2025-05-14 — 2025-08-11

AnanaSeek4Jam

По воле инстинкта

Глава 1

От лица Макса:

Мы с Филей сидели на диване в гостиной, она листала сообщения в телефоне, закинув задние лапы на журнальный стол. Я сидел рядом и делал презентацию к выступлению в университете.

Она была ужасно замучена сегодня, вокруг нее была аура беспокойства, волнения, раздражения и грусти. Сообщения на телефоне пролетали быстро, она в них не вчитывалась, но все равно то и дело печально вздыхала или агрессивно шипела или гудела, как умеют кошачьи. Наконец она опрокинула телефон на живот, сползла чуть ниже по дивану и уткнула морду в лапы.

— Он меня иногда так бесит, ты б знал. Как будто он со мной встречается просто ради прикола, — рассерженно начала она, — то забывает обо мне, то совершенно не понимает мои эмоции, все с таким натугом идет…

Голос начинал дрожать, она проглотила несколько слов и замолчала. Еще одно слово — и она заплачет навзрыд. Она положила голову на колени и тихо заскулила, опустив уши и обернув длинный хвост вокруг себя.

Я отложил компьютер и положил лапу ей на спину, считывая язык ее тела, чтобы понять, комфортно ли ей. Мне было ужасно жаль видеть ее в таком состоянии, ох уж этот ее бойфренд… вообще по жизни она оптимист и всегда блещет энергией. Не могу скрыть, что она меня долго уже привлекала… мы с ней дружили уже больше десяти лет, но примерно за год до этого момента я начал чувствовать более глубокую привязанность к ней: каждый раз при виде нее на мою угрюмую тигриную морду невольно наползала мягкая улыбка, и я все больше тяготел к ее компании. Я не хотел вставать преградой для ее личной жизни впрочем, потому что всегда был уверен, что такому активному гепарду как она не к лицу водиться с одиноким тигром. Когда она встретила лиса — красивого, мускулистого, немного дерзкого и уж точно не менее энергичного, чем она сама — я подумал, что они отлично уживутся. Когда я заставал их двоих вместе иногда думалось, что лис (как бы удивительно это ни было) еще более яркий и неугомонный, чем Филя.

Я не хотел делать ничего инвазивного или неуместного, но хотел дать себе шанс ей помочь. Я ее немного погладил по спине с наивысшей аккуратностью, наблюдая за ее реакцией. Она не отбрыкнула меня и на мгновение затихла, прежде чем захлюпать громче. Я ее обнял сбоку и легонько прижал к себе, ничего не произнеся. Она уткнула свою гепаржью мордочку мне в грудь, обняла сильнее и разревелась.

Мы с ней познакомились еще в начальной школе. Наши родители тогда часто проводили время друг у друга в гостях, а мы с Филей играли, баловались, вылизывались и грелись друг рядом с другом — как подобает котятам. Оттого мы были очень близки, и объятия были для нас нормой, но, став постарше, конечно, пришлось сократить контакт, чтобы не смущать вторые половинки. Хотя никто из нас не славился большим опытом отношений, поэтому мы все еще находили глубокой радостью совместное времяпрепровождение.

От лица Фили:

Остатками энергии я контролировала когти, чтобы не разодрать Макса, но и это получалось — судя по его реакции — плохо. Слезы текли рекой, течение которой не замедлялось ни на секунду. Что с этим лисом не так?! Я же его так любила, столько всего для него делала, постоянно о нем думала! Я для него кокетливая актриса, субретка, игрушка? Как будто глубина чувств и любви это для него что-то совсем инородное. Ни разу, НИ РАЗУ не пригласил меня никуда сам, вообще инициативностью он конечно не отличается. Как я его полюбила? Он красавчик, конечно…

Внимание снова переключилось на Максика, когда вдруг я осознала, что больше не реву как маленькая девочка, а он мерно поглаживает меня по спине и прижимает к себе. Он видимо уложил нас на диван в его гостиной, где мы сидели, и успокаивал меня… я уткнула нос ему в шею и он тихо посмеялся.

— Тебе лучше?

Я кивнула, не прерывая объятия. Теперь я слышала, как он нежно говорил что-то про то, что все будет хорошо, что я справлюсь… Но что-то вновь напомнило мне, почему Макс теперь лежит и успокаивает меня, слезы снова подступили, и я начала хлюпать ему в грудь.

— Прислушайся к моему дыханию и думай только о нем, — мягко произнес он, поглаживая меня по голове. Его голос изменился, он стал ласковым и нежным, неподобающим такому зверю. Он не особо похож на обычных тигров, он намного более деликатный, но я никогда, наверное, не слышала его таким.

Сквозь слезы и наплывающие воспоминания я прерывисто вздохнула, прижалась сильнее и вслушалась. Он дышал редко, глубоко, как будто наслаждался каждым вдохом и старался растянуть удовольствие. Когда уже не осталось ни одной незаполненной вкусным воздухом альвеолы, он так же медленно и вдумчиво выдыхал. При этом он это делал, как истинный охотник, невероятно тихо, почти бесшумно. Мне пришлось крепко прижаться к его груди одним ухом и вслушаться, на что он только мягко посмеялся.

Я снова почувствовала, что больше не плачу, подняла взгляд на Макса, но тот закрыл глаза и медленно поглаживал меня по голове, шее и спине. Наконец, он взглянул на меня и с улыбкой тихо сказал:

— Ты очень мило мурчишь, я почти уснул.

Только теперь я заметила, что обвила свой хвост вокруг его ног, громко мурчала и улыбалась.

— А помнишь, как мы делали снежных лисов и кошек на вашем участке, когда мы были маленькими?

Он утвердительно промычал, явно сонный.

— И как мы лазали по деревьям в парке и хотели найти широкую высокую ветку, чтобы там лежать и смотреть на посетителей? — я начала водить лапами по его спине.

Он почти незаметно кивнул. Я невольно широко улыбнулась, подтянулась повыше, положила свою морду ему на плечи и прямо в ухо замурчала. Он мгновенно растаял, перестал прижимать меня к себе и улыбнулся во сне. Я хихикнула, сомкнула глаза и, поглаживая его по спине, быстро уснула.

Глава 2

От лица Макса:

Меня разбудил будильник. 7:50, пора собираться на пары в универ. Сегодня презентация проекта, потом пара линейной алгебры, основы программирования, два часа на коллаборацию с командой… И только после обработки плана на день я почувствовал тепло меха и тихо, блаженно сопящего гепарда. Филечка… она все еще тихо мурлыкала, причем прямо мне в ухо, от чего совершенно забываются все заботы и тревоги, и единственное на всем свете, чего хотелось — это обнять ее крепче и продолжать лежать.

Будильник разбудил ее тоже, буквально через минуту. Она широко зевнула у меня на плече, погладила меня по спине и с неохотой отодвинулась и взглянула на меня.

— Доброе утро, Максик.

— Доброе, — я усмехнулся. — Ты меня усыпила вчера.

Она широко улыбнулась, но потом то ли что-то вспомнила, то ли передумала говорить.

— Тебе к первой сегодня?

Я кивнул и добавил:

— У меня сегодня презентация, помнишь?

Филю озарило, и она тут же начала извиняться за то, что помешала мне готовиться к выступлению, что ее проблемы не должны были на это повлиять, что это все пустяки, а из-за нее теперь я завалю работу… Я не стал выслушивать эту всю ерунду, дотянулся до нее лапами и крепко прижал к себе, что она аж пискнула от неожиданности. И замурчал.

Она тут же замолчала. Я не видел выражения ее морды, но был уверен, что она была удивлена. Я много времени трачу на свою работу и учебу и отношусь к ним очень серьезно, поэтому очевидно, что я буду усердно готовиться ко всем проектам и выступлениям. Особенно с моей педантичностью и любовью к своему делу.

— Ты не будешь готовиться? — с удивлением спросила Филя, уткнувшись носом мне в шею, что заставило меня мурчать громче.

— Потом. У меня еще есть запас времени.

Филя поежилась, и стало понятно, что ей некомфортно, отчего я расслабил лапы и позволил ей встать.

— Все равно, у тебя же пары. И у меня. Позавтракаем и пойдем.

Мы учились в одном универе, но на разных специальностях. Вообще, удивительно совпало это, что мы оба уехали в один и тот же город. Когда мы это обнаружили, мы, конечно, поселились вместе. Я спал в гостиной, а она — в спальне. Иногда мы менялись, иногда оба спали на кровати, потому что диван, конечно, жестковат. Хотя нам не привыкать: мы оба спали на деревянном полу почти все детство, но за подростковую и начало взрослой жизни быстро отучились. Когда у нее появился бойфренд, она довольно быстро переехала к нему. То ли оттого, что влюбилась в него по уши, то ли оттого, что он, узнав, что она живет с каким-то парнем, потребовал переехать — не знаю, не лезу в ее личную жизнь. Но она часто приходила ко мне все равно. У нее здесь хранилась часть вещей и, вообще-то говоря, лучший друг детства и жизни. Мы часто играли в игры, смотрели что-то, болтали и баловались, как в старые добрые. Иногда она просто заходила отвлечься от своего лиса и просто посидеть со мной. У нее все еще был свой ключ, поэтому я частенько, приходя домой после учебы или прогулки, заставал ее на кровати или диване. Она редко оставалась на ночь, поэтому я привык спать на кровати и, если заставал ее уже по привычке там уснувшей, раскладывал диван. Очень редко мы позволяли себе валяться в обнимку или гладиться. Будучи кошками нам было трудно устоять, но у нее был парень, да и мы уже выросли из вечно балующихся котят. Зато когда это происходило, это было долго, чувственно и проникновенно. Я стал намного больше ценить такую близость с ней и стал больше ею наслаждаться.

Мы быстро перекусили тем, что было в холодильнике, собрались и пошли. На улице была весна, апрель, уже сошел снег и начинало теплеть. Филя все еще одевалась в кофточку и брюки. Она их ненавидела, потому что они стесняли ее движения, а для гепарда это момент важный. Но было еще слишком холодно, чтобы ходить в шортах. У меня шерсть погуще и кожа потолще, поэтому я уже ходил в футболке и шортах и ловил удивленные взгляды прохожих людей или гепардов и лосей, которые ходили в куртках и штанах.

Мы вышли из подъезда и отправились по привычной дороге — по красивым узким улочкам и через маленький парк к нашему университету. На углу кто-то стоял, развернувшись к нам спиной и, видимо, уткнувшись в телефон. Но когда мы проходили мимо, он обернулся и тут же оскалил зубы и пронзил меня взглядом. Это был лис с необычной, почти красной шерстью, большими клыками и очень выразительными, ничего хорошего не предвещающими, желтыми глазами. Филя растерялась, когда лис зарычал:

— Ты все-таки водишься с ним, а, Филена! Ты три месяца со мной жила, кокетничала и так нагло обманывала! Что я вижу! Тигр! Кто бы мог подумать, что тебе нравятся тигры, Филя. Как–-

Филя с полными испуга глазами отступила от него, я сделал шаг вперед, позволив Филе спрятаться за мной. Она стояла как вкопанная, не зная, что ей делать. Еще немного, и она снова расплачется или убежит. Я оскалил зубы, но старался говорить максимально спокойно.

— Филя наверное меня уже представила. Я Максим, мы с ней друзья с детства. Мы привыкли жить рядом, но ничего более. Она не изменяла и не лгала тебе. Но как будто тебе самому было на нее плевать, раз ей приходилось искать утешение подальше от тебя?

Лис зарычал:

— Наглец! Она с тобой спит, ест, мне говорит, что задержалась у подруги или загулялась в парке. Ах, не эта ли твоя подруга, дорогая?

— Филя от тебя приходила с разбитым взглядом или в страхе, чего ты ожидал? Что она будет к тебе ласкаться и нежиться с тобой?

— Я на нее злился только когда она мне лгала! — он подошел еще на шаг ближе, и я легонько оттолкнул назад Филю, она отступила, позволив мне тоже отойти от этого психа.

— Как ты думаешь, почему ей вообще приходилось тебя обманывать? Она тебе объясняла, что мы с ней друзья, но ты продолжать ревновать и требовать, чтобы мы не виделись! — я низко зарычал и поднял голос.

— Я же вижу как вы ведете себя! Ты врешь! Вон она, жмется к тебе, сейчас еще глядишь за лапу возьмет! Лжецы!

Он окончательно озлобился и замахнулся по мне, но я его раза в полтора крупнее и спокойно схватил его запястье и чуть-чуть выпустил когти, чтобы он заткнулся. Я провернул его лапу сильнее, он захрипел и съежился. Тогда я его отпустил, развернулся к дрожащей и до смерти напуганной Филе, обнял ее сбоку и повел нас в универ. Уже подходя к дороге я слышал, как он тяжело дышал в том углу, потом что-то пробубнил и ушел в другую сторону.

Только тогда я выдохнул, остановился и взглянул на Филю. Она крепко вцепилась в меня и выглядела… Не готовой к учебе, мягко говоря. Я вздохнул и сказал:

— Останься дома, я скажу лекторам, что ты сегодня плохо себя чувствуешь. Отдохни.

Она подняла заплаканные глаза на меня, пыталась понять, шучу я, подкалываю или говорю серьезно. Бедная, замученная девочка… Я ей мягко улыбнулся и повторил:

— Лучше сегодня полежи, посмотри киношку, поешь чего-то, поспи хорошенько. Тебе сильно полегчает.

Глава 3

От лица Фили:

В душе одновременно происходило землетрясение, шторм и бомбежка, я судорожно оглядывалась, уши постоянно сканировали местность на предмет угрозы, лапы подкашивались… Я совершенно не воспринимала слова Макса, он что-то говорил, мягко улыбался, гладил меня по голове и снова улыбался. Наконец, он развернулся и повел меня обратно откуда мы пришли, все еще приобняв. Мы вернулись домой, он меня уложил на кровать и погладил по голове, что-то приговаривая. Но я совершенно ничего не понимала, все тело было в напряжении и онемении. Вскоре он ушел. Глаза мигом схлопнулись, и я провалилась в сон.

Прошло, по ощущениям, часов пятнадцать. Кошки спят долго, и пятнадцать — не предел, поэтому мы всегда ставим будильники, чтобы не проспать. Но сейчас было блаженное состояние. Пустота внутри, никого рядом нет… Макс лучше всех знает, когда меня надо оставить одну. К моему удивлению телефон показывал только 4 часа дня. Я вытянулась во всю длину кровати по диагонали, с наслаждением широко зевнула и вышла в гостиную. Макс, наверное, все еще учился или гулял. Он вообще часто сидит где-нибудь на траве в парке и работает. Он программист, поэтому он просто берет ноутбук и занимается своими делами где угодно. Удобно. Я его однажды так в парке и встретила. Бегала в свое удовольствие, прыгала по деревьям, изображая леопарда, а тут он — сидит, опершись на ствол ивы, и смотрит вверх, задумавшись о своем. Вот уж он удивился, увидев ни с того ни с сего меня прямо над ним! Мы уставились друг другу в глаза, пару секунд посидели с открытыми пастями и рассмеялись. Я тоже была в шоке. Мы друг другу говорили просто, что идем гулять, никогда не уточняя куда или как.

Он обычно приходит часам к шести, когда на улице уже становится менее уютно, чем дома. Во всяком случае, так было до моего переезда… За эти два месяца что-то могло измениться. Хотя, с его стабильностью, он наверняка сейчас сидел под той же самой ивой в той же самой позе.

Так или иначе, я хотела хорошо провести свой непрошенный, но очень уместный, выходной. На журнальном столе лежала пачка моих любимых мясных палочек! Максик лучший, честное слово. Я клыком прогрызла упаковку и, тихо мурча, стала уплетать снеки, параллельно листая ленту фильмов. Наконец выбрала, комфортно откинулась на диване и принялась отдыхать изо всех сил.

Два часа спустя колбаски уже давно закончились, и фильм подходил к концу. По правде говоря, большая часть удовольствия от этого фильма закончилась тогда, когда через десять минут упаковка снеков опустела. Но все равно было хорошо. Я вытянула лапы и зевнула, что есть мочи. Мы с Максом в детстве играли в игру — кто сильнее зевнет. Я всегда выигрывала! И спала я обычно дольше и крепче него. И он еще всегда смеялся, сколько странных поз я могла перебрать за одну ночь.

Закончив зевать, я увидела в дверях улыбающегося Макса. Он почти сиял. Но он быстро отряхнул свою радость и уставился на меня в ожидании.

— Ты был прав, мне стало гораздо лучше, — начала я. — Я с ним сегодня расстанусь. Достаточно уже, — дождавшись, когда Макс присядет рядом, и заметив, что он выглядит как-то совсем неестественно приподнятым, добавила, — У тебя новости?

Я смотрела на него с мягкой улыбкой. Максик… такой добрый и заботливый, с ним всегда тепло и уютно. Он такой замечательный… и всегда так приятно видеть его счастливым, даже если это просто от того, что ему удалось исправить ошибку в коде или что-то подобное. Он необычайно ласковый для тигра и всегда таким был.

Наконец он протараторил на выдохе:

— Соня согласилась сходить со мной на свидание!

