.


— Мы когда-нибудь непременно снова увидимся, Бейл, — сказал Торак уверенно. — И я покажу тебе Лес!


Бейл посмотрел на высокие сосны, окаймлявшие пляж.


— Еще несколько дней назад, — сказал он, — мне бы и в голову не пришло, что такое возможно. Но я думаю… Понимаешь, мне и в голову не могло прийти, что я когда-нибудь увижу волка в лодке, плывущей по Морю! Так почему бы…


— Не увидеть в Лесу одного из Тюленей? — с улыбкой закончил за него Торак.


Бейл улыбнулся.


— А правда, почему бы и нет, верно, сородич? — И Бейл, кивнув на прощание Ренн и Волку, прыгнул в свой челночок и, быстро работая веслом, поплыл на запад. Светлые волосы летели за ним, как крылья, и вода золотилась в лучах заходящего солнца.


В ту ночь Торак и Ренн построили себе настоящее лесное убежище из живых березок на поляне среди зеленых папоротников и темно-розового кипрея. А на ужин они приготовили себе настоящее лесное кушанье из печеных листьев мари и корня дубника, добавив к нему немного малины, которую Торак нашел на берегу того самого болотца, в которое некогда заманил Детлана и Асрифа.


— И ни одной ягоды можжевельника не видно! — с облегчением вздохнула Ренн.


Потом они сидели у костра, вдыхая аромат соснового дымка и слушая, как во весь голос распевают лесные птицы. Впервые ночью их окружала почти полная темнота. Вокруг шептались деревья. Среди ветвей мерцало даже несколько бледных звезд.


Волк куда-то убежал — видно, затеял небольшую ночную охоту. Ренн сладко зевнула во весь рот и сказала:


— А ты помнишь, что скоро Месяц Морошки? Ах, как же я люблю морошку!


Торак промолчал. Он думал о том, что больше нельзя откладывать столь важный для него разговор. С той самой минуты, как уплыл Бейл, он собирался с мужеством, чтобы рассказать Ренн о том, КТО он такой.


— Ренн, — сказал он, нахмурившись и глядя в огонь. — Мне надо кое-что тебе сказать.


— Что? — спросила Ренн, раскладывая свой спальный мешок.


Торак вздохнул:


— Видишь ли, когда мы вернулись с Орлиных Высот, Тенрис, колдун племени Тюленя, кое-что мне рассказал обо… мне самом!


Ренн перестала возиться с мешком, притихла. Потом прошептала:


— Я знаю: ты обладаешь блуждающей душой.


Торак изумленно уставился на нее:


— И давно ты об этом знаешь?


— С тех пор как он тебе сказал. — Она поковырялась в дырке на своих кожаных штанах, где порвалась нить из жил. — В ту ночь, когда мы с тобой поссорились, я очень беспокоилась и решила пойти за тобой. И все слышала.


Торак немного помолчал, подумал, потом нерешительно спросил:


— И ты… не против?


— Что ты хочешь этим сказать?


— Ну… не против того, что я — такой?


И она снова удивила его тем, что широко улыбнулась и воскликнула:


— Но, Торак, глупый, ты ведь по-прежнему человек!


Оба довольно долго молчали, и Ренн заговорила первой:


— Когда я это услышала, то не особенно удивилась. Я всегда знала, что ты не такой, как все.


Торак тщетно попытался улыбнуться.


— Не грусти, — сказала ему Ренн. — В конце концов, может быть, именно поэтому ты и можешь разговаривать с Волком.


— Почему ты так думаешь?


— Потому. Понимаешь, меня это всегда как-то задевало. — Ренн возобновила атаку на расползшийся шов. — Ты ведь был совсем младенцем, когда отец подложил тебя в волчье логово, ты еще никакому языку учиться не мог, не говоря уж о волчьем. Как же ты все-таки научился их языку? — Она склонила голову набок. — Возможно, одна из твоих душ взяла и незаметно проскользнула в душу кого-то из волков. В общем, что-то в этом роде. Ты так не думаешь?


Торак покусал нижнюю губу:


— Я вообще никогда об этом не думал.