Что-то в глубине екнуло и дрогнуло, перевернулось и сжалось, но я хотела его поддержать и как могла улыбнулась. Он меня обнял, я обняла в ответ, но неохотно. Он теперь наверное станет проводить с ней много времени, приглашать ее сюда, ласкаться и гладиться с ней. Соня вроде хорошая львица, спокойная, как раз ему будет с ней комфортно и легко. Она не будет на него прыгать как сумасшедшая, рыдать полдня и носиться по дому… Львы и львицы, конечно, горделивые и часто надменные, но она таковой мне не представлялась. Во всяком случае, она не будет его донимать и бесить, как это делаю я…

Я вернулась в реальность когда почувствовала, что Макс легонько меня трясет за плечи. Я проморгалась и извинилась.

Глава 4

От лица Макса:

Филя сегодня сама не своя. Уже который раз проваливается в мысли, и до нее почти невозможно достучаться. Не впервой, конечно, но сегодня прямо рекорд. Я дождался, пока туман в ее взгляде рассеется, и осторожно спросил:

— Тебя так Соня беспокоит? Не волнуйся, я ее сюда не буду приглашать.

— А где ты с ней будешь гладиться? — спросила она дрожащим голосом.

— Еще не факт, что буду. Но если буду — что-нибудь придумаем.

Я еще не знал, что именно можно было придумать, если не получится в квартире Сони, но это не важно. Было очевидно: приглашать ее сюда было нечестно. Во всяком случае, не без согласия Фили. Она же ведь жила у своего лиса.

Я снова попытался ее успокоить, но она отстранилась, грустно улыбнулась и сказала:

— Теперь ты в отношениях, так что не обнимайся с другими девушками.

Я удивился, учитывая нашу с ней близость, но не стал ничего говорить. Кажется, она была не в настроении на мою компанию, но, когда я поднялся, она взяла меня за кисть и потянула обратно. Я сел и посмотрел ей в глаза, но она отвела взгляд и опустила голову. Я бесшумно вздохнул и стал терпеливо ждать, когда она заговорит, но этого не произошло. Внезапно она поднялась и убежала в спальню, где тихо заскулила. Тигриный слух позволял мне слышать ее сопение из-за закрытой двери, и мне стало ее жаль. На нее жестко наехал ее парень, накричал на нее, они расстались… А теперь ее единственный островок стабильности и любви затевает свой роман.

Она, должно быть, чувствует себя брошенной и одинокой… Но мы с ней за последние десять лет буквально один раз не виделись больше пары недель, и то был форс-мажор. Мы почти всегда хотя бы пару раз в неделю, а то и чаще, встречаемся, болтаем, греемся, особенно в холодную пору… А с тех пор, как поступили в университет, почти все время жили в одной квартире.

Неужели она правда думает, что я вот так просто забуду нашу с ней дружбу и променяю ее на девушку, в которую месяц назад влюбился? Глупость. У нее сегодня было тяжелое утро, наверняка еще не отошла… Может еще что-то есть — чего она мне пока не рассказывает. Так или иначе, проект сам себя не сделает — пора возвращаться к работе. Сейчас она всё равно не в том состоянии, чтобы разговаривать.

Облачко мыслей оставило меня для сосредоточенной работы. Мы с Филей в этом плане радикально отличаемся: я могу несколько часов подряд заниматься одним делом и не уставать. Обычно я заканчиваю либо когда работы больше нет, либо когда уже пора спать, либо если меня кто-то физически отвлекает. Так что я сел за свой стол в гостиной, открыл ноутбук и принялся за проектные задачи. Мы к тому моменту распределили обязанности в команде, так что я мог спокойно работать, никого не дожидаясь.

Часа через три мой гиперфокус нарушила обеспокоенная Филя, которая шастала из стороны в сторону и то и дело касалась меня кончиком хвоста. Я оставил баги и развернулся в кресле — и тут же поймал её взгляд: печальный, испуганный. Она застыла, уставившись мне в глаза.

«Какая же у нее милая мордочка… Гепарды все-таки лапочки, и эта — самая лапочка» — подумал я и улыбнулся.

Я подошел к ней, чтобы обнять, но она чуть отшатнулась и заявила:

— Ты же в отношениях, я же сказала.

Я нахмурился и взглянул ей в глаза:

— И что, Соня мне запретит быть с тобой? Запретит тебя обнимать и тискать? Если так, то и к черту ее. Я тебя ни на кого не променяю, — мягко улыбнулся и обнял ее. Она прижалась ко мне, положив голову на плечо, и тихо заскулила, когтями вырисовывая фигурки на моей спине, отчего я захихикал.

— Я просто не хочу, чтобы у тебя было так же, как было у меня… Хочу, чтобы тебя не ревновали и не недооценивали… — она раскрыла обе лапы и прижалась посильнее, — Никому не дам тебя в обиду.

Наши хвосты на мгновение переплелись, мы хихикнули и заплели их в длинную связку. В отрочестве мы часто так делали, но тогда хвосты у нас были короче, да и контролировали мы их хуже. Максимум могли сделать пару оборотов. А теперь получилось заплести больше половины моего хвоста!

Я почувствовал, что ее дыхание стало ровным и глубоким, а взгляд — теплым, с тихой надеждой. Мы стояли на расстоянии половины вытянутого хвоста, держа друг друга за предплечья лапами и молча разглядывали глаза. Она иногда едва выпускала когти — ровно настолько, чтобы я это почувствовал. Я невольно улыбался, а она хихикала.

Вдруг на меня нахлынула нежность. Я закинул одну лапу ей под колени, другой обнял со спины и поднял, наклонив к себе. Она взвизгнула, не ожидав такого маневра, и, широко улыбнувшись, обвила свои длинные лапы вокруг моей шеи.

С прижатым к груди ценнейшим гепардом я свалился на диван и, увидев ее довольную, но озадаченную мордочку, игриво пояснил:

— Я говорю: мне никто не запретит тебя тискать. Никто! — Я ткнул ее нос подушечкой пальца и еще более игриво добавил, — Кроме, может быть, тебя… Но это не точно.

Ее глаза заблестели. Она быстро подхватила мой настрой и с ухмылкой произнесла, уткнув взгляд мне в шею:

— Давай введем правило: если кто-то из нас хочет ласки, он может в любое время, в любой ситуации прийти к другому и ее получить~?

Она с такой сладостью и надеждой это произнесла, как будто это значило, что вот наконец-то она сможет меня затискать. Нам и так ничего не мешало прийти друг к другу и попросить внимания…

— Ты же знаешь, мы и так могли так делать в любой момент. Что изменится?

Она чуть запнулась, и в голосе как будто стало еще больше игривости:

— Ну… Мы последние годы сильно стесняли контакт. Ну ты знаешь: отношения, взросление, индивидуальность…

Я нахмурился. Она хочет нас развязать? Мы действительно стали более сдержанными друг с другом за последние годы. Мы хотели дать волю социализации и развитию, а не прожить всю жизнь в объятиях того, с кем по воле случая провели детство.

Мы вскоре перегруппировались так, что теперь наши задние лапы и хвосты переплетались и мы лежали лицом к лицу, то есть мордой к морде. Я слышал ее частый пульс и читал во взгляде эмоцию последней отрады, как будто завтра ее уже не будет. Меня это смутило пуще прежнего. Я, видимо, выдал свое замешательство, отчего она положила лапу мне на бок и начала медленно гладить.

Вся эта ее загадочность меня нервировала, и я всем видом дал ей понять, что хочу объяснения. Она только усмехнулась моей морде и коснулась своим носом моего, начав его вылизывать. Я инстинктивно отвернулся, но Филя положила лапу мне за ухо, начала чесать и одновременно не давать мне повернуться, чтобы она могла продолжить вылизывать мой нос. Я невольно растаял и расслабился. Открыл глаза только когда в ухе послышалось шептание: «Ты ж моя мурчалка~»

Веки казались очень тяжелыми. С усилием я смог их лишь немного приоткрыть, чтобы увидеть еле различимую в мраке мордашку гепарда.

Она погладила меня еще и добавила: «Ты спал с улыбкой на морде.»

Я очень хорошо слышал ее дыхание и сердцебиение. Она, похоже, лежала очень близко и не покидала меня, пока я дрых. Я обвил ее лапами и с силой прижал к себе, отчего она коротко мяукнула и рассмеялась мне в грудь, и я замурчал громче.

Наконец мы оба устали и уснули.

Глава 5

От лица Фили:

Кошки — первоклассные тискатели и обниматели. Самые ласковые из местных кошек — это гепарды, потом, наверное, оцелоты и леопарды. Дальше идут тигры, львы и ягуары. В наших краях другие разновидности почти не встретишь, разве что в качестве исключения. Один раз (это правда было в другом городе, но там примерно так же) я видела рысь и снежного барса: они шли по рождественской ярмарке, держась за лапы, и ели имбирные пряники.

Из всех них только оцелоты, леопарды и гепарды отличаются настоящей нежностью и лаской. От других кошачьих никто не ждет такого поведения — это все-таки видовая особенность. Но Максик… мой Максик… он совсем, совсем не такой, как другие тигры. И вообще, как кто-либо. У него мама — помесь леопарда и льва, может оттого он вырос таким. Может я на него в детстве повлияла сильно. Но как бы то ни было, он — самый добрый, нежный и заботливый, кого я когда-либо встречала. Он может угомонить мою беспокойную стихию, может затискать меня или позволить быть затисканным мной, всегда может выслушать и дать хороший совет… А его шерсть это вообще край фантазий — она безупречна! Тигры, по-моему, вообще имеют самый привлекательный окрас, а среди них самый лучший у Макса. Все шерстинки одинаковой длины, четко выглажены, насыщенно-черные полоски причудливых форм волшебно контрастируют с желто-оранжевым окрасом его тела. И такое сочетание сохранялось даже на хвосте, что делало его хвост слапсшибательно красивым.

Как бы мне ни хотелось еще полежать с ним в обнимку и послушать его умиротворяющее дыхание, мне нужно было попрактиковаться в художественной анатомии перед сегодняшней практической работой. Я встала ни свет ни заря — в шесть утра — чтобы мне как раз хватило времени до завтрака. Я выскользнула из объятий, в которых грелась всю ночь, и увидела, что он тоже проснулся.

— Тсс, еще рано. Это мой будильник. Спи.

Он кивнул, с удовольствием уронил обратно голову и тут же заснул. Я усмехнулась: в кои-то веки он сам спал в смешной позе!

Быть может, с моей энергичностью искусство — неожиданное занятие, но оно мне приносит удовольствие и позволяет выражать и выплескивать часть этих чувств на холст. Хотя практика требует огромного терпения и самоконтроля, она хорошо окупается. Макс говорит, что я стала намного более деликатной и сдержанной (как он говорит, в хорошем смысле) благодаря этому. Думаю, он прав. Я раньше постоянно носилась, прыгала по всему, что есть в доме и разносила все. Домашние, конечно, разобрались, как организовать пространство, чтобы оно пережило хотя бы парочку ураганов в виде переполненного эмоциями юного гепарда, но это их все равно изводило. Может дело и не в искусстве, а во взрослении или влиянии спокойствия Макса на меня — не знаю.

Я уселась за свой стол, который стоял вплотную к столу Макса, включила в наушниках nightcore и принялась наскребать десятки маленьких фигурок на своем планшете. Гиперфокус — несвойственное мне состояние, а потому было удивительно снова «прийти в себя» через два часа, когда Макс положил свои большие лапы мне на плечи и массировал их. Я откинула голову назад, коснувшись его живота, и улыбнулась.

— Доброе утро.

— Доброе, — мягко улыбнулся он, — Завтрак на столе.

Живот заурчал — мы оба рассмеялись и пошли на кухню. Пока мы шли, я лапами дралась с его хвостом: он лениво уворачивался от всех ударов, в такт шагам плавно качаясь из стороны в сторону.

На столе были мои любимые мясные блинчики! Как бы я ни старалась, у Максика все равно они получаются намного лучше. Они были обалденны! Макс сидел, о чем-то задумавшись… Наверное, о Соне… Он редко поднимал взгляд на довольную урчащую меня и улыбался, после чего снова возвращался в свои мысли.

Мы доели, собрались, оделись и вышли. На улице светило солнце. Приятное, весеннее солнце. Я очень не люблю холод, поэтому весна для меня всегда наполнена предвкушением.

Разошлись мы с Максом уже на территории университета, когда нам нужно было идти в разные корпуса на свои пары. На прощание коротко обнялись. Я сфокусировалась на практике по анатомии, а он… на свидании со своей львицей. Интересно, как оно пройдет?

От лица Макса:

Я весь ерзал, старался сфокусироваться на словах лектора, но получалось плохо. Наконец был объявлен перерыв, и зал тут же наполнился общением, грохотом стульев, мяуканьем и другими звуками. Я вышел в коридор — подышать и побыть немного наедине.

И тут ко мне подошла Соня.

— Привет, Макс, — сказала она спокойно и, кажется, почти равнодушно.

— О, п-привет, Сонь. Я тебя не заметил.

Она подошла ближе, взяла меня обеими лапами за предплечья и посмотрела в глаза. Бабочки в животе переполошились и заставили меня нервничать сильнее, мои глаза заблестели, а тело немного задрожало. Мы так молча постояли, пока студенты не стали возвращаться в зал. На этот раз она подсела ко мне, и мы всю пару сидели вплотную, держась за лапы. Она левша, поэтому мы оба могли еще параллельно записывать. Сердце колотилось, как бешеное, я почти не воспринимал слова лектора. Как же она быстро ко мне привыкла! Ничего не стеснялась, совершенно бесстыдно и непринужденно ластилась ко мне где попало, что меня сильно смущало.

Пара закончилась, львица лениво зевнула во всю пасть, отпустила мою лапу и стала собираться. Я нервно вскочил, закинул свои вещи в рюкзак и поспешил за ней. Даже не посмотрев на меня она молча взяла меня под лапу и продолжила идти. Я покраснел: она это делает при всех и ее это похоже вообще не парит! Как будто она так со всеми делает всю жизнь. Так же невозмутимо она остановилась, увидев свою подругу, они поболтали, та осмотрела меня снизу вверх, ухмыльнулась, и мы пошли дальше. Уже заходя в аудиторию, я вспомнил, что у меня другая пара — не с ней. Я ей об этом сказал, она коротко меня поцеловала и зашла в зал. Стук сердца оглушал, и я старался стряхнуть это состояние. У меня была групповая работа, которую мы с командой договорились провести на диванчиках на первом этаже. По пути я решил выбежать ненадолго на улицу и продышаться.

Лёгкий весенний ветер подхватил меня, и я стал жадно глотать воздух. Через пару минут мне стало легче, мысли прояснились. Я уже опаздывал, поэтому поспешил на встречу. Мы встретились, обменялись лапопожатиями и принялись за работу. Все выглядели сосредоточенно и приподнято, пока я вводил их в курс моих последних изменений. То же самое сделали все остальные члены команды, а потом мы начали обсуждать план на следующую неделю и идеи, после чего еще пару часов поработали. Мы старались использовать это время с максимальной пользой, поэтому постоянно по двое или трое что-то дискутировали. Работа затянулась — многие студенты уже разошлись, и холл университета постепенно пустел. Попрощавшись со всеми, я вышел на улицу, где решил перевести дух. Мне вспомнилась Соня… Как у меня гудит сердце, когда она рядом, как она постоянно ко мне ластится…

Из задумчивости меня выбило крепкое объятие со спины и чья-то морда на плече. Я тут же узнал почерк Фили и закинул лапу, чтобы почесать ее за ухом.

— Слушай, Макс, поможешь перетащить вещи из дома Кевина?

— Только если ты меня отпустишь.

Она хихикнула и скоро ослабила хват, и мы пошли к дому ее экс бойфренда. Филя как всегда была в хорошем настроении, бегала вокруг меня и донимала вопросами, в том числе про Соню. Я никак не мог выкинуть из головы тот факт, что мы с львицей сегодня хотели сходить в кафе и возможно потом пойти к ней, поэтому на Филины расспросы отвечал коротко и абстрактно, что явно ее не устраивало.

На некоторое время помогло то, что мы дошли до подъезда, у которого прямо на улице стояли чемоданы с ее вещами, и мы пытались решить, как все это добро тащить домой. Когда мы наконец управились, на улице уже стемнело. Я вдруг осознал. Я опаздываю на двадцать минут. Со всех лап я помчался в кафе, распугивая прохожих. Я распахнул стеклянные двери и, задыхаясь, стал осматривать помещение. Взгляд упал на сидящую за столиком в углу львицу. Сердце пропустило один удар, потом екнуло и застучало сильнее. Я старался отдышаться после пробежки, прежде чем подсесть к ней. Она сидела, пустым взглядом уткнувшись в телефон, и, не двигая головой, подняла на меня глаза. Ничего в выражении ее морды не изменилось. Она только поздоровалась и предложила выбирать блюда. Мое опоздание было фатальным?

Через несколько минут, когда мы заказали блюда, а я наконец вернул самообладание и восстановил дыхание, я решил прервать неловкое молчание:

— Как день прошел?

— Ничего.

— Что-то было интересное на парах?

— Да так, — она снова листала что-то в телефоне. Меня передернуло.

— Прости за опоздание, я помогал сестре перенести гору вещей, она бы сама не справилась, а это нужно было сделать срочно. Я побежал как только закончил, я никак не мог прийти раньше.

Она никак не отреагировала, что я воспринял как обиду. В самом деле — опоздать на первое свидание на двадцать минут и не предупредить. Я положил лапу на стол между нами и мягко — насколько мне позволяло дыхание — спросил:

— Ты обижена?

Она покачала головой с тем же безразличием на морде.

— Ну, ладно, — выдохнул я про себя, — Может развеселеет после хорошего стейка.

Нам принесли наше мясо, и она по совершенно человеческому этикету стала медленно разрезать и есть стейк. При виде этого мне стало неловко есть свой как все нормальные коты. Я пытался как мог орудовать вилкой (кто вообще пользуется крошечной железной палочкой для поедания мяса, что за абсурд?) и ножом и, чтобы ничего не испортить, отложил инструменты и продолжил:

— Как тебе стейк?

— Вкусно.

— Тебе больше нравится сырой или прожаренный?

— Я выросла среди людей, я ем только жареное мясо.

У меня округлились глаза. Она выросла в семье людей? Львица? И она совсем не ест сырое мясо? У меня пасть отвисла, когда я заметил, с какой точностью и деликатностью она трапезничает. Как она вообще так держит эту вилку? Неужели ей правда так комфортно? Неужели даже будучи котенком она так ела? Это же глупость…

— А в детстве ты тоже так ела?

И уже спросив, я осознал, что это не очень тактичный вопрос, и поспешил пояснить его, но она невозмутимо ответила:

— Да. Я вообще с морфами и тем более зверями не вожусь почти. Я их не понимаю.

Это было самое длинное предложение за сегодня, честное слово. Но почему тогда она вообще согласилась со мной пойти на свидание? Она же сказала…

— Родители говорят, что род надо продолжать со зверем или морфом, потому что в моей крови уже слишком много человеческого, и это предвещает плохое потомство с людьми.

Я поморщился. В голове было ощущение, как будто я ехал на машине и за секунду остановился со ста до нуля. Она так просто это сказала, как будто это пустяк, дело житейское. Маменька сказала: надо замуж. Ну, замуж так замуж, вон — тигр есть, сам зовет, вот и решена проблема. В ушах немного зазвенело, и я принялся за свой стейк, чтобы прийти в себя. Забил на человеческий этикет — это кафе с радостью обслуживало и морфов, и зверей, так что ничего такого в том, чтобы есть лапами, не было. Ее это немного смутило, и она спросила:

— Так что, ты когда сможешь?

Я поперхнулся:

— Сможешь что?

— Помочь род продолжить.

Я уставился на нее. Что? Серьезно? Наверное, примерно так выглядели свидания в дикой природе полторы тысячи лет назад, когда еще не существовало морфов, а были только звери и люди. Все было просто: нужно найти подходящего самца или самку и вуаля, главная забота всей жизни решена: потомство будет. Дальше самка уже сама сможет воспитать котят, взрастить их и отправить плодиться дальше. Но камон, так было в древности, еще до морфов! Сейчас-то, с развитием технологий и общества, все радикально поменялось: уже было совершенно нормально встречаться зверю с человеком или морфом, вся инфраструктура и уклады общества уже адаптировались под это. Таков наш мир! Но даже звери, которые менее всех изменились с тех далеких времен, теперь часто выбирают глубокие чувства, а не просто древние инстинкты. Последние считаются порочным голосом прошлого, и им на смену пришли инстинкты современные. Бывают, конечно, исключения… Но уж не среди морфов, каковой была Соня! Чтобы совершенно не скрывать своего древнего животного стремления и полностью игнорировать современные реалии… Я встречал даже чайлдфри-зверей, которые просто не хотели потомство. Мир изменился, Сонь… Сильно.

Я покачал головой, в душе что-то рухнуло. Стало спокойнее, бабочки разлетелись и оставили меня наедине с самим собой. Я равнодушно сказал, что ничего не получится, наслаждаясь мясным вкусом (в этой кафешке всегда давали самое лучшее мясо, ей-богу), я заплатил и поспешил к выходу. До самого дома меня никто не беспокоил, я по пути зашел в парк немного развеяться, и на душе стало легче. Утро было ужасно тревожное, но теперь нахлынуло полное умиротворение.

Глава 6

От лица Фили:

Мы с ним опять отдалимся наверняка, он будет проводить с ней кучу времени, они съедуться и будут жить долго и счастливо… Интересно, у нее мягкий мех? Они наверное друг в друга по уши влюбились, Макс так светился вчера. Может, мне новую квартиру найти, чтобы не смущать никого? Чтобы она его не ревновала, и он смог ее к себе приглашать… Интересно, он сегодня вернется сюда? Или останется у нее? А вдруг он вообще больше не придет? Хотя не, вещи же его… Он будет меня вспоминать? Может, я его задрала уже? Да… Ему только бешеного гепарда не хватает. Со спокойной тихой львицей ему будет в тысячу раз комфортнее, без сомнений. Как быстро они будут ходить за лапы в универе и постоянно быть вместе, интересно? Наверное очень скоро… А как будет выглядеть их потомство? Как тигрольвы или лигры? Лигры вряд ли конечно…, а может она не чистокровная львица? Может там вообще дракон будет! Или рыба? Хотя ни с драконом, ни с рыбой у нее нет, кажется, ничего общего. Львица как львица… Такие помеси обычно бросаются в глаза.

Из моих мыслей и фантазий меня выбил хлопок двери и скрежет ключа. На пороге стоял Макс, широко на меня улыбающийся. Я вдруг осознала, что лежу на диване вниз головой, вразнобой запрокинув лапы за спинку дивана, виляя хвостом у себя над головой и играя с ним. Вдруг Макс подошел и стал меня щекотать, что застало меня врасплох, и я стала пытаться дотянуться до него лапами, но он занял стратегическую позицию, чтобы я этого сделать не смогла. Смех от щекотки наперебой сменялся мяуканьем и урчанием. Глаза начинали уже слезиться. Наконец, он прекратил и сам рассмеялся.

Не растерявшись, я прыгнула на него и повалила на диван, обняв его со спины. Мы еще похихикали, но потом меня заполнила тревога, и мне захотелось спросить у него про Соню. Я уже открыла пасть, когда он перевернулся на другой бок и стал вылизывать мне нос и шею, отчего у меня распушились усы и округлились глаза. Он закинул одну лапу мне на затылок и стал когтем легонько чесать там и за ухом, и я блаженно замурчала. Затем он подтянулся чуть повыше на диване, чтобы моя морда была на уровне его ключицы, и принялся умывать мою голову. Моя энергия слилась с его, и я начала вылизывать в ответ его шею и подбородок, отчего он захихикал. Я хорошо слышала его ровное довольное дыхание, когда он подобрался ближе к ушам.

Потом мы поменялись ролями: я умывала его голову, а он — мою шею и ключицу. Наше воспитание и совместное детство, природа и морфность давали о себе знать. Мы умывались совершенно не спеша, с усердием, чтобы ничего не пропустить.

По-тигриному он несколько раз облизался напоследок, широко зевнул, растопырил усы в большой веер и наконец улыбнулся мне. Я улыбнулась в ответ и стала когтем нежно водить по его красивым черным полоскам. Интересно, он ухаживает за ними?

— Кстати, с львицей я порвал, — неожиданно заявил Макс.

— Что? Уже? — я убрала коготь и подняла брови.

В самом деле, как это — порвал? Он буквально вчера светился от счастья, когда пригласил ее на свидание, и ОН ее уже БРОСИЛ?

— Да… Ну, знаешь. Не подходит, — он улыбнулся и ткнул подушечкой пальца мне в нос.

— Как ты это понял всего за четыре часа?

— Ну… Она оказалась человеческой, представляешь…

Я удивилась. Соня, львица — и человеческая? Я ожидала чего угодно, но не этого. Человеческие морфы и звери и вправду совсем другие… Для людей они слишком звериные, а для зверей — слишком человеческие. Кому-то везет больше, но многие человеческие становятся отшельниками или притворяются теми, кем не являются или даже не хотят быть.

Максик заметил мой озадаченный взгляд и мягким игривым голосом замурчал рядом с ухом:

— Я стал что-то очень тяготеть к гепарррдам последнее врремя~~ А у меня в лапах лежит самый лучший из всех.

Он с такой сладостью это проурчал, что у меня аж что-то екнуло внутри, и я повеселела:

— И тигрррры тоже н-ничего~ — подхватила я, защекотав его подбородок своим носом.

Наше ласкание прервало урчание моего живота, и меня вдруг озарило:

— Слуушай… Сегодня же весенний фестиваль? Пойдем шашлык поедим! Там наверняка есть твой любимый, имбирный!

Глава 7

От лица Макса:

Есть не особо хотелось — я только что съел здоровый стейк, но при словах «имбирный шашлык» пасть наполнилась слюной и я усмехнулся:

— Он в меня всегда влезет, сколько бы мяса я до этого ни съел.

Она засмеялась и подняла мою губу пальцами, чтобы оголить клыки:

— Клыки нужно поддерживать в хорошей форме, а они вон какие у тебя!

Я мягко посмеялся и встал с дивана. Она вскочила следом и стала собираться. За окном уже темнело, но фестиваль идет несколько дней и по ночам тоже можно кое-чем полакомиться. Мы должны были застать его в полном разгаре. Я накинул легкую кофту (в наших краях даже летом ночи холодные), она укуталась погуще, взяла меня под лапу, и мы вышли. Вечерний воздух уже был наполнен прохладой и свежестью, но еще в нем чувствовался легкий аромат мяса, идущий от фестиваля. С таким ориентиром никаких карт не нужно: две голодных больших кошки, идущих за добычей — это не шутки! Этот фестиваль преимущественно объединяет морфов и зверей, но люди иногда тоже попадаются. Здесь подают исключительно мясо и рыбу в самых разных сочетаниях и формах. Мы ожидали найти наших знакомых волков, собак, лис и кошек — и действительно, нескольких нам найти удалось. Мы поболтали, обменялись пожеланиями, нам рассказали, где самое свежее мясо, и мы отправились туда.

Весенний фестиваль — наш с Филей самый любимый праздник. Мы на него каждый год ходим с самого детства, и всегда это было время обильной вкусной еды, развлечений и веселья, и таким он нам и запомнился. Мясные лавки — это большая часть программы, но не единственная. Здесь еще была площадка для разнообразных физических активностей, таких как перетягивание канатов (есть разные вариации — зубами или лапами), беговые кольца (любимое развлечение гепардов), лазанье по специальным цепким скульптурам (одна из моих любимых здесь активностей — после мяса, конечно). Для водоплавающих животных тоже много чего было, но я вообще плавать не особо люблю. Филя несколько раз попробовала разные водные развлечения, но больше мы туда не ходили.

Филя ускорила шаг и уже почти бежала рысцой, держа меня за запястье, пока я пытался поспеть за ней, пробираясь через туман блаженных ароматов. Наконец мы остановились и уставились на развешенные, красивой спиралью вырезанные, кусочки разного мяса. Пасть наполнилась слюной, мы достали деньги, расплатились и выбрали две самые аппетитные спиральки.

Я потерял связь с реальностью после первого укуса — абсолютное блаженство наполнило все тело и разум. Я был в раю. Далеко-далеко гулко захохотала Филя, выждавшая, чтобы посмотреть мою реакцию.

— Достаточно неплохо? — сквозь слезы просвистела она.

— Убийственно хорошо, — тоже сквозь слезы — слезы наслаждения — после долгой паузы, ответил я.

Филя надрывалась и задыхалась от смеха, уже почти лежа на полу, еще даже не попробовав это прекрасное мясо. Она покраснела, ее хвост смеялся вместе с ней, но наконец она начала приходить в себя. Я сделал второй укус и снова расплылся от наслаждения, имбирно-мясные соки наполнили пасть, я ничего не видел и не слышал.

Когда мясо закончилось и я окончательно спустился с небес, увидел, что Филе уже плохело от смеха — кажется, она не переставала смеяться ни на секунду. Я улыбнулся. Увидев довольного меня, она вытерла лапками глаза и, продолжая смеяться и жадно дыша, начала приходить в себя и села обратно за стол.

Чтобы отвлечься (живот у Фили уже наверняка сводило) она укусила свою мясную спиральку, и тут в голос, откинувшись назад, захохотал уже я. Филя, как в мультике, мгновенно отключилась, как будто ее душа всплыла в рай, и она громко замурчала. Медленно, вдумчиво, закрыв глаза, она зажевала. Из умирающей со смеху она в мгновение ока обернулась культурно трапезничающей и по уши погруженной в наслаждение. Я почти упал со скамьи, старался на вдохе набрать побольше воздуха, захлебываясь от смеха. Потом уперся мордой в стол и застучал кулаками, отчего тарелки у соседей подпрыгивали и я услышал, что они что-то оживленно обсуждали.

Филя открыла глаза и завертела головой только когда спиралька закончилась. Смеялся я уже бесшумно и хрипло, чувствуя каждую мышцу живота. Инстинктивно, от желания не надорваться, я скоро перестал смеяться, стал вытирать слезы и с удовольствием нормально вдыхать. Филя распушила усы и с клыками улыбнулась, глядя на меня.

Откуда-то она достала два больших стакана смородинового морса и один придвинула мне. Я резко выдохнул — так, как люди делают перед употреблением алкоголя — и хлебнул морса. Удовлетворительно кивнул и взглянул на Филю, у которой губы и усы были в пятнах смородины. Она по-кошачьи облизнулась, широко зевнула, растопырила уши и дернулась.

— Слышишь? — не дыша, тихо произнесла Филя.

Я нахмурился и прислушался. Уши завертелись, анализируя местность и собирая данные, как радары. Я услышал знакомое дыхание, а потом и голос, метрах в ста от нас. Это был Кевин — лис, с которым ранее встречалась Филя.

Я кивнул:

— Хочешь уйти?

— Он пока далеко. И нет ощущения, что он тут за нами.

— Если что — уйти мы сможем всегда, — кивнул я и вернулся к морсу.

Еще с час мы просидели там, болтали обо всем и смеялись. Познакомились с соседями по столу — лисом и волком, которые почти все время сидели, держась за лапы. Они были классными парнями. Они рассказали, что собираются в поход. Мы с Филей переглянулсь.

Глава 8

От лица Фили:

Лай и Шон нам показались приятными ребятами, примерно нам ровесниками. Мы с Максом отошли обговорить и, вернувшись, доложили им, что хотим присоединиться. Они оба благосклонно кивнули и поднялись, опрокидывая почти пустые кружки карамельного безалкогольного пива. Лис мило потянулся, на что Лай хихикнул и зевнул, и они обернулись к нам:

— Мы собираемся поехать завтра. Сегодня нужно докупить палатки для вас и еду. Остальное у нас все есть, — Лай задумался, что он мог забыть. — Вроде бы, это все. Завтра собираемся в 8 утра у Витого Хвоста.

— Заметано, — улыбнулся Макс, — Мы все купим сейчас.

Я прижалась к нему и тихо, только для него, замурчала. Я чувствовала, что ему комфортно, но он был немного смущен, и другая парочка захихикала. Я кивнула и промурлыкала:

— М-даа, мы все сделаем~

Все засмеялись, ребята помахали, и мы пошли. Я привычно прыгала вокруг Макса по пути домой, пока он видимо рассчитывал, чего и сколько нам понадобится. Я заметила его сфокусированность и предложила разделить обязанности: я займусь едой, водой и мелочами, а он — палатками и прочими необходимостями.

Я несколько часов бегала по рынкам и магазинам, выпрашивая и вынюхивая самое вкусное мясо, даже нашла специальное для барбекю. Для этого еще накупила соусов и шпажек, запаслась льдом и напитками и отправилась домой. Макс по телефону оживленно обсуждал автомобильные детали, махая лапами и навостряя усы. Вдруг он вскочил, собрался и опрокинул:

— Лаю нужна помощь с машиной.

Он быстро убежал, и, проводив его удивленным взглядом, я принялась нарезать и мариновать мясо. Это не заняло много времени, и в свободный вечер я решила порисовать. Стилус весело заскользил по планшету, пока я набивала лапу, из раза в раз рисуя людей, животных и морфов в разных позах и комбинациях.

За окном уже была кромешная тьма, из фокуса меня выбило осознание, что меня клонит в сон, а Максик до сих пор не вернулся. На телефоне я заметила сообщение, что он останется на ночь у Лая и Шона, потому что ремонт задержался. Я пожелала удачи и хорошего сна и сама пошла в спальню. Глаза уже смыкались — день был насыщенный, веселый, и было уже поздно. Я уснула, кажется, как только моя голова коснулась подушки.

От лица Шона:

Лайчик с Максом — нашим новым знакомым тигром — стояли в гараже, опершись на капот, и по очереди ковыряли что-то. Они редко перебрасывались предположениями, но я ни слова не понимал. Они выглядели очень напряженными, но им обоим это доставляло удовольствие. Ну, мне так показалось, по крайней мере. Не понимаю, как можно два часа подряд что-то чинить… они ни разу не отвлекались, не отходили погладиться, даже почти не говорили. Я решил их развеселить и принес им обоим газированные коктейли, как Лайчик любит.

Они с улыбками приняли коктейли, я обнял Лая, он обнял меня в ответ и на несколько секунд уткнул нос мне в шерсть на голове, отчего мы оба хихикнули. Наконец они развернулись назад к машине и с азартом стали снова подступаться к задачке. Вдруг Макс с мурчащим наслаждением предложил решение, Лай стукнул себя по лбу и засмеялся. Макс довольно потянул газировку, бросив мне утвердительный жест, как делают итальянские люди, отчего я широко улыбнулся.