С охоты вернулся Волк — с выпачканной красным мордой. Он тщательно вытер морду о папоротники, понюхал костер, подбежал к Тораку и ткнулся носом ему в подбородок.


— Как ты думаешь, а он знает? — спросила Ренн.


— Насчет меня? — Торак почесывал Волка за ушами. — Откуда? А я даже не представляю, как сказать ему об этом по-волчьи.


Ренн нырнула в спальный мешок и сразу свернулась клубком.


— Но он ведь по-прежнему твой друг, — сказала она.


Торак кивнул. Однако от этого охватившее его вдруг чувство одиночества почему-то ничуть не уменьшилось.


Ренн снова зевнула и предложила:


— Давай спать, Торак.


Торак послушно залез в спальный мешок и лег на спину. Он устал, но чувствовал, что сразу заснуть ему вряд ли удастся.


Зато Волк с тяжким вздохом привалился к нему и вскоре уже крепко спал, подергивая лапами во сне.


Торак долго еще лежал, глядя в огонь широко раскрытыми глазами.


И вдруг в тишине Ренн спросила:


— Торак? Ты не спишь?


— Нет, — откликнулся он.


— Под самый конец, когда вы оба оказались в воде, этот колдун что-то крикнул тебе. Что он крикнул?


Торак очень надеялся, что она об этом не спросит. Но она все же спросила.


— Я не могу пока сказать тебе, — ответил он. — Сперва мне необходимо поговорить с Фин-Кединном.





Глава тридцать пятая






— Скажи мне правду, — потребовал Торак от Фин-Кединна семь дней спустя.


Им с Ренн понадобилось четыре дня, чтобы добраться до стоянки племени Ворона. Шли они через Лес. Страшная болезнь понемногу слабела, в воздухе висел горький запах сожженных ягод можжевельника. Гонцы Ислинна быстро справились со своим заданием. Выполнить его оказалось тем проще, что Фин-Кединн убедил лесные племена держаться вместе и помогать друг другу в столь тяжкие времена. Теперь многие из пострадавших уже поправлялись. Но племя Ворона, например, уже потеряло пятерых.


В течение первых двух дней Тораку никак не удавалось застать Фин-Кединна одного. Вождь все время был занят и очень беспокоился о тех, кто сейчас охотился далеко в Лесу, стараясь, чтобы всех предупредили насчет ягод можжевельника.


Но примерно через неделю жизнь стала понемногу входить в прежнюю колею. Кое-кто из членов племени Ворона отправился на охоту, остальные остались ловить форель. Ренн целыми днями просиживала с Саеунн, объясняя старой колдунье, как ей удалось освободить скрытые души токоротов. Волк, который терпеть не мог собак, пропадал в Лесу.


Торак нашел Фин-Кединна на берегу ручья, впадавшего в Широкую Воду, вождь заготавливал там липовое лыко. Стояла жара, но в тени под деревьями царила приятная прохлада. Сладкие ароматы цветов позднего лета наполняли воздух, в ветвях жужжали тысячи пчел.


— Значит, ты хочешь знать правду, — задумчиво сказал Фин-Кединн, пробуя большим пальцем острие своего топора. — О чем?


— Обо всем! — Охваченному отчаянием Тораку казалось, что он сам разрушает все то, что так долго и кропотливо создавал. — Почему ты не сказал мне раньше?


Одним ударом топора Фин-Кединн срубил боковой побег липы и принялся сдирать с деревца кору.


— А что я должен был тебе сказать? — спросил он.


— Что я наделен блуждающей душой! Что колдун из племени Тюленя — брат моего отца! Что именно я послужил причиной этой болезни!


Лицо Фин-Кединна окаменело:


— Никогда так не говори!


— Но Тенрис наслал эту болезнь из-за меня! — сказал Торак. — Из-за меня погибли Ослак и многие другие. Это моя вина!


— Нет! — Синие глаза вождя сверкнули. — Ты не сделал ничего плохого! Ты не можешь отвечать за зло, совершенное этим человеком. Именно в нем причина всех бед! Запомни это, Торак.


Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и между ними, казалось, проскакивали искры. Потом Фин-Кединн бросил содранную кору в кучу у своих ног и сказал совершенно спокойным тоном:


— И еще в одном ты ошибаешься. Я не знал, что ты обладаешь блуждающей душой, пока вчера вечером мне об этом не рассказала Ренн. Никто из нас этого не знал.


Торак нахмурился.


— Но… Я считал, что отец наверняка рассказал об этом Саеунн. Когда я был еще маленьким и мы приходили на Совет…


Фин-Кединн покачал головой:


— Он рассказал ей лишь о том, что подложил тебя в волчье логово, когда ты был грудным младенцем, и прибавил, что когда-нибудь именно ты, возможно, уничтожишь всех Пожирателей Душ. Но не сказал почему.


— Но отчего же он скрыл от нее…


— Кто знает? На твоего отца долгое время шла настоящая охота. Он стал осторожен.


«В том числе и по отношению к собственному сыну», — сердито подумал Торак. Вот это-то и было самое худшее: то, что иногда он страшно сердился на отца. За то, что тот так и не сказал ему…


— Он поступал так, как, ему казалось, было лучше всего для тебя, — сказал Фин-Кединн. — Он не хотел, чтобы твое детство омрачила тень судьбы.


Торак ничком упал на землю у ручья и принялся яростно, обеими руками выдирать траву.


— Но ведь ты же знал их обоих, правда? Моего отца и его брата.


Фин-Кединн молчал.


— Расскажи мне о них. ПРОШУ ТЕБЯ!


Вождь пригладил бороду, тяжело вздохнул и сказал:


— Впервые я встретился с ними двадцать восемь лет назад. Мне тогда исполнилось одиннадцать, а твоему отцу — девять. Он считался членом племени Волка — по отцу. А его брат, мой ровесник, был членом племени Тюленя — по матери. Мы провели вместе пять месяцев — набирались ума-разума в племени Волка.


— В племени Волка? — переспросил Торак. — Но даже я никогда не видел людей из этого племени, как же вы…


— Племя Волка не всегда было таким неуловимым и скрытным, как сейчас. Времена меняются. Теперь люди стали куда более недоверчивыми. — Ивовым прутиком Фин-Кединн стянул охапку липовой коры и продолжил свой рассказ: — Мы подружились. Я больше всего на свете любил охоту, а их обоих интересовало только колдовство. Твой отец стремился как можно больше узнать о жизни деревьев, охотников, добычи. А его братец… — Фин-Кединн резким движением затянул узел. — Его братец хотел одного: всеми командовать. Всегда быть самым главным.


Забросив связку коры на плечо, он вошел в ручей и пристроил кору под большой камень — отмокать.


— Со времени нашей совместной учебы прошло десять лет, но мы по-прежнему оставались добрыми друзьями. А вот одиннадцатая зима все перевернула. — Вода журчала, обтекая его лодыжки. Он наклонился и вытащил другую связку коры, которая мокла здесь уже несколько дней. — Твоего отца избрали колдуном племени Волка, — продолжал он, вытащив связку на берег, — а его брата нет. Хотя он был и старше, и, как считали некоторые, умнее и способнее. — Фин-Кединн покачал головой. — Для него это был жестокий удар. Но никто из нас даже не догадывался, насколько жестокий, пока не оказалось слишком поздно: он покинул свое племя и стал одиноким скитальцем.


— Куда же он пошел? — спросил Торак.


Печаль окутала лицо Фин-Кединна.


— Не знаю. Я больше никогда его не видел. Но лет через шесть от твоего отца я узнал, что брат его вновь объявился и присоединился к группе колдунов, называвших себя Целителями.


— Но… он-то ведь колдуном не был! — удивился Торак.


Фин-Кединн усмехнулся:


— Зато он умел убеждать. И уж тебе-то больше чем кому-либо другому должно быть это известно. — Устроившись повыше на берегу, Фин-Кединн уселся возле связки готового лыка. — Помнишь, я однажды рассказывал тебе, как Целители превратились в Пожирателей Душ? Как они принесли в Лес Страх… — Он помолчал. — А потом случился великий пожар, который их уничтожил. Одни сильно обгорели, другие разбрелись, кто куда… И все они скрывались.


— У него лицо и бок были обожжены… — прошептал Торак.


— Да, — сказал Фин-Кединн, — но никто из нас не знал, что он как-то сумел вернуться в свое племя. Правда, всем было известно, что племя Тюленя с некоторых пор как бы отделилось ото всех. И в первую очередь прекратило всякие отношения с Лесом. Обменом они стали заниматься только с морскими племенами. И мы узнали, что у них появился новый колдун.


Торак бросил пучок травы в ручей, глядя, как травинки уносит течением. Перед глазами у него вновь возникла страшная картина: Тенрис, увлекаемый Охотником в морскую пучину.


— Он охотился за мной из-за моей блуждающей души, — сказал он, по-прежнему глядя на воду. — Он хотел обрести эту душу и ту силу, которая с ней связана. И другие Пожиратели Душ тоже наверняка захотят отнять ее у меня…


Фин-Кединн явно колебался, но потом все же сказал:


— Возможно, они еще не знают о твоем существовании. Возможно, колдун племени Тюленя действовал в одиночку.


— А возможно, и нет, — сказал Торак, — Возможно, у него были помощники.


Лес вдруг словно сомкнулся вокруг него. Жужжание пчел стало казаться странно зловещим. Он вспомнил, какими желтыми, нечеловеческими стали глаза Тенриса в те последние часы. И подумал о том, что где-то выжидают и другие Пожиратели Душ — пока что безликие, с неизвестными ему именами. Но они есть, они ждут, они придут за ним…


— Все равно они рано или поздно узнают, — сказал он вслух. — И тоже начнут на меня охоту.


Вождь кивнул:


— Да, конечно, ведь ты можешь сделать их такими могущественными, что они и представить себе не могут. Но ты же и способен полностью уничтожить их.


И Торак, глядя ему прямо в глаза, спросил:


— Так ты поэтому никогда не выражал желания усыновить меня? Потому что я слишком опасен?


Что-то мелькнуло в синих глазах вождя.


— Я должен заботиться о безопасности своего племени, Торак. Ты мог бы помочь нам победить их. Но ты же мог стать и причиной нашей гибели.


— Но я бы никогда не стал вредить племени Ворона! — вскричал Торак, вскакивая с земли.


— Откуда тебе это знать? — В голосе Фин-Кединна звучала даже некая свирепость. — Ты же не знаешь, кем станешь впоследствии. И никто из нас этого не знает!


— Но…


— Зло есть во всех нас, Торак. Некоторые с ним борются. Некоторые его лелеют. Так было всегда.


Торак вскрикнул и со слезами на глазах отвернулся.


Но Фин-Кединн и не думал его утешать. Вместо этого он развязал связку вымоченной коры, вытащил один кусок и принялся отдирать с него лыко.


Тораку было страшно, голова у него кружилась. Ему казалось, что он стоит на краю утеса, собираясь прыгнуть куда-то… в неизвестность.


Но, собрав все свое мужество, он все же задал Фин-Кединну вопрос, что не давал ему покоя с тех пор, как погиб Тенрис:


— Прошлой зимой, когда ты рассказывал мне о Пожирателях Душ, ты сказал, что их было семеро. Но описал ты только пятерых.


Сильные руки вождя замерли.


— Колдун племени Тюленя был шестым, — сказал Торак. — Мне нужно знать, кто седьмой. — Кулаки его сжались. — У моего отца был большой шрам на груди. Вот здесь. — Он коснулся грудинной кости. — Оказалось нелегко нанести на его тело Метки Смерти… — Горло ему сдавило. — Колдун племени Тюленя кое-что сказал мне, и это заставило меня думать, что… что седьмым Пожирателем Душ…


Фин-Кединн потер рукой лицо и положил лыко на траву.


— Был мой отец, — договорил Торак. — Это правда?


Вздохнул ветер, затрепетали ветви деревьев, наполняя воздух сладостными ароматами Леса. Деревья пытались смягчить этот удар.


— Нет, этого не может быть! — прошептал Торак и упал на колени. — НЕТ!


И прочел ответ в глазах Фин-Кединна.