Через минут тридцать капот громко хлопнул и Лай крикнул:

— Проверяй!

Ключ зажигания щелкнул, секунды предвкушения растянулись невмоготу, но наконец мотор заревел, и Макс весело дал газу. Лай аж подпрыгнул от радости, Макс выскочил из машины и громко хлопнул друга по лапе.

Я обнял их обоих, и мы все рассмеялись. Лай меня крепко обнял и лизнул мне нос, и я сделал то же самое. Макс отстранился в телефон, и на мой взгляд ответил:

— Филя наверное волнуется. Уже поздно.

— Ты можешь остаться с нами на ночь если хочешь, — я поднял взгляд на Лая, и он кивнул:

— Конечно, Макс, у нас есть лишний матрас в комнате, можешь переночевать тут. Уже поздно.

Макс призадумался и снова уткнулся в телефон, потом вернулся и кивнул.

— Окей, спасибо, парни.

Я улыбнулся. Макс классный. Они с Лаем, похоже, уже накрепко сдружились. Они очень похожи. Оба довольно тихие и работящие, могут забыться в деле и ничего вокруг не замечать, но в то же время очень эмоциональные и добрые. Лай — большой белый волк, мускулистый, сильный… Красавец. Макс — такого же размера тигр, и тоже красивый.

Мы расселись в гостиной, она же спальня, она же кухня… Я положил всем по бутерброду, из-за чего Макс удивленно на меня посмотрел, и я объяснил:

— Я работаю с людьми, от них достается много человеческой пищи. Мы живем бедно… Поэтому экономим, мы уже привыкли. Надеюсь, ты не против такой еды.

Макс растерялся:

— Нет, конечно, я не знал. Мне жаль, — он укусил сэндвич, задумчиво пожевал и легко улыбнулся мне.

Кажется, ему было не так важно, сколько мы зарабатываем. На душе стало полегче, привычная тревога от знакомства отступила. А то всякое бывало… Лай тем временем уже облизывал пальцы. Он обожал мою стряпню, и каждый раз ею восхищался. В походе он вообще с меня не слезет с моим сюрпризом~.

Я решил поддержать разговор, потому что тишина действовала мне на нервы.

— И как давно вы с Филей встречаетесь?

Макса такой вопрос, похоже, застал врасплох, он сильно смутился и после короткой паузы ответил:

— Мы не встречаемся…

Я удивился. Все говорило о том, что они друг от друга без ума. Они постоянно ласкались и смеялись, только что за лапы не держались. С ней Макс был болтливым, развязанным и совершенно не таким, каким выглядел, к примеру, с нами. Стало быть, он ждет возможности сделать первый шаг?

— Но ты же любишь ее?

Макс смутился еще больше, и Лай перебил молчание:

— Оставь мужчину в покое, Шон. Он устал, а ты к нему с личным сразу, — он широченно зевнул и продолжил, — Нам спать пора, уже два часа ночи. Иди сюда, я тебя затискаю~

Уши сами собой подпрыгнули, хвост весело затанцевал, и я по-лисьи нырнул в кровать к своему волчонку.

Глава 9

От лица Макса:

Люблю ли я Филю? Люблю, конечно! Что за вопрос. И всегда любил. Но как друг друга любят Лай и Шон… Значит, так выглядят отношения? Я почему-то всегда их представлял себе совершенно иначе — так, что я их почти и не хотел. Эти двое буквально всю ночь ласкались и гладились, даже когда оба спали. Днем постоянно держатся за лапы, лижут друг другу носы, с искренними улыбками и смехом обнимаются и тискаются… Вообще ведут себя… как мы с Филей. Отношения для нас выглядят бременем, работой, чем-то приятным на словах, но по факту утомляющим. Но по этим двум совсем не скажешь, что им в тягость. Они такие… свободные, такие открытые. На них смотришь — и на душе становится тепло.

Средь ночи из глубокой задумчивости и отрешенности меня выдернуло то, что на меня кто-то свалился и ни с того ни с сего начал расчесывать мне шерсть, гладить и вылизывать нос. Я встрепенулся и уставился в морду лису, который в миг застыл, блестящие в темноте глаза округлились, и он тут же выпрыгнул и стал извиняться. Одной лапой я его остановил и прошептал:

— Если любовь выглядит так… — я улыбнулся, — то да, я люблю Филю.

Было сложно видеть, но казалось, что он улыбнулся, почти беззвучно хихикнул, взъерошил мне шерсть на голове и прыгнул в соседнюю кровать к Лаю, где они растворились в довольном собачьем урчании.

Подсознание начало разгребать полки в голове, чистить кэш, переносить данные из оперативки на диск, продувать ноздри… Как вдруг все системы с треском завелись от упавшего мне на живот кого-то, кто крепко-накрепко меня обнял и знакомым голосом замурчал прямо в ухо. Оперативка начала заполняться последними воспоминаниями, среди которых был Шон и… Филя. Я инстинктивно обвил ее лапами, перевернул нас на бок и игриво забегал кончиком хвоста по ее шерсти.

— Доброе утро, Максик! — весело мяукнула она, и Шон с Лаем рядом засмеялись.

— Доброе утро~~ — промурчал я ей в шею, и она начала ласково и тщательно вылизывать мне шерсть на голове.

Перед тем, как встать, она мягко взяла мою морду в лапы и вылизала еще и нос, отчего я немного покраснел. Шон стоял довольный, его хвост весело прыгал из стороны в сторону. Лай витал в облаках, но какой-то частью подсознания тоже нам улыбался. Он потом взял ключи с тумбочки и бросил что-то про машину и сбор.

Оказалось, что все уже собрались и поели, Шон пригласил Филю, и вот она, придя с двумя рюкзаками вещей, помогала мне проснуться. Меня заботливо накормили, и мы втроем поспешили к Лаю. Шон по-дружески похлопал меня по плечу, широко улыбаясь и подмигивая, и я довольно кивнул. Он тем временем разболтался с Филей. Кажется, они обсуждали еду, одежду, поход…

Поход! На меня, оказывается, накинули оба рюкзака с нашими кошачьими вещами, включая палатку и прочее.

Белоснежный Лай уже стоял у машины в черных солнцезащитных очках и выглядел очень стильно. Шон игриво подкрался к нему и они мило обнюхались, мы закинули вещи в багажник, двери захлопали, мотор зарычал, резина зашипела, и мы отправились в дорогу.

— Едет как по маслу! — неуместно громко начал Лай и засмеялся, продолжив тише, — Раньше мотор ревел, как бешеный, а сейчас едет как модный электрокар! Макс, красава!

— Еще бы масло было новое, мы б движок вообще не слышали, — сказал я с улыбкой на морде.

— Сделаем! После похода, хех~

Я сидел спереди с Лаем и полдороги обсуждал с ним все подряд. Он оказался очень толковым парнем! Он рассказывал, что много работает где приходится — от грузчика до водителя, но зарабатывает немного. С улыбкой вспоминал, как он познакомился с Шоном, повторяя, что ему невероятно повезло с ним и что это самая приятная и ценная часть его жизни и он бесконечно благодарен за это.

На задних сиденьях сидели наши драгоценные лис и гепард и не менее оживленно обсуждали что-то свое. В центральном зеркале то и дело мелькали хвосты и лапы, сквозь дымку мыслей и общения я не слышал, о чем они говорят, но мне и не было дела. Интересно, что думает Филя? Касательно меня… И нас… Она же тоже видит, как ведет себя эта парочка, и как она похожа на нас!

Я ему рассказывал про свою и нашу с Филей жизнь, про мою учебу, работу, спорт, переезд, Кевина и Соню. Он внимательно все слушал, уточнял, поддерживал, не отвлекая при этом взгляд от дороги как хороший водитель. О Филе я говорил чуть тише — мне теперь было немного неловко. Он своим видом показал, что мы можем поговорить об этом позже, когда мне будет комфортно.

Мы с Филей со временем уснули, и псы остались болтать о своем. Проснулся я от упавшей мне на плечо волчьей лапы. Меня нежно обвивал длинный пятнистый хвост, но скоро он соскользнул и через проем между сиденьем и обшивкой машины вернулся к своей хозяйке.

— Мы на месте! — повеселел Шон и, выскочив из машины, принялся тянуться во все стороны.

Следом за ним неспешно вышел Лай, тоже хорошенько разминаясь. Мы с Филей последовали их примеру, и уже все вчетвером оглядывали живописную лужайку на опушке леса. А рядом текла речка — хорошая, чистая и не слишком быстрая, чтобы можно было искупаться и повеселиться вдоволь.

Я предвкушал отличный отдых.

Глава 10

От лица Фили:

— Купаться! Кто купаться?

Я растопырила лапы и посмотрела на друзей. Макс не большой любитель водных развлечений, но уже тоже переоделся и ждал ответа остальных. Псы покачали головами и сказали, что разложат вещи и осмотрят округу.

Мы с Максом дошли до речки, я со всех лап разбежалась и прыгнула прямо в середину. Когда я вынырнула и убрала шерсть с глаз, Макс все еще стоял на берегу с отвисшей пастью. Я засмеялась и легла на спину, закрыв глаза и грея живот на солнышке. Он опустился на четвереньки и вошел в воду как нормальный кот, попеременно гребя под собой лапами.

Вдруг он меня схватил, и мы стали драться лапами прямо в воде, держа хвосты над водой, как трубки для дыхания. Вода плескалась во все стороны от двух веселых больших кошки, знающих слабые места друг друга. Мы ныряли и выпрыгивали, оплывая и тормоша друг друга, щекоча и толкая. Течение тем временем уносило нас все дальше и дальше от нашего лагеря.

Нахлебавшись речной воды и вдоволь наигравшись друг с другом, мы таки поплыли к берегу. Вышли мы около поля, где росла кукуруза, в паре километров от лагеря. Хорошенько отряхнулись и присели передохнуть. Я свалилась уставшая и довольная на травку, Макс лег рядом на бок и стал нежно обводить пятнышки на моей шерсти когтем.

— Ты лучшая, ты знаешь это? — довольным голосом прошептал он мне прямо в ушко, прекратив его вылизывать.

— Это ты лучший! — отозвалась я и ткнула пальцем ему в грудь. Какой же он красавец…

Мы еще понежились и решили вернуться к ребятам.

— Давай кто быстрее до лагеря? — подпрыгнула я и усмехнулась.

— Мы же оба знаем, кто это, — Максик ехидно улыбнулся, — Это я!

Я аж поперхнулась от такой наглости и с азартом встала на старт. Он не спеша встал сбоку и начал отсчет: «Три. Два. Один. Старт!»

Я рванула так, что перестала чувствовать землю под лапами. Деревья зелеными мазками проносились мимо, аромат цветов и травы заполнял нос. Про себя я улыбнулась смелости Макса. Обогнать гепарда! Кем он себя возомнил?

До опушки оставалось еще столько же, и я стала отпускать газ. Макс был далеко позади, поэтому я позволила себе бежать медленнее, чтобы не слишком устать. Уже оставалось метров сто, как вдруг тигр поравнялся со мной и пошел на обгон. Я охнула — финиш был уже так близко! Длинные лапы с чудовищной силой стали толкать землю и мгновенно бросались вперед, чтобы делать это снова и снова, ускоряя меня вдвое. Прямо перед опушкой я со свистом обогнала Макса и принялась тормозить перед деревьями.

Присев на траву, мы оба рассмеялись и жадно задышали.

— Я победила!

Макс широко улыбался:

— В следующий раз обгоню!

— Это мы еще посмотрим, тигрр!

Глава 11

От лица Лая:

С речки уже доносился веселый плеск воды и мяуканье, и мы усмехнулись. Мы решили прогуляться вокруг лагеря и осмотреться. Не обнаружив ничего особо примечательного, мы скоро вернулись.

Солнце близилось зениту, становилось приятно по-весеннему жарко. Мой дорогой лис, мой Шонни, сколько ты для меня значишь…

Я, кажется, уже неприлично долго рассматривал его огненные глаза. Клянусь, я ничего красивее в жизни не видел: они буквально переливались алыми и оранжевыми цветами, а в темноте светились огнем. Каждый раз я в них тонул.

Он заметил это и нежно взял обе мои лапы в свои и поднял их между нами. Как у влюбленного подростка, у меня загудело сердце и вспотели ладони. Мы закрыли глаза и крепко поцеловались, сливаясь в одно целое. Наш пульс и дыхание сравнялись, языки игриво закружились в танце, распределяя жар и любовь. Мы забылись в нашем тандеме, звуки и ветер обходили нас стороной, мы были в своем мире, в своем прекрасном, волшебном мире — в мире, где есть только я и Шон, и только мы. Шон нежно закончил поцелуй, вильнув в сторону стоящих неподалеку Макса и Фили. Те наблюдали за нами с такой внимательностью, любопытством и изумлением, что казалось, что они увидели что-то совершенно невообразимое.

В машине Макс мне поведал о своем опыте в личной жизни и мыслях по этому поводу. Для него такая страсть и жар никак не коррелировали с отношениями, что меня удивляло. Но теперь они оба видят, какой бывает любовь. Мой белый мех порозовел, на что Шон хихикнул и взлохматил мне голову. Коротко обнявшись, мы вернулись к ребятам.

Филя с Максом поежились от неловкости, но скоро они оба стряхнули это состояние, и все вчетвером мы принялись обустраивать лагерь. Мы с Максом ставили палатки, а Филя с Шоном раскладывали вещи и еду и начинали складывать костер. Дел было достаточно. К тому моменту все подустали и уже почти не разговаривали. Иногда мы коротко перекликивались хвостами, особенно кошки с кошками и псы с псами. Через какое-то время палатки крепко стояли на траве, внутри уже лежали по два спальных мешка и мелкие вещи. В центре лагеря был аккуратно сложен хороший костер.

Солнце уже подходило к горизонту, предвещая красивый огненный закат. По двое мы уселись на холмике за опушкой и дорогой и наблюдали. Шон сел мне на колени, мы прижались телами, чувствуя пульс друг друга. Моя морда лежала на его плече, и я довольно дышал ему в ухо. Филя лежала на траве, положив голову на бедра Макса, а он ее гладил, обнимая хвостом.

Закат и вправду был волшебным. Солнце переливалось огнем и лавой, из него вылетали рыжие светлячки и потухали в вечернем тумане, оно трещало и искрилось, как костер, как глаза Шона. Он нежно меня погладил и развернул голову, чтобы поцеловать, и мы вновь забылись в своем мирке. Огненные шарфы снова обвивали нас, заслоняли от внешнего мира, заполняли нас блаженным теплом. Еще некоторое время мы так забвенно сидели, глядя друг другу в полные благодарности и любви глаза и улыбаясь. Огненные стены неохотно растворились, в поле зрения показались поле, лес, опушка, Филя и Макс. Они замерли, наблюдая то за нами, то за закатом. Оба выглядели задумчиво.

Пока не наступили сумерки, мы с Шоном так и сидели на этом холмике, обнимаясь и ласкаясь, целуясь и греясь телами друг друга. Становилось прохладно, и все вместе мы пошли в лагерь готовить ужин и сидеть у костра.

Сперва мы расселись по четыре стороны от него, но скоро поняли, что жара от него не хватает в такой холодный вечер. Шон устроился рядом со мной, прижавшись и обвив меня хвостом; Филя подсела к Максу, но им двоим, как будто, было несколько неуютно. Но они все равно обнялись лапами и хвостами, и Филя положила голову ему на плечо.

Я начинал плохо их видеть, их постепенно обматывали алые полоски в воздухе, которых сначала было совсем мало, но со временем становилось все больше и они начинали вращаться все быстрее, пока мы уже не могли увидеть кошек за этим саркофагом.

От лица Макса:

Филя прижалась ко мне в неестественной для нее манере, с неровным пульсом и сдержанностью в дыхании. Я не мог это не почувствовать. Филя, моя дорогая Филя… Скоро напряжение начало рассеиваться, улетучиваться, она прижалась более охотно и нетерпимо, ее хвост обвил мою талию. Она начала водить когтем по черным полоскам на моей лапе и, когда они закончились, тихо начала:

— Макс…

— Филя? — я начинал дрожать и сам, ее голос предвещал что-то важное.

— Максик… — она уткнула нос мне в шею, обернула вокруг нее лапы, и на ее глаза навернулись слезы.

Я чувствовал ее сердце, я слышал ее дыхание и голос. Ее тело, время и место — все, абсолютно все кричало об одном. Я взял ее обеими лапами за плечи, посмотрел ей в глаза, которые наполовину заливались огнем, свет которого преломлялся в слезах. Она на полсекунды зависла, неуверенность во взгляде сменилась на удивление и надежду. Она, должно быть, видела то же, что видел я. В один миг из пламени свечки огонь стал бурлящим пожаром, он стал нежно обнимать нас обоих, стихийно переливаясь и хаотично вращаясь вокруг нас, образуя непрозрачную сферу. Вдруг все на мгновение замерло, затих треск огня, замолкло дыхание, и мы растворились в страстном поцелуе, обвивая друг друга лапами и забвенно пытаясь насытиться этим ощущением сполна. Еще долго после поцелуя мы просто сидели и жадно смотрели друг другу в глаза и на волшебную сферу вокруг нас, наконец оба понимая, что это значит.

— Я люблю тебя, Макс, — как никогда нежно произнесла Филя, у которой глаза уже были полностью заполнены этим рыже-алым пламенем.

— Я тебя тоже люблю, Филя.

Хотелось плакать, смеяться, сиять, мурчать и просто сидеть молча с самым ценным моим гепардом. Она наклонилась и мы поцеловались еще раз, уже как официальная пара. Поцелуй был медленным, вдумчивым, мы хотели распробовать друг друга как можно лучше. Страсть гудела в ушах, я уже не чувствовал свой хвост и задние лапы. Зато я отчетливо ощущал Филю: ее тепло, дыхание, страсть, пыл. Никакой неловкости, напряжения и скованности. Чистая любовь. Спустя какое-то время, сфера тепла и любви вокруг нас стала неохотно растворяться, сливаться с туманом; внутрь начала просачиваться вечерняя прохлада и легкий дым костра. Наконец все полоски окончательно исчезли, и мы увидели Лая и Шона, которые улыбались до ушей, глядя на нас. Мы улыбнулись в ответ и прижались друг к другу сильнее.

— Поздравляю вас, — сказал лис с радостью и гордостью.

— Спасибо, — заливаясь счастьем, ответила Филя и положила голову мне на плечо.

— Отметим сосисками с чаем? — Волк уже оголодал.

Филя с Шоном синхронно вскочили и заявили:

— У нас есть кое-что получше!

Мы с Лаем переглянулись и усмехнулись. Эти двое убежали к машине, и через пару минут принесли огромную кость с мясом для Лая и имбирно-малиновую мясную спиральку мне. Животы уркнули, пасти отвисли, глаза уставились на их сюрпризы. Голодные хищники тут же схватили свои подарки и принялись наслаждаться. Гулким голосом захохотали вдалеке Филя и Шон, глядя на самозабвенно наслаждающихся возлюбленных. Филя точно знает мою слабость, и это мясо заставило меня забыть обо всем на свете. Каждый укус сопровождался обилием пряного, кислого, затем сладкого вкусов, мягко переходя в насыщенный чисто-мясной.

Глава 12

От лица Шона:

Мы с Филей сидели на бревне между Максом и Лайчиком, смотря на обоих и до упаду смеясь. Мой волчонок давно не ел нормального мяса и не грыз костей, а тут сразу огромная и с хорошей долей мяса и жира. У косточки не было ни малейшего шанса выйти из этой дуэли — оголодавший и довольный волк уже вцепился зубами и когтями в нее и жадно грыз и облизывал. Максу досталась роскошная мясная вырезка, которой он с не меньшим кайфом не спеша наслаждался. Мы с Филей придерживали друг друга лапами, чтобы не свалиться с бревна, параллельно пытаясь дышать и вытирать слезы.

Через минут тридцать мы с Филей были уже красные и как будто пьяные от смеха. Макс довольно растопырил усы и принялся по-кошачьи умываться, как только закончил, и я почувствовал прилив любви в ауре Фили. Лайчик съел все мясо и костный мозг и тоже повернулся к нам, улыбаясь до ушей и удовлетворенно зевая. Я подсел к нему, он тут же меня крепко обнял и стал вылизывать мою шерсть и ужасно мило мурчать. Так радостно было видеть своего любимого волчонка таким счастливым!

До ночи мы с ребятами сидели у костра, ужинали, болтали, рассказывали истории. Мы поведали, как познакомились, как жили до этого и как живем сейчас, чем занимаемся и о чем мечтаем; кошки рассказали о своем детстве, университете, знакомстве и много чем еще.

Все уже зазевались — время близилось к часу ночи. Мы пошли к речке, чтобы умыться, и напоследок подурачились и поплавали в серебристой воде. Как в калейдоскопе, в ней волшебно отражались разноцветные звезды. Обожаю это зрелище… Редко небо рассечет шальная комета, которая к утру уже, быть может, навсегда покинет Солнечную систему. Пока ребята плескались в речке, я прилег на мягкую травку и утонул в мыслях. Каково оно — в космосе? Сможем ли мы это узнать? Одни ли мы — в этой вселенной? Она такая завораживающая…

Пока я лежал, с затылка ко мне подошел Лайчик, и вдруг все мое поле зрения было занято его перевернутой улыбкой и разгорающимеся глазами. Он наклонился еще больше и нежно поцеловал меня, затем привстал и помог мне подняться.

Макс и Лайчик разошлись по палаткам, я кликнул Филю, и мы отошли к машине. Я очень хотел сделать своему волку еще один сюрприз… К моему восторгу, Филя позволила мне взять ее юбку и высокие носки, отчего я весь засветился. Она помогла мне одеться, проверила, что одежда нормально сидит и улыбнулась. Я ее как мог отблагодарил и запрыгнул в свою палатку. Сказать, что Лай был в шоке — это ничего не сказать! Выражение его морды и то, как он совершенно завис на несколько мгновений, заставило меня рассмеяться и прижаться к нему. Он всю ночь не отпускал объятия, осматривал меня, водил лапами по шерсти и по одежде. Он то и дело урчал, что-то неразборчиво шептал, довольно вздыхал и водил носом по моей шерсти. Это была моя мечта уже несколько лет, и я безумно хотел увидеть его реакцию. И о боги как она себя оправдала! Лайчик был в полном восторге от моего вида. Какой же он лапочка, я его обожаю просто! Той ночью он был как никогда нежным и ласковым, отчего я еще больше вживался в свою роль.

— Ты ж моя любимая лисичка… — тихо-тихо шептал Лай, — Я тебя съем.

Он нежно укусил шерсть на моем плече, отчего из меня вырвался тихий стон, и мы рассмеялись. Гладясь, мурча и играя, мы наконец уснули.

Глава 13

От лица Фили:

Шону очень идет женский наряд, должна признать. Он стройный и невысокий, и с динамикой его хвоста, походкой и голосом его и так можно спутать с девчонкой; а в таком наряде он прямо секси! Их с Лаем палатка весело зашевелилась, отчего я усмехнулась и поспешила к своему тигррру. Теперь он мой… Мой Максик… Он уже дрых на спине, комично растопырив лапы. Я разделась и легла рядом, и он, кажется, не просыпаясь, развернулся ко мне, поцеловал и мягко обнял.

«Теперь все будет по-другому…» — с предвкушением в сердце подумала я и стала искать, куда уткнуть нос. В его нежных лапах было так тепло и уютно, хотелось так и лежать с ним здесь. Сколько раз мы уже с ним так спали с тех пор, как познакомились, но теперь все ощущалось совершенно иначе. Намеренность, ласка, любовь… Я обвила его хвостиком, прислушалась к его спокойному, глубокому дыханию и уснула.

Проснулась в густой тигриной шерсти, владелец которой медленно водил лапой по моей спине и тихонько мурлыкал. Я поерзала носом, давая понять, что проснулась.

— Добрррое утро, киса~

Макс, когда перевозбужден, очень мило мурчит и рычит, отчего я всегда краснею и по затылку пробегают приятные мурашки.

— Доброе утро, котик.

Я подняла морду и увидела его прекрасные рыжие глаза, которые так и манили к себе. Мы застыли на мгновение и на несколько минут растворились в поцелуе. Макс провел когтями по моей спине, затем по груди, и я растаяла. Он тихо рассмеялся и нежно поводил когтями еще по моему затылку, животу, талии, бедрам… Это богическое наслаждение. Макс нашел мое новое слабое место. Наконец я нашла в себе силы открыть глаза, осознав, что громко мурчу, уткнувшись мордой ему в шею. Я широко улыбнулась и покраснела, прижавшись сильнее. Он легонько прикусил кончик моего уха и отодвинулся.

— Пойдем на улицу?

Полупьяным от ласки голосом я ответила, что скоро приду, и он ушел. Я перевернулась на спину и стала приходить в себя. Блин… В его лапах я теперь таю. В голове туман забвения и умиротворения. Благо он быстро развеялся более-менее, я оделась и выскочила на травку. Тут же прищурилась от яркого полуденного солнца. Псы уже натянули гамаки на соседних деревьях, перепарковали машину в тень, сделали импровизированный стол и с обнаженным торсом распивали сок. Я хорошенько зевнула и поспешила к речке, чтобы искупаться, умыться и повеселиться с Максом. Придя туда, я почему-то его там не встретила. Быстро ополоснувшись, я вернулась в лагерь.

— Всем привет!

— Привет, Филя, — Шон широко улыбнулся и подмигнул, — Кстати, спасибо еще раз за помощь вчера.

— Помощь? — я вспомнила, — А, да, не за что. Вы не видели Макса?

— Он полчаса назад ушел в лес что-то искать, вроде должен скоро вернуться.

— Как полчаса? Он минут пять назад тут был.

Шон пожал плечами и обернулся на Лая:

— Да, где-то минут тридцать назад ушел.

— Один — в лес?

— Он же тигр, он там всех съест если что, не боись, — Лай посмеялся и лениво откинулся на походном стульчике.

Я нахмурилась. Я полчаса в палатке лежала и отходила от его тисканий? Да он прямо волшебник… Но волноваться действительно не о чем.

— Хотите я вас научу рыбу ловить? — неожиданно для себя самой предложила я ребятам.

Они синхронно обернулись и удивились.

— Если вы еще не умеете, конечно, — уточнила я.

— Я плавать не умею… — Шон опустил взгляд.

— Я тоже, ну только совсем чуть-чуть, — Лай положил лапу ему на плечо и посмотрел на меня.

Наверное, этого стоило ожидать. Псовые не большие любители воды. Мои уши упали в отношении неудачной идеи, но потом подпрыгнули, и я предложила:

— Я могу вас научить!

Через пять минут наши лапы уже омывало веселое течение речки, и ребята уставились на меня в ожидании инструкций. Я им начала рассказывать, как грести лапами и что голову нужно держать повыше, показывая им на себе. Морфы могут одинаково плавать и по-звериному, и по-человечески любыми техниками, но ребят я учила звериному способу. Сколько бы мы ни были сходственны с людьми, звериности в нас побольше. Да и потом, люди изобрели очень изощренные способы плавать, которые ни к чему простому обывателю. Минут двадцать я показывала, как синхронизировать движения лап, рассказывала всякие мелочи и пыталась их успокоить, пока плавала вокруг них. Лай первым набрался смелости и опустился в воду, начал неуклюже барахтаться, но кое-как плыть. Я его начала подбадривать и говорить, как и чем двигать, и у него начинало неплохо получаться. Шон смотрел на нас в тревоге и нервно дергал хвостом. К нему подплыл Лай, обнял и принялся его успокаивать:

— Тссс, все будет хорошо, течение медленное, мы с Филей поймаем если что. У тебя все обязательно получится.

Лай подождал, пока дыхание Шона не выровнялось и, подбадривая его, отступил. Шон неуверенно опустился в воду, стал захлебываться и тут же выскочил с залитыми страхом глазами. Лай помог ему немного успокоиться, и мы решили поддерживать Шона за живот, чтобы он всегда находился у поверхности воды и мог сосредоточиться на гребках. Это помогло, и скоро лис разобрался, как двигать лапами и как держать голову. Мы стали все меньше ему помогать, и наконец он начал плыть сам. Все завизжали и засмеялись — это был успех! Лай за это время уже очень неплохо освоился и совсем перестал бояться.

Вдруг он нырнул и через мгновение выскочил с огромной рыбиной в зубах, довольно отряхнувшись и во всю пасть улыбаясь. У Шона отвисла челюсть, а я рассмеялась.

— Побе-ее-да!

К Шону вернулся привычный энтузиазм, он набрался смелости и по-лисьи прыгнул в воду. Неохотно вынырнул без добычи, глубоко вдохнул и прыгнул обратно. Мы с Лаем стояли и с довольными мордами наблюдали за становлением героя. Несколько неудачных попыток спустя, мокрый и уставший лисик вынырнул с маленькой рыбешкой, дергающейся в зубах. Он еще раз посмотрел на Лая и опустил уши, на что мы оба рассмеялись и мы (то есть я, потому что псы не могли говорить) решили пойти подсушиться и съесть улов.

Глава 14

От лица Макса:

Лесной ветерок развевал мою шерсть, уши надулись как паруса, я слышал и слушал природу. Шорох травы под лапами, пение птиц, бурление речки — даже мельчайшие детали не ускользали от меня. Голодный тигр, внимательно прислушивающийся к окружению и аккуратно ступающий… Собирал голубику. Я всей своей звериной волею пытался не раздавливать ягодки, но получалось редко, и в корзине было пюре. Я хотел сделать себе и ребятам сок, поэтому это было не так важно. Иногда еще попадалась малина, земляника и еще какие-то ягоды, но это все насмешка над тиграми, ей богу! Как тигру собирать малину? Правильно — никак! У Фили получалось бы сильно лучше: лапки у нее раза в два тоньше моих, пальцы соответственно тоже, и силы в них поменьше — не нужно так сдерживаться.

В лесу было очень комфортно: тишина, прохлада, спокойствие. Здесь я дышал особенно глубоко, вкушая душистые ароматы и вкусы, что витали в лесу. Нахлынула беззаботность, детская легкость, и я нырнул с головой в траву. И лежал, дышал и, полностью расслабившись и закрыв глаза, слушал ласковый шепот природы. Окончательно я осознал прекрасность леса, когда вышел на опушку ближе к лагерю — сразу стало жарко, ярко, и послышались ленивые и уставшие голоса ребят.

В самом деле, чего так жарко-то? Сейчас же пойду купаться… Филя набросилась на меня, как будто я пропал без вести, на что я указал на корзинку с ягодами, и она усмехнулась. Она, кажется, заметила, что мне ужасно жарко, и предложила всем пойти к речке. У всех язык был наружу и уши в стороны. Кроме Фили: она гепард все-таки, жара — ее стихия. Она бегала, лазала, болтала, тормошила уставших и зажарившихся псов.

Я положил корзинку в мини-холодильник, захлопнул крышку и побежал к ребятам. Все уже стояли на уютно скрытом деревьями клочке песка, который мы называли пляжем. К моему удивлению, псы, может только немного помедлив, первыми запрыгнули в воду. Филя гордо улыбнулась во всю мордочку, и я спросил:

— Твоих лап дело?

— Моих! Пока ты гулял, я их научила плавать, они теперь не вылезают из воды!

— Ну ты даешь, — улыбнулся я.

Глядя на плескавшихся ребят, она подхватила игривое настроение и обеими лапами толкнула меня в грудь, отчего я едва наклонился и усмехнулся. Она вдруг осознала неравность сил и попятилась, я на нее прыгнул и мы с грохотом шлепнулись в воду, оброзовав кратер, который быстро затянулся течением. Смеясь и мяукая, мы стали бодаться и драться лапами, нагоняя волны друг на друга. Вдоволь навеселившись, все перевернулись пузом вверх и прохлаждались, уставшие и счастливые.

…

Ягоды уже подмерзли, я их размял получше, разлил по бокалам и мы, развалившись на походных стульчиках и на траве, принялись за сок.

Отставив свой бокал, Филя в одно движение очутилась у второго холодильника, откуда одну за другой стала доставать здоровенных рыб, которых я узнал как окуней, и стала раздавать каждому из нас по одной. Заметив мое удивление, она улыбнулась и напомнила:

— Когда ребята освоились с плаваньем, я их еще и рыбу ловить научила, — от гордости и радости она аж зажмурилась и растопырила усы, на что я мягко посмеялся.

Живот заурчал при виде такой хорошей аппетитной рыбины, и я принялся за трапезу. Все мурчали, кто как умеет: псы от награды за свои старания и усталость, Филя — от гордости, а я — от бесплатного вкусного обеда.

Послеобеденное время свято для всех. Умывание, вылизывание, расчесывание — безальтернативные ритуалы любого зверя или морфа. И всех после этого клонит в сон.

Глава 15

На следующий день

От лица Лая:

Сегодня был последний день похода. План был уехать утром, чтобы к обеду уже быть в городе и спокойно поесть там. Еда у нас закончилась, все уже хорошенько отдохнули от опостылевшей суеты и были готовы возвращаться.

Мы свернули палатки, собрали вещи, напоследок искупались и прогулялись все вчетвером, болтая обо всем на свете — от одежды до звезд.

Скрип дверей, рев мотора, свист шин — и мы отправились домой. На этот раз спереди со мной сидела Филя, а сзади — Макс с Шонни. Мы с Филей обсуждали искусство, старомодные выставки и антиквариат. Я был приятно удивлен ее влечением к этой теме — она даже учится на художника! Раньше она не рассказывала.

Я знал только, что Макс инженер-программист. Я может только в машинах что-то понимаю, потому что постоянно чиню свою старушку — в ремонт возить ее дорого ужасно, приходится разбираться самому. Но я больше по эмоциям, творчеству, выражению. Диплома художника у меня нет и не будет, но истинному художнику этого не нужно. Душа — вот, что главное. А уж как и чем выражать ее — это на личное усмотрение. Хожу я и на выставки, и на спектакли, но тяготею более всего к мастерству писательскому. Как это волнительно! Невзрачные слова сами собой текут, переплетаются, выстраивают яркие образы и сцены, наслаиваются и заставляют испытывать настоящие, неписанные чувства.

От восторга я иногда разливался рассказами и волнениями Филе. Она удивительно приятный собеседник в отношении искусства, по поводу чего я был ужасно рад. В воздухе витала добродушная критика современных авторов, собственные мечты и заурядные и не очень истории из личного опыта. В общем, дорога пролетела быстро, я заехал в гараж, который скоро наполнился гулким эхом.

— Пойдем к нам? — предложил Макс, потягиваясь на четырех лапах и зевая.

— Мне сегодня нужно на работу заскочить, — вздохнул я.

После растяжки, Филя протянула:

— А мне подготовиться к практике завтра.

Мы обменялись лапопожатиями и объятиями, и Макс с Филей ушли. Мы с Шонни поднялись на второй этаж, где мы и жили, и на меня наконец нахлынула усталость от долгой дороги. Я рухнул на диван, запрокинул задние лапы на спинку и задремал.

Меня разбудил Шон, который предложил поесть и напомнил, что меня ждут на складе. Я вздохнул, перекусил, отблагодарил его и отправился на работу. Ненавижу свою работу… Скучная, долгая и тяжелая. Платят две с половиной тысячи, что и удерживает меня здесь — в других местах и того меньше. Меня взяли сразу, как только увидели. Здоровенный мускулистый волк морф — это идеальный сотрудник склада. Как бы я хотел отсюда…

Приполз я домой к полуночи, загнанный и до слез уставший. Шон был дома и сразу принялся меня утешать, гладить, обнимать и целовать, что сильно помогло, конечно, но пока я не уснул, успел проплакать все простыни и шерсть. А завтра утренняя и вечерняя смена… Встать нужно рано, а лечь — поздно. Отвратительная работа.

Утром Шон уже ушел в ресторан, где работал поваром. Он своей работой был удовлетворен, и ему даже нравилось. Большим плюсом было то, что ему разрешали взять домой остатки еды, которые шли в мусор. В эту категорию попадали неудачные обрезки хлеба, овощей и мяса, которые ни в бургер, ни в салат не подходили. Из них Шон отбирал все самое свежее и вкусное и приносил домой. Мы почти не ходили за продуктами благодаря этому, и с нашим бюджетом это было спасением. Иногда ему удавалось ухватить даже хороший кусок мяса или рыбы, сало или кость — в такие дни мы пировали.

Я лежал на диване, растянувшись во всю его длину и закрыв морду лапами. Мне нужно было уже идти на работу, но вместо этого я листал ленту в телефоне и сдерживал слезы отчаяния и злости. Из шерсти вон вылезти хотелось — вырваться, взорваться, убежать — лишь бы заниматься творчеством, а не вот это вот все. Почта была забита письмами всякого подозрительного содержания, среди которых было одно, присланное газетой. Не слышал, чтобы они занимались фишингом, газета порядочная была, я открыл письмо и затаил дыхание.

«Уважаемый г-н Лайен кон Шопенгауер,

Сообщаем вам, что ваша заявка на публикацию повести «В двух словах от пропасти» была принята в рассмотрение. Решение будет принято в течение трех месяцев.

С наилучшими пожеланиями,

Газета «Коготь»»

Ну, хоть не послали сразу. Без особой надежды на развязку, я кое-как встал с дивана. Пора идти на работу. На эту. Гребаную. Работу.

Коробки, паллеты, бесконечные стеллажи, коробки, паллеты, стеллажи… Безразличным туманом сменялись перед глазами картинки, одна за другой, но ни одной новой не было. Все как обычно. Боль в спине, нытье в мышцах — настроение грузчика. Наконец стукнуло 12:00 и я уже выбегал из ангара, не оборачиваясь и никого не слушая, потный, загнанный и уставший.

И так проходили день за днем, снова и снова…

Глава 16

От лица Фили:

Аудиторию наполнял шорох угольных штрихов. Ушки торчали из-за мольбертов, хвосты оживленно изучали помещение, гуляли и жили своей хвостатой жизнью, пока их хозяева напряженно работали. В центре комнаты на постаменте сидела почти полностью обнаженная девушка-полуморф в замысловатой позе, кажется, совершенно не дыша и не моргая, уже сорок минут. Ее лисьи ушки замерли в незвериной манере, доступной только полуморфам. Хвоста у нее не было, но даже его она, думаю, могла бы сдерживать. Лишь в области ключицы кожа была покрыта легкой рыжей шерсткой, отличая ее от человека.

Наконец преподаватель дал сигнал об окончании практики и предложил нам внимательно изучить работы друг друга. Мы принялись ходить от мольберта к мольберту по кругу, вглядываясь в каждую работу и подмечая детали: динамику, пропорции, анатомию и общие ощущения от эскиза. Только когда все работы были досконально изучены и сопоставлены с натурой, девушке было разрешено встать. Она стала тянуться и стряхивать напряжение с ног и рук и шевелить ушами, как бы проверяя, что они на месте.

Наготой никого не удивишь не только в классе рисования, но и в любом другом месте, особенно летом. Люди своей анатомии смущаются, а зверям и морфам так комфортно, и никто не жалуется. Полуморфы ближе к людям, конечно, но всякое бывает. Случается, что некто генетически зверь совершенный: и повадки, и инстинкты, и всякие биологические процессы как у зверей, а выглядит неотличимо от обычного человека. И жарко может быть, пусть и шерсти нет, а ведь и такое встречается. Так что голых людей (или скорее тех, кто выглядят, как таковые) летом тоже достаточно. Ну или почти голых. Я отвлеклась.

Преподаватель — красивый золотистый ретривер по имени Стивенс — тем временем наблюдал за нами, то есть за тем, как мы анализируем работы. Иногда он сам подолгу разглядывал чей-то холст, медленно расчесывая песочно-золотую бороду, не произнося ни слова. Потом не спеша переходил к следующему и снова впадал в задумчивость.

Натурщица уже оделась и спешно ушла. Насколько я знаю, сегодня еще у одного класса такое же занятие, и ей нужно успеть отдохнуть и прийти в себя.

— Подойдите все сюда, пожалуйста, — хрипло произнес Стивенс и дождался, пока ученики не встали у него за спиной. Прокашлявшись, он мягко продолжил:

— Посмотрите, как изобразила динамику позы мисс Филена. Обратите внимание на плавность и текучесть линий, как одна переходит в другую, как они все находятся в гармонии. Прислушайтесь к своему внутреннему ребенку, когда смотрите на работу.

Он сделал шаг назад.

— Слышите? — он обернулся к ученикам, задумчиво уставившихся на мой мольберт. — Чувствуете грацию и легкость?

Он продолжил давать наставления, критику и подмечал экспрессивность отдельных работ. Его занятия всегда были сбалансированы так, чтобы к концу еще никто не устал, но дольше уже было бы слишком. Это настраивало всех на фокус интеллектуальный и эмоциональный.

Он носил темно-синий жакет с длинными, вечно заправленными до плеч рукавами, алый кулончик, на каждый шаг магически переливающийся, и свободные длинные шорты. Лапы, как у подавляющего большинства морфов, были босые. Редко кто носит полузакрытую и вовсе закрытую обувь: подушечки лап должны чувствовать землю и находиться в нестесненном движении. Морозная погода, впрочем, ставит свои условия. Но сейчас — ранним летом — все ходили свободно.

Нас отпустили, и мы разошлись. В холле на первом этаже разговаривали Макс и Шон.

— Думаешь стоит?

— Конечно! — Макс весело хлопнул Шона по плечу, — Если это твоя мечта — действуй! В конце концов ты хотя бы попытаешься, даже если не примут. Попытка не пытка.

Шон задумчиво ему улыбнулся и, увидев меня, отошел. Обняв меня, Макс развернулся обратно и продолжил:

— Филю препод вечно наставляет, мол против души не попрешь: если шерсть дыбом стоит и хвост трубой, значит это то, что нужно.

Он неловко улыбнулся и добавил:

— Верно… Ну, я попробую тогда. Увидимся.

Он кивнул в благодарность и исчез. Макс проводил его взглядом, обернулся на меня и спросил:

— Обед?

Я промурчала в ответ, ластясь к нему, взяла его лапу в замочек, и мы пошли. Я взяла себе овощное рагу с бобами и поймала неизбежный удивленный взгляд Максика.

— Это для разнообразия, — улыбнулась я, — Мистер Стивенс нам часто напоминает, что искусство питается эмоциями, а эмоции живут в мире несовершенства и неоднородности, — я распушила усы, — Вот.

— Чего ж тут непонятного, — хихикнул Максик и положил себе хорошую порцию гуляша, при виде которого у меня навернулась слюна, но я решила остаться верной эксперименту. Мы поднялись на антресоль к столику, где обычно сидели, и разболтались.

— Помнишь, меня порекомендовал препод на стажировку?

Я кивнула. Бобы, растворяясь во рту, давали какие-то новые всплески эмоций, неожиданными мазками дополняя привычную гамму.

— Меня приняли в ту компанию на работу, — с гордостью промурчал он, светясь всею своею тигриностью.

Брови и уши подпрыгнули, рагу стало пресным, и я воскликнула:

— Да-а?! Поздравляю!

Он улыбнулся шире:

— За полставки я буду получать шестнадцать тысяч хикк в месяц!

У меня отвисла пасть, на что он посмеялся и добавил:

— А на полной ставке и под двадцать пять обещали! — после небольшой паузы, с забитой мясом пастью он продолжил, — И черт возьми, какая это интересная будет работа!

Я решила-таки поинтересоваться, чем таким он собирается заниматься, а то сколько с ним живу — знаю только, что он что-то там программирует… Вроде.

— Мы будем работать над оборудованием для медицинских и биохимических лабораторий: центрифуги, масс-спектрометры, автоклавы, электронные микроскопы… — захлебываясь гордостью и счастьем рассказывал он, — Я буду связывать то, что делают инженеры с тем, что делают другие программисты.

Энтузиазм валил из всех щелей, его прямо распирало от любви к работе. Заразительно! Право, от него веет инициативностью и трудолюбием. Как я в нем это обожаю, честное слово, самой хочется закрыться в мастерской и писать, и рисовать, и скетчить, и все сразу!

Глава 17

Прошел месяц.

От лица Фили:

Был знойный июльский день. Мы с Максом сидели в парке на лавочке. Одной лапой он меня приобнял, а другой держал телефон.

— Сразу запишись в общежитие, говорю по опыту — чем раньше, тем лучше. — Макс прокашлялся, — И купи билеты на поезд, пока они не стоят как крыло от самолета.

Пока он наставлял Шона об университетской жизни (его же приняли на астрофизику!), я рисовала то, что видела: чаек, деревья, озеро. На юбке, как на столе, разложила скетчбук, тройку карандашей, повидавший жизнь ластик и точилку.

Мне нравится такая погода. У гепардов в генах заложена предрасположенность к высоким температурам — наши предки, как никак, в Африке жили! Уж там-то жарой никого не удивишь. А вот Максик весь пыхтел и кряхтел. Язык наружу и устало дышал. Сидел он в летних шортиках, чтобы никого не смущать, и каждые минут десять нежно распускал объятия, вставал на все четыре лапы и бежал в озеро, с удовольствием нырял и просто стоял по самую пасть, отмокая. Потом возвращался на лавочку и сох, вежливо не обнимая меня, пока с него лилась вода.

— Возьми с собой наличных, чтобы хотя бы месяца на полтора хватило, — продолжал Макс, — Пока ты наладишься с местными правилами, уже нужно будет на что-то жить. И попробуй изучить то, куда ты едешь, чтобы не оказаться белой вороной.

Я слышала тихое бормотание Шона на том конце провода.

— Кстати, — тон стал деликатнее, — А Лай что тебе сказал?

От лица Шона:

Приняли-таки меня в университет! Словам своим не верю — на астрофизику! У меня аж голова кружилась от такого поворота событий: поеду в другую страну учиться тому, о чем каждый день уже лет пятнадцать мечтаю. Новая жизнь, новые места, новые знакомства и звезды! Звезды! Мои любимые.

Но Лайчик… Когда он узнал, то, конечно, порадовался и поздравил, но уши опустились, глаза наполнились бирюзой, и выглядел он, мягко говоря, расстроенно. Единственная в его жизни радость уезжает в другую страну на несколько лет, оставляет его, забывает… Сердце екнуло при мысли о том, что он каждый день будет, забитый до упаду, приползать на наш чердак, падать на диван, только чтобы через восемь часов встать и снова пойти на ненавистный склад. Душа разрывалась: или отпустить мечту, забыть о ней навсегда и остаться жить с парнем стабильной, пусть и не самой интересной, жизнью, полной взаимоподдержки и любви, или же гнаться за наукой, за исследованиями, за мечтой всей жизни, бросив при этом и бесконечно любимого парня, и друзей, и стабильность и подорвав все, что у меня есть. «Попытка не пытка, ” — вспомнились слова Макса… Для кого как. Для Лайчика это будет самая настоящая пытка.

Мы с ним лежали на кровати, он меня крепко обнимал и прерывисто дышал мне в ухо, тихо плача. Время от времени он всхлипывал, извинялся, что раскис и пытался искренне поддержать мое решение. Избитым голосом он приговаривал, как он ужасно мной гордится и как рад, что я иду за мечтой. Он знал, насколько для меня это важно. Но сердце сжималось до боли, и я заглушал эту горечь, сильнее обнимая своего волчонка.

Скоро мы будем на расстоянии в тысячи километров. Будем слышать скрипучий голос друг друга через маленькую коробочку, и сколько не выеживайся и не кричи — невозможно будет почувствовать тепло Лая, его шерсть, запах, объятия, мягкое дыхание.

На меня накатила беспомощность, и я заскулил ему в грудь. Он накрыл мою голову лапой и стал нежно расчесывать шерсть, отчего по спине пробежали мурашки и я невольно заурчал сквозь слезы. Я слегка отодвинулся и взглянул ему в глаза. Я увидел его заплаканную мордочку, мокрую и перекошенную. Он взял мою морду в лапы и жадно меня поцеловал, с жаром наслаждаясь, чтобы запомнить это чувство, чтобы забыться, чтобы не думать о том, что этого еще долго, а быть может никогда, больше не будет. Вся ночь прошла так.

Всю неделю он не выпускал меня из объятий, при любой возможности расцеловывал и прижимал к себе.

Я боялся увольняться, но выбора не было, и на другой день я пришел в подсобку, нашел босса и шеф-повара, которым объяснил свою ситуацию, уточнив, что ресторан и коллектив бросать было жалко. Меня поддержали, похлопали по плечу, порадовались за поступление, и я немного растерялся. Ребята мне были действительно ценны. Шеф — барибал с шерстью фиолетового отлива, а босс — кролик фландр с сединой, и у обоих душевная, чуть старческая улыбка. Они с подопечными всегда мягко и доверительно, и прямо хочется работать, когда в затылок не дышат надменно. Выписали меня и в добрый путь отправили, не раз сказав, что ждут меня, если я захочу вернуться.

Дела все были закончены, документы собраны, вещи тоже. И вот мы на перроне. В слезах, конечно. Насквозь уже промокли. В башке гудеж — мой белоснежный волк в красивом кружевном платьице, момент — он здесь, другой — и ускользает платформа, а на ней Лай, машет лапой, заливаясь плачем. Помчался поезд, и размазался в окне город, и забежали невольно дома.

Я запою, заплачу и завою,

В вагоне быстро уплывая вдаль.

Тебе, любимый, я напомню,

Что я вернусь, ты жди и не скучай.

Унесет меня ветер, утащит, обнимет,

Покажет дорогу он мне.

Надежду сполна захлебну. Не обидит.

Тебя поцелую во сне.

…

Глава 18

От лица Лая:

Заскрипело сердце. Шон высунул мордочку в форточку и с горькой, но теплой улыбкой смотрел на меня. Вдруг его вагон завернул за угол, и поезд умчался прочь.

Лапы подкосило. Я сел прямо там, где стоял. Рыдать сил не было, и я тихо заскулил. Откуда-то издалека до меня доносился гул пассажиров, грохот поездов. И плач. Звук тоскливого одиночества.

Домой я вернулся не знаю когда и как. Все было в тумане. Я не мог поверить в то, что произошло. Не хотел об этом думать. Я ожидал дома привычный теплый свет, аромат теплого хлеба и цветов и счастливую рыжую мордашку. А встретил меня мрак. И пахло по-другому. И ощущалось все по-другому.

Мир опустел. Он наполнился вязкой черной слизью, в которой ничего не видно и не слышно, и ты тонешь, медленно опускаясь все ниже и ниже. И сколько не дыши — все равно задыхаешься, и сколько не смейся — все проплачешь.

Я стянул серое покрывало с печатной машинки, думал — душу вылью. И так и уснул.

Глава 19

через три недели

От лица Макса:

Воскресный был полдень, дождливый. Глухой и серый. Решил я наведаться к Лаю: поболтать, поддержать его, угостить. Открыл дверь взлохмаченный серый волк, вида ужасного: под глазами мешки, хвост и уши безжизненно опущены; безразличие, печаль, усталость в глазах и позе.

Комната выглядела точно так же, как и он сам. Повсюду одежда, шерсть, какое-то барахло, и пахло пылью. Одно в ней выделялось: в углу стоял маленький стульчик, маленький столик, а на нем — роскошная печатная машинка. Уголок был завален исписанными и испечатанными листами, порванными и целыми, а на журнальном столе лежало несколько больших аккуратных стопок.

— Пишу. Немного. Что-то в газету шлю, — хриплым голосом прокомментировал Лай. — Единственная радость. Сейчас болею, целыми днями пишу. От работы тошнит, ну ты знаешь, — он уныло водил когтем по стейку перед собой.

Я кивнул.

— Шонни пишет. Редко. Обживается. Говорит, скучает. — после паузы, он продолжил, — Учеба началась. Пока нравится.

Я перевел разговор обратно на его творчество. При мыслях о второй половинке его перекашивало и дергало, он заметно грустнел и раскисал. Он молча вручил мне одну из стопок, весьма увесистую, и уставился на меня. «В двух словах от пропасти». Я открыл первую страницу и принялся читать.

Часа два мы так просидели. Я читал, он смотрел. Наконец я перелистнул последнюю страницу и поднял глаза на Лая. Его литературные навыки меня поразили. Это было восхитительно! Я хотел его расхвалить, но как-то слов не находилось. Он перебил молчание:

— Я это в газету отправил месяц назад. Должны уже ответить. Надежда есть, но кто я такой, чтобы меня публиковали?

Я прочистил горло:

— Имени у тебя может пока и нет, но вот этим, — я ткнул в стопку, — ты его и сделаешь.

Он почти незаметно улыбнулся и убрал стопку обратно вниз журнального столика.

По металлической крыше гаража забарабанил дождь, Лай закрыл единственное маленькое окошко и печально развернулся. Я подошел к нему и обнял, и в моих лапах он безнадежно разрыдался.

…

На другой вечер мы с Филей сидели у себя в гостиной, уплетали мясные палочки и смотрели кино. Моя голова лежала на ее плече, она меня обвила лапами и хвостом. То и дело мы терлись друг об друга мордами, изливая частенько переполняющую нас любовь.

Вдруг в дверь постучали. Я выбрался из объятий и поспешил открыть. На пороге стоял Лай, весь светясь и улыбаясь до ушей, чем застал нас врасплох. Обеими лапами он держал перед собой лист бумаги, который молча протянул мне, и я зачитал вслух:

«Уважаемый г-н Лайен кон Шопенгауер,

Сообщаем вам, что ваша заявка на публикацию повести «В двух словах от пропасти» была рассмотрена экспертами и получила одобрение в газете «Коготь». Она будет распечатана в изданиях № 298-303, с понедельника по пятницу следующей недели включительно в разделе «Литература».

Предварительно, ваш гонорар составляет 20.000 хикк и будет доставлен на указанный вами ранее банковский счет в течение двух рабочих недель начиная с понедельника.

Вторичный гонорар будет рассчитан в течение недели после окончания срока вашей публикации и будет основываться на отзывах читателей и другой статистике, а также на дополнительных проверках экспертов и критиков.

Если вы хотите изменить счет получателя или имеете какие-либо вопросы, пишите нам на почту и ожидаете ответ в течение трех рабочих дней.

С наилучшими пожеланиями,

Газета «Коготь»»

Мы с Филей уставились на Лая, которого было не узнать, настолько он был счастливый. Филя просвистела:

— Двадцать тысяч хикк! И это не все! С ума сойти! — она задумалась, — Да на эти деньги можно вдвоем месяца два хорошо жить!

Он улыбнулся еще шире (хотя, казалось, шире уже некуда) и посмеялся. Он успел только бросить на стол сегодняшнее издание газеты, прежде чем Филя подпрыгнула и повела Лая в ванную, дала ему полотенце и сказала вымыться. Он брыкался, но пусть гепард меньше и слабее волка, она смогла буквально затолкать его в душ. Через минут двадцать он вышел в одних шортах с полотенцем наперевес, довольный, опрятный, с идеально белоснежной шерстью и во все клыки и зубы нам улыбающийся. В самом деле, какой он красавец!

Филя тем временем взахлеб читала его повесть в газете и даже не заметила Лая, который подошел к дивану и стал массировать ей плечи. Растягивая удовольствие, он продолжил:

— Я сегодня уволился с работы, — он махнул лапой, — Ну ее! Буду писать!

Он аж запищал от восторга и гордости, на что мы рассмеялись. Он потянулся, похрустел костями и расправил усы. Я ему протянул мясную палочку, на которую он сперва недоверчиво посмотрел, но потом неохотно взял, пожевал и поднял брови, на что я улыбнулся и дал ему еще одну.

Он плюхнулся на диван рядом со мной, и втроем обнявшись мы принялись досматривать кино с закусками. И так мы и уснули: меня собой укутала Филя, а Лай обнял нас обоих сбоку и облегченно засопел.

Глава 20

От лица Шона:

Профессора гоняли нас во всю: бесконечно много лекций, заданий, огромная гора книг, которые нужно было чуть не наизусть знать… В общагу я приползал с рюкзаком в зубах и сваливался на кровать без сил. А еще самостоятельная работа, которой здесь, кажется, было больше, чем классной… Я лежал на кровати, обнимая рюкзак, представляя, что это Лайчик, и плакал. Как же там мой волчонок? Грустит, наверное?

Дверь приоткрылась, и в комнату вполз Гэрри, мой сосед. Он антропоморфный змей с блестящей болотно-зеленой чешуей и вечно серьезными желтыми глазами. Он всегда носит старый серый носок и очки с тонкой оправой. То ли у него правда зрение испортилось от непрерывного чтения, то ли он так себя чувствует умнее — не знаю.

Наше отношение к учебе, как можно догадаться, радикально отличается. Пока я валяюсь на койке и пытаюсь собрать мозги в кучку, чтобы сделать хоть какую-то часть домашки, Гэр не дыша и не отвлекаясь сидит и читает. Бесконечно. Сидит дотемна, свернувшись в катушку, и при лампе листает книги по анатомии и я не знаю чему еще. Он учится на врача и имеет уж никак не меньше академических забот, чем я, но выглядит так, как будто всю свою жизнь жил в таком темпе. Ему еще как будто слишком легко и он хотел бы побольше.

Мои извилины устало скукожились и размякли, я раскинул лапы и только и мечтал, чтобы на меня весело плюхнулся Лай и начал вылизывать… Я перевернулся на бок и почувствовал теплый мех, и вдруг меня обнял мой волк, с силой прижал к себе и поцеловал. С широкой улыбкой я уткнулся ему в шею и мы рассмеялись…

Я подскочил от звона будильника, и у меня ушло несколько мгновений на осознание реальности. У меня опустились уши, и я печально вздохнул. Скоро начиналась учеба и мне нужно было поспешить в кампус. Я наскоро умылся, оделся, накинул рюкзак на плечи и поплелся на пары. Первой была линейная алгебра. Господи, я ни-че-го не понимал. С первого дня от всех ожидали уже знания основ, о которых я и не подозревал, поэтому после занятий приходилось еще и разбираться со всем этим самому… На лекциях я спал, потому что ничерта все равно не понятно, за что пару раз получал. Потом была квантовая физика. Не знаю даже, как я пережил это. Препод токсичный, материал какого-то астрономического уровня, и к тому же это был семинар, и меня, конечно, всегда находили возможность опозорить. Нечего говорить, что комфортно мне там не было. Люди, змеи, птицы и собаки все вокруг выглядели как ядовитые твари, которые все вместе были настроены против меня или в лучшем случае игнорировали. Ну или так казалось от недосыпа. Но в любом случае, всем вокруг было легко, и только я притормаживал преподавателей, за что ловил острые и кислые взгляды, от которых дыбилась шерсть.

Спустя целую вечность преподаватель махнул рукой, и все закопошились. Время обеда. Я выскочил из аудитории, протолкнувшись через нескольких здоровых ребят, о чем тут же пожалел.

— Эй, куда прешься, лисенок? — рыкнул на меня огромный питбуль, которого я задел в спешке.

Он толкнул меня в плечо, отчего я потерял равновесие и упал на задницу, на что его компания рассмеялась. Я успел подняться, заглушая боль, когда он потянулся в карман и достал сигарету, спровоцировав своих друзей сделать то же.

— Эй, дай огня, — питбуль протянул мне сигарету, но я только в страхе покачал головой и отступил на полшага, за что тут же получил лапой по щеке, да так сильно, что свалился на холодный каменный пол и, кажется, на мгновение потерял сознание. Здоровяги загоготали и сами зажгли себе курево, а я кое-как поднялся и поспешил удалиться.

…

Университет мой был очень старый и престижный. Коридорами и пролетами он смахивал на всем известную школу колдовства и магии, которая то и дело зависала у меня перед глазами. Был у нас и внутренний дворик с акациями и маленьким прудиком, в котором в начале учебы, когда еще стоял последний зной, купались выдры, змеи и птицы. Сейчас уже похолодало, листва почти полностью укутала землю, и ученики стали проводить все меньше времени на улице.

Ужасно хотелось просто посидеть на лавочке и выдохнуть от бесконечной суеты, буллинга и учебы. На холодном ветру я свернулся в клубочек и задремал.

Глава 21

Меня разбудило чье-то легкое касание, от которого я вздрогнул в предвещании подставы или хулиганов, но передо мной, тепло укутавшись, стояла панда. Она смотрела на меня необычайно большими для панды глазами, полными беспокойством. Я спохватился, развернулся и сел, когда она начала:

— Ты не замерз?

Я покачал головой и всем видом старался показать, что хочу продолжить спать и чтобы мне не мешали. Я свернулся обратно в клубочек и как мог убедительно засопел. К моему удивлению она никуда не ушла и даже наоборот, подсела рядом и положила лапу мне на лоб, видимо, чтобы померить температуру. Я съежился. Кто она такая? С чего такая забота? Я ее первый раз вижу, черт, что она делает? Я почувствовал, что она поднялась.

— Я принесу тебе еды.

И ушла. Да что же это? Сквозь щель между досками в спинке скамейки я увидел идущую по коридору панду в длинном коричневом одеянии и откинутым капюшоном. Какое диво. А навстречу ей шла та банда хулиганов, которая ранее подметала мною пол. Компания была навеселе и нельзя было ожидать ничего хорошего. Во мне все сжалось, когда они подошли к ней на расстояние вытянутой лапы, я почти увидел, как они ее ударили с размаху и рассмеялись. Но ничего не случилось. Они разминулись совершенно спокойно, как будто вообще друг друга не заметили. Пацаны так и шли, гогоча и толкаясь.

Мгновение позже с того конца прохода послышался удар, затем стук, затем стон, и коридоры наполнились низким рыком и смехом шайки. Я выдохнул. Кажется, с ней у них нет счетов. Со мной, стало быть, есть, значит. Сзади послышался хруст листьев, и я обернулся.

— Держи.

Обеими лапами она держала миску супа из столовой. Я растерялся, расстегнул куртку, достал из внутреннего кармана ложку и принял угощение. Суп был улетный. Острый, тыквенный, с легким овощным фоном. Я закрыл глаза и выудил еще нотки тмина, корицы и мускатного ореха. В голове уже сам собой крутился процесс приготовления. Я бы еще перчика сладкого добавил и измельчил более крупно, чтобы попадались кусочки овощей. Из моего мирка меня выдернуло осознание того, что ко мне прижалась панда и ужасно озабоченно на меня смотрела. Мне стало неловко и я промямлил:

— Спасибо.

— Все в порядке? — она спросила это так, будто все это время терпела, чтобы задать этот вопрос.

— Да, все прекрасно.

Она сконфузилась:

— Ты не ушибся?

Наконец хоть какое-то объяснение ее поведения. Она, должно быть, увидела, как меня лихо опрокинули на пол и поспешила помочь. Голова была забита воспоминаниями о своем кулинарном творчестве, о Лае, мыслями о домашке и предстоящих парах сегодня, и я, не продумав свой ответ до конца, обронил:

— Нет-нет, все хорошо, я уже привык.

И как только прозвучало последнее слово, я осознал, что теперь у нее сложится абсолютно жалкое представление обо мне, и она, наверное, от меня вообще не отойдет. Я в панике поспешил исправиться, но не успел ничего сделать, и она меня обняла. Приятно, конечно, что хоть кто-то в этом месте не пытается меня подколоть и пристыдить, но я очень не хочу разбить сердце этой милой девочке. Тем не менее, я приобнял ее в ответ, подумав, что такая подруга мне точно тут не помешает. Она поднялась и сказала, что сама пойдет поест, пожелала мне приятного аппетита, еще раз спросила, все ли у меня хорошо, и только тогда неохотно ушла.

Глава 22

Всю следующую пару ко мне подступала усталость. Голову заполнял тяжелый туман, нос сжимался и становилось все труднее им дышать. Образы перед глазами размывались, голова потяжелела, и прямо на парте я провалился в сон.

Проснулся я когда какой-то добрый студент ткнул меня под мышку, уходя. По расписанию что-то было, вроде… Но я плюнул на это и поплелся домой, виляя из стороны в сторону, как пьяница. С одним-единственным желанием я доковылял до своей комнаты, рухнул на кровать и мгновенно вырубился. Проснулся затемно, когда Гэрри уже спал, значит было уже часа три, не меньше. Я бесцельно оглядел мрак, ничего не увидел, откинулся на кровати, подполз к подушке и снова уснул.

Меня, кажется, что-то разбудило, но темнота была необычайно… глубокая. Сколько я ни моргал, ни щурился и ни ждал, глаза никак не могли ни на чем сфокусироваться. Как будто в комнате не было ни одного фотона. Я насторожился. Сон как рукой сняло, я присел на кровати и услышал тихий стук в дверь. Не дождавшись ответа, входящий медленно ее открыл. У меня застыло дыхание. Стало холодно. И страшно. Я вдруг осознал, что даже когда дверь открылась, света никакого не было, но не было даже и звука. Ни скрипа, ни хлопка — ничего. Абсолютный вакуум. У меня по коже пробежали мурашки, вздыбилась шерсть и загудело сердце. Из-за отсутствия звука и света мой мозг уже бил тревогу: нет никакой информации из внешнего мира! Где мы? Мы умерли? Я не давал древнему мозгу включать тревогу и мобилизацию, крепко вцепившись лапами в кровать. Я знал, что дверь открывалась, но я не понимал, откуда я это знаю. Нутром чувствовал, или может воздух подул немного от двери — но кто-то или что-то точно заходило в комнату.

Я совершенно терял уверенность в собственном рассудке. Я сплю? Может я лежу на паре, отключившись после долгого дня?

Наконец, как будто выйдя из четвертого измерения, передо мной показался силуэт. Я потерял веру в реальность происходящего, но отдавал себе отчет, что я слишком разумно мыслю, чтобы это был просто сон. Вдруг вокруг нас пурпурными огоньками тихо зажглась сфера, из-за которой, похоже, этот некто и появился. Он скинул с себя капюшон, и у меня отвисла челюсть. Панда. Та самая панда.

— Привет, как ты себя чувствуешь?

Она присела на корточки передо мной и с все тем же видом, что и днем, уставилась мне в глаза, как будто выискивая в них ответ.

— Я н-нормаль- Ты к-как сюда попала?

Меня распирало вопросами — начиная с того, как и зачем она проникла в мужской бординг, заканчивая тем, что эта пурпурно-обсидиановая сфера, взявшаяся из ниоткуда посреди моей комнаты в полной темноте, не вызывала доверия, мягко говоря. А передо мной на коленях тем временем стояла панда, укутанная в многослойную теплую мантию, залитую ночным дождем.

Я лапой молча указал на лежащего в другом углу комнаты соседа, которого она должна была разбудить. Я его не видел за этой сферой, но он не мог никуда деться — еще же середина ночи. Панда поняла мое беспокойство и мягко сказала:

— Он нас не видит и не слышит. Мы можем говорить спокойно.

Я насторожился. Она избавилась от моего соседа, я даже не хочу знать как; и эта пурпурная-черная сфера, и время, и место, и вообще вся эта ситуация где-то в глубине сознания буквально кричала о том, что сейчас что-то будет. То ли я наблюдаю сон с полным погружением, где может произойти что угодно — от магии до путешествий во времени; то ли вся эта доброта фальшивая, и этот милый медведь — это ассасин из секретного общества, о котором никто не знает (что в принципе не противоречит и первой теории); то ли она просто самозанятый сталкер; то ли вовсе все наоборот, и доброта как раз совершенно искренняя, и в меня влюбились. Я потерялся в водовороте мыслей и совершенно не представлял, чего ожидать. Она читала что-то в моих глазах, и молчание меня нервировало все больше и больше.

— Ты, это… — я замолк на полуслове и решил не бросаться сразу в полымя, а сначала прощупать почву, — Тебя как зовут-то хоть?

— Это не важно, — коротко бросила она.

Я нахмурился.

Вдруг она взяла мои лапы в свои, и в то же мгновение внутри моего тела под кожей засветились сотни тоненьких пурпурных ниточек. Не было ни жжения, ни боли — просто свет. На мой испуг и неверящий взгляд она улыбнулась:

— Прости мое любопытство, мне хотелось самой увидеть это.

— Тебе об этом не говорили, но ты очень сильный волшебник. В тебе бурлит сила космоса — самая чистая, самая глубокая и самая сложная. Это самый редкий дар в нашем мире, а такой силой обладают единицы, и ты — один из них.

В моем взгляде не изменилось совершенно ничего.

«Не, это бред, я сплю» — я невозмутимо отвернулся от волшебной панды и лег на спину, — «Либо просто не выспался — я за последнюю неделю почти не спал, ясен пень, что меня будет штырить во все стороны! Хорошо я от галлюцинаций с крыши не спрыгнул хотя бы.»

Вдруг меня сильно ударили по щеке, и я аж зажмурился на некоторое время, чтобы приглушить колотящую боль. Я приподнялся на локтях и уставился на усмехающуюся панду.

— Я не шучу, и нет, ты не спишь и не бредишь. Сейчас четыре часа двадцать восемь минут утра, четверг. Все по-настоящему, — она вчитывалась в выражение моей морды и продолжила, — Тебе нужно обуздать свою силу.

Она не стала продолжать и уговаривать меня, резко встала и отошла на полшага. Она мягко и ласково улыбнулась, как тогда, на лавочке. Выражение ее мордочки посерьезнело, она накинула капюшон и попятилась, проходя сквозь мистическую сферу. Четвертое измерение ее пожирало, и прежде, чем ее тело полностью ушло, она тихо сказала: «Мистер Эшли хочет с тобой поговорить.» Ее голос раздавался эхом, фиолетовые огоньки стали один за другим гаснуть, и за пару секунд вся сфера схлопнулась, и комнату вновь наполнила кромешная тьма.

Глава 23

Меня разбудило нутро, которое кололо изнутри и заставляло встать. Я неохотно присел на кровати и задумался. Что это был за сон такой? Я коснулся щеки и обнаружил, что она все еще ноет и покалывает. Я протер глаза и встряхнул голову.

«Сегодня же пойду к декану и брошу универ. На меня плохо действует недосып» — На меня накатила уверенность, я встал и на первом же шаге рухнул на пол.

…

Очнулся я в медпункте. Белый свет резал глаза, запах спирта впивался под кожу. Веки снова потяжелели, и я провалился в черноту. Я услышал знакомый голос и, не открывая глаз, увидел пухлую фигуру в коричневой мантии и с капюшоном на голове.

«Ты волшебник, Шон. Один из самых сильных в мире.»

…

Я приоткрыл глаза, дождался, пока они привыкнут к яркому свету палаты и осмотрелся. Рядом никого не было. К моему удивлению, тело ощущалось вполне нормально. Никакой боли, и даже недосып впервые за недели не тянул вниз, и я мог трезво думать. Я присел на койке, и вдруг обнаружил, что помещение было абсолютно пустым.

«Ну, спасибо за гостеприимство, я пошел» — сказал я про себя и встал.

Медпункт оказался в разы больше, чем я ожидал. Не то чтобы я в принципе задумывался о том, как он выглядит — благо мне не приходилось бывать тут раньше. Но черт, он был огромен! Десятиметровыми потолками меня уже не удивишь, но в сочетании с длинным и широким пространством это место выглядело грандиозно. Палаты были разделены шторками, никаких комнат здесь не было. Мне показалось, что раньше здесь было что-то другое, может быть спортзал или что-то в этом роде. Наконец я дошел до двери и открыл ее. По ту сторону был знакомый коридор на первом этаже, по обыкновению заполненный толпами студентов и преподавателей.

Но что-то было не так. Я сначала никак не мог сориентироваться и понять, что же выбивается из привычной жизни, когда наконец осознал: все, абсолютно все вокруг были на одно лицо. Но сколько бы я ни пытался разглядеть его, запомнить и распознать, ничего не получалось. Сердце ушло в пятки. Меня наполнило сомнение: идти мне туда — в неизвестность, или остаться тут — в медблоке. Понаблюдав за толпой я пришел к выводу, что они мне не навредят. Я накинул капюшон, принял самое неразговорчивое выражение морды, уткнул взгляд в пол и стал по памяти идти на четвертый этаж в кабинет мистера Эшли. С кем-то я сталкивался, кто-то меня обходил, но я не обращал ни на кого внимание. Только молился, чтобы меня отпустили эти глюки и я смог вернуться домой. Но не тут-то было. Передо мной кто-то стоял, явно лицом ко мне, и что-то от меня хотел. Дрожа я приподнял голову и увидел уже до боли знакомого персонажа.

— Тебя ждет мистер Эшли. Я тебя провожу.

Она взяла меня под лапу и как ни в чем не бывало провела через толпы — прямо к двери декана. Она мягко постучала, поклонилась мне и исчезла. Я проморгался, развернулся к двери и обнаружил, что она приоткрыта. Я открыл ее чуть шире и изнутри мне ответили:

— Здравствуй, Шон. Проходи, садись.

Я выдохнул. Хоть один знакомый морф.

— Здравствуйте, профессор Эшли, — я нервно уставился на него. У меня была гора вопросов и всего одно желание. Но, похоже, и у декана были вопросы ко мне.

— Я приятно удивлен твоей работой на ночных сессиях, — неожиданно заявил он и улыбнулся, — Ты много этим занимался, не так ли?

Меня выбил из колеи такой приземленный вопрос. Тут ходят фальшивые студенты без лиц, волшебная панда, какая-то сила космоса, а у меня про успеваемость спрашивают! Часть меня, видимо самая трезвая, догадывалась, что я действительно просто брежу от недосыпа, и вопросы профессора были совершенно уместные. Я стряхнул с себя галлюцинации и кивнул, немного дрожа, пытаясь вести себя как можно правдоподобнее:

— Я… Да, занимался, — промямлил я и понял, что получилось слишком немногословно. — Я с детства наблюдал за небом… Я нашел дедушкин телескоп… Мне было восемь.

Он удовлетворенно кивнул:

— Я вижу как яркий блеск в твоих глазах заметно затух с начала твоего пребывания здесь. Что ты можешь об этом сказать, Шон?

Я охнул про себя: сказать правду, что со мной происходит? Да это самый верный путь отсюда!

— Вы п-правы. Я м-мало сплю, и меня преследуют видения, — я решил играть самым ничтожным голосом и видом. — Вообще я вырубаюсь на лекциях и падаю в обморок, а наяву вижу галлюцинации.

Эшли засветился.

— Все гении бредят! Да, ты точно нам нужен, именно ты. Глюки, видения — это сила! Это страсть, это двигатель прогресса! Ты думаешь, как самым светлым умам приходили в голову их гениальные идеи? Именно так!

— Эти все твои одногруппники — это просто маскировка. Все думают, что у нас тут просто хороший университет. Но мы здесь делаем гениев! Таких как ты!

Его голос распирало от самолюбия и гордости, и меня уже выворачивало от впечатлений.

Он ненадолго остановился, чтобы хлебнуть какую-то жижу из керамического кувшина, который я только сейчас заметил. Он дал мне пару мгновений выдохнуть и убедиться, что это реальность.

— Приемная комиссия в тебе не ошиблась. Мы разглядели в тебе страсть, неподвластную тебе, и оттого неимоверно могущественную, — он загоготал, не сдерживаясь, — Ты будешь нашим оружием, нашим самым гениальным ученым, и будешь лоялен, и будешь работать на нас.

Я вздрогнул в ужасе, но проглотил язык и не мог ничего сказать. Полными недоумения, неверия и страха глазами я смотрел в глаза этому чокнутому психу и молился, чтобы меня выпустили из этой психологической тюрьмы.

Глава 24

Наконец я смог найти в себе силы открыть пасть и произнес:

— Я хочу уйти.

Профессор на меня посмотрел пару секунд и дьявольски рассмеялся.

— О нет, дорогой, ты никуда не уйдешь. Ты будешь служить нам.

Он поднялся со своего кресла и направился в мою сторону. У меня вздыбилась шерсть, инстинктивно оскалились клыки и оголились когти. С массивным быком драться было глупо, и я попятился к двери. Наконец в голове заорала сирена, и на всех четырех лапах я бросился к выходу. Замок был закрыт, но нутро мне подсказывало, что нужно бежать. И я бежал.

Деревянная дверь была уже в нескольких сантиметрах от моего носа. Я зажмурился. Где-то глубоко внутри у меня екнуло, что это очередной обман сознания, и я сейчас разобьюсь всмятку.

Перед глазами пронеслась вся жизнь: детство, полное спокойного одиночества, полное энтузиазма и мечтаний; начало взрослой жизни, когда я, не заканчивая искать себя, начал искать других; вечер, когда я встретил Лая, который подошел ко мне в парке и с удивленной мордашкой спросил, чем я занимался. Я покраснел, как только его увидел, помню. Слапсшибательный белоснежный волк с такой доброй и милой улыбкой. Мы разговорились, я рассказывал ему про звезды, про астрономию, а потом мы полночи сидели и по очереди смотрели в телескоп. Я показывал ему красивые туманности и созвездия, рассказывал про них, что знал. Ночью было холодно, и мы сидели, прижавшись телами. Мы оба влюбились друг в друга по уши в ту ночь.

Прошло еще пару секунд, а удара все не было, и я открыл глаза. Я лежал распластавшись на полу посередине коридора, а вокруг меня собрались удивленные безликие студенты и перешептывались. Ко мне подпрыгнула панда, подняла меня за подмышки и поволокла к лестнице. Пока она меня тащила, я увидел, что дверь так и осталась закрытой. Студенты стали расходиться.

…

Вскоре мы оказались в саду. Она посадила меня на ту же самую лавочку, присела передо мной на корточки и с ужасающе серьезным взглядом заговорила:

— Выйти можно только безликим, поэтому возьми это, — она протянула мне серую мантию, — Одно выражение морды — и тебя уже никто не найдет, понял? Поэтому перед стражей каменная гримаса, и может быть ты пройдешь, — она напряженно обернулась по сторонам. — Вот, возьми это.

Она положила мне в лапу туманно-черный амулет, в котором кружились галактики. Я уставился на него в оцепенении, на глазах проступили слезы, и вдруг я прозрел. Хохот в коридорах, гул студентов, легкий ветер, запах еды — все такое новое и необычное, волной окатило мою заблудшую душу. Я смотрел вокруг в полной растерянности и беспомощности, вдыхая вкусный воздух и различая знакомые голоса.

— В амулете содержится часть тебя. Он позволит тебе использовать твою силу космоса, позволит содержать и хранить ее. Во тьме она озарит тебя светом, в нужде — покажет дорогу, в беде — подпитает надежду. Космос — это одиночество, и одиночество — твоя сила.

— Твоя сила тебе поможет. Доверься себе, прислушайся к своим инстинктам.

Она встала и коротко обронила:

— Удачи.

Ее мантию подхватил ветер, она накинула капюшон и слилась с толпой. С толпой безликих студентов.

Глава 25

…

Я шел по мощеной дорожке, ведущей к воротам. Дождь колотил ткань, ветер грозно завывал, а скользкие камни так и норовили меня опрокинуть. Острые коряги на склонах дороги напоминали скелеты. Зловещая дорога огибала холмы и какие-то руины, наконец выходя к огромным воротам, через которые я сам однажды проходил. По ту сторону стояла небольшая группа довольных морфов и людей с большими рюкзаками, чемоданами и с мордами, полными азарта и вдохновения. Ничего не было слышно из-за грома и ветра, но, похоже, слышать было и нечего. Стража молча их пропустила, приветливо расступившись. Мимо меня проскакали новенькие студенты, щурясь от яркого солнца, смеясь, крича и ничего не замечая. Я несколько раз глубоко вдохнул, вытянул все эмоции из своего тела и подошел к вратам.

В паре метров от ворот остановился. Теперь туман неохотно позволил мне разглядеть привратников: ими оказались трехметровые люди в латных доспехах, отливающих чугунным блеском. За стеной ливня я не сразу осознал, что за броней никого нет. Были одни доспехи. С устрашающим металлическим скрипом они оба развернулись ко мне и скрестили алебарды. Я расслабился, закрыл глаза и все отпустил. Я чувствовал, как по моему телу поползли холодные щупальца, как дождь многократно усилился, и уже становилось трудно стоять на ногах. Наконец я покинул свое тело и стал наблюдать сначала со стороны, потом сверху, после чего поднялся еще выше, и уже не было дождя, и пропал зловещий туман, а вокруг меня были звезды и галактики. Я слышал далекое урчание Лая, голоса друзей и пение ночного неба.

Мне вспомнилось детство, полное одинокого счастья, когда я по ночам тайком выбирался в поле, садился в траву и часами смотрел в телескоп. И никого вокруг не было — только я и космос, и мы общались, как старые друзья, смеялись и рассказывали друг другу истории. Он был удивительно похож на меня. В его голосе и поведении я все время видел себя, его энергия отзывалась умиротворением и энтузиазмом.

Я продолжал наблюдать за мрачным судом сверху. Мое тело стояло, не шелохнувшись, пока железные громадины пытались меня расколоть. Казалось, они чувствовали, что что-то не так, что их дурят, что еще немного — и лисенок екнет и покажет свою душу, но этого не происходило. Залитый ночным дождем лис так и стоял безликим. Мантия предательски пропускала и дождь, и ветер и безнадежно брыкалась, будто пытаясь выбраться и улететь вон.

Я снова поднял взгляд наверх. Одиноко звездам, должно быть. Но глядишь на них, на их беззаботный блеск, и думаешь — они научились наслаждаться своим призванием. Дрейфовать в бесконечной пустоте, быть собой, настоящим собой, и никто тебя не раскачивает, не тянет за хвост, и ничьи помехи не затуманивают разум. Только ты и никого вокруг. Никакого осуждения, никаких насмешек. Звезды — повелители самосознания.

Вдруг под моими лапами стала просвечиваться дорога. Космическая пыль сама собою стала вышивать узкую тропинку сквозь пустоту, быстро уходя вдаль. Ее стала укутывать густая зеленая трава, стали распускаться луговые цветы, запахло сеном и листвой. Я аккуратно ступил на мягкую землю и, уже не оглядываясь на свое тело, пошел по воле инстинкта.

Глава 26

От лица Лая:

Я лежал на диване, раскинув лапы и уныло мечтая. Что-то внутри щекотало при мысли о любимом лисенке — о самом драгоценном и прекрасном, что у меня есть. Я мысленно обнимал его и ласково шептал ему на ушко. На меня нашла тоска. Перед глазами серость и унылость. Меня привычно потянуло в телефон — источник милостивого забвения и отрешенности. Так у меня проходил каждый день в перерывах между работой. Подключение к интернету отчего-то пропало, и, не дождавшись его возвращения, я поднялся и неохотно подошел к форточке. Гаражный козырек болезненно гудел от ветра и дождя, питая мой сплин. Редкие машины отважились пробираться сквозь густой шквал воды, рассекая его светом фар.

Что-то ощущалось странное, что-то начало колоться и щекотать, и я обернулся. Прямо посередине комнаты материализовалась черная дверца с лениво плавающими в пространстве и переливающимеся разными оттенками краями. Вдруг дверь приоткрылась, из нее повеяло теплом и ароматом свежего хлеба, и на мгновение комнату озарил глубокий синий свет. Я зажмурился, но наконец свет стих, у меня загудело сердце, и я обомлел. На краю бесконечной тропинки — травянистой, с луговыми цветами и бабочками — идущей сквозь космическое пространство между звезд и планет, стоял Шон. Пушистая рыжая шерсть весело развевалась на легком ветру, хвостик игриво танцевал, а на его морде сияла широкая улыбка. В одной лапе он держал сумку с едой, а другой прижимал к себе здоровенный телескоп — новенький, чистенький, как будто только что собранный.

Он освободил руки и бросился мне на шею, заливаясь плачем и крепко меня обнимая. Я уткнулся носом ему в волосы, совершенно не веря, что это произошло. Шон отодвинулся, пылающим алым взглядом посмотрел мне в глаза, восторженно улыбаясь, и поцеловал. Нас вновь укутала горящая сфера, от которой физически веяло жаром. Мы растворились друг в друге, внимая чувства и ощущая тела, не веря, не осознавая, что все по-настоящему. Наши хвосты сами собой связались в один, лапы погрязли в шерсти друг друга, и все заботы и страхи вмиг исчезли. В голове играла мелодичная музыка, стук сердец и одно на двоих дыхание.

Мы целовались, обнимались, разглядывали глаза вновь и вновь, и никто не хотел останавливаться. Безнадежное ожидание наконец закончилось, и ни я, ни Шонни не хотели снова выпускать свою любовь из лап. Так и прошла ночь — ни одного слова, ничего лишнего — только искренность, только любовь.

Глава 27

…

От лица Лая:

Макс и Шон играли в щекоталки на диване, который весело скрипел в тон кошачьему мяуканью и лисьему смеху. В углу перед мольбертом стояла Филя, одетая, что называется «для разнообразия», в обтягивающее платье, и рисовала эту сцену, то и дело сгибаясь от смеха пополам и вытирая слезы.

Журнальный столик был забит мясом, хлебом, рыбой, фруктами и всевозможными прелестями. Вскоре после своего возвращения Шонни вернулся в ресторан, где его встретили со всеми почестями и слезами, и очень скоро он стал су-шефом.

С кухни неохотно доносился запах горячего имбирного чая, и всю квартиру пронизывали нити разнообразных запахов: от миндальных свечек на столе до масляных красок, которыми ловко оживали лис и тигр.

Печатная машинка изливалась тирадами на всю комнату, лишь иногда запинаясь и замолкая, как бы переводя дыхание. Пальцы легко скакали по клавишам, как будто играя изысканную мелодию на рояле. Строчка за строчкой, листок за листком рождалась моя очередная повесть, в которой я описал нашу жизнь. И назвал я ее «По воле инстинкта».