Некоторое время вождь не трогал его, потом подошел и сел рядом.


— Помнишь, — сказал он, — я рассказывал тебе, что сперва они не имели злых намерений? И твой отец верил в благородство их целей. Потому-то он к ним и присоединился. Он хотел с ними вместе исцелять больных, отгонять от людей злых духов… — Взгляд Фин-Кединна стал далеким, исполненным неизъяснимой печали. — Твоя мать никогда в это не верила. Она знала. Но к тому времени, когда и он понял все, было уже слишком поздно. — Он беспомощно развел руками. — Он попытался уйти от них. Но они ни за что не хотели отпускать его.


— Так они поэтому его и убили? — спросил Торак.


И Фин-Кединн медленно склонил голову в знак согласия.


Торак уткнулся лицом в колени, содрогаясь от сухих изматывающих рыданий. Вождь сидел с ним рядом — не прикасаясь к нему, не говоря ни слова. Но уже одно его присутствие действовало на Торака успокаивающе.


Наконец Фин-Кединн поднялся и самым обыденным тоном сказал:


— Мне нужно сходить на стоянку, а ты пока побудь здесь. Обдери лыко в этой связке и промой в ручье. А потом повесь на просушку.


Торак молча кивнул.


— Завтра, — прибавил Фин-Кединн, — я научу тебя плести веревку.





Торак бежал, пока хватило сил, но буря в душе не утихала. Его отец — Пожиратель Душ! Его отец, его родной отец…


Грудь что-то теснило, не давая дышать. Гнев, печаль, страх рвались наружу.


Он остановился у шумливого ручья, пробиравшегося меж крупных, поросших мхом валунов. Совсем рядом на сикомору стрелой взлетела белка. Выдра, перестав при его появлении лакомиться пойманной форелью, скрылась в папоротниках.


Торак опустился на колени, чтобы напиться, и увидел, что на него из воды смотрит его отражение, его телесная душа. Душа Торака из племени Волка. Его блуждающая душа…


С яростным воплем он вырвал из земли целый пучок желтых цветов и разорвал их в клочья. Нет, он не может стать членом племени Ворона! Он не принадлежит ни одному племени в Лесу…


Через некоторое время выдра вернулась к недоеденной форели, устроившись поудобнее. А белка на сикоморе принялась выгрызать дырку в коре, чтобы добраться до сладкого липкого сока.


Торак сидел, прислонившись спиной к стволу, и наблюдал за ними — и отчего-то напряжение немного отпустило его. Им-то все равно, кто его отец — Пожиратель Душ или обыкновенный охотник. Им все равно, какая у него душа — блуждающая или нет. Пока он их не трогает, и они вполне готовы мириться с его существованием.


Он положил ладонь на шершавую кору дерева, чувствуя, как в него вливается его сила. Сила Леса.


Где-то глубоко в душе пробуждалась решимость. Вот его дом; он родом отсюда, из Леса. Что бы с ним ни случалось, Лес всегда давал ему силы. Лес помог ему победить того медведя, выжить в схватке с Тенрисом и с Морем. Он дал ему силы лицом к лицу встретиться со своей судьбой. И, может быть, дух отца — если он где-то здесь — видит все это и гордится им, Тораком.


Над головой у него зашелестели ветви сикоморы: она широко раскинула свои зеленые руки, ласково глядя на него сверху. Торак, задрав голову, долго смотрел сквозь сверкающую зеленую листву. Да, Лес поможет ему достойно ответить на вызов судьбы. И он приложит все свои силы, чтобы навсегда уничтожить Пожирателей Душ.


— Я сделаю это, — сказал он вслух. — Я обязательно это сделаю!





Волк отыскал Большого Брата у маленькой Быстрой Воды — он сидел на берегу и передними лапами обрывал блестящие серые лепестки какого-то цветка.


Волк плюхнулся в ручей, чтобы остудить подушечки натруженных лап, потом тоже съел несколько таких цветков — из чувства солидарности. Потом повилял хвостом. Но Большой Бесхвостый даже не улыбнулся в ответ, и Волк почуял, сколь сильна его печаль. Это его удивило.


Сам-то он чувствовал себя совершенно счастливым. Все смятение исчезло из его души: он знал, зачем существует. Еще совсем волчонком он помог Большому Брату сразиться с медведем, в которого вселился злой дух. Потом на том острове, где живут птицы-рыболовы, ему удалось самому изгнать злых духов из двух бесхвостых подростков. Вот для этого он и существовал на свете: чтобы помогать своему Брату сражаться со злыми духами.


Это означало, что он никогда не вернется на ту Гору, к своей стае.


«Впрочем, — думал Волк, — ничего страшного в этом нет, ведь рядом всегда будет Большой Брат. Только бы он перестал так сильно печалиться…»


Чтобы немного его утешить, Волк привалился к нему боком и ласково об него потерся.


Большой Бесхвостый тут же повернулся к нему и спросил:


«А ты знаешь, кто я такой?»


Волк был удивлен:


«Ты — мой брат».


«Нет, ты знаешь, что я за существо? Что я могу делать?»


«Да, знаю», — нетерпеливо ответил Волк. Он всегда это знал.


И очень удивился, когда Большой Бесхвостый вдруг уставился ему прямо в глаза — так делать не полагалось; это было не очень-то вежливо. Потом Большой Брат вдруг заулыбался и снова спросил: «Ты действительно знаешь?» Волк только хвостом помахал: «Да знаю я, знаю».


Он решил, что разговоров вполне достаточно, и, припав на передние лапы, попросил Большого Бесхвостого немного с ним поиграть. А поскольку и это не подействовало, просто прыгнул на него и уронил на спину.


Большой Брат, упав навзничь, изумленно взвыл, а Волк ласково и добродушно ткнул его носом в бок. И наконец-то до Большого Брата дошло: он засмеялся, схватил Волка за загривок и шутливо укусил в ухо.


Вскоре они уже катались по траве, и Большой Брат издавал те странные повизгиванья и пофыркиванья, которые у бесхвостых называются смехом.








От автора



Мир Торака отстоит от нашего на шесть тысяч лет; он существовал сразу после ледникового периода и до наступления эры земледелия — в те времена, когда всю Северо-Западную Европу покрывали сплошные леса.


Люди во времена Торака выглядели в точности как вы и я, но жили они по иным правилам и законам. Они не знали письма, металлов, колеса, но и не особенно в этом нуждались. Они и без этого прекрасно умели выживать. Они знали все о животных, деревьях, съедобных растениях и скалах своего родного Леса. И если им что-нибудь было нужно, они знали, где это найти или как это сделать.


Они жили маленькими племенами и часто перемещались с места на место. Некоторые оставались на стоянке лишь день-два, как Торак из племени Волка, другие могли весь год жить на одном месте, подобно племени Тюленя. И если вам интересно, то племена Ворона и Кабана успели несколько изменить места своего обитания со времени тех событий, что описаны в книге «Брат Волк». Вы можете увидеть это на карте, составленной, правда, весьма приблизительно.


Когда я собирала материал для «Сердца Волка», то довольно долго жила на Лофотенских островах на северо-западе Норвегии, а также в Гренландии. Я изучала традиционный образ жизни таких народов, как саами и иннуиты, и многое узнала о том, как они делают лодки, охотятся на тюленей и шьют себе одежду.


Тема Священного Утеса пришла ко мне в результате посещения древней скалы со старинной резьбой в Дирбергете (Северо-Западная Норвегия).


Тема Охотников появилась после плавания с китами-убийцами в Тисфьорде (Северная Норвегия). Я бы никогда не смогла описать ощущения Торака в воде, не испытав сама нечто подобное. Как и у Торака, плавание в море вместе с китами-убийцами навсегда переменило мое отношение к этим удивительным существам.


Внимание: Если вы нашли в рассказе ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl + Enter
Похожие рассказы: Таурон «Война оборотня», Конрад Левандовский «След оборотня», Мишель Пейвер «Хроники темных времен-4 (Изгнанник)»
{{ comment.dateText }}
Удалить
Редактировать
Отмена Отправка...
Комментарий удален
Ошибка в тексте
Выделенный текст:
Сообщение